Палач. ЧастьIII. Железная Дева

Мало кто знает, что палачи не скрывали своих лиц. И лишь одному из них со временем пришлось надеть маску…


«Любовь – это боль, а причинять боль я умею»
Сын Палача

***
Тихий огонь свечи безуспешно разгоняет мрак. В темной комнате, слышатся болезненные стоны.
- Расслабь ноги, - настойчиво шепчет женщина. – Осталось немного.
- Больше не могу, - отвечает другая, без сил лежа на кровати
Под низ подложены подушки, от чего таз девушки задран кверху. Ноги широко разведены в стороны, обнаженное тело покрыто каплями пота.
- Госпожа повитуха, - раздается голос прислуги. – Могу я чем-нибудь помочь?
- Прокипяти кюретку, - командует повитуха, протягивая служанке странный петлеобразный нож.
Служанка унеслась на кухню греметь кастрюлями.
- Слишком затянула, - укоряет повитуха. – Уже двенадцатая неделя. Надо было раньше ко мне идти. Теперь придется потерпеть.
Протягивает измученной девушке флягу с крепким вином.
- Пригуби для храбрости, - советует она.
- Вам не страшно? – спрашивает девушка, отрываясь от фляги. – По улицам рыскает стража. Проверяют дома… не дай бог вам попасться. Наказание будет слишком жестоким.
- Не попадусь, - заверяет повитуха. – В городе хватает преступников серьезней. Кто будет охотиться за беззащитной женщиной?
- Церковники назначили за вашу голову солидную награду, - вмешивается в разговор служанка, вернувшись с кухни. В руках поблескивает грозный инструмент. – Ходят слухи, что вас бросят на растерзание Сыну Палача…
- Тот самый? – вздыхает повитуха.
- Говорят, что лучше умереть, чем попасть ему в руки, - подтверждает девушка. – Даже самые крепкие мужчины не выносят его пыток и признают грехи.
- Сейчас это неважно, - отмахивается повитуха и принимает кюретку из рук служанки.
- Пора приступать, - добавляет она и вводит инструмент во влагалище девушки. – Свечу ближе.
Девушка вновь стонет и силится сдвинуть ноги. Повитуха одной рукой раздвигает половые губы, другой сосредоточенно ковыряет во влагалище. Наконец нащупывает плод, раздается два щелчка. Девушка взвизгивает.
- Тише, - предупреждает повитуха. – Плод расчленен не до конца.
Следуют еще три щелчка. Девушка на кровати непрерывно воет. Быстрыми движениями повитуха извлекает из чрева кровавые части плода.
- Головка… черт, - шипит она и вновь запускает инструмент во влагалище.
- Уберите, - молит девушка. – Нет сил терпеть!
- Терпи! – почти кричит повитуха.
Двумя концами кюретки нащупывает головку, рука напрягается, сдавливая инструмент.
Пальцы впиваются в одеяло, девушка задыхается от боли. Наконец крик прорывается. Головка плода раздавлена.
Повитуха устало извлекает смятую часть, кидает в таз к остальным. Трясущейся рукой передает измазанный в крови инструмент служанке.
- Вымой и прокали. Девушке сделай теплый компресс и укрой одеялом. А вот это, - повитуха показывает пальцем на расчлененный плод. – Закопай в саду.
- Спасибо вам, - шепчет девушка в забытье. – Теперь моя честь спасена.
- Рада помочь, - устало улыбается повитуха, прикладывая тыльную сторону ладони ко лбу пациентки. – Температура, ну еще бы… такое вынести.
Девушка морщит лоб, чуть приоткрывает глаза и продолжает шептать.
- С ребенком… все?
- Не называй это ребенком. Ребенок у тебя будет от любимого мужчины, а не от проклятого насильника. Надеюсь, тогда к моим услугам прибегать не придется.
Девушка спокойно улыбается и проваливается в глубокий сон.
