Пожилая девушка

Пожилая девушка.



* * *



Пламя факелов было затушено, и только слабо тлеющий очаг, продолжал освещать подземную пещеру. Старый косматый человек, постанывая и глубоко вздыхая, тяжелой поступью приблизился к огромному, расположенному на стене, источающему голубое свечение, кристаллу. Подойдя к нему вплотную, положил на него левую руку и закрыл глаза. И едва он это проделал, как пещера стала наполняться серебристым свечением.
Какое-то время он стоял неподвижно, а потом по его телу пробежала сильная судорога. Он громко вскрикнул. Одновременно с криком, его обмякшее тело начало оседать на пол. На время он отключился. Придя в себя, увидел, что опять стало кровоточить место, где еще недавно была его правая кисть. Силы покидали старика, он умирал. Но смерть не пугала его. Он в точности знал, что завтра в полдень оставит этот мир. Он и так слишком долго задержался в нем, и как никто иной, жаждал смерти.
Посидев еще немного на полу, стал подниматься. На отдых время не предусматривалось – останавливаться было нельзя. Впрочем, ощущение постоянного присутствия той женщины и не позволяло ему.
Он закрыл глаза. Возникло видение… Женщина, что-то рассказывала молодому человеку. Тот, затаив дыхание, слушал, она же, не скрывая эмоций, плакала.
– Тебе пора, девочка… Пора…
И тут же женщина из его видения, будто услышав старика, подняла к нему лицо, вытерла слезы и кивнула. А потом, повернувшись к молодому человеку, что-то сказала ему, он грустно улыбнулся.
– Дай мне еще ночь… Умоляю тебя… – отчетливо услышал ее просьбу старик и покосился на отсеченную руку – та продолжала кровоточить.
– Хорошо, даю тебе времени до рассвета, – тихо, вслух проговорил он. – Мы еще кое-что должны успеть, иначе все это не будет иметь смысла.
– Я знаю, – ответила женщина.
Он кивнул головой и открыл глаза, видение исчезло.
То, что он собирался делать дальше, предполагало наличие света. Он зажег свечи, стоящие на массивном столе, пару факелов, висящих невдалеке, и добавил поленьев в почти потухший очаг. Проделав все это, взял в руки свиток и еще раз внимательно прочел его. Закончив, удовлетворительно кивнул головой. Все события происходили в строго определенном порядке и были зафиксированы на этом свитке. Бережно свернув его, положил в ларец, уже заполненный другими предметами. И едва он это проделал, как в глубине пещеры появился человеческий силуэт.
– Ты вовремя, – произнес старик.
– Мы когда-то были друзьями, и я подумал… Я выполню это странное поручение.
– Я знал, что на тебя можно положиться. Это он, – и протянул своему гостю запечатанный ларец.
– Тяжелый…
Старик усмехнулся.
– Спасибо тебе, ступай…
Тот, кому передали ларец, исчез так же таинственно, как и появился.
Оставшись один, обвел глазами пещеру, дотронулся до влажной стены, бережно провел по столу…
– Вот, пожалуй, и всё.
Осталась самая малость: продержаться ночь…




– 1 –



Полдень ознаменовал собой начало обеденного перерыва. И на восьмом этаже здания статистического управления, в просторном кабинете, который делили между собой восемь женщин, началась приятная суета. Вопреки установившейся традиции (обедать в одиночку), сегодняшний день был объявлен праздничным (как-никак канун Рождества), а это обозначало совместный сабантуй. И уже через пять минут женский коллектив сидел за столом.
До конца перерыва оставалось еще двадцать минут. К тому моменту уже все было съедено и выпито. Наступило время, ради чего так любят у нас эти быстропьянящие посиделки. То, что заменяет нам самого лучшего американского психолога, а именно: душетрепещущие излияния своих проблем на чужую голову.
Все будто бы ждали, когда Светка, потягиваясь и закуривая одновременно, произнесет фразу:
– А мой вчера сказал, что я самая красивая…
В комнате повисла неловкая пауза.
Светке было далеко за сорок. Она была полной, безвкусно одевающейся женщиной, к тому же совершенно не пользующейся косметикой. Вполне возможно, что лет эдак двадцать пять назад она была и ничего.
– Пьяный, что ли был? – чтобы поддержать разговор, не заботясь о деликатности, спросила Надежда Петровна.
Она была старше Светки лет на десять, поэтому, не стесняясь, задала вопрос.
– Почему пьяный? – Светлана надула губы.
“Ну, не пьяный, так значит – слепой”, – подумала про себя Наташа.
Остальные подумали приблизительно так же, но, следуя Наташиному примеру, промолчали. И вообще, разве это разговор? Кому интересно рассуждать о мужьях, которые называют своих жен красавицами? И кому нужны эти мужья? Что тут обсуждать?
Но главное все же произошло, и начало было положено. Сейчас они отойдут от Светкиного заявления и тогда начнется «оно».
Первой нарушила молчание Снежана. Она была самой молодой в отделе. Ей едва исполнилось двадцать шесть. Одетая как с картинки, с устрашающе длинным маникюром и вызывающе яркой татуировкой на левом плече, она всегда держалась независимо и поглядывала на присутствующих с высоты. Благо, её рост способствовал этому в буквальном смысле слова.
– Ой, девочки, а я вчера кино смотрела, там этот Джонни Депп, такая лапочка, так бы и схватила его, такой просто… – дальше шли междометия, которые выражали все те чувства, какие испытывала к Джонни Снежана.
Но то ли известный голливудский мачо был мало кому знаком, то ли остальным не нравился такой тип мужчин, то ли они вообще не поняли, о ком идет речь, но никто должным образом не отреагировал.
– Нашла кого хватать. Он где, за семью морями? – остановила ее Люська.
– Тебе что, наших мужиков мало? – заступилась за наших мужиков Лена.
– Очень может быть, Леночка, что тебя и устраивают мужики, – сказала с иронией Снежана. – Только лично меня интересуют мужчины.
– И чем же, по-твоему, мужчины от мужиков отличаются? – вклинилась Света.
– Тем же, чем женщина отличается от бабы! – практически выкрикнула Снежана.
Это заявление было воспринято всеми как вызов. Мол, все вы тут коровы безмозглые, одна она, непревзойденная Снежана, – самая лучшая.
Дальше началась такая перебрана, что стало страшно, и чтобы окончание обеденного перерыва не превратилось в бои без правил, Наташа решила поддержать Снежану:
– А мне, между прочим, тоже очень нравиться Джонни Депп.
Все немедленно развернулись к Наташе.
– Ну, и чего вы на меня уставились? Обалденный мужчина! Вот если б такой, как он, позвал, пошла бы, не задумываясь ни секунды, а дальше – трава не расти!
– И что же в нем такого? – сразу поверив Наташе и забыв, что минуту назад готова была разорвать за это Снежану, спросила Лена.
– Не знаю даже, как и объяснить, – Наташа задумалась. – Такой таинственный шарм, необыкновенное обаяние, волевое лицо, умные глаза. Руки кажутся сильными и утонченными одновременно, – Наташа замолчала, подумав, что зря так откровенно высказалась.
– Ну, тебя и занесло! – с изумлением сказала Снежана. – Умные глаза! Зачем мне его умные глаза? Вот задница у него – то, что нужно! А ты – «умные глаза».
Наташа смутилась. Нашла, кому рассказывать.
Она поднялась и стала молча собирать тарелки. Ее примеру последовали другие. Пора было приступать к работе. Но в воздухе витал незавершенный разговор, и от этого весь праздник утратил свою веселость. Уже несколько минут спустя, женщины погрузились в бумаги. В кабинете стразу стало скучно и тоскливо.
– Какие мы все же бабы – зануды, – оторвавшись от цифр, неожиданно сказала Снежана. – Вот как хотите, а мне сейчас было бы гораздо веселей, находись за нашим столом хотя бы несколько мужчин.
– Вот-вот, и я о том же, – весомо заметила Надежда Петровна.
– И то правда, – поддержала разговор Света. – И с ними плохо, и без них, паразитов, еще хуже.
И опять тишина.
– А я ведь еще и не такая старая, – развила дальше свою мысль Света. – Мне ведь только сорок пять.
– Сорок пять – баба ягодка опять, – скороговоркой проговорила Надежда Петровна.
– Ой, девчонки. А я ведь себя бабой и не ощущаю. Мне кажется, что в душе мне лет двадцать, не больше, – печально заметила Лена. – Хотя мне через два года тоже сорок пять.
– Значит, будешь ягодкой, как я, – улыбнулась ей Светлана.
– Я не хочу быть ягодкой. Я хочу быть цветочком.
Наташа слушала и вдруг, со страхом поняла, что сорок пять будет когда-то и ей, правда только через девять лет. Но ни цветочком, ни, тем более, ягодкой она быть не хотела. Она хотела быть просто женщиной, а еще лучше девушкой. Наташа тихо усмехнулась.
“Вот – умора! Надо же, придумала! Девушка! Какая же я девушка? Хотя, почему бы и нет? Конечно, девушка! Только немного пожилая”.
Весь остаток дня она улыбалась своей придумке, но улыбка была грустной.
Как же это все-таки несправедливо, что в жизни дается все только раз. Эх, если бы ее нынешний опыт да в буйную молодость, кто знает, как бы все обернулось тем далеким летом.




– 2 –


В то её шестнадцатое лето в колхоз, где она благополучно жила, на летние каникулы приехали студенты. Правда, они приехали не на отдых, а, как тогда говорили, для поднятия сельского хозяйства. Одним словом – трудовой десант.
Местная молодежь, так та вовсю трудилась на полях и в садах, а для городских «десантников» это было в диковинку. Правда, и работали они тяп-ляп, больше вредили. Но, видимо, где-то нужно было поставить галочку, вот, и направлялась эта студенческая братия на лоно природы.
Что касается Наташи, то её миновала участь начинать летнее раннее утро на бесконечных грядках с тяпкой в руках. Дело в том, что ее папа был агрономом, уважаемым человеком. Семья жила в достатке, и весь этот достаток нескончаемым потоком обрушивался, в первую очередь, на единственную дочь.
Их дом был самым большим, даже больше, чем дом председателя колхоза. Отец разъезжал на новенькой красной «Ниве», а у них в саду были самые лучшие сорта фруктовых деревьев, лучшие ягоды, самые красивые цветы.
У нее было все, чего не пожелает душа. Но в своих желаниях она была скромна. Как, впрочем, и в поведении, что не мешало ей быть комсоргом школы. Ну и, само собой разумеется, отличницей. Надежда класса, надежда школы, надежда колхоза… Ей пророчили большое будущее. О нем она и мечтала. И, скорей всего, все так бы и вышло, если бы не приезд студентов.
В то лето к ним пожаловали не много, не мало, а студенты Киевского Института Инженеров Гражданской Авиации. Это нынешний НАУ (Национальный Авиационный Университет). Юноши были наподбор. И, несмотря на то, что было представлено, как минимум, три факультета (механический, факультет радиоэлектронного оборудования и летный), все в один голос говорили, что они – будущие летчики.
Местные ребята еще никогда не одерживали такого полного фиаско. Свои права на девушек им приходилось буквально отбивать силой. Но местным красавицам это совершенно не мешало по уши влюбляться в «орлят», что, в свою очередь, добавляло немало хлопот и переживаний их матерям. Ночные прогулки заканчивались только под утро.
Родители же Натальи были абсолютно спокойны насчет своей дочери. Её совершенно не заботили любовные утехи и воздыхания. В то время, когда на закате дня всех девушек охватывала легкая лихорадка в преддверии танцев, а затем посиделок до первых петухов, Наташа, как примерная дочь, накатавшись в саду на качелях, ровно в десять вечера заходила в дом.
Подружки подшучивали над ней, обзывали гордячкой, а за глаза – дурочкой. Наташа не реагировала. Очень ей были нужны эти любовные приключения. Кто они такие? Случайные приезжие. Побудут месяц и укатят. Зачем все усложнять? После окончания школы она собиралась ехать в Москву для поступления в МГУ. Вот там всё и начнется. Стоит ли размениваться на какой-то Киев.

Обычно в колхоз посылали первокурсников. Но это – на уборку урожая. А вот лагерь труда и отдыха, как правило, занимался прополкой. Поехать могли все желающие. Желающих было немного.
Ленька был на четвертом курсе. На летчика он не потянул: физическая подготовка подвела, а вот радиоэлектроникой он увлекался еще со школьной скамьи, поэтому был доволен своей будущей профессией. Ни в какой лагерь он ехать не собирался. Вот еще! Он и кукурузное поле – вещи несовместимые. Сразу по окончании сессии он планировал отправиться на моря со своей девушкой. Но, как назло, вместо того, чтобы зубрить билеты, в голову лезла одна любовь. Сессию он завалил. Такое в его практике произошло впервые. Все планы рухнули в одну минуту. Моря накрылись, впрочем, как и девушка, не пожелавшая ждать, когда Ленька утрясет свои проблемы. Отдыхать она уехала с ро-дителями.
Потратив почти неделю на уговоры декана пересдать экзамены не осенью, а сразу после окончания сессии, он пошел на одну жертву. Взамен на уступку деканата, Ленька пообещал проработать все лето в колхозе. Дело в том, что студенты не так уж и горели желанием трудиться на благо родины. Поэтому, набрав «роту штрафников», администрация института с чувством выполненного долга отправила их в неизвестность.
С самого начала Ленька принял решение отыграться за все свои страдания. Он был несказанно зол на Нинку. Разве так любят? Да случись с ней такая неприятность, он бы ее ни на минуту не оставил, а уж тем более не поехал бы отдыхать. Можно подумать, она тут ни при чем! Поэтому, во-первых, он отомстит всем девушкам, которые встретятся у него на пути. Как? Как получится. Он постарается. Стервы!
А, во-вторых, он не собирается корячиться на прополке. Вот, кто по собственному желанию поехал, пусть и надрывается, для него это будет лагерь отдыха, труд его не интересует.
Приняв для себя такие успокоительные решения, и благополучно пересдав «хвосты», молодой человек двадцати одного года отроду попал в сельскую местность, что в восьмидесяти километрах от Киева.
Конец июня выдался засушливым и жарким. В городе это переносилось бы гораздо труднее, но здесь, на земле, все было по-другому. Дело в том, что лагерь разместили в яблоневом саду. Просто поставили шестиместные палатки – вот и весь сервис. Почти походные условия. По ночам было даже прохладно.
В поле «десант» вывозили на стареньком «газоне». Перед работами заезжали в колхозную столовую, где в семь утра студентов ждал завтрак. Еда была простой, но ее было много. В два часа дня, закончив работу, все обедали. Потом отправлялись на озера. Это – вместо душа. До шести отдыхали. Затем – ужин и долгожданный вечер.
Ленька умудрился отличиться в первый же день. Поднявшись в половине шестого утра, он тихонько выполз из палатки. Земля была холодной, воздух свежим. Он поежился. Сейчас бы еще спать и спать. Так нет же, труба зовёт. Правда, роль трубы выполнял старенький шипящий проигрыватель, который включали на всю катушку. «Всей катушкой» была единственная колонка с пробитым динамиком мощностью в 1,5 Ватта. Вначале раздавался треск, неожиданно переходящий в писк, а по мере того, как набирались обороты, вся эта какофония, наконец-то, превращалась в доисторическую музыку. Но свою функцию эта музыка выполняла сполна. Под нее не то что нельзя было спать, под нее даже жить не хотелось.
Пока остальные ребята приходили в себя, Ленька, свежевыбритый, в наутюженных брюках (не поленился еще вечером раздобыть утюг), в начищенных туфлях (встречают же по одежке), предстал перед глазами бригадира. Бригадир – угрюмый дядька, судя по всему, горький пьяница, долго и с любопытством рассматривал молодого человека. Ленька, не мигая, смотрел ему в глаза. Бригадир отвернулся в сторону и зашелся хроническим кашлем заядлого курильщика. Покончив с «очисткой» легких, изобразив подобие улыбки на лице, дядька сказал:
– Так, эта… Вьюнош. Танцульки у нас по вечерам. Шо ш ты вырядился, как на праздник?
– А для меня работа – всегда праздник, – быстро перефразировав Дуба из “Операции Ы”, серьезно ответил Ленька.
Вообще-то он не собирался работать. Но и посвящать кого-либо в свои планы не входило в его намерения. Ленька решил улизнуть с поля, или куда там их собирались везти. План был простым и незатейливым. Надо же изучить местность, так сказать, дислокацию, а когда это делать, как не с утра пораньше?
Но не суждено было осуществиться дерзким Ленькиным планам. После посещения столовой их завезли в такую глухомань, от которой до ближайшего населенного пункта было километров пять.
Выдав каждому по инструменту в виде тяпки и определив фронт работы, довольный бригадир засел в шалаш, предусмотрительно поставленный в конце поля.
Грядки были ровными, однообразными и бесконечными. Молодые ростки кукурузы настойчиво пробивались сквозь вездесущие сорняки. В некоторых местах им это не удавалось, и тогда неуверенные культурные побеги тут же забивались более сильными дикими растениями.
Бороться с природой – труд неблагодарный. И в предвкушении тяжких испытаний совершенно неподготовленный к такому обороту дела, Ленька, одетый, как на танцы, пыхтя и злясь на свою непрозорливость, приступил к работам.
Земля на поле – не то что в саду, холодная и влажная. Она была сухой и рассыпчатой, что сразу стало понятным, едва Ленька вступил на грядку. В одну секунду туфли стали пыльными, но это полбеды. Земля, как песок, тут же насыпалась в обувь и, пробившись сквозь носки, противно пристала к коже.
К десяти утра солнце поднялось достаточно высоко и нагло рассылало на неприспособленных городских, непривыкших к его беспощадному пеклу, свои ультрофиолеты. Работнички-студенты, а их было человек пятьдесят, с переменным успехом «допахивали» свою первую грядку. Там, в конце поля, их ждал поощрительный приз в виде бочки с холодной ключевой водой. Не дойдя до конца метров тридцать, Ленька бросился к подводе, на которой размещалась эта живительная влага.
Воду выдавала девчушка лет тринадцати. Худенькая, в платьице на несколько размеров больше, чем ей полагалось, она с интересом рассматривала забавного хлопца, улыбаясь ему всеми своими озорными веснушками. А улыбаться было чему. К тому моменту Ленька представлял собой просто жалкое зрелище. Лицо горело от пота, который бесконечно струился по коже и стекал чуть ли не до пояса. Светлая рубашка была мокрой, хоть выжимай, и к тому же – грязной. О брюках и говорить нечего. Не брюки, а какой-то мешочек из пылесоса. Ладони горели от волдырей, и в довершение всего все тело чесалось, а спину ломило так, будто он перетаскал тонны две угля.
– Скажите… – девочка замялась, а потом, опустив глаза, все же спросила. – А, правда, что вы – летчики?
– Пулеметчики! – зло ответил Ленька и зачерпнул еще воды.
Для возвращения на исходную позицию, к месту, где благополучно в тенёчке шалаша похрапывал бригадир, нужно было прополоть очередную грядку. Ленька снял рубашку и завязал ее на поясе. Туфли и носки он оставил на подводе, которая вслед за студентами направилась в противоположный край поля.
К полудню, а именно к этому времени показался шалаш, Ленька проклинал все на свете. Какая там прополка! Земля раскалилась так, что напоминала горящую сковородку. По ней босиком не то что полоть, по ней бежать было невозможно. Но, прикусив нижнюю губу, будущий инженер по радиоэлектронике, приняв испытание, как науку на будуще, полол ненавистную кукурузу.
Увидев «орлят» и по-достоинству оценив их старания, бригадир, покачивая головой, спросил:
– Ну, шо, сынки, подустали?
– Подустали, – ответил за всех бойкий молодой человек по имени Константин. – Может, для первого дня хватит?
Тут же все зашумели, одобряя предложение товарища.
– Та не. Не хватит, – со знанием дела заявил бригадир. – До обеда еще два часа. Передохните минут пятнадцать, и за работу.
Потом повернулся к Леньке и, глядя на него грустным взглядом, проговорил:
– А ты, танцурист, можешь остаться.
Ленька хотел было возразить, что он не слабак, поэтому поработает, сколько нужно, но вовремя остановился, вспомнив, что на сегодняшний день работа у него не планировалась вообще.
Когда минут через тридцать усталость немного отступила, молодой человек наконец-то сообразил, почему ему разрешили больше не полоть. Его плечи, спину, шею и поясницу охватил такой огонь, что разгоряченная земля в сравнении с ним показалась детской забавой. Никогда в жизни, ни на каком пляже он еще так не сгорал.
Когда за студентами приехал грузовик, чтобы отвезти их пообедать, а затем в лагерь, Леньку стало морозить. В лагерь он вернулся с ужасной головной болью и высокой температурой. И в то самое время, когда вымытые, отдохнувшие и приодетые соученики отправлялись на поиск приключений в местный клуб, где, по случаю начала лагерного сезона, были объявлены танцы, Леньку повезли в местную больницу.
Молодой человек был расстроен и подавлен. Да, он не хотел работать, потому что его вынудили, но и болеть летом, в чужой местности, его не устраивало. Все усугублялось еще и тем, что в стационаре было пусто. Летом в колхозе болеют редко – не то время. Доктор, который его осматривал, был специально вызван из дому. Видимо, его оторвали от любимых поросят, поэтому был он злой и недовольный. Не назначив ничего особенного: само пройдет через пару дней – он все же порекомендовал трехдневный постельный режим, а также какую-то мазь, которая должна была способствовать скорейшему заживлению ожогов. Быстро управившись, он покинул больного, оставив его на попечение молоденькой медсестры, которая по такому случаю задержалась на своем «боевом» посту на всю ночь.
После ухода доктора медсестра не ушла из палаты, как рассчитывал Ленька, а наглым образом уселась напротив больного и стала его рассматривать. Молодой человек, слегка смутившись, потянул на себя простыню.
– Что ты. Не укрывайся. Тебе же больно, – заботливо, нежным голоском пропела медсестра. – И вообще, перевернись на живот, так же удобней будет.
Вкрадчивый голос девушки быстро вернул Леньку в сознание. С чего это он вдруг застеснялся колхозницы?
– А ты что, так и будешь всю ночь на меня смотреть? – более нагло, чем хотелось, спросил молодой человек.
– Это зависит от твоего поведения, то есть, я хотела сказать, от состояния, – покраснев, ответила она.
Ленька оценивающе посмотрел на девушку. Так, ничего особенного. Хотя…
– Зовут-то тебя как?
– Зося.
– Зося? Это как же полное имя?
– Это полное имя. Меня папа назвал в честь пани Зоси из «кабачка Тринадцать стульев», – девушку охватило еще большее смущение, отчего лицо вдруг приобрело совершенное очарование.
– А меня – Леонид, – задумался, а затем, улыбнувшись, добавил: – В честь Брежнева.
Уже через полчаса они болтали как старинные приятели. Зося была старше Леньки на три года, но его это не смущало, он же «летчик», а значит – настоящий мужчина.
Три дня пролетели как один миг.
Зося стала первой в длинном списке покоренных и разбитых сердец. Леня со знанием дела взялся за воплощение своей мести. Никаких чувств. Ничего личного. Да и удаленность от дома, сыграла на руку. Чтобы он ни сделал, все это останется в пределах колхоза.

