Школа. гл. 7. Литература в советской школе.

Итак – литература, предмет занимавший в учебном процессе советской школы ведущее место. В табеле и дневнике литература стояла второй после русского языка, хотя по сути они являлись одним предметом и преподавались, как правило, одним педагогом.
По замыслу министерства просвещения и коммунистической идеологии, перед литературой, как школьной дисциплиной, стояло две основных задачи. Первая, эстетическая – приобщение учащихся к богатствам мировой и отечественной литературы, развитие их способностей эстетического восприятия и оценки литературных произведений, а если проще – воспитание читающих граждан, причём читающих не только для развлечения, но и для духовного саморазвития. И вторая, идеологическая – на основе включённых в программу классических и советских произведений, воспитание полноценных членов советского общества, убеждённых строителей коммунизма.
СССР, примерно до середины 80-х годов, действительно являлся самой читающей страной в мире. Предпосылками этому являлась массовая ликвидация безграмотности в 20 – 30 годы, и тот факт, что печать – книги, журналы, газеты до массового внедрения телевидения ( не говоря о компьютеризации) являлась главным источником информации. А потом массовый интерес советских ( точнее уже российских) граждан к печатной информации стал резко падать, на смену ему пришёл интерес к видеоинформации. Все мы воочию видим, что с каждым новым поколением молодёжь читает меньше предыдущего на порядок. И никакая литература, как учебная дисциплина, ничего не может с этим поделать. «Вот видишь, - скажет мне читатель, - получается, что лучшая в мире советская школа, в отличии от современной, могла заинтересовать учащихся в чтении!» О, боже, какая наивность! Неужели вы думаете, что советские подростки зачитывались рекомендуемой школьной программой русской и советской классикой? Если её и читали, то только примерные ботаники. Но опять же их чтение было «вынужденным», навязанным и конечно не привило искреннего интереса к данным произведениям.
К услугам же большинства советской молодёжи была масса приключений, фантастики, детективов, мелодрам и прочего развлекательного чтива. Сказок, наконец, для самых маленьких. Вот на них-то и оттачивалась техника чтения, а вовсе не на Лермонтове или Шолохове ( за небольшим исключением, конечно, но опять же не благодаря школе, а вопреки). Вобщем, как я уже говорил в предыдущих главах, школа, с её классно-урочной системой обучения, - не то место, где прививают любовь к книге, тем более такой сложной для понимания, как русская классика. Ещё раз повторяю, как любовь к чтению в целом, так и предпочтение к серьёзной или к развлекательной литературе, зависят от дошкольного воспитания и, прежде всего, от примера родителей и от факторов повседневной окружающей среды. Вобщем школа, даже «лучшая в мире советская», с задачей приобщения детей к литературе в эстетическом плане явно не справлялась.

А теперь посмотрим, что же давала школьная программа по литературе для воспитания истинных строителей коммунистического будущего. Представим себе, что какая-то часть учащихся и, возможно, не малая, читала и воспринимала произведения из программы с интересом, а не только для того, чтобы ответить на уроке и написать в соответствии методике сочинение.
Какие признаки чтения с интересом? Прежде всего погружение в альтернативную реальность произведения, а ещё лучше – раскрытие в ней аналогии с собственным реальным миром. Сопереживание, неравнодушное отношение к героям, ассоциирование с героями себя. Притяжение к понравившимся героям ( не путать с «положительными героями» в интерпретации педагогов и методистов), подсознательные нахождение их качеств в себе и стремление быть на них похожими. И, наоборот, отторжение, неприязнь к отталкивающим, «отрицательным» персонажам. А уж кто из литературных героев положительный, а кто отрицательный, истинный читатель, независимо от возраста, всегда решает для себя сам. И на мнение педагога ему глубоко плевать. Хотя, конечно, может ( как обычно и бывало) в ответе у доски или в сочинении покривить душой ради хорошей оценки.

Я не буду приводить здесь полный список произведений, включённых в программу советской школы в 60-70 годы. Думаю, читатели помнят его и так. Но до сих пор не могу понять, кем являлись его составители из Министерства просвещения СССР, недоумками, ни черта не понимающими ни в психологии, ни в основах марксизма-ленинизма, или же скрытыми врагами народа, недобитыми потомками эксплуататорских классов, наймитами мировой буржуазии, цель которых – постепенное моральное разложение советского общества?
Вот вам русская классика. Представителями, а следовательно и носителями взглядов, какого класса являлись все без исключения её авторы? Однозначно – эксплуататорского. Начиная от сочинителей древних былин и народных сказок и кончая Л. Толстого и А. Чехова. Пусть они и были передовыми людьми своего времени, но к классу трудящихся, первым в мире государством которых являлся СССР, явно не принадлежали.

