Да, тесен Рим! Сегодня и вчера,
сливаясь в Тибре, утекают в завтра.
Какое там "пора, мой друг, пора!" —
Ярится вездесущая жара,
ин-плано усыхает до ин-кварто.
Охота выпить или просто пить,
тянуть сосцы разморенной волчицы,
залечь на дно корзины, плыть да плыть,
мычать, рычать, но лишь не говорить —
ну разве с пантеоновой глазницей,
но про себя, себе и для себя.
А в это время где-то выше Рима
ложится снег — в начале сентября.
Чтоб не сойти с ума, творишь обряд:
лопата — снег — лопата — крыша — мимо.
Вот где простор! Пахать — не пропахать!
В пустой деревне — Тоху или Боху? —
табличка проржавела, разобрать
почти что невозможно — стол, кровать,
ночь, улица, аптеки нет. Ей-богу,
завоешь на чахоточный фонарь,
на глубину алмазного карьера
нырнёшь в себя, а там такая гарь
и копоть, что незрячий золотарь
не вызолотит. Жаждешь бельведера —
не пить, не выпить, просто говорить,
трещать, вопить, толкаться ин-октаво.
Как полон Рим! В нём сам себе анклав и
жаждешь жить. Всего лишь жаждешь жить.
Пародия:
Риму – ром!
...Как пресен ром! (Д. Менделеев)
Известно ль вам, что в Риме нет аптек?
Больших аптек, космических. Ин-плано.
Войдёшь во двор – заблудишься навек.
О трепещи, болезный человек
и никаких не строй на завтра планов.
Подохнешь здесь, под римским фонарём,
хоть в тесноте, но всё же не в обиде.
А, впрочем, что я? Все мы тут умрём,
глотая местный ин-бутилка ром...
Из Рима в мир вперёд ногами выйдем.
А так хотелось искренно не пить!
И не искать в потёмках алкозельцер.
За куцый хвост волчицу теребить,
и говорить, серьёзно говорить
о чём-то философском с Парацельсом.
Но не судьба. Чахоточный фонарь
не озарит кривого переулка,
акафист позабудет пономарь,
и темноты полуденная гарь
сожмётся до ин-кварто. До окурка.
Мир – не лукум. И даже не рахат.
Войдёшь в него – заблудишься навеки...
Так будь готов полнеба пропахать
до близлежащей ангельской аптеки!
За Колизеем сразу – ин-ларёк.