Наташе нынешним летом не повезло. Вопреки установившейся традиции проводить летние каникулы в пионерских лагерях и туристических поездках, из-за болезни мамы, пришлось остаться дома, чтобы помогать по хозяйству.
Со двора она выходила только днем и сразу направлялась на озера. Рассказывали, что их еще в середине позапрошлого века по приказу местного помещика вырыли крепостные. Не на пустом, конечно, месте. Были какие-то источники. Не-то заводь, не-то прудик, не-то и вовсе болото. Местные умельцы сотворили целый каскад озер. Еще в пятидесятых годах прошлого века это были живописнейшие места, но постепенно их забросили. Они заросли, засорились, обмельчали. Пригодным для купания осталось одно дальнее озеро, и то только его северный берег. Называлось оно Алесиным озером, вот туда и ходила Наташа с подругами. Туда возили и «орлят», чтобы они смывали с себя солнечный зной и полевую пыль.
Как-то, уже в середине июля, Наташа, управившись по дому, захватив с собой махровое полотенце и термос с холодным компотом, направилась с двумя подругами на свое излюбленное место у озера.
Они не виделись несколько дней, так как Наташа с отцом ездила в райцентр к тетке. Поэтому всю дорогу к озеру, а путь был неблизкий – километра три, подруги взахлеб рассказывали о последних колхозных новостях.
– Зря ты, Натка, сидишь взаперти. Скоро совсем одичаешь, – сказала с укором Надя.
– Действительно! – подхватила Зина. – Вон уже середина лета, а ты даже на танцы ни разу не сходила.
– И что я там забыла, на ваших танцах?
Этот разговор заводился уже не первый раз и успел порядком поднадоесть Наташе.
– Да там ребята такие, с ума можно сойти! – у Нади тут же загорелись глаза. – Это тебе не наши бугаи неотесанные, как-никак летчики будущие.
– Ну и толку с них? – устало ответила Наташа. – Они же залетные. Побудут и уедут, а вы, как дурочки, уши развесили.
– Не скажи. Вон у Люськи роман какой случился. Её Димка уже замуж позвал. А ты говоришь.
– Ну, вы даете! Сравнили себя с Люськой. Ей уже девятнадцать, ей можно и замуж. А вам зачем?
– Ой, да ну тебя, зануда! Зачем? Почему? Жизнь проходит стороной, а ей хоть бы что! Тебе уже шестнадцать, а ты еще ни разу не целовалась.
– Придет время – поцелуюсь, – со злостью ответила Наташа. И так это она грозно произнесла, что оставшееся расстояние они преодолели молча.
Параллельно с береговой линией проходило железнодорожное полотно. По нему в Киев устремлялось огромное количество электричек и пассажирских поездов. Было забавно наблюдать, как люди, едущие в вагонах в жаркий день, с тоской смотрят на людей, резвящихся в воде. Но Наташе нравилось наблюдать не за пассажирами, а за бегущими вдаль поездами. Вот так и она однажды сядет в скорый поезд и поедет навстречу своему будущему. Она его уже давным-давно «смечтала». За окнами будут мелькать поля, посадки, какие-то населенные пункты. Работники переездов будут старательно держать свой флажок, обозначающий, что движение транспорта перекрыто, и машинист поезда поприветствует их долгим сигналом.
Наташа так размечталась, глядя вслед уходящей электричке, что не сразу услышала, как к ней обращается Зина.
– Ну, Натка, оторвись ты от поезда, как маленький ребенок, честное слово. Смотри!
Место, где разместились девушки, представляло собой возвышенность, некую кручу. Только там росли липы и была обильная тень. Остальной берег был усажен ивами. Были они уже старыми, наполовину трухлявыми, во многих местах поврежденными молниями, так что тени от них было не больше, чем от дырявого зонтика.
Пока Наташа предавалась мечтаниям, весь берег заполнился шумными «орлятами».
– Что там такого случилось? – с недовольством спросила она, но, увидев студентов, все поняла.
Ребята тем временем, раздевшись, кинулись в озеро. От места, где находились девушки, студентов отделяло метров тридцать, а если еще и учесть, что девчонки были на возвышенности, да к тому же в зарослях деревьев и кустарников, то можно смело сказать, что лучшего наблюдательного пункта и не придумаешь.
Зина и Надя наглым образом рассматривали купающихся студентов, Наташа демонстративно развернулась от берега к железной дороге.
– Ой, смотри: пошел, видишь. Это Вадик, – возбужденным шепотом сообщила Зина. – Он так танцует, закачаешься!
– Ух, ты. А тот, с усами, такой высокий, это кто? – перебила ее вопросом Надя.
– А. Ничего особенного, – протянула Зинка. – Это Володька. Он всего лишь со второго курса. Скучный, ужас.
– А вон тот, что у дерева. Ой, какой волосатый. Жуть!
– Дура, много ты понимаешь, – осуждающе заметила всезнающая подруга. – Зато, знаешь, как целуется?
– Наташка! Глянь хоть одним глазом!
– Да отстаньте от меня.
– Зинка, Зин. Вон смотри скорей, из воды выходит. Это Леонид. Обалдеть. Прямо атлет. А ноги! Ну, зачем ему такие ровненькие и красивые ноги? Он же мужчина.
– Это что, тот самый? – Зинка привстала, чтобы лучше рассмотреть Леньку.
– Черт. Прямо Ален Делон. Наташка! Глянь!
Наташа нехотя повернулась в сторону берега. Скользящим взглядом прошлась по молодому человеку. Подумаешь, ноги. У нее у самой ноги не хуже, чем у балерины.
– Говорят, этот самый Леонид пользуется бешеной популярностью у наших баб.
– В смысле? – Наташа наконец-то решила вклиниться в бурные дебаты.
– В прямом. Он переспал с половиной женского населения, – поясняя это, Надя покраснела.
– Откуда ты знаешь? – с недоверием спросила Наташа.
– Все говорят. Зоська Ирке рассказывала, а Ирка – Люське. Зоська в него втрескалась по самые уши, а он ее бросил, – сообщила Надя.
– Вот именно, что бросил. Все они одинаковые. Я же сказала – залетные, чего вы от них хотите? – Наташа скривилась. – Тоже еще мне, летчики-налетчики.
Пока девушки обсуждали моральное поведение и внешний вид молодых людей, те, не обсыхая и не одеваясь, побрели вдоль берега к дороге, где их ждала машина.

Подходил к концу первый месяц Ленькиной принудительной трудовой деятельности. Самое интересное, что ему стало нравиться то, что он делал здесь и то положение, в котором он оказался. Даже ненавистная кукуруза уже не сводила его с ума, как в первую неделю. Да к тому же с новой недели их перебрасывали на сбор ягод. Нормально. Одним словом, он втянулся.
И, конечно же, сердце согревали бесчисленные победы, которые он с легкостью одерживал на любовном фронте. Ленька даже не ожидал от себя такой прыти. Какие там танцы! Очень они ему нужны, когда такие кумушки сами напрашиваются. Просто какой-то марш-бросок.
Помимо этого, он еще успел зарекомендовать себя талантливым электронщиком. Почти каждый вечер его приглашали то в один, то в другой дом что-нибудь починить. Там – радиоприемник, там – магнитофон, но все больше – телевизоры или холодильники. И как-то так получалось, что приглашали одинокие женщины. Передавали, что называется из рук в руки. Ленька был просто нарасхват.
В правлении колхоза этот феномен тоже заметили, и вскоре молодого человека пригласили до конца «срока» поработать «мастером на все руки».
После такого поворота событий Ленька вообще почувствовал себя величиной. Утром, когда остальные ребята шли на работы в поле или сад, Ленька отправлялся в «управу». Вот где жизнь началась!
Молоденькая секретарша Лидочка, каждый раз, восхитительно краснея, уважительно обращалась к нему по отчеству. Председатель Иван Павлович после того, как Ленька наладил доильный аппарат на ферме, просто души не чаял в парне. А уж когда в результате кропотливого труда был исправлен старенький холодильник «Минск», то и для председательши Ленька стал считаться чуть ли не полубогом.
– Эх, Леонид, жаль, что ты летчик, – как-то сказал Иван Павлович. – Цены тебе нет. Вишь: молодой, а шустрый. Молодец.
– Да не летчик я, – не хотелось обманывать доброго дядьку. – Инженер я будущий.
– Да ну? Так может, после учебы к нам? – с надеждой в голосе, спросил председатель. – Я и похлопотать могу. У меня в министерстве есть свои люди. Первым человеком будешь!
– Скажете тоже.
– Я серьезно! Ты подумай, – уже увлекся идеей, будто бы Ленька дал согласие. – А я тебе дом отгрохаю, земли дам. А девчата у нас какие! Красавицы! Кровь с молоком! Это тебе не ваши городские стерлядки. Слышал, тебе наши по нраву? – усмехнулся в усы.
Ленька залился румянцем.
– Чего ты попунцевел? Это тебе не Киев. Тут все про всех всё знают.
– Да ладно вам. Я чего, я ничего. Они сами.
– Эй, да разве настоящий мужик так отвечает? “Я чего, я ничего. Они сами”, – передразнил Леньку председатель. – Мне бы твои годы. Мальчишка. Ты подумай над тем, что я тебе сказал. Я не тороплю с ответом. Лады?
– Не знаю даже. Хорошо, я подумаю.
– А пока думать будешь, загляни домой к нашему агроному. Там у Василия Федоровича что-то с телевизором стряслось.
– Иван Павлович, я же сегодня не могу. Вы же сами просили в райцентр подъехать к вашей сестре.
– Черт. И то верно. Позабыл. Ну, так завтра зайдешь.

В палаточный лагерь Леонид возвращался только под вечер, и то не каждый день. Но сегодня он поздно вернулся из райцентра, поэтому побрел в свою палатку. Половина студентов еще не вернулась, находясь в «увольнении» под кодовым названием «свидание». Те, кто остался, собрались под старой яблоней. Днем в озере наловили ведро раков и сейчас собрались их сварить на разведенном костре. У местной умелицы раздобыли бутыль самогона. Закусывая белым наливом, который падал с деревьев к их ногам, самогон начали, не дожидаясь деликатесов.
– О! Какие люди и без охраны! – язвительным возгласом встретили Леньку. – Как это тебя отпустили на сегодня? Дамский ты наш угодник.
– Костя, заткнись, – огрызнулся Леонид.
Заводиться не хотелось. Ребята уже были «хорошие».
– А чего это ты меня затыкаешь? – Костя, сидевший до сих пор на корточках, встал в полный рост. – Мы тобой даже гордимся. А то вот, не было бы тебя, мы б сами и не справились.
– Завидно, что ли?
– Мне завидно? – Костя рассмеялся во весь голос. – На лучше, выпей, – протянул Леньке граненый стакан, наполовину заполненный мутной жидкостью.
Леньке никогда еще не доводилось пить самогон, но отказываться было неудобно. Он поднес стакан к губам. В нос пахнуло отвратительным черт знает чем. Закрыв глаза, быстро опрокинул содержимое в рот. Чуть не поперхнулся. Теплая жидкость не захотела глотаться сразу. Второй глоток дался с большим трудом. Выступили слезы, дыхание сперло, даже бросило в дрожь. Как ее местные мужики пьют?
– На, занюхай, – Костя с улыбкой протянул яблоко, предварительно потерев его о рукав рубашки. – А ты думал? Это тебе не по бабам шастать.
– Слушай, хорош умничать. Я тебе дорогу не перебегал. Можно подумать, сам пай-мальчик, – Ленька наконец-то пришел в себя.
– Ну, куда уж нам всем до тебя.
– Котька, да зачем нам второсортные тетки, когда молодух вокруг полно. Пусть Ленька старушками и занимается, – включился в беседу Вадим.
– Правильно! Девушка – это тебе не баба. Тут подход другой нужен.
Ленька не стал ждать дальнейшего развития разговора. Ему было неприятно и отчего-то обидно. Если бы такое ему сказал кто-то другой, а не Костя, он бы, не задумываясь, врезал бы промеж глаз. Но Костя (они учились на одном потоке), был нормальным парнем. Ну, выпил лишнего, с кем не бывает? Не говоря никому ни слова, Ленька развернулся и побрел к себе в палатку. Он очень устал, а завтра – тяжелый день.
– Лень, так как насчет девочки? Кишка тонка? – вдогонку сказал Костя. – Или боишься напортачить? – конец фразы потонул в чрезмерно громком смехе ребят.
Леонид остановился, раздумывая, ответить ему или не стоит.
– А спорим, мужики, ему ни одна девочка не даст, – подыграл Константину Вадик.
Самогон тем временем, несмотря на то, что пить его было практически невозможно, принялся с легкостью разбегаться по молодой крови. Обновленная неизвестным доселе ей составом, кровь, играя и веселясь, устремилась в мозг. “На-ка, получи!”– Ленька усмехнулся.
– Ладно, давай поспорим, – вернулся к ребятам.




– 3 –




По пути домой Наташа все думала о том разговоре, который случился сегодня на работе. “Джонни Депп, Джонни Депп. Господи, да хоть бы кто-нибудь всколыхнул ее жизнь!” Но этот кто-нибудь ходил по другой улице, ездил другим маршрутом, отоваривался в другом магазине. Кого-нибудь не было. И это убивало.
По телевизору шел какой-то зарубежный сериал. Наташа не сразу вспомнила, смотрит она его или нет. Они же все одинаковые. Хорошо им рассуждать в сериалах. За них все уже давно придумали режиссеры и сценаристы. Как ни тяжело, как ни запутанно, а все – счастливый конец. Не то, что в настоящей жизни. Вот у нее, например, только и было всего, что начало. И что? Где тот выдающийся сценарист, где тот подлец режисер, который придумал для нее такой печальный конец?
Грязная посуда сиротливо поглядывала на хозяйку из раковины.
– Я – Федора. А вы – мое горе! – глянув на тарелки, громко заявила Наташа. – Не буду мыть. Настроения нет. И вообще, сейчас выброшу вас в мусоропровод.
Посуда молчала: опасалась стремительного спуска по мусорному желобу.
Зазвонил телефон.
– Надо же! Кто-то обо мне вспомнил, – быстрым шагом Наталья направилась в комнату.
– Натали! Радость моя, привет! – голос был звонкий, жизнерадостный и очень оптимистичный.
– Сонька? – Наташа даже растерялась. – Откуда?
– Наташка, давай быстрее собирайся, я за тобой через час заеду.
– И куда ты меня повезешь? – Наташа не знала, радоваться ей или огорчаться.
– Какая тебе разница? Мы едем кутить по-поводу моего возвращения на родину!
Сонька была ее одногруппницей и подругой по университету. Они не виделись лет десять, с тех самых пор, как та вышла замуж за иностранца и укатила жить во Францию.
Минут двадцать Наташа не могла прийти в себя от потрясения. Неужели она сейчас поедет кутить? Она стояла посреди комнаты, не соображая, что ей сделать в первую очередь. Опомнившись, метнулась в ванную, мыть голову.
Управившись, принялась за наряды.
“Нет, это платье слишком старое. А это облегает до неприличия. Эту юбку так и забыла сдать в химчистку. В этом свитере будет жарко, а здесь на брюках поломалась молния. Черт!”
Через пятнадцать минут стало очевидным, что идти не в чем. Сразу испортилось настроение.
Наташа опустилась на диван, стащила с головы полотенце. Влажные волосы рассыпались по плечам. Выход был один: она просто солжет, что у нее сильно болит голова, что устала и ей нужно отдохнуть. Ну почему она такая невезучая? Заплакала.
Через полчаса, посмотрев на себя в зеркало, перехотелось жить. Набухшие веки, мешки под глазами – все это добавляло, как минимум, десять лет. Кожа покрылась пятнами, которые обещали пробыть, самое малое, до утра. Провела гребнем по высохшим волосам, те, не обработанные пеной, пушистой наэлектризованной волной цеплялись за зубцы расчески.
– С таким убитым видом, даже претворятся не нужно, что больна… – грустно произнесла она.
Раздался дверной звонок. Наташа вздрогнула, нехотя поднялась и побрела к двери.
– Что это? Кто это? – вместо приветствия, влетев словно ураган, запричитала с порога Сонька.
– Заткнись, – со злостью буркнула, опешившая Наташа. На самом деле она по-другому представляла себе их встречу.
Сонька не отреагировала на грубость подруги, только удивленно приподняла брови.
– Все понятно, – по-деловому заявила она и, не разуваясь, направилась в комнату. – Как я вижу, ехать ты не готова?
– Нет, – идя следом за ней, тихо сказала Наташа.
– Ладно. Съездим в следующий раз, – сделала паузу, улыбнулась. – Но не надейся, я от тебя не уйду. Сейчас только в магазин заскочу и вернусь. Скатерть достань хотя бы.
Наташа не ответила, просто кивнула головой. Хорошо, что Сонька все поняла. Или не поняла, но не стала вдаваться в подробности? Все равно, молодец!
Пили грузинское вино «Саперави». Вино было приятно кислым, неожиданно терпким и невероятно ароматным.
Сонька взахлеб рассказывала о последних событиях, которые произошли в ее жизни. Рассказ походил на сказку. Наташа слушала и со страхом думала, чего бы такого сенсационного выдать ей, когда придет очередь делиться событиями последних десяти лет. С ужасом обнаружила, что ничего, ровным счетом ничего, в её жизни не происходило за этот период. К концу сонькиного рассказа она сникла.
– Эй, ну чего опять? – Сонька мгновенно отреагировала на изменение настроения подруги.
– Да ничего, – грустно ответила Наташа.
– Не нравится мне твое настроение, – внимательно посмотрев на подругу, произнесла Соня.
– Ну, извини, что не угодила.
– Наташка, прекрати! Мы столько не виделись, а ты сидишь, как мумия! Что у тебя произошло?
Наташа посмотрела на подругу. Какая она была цветущая, красивая, ухоженная, а главное, молодая и уверенная в себе! Да, такую не обманешь.
– В том-то и дело, что ничего, – Наташа глубоко выдохнула. – Понимаешь, у меня в жизни ничего не происходит вообще. Ужас какой-то. Жить не хочется.
– Ну, ты даешь, не ожидала, – Соня обняла подругу за плечи. – Но если на это посмотреть с другой стороны… Поднимись, пожалуйста, и пройдись туда-сюда.
Наташа удивилась, но просьбу выполнила.
– Ничего у нее не происходит… – глядя на подругу, задумчиво произнесла Соня. – А как тут может что-то происходить? Ты себя в зеркало видела? Превратилась в какую-то бабу пятидесяти лет. Что ты с собой сделала?
У Наташи потемнело в глазах.
– Я так плохо выгляжу? – с ужасом в голосе произнесла она.
– Еще хуже! – беспощадно ответила подруга.
– Спасибо, – не присела, а буквально упала на стул Наташа. – А знаешь, мне уже все равно.
– Как это – все равно? Ты что, с ума сошла? – сощурила глаза Сонька. – Так, давай быстро сознавайся: у тебя хоть кто-нибудь есть?
– Кто, кто-нибудь? – с ехидством спросила Наташа.
Сонька глубоко вздохнула.
– Спокойно. Спрошу по-другому, – развернула Наташу к себе лицом. – У тебя «там» давно мужик был? – указала глазами на низ живота.
– Там? – Наташа отвела взгляд. – Давно. Полтора года назад. Гинеколог. У меня воспаление было.
– И все? – от возмущения Сонька чуть не задохнулась.
– И все!
– Ну и что ты себе думаешь?
– Ничего.
Сонька молча поднялась и стала натягивать на себя шубку.
– Уже уходишь? – рассеяно спросила Наташа.
– Да сейчас же! Попрошу водителя винцо еще купить. Здесь одной бутылкой не отделаешься. Тяжелый случай.
– Давай, я с тобой.
– Ты лучше картошки пожарь, а то есть захотелось, – по-деловому распорядилась Соня.
– Хорошо, пожарю. Только ты тогда скажи, что бы он какой-нибудь колбасы купил, а то у меня пусто.
– Разберусь.

Часам к двум ночи Сонька уже наметила план действий и, не принимая никаких Наташиных возражений, с жаром посвятила в них подругу.
Выяснилось, что Сонькиного благоверного направили в Украину для развития какого-то совместного французско-украинского проекта. Так что Сонька здесь надолго, как мини-мум, на пять лет. А так как лично ей работать не обязательно, даже не желательно, то она не видит ничего плохого в том, чтобы заняться устройством личной жизни любимой и единственной подруги.
– Сонь, спасибо, конечно. Но…
– Ты не перебивай, а лучше слушай. Я вот, учитывая свой богатый опыт, поняла про мужиков одну вещь… Тебе сейчас нужно овладеть одним очень нелегким приемом.
– Каким же? – удивленно спросила Наташа.
– Тебе нужно научиться нравиться, – с пафосом вымолвила Сонька.
– И всего-то? – Наташа кисло улыбнулась.
– Нет, не всего-то. Вот скажи, как ты думаешь, какой должна быть женщина, чтобы, глядя на нее, любой мужик сразу воспылал желанием?
– Сразу желанием? – переспросила Наташа.
– Естественно. А ты что думаешь, они прикидывают, сможешь ли ты погладить им рубашку?
Наташа пожала плечами. Ей самой как-то раньше и в голову не приходило размышлять на эту тему.
– Наверное, скромной, с хорошими манерами… Красивой… Правда, если честно, я не представляю, в чем измеряются эти параметры красоты, – что говорить еще Наташа не знала.
Сонька засмеялась.
– Какая ты дура, прямо из каменного века!
Наташа обиженно опустила глаза.
– Да, ладно, не сердись, это дело поправимое. Тебе повезло, у тебя есть я!
– Я не сержусь, просто печально, – тихо произнесла Наташа.
– Вот в этом то и беда! Никакой печали. Женщина, от которой исходит печаль, не может понравиться. От женщины должна исходить уверенность в себе! – чеканя каждое слово, произнесла Сонька.
– Надо же, как все просто! – сказала с иронией Наташа. – Осталось только понять, откуда берется эта самая уверенность?
– А тут и понимать нечего. Женщина должна быть счастливой. Такая женщина просто притягивает, потому что она всегда светится от счастья. С такой хочется общаться. Понимаешь, о чем я? – вопросительно посмотрела на подругу.
– Не совсем. Как это должно выглядеть визуально?
– Для начала, обворожительная улыбка, – и тут же продемонстрировала, у нее получилось.
Наташа взяла в руки зеркало и, подражая подруге, попыталась изобразить улыбку, отождествляющую невероятное счастье. Но то ли она мало старалась, то ли, наоборот, переусердствовала в гримасах, только то, что она увидела в отражении, напоминало скорее безумную улыбку дауна.
– Ой, какой ужас, – оторвала ее от этого занятия Соня. – Какая ты бестолковая! Для того, чтобы улыбка получилась счастливой, нужно, чтобы женщина ощущала себя счастливой. Усекла?
– И как это я, интересно мне знать, ни с того, ни с сего, вдруг стану ощущать себя счастливой?
– А вот это уже – второй вопрос. Тебе нужно себя полюбить. Сможешь себя полюбить и зауважать так, чтобы это заметили все вокруг? – Сонька ждала немедленного ответа.
– А ты думаешь, я себя не люблю?
– Судя по тебе, ты себя ненавидишь.
Наташа задумалась над словами Соньки. А может, права подруга? Она ведь действительно уже давно махнула на себя рукой.
– И что я должна сделать, чтобы себя зауважать?
– Рецепт простой и давно проверенный, – Сонька сделала паузу, будто собиралась сейчас поделиться информацией из папки с грифом «совершенно секретно». – Первым делом нужно похудеть килограмм на десять, – авторитетно заявила она.
Ну вот. Наташа опечалилась. Она так и знала, что ничего хорошего ее не ждет. Она с тоской мысленно попрощалась со своим любимым ужином.
– Может, обойдется? – робко заметила она.
– Вот еще! Выдумаешь тоже! Кому ты нужна, такая корова?
Прозвучало ужасно. Она, Наташка, и вдруг корова. А она-то думала, почему же никто даже не смотрит в ее сторону? Теперь все было на своих местах. Она корова, и улыбка у нее как у коровы.
– Так. Дальше. Вот эту паклю, именуемую волосами, мы ликвидируем.
– Почему паклю? – изумилась Наташа.
– Потому что хорошие ухоженные волосы так не выглядят! Это какая-то пародия, а не волосы! – Сонька была не просто жестокой. Каждая фраза звучала, как свист пули у виска, как взмах клинка над ухом. Сонька рубила с плеча. Это была такая отрезвляющая терапия, что Наташа даже сжалась от страха.
– И что ты собралась делать с моими волосами?
– Во-первых, сделаем короткую стрижку. Разве ты не знаешь, что короткая стрижка – это десять лет долой. А во-вторых, мы их покрасим, чтобы блестели.
Наташа опять взяла в руки зеркальце и стала всматриваться в свое отражение, пытаясь представить, как будет выглядеть со стрижкой. Ничего не представлялось.
Сонька тем временем, войдя в кураж, продолжала.
– С морщинами тоже надо что-то делать, – недовольно покачала головой.
– Я подтяжку делать не буду, – уверенно заявила Наташа.
– Молодая еще для подтяжки. Я тебе такие кремы дам – закачаешься. Через два месяца никто не узнает.
– Да? – протянула потрясенная Наташа.
Подруга ее не слышала, она была занята своими мыслями. Она созидала. Ну, и что, что на словах, зато как!
– Одеждой займемся после того, как похудеешь. Это понятно. Да, кстати, а где ты работаешь?
Наташа смущенно выговорила длинное название статистического управления.
– Ничего себе! И что, такие еще бывают? – от удивления Сонька присвистнула.
– Представь себе.
– Обалдеть. Небось, одни бабы?
Наташа молча кивнула головой.
– Нужно срочно сменить работу, – точка была жирной и уверенной.
– А эта чем не подходит? – хотя сама понимала, что ненавидит свою работу каждой клеточкой, всеми фибрами, что день ото дня, зарываясь в бумаги, тупеет от однообразия и тоски.
– Работать будешь в мужском коллективе, – не колеблясь ни минуты, заявила Сонька.
– На заводе, что ли? – с изумлением спросила Наташа.
– Дура, что ли? – съехидничала Сонька. – На заводе настоящих мужчин нет.
– А где они есть?
– Это я потом придумаю. Вначале надо вернуть тебя к жизни. А уж потом подберем тебе и мужской коллектив. Это я беру на себя.
Соня устало выдохнула.
– Ну что, подруга? С понедельника начинаешь новую жизнь. Готова к переменам?
– А что я теряю?
– Умница. Ничего. А теперь – спать. Я устала.
– А как же твой? Волноваться не будет?
– Он знает, что я поехала к тебе. Если захочет, позвонит.
– Ладно. Тогда я стелю.