Для начала рассмотрим, изучаемые в пятом классе советской школы, былины о Илье Муромце и прочих русских богатырях. Не спорю – герои былин явно положительные. Доблестные стражи русской земли, бескомпромиссные защитники добра от зла…По общепринятому мнению былины являются выражением несокрушимой мощи народного духа, беззаветной любви и служению Родине, страстной ненависти к врагам, глубокой нравственной чистоты и духовной красоты народа. Но так ли это на самом деле? То, что былины придуманы простым русским народом, т. е. крестьянами – чистейшей воды демагогия. Не было у крестьян на это ни времени, ни фантазии. И уж тем более не могли крестьяне считать тогдашних витязей из княжеской дружины выходцами из своей среды ( крестьянское происхождение Ильи Муромца – скорее всего отсебятина, придуманная сравнительно недавно). Да на изготовление только одного комплекта доспехов требовался труд сотни мужиков-лапотников… Так что настоящими авторами былин являлась скорее всего местная творческая интеллигенция в лице бродячих ( или находящихся на княжеском содержании) сказителей, гусляров, боянов.
Согласитесь, что аналоги русских былинных богатырей как имели место в мифах Древней Греции ( Геракл, Персей…), так и имеют место в современных голливудских фильмах ( Бэтмен, Зорро…). Они, подобно Илье Муромцу и Добрыне Никитичу, борются со злом, проявляют беспримерный героизм, спасают мир. Но являются ли они частью трудового народа? В том-то и дело, что нет. Они скорее противопоставляют себя простым труженикам, являются той самой элитой, власть которой свергли в 1917 году и которая принципиально не может существовать в коммунистическом обществе. И в рабовладельческой Греции, и в буржуазных США, и в феодальной Киевской Руси, на потребу власть имущим и были придуманы такие герои-супермены, вызывающие в рядовых гражданах восхищение, преклонение, страх, но никак не отождествление с себеподобными а, следовательно, терпение и надежду на сильных мира сего. Так могли ли заложить, как былинные, так и картинные изображения русских богатырей в советских школьников хотя бы мельчайшие крупицы коммунистического сознания? Как поётся в Интернационале: «Никто не даст нам избавленья – ни бог, ни царь и ни герой», а былины со своими Героями этому тезису в корне противоречат.

Но если русские былины о богатырях были впервые изданы в XVIII веке, затем многократно переизданы и преподносились советским школьникам на практически современном языке, то изучаемый в 8-м классе памятник древнерусской литературы «Слово о полку Игореве» написан, как говорится, по горячим следам, сразу же после неудачного похода князя Игоря на половцев. Поэтому, хоть и переведено с древнерусского, для понимания школьниками очень проблематично. А чтобы кто-то, за исключением историков и филологов ( или всерьёз интересующихся этими науками) стал досконально штудировать данный текст – маловероятно. Нет, к построению коммунистического общества «Слово» отношение имеет, хотя бы призывом к коллективизму. Это даже Карл Маркс заметил. Но вот что оно оставило в головах восьмиклассников, соизволивших вызубрить «Плач Ярославны» или «Золотое слово Святослава»? Не более чем у третьеклассников, мучавших и проклинающих «Косарь» М. Кольцова. И ведь находились педагоги-«новаторы», которые устраивали со специально отобранными отличниками репетиции, а затем показательные читки с синхронным переводом особо непонятных фраз, отдельных глав из «Слова» для остального класса.

После «Слова о полку Игореве», в огромном шестивековом пласту русской словесности составители школьной программы не нашли ничего достойного, если не считать пары русских народных сказок ( впрочем пересказанных не раньше XIX века), которые они и включили для представительности в учебник литературы для 4-го класса. Зато при просмотре литературы XIX века, глаза их, что называется, разгорелись. Чтобы освежить мозги советских школьников, вдохновить их на строительство коммунизма, в школьную программу было включено огромное количество наиболее прогрессивных творений помещиков-крепостников, потомственных дворян, а также выходцев из далеко не трудовых сословий – духовенства и купечества ( за исключением крепостного крестьянина Т. Г. Шевченко, опять же не относящегося ни с какого бока к пролетариату), передовых людей своего времени. Львиную долу уроков литература с 4-го по 7-й класс и полностью 8-й и 9-й занимало именно изучение духовного мира России, не имевшей ни малейшего понятия ни о марксизме, ни о социализме и лишь интуитивно догадывающейся о грядущем светлом будущем.
Пролетариат в этой стране если и находился, то в самом зачаточном состоянии, следовательно не мог влиять на творчество русских классиков, а значит и на их читателей, ни в малейшей степени. Литературы культивирующей коммунистические ценности в то золотое время просто не было и не могло быть.