Повитуха устало облокачивается о стену. Нет сил, даже, пройти к умывальнику.
В дверь раздается требовательный стук.
- Именем королевы! Черная повитуха, мы знаем, что ты здесь!
Слышится испуганный крик служанки. Повитуха медленно сползает по стене. В сердце проникает холод.
- Вот и пришла пора ответить за свои грехи, - шепчет черная повитуха.

1. Принцип Палача
Жизнь – странная штука… Я свободен, но не покидаю тюрьмы. Моя семья лишь насильники и убийцы. Семья? С большой натяжкой… но они единственные выносят мое присутствие, и возможно единственные кого я когда либо, хотя бы не надолго, смогу назвать друзьями. Они ненавидят, а мне все равно. Они кричат проклятья во время пыток, я не обращаю внимания. Они доверяют мне последние слова, а я лишь исполняю приговор. Такова моя жизнь.
Лысина – клеймо всех палачей. Работа грязная, а содержать волосы в чистоте непозволительная роскошь. Свои космы я обрезал перед отъездом из родного города. Сюда прибыл лысым и с жаждой крови во взгляде. Настоящим палачом.
Отец достойно обучил мастерству. Руки за несколько лет набились на человеческих телах. Я изучал жизнь, и правила ее лишения. Изучал смерть, и способы балансировать на ее грани. Отец остался доволен своим учеником, своим сыном. А я… а у меня никто и не спрашивал.
Призывный стук в дверь отгоняет мысли. Открыв дверь, вижу лишь котомку с продуктами: две краюхи хлеба, головка сыра, кусок холодного жареного мяса, завернутый в белую тряпицу, и бутыль дешевого вина. Скромный прислужник Ческа, принес запас еды на день, но как всегда предпочел не здороваться. Неудивительно, пожимать руку палачу – дурная примета.
Бросив мешок с едой на шаткий стол, снимаю с крюка рабочий фартук из свиной шкуры, насквозь пропитан человеческой кровью, тяжелый словно кираса. Жесткая лямка привычно ложится на мощную шею, заученными движениями руки завязывают крепкий узел. Кожаный передник идеально обтягивает голый торс, прикрывает старые шрамы. Заправив мешковатые брючины штанов за голенище сапог, сурово сдвигаю брови и с силой толкаю дубовую дверь.
Вонь… Каждый раз, когда мне кажется, что привык к зловонию, стоит лишь раз пройти вдоль тюремных камер, понимаю - к этому невозможно привыкнуть. Едкий, удушливый запах испражнений, словно усиливается с каждым разом, добавляя в свой букет еще более невыносимый аромат. Ведра для помоев переполняются в середине дня, а стража соберет их только вечером. Да и немногим достается честь испражниться в ведро, ходят в дальние углы камер, кто-то под себя. Обессилено лежат на спине, невидящими глазами буровят потолок, но не дохнут… лишь смердят. А знойная жара и безветрие подогревает миазмы и разносит в каждый уголок тюремных подвалов.
Стоит моей тени появиться в свете факелов, воцаряется тишина. Ненавистные взгляды наблюдают, как я не спеша отворяю дверь пыточной камеры в конце коридора. Кажется, что даже дерьмо прекращает в этот момент источать вонь. Ненависть сменяет паника и безысходный ужас, каждый знает, что следующим в эту комнату войдет один из них.
***
Дверь бесцеремонно отворяется, и в камеру заходят капитан стражи Хард и стражник с закованной в цепи женщиной.
Хард при параде. На мятую блузу натянут синий мундир, золоченые пуговицы едва сдерживают объемное пузо, лампасы обтягивают жирные ляжки, сапоги надраены до блеска. На лице играет довольная улыбка, сальные волосы блестят в тусклом свете, приплюснутый нос прикрывает шелковым платком. Не иначе ткань надушена дорогими духами. Только это не поможет, наоборот – придаст зловонию особую остроту.