Наташа никак не могла уснуть. Неужели Сонька и есть тот сценарист, который изменит ее жизнь? А вдруг не выйдет? Ну, как это не выйдет? Она изменится до неузнаваемости. Станет неподражаемой и прекрасной. Она научится себя уважать, а разве ей не за что себя уважать? Она будет излучать счастье, как в молодости. Пусть только не обратят внимание!
Сон был сладким и спокойным. Наташа заснула счастливой.



– 4 –



После самогона был портвейн. Его было какое-то невообразимое количество. После третьего стакана Ленька уже ничего не соображал. Ему бы пойти в палатку и заснуть, но то, что они обсуждали, будоражило мозги и воображение. Подробностей он не помнил. Все, о чем они говорили, касалось девушек. Кому какие нравятся. Какие не нравятся. На что нужно обращать внимание при знакомстве, а на что можно закрыть глаза. Какие должны быть пропорции и должны ли они быть вообще. Дальше Ленька помнил смутно.
Проснулся от того, что тошнило. Слава Богу, заснул на природе, тут же, под яблонькой. Огонь уже погас. Кто-то спал рядом. Кто-то еще продолжал шептаться.
Рвало Леньку половину ночи. Проклиная все на свете, он еле дотянул до утра, чтобы добраться до душа. Раньше не мог, всего шатало. После этого решил, что в жизни больше не будет пить ни самогона, ни портвейна.
Холодный душ привел немного в себя. По мере протрезвления всплывал вчерашний разговор у костра. “Черт! Я же поспорил с ребятами. Что-то про девственницу? Или мне приснилось?” Стало противно. Может, они забыли? Не одному же ему так плохо. А если не забыли? Сдались ему эти девственницы. Ленька решил, что будет молчать. Сделает вид, что ничего не произошло. А вдруг что, отшутится. Опять стал под струю холодной освежающей воды. “Кретин! А на что хоть спорил? Мама дорогая! Кажется, на свою новенькую «Яву»! А если выиграю, то что мне?” Не помнил. Хорошенькая ночка. Да и денек обещал быть активным, судя по распоряжениям председателя.

Наташа заканчивала уборку в доме, когда со двора ее окликнула мама. Она выключила пылесос и, высунувшись в окно, спросила:
– Ма, звала?
– Наточка, там отец прислал хлопца, который мастер из города. Так ты покажи ему, где у нас стоит телевизор.
– Ладно, пусть заходит.
Наташа уже было спряталась в окно, когда увидела, что по дорожке к дому идет тот самый молодой человек, о котором так долго и бурно шумели подруги тогда на берегу озера. Тот, который летчик-налетчик. Наташа нахмурилась. Вначале хотела выйти навстречу мастеру, а потом, зло улыбнувшись (много чести), присела в кресло и уткнулась в книгу.
В коридоре с шумом завалились ведра. Несколько минут у Леньки ушло на то, чтобы собрать их все и восстановить пирамиду. В дом заглянула мать.
– Наточка, что же ты гостя не встретила?
– Не маленький, сам дорогу найдет, – тихо пробурчала Наташа.
Отодвинув тяжелую бархатную штору, в комнату вошел Ленька. С улицы, где было яркое солнце, попав в темный коридор, на какое-то время он утратил зоркость, и только привык различать очертания, как опять попал в залитую солнечными лучами комнату.
– Добрый день вашей хате, хозяюшка, – немного щурясь, обратился к Наташе Ленька.
– Там. В следующей комнате, – мало того, что не поздоровалась, даже не развернулась к нему. Направление указала рукой.
А пусть не думает, что все перед ним на цыпочках ходят.
Ленька равнодушно пожал плечами.
– Ваш батька сказал, чтобы вы дали мне инструменты. Они у него в чемоданчике. Сказал, вы знаете, где.
Наташа, нехотя захлопнула книгу, поднялась с кресла и, не глядя на Леньку, проследовала в коридор. Он остался стоять посредине комнаты. Чтобы занять себя чем-то, покосился на книжку, лежащую на кресле. “Анжелика”. Понятно. Бабский роман. Чтобы не скучать, Ленька стал рассматривать комнату.
Домик был знатный. Так как ему по случаю довелось погостить у многих селян, то сравнивать было с чем. Потолки очень высокие, куда выше даже его городской квартиры, отчего комнаты казались просто громадными. Под стать комнатам были и окна. Двустворчатые, с двойными рамами и большими подоконниками, на которых размещалась целая оранжерея цветов. Между окнами тихо отсчитывали минуты ходики с кукушкой. Ниже, на стене, в стеклянных рамках, размещались фотографии каких-то людей. Были там и дамы в старинных платьях и мужчины не то в казацкой, не то в военной форме, но не советской, а какой-то дореволюционной.
– Вы что сюда пришли: карточки рассматривать или телевизор чинить? – с вызовом спросила подоспевшая Наташа.
“Портвейн вчера тоже пила, что ли? Или так, головой мается? ” – подумал Ленька.
– Интересные фотографии. Родственники?
– Дед с прабабкой, – на такой вопрос можно было и ответить.
– Хорошая себе прабабка. Красивая. Вы, кстати, на нее очень похожи.
Наташа зарделась. Если её нарядить в такое платье и закрутить в прическу волосы, да еще и шляпку с вуалью, то получится вылитая дама с портрета.
– Дворянка, между прочим, – не без гордости заявила девушка.
– То-то, я смотрю, у вас, мадмуазель, дворянское воспитание. Я как зашел, так прямо по первому жесту сразу и подумал: “Не иначе, как с дворянкой довелось познакомиться”.
Наташа покраснела еще сильней, только на этот раз от злости.
– А я вовсе и не собираюсь с вами знакомиться. Больно нужно.
– Да я, в принципе, тоже. Ну, я пошел, посмотрю, что там с телевизором, – поднял с пола чемоданчик и направился в соседнюю комнату.

Уже в который раз Наташа начинала читать новый абзац и все время ловила себя на мысли, что не понимает прочитанного. Со злостью захлопнула книгу, забыв положить закладку. “Что он там так долго делает? Уже больше часа возится! Мастер-ломастер, летчик-налетчик!”
В дом вошла мать с кувшином свежевыдоенного молока.
– И как там хлопец? Еще работает? – обратилась к дочке.
– Можно подумать, я за ним слежу, – пожала плечами Наташа.
Мать прошла в соседнюю комнату.
– Молочка не отведаете? – заботливо спросила у Леньки.
Молочко было кстати.
– Спасибо. С удовольствием.
Ленька оторвался от паяльника и взял протянутый стакан.
“Посмотрите на него. Молочко он любит”, – Наташа вышла из дома и направилась в сад, к качелям.
На машине подъехал отец. Ленька к тому времени уже обувался, чтобы уходить.
– Ну что, Леонид? Будет жить наша техника?
– Я на бумажке написал, какой транзистор нужно купить, – по-деловому отрапортовал Ленька. – Как купите, позовете опять. Я доделаю.
– Ох, и молодец, – важно похлопал парня по плечу. – Мать! Ты бы нам собрала что на стол. Человек трудился, трудился, а мы даже не угостили его ничем.
– Так это я быстро, Василий Федорович, – уважительно ответила она мужу.
– Наташка, ну-ка бегом, помоги матери.
Наташа поднялась с качели. Идти не хотелось, но перечить не стала.
Проходя мимо отца и Леньки, Наташа низко наклонила голову, чтобы не встретиться взглядом с молодым человеком.
– Что ты, как насупленный индюк? – засмеялся собственной шутке отец, а потом звонко шлепнул проходящую мимо дочь пониже спины.
– Папа!!! – не хватало ей еще такого позора. Давясь слезами, влетела в дом.
– Ой-ёй-ёй. Обиделась она! – засмеялся еще громче. – Как тебе моя дочка? Красавица?
– Не знаю, не успел рассмотреть, – тихо сказал Ленька.
– Не успел рассмотреть? – переспросил его Василий Федорович. А потом серьезным тоном добавил. – Знаю я, как ты не успеваешь… Смотри мне, не обижай Наташку, а то голову сорву.
– Да вы что? Мы даже не знакомы, – Ленька оторопел от напора.
– Ну, это как раз дело недолгое, – а потом, как ни в чем не бывало, добавил: – Так что, пошли, поужинаем?
– Да нет, спасибо. Мне еще в управление нужно. Я председателю обещал к шести вечера вернуться, а уже половина шестого.
– Тогда бывай. Я в городе завтра буду, куплю то, что ты там написал, – протянул на прощанье руку.
Рука была сильной, жилистой. Да и сам Василий Федорович выгодно отличался от здешних мужиков. Высокий, статный. Рассказывали, он из Киева приехал на практику после института, да так и остался. Через год, когда уже был с домом, выбрал себе здесь невесту.
В каждом его движении, во взгляде, в интонации, с которой он говорил, чувствовалась уверенность и сила.
Да, такой дядька точно голову оторвет, недолго думая. Ленька даже вспотел от напряжения. Боже мой, да он эту девицу будет десятой дорогой обходить. Сдалась она ему триста лет.
Но обходить не получалось, они сталкивались почти каждый день. Ленька удивлялся: целый месяц они даже не встречались, а тут нате, пожалуйста. То у криницы столкнутся, то у магазина, то на озере…

В конце июля в колхозе был праздник урожая. Это было очень приятное и радостное событие, и к нему всегда тщательно готовились. Приезжало высокое начальство из района. Устраивалась ярмарка, концерт, как силами местной самодеятельности, так и настоящими артистами из филармонии. Были всякие награждения передовиков-комбайнеров. Но главным событием был импровизированный конкурс «А ну-ка, девушки». Это по телевизору конкурс с таким названием вел Александр Масляков, а в колхозе эту почетную миссию выполняла самая лучшая девушка. В этом году выбор пал на Наташу.
Прознав о надвигающемся празднике, декан предложил и своим студентам подготовить культурную программу. Так что почти на целую неделю сельскохозяйственные работы были заброшены. Вместо этого готовилось поздравление с «летным уклоном».
Леньку, к его счастью, миновала участь блистать прилюдно своими талантами. Он остался верен своей репутации и с честью продолжал налаживать, ремонтировать, оборудовать, монтировать. За неделю до праздника он занялся изготовлением декораций для конкурса и трибуны для почетных гостей.
Наташа очень нервничала по поводу своей нынешней роли, поэтому репетировала все дни напролет. Шутка ли, столько чужих людей будет. Это тебе не комсомольский сбор, здесь задача потрудней. Начало было намечено на три часа дня. Мероприятие должно было проходить в новеньком ДК. Чувствуя, что если не передохнет, то у нее закипят мозги, Наташа, отложив последнюю репетицию, пошла на станцию юных натуралистов. Там, на заднем дворе, размещалась конюшня.
Лет пятнадцать назад предыдущий председатель решил заняться коневодством. Но то ли эту идею не одобрили наверху, то ли затея оказалась слишком хлопотной и невыгодной, только ничего из этого не вышло. Правда, было приобретено с десяток коней и был приглашен на работу профессиональный коневод. Но через год председателя перевели на повышение в район, и дело совсем заглохло. Животных куда-то перевезли. А кто говорил, что подарили колхозу-побратиму. Себе оставили одну пару, больно жалко было рас-ставаться.
Три года назад кобыла принесла очередного жеребенка, но так как сама была уже стара, то, не выдержав такой нагрузки, подохла. Жеребенок несомненно бы погиб, если б Наташка, тогда тринадцатилетняя девочка, не упросила отца забрать его к ним домой. Жеребенка назвали Зурбаганом.
В ту пору у них отелилась корова и с молоком проблем не было. Целую неделю Наташа с подругами по очереди дежурили в летней кухне, где разместили малыша. Был он хилым и болезненным. Ветеринар и не надеялся, что тот выживет. Через какое-то время и подруги потеряли к нему всякий интерес, Наташа осталась выхаживать одна.
В середине весны уже трехмесячный Зурбаган ни с того ни с сего заболел. Упал на задние ноги, и ни с места. Ветврач посмотрел, закачал головой, мол, зря возитесь, он же говорил, что ничего не выйдет. Правда, уколы какие-то сделал, но толку они не дали.
Наташа в ту ночь спать не ложилась. Осталась с жеребенком. Уселась рядом, положила его голову себе на колени и нежно гладила его морду. Он то тяжело дышал, то начинал хрипеть, то порывался вскочить, но обессилено опускался назад. А то вдруг затихал. Его огромные карие глаза печально смотрели на девочку, из глаз текли слезы. Наташа и сама плакала от обиды, что не может помочь малышу, и от жалости.
Отец, который поднимался в четыре утра, застал дочь рядом с жеребенком. Зурбаган еще был жив, но по его телу нет-нет, но пробегали легкие судороги. Не говоря ни слова, он развернулся и вышел из летней кухни.
Вскоре пришла баба Серафима. Была она древняя, казалось, столько не живут: сколько ей лет точно, не знали даже в сельсовете. Кто говорил – сто, кто говорил – больше, а кто говорил, что сколько живет, помнит бабу Симу в одной поре. Эта старушка, как поговаривали в деревне, была чистой воды ведьма. Да и выглядела соответственно. Махонькая, сухонькая, в каких-то бородавках, кривая на один глаз, да еще и скрюченная пополам. Чисто гоголевский персонаж. Жила она одна на отшибе, редко выходила со двора. А если и выходила, то направлялась в лес или к озерам травы собирать. Раз в неделю выбиралась в магазин купить хлеба или соли, или спичек, а больше никогда ничего не покупала – жила своим небольшим хозяйством.
Увидев ее, Наташа вся съежилась, но следом за бабкой показался отец.
– Ты, это… Дочка, ступай, поспи перед школой.
– Можно я останусь, папа.
– Ступай, я сказал. Мать переживает.
Наташа нехотя поднялась и медленно поплелась к выходу. На пороге обернулась.
– Он умрет? – спросила и заплакала.
Отец ничего не ответил, опустил глаза. Наташа всхлипнула и вышла.

Баба Сима провозилась с жеребенком до обеда. Потом долго шепталась о чем-то с Наташиной мамой. Ничего этого девочка не знала. Из школы она вернулась после двух часов дня, разбитая и уставшая. Мать встретила ее у калитки.
– Наточка, пообедай и ложись спать.
– А он как? – хотелось спросить живой ли, но было страшно.
– С ним все будет в порядке.
Через день Зурбаган пошел на поправку, а через неделю, на удивление ветврача, уже вовсю гарцевал по саду.
К осени его было не узнать. Из заморыша он превратился в красавца-коня. Белоснежный, с черным носочком на левой передней ноге, с лоснящимися боками и роскошной гривой. Наташа в нем души не чаяла. Все свободное время проводила с ним. Дядька Михаил обещал будущим летом научить ее ездить верхом, и она уже не могла дождаться, когда наступит эта пора.
Но к зиме пришлось вернуть его в колхозную конюшню – как-никак, а колхозная собственность. Наташа расстроилась, но делать было нечего. Зурбаган все равно подпускал к себе и любил только ее. А так, как применения ему не нашлось, то был он каким-то демонстрационным экспонатом.

Наташа тихонько зашла в конюшню. Но провести Зурбагана было невозможным. Тут же послышалось ретивое ржание.
– А, чтоб ты, окаянный! – раздалось из соседнего стойла.
Это заругался дядька Семен – сторож и, по совместительству, конюх.
– Это я. Здравствуйте, – поприветствовала его девушка.
– А, Наташка! Замучил твой Ураган, – вышел навстречу.
– Не Ураган, а Зурбаган. Когда вы уже выучите? – скорее с сожалением, чем с возмущением сказала она.
– Да ну его. Сильно шумный! – пробурчал в ответ сторож.
Наташа, не обращая больше на него внимания, подошла к своему питомцу.
– Ну, здравствуй, красавец. Здравствуй, ласточка моя белогривая.
Конь встрепенулся и закачал головой.
– А я тебе сахарку принесла.
Достала из кармана носовой платок. В нем лежало пять кусочков сахара-рафинада. Выложила его на ладошку, протянула коню.
Мягкими влажными губами, почти не касаясь ладони, Зурбаган заглотал лакомство. Покончив в секунду с гостинцем, нежно коснулся мордой плеча, а потом – шеи девушки. Наташа погладила его по холке.
– Пойдем, погуляем. Куда, в лес или к озеру?
При слове «озеро» конь громко заржал.
– Решено. Пойдем на озеро. Жарко моему мальчику. Сейчас искупаемся, – повернулась к сторожу. – Мы на озеро.
– Без седла?
– А мне все равно. Я и без седла неплохо себя чувствую.
– А как же праздник?
– Успеем. Еще рано.
– Ну, коли так...
Наташа под уздцы вывела коня за ворота конюшни, что заправский кавалерист взобралась ему на спину и галопом понеслась по проселочной дороге к озеру.

Бригада студентов во главе с Ленькой, проработав почти всю ночь, спешила завершить импровизированную трибуну, где должны были выступать высокие гости из центра. К полудню, совершенно изнеможенные, они сдали работу председателю и, получив высокую оценку своим стараниям, были любезно отпущены передохнуть до обеда, задержался только Ленька – председатель попросил еще что-то уладить.
Бригада была и рада, что его нет. Так, как развлечений было немного, то первым делом купили в лавке вина, а потом, естественно, отправились на озеро позагорать. Вино тут же ударило в голову, закуской особо не баловались, да и потом – обед скоро, чего деньги зря тратить. Вино, оно для того и придумано, чтобы от него пьянеть, а не для того, чтобы его закусывать ливерной колбасой.
И все бы ничего, только вот Ленька больше не разделял с ребятами употребление спиртных напитков. Более того, стоило ему только унюхать запах алкоголя, как он тут же принимался за воспитание. Вот из-за этой Ленькиной дури и приходилось ребятам прятаться за кустами. Поэтому, воспользовавшись Ленькиным отсутствием, пили, торопясь, на ходу, по пути к озеру, прямо из горлышка.
Подходя к своему излюбленному месту, они заметили, как у берега, разбрасывая на не-сколько метров водные брызги и заливисто хохоча, юная девушка купала коня. Она была в коротком свободном сарафане с открытой спиной. Вода доходила ей до колен. Но, оттого, что девушка плескалась, сарафан был мокрым до пояса, поэтому прилип к ногам и бедрам, выгодно подчеркивая статную фигурку молодой наездницы.
– Ух, ты, какая фифа, – развязно заметил кто-то из ребят. – Пошли, познакомимся.
– Да это же Наташка. Не узнал, что ли? Вспомни, вчера там что-то репетировали, она все крутилась и командовала.
– Не узнал. Там она была совсем другая. А сейчас просто какая-то конфетка. У меня идея. Кто со мной? – небрежно бросил клич молодой человек по имени Димка.
К Наташе направилось человек семь. Девушка тем временем была так увлечена Зурбаганом, что заметила подошедших ребят только тогда, когда они к ней обратились.
– Привет, Наташка.
Наташа снисходительно повернулась в их сторону.
– Чего надо?
– А здороваться тебя не учили?
– А я с незнакомыми не здороваюсь, – Наташа отвечала с вызовом. А чего ей? Она у себя дома, её тут каждая травинка знает.
– Надо же, она еще и грубиянка, – ребята обступили Наташу плотным кольцом. – Может, привьем хорошие манеры, а то, кажется, девушка не знает, как разговаривать с молодыми людьми.
– Между прочим, с будущими летчиками, – добавил кто-то из толпы.
Зурбаган заржал и встрепенулся. Наташа обернулась на него. Димка, воспользовавшись тем, что она потеряла бдительность, тут же схватил ее за руку и с силой притянул к себе.
– Пусти, дурак, сейчас закричу, – в голосе девушки появилась тревога.
– Ну и кто тебя услышит? Твоя кобыла?
– Чего вам нужно?
– Она еще и спрашивает!
– Отпусти по-хорошему!
– А то что?
Наташа не знала, что ответить. Закипев от злости, она тут же растерялась. Ни один из местных ребят никогда не позволил бы себе такие вольности и такого хамства. Каково же было её изумление, когда парень, продолжавший удерживать ее за руку, совершенно без стеснения второй свободной рукой прошелся по бедру и, ведя её обратно к талии, прихватив пальцами край мокрого сарафана, начал его поднимать. Стоящие рядом ребята довольно засмеялись.
Наташа попыталась вырваться. Но сильные руки только крепче сжали ее. Она испугалась не на шутку.
“Ну вот, еще и не целовалась ни разу, а сейчас, кажется, у меня представится возможность узнать все и сразу”.
Надо было что-то делать.
– Отойди от меня, пожалуйста, – совсем другим тоном попросила девушка.
– А ты будь со мной понежней, поласковей, а я подумаю, – Димка наклонился к Наташиному лицу, отвратительно нагло провел по ее щеке своим мокрым языком.
Превозмогая отвращение от пахнувшего ей в лицо винного пара и мерзкого облизывания, девушка почувствовала, как по щеке покатилась слеза. Только ее никто не заметил, все взгляды были устремлены к руке «смелого» сотоварища, которая тем временем уже заскользила под бельем.
Наташа закричала, отчего конь заметался из стороны в сторону, не понимая, что происходит с хозяйкой и как он может ей помочь.
– Слышь, ты, заткнись! – Димка с силой развернул ее к себе, чтобы закрыть рот, задел бретельку сарафана, и та, как специально, съехала с плеча, обнажив наполовину грудь.
Наташа, что есть силы, укусила его за ладонь. Тот от неожиданности расслабил руки, девушка вырвалась, но бежать было некуда: вокруг ухмылялись пьяные, но безумно довольные рожи.
– Куда собралась? – обидчик вплотную подошел к девушке. – Кусаться вздумала? Я же просил быть понежней.
– Пошел вон, козел! – выкрикнула в лицо и тут же пожалела, Наташа.
– А вот за козла точно получишь…

Решив с председателем все дела, Ленька спешил нагнать ребят. Уже выйдя на берег озера, он увидел, как толпа молодых людей что-то там затеяла, стоя по колено в воде. Особо не всматриваясь, небрежно спросил у оставшегося на песке паренька:
– Чего это там наши делают? Коня решили укротить, что ли?
– Нет, не коня. Девка там какая-то, вот ее и решили укротить, а то больно прыткая.
– А-а, – с безразличием протянул Ленька. – Ну-ну.
Мельком глянул на ребят и тут заметил Наташу. “А она тут что делает?” Даже не сразу сообразил, что это именно её решили укротить.
Загоравший парень, забыв о бдительности, не обращая внимания на Леньку, достал из кустов бутылку с остатками вина и поднес к губам.
– Вы что, напились? – со злостью спросил Ленька.
– Тебе дело?! Командир еще выискался.
– Рот закрой!
Ленька опять посмотрел на ребят.
Подошел ближе. Услышал последние фразы.
– Эй! Орлы!
– О, Леонид! – смеясь, сказал один из ребят. – Ты как раз вовремя.
– Отойди от нее, – не раздумывая, оттолкнул любвеобильного кавалера, да так сильно, что тот, не ожидая нападения, свалился в воду.
– Ты что, с ума сошел?
– Марш домой, к мамке на печку! – не обращая внимания на ребят, закричал Наташе Ленька.
Наташа, кивнув, бросилась к Зурбагану. Но ноги тряслись от страха, и она никак не могла вскочить на коня. Потом, сообразив, быстро завела его на глубину, подплыла и с легкостью взобралась ему на спину.
– Пошел!
Уже через секунду была на берегу, не оглядываясь, понеслась прочь вдоль прибрежной полосы.
За это время молодые люди пришли в себя от неожиданных событий, развернулись к Леониду и, ничего не говоря, стали приближаться к нему, оттесняя его на глубину.

