Индия. Гоа.

И Н Д И Я

ГОА

Мы встретились с Людмилой в зале отлетов ростовского аэропорта за полтора часа до старта нашего самолета в Гоа. Она уже стояла в очереди на паспортный контроль, завидев меня, замахала руками, и я не мешкая пристроился рядом, пропуская мимо нервные взгляды оставшихся позади. Контроль прошли быстро, с багажом проблем не возникло, с проверкой загранпаспортов и документов на вылет возни было мало, и мы поднялись в зал ожидания на втором этаже, присели на скамейку. И попали в качели с задержкой рейса сначала на час, потом на второй, во время которых едва не пропитались винными парами, обволакивающими нас со всех сторон. Дело было в том, что сбоку зала ожидания располагалась грязноватая аэропортовская забегаловка со столиками, которые все до одного заняли отлетающие пассажиры, объединившиеся в один интерес – алкогольный. То ли вечным мужикам и бабам нужно было побороть страх перед полетами, что вернее всего, то ли они вырвались на свободу и теперь не сдерживали радостных эмоций по поводу желанного отпуска, что тоже верно со времен Советского Союза. Но загул они устроили такой, что резкие голоса и выкрики с кашей во рту перекрывали сообщения о рейсах из динамиков Красные морды крестьянского по большей части покроя раззявливали слюнявые пасти и вливали в них содержимое пивных и винных бутылок, пустевших на глазах. Закуска была под стать, она состояла из прихваченных из дома селедочных голов и конечно кусков сала. Я подумал о том, что наш полет будет проходить весьма экзотично, вплоть до обезьяньих выходок раньше прилета в Индию, и что вполне возможны дебош с маханием трудовыми кулаками с накладкой на лица пассажиров и команды пилотов синяков и кровоподтеков. А так же с обещанием посадить лайнер на льдине в Ледовитом океане. Это не походило на выдумки, дебош в связи с задержкой рейсов набирал обороты и попахивал реальностью, стоило только взглянуть в сторону алкающих и встретиться взглядом с их высверками белков. Ну ничего не помогало укротить всюду проникающую с разрешения новых властей из лиц еврейской национальности породу люмпенов с гладкими мозгами, ни недавние судебные разбирательства на эту тему над их клонами, ни большие срока за хулиганство. Это подтверждало выводы просвещенных о том, что стадо может породить только стадо, а собака может ощениться лишь щенками.
Мы должны были вылететь в 19-30, но стрелки на часах медленно подползали к 21 часу, напряжение от ожидания нарастало, в связи с этим усиливались разборки за столиками, занятыми погрузневшими мужчинами и женщинами. Визгливые голоса последних, определяющие кто виноват и что надо делать, закладывали уши, нагнетая еще большую напряженность у остальных трезвых пассажиров. По залу заходили молодые родители с детьми, косолапившими впереди них и делавшими с радостными воплями новые для себя открытия. Поднялись со своих мест люди более старшего возраста, заспешившие в туалеты и покурить, зал отлетов стал походить на базарную площадь с продавцами и покупателями, старавшимися перекричать друг друга. Нигде не было видно ни одного сотрудника аэрофлота, должного наводить порядок, все было пущено на самотек, как жизнь во всей стране. Мы с Людмилой тоже снялись с мест, вышли вслед за трезвыми пассажирами на бетонную лестницу, ведущую к закрытой двери на летное поле и там стали ждать своего рейса. Мы надеялись укрыться от отборной ругани окосевшей публики, но теперь она сыпалась сверху, стремясь прибить нас к холодным порогам. Наконец объявили друг за другом посадки на рейсы до египетских Хургады и Шарм эль Шейха, резкие голоса стали стихать, мимо нас, прижавшихся к стене, начали проходить возмутители спокойствия с красными мордами, враз посмурневшими. На оттопыренных губах зависли кусочки жратвы, на новых рубашках под новыми пальто и куртками, надетыми по большому случаю, темнели масляные пятна. Я порадовался тому, что две самых отъявленных группы пьяниц обошли наш рейс стороной, но как показало время, не говори гоп, пока не перекинешь задницу через планку для прыжков. Когда сообщение о рейсе до Индии коснулось ушей и мы заспешили в открытые двери к автобусу с низкой аэродромной посадкой, то убедились, что алкоты и на нашу долю хватит с лихвой. Мало того, после посадки в самолет группа молодых здоровых олухов обоего пола плюхнулась в кресла ровнехонько позади нас и сходу взялась за раскачку атмосферы в салоне. Особенно был активным верзила за моим креслом, не знавший куда пристроить ноги, едва не закидывавший их перед собой на спинку моего сидения. Пришлось развернуться к нему, пока самолет выруливал на взлетную полосу и сказать пару неласковых слов, на что тот отреагировал моментально. Сунув широкую морду между спинками, олигарх из новых крестьян дохнул перегаром и грубо сообщил, что парашютные все такие, и что лично мне возникать не следует. Я развернулся к нему и как можно тверже сказал, что служил в береговых войсках и что берет у меня был в отличие от голубого черный, с черепом и костями на большой красной звезде. Хотел добавить, что небесные петушки проявили себя в политике не лучшим образом, имея ввиду генерала Лебедя, митю Козака, Миронова с ваней Демидовым, по сути предателей интересов народа. Крестьянский отвал вдруг ложно радостно засуетился, пытась познакомиться со мной ближе, но я отвернулся, давая понять, что говорить нам не о чем. Тем более, десантник никогда не применит слово парашютный, возвышающее его в глазах женщин и солдат, крещенных киркой и лопатой, но не штыком на автомате, значит, отвал был обыкновенным фруктом. И тот вскоре выпал в колыбель, уткнувшись в колени более сообразительной своей подруги.
Тем временем американский Боинг-747 под управлением соотечественников забрался на высоту в одиннадцать километров, где никто никому не мешает, и успокоился, затянув монотонную мелодию в одну ноту. Командир корабля включил громкую связь и бодро сообщил, что домчит нас до индийского Гоа за пять часов, а может, за все четыре часа сорок минут, мол, как поведут себя облака По проходу засновали стюардессы, бодрые как командир, готовые обратить внимание на просьбы любого о любом но ухом не ведущие на гвалт пьяных олухов что впереди салона, что в хвосте. Когда мы с Людмилой летали из Нью-Йорка в Лос-Анджелес над ихними американскими штатами, или во время полета в Грецию с великолепным ихним экипажем, сажавшим самолет с моря и попавшим на начинавшуюся от волн взлетную полосу тютелька в тютельку, аж душа ушла в пятки, то в салонах стояла культурная тишина, нарушаемая лишь тихими разговорами на интеллигентной ноте. Так на заграничных лайнерах было всегда, навевая мысли о сравнениях, от которых рьяно отмахиваются долбаные наши патриоты. Это они затаскивают со слюной на губах народ снова во тьму хрущевского дебилизма и брежневского пьяного застоя, не давая нам выучиться у загнившего Запада культуре поведения с уважением к себе подобным в первую очередь, потом ко всему вокруг.
Полет прошел более-менее спокойно, если не считать нескольких попыток пьяниц затянуть песняка и внезапного рева двигателей самолета примерно минут за сорок до посадки. То ли летчики сбавляли таким образом скорость, то ли испытывали двигатели на прочность, но эти действия все равно вызвали расширение зрачков, особенно у женщин. Горячего парку добавил очнувшийся за моей спиной от кумара парашютный, объявивший, что нам пришла крышка из-за нехватки топлива, мол, так орут двигатели, если кончился бензин. Людмила, занявшая место возле иллюминатора, и молодая женщина, сидевшая по другую сторону, воткнулись в меня гвоздями зрачков, на что я снисходительно ухмыльнулся, попутно заметив, что летчики видно решили сбросить скорость. Обе моментально от меня отвернулись, забыв про возможность катастрофы и приняв свой независимо терпеливый облик. Под крыльями далеко внизу чередовались на большом расстоянии друг от друга кучки световых пятен, означавших небольшие поселения, или крупные города с ясно видимыми огнями пригородов, чаще же прослеживались в яркой луне четкие линии горных заснеженных хребтов с редкими окнами водоемов. Или желтые пространства песков. Но в любом случае панорама за иллюминаторами выглядела как при полетах над просторами Азии - безжизненно. Наш лайнер американского производства пересекал воздушные границы нескольких государств – Азербайджана с захватом большого куска Каспийского моря, Ирана, потом Белуджистана, не имеющего своих границ, входящего одновременно в Афганистан и Пакистан, и Пакистана с самой Индией. За время полета нас успели сытно покормить три раза с небольшими интервалами, не считая полустакана недолитого стюардессами апельсинового сока. Судя по этому случаю, воздушные девки присвоили бы себе кое-что из наших обедов с ланчами, но те были в заграничной алюминиевой упаковке и имели просчитанный набор. Скорее всего, это срабатывал постсоветский рефлекс, успевший угнездиться в генах русского народа, хотя никто не спорит, можно было попросить добавки. И можно было подождать ее, если бы принесли.
Снижение началось как всегда по русски, с падения самолета сразу на пару-тройку километров, чего у лайнеров с иностранными экипажами не наблюдал никогда, те умели посадить машину яичком в мешочке, не расплескав содержимого. Кто-то завопит, что это ложь и выдумки автора, я бы завопил тоже, если бы не имел за плечами не один день налета с экипажами из доморощенных куролетов. Самолет начал снижаться задолго до подлета к посадочной полосе, затем минут десять планировал над джунглями, заставленными низкими домиками, чаще под крышами из черепицы и бамбука. У меня впервые мелькнула в голове мысль о том, что такой ландшафт присущ всей Индии, население которой перевалило за миллиард человек. Как показали турпоездки, ваучеры на которые мы приобрели на месте так оно и было на самом деле, небольшие городки, поселки и выселки из нескольких домиков отстояли друг от друга не больше чем на полкилометра. Расстояние между ними занимали отдельные усадьбы с нищими халупами, не забываемыми нами у нас на родине еще с советских времен.
Наконец, колеса коснулись бетонной полосы, лайнер подпрыгнул от неожиданности, будто забыл за время полета о ее существовании, и заскакал по ней оскопленным козлом, словно полоса имела бугры и рытвины как на российских дорогах. Раздались громкие аплодисменты, которые я не слышал ни в одной стране мира от людей разных национальностей. Они говорили не только о благодарности летчикам, доставившим нас до места назначения, но еще показывали понимание пассажирами того момента, что техника у нас в стране со времен перестройки стала ненадежная, а мы слава Богу как-никак долетели. Мы сошли с трапа и направились в сторону невзрачного здания аэропорта в городке Даболим, расположенном в штате Гоа со столицей Панаджи. Индийское утро еще не наступило, было одновременно тепло и темно, поэтому многие из туристов на ходу растелешивались до футболок с американскими печатями спереди и сзади. Или с надписями Россия английскими буквами, надписей русских встречалось мало. В подслеповатом свете фонарей с прожекторами угадывались резные очертания высоких пальм с другими не столь обычными деревьями, росшими по краям аэродрома. По бетону шмыгала парочка автокар с темными щуплыми фигурами индийцев. Служащие погранконтроля в здании аэропорта тоже еще не проснулись, и все-таки выжимали на худощавые лица приветливые улыбки, не слишком вдаваясь в подробности в наших документах. Так что, особой задержки от них не последовало. Людей вокруг было в достатке, в основном местного населения в национальных одеждах, занявшего лавки в залах прилетов и отлетов. В какой-то момент показалось, несмотря на красочные сари с накидками на длинных и темных волосах женщин и замысловатые тюрбаны на головах мужчин, что мы прилетели в страну цыган из-за общего уныло убогого вида. Эти ощущения дополняли сланцы на ногах, если они были, и пестрые большие сумки, сотканные из дерюги, их не могли поколебать украшения из золота, серебра и другой мишуры. Они были надеты на что только можно, на руки с ногами, на шеи, в уши и в ноздри ввиде небольших цветков из драгоценных камней. Как они держались сверху женской ноздри, я не понял до сих пор, видимо, кожу все-таки протыкали, но вдруг заметил, что эта дикость в общем-то красива и привлекательна, и придает обладательнице большего шарма.
На выходе из здания нас уже поджидали встречающие с плакатами в руках, нарисованными от руки, нам достался распорядитель индиец в костюме и при белой рубашке, бегло говорящий по русски, с водителем в рабочей одежде, указавшими на стоянку автомобилей. Это были небольшие в основном рафики квадратной формы с жесткими сидениями и рессорами, юркие и невзрачного цвета, в отличие от американских, заляпанных яркой рекламой С такими же дверями сзади с узким багажником за ними до упора в последние сидения. Когда мы, человек шесть или семь, упаковались в небольшой салон и поскакали не хуже самолета на посадке по дорогам благословенной Индии, я, знакомый с творчеством Киплинга, с его главной индийской дорогой под названием Грэйт Транк роуд, узнал, что представляют они из себя. Заодно почувствовал, чем отлитчаются водители индийцы от остальных водил на земном шаре. Железную коробку на негнущихся рессорах швыряло на колдобинах из стороны в сторону как деревяшку в бешеных водах горной реки, шофер резко тормозил перед внезапно возникавшим из тьмы транспортом, коровой или другим существом, переходящим путь не спеша. Он выворачивал руль едва не на триста шестьдесят градусов, играя как механический на педалях сцепления и тормоза. Я вскоре почувствовал, нормально переносивший пятибалльные штормы на Балтике и в Тирренском море, как подкатывает к горлу продуктовый набор, проглоченный с аппетитом в салоне лайнера, как рвется едкая горячая масса наружу, грозя покрыть толстым слоем сидящих впереди спутников вместе с сопровождающим нас и самим шофером. Я дышал через нос задерживал дыхание задирал голову вверх, но очередная железная помеха перед носом машины или какая-нибудь скотина усиливала многократно позывы. Людмила настороженно отодвинулась от меня в угол салона, споткнутая езда на нее и других пассажиров вроде не действовала, но я все равно продолжал почему-то искать шляпу или хотя бы не свой карман. Ни того ни другого у нее не было, заставляя меня еще больше предаваться мучениям. Тем не менее запомнил все, что говорили наши спутники, оказавшиеся земляками, бывшие здесь не впервые, что привело потом к разорению по денежной части на кругленькую сумму. Во всяком случае, вернуть потраченные деньги на рекомендованные вещи еще не удалось, несмотря на хохломскую в их устах роспись рекомендуемого. А говорили они о том, что золото, серебро и разные драгоценные камни не стоят здесь ничего, потому что их добывают почти на поверхности земли. Мол, в городке не слишком далеко от поселка где нас разместят, проводятся ночные с дневными рынки, устраиваемые индийцами тибетцами, непальцами, китайцами два раза в неделю, на них приезжает много всяких айцев и прочих странных людей. Там можно купить любую драгоценность за бесценок. Невысокий лысоватый мужчина средних лет с южным говорком горячо доказывал, что приобрел на ночном рынке золотой браслет, усыпанный драгоценными камнями. По прилете в Ростов пошел к знакомому ювелиру и тот выпал в осадок, когда убедился, что камни настоящие и цена покупки нереально низкая. Я дергал горлом и развешивал вместе с Людмилой уши на передние сидения, представляя индийский сабантуй на ихних свадьбах, когда жених осыпает невесту всеми цветами бриллиантовой радуги, расколотой на мелкие кусочки. Хотелось и себе заиметь что-нибудь стоящее, если судьба разрешила побывать в детской мечте, сделав ее реальностью.
Спутники один за другим или группой из трех человек покидали салон автомобиля, направляясь в двух и трех звездочные отели, разбросанные по побережью Аравийского моря. Я продолжал бороться с позывами тошноты до самого отеля в поселке Бенаулим, уготованном нам в качестве дома отдыха на целых одиннадцать дней. Когда вышли из машины перед желтым двухэтажным зданием в центре поселка и нам выставили вещи, я с трудом стоял на ногах, мутило так, что только бы добраться до ванной комнаты. Но оказалось, что попасть в номер мы сможем лишь после двенадцати часов дня, когда его освободят и сделают уборку, и мы потащились вглубь устланного плиткой двора к бассейну с голубой водой и с лавочками вдоль одной из сторон. Упав на одну из них, я откинул тяжелую голову на спинку, не в силах подтащить к себе сумку с вещами, не помогал даже утренний свежак с запахом близкогом моря. Но часа через полтора немного полегчало и я начал осматриваться по сторонам, смекая, куда нас занесло, Людмила, утомленная дорогой, помалкивала больше обычного. Я меж тем заметил, что двор отеля обнесен высоким забором со свисающими через него огромными листьями кокосовых пальм, цветущих высоких кустарников и прочей зелени, перевитой лианами. По ветвям прыгали какие-то птицы, но больше нарушало тишину громкое карканье грачей, которых оказалось здесь не так мало. На другой стороне бассейна стояли столики, окруженные стульями с высокими спинками, за ними на уложенном плиткой возвышении с теми же столиками опирался на стойки навес, в глубине которого искрился бутылками вдоль части стены винный бар и была открыта дверь в одноэтажное помещение. Оттуда тянуло чем-то вкусным и восточным. Двор был пустынен, лишь сбоку помещения двое темных индийцев стучали за кокосовой пальмой топорами по чуркам, видимо, газа в нем, оказавшемся кухней, не было и печи топились дровами. Желтый отель был с внутренними балконами, покрашенными белой краской, с большими окнами и обнесен железной оградой, за которой через узкую дорогу готовился наполниться шумом восточный базар.
На этом первичный осмотр отеля закончился, из дверей вышла в национальном сари с штанами под ним индианка с помощником и предложила на английском местном диалекте заселиться в свой номер на втором этаже. Потом мы выяснили, что индийцы не очень любят изъясняться на языке бывших господ, не пытаясь его выучить, больше пользуясь общими для всего мира междометиями и жестами. Комната оказалась просторной, с двумя широкими кроватями, с небольшими тумбочками при них и настольными лампами времен английского ига. Кровати немного уступали по размерам американским в их отелях и с одной подушкой вместо пяти на каждой. Застелены они были плохо простиранными простынями и наволочками, едва не прозрачными от старости, с накинутыми поверх шерстяными одеялами. Через пару дней мы узнали, что постельное белье обслуга меняла лишь по просьбе обитателей, а если она не поступала, действий никаких не производилось, при чем, во всем номере. Перед кроватями стояло старое трюмо, сбоку него возвышался тоже старый платяной шкаф с вешалками и выдвижными ящиками. Напротив висел на подставке в широком проходе между комнатами телевизор с небольшим экраном, но с множеством каналов на индийском или английском языках, скучных для нас, в наборе которых мы сумели разобраться за тройку дней до отъезда, когда отыскали музыкальные. Дальше была вторая небольшая комната с окном и просиженным диваном в ней во всю переднюю стену, с правой стороны находился туалет совмещенный с душем, умывальником и с двумя старыми полотенцами на вешалке. Туалетная бумага отсутствовала до тех пор, пока мы об этом не сообщили шумной команде уборщиков помещений, стучащих подметальными инструментами до полуночи и хохочущих при этом во весь голос. В комнате с кроватями было большое окно с дверью на балкон, плохо закрывающейся. Но это было не главным, нам достался номер, выходящий окнами на главную улицу поселка, обсиженную впритык торговцами всякой всячиной. Они громко галдели с раннего утра и до полуночи, колотя по барабанам, которые продавали, гремя железками и зазывая к себе парой-тройкой слов на индийском, русском или английском языках любого человека, проходившего мимо. Нас от вечного гвалта спасала в три последние дня лишь индийская музыка по телеку и танцы, скрасившие вечера, ведь пройтись за пределами отеля можно было только по единственной освещенной улице поселка из конца в конец. При этом зазывание некоторых продавцов, чаще мужчин, с каждым разом становилось наглее, переходящим в настойчивость, более походящим на отношение к русским как в Турции. Там женщины давно стали на одно прозвище – наташами, в чем они сами были виноваты, предоставляя туркам свои прелести за копейки. Надо заметить, что эта напасть порой с серьезным скандалом для русских мужчин моментально распространялась по мусульманскому миру, добираясь во все уголки.
У меня тоже случилась стычка с нетерпеливым индусом, когда он настойчиво начал подзывать к себе мою пассию, сидя на корточках у раскрытых дверей лавчонки, я пошел к нему с его товарищем, не выдержав наглого поведения и намереваясь основательно поговорить. И услышал увещевательный за спиной голос Людмилы, призывающей не обращать на него внимания, это заставило меня только придавить узкие ладони торгашей и посоветовать им заткнуться. На что оба ответили сверканием зрачков, не поднимаясь с корточек. А я высказал Людмиле все, что думаю по этому поводу, указав, что к другим иностранцам индийцы относятся более вежливо, не допуская таких выпадов, и причина здесь видится в независимом их поведении с отстраненным отношением к представителям стран третьего мира. А мы готовы облизать даже черного хряка, бегающего здесь под ногами, за что расплачиваемся своим достоинством. Особенно страдают подставляемые своими пассиями мужчины, могущие за себя постоять, непричастные к бесцеремонности во взаимоотношениях. На эту отповедь услышал протест спутницы, увидел на лице неприятную ухмылку, подсказавшую, что приставания ей нравятся как женщине, не добравшей на родине внимания к себе. И надолго замолчал, ощущая себя ущемленным в правах, косясь на притихших у прилавка индусов.
В этот же день мы узнали, когда пошли оклемавшись на неблизкий пляж, что на главной улице можно было купить все, от местных фруктов и овощей до индийских фигурок и статуй, отлитых из латуни, с предметами старины, в том числе английского происхождения, ножами, сумками, коврами, футболками с другими тряпками на любой вкус. Все это было выставлено на всеобщее обозрение, как бывает в России на базарах или ярмарках. На крохотной площади стояли напротив друг друга два магазинчика с необходимым набором продуктов, рядом с которыми затесались два обменных пункта валюты с молодыми менялами в комнатах со столиками, менявшими доллары один к шестидесяти рупиям. Или к шестидесяти одной, если курс начинал колебаться. Я вспомнил о таком обменнике в аэропорту, в который нас по прилете приглашал заглянуть служащий в черной униформе, там за бакс можно было взять шестьдесят четыре рупии. Хотя разница была небольшой - с сотки четыреста рупий - но если учитывать местные низкие цены, за эти деньги можно было купить например пять литровых упаковок с соком стоимостью по 80 с небольшим рупий, индийскую статуэтку из латуни или парочку матерчатых ковриков с картинами на тамошние темы. Русские рубли практически не менялись нигде, разве что перед отлетом можно было сбагрить оставшиеся рупии соплеменникам, которых на курортах Индии было пруд пруди. Или как произошло с нами в Агре, куда мы летали через всю страну посмотреть на роскошную гробницу Тадж Махал. Там узбечка из Ташкента, вышедшая за индийца замуж и бывшая у нас экскурсоводом, выкупила рубли за рупии, собирась лететь в Россию уже не в отпуск, а присмотреться к выгодным изменениям, произошедшим со времени перестройки.
Поселковая улица со сплошными рядами домов не выше второго этажа по обе ее стороны осталась позади, запруженная товарами, машинами и скуттерами, приткнутыми на обочине где вздумается, а при езде едва не задевавшими нас боковыми зеркалами или растопыренными локтями седоков. Мы перешли узенькую речку с трубой куда она ныряла под дорожным покрытием, затененную деревьями с пышными кронами и покрытую в большой заводи зеленой ряской. Возле нее свободно бегали черные поросята, мясо которых, забиваемых прямо во дворах близ дороги, оказалось довольно жестким на вкус, и развалился черный бык, украшенный, как все здесь движимое и недвижимое, цветной веревкой на холке с большим колоколом под мордой. Впереди раскинулись по бокам залитые водой рисовые чеки с черными коровами на них, дальше шли зеленые луга опять с коровами и белыми аистами возле копыт, с крикливым пастухом, пасущим всех на месте. За идиллическим ландшафтом виднелись окруженные пальмами и платанами красочные усадьбы в пару этажей и с узкими к ним дорогами. Мы было вздохнули легче, надеясь проделать путь до океанского побережья в два примерно километра без шума и гама вокруг. Но не тут-то было, мимо так же проносились в обе стороны юркие скуттеры с седоками или с одним водилой, предлагавшим прокатиться до цели за небольшую плату, машины разных марок, велосипедисты. Шли навстречу индийки в длинных ярких одеждах с корзинами на голове и с украшениями везде, спешили одинокие или парами туристы из разных стран, чаще русские. Это мельтешение, хотя в меньших размерах, продолжалось до небольшой площади, отделявшей пляж от дороги, залитой корявым асфальтом и обложенной бетонными блоками в один ряд. Она была уставлена скуттерами и машинами, поджидавшими клиентов после принятия ими соленых с солнечными ванн в море и на пляже, значительно уступавшем по ширине американскому Лос-Анджелесскому под Санта Моникой с одинаково горячим песком, разметнувшемуся на добрые полкилометра. От предложений незначительных услуг за небольшую плату некуда было деваться, они подстерегали везде и продолжались где только можно. В поле зрения попадались мужчины индийцы маленького роста, с метр пятьдесят, представители одного из множества племен, обитавших в джунглях неподалеку, с темными руками и лицами. С накрученными на головы золотисто синими чалмами, замысловато яркими, в странноватых одеждах из красно пестрых накидок, таких же широких с золотым отливом штанах, туфлях с высоко загнутыми носками, словно скопированных из фильма о маленьком Муке. Они держали на коротких поводках буйволов с золотыми огромными и закрученными рогами, обвешанных гирляндами цветов, с кольцами в носах. Поймав наши удивленные взгляды, вперялись черными глазами в зрачки и начинали настойчиво предлагать сфотографироваться с ними. Просили они наверное за свой маскарад недорого, но природная стеснительность не позволяла нам подойти к ним для фотосессии, заставляя отнекаться и поскорее отвернуться.