Центральное место в этой компании потенциальных воодушевителей бесклассового светлого будущего занимал, конечно же, Наше Всё – Александр Сергеевич Пушкин. О создание его ореола в СССР, об объявлении Пушкина «нашим советским человеком» и чуть ли не вторым светочем после Сталина, написано очень много, так что об этом говорить не буду. Рассмотрю только, какое же конкретное влияние могли оказать на классовое сознание юного читателя его «программные» произведения.
Ну изучаемые в 4-м классе «У Лукоморья дуб зелёный» и «Сказка о мёртвой царевне» большинству нормально развитых советских детей были известны ещё с дошкольного возраста. Поэтому были восприняты ими снисходительно, примерно также, как обычные сказки «для малышей», из которых они давно выросли. Стишки для более старших классов – «Узник», «Москва, как много в этом звуке…», «Зимнее утро», «Песнь о вещем Олеге» и др. не представляли для подросткового понимания ничего сложного но и особого впечатления не внесли. Ну разве что для особо утончённых натур, в поэтическом плане.
А вот и первое сравнительно крупное прозаическое произведение, прорабатываемое в 5-м классе – «Дубровский». О, это уже можно приравнять к развлекательному чтиву, к приключениям, к криминальной драме. Многим советским школьникам нравилась экранизация, да и сам роман кое кто прочёл из интереса, а не потому что задавали в школе. Без сомнения, главный герой, разорённый помещик Владимир Дубровский, вынужденный стать разбойником, многих пацанов, что называется, восхищал. Так же у многих вызывал искреннюю ненависть его антагонист, помещик-самодур Кирилла Петрович Троекуров. Хотя по «пацанским» меркам в нём есть и положительные качества, колоритность – пылкий весёлый нрав, бесшабашность, щедрое, пусть и специфичное, гостеприимство, решительность. Наконец, выражаясь современным языком – прикольность. Конечно, общение с таким человеком не очень приятно. Но быть таким самому - очень даже не плохо. По меркам лихих девяностых – просто идеал! Вот чопорный, щепетильный, интеллигентный, с трудом изъясняющийся по-русски князь Верейский в глазах советских подростков однозначно омерзителен. Да и нет в романе никакого обличения крепостного права! С какого перепуга Пушкину, владельцу тысяч душ, его обличать? Просто показывает, что помещики бывают разные. Есть добрые, как отец и сын Дубровские, а есть взбалмошные, своенравные, но в тоже время заботящиеся о своих крестьянах, которые могут высечь, но никогда не дадут в обиду соседнему помещику или объятию голодной смерти. Что касается самих крепостных крестьян – в романе их образы раскрыты очень слабо, они просто рабочее быдло, как, видимо, и в глазах автора.
Следующее крупное произведение Пушкина – изучаемая в 7-м классе «Капитанская дочка». Сюжет не менее захватывающий, чем в «Дубровском». Вот только методисты, а вслед за ними учителя, сильно переусердствовали со своими дурацкими трактовками. Оказывается написание этого романа – «подвиг Пушкина»! Он видите ли посмел пойти вразрез с мнением феодального светского общества и самого государя императора! Изобразил злодея и самозванца Емельку Пугачёва народным вождём, справедливым человеком, талантливым полководцем и вообще положительным героем! А сам роман проникнут антикрепостническим революционным духом! Однако, если не читать рецензии в учебнике и не слушать преподавателя, а просто прочитать книгу, становится ясно, что это обычная приключенческая мелодрама, происходящая на фоне бессмысленного и беспощадного русского бунта. По иронии судьбы главный герой романа попадает в ситуацию, в которой от воли главного злодея зависит его жизнь и счастье. И решающую роль здесь сыграл когда-то подаренный им Пугачёву заячий тулупчик. Бандиты тоже умеют быть благодарными и делать широкие жесты. Природная доброта Пугачёва здесь совершенно не при чём, он же первоначально отправил Петрушу Гринёва на виселицу, и лишь узнав, в последнюю секунду остановил казнь. А где это интересно показан полководческий талант Пугачёва? Сцена военных действий в романе только одна, где тысячное войско пугачёвцев буквально сминает троих офицеров, вставших на защиту Белогорской крепости. Угнетение крепостных крестьян отражено не больше, чем в «Дубровском». Единственный герой из крепостных, слуга Савельич – вполне довольный своей жизнью мужик, как пёс преданный господам и всей душой ненавидящий повстанцев. Большую роль в восприятии романа по «официальной» трактовке сыграл фильм, в котором образ Емельяна Пугачёва великолепно изобразил Сергей Лукьянов. Две сцены взятые не из книги, где его везут в клетке в Москву и сама казнь, вызывает в зрителях не меньшую жалость, чем сцена гибели Чапаева. Но это заслуга не Пушкина, а советских кинематографистов и пропагандистов.
Возможно министерство просвещения включило «Капитанскую дочку» именно в программу 7-го класса, чтобы проиллюстрировать изучаемую по истории тему Крестьянской войны 1773-75 гг. Выбор оказался явно неудачным, если уж так надо было показать вождя восставших народным героем, здесь хорошим дополнением пришёлся бы один из советских романов с одинаковым названием «Емельян Пугачёв» Вячеслава Шишкова и Михаила Муратова. Или на худой конец детская повесть Сергея Алексеева « Жизнь и смерть Гришатки Соколова». Так ведь нет! Поставили в один ряд с советскими соцреалистами и Александра Сергеевича. Плюс к тому советские пушкиноведы переименовав его исторический трактат «Историю пугачёвского бунта» в «Историю Пугачёва».
И наконец, уже в 8-м классе, в души советского подрастающего поколения проникает «энциклопедия русской жизни» - роман в стихах «Евгений Онегин». Возможно, что это и впрямь «энциклопедия», на надо уточнить, не просто «русской жизни», а «жизни русского дворянства», составляющего в России первой половине XIX века чуть более двух процентов населения. Как заявляли многие «пушкиноведы», главным образом советские, в романе «Евгений Онегин» описаны все стороны русской действительности, все слои нации. Но позвольте, в 390 строфах романа ( за исключением пары бесед Татьяны Лариной со своей няней, одной - с бывшей ключницей Онегина и проводов дворнёй матери и дочери Лариных из деревни в Москву) люди не дворянского сословия – крестьяне, слуги, купцы, извозчики, казаки поминаются всего лишь одиннадцать раз. Причём исключительно как фон, без малейшего раскрытия хотя бы в общих чертах их деятельности. Есть правда один яркий фрагмент на тему простонародья, кстати изучаемый в более младших классах как отдельное произведение: « Зима! Крестьянин торжествуя на дровнях обновляет путь…». Вот так, в этой строфе не только раскрывается, что зимние сани у крестьян именовались «дровнями», но и приводится пример игры дворового мальчика, изображающего коня, в деятельность взрослых. Ярко, но до энциклопедичности очень далеко.
Зато жизнь паразитов общества - дворян раскрыта во всех подробностях. Вот только для чего советским подросткам мусолить чуть ли не целую четверть духовный и физиологический мир этих прожигателей жизни – совершенно не понятно. И «лишний человек общества» бездельник Онегин, и романтик Ленский, и не умевшая писать по-русски, но «русская душою» Татьяна, не говоря о кокетке Ольге и прочем сброде как столичного, так и провинциального светского общества, это же пиявки на теле трудового народа, которым нет и не может быть места в СССР! Но ведь появились! Вон их сколько вылезло за последние 35 лет! Не пушкинские ли персонажи в школьные годы показали им пример «красивой жизни», внушили, что праздность лучше чем созидательный труд.
Советские учителя и методисты никогда не задавались вопросом – а для кого Александр Сергеевич писал свои произведения? Прежде всего для своих современников и соотечественников. Причём не для всего русского народа, а именно для тех двух с небольшим процентов дворян, жизнь которых и описана в «Евгении Онегине». Они точно могли по достоинству оценить мастерство автора, потому что узнавали в героях себя или своих знакомых. А как это воспримут благодарные потомки, зависит не столько от содержания, сколько от художественности изложения, поэтической изящности, если хотите, от формы. Такое каждый читатель может оценить только сам, при внимательном прочтении произведения, а не по комментариям критиков-литературоведов и не по наставлениям школьных педагогов. Да, если хоть сейчас, хоть во времена СССР, спросить на улице любого случайного прохожего: «Кто самый великий русский поэт?», ответ будет однозначный – Пушкин! И это при том, что большая часть опрашиваемых и тогда, и тем более сейчас, убедилась в его величие не сама, а узнала об этом от учительницы. Даже ни черта не понимающие в поэзии граждане, не знающие ни одного стихотворение, убеждены, что самый великий поэт – Пушкин, потому что так считают все! Ну а те, кто не только поверил учителям на слово, но и прочёл ( разумеется не уловив авторской тонкой иронии и «второго дна»), возможно и построил в голове некие ассоциативные образы.
Придумавший эпитет «Энциклопедия русской жизни» В. Г. Белинский, понятно, как и Пушкин был очень далёк от народа, считал его низшим сословием. Но сотрудники-то наркомата и министерства просвещения куда смотрели? Рискну предположить, как и большинство советских интеллигентов, они, держа фигу в кармане, лелеяли мечту, пусть не для себя, а хотя бы для своих детей и внуков возродить общество господ и рабов. А для этого нужно, чтобы у наиболее мыслящей части населения стремления были не к труду, а к паразитизму. И закладывать это нужно всеми возможными способами, в том числе и на примере литературных героев, показывая читателю их асоциальность в привлекательном свете, а значит побуждая к ассоциацированию с собой и подражанию. Возможно я и ошибаюсь, но факт остаётся фактом – Бубнов А. С., родившийся в купеческой семье, нарком просвещения 1929 – 37 гг., репрессированный в 1938 г. был одним из главных инициаторов проведения больших торжеств всесоюзного масштаба в честь столетия гибели Пушкина.