Проскакав метров сто, Наташа остановила коня. Находясь на безопасном для себя расстоянии, не удержалась и обернулась. Разобрать подробности не удалось, но в том, что на берегу происходила драка, сомневаться не приходилось.
– А ну-ка, поехали назад, – развернула коня.

У Леньки очень болела правая рука. Драчун из него был – так себе. Мордобоем он, как правило, не занимался, ведь всегда можно выяснить отношения по-человечески. Да и сейчас Ленька вовсе не рассчитывал, что этим закончится. Ведь как-никак, а ребята были из одного института, моложе, опять-таки. И потом, они вместе целую неделю работали рука об руку. Он-то думал сыграть на авторитете, но не вышло.
А те решили выместить на нем все обиды сразу. Мутузили от души. Ногами. И когда у Леньки, осевшего на землю, не осталось сил, разве что прикрывать голову руками, толпу очумевших от запаха крови «мужчин», рассек несущийся на всех парах конь.
Парни в ужасе разбежались. Наташа торжествовала. Сейчас она им продемонстрирует нежность и ласку. В первую очередь, погналась за обидчиком. Подлетев к нему, взвела коня на дыбы. Зурбаган с радостью подчинился хозяйке. Над молодым человеком, который в страхе остановился, как вкопанный, устрашающей громадиной навис конь. Размахивая в беспорядке перед самым его лицом копытами, на которых поблескивали огромных размеров подковы, Зурбаган воинствующе заржал.
– Наташка, не смей, ты же его убьешь!!! – фраза прозвучала громко, но не очень разборчиво. Язык не слушался Леньки. Опухший, с привкусом соленой крови, он едва помещался во рту.
– Конечно, убью! И не только его.
Но этих переговоров было достаточно, чтобы обидчик очнулся и отпрянул в сторону. Надо сказать, в самое время. Зурбаган с силой приземлился в десяти сантиметрах от него.
– Куда? Еще не конец! Все только начинается! – судя по всему, девушка особо не расстроилась первому промаху.
Самое интересное, что остальные свидетели и участники всех этих событий как-то сразу поверили намерениям девушки и, недолго думая, просто убежали, оставив заводилу всей этой заварушки на растерзание.
Зурбагану, в свою очередь, передалось возбуждение и бойцовский настрой хозяйки. Он так и гарцевал на месте в ожидании новой команды.
Ленька, видя, что девушка не собирается отступать, прихрамывая и держась за бок, направился к Наташке.
В этот самый момент девушка наклонилась к обидчику и шепотом проговорила:
– Беги, если жизнь дорога, а я тем временем подумаю, что с тобой делать!
Он побежал.
Неизвестно, что бы дальше делала разъяренная девушка, если бы перед самой мордой Зурбагана, не появился Ленька.
– Ты что, обалдела, амазонка хренова? – потянулся рукой, чтобы удержать коня за узду.
Только Зурбаган был не той лошадкой, которая позволяет себя укрощать посторонним. Неожиданно для обоих, конь снова поднялся на дыбы, причем девушка едва удержалась за гриву, чтобы не свалиться. А Ленька просто не успел отреагировать. За что и поплатился, получив, случайно, конечно, по лбу копытом. Нет, ему определенно повезло. Могло быть и хуже. Нога коня, устремляясь вверх, непроизвольно, по касательной, скользнув мимо глаз, задела лоб. Ленька успел в последний миг интуитивно увернуться. Но дело было сделано. Рассеченная сантиметров на шесть левая бровь, как будто бы по ней прочертил своим острым лезвием меч самурая, побыв в привычном состоянии пару мгновений, сползла на глаз, открыв новое русло для крови.
Успокоив коня, Наташа увидела, что вся левая сторона Ленькиного лица залита кровью. Вместо брови взору открылась серо-розовая мышечная ткань, глаза не было видно вообще.
Ленька потянулся рукой к ране, еще не понимая, что произошло. Наташка тут же спрыгнула с коня и бросилась к нему. Но от вида крови ей стало дурно. Молодой человек тем временем медленно присел на песок.
– Леня, Лень, ты живой? – не приближаясь, спросила она.
– Живой, вроде. Пока, во всяком случае, – Ленька засмеялся.
“Ну вот, какого черта нужно было лезть?”
– Ты посиди здесь. Тебе, наверное, в больницу нужно. У тебя там, на лбу все… Я сейчас, я быстро, я за людьми.
– Да куда я денусь? – начал аккуратно стаскивать футболку.
Обзору открылся молодой торс в ссадинах и кровоподтеках. Ленька лег на песок, приложив к ране футболку.
Наташа с ужасом отвернулась и пошла к Зурбагану.



– 5 –



Алексей Петрович нервно барабанил пальцами по гладкой поверхности стола. Он терпеть не мог, когда на него оказывали какое-либо давление. А тут не просто давление, а какой-то пресс. И главное, возражения не принимались. Да и разве мог он возразить. Этот напыщенный француз, напоминающий скорее новомодного кутюрье, чем профессионального менеджера в той отрасли, где им пришлось сотрудничать, просто как какая-то липучка пристал к Алексею Петровичу с одной, как он выразился, незначительной просьбой. Просьба заключалась в пустячке. Нужно было удовлетворить одно невинное желание его супруги.
Было бы это лет пять назад, Алексей Петрович не стал бы даже дослушивать до конца бестолковый треп француза. Но сейчас времена изменились, и он сидел в этом красивом, обставленном новомодной мебелью кабинете именно благодаря французу. Этот самый Люк Готне или Готье (Алексей Петрович все никак не хотел выучить его фамилию) был одним из инвесторов нового совместного предприятия. Алексей Петрович, в свою очередь, являлся здесь генеральным директором.
Фирма работала уже больше года, но своих зарубежных хозяев наши люди (коллектив состоял из украинцев) видели только на открытии и на Новый год.
Приезд Люка в Киев и его решение остаться здесь на какое-то время были полной неожиданностью. Конечно, никто не возражал, но дискомфорт все же ощущался. Нужно было время, чтобы притереться друг к другу.
За три месяца, что он был в Киеве, Алексею Петровичу пришлось туговато. Люк оказался своеобразным человеком. Он был противоречив и непостоянен, так что директор не сразу смог сообразить, как француз вообще умудрился открыть в Киеве такую серьезную фирму. Потом, присмотревшись, понял, что за всей этой напыщенностью, скрывался тонкий ум и железная хватка.
Люк, напротив, сразу же проникся уважением к Алексею Петровичу и уже через пару недель очень гордился тем, что у него работает такой серьезный и профессиональный человек.
Алексей Петрович глянул на часы, висящие над входной дверью. Посетительница опаздывала уже на двадцать минут. Чтобы чем-то заняться, стал перебирать бумаги, лежащие на столе. Решил, что если она не появится через пять минут, он поднимется и специально уйдет. Секретарь скажет, что он на каком-нибудь объекте.
В это время в кабинет без предупреждения вошла женщина. Алексей Петрович даже привстал от неожиданности.
– Сидите, сидите.
Видно, подумала, что он встал, чтобы ее поприветствовать, хотя он встал от возмущения, что вошли без приглашения.
Это была их первая втреча. Директор первым нарушил неловкое молчание.
– Здравствуйте. Меня зовут Алексей Петрович.
– Да, я знаю, – на чистейшем русском языке сказала она. – А меня – София Владимировна. Мне бы горячего чаю, я ужасно замерзла.
“Это в такой-то шубе! Можно подумать, на метро добиралась”.
– Конечно, я сейчас, – быстро отдал распоряжение секретарше. – Можете снять верхнюю одежду, в кабинете тепло, давайте я поухаживаю.
Алексей Петрович не мог прийти в себя от неожиданности. Он даже не предполагал, что жена Люка – русская. Француз избегал разговоров о жене.
Выглядела она, как картинка. Невысокого роста, на удивление гибкая, как пантера, с черными, замысловато уложенными волосами ( даже невозможно было сразу определить короткие они или длинные), потому что поверх прически красовалась шляпка невероятной конструкции.
Она вальяжно передала шубу, приняв при этом томную позу, как будто бы позировала перед камерой.
Алексей Петрович совершенно растерялся: давненько ему не приходилось встречать женщин такого покроя. Он присел на свое место и молча стал наблюдать за действиями Софии Владимировны.
София Владимировна, в свою очередь, тоже не очень торопилась переходить к делу. Не обращая внимания на директора, она внимательно стала рассматривать кабинет. И только когда секретарша принесла чай, присела на диван. Она, не спеша, маленькими глоточками пила горячий напиток, изредка бросая ничего не значащие реплики.
– А ничего у вас кабинетик, уютненький, – улыбнувшись уголками губ, произнесла она.
Потом что-то о погоде, потом о городе, об их новой квартире, которую муж приобрел месяц назад и уже вчера там закончили ремонт. Кстати, о квартире…
– Я, собственно, зашла к вам вот по какому вопросу, – отставила чашку на край стола. – В субботу я и мой муж устраиваем прием по поводу, так сказать, новоселья. Конечно, это моя идея. Кстати, можно будет познакомиться с людьми, которые работают с моим мужем. А еще там будет просто много нужных людей. У них там, во Франции, правда, так не принято. Вернее, происходит по-другому. А я хочу, как у нас. И еще: я хочу, чтобы вы непременно там были. Пожалуй, это все. Начало в семь вечера.
“Вот это и есть просьба? Для этого надо было столько пафоса? Разве Люк не мог сказать сам? Надо же, сколько чести. Могли бы и по телефону пригласить, хотя так, конечно, приятней”. И вдруг подумал: “А что, жену не брать?”
София Владимировна поднялась и молча указала пальцем на шкаф. Алексей Петрович достал шубу и помог гостье одеться. И пока она грациозно водворяла ее на свои плечи, он раздумывал, спросить о жене или нет. Потом решил, что, конечно, нужно идти с женой. В таком обществе быть неженатым почти неприлично. Хотя, поди пойми, что там будет за общество. Она же ясно сказала, что дело ограничится не только сотрудниками.
Алексей Петрович уже распахнул перед женщиной дверь, когда она неожиданно остановилась и растеряно произнесла:
– Да, я самое главное забыла.
“Ну, слава Богу. А я переживать стал. Главное у нас на закуску, оказывается. Ну-ка, ну-ка? Что же это за невинная просьба?”
– Слушаю вас.
– Там будет одна очень милая и симпатичная женщина…
София Владимировна вернулась в кабинет и закрыла за собой дверь.
– Я понимаю, что с моей стороны это в высшей степени некорректно, – было видно, что она очень осторожно подбирала слова. А может, кривлялась?
“Что же она так разволновалась? Думает, я женщин не видал? Насмотрелся уж и на милых, и на симпатичных, и на просто красавиц, и на уродин, кстати, тоже. В чем дело? Её что, убить нужно?”
– Говорите, чего уж там. Милая и симпатичная женщина, надеюсь, как вы?
– А вам нравятся такие, как я? – София Владимировна после легкого замешательства тут же пришла в себя.
– Хотел бы я посмотреть, что будет с тем, кому бы вы не понравились, – выкрутился он. – Вы выше всех похвал, вы – само очарование. Я даже оробел, глядя на вас.
– Вот робеть не надо. И без вас робких полно. Я очень надеюсь, что не ошиблась в вас.
– Даже так?
– Та женщина… Она совсем другая… Она – лучше… Это моя подруга. Я очень прошу вас, только, пожалуйста, как бы нелепо сейчас не прозвучали мои слова, отнеситесь к ним с пониманием и спокойно.
– Вы меня пугаете.
– Да нет, не пугаю. В общем, я прошу вас сделать вид, что вы за ней ухаживаете. Глупо звучит? – с беспокойством посмотрела на Алексея Петровича.
Алексей Петрович не выдержал и засмеялся.
– Извините, – видя, что Алексей Петрович не отвечает, быстро сказала Софья. – Считайте, что я ничего не говорила. Я не подумала. До свидания.
– Да подождите вы… – какая быстрая! – Просто все так неожиданно… А зачем вам это? Кто она такая вообще?
– Думаю, что вскоре она будет сотрудником фирмы, – как бы за между прочим сообщила Софья.
– Вот как? И вы хотите, чтобы я…
– Я была бы очень вам признательна, если бы вы присмотрелись к ней, другими словами, обратили на нее внимание. Я говорю только о субботе. Надеюсь, вас это не очень обременит?
– Ну, если, как вы говорите, она даже лучше вас, то думаю, что не очень.
– Значит, вы согласны?
– Не нужно на меня давить. Меня, видите ли, не каждый день приглашают приударить за подругами, – потом, не в силах сдержать улыбку, добавил: – Но, если честно, польщен, что ваш выбор пал на меня.
– Спасибо. Надеюсь, мне не нужно говорить вам, что это очень деликатная просьба и она должна остаться между нами.
Алексей Петрович не нашел ничего умней, как ответить всего одним словом: “Понимаю”.
Ушла.
Озадачила.
Ясно было одно – идти нужно было без жены.

Наташа рассматривала себя в зеркало и не могла поверить, что это она. Просто какое-то чудо произошло. Похудевшая, не на десять, конечно, килограмм, а на семь, с короткой стрижкой, выглядела точно лет на пять моложе. Сонька сидела напротив и, прищурившись, критически оценивала подругу.
– Ну-ка возьми, примерь вот это, – протянула сверток.
– Сонь… – потрясенно произнесла Наташа, – хватит и того, что уже есть, – но сверток взяла. – А что здесь?
– Вечернее платье.
– Вечернее платье? – Наташа с удивлением посмотрела на подругу.
– Ну, тебе же нужно будет в чем-то очаровывать своего будущего начальника? Почему бы не в этом платье?
Наташа достала платье.
– Ничего себе, – так и села.
– Французское, не шурум-бурум.
– Да… – с восторгом произнесла она, но тут же спохватилась, – ой, а сколько оно стоит? Я же с тобой не рассчитаюсь.
– Разберемся потом. Давай, натягивай скорее, вдруг не подойдет. Да, чуть не забыла. Вон в той коробке к нему белье и туфли.
– Ага. Я сейчас, – у Наташи даже голос задрожал. – Ты посиди тут, а я в другой комнате одену. Ладно?
– Ну, иди, – довольно закивала Сонька.
Наташа вышла через десять минут. Подруга повернулась к ней и от неожиданности вздрогнула. Платье было длинным, черного классического цвета, с глубоким декольте и открытой спиной, с узкими в три четверти рукавами. Из какой ткани, Наташа так и не поняла. Материя облегала, нежно касалась тела и, казалось, тут же срасталась с кожей. Никогда ничего подобного она не одевала. Она повернулась к зеркалу, не удержалась на высоких каблуках, пошатнулась, но быстро установила равновесие. Улыбнулась отражению. Она была счастливой. Улыбка получилась такой же.
Но Сонька вздрогнула вовсе не от вида платья, у нее-то были и получше. Ее взгляд был прикован к шее подруги. На ней, играя всеми цветами радуги (не может быть, чтобы Сонька ошибалась), красовалось бриллиантовое ожерелье, которое могло стоить целого состояния.
– Наташка, это что это на тебе такое? – запинаясь, спросила изумленная подруга. – Это настоящее или искусная подделка?
– Это? – Наташа коснулась украшения рукой. – Это моей прабабки. Есть еще серьги, брошь, подвески и браслет. Остальное, все что было, моя бабушка выменяла в войну на хлеб.
– А почему я никогда этого не видела?
– А куда я их должна была одевать? В университет, в сауну?
– Ничего себе… Да ты – богачка! Пары камешков из этой штуковины хватит на год безбедной жизни.
– Я же с голода не умираю, зачем вещь портить, – Наташа почему-то расстроилась.
– Слушай, продай мне, – у Соньки загорелись глаза.
– Я не могу. Сказала же, что это моей прабабки, – не вдаваясь в подробности, пояснила Наташа.
Подруга неожиданно насупилась.
– Сонь, ты обиделась?
– С чего ты взяла?
– Ну, я же вижу, что обиделась. Ты столько делаешь для меня. Потратила столько сил и денег.
– Да отстань ты, – махнула на нее Сонька.
– Я не продам, это правда. Но за твое отношение ко мне я подарю тебе вот это, – протянула руку, разжала ладошку. На ней лежал браслет. – Это компенсирует все твои затраты.
– Я не возьму.
– Куда ты денешься? – Наташа засмеялась и тут же ловко надела браслет на руку Сони.
Сонька от удовольствия даже глаза закрыла. Вот это подарок! Просто королевский. Что там платье и прочее барахло, которым она забросала Наташину комнату.
– Ну, Наташка! Ну, подруга. Обещаю пристроить тебя в течение полугода. Ты только мужика себе подбери подходящего. Вот так спасибо!
– Ладно. Подберу. А то чувствую, ты сама этим займешься.
– Да, кстати о мужиках… – Сонька не могла оторвать взгляда от руки, на которой красовался браслет. То подносила его к глазам, то поднимала вверх, то начинала проводить пальцами, видимо, до конца не веря, что он реальный и принадлежит теперь ей.
– Ну? – с нетерпением спросила Наташа.
– Что ну? – удивленно ответила Соня.
– Ты сказала, что да, кстати, о мужиках. А дальше? Сонь, ты где?
– А. Про мужиков… – никак не могла вспомнить, о чем хотела рассказать, так увлеклась подарком. – Слушай, дай примерить весь гарнитур.
Наташа засмеялась, зашла в спальню и через пять минут вернулась уже переодевшаяся, неся в руках маленькую шкатулку. Сев напротив Сони, поставила шкатулку на стол.
– Ни фига себе! Она что, из малахита?
– Да, нет. Это не малахит. Малахит зеленый. Это яшма. Всего лишь разновидность кварца с узорчатыми прожилками. Но думаю, что она сейчас тоже в цене. Её сделали уральские мастера еще в восемнадцатом веке.
– Слушай, откуда ты все знаешь? – Соньке не терпелось раскрыть шкатулку.
– Разве это все? Есть очень многое, чего я не знаю. Попробуй открыть.
– Ага, – взяла в руки, начала вертеть, ища, за что зацепиться. Но ни кнопочки, ни крючочка не было. Сонька стала внимательно рассматривать всю поверхность. Ну вот же, ясно видна линия раздела крышки и самой шкатулки, а как открыть – непонятно. Ничего не найдя, пожала плечами. – Не знаю.
Наташа улыбнулась. Провела ладонью по одной из граней и поставила шкатулку на место. Сначала ничего не происходило, но уже через какой-то миг стало заметно, как крышка плавно уходит в сторону. Не поднимается вверх, а именно съезжает вбок.
– Черт. Да, умели раньше делать. Никогда еще такого не видела.
– Её делали по чертежу моего прапрадеда. Он дочери своей на шестнадцатилетние подарил. С тех пор ее дарили всем девочкам в этот день рождения из поколения в поколение. Мне она тоже досталась в шестнадцать.
Говоря это, Наташа бережно достала массивные серьги и ожерелье. Сонька с остервенением чуть ли не вырвала из ушей свои сережки, кстати, тоже с бриллиантами, но современные типовые, без изюминки. Дрожащими руками вставила это произведение искусства в уши. Серьги были невероятно большими по размеру (опускались до конца шеи) и очень тяжелыми. Ожерелье Наташа надела ей сама. Медленно, боясь пошевелиться, Сонька поднялась и подошла к зеркалу.
– Точно Клеопатра, – с восторгом проговорила она. – Дашь одеть? Хоть разик.
Наташа молча кивнула головой.
– Слушай, а давай ты это оденешь, когда будешь у меня в субботу, – Сонька нехотя вернула украшения хозяйке.
– А что, будет подходящая публика?
– Она еще и спрашивает. Сливки общества. Половина иностранцев. Между прочим, будут и неженатые мужчины. О! Вспомнила, что хотела тебе про мужиков сказать.
– Ну, наконец-то.
– Там будет один интересный экземплярчик. Рекомендую присмотреться, – лукаво улыбаясь, произнесла Соня.
– Кто такой? – с поддельным безразличием поинтересовалась Наташа.
– Пока я не подыщу тебе место поинтересней, видимо, твой будущий начальник.
– А он что, неженатый?
– Если честно, не знаю.
– Не знаешь, а говоришь, – Наташа разочаровано отвернулась.
– Наташа, я же не предлагаю тебе его в качестве потенциального мужа. Ты меня не слушала, – Сонька притворно фыркнула. – Я сказала: интересный экземплярчик, а это не одно и то же. Сто процентов – любитель романов на стороне. А мужа мы тебе потом подберем.
– Ладно, присмотрюсь, – улыбнувшись, пообещала подруга.