Так было и на пляже, где смотрители за лежаками, принадлежавшими небольшим прибрежным кафешкам с каменными ступенями к столикам под навесами, перехватывали подходивших, уговаривая занять места именно на их территории. Для этого требовалось купить хотя бы одну бутылку пепси за тридцать рупий, а еще лучше пообедать в кафе с пивком или чем покрепче. Кипучая деятельность молодых ребят до двадцати лет, не пропускавших ни одного отдыхающего, объявлявшегося в поле их видимости, приносила плоды ввиде занятых столиков и пустых бутылочек под деревянными нарами на несколько часов отдыха. Под конец нашего отпуска ретивые кафешные доброхоты взвинтили цены на лежаки до ста рупий или до обязательного обеда в кафе, ведь сезон дождей уже прошел, а курортный только начинался. На этом приставания по части услуг или покупки товара не заканчивались, и когда туристы располагались на топчанах, начинался хоровод индийских женщин в длинных одеждах с накидками на головах и мужчин в парусиновых брюках с бижутерией, часами, браслетами и прочей мелочью. Или женщин попрошаек, изможденных на лица и с горячечным блеском в черных глазах, с крохотными младенцами у высохших грудей, завернутых в белые тряпки как коконы. Бывало, что по жгучему песку подтаскивались босоногие старухи, похожие на ведьм из русских сказок.
Но повышение цен на лежаки и прочие услуги достанется вновь прилетающим туристам, а мы пока растелешились до плавок, пошли к морскому безбрежью, неизвестно где начинавшемуся с одной стороны и когда кончавшемуся с другой. Оно встречало длинной чередой легких волн, тоже неизвестно где начинавшихся, но кончавшихся возле наших ног. Вода оказалась довольно теплой, плотной, терпкой на вкус, не похожей на воды Тихого или Атлантического океанов, более резких. Пляжные пески уходили под воду как у нас на Азовском море, по которым можно было отойти от берега на добрую сотню метров, все было бы по пояс. Не как в Санта Монике где берег уходил из-под ног на двенадцатом шаге. Здесь мы смогли углубиться в океан метров на двадацть пять не меньше, а потом почувствовать, что дно, абсолютно чистое от камней и ракушек с острыми краями, начинает быстро опускаться. Я пошел рассекать голубое пространство широкими махами, намереваясь доплыть до кучки индийцев, купающихся прямо в цветастых одеждах, как это было в Египте на пляже Таразина Бич в Шарм эль Шейхе. Там арабы и копты заходили в залив Красного моря в просторных одеждах особенно женщины облаченные в темно-серые балахоны с длинными рукавами, плескаясь у берега в почти горячей воде, палимые сверху жарким африканским солнцем. Эти особенности населения южных стран вызывали не сожаление к ним, смешанное с удивлением, а неприязнь из-за мыслей о поношенных тряпках с иными аксессуарами под ними, полоскаемыми под носом у полунагих европейцев. Тут я испытал похожие чувства, заставившие оплывать стороной группу индийцев, но вскоре почувствовал усталость, связанную с перелетом и трудной дорогой в Бенаулим, опустил ноги вниз. Глубина оказалась всего по грудь, а я размахался в заплыве как на большой воде. Людмила плескалась у берега, плавая собачьими шлепками с поджиманием губ до посинения, напротив стояла деревянная вышка с наблюдателем на верхней площадке. Таких вышек было поставлено вдоль пляжной полосы, за которой следила обслуга двух кафешек, всего две. За границей правой от меня, на территории другой группы увеселительных заведений, работавших круглосуточно, несколько полуголых аборигенов до восемнадцати лет ловко раскладывали на песке парашют, подгоняя его для следующего туриста с инструктором рядом. Я засмотрелся на их шуструю работу. Когда моторная лодка с прикрепленным к корме канатом, мотавшаяся вдоль берега на расстоянии метров сто, завершала очередной круг и купол опускался на песок, они облепляли его со всех сторон. Один отстегивал на клиенте ремни безопасности, второй расправлял по песку купол со стропами, третий помогал туристу, получившему долю удовольствия, сойти с деревянной лавки, одновременно усаживая на его место нового любителя острых ощущений, четвертый проверял крепления, пятый встряхивал тросы, чтобы они лежали ровно. И буквально через полминуты лодка рыкала мотором и новый клиент поднимался вместе с инструктором на двухсот метровую высоту. Полет занимал минут пять-семь, затем лодка, сделавшая небольшой обзорный круг недалеко от берега, снова приближалась к нему, сбавляя ход. Инструктор, ловкий темнокожий парнишка, хватался на высоте за стропы, перегибаясь вниз, принуждая весом тела почти к падению купола на песок. И все повторялось сначала.
Весь пляж был шириной метров пятьдесят, десять из которых были пролизаны волнами до отвердения, когда даже следов от ступней не оставалось. По этой полосе свободно ездила любая техника, вплоть до колесных тракторов. Если океан выбрасывал ракушку, моллюска или звезду величиной чуть больше звезды октябренка в СССР с Лениным в кружке, то эти существа, если были живые, быстро тонули неизвестно каким образом в твердом песке, пропитанном соленой водой. От них или не оставалось ничего, или вырисовывались четкие очертания обитателя прибрежных вод, в которых они кишели вместе с небольшими рыбками, не избегавшими их участи. Но мальки усыхали на активном солнце за считанные минуты, а ракообразные, особенно с острыми винтовыми ракушками на спинах, таращились множеством щупалец и упорно перли в родную стихию. Бегали они довольно быстро, успевая укрыться от клювов небольших сереньких птиц на токих ножках, похожих на куликов в России, или от грачей, требовавших от купальщиков и от моря жратвы внаглую и во все горло. За плотным, могущим поспорить крепостью с дном высохших соляных озер, на которых гоночные автомобили развивали скорость свыше пятиста километров в час, и как ни странно одновременно податливым десятиметровым песчаным полотном тянулся до берега кусок из сухого прожаренного солнцем песка, промешанного множеством ступней. На нем стояли не только лежаки, но высились рыбацкие лодки с рыболовной снастью на корме, просмоленные гудроном, проконопаченные местной вязкой паклей из размочаленных лиан, и снова прокрашенные черной краской. Когда я подошел к одной поближе, то заметил, что она крепко рассохлась, а сети и другие снасти покрылись коричневатой гнильцой. Такой же древней оказалась вторая лодка, черневшая на расстоянии от первой метров под сто пятьдесят, обе были самыми большими и представляли скорее всего музей под открытым небом. Хотя другие лодки имели вид недавно вытащенных из воды и на них наверное рыбачили местные жители.
Подобный музей я наблюдал в Осло, столице Норвегии, с кораблем огромных размеров древних викингов и одной из лодок-плотов Тура Хейердала, знаменитого путешественника, ходившего путями античных мореходов вместе с Юрием Сенкевичем, врачом и одновременно ведущим на телевидении в советские времена «Клуба путешественников». В наше время Хейрдала решил догнать и перегнать неутомимый Федор Конюхов, заросший густым капитанским волосом, обскользивший уже весь мир, ныне третий месяц болтающийся в волнах Атлантического океана. Есть люди, для которых одиночество в каком бы то ни было качестве является подарком судьбы, у Конюхова связь с сушей и с другими людьми осуществляется посредством спутникового радиотелефона.
В первый свой выход на побережье Аравийского моря, являющегося неотъемлемой частью Индийского океана, мы пропитывались индийским солнцем с полудня до местных трех часов дня, после чего снялись с лежаков и отправились в отель. Тело откликнулось на жгучие лучи красноватым оттенком и мы подумали, что облезания шкуры не избежать, но как показало время, краснота со временем лишь темнела, давая красно коричневый оттенок, перешедший потом в темно коричневый с краснинкой. Такими особенностями обладал здешний загар. В Ростове-на-Дону властвовала в это время промозглая погода, перемежаемая первыми снегами с ледяными низовками с Дона с легкими ее послаблениями. Разница между климатами ощущалась в неудобстве во всем теле, невнимательности и в некотором снижении остроты зрения, но это не мешало с любопытством оглядываться вокруг. А интересного, особенно из вещей, было много, нас отпугивало от развалов только настойчивое желание продавцов пристроить товар в наши руки и неумение торговаться. В Индии, как в других странах Юга и Востока, это считалось чуть ли не искусством по части общения с человеком. И все-таки к таким приемам в торговле надо было привыкнуть, и мы с Людмилой поспешили завернуть в продуктовый маркет на углу крохотной площади. Цены в нем оказались в пересчете на рубли не слишком высокими, например, литровая упаковка хорошего сока стоила от 75 до 90 рупий, то есть, 35-42 рубля, пачка печенья 20 рупий –9 рублей, и так далее, в то время как на родине сок из такого же фрукта, допустим, апельсиновый, стоил под шестьдесят рублей, а пачка самого дешевого печенья не меньше 20 рублей. Но мы прогадали и здесь, поспешив запастись продуктами на обед и вечер, оказалось, что кафешка во дворе отеля была открыта с утра до позднего вечера и в ней можно было пообедать, поланчевать и заодно поужинать на 420-450 рупий на двоих, что составляло на русские деревянные 190-220 рублей. При чем в ассортимент входило первое, второе и третье со сладким. Из первого мы выбирали куриный бульон с несколькими кусками мяса, густую лапшу тоже с мясом, а на второе огромный кусок мяса в соусе и с обязательным салатом из всегда свежих овощей. Или что-нибудь необычное, тоже мясное, заполнявшее тарелку так, что на третий день пришлось отказаться от двух порций, ограничившись одной на двоих. Сок был на выбор любой и всегда свежевыжатый. Особенно понравилось мороженое, мягкое, тающее во рту сливками, с большими кусками свежей клубники или добрыми порциями орехов. Обслуживали туристов трое молодых парней лет по семнадцать-восемнадцать, очень вежливых и исполнительных, никогда не задерживавших с заказами и не берущих лишнего, указываявших цены на листках, вложенных в меню. Нам оставалось только самим определить сумму чаевых, составлявших обычно 20-30 рупий. С этого момента мы стали посещать продуктовый маркет лишь для того, чтобы в холодильнике был сок или чтобы полакомиться сладким.
Так-же в первый день мы едва не проспали шведский стол оплаченный вместе с путевкой, он отличался от обедов за наш счет тем, что был скромнее, включая лишь омлет или что-то другое вместо первого со вторым. Зато к отличному кофе или чаю с не разбавленным жирным молоком подавался приличный кусок пирога или хорошего пирожного, что вполне удовлетворяло. На второй день с утра заявилась русская туроператор, но только дя того, чтобы походя поинтересоваться нашим обустройством и бойким голосом начать агитировать на различные экскурсии. Но еще дома девушка из ростовской турфирмы показала разницу между их ценами, неплохо жившими здесь на переплачиваемые нами деньги за туры, и ценами индийских агентств, предупредив только о возможности нарваться на нечестивцев, могущих забрать бабки и исчезнуть из поля зрения. Дело было во вторник, в среду в другом городке открывался ночной базар, о котором рассказывали соплеменники еще по пути в отель, и мы, несмотря на обильное славословие собеседницы, согласились оплатить лишь эту поездку догадываясь, что и на ней обожмут как канареек, похожих на лимоны и цветом и размером. Так и произошло. Когда через несколько дней посоветовали наведаться к Мириам, чешке, имеющей германское подданство, держащей в Бенаулиме контору по оказанию разных услуг, снова поразила существенная разница в ценах туроператорских и тутошних. Своей проходимице мы отстегнули сто десять баксов, у Мириам путевка обошлась бы нам в тридцать два бакса на двоих на тех же условиях. Собирал клиентов для активной западной славянки упитанный русский мужчина под шестьдесят лет родом с Урала, купивший квартиру в Москве и сдававший ее в наем, пробавляясь на просторах индийского штата Гоа в качестве агента. Он снимал комнату и гонял на велосипеде или скуттере по дорогам штата в поисках клиентов с начала весны до поздней осени, улетая домой для того, чтобы перезимовать на родине сезон здешних дождей. Ушлый соплеменник неплохо зарабатывал на этом поприще, умудряясь хорошо отдыхать на бархатных песках побережья Аравийского моря, мы часто встречались с ним на местном пляже. Лицо и ноги у него были покрыты стойким загаром, а крепкие зубы отсвечивали перламутром аравийских ракушек, до которых надо было еще добраться. И подобных ему русских и прочих аборигенов на сухой индийский сезон оказалось здесь достаточно, мы узнали об этом через пяток дней при встрече с молодой парой из Белоруссии, снявшей местное бунгало на все лето. Стоило удовольствие две тысячи рупий в месяц, то есть около девятисот семидесяти рублей за пару-тройку комнат, из которых оно состояло. А для того, чтобы не отличаться от аборигенов, молодая лет двадцати трех женщина с удлиненным лицом и темными глазами щеголяла в широких ярких шароварах с длинной индийской туникой поверх них.
В тот день в обеденный полдень у меня ни с чего закрыл объектив японский фотоаппарат Олимпус, собранный не японцами, что было бы надежнее, а в одной из узукоглазых пролеталовок в Индокитае, точнее, в независимом Сингапуре. Сидя на песочке и оглядываясь по сторонам в поисках сценок из местного колорита, я вдруг обнаружил, что вид с моря индийских кафе и бунгало под растительными крышами куда богаче на краски вида с того места, где сидел. Не долго думая, я подхватил видео и фотоаппарат и поперся в набегавшую волну, круче повседневной, чтобы сделать исторические снимки. Шел спиной, поднимая над собой технику, намереваясь в промежутке между вечной бесконечностью их набегов потерзать спуск. И не рассчитал возможностей. А может случай потому так и называется, что терпеливо дожидается мгновенния, чтобы запомниться надолго. Волна тяжело влипла в мою спину и вскинулась над плечами тысячью мелких брызг, сверкнув перед глазами серебром, окропившим заодно чувствительную к сырости электронику морской водой как скромным поповским благословением. На нее упало максимум несколько капель, но этого хватило, чтобы фотоаппарат словно бы подменили, он не только перестал щелкать затвором, но если это случалось, то объектив открывался наполовину. Шторки не сходились и не расходились вплоть до прилета домой, когда выяснилось, что электронику надо прошивать заново. Мы с Людмилой как раз собирались на другой день поехать посмотреть на слонов в природе и на обширные плантации специй в глубине натуральных джунглей. А в следующий вечер нам престояло вылететь сначала в Дели, а потом на машине добираться четыре часа до Акры, где находился символ Индии акрополь Тадж Махал. Программа ожидалась насыщенной с множеством интересных видов, а здесь такая оказия. Я полез на берег, не пробуя запустить пленочную видеокамеру от тех же изобретателей электроники, которая работала исподтишка с первых дней прилета из-за не желавшего заряжаться аккумулятора. Для чего я таскал ее с собой, ума не приложу, наверное надеялся на ее когда-нибудь отзывчивость.
К лежаку, на котором я продолжал ковыряться с фотоаппаратом, подошли двое индийцев из обслуги кафешки, заитересованно уставились на технику. Затем один из них забрал Олимпус из моих рук и принялся проделывать с ним чудеса в решете, в результате которых тот вдруг откликнулся на участие щелканьем затвора. Правда, в том случае, если флэшка не была вставлена в гнездо, она по прежнему не распознавалась начинкой механизма. Монитор тоже не высвечивался до тех пор, пока не была нажата нужная кнопка меню, разрешающая ему светиться и не позволяющая пользоваться остальными опциями. И все-таки с запуском появилась возможность делать снимки, чему несказанно обрадовался. Тощий парень, пропитанный солнцем до печенок, отдал фотоаппарат и побежал ловить новых клиентов на лежаки, я навел объектив на черный остов лодки. Сделав тройку снимков, убедился, что надежда запечатлеть красоты Индии под разными соусами расползлась холодцовой медузой по песку. Внутренние возможности японского монстра были рассчитаны как раз на эти тройку кадров, а дальше требовалось, как я уразумел, покупать новую флэшку, такую, которую он смог бы распознать. Ее мы смогли приобрести только в небольшом городке Маргао, отстоящем от Бенаулима километрах в шести, но это будет позже, во время поездки к слонам, а пока мне предлагалось жевать свои сопли.

Ночной рынок

На третий вечер после пляжа и сытного обеда в кафе при отеле мы с Людмилой прихватили с собой сумки и вышли в назначенное время из номера к подъезду, к кторому должно было подкатить такси для поездки на ночной рынок. Там мы рассчитывали затариться дешевым индийским серебром, золотом и драгоценными камешками, мечтая вернуться на родину туземными раджами. Такси уже стояли у ограды, их было много с настырными шоферами, предлагавшими довезти хоть до Непала, но нужное подкатило через несколько минут, когда стрелки сошлись на оговоренном с Мириам времени. В который раз пришлось убедиться, что точность в Индии не пустые слова, в отличии от России, а смысл жизни, во многом помогающий бедной стране держаться на плаву. Я попытался пристроиться, помня незавидное свое состояние при переезде от аэропорта до отеля, на сидении спереди, но все они оказались занятыми экскурсоводом и русскими и нерусскими туристами. Пришлось протискиваться между откидным спереди на заднее на задних колесах, высокое и жесткое, предполагавшее ухудшение самочувствия до состояния не пожелаешь и врагу. В Индии, как я успел заметить, не было маршруток и шатлов, позволяющих пройти в салон и занять без проблем свободное место, здесь у всех такси были вторые двери, но сесть на заднее широкое сидение можно было лишь после наклона вперед переднего. Для тех, у кого с вестибулярным аппаратом было все в порядке и не было шрамов на голове, говорящих о нарушении мозгового кровообращения, подобные тачки предполагали дополнительные удобства ввиде небольшого количества пассажиров, определяющего нескученность. Но если у человека было с этим не все благополучно, конструкция местных такси с ездой по туземным правилам и с дорогами под советское нечерноземье представлялись пытками хуже чеченских, когда у человека отрезали сначала половые органы, а только потом голову. Но за все было заплачено вперед, оставалось лишь получить долгожданное удовольствие.
Машина с трудом вытолкалась за пределы поселка и тут-же вкатила в другой, забитый транспортом не менее, а даже более, с такой же разухабистой дорогой к нему. Впрочем, что поселки, что разбитая дорога, оказались нескончаемыми по всему маршруту. Экскурсовод, светловолосая русская женщина лет двадцати пяти, рассказывала, развернувшись к нам, про особенности местных пейзажей. Ей было все равно как ехать – что сидя передом, что развернувшись задом, с желудком и головой у нее было все в порядке. Я же с первых крутых поворотов, неожиданных тычков ни во что и приличных ухабов принялся бороться с позывами к тошноте, нараставшими как снежный ком. Скоро гид и все вокруг поплыло радужными кругами перед глазами, а тело оцепенело до боли в суставах. Какие интересности с красотами вокруг, когда мысль металась в направлении где бы найти кулек или другую емкость, чтобы хлестнуть в нее подпиравшим ко рту горячим месивом и освободиться хоть на миг от чудовищных конвульсий желудка с сумасшедшим головокружением. Даже сейчас, когда пишу эти строки, я испытываю легкое недомогание, запечатленное мозгом во время езды по индийски. Кстати, потом пришлось убедиться, что не один я оказался инвалидом по этой части, некоторые молодые мужики кровь с молоком тоже признавались, что выворачивались наизнанку при езде в местных такси. А пока мимо пестрили хутора и поселки с небольшими городками, с центральными улицами с ларьками, забитыми товарами под потолки, разложенными на бесконечных рядах прилавков по обе их стороны, с машинами, скуттерами с черномазыми пацанами и женщинами водителями за рулем. Изредка пейзаж приукрашивали первобытные пальмово-лопухастые джунгли, неторопливые арбы, запряженные круторогими волами, или женщины в национальных сари, каждое из которых было произведением искусства. При чем куски материала из ярких красок, переходящих одна в другую, так умело подчеркивали женские прелести, что взгляд заострялся невольно, несмотря на все неудобства. Приходилось констатировать, что по части женской одежды не только арабским и мусульманским с другими дамами в балахонах, так-же в китайских и вьетнамских портках с эскимосскими кухлянками, но и европейским полуголым безобразницам делать перед индийскими модницами было нечего. Это был повседневный парад женской моды, пестрящей на местных аборигенках с золотыми украшениями в волосах, на лбу, в ушах, на шее, груди, запястьях рук, пальцах, голенях, ступнях без носков в сандалиях. Чаще женщины были босыми величаво ступавшими черными ногами с розовыми пятками по асфальту раскаленному нещадными лучами. Они вели себя независимо, даже принадлежавшие не к брахманам, а к низшей касте так называемых неприкасаемых одетых в разноцветные тряпки. Это обстоятельство наводило на мысль, что раскрепощение лучших друзей мужчин, в том числе в сексуальном отношении, пошло не от вездесущих евреев стремящихся доказать свою причастность к этому любыми способами вплоть до кровавых революций, но держащих своих жен со времен Моисея в ежовых рукавицах. А все-таки от индийцев, что доказывают их великие книги-откровения Бхагават Гита с Махабхарат и Рамаяной, написанные задолго до Талмуда, Торы и моисеевской Библии, вобравшей в себя мудрость в первую очередь шумеров, халдеев, с десятью законами вавилонского царя Хаммурапи, и мудрость с заповедями египетской Книги Мертвых. А только потом древние пророчества вложатся в уста Экклезиаста и царя Давида еврейскими мудрецами, не преминувшим ими воспользоваться.
Молодая женщина из числа наших соотечественниц, пристроившихся в штате Гоа в качестве гида, продолжала как в начале пути что-то объяснять пассажирам такси в количестве пяти человек, слушавших ее вполуха. Машина подкатила к остаткам какой-то древней крепости, не уступающей размерами развалинам из глубины Римской империи, состоящей из высоких и широких каменных стен, мощных башен по углам и в их середине, с бойницами и выступами для метательных устройств. Подрулив к воротам, водитель в последний раз дал по тормозам, как врагу по зубам, я услышал слова гида о том, что перед нами находится португальская крепость времен их завоевательных походов и борьбы с испанцами, а позже с англичанами, за владение народами и несметными сокровищами этой страны, открытой теми нациями практически одновременно. Еще воспринял информацию о том, что жители штата Гоа не считают себя индийцами, стремясь во все века к отделению от материнской Индии и называясь гоанцами. А больше относят себя к европейцам, что доказывает европеоидное их обличье, более бледный цвет кожи и язык, несхожий с другими местными наречиями. В следующее мгновение моя рука машинально сдернула с головы бейсболку, в которой разруливал по американским штатам, и я хлестнул в нее рвотными массами, дождавшимися своего часа. Потом еще раз и еще, пока глубокая бейсболка на наполнилась до краев, только тогда желудок немного умерил конвульсии, заняв выжидательную позицию. Экскурсовод удивленно воззрилась на меня, а шофер выпрыгнул из машины, резво открывая дверь салона, на его лице отражалась только тревога за то, чтобы я не успел отполировать содержимым желудка сидения с полом. Видимо, подобные случаи случались в его практике не раз. Я с трудом протиснулся к выходу в узкую щель между креслами, держа перед собой тяжеленькую бейсболку, которую опорожнил под ближайшим деревом, одновременно вытерев ею губы и подбородок. И экскурсия потекла своим чередом, словно ничего не произошло.