Творчество Михаила Юрьевича Лермонтова в программе советской школы представлено двумя десятками стихотворений, двумя поэмами и одним романом. Основная особенность стихов Лермонтова, согласно официальной версии – протестующий бунтарский характер с одновременными трагичностью и пессимизмом. Хорошо это или плохо – дело вкуса читателей. Но когда читатели не добровольные, а вынужденные, плюс к тому подростки и вместе с тем будущие строители коммунизма, такое скорее всего плохо.
Возьмём хотя бы «Бородино». Согласен, в нём есть патриотизм, но не патриотизм уверенного в себе победителя, а патриотизм жертвы, мученика. «Бородино» можно сравнить с известной песней ВОВ «По полю танки грохотали», но никак не с «Три танкиста» или с «Когда нас в бой пошлёт товарищ Сталин». Да, то, что Москва отдана французам – историческая правда, но о том, чем закончилась кампания, в стихотворении нет и намёка. Так что у мыслящего читателя это произведение ( в отличии от «Полтавского боя» Пушкина) может вызвать жалость, досаду, но не гордость, как утверждают многие рецензенты. Кстати читатель если и ассоциирует себя с героем-жертвой, стать им, как правило, не хочет, к этому моменту мы ещё вернёмся, когда будем разбирать соцреалистическую программную литературу.
А «Парус»… Безнадёжность и одиночество. Какие чувства могут возникнуть у читателя? Точно не оптимизм и не энтузиазм. То же самое можно сказать про стихи «На севере диком», «Утёс», « Тучи» и мн. др. А «Смерть поэта» и « Дума» это вообще сгустки мизантропии. И полная апатия и безнадёга в « Нет, я не Байрон». Главный персонаж романа « Герой нашего времени» Печорин, как известно, подобно Онегину, «лишний человек в обществе». Но если он лишний в дворянском обществе XIX века, то в советском обществе такой человек был бы лишним втройне. Так стоило ли навязывать его образ советским школьникам?
Нет, вы не подумайте, что я считаю произведения Лермонтова, Пушкина и мн. др. плохими. Многие из них мне нравятся. Я только хочу сказать, что с коммунистическим воспитанием они не совместимы. И, ещё раз напомню, я критикую здесь не писателей и поэтов, а советскую школу и классно-урочную систему образования. А то, того гляди, поклонники русской классики анафеме предадут.