– 6 –


Весь конкурс Наташа нервничала, много раз сбивалась, забывала слова. Если бы не ее находчивость, то она бы с треском провалилась. Домой она вернулась сразу по окончанию конкурса. Даже не осталась на награждение победительницы.
Мать встретила ее вопросом:
– Что там уже случилось? Отец заезжал, так нервничал.
– Зурбаган одному парню лоб разбил, – не вдаваясь в подробности, ответила Наташа.
– Кому?
– Леньке. Помнишь, приходил к нам телевизор чинить?
– Да ты что? И сильно?
– Наверное, раз отцу пришлось вести его в райцентр.
– Ой, Ната, не доведет до добра твой конь! Ну, что ты за девочка такая? – плеснув руками, воскликнула мать.
– Мама, я не девочка, а взрослая девушка, между прочим.
– Вот отец придет домой, задерет юбку, отшлепает – будешь тогда знать, какая ты девушка!
Наташа не стала больше пререкаться. Не такой у нее был характер, да и отец у нее был больно строгим, с ним много не поспоришь. У него всегда одна правда. Мол, она, Наташка – его единственный ребенок и он, отец, не позволит, чтобы из нее выросло и получилось непонятно что.
Отец вернулся поздно ночью. Наташа так его и не дождалась. Вернее, наоборот. Легла, как никогда рано, в девять вечера, на улице еще были сумерки. В три утра отец поднялся и отправился на рыбалку. Наташа проснулась в восемь. Было воскресенье.
Она позавтракала и пошла в сад на качели. Мечтать не получалось. Наташа все никак не могла отойти от того, что с ней произошло. Такого унижения ей еще не приходилось испытывать. Но, если разобраться, то по сути ничего не произошло, кроме того, что ей в какой-то момент неожиданного насилия и несостоявшегося надругательства просто не захотелось жить. Думалось только о том, как она после этого будет смотреть людям в глаза. Стало страшно. А ведь, скорее всего, так бы и вышло, не появись вовремя этот Ленька. Кто бы мог подумать, что он решит за нее заступиться?
Но вот что в большей степени ее изумило, так это Ленькина попытка остановить ее расправу. Тут она вообще ничего не понимала. Как он мог за них заступиться, ведь эти подонки не оставили на его теле живого места? Но, представив, что могло случиться с ними, не вмешайся Ленька, Наташа пришла просто в ужас. Ведь она могла их очень серьёзно покалечить. И что бы тогда было с ней? Получалось, что и здесь он уберег ее от неправильного поступка. Вот так случай. Вот тебе и летчик-налетчик!
Эти мысли о Леньке терзали ее несколько часов кряду. В результате она додумалась до того, что должна не только поблагодарить за избавление и извиниться за Зурбагана, да и за прошлое поведение тоже, она просто обязана как-то нормализовать их отношения и сделать что-то для него хорошее. Но это – потом. Она до сих пор не знала, что там с ним и насколько это серьезно. Ей просто необходимо было узнать, как у Леньки дела. Ведь все, что случилось с парнем, произошло, как ни крути, по ее вине.
Время, как назло, тянулось перекисшим тестом. В полдень отец вернулся домой. Зашел во двор, глянул на дочь, покачал головой, но ничего не сказал. После обеда так же молча куда-то уехал. Мать вышла на крыльцо и объявила Наталье, чтобы вечером никуда не уходила, потому что отец хочет с ней поговорить.
Так она и знала. Это было хуже всего. Лучше бы он ее сразу отругал, чем тщательно подготавливался к беседе. Значит, надолго. Воспитывать будет.
До вечера Наташа сидела в саду и делала вид, что читает. Так была увлечена своими мыслями, что даже позабыла помочь матери по хозяйству. На удивление, мать ее даже ни разу не окликнула.
Когда солнце уже вот-вот было готово нырнуть в дальнее озеро, когда в верхушках деревьев прогулялся ветерок, гоня впереди себя приятную прохладу, снимающую после жаркого дня утомленность, Наташа тихонько выскользнула за калитку.
На скамейке возле дома с перевязанной головой сидел Ленька. Наташа вздрогнула, на какой-то миг застыла, опомнившись, прошептала:
– Добрый вечер, – осталась стоять на месте.
Ленька и вовсе забыл поздороваться, видимо, не ожидал, что она выйдет.
– Ну, как, ты, успокоилась уже? – он поднялся, подошел к Наташе, стал рядом, опершись спиной на забор.
– Ты пришел узнать, успокоилась ли я? – от удивления Наташа даже рот открыла.
– Конечно. Ты вчера была такая… Просто фурия какая-то.
Наташа опять вспомнила вчерашний день. Стало стыдно. Нет, не за свое поведение. А за то, что Ленька был свидетелем издевательств, учиненных над ней. Вспомнила, что он видел, как у нее сползла бретелька и она не сразу сообразила поднять ее на место.
– Вообще-то ты меня обозвал хреновой амазонкой, если не ошибаюсь, – смущенно напомнила Наташа.
Ленька усмехнулся. Улыбка получилась вымученной. Он вообще выглядел ужасно. Верхняя часть головы была забинтована, левый глаз прикрыт, вернее, вместо глаза был кровоподтек. Нижняя сторона лица, включая губы, тоже представляла собой сплошной синяк, отчего слова получались не очень разборчивыми. Нормальным на фоне всего этого замысловатого Ван Гоговского лица был только правый глаз. А еще что-то было с рукой. Несмотря на то, что рубашка была с длинным рукавом, она не могла скрыть опухшую кисть и стесанные костяшки.
– Извини за хреновую. А вот амазонка из тебя вылитая.
– Лень, спасибо тебе, – хотела сказать за что, но язык не повернулся выговорить всего.
Ленька не ответил, просто качнул головой.
– Извини меня.
– За что? – посмотрел на нее здоровым глазом.
Наташа замялась, думая, все сразу говорить или частями?
– За то, что тебе из-за меня досталось. За коня моего, что не удержала. Что с раной?
– Три скобы. Остальное зашили. Сказали, что до свадьбы заживет. А еще сказали, что шрамы – это украшение для мужчин.
– Хорошее себе украшение, – виноватым голосом заключила Наташа. – Ты пойми, Зурбаган, он не виноват. Он просто не подпускает к себе никого, а ты подошел непозволительно близко.
– Зурбаган? Что за имя для коня? Кто это придумал?
– Я. Разве плохое?
– Не то, чтобы плохое. Зурбаган – это же город, где жила безумная Ассоль?
– Она не была безумной, она была мечтательницей.
Никто не одобрял, что Наташа назвала коня Зурбаганом. По правилам, бралась часть имени отца и часть – матери и из них составляли имя коню. Но Зурбагану «родителей» заменила Наташа. Вот поэтому и назвала его, как хотелось. А почему так странно? Ей не казалось это странным. Ей просто очень нравилась история той девочки из книги. Понятно, конечно, за ней самой вряд ли кто приплывет под алыми парусами. Моря рядом не было, да и паруса нынче не в ходу. Поэтому, осталось мечтать о прекрасном городе, где все это может произойти. И совершенно понятно, что такой город будет называться не иначе, как Зурбаган.
Ленька пропустил мимо ушей замечание девушки про какую-то мечтательницу. Он думал, зачем он пришел? Направляясь сюда, для себя решил, что действительно должен убедиться, что с Наташкой все в порядке. А если бы не в порядке? Нервный срыв, истерика или еще чего хуже, неужели стал бы утешать? Он не знал. Наверное, нет. Как бы он ее утешил?
А вот зачем все-таки пришел? На этот вопрос он пытался ответить всю дорогу, пока добирался до Наташиного дома. “Можно подумать, не знаешь? – запищало в ухе. – “Ты же просто обалдел, когда увидел ее верхом на этом белоснежном жеребце”.
Она перемещалась как стрела, как молния. Зурбаган, взбивая вверх песок, казалось, парил над землей. Короткий, уже успевший высохнуть сарафан, задрался от потока ветра, приоткрыв белые трусики, которые контрастировали с загорелыми стройными ножками. Две льняные, совершенно выцветшие от солнечных лучей косы тяжелыми плетями ударялись о ее спину. Да Ленька и понятия не имел, какими на самом деле были эти самые амазонки, но, глядя вслед уносящейся на коне совершенно необыкновенной девушке, он подумал, что, наверное, она лучше.
– Я уезжаю завтра в Киев. Возвращаюсь домой, – легонько потер разбитую руку. – Такие дела, – замолчал.
– Уезжаешь?
Ну вот, всегда так! А она ведь хотела… как-то отблагодарить, что ли? Как-то показать, что очень признательна ему… Хотела сказать, что он даже не представляет, как она … просто очарована его поступком.
– Жаль…– Наташа опустила глаза.
– Мне тоже.
Неожиданно девушке захотелось его задержать, но предлог никак не находился. Наташа растерялась. Повисла пауза. Вдруг в глазах у Леньки что-то блеснуло, и он, повернувшись к девушке произнес:
– Наташа, я, прежде чем уйти, хотел тебя попросить, если можно, конечно…
Девушка вся встрепенулась. Уверенность, что он так же, как и она сама, ищет предлог остаться, утвердилась с большей силой.
– Да. Что ты хотел?
– Может, познакомишь со своим конем? Он очень красивый.
– Могу – искренне обрадовалась его придумке.
И тут ее осенило.
– Дед Игнат сегодня идет с ними в ночное. Там, за Алесиным озером, большой луг. Если хочешь, можем сходить. Зурбаган будет вместе с остальными лошадьми.
– На всю ночь? – такого Ленька и не ожидал.
– Так пойдешь? Я мать предупрежу.
Ленька воодушевленно кивнул.
Хорошо, что Ленька согласился. Наташа знала, чем его удивить. Он же из города, от-куда он может знать, что такое настоящая ночь? А Зурбаган? С ним, конечно, будет потяжелей. Не любит он знакомиться. Ну, ничего, она его попросит быть послушным.



– 7 –



Наташа, как и договаривались, прибыла не к семи, а к пяти, чтобы успеть осмотреться и помочь подруге. Помогать не пришлось. Две шустрые работницы, прытко лавируя между мебелью и медленно собирающимися гостями, успешно справлялись сами.
Квартира была, как игрушка, но оригинальностью не отличалась. Евроремонт, новая пахнущая древесиной мебель, блестящий паркет, укрытый, без сомнения, персидскими коврами, сверкающие люстры и множество картин на стенах делали её похожей на музейный зал. По ней даже неловко было передвигаться. Наташе казалось, что сейчас из какой-то ниши выскочит седовласая тетечка и крикнет прямо в ухо: “Руками не трогать!!!”
Сонька каждую минуту отвлекалась то на телефонный звонок, то на вновь пришедших гостей и Наташа каждый раз замирала в ожидании, когда на нее обратят внимание. Но уже через час она поняла, что подруге не до нее и, чтобы не смущать, ушла в дальнюю комнату, которая, судя по всему, была кабинетом. Села в кресло и уставилась в телевизор.
Пока не было никаких впечатлений. Ни хороших, ни плохих. Была половина восьмого. Она уже битый час смотрела кино, всеми брошенная и забытая. Всё как всегда, в обычный субботний вечер, с той только разницей, что на ней были не джинсы, а французское платье. За закрытой дверью нарастал шум. Русская речь переплеталась с французской, изредка вклинивались немецкие фразы. Потом все как-то перемешалось, все чаще стал слышаться громкий смех. Особенно выделялся один женский, очень звонкий и задорный.
Наташа посмотрела на закрытую дверь. Им там без неё хорошо, а ей тут без них плохо. Надо было не приходить. Говорила же она Соньке, что все это пустая затея. Тоже еще мне, устроительница чужих судеб. Наверное, нужно подняться и, не прощаясь, уйти. Рука потянулась к ожерелью. “Напялила”. Встала и пошла к двери. В эту самую минуту дверь распахнулась и возникла Сонька.
– Ну, ты как, готова?
Наташа с упреком посмотрела на подругу.
– Так, Наталья. Твой выход. Все уже сгорают от нетерпения. Дай гляну на тебя последний раз, – начала вертеть подругу, внимательно рассматривая. – Что за постное лицо? Где твоя счастливая улыбка?
– С чего ей быть?
– А ну, прекрати сейчас же! Вот еще, вздумала тут губы надувать. Все нормально. Все идет по плану. Сейчас мы с тобой выйдем. Все уже за столом. Я тебя представлю. Сидеть будешь рядом со мной. Ты присмотрись вначале, прислушайся, о чем говорят. Особо не высовывайся, дай им дойти до кондиции.
– А они дойдут до кондиции? – удивилась Наташа.
– Ха! Добегут. Ты, главное, вначале помалкивай и томно вздыхай. Я буду рядом и подскажу, кому надо улыбаться, а кому нет. Усекла?
– Прямо инструкция разведчика.
– А ты думала! Мужики – это тебе не фигли–мигли. Я их сама порой не понимаю. А раз нам такой случай предоставляется, то ошибиться мы не имеем права. Мы – саперы.
– Мне страшно.
– Все получится. Пошли.
Только после второго бокала вина Наташа почувствовала, как стало спадать внутреннее напряжение. В голове приятно зашумело, и тут же улеглись все напрасные тревоги. На смену испугу и неуверенности пришло спокойствие, появился интерес ко всему происходящему вокруг. На щеках проступил легкий румянец, глаза заискрились. Она наконец-то осмелилась повнимательней рассмотреть сидящих за столом людей. Но, как оказалось, это не она собиралась их рассматривать, а они вовсю, без стеснения, пялились на неё. Разговаривали о чем-то между собой, а взгляды были устремлены на Наташу. Она опять смутилась и опустила глаза в свою тарелку.
Разговор шел о каких-то очистных вентиляционных установках для заводов и прочих предприятий тяжелой индустрии. Как потом поняла Наташа, это было основное направление работы фирмы. “Это я что, буду этим заниматься?” – с испугом подумала она. Ну, Сонька и выбрала для нее место! Хоть бы предупредила. Потом вспомнила, что будущую работу они даже не обсуждали. Подруга сказала: “Будешь работать у моего мужа. Не переживай, останешься довольной”. Вот, пожалуй, и все, что Наташа знала о фирме. Впрочем, у нее пока не было причин не доверять Сонькиной компетентности.

Алексей Петрович задерживался из командировки, которая случилась в пятницу. Нужно было немедленно выехать в область на интересующий их объект. Предприятие было серьезное, контракт сулил большую прибыль, поэтому, не доверяя эту миссию никому из подчиненных, отправился лично. Не успев урегулировать все вопросы, перенес остаток на субботнее утро. Пока все уладили, было уже три часа дня.
Ворвавшись в свою квартиру, Алексей Петрович тут же, почти с порога, стал собираться на званный ужин. Жена Нина с недовольством следила за его действиями. А он, не обращая внимания, тщательно подбирал себе галстук, стоя перед зеркалом.
– Леша, может объяснишь, что происходит?
– А что происходит? – “Нет, этот галстук слишком яркий”, – резко сдернул с шеи.
– Ты же сказал, что идешь к Люку?
– Ну, правильно.
– Ты уверен, что ничего от меня не скрываешь?
Алексей Петрович, оторопев от вопроса, развернулся к жене:
– Да, я уверен. Тебя что-то смущает?
– А почему без меня?
– Потому, что только для сотрудников, – резко ответил он.
– Да? А почему же тогда идет Алена Викторовна? Я с ней сегодня утром разговаривала по телефону.
Алексей Петрович посмотрел на жену долгим взглядом. Не зная, что ответить, он выдерживал паузу.
Алена Викторовна была женой начальника отдела сбыта. Корова и сплетница. Вот какого черта она звонила его Нинке? Они не были подругами, скорее приятельницами, и это случилось после того, как Алена Викторовна лечилась у его жены. С тех пор она периодически звонила Нине и надоедала ей длинными телефонными разговорами. На Новый год, когда фирма гуляла всем коллективом, выяснилось, что муж Алены Викторовны работает вместе с Алексеем Петровичем. После этого Алена Викторовна и вовсе решила, что обязана поддерживать дружеские отношения с Ниной.
Все это было очень некстати. Алексей Петрович и так был не в восторге от навязчивой женщины, но то, что из-за ее звонка все рушилось (он так ждал этой субботы), было уже слишком.
И что теперь? Может, вообще не пойти? Что-нибудь придумать?
Нина ждала ответа.
У Алексея Петровича испортилось настроение. “Так. Бедная милая женщина. Придется ей коротать вечер одной. Извините, конечно, София Владимировна, но присматриваться к вашей подруге, судя по-всему, не получится, во всяком случае, не сегодня. Даже если я пойду один, то уже завтра Нина будет знать о каждом моем шаге. Прелестно. Черт!!! Чертова корова – эта Алена Викторовна!!!”
– Странно. Я поражен, – постарался придать лицу удивленный вид. Кажется, получилось не очень. – Может быть, пока я был в командировке, что-то переиграли? Без проблем, дорогая. Я сейчас перезвоню.
Звонить вышел на кухню. Перебросившись парой ничего незначащих реплик с Олегом, мужем Алены и, сказав на прощание “до встречи”, вернулся в комнату.
– Действительно, все переиграли. Так что можешь собираться. Сейчас около шести, нам на семь. Поторопись, опаздывать не солидно, не к Синявским на блины идем, – с раздражением сказал он.
– А я готова, мне только одеться. Разве не заметил? – с издевкой усмехнулась жена.
– Как это понимать? Хочешь сказать, знала, что пойдешь?
– Конечно! – с вызовом ответила Нина. Поднялась, пошла в комнату одеваться.
Алексей Петрович отложил в сторону незавязанный галстук.


– Ну, и где твой пресловутый экземплярчик? – Наташа вытащила Соньку из круга что-то бурно обсуждающих женщин.
– Да вон он стоит, красавец, – с иронией сказала Сонька.
– Где?
– Ну, вон. Трое мужчин стоят, разговаривают.
– Вон тот колобок? – с ужасом произнесла Наташа.
– Нет. Не колобок. Тот, который стоит к нам спиной. Представляешь, кретин какой, приперся с женой. Хочешь, позову?
– Нет, не зови. Так он все-таки женат? – слегка разочаровано сказала Наташа.
– Как видишь. Ой, да не расстраивайся ты так.
– А я и не расстроилась. Подумаешь. Больно нужно.
– Вот и правильно. Я смотрю, ты и без него неплохо развлекаешься. Ты вообще молодец. Умеешь держать марку. Я тобой горжусь.
– Ага. И марку держать, и хвост трубой, и нос по ветру – это я спец.
– Да ладно! Лучше полюбуйся, – Сонька кивнула головой в сторону. – Вон, плывет на всех парах, тоже еще мне крейсер Аврора. К тебе, между прочим. Это главный менеджер. Как там его, дай бог памяти. Эдуард Николаевич, если не ошибаюсь. Кстати, он точно не женат. Только он молодой. Ему, кажется, и тридцати нет.
Наташа довольно улыбнулась.
– Ничего, годится.
– Наташенька, – Эдик тем временем остановился перед женщинами, – я, конечно, не гу-сар…
– Эдуард Николаевич, вы бы еще сказали, что не поручик Ржевский, – немедленно отреагировала Сонька.
Эдик смутился, Наташа решила придти ему на выручку.
– Это не страшно. Я же не Наташа Ростова.
Сонька прыснула и отошла. Эдик с облегчением вздохнул и протянул Наташе руку.




– 8 –



Костер тихонько потрескивал и распадался на множество искорок. Легкий теплый ветер тут же подхватывал их и, играя, уносил куда-то ввысь. Над огнем висел видавший виды котелок, в котором булькало какое-то варево. Дед Игнат то и дело опускал в него потрескавшуюся деревянную ложку и, отхлебнув с нее немного, довольно кивал головой. Он варил кулеш.
Наташа сидела рядышком с ним, Ленька чуть поодаль.
– Дедушка, ну расскажите что-нибудь. Знаете, как Леньке будет интересно. Он же про эти места ничего не знает, – умоляюще попросила Наташа.
– Что же вам рассказать? – задумавшись, проговорил дед.
– Расскажите, почему это озеро все называют Алесиным? – обратился к нему Ленька.
– Легенда есть такая про эти места, – обернувшись к нему, пояснила девушка. – Дедушка, расскажи о панночке и казаке.
– А это интересно? – спросил Ленька.
– Да. А еще страшно. Бояться не будешь?
Ленька в ответ усмехнулся. Чудная. Ему было уютно сидеть тут, на берегу заросшего озера. Приятно было видеть рядом Наташу. Здорово было осознавать, что она для него старается. Развлекает. Правда, немного странно, потому что обычно это было его обязанностью. А тут…
– Ната, пойди, посмотри коней, ноги хорошо ли спутаны? – обратился к ней дед. – А после и за кулеш возьмемся.
– А легенда? – поинтересовался Ленька.
– Расскажу. Поедим и расскажу.
Ленька поднялся вслед за Наташей.
– Я с тобой, можно?
– Пошли.

Вышли на луг. С Зурбаганом паслось еще пятеро лошадей. Заслышав приближение людей, кони встрепенулись. Наташа ласково назвала некоторых по именам. Кони, заслышав знакомый голос, успокоились. Она подошла к Зурбагану. Тот тихонько заржал, приветствуя подругу.
– Ну, как ты? Отважный мой.
Ленька, опасаясь новой агрессии, скромно остановился в нескольких метрах от коня.
– Можешь подойти. Не бойся. Он хороший. Просто тогда днем он был очень возбужден. И потом, он хотел защитить меня, – пояснила Наташа.
– Ты так говоришь, как будто он все понимает, – но все же сделал несколько шагов вперед.
– Конечно, понимает, – Наташа даже слегка обиделась за Зурбагана.
– А можно я его поглажу?
– Сейчас узнаю, – Наташа повернулась к коню и, наклонив его голову к себе, что-то с жаром ему зашептала. Конь закивал. Со стороны это действительно было похоже на беседу.
– И что он сказал? – с легкой иронией спросил Ленька.
– В принципе, он не возражает.
И все же близко подходить Ленька побоялся. Протянул руку, чтобы погладить выше носа, но конь недовольно отпрянул, не дав Леньке даже до себя дотронуться. Вдобавок ко всему, раскрыл рот, демонстрируя огромные желтые зубы. Молодой человек в страхе отдернул руку. Наташа засмеялась.
– Дай ему сахара, – протянула на ладони кусочек рафинада.
– А он мне руку не отгрызет? – спросил с опаской.
– Он же не крокодил.
– Ну да, конечно. Как это я позабыл.
Сахар сделал свое дело. Не то, чтобы Зурбаган немедленно покорился незнакомцу, но все же, скрепя сердце, смиренно дал себя погладить.
На этот раз Ленька не стал лезть к морде, решил довольствоваться шеей. При прикосновении ему показалось, что он гладит плюшевого медвежонка. Только плюш очень короткий и приятно теплый на ощупь.
– Наташа, а трудно ездить верхом? – продолжая гладить коня, спросил он.
– Лично у меня с первого раза не вышло. Я потратила почти все лето, пока не научилась уверенно сидеть в седле, – не без гордости ответила она.
– Но вчера ты была без седла, это труднее?
– Да. Но научиться можно. Весь секрет заключается в том, что хороший наездник должен слиться с конем в одно единое целое. Когда едешь верхом, ощущается каждое движение лошадиных мышц. Надо сказать – это не всегда приятно. Чтобы этого не замечать, нужно научиться двигаться в такт с животным.
– Ты здорово ездишь верхом. Я даже не ожидал, что это такое красивое зрелище.
– Правда? Спасибо, – Наташа была довольна собой.
– Я бы тоже хотел научиться.
– Но ты же уезжаешь?
– Да, – без особой радости произнес он.
Наташа не нашлась, что ответить, так в полном молчании и вернулись к костру.
Сытно поев, дед достал кисет с самосадом, скрутил козью ножку и смачно затянулся. Ленька все ждал, когда он начнет свое повествование, но дед, видимо, не торопился, наслаждался куревом. Наташа молча подбрасывала хворост в костер.
– Здесь всегда были красивые места, – неожиданно начал дед. – А раньше еще лучше. Правда, раньше все было по-другому.
– А вы сами из этих мест? – поинтересовался Ленька.
– И я, и отец мой, и дед.
– Лень, не перебивай, – попросила Наташа.
Ленька пожал плечами. Ему просто было интересно.
Дед Игнат, выждав, пока девушка закончит нравоучения, кашлянул раз, другой, не спеша продолжил. Было заметно, что история рассказывалась им не в первый раз, и он не боялся быть сбитым с мысли.
– Эта история случилась лет эдак двести назад…
Дед остановил повествование, прищурился, глядя куда-то вдаль. Ленька попытался проследить за его взглядом. Но впереди чернело заросшее озеро и ничего примечательного в нем не было. Изредка слышался всплеск воды: то ли рыба какая хвостом ударяла, то ли неугомонные лягушки, устав выводить заунылые серенады, плюхались в свою излюбленную стихию. Несколько раз ночную тишину нарушало уханье какой-то птицы да редкое тихое ржание пасущихся неподалеку лошадей.
Из рассказа старика стало ясно, что в ту пору, о которой он начал говорить, в этой местности было всего пару деревенек. Обе они принадлежали одному захудалому дворянскому роду. Старый барин умер, а барыня вела замкнутый образ жизни. Был у них сын Михаил, который служил на государевой службе в Санкт-Петербурге. Только что-то там у него, на службе, не заладилось, и он, в звании отставного поручика, вернулся в объятия матушки.
Молодой барин долго не мог смириться со своей участью. Жизнь в деревне просто сводила его с ума. Он поехал было в Киев, хотел там поступить на службу, но в тот год умерла барыня. Тогда он решил вначале наладить порядок в своём имении и только после вернуться в город. И с таким жаром за это взялся, что не заметил, как увлекся всем этим хозяйством.
Через год деревеньки преобразились. Молодой барин не душил своих крестьян поборами, довольствовался малым, что тут же сказалось на благополучии селян. Дворики стояли ухоженными, сады пышными. По воскресеньям народ спешил в новую часовенку, срубленную по желанию барина местными плотниками. А длинными летними вечерами барин вместе с крестьянами собирался на посиделки и долго слушал грустные украинские песни, которые умело выводили местные певуньи.
Одно было плохо. Жил барин бобылем, никак не мог подобрать себе невесту. Да и немного знатных невест тут было. Зато местные девки были всячески обласканы барской любовью. Особенно одна из них. Звали ее Марийка. Она была статной, красивой девушкой, к тому же ловкой и смышленой. Мать её куховарила у барина, отец слыл добрым кузнецом. Сама Марийка прибиралась в доме с остальными девчатами.
И как-то случилась между барином и этой самой Марийкой неимоверная страсть. И так он полюбил эту девушку, что решил на ней жениться. Недолго думая, дал ей вольную и тут же с ней обвенчался.
Через год родилась у них дочь Александра. Только так ее один барин и звал, Марийка и прочие ласково величали – Алесей.
Барин на радостях о службе больше и не помышлял: остался управлять своим нехитрым хозяйством.
Так и жили они тихо, мирно, без особых приключений.
Когда Алесе исполнилось шестнадцать лет, ее отец был вызван для какой-то нужды в Санкт-Петербург.
Поговаривали, что царица собралась объехать страну, а правила в ту пору Екатерина II, вот и вызывали в столицу тех дворян, через чью местность она должна была проезжать. Тут-то и начался в имении переполох.
Вот уже два года, как барин занимался благоустройством местности. Именно тогда принялись за эти озера. Очень хотелось ему сделать свой каскад с фонтанами, как в Петергофе. Затею эту он вынашивал уже давно, и не один год люди трудились над воплощением его замысла. А тут срочно понадобилось за три месяца все завершить.
Уезжая, нанял он надсмотрщиком бывшего казака с Запорожской Сечи. Звали его Остапом. Отчего он уехал с Сечи – то было неизвестно. Только поговаривали, что человек он никудышный. Люди его сторонились, да и жил он особняком. Он сам напросился к барину на службу и заверил его, что спустит с мужиков три шкуры, но заставит их закончить работы к нужному сроку.
И только пан уехал, как тот самый Остап взялся наводить новые порядки. Очень уж ему хотелось показать, какой он деловой и справный.
Барыня, а к тому моменту от сердобольной Марийки не осталось и следа, равнодушно выслушивала стенания крестьян, которые толпами приходили к ней на поклон. Они просили, чтобы она усмирила надсмотрщика. Барыня, посматривая на них свысока, пожимала плечами и отвечала, что распоряжения мужа она менять не будет.
Время шло к осени. Каскад из озер был закончен. Царица так и не показалась. Все ждали приезда барина. Но вместо него приехал гонец с печальным известием. По пути домой барин заразился неизвестной хворью и вскоре умер. Схоронили его в поле, так как опасались, что умер он от чумы или еще какой заразы.
Марийка, как простая крестьянка, закрывшись в доме, голосила дня три. А на четвертый, одевшись во все черное, вышла на крыльцо, собрала крестьян и объявила, что жить они будут, как и прежде, при барине, и что она сама будет заниматься всем хозяйством.
Только как прежде не получилось. Через несколько месяцев после кончины супруга Марийка стала часто засиживаться на крыльце за чаем, и компанию ей составлял Остап. Он продолжал верно служить хозяйке, но ко всему прочему еще и сумел так расположить ее к себе, что барыня, позабыв о трауре и каких бы то ни было приличиях, стала откровенно с ним кокетничать.
Дочь Алеся злилась на мать и при всяком удобном случае старалась вразумить ее. Только барыне были нипочем ее замечания. Она обещала дочери, что на будущее лето отвезет ее в столицу к какой-то дальней родственнице отца и что все у нее будет хорошо. А вот она, мать, останется одна, но одной ей оставаться не хотелось.
А Алесе не хотелось ехать в столицу. С недавних пор у нее появился молодой парубок – Павел. Был он сыном одного знатного казака и жил на хуторе, невдалеке от деревни.
Лет двадцать пять назад, возвращаясь с Сечи, несколько десятков казаков обосновались на вольных землях, образовав свою независимую общину, с тех пор там и жили.
Как-то, охотясь на белок, Павел и несколько его друзей встретили Алесю. Она собирала в лесу ягоды вместе с крестьянскими девушками. Впрочем, Алеся мало чем отличалась от крестьянских подруг. Одежда на ней была простая, да и вела она себя скромно. С виду и не подумаешь, что она панночка.

