Прогремели салюты победы, улеглось народное ликование, и началась огромная титаническая работа по восстановлению всего разрушенного, оценке колоссального ущерба, нанесенного агрессором, выявлению злодеяний, совершенных сатанинской машиной истребления людей на нашей земле.
Невдалеке от нашего дома находилось просторное здание бывшей конторы плодокомбината, обнесенное высоким кирпичным забором. В этом здании при оккупации располагалось гестапо. Подходы к зданию усиленно охранялись. Жители близлежащих домов испуганно рассказывали соседям, что они постоянно видят, как туда привозят людей, и никогда не видят, чтобы оттуда уходил кто-нибудь живым. По ночам до нашего дома доносились автоматные очереди и глухие одиночные выстрелы.
И вот теперь, через месяц после освобождения, солнечным и прохладным майским утром, на бывшей территории гестапо проводились работы по эксгумации жертв фашизма. Все подходы были перекрыты милицией. Люди были встревожены и угнетены происходящим. Как всегда это бывает при дефиците информации, бродили слухи и фантастические домыслы. Знающие люди говорили о том, что во дворе гестапо вскрывают захоронение группы молодежи, которых по доносу предателя взяли во время прослушивания передач советского радио.
Я присоединился к группе ребят, которые взялись разведать, что там происходит. Садами и огородами мы обошли оцепление и взобрались на кирпичный забор бывшего гестапо. Наши детские души уже достаточно ожесточились за время войны, но то, что мы увидели, потрясало и приводило в ужас самых закаленных. Поперек двора аккуратно была вырыта длинная яма, вдоль которой в ряд стояло несколько десятков гробов. В полной тишине люди, работающие внизу, выполняли свою скорбную задачу, не обращая внимания на нас и не разговаривая между собой. Они добывали из ямы трупы и разные предметы и укладывали их на землю рядом с гробами. Затем труп укладывали в гроб, а рабочий с большой лопатой собирал все оставшееся и осторожно высыпал туда же.
С краю ближе всего ко мне еще на земле лежала девушка. Совсем юная, маленькая, как подстреленный воробышек. На ее лбу ветер шевелил серый завиток волос. На ногах у нее были надеты блестящие резиновые ботики с никелированными застежками на боку. Майский солнечный луч отражался и играл на этих застежках. Когда ее начали укладывать, мне вдруг стало ее нестерпимо жалко. Я спрыгнул на землю и побежал, куда глаза глядят. Все мое существо сотрясали рыдания, и ручьями текли слезы.
Эта ужасная картина запечатлелась в моем сознании на всю жизнь. И вот теперь, став отцом двоих дочерей и свободным от излишних сантиментов умудренным жизнью человеком, каждой весной, когда реют знамена, гремят победные марши и звучат фарисейские речи о реалиях прошлой войны, я вновь и вновь переживаю кошмар тех далеких дней. Перед моими глазами оживают тени прошлого: холодный майский день, вскрытое массовое захоронение молодых ребят, бесконечный ряд обитых красным гробов, рукою варвара лишенное жизни юное создание, дрожащий на ветру девичий локон, холодный отблеск на женских резиновых ботиках. И вокруг гнетущее безмолвие да осторожный шорох лопат рабочих. Каждый раз, когда я вспоминаю тот мрачный день, боль невыносимой скорби теснит мою грудь, и на глазах наворачиваются слезы отчаяния. А если где-то случайно мне встречается женщина в похожих женских ботиках с застежками на боку, я вздрагиваю и невольно отвожу глаза в сторону.