- Поклонись капитану! – шипит на меня страж.
- Оставь, - отмахивается Хард. – Он видит здесь благородных особ не чаще, чем сам смотрится в зеркало.
Стражник недовольно замолкает. Я делаю вид, что не замечаю гневного взгляда.
- У тебя есть три дня, чтоб выпытать признанье, - цедит Хард, повернувшись к выходу. – Делай с ней что хочешь – насилуй, бей, мучай. Но только не убивай. С признанием или без, но она примет кару на глазах сотни горожан.
В тесной комнате от большого скопления людей становится невыносимо жарко. К зловонию добавляется резкий запах пота.
Капитан Хард, зажав нос платком поспешно выходит из пыточной, а я перевожу взгляд на женщину в цепях. Только-только выходит из девичьего возраста. Кожа теряет упругость, на лице появляются первые намеки на морщины. Бледное лицо, тепло-карие глаза, аккуратный нос, взлохмаченные русые волосы. На стройном теле грубое тюремное платье. Взгляд с вызовом направлен на меня. Рваный подол едва достает до колен, потому видно, что на ногах девушки засохшая кровь. Вновь всматриваюсь в лицо, губы припухли, на щеках видны кровоподтеки. Похоже, уже кто-то начал мою работу.
- Кто она? – закончив осмотр, спрашиваю я.
- Черная повитуха, - отвечает стражник, но заметив вопросительный взгляд, поясняет. – Обвиняется в убийстве нерожденных.
Я спокойно киваю, подхожу к дыбе и при помощи рычагов ставлю лежак вертикально.
- Сними цепи, и можешь идти, - через плечо кидаю я, проверяя ремни.
- Но…
- Не беспокойся, - прерываю я стражника. – Из моей пыточной никто еще не уходил на своих ногах.
Страж позвякивая ключами освобождает женщину, и смотав цепи закрывает за собой дверь.
- Снимай свои тряпки и иди сюда, - приказываю я.
- А если не стану? – с вызовом спрашивает женщина.
С норовом? Это ничего. Поначалу они все такие.
- Тогда сам сниму, но не обещаю, что одежда останется цела. А девушкам плохо в тюрьме без одежды, - немного помолчав, добавляю. – Девушкам вообще в тюрьме не сладко.
Сбросив платье, женщина покорно встает у дыбы. Застегнув ремни на худых запястьях, кручу рычаг, натягивая цепь. Руки поднимаются наверх, отчего небольшая грудь слегка покачивается. Бросив взгляд на стройную фигуру, успеваю заметить, как мурашки скользят по коже. Обнаженную женщину, вижу не в первый раз, но в пыточной камере их тела вовсе не возбуждают. Скорее наоборот, смотрятся жалко. Для меня это уже не женщины, а просто мясо.
- Как тебя зовут? – спрашиваю я.
Женщина пристально смотрит мне в глаза.
- К чему имена? – зло спрашивает она. – Разве я для тебя не просто преступница? Или для женщин здесь особые условия? Ты палач? Вот и пытай! И не старайся казаться дружелюбным, если в следующую минуту будешь выдирать из меня куски мяса.
Легкая пощечина заставляет повитуху замолчать.
-Похоже, приличиям не обучена, - хладнокровно процеживаю я каждое слово. – Мясо вырывать, это позже. Для начала преподам тебе урок общения с местными постояльцами.
Ослабив цепи, снимаю ремни. Руки не успевают опуститься, молниеносно подхватив, заламываю за спину. Карие глаза с ненавистью уставлены на меня.
- Не пойдешь сама, помогу. Вот только выдержат ли кости…
Закусив губу, повитуха не сопротивляется, покорно выходит из пыточной.
Грохот проржавелой решетки прерывает сон заключенных. Худощавый парень в углу поспешно надевает портки.
- Научите ее здешним порядкам, но не переусердствуйте, – предупреждаю я. – Чтоб была жива и могла ходить.