Мы прошли сквозь ворота за стены надежного военного укрепления, построенного на вершине крутой горы, сложенного из камней с миллионами кирпичей красноватого цвета, очень маленькими на взгляд современного человека. Точно такие я трогал руками в Риме, когда бродил вокруг гигантского кольца Колизея, этой сцены не для триумфа венецианских и флорентийских масок в постановках спектаклей по Гомеру или Еврипиду. А арены для смертельных поединков между гладиаторами, между рабами и животными, с длинными прорезями в мощных стенах, возносившихся на высоту этажей десять. Еще тогда я обратил внимание, что доисторические кирпичи составляли примерно треть от нынешних, но прочность их была куда больше, как цвет был не розовым, а ярко-красным, насыщенным. Если учесть такое обстоятельство, что римляне владели Европой вплоть до Византийской эпохи, сменившейся османским разрушительным нашествием, привнося в тогдашние дикие племена навыки и высокоразвитую культуру, то следовало отдать должное португальцам, сумевшим их обратить во благо свое. Мы ходили за гидом по верху бесконечных стен крепости шириной под три метра, опоясывавших форт настоящей дорогой, лучше индийских, внедрялись вглубь темных и сырых башен с узкими лестницами наверх к бойницам со смотровыми площадками. Поднимались на них, любуясь прекрасными видами гор, покрытых зелеными джунглями с красноватыми пятнами ржавчины из множества селений, голубыми разводами уходящего за горизонт моря и бесконечным синеватым сатином высокого неба над головой. Если бы не занудливое головокружение и не горечь во рту с редкими спазмами желудка, не могущего уняться, я бы сравнил пейзаж с видами с горы Олимпийских богов в Греции. Там простор вокруг не уступал индийскому, разница была лишь в том, что здесь пахло древностью и камнем, а там под ногами расстилался пестрый альпийский луг, источавший медовые запахи. И еще там не донимала мысль о предстоящей дороге в головокружительный вертепов, хотя путь по горным склонам предстоял не менее извилистым. А здесь она не оставляла в покое, отдаваясь дрожью в ногах, что привело к осмотру памятника истории поверхностному, а не как всегда.
И опять под колеса такси бросилась дорога, забитая транспортом с неадекватными водилами, вновь растерзавшая смирившиеся было с пережитым мои внутренности, не пожелавшие терпеть над ними издевательств. Я опять взялся за эксперименты с задержкой дыхания, не замечая ничего вокруг и стараясь не показывать Людмиле, оглядывавшейся на меня, болезненного состояния. За окнами салона заметно потемнело, мимо все так-же текла бесконечная череда огней, изредка прерываемая лишь чернотой засыпающих джунглей. Но это не принесло облегчения, наоборот, сужение обзора видимости усилило неприятные ощущения, теперь я словно кувыркался в пустой бочке, столкнутой с горы. Мечты были только об одном – впаяться бы поскорее в препятствие покрепче и выпасть из замкнутого пространства наружу, чтобы захлебнуться в напоре свежего воздуха. И когда шофер в последний раз саданул по тормозам, а экскурсовод наконец-то прикусила болтливый язык, я рванулся на выход словно подводник на глубине через торпедный аппарат. Закачался на земле маятником, расставляя ноги пошире, глотая большими глотками воздух одновременно с рвотой, подступившей ко рту, надеясь на то, что Людмила запомнит сказанное гидом время и место встречи после посещения туземного базара. Она запомнила, и я, облизнув губы, пошел за ней как по палубе тонущего корабля, пожирая глазами все вокруг, словно в поисках спасательного круга.
Мы вошли в рынок через ворота с контролерами с двух сторон, заплатив за вход рупиями. Площадь, занятая торговыми рядами, оказалась такой огромной, что обойти ее за один раз не представлялось возможным, к тому же времени у нас было на все про все лишь два часа. По сторонам узкого прохода, занятых сплошными рядами палаток, освещенных внутри и снаружи электрическими лампочками, текла двумя мощными потоками река, сверкающая золотисто-серебристыми струями с такими же яркими заводями внутри. Здесь было все, от толстых тюков парчево-бархатно-шелкового материала с одеждой из вокруг всего света, до золотых, серебряных, медных, латунных и железных изделий, начиненных драгоценными с полудрагоценными камнями как самодельный кекс изюмом. Или обыкновенной мишурой, сверкающей под бриллианты. Большие серебряные кружки стояли парами на маленьких серебряных подносах, образуя стопки высотой до пояса, рядом горой высились такие же подстаканники с рюмками, низкими и высокими, тонкими и пузатыми, с орнаментом и без него. Дальше громоздились почти друг на друге индийские статуэтки из латуни, натертые до золотого блеска, без камней или обсыпанные полудрагоценными ожерельями и поясами с ног до головы. Они представляли из себя индийских богов в человеческом обличье, или с несколькими руками на полуголом теле с красными точками посередине лба и без них. Но обязательно в национальной индийской одежде, которую носили раджи и махараджи, ввиде просторных парчовых шаровар, куска полотна через плечо и накрученного на голове высокого тюрбана с шишаком. Латунные верблюды, буйволы, слоны, ослы, лошади, другие животные с птицами и ползучими гадами, сверкающие перьями и чешуей, домашние и экзотические. Встречались мистические ввиде драконов с птицами феникс. А по бокам этих выставок зверинцев были разложены ровными рядами золотые, серебряные и медные браслеты, ожерелья, цепочки, колье с перстнями и серьгами между, или рассыпанные по низу богатых витрин. Фигурки, оружие, высокие узкогорлые кувшины, пряжки, шкуры редких животных, луки из рогов туров с тетивой из подколенной их жилы, самой прочной. И вдруг монеты, россыпь их в деревянном глубоком сундуке небольших размеров, серебряные и медные, тяжеловесные, квадратные, с дырками посередине или с глубокой чертой через всю монету, никогда мною не виданные. Скорее всего они имели хождение на Памире и в Тибете наравне с мохнатыми яками и шкурками горных барсов, может, в средневековой Монголии наравне с лошадьми Пржевальского, или в доисторическом Китае, не уступая в цене шелку с фарфором. Среди них, показалось, есть русские серебряные рубли или полтинники с двуглавым орлом на тыльной стороне, но больше было медных монет, огромных размеров и тяжелее мамонтовских сибирских раза в три с соболями вместо двуглавого орла.
Я кидался из стороны в сторону, стараясь держать голову, переполненную болезненными водоворотами, запрокинутой немного навзничь и потирая рукой живот, ходивший ходуном. А еще надо было не упускать из виду спутницу, имевшую привычку пропадать призраком при попадании на нее хоть тонкого луча света, хоть тронутой всего лишь тенью от любого предмета, ведь тогда я остался бы здесь навсегда. И объявился бы когда-нибудь в каком-нибудь Катманду с серьгами в ушах и кольцом в носу одновременно, пасущим яков, занесенных в красную книгу. А может повезло и я нашарил бы вход в Шамбалу, в которую мечтали попасть не только Рерих с Блаватской и с фашистскими егерями, посланниками фюрера, но и нынешние дуремары из числа вытряхнутых из пыльных мешков. Они так и не нащупали тот вход, а мне бы в том случае сам Бог помог.
Вот такие мысли бороздили мой воспаленный мозг, порожденные странной одеждой тибетцев, памирцев, гималайцев и прочих представителей этого региона земли, населенного народами, до сих пор живущими по своим законам. Но надо отдать должное, что европейская одежда все-таки внедрялась тихой сапой даже сюда, в орхидейно-лотосово-архаичное разноцветье из туник, тюрбанов с чалмами и сари до пяток, пестрых мужских и женских шаровар, головных платков в черно-белую крупную клетку, похожих на арафатки, или женских с небрежно заброшенными за спины широкими концами. Отовсюду несся говор, хриплый, блеюще-гортанный, горский отрывистый, равнинный певуче-тягучий, он звучал на сотнях языков и наречий, создавая впечатление нашего присутствия при вавилонском столпотворении. Этот заморский бедлам посыпался серым пеплом от грязных лампочек, свисавших над головами вместе с проводами, светившимся в полнакала, в котором изделия из драгоценных металлов казались еще краше, заставляя тянуться к ним поневоле. Я так и поступил, с трудом оторвавшись от холма из монет, к ним я был неравнодушен с люльки, и отыскав глазами тибетцев, к которым посоветовали обратиться как к более благонадежным, склонился над изделиями из светлого металла. На донышках кружек стояла 925 проба, выбитая кустарным способом, на небольшом под ними подносе с индийским кружевным орнаментом по всей площади тоже. Если подойти к предметам по европейским меркам, это было настоящее серебро высокой пробы, и его здесь было столько, что невольно возникала мысль о причинах настоящей бедности вокруг. Но развивать ее не было ни смысла, потому что говорить на эту тему было не с кем, ни тем более времени, подпиравшем нас под задницы. Я задрал голову к хозяевам и спросил на первом языке, пришедшем на ум, им оказался итальянский и вопрос прозвучал тоже весьма звонко: кванта коста? Меня поняли несмотря на то, что вокруг чаще спрашивали на английском, ответили почти по русски, что набор из двух кружек с подносом стоит две тысячи рупий. То есть, девятьсот пятьдесят примерно рублей, если считать бакс один к 64 рупиям, тогда он еще не сделал прыжка к 36 рублям, а болтался в пределах 32 рублей. Покачав кружку в руках, вызывавшую некоторое сомнение более легким весом, нежели настоящее серебро, я было призадумался. Но вокруг стояли настоящие тибетцы, которых рекомендовали как наиболее честных торгашей, на изделиях стояла проба, видимая не единожды в том числе в России, а неважное состояние могло накрутить по части сомнений. Отбросив их, я попросил завернуть в бумагу еще один набор с иной конфигурацией кружек, расплатившись, торкнулся в другую палатку с гималайскими медными браслетами и еще какими-то безделушками. И почти сразу почувствовал, что здесь надули рублей на двести-триста русскими, уж больно торгашка смахивала на местную цыганку с темным морщинистым лицом. Она была такой же наглой и скандальной, как ее соплеменники в России, послав подальше при заикании об обмане. Пришлось заткнуться и потащиться по проходу, не упуская из виду Людмилу, крутившуюся возле палаток больше по тряпочным делам для детей, внуков и так далее. Но та торгашка запомнилась, она была чересчур беспардонной, подобные ей встречались и позже, в том числе на улицах поселков. В основном это были мусульманки, более агрессивные как их мужчины при общении с иноверцами. Нагловато вспыльчивое поведение здорово отличало их от индийцев христиан, обладающих в основном мягким вежливым характером с некоторой долей стеснительности при разговоре.
После покупки наборов и укладки их в полиэтиленовый пакет, я навострился было вернуться снова к монетам, но тошнота достигла апогея, хлестнув наружу содержимым желудка. Я едва успел подставить пакет с покупками под подбородок, закрывшись его боками от толпы вокруг, создающей на пути омут за омутом и готовой притоптать упавшего множеством каблуков. Кто-то недоуменно обернулся в мою сторону, кто-то понятливо хмыкнул, но другие ничего не заметили, занятые как и я мыслями о неожиданно легком обогащении за счет дружественной русским нации. А мне капитально полегчало, угарное состояние выперлось через кожу обильным потом, сделав тело легким и послушным а голову светлой. Я отчетливо различил занятые серебром и золотом площади временных витрин из подсобного материала, что внутри палаток, что перед ними. На них были разложены тонкоструйные и увесистые цепочки, сверкавшие косами горного ручья под солнцем, браслеты для рук, ног, карманных часов, дамских сумочек. Плетение серебряных проволочек было немыслимым по разнообразию: кардинал, кортье, монарх, алмазное, кубическое, ромбиками, восьмерками, знаками бесконечности и какое-то индийское, необъяснимое и загадочное. Самым простеньким было якорное, как на якорной цепи большого судна, но даже такие цепочки привлекали внимание матово благородным блеском металла и конечно пробой на замочках с кольцами зацепления. Я снова с интересом наклонился над сокровищами, едва не водя по ним носом, чувствуя, что Людмила не отстает от меня ни на шаг. Но ее интересовали кроме прочего латунные фигурки местных с тибетскими богов, заполнявшие витрины плотными рядами. Дома истинно женским хобби она предпочитала рыбалку, во время которой к ней нельзя было подъехать и на вшивой козе – так она сосредотачивалась на разноцветном поплавке. А я не уставал рассматривать изделия с камешками и без них, сложенных рядами в кучки, сверкавших фейерверками огней даже в пыльном свете от электролампочек. Аметист от глубокого голубого цвета до сиреневого, опал от желтого до ярко голубого, ярко красный бездонный рубин, аквамарин, топаз различных оттенков, агат, изумительный александрит, меняющий цвета. И даже россыпи алмазов с бриллиантами небольших размеров, среди которых выделялись экземпляры в несколько карат Вот что надо было хватать горстями по голодранной цене, чтобы потом скинуть эти сокровища солидному ювелиру за большие деньги. Но для такого шага нужно было сначала родиться знатоком или хотя бы любопытным, а не жизнерадостным балбесом с широко раскрытыми на ширину и глубину половника ртом и глазами, и растопыренными ушами. Я не долго торговался за набор чайных ложечек с ненужными мне браслетами, в том числе каким-то зеленым тибетским, представлявшим из себя размыкающийся круг с орнаментом, крепко смахивающим на индейский. К нему торгаши подсунули пружинистую цепочку, не желавшую падать в ладонь холмиком, имеющую синеватый отлив и мало похожую на серебряную. Зато эти вещи я купил у настоящих тибетцев, а у них в диких горах хранится прошлое и будущее человечества, о котором написано в тибетской Книге Мертвых, отличающейся от египетской с таким же названием. А может, у местных цыган, подстроившихся под более честных тибетцев. Да кто бы кого угадал в разноцветном таборе на любой вкус.
Мы еще долго бродили по громадному рынку, шалея от экзотики вокруг, в том числе в поисках нужного выхода, возле которого нас должна была ожидать экскурсовод Была возможность оставить все деньги здесь, но здравый смысл с сомнениями в подлинности серебряных кружек с подносами и ложек, хотя на них была выбита 925 проба, все же восторжествовал, иначе баксов, припрятанных в отеле, не хватило бы на пару обедов в кафе. Но мотались мы с Людмилой в поисках выхода, с трудом отрывая взоры от индийских сокровищ, недолго, возле одного из них с контролерами по обе стороны нам замахала руками экскурсовод. Места в салоне такси были уже заняты и комковатая дорога тут-же бросилась под колеса, намереваясь приняться теперь за вытряхивание моих внутренностей за неимением в них содержимого. Но тут я уперся рогом, не желая расставаться с приобретенным по воле Господа, к тому же число встречных машин немного уменьшилось, что позволило проезжать порой по полкилометра без спотыкача на ровном месте. Мы вернулись в свой индийский малибу с просторной комнатой в отеле и широкими кроватями с небольшими комковатыми подушками на них к полуночи. И почти сразу отрубились до того момента, когда подали горластый знак о приближении утра местные петухи, за ними встрепенулась какая-то странная птица с противным скрипуче квакающим голосом. А уж потом начал возрождаться под окнами из отдельных громких восклицаний шум местного базара, все время набирая силу примерно до без двадцати минут полночь и резко прекращаясь часа на три, до первых петухов.
И снова прекрасный песчаный пляж, раскинувшийся по обе стороны от нас на много десятков километров, порадовал на следующее утро шелковым песком, атласными волнами теплого моря и выброшенными на берег морскими обитателями, стремившимися зарыться глубже в мокрый плотный песок до приличного волнения. До того момента, когда валы жесткой воды с грохотом обдерут коросту на блестящей словно пластмассовая поверхности песка, успевшую нарасти за это время, и унесут еще живых моллюсков в ракушках в голубые глубины. Пока же длинноногие серенькие птички будут стайками семенить вдоль берега, молча подбирая неуклюжую на земле морскую живность, или перекликаясь тонким посвистом. Да прожорливые грачи будут не сходя с места горланить во все горло, чтобы кто-нибудь впихнул им еду в раскрытый клюв. Сами они и шага не делали к добыче, даже если она ворочалась перед их толстым черным носом, делая исключение разве что на подношения от отдыхающих. Мы же заказав положенную бутылку пепси колы, успевшую нагреться минут за пять, пристроились на лежаках на пару-тройку часов под широким зонтом, воткнутым железным концом в песок и часто падавшим от малейшего ветра и без него. Но полностью спрятаться от палящих лучей солнца не удавалось все равно, нижняя половина туловища оказывалась открытой палеву, доставляя потом неудобства болезненными ощущениями. Сновали туда-сюда хлопотливые смотрители лежаков, перекрикиваясь друг с другом громкими голосами, они брали за бутылочку пепси в зависимости от настроения, когда тридцать рупий, когда сорок. Мирно беседовало между собой разноплеменное общество туристов, среди которых русский язык занимал лидирующее место. Рядом с нами отдыхали то немцы, то бразильцы, жители как оказалось Германии, то вездесущие поляки, на которых мы в Америке натыкались везде. Китайцев, слава Богу, было меньше, нежели в других странах, хотя и тут шастали небольшими кучками, главным образом в центре поселка. Но вылежать долго на жестком дереве топчанов не получалось, мы по очереди шли окунаться в волны, стараясь не терять из виду вещей, за которые никто не отвечал, поболтавшись по берегу не больше десяти-пятнадцати минут, спешили под тень зонтов, ощущая жжение по всему телу. Оно краснело не по часам, а по минутам, делая из нас не индийцев, а индейцев с берегов канадского озера Онтарио, описанного в романах Майн Рида. А после трех-четырех часов дня возвращались всегда пешком в поселок, чтобы после сытного обеда побродить по нему, неизвестно что представлявшему по размерам и архитектуре построек, ведь темнеть начинало сразу после шести вечера, при чем, очень быстро. Основная часть поселения не имела фонарей на улицах, а соваться в темноту без приглашения было как на Кавказе – не совсем удобно. Могли встретиться местные аборигены, немного поддатые, при встрече выказывавшие белым свое неприятие нечленораздельным набором слов или недовольным рычанием. Что могло последовать за спонтанным недовольством, одному Богу было известно. А показывать в чужом краю приемы рукопашного боя не позволял белый цвет кожи, означающий прибытие в эту страну из страны более цивилизованной. Здесь была не Россия, где каждое дерево, забор или угол здания заставляют приподнимать ногу, чтобы облегчить душу.

Дикие специи в джунглях Понды

Уже через пару дней мы засобирались в новое путешествие, теперь в джунгли посмотреть на слоников и насладиться видами и запахами душистых специй, растущих прямо на деревьях или между ними. Так захотела Людмила, не представлявшая себе Индии и своей жизни без наблюдения за этими благородными ушастыми элефантами в диких условиях. Я же при воспоминанияи об индийских дорогах с садистами-водителями лучше бы побродил пешком вдоль пляжа, глядишь, обрел бы какой-нибудь древний черепок или щепку с судна времен Бартоломео Веспуччи, потерпевшего кораблекрушение. Но кто спорит с женщиной, тому делать нечего, и мы снова оказались в однокомнатной конуре Мириам, заставленной столами с оргтехникой со шкафами с черте чем и больше некуда. В одном из них стояли на полках фарфоровые фигурки, привезенные владелицей своего дела из Чехии, как потом оказалось, она их продавала. Но так как я не слишком разбирался в этом деле, зная лишь, что немецкий фарфор ценится довольно дорого а сколько просят за чешский не имел понятия, то ограничился каждоразовым киданием на них косых оценочных взглядов, не прибегая к делу. Мириам, высокая полноватая блондинка с голубыми глазами, розовым усталым лицом и длинными подобранными волосами, умела делать сразу несколько дел. Разговаривать всегда ровным голосом по телефону, переходя с английского на немецкий, чешский или на русский с мягким акцентом, считать что-то в уме или на калькуляторе, выискивать информацию в интернете и одновременно отвечать на наши настырные вопросы, несущие в себе лишь один смысл – экономию во всем. За все время нашего с ней общения я так и не дождался малейшего раздражения, отразившегося бы на широковатом лице славянского типа, несущего в себе некоторую долю немецких черт. Это была машина, заведенная сама собой на несколько лет натуральной пахоты в условиях, схожих с африканскими, чтобы по прошествии этого времени она смогла бы вернуться в Германию и расширить свое дело там. Так она объяснила, во второй раз делая нам поблажку по части оплаты турпоездки в настоящие джунгли, которая обошлась в полтинник примерно баксов за двоих, в то время как экскурсовод, приставленная к нам, попросила бы за нее минимум в два раза дороже. А в Ростове с нас содрали бы в турагентстве еще солиднее.
Часов в десять, почти сразу после шведского стола, который продолжался обычно с восьми до одиннадцати утра, мы вышли налегке к подъезду отеля и сразу услышали голос водителя, успевшего подогнать автомобиль. Индийцы, имевшие машины, искали работу с раннего утра до позднего вечера, приставая к каждому проходящему мимо с одним вопросом на всех языках мира, так-же поступали продавцы товаров, где бы они его не разложили. Лишь в небольших магазинчиках, больше похожих на деревенские в российской глубинке, хозяева, сидевшие как правило на кассах, не сходили со своих мест и не предлагали купить у них хоть детскую соску. Они важно пробивали на машинке чек, редко давая его в руки покупателям, и шустро отсчитывали сдачу. На этот раз в салоне нас оказалось всего двое, и я поначалу обрадовался, что если придется снова мучиться, то не при свидетелях. И они не заставили себя ждать ужасные эти позывы к рвоте, принудив извиваться змеем горынычем с пламенем из пасти ввиде едкого обжигающего выдыхания. Мы успели проехать приличный отрезок дороги когда вспомнил о фотоаппарате, замолчавшем из-за неисправной флэшки. Пришлось обратиться к водителю, чтобы подбросил нас в Маргао, где по наводке молодой семьи белорусов ее можно было купить. Тот развернул машину и без лишних слов погнал в обратную сторону, добавив мне треволнений по поводу лишних километров, но дорога благо оказалась сносной, я перенес ее более-менее стойко Зато в самом Маргао, маленьком городке, похожем застройкой на наши в глубинке, со старыми двух-трехэтажными зданиями вдоль главной и парочкой второстепенных улиц, с раздолбанным асфальтом везде и всюду и с грязью на тротуарах, голова снова поехала в направлении, обратном движению. По узким изломанным тротуарам ходили индийцы, их было много и они были одеты в разные одежды, особенно женщины, сари на которых отличались друг от друга как небо и земля. Это походило на престижный подиум где-нибудь в столице европейской моды, только вместо дорожки под каблуками женских туфель или сандалий, даже босых ног, вздымались пыльные фонтанчики, или ступни щекотал шершавый асфальт. Выход индийских модниц в люди можно было сравнить с выходом на улицу российских прелестниц, когда они прямо из подъезда ступают сапожками и туфельками в вечную российскую грязь. В крайнем случае, в густой слой пыли. Мужчины тоже носили национальные одежды ввиде широких, больше белых, шаровар с чалмами на головах, не уступавших красками и фасоном женским сари – до такой степени они были разными что по обматыванию вокруг голов, что по украшениям в них. Но почти все носили поверх кургузых сюртуков или длинных до колен поддевок европейские пиджаки. Я воспринимал картины за окнами салона воспаленным разумом и красными от внутреннего напряжения глазами, мечтая поскорее добраться до нужного места, чтобы избавиться хотя бы от проблемы с негодной флэшкой. Магазина фототоваров не попадалось в поле зрения, пока наконец водитель свернул в какой-то переулок и приткнулся к обочине впритирку с другими машинами, образовавшими ряд, железный и сплошной. Нам повезло, нужная флэшка, отсутствие которой не давало пользоваться в Бенаулиме фотоаппаратом, здесь просто болталась на прищепке над входом в лавку, хотя цена зашкаливала, я отвалил 650 рупий, а в России она стоила в пределах 150-200 рублей.