– Ой, слышите! – прервала дедов рассказ Наташа. – Сюда кто-то идет.
Ленька тоже услышал хруст веток и очень удивился, кто это в такое позднее время, а было уже за полночь, ходит по лесу. Настороженно он повернул голову на шум.
Только дед Игнат сидел безучастно. То ли не слышал, то ли так был увлечен своим же рассказом, что никак не мог переключиться на реальность.
Тем временем показалась тень и, судя по всему, человеческая.
– Фу, – с облегчением выдохнула Наташа. – Баба Сима, как вы меня напугали.
Баба Сима, а это была действительно она, медленно передвигаясь, подошла к огню. Ленька глянул на нее и обомлел. Ему еще никогда не доводилось видеть таких страшилищ.
– Все байки травишь, древний ты дурак, – не здороваясь, скрипучим голосом обратилась она к деду Игнату.
– А. Это ты, старая ведьма. Все не утихомиришься, ищешь, кому бы какую пакость сделать? Креста на тебе нет!
– Коли я пакости делаю, то ты сделай доброе дело, – развернувшись, поковыляла обратно в лес.
– Какое дело? – вдогонку ей спросил дед.
– Расскажи ей правду, – и, больше не проронив ни слова, ушла.
– А чтоб ты сдохла, карга. Шляется по ночи, людей пугает, – в сердцах пробурчал дед Игнат и плюнул ей вслед.
Ленька и Наташа заворожено наблюдали за происходящим. Ленька вообще ничего не понимал. Вопросительно глянул на девушку. Та в ответ пожала плечами. Дед молчал. Трясущимися руками достал новую порцию табака, закурил.
– Деда, – через время спросила Наташа. – Баба Сима меня имела в виду? Да? Какую правду я должна узнать?
– Нет. Не тебя, – и опять надолго замолчал.



– 9 –


Наташа заворочалась во сне. Ей что-то снилось. Что-то беспокойное, тревожное. Она повернулась на бок, протянула руку и наткнулась на чью-то спину. Её тут же подбросило на постели. Села в холодном поту, нащупала выключатель, зажгла торшер. Господи, как же она могла забыть? Чья-то спина оказалась Эдиком. Она так долго спала одна, что не сразу вспомнила, как от Соньки уехала вместе с ним. Вначале он напросился ее проводить, потом уговорил пригласить себя на чашечку кофе. Но кофе пить не пришлось.
Не больно-то Наталья и сопротивлялась. Улыбнулась сама себе. В голове шумело. Она поднялась, за окном была еще ночь. Поискала, чего бы накинуть на плечи, потом передумала: в конце концов, она у себя дома. Вышла на кухню, открыла бутылку с минералкой, сделала несколько глотков. Чего она подхватилась? Что ей снилось? Кажется, что-то страшное. Обычно, если такое случалось, то она до утра не могла уснуть. Но сейчас она подумала, что нужно вернуться в постель, прижаться к теплой спине и спокойно спать. Сегодня она может позволить себе такое удовольствие. А может, и завтра тоже. Этот Эдик оказался совсем неплохим. А почему, собственно, он должен быть сразу плохим? Мужчина как мужчина. Все у него на месте, чего ей еще нужно?
Наташа сокрушенно покачала головой. Докатилась. Едва познакомилась с человеком и, не задумываясь, в первый же вечер затащила его в постель. Или он ее? Нет, наверное, все-таки она его, постель-то ее. Молодец. Первое место. Удивительно другое. Получилось же! Вот тебе и счастливая улыбка.
Телефонный звонок разбудил Наташу, когда уже было десять утра. На этот раз, прежде чем поднять трубку, она повернула голову в сторону, где спал Эдик. Эдика не было. “Ушел, что ли?” Тут же услышала шум льющейся воды в ванной. “Нет, не ушел”.
Звонила Сонька. Не дав Наташке опомниться, тут же выпалила, что та произвела вчера настоящий фурор, особенно когда учила немок танцевать канкан.
Ну, ничего себе!
Этот момент Наташа помнила смутно. Она учила? Осталось только надеяться, что в остальном, она вела себя достойно.
– А мужики так просто от тебя в восторге! Не представляешь, что началось после того, как ты ушла!
“Неужели ко всем приставала?”
У Наташи закружилась голова. Не надо было пить столько вина. Но оно было такое чудное и казалось совершенно не хмельным.
“ Есть надо было, а не петрушкой занюхивать”.
Но как же она могла есть, когда столько усилий было потрачено, чтобы похудеть.
– Сонь, я тебе позже перезвоню. Я только проснулась, еще в постели.
– Конечно. Я чего позвонила. Эдик у тебя?
– Да.
– Молодец! Ну и как он?
“Как он что? А, в смысле, в постели? Хоть бы что-нибудь вспомнить! Остается надеяться, что Эдик был не лучше ”.
– Ничего. Все нормально.
“Наверное”.
Можно только догадываться, как мог бы ответить на этот же вопрос Эдик.
– Очень рада за тебя. Отдыхай.
Наташа положила трубку. В комнату вошел Эдик.
– Доброе утро, панночка, – улыбнувшись, сказал он.
– Почему панночка? – настороженно спросила она.
– Ты вчера объявила, что согласно какой-то древней легенде, в тебе пребывает душа панночки, которая жила в восемнадцатом веке и трагически погибла из-за любви.
– Я такое сказала? – даже мороз по коже пробежался.
– Да. И очень убедительно. Целую историю поведала. Ты настаивала на том, что родилась сейчас для того, чтобы воссоединиться со своим возлюбленным, которого потеряла тогда, – Эдик подсел на постель и поцеловал Наташу в плечо.
– С тобой, что ли? – растерянно спросила она. Не могла поверить, что про все это вчера говорила.
– Я не против, – мечтательно произнес Эдик. – Ты была такой…
– Не надо! Не говори! Мне стыдно! – чуть ли не выкрикнула Наташа.
– Да все нормально. Успокойся.
– Ничего не нормально! Просто какая-то пьяная дура. Хоть бы кто остановил!
– Нет, ну правда. Ты была веселой и смешной. Здорово. Мне понравилось. И потом, уже вечером, ты была…
Наташа со страхом зажмурилась и вся сжалась. А еще захотелось, открыть глаза и никого не увидеть рядом.
– Эдик, – Наташа была вне себя от злости на себя. – Иди домой.
– Домой? Что-то не так?
– Нет. Вернее, все так, но, пожалуйста уйди.
– Я думал, мы позавтракаем вместе? Хочешь, я закажу доставку на дом? Или сам чего-нибудь приготовлю.
– Иди домой…
– Наташ, да что с тобой? У тебя что-то болит?
– Да. Болит, – горько усмехнулась. – Голова у меня болит.
– Таблетку прими.
Наташа так посмотрела на мужчину, что тот не выдержал и отвел взгляд. И даже когда он ушел, она еще долго сидела на постели и отрешенно смотрела в окно.


– 10 –



На Рождество Павел заслал к Алесе сватов. Обвенчаться было решено на Масленицу.
Алеся считала дни до свадьбы. На радостях она даже простила матери её увлечение собственным управляющим, которое к тому моменту было очевидным.
В усадьбе начались приготовления к свадьбе. В ближайшие дни барыня уехала в Киев на ярмарку, скупиться. Алеся осталась дома. Она с девками вышивала ткань для платья. С Павлом, так полагалось, они не виделись.
Как-то в один из вечеров в светлицу, где за пяльцами сидели девчата, вошел Остап. Был он злым и пьяным. Девки, глянув на него, а потом на Алесю, которая, оторвавшись от работы, выжидающе посмотрела на управляющего, молча поднялись и вышли. Остап прошел к образам, трижды добросовестно перекрестился, потом подошел к лавке, стоящей у стены, и молча сел, сверля взглядом молодую барыню.
– Чего тебе? – недовольно спросила Алеся. – Разве я звала?
– Не звала. Я хотел спросить.
– Маменька скоро приедет, вот к ней и обращайся. Мне до твоих вопросов дела нет. А теперь ступай, я занята. И не приходи, доколе не позову, – Алеся поднялась и прошлась по комнате.
– Молодая ты, девка, а потому – дурная, – неожиданно развязано сказал Остап.
– Как ты со мной разговариваешь?! Кто ты такой? Забыл, как тебя папенька подобрал по душе своей милостивой. Смотри, все маменьке расскажу! – угрожающе закончила она.
Остап засмеялся. Он уже давно чувствовал себя в усадьбе хозяином. Его все боялись и слушались пуще барыни. Он поднял глаза на девушку и тихо сказал:
– Твоя маменька вот где у меня! – поднял вверх сжатый кулак.
От этого взгляда и жеста девушка вся сжалась, не понимая, чего ему нужно.
– Господи, твоя воля. Бедная маменька.
Ей было противно присутствие этого человека. Как и прочие, она побаивалась его, но старалась не показывать виду. К ней-то он относился нейтрально. А вот мужиков и баб, если что не так, поколачивал, наказания придумывал всякие, как там, на Сечи, было.
– Уходи, ради Бога, а то мужиков позову, – еле сдерживая себя, произнесла девушка.
Остап с удивлением взглянул на панночку. Неужели она и правда думала, что кто-то из мужиков осмелится пойти против него. Ничего не отвечая, все же поднялся, но не ушел.
– Значит, замуж собралась?
Алеся удивилась. Конечно, она собралась, и он один из первых это знал. Почему спросил? Она медлила с ответом.
Остап как будто и не ждал, что она скажет. Тяжелыми шагами подошел к ней, стал напротив и вдруг совсем неизвестным доселе девушке голосом, произнес:
– А что бы ты сказала, узнав, что приглянулась мне? Я давно тебя заприметил и поэтому на службу к отцу твоему пришел. Я – вольный казак. И не в моих правилах быть в услужении. Коли б не так все вышло, я бы уже давно посватался к тебе. Люба ты мне очень.
От такого признания Алеся готова была лишиться чувств. Как ему в голову могло такое прийти. Неотесанный мужик! Жестокий, лживый человек! Как он вообще осмелился такое даже произнести вслух. Да он был ей ненавистен с первой секунды!
– Ответь же. Будешь ли ты моею? Не бойся, я добрый, я буду любить и оберегать тебя всю жизнь.
Девушка почувствовала, что Остап волнуется. Он уже не глядел на нее, отступил на шаг назад, замер в ожидании «приговора».
– Никогда я не буду твоей. Я люблю Павла.
Остап как-то странно взглянул на панночку. Вроде как и не ожидал такого ответа. Был уверен, что она согласится. И сейчас стоял растерянный и пораженный смелостью девушки.
– И чем же он лучше? Разве он мужик? Он же еще и пороху не нюхал!
Алеся не стала отвечать, вернулась к оставленной работе. Остап продолжал стоять на месте, наблюдая за ее действиями. Неизвестно, сколько бы он так стоял, если бы девушке не надоело, и она со злостью не сказала:
– Пошел прочь.
До Остапа наконец-то дошло, что он получил отказ. И все же, не веря до конца услышанному, он решил сделать еще одну попытку.
– Я докажу, как сильно люблю тебя…
– Ты мне надоел. Не хочешь уходить, тогда уйду я.
Она поднялась и уверенно направилась в другую комнату. Остап не осмелился проследовать за ней. Он сильно сжал кулаки и, что-то для себя решив, спешно вышел из дома.
Оставшись одна, Алеся почувствовала себя беззащитной и одинокой. Если бы не зима и не заносы, то непременно поехала бы к Павлу. Отчего-то после признания управляющего она почувствовала нарастающую тревогу, угнетающее беспокойство. Зная Остапа, не верила, что этот разговор последний. Скорее бы приехала матушка. Алеся накинула полушубок и вышла на крыльцо дома.
В деревне зимой ложились рано, берегли лучины. Хотя в ходу больше были коптилки на жиру. Даже в барском доме свечи зажигали по случаю. Девки уже умостились на покой, а Алесе не спалось. Не зажигая огня, девушка вышла на улицу.
Метель встретила ее во всем своем зверином обличье. Она пахнула в лицо миллионами колючих снежинок, обдала леденящим холодом, порывами обезумевшего ветра, в секунду проникла, казалось, до самого сердца. Алеся от неожиданности даже затаила дыхание. Снег валил такой густой пеленой, что не было видно дальше вытянутой руки. Он падал комьями, хлопьями на давно уже белую землю, и чем больше его было, тем становилось все тише и тише в округе. В этом «ватном» покрове тонули все звуки.
Алеся спустилась во двор. Дойдя до середины, обернулась на дом. Его не было видно. Посмотрела вперед, по сторонам – один снег. Снег и она. Ветер и она. Мороз и она. Стало страшно. Почему-то вспомнила, что говорят, будто в это время, которое перед крещением, все нечистые беснуются, выползают из своих укрытий и губят безвинные, наивные человеческие души. Решила вернуться поскорее в дом.
Совершенно неожиданно под ноги неизвестно откуда свалилась кошка, громко мяукнула и бросилась прочь. Алеся вскрикнула и метнулась на крыльцо. “Нечистый!” Перекрестилась. Она терпеть не могла кошек. Непонятные твари. Вот собаки, так те все сидели в конурах. Им и в голову бы не пришло бегать по такой погоде. Они даже не лаяли. А кошки? Им все нипочем. А может, это какая ведьма прикинулась кошкой и решила навредить ей? Алесю всю передернуло. Ну вот, теперь будет половину ночи думать об этом.
На крыльце ее поджидал Остап.
– Замерзла, поди?
– Нет, – безразлично ответила она.
– Ну, так как? Не передумала?
– А я не думала, – прежний страх прошел, и она уверенно вошла в дом.
– Ой, зря ты, девка, не думала, – с усмешкой сказал Остап.
Алеся его не слышала.
Остап еще какое-то время постоял во дворе. Ему было зябко от морозного ветра и отвратительно от того, что не выходило так, как он задумал.
А ведь он не солгал панночке. Он действительно давно полюбил ее. И если бы не её мать, которая пристала к нему, то он еще раньше попросил бы ее руки. А так все запуталось. Ну никак он не ожидал, что Алеся так быстро соберется выходить замуж. Последнюю неделю он только и думал, как ему быть. Отступать от намеченных планов он не привык. Но, услышав сегодня, как равнодушна к нему девушка, и видя ненависть в ее глазах, он задумался. А может и правда, пускай себе выходит за того хлопца. Он останется с Марийкой. Все у него будет хорошо. Сам себе и другим пан. Чем не жизнь? Но Алеся была так молода и так красива, что отказаться от нее было выше его сил. Надо было что-то сделать.
Качнув головой, он уверенно вышел со двора. Его больше не беспокоила непогода. От дерзкой мысли, которая родилась в мозгу, стало жарко. Тело то и дело покрывалось испариной. Пока шел, все сомневался, а правильно ли он поступает, но другого выхода он не видел. Это был его последний шанс.

Наутро метель не унялась. День выдался серым и бесцветным. Барыня все не возвращалась. Оно и понятно, по таким заносам добраться было невозможно. Алеся целый день скучала, глядя в окно. После вчерашнего признания управляющего она боялась остаться одной, поэтому весь день находилась в окружении девушек. Впрочем, управляющего не было видно. Если бы Алеся поинтересовалась, где он, то, к своему удивлению, услышала бы, что со вчерашнего вечера его никто не видел. Но Алесе было отчего-то неловко спрашивать. Не видно его, ну и ладно.

Павел с десятком парубков выехал на охоту. Собирались на кабана, ну а там по ходу, кто попадется. Подъехав к лесу, начали объезжать его в поиске следов. На одном участке было видно, как семейство кабанов из восьми-девяти особей забрело в чащу. Следов, указывающих, что они вышли и побрели в другую часть леса, не было. Знак был добрым. Не зря потратили столько времени. Разделившись на две группы, принялись за дело.
Часть охотников должна была гнать зверя, а часть, исполняя роль стрельцов, осталась на опушке в ожидании добычи. Настроение у всех было приподнятое. Оно и понятно. Не всегда так быстро удавалось засечь добычу.
Кто не охотился, тот не поймет ощущение того волнения, того трепета, которое посещает в эти минуты охотника! Как описать то напряжение, то натяжение нервов, когда находишься в ожидании. Когда все твое тело, не только глаза, а каждая мышца готова среагировать на малейший шум, треск, шорох! Даже кони, и те замерли на месте, боясь шелохнуться, переняв настроение всадников. Да что кони. Сама природа как будто способствовала мужским забавам. Снег неожиданно прекратился. Непонятно откуда, из какой небесной прорехи выползло солнце и пошло серебрить все вокруг. Не сильно, не слепя глаза, а так любовно, как бы для потехи. И тут же ветер, буйствовавший несколько суток, как по команде, нырнул в какое-то, одно только ему известное, укрытие. Тишина исчезла, день начал наполняться звуками.
Кабанов гнали шумно, весело, с азартом. Собаки, заливаясь звонким лаем, утопая в мягком глубоком снегу, разделяли радость хозяев. Заодно с кабанами, напуганные погоней, неслись зайцы. Но подбить зайца – невелика заслуга. То ли дело – кабан. Смазанная толстым слоем подкожного жира, щетина не позволяла пуле с большого расстояния пробить голову, заставляла ее рикошетить. Стрелять надо было точно в кость. В крестец, в лопатку. Падая, зверь своим весом ломал кости, становился будто парализованным. Плохо было, если попадали в бок. Подранок, устремляясь в чащу, еще долго заставлял побегать за собой. Поэтому стрелять старались метко, все вместе, чтобы не упустить добычу.
Уже две огромные туши кабанов да пяток зайцев лежали на снегу, когда непонятно откуда раздался одинокий выстрел. Прогремел он из леса, и все тут же, как по команде, повернули в ту сторону головы. Ничего не заметив, пожали плечами. Может, кто еще охотился, не одни же они. Павел тоже с любопытством устремил свой взгляд на черно-белый лес и не сразу понял, что так сильно начало жечь в груди, а потом обдало жаром и стало горячей струей разливаться по телу. Переведя взгляд на свою грудь, с удивлением и испугом увидел, как на одежде разрастается бесформенное, не сулившее ничего хорошего, алое пятно. Не успев ни о чем подумать, кроме как об Алесе, которая, наверное, расстроится, узнав о случившемся, он медленно вначале просто склонился к голове своего верного коня, а потом начал соскальзывать с седла вниз.