Заключенные расплываются в беззубых улыбках. Женщина спиной прижимается к решетке. Сквозь прутья протискиваются сочные ягодицы. Заключенные медленно надвигаются. Боятся, что отберу дорогое лакомство.
- Приятного аппетита, - шепчу я и возвращаюсь в пыточную.
Сломать дух, поставить на место, убедить в безысходности, заставить дрожать от одной лишь тени – вот основной принцип палача.
2. Работа Палача.
На следующее утро, едва лишь луч солнца пробивается в узкую бойницу, открываю дверь камеры. Спросонья кто-то из заключенных недовольно ворчит, за что и получает сапогом по ребрам.
За волосы вытаскиваю женщину из-под груды грязных мужских тел. Похоже, насиловали всю ночь, наслаждаясь редкой возможностью. Молочно белая кожа женщины теперь покрыта грязью и засохшим семенем. Серьезных травм нет. Скорей всего просто несколько раз приложили, укрощая строптивость.
Окатив ведром ледяной воды, переворачиваю бессознательное тело и повторяю процедуру.
Повитуха открывает глаза и резко подбирает под себя ноги.
- Тяжелая ночь? – постно интересуюсь я.
- Не особо, - зло улыбается женщина. – Две ночи назад меня насиловала городска стража во главе с капитаном Хардом, так разница небольшая. Только эти по другую сторону решетки…
- Капитан бил тебя? – возмущенно спрашиваю я.
- И бил и издевался, порол прутьями в угоду своим молодцам. Только криков моих он не добился. А тебе меня отдали на последок. Словно собаке бросили кость.
- А ты значит крепкий орешек? – хищно улыбаюсь в ответ. – Ничего, у нас еще два дня плотного общения.
Улыбка застывает на лице повитухи.
- Так как тебя зовут? – повторяю вчерашний вопрос.
- Лебен, - отвечает она.
- Ну что же, Лебен, начнем …

Черная повитуха прикована к дыбе. Руки и ноги растянуты до предела. При всем желании, женщина не сможет даже пошевелиться.
Неспешно раздуваю горн, перебираю стальные клинья, пилы, крюки и клещи. Дыба расположена посреди камеры, так что все инструменты у прикованного как на ладони. На одной половине стола ножи и иглы, на другой молотки и клещи. Жаль, что в пыточную не поместились более крупные агрегаты, такие как Гаррота или Железная Дева, но и имеющийся ассортимент приводит людей в ужас. Под столами стоят ведра с водой – смывать кровь с пола, приводить заключенных в чувства. Левее выложен кузнечный горн для накаливания. Удушливый жар заполняет пыточную камеру.
- А что если я невиновна? – неожиданно подает голос повитуха.
- Мне нет разницы, - кротко отвечаю я.
Выбрав несколько игл размером с палец, кладу в печь накаляться. В нетерпении щелкаю клещами. Должно быть пугающий звук.
- А, в самом деле, невиновна? – коротая время, интересуюсь я.
- Какая теперь разница, - улыбается повитуха. – Тебя в любом случае, мне не растрогать.
Я лишь пожимаю плечами и клещами вынимаю из печи одну иглу. Глаза Лебен наполняются страхом, не отрываются от раскаленного острия.
- А вы не любите людей… - шепчет она дрожащим голосом.
- Я не люблю людей, люди не любят меня - все по честному, - подмечаю я, и, оттянув кожу на животе повитухи, медленно всаживаю иглу.
По камере разносится запах горелого мяса, игла плавно проходит насквозь и раскаленными краями прижигает кожу. Лебен, что есть сил закусив нижнюю губу, старается удержать крик боли. По подбородку течет алая струйка. Глаза вылезают из орбит и наполняются кровью.
- Кричи, дура, – советую я. – Кричи, легче будет.