И снова не столь широкое шоссе заблестело перед лобовым стеклом такси бесконечной лентой, по бокам замелькал пестрый пейзаж из буреломных джунглей с небольшими поселениями в них, часто под тростниковой крышей, с обязательными кокосовыми пальмами высотой метров под двадцать и с зелеными плодами под кроной величиной с детскую голову. Мне немного полегчало, когда шофер втерся в бесконечный поток авто в начале какого-то поселка, а через короткое время зарулил на стоянку перед религиозными строениями, я довольно бодро выбрался из салона на свет божий. Мы с Людмилой пошли по асфальтовой дорожке, бегущей в гору, обсиженной старыми и молодыми индианками, торгующими из больших корзин цветами и венками из них. Купив парочку небольших гирлянд, прошли ко входу на территорию с культовыми заведениями, ища глазами очередных вымогателей, которых здесь не оказалось. Обширная площадь была застроена несколькими одно-двух этажными зданиями под хорошими крышами и с высокими ступеньками перед входами. Некоторые были обнесены строительными лесами, вокруг которых суетились рабочие. Такую же картину я видел в итальянской Пизе с Пизанской башней и баптистерием в центре чистенького небольшого городка, построенной Галилео Галилеем восемьсот лет назад, с нее он проводил свои опыты. Кажется, там я впервые увидел звезду Давида над входом в итальянский баптистерий, такую, как сфотографировал потом на храме в центре Флоренции. Тогда вместе с недоумением пришло прозрение, кто развалил до основания гиганта, сделав его рабом у своих ног, и кто хозяин в общем для всех доме. Между башней и огромным круглым баптистерием возвышалась на высоком постаменте скульптура медной волчицы с двумя волчатами под оттянутыми сосками, символ Великой Римской империи.Сама башня стояла крепко наклонившись на сторону посреди обширного двора, обнесенного ажурным железным ограждением, за которым здоровенный негр продавал сувениры. Здесь в поселке посередине двора тоже возвышалась над всем ребристая башня метров пятнадцать высотой, сложенная из белого кирпича, напротив находился скорее всего молельный дом с фигурками богов у входа. По направлению к нему как раз потянулась цепочка полуголых монахов, толстых, худых, старых и молодых в одинаковых ярко-красных одеждах, состоящих из одного куска материи с концом, переброшенным через левое плечо. Они шли за главным монахом друг за другом, распевая молитвы, а дойдя до одного из святилищ напротив молельни ввиде круглого небольшого чана с костерком внутри, окружили его и начали подбрасывать в пламя какой-то порошок, не прекращая петь. Обойдя их, мы поднялись по ступеням на высокое крыльцо храма и сразу попали под прохладные своды длинного пустого коридора с парой маленьких окошек и с двумя на весь подобиями икон. Наверное, он представлял из себя чистилище, потому что народ шел неторопливо, стремясь сосредоточиться на благих мыслях. В конце тоннеля с округлыми потолками открывался вход в главный зал храма с фигурами индийских святых в сидячем положении, размалеванных яркими красками словно латино-американские или же индейские истуканы. Здесь были копии женщин и мужчин, похожие на разукрашенных кукол величиной в половину человеческого роста, обыкновенные и с множеством рук, в красочных одеждах и высоких головных уборах с камнями посередине. Чаще они держали ладони развернутыми на коленях, или сложенными перед подбородком. В сквозной нише в стене, разделявшей зал надвое, восседал живой полуобнаженный старец с воинственным выражением на темном лице и суетливыми движениями. Он почти выхватил из наших рук цветочные гирлянды, которые мы должны были отдать ему, бросив их в заполненный ими таз, мельком взглянул на рупии, протянутые нами, выразив едва ли не раздражение. Мы поспешили ретироваться, чтобы не навлечь на себя его гнева, может быть деньги здесь тоже играли не последнюю роль, а мы подали святому старцу всего по десять-двадцать рупий. В зале тоже смотреть оказалось особо нечего, он был почти пустым, если не считать статуй и какого-то сооружения посередине с зажжеными свечами. Мы прошли через вход без дверей, оказавшись опять в длинном коридоре, окружавшем как оказалось центральный зал, с единственной нишей в середине с фигурой в ней разукрашенного как елка святого, сидящего в йоговской позе лотоса. По левой стороне коридора был еще один узкий вход в крошечную комнату, в которой стоял трон, играющий всеми красками с таким же идолом на нем. Но видимо там проводился ремонт, потому что все было покрыто пылью и везде выпирали наружу строительные материалы. Такая же картина ждала в конце коридора, и мы повернули на выход, обогащенный двумя-тремя индийскими иконами на обе стены.
На улице светило жаркое солнце и я, мечтавший окунуться в индийский калейдоскоп из высоких гор из драгоценностей, подумал о том, что скромность украшает не только человека, она присуща и храмам, построенным в честь богов-бессребреников. Но люди одинаковы почти везде, если не считать единиц отшельников.
Но кроме железного ограждения храмовые постройки имели еще высокую кирпичную стену белого цвета, возведенную позади высокой башни, мы направились к ней, чтобы увидеть панораму за сооружением. Она оказалась весьма привлекательной. Под стеной высотой метров десять желтел водой бассейн с небольшим фонтаном посередине, за ним проглядывали из пальмовой лопушастой и платановой с другой зеленью крыши домов с параллельной им с храмом дорогой, забитой до отказа транспортом. Дальше расстилалось до горизонта зеленое море джунглей, испятнанное рыжими крышами поселений и темно-зелеными извилистыми углублениями вдоль узких и мелких речек. Больших рек мы еще не видели, лишь потом, когда купили очередную турпутевку у Мириам, ставшей палочкой-выручалочкой, иногда прощавшей нам сотню другую рупий, довелось посмотреть с масштабных стен усыпальницы Тадж Махал на Джамну с плывущими по ней кучами мусора. Кто-то из туристов обронил, что индийцы вверх по течению сжигают трупы родных и близких людей, а пепел от них и от костра пускают по течению. Так у индусов заведено, чтобы не поганить мерзкими человеческими останками светлый лик земли. Нам это было не совсем привычно и в сказанное мы почти не поверили, если не считать легкой нервозности. Но это будет позже, а пока, оглядевшись еще раз и увидев, что смотреть в общем больше не на что, разве что присоединиться к монахам, стоявшим по прежнему кружком, и попробовать прогнусавить с ними индийские молитвы, мы направились на выход. Шофер уже поджидал нас, стоя у машины, как это делали практически все водители, с которыми пришлось общаться. Судя по их поведению, они или были весьма дисциплинированными, или боялись потерять работу, за которой гонялись с утра до вечера.
За стеклом опять потекла зеленая стена джунглей, ставшая привычной, мы углублялись все дальше в непроходимые дебри, туда, где по рассказам туристов, побывавших там, водились дикие слоны. Некоторые были приручены и на них можно было даже покататься. Машина то взбиралась на довольно высокую гору, то скатывалась вниз, не снижая скорости, движение здесь было не таким интенсивным, как возле населенных пунктов, поэтому тошнота одолевала меня не столь жестоко. И когда подкатили к заповеднику, огражденному забором из жердей, и шофер сумел втиснуться между тесными рядами таких же потасканных лайб, окольцевавших железом один из входов, я вышел из салона довольно бодро. Мы приехали в рассадник разных душистых специй, отстоявших в настоящем буреломе право на существование на правах дикорастущих индивидуальнойстей. Водитель направился к калитке с контролерами, вытащив из кармана несколько индийских купюр, купил входные билеты и показав, что будет ждать нас после экскурсии на этом месте, направился к своему автомобилю. А к нам подошла молодая индианка в сари и узких шароварах, и указав на довольно большую беседку под навесом с рядами столов и скамеек вдоль стен, сказала, чтобы сели там и подождали экскурсовода. Когда беседка заполнилась народом, две молодые индианки, девушки лет по шестнадцать-семнадцать, разнесли каждому по небольшому стаканчику чая, приправленного специями, объяснив, что если у кого проблемы с головой или желудком, напиток быстро приведет организм в норму Не знаю, подействовал ли настой, или я просто пришел на свежем воздухе в норму, но как сказал бы товарищ Сталин, жить стало легче, жить стало веселее. Вскоре сидящим за столиками объявили, что пришла наша очередь отобедать чем послал индийский бог, мы выстроились друг за другом перед раздачей, возведенной рядом с беседкой, чтобы не так далеко бегать с полными тарелками. Блюда оказались простенькими, какой-то супчик из чего-то зеленоватого и чье-то мясо с каким-то густым соусом кроваво красного цвета, зато приготовленными вкусно, как это делали здесь все повара. Не успели мы заправиться, как перед группой, собранной из земляков, объявилась молодая симпатичная девушка, говорящая по русски с прелестным акцентом. Кто смотрел индийские фильмы, тот может представить неподражаемые интонации с гибкими телодвижениями, плавными знаками резиновыми пальцами и притягательными темными глазами, напоминающими вечные двигатели. В ее устах красиво звучали не только будто отшлифованные гласные, но им не уступали и певуче тягучие согласные, вместе составлявшие речь, с которой родился красавец Радж Капур с партнершами. Вообще, как успел заметить, народ здесь был красивым, особенно женщины с продолговатыми лицами и выразительными томными глазами. Хотя встречались представители племен, худосочные, с лихорадочно блестевшими глазами, не уступавшие обликом бедуинам с Синайского полуострова или из пустыни Сахара, которых мы видели во время путешествия в Египет и восхождения на вершину горы Синай. С одним из таких паранормальных у меня едва не возникла драка возле основания пирамиды Хеопса, когда после отказа купить товар он вдруг всунул его мне в руки, а потом потребовал оплатить. Тогда я почти бросил пакет с тряпками обратно ему в лицо, вложив в английское «ноу» все свое негодование и презрение от наглости существа, живущего по первобытным законам. Помнится, когда уже покидали Гизу, пригород Каира, за которой громоздились три пирамиды со сторожем перед ними –Сфинксом с головой негритянской женщины и с беременным телом царя зверей, в голове зародился вопрос, что вот таких дикарей евреи предлагают человечеству считать равными себе? Не говорит ли это об одном, что они с ними не только одной крови, но одного уровня развития, лидируя в мире лишь за счет невероятной наглости и пронырливости, позволяющей присваивать себе чужое. Как это делали крестьяне в России, у которых примером во все века был скот, когда прибирали к себе сокровища, не принадлежащие им, и которые не были способны заработать хоть что-то из-за полудикого мышления. Но не за счет развитого ума с неподкупным талантом.
Девушка в салатовом сари, плотно облегавшем ее стройную фигурку с узкими шароварами под ним на красивых застежках внизу, бойко объяснила, куда мы двинемся и нежадно махнув рукой вперед, ступила по тропинке мягкими сандалиями. Мы тронулись за ней, настраивая аппаратуру, позади всех плелся здоровенный парняга лет тридцати, успевший не только сломать ногу, но и державший руку на гипсовом отшибе. Возле него и вокруг нас крутились две мордастые особы женского пола с мешками под водянистыми глазами и припухшими губами, видимо, не успевавшие здесь протрезвляться. Вообще, надо признать честно, наши русские крепко отличались от представителей других стран, в первую очередь развязностью, граничащей с хамством, готовым перейти в открытую агрессию. Но стоило кому-то из сторонних резко одернуть красномордого молодого наглеца, отожравшегося на временных демократических харчах, как тот быстро поджимал облезлую хвостяру и старался замять скандал оправданиями, высосанными из пальца. Европейцы с американцами так себя не вели, их отличало абсолютно независимое поведение с тщательным выбором, с кем можно повести диалог, и с твердой настойчивостью, если их хотели обуть или оскорбить. Группа перешла игрушечный мостик через заросший травой ручеек и оказалась в зарослях джунглей, вечно зеленых и вечно задиристых разными колючками с острыми иглами. Тропинка была довольно узкой, разойтись на ней можно было с трудом, поэтому другие группы, которых было довольно много, ходили каждая по своему маршруту. Индианка продолжала подводить нас то к одному, то к другому неприметному на первый взгляд ростку или невысокому растению, и вдруг объявляла, что это корица или ваниль, или другая специя, которые мы привыкли видеть дома упакованными в небольшие пакетики. Мы начинали нажимать на спусковые кнопки, с трудом представляя, как из зеленых листьев, стеблей или завязей на них получался серый или темный порошок, называемый приправой. До тех пор, пока кто-то из женщин не срывал листок и не растирал его между пальцами, тогда без подношения кашицы к носу в воздухе разносился ароматный запах, всегда разный. Это было необычно и интересно, ведь многие из нас признавали только запахи, исходящие от цветов, а тут его испускали листья со стеблями. Женщины начинали восторгаться оглядываясь вокруг заблестевшими глазами. Впрочем, они млели от запаха обыкновенного лаврового листа на лавровых деревьях, стоявших в южных областях России вдоль дорог, отдаваясь местным аборигенам, а теперь в турциях с египтами, без раздумий о собственном достоинстве. Таковой стала после еврейской революции нация, состоящая на девяносто девять с половиной процентов все из тех же крестьян, не знавших этого достоинства никогда.
Мы вышли на крохотную поляну с несколькими высоченными пальмами с тонкими стволами, росшими друг от друга на расстоянии двух-трех метров, наша провожатая указала на молодого парня с лохматой шевелюрой, похожего на подросшего Маугли или Тарзана. Это был юноша лет семнадцати с поджарой фигурой, свитой из мышц, ростом под метр семьдесят пять, у него лежали возле босых ног несколько колец из веревок, сплетенных из волокон местных растений. Девушка бойко объяснила, что если кто из нас желает продемонстрировать ловкость и взобраться с помощью этих нехитрых приспособлений на вершину любой из пальм, получит хороший приз. Как ими пользоваться, покажет ее соплеменник. Маугли тут-же набросил кольцо на ступни, подскакав к пальме с зеленым стволом, начал перебирать по нему цепкими руками, ловко подтягивая под себя спутанные ноги. Приспособление при этом натягивалось, обжимая гладкую кожуру словно железными когтями на сапогах деревенского электрика. Не прошло и минуты, как он достиг макушки пальмы высотой метров пятнадцать, под которой обычно висели несколько тяжелых зеленых шаров кокосовых орехов. Парень раскачал ее и без проблем перескочил на соседнюю пальму, задержавшись на ней в полный рост, так-же ловко перелетел на третью, росшую не близко от второй. Задрав головы, мы с восхищением наблюдали за цирковыми его номерами под куполом неба, начиная понимать, что Маугли с Тарзаном были не выдуманными американским писателем с режиссерами фильма, а существовали на самом деле. Это сейчас мы шастаем по джунглям как у себя по двору, а в то время нельзя было шагу ступить, чтобы кто-то не разинул на человека клыкастую пасть. Меж тем человек, сохранивший дикий облик, вернулся тем же путем на первую пальму и так-же без проблем спустился на землю. Потом с немного высокомерным выражением на темном узком лице снял с ног кольцо, положив его рядом с собой, и осмотрел нас с чуть презрительной ухмылкой. Неловко зааплодировав ему, мы догадались, что с его стороны это был вызов нам, гражданам из цивилизованных стран, прикипевших к колесам различной величины и к выхлопным газам разной плотности. От группы все же отделился молодой человек лет двадцати трех со спортивной фигурой, поддернув джинсы, он снял с ног ботинки и под выжидательные смешки остальных взялся за кольцо, но его неподдельных усилий по подъему на пальму хватило метра на три. Под те же смешки, только облегченные от неуверенности в себя, парень сполз на землю, надев туфли, отстегнул маугли пятьсот рупий. Азарт успел зацепить еще одного мужчину из нашей группы, но тот был более упитанным и слабоватым на конечности, его усилий хватило лишь на несколько пассивных дерганий практически на одном месте. Он был похож на лупоглазого ленивца, решившего изнасиловать дерево вместо того, чтобы полакомиться его плодами. И снова пятьсот рупий исчезли в коротких штанах Тарзана, пристально следившего за нами, но его ожидания оказались напрасными, больше никто не решился платить за собственный конфуз.
Узкую тропку прервал узкий мостик через узенькую речку с желто-коричневой водой, медленно шевелившую ленивыми струями, стремившимися поднырнуть под широкие листья водяных растений. На другом берегу сквозь чащу проглядывали развалины каких-то древних сооружений. Я не раз видел по телеку в программе «Вокруг света», как археологи и отпетые путешественники вдруг открывают в непороходимых дебрях Индии, Малайзии или острова Цейлон древние города или шикарные падоги о множестве куполов, построенные на грани виртуозности. Камни сплошь были покрыты плотным бархатом зелено-коричневого мха, сковзь который местами проглядывал белый гранит или мрамор, отделанный под полировку современными механизмами. Разум начинал подбрасывать яркие картины из жизни древних цивилизаций, бывших на несколько голов выше нынешних немощных, продвигавшихся вперед лишь по части технического прогресса за счет активации разумной и физической деятельности частыми войнами между нациями, народами и государствами. Здесь тоже виднелись между стволами и лианами очертания древних дворцов и храмов с перекрытиями над входами с арками и нишами на уровне современных третьих или даже пятых этажей. Так и оказалось, это были древние развалины дворцового комплекса какого-то индийского властителя времен моголов, то есть, пятьсот – семьсот лет тому назад. Но наша экскурсовод рассказала нам об этом как-то обыденно, видимо, слушателей из других групп, которые она обслуживала, больше интересовали специи в дикорастущем состоянии. Получилось примерно так-же, как мы указываем на родине на древние русские кремль или крепость, успев охладеть к своей истории до пофигизма. Этому способствуют несколько причин, во первых потомкам холопов, пришедшие на смену горожанам, смытым революцией за границу и обогатившим там другие нации нерядовыми знаниями, всего этого не надо. Им лишь бы было сытно и тепло во вновь обретенных чужих на самом деле квартирах. Во вторых, охлаждению интереса способствуют новые правители, абсолютно объегэшенные своими хозяевами из числа мировых властителей. И в третьих, жизнь в современных условиях настолько укоротилась во времени, отпущенном нам высшими силами, что за отрезок от рождения до смерти мы не успеваем сообразить, чем следует заняться, чтобы получить наибольшую пользу для себя и своей семьи. В таких условиях знания по истории своего народа, не говоря о мировом раскладе, могут быть только поверхностными.
Так и остались развалины безымянными для нас, хотя на лице молодой индианки отразилась все-таки гордость за предков. Но нас больше привлекала ее естественность с благожелательной улыбкой и то, как она с большим юмором говорила на русском языке, который выучила не в местных медресях, а самостоятельно. Когда вышли из джунглей, нас ждало омовение тел, оголенных для этого до пояса, каким-то настоем из целебных трав, таким ледяным, что захватывало дух. Экскурсовод черпала его кружкой из глубокой бадьи и причитая о чудесных свойствах лесного бальзама окатывала плечи и спины не предупреждая, вызывая невольные охи с громкими возгласами. Только после этого ритуала группа разделилась, одни пошли по своему маршруту дальше, мы же с Людмилой подались к такси, оказавшемуся там, где указал нам водитель.

СЛОНИКИ

Но ехать до очередного индийского чуда пришлось не очень долго, мы сначала поднялись на невысокий и пологий горный перевал, затем спустились с него в низину и покатили по наклонной дороге вглубь джунглей. Встречных машин было не так много, зато сам путь не отличался атласным блеском, подкидывая под колеса то корни деревьев, то кротовые лукавинки, от которых желудок напрягался, готовый собраться в гармошку. Вдруг посередине шоссе мы увидели большие черные шары, словно влипшие в покрытие, величиной они были с детскую голову. Шофер заглянул в зеркало перед собой и ухмыльнулся на выражения наших лиц, обескураженных видом кругляков. Он ничего не сказал, а мы перемолвились лишь несколькими фразами, не представляя, к какому виду животного мира отнести недвижные эти существа. Их было несколько и они почему-то выстроились в один ряд друг за другом на расстоянии метров двух-трех, при чем так ровно, что водителю не пришлось лавировать между ними, он просто прижался к обочине больше обычного. Шары остались лежать на шоссе неразгаданными, мы отъехали от них примерно полкилометра, когда заметили огромный, аляповатый темный силуэт, перегородивший дорогу. Он сливался с тенями от деревьев и листвы, мешающих приглядеться получше. Подкатив ближе мы различили, что гора двигает многими сочленениями на уровне метров трех, мало того, она имела по бокам громадные опахала, которыми изредка шевелила. Ею оказался громадный слон, такой, которого встретишь не в каждом зоопарке, на его спине мерно покачивалась в так движению парочка туристов, казавшихся по сравнению с ним папуасиками, выскочившими из джунглей. Шофер снова заглянул в зеркало над лобовым стеклом и ухмыльнулся всеми зубами, заставив нас наконец-то догнать, что черные шары были не чем иным, как слоновьим пометом. Машина медленно проехала мимо великана с тяжелыми и толстыми бивнями метра по полтора длиной, странно на первый взгляд выступающими из массивных челюстей, обрезанными на самых концах и закованными в серебряные резные стаканы. Немного погодя показалась еще одна темно-серая туша, ворочавшая мышцами как паровая машина, она была скорее всего женского рода, потому что размерами была поменьше.
Из зарослей показалась небольшая поляна, окольцованная загородкой из жердей, водитель закатил авто в тупичок и выключил зажигание, давая понять, что путь к слонам окончен. Выйдя на улицу, мы огляделись вокруг, с левой стороны грудилась в небольшом закутке группа туристов из разных стран с индианкой в середине с тетрадью в руках. С правой высилась метра на четыре-пять глиняная красноватая стена, неровно обтесанная, с несколькими человеками на верху среди редких деревьев с корнями, выпершимися из глиняных бугров. Возле нее парковался еще один громадина-слон с матовыми короткими бивнями, перед головой с маленькими глазками помахивал небольшим прутом индиец погонщик. Он изредка издавал гортанные вскрики, на которые неповоротливое животное реагировало моментально, словно это была дрессированная собачка. На спину слона осторожно загружался какой-то солидный мужчина в клетчатой рубашке, сползая на выпуклый хребет прямо с края обрыва, к нему добавилась пугливая женщина в брюках. Обхватив спутника руками, опасливо покосилась вниз. Не было ни специальных мостков с перильцами, ни лестниц с другими подъемными механизмами, все делалось первобытным способом и видно было, что все были довольны. Экзотика так же как экстремальные ситуации нагоняет адреналина в кровь, заставляя взрослого человека радоваться всему вокруг малым дитем. Наш водитель пошел вместе с нами к индийке в кругу людей, он выступал как переводчик, хотя по русски знал несколько слов, но я заметил, что при посещении района джунглей со специями, он заплатил за нас некоторую сумму. А здесь индиец остался стоять в стороне, изредка вступая в наши переговоры с девушкой, оказавшейся как бы билетером на аттракционы со слонами. Мы наконец выяснили, что входной билет с катанием на слонах стоит шестьсот рупий, хотя думали, что оплатили поездку со всеми полагающимися к ней посещениями и участиями в программах. Оказалось, что даже проход за изгородь, чтобы просто осмотреть слоновий заповедник, стоит несколько сот рупий, и мы упелись рогами, не собираясь кормить за так представителей народа хотя и дружественного. В полемику вступил шофер, объяснив соплеменнице что-то на своем языке с доброй порцией жестов, он показал нам рукой на вход, предлагая пройти за калитку бесплатно. Я подумал, что он присвоил себе деньги, выделенные Мириам на эту экскурсию, или они с ней не договорились как надо, потому что упрекать ее в крысятничестве было неудобно. По возвращении Людмила пошла на другой день ее благодарить, скорее всего, с целью подхалимажа, ведь нам предстоял еще полет в Дели через Мумбаи-Бомбей, родину Радж Капура, а оттуда на такси в Агру, чтобы увидеть знаменитый Тадж Махал. Но я готов был обходить эту контору стороной как любую, признающую бабки не меньше евреев.
Мы пошли по неширокой тропке, пробитой в джунглях множеством ног, к видневшемуся сквозь заросли горбатому мосту высотой метров семь, перекинутому через речку метров пятнадцать шириной, до него было не больше двухсот метров. Остановившись на его середине взялись наблюдать, как погонщик подогнал к берегу слона, намереваясь искупать, к нам в это время подскочил похожий на кавказца жуликоватый парень лет семнадцати и принялся за вытягивание из нас денег, приговаривая на тарабарском языке, что процедура платная. Людмила, поломавшись немного, начала уступать, она не отличалась от женщин из России знаменитых во всем мире безотказностью, именуемой почему-то русской добротой. Конечно, ярким в первую очередь представителям южных стран. Аборигенам же северных стран, допустим якутам или эвенкам, добрейшие в мире женщины куска хлеба не подадут, пожелав им поскорее замерзнуть. И лишь по той причине, что северные народы не отличаются ни красотой, ни ростом, ни беспредельной наглостью, покрывающей остальные недостатки. Меж тем вымогатель спустился вниз к погонщику и показал ему деньги, после чего тот загнал животное в речку заставил его обдавать себя водой из хобота, видно было, что процедура тому весьма нравилась. Слон без понуканий прошел на середину мелкой реки, едва покрывавшей водой его ноги-столпы, и с шумом принялся принимать душ, запуская хобот под рябь мелких волн. Он делал это артистично, изящно выгибая хобот вдоль широкой спины, сыпал водяным дождем и снова хлестал им вперед, придерживая кончик с небольшим наростом возле поверхности желтой реки. Так продолжалось минут десять, затем погонщик призвал его к себе резковатыми окриками и снова посмотрел в нашу сторону, выкрикивая какие-то междометия. Его помощник, легкий на подъем, взбежал по крутому откосу на мост и приблизился к нам, мы без слов поняли, что нужно раскошеливаться опять, иначе слон не будет делать водные процедуры, так понравившиеся и нам. Я отвернулся, прекрасно понимая, что это обыкновенная цыганщина, ведь деньги за экскурсию с нас содрали практически без скидок, если не считать сотни-второй рупий, все равно удержанных с нас водителем, отказавшимся заплатить за наше катание на спинах животных. А они, надо полагать, входили в перечень услуг, предоставляемых в таких случаях. Но Людмила снова нырнула рукой в сумочку, доставая оттуда серовато-коричневые сотки рупий с синеватыми портретами первого из фамилии Ганди, прозванного индийцами Махатмой – Великой душой за бескомпромиссную борьбу против английского колониализма. Бывшего и первым премьер министром этой страны до 1948 года, когда его убили террористы. Затем во главе страны встал Джавахарлал Неру, тоже не избежавший преследований и тюрьмы, в которой провел десять лет. Линию обоих великих людей на возрождение и процветание Индии подхватила Индира, дочь Неру, принявшая фамилию Ганди в знак победы движения, начатого Махатмой. Но и ее застрелили сикхи, злейшие противники браминов. Так-же поступили они с сыном Индиры Радживом Ганди высоким и красивым молодым мужчиной 47 лет, взявшим после матери в свои руки бремя власти в неспокойной стране. Портреты Махатмы Ганди были на купюрах меньшего и большего достоинства.