Управляющего кинулись только на третий день. Поутру прискакал к панночке малец и сообщил о том, что Павел был ранен на охоте. Сейчас у него горячка, и лекарь, за которым ездили в Киев, не знает, выживет ли он. Ни как это случилось, ни кто это сделал, ни тем более зачем – никто не знал. И только Алеся, услышав страшную весть, ни секунды не сомневалась, что это дело рук проклятого Остапа. Вот тогда он ей и понадобился, тогда его и кинулись. Начали вспоминать, кто, когда его видел в последний раз. Выходило, что в день, когда он признался панночке в своих чувствах. И именно она была последняя, с кем он разговаривал.
В поместье начался переполох. Барыни нет, как не было. Молодая панночка лежит в обмороке, управляющий исчез.
Промаявшись в безызвестности до вечера, Алеся велела к завтрашнему утру заложить сани, чтобы отправиться к Павлу. Но следующее утро явилось еще драматичней, чем предыдущее. В нескольких верстах от деревни проезжающие мимо крестьяне нашли брошенные сани, а в них – мертвую барыню. Лошадей не было, не было и возничего и двух девушек, которые сопровождали барыню в поездке. Видимо, трагедия произошла несколько дней назад, потому что вездесущие вороны уже успели вдоволь потешиться с телом умершей.
Как выяснилось, Марийка была заколота вилами. Все решили, что это сделали беглые каторжники в целях грабежа. Оно и правда, никакого добра на санях не нашли, а девок, видно, забрали с собой, как и коней. Что стало с возничим, оставалось только гадать. Может, он подался к разбойникам, а может, сбежал и скоро объявится? Кто его знает?
Последующие три дня Алеся помнила смутно. Все, что находилось в округе: люди, звери, природа – казалось, впало в непреодолимый траур, какое-то унылое оцепенение. По дому сновали старушки во всем черном. Они то начинали причитать об умершей, то, забившись в уголок на скамье, долго о чем-то шушукались. Барыня в это время была в часовне, построенной ее мужем. Батюшка сам, никому не доверяя, отпевал все три ночи усопшую.
Алеся то плакала, то умолкала надолго, то ложилась на постель и, отвернувшись, думала о чем-то своем. Может быть, о том, что она теперь сирота и больше никого нет на свете, кто бы мог ее пожалеть. Может, о том, что вместо того, чтобы веселиться перед ве-ликим праздником Крещения, она хоронит мать.
Но на самом деле ее мысли были далеки от вышеперечисленных. Её заботило только, чтобы Павел остался жив. Ехать к нему в такую пору, когда покойница была еще не в земле, казалось неудобным, а известий о его состоянии больше не поступало. Правда, она собиралась сразу после похорон послать к нему кого-нибудь из челяди. Сейчас было не до этого, все были заняты.
А еще она боялась появления Остапа, который отсутствовал уже которые сутки. По какой-то негласной договоренности об управляющем никто не упоминал, но это вовсе не значило, что Алеся позабыла о нем. Тем более, обстоятельства складывались так, что у него не оставалось никаких препятствий для осуществления своих намерений. Но разве Алеся собиралась за него замуж? Конечно, нет! Но теперь страх перед ним вырос до огромных размеров и занял в мозгу девушки чуть ли не главенствующее место.
Остап объявился в день похорон барыни. Как ни в чем не бывало вошел в дом, подошел к панночке и спросил о том, все ли готово к погребению и не будет ли каких дополнительных распоряжений.
Алеся с изумлением посмотрела на управляющего, сбитая с мысли его поведением (он вел себя так, как будто ничего не случилось и как будто бы он не исчезал), какое-то время не смогла ничего ему ответить. Она переводила взгляд полный слёз с Остапа на прочих людей, как бы удивляясь, что они его тоже видят, но почему-то не реагируют. Собравшись с мыслями, она, наконец, спросила:
– Где ты был?
– Встретил знакомых казаков. Был с ними на хуторе, – совершенно спокойно ответил он.

На покойницу страшно было смотреть. Кожа была сине-желтой. Руки, в которые была вставлена свеча, покрыты коричневыми пятнами. Пустые глазницы (старанием ворон) были прикрыты церковным бумажным венцом. Расшитый красный платок повязали умышленно так, чтобы не было видно выклеванной до челюсти правой скулы. Правда, это место умело залепили тестом, а потом только прикрыли платком, стараясь скрыть увечия и придержать челюсть одновременно.
Обряжая покойницу, Алеся достала самые дорогие наряды. Прикрыть гроб решила той белой тканью, что вышивала себе на свадебное платье. Видя это, плакальщицы запротестовали. Как, мол, такое в голову могло придти. Еще гляди, замуж никогда не выйдет, или еще чего страшней.
– Выйду, – упрямо ответила Алеся и сама лично укрыла мать.
Спорить было бесполезно. Тогда обратились к дьяку, чтобы он растолковал девушке о вреде ее поступка. Алеся внимательно выслушала все доводы, но решение своё не изменила. Конечно, она выйдет замуж, только не на Масленицу, это уж точно. А ткань на платье вышьют новую.
Длинной процессией, под звон неумолкающих колоколов, двинулись на кладбище. Алесю под руку вела ее няня – полная и добрая старушка. Она всю дорогу вздыхала и тихонько плакала. Алеся тоже плакала, но по-другому. То вместе с плакальщицами срывалась до самых высоких звуков, какие только могло издавать ее горло, то, громко всхлипывая, на время затихала.
Остапа нигде не было видно. Покрутившись какое-то время в доме и часовне, он опять куда-то исчез.
Гроб установили на лавки, чтобы забить крышку. Тут же поднялся сильный ветер и одним порывом сорвал белую ткань. Та поднялась в воздух и неожиданно рухнула в свежую могилу. Мужики замялись, не зная, как поступить. Алеся приказала, чтобы спустились в яму и достали. Старушки опять зашептались, говоря, что сам Господь дает знак, что не нужно этой ткани быть здесь. Алеся упрямо качнула головой. Водрузив все на место, один из мужиков, неловко поскользнувшись на снегу, завалился на гроб. В страхе отпрянул. Люди заворожено уставились на покойницу, на месте ли все, а то напасть прямо какая-то.
От того, что своим падением мужик немного сдвинул тело, неожиданно стал сползать платок. Вероятно, он его задел рукой. Сползал медленно, зловеще. Все в страхе замерли, боясь пошевелиться. Все взгляды были устремлены на движущийся платок. А он, лениво перемещаясь с лица на шею, а затем на плечи, увлек за собой кусок теста, которое, видимо, на морозе прилипло к ткани, обнажая тем самым изуродованную часть лица. Вдобавок ко всему, не сдерживаемая больше ничем челюсть, стала медленно опускаться вниз, предоставляя обзору зияющую черную дыру – рот.
Дети, видя такое, уткнулись в женские юбки. Бабы в испуге запричитали. Мужики начали креститься. Зная, что барыня была убита, начали громко роптать, что не иначе как покойница хочет указать на своего душегуба. В задних рядах произошло какое-то движение. Все расступились. Это появился Остап. Он, не глядя ни на кого, уверенным шагом подошел к гробу. Зло на всех зыркнул. Люди в страхе попятились назад.
– Чего стоите! – прикрикнул так, что умолкли даже вороны, кружившие над кладбищем.
Самолично положил крышку на гроб и стал вбивать гвозди, даже не подумав поправить платок на покойнице.


Ленька повел плечами. Он так живо представил себе эту картину, что испытал страх и омерзение одновременно. Быстро спохватившись, украдкой посмотрел на Наташу, не заметила ли она его волнения. Ведь это всего лишь легенда.
Наташа была увлечена рассказом не меньше Леньки, хотя, как было ясно, слышала её не в первый раз. Ленька сидел чуть поодаль и немного позади, поэтому мог легко наблюдать за девушкой. И, несмотря на то, что он ее видел уже множество раз, сейчас, в свете мерцающего костра, в свечении полной луны, она показалась ему незнакомой и невероятно обворожительной.
Наташа была одета в джинсы – редкий случай в те времена (отец из Москвы привез) и облегающий свитер белого цвета по прозванию «гольф». Несмотря на то, что она сидела, было видно, как она стройна и изящна. Одна массивная коса была небрежно отброшено за плечи, а вторая, прикрыв собой грудь, ниспадала на землю. Наташа, наверное, почувствовав Ленькин взгляд, повернула к нему лицо. Слабо улыбнулась.
– Ну как, нравится?
Ленька не ожидал вопроса и растерялся. Он уже несколько минут так увлеченно рассматривал девушку, что даже не слышал, о чем говорил дед Игнат.
– Угу, – на всякий случай решил согласиться он.
– Сейчас начнется самое интересное, – шепотом сказала Наташа.
Дед, видя, что слушатели отвлеклись, замолчал.
– Деда, рассказывай, – поспешила сказать девушка.
– Ты внучка, возьми своего кавалера да подсобери-ка хворосту – самое время, да и я передохну.
Наташа поднялась, интенсивно потерла икры ног, потому что затекли и, повернувшись к Леньке, сказала:
– Ну, пошли…– хотела добавить: кавалер. Промолчала. Прозвучало бы по-идиотски.
Какой же он кавалер? Наташа посмотрела на молодого человека. Попробовала представить, как он выглядел до всех этих событий. Не смогла. Не рассматривала она его до этого. Впрочем, и так понятно, не зря столько баб покорил. Интересно, что бы они ска-зали, узнав, что Ленька проводит свой последний день в этих местах не с кем-нибудь, а с ней, Наташей, которая его все время за версту обходила. Точно лопнули б от зависти.
Ленька тем временем поднялся, протянул девушке руку.
– Пошли, только давай я тебя придерживать буду. Темно, еще споткнешься, и будет две калеки. Временных, правда, но две, – и сделал попытку улыбнуться, не удалось: лицевые мышцы не слушались.
Наташа какое-то мгновенье размышляла, подавать руку или не стоит. А Ленька, не ожидая пока она примет решение, потянул ее за собой.
– И как мы будем его собирать в темноте, куда идти, знаешь?
– Идти далеко не надо. Здесь под каждым деревом его полно, можно наощупь собрать, – пояснила Наташа и уверенно шагнула под крону старых деревьев.



– 11 –



Ужин у Люка был в самом разгаре, когда Алексей Петрович решил уйти. Оно ведь всегда так: если не заладится с самого начала, то не стоит надеяться на хороший исход. И хотя причина плохого настроения казалась очевидной, было что-то еще, что беспокоило его и не давало отвлечься.
Алексей Петрович вдруг ощутил, что свобода, которой, как он думал, обладал – это всего лишь его выдумка. А на самом деле он так зависим от жизненных обстоятельств и условностей, что даже не верилось. Он представил себя птицей, которая вылетела из клетки и вообразила, что теперь свободна, не подозревая, что по-прежнему находится в клетке, только уже под названием «комната», не говоря о других клетках: под названием «квартира», «дом» и кто знает еще каких.
Он сожалел не о том, что сорвался флирт понарошку, так как не был уверен: нужен ли он ему? Признаться, его больше беспокоило, что подумает о нем София Владимировна, ведь он не оправдал «высокого доверия» и поэтому ощущал дискомфорт, хотя все это, конечно, было глупостью.
На самом деле его поразило то, что его передвижение по жизни строго определено, вправлено в рамки дозволенного, связано тугими канатами, приклеено клеем ПВА и для того, чтобы что-то изменить, нужен, как минимум, колоссальный прорыв. А еще он понял, что этот самый прорыв нужен ему, как глоток свежего воздуха. Чтобы была возможность вдохнуть его полной грудью и ощутить, что ты живой, что ты не в клетке, что в твоей жизни не застой – для всего этого нужна была свобода, и именно ее у него и не было.
Он даже не предполагал, что простые размышления о сорвавшемся вечере приведут его к таким удручающим выводам. Все, что было или казалось размеренным, постоянным, устоявшимся в жизни, подходило под определение: не хуже, чем у других, – и не более. Ему показалось, что он понял причину. Ведь, думая о свободе, он вовсе не имел в виду семейные узы. Можно быть неженатым человеком, но таким же несвободным. Все дело в нем самом. Просто он утратил жизненный запал, ту искорку, которая, вспыхивая, позволяет подняться над суетой и почувствовать себя свободным над обстоятельствами.
Алексей Петрович обвел присутствующих гостей усталым взглядом, ненадолго задержав его на Наташе. Он был так увлечен своими мыслями, что даже не смог оценить ее. И кроме определения: “Вроде так себе, потом рассмотрю”, – в голову ничего не пришло.
Уже возвращаясь домой, в машине он вынес себе приговор, который не радовал, но хотя бы что-то оправдывал в его поведении. Приговор был неутешительным, но, во всяком случае, правдивым. Он просто состарился, обленился и вместе с этим утратил интерес к жизни. Ну ничего, все наладится. Он выспится, успокоится и с новыми силами начнет новую трудовую неделю.

Первым делом, придя в понедельник на работу, Алексей Петрович решил пригласить к себе эту самую новенькую, чтобы поближе познакомиться, ну и присмотреться, на всякий случай: вдруг то, о чем его просила София Владимировна, по-прежнему актуально. Вернее, было интересно узнать, на что он еще способен. Только узнать. Для себя, чтобы успокоиться. И все – на большее он и не рассчитывал.
Зайдя в кабинет, подошел к одиноко висящему зеркалу. В нерешительности взглянул на свое отражение. Никаких изменений за ночь не произошло. Он такой же, как всегда: аккуратно причесан, гладко выбрит, опрятно одет. Единственное, что не вписывалось в портрет педанта, была непозволительно длинная челка, которая опускалась почти до левого глаза. Впрочем, общей картины это не портило, даже наоборот, придавало всему внешнему виду не то больше загадочности, не то озорства. Но себя он убеждал, что это придает ему больше шарма, и потом, ему так нравилось, он привык к ней (длинной челке) еще с молодости.
Алексей Петрович улыбнулся своему отражению. Молодец все-таки эта Софья Владимировна, разбирается в мужчинах, правильно, что остановила свой выбор на нем. А то, что не вышло, как задумывалось, так это ерунда. Так даже интересней.
От плохого вчерашнего настроения не осталось и следа. Сегодня утром он поругал себя за малодушие и слабость, за то, что раскис, как баба, и впал в легкую депрессию. Поэтому сейчас, довольно насвистывая, выглянул в приемную с целью сказать, чтобы секретарша вызвала «объект» к нему в кабинет, но остановился. Получалось очень наглядно. Какой-то нездоровый интерес. И, хотя никто не знал об этом договоре, решил все же повременить. Ничего, еще успеет. Подумал, что лучше будет, если он так, между делом, зайдет в ее кабинет и поинтересуется, как она устроилась на новом месте. Это будет реалистичней.
А дальше? А дальше будет видно. Совершенно неожиданно для себя почувствовал какой-то прилив энергии. А вдруг и правда из этого знакомства что-нибудь получится? И тут же захотелось, чтобы непременно получилось. Подумал, что, возможно, это и есть тот свежий глоток воздуха, которого ему так не хватает.
Поймав себя на этой мысли, засмеялся вслух. Умело же его заинтриговали.
В кабинет заглянул Эдик.
– Алексей Петрович, мне бы к вам посоветоваться.
– Проходи.
Эдик тут же с порога стал говорить о какой-то текущей проблеме. В принципе, мог и сам все решить, полномочий было предостаточно, но вот не любят наши люди брать на себя ответственность за самостоятельно принятые решения.
Алексей Петрович внимательно выслушал.
– Ну, а сам что думаешь по этому поводу?
Эдик почти без запинки отрапортовал, что собирался предпринять.
– Так. Понятно. А ко мне зачем пришел? Сам все знаешь.
Эдик смущенно улыбнулся.
– Услышать от меня «да»? «Да». Можешь идти, – вздохнув, сказал Алексей Петрович.
Эдик сконфузился. Алексею Петровичу стало неловко. Может, и правда, человек зашел к нему, как к специалисту, из уважения, в конце концов – он же директор. Чтобы сгладить ситуацию решил по-товарищески подбодрить коллегу. Подумал, о чем бы спросить таком нейтральном? И тут его осенило:
– Эдуард Николаевич, так, ради праздного интереса, скажи, как тебе субботний вечер?
– А что субботний вечер? – Эдик удивленно посмотрел на шефа, не понимая, к чему он клонит.
– Да мне пришлось рано уйти. Ты же помнишь, я из командировки приехал, устал очень. Просто хотел узнать, как там, долго еще веселились?
– Честно говоря, не знаю. Я не был до конца.
– Почему? – удивился Алексей Петрович.
– Я пошел проводить домой одну нашу сотрудницу, – Эдик пожал плечами.
– Сотрудницу? Это какую же? – настороженно спросил Алексей Петрович.
– Да новенькую.
Директор неожиданно нахмурился.
– Да ты, как я посмотрю, мастак. Ну и как проводил, удачно? – с непозволительно пошлой интонацией спросил Алексей Петрович.
– Удачно, – растерянно ответил Эдик.
– Ну и слава Богу. Иди. Работай.
Алексей Петрович провел его презрительным взглядом.
“Ах, Софья Владимировна! А вы, однако, коварная женщина. Перестраховались, значит, на всякий случай. А я, кретин, повелся. Что же там за подруга такая? Как-то я плохо ее рассмотрел”.
Алексей Петрович расстроился. Правда, не сразу понял, почему. Конечно, ему было приятно, что его «выбрали», одного из многих, как он подумал, и возложили почетную миссию дамского обольстителя. Согласитесь, не каждому и не каждый день поручают такое. Оказывается, каждому. Он – дурак!
Откинулся на спинку кожаного кресла, закрыл глаза. Пора было заняться работой.
– Женечка, – ласково обратился к секретарше по внутренней связи. – Пригласи-ка ко мне нашего нового экономиста. Как там ее?
– Кажется, Наталья. Я сейчас уточню, Алексей Петрович.
– Ага. Уточни, детка, и пригласи.
Сейчас он ей устроит экзамен на выносливость, в смысле – на профпригодность. Небось дура и уродина.
Но его ждало разочарование.
– Алексей Петрович, – тонким голоском защебетала Женечка. – А она не вышла на работу. Может, позвонить домой, справиться, в чем дело. У меня есть номер.
– Не вышла? Вот послал Бог сотрудничка, – не зная, он уже возненавидел Наташу. – Не надо никуда звонить. Возможно, она не выйдет вообще.
Ну, вот и хорошо. Зря переживал. А теперь: работать, работать и еще раз работать. Только от безделья в башку лезут глупые мысли, а он ой как не любил ощущать себя глупым!
Алексей Петрович взял в руки какие-то документы и начал просматривать. Прошло десять минут. Он с силой отбросил в сторону бумаги и произнес со злостью: “Что это за бред?”
Бреда там не было. Просто он никак не мог сконцентрироваться на тексте.
Оно и понятно – мысли витали где-то очень далеко. Он подумал, что будь эта Наташа уродиной, Эдик не пошел бы ее провожать. Надо же, как его задело, не ожидал. И даже то, что Наташи не было на работе и его предположение, что и не будет, его не успокоило. Он почувствовал себя обманутым ослом, поэтому разозлился пуще прежнего.
Ему понадобилось около часа, чтобы успокоиться и, если не выбросить все из головы, то хотя бы настроиться на работу.




– 12 –



После похорон барыни Остап опять куда-то исчез. И это оказалось по-настоящему приятным событием. Никто даже не сомневался, что он имел отношение к гибели старой барыни. Во всяком случае, если это не его рук дело, то свершилось оно не без его участия.
Наутро, после похорон, Алеся велела запрягать лошадей. Она твердо решила проведать Павла. Ничьи уговоры и убеждения, что это негоже и не пристало девице ездить к своим кавалерам самой, ее не остановили.
Павел был без памяти. Лежал он на огромной лавке со множеством подушек, укрытый тулупами. Мокрые от пота волосы, слипшись в беспорядке, спадали на вспотевший лоб. Глаза были прикрыты не до конца. Потрескавшиеся губы не смыкались, и через оставшееся пространство откуда-то из глубины тела наружу вырывалось тяжелое прерывистое дыхание.
Мать Павла стала просить Алесю, чтобы та прислала к ним дьяка из часовни. Пусть бы он помолился за здравие их сына, так как его жизнь во власти Всевышнего. Алеся внимательно выслушала и кивнула головой.

Алеся, пробыв у них меньше часа, и сама ощутила, что ей передалось какое-то недоброе предчувствие, какое-то отчаяние. Направляясь сюда, она надеялась, что, напротив, найдет здесь если не успокоение, то хотя бы какую-то поддержку. В результате общения выяснилось, что все гораздо хуже, чем она могла предположить. Но потерять еще и Павла? У нее и мысли такой не возникало.
Когда она уже вышла на улицу, напоследок расцеловавшись с теткой Мотрей, когда уселась на сани и укуталась в теплый тулуп, только тогда, глядя на отца Павла, решилась кое-что ему сказать. Алеся предложила обратиться за помощью к знахарю.
От девушек, и не только от них, она знала, что он порой делал чудеса. Алеся не знала, как на это ее предложение отреагирует отец Павла, потому что про знахаря поговаривали всякое… Но на удивление, тот не стал рассуждать, что это глупая затея, а наоборот, как-то по-особенному посмотрел на Алесю. Вначале кашлянул в кулак, потом снял нахлобученную на брови шапку и, повернувшись по направлению, где находилась часовня, стал креститься, что-то бормоча себе под нос.
Алеся так и не поняла, согласился он или нет. Всю дорогу домой она уже не могла ни о чем думать, как только о том, что произойдет с ней, если умрет Павел. Весь остаток дня она провела за рукоделием, чтобы как-то отвлечь себя от мрачных мыслей, но у нее ничего не получалось. Измотанная за последние дни, находящаяся на грани нервного срыва, к вечеру она поняла, что у нее жар.
Следующие несколько дней девушка не поднималась с постели. Она то проваливалась в глубокий сон, то впадала в беспамятство, то приходила на короткое время в себя и тут же справлялась, отправился ли дьяк к Павлу и не было ли от него какого известия.
На третьи сутки она, наконец, почувствовала себя лучше и, выпив очередную порцию травяных отваров, попросила чего-нибудь покушать. Все тут же засуетились, забегали. В доме послышалось оживление, шум, даже смех. Все то время, что Алеся была в постели, дом и все его обитатели как будто тоже погрузились в какой-то беспокойный сон. Жизнь остановилась, время прекратило свое течение. Казалось, что небывалое проклятие или рок спустился на несчастное семейство, грозя извести всех, кто имел к нему отношение. Этого никто не обсуждал, отчего было еще страшней и угрюмей.
После обеда Алеся, еще слабая, но уже с живым блеском в глазах и печальной улыбкой, с любовью и признательностью смотрела на своих людей. Те же, столпившись в спальне, смотрели на нее с преданностью и тревогой. Алеся справилась, все ли в порядке в хозяйстве, и, услышав заверения, что с божьей помощью все хорошо, отпустила всех из почивальни и уснула спокойным сном.
Проснулась от того, что почувствовала чье-то присутствие. Еще не открыв глаза, решила, что рядом кто-то есть и этот кто-то на нее смотрит. Даже мороз по коже пробежал. И вдруг что-то навалилась на нее. Что-то невесомое и в то же время ощутимое. Оно надавило на грудь и стало подступать к горлу. Ничего не понимая, боясь пошевелиться и открыть глаза, Алеся решила позвать кого-нибудь, но, открыв рот, в страхе почувствовала теплое прерывистое дыхание у своего уха, а потом что-то влажное, теплое коснулось ее щеки. Тут уж она не выдержала и закричала. Кричала, не останавливаясь несколько минут, пока в комнату не ворвались люди. Только услышав приближающийся шум, девушка осмелилась открыть глаза.
За окном уже была глубокая зимняя ночь, полная луна добросовестно освещала землю, любопытные звезды лукаво подмигивали каждому, кто на них смотрел. В трубе бессовестно завывал вездесущий ветер, но в спальне было уютно от тлеющих в камине углей, слабое свечение которых убаюкивало и успокаивало. На столе, поодаль, едва мерцая, догорала свеча. Но даже при таком слабом освещении Алеся успела заметить, как какая-то не то тень, не то легкая дымка метнулась в сторону очага, раздался щелчок – и все окончилось. Все то непонятное, что происходило с ней минуту назад, уже через мгновенье казалось просто сном или наваждением, не оставив после себя и следа, но все же сильно напугав девушку.
Взволнованная няня со слезами на глазах, вбежав, тут же бухнулась к ногам Алеси, громко причитая:
– Свят, свят, свят, матушка наша, кормилица!!!
Вслед за няней, в спальню буквально ворвались мужики с дубинками и факелами.
– Барыня, Александра Михайловна, что? Ох, живая…
Алеся и сама перепугалась своего голоса и теперь сидела на кровати в растерянности и глубоко дышала.
– Мне сон приснился. Ступайте.
Все, в нерешительности потоптавшись еще какое-то время у дверей, стали расходит-ься.
– Нянюшка, останься, – тихонько позвала Алеся.
Старушка кивнула и присела на край постели.
– Что, дитятко? – спросила нежным голосом, когда они остались одни. – Что приснилось тебе, голубушка моя горемычная?
Алеся путаясь и сбиваясь, передала няне те ощущения, которые испытала.
– Что это было, нянюшка?
Няня стала гладить панночку по руке и тихо говорить:
– То Домовой к тебе приходил…
– Зачем? Мне страшно!
– А ты не бойся. Раз приходил, значит – оберегает тебя. А вот зачем? Если такое еще случится, то ты спроси его.
– Как спросить?
– А так и спроси, мол, скажи батюшка Домовой, к худу ли пришел или к добру?
Алеся, и без того напуганная, стала дрожать.
– И он ответит?
– Знак подаст. А ты мне его потом скажешь.
– Боязно мне, вдруг – к худу?
– Не бойся, он не обидит.
Няня еще долго разговаривала с Алесей, рассказывала ей всякие случаи из жизни про домовых и леших. Панночка слушала, и чем больше узнавала, тем ужас сильней сжимал ее сердце, хотя истории были не страшные, даже иногда веселые. Няня рассказывала их так, как будто такие явления происходят кругом, со всеми и каждодневно.