Наконец Лебен не выдерживает, из уст вырывается сдавленный стон. Первый приступ боли проходит. Из налитых кровь глаз текут слезы.
- Прости меня господи, - шепчет она. – Прости, и дай силы вынести все это.
Достаю следующую иглу. Раскаленная докрасна сталь мгновенно запекает края раны, и кровь льется лишь из прокушенной губы. На этот раз Лебен не терпит и кричит во все горло.
- Очень больно… - плачет Лебен. – Невыносимо.
- Кричи громче и не думай о боли, - участливо советую я, вынимая из печи очередную иглу.
Аккуратно зажав сосок на правой груди, слегка оттягиваю и вонзаю под самый кончик.
Крик полный ужаса разносится по тюремным подвалам. Что это за крик… сладкий, стонущий, наполненный болью. Первый раз в жизни я слышу столь чувственный крик. Крик, который приятен моему уху.
Внезапно осознаю, что кровь приливает к низу живота, фартук слегка оттопыривается.
- Неужели вам это нравится? – пересохшими губами лопочет повитуха.
- Нет, - отвечаю я, сглатывая слюну. – Это просто работа.
Лебен широко улыбается, тело сотрясает безудержный смех. Лишь благодаря дыбе повитуха не бьется в истерике.
- Кажется, я начинаю тебя понимать, палач… - сквозь смех произносит Лебен.
Трясущимися руками держу клещи, хватаю иглу. Повитуха закатывает глаза, смех сменяется протяжным криком, когда острие пронзает второй сосок.
Не давай отойти от боли зажимаю клещами кусок мяса на животе, с силой тяну на себя. Мясо неохотно отделяется. Последний лоскут растягивается, но не рвется. Возбужденный член уже не помещается в штанах. Бросаю клещи, кусок мяса так и остается болтаться на тонком лоскуте кожи.
Нужно успокоиться. Еще никогда, я не возбуждался от чьих-то страданий. Это позор для палача. Выливаю на лысую голову ведро холодной воды. Возбуждение медленно спадает.
Под ногами женщины растекается зловонная лужа. Взяв последнее ведро с водой, выплескиваю на повитуху. Лебен шипит, закусив губу, вода попадает в свежие раны.
- Чертов извращенец… - едва выговаривает она. – Тебя ведь это заводит, так?
- Я исполняю приговор… Наказываю преступников, - не соглашаюсь я.
- А кто накажет тебя?
- А что ты знаешь обо мне и моей работе? – оскабливаюсь я. - Я уже наказан… на всю жизнь.
- А что знаешь обо мне ты? – задает вопрос повитуха и я не нахожу что ответить
***
Измученная женщина обессилено падает на пол камеры.
- Кто ее тронет, будет жрать свои уши на завтрак, – предупреждаю я заключенных.
Впрочем, это излишне. После моих пыток жертв не трогают, толи из жалости, толи по негласному правилу. Раздраженно закрыв дверь в комнату, устало снимаю фартук. Кровать противно скрипит под моим весом.
Пытка продолжалась остаток дня, а возбуждение не спадало. В голове все еще эхом отдается томный крик… И я хочу услышать его снова.

3. Любовь Палача.
Легкий стук в дверь заставляет проснуться. Из узких бойниц светят яркие лучи солнца. Подхватившись на ноги, рывком открываю дверь и, игнорируя мешок с продуктами, несусь по коридору.
- Ческа! Постой, Ческа! – кричу я вдогонку.
Сутулый мужчина в коричневой накидке нехотя останавливается и откидывает капюшон. Суровое лицо исчерчено многочисленными бороздами морщин. Крылья короткого носа широко раздуваются.
- Чего тебе, палач? – недовольно спрашивает он.
- Ческа, скажи, ты слышал что-нибудь о Черной повитухе?
- Ну положим и слышал. Тебе-то что?
- Расскажи.
***
Измученная Лебен вновь прикована к дыбе.