Николай Алексеевич Некрасов пожалуй единственный русский классик, который, хоть и являлся крепостником, писал о народе и для народа. Притом очень простым языком, школьники довольно легко разучивали наизусть его стихи. « Кому на Руси жить хорошо» - вот истинная энциклопедия русской жизни того времени. Белинский, хоть и считался другом Некрасова, но в этом вопросе ( с советской точки зрения) крупно ошибся. Сравнительно немногочисленные произведения поэта, включённые в школьную программу, в плане обличения феодального строя – безупречны, чётко показывают « как не должно быть». Эх, если бы программные произведения ещё и чётко показывали «как должно быть»!

Николая Васильевича Гоголя советские дети знали и любили чуть ли не с дошкольного возраста, благодаря культовому фильму ужасов « Вий» и ещё нескольких экранизаций, которые смело можно отнести к самому популярному в СССР жанру – кинокомедиям, кстати отнюдь не способствовавшему коммунистическому воспитанию. В школьной программе Гоголь представлен 3-мя произведениями – героико-трагической повестью «Тарас Бульба», авантюрно-сатирической комедией « Ревизор», и не менее авантюрно-сатирическим романом, неизвестно почему названным «поэмой», «Мёртвые души».
Многие современные идеологи решительно осуждают изучение в школе «Тараса Бульбы», считая это культивацией насилия и садизма, вредной для развития детей информацией, что конечно является глупостью. Но и воспитанию коммунистической сознательности эта повесть отнюдь не способствуют, поскольку главные герои в конечном итоге принимают самую жестокую смерть.
«Ревизор» - комедия на все времена, не зря С. Михалков написал на неё осовремененный ремейк «Раки и крокодил». Но то, что сатира «беспощадно выкорчёвывает сорняки общества» и якобы является сильнейшим оружием коммунистов – глубочайшее заблуждение. Как известно, громче всех смеётся на сатиру тот, кто узнаёт в ней себя. К тому же Хлестаков, как и другие удачливые аферисты из книг и фильмов, вызывали и вызывают у подростков всех времён и народов скорее симпатию, чем осуждение. А порою становятся объектами для подражания. Примерно то же самое можно сказать и о «Мёртвых душах». Так что роль этих произведений в воспитании будущих коммунистов нулевая, а вот в воспитании будущих предпринимателей, думаю, приличная.