Заплатив во второй раз и постояв над рекой еще минут десять-пятнадцать, мы отправились в обратный путь, так и не увидев обещанного нам слоновьего рая в диких джунглях. И задержались на выходе из заповедника с такой же большой толпой из желающих покататься на спинах животных, с извилистой дорогой под кронами кокосовых пальм, по которой они мерно ступали, бережно неся на спинах очередных платных седоков. Но отстегивать лишние рупии не входило в наши планы, хотя по рассказам бывалых людей катание на слонах оставляло незабываемые ощущения, и это в дополнение к хорошему самочувствию с общим оздоровлением организма. Хотя, и корявая ящерица приносит иной раз немало радости, когда чешет по асфальту на растопыренных во все стороны лапах, а то и вовсе встанет на задние ноги и понесется по поверхности воды, задрав облезлый хвост. Мы остались довольны и обзором дикого уголка с редкими специями, и видом слоновьего помета ввиде приплюснутых резиновых мячей, и созерцанием слоновьего аттракциона. Остальное было не так уж важно, тем более, что обратный путь в Бенаулим прошел быстрее и незаметнее, с редкими у меня позывами к рвоте.
Время пребывания на благословенной индийской земле катастрофически уменьшалось, оно было похоже на шагреневую кожу, описанную в одном из бальзаковских произведений, а мы с Людмилой еще не успели побывать в местах наибольшего скопления духовных ценностей этой страны. Мы делали так всегда, в какую бы страну не покупали путевки. В Египте за двенадцать дней успели насладиться бархатным песком на Теразина бич и понежиться в ласковых волнах Красного моря, проехаться по раскаленной пустыне до Каира с Гизой с пирамидами и сфинксом сразу за ней, насмотрелись на бедуинские шатры на Синайском полуострове с шаткими строениями другого местного населения. Пересекли два раза границу Иордании, прежде чем подобрались к израильскому Эйлату со звездой Давида на фоне темного вечернего неба, возвышавшейся над этим городом на немыслимую высоту. Потом была остановка на Мертвом море, не желавшем топить людей в плотных, насыщенных солью до состояния желе водах, где алчные евреи раскошелили нас на десятки баксов, приправив небольшие полиэтиленовые пакеты с местной грязью якобы от всех болезней. Дальше нам открылась древняя столица Израиля Иерусалим с Лысой Горой, на которой был распят Иисус Христос, с новым храмом на этом месте со Стеной Плача с вечными стенаниями иудеев по старому храму разрушенному Титом римским императором в 70 году новой эры. Затем Вифлеем в арабском секторе с узкими улочками, забитыми палестинцами с товаром в руках, они совали его нам еще наглее, нежели египтяне. И успели за день до отъезда проехать за вечер и часть ночи к монастырю Святой Екатерины, построенному в трехсотых годах новой эры у подножия горы Моисея. Чтобы за оставшуюся часть ночи суметь до восхода солнца взобраться на вершину горы и встретить на ней первый луч, и возликовать вместе со всеми гражданами Земли, запевшими свои гимны и песни. Спуститься снова вниз к монастырю, не совсем понимая, как могли вскарабкаться наверх по этим кручам, при чем, за каких-то тройку часов, не свергнувшись в пропасть на расстоянии вытянутой руки. В Греции за те же двенадцать дней мы успели побывать на вершине горы, с которой открывался прекрасный вид на трон Зевса и место обитания других Олимпийских богов. На Адриатическое море с изогнутой линией побережья с поселениями внизу, утопавшими в зелени. Добрались до Метеоры с монашескими православными кельями на недоступных вершинах каменных столбов высотой в сотни метров, бродили среди развалин городов, возраст которых исчислялся пятью тысячелетиями. Они сохранялись греками в том виде, в котором их оставила наконец в покое природа, с банями, бассейнами, статуями, большими и малыми, в самых неожиданных местах. И даже с доисторическими туалетами с толчками, так похожими на современные. На машине, взятой соседями по отелю напрокат, обогнули полуостров Кассандру, на котором устроились, посетили полуостров Ситония напротив с отличными заводями с множеством притаившихся где ни попадя черных морских ежей. Они напичкали меня множеством острых иголок так, что хватило вытаскивать их из разных мест даже по прилете домой. После чего совершили беспримерный бросок на автобусе почти через всю Грецию в столицу Афины. Это был очень трудный путь, под силу разве что молодым, но зато мы не только увидели по пути памятник тремстам спартанцам с царем Леонидом во главе, поставленный на месте последнего их боя. Но и Олимпийский стадион, смену караула в деревянных башмаках с красными помпонами возле Президентского дворца, поднялись к месту казни Сократа, великого философа всех времен и народов. И побродили по светлому храму Артемиды, громоздившемуся многими колоннами над городом, раскинувшимся как Москва на семи холмах у подножья горы. Громадными, гладкими, мраморными колоннами, обработанными так, как не умеют делать этого до сих пор. Кроме всего, успели пошляться по греческим магазинам в их кривых улочках с цыганами с детьми на мостовых, проехаться в странноватом на наш взгляд метро с массой древних небольших статуй, горшков и кувшинов за витринами миниатюрных выставок на станциях. А потом полюбоваться на обратном пути греческим ландшафтом, состоящим из зеленого, голубого и красноватого – цветов деревьев, воды и земли.
Повосхищались мы мозаикой и в Соединенных Штатах Америки, заранее определив маршрут, охватывающий центр и обе береговые линии этой страны. Сначала рванули в Ниагару и поахали на гигантский водопад с пограничной рекой между Америкой и Канадой, заодно рассмотрели поближе поселения коренных американцев ввиде небольших городков типа Нью Джерси. Они поразили нас чистотой и порядком что на прямых улицах, что вокруг прекрасных домов с цветниками, небольшими приусадебными участками и обязательными гаражами. Затем вернулись в Нью-Йорк, расположенный на побережье Атлантического океана, и облазили за день все районы этого мегаполиса что по длине, что по ширине, что по высоте, обалдев от эффектов на каждом шагу. Затем перелетели в русский когда-то и до ныне Лос Анджелес на берегу Тихого океана, и снова выпали в осадок от роскошного великолепия Санта Моники, Санта Фэ, улицы Беверли Хиллз, Голливуда, Сан Диего и других небольших городков с Мерилин Монро, Джулией Робертс, Уитни Хьюстон и главного героя картины «Титаник», у которого бабушка была русская. И с авианосцем Мидуэй со скульптурой напротив него мастроса, целующего первую попавшуюся под руку медсестру, несравнимого ни с чем песчаного пляжа шириной в километр не меньше. Мы не уставали восхищаться Брайс, Гранд, Глен и Зайон каньонами, их дикой красотой, не тронутой руками человека, побывали в селении настоящих индейцев, в городке мормонов. И наконец добрались на полусогнутых ногах до Лас Вегаса с его фантастическим разнообразием и немыслимой роскошью во всем и везде. В странах Европы с Италией и Скандинавией я побыл до знакомства с Людмилой, впечатлений от тех поездок осталась масса.

Голубые топазы в серебре

В Индии мы тоже не желали терять времени понапрасну, удовлетворяясь на пляже лежанием на жестких лежаках в одной позе и дымясь шкурой от жгучих лучей, поэтому на другой день, ближе к вечеру, отправились пешком в поселок Кольва, расположенный километрах в двух от Бенаулима, если погнать по побережью скорой походкой. То есть, по бесконечному бархатному пляжу, тянущемуся неизвестно как далеко. Взяв с собой минералку, без которой по жаре за тридцать градусов не долго прошагаешь, несмотря на морские волны у ног, мы настроились на бодрячок и устремились вдоль ряда лодок с сетями и без них, за которыми располагались ряды небольших кафешек с прислугой и без нее. А за ними зеленели своими развесистыми лопухами гордые пальмы и какие-то непроходимые кустарники чаще с острыми колючками. Время пролетело незаметно, впереди нас и навстречу нам шагали люди, расхристанные как всегда туристы и местные индийцы в легких одеждах, застегнутых на многие пуговицы. Показались несколько бетонных эстакад ввиде невысоких мостков, ведущих от берега вглубь небольшого поселка, о котором нам рассказывали, что там все есть и по более низкой цене, за чем мы собственно и стремились. За эстакадами выстроились в сплошные одноэтажные строения магазины с открытыми настеж дверями и с товарами в них на любой вкус, начиная от вездесущих фастфудов с пирожками и булочками с кофе и чаем, до скобяных лавок, магазинов по продаже бытовой техники и ювелирных тесноватых отсеков. Это был тот-же индийский рынок, не отличающийся от азиатского в любой стране огромного региона, занимающего большую часть планеты, что подтверждало выводы великих о том, что настоящая разумная жизнь с упорядоченностью во всем зиждется в одной точке. Она располагается между Англией и Италией с центром в Германии с Францией, а пространства за нею являются всего лишь приложением.
Отмахнувшись от назойливых продавцов разного товара, мы наконец нырнули в ювелирный закуток с витринами, горящими золотом, серебром и драгоценными камнями. Я по прежнему мечтал неожиданно обогатиться за счет смешных цен на сокровища бомбейских купцов, хитрая в этих делах Людмила действовала по своему, не упуская однако случая прицениться на будущее. Нас встретили с распростертыми объятиями три продавца, один из которых потом оказался хозяином закутка, второй был наверное сменщиком. Зато третий, молодой, худощавый и чернявый ужом закрутился между нами, желая угодить во всем, особенно налегал на Людмилу, как всегда приняв ее за основную покупательницу. Я наклонился над витриной с твердым намерением не поддаваться на уговоры и не отвлекаться на просмотр других украшений кроме тех, на которые положил глаз во время поездки на ночной базар, облеванный мною от входа в него до выхода. Но там заиметь что хотел не получилось по причине разноцветных кругов перед глазами, лопавшихся мыльными пузырями, зато здесь я чувствовал себя в своей тарелке, твердо стоя на ногах. За стеклом рассыпался калейдоскопом блеск драгоценных с полудрагоценными камней, которых в этой стране был так много, что они продавались почти в каждом ларьке поштучно или кучками. В первозданном диком состоянии или обработанные до филигранности. Они были вставлены в оправы из платины, золота, серебра или позолоченного мельхиора, переливались гроздьями на папоротниковых изумрудых веточках или миниатюрных перьях жар-птицы из сочетания рубинов, хризолитов, глубоких александритов и бриллиантовых капель, отображавших росу. Выглядывали из кружев продолговатых, круглых и совсем крохотных сережек, посверкивали из гнезд не менее замысловатых перстеньков, больших и маленьких, мужских и женских. Колье, кулоны, бусы, цепочки, подвески, браслеты, диадемы… Часы, медальоны, мундштуки, подстаканники – все было украшено набором камней по цвету и размеру, по орнаменту и геометрии. Хотелось как всегда всего и сразу, желательно больше, но аппетит измерялся определенной суммой в кармане, поэтому я нацелился на серебряный женский браслет довольно тонкой работы, лежавший в развернутом виде как бы отдельно от других, не менее красивых. Только на другой день до меня дошло, что это обычная уловка любого продавца, хоть в Индии, хоть в нашей России, рассчитанная на то, что покупатель обязательно клюнет на вещь, отбившуюся от стада. Этот прием применяют горцы в горах, когда одинокая овца становилась первой жертвой для приготовления из нее шашлыка. К тому же я еще был не в курсе по поводу серебряных изделий, купленных на ночном рынке, удовлетворившись выбитой на них высокой пробой, иначе меня в этом тесном отсеке, набитом под завязку ювелирными изысками, постольку бы и видали.
Браслет был хорош, он был матово солнечным и представлял из себя прямоугольные ажурные ячейки, нанизанные перпендикулярно друг другу, соединявшиеся между собой прочными подвижными хитросплетениями с такими же замочками на концах. Но это был лишь остов, красивый и подвижной, а его самого украшали камни небесно голубого цвета, такого глубокого, что дух захватывало. Когда я в полете выглядывал в иллюминатор самолета, чтобы рассмотреть геометрические фигуры городов, расплющенных внизу, случалось, что сбоку находилось солнце, старавшееся прорезать лайнер острыми лучами. А вокруг ослепительного светила сочилась глубокой голубизной та самая бездна, называемая космосом, от нее перло таким безмолвным величием, что душа просилась наружу. Такое же примерно чувство испытывал я, глядя на камни в браслете с темно голубыми омутами в середине. Я уже знал, что это голубой топаз, самый редкий из разновидностей, потому более прекрасный, именно изделия с ним не давали мне покоя с первого взгляда на них. Чернявый и сухощавый продавец, оказавшийся к тому же мусульманином, в момент уловил мою мечту, тут-же выложив браслет на стекло витрины так, чтобы на него падал из узкого окна солнечный свет. Дождавшись, пока я спрошу за цену, небрежно дернул щекой и назвал ее, снисходительно пожимая плечами, мол, такая вещь стоит куда дороже, но здесь не Европа и даже не Россия, где сокровища тоже валяются под ногами. Здесь Индия, испокон веков обдираемая то татаро-монголами, то португальцами, то англичанами, а теперь в привесок к ним подсуетились американцы с еврейскими корнями, успевшие присвоить кимберлитовые алмазные трубки на территории Южно-Африканской республики. Если африканские алмазы украсить камнями индийскими, то как раз получится американский разноцветный фейерверк, запускаемый ими регулярно по всему миру. Выслушав эту тираду на аборигенско русской мове я сочувственно пожевал губами, вспоминая несчастных таких же бедуинов с палестинцами. Но цена в сто пятьдесят долларов меня не устраивала по двум причинам, во первых, я был с Ростова-папы, где любые цены подвергали испокон веков сомнениям выразительным цоканьем языка. Во вторых нас подучили не только туроператоры, но сами местные, что здесь принято торговаться как во всей Азии до полного усёра, пока глаза не раскатятся по гладкому лбу. Поэтому заполнив зенки сталью, нагло выперся на муслима с обезьяньими повадками недвусмысленно намекая что мы тоже не лыком шиты, хотя пробавляемся двухзвездочным отелем за пару километров от местного пляжа и деревянным топчаном с бутылкой пепси до самого обеда. Но мне понятны проблемы местного населения, поэтому я готов выложить за невзрачную вещь с мутными стекляшками сто американскитх гринов, не больше. При чем наличняком, а не в рассрочку, как стало теперь принято по всему миру. И даже не карточкой, которой у меня не водилось отродясь по причине: все свое ношу с собой. Шустрый продавец сначала выпучил на меня черные пуговки, потом перескочил к Людмиле с жалобой на другой конец прилавка и застрочил ей пулеметом, стараясь проникнуть зрачками в самую душу. Но пассия имела закаленный характер учителя, позволявший ей впаривать пару там, где ученику светила четверка, поэтому она тоже с вызовом приподняла плечо и поджав губы посоветовала продавцу договариваться с покупателем, а не с ней. И тот вернулся ко мне, еще более заведенный по причине отказа женщиной, на которых он съел десяток собак, но я оставался непреклонным. Я делал так здесь всегда, называл цену, по которой хотел заиметь вещь, а потом дожимал до нее продавца, раскладывая на прилавке на лопатки. И слышал после сделки то же цоканье, что в Ростове-папе, означающее вместе с довольством от продажи очередной вещи уважение к тому мастерству торгования, которым я обладал. Ведь за ним проглядывал характер, способный довести человека до цели, а в азиатских странах это качество ценилось очень высоко. Александр Македонский, Чингизхан, Тамерлан и другие завоеватели, погубившие множество душ, здесь почитались за великих людей, потому что все они дошли до последнего предела.
Тем временем торг между нами достиг наивысшей точки, я как полководец немногословными междометиями и скупыми движениями настаивал на своей цене, а индийский муслим, перебегая за прилавком с места на место, или надолго прилипая к нему перед Людмилой, продолжал расхваливать свой товар, без которого по его словам белый свет не мил. За нами с неослабным вниманием следили хозяин лавки, засуетившийся тоже возле кассы, и второй продавец, молча впитывавший с горящими глазами азы профессии. Мы ударили по рукам тогда, когда моя усмешка перелилась в презрительную, говорящую о том, что браслет мне перестал быть нужным и я могу обойтись без него, а продавец исчерпал даже заначку из запаса русских, английских и почему-то татарских слов. Он вскрикнул якши и схватив браслет, лежавший там, где его выставили на обозрение в первый раз, нырнул под прилавок за упаковкой. И вот тут у меня возникло первое подозрение, что этот муслим может там подменить товар, хотя этого мы пока в других местах не наблюдали. Но мысль появилась и я потребовал вернуть вещь на место, повинуясь возникшему недоверию, пока деньги были еще не уплачены. Чернявый парень выпростал руки из-под прилавка и стал при мне укладывать браслет в яркий индийский мешочек, стягивающийся на горловине нитками с обоих сторон. Доказательств хорошего обслуживания мне показалось недостаточно, забрав мешочек, я раскрыл его и поверхностно осмотрел изделие, забыв по торопливости проверить пробу, должную быть выбитой внутри застежки. Эта наша русская черта – торопливость, рассеянность, уступчивость, забывчивость прочие негативные качества происходят с нами по одной простой причине – врожденной стеснительности. Из-за нее люди противоположного мировидения с отличным взаимообщением между собой сидят у нас на шеях свесив ножки, пользуясь сокровищами, добытыми большой кровью для нас дедами, в полный рост. Тогда я испытывал те же симптомы, для европейцев неприемлемые в корне, как для более свободных в своих волеизъявлениях людей. Визуально все было нормально, те же голубые топазы, тот же рисунок серебряного литья и приблизительный вес. Мы с Людмилой вышли на переполненную народом улицу между магазинчиками, которых никто не считал, под одобрительные возгласы хозяев закутка, по которым можно было догадаться, что сделка прошла успешно. И все-таки что-то здесь было не так, подозрений прибавили продавцы других лавок, зазывавшие до этого к себе, поинтересовавшиеся нашим приобретением. Они были индусами в своем большинстве, то есть близкими к христианству, значит, более внимательными и добрыми к людям. Я показал кому-то мешочек и услышал кроме обычных слов похвалы еще замечание о пробе, должной быть проставленной на изделии. Пройдя несколько десятков метров, снова достал покупку из кармана, вытряхнув на ладонь браслет, начал его пристально изучать, пока Людмила не подвела итог, что пробы нигде нет. Я завелся с полоборота подумав, что муслим подменил товар когда шарился под прилавком, там такого добра было скорее всего много и оно предназначалось для лохов наподобие меня. Мы не сговариваясь повернули обратно и я с порога в полный голос закачал свои права, требуя или заменить товар на опробированный, или вернуть за него деньги. Продавцы в закутке обслуживали очередную покупательницу из русских, готовую по национальной опять же черте встать на защиту унижаемых малых народов. Наверное она была из бывших или нынешних крестьянок, потому что только они способны жалеть людей как животных, и только из них получаются квасные патриоты родины, вечно держащей их в положении буквы зю. Но та не решилась раскрыть рта, а взглянув на меня, постаралась незаметно убраться за матерчатый полог на входе.
А я распалился не на шутку, заметив дерзкий взгляд в свою сторону с презрительными взмахами рук чернявого парня догадался, что такой концерт для владельцев лавки не первый, и что методы работы у них не изменились. Ведь лохов преимущественно из русских в Гоа полно, как во всей Индии с другими турциями, они летят сюда из бывшей тюрьмы народов бабочками на открытый огонь, не думая о том, что могут опалить крылья или пропасть в джунглях навсегда. Страх в крови соотечественников уже измельчал до уровня слабого дискомфорта, можного и перетерпеть. Но я был с юга, во мне тоже текла горячая кровь, поэтому, когда дело дошло до угроз с попытками муслима выскочить с кулаками из-за прилавка, отставил сумку в сторону и встал в боевую стойку. Продавец не выдержал нервного напряжения, развернулся к своему хозяину, решившись привлечь его к проблеме, и тот наконец что-то пробурчал ему в ответ, тут-же оглашенный подчиненным. Оказалось, что нам могут скинуть десять баксов в качестве неустойки, но менять товар отказываются наотрез. Это был плевок в лицо, тем более, что Людмила рассудительно указала продавцам, что без пробы изделие из драгоценного металла считается ломом и цена ему соответственно падает. Я взорвался после ее выводов тротиловой шашкой, готовый разворотить паршивый закуток, сшитый скорее всего из кусков фанеры, по досточкам. Привел пример с их соплеменниками, заметившими, что на каждом изделии должна стоять проба, отчего мы вернулись назад. Это привело к тому, что к перепалке наконец подключились хозяин и второй продавец, теперь ссора полностью подоспела для рукопашной, готовой выплеснуться наружу, что хозяевам было невыгодно. Муслим выскочил за дверь и оседлал скуттер, требуя показать ему предателей. Наконец, после минут десяти сотрясания оскорблениями ненадежного строения с нашими угрозами привести полицию, хозяин разрешил муслиму сбавить еще десять долларов, что в сумме составляло двадцать гринов. Стряхнув с себя напряжение, я всмотрелся в черномазые лица противников и понял, что цель достигнута и с этой скидки не удастся столкнуть их даже угрозой расстрела, потому что дальше намечалось их разорение, на которое они не могли пойти категорически. Я забрал зеленую купюру, кинутую муслимом на прилавок, мы вышли из закутка под пристальные взгляды хозяев других палаток, наверняка слышавших скандал. Они молча провожали нас глазами почти до конца торговых рядов, пока базар без переходов продолжился улицей, ведущей к берегу моря. Свечерело уже по настоящему, вокруг расползалась вязкая тьма сродни египетской. Как я успел заметить, ночь здесь наступала после шести часов вечера, сразу и бесповоротно, и тянулась до шести утра, когда вслед за петухами и другими птицами со странными голосами начинали буробить первые торговцы. Возле магазинов зажглись фонари, а воздух стал насыщаться упругой свежестью. За нами вылетел чернявый продавец, обладавший врожденной наглостью, прыгнув в седло скуттера опять потребовал показать соплеменников, указавших нам на отсутствие на изделии пробы. Но мы отмахнулись, давая понять, что проститутством не занимались отродясь, и под его угрозы расправы со всеми продолжили путь к пляжу. И все-таки торговцы из крайних ларьков поинтересовались у нас, чем закончился спор, услышав результат, одобрительно закивали головами в тюрбанах, показывая, что теперь сделка совершилась по честному.
Мы прошли по мостам и снова спустились на бархатный песок пляжа шириной под сотню метров, придвинувшись ближе к воде в вечном движении, отправились в обратный путь по твердому как асфальт насту, пропитанному насквозь соленой водой. Вокруг было пустынно, изредка навстречу попадались небольшие группы местных жителей в размашистой одежде, или пролетал бесшабашный всадник на скуттере. Навстречу ему мчался такой же, обходившийся светом подфарников, и было непонятно как они расходились друг с другом. Фосфоресцировали вершины небольших волн, со стороны джунглей доносились шорохи с хрустом сухих ветвей, редкие огоньки кафешек, днем отлично видимых, теперь светили на большом расстоянии друг от друга. Наконец мы дошли до места на середине пути, где их не оказалось вообще, можно было различить лишь одинокие остовы лодок, оттащенных ближе к бурелому за пляжной полосой. Среди природных звуков выделялось, что со стороны спины к нам кто-то приближается, какая-то небольшая группа людей. Людмила, не устававшая вести со мной диалог, притихла, я сунул руку в карман и достал небольшой складной нож, с которым никогда не расставался как заправский турист. Напомнил спутнице, чтобы она в случае чего бежала со всех ног к людям, пока сам буду разруливать ситуацию, на что она ничего не ответила. Шаги меж тем успели приблизиться настолько, что стоило, казалось, оглянуться и можно было столкнуться нос к носу с догнавшими нас. Вряд ли мы различили бы даже лица, не говоря о другом, глубокий вечер успел перейти в черноту ночи, в которой пропали волны и все окружающее, воздух тревожили лишь звуки, ставшие угрожающими. Со стороны Кольвы послышалось тарахтенье скуттера, катившегося на большой скорости, я чуть приостановился и пропустив Людмилу вперед, оглянулся назад. Мимо едва не задев меня руками прошла молчаливая группа местных парней, следом промчался скуттер, обдавший запахами отработанного топлива. Но напряжение не спешило меня покидать, потому что вдали отчетливо слышались новые торопливые шаги с очередным тарахтением скромной пародии на мотоцикл, так полюбившейся индийцам. Настойчивое стремление ночи вселить в меня испуг принесло плоды, я сплюнул с досады, мы двинулись дальше не оборачиваясь больше назад. Минут через двадцать впереди замигали огоньки кафе на нашем пляже, мы узнали их, стоявших группой с электрическим таким же пятном напротив. А еще минут через десять под ногами зашуршали камешки на дороге, ведущей в Бенаулим.