- Я и не думал, что ты так популярна, – улыбаюсь я.
- Тоже самое могу сказать и о тебе. Еще на свободе я слышала россказни про самого жестокого палача в стране. Его загодя боятся преступники. Многие сознаются раньше, чем отведут на допрос. Я и подумать не могла, что меня удостоит пытками сам Сын Палача.
От этих слов опускаются руки.
- Я думал, что достаточно далеко забрался, чтоб навсегда похоронить это прозвище, - наконец шепчу я. – А что ты, Черная Повитуха. Многих ты убила, чтоб получить это титул?
- Я не убиваю, - гневно отвечает Лебен. – Я помогаю несчастным девушкам жить дальше.
- Ты пытаешься убедить в этом меня или себя? Как не назови, но ты прерываешь будущую жизнь.
- Жизнь ли? Какая будет жизнь у ребенка в бедной семье? Он родится лишь, чтоб умереть от голода. Или кем вырастит ребенок, зачатый против воли девушки? Насильником? И для чего он появится? Чтоб сгнить в твоих подвалах? У всех девушек, что обращались ко мне, были веские причины. – Лебен срывается на крик и нервно дрожит всем телом.
- А ты, значит, решаешь, кому из будущих детей жить, а кому нет?
- Устроить выкидыш очень сложно! Если не помогу я, девушка, либо попытается сама, либо попросит кого-нибудь другого. Все последствия неудачи сказываются на неудавшейся матери. Я помогаю их уменьшить.
- Уж в этом ты набила руку, не сомневаюсь, - ухмыляюсь я. – Ты ведь тоже палач. Ты прерываешь жизнь еще в зародыше… Даже мне до этого далеко.
Лебен скрежещет зубами.
- А я знаю, почему ты так возбуждаешься! Ты чувствуешь родственную душу. Знаешь, что мое проклятье сродни с твоим. Может я и палач, но убиваю из благих намерений. А ты… а тебе вообще все равно. Ты просто пытаешь, убиваешь, не испытывая ни удовольствия ни раскаяния. Мне люди благодарны. А тебя они ненавидят!
- Заткнись! – кричу я, грозно возвышаясь над прикованной повитухой. – Или я…
- Что? Заставишь меня закричать? Я и сама могу, смотри не кончи…
Следующие слова тонут в поцелуе. Жесткие губы грубо впиваются в мягкие губы повитухи. Лебен изумленно смотрит мне в глаза. Я всем телом прижимаюсь к хрупкой фигуре, могучими руками срываю ремни на запястьях. Ее тонкие руки обессилено падают мне на плечи, замком сцепляются за шеей. Неуверенно Лебен отвечает на поцелуй.
Чуть наклонившись на бок, срываю ремни на лодыжках, стройные ноги сцепляются на пояснице. Огромные ладони нежно обхватывают груди, пальцы зажимают соски. Лебен вскрикивает, после пыткой иглами все еще болят. От тонкого вскрика кровь приливает к низу живота. Ловкие пальчики развязывают узел фартука, снимают лямку с шеи. Губы слегка покусывают нежную шейку, Лебен томно вздыхает. Приспустив штаны, обхватывает рукой член и направляет во чрево. Горячо… Сладкий крик удовольствия разносится по камере. С каждым новым криком я возбуждаюсь еще больше. Прижимаю Лебен к стене и вхожу до самого конца, снова и снова. Кровь стучит в ушах, в голове туман, я не знаю, что делаю… Лебен кричит все громче, слегка подмахивает тазом навстречу. Тонкие пальцы впиваются в спину, девушка дрожит в оргазме. Не в силах сдержаться, выплескиваю семя и обессилено падаю на пол.
***
- Беременность от тебя, я не стала бы прерывать, - нежно шепчет Лебен лежа на моем плече.
- Своего ребенка, я сам задушу, - грустно отвечаю я. – Не будет еще одного Сына Палача.
Лебен грустно улыбается.