Самым известным произведением Ивана Сергеевича Тургенева бесспорно является «Муму». По его мотивам сочинёно множество анекдотов, прикольных стишков и песенок и даже мумюзикл. Конечно, эта повесть многоплановая, что четвероклассники, да и большинство взрослых понять просто не в состоянии. Но вот что безусловно, все читатели, даже самые юные, осуждают за гибель собачки в первую очередь не барыню, а самого Герасима. Ну а что, так оно и есть! «Муму» обличает не столько крепостничество, сколько русское простонародное быдло, способное по приказу совершить любую подлость. Следовательно в угнетении такого быдла нет ничего зазорного. И никакого уважения и любви к простому трудовому народу, на которых и основано коммунистическое сознание, эта история вызывать не может.
А что может доказать девятиклассникам роман «Отцы и дети»? То, что противоречия между поколениями существовали во все времена? Но, как мы уже рассматривали в 3-й главе, все виды разделения общества на конфликтующие группы, в том числе и на «молодёжь» и «стариков», есть признаки классового общества. Следовательно при коммунизме никакого конфликта «отцы и дети» быть не должно. И одной из главных задач советского образования было вытравить из сознания молодых саму мысль, что между молодыми и пожилыми могут быть какие-то противоречия, на том основании, что одни старше, а другие моложе. Что касается тургеневского романа и другой русской классики, там противоречия поколений рассматриваются исключительно в среде эксплуататорских классов. А в среде трудящихся, т. е. крестьян и зарождающегося рабочего класса, их просто не было и не могло быть, поскольку и отцы, и дети занимались одним делом - честным производительным трудом, а не бесились с жиру, как всякие Базаровы и Кирсановы. Скорее всего, и прочие «лишние люди общества», кишащие в классических произведениях, стали такими прежде всего на почве «вечных» конфликтов поколений.
Так что Тургенев, с точки зрения марксизма-ленинизма, никакой не прогрессивный писатель, а самый настоящий реакционер и включать его в школьную программу не следовало ни в коем случае.

Комедия в стихах Александра Сергеевича Грибоедова «Горе от ума», согласно советской трактовки, повествовала о конфликте революционера и консервативного дворянства. Но почему именно революционера? На каком основании учащиеся 8-х классов должны считать Чацкого, если не членом РСДРП, то хотя бы особой приближённой к декабристам? Только потому что так сказала учительница и написано в методичках? Уверен, что никто из прочитавших , до «революционности» Чацкого ни за что бы сам не додумался. Самый обычный циник, ввиду своей начитанности и эрудиции, питающий презрение к традиционным догмам и к старшему поколению. К тому же раздражённый холодным приёмом своей возлюбленной, в результате чего наговорил колкостей всем присутствующим и, объявленный ими сумасшедшим, в гордом одиночестве удаляется из дома Фамусовых. Кратких цитат «на все случаи жизни» в тексте действительно очень много. И они, с подачи интеллигенции «ушли в народ», превратились в поговорки. Но подавляющее большинство советских рабочих и колхозников, произносящих к месту: « С чувством, с толком, с расстановкой», «Ба! Знакомые лица!», «Герой не моего романа», «Ври, да знай меру», «Поспорят, пошумят и разойдутся» и т. д. понятия не имели, откуда эти фразы.
В отличии от того же «Онегина», в комедии нет захватывающих действий и событий, в основном одна салонная болтовня, следовательно заинтересовать 14-15 летнего читателя не могло по умолчанию. К тому же мало вероятно, что хоть один школьник уяснил без консультации педагога, в каких местах этой комедии надо смеяться. Кто-то, в основном из интеллигентов, и проникся этим произведением в более зрелые годы, но в восьмом классе советской школы считал изучение «Горя от ума» всего лишь печальной необходимостью, требующейся для получения аттестата. Получается, что как и Тургенев, Грибоедов не внёс ни малейшей лепты в формирование коммунистического сознания советских школьников. Во-первых потому что сам им не обладал ни в малейшей мере, во-вторых потому что слишком заумен, малодоступен, скучноват для такого возраста. Как впрочем и М. Е. Салтыков-Щедрин, А. И. Герцен, Н. Г. Чернышевский, И. А. Гончаров, Ф. М. Достоевский и т. п., изучая которых даже круглые отличники, в силу возраста и недостаточного жизненного опыта, только делали вид, что учатся, учителя – соответственно, делали вид, что учат.