ТАДЖ - МАХАЛ

На следующий день мы с Людмилой выезжали на такси в аэропорт, в кармане была путевка со всеми бумагами на тур в Агру, недалеко от которой находился всемирно известный памятник древней архитектуры Тадж Махал. Путь предстоял неблизким и нелегким, предполагал несколько пересадок на самолеты и такси, хотя по стоимости был дешевле официально объявленного что туроператором в Ростове, что представителем фирмы по прилете в Бенаулим в Гоа. Если по подсчетам официальных лиц мы должны были выложить за экскурсию на другой конец Индии около тысячи баков на каждого, то у Мириам она обошлась нам в 975 баков на двоих. Хотя сложностей, надо признать, оказалось немало, но кое-что из них немка чешского происхождения постаралась сгладить. Она сумела убрать нам одну пересадку в Мубаи-Бомбее, сделав прямой рейс до Дели, хотя на обратном пути мы все равно должны были посетить аэропорт города, знаменитого на весь мир. Здесь начал становиться на ноги гениальный индийский киноактер Радж Капур, по которому страдал весь тогдашний СССР, особенно женская его половина, не устававшая напевать: Разодет я как картинка, я в японских ботинках, в русской шляпе большой, но с индийскою душой, и так далее. Славу отца решил продолжить его сын, у которого получилось тоже неплохо, но этот больше нажимал на западный стиль игры, жесткий и целеустремленный. Поэтому слезы вышибить из женских глаз припевом типа: пияргиби кидруба, пяри би киби мог уже не так, хотя пел, танцевал и строил рожицы довольно толково. Радж Капур стал одним из основателей индийской киноиндустрии под названием Боливуд в подражание американскому Голливуду. Снова фильмы «Сангам», «Миллионер из трущеб» и другие талантливые облетели весь мир по нескольку раз с большим успехом, принеся в карман владельцев миллиарды баков. У нас к сожалению не получалось побродить по этому городу и пропитаться столь значительной его атмосферой, времени до пересадки на другой самолет было в обрез.
Шофер индиец был точен как часы, когда мы вышли из ворот отеля, он уже подогнал авто на стоянку перед ними, нам оставалось занять места в салоне и пристегнуться ремнями безопасности. И снова путь до аэропорта показался мне, несмотря простор внутри машины, довольно сложным, снова пришлось бороться с тошнотой от тяжкой духоты и ужасающей езды хуже русского спотыкача. Но я выдержал эти прелести дороги, перемолотой вдоль и поперек корнями деревьев с непредугадываемой ездой местных объездчиков заграничных мустангов. После парковки у бетонной стены шофер вежливо пожелал нам доброго пути, заметив, что по прилете обратно будет ждать нас на этом месте, и не теряя времени навострился в обратный путь. Ждать в аэропорту пришлось недолго, вскоре объявили рейс до Дели и мы, оформившие билеты, заняли места теперь в салоне самолета, конечно, Боинга 747 американского производства. И тут нас ждала неожиданность, я думал, что только русские люди, поддав для храбрости, могут вести себя шумно и беспардонно, оказалось, трезвенники индийцы тоже были не прочь громко пообсуждать насущные проблемы. Особенно молодежь, не такая развязная как в других странах, но болтливая не хуже евреев возле их Стены плача или китайцев на их безразмерной стене. Сразу за нами пристроились двое парней и одна девушка лет по восемнадцать-девятнадцать, скорее всего студенты столичных колледжей Они были одеты в европейские одежды из ушей торчали провода от писклявой электроники, и держались как азиаты, возомнившие себя евроамериканцами, то есть, ограниченно нагло с ограниченной развязностью. На темных лицах была написана апатия ко всему вокруг и даже к сидящим рядом. Как они умудрялись еще громко разговаривать между собой, я не понял до сих пор, но их непринужденность не к месту вывела меня из равновесия, приготовившегося скоротать время полета во сне. Развернувшись к местным одуванчикам с прическами во все стороны, я уставился на них тяжело и молча, принудив к прекращению общения между собой на тарабарском наречии, не значащем ничего ни для них самих, ни тем более для окружающих. На несколько минут установилась приятная тишина, нарушаемая только мягким гулом самолетных двигателей и редкими обрывками фраз далеко сидящих пассажиров. Я успел расслабиться, поймать дрему должную перейти в сон. И вдруг слуха коснулись звуки, знакомые с детства, когда пацанами бегали на индийские фильмы, это были голоса индийских женщин, певших свои песни с карликовыми какими-то интонациями, так не похожие на другие в мире. Я невольно замер прикидывая не включил ли кто из пассажиров приемник, или того хуже, не начались ли у меня слуховые галлюцинации.Звуки отчетливо доносились именно сзади и принадлежали они двум женщинам, ведущим диалог между собой вот в таком тембре. Но я точно знал, что за моей спиной сидят двое парней и девушка с обыкновенными голосами, и чтобы убедиться в этом еще раз, обернулся назад. Странный диалог тут-же прекратился, но не успел я отвернуться, как возобновился снова, вселяя невольную тревогу своей необычностью. Так продолжалось почти всю дорогу до Дели, то исчезая на время, то возобновляясь, заставляя настораживаться. Лишь потом, когда летели обратно из Дели через Мумбаи в Бенаулим и случай в салоне самолета повторился один к одному, я начал догадываться, что местная молодежь мстит таким необычным способом всем, кто решил сделать замечания по поводу их шумного поведения. Сон сняло как рукой, пришлось всю дорогу вглядываться в темноту за бортом, не подсвеченную даже звездами, обязанными быть самыми крупными в мире. На деле они оказались мельче ростовских, особенно августовских, когда те полыхали в низком небе как при вселенском пожаре.
Самолет подкатил на стоянку и мы подались на выход, представлявший из себя жестяной тоннель, болтавшийся из стороны в сторону, ведущий в зал прилетов. Было довольно раннее утро и мы беспокоились, что новый водитель такси, о котором предупредила Мириам, останется нами незамеченным. Но именно он выделялся из большой толпы встречающих с самодельным палакатом в руках, написанном русскими буквами. Было необычно наблюдать этот неукоснительный порядок в азиатской стране, не уступавший вниманию к человеку в цивилизованных странах, тем более, не для большой группы людей, а для нас двоих. После немногочисленных слов, скрепленных общепринятыми жестами, мы заняли места в пустой машине и закружили по узким улицам индийской столицы, еще не успевшим озолотиться утренними лучами. Было непривычно холодно в отличие от прибрежного Бенаулима, где столбик термометра поднимался до тридцати пяти градусов, а в северной Индии нас ждала погода с утра в восемь градусов, переползавшая до отметки в двенадцать лишь к полудню, отчего по телу не переставали скакать крупные мурашки. Путь был неблизкий, до Агры предстояло качаться четыре часа и я забеспокоился, осознав почему-то только по прилете в Дели, что могу его не выдержать. Но дорога оказалась ровной как стрела и не такой разбитой, хотя встречались места, напоминавшие нам даболимские. Столичная окраина долго не кончалась, представляя из себя окраину крупного российского города – такую же неухоженную, с грязными заборами и мазутными трубами с черными стенами цехов за ними. Казалось, мы с индийцами не только бхаи-братья навек, но любим еще одинаковые условия жизни, не позволяющие отряхнуть одежду от пыли, заодно навести порядок вокруг своих жилищ.
Мы приехали в Агру в четыре часа утра, а в половине восьмого нас уже должен был встречать экскурсовод, чтобы провести до исторической территории с Тадж Махалом и другими древними постройками, рассказать о величии этих сооружений, возведенных правителями из моголов и конечно португальцев, первых колонизаторов богатейшей страны. То есть, поспать оставалось три часа, после чего надо было успеть еще проглотить свой шведский завтрак и встретиться с местным гидом. Шофер долго кружил по горбатым улицам большого города, освещенным тусклым светом фонарей, пока наконец не приткнулся к подъезду отеля где-то в глухом переулке. Из дверей вышел метрдотель в длинной ливрее и жестом предложил пройти во внутрь, нас ждали и это говорило об отлаженности звеньев в небольшой турфирме, руководимой Мириам. Оформление документов заняло не так много времени, но я успел заметить, что роскошная с высокими потолками прихожая богато уставлена отличной мебелью из ценных пород дерева. В переходах с солидными каменными лестницами висели на стенах картины, как показалось, написанные не совсем на профессиональном уровне, зато в нишах стояли индийские статуи из меди и латуни. А в стеклянном шкафу сразу за ресепшен было размещено старинное оружие наверное времен нашествия темучинов. Впрочем, Индия умела беречь, в отличие от после революционной России, свои древности, пользуясь ими по сей день, перевооружая свою армию для отвода глаз. Распорядитель провел нас по кривым коридорам до нашего номера на несколько часов, открыв высокую резную дверь витиеватым ключом, распахнул ее и удалился. Мы с Людмилой успели лишь заметить, что потолки в комнате были не меньше пяти метров, стены с несколькими нишами, а за двумя окнами с решетками снаружи стоял индийский мрак, не подсвеченный ничем. Почувствовали, что в помещении было так-же холодно как на улице, и раздевшись сразу упали каждый в свою постель, широкую, с маленькой подушкой и пестрым одеялом, ледяную до отключения на родине отопления в осеннюю пору. Подтащив колени к подбородкам, попытались согреться и нагреть пространство вокруг тела, которого не осталось из-за подокнутых под бока одеял с простынями. Но в Индии найти тишину можно было только в середине джунглей в логове заросшего волосом йога-отшельника, или среди развалин древних культовых храмов. Их изредка показывали в России в программах про забытую историю. Впрочем, и там по огрызкам стен сновали обезьяны, наводнявшие эту страну как тараканы Россию. За окнами вдруг что-то грохнуло и покатилось куда-то вниз, наращивая скорость, я услышал, как Людмила стремительно откинула одеяло, затем так-же мгновенно ужалась в кровать до положения доски. Попытался сквозь дремучую отрешенность придумать, чтобы это могло быть, не извержение же Везувия в конце концов, которых тут нет, и не таран отеля мощным грузовиком с пьяным шофером в кабине. Когда был в Италии и ходил с экскурсией из Неаполя пешком в Помпеи, похороненные под пеплом от извержения двуглавого Везувия, то видел кроме остатков роскоши из дворцов с амфитеатрами еще останки людей, погребенных под слоями этого пепла, полусожженные, извлеченные из под него на заре прошлого столетия. Но там были другие времена и другие условия с местоположением. Не придумав ничего, попытался снова смежить веки, посчитав, что показалось, но мысль о том, что спутница вскинулась тоже, мешала окончательно выгнать предположения из головы, хотя гром затих.
Он заставил нас вскочить с кроватей в тот момент, когда первые голубые сны проклюнулись под корой головного мозга, обещая на целых три часа череду наслаждений в райских кущах. Мы разом уставились в темноту, стараясь сообразить, откуда может придти опасность и что нужно делать при встречи с ней. То ли прятаться под кроватью, то ли бежать из комнаты сломя голову. Людмила испуганно охнула и спросила осевшим голосом, кто это может ломиться к нам в номер, и почему так поздно и злобно, когда мы обыкновенные путешественники и не желаем зла никому. Я хотел было ответить, что тому, кто проголодался, наплевать наши проблемы, ему лишь бы было сытно и вкусно, но очередной обвал части крыши, а за ней стены вокруг окон, заставил приподнять с подушки голову и прислушаться к происхоядщему снаружи со вниманием. Кто-то огромный и сильный сдирал со здания железные листы покрытия, сминал их в мощных лапах, затем швырял по наклону вниз, громко сопя и повизгивая от удовольствия. Громыхающие комки падали прямо под окнами, под которыми мы спали, на них сверзались новые, такие-же гулкие и угловатые, не оставляя надежды на спасение. Людмила проснулась окончательно, не зная что делать спряталась под одеяло и оттуда испуганно вопрошала, долго ли нам осталось жить и можно ли позвонить из нашего логова кому-либо в медвежьем этом углу. Я долго не знал что ей ответить, с тревогой прислушиваясь к нарастающим громам и молниям не природного происхождения, не представляя, кому потребовалось добраться по наши души, чтобы исполнить потом на растерзанных телах танец людоедов. И вдруг после следующего адского кошмара догадка молнией прошила мозг. Не знаю, что дало повод к ее возникновению, скорее всего, кадры из когда-то виденного телевизионного фильма про эти знаменитые места, но другого объяснения найти было трудно. Повернувшись к спутнице, кровать у которой стучала о твердый пол всеми ножками, я как можно равнодушнее заметил, что это скорее всего обезьяны, их здесь как в России собак нерезанных – стаями, при чем, совсем дикие. И все встало на места, сквозь кромешную тьму удалось рассмотреть на окнах толстые железные прутья решеток, а грохот уже не казался таким устрашающим. Мы разом вырубились, оставив обезьян бесноваться за пределами черепных коробок.
Нас разбудил вежливым стуком в дверь тот же ключник, что открывал номер, поинтересовавшись, как провели остаток ночи, ухмыльнулся в подбородок и остался в коридоре. Сборы заняли не больше пяти минут, хотя груз дальнего пути и обезьяний недосып сковывал тела неприятным ознобом. Было еще холоднее, чем ночью, я не захватил курточки, не говоря о теплых вещах, пробавляясь плотной рубашкой. Спутница в данном случае оказалась предусмотрительнее, но выпрашивать у нее что-то не имело смысла, она и в курточке со свитером чувствовала себя не в своей тарелке. Пройдя за ключником по узким коленчатым коридорам до ресепшен, мы получили бумажки с талонами на шведский любимый стол и оказались в просторной столовой с крепкой мебелью ввиде длинных столов и стульев вокруг них с резными спинками. Полубодрые повар с официантом обслужили с предутренним комфортом, а минут через десять мы встретились в фойе отеля с экскурсоводом, оказавшимся высокой симпатичной узбечкой с великоватыми бедрами и с русским, еще советским, интеллигентным языком. Она умудрилась выйти замуж за индийца и приехать вместе с ним на его родину в Агру, где родила детей, мечтая прожить в Индии всю жизнь. Но по мере нашего сближения оказалось, что благословенная эта страна мало отличалась от ее родины Узбекистана, не делавшего без помощи России попытки подняться в европейский рост, а все больше скатываясь в средневековую азиатчину. Как и республики, окружавшие его, кроме конечно Туркменистана, сумевшего подняться умом туркмен - баши и за счет продажи газа и других полезных ископаемых до окраины Объединенных Арабских Эмиратов. И теперь, судя по редким откровениям, она стремилась вернуться в Россию, не решаясь одновременно разрушать семью, все-таки поменявшей под конец экскурсии рупии на русские рубли. Она надеялась слетать Россию в ближайшее время. Все это мы узнали в процессе ознакомления с нею и местными достопримечательностями вокруг отеля, которые не запомнились. А потом снова влезли в машину с шофером, доставившим нас из Дели в Агру, и поехали по каким-то задворкам навстречу еще не отряхнувшемуся от ночной дремы зимнему индийскому солнцу, плутавшему в седом тумане. Температура воздуха не превышала градусов восьми, я зябко шевелил плечами, стараясь не показывать дамам своего состояния и с опаской ожидая двух-трех часовой прогулки по историческим местам. На большее не рассчитывали по причине ленивой спешки гида, так характерной для азиатов, хотя она поделилась с нами основательными знаниями, иногда даже оторопь брала. Осмотр начался сразу за глухим и высоким, метров пять, забором, сложенным из кирпича, с башнями как бы беседками по краям и продолжалась потом до полного обследования еще и португальской крепости, до которой ехать было всего ничего, занимавшей территорию большую, нежели усыпальница моголов. С полосатыми бурундуками, снующими под древними мостами с виадуками и вдоль стен, с вездесущими обезьянами, ждущими от туристов подаяния как законно заработанного всего лишь их присутствием на скамейках с ограждениями. Эти серые бестии, внешне флегматичные, могли неожиданно взорваться и в один миг вырвать понравившийся фрукт или вещь из рук зазевавшегося охотника до старины, молнией сверкнув перед взором. Можно было предположить, что в лежбищах существ, устроенных неизвестно в каких местах, скопилось немало фото и видео техники с дамскими сумочками, мужскими барсетками, набитыми не всегда мелочью.
Пройдя по узкой неопрятной дороге между высокими дощатыми загородками, похожими на заводские, мы остановились напротив входа на территорию усыпальницы, представлявшего из себя каменный забор с квадратными широкими воротами с куполообразным вырезом под карнизом. В нашей группе нас было трое вместе с гидом, но спереди и сзади, а так-же по бокам на небольшом отдалении приближались к воротам по двое по трое или по несколько человек сразу разрозненные кучки туристов в разных одеждах. Преобладали больше индийские женские, разноцветные как полки в промтоварных магазинах, хотя мужчины тоже носили широкие шаровары многих цветов, от кипельно белого до темно лилового. Но я успел заметить, что сари, шали и туники были разных фасонов, как и шаровары, пошиты тоже не одинаково. У одних женщин, высоких, круглолицых и при теле, шали косо спускались с одного плеча почти до земли, оставляя открытой верхнюю часть тела, у других с худыми почти черными лицами они плотно укутывали голову, грудь и спину. У мужчин разнообразие отмечалось так-же, штаны у них или подметали асфальт хохляцкими майданами, или были узкими до такой степени, что стилягам-додикам из советских семидесятых годов там делать было нечего. Но серьги браслеты и цепи с кольцами сверкали во множестве на всех без исключения, разве что арабки в черных балахонах похожие на коконы песчаных насекомых, были не так экстравагантны. Да европейки в коротких шортах демонстрировали полные и худые ноги, покрытые от холода крупными мурашками. Мы, сделав несколько снимков, прошли за ворота и поначалу ничего не разглядели, только громадное зеленое поле с длинным водоемом посередине с низкими берегами из белого гранита. Туман клубился над полем и над водой, мешая увидеть что-либо впереди. К тому же узбечка забрала у нас фотоаппараты, попросила присесть на одну из лавочек и обняться, затем подозвала поближе к толстым створкам с резными отверстиями по всей площади и снова сделала несколько снимков через одно из них. Я было усмехнулся на эти нехитрые приемы для невежд, заменявшие взрослым мужикам и бабам детские игрушки. Но по приезде домой и переноса снимков с аппарата на компьютер только развел руками, узбечка знала свое дело, мы оказались вправленными как бы в восточные рамки с тонкими изгибами. А экскурсовод, сыпля беспрерывно и неназойливо словами, уже спустилась по короткой мраморной лестнице на аккуратную песчаную дорожку и остановилась у края пруда, оказавшегося довольно длинным. По бокам зеленели плодовые сады, среди деревьев угадывались гранитные чаши древних фонтанов, работавших до сих пор. Молодая женщина, указав пальцем на голубоватую воду, неподвижную будто застывшее стекло, попросила встать рядом с ней ровно посередине короткой стороны прямоугольника и приглядеться к воде. Я вдруг увидел какое-то дивное отражение словно из сказки в старом фильме, оно проглядывало как бы со дна, призрачно и невесомо, готовое исчезнуть. Будто бы достославный град Китеж на Руси, ушедший под воду озера при приближении к нему татаро-монгольских полчищ. Это был чудный дворец о нескольких полукруглых куполах, шпиль главного из которых лежал точно по середине бассейна. Легкий порыв прохладного ветра шевельнул почти стоячую воду, видение распалось на множество кусков, как разбившаяся ваза необыкновенной красоты. И тихо угасло на глазах, словно его не было. Я вскинул голову и увидел, что оно переместилось каким-то чудом вверх и теперь отражается в глубине белого тумана, медленно исчезавшего в теплевшем воздухе. Солнце еще не взошло, или его не было видно, воздух не торопился прогреваться, он был свежим, насыщенным запахом влаги, заставляя кожу обсыпаться мурашками. Передернув плечами, я снова посмотрел на воду с проявлявшимся на ней прекрасным творением рук человеческих, поднимавшимся будто со дна бассейна, затем сморгнул ресницами и вперился прямо перед собой. Где-то вдали вздымался в небо, не касаясь земли основанием, мираж такого же дивного дворца о нескольких полукруглых куполах, окруженный по сторонам высокими и тонкими свечами. В этот момент я осознал ясно, что древний грек Пифагор изобрел геометрию для того, чтобы древние арабы, основатели математики, воплотили ее в жизнь во всей красе. Так точно линии строений, настоящего и его отражения, пересекались друг с другом весьма редко, если не брать во внимание египетских пирамид.
Когда я был в Париже и стоял вместе с нашей группой туристов у подножия холма Монмартр, воспетого многими поэтами с мировыми именами и увековеченного в картинах великих художников, передо мной волновалась в сыроватом воздухе почти такая же картина. Была осень, конец октября линял на краски как старый холст, кроме того серости вокруг придавал седой туман, ровный и густой, не спешивший рассеиваться. Нам бежать тоже было некуда, весь день экскурсовод решил посвятить священному холму, на вершине которого по легенде казнили трех монахов. Один из них по имени Сен Дени, когда ему отрубили голову, сунул ее подмышку и пробежал так шесть километров, пока не упал замертво. Когда немного потеплело и мы стали подниматься на вершину по невероятно длинной гранитной лестнице, вдруг в небе проступило видение ввиде храма с белым яйцеобразным куполом. Мы дошли почти до середины пути и остановились, зачарованные миражом, приписывая его знакам свыше от святого монаха. Но это было не так, французы возвели на месте казни роскошный белый храм, украсив его необычным куполом наподобие яйца, разрезанного пополам. Они назвали монумент Сакре Кёр, окружили множеством колонн и построили мраморную лестницу от подножия холма, с которого весь Париж был как на ладони, до входа в святилище.
Здесь не было долгой мраморной лестницы на тысячи ступеней, хотя это тоже был холм с пологой вершиной, с которого позже мы увидели далеко внизу русло реки Джамны со снующими по другому ее берегу какими-то большими черными птицами. Но от этого величие усыпальницы одного из правителей средневековой династии моголов ничуть не уменьшалось, тем более, архитектура была абсолютно разной. Туман тем временем стал таять на глазах, узбечка, кивнув нам головой в пестром платке, пошла вперед, мы потянулись за ней, не уставая щелкать затворами фототехники. Народу заметно прибавлялось, скоро образовалась редкая пока толпа, шедшая в одном направлении с частыми остановками для съемок разных объектов. И монументальный Тадж Махал, мавзолей султана Шах- Джахана и его жены Мумтаз-Махал, возводимый вероятно под руководством Устада Исы в течении почти 23 лет, с 1630 по 1653 годы, предстал вдруг перед нами во всем величии. Это был азиатский храм схожий с храмами в Самарканде или с остатками храмов в туркменских песках больше мозаикой с изразцами по всем площадям. Но отличный от них внешним и внутренним неповторимыми видами, размахом архитектурной мысли, воплощенным в необычном ракурсе. Хотя было неоспоримым влияние азиатской культуры, привнесенной в Индию завоевателями уровня Тамерлана-Тимура Хромого, Улугбека или более раннего грека Александра Македонского, покорившего после Дария почти всю Азию вместе с Кавказом. Взоры не могли разом окинуть огромное и стройное одновременно пятикупольное сооружение, облицованное белым мрамором, украшенное сотнями килограммов может быть тоннами драгоценных камней, начинавших играть гранями в первых солнечных лучах. Массивный центральный купол на высоте 74 метров был окружен четырьмя куполами поменьше, напротив которых по углам строения, вздымались вверх четыре тонких минарета, похожие на стволы орудий из семнадцатого века. Их вершины высоко вверху тоже окольцовывали утолщения ввиде ступенчатой кладки с красивой клеткой для муэдзинов. Внизу таились дверные ниши, представлявшие из себя как бы полки для пороха, расположенные вертикально. Вокруг слышалось щелканье затворов, разноплеменной говор и восхищенные восклицания, люди не торопились проходить вовнутрь, стремились запечатлеть себя на мраморных ступенях перед стенами мавзолея. Они были украшены цветами невиданной красоты, выложенными из драгоценных и полудрагоценных камней, словно растущих на тонких стеблях, вьющихся до самого карниза. Сочился свежей раной глубокий рубин, обложенный красной яшмой, струился молодыми побегами темно зеленый изумруд в обрамлении более светлой бирюзы, изображавшей листья, голубел плотный топаз, плавно переходящий цветами в агатовую черноту ночи Восхищал глаза игрой красок переменчивый александрит, спорящий своей неверностью с женщиной и пестрым халцедоном. Аметист, аквамарин, агат… Цветы, цветы, целые их букеты, радующие даже через столетия росной свежестью, инкрустации древних мраморных шкатулок с сундуками, а еще геометрически правильных фигур… И ни одного изображения живого существа, любого, начиная от царя природы человека, кончая простейшим червяком, даже обезьяны, стада которых носились вдоль заборов, не нашли себе места на стенах. Причина была одна: мусульманская вера, возникшая через шестьсот тридцать примерно лет после христианства по воле могучих держателей мира, запрещала изображать человека и животный мир, вообще все живое, дабы не нарушить природного равновесия. Вот почему мы не знаем как выглядели Омар Хайям, живший почти тысячу лет назад, великий таджикский и персидский поэт, философ и математик, четверостишия которого не затихают на устах людей до сей поры. Или Авиценна - Абу Али ибн Сина, ученый, философ и врач, живший в Персии почти в то же время, что Хайям, занимавший при дворах большие должности. Впрочем, неизвестны внешности великих азиатов более позднего периода, и только сейчас вездесущее телевидение проникло в закрытые страны, даже в тайное тайных, от которого волосы у простых людей не встали почему-то дыбом. А обуяться страхом есть от чего.