- Казнь завтра? – устало спрашивает она.
Я лишь киваю.
- Как хорошо… - тихо шепчет.
- Ты не будешь просить спасти тебя? Бросить все, бежать вместе и начать жизнь сначала?
- А ты спасешь меня? – улыбается Лебен.
- Нет, - честно признаюсь я. – Но я не хочу тебя убивать! Я никогда не хотел никого убивать.
Лебен блаженно закатывает глаза и томно потягивается.
- Тогда давай умрем вместе? – мурлычет она.
Я смотрю в потолок и снова киваю.
- Подберешь что-нибудь достойное?
- Есть у меня кое-что подходящее…

4. Казнь.
- Железная Дева? – удивляется капитан Хард.
- Вам не нравится? – обеспокоенно спрашивает страж. – На этом варианте настоял палач, но если вы против…
- Нет-нет, Железная Дева вполне подходит. Пусть это тварь испытает адскую боль перед смертью.
Хард промакивает шелковым платком глаз и вновь переводит взгляд на помост. Вокруг собирается огромная толпа. Не каждый день казнят столь изощренным образом.
На помосте блестит округлый металлический шкаф. Массивные створки шкафа широко распахнуты, внутренние стороны усеяны многочисленными шипами. На уровне головы, кузнецами выгравировано грубое женское лицо, на месте глаз зияют отверстия. Железная дева распахивает объятья.
Рядом стоит Лебен в новом тюремном платье. Лицо бледное, но уверенное. За повитухой монолитной скалой возвышаюсь я.
- Черная Повитуха Лебен! – зычно обращается Хард. – Признаешься ли ты в убийстве тридцати нерожденных детей?
- Я никого не лишала жизни, я лишь предотвратила ее рождение, - дрогнувшим голосом отвечает Лебен.
- За свои злодеяния, Черная Повитуха Лебен приговаривается к смерти в Железной деве!
- Привести приговор в исполнение! – командует Хард.
Слышатся одобрительные возгласы толпы.
Лебен деревянными шагами проходит внутрь Железной Девы. Напоследок едва-едва касается пальцами моей ладони.
Я должен это сделать… должен… Я палач… Ватной рукой кручу рычаг, закрывающий створки. Шипы прорывают кожу, вонзаются в мясо. Тело сопротивляется, но давящие механизмы погружают шипы глубже. Руки, ноги, живот, шипы расположены таким образом, чтоб не задеть жизненно важные органы.
- Прости – шепчу я в узкую щелку.
Створки полностью закрываются. Тишина. Лишь под Железной девой медленно растекается кровавая лужа.
Тишина…
Толпа молчит, словно чего-то ждет.
- Почему она не кричит! – возмущенно вопит кто-то из толпы.
- Что за надувательство! Может ее там вообще нет!
- Палач! – кричит Хард. – Ты решил нас всех одурачить?
- Кричи, - шепчу я, надеясь, что через толстую стенку металла будет слышно.
Лебен молчит, сквозь отверстия на месте глаз, вижу с какой силой, сжаты челюсти женщины. Изо всех сил Лебен терпит боль.
- Забить клинья в глазницы! – командует Хард.
Мороз пробирает тело. Клинья вбивают очень редко, лишь для особо жестоких преступников.
- Ты оглох, палач?
Дрожащими руками подношу к глазницам стальные клинья. Длинной чуть больше пальца, острие не достанет мозг.
- Забивай! – что есть мочи орет Хард.
Подхватив кувалду, замахиваюсь. Я обязан забить оба с одного удара… это единственное что могу сделать, чтоб хоть как-то облегчить мучения Лебен.
Мощный удар и слышится чавканье. Невыносимый крик боли разносится по площади. Толпа ликует. А я схожу с помоста. Этот крик режет не только уши. Дальше… глубже… по сердцу.
Лебен будет умирать долго и мучительно, истекать кровью несколько часов.