«Человечище» Лев Николаевич Толстой представал перед советскими школьниками с самого первого класса в виде знакового рассказа «Филипок» и до девятого, в виде самого объёмного программного произведения «Война и мир». Понятно, что основатель и преподаватель школы для детей своих крестьян в Ясной Поляне не собирался вырастить из них коммунистов, хоть и был отлучён от РПЦ. Не ставил он такой задачи и при создании своих бессмертных творений. Что касается ядовитости, сарказма, стёба над дворянским обществом России, которым насквозь пропитаны как «Война и мир», так и «Анна Каренина», большинство читателей, да и официальная советская пропаганда их просто не замечали. Ну а методисты с педагогами уродовали ещё не сформировавшееся советское сознание юных граждан, искажая до нелепости образы главных и второстепенных толстовских героев, причём, как правило, даже не замечая этого, поскольку мало кто из них прочёл все четыре тома «Войны и мира» полностью. Тем более 15-16 летние девятиклассники, если и пробежали по страницам, то уж в сноски переводов светских бесед на французском языке не заглядывали точно. И скорее всего недоумевали – для чего Лев Николаевич так усложнил чтение? Неужели нельзя было написать эти диалоги сразу по-русски? И ведь ни к чему, ни ученикам, ни их интеллигентным училкам, что это издевательство над интеллигенцией того времени, над бесящейся с жиру элитой, говорящей на «басурманском» языке лучше чем на своём родном, чтобы подчеркнуть своё превосходство перед простонародьем. Да и война в романе – далеко не только описание баталий и прославление русской армии…
Ой какой большой жизненный опыт надо иметь для понимания всех тонкостей, многослойностей «Войны и мира»! А для знания истории войны 1812 года, в тех рамках, в каких фактически давали уроки истории и литературы, достаточно было прочитать «Птицу-славу» Сергея Алексеева или посмотреть фильм «Война и мир», довольно популярный в СССР, поставленный гораздо ближе к методическим указаниям Минпроса, чем к оригинальному тексту Толстого.
Те немногие читатели, которые действительно по достоинству оценили «Войну и мир», сделали это не раньше 30 лет. А в 16 совершенно ни к чему примерять на себя образы князя Болконского, графа Безухова и, особенно, Наташи Ростовой. Не потому ли у современных девочек так популярен образ «принцессы», что их мамам, советским школьницам, вдалбливали в головы «вечно юный образ» этой беззаботной и избалованной, оторванной от жизни народа барышни?

Правильно оценить произведения XIX века с советской точки зрения может только советский человек с полностью сформировавшимся советским сознанием, проникнувшийся идеей бесклассового коммунистического общества. А что дала школьная программа по литературе для формирования советского сознания?
Произведений советских авторов в советской школьной программе изучалось сравнительно мало – курс 10-го класса и немножечко с 4-го по 7-й. Главной темой в них являлась вооружённая борьба – революция, Гражданская война, коллективизация и, особенно, Великая Отечественная война. Произведений о мирном созидательном труде, являющемся эталоном физического и духовного равновесия советского человека, приносящем ему истинную радость, не было вообще. Несмотря на то, что к 60-м годам советскими писателями их было создано больше чем достаточно. И не мало – довольно увлекательных и вместе с тем качественных в литературном и в моральном отношении.
Но видимо в Министерстве просвещения решили, что главное качество советского человека не любовь к творческому созидательному труду и даже не стремление к победе над врагами народа и коммунизма, а самоотверженная готовность отдать свои здоровье и жизнь во имя этой победы. Поэтому в отборе произведений особый упор делался на трагедиях, где главные герои в конечном итоге погибали, часто очень мучительно. В революционном лозунге «Победа или смерть!» предпочтение явно отдавалось последнему. Такими героями, как Павка Корчагин, молодогвардейцы, Давыдов с Нагульновым юные читатели могли восхищаться, даже боготворить. Но чтобы кто-то хотел повторить их судьбу, торжественно рапортуя об этом на пионерских и комсомольских собраниях… Рапортовать – одно, а хотеть – совершенно другое. Любому нормальному человеку гораздо более желательна судьба победителя, а не жертвы, пусть и во имя самой высокой идеи. Никто не хочет быть годами прикованным в постели, зверски замученным в гестаповских застенках, в упор расстрелянным из пулемёта. Неужели в советской литературе не было книг о героях, одержавших победу над врагами и вернувшихся к мирному труду на заводе или в колхозе, тем самым принёсших гораздо больше пользы советской стране и советскому народу? Кажется главная задача на войне – победить, уничтожить врага, а не погибнуть. В фильмах сталинского периода так в основном и было – герои чаще побеждали, чем гибли. А если гибли, то красиво, славно, уничтожив при этом ещё большее количество врагов, как например В. И. Чапаев или А. Я. Пархоменко. Видимо это следствие того, что Иосиф Виссарионович лично выполнял обязанности главного кинокритика, понимая, какие фильмы могут поднять боевой дух советского народа, а какие вызвать пессимизм. А вот школьную литературу пустил на самотёк. Получилось, как в «красноармейском» варианте известной песни времён гражданской войны:
Смело мы в бой пойдём
За власть советов
И как один умрём
В борьбе за это.
Неизвестный автор явно придумал это для смеха, изобразив красную армию стопроцентным «пушечным мясом». Ведь в «белогвардейском» варианте пелось « и как один прольём кровь молодую», скорее всего подразумевая, что пролита будет кровь противника, а не своя. Но молодое советское правительство не поняло иронии, не запретило исполнение, тем более – трансляцию по радио, а сделало бредовую идею этой песенки «как один умрём» главным лозунгом коммунистического воспитания молодёжи. Кого же собирались таким образом воспитать, фанатичных мазохистов-смертников или счастливых строителей светлого будущего?