Тем временем мы прошли вовнутрь мавзолея, оказавшегося разделенным на множество комнат с коленчатыми переходами между ними и с высокими потолками с цветными изразцами,напичканными ювелирными камнями как головка подсолнуха семечками. Перед нами предстала во всей красе работа до такой степени усердная и филигранная, что вряд ли ее сумели бы выполнить современные мастера, тем более под присмотром Бородина, приводившего в порядок кремлевские покои, нажившего на этом миллиарды баксов. Сынок тоже пошел по стопам отца по части сокрытия от государства немалого бабла, но если батюшку определили в конце концов секретарем-куратором российско-белорусской дружбы, то отпрыска все-таки привлекли. Правда, лишь на мизинчик, учтя заслуги папаши. Но все равно кремлевские усердия реставраторов под хитрым глазом лихоимца никак нельзя было сравнить с усердием настоящих мастеров, работавших не на живот, а за совесть. Не было таких слов, чтобы высказать восхищение, мы переходили из покоев в покои, каждый из которых был неповторим по отделке, неся в мраморных стенах десятки килограммов драгоценных камней, способных каждый в отдельности превратить золотой или серебряный перстень в бесценную вещь. И скоро начали теряться от баснословных сокровищ, трепещущих под пальцами энергией словно живые, как вдруг узбечка вошла в один из проемов без дверей, остановилась у порога, пропуская нас вперед. Перед нами высились за невысокой ажурной загородкой из металла два мраморных саркофага, один из которых был примерно в два раза выше, больше и скромнее другого, расписанного ограненными сокровищами индийской земли. Они стояли посередине большой комнаты с высокими потолками, украшенными резьбой по мрамору между потайными колоннами с теми же неземными цветами. Вокруг стояли или медленно двигались в разные стороны туристы, их стало так много, что между ними приходилось иногда протискиваться. Экскурсовод тихо пояснила, что саркофаг побольше принадлежит султану, а поменьше возведен над могилой его жены. Но дело заключается в том, что правитель не имел права после смерти лежать рядом с супругой, даже трижды им любимой, так гласил закон, скрепленный кораном. Он должен был воздвигнуть ей другой склеп, отдельно от своего и не в одной комнате. И все-таки монарх нарушил незыблемые правила, он не только безумно любил одну из многочисленных своих жен, самую желанную, но глубоко чтил ее ум, помогший ему избежать многих государственных ошибок. В том числе военных. Султан приказал наследникам похоронить их после смерти рядом, допустив единственнное неравенство, заключавшееся в величине саркофагов. Впрочем, и здесь не было никакого отступления от закона, ведь женщина меньше мужчины и для нее его туфли будут всегда велики. Мы с Людмилой долго стояли у ограды, молча внимая рассказу узбечки, знавшей историю единоверцев как свои пять пальцев, хотя родилась она почти на четыреста лет позже. Каждый из нас думал в это время о своем, а вместе об одном и том же, потому что земля была круглая, отчего не только история повторялась, но и мысли у людей были одинаковыми.
Выйдя из комнаты, мы прошли по коридорам с резными палатами по сторонам и мозаикой на полах к выходу, и очутились как бы на широкой веранде, под которой раскинулся зеленый луг, со всех сторон обрамленный дворцами и каменными между ними перегородками со смотровыми площадками. Ближе к веранде возвышался в углу за решетчатым фигурным обрамлением еще один склеп, объемный, ввиде маленького домика с покатой крышей, с прозеленью от времени по белому мрамору и красному граниту, с уступами внизу над фундаментом. В нем лежали останки дворцовой знати, самой близкой к султану по крови, по остальной площади луга, расшитой сложной мозаикой из живых цветов, расхаживали белые длинноногие птицы, схожие с аистами. Они заходили за деревья, посаженные по кромке, и поднимали вверх длинные клювы, напоминая японские мотивы на перламутровых шкатулках. Мы старались запечатлеть все, что попадалось на глаза, но было видно, что узбечка торопится закончить обзорную экскурсию как человек, далекий от своего начальства и уже получивший сумму за работу. В ее разговоре ненавязчиво, по азиатски, прозвучала несколько раз мысль, что на осмотр португальской крепости времени не остается. А когда мы заинтересовались ею всерьез из-за своего противоречивого характера, еще из-за того, что деньги с нас уже содрали, согласилась провести с нами беглый ее осмотр. Мы изредка переглядывались друг с другом, чувствуя себя немного скованно, но в то же время лететь в такую даль и удовольствоваться лишь пробежкой по местам, чтимым всем миром, претило в корне. Как писал выше, у нас было правило: где бы ни были, использовать в полную силу возможности, чтобы охватить взором как можно больше исторических и уникальных мест. Так поступали и здесь, утомленные долгим перелетом с переездом, невыспавшиеся в отеле из-за обезьяньих выходок, решивших напугать нас громом среди глухой ночи на другом краю света. И узбечка поняла, что с нами возиться ей придется по полной программе, поэтому засунула в одно место нетерпение и принялась рассказывать о мавзолее и окружающих его местах более подробно. Пройдя по каменному мосту в следующий дворец, заполненный ажурными резными колоннами, мы оказались окруженными снова азиатскими орнаментами, выложенными на стенах от пола до потолка, как на самом потолке с полом. Филигранное чудо местных ювелиров не уставало восхищать, заставляя присматриваться к любой детали масштабной композиции, объединенной в единое целое усилиями древних зодчих. Мы заглядывали в султанские покои, в спальни и комнаты для тайных встреч, в гаремы и трапезные, а так-же туда, куда вход во все века был нежелателен, например в царские сортиры. На площадках перед дворцовыми постройками уходили вглубь земли купальни со ступеньками вниз, бассейны с сидениями, обложенными мраморными плитами, устроенными так, чтобы у сидящего человека из воды были видны только плечи и голова. И снова запутанные коридоры вывели нас на просторную веранду, под которой раскинулся еще один луг с сочной травой, похожий на американскую площадку для игры в гольф. Но теперь по нему бродили не белые птицы, а важные павлины с длинными яркими хвостами и тонкими коронами на маленьких головках из нескольких темных перьевых кисточек, а на ближней к нам пальме сидела стая больших зеленых попугаев. Довольно молчаливых. Зато павлины перекрикивались друг с другом резкими голосами, не забывая поворачиваться перед многочисленными зрителями то одним, то другим переливчатым боком. Напротив высился дворец с двумя звездами Давида с точками в середине по обеим сторонам массивной входной двери. Когда я поинтересовался у гида, что означают здесь эти еврейские символы, уж не заместили ли евреи англичан после их ухода из страны своим игом, она криво усмехнулась, пояснив, что это не звезды Давида, а древние индийские символы, присвоенные евреями. Точки в их центре имеют тайный смысл, заключавшийся в величии постоянного небесного над непостоянным земным. В еврейской звезде такие точки отсутствуют. В моей голове роились мысли о том, что жили же люди не в наше время, султаны с падишахами, не мы, холопское семя, знавшие с детства лишь длинные заборы вдоль грязных улиц. А так-же своих подруг, старавшихся среди этой грязи казаться чистенькими. Впрочем, простые люди во все века были неразрывно связаны именно с грязью, сопровождавшей их от рождения до смерти.
Экскурсия по Тадж Махалу закончилась на выходе с его территории, уставленной высокими арками, через который можно было теперь только протиснуться – столько народу привалило за время, пока мы делали беглый как всегда осмотр. Народ был до такой степени разношерстный, что невозможно было себе представить, что большинство жило не за горами с долами, а именно в Индии, в которой и йоги, отдельная от всех каста, считались обычными гражданами. Мало ли кто желает выделиться из общей массы каким-нибудь экстравагантным образом, на то они и люди, что могут себе это позволить. Особенно много было женщин в одеждах, похожих на цыганские, с несколькими юбками, натянутыми друг на друга, с длинными пиджаками поверх всего. Мне вспомнился странный волосатый парень лет 19-20, летевший с нами в самолете в Гоа, вид его и неопрятная одежда были такими замызганными, что вызывали некоторое опасение за его здоровье. Через пару дней он же возвращался с нами обратно в Россию, более-менее причесанный и ухоженный, словно индийские йоги, на которых он старался походить, отговорили его присоединяться к ним. Но таких молодых парней и девушек, убивающих время на мягких лугах Тадж Махала, было довольно много, они лежали под деревьями обособленными группками, лениво перебрасываясь словами. Вот им жаловаться на то, что экскурсии были в основном беглыми, не имело смысла, хотя вряд ли в мозгах застревало знаний больше, нежели в наших, полученных во время припрыжек. Шофер тем временем подал такси, мы влезли в салон и не обращая внимания на него, молчаливо терпеливого, принялись делиться впечатлениями. Узбечка снова было заикнулась о скором осмотре португальской крепости, в которую направлялись, но заметив в наших глазах неподдельную увлеченность историческими местами, на ту же задницу и села. Теперь мы хорошо видели дорогу, пролегшую по пыльным и кривым улочкам Агры с обезьянами, сидящими на заборах с крышами, наблюдающими за прохожими с неослабным вниманием. С домами по обе стороны, облезлыми и старыми как в небольших российских городках с населением в десять-пятьдесят тысяч человек. Надо отдать должное, главные улицы в таких городках – основе русского бытия – были приведены, не во всех, в надлежащий порядок. А именно, фасады домов на них были покрашены разными яркими красками, что создавало впечатление относительного благополучия. Так-же новые власти поступили с домами на центральных улицах больших городов. Но если кто-то решился бы заглянуть во дворы этих роскошных спереди строений, блестевших промытыми окнами, он бы поразился убогости ветхих закопченных стен и лестниц, покрытых вековой пылью толщиной не меньше сантиметра. Так-же было при советской власти, когда за фундаментальным зданием Высшей Партийной Школы – ВПШ – на Пушкинской в Ростове-на-Дону, поражающей глаз основательной архитектурой, ютилось двухэтажное скособоченное строение детского садика, готового развалиться от дуновения мало мальского вихря. Напротив него и по обе стороны выживали развалюхи в трещинах по несколько сантиметров составлявшие одну из тысяч таких же улиц города. Вопрос что изменилось с приходом в страну какой-то демократии нужно оставить тем, кто живет по принципу: моя хата с краю, знать ничего не знаю. В Индии, бедной на самом деле из-за перенаселенности, бедность хоть не замазывают яркими красками, оставляя все как есть, а у русских национальную беду стараются еще приукрасить. Ну так где больше правды? А где балом правит ложь?
Машина остановилась напротив глыбастого ступенчатого нагромождения из высоких мощных стен из красного обтесанного камня и обожженного кирпича с массивными башнями по углам и в середине, с широкой дорогой к узким воротам через каменный мост с железными перилами и коваными в конце него дубовыми воротами. Это вавилонское столпотворение уходило под облака, загораживая пространство за ним. Мы вылезли наружу, средним шагом направились к форту Агра, еще одному чуду на индийской земле, отстроенному несколько веков назад португальцами во главе с вездесущим Васко да Гама. Не доходя до моста заметили, что впереди и чуть сбоку него стоит на постаменте статуя среднего размера всадника на лошади, вооруженного мечом с кинжалом за поясом и с луком в руках, с ружьем за плечами. Это был медный воин из тех времен, нелепый по нынешним меркам, со шлемом на небольшой голове, когда Индия только открывалась людям из Европы, пробивавшимся к ней по морю. Бегло осмотрев его и не увидев никаких надписей, мы ступили на мост, и сразу из-под толстого каменного настила выглянула мордочка какого-то полосатого зверька. Я не смог поначалу определить его принадлежность к одному из видов, но когда животное шмыгнуло вдоль перил, разглядел в нем бурундука. Почему-то всегда думалось, что они водятся в средней полосе России и Сибири, оказалось, что тут их не меньшее количество, только выглядели они грязнее и мешковатее. Еще бы, в Сибири кедровые орехи сами в рот сыплятся, тут жратву приходится выпрашивать, маясь в неизвестности, подадут или пройдут мимо. Мы прошли мимо, не заряженные съестным, но из туристов было много таких, кто заранее подумал о скотинке с продольными, в отличие от зебриных поперечных, темными полосами на спине. Они ели так-же, как белки, байбаки или суслики, садились на задние лапы, брали в передние кусок побольше и начинали его уминать до тех пор, пока от него ничего не оставалось. Подобную картину наблюдали в Америке, когда любовались бешеными потоками воды на Ниагарском водопаде. Тогда в прекрасном зеленом парке с ухоженными аллеями, посыпанными желтым песком, с памятником по грудь Николе Тесла, сербскому великому изобретателю вселенского уровня, принимавшему участие в строительстве сразу за водопадом уникальной гидроэлектростанции, ко мне доверчиво подбежала маленькая пушистая белочка. У меня как раз была сладкая булка, я достал ее из сумки, разломил пополам и присев на ограждение ввиде лавочек вокруг фонтана, протянул зверьку. Тот неторопливо подскакал, уцепился коготками и зубами в край гостинца и начал его спокойно поедать, часть проглатывая, а часть запихивая за обе щеки. Когда справился с первой половиной, сфыркнул и выжидательно уставился на меня, я с сомнением пожал плечами, глядя на разбухшее на глазах тельце, покрытое пушистым длинным мехом. Потом достал второй кусок, зверек так-же основательно умял и его, затем лениво развернулся и подался от меня, раскорячившись, в сторону белоствольных берез, похожих на русские один в один. Не знаю, забрался ли он потом после обжорства на какое-либо из деревьев, но когда мы заторопились к автобусу, чтобы полюбоваться видами реки, бежавшей между американским и канадским берегами, белка все еще маялась у их корней.
Здесь бурундуки вели себя так-же, разве что более осторожничали, и бегать им приходилось не по деревьям, а по мосту со стенами древней цитадели, крепкой до сего времени, отстроенной на тысячелетия. Пройдя по подъемному сооружению на немыслимо толстых цепях, мы зашли за створки дубовых ворот, обитых толстыми полосками железа, попали в средневековое португальское царство, смысл бытия которого заключался в беспрерывной войне против всех с захватом вражеских земель со всеми сокровищами. Здесь было возведено все для отражения атак противника и сносной жизни при долгой осаде, высокие стены, просторные на вершине для лучников, копьеметателей и для установки на них неуклюжих и неподъемных пушек наряду с французскими камнеметами под названием требюше, не вышедшими тогда еще из моды. Мощные промежуточные башни с узкими бойницами для стрелков из мушкетов, и не менее основательные башни над проездными воротами с каменными выступами для защитников, защищенными фигурной кладкой. И все равно португальцам пришлось уйти из Индии, уступив место настырным англичанам, готовым под водительством еврейских тогдашних олигархов сровнять с землей всех, встававших на пути. Значит, велика и сильна была и в те времена Русь-Россия, набитая сокровищами почище заморских держав, если жадные пираты, наводившие страх на корабелов на всех морях и океанах, не решались начать боевых действий на ее территории. Значит, не в толщине и не в высоте крепостных стен кроется боевое величие, а в силе духа, могущего согнуть в дугу и булатный меч.
Когда я был в Нюрнберге в Германии, ходил осматривать замок одного из членов Тевтонского ордена, построенный во времена рыцарских походов за освобождение гроба Господня, организованных теми же евреями для окончательного развала Римской империи. И еще для разгрома Византийской империи, привода к власти в тогдашнем мире саманидов, основателей Османской империи. Как хотят сделать они сейчас, устраивая по всей Азии с арабским Востоком цветные революции. К слову, османы смогли поработить только греков и славян, дойти лишь до границ Германии, Франции и других средне европейских государств, давших им сокрушительный отпор. Не сунулись они на древнюю Русь, только сбросившую татаро-монгольское иго. Тогда я бродил по каменным тесным переходам за крепкими и высокими стенами, смотрел с них на тесный двор с хозяйственными постройками, на ухоженные крыши домов небольшого городка вокруг цитадели с разлинованными черными геометрическими фигурами красными, желтыми синими и другими стенами. И почти физически ощущал атмосферу мрака, царившую здесь века назад, все было до такой степени мрачно и тесно, пропитано железом и кровью, что хотелось выйти за ворота и пойти своим путем. Это была не Россия с просторными не менее надежными крепостями и вольготно построенными домами вокруг них, хотя куда более сероватыми. Это была тюрьма с кандалами на руках и ногах, в том числе и в немецких головах.
Здесь, в португальском форте, не было ощущения замкнутости пространства, которое царило в немецкой цитадели, вызывая чувства неудобства, она была огромна по размерам и размашиста для военной архитектуры, что говорило о том, что противник из местных жителей был куда слабее европейского. Мы продвигались от одного бастиона к другому, ощущая, что узбечка разболталась и теперь не так торопится бросить нас, а делится глубокими знаниями, полученными и в СССР тоже, в полный рост. Но смотреть собственно было не на что, военное однообразие лишь изредка возбуждало внимание, оставалось разве что восхищаться масштабностью постройки, да следить за беготней бурундуков по зубцам бойниц и проделками серых обезьян, не менявших выжидательные позы часами. И все-таки мы пролазили по форту не меньше часа, успев за это время съесть по мороженому и увидеть нескольких стариков из нищих, похожих на отрицательных персонажей их русских сказок. Вот уж где природа позабавилась не на шутку, сумев придать человеческим лицам образы чертей с ведьмами, вдобавок нарядив тела в такое разноцветное рванье, что Милляру, игравшему бабу Ягу с Кащеем Бессмертным там было делать нечего.
Наше такси отъехало от стены форта и покатило в центр Агры, мы с Людмилой подумали, что экскурсия на этом закончилась, но у азиатки на этот счет было другое мнение. Она остановила машину возле невзрачного здания, поманив за собой пальцем, завела вовнутрь и пошла по бесконечному коридору, спускаясь по ступенькам в подвал. Скоро мы попали в освещенную комнату, уставленную поделками из камня от резных шкатулок до фигурок людей разной величины. Это оказалась граверная мастерская, за столами сидели несколько обработчиков заготовок и усердно точили камень, на лицах не было масок, а на руках перчаток. Узбечка незаметно отошла в сторонку и села на стул в уголке, приняв нейтральную позу, к нам подскочил молодой черноволосый красавец и затараторил на неплохом русском языке о высоком качестве продукции ее красоте и дешевизне. Одет он был в черный цивильный костюм и белую рубашку, на ногах ладно сидели начищенные ботинки. Я догадался, что азиатка не изменила правилам своей нации делать деньги на чем возможно, и демонстративно отошел к столу с готовыми экземплярами. Таких было в любом магазине и на развалах вдоль дорог валом, чаще лучше и краше, хотя за качество спорить не берусь. Но Людмила подсела на сладкоголосую речь в полный рост, скорее всего она стала подсчитывать в уме на сколько ее раскрутят с первых звуков индийского мужского тембра, давшего бы фору актерам из ихних фильмов. Обработка спутницы продолжалась примерно с полчаса, я успел проскочить мастерскую вдоль стеллажей с витринами под стенами раза три, не сумев сосредоточиться почти ни на чем. Мысль о том что пора выручать пассию, не покидала ни на минуту, но смущало ее состояние расслабленности и довольства, с которым она внимала соблазнителю. В конце концов Людмила выбрала себе подарок за сто баксов, решительно отвергнув дальнейшую раскрутку, к которой успел подключиться один из рабочих, и сделка наконец состоялась. Вещь профессионально завернули в бумагу, сунули в небольшой красивый мешочек, вручив вдобавок презент на десять баксов, и мы вышли из мастерской. У подъезда обменяли узбечке, отказавшейся от оплаты услуг в несколько сот рупий, русские рубли на индийские рупии один к двум и стали прощаться как родные. Все-таки мы были родом из одной страны, называвшейся когда-то СССР. Машина фыркнула мотором, шофер сказал последние фразы на индийской мове, и мы покатили по обеденному городу, который таковым можно было назвать только после долгой дороги и бессонной ночи. По бокам ползли назад грязные дома, жавшиеся к разбитой дороге, вдоль них бесконечной цепочкой двигались на обеденный перерыв бедно одетые мужчины и женщины в тюрбанах, пиджаках, скромных и все равно красивых сари и туниках с длинными кусками материи через одно плечо. Индийцы уважали и любили своих черноволосых и длинноволосых женщин, если одевали так искусно, украшая золотыми изделиями даже в бедности и предлагая идти не позади, а впереди себя. Поэтому у местных женщин были открытые добрые лица и улыбка редко сходила с губ. Это спешила на обед рабочая Индия, экономика которой чуть возвышалась над африканской. На крышах домов, на заборах между ними, сидели серые обезьяны с острыми мордочками и длинными хвостами, с детенышами и без них, маленькие и большие. Их было много, как собак в России в начале перестройки и после нее, когда Макаревич, лидер группы «Машина времени» призвал полуголодных россиян делиться с ними куском хлеба. Сам не выделив на какой-нибудь собачатник подле какого-нибудь подмосковного села ни копейки из своих миллионов долларов. Для этих животных тоже никто не строил обезьянники, но на них хотя бы смотрели как на природу, способную проявлять себя как ей хотелось.
Окраина города осталась позади, под колеса такси бросилась дорога в четыре часа езды до Дели, довольно сносная, не уступающая шоссе под Самарой или Волгоградом. Не Америка, конечно, та же Россия, зато кочки с рытвинами встречались не часто, и по сторонам пустели поля с редкими корявыми перелесками и странными стогами сена, похожими больше на цыганские кибитки. Еще были кучки домиков, сравнимых с бытовками, тянулись вдоль полей трубы, то ли для полива, то ли газовые. Встречных машин было мало, особенно большегрузных, зато в городах и поселках от них было не протолкнуться. Температура воздуха за стеклом, несмотря на солнце в зените, поднялась довольно мало, и это для меня тоже являлось открытием. В детстве я читал много приключенческих книжек, Индия в моем представлении осталась сказочной и жаркой страной, со слонами, обезьянами, тиграми, львами и множеством змей, описанной Редьяром Киплингом со всей красочностью, на какую он был способен. Красок добавили индийские фильмы, в том числе «Хождение за три моря» о русском купце Афанасии Никитине, побывавшем в гостях не только у главного падишаха страны, но и заимевшим подружку из местных девушек. Все там ходили полуголые или разодетые в пух и прах, с кинжалами и кривыми саблями за широкими поясами, факиры в чалмах гипнотизировали крылатых ядовитых кобр, загоняя их в кувшины с узкими горлышками. А простые индийцы катали на слонах всех подряд, заставляя гигантских животных становиться перед ними на колени. А здесь оказалось, что погода в почти призрачной стране бывает довольно холодной, ненамного отличаясь от нашей поздней осени, заклинателями змей и султанами не пахнет. Изломанные йоги и те встретились всего пару раз, не похожие на виденных по телеку, а больше смахивающие на бедных побирушек. Зато простого народа с мешками за плечами, бедноты, бросающейся в глаза на каждом шагу, было хоть отбавляй, на этом фоне мы, прилетевшие из нищей по своему России, выглядели куда справнее.