Последующие дни были относительно спокойными, без каких-либо происшествий. Погода тоже наладилась. В преддверии Крещения, как по заказу, установились сильные морозы, но было безветренно, и мороз выдавал себя лишь в приятном скрипе снега под ногами, в яркой синеве солнечного январского утра, в глубине ночного зимнего неба, от чего звезды казались еще холодней и еще недосягаемей.
Местная ребятня, беззаботно гоняя по заснеженной земле, оглашала селение звонким смехом и визгом. Что им мороз? А пусть себе щиплет! Что может быть лучше пушистого белого снега, когда он еще не сбился в одну монолитную массу, не покрылся коркой, не потемнел. Когда он такой легкий и невесомый, что так и хочется в него окунуться, а потом, согревая его теплым дыханием, наблюдать, как он отступает, не в силах сопротивляться теплу, и тает.
И конечно, что может быть таинственней и загадочней темных крещенских вечеров, той заветной поры, когда можно погадать.
Гаданий было много. И с воском, и с колечками, и с зеркалом, и с тайными желаниями, которые загадывались на ночь. Много чего было. И все это выполнялось скрупулезно, соблюдая все ритуалы. Ни плохой исход, ни пугающая прохлада, пробегающая по спине, не могли остановить девушек, которые, затаив дыхание, следили, кому что выпадет.
Господи! Что за народ этот – бабы! Что же так неймется им? Неужто нет больше ничего, что могло бы так волновать девичье сердце, как тот единственный, которому хочется принадлежать! Поэтому, опережая время и события, пытаясь заглянуть вперед, не спугнув при этом судьбу, девушки ждут, кому что выпадет.
Эх, суженый-ряженый, что ж так любят тебя, еще не зная? Что ж так ждут с надеждой? Что ж так верят тебе, единственному, тому, кто может изменить жизнь, тому, кто может превратить каждый день в волшебный мир? Ты только найдись, пожалуйста. Ты только не обмани.
Алеся тоже ждала вечера. Сегодня днем ей принесли известие, что Павел пошел на поправку и она с горящими от счастья и волнения глазами решила присоединиться к девушкам и погадать в последний раз. Потому что потом будет незачем.
Собраться должны были в господской светлице. Еще днем приготовили все необходимое. И теперь, в эти несколько часов затишья все разбрелись по домам, чтобы отдохнуть перед вечерними гаданиями.
Алеся, утомленная дневными заботами и хлопотами, оставшись одна, решила почитать любовный нескончаемый роман. Был он на французском языке и в нем говорилось о какой-то совершенно неизвестной и незнакомой для девушки жизни. На французском Алеся говорила с большим акцентом, зато читала бегло и с удовольствием. Папенька очень переживал, что дочка так и не научилась произносить французские слова в нос и нараспев. Но Алеся не хотела понимать, почему ей нужно изъясняться на языке, которым не владел никто в округе. Но зато, читая, она даже сама не замечала, как каким-то непонятным образом вдруг вся преображалась. И чем больше углублялась в роман, тем больше со стороны становилась похожей на очаровательную панночку, чем на девушку-крестьянку.
Зачитавшись, Алеся не почувствовала, как легкая сладкая дрема тихой, мягкой поступью подкралась сзади. Подкравшись, дунула в затылок своим неслышным дурманящим дыханием и, медленно сползая на плечи, убаюкала девушку.
Но не успела она еще как следует погрузиться в манящую негу, еще пушистые ресницы капризно вздрагивали, как вдруг то непонятное ощущение тяжести и беспокойства опять подступило к ней. Сон тут же улетучился, и Алеся, так же, как и в первый раз, замерла в испуге, ожидая, что произойдет дальше. Она была совершенно уверена, что задремала едва ли несколько минут назад. И от того, что «это» как будто бы выжидало, пока она уснет, ей стало жутко. Приготовилась, как и в первый раз, закричать, но вспомнила наставления няни. Дрожащим, незнакомым голосом тихо спросила: “К худу или к добру?”
И тут же услышала тяжелый вздох, потом неясное всхлипывание, или то был глухой смех. Нет. Не смех. Приглушенные рыдания и какой-то неясный звон, который нарастал в ушах, пугая своей силой. На этот раз Алеся подхватилась с кресла, на котором читала и бросилась прочь из комнаты, громко зовя няню.
Няни нигде не было. И не только няни. Дом как будто вымер. Комнаты были еле освещены и Алеся, пробегая их, пришла в дикий ужас от ощущения одиночества и беззащитности.
– Отчего ты так напугана, сердце мое? – легкой тенью навстречу к ней вышел Остап.
Алеся вскрикнула и замерла.
– Чего тебе надобно? Пошел прочь. Я не звала тебя.
Хотела было еще что-то сказать, но Остап не позволил. С силой притянул девушку к себе и, не обращая внимания на ее крики, стал покрывать поцелуями, тяжело дыша и дрожа всем телом.
Алеся готова была лишиться чувств, но те, как назло, ее не покидали, оставляя ее в полном сознании. Остап тем временем подхватил ее на руки и понес обратно в спальню. Девушка, видя, что ее никто не слышит и поняв, что помощи ждать неоткуда, стала отбиваться сама, как получалось. Изловчившись, укусила его за руку и опять начала кричать, чтобы отпустил. Остап даже не отреагировал на ее выходку, только зашептал на ухо:
– Кусайся, царапайся, моя кошечка, кричи – все одно никто не услышит. Ты – моя.
От этих слов Алеся просто обезумела. С новой силой стала вырываться из крепких рук. До сих пор она не задумывалась, чем ей может грозить такое странное поведение Остапа, и вдруг, поняв его намерения, забилась просто в истерике. А он, продолжая безумно улыбаться, все сильнее и сильнее сжимал панночку в объятиях и уверенно продвигался по пустому полутемному дому.
В спальне небрежно выпустил Алесю на кровать и тут же, не дав ей даже пошевелиться, с силой рванул ткань на платье.
– Моя!
И навалился всем своим огромным телом.
Алесе на какой-то миг показалось, что зашатались стены. Она зажмурилась. В ушах послышался приглушенный вздох и тихий плач. Все закружилось, как в колесе. Она глубоко вздохнула и лишилась чувств.

Кто-то гладил по плечу и тихонько причитал. Алеся открыла глаза. В комнате уже потрескивал камин, горели свечи. Она лежала на своей постели, прикрытая одеялом. Рядом сидела няня. В полуоткрытую дверь с перепуганными лицами заглядывали девушки.
Алеся застонала. Было больно внизу живота. Как будто какой-то кол находился внутри. И был он мерзким, грязным, почему-то мокрым и липким. Девушка откинула одеяло, вызвав тем самым вздох сочувствия у присутствующих. Еще до конца не понимая, что произошло с ней и что так напугало девушек, она приподнялась и посмотрела на себя.
Платье было разорвано чуть ли не в клочья, будто бы его рвали дикие волки. На ногах была кровь. Кровь была и на постели. Алеся заплакала. Заплакали и девушки.
– Дитятко ты мое, а чтоб он издох, нечисть, бесовская душа, – няня пустилась причитать с большей силой.
– Нянюшка, как же это так? – Алеся не могла поверить, что такое могло произойти. – Я же кричала, звала вас. Где вы все были?
– А он закрыл нас, ирод. В хлеву закрыл. Пока сообразили что да как, пока мужики на помощь подоспели, его уже и след простыл.
– Как же я теперь? Что я скажу…
– Не думай об этом.
– Няня, я хочу помыться. Мне противно.
Няня поднялась и, прикрикнув на девок, велела принести воды и полотенец.
Гадание отменилось. Сидя на постели в чистом белье, Алеся рассказывала няне про ответ Домового, как она его смогла запомнить.
Няня внимательно выслушала, несколько раз кивнула головой и сказала:
– Это он тебя предупредить хотел.
Но сама подумала о другом. Видно, должно еще что-то приключиться нехорошее, кабы не самое худшее. Подняла руку, перекрестила панночку и сказала, чтобы та засыпала и ни о чем плохом больше не думала. Сказала, что не уйдет, а останется в спальне на всю ночь.
Алеся поцеловала няню и, беспокойно всхлипнув, умостилась на подушки.

Следующий день был кануном Крещения. К празднику готовились добросовестно, со знанием дела. Мужики еще с утра подготовили прорубь в дальнем озере. Там и должны были отправить службу.
Алеся тоже собиралась участвовать. Ей во что бы то ни стало хотелось очиститься от скверны, от позора. Казалось, если умоется святой водой, то и пройдет все. Но с приближением вечера настроение у нее все ухудшалось, ей уже не верилось, что она сможет «отмыться», думала, что раз Бог допустил такое, то она уже пропащая душа.

Прорубь черной дырой зияла посредине пруда. Собрались все люди, жившие в округе. Алеся приехала позже всех. Народ расступился, пропуская панночку вперед. Алеся шла с низко опущенной головой, не глядя ни на кого. Ей казалось, что все смотрят на нее с осуждением и презрением. Такого чувства стыда она не испытывало еще никогда. Остановилась почти у самой проруби, стала сосредоточенно слушать, о чем вел свою проповедь батюшка.
Когда все закончилось и люди разошлись, Алеся все оставалась стоять и смотреть в воду. Вода была неподвижной. Крепкий мороз трудился справно, и уже тонкий ледяной панцирь, начиная от края полыньи, все уверенней подбирался к центру. Няня и пара девушек терпеливо ожидали Алесю поодаль. Возничий, кряхтя, кутался в ветхую одежонку и со злостью поглядывал в сторону барыни.
Наконец девушке надоело бесцельно мерзнуть, и она повернулась в сторону няни. Вдали замаячил одинокий силуэт. Алеся от испуга вся сжалась. Сомнений не было. К ней приближался Остап. Няня, увидев его, начала ругаться и проклинать. Он, проходя мимо, бесцеремонно оттолкнул старушку и та свалилась на лед. Стоявшие рядом девушки только и могли, что ойкнуть, и тут же притихли и отступили назад, даже не решаясь помочь няне подняться. Возничий было подхватился с саней, но Остап грозным голосом велел оставаться ему на месте, и тот больше не пытался.
Алеся наблюдала за всем этим со страхом и тоской. Еще не зная, что ее ожидает, на всякий случай обернулась на прорубь и отступила от греха подальше. Она уже никак не ожидала увидеть Остапа и сейчас, глядя, как он приближается, думала о том, что ей предпринять и что ему от нее еще нужно.
Остап, напротив, повел себя неожиданно. Подойдя к девушке, опустился на колени и низко склонил голову.
– Хочешь – убей, – сказал тихо, чтобы слышала только она одна. – Только не гони. Я для тебя все сделаю. Буду твоим рабом. Люба ты мне, не могу я уйти. Ничего не могу с собой поделать.
Алеся, не ожидавшая такого смирения, все же в страхе стала отступать от него назад. Она не знала, что ему ответить, но понимала, что если сейчас она не примет какого-то твердого решения, то за нее это сделает Остап.
– Как ты можешь такое мне говорить? Ты!
Алеся всполохнула огнем возмущения. Да как он осмелился подойти к ней! Как он осмелился… Девушка облизала пересохшие губы, тут же ощутив силу мороза.
– Я тебя сгною в солдатах. Ты мне за все ответишь. Будет он моим рабом! А ты и так раб! Червь! Забыл, кто ты?
Остап отшатнулся. А ведь и впрямь, позабыл, кто он. Посмотрел на Алесю. Стал подниматься. Девушка, не зная, что у него на уме, начала отступать назад. Няня закричала, чтобы была поосторожней. Алеся вспомнила, что позади нее полынья и резко остановилась. В страхе повернула голову, чтобы убедиться, что находится на безопасном расстоянии от проруби. Не успела как следует развернуться, а под ногами треснул и надломился лед. Еще миг – и девушка ушла под воду.
Цепляясь за лед, не чувствуя холода, который сковал все тело, не крича, Алеся испуганно смотрела на людей. Остап лег на лед и ползком приблизился к полынье. Но то ли был он слишком тяжелым, то ли движения его были слишком резкими и поспешными, а только, приблизившись к Алесе, схватив её за руку и рванув ее на себя, он неожиданно и сам оказался в воде.

Дед Игнат опять замолчал.
– Ну и что там дальше? – Ленька легонько потянул Наташу за рукав. – Они оба утонули?
– Скоро узнаешь, – Наташа повернула к нему голову.
– Если честно, то я уже утомился слушать. А побыстрей он не может? Уже небо стало сереть, скоро рассвет. Я бы с большим удовольствием понаблюдал за рассветом. А ты? Не хочешь посмотреть?
Наташа расстроилась. Она-то думала, что ему будет так же интересно, как и ей, а выходило, что нет.
– Наташ, ну пожалуйста, пошли на ту сторону озера. Там будет лучше видно, а по пути ты мне доскажешь, чем там все кончилось. Ты же эту историю знаешь.
Наташа вздохнула. Действительно, чего это она заставляет его делать то, что ему не хочется? Забыла, что ли, он же не байки пришел слушать, а с ней пообщаться, наверное.
– Хорошо, как хочешь, – повернулась к деду. – Деда, я покажу Леньке место, где было поместье. Ладно?
– Ступай, внучка, только по развалинам осторожно ходите. А я пока чайку заварю из можжевельника.
Ленька поднялся и протянул руку Наташе. Девушка встала, поблагодарила за помощь.
– Послушай, я не понял, так это правда?
– Конечно, правда.
– И это происходило именно в этих местах, и это то самое поместье, в котором свершились все эти события?
– Да. Тебе, наверное, неинтересно?
– Почему? Интересно.
– А знаешь, вся эта трагедия разыгралась на дальнем озере. Там, где все купаются сейчас.
– Мне даже жутковато, когда представлю, что это все так и было. И все-таки, чем все кончилось?
– Если в двух словах… Панночка утонула. Остап выбрался и после этого его уже больше никто не видел. Павел выздоровел. Его знахарь выходил. Он когда узнал, что Алеся утонула и все прочие подробности от няни, то поклялся найти и убить Остапа. Только найти его нигде не удавалось. Тогда он обратился к этому знахарю. Пришел к нему и попросил помощи. Сказал, что знает, будто силы у знахаря от нечистого, так вот он, Павел, готов душу отдать дьяволу, лишь бы извести Остапа. Попросил знахаря подсказать, как это сделать.
– А знахарь этот, он что, колдун был какой-то? Прямо сказки Андерсена, – с неподдельным интересом спросил Ленька.
– Зря иронизируешь. Уж не знаю, как сейчас, но раньше такие люди были, поверь мне, – с обидой в голосе произнесла Наташа.
– Ладно, верю, не обижайся.
Наташа для порядка выдержала паузу и продолжила:
– А знахарь-колдун сказал Павлу, что душа его и так будет принадлежать дьяволу, потому что помыслы его нечисты. Но этого мало. Месть – страшный грех. И коли хочется ему месть эту осуществить, то будет проклят он силами небесными.
– Ничего себе условия, – даже задохнулся от возмущения Ленька.
– А ты думал? Но Павла это не остановило. Колдун сказал ему, что поможет. А за это его душа двести лет будет маяться в пекле. И только по прошествию этого времени будет ему позволено вернуться в новом облике на землю.
– Да. Дела. И что Павел? Согласился?
– Он сразу согласился на все условия, только спросил одно…
– Что?
– Встретит ли он снова свою панночку. Ну, когда родится опять, – каким-то таинственным тоном произнесла девушка.
– Понятно. Я бы тоже так спросил, – подумав, сказал Ленька.
– Да? – с удивлением посмотрела на него.
– Ну, он же ради нее собрался это сделать?
– Ради нее.
Прежде чем задать следующий вопрос, Ленька даже остановился.
– И что ему ответил колдун? – с волнением произнес он.
– Сказал, что встретит. Но… Это не все. Чтобы быть с ней вместе, ему нужно будет не только ее распознать, но и уберечь…
– От чего? – история принимала все более интересный оборот.
– Точно не знаю. Может, с ней должно будет что-то случиться. Так вот, если не убережет, то опять будет страдать всю жизнь. И так будет повторяться до бесконечности, каждый раз, как он будет по-новому рождаться, пока не выполнится это непонятное условие.
– Вот это по-настоящему интересно. Представляешь, вдруг это правда? Да, не повезет кому-то, в смысле этому новому Павлу.
На этот раз остановилась Наташа. Она даже фыркнула от возмущения.
– Ты что, не веришь, что проклятие существует на самом деле. Да оно даже записано на старинном свитке. Кровью написано, – с вызовом выкрикнула девушка.
От такого ее эмоционального всплеска, Ленька даже кашлянул.
– И ты его видела? – в ту минуту не сомневался, что отчего-то получит утвердительный ответ.
А Наташа неожиданно рассмеялась.
– Откуда? Его никто не видел, но согласно легенде, его найдут. И тот, кто его найдет, будет Павлом.
Ленька засмеялся тоже.
– Интересно, что же в нем написано? – он уже так увлекся легендой, что все воспринял за чистую монету.
– Ну, наверное, само проклятие. И еще, дед Игнат говорил, что там указана примета, по которой Павел распознает свою Алесю.
Наташа замолчала.
– Как давно, говоришь, это случилось?
– А что, испугался? – девушка засмеялась.
– Почему испугался? Просто интересно, – Леньке и вправду было интересно, ему еще никогда не доводилось слушать такие истории. К тому же Наташа оказалась хорошей рассказчицей, не хуже деда Игната.
– Ну, раз интересно, то могу с уверенностью сказать одно. Если все правда, то Павел уже в том возрасте, в котором он пребывал в то время. Или нет? Скорей всего, моложе.
– Аж дух захватило, – искренне сказал Ленька. – А что же с Остапом?
– Он его убил.
– Молодец мужик, сдержал слово. А с ним-то самим что потом случилось?
– Говорят, вроде ушел он к тому колдуну и стал его учеником.
– А для чего он это сделал?
– Что же ты такой непонятливый? Ему же через двести лет нужно будет отыскать свою панночку! Думаешь, это легко? Видимо, он решил овладеть какими-то способностями, чтобы было легче в поиске.
Наташа замолчала, ей было приятно, что она все-таки смогла хоть чем-то развлечь Леньку.
– Так значит Алесино озеро названо в честь панночки? – нарушил молчание молодой человек.
– Да.
– Хорошая история, как раз для ночи. Главное, веселенькая такая и романтичная.
Засмеялись оба.
Небо уже серело. Часть звезд слилась с новым оттенком и стала едва различимой. Те же, что еще виднелись, одиноко поблескивали, посылая на землю тусклые лучи. Зато полная луна, переместившись по небосводу, как и прежде выделялась ярко, отчетливо, освещая черный молчаливый лес своим томным светом.
Вступив в это мрачное царство теней и пугающих силуэтов, Леньке почудилось, что все это происходит во сне или в каком-то волшебном царстве из далекого детства. И если бы не рядом идущая Наташа, можно было представить, что это просто путешествие в сказку. От озера веяло предрассветной прохладой и свежестью. И эта свежесть слегка опьяняла, ударяла в голову и тут же рисовала в мозгу такие картины, что просто дух захватывало. Только Ленька отчего-то не удивлялся, он даже не мог себе представить, что могло быть как-то иначе: когда рядом с тобой мечтательная амазонка, видимо, иначе не бывает.
Чуть оступившись, Ленька отвлекся от своих мыслей. Отвлекся и прислушался к лесу. И что больше всего поразило его – это то, что не было ни единого звука.
– Наташа, а что так тихо? – спросил шепотом, боясь нарушить голосом молчаливую ночную симфонию.
– А так всегда перед рассветом. Все словно замирает, собирается с силами, чтобы потом пробудиться обновленным, свежим, шумным. Ты это все скоро услышишь.
– Может, ну их, эти развалины, давай останемся здесь, а то все пропустим.
– Не пропустим. Мы уже почти на месте, вон видишь – виднеются огромные деревья, это там.
Случись Леньке забрести в эти места днем, и то он навряд ли сообразил бы, что находится на развалинах некогда большой и красивой усадьбы. Просто посреди старых дубов образовалось некое возвышение, поросшее кустарниками и ясенями. Никаких следов постройки не было.
Наташа поднялась на один из выступов, который издалека походил на пень, а на самом деле был разрушенной почти до основания колонной. Ленька присел на корточки и устремил взгляд на девушку.
– Наверное, здесь было крыльцо…
– Как-то все угрюмо, – Ленька окинул взглядом поляну. – Я ожидал большего.
– Чего, например?
– Не знаю. Может быть, какой-нибудь таинственности, каких-то знаков. Ну, хоть чего. А так… Что здесь такого?
– Не романтик ты, Ленька. А я вот очень часто тут бываю. Прямо не могу объяснить, но меня почему-то сюда все время тянет. Как будто я тут что-то потеряла. Не знаю что, но что-то важное, просто жизненно необходимое.
– Слушай, а вдруг ты и есть та панночка? Та Алеся, – от дерзости собственной догадки у Леньки даже застучало в висках.
– Ну, ты даешь, Лень. Я и панночка! – притворно возмутилась Наташа. Хотя, на самом деле, именно так она про себя и думала.
– А что такого? Ты же родилась в этих местах. Только подумать! Возможно, я встречаю рассвет с привидением, – Ленька, хоть и с опозданием, но все же не без удо-вольствия включил воображение.
– Сам ты привидение. Ты себя в зеркало давно видел?
– Обиделась? Ну, что ты! Слушай… А вдруг я и есть тот казак. Павел. Как ты думаешь? И ничего смешного, – увидел, что Наташа смеётся. – Что, не похож? Ведь не зря же мы сюда попали вдвоем?
– Ты не Павел, Ленька.
– Жаль, я бы не отказался им побыть. А почему ты говоришь с такой уверенностью, что я – это не он.
– Ты забыл одну деталь, а без нее ты не можешь им быть, – уверенно сказала Наташа.
– Это какую же?
– Ты не нашел проклятие.
Ну да. Конечно. Если полностью играть в эту легенду, то должно быть и проклятие. Но Ленька уже так увлекся, что готов был его найти. Даже если его не существует. И потом, разве это не он заступился за Наташу. Ведь мог этого не делать, но почему-то сделал. Разве не так, следуя легенде, должен поступать тот казак?
– Жаль, что такое условие. Но раз так не выходит, то может, пусть будет, как есть?
– А как есть? – Наташа с удивлением посмотрела на него.
– Я буду просто Ленькой, а ты будешь просто Наташей. Что скажешь?
– Просто Наташей не хочу, – с вызовом сказала девушка.
Ленька удивился. Почему он может быть «просто» Ленькой, а она не может «просто» Наташей.
– А давай, ты понарошку будешь моей панночкой.
– Интересно придумал.
Наташа спустилась с возвышенности и, не глядя в сторону Леньки, пошла к озеру. Пройдя несколько шагов, обернулась.
– Я, конечно, многого еще не знаю, но в одном уверена точно: понарошку быть панночкой можно, но понарошку быть чьей-то нельзя.
Ленька вздохнул, поднялся и пошел вслед за Наташей. Шел и все думал, что он сказал не так? Что ее так задело? Надо же, какая несговорчивая. Но с другой стороны, он ничего ей не предлагал. Просто высказал какой-то еще неоформившийся порыв души. Но порыв был искренним, почему тогда не поняла? И вдруг сообразил. Потому что молодая еще совсем, неискушенная. Не умеет лгать. Потому, что не хочет растрачиваться на всякие «понарошки». И даже не то, что не хочет, просто не умеет, не знает, как это быть понарошку чьей-то. У нее должно быть все взаправду, или не быть вообще.
– Наташа, подожди, остановись.
Девушка остановилась, но оборачиваться не стала.
Ленька, не приближаясь к ней, остался стоять поодаль.
– Наташа, мне хотелось бы увидеться с тобой еще.
Ей было очень приятно это слышать, она собралась сказать, что никто ему в этом не помешает, но вспомнила, что на все