Правда, всеобщее семилетнее образование в СССР было осуществлено только после 1950 года, а до этого обязательной программной литературой были охвачена далеко не вся молодёжь. А вот фильмы смотрели все. Поэтому Сталин и уделял киноискусству большее внимание, чем школьной литературе, как главному виду искусства, доступного народным массам.
Но и в 60-70 годы, при внедрении всеобщей десятилетки, к подбору программных произведений, якобы формирующих моральный облик строителей коммунизма, оставалось такое же бездумное отношение. Ситуация в стране поменялась, революция и войны превратились в историю, а местом подвигу, самовыражению, проявлению своего «Я» советского человека стали социалистические промышленные предприятия, труд на которых должен был стать радостью и потребностью. И главным направлением литературы должна была стать романтизация социалистического труда, создание привлекательных для читателя литературных образов честных советских тружеников.
И они создавались. Появился литературный жанр «производственный роман» и, как отдельная его разновидность, «колхозный роман». Нередко авторами этих книг становились не профессиональные литераторы, а сами производственники. Что самое ценное, они не выдумывали свои истории, не записывали с чьих-то слов, а описывали свою жизнь и жизнь тех, кого очень хорошо знали. Такие «производственные романы» отличались особенной правдивостью (если, конечно, не вмешивались особо «идейные» редакторы) и очень легко «примерялись» читателями на себя, поскольку их героями являлись такие же, как читатели, советские люди, а не вымышленные супермены и не персонажи из далёкого прошлого.
К сожалению массовой популярности в СССР данный жанр не приобрёл. На фоне приключений, детективов, фантастики, мелодрам, военно-исторических романов, повествования о мирной жизни рабочих и колхозников казались массовому читателю скучными и не интересными. Такого и в жизни достаточно, зачем же об этом читать? Книги В. Попова, Н. Ляшко, В. Красильщикова, Н. Воронова, С. Бабаевского, Ю. Бедзика, В. Щербаковой и мн. др. годами и десятилетиями стояли в библиотеках как новенькие. Большинство советских граждан и практически все советские школьники о существовании этих книг даже не подозревали. Поэтому их персонажи – передовики производства при всем желании не могли стать любимыми литературными героями и объектами для подражания. Если отдельные романы о производстве, такие как «Вечный зов» Анатолия Иванова, и становились сверхпопулярными, то только потому, что в их сюжетах кроме производственной тематики, внесено немало и бытового драматизма, детектива, интриг, военных приключений. А вот в романах о кубанских колхозах Семёна Бабаевского если и есть конфликты, то только хороших людей с ещё более хорошими, а враги и преступники, как таковые, почти отсутствуют ( как и должно быть в нормальном социалистическом обществе). Поэтому их не только мало читали, но и подвергли жестокой критике, приклеив ярлык «бесконфликтные», в хрущёвскую «оттепель» и еще больше в Перестройку.
А в школьной программе по литературе подобных произведений не было вообще. Самым крупным советским произведением, изучаемым в десятом классе, являлась «Поднятая целина» Михаила Александровича Шолохова. Но много ли в ней мирного труда? Первая книга – беспрерывные конфликты в процессе раскулачивания и коллективизации. Ещё неизвестно, кому читатель больше сочувствует, парторгу Макару Нагульнову или избитому им подкулачнику Баннику и раскулаченным Титу Бородину и Тимофею Рваному. Вторая же книга – сплошная комедия, с трагическим финалом. Нагульнов и дед Щукарь – этакие Тарапунька со Штепселем, при каждой их встрече читатель уже в предвкушении очередной анекдотической ситуации. Да и показательная пропашка Давыдова носит скорее комический характер, чем пропагандирующий труд. И такая нелепая смерть главных героев в концовке! Это вам не массовое празднование несколькими станицами пуска гидроэлектростанции на Кубани в финале романа С. Бабаевского «Кавалер Золотой звезды».
Вообщем «Поднятая целина» гораздо ближе к Гражданской войне, чем к обществу, в котором изучающим её юношам и девушкам предстоит жить и работать, именуемому в то время «развитым социализмом», чуть позднее переименованному в «период застоя». И что дала для процветания этого общества школьная программа по литературе? Как видите – ничего!

Продолжение следует.