Так я размышлял, шмыгая глазами по сторонам, стараясь не пропустить ничего, достойного внимания. Но его было так мало, что надежда оставалась только на столицу государства, в которой было сосредоточено много главных реликвий. Когда показался наконец пригород Дели, мы с Людмилой взбодрились, ожидая увидеть легендарный столб, отлитый из настоящего железа, не встречающегося в природе в чистом виде, Дом правительства, в котором заседали Махатма и все Ганди, другие чудеса. Но все получилось прозаичнее мы много плутали по пыльному пригороду с высокими грязными заборами и навалами строительного мусора, пока не вперлись в многочасовую пробку, не имевшую конца и края. Водитель прилагал все усилия, чтобы выдраться из нее, а когда это получилось, я огорошил желанием увидеть столб, чем поверг его в настоящее уныние. Мы долго не могли понять друг друга, несмотря на то, что Людмила знала целых пять слов на английском языке, пока индиец примерно минут через сорок с усилием кивнул головой, затем снова торчали в другой пробке, и наконец он завертел рулем куда-то вбок. Через полчаса подкатил к широкому пустырю, похожему на просеку в месиве городских джунглей на нем высились две или три – точно теперь не вспомню – бетонные опоры, почти копии лэповских вышек из железа со срезанными вершинами. Это были какие-то сооружения, весьма значимые для каждого индийца, но к ним невозможно было приблизиться, потому что индийская доблестная армия затеяла как раз в это время военные учения, перекрыв все проезды и дороги в половине столицы. Надо заметить, что армия здесь почитается наравне со священными коровами, не менее чтимыми слонами и другой живностью, которой разрешено бегать, летать и ползать там, где ей вздумается. Водитель с сожалением развел руками, на лице было написано, что он до чертиков хочет поскорее довезти нас до аэропорта и снять наконец обузу с плеч, он кажется не понимал, что нам была нужна не какая-то просека с вышками, а именно железный столб. Теперь нам обоим, как в случае с узбечкой, захотелось до зуда в заднем месте полюбоваться этим чудом из чудес, единственым в мире, отлитом именно в Индии. Правда я не знал, в каком из городов, но водитель индиец должен был знать наиболее великие достопримечательности в своей стране, а он похоже умел только ловко выскакивать из пробок, как и его соплеменники, и уворачиваться от столкновений со встречными машинами, норовящими сесть ему на капот. А то и взгромоздиться на кургузый зад. Мы снова принялись втолковывать ему, что он не туда нас завез, и снова водила кивнул наконец головой, проглатывая великую досаду, и бросил машину вперед как в бой, спотыкаясь на каждом десятке метров перед промоиной или перед задним бампером лайб, хромающих впереди него. Он много петлял по каким-то переулкам, пока не выехал на очередную просеку, забитую автомобилями под завязку, при чем, с обоих сторон. Время тянулось как жвачка во рту непослушного ребенка, дергаясь вместе с такси на метр вперед и замирая на месте на полчаса. От чувства вечной тошноты я успел использовать запас слюны и теперь делал сухим горлом лишь глотательные движения, обдирая шершавым языком красные неба. На одном из перекрестков открылось на доли секунды окно, шофер сиганул в него дерзкой пантерой, успев занять ряд ближе к обочине, и прибавил скорость. Такси подкатило к развилке дорог, забитой транспортом как унитаз отходами, теперь водитель пожал плечами и свернул в ближайший переулок. Выключив двигатель, указал пальцем на часы, потом рукой вперед, на высокий земляной холм, на котором стояла теле или радио вышка, пояснил как мог, мол, там стоит искомое. Мы пошли в указанном направлении, мимо холма с дверью внутрь, мимо решетчатых заборов с хибарами за ними и пустырями. Пока не уткнулись в тупик из тех же заборов, теперь деревянных и глухих, сомкнувшихся вместе, с воротами в никуда и с охранником на них, замахавшим руками. Щелкнув затвором несколько раз то, что попало в объектив фотокамер, повернули обратно ничего не увидев, ничего не поняв влезли в салон. Оставалось одно направление из всех возможных – в аэропорт, до вылета было не так много времени. Возле него Людмила сунула водителю как всегда пару сотен рупий и мы направились в обход бетонного бугра с ограждениями к стеклянным дверям зала прилетов, теперь предстояло делать пересадку в Мумбаи, только после этого ехать на таком же кургузом такси в Бенаулим, если все сложится благополучно. Но как раз этого нам никто не гарантировал.
Как я уже говорил, в столице Индии проходили армейские учения, не обошли они стороной и гражданский аэропорт эксплуатируемый поочередно пассажирскими самолетами наравне с военными Советские миги и сушки снижались друг за другом над взлетно-посадочной полосой, одной на всех, коснувшись колесами бетонки, включали форсаж и взмывали в небо. Сделав круг по периметру летного поля заходили на посадку и ввинчивались вверх, надсадно надрываясь двигателями и пугая пассажиров громовыми выхлопами газов из раскаленных сопл. Ко всему по аэродрому проходила автомобильная трасса, по которой прерывистым потоком между взлетами и посадками спешили по своим нуждам разные автомобили. Этот цирк мы вместе с другими пассажирами из многих стран наблюдали, стоя у широкого окна в зале отлетов, местные граждане относились к происходящему с партизанским спокойствием, полувозлежа на креслах с подлокотниками, обитыми красным кожзаменителем. Бегали вокруг чумазенькие дети в цыганских тряпках, тащились куда им было надо морщинисто цветастые старики и старухи, а белые люди думали о прошлом и будущем в своей судьбе, такой непостоянной и неопределенной. Так продолжалось часа три, примерно на столько времени задерживался наш рейс, на который нам выдали билеты по доверенности от Мириам. Как только военные летчики уходили на очередной круг для захода на посадку, немедленно открывался шлагбаум на краю летного поля, поток машин мчался через весь аэродром на другой его конец, где другие посты из солдат в бежевой форме поднимали свой полосатый ограничитель. Затем автомобилисты и пилоты гражданских самолетов менялись местами, наступала очередь выруливать на старт и делать разбег по бетонке белогривым лайнерам. Они уходили в небо медленнее и более полого, делая все-таки крутой вираж перед тем, как набрать нужную высоту и лечь на свой курс, видимо, гражданских пилотов заводили сальто мортале военных летчиков, успевавших покувыркаться на сорванцах с обрезанными крыльями за территорией аэродрома. Но нам их лихость, граничащая с бесшабашностью, спокойствия почти не приносила, мы с тревогой и с первобытным интересом, подогретым повышенным адреналином, ждали объявления на посадку в свой самолет. Оно прозвучало тогда, когда почти иссякла невиданная доселе нигде небесно-земная круговерть, когда от истребителей осталось только задымленное вечернее небо да громовые перекаты, скакавшие горячими скаунами по близлежащим крышам домов. Тогда подхватили тощие сумки, помахали ручкой соплеменнику, с которым познакомились в антрактах между самолетными представлениями и вышли на летное поле к квадратно-гнездовому автобусу, набившемуся людьми выше нормы. Он закрылся скрипучими дверями, хрипло гаркнул, смачно сплюнул хорошей порцией черного дыма и потащил тонны человеческой массы с вещами в довесок к одному из пузатеньких лайнеров, радушно приоткрывшему брюшко с подставленной к нему крутой лестницей трапа. Надо было успеть занять законные места, иначе и здесь могли перекрыть шлагбаум и пропустить вперед своих, более родных по крови. Хотя как сказать, индийцы по легенде произошли от смеси русских с местными дикими племенами индусов, недаром в их языке имеются слова про топоры, гвозди и шапки с молотками, имеющие одинаковое значение с нашими.
Наглый лайнер американского производства легко оторвался от бетонки и не столкнувшись ни с каким другим летательным аппаратом, стремившимся пересечь его курс, стал задиристо набирать высоту в одиннадцать тысяч километров. Лету до Мумбаи предстояло немногим меньше трех часов, затем нас ожидала пересадка на другой самолет и новый рейс до Бенаулима, расположенного на Гоа. Провинции, жители которой не желали причислять себя к основному населению Индии, растерзанной и без того с помощью тех же мировых заправил под руководством еврейских современных мудрецов на Пакистан, ставший враждебным к своей матери, Непал, Бангладеш, Бутан, Шри Ланку и множество других карликовых образований. Так случилось 23 года назад с Советским Союзом, распавшимся не хуже отбившегося от рук метеорита на мелкие крошки, горящие синим пламенем при входе в плотные слои действия мировой доктрины написанной иудейскими мудрецами на вершине горы Синай в 929 году до новой эры. Теперь от России, правопреемницы колосса на шестую часть мира, решила отколоться Украина, дура набитая без запасов железной руды, газа, цветных металлов и прочего, необходимого для выживания среди худеющих европейских волков. Но это как говорится, своего ума нету, считай, калека. Я удобно устроился в кресле и решил соснуть на время короткого лета по небу, в течении которого все равно за бортом самолета не было ничего видно, разве что зеленое сплошное покрывало джунглей, истоптанных миллиардным с лишним населением этой страны вдоль и поперек. Желудок без того не мог забыть азиатских кружев по делийским улочкам, напрочь забаненным железом на колесах и пестрым бесконечным людским хороводом. В салоне продолжали перемещать торбы с вещами и переговариваться, громче обычного, но тише непривычного, и к этому нужно было каким-то образом приспособиться, чтобы уловить вселенские видения. Людмила рядом пока беспокойно ерзала по коже сидения, находя наиболее удобную точку для соприкосновения, ведь известно еще со школьной скамьи, что материалы при хорошей притирке начинают делиться друг с другом атомами и даже молекулами. Но моим мечтам не суждено было сбыться, слух четко уловил звонкий аппетитный хруст чего-то в чем-то, он был настолько сильным, что перекрывал все остальные звуки. Доносился он, как в прошлый полет, с сидений за моей спиной, и его давление на мой слуховой аппарат все увеличивалось, не собираясь заканчиваться. Я долго терпел мучительную казнь, схожую с японской, когда человеку зажимают голову в тиски, выбривают волосы посреди темечка и начинают бомбардировать лысинку равномерным падением капель точно в это место. Через короткое время испытуемого освобождают из тисков и отправляют прямиком в сумасшедший дом, если он конечно не отбросит копыта раньше. Резко развернувшись, я уставился на трех молодых скуластых парней, смеси индийского и тибетского братства на веки, в руках одного был пакет с американским дьюти фри, добравшимся и в такую даль. Все трое сидели с независимым видом, но опустили по азиатской привычке глаза вниз и даже немного отвернулись, показывая, что конфликта они не желают. Хруст тут-же оборвался, полутибетец с прямыми и черными, как у индейца из канадских прерий, жесткими волосами спрятал пакет в торбу перед собой и сложил руки на животе. Я снова умостился в нагретое в кресле месте и приготовился к контакту с инопланетянами через толстый иллюминатор. И вдруг закостенел как от мороза, в уши влился знакомый, принадлежащий индийской женщине, дрожащий голосок из какого-то индийского фильма, только владелица не распевала песни о любви, а вела диалог со своей подружкой, отвечавшей ей таким же голоском, но односложно. Это было поразительно и в то же время загадочно, в этой стране мстили тем, кого зачисляли во враги, местными традициями, любимыми во всем мире, если их применяли по делу и к месту. Сами же по себе способности артисток распевать песни карликовым тембром, тем более говорить на нем, воспринимались мозгом мучительно болезненно. Я долго не мог придти в себя, зарекаясь спорить с местной молодежью и делать ей замечания, относящейся к иностранцам довольно спокойно и радушно, если те не затрагивали их привычек вести себя дома как им удобно. Я снова нажил себе кровных врагов, и полет до Мумбаи прошел под аккомпанемет пьесы в исполнении мстительных карликов. Рейс до Бенаулима прошел еще более шумно, хотя без идиотского подражания индийским киноактрисам, теперь восточный базар затеяли друг с другом земляки из Гоа, изъяснявшиеся на своем диалекте. В основном это были госслужащие, спешившие домой на выходные, в цивильных костюмах, при галстуках на белых рубашках, в отличных кожаных башмаках. И в черных, белых или цветных чалмах, сложно накрученных, застывших в таком положении навсегда. Мелкие торговцы или крестьяне носили на головах тряпочные повязки или длинные платки, одежда их мало отличалась от одежды жителей небольших городков.
Мы сошли с трапа самолета и направились в здание аэропорта, время было позднее, рейс задержался и надеяться оставалось только на попутное такси. Каково же было удивление, когда на выходе из зала нас встретил картонным транспарантом шофер, подвозивший сюда. Снова я подумал о том, что индийцы весьма пунктуальный народ, не позволяющий себе расслабиться как русские, если речь идет о благополучии семьи с престижем страны. В России эти черты человечности стерты революцией, выпустившей на волю хама во плоти, для которого все трын трава и море по колено. Оттого живут у нас привольно только потомки хамов, пробивающие путь извращенной ложью и стальными кулаками, не щадящими ни правого, ни виноватого. Они прекрасно разбираются в обмане, выросшие в лживых мечтах о благополучии, и отлично знают, когда ждать обещанного, чтобы взять его с потрохами. Правда, до тех пор с пределами, пока им это разрешают.
На следующий день мы начали готовиться к отлету домой, программа тура была в какой-то степени выполнена, оставалось подобрать хвосты. Мы с удовольствием искупались в море, позагорали на пляже, после обеда зашли в магазин в центре поселка и купили на дорогу продуктов с местными сладостями. Еще с первого дня прилета я заметил в торговых уличных рядах старинный граммофон с латунной трубой над ним, блестящей на солнце настоящим золотом. Каждый раз проходя мимо ронял в пыль капли слюны, досадуя на то, что довезти громоздкую вещь до дома вряд ли будет возможно. К тому же таможня может не дать добро, посчитав вещь исторической ценностью, ведь она была выпущена английской фирмой граммофонов Лиз Мастерс Войс в 1908 году. Индийцы продавцы иногда заводили его ручкой сбоку, ставя головку с иглой на старинную пластинку с индийскими песнями под Радж Капура. И музыка звучала, правда, с шумами, наводя на меня, нумизмата и любителя старины с пеленок, еще большую тоску, к тому же цена была хотя не такая большая, но все-же приличная. Тем более под конец отдыха, когда деньги разбежались на разные мероприятия с покупками как тараканы от дихлофоса. Если учесть, что день рождения Людмилы совпал с днем нашего прилета в Гоа и мне пришлось отстегнуть некую сумму на подарок ввиде серебряного браслета с более темными, чем потом на моем, но крупными топазами, то выходило, что стукнешь по карману – не звенит, стукнешь по другому –чуть шуршит как мышь полевая, исхудавшая за зиму. И я было смирился уже с потерей вещицы за неимением возможности приобрести ее по многим причинам, как вдруг заметил в самый день отъезда, что цену на нее хозяин снизил на десяток баксов. Видимо другие любители старины думали так-же, не рассчитывая сохранить граммофон в целости в течении многих часов перелета с таможнями на одном и другом конце разных материков. Я загорелся как спичка, перестав видеть все вокруг, подойдя к продавцу, сидящему рядом с товаром на корточках, спросил как бы равнодушно за музыкальный инструмент, намереваясь в ходе торга снизить цену еще на пару-тройку десятков долларов. Ведь все равно тот не продал его в течении почти полумесяца. Но кто бы и когда обманул прирожденного торгаша, заметившего блеск в моих глазах раньше, чем я успел подобрать слюни. Он вскочил на ноги и заторопился, как все они, с нахваливаниями товара и объяснениями, как он хорошо работает. Шустро вставив трубу в гнездо, закрутил ручкой, заводя пружину до упора, затем сдвинул стопор с места и когда пластинка завертелась, опустил на нее блестящую головку с иглой. Все это я видел каждый день, но теперь я стал покупателем, а значит, внимание должно было многократно усилиться. Мы стояли друг перед другом, с Людмилой на подхвате, и говорили на противоположные абсолютно темы – он горячо расхваливал, я презрительно усмехался, указывая на царапины на корпусе, хотя тот как и труба казались только выплывшими из ворот завода, и на косое вращение пластинки. Это была правдой, один бок диска, на который клалась пластинка, был чуть приподнят от долгого применения к нему тормозящего устройства. Но этот недостаток был поправим, стоило приложить к нему уверенные руки. Дело в нашем диалоге на повышенных тонах продвигалось к пожару, Людмила устала переминаться с ноги на ногу и вклиниваться замечаниями в спор, а конца не было видно. К нам присоединилось несколько продавцов с проходившими мимо туристами, в глазах которых я заметил неподдельный интерес к вещи, по мере спора они стали уверяться, что могли бы тоже провезти раритет через границы. Но отступать от названной вначале торга цены я уже не мог, потому что денег оставалось только добраться до Ростова, а до своего дома как Бог на душу положит.
Прилетали мы ночью, на родине крепчала январская погодка, а ростовские таксисты были зверями со дня основания города, готовыми за лишний рубль оставить на обочине родную мать. И это была правда, вернее которой была только ложь о южном радушии горожан. И когда накал страстей достиг предела, после которого перегорали не только пробки, но любая спираль в электроприборе, молодой индиец поднял ладонь, затем с силой опустил ее на подставленную вовремя мою. Сделка была завершена, оставалось расплатиться, упаковать товар так, чтобы можно было донести его хотя бы до отеля, а уж потом думать обо всем остальном, глухом и неясном как в подбитом танке. Особенно волновала меня труба, большая и неудобная, чистая как слеза и тонкая как папиросная бумага. Трубу продавец упаковал отдельно от механизма и понесла ее вдоль торговых рядов Людмила, едва не под аплодисменты местных воротил, я тащил в вытянутых руках сам граммофон с сумкой с припасами. Лишь когда взгромоздил приобретение на кровать в номере, в голове возникла мысль, сверкнувшая яснее некуда, зачем мне нужен аппарат и для чего я нажил себе лишние хлопоты, когда ехал всего лишь отдохнуть в сказочной стране со сказочной природой. Через таможню меня с ним как пить дать не пропустят, завернув при первом досмотре, а это значит, что плакали последние денежки, на которые рассчитывал протянуть до конца месяца. А если допустить что прорвусь к самолетному трапу каким -то образом здесь, то в России надо еще прорваться от трапа за границы родного аэропорта. К тому же довезти квелое сокровище до своего дома будет не так просто - не вежливая Индия, сторонящаяся встречного за версту. В России грубый мужик на мужике и мужиком погоняет. Куда например можно будет засунуть растопыренную и неуклюжую трубу, до которой боязно прикасаться без перевозок, и так далее.
Но опасения оказались напрасными, после обеда, попрощавшись с официантами из кафешки при отеле, молодыми до двадцати лет улыбчивыми ребятами, ставшими за время отдыха родными, мы уселись на лавочку в маленьком дворике ждать такси до аэропорта в Даболиме. Рейс задерживался почти на сутки, часть из которых с ночью уже прошла, а вторая продолжалась новым звонком тур оператора об очередной задержке. Было жарко, за тридцать градусов, в двух шагах от ног голубела вода в бассейне, не распечатанном за время нашего здесь пребывания, я скинул на лавку легкую одежду и нырнул, боясь почувствовать как в России жесткую ее пресность от лишней хлорки, разъедающей глаза. Но вода оказалась мягкой и прохладной с едва заметным привкусом антимикробного вещества, я пошел махами из одного конца бассейна в другой, привлекая внимание трудолюбивых официантов. Их состав был неоднородным до интереса к ним, один оказался гоанцем, исповедовавшим христианскую религию, второй брахманидом, третий буддистом из Непала, но мы не заметили, чтобы между ними возникали хотя бы мимолетные разногласия. Все трое молодых парней проявляли по отношению к нам исключительную вежливость с честностью, не позволяющей им обмануть нас на долю копейки. Они рассчитывали только на благодарность со стороны посетителей за хорошее обслуживание, принятой во всем мире, составляющей 20-30 рупий или 10-15 рублей на наши деньги. Один из парней, невысокий черноватый христианин, задрал рукав на рубашке и указал на часы, предлагая мне показать время, я не стал спорить, отдышался и пошел вспарывать поверхность 25 метрового бассейна. Когда коснулся противоположной стены рукой, добровольный судья показал большой палец, в его глазах светилось уважение. На том и расстались, они пошли копошиться на территории кафе, а я успел обсохнуть и мы пошли за ворота отеля к подкатившему такси.
В зале отлетов в аэропорту Даболима народу было необычно много, это сказывалась задержка на многие рейсы, наверное, индийские военные опять затеяли учения, чтобы держать в постоянном напряжении Пакистан, злейшего своего врага. Нам пришлось пристроиться к длиннющей очереди, извивавшейся на половину огромного зала к таможенному контролю, на ходу заполняя печатными английскими буквами листки декларации. Такие же пришлось писать на родине перед отлетом сюда, недоумевая по поводу лишней писанины, ведь в документах на цель вылета или прилета все было списано до подробностей с основных удостоверений личности. За нами пристроилась пара узкоглазых парней в джинсах и в рубашках с рукавами, завернутыми до локтей, они вели себя как китайцы в Америке, когда мы были там, нагло и самоуверенно. Наконец мне надоело их подталкивание под зад со стремлением пролезть вперед без очереди, я сделал замечание, и увидел в черных щелках не признание неправоты, а слепую пустоту без интереса к старшему собеседнику, но со злостью. Это завело меня не на шутку, развернувшись корпусом к наглецам, я высказал все, что думал о них, и получил в ответ петушиное наскакивание с желанием дать мне по морде. Пришлось выпростать руки из карманов, чтобы не оказаться застигнутым врасплох, и если бы не вмешательство полной женщины среднего возраста, отрезвившей узкоглазых громким восклицанием, нашлась бы работа для рук и ног. В очерке об Америке я описывал, как не сумел избежать конфликта с китайцами, заполонившими эту страну как блохи собачью шерсть. Они были там всюду, на улицах, в магазинах, в транспорте, в отелях и даже в сортирах, рассчитанных на одного. Если мы стояли в очереди на лифт, за нами выстраивался хвост из жителей Поднебесной мал мала меньше, а когда подъмный механизм открывал двери, из них вытягивался удав из китайцев, тоже мал мала меньше. Тогда мы с Людмилой пристроились как-то к очереди из трех человек в буфет с фастфудами и соками на витринах, за нами встали китаец лет 17 со своей девушкой. И началось подталкивание с другими тычками, заставившее меня повернуться к узкоглазым бестиям и молча уставиться в желтые лица, я даже растерялся, когда на меня тут-же посыпались извинения с американским эскьюзми, повторенным многократно. Но стоило отвернуться, как тычки в бока продолжились с той же силой. Здесь вместо китайцев оказались, как выснилось, вьетнамцы, наверное пережившие американское ковровое бомбометание, оттого ставшие нервными выше головы, но легче от этого не стало. Это неуважение к русским за границей в любом направлении, в отличие от зримой вежливости к иностранцам, не укладывалось ни в какие рамки, не имея видимого объяснения. В голову в конце концов опять пришла мысль о том, что во всем виновато пришлое правительство, засевшее в русском Кремле с октября 1917 года, пригинавшее в советские времена народ до рабской буквы зю. А потом разрешившее остриженным советским строем овцам, телкам и бычкам позорить за границами свою нацию дегенеративной вседозволенностью до положения той же буквы зю.
Когда дошла очередь до прохода через таможню не пришлось даже объяснять, что я пытаюсь такое объемное протащить через их рентгеновские аппараты с зоркими глазами. Один из индийских сотрудников сказал насторожившейся коллеге, что по транспортеру плывет труба от граммофона, а в руках туриста сумка с самим аппаратом. И оба разом включили зеленый свет. В салоне самолета стюардесса, кинув мимолетный взгляд на все ту же трубу, завернутую в газеты, показала за ряды кресел, посоветовав поставить ее за ними. Я было облегченно вздохнул, предвкушая спокойный полет над горами, джунглями и пустынями с морями, но когда салон заполнился пассажирами снова пожалел о том, что родился не под счастливой звездой. Криков, гама и начавшихся сразу разборок подвыпивших людей хватило бы с лихвой на десяток индийских самолетов, это праздновали конец отпуска хохлы из Украины, летавшие в Гоа через наш Ростов. Им пытались подыграть хмельными голосами ростовчане и кацапы из центральной России, хотя надо заметить, хохлы вели себя куда наглее. Когда после взлета прошел примерно час хохляцко-кацапской вольницы, пришла очередь снова выставить себя в качестве робин гуда местного разлива. Я повернулся к наиболее охамевшим толстым теткам и мужикам с мордами с троллейбусный зад, и жестко заметил, что это не горловский чартерный автобус для их челноков, а натуральный американский самолет Боинг 747, из которого если придется выпадать, то вверх тормашками. И что ночь вошла в свои права, значит одеяла розданы, а вместо подушек они могут использовать пухлые свои кулаки, на которых успели прикорнуть их же дети. Как ни странно, обрехнулись лишь самые репейные, кинувшиеся было искать одеяла, но и те скоро притихли, а потом захрапели так, что лучше бы продолжали выгуливать сивушный хмель. Главное было то, что трубу за спинками кресел никто не зацепил ни ногой, ни даже пальцем, хотя топтались рядом с ней слонами на весеннем токе. Она летела над облаками как в вакууме.
По прилете нам повезло и на такси, мы выкупили его за пятьсот рублей вместо семиста у покладистого погонялы королей, осторожно уложившего в просторный багажник трубу и остальные наши вещи. Я вытащил свои напротив своего дома на проспекте Ленина, а Людмила поехала к себе дальше на Западный микрорайон, пока поздний вечер был еще при памяти. Поставив сумку с вещами и трубу с граммофоном возле дивана в горнице, чтобы распаковаться поутру, я успел хлебнуть чайку и лишь потом завалился в ледяную кровать, недоумевая, отчего так холодно, когда батареи вроде теплые.
А ночью проснулся, чтобы сходить в туалет, и зажег свет почему-то не в спальне, где на прикроватной тумбочке стояла настольная лампа, а пошел включать бра в горницу. Споткнувшись о сумку с вещами, растянулся всем телом на латунной трубе, тонкой как папиросная бумага, и на самом граммофоне, хрупком как яичная скорлупка. Правда, во втором случае треснула в нескольких местах только старинная английская пластинка с записью индийских песен, а вот в первом с трубой, тонкой как папиросная бумага, не повезло. А ведь я тащил эту породистую вещь через половину земного шара, боясь дохнуть на нее посильнее.
Но надо признать, что все в конце концов обошлось. И я даже побывал в Индии.