Доморощенная писальщица Евдокия Трапезникова узнала про ежегодный конкурс одноактных мини-пьес от знакомого поэта Пашки Величковского. Тот прислал ей ссылку со словами: «Дульсинея, не кисни! Поройся в своих пустяковинах, наверняка из чего-нибудь смастыришь. А я уже навалял, осталось только название убойное придумать…»
Дуська писала и стихи и прозу — по настроению, и уж конечно не ради славы и денег. Нет, кто бы отказался, но платили-то за это единицам. К тому же человечеству во все времена за глаза хватало числа знаменитостей, равного числу реальных друзей и любимых одного отдельно взятого человека. Именно столько в состоянии вместить душа среднего обывателя, к коим себя Трапезникова и причисляла… А писала она от невостребованности, неосознанно структурируя свою жизнь после развода, совпавшего с потерей работы. Время текло теперь бесхозно и бестолково, и часто лишь к вечеру Евдокия понимала — день прошел порожняком, вот как сегодня… Престарелый кот Федя, единственное дитя, прижитое в неудачном браке, подремывал слева от письменного стола, греясь на выносном диске. Периодически он инспектировал подоконник, на котором столовался. Котовая тропка между монитором и клавиатурой была натоптана и неизменна, но, подгоняемый печатающей хозяйкой, Федя порой оступался. и тогда в Дуськиных файлах появлялись его приписки...
Срок окончания подачи заявок был уже завтра — Пашка знал, как встряхнуть «Дульсинею» … Сам он шустрил по всем поэтическим конкурсам и так натаскался писать, что это занимало у него считанные минуты. Зачем он это делал? Да тоже от одиночества... На почве этого одиночества он и с Трапезниковой общался. Но в реале они не виделись никогда, и дальше обсуждения его творческих успехов и психологических проблем дело не шло. Хотя нет, он частенько заимствовал Дуськины сюжеты, которые рождались у нее буквально из ничего и были несчитаны. А ей было непонятно — почему он, такой талантливый, владеет лишь формой, а содержание приходится красть… И ведь так незаметно и безболезненно, словно комар, потягивающий кровь из крохотного капилляра лопуха-донора… Саднить начинало позднее, когда она узнавала в его творениях то, чем делилась походя…
Потом ей становилось жаль Величковского, и она оправдывала его тем, что сама бы никогда не смогла подать сюжет так красиво, как он… Евдокия хвалила Пашкины вирши и слушала часами однообразное нытье о том, что его не ценят и даже презирают все, кто имеет хоть какой-то вес в мире рифмоплетов... Потому что на самом деле его и любили и ценили. Величковский обладал харизмой и прекрасно об этом знал, но, как говорила Дуськина бабушка, «карта слезу любит»...
Трапезникова не была столь скорописна, как ее лихой интернет-знакомец, но кроить из «старья» на скорую руку десятиминутный рифмованный бред ей не хотелось. А свежей прозаической темы на подкорке в данную минуту не наблюдалось… Зато всплыл один из поэтических конкурсов, когда на известную музыку надо было написать ассоциативное стихотворение, и Дуся остановилась на обожаемой ею «Пещере горного короля» Грига: http://youtu.be/vuCcr4fTRYU
Я упал вчера с горы
И шишак наварил:
Третий глаз открылся
И теперь я вижу все…
Так что лучше не ори
И на понт не бери!
Сон ужасный сбылся,
И под ложечкой сосет...