Уже спускаясь с помоста, оборачиваюсь и застываю не в силах отвести взор. Из «глаз» железной девы текут кровавые ручьи.
5. Месть Палача.
Капитан приходит в себя очень медленно. Открыв глаза, не сразу сознает, плачевное положение. Кожа внизу живота подрезана и завернута до подмышек. Крюки на веревке продеты в складки кожи. Веревка хитрым узлом завязана на верхушке масляного фонаря. Ноги не достают до земли пару ладоней, потешно болтаются в воздухе.
- Проснулся? – вежливо интересуюсь я.
- Где я? – спрашивает Хард.
- Это центральная улица. Именно здесь стоит железная дева с истекающей кровью Лебен.
- Как ты… отпусти меня! – вопит капитан.
- Не дергайся, - предостерегаю я. – Руки крепко связанны за спиной и кроме того скоро кончится действие дурмана.
- Какого дурмана?
- Того самого дурмана, которым мне пришлось тебя опоить, чтоб сотворить свое искусство.
- Искусство?
- Да, – подтверждаю я. – У нас, палачей, это называется «Тюльпан». Кожа подрезается вдоль туловища внизу живота и заворачивает наверх примерно до подмышек. За кожу цепляют крюки и подвешивают. Человек истекает кровью, словно алый тюльпан.
- Отпусти меня! – кричит капитан.
- Что чувствуешь? Уже приходит осознание того, что мертв? Еще нет? А ведь ты уже мертв. Только придется помучиться.
- Зачем ты это делаешь?
- Как ты смел отбирать мою работу? Своими неумелыми пытками выпытать Ее крик! Но сейчас не это важно, - опуская голову шепчу я. – Я просто решил уйти… Единственную девушку, которую мог полюбить - собственными руками обрек на муки… Впереди ничего нет, только конец. Но перед этим, я сделаю хоть одно доброе дело…
Глаза Харда, вылезают из орбит. Адская боль затмевает мозг.
- Ты знаешь, что с тобой сделают? Знаешь? Да за то, что ты руку на меня поднял, с тебя кожу живьем сдерут!
- Ты бы не очень кричал, сверкая своими внутренностями, - замечаю я. – По городу бродят голодные собаки.
Капитан визжит, брызгает слюной, сыплет проклятьями. То обещает золотые горы, то угрожает страшной расправой. Я лишь сижу на брусчатке и слушаю его предсмертные вопли.
- Знаешь что, Хард, я ожидал большего. Визжишь хуже бабы, а ведь эта боль лишь маленькая толика того, что испытала Лебен.
Крики Харда утихают лишь под утро. Зеваки выходят из домов, застывают изумленные утренней картиной. Кто-то кричит стражу. А мне все равно, я любуюсь своей последней великолепной работой. Предстоит ли мне гнить в камере или болтаться на рее, в любом случае - я больше не палач.

Вместо эпилога.
- Это он? – строго спрашивает мужчина. Черный мундир изящно облегает тело. Ни нашивок, ни золоченных пуговиц. Как ни пытался, не смог определить звание и род войск.
- Он, - кивает стражник.
Я щурюсь от яркого света масляной лампы в руке незнакомца. Невольно напрягая руки, разгоняя кровь.
- Он ожидает смертной казни за убийство Капитана Харда, - чеканит страж.
- Освободить, - приказывает незнакомец.
- Но как же? Он убийца! – возмущается стражник.
- Приказом его величества! – рявкает незнакомец и сует в нос стражу какие-то бумаги. – Он лучший палач. Для него есть работа.
Стражник мелко дрожит.
- Но как… ведь весь город видел. Если его кто-нибудь узнает…
- Никто не узнает, - улыбается незнакомец в черном мундире.
С этими словами мне под ноги летит красный колпак с прорезью для глаз. Разбитые губы сами раздвигаются в кровавой улыбке.
- На нем будет маска.