И Величковский тут же перехватил тему и развил ее до шедевра. А Евдокии осталось лишь поздравить его с победой…
***
Итак, пьеса… О чем она будет? О чем, почем… Трапезникова вспомнила, как была в театре самый первый раз в воей жизни, с мамой — смотрела сказку «Руслан и Людмила». Перед глазами встал образ карлика Черномора. Он летал на веревке над залом и сверкал в темноте выпученными желтыми глазами, и размахивал длиннющей бородой, и огромной кривой саблей, который мама назвала ятаганом и сказала, что злодей на самом деле добрый, а меч его картонный и бояться не надо… А Дуся и не боялась, просто делала вид, что боится, и пряталась за мамино кресло… Уже в три года она понимала, что в театре надо всё, что понарошку, принимать за настоящее. Дома гордая мама рассказала папе и бабушке, какая девочка у них театралка. А ночью всех разбудил дикий рёв «театралки». Первым к ней подбежал папа и попытался успокоить, но она зарыдала еще сильнее и, буквально захлебываясь слезами, прокричала ему: «Уйди! Ты - Черномор!» А потом еще долго-долго Дуся боялась спать без света....
Тема, тема, тема… Где ж тему взять… А вот тебе и тема: дети — взрослым о детях... или мир взрослых глазами детей…
И миниатюра подходящая есть у нее — эпизод из жизни двух пятилетних девочек. По сюжету родители, в целях экономии собственного времени, выгуливают подружек на балконах, каждую на своем, но одновременно, благо те расположены по соседству— на расстоянии вытянутой руки взрослого человека…
Небольшой рассказ плотно нашпигован диалогами — практически готовая пьеса.
Драматургического опыта у Трапезниковой не было, а это значило, что в конкурсе ей ничего не светило, но поучаствовать хотелось... Евдокия уже давно мечтала переделать кое-что из своей прозы в сценарии короткометражек или одноактные пьесы — на большее терпения не хватало, как и не было конкретного повода себя заставить…
Трапезникова прошлась по конкурсным ссылкам, ознакомилась с составом жюри, условиями и даже узнала о том, что в финале будет гала-спектакль пьес-призеров в постановке режиссера, имя которого не сказало ей ни о чем, но приписка «новатор» сулила нечто особенное… И Дуське вдруг почему-то представилось, что в специально приглашенной труппе будет всего лишь пара прыщавых актеров-студентов театрального вуза (у двух ее подруг сыновья учились там платно) и пара актрис — дам весьма и весьма зрелого возраста (так подсознание пыжилось поднять собственную проблему безработицы до позитива).
Итак, цель была поставлена, материал отобран, и даже лица будущих исполнительниц уже стояли перед глазами. Трапезникова вообразила, как выйдут на сцену две сильно не новые тети. Одна маленькая, толстая в комбинезоне-песочнике, больше похожем на зашитую между ног растянутую мужскую майку — с рядом пуговиц, начинающихся под увесистой попой и заканчивающихся на крутом загривке. Вторая, смахивающая на баскетболистку на пенсии, сутулая, одетая лишь в огромные сатиновые трусы, натянутые до подмышек, и панамку. И начнут эти тети изображать пятилетних девочек — шепелявить, кокетничать, хвастаться, ломать игрушки, ссориться и мириться…
В это время Федя снова двинулся вдоль клавиатуры к кормушке, и на пустом файле, приготовленном под пьесу, появились первые строки:
Еееееееееззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззз
зззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззз
Евдокия придала коту ускорение и подумала о том, что и бедным студентам не мешало бы дать в спектакле хотя бы по эпизоду. А вот пусть во дворе мяч гоняют или изредка мелькают на заднем плане силуэтами родителей — подают голоса...
Декорация — стена хрущевки, на уровне второго этажа балконы, которые наверняка рухнут под тяжестью псевдомалюток... Травести, ешкин кот…
***
«Мастырить» пьесу из готовой миниатюры, то есть раздирать ее на сцены, разбивать на роли и насильственно растянуть до обязательных десяти минут Трапезникова не стала. А зачем, если постановку Дуся уже мысленно увидела и она ей категорически не понравилась. Да и что еще мог предложить этот самый «новатор»?
Разве что роли девочек отдал бы юнцам, а дамы изобразят балконы…
Федя подтвердил бессмысленность любых усилий ритмичным поскребыванием в лотке с опилками... А в пять утра завалился реально несчастный Пашка и начал вопить, что ночью у него сгорел жесткий диск со всеми архивами и черновиками... и ему надо срочно к компьютеру... Было очевидно, что больше идти ему некуда и что « Дульсинею» он, несмотря на то, что видит впервые, считает своей...
Трапезникова смерила хилую фигурку поэта оценивающим взглядом и решила, что он не многим хуже кота... Кот же, почуяв конкурента, тут же надул ему в рваные шиповки. Но их собственное амбрэ оказалось сильнее...
Пашка, Пашка...
Пока он жадно хлебал суп, она изучала его, как изучают купленный за бесценок участок свалки...
Рваные носочки, патлатая плешка, клочковатая петушиная шея и ломаные грязные ногти гения эротических видений не навевали. Но Дуська, привыкшая фантазировать, уже видела на этой бросовой, поросшей репьями делянке идеальный английский газон.
Перед тем как уснуть, Величковский долго бился в истерике, причитая, мол пьесу-то он собирался вывесить в самую последнюю минуту, чтобы как бомба рванула, и все, все пропало, а он ничего не помнит, ни слова...
— Паша, а не пора ли поменять жизненный сценарий? — в сердцах выпалила Дуська.
Крапчато-желтый глаз Величковского, до жути похожий на «Черноморовский» с не к месту проснувшимся плотоядным интересом вперился в интернет-подругу. Не давая ему опомниться, Дуська продолжила тираду:
— Хотя бы раз в жизни не участвовать в конкурсе… и прекратить тырить у меня сюжеты!
— А и правда, — облегченно вздохнул погорелец и тут же забылся сном младенца...
До окончания срока подачи конкурсных заявок оставалось три часа...
Делить с Величковским единственное ложе в квартире Трапезниква пока была не готова, и, чтобы как-то скоротать время, она снова взялась за пьесу...
Подумалось, а почему в конкурсной труппе нет лилипутиков? В роли детей они были бы куда достовернее...
И память вновь унесла Дуську в прошлое. И вспомнилось, как бегала она с подружками к центральной аптеке, в которой работал маленький мальчик. И непонятно было, как это ребенку разрешили рассыпать порошки, делать глазные капли... и не ходить в школу?
И они все бегали и бегали смотреть на этого удивительного мальчика! Им тоже ужасно хотелось работать в аптеке, и носить маленькие белые халатики и шапочки, и рассыпать порошочки, и взвешивать их на маленьких весах, и класть в витрину стеклянные глаза, которые были как живые…
И они видели этого мальчика в окошко провизорской, но оно было такое маленькое, что разглядеть что либо в нем было почти невозможно. И тогда они решили выследить странного мальчика после работы…
Он оказался одного роста с ними, в маленьких, но взрослых ботиночках и маленьком, но сшитом, как у дяденьки, костюме. И Дуська расхрабрилась и спросила:
— Мальчик, ты работаешь в аптеке?
И мальчик грустно вздохнул и ответил, что он не мальчик, а старший провизор Константин Сергеевич… А они закричали, что не верят! Но когда подошли к нему совсем близко — испугались и убежали, потому что детское личико Константина Сергеевича было покрыто морщинами, как у старичка...
Так они впервые узнали, что лилипуты и карлики бывают не только в театре.
Пьесу Евдокия Трапезникова все-таки написала и… положила в стол…
Конечно!!!!!)))))
Только большинство похоронило в себе это самое ДЕТСТВО....(((((
Под спудом забот повседневности....под финансовыми проблемами....под неустроенностью жизни......
Мы разучились быть таким же непосредственными.....разучились смотреть на мир удивлёнными глазами стремящимися познать и впитать в себя окружаещее......
Как говорил Меньшиков в Покровсих воротах????
Какими мудрыми мы станем....какими рассудительными.....
Хоть как можете убеждать меня но...сдаётся мне что это не фантазия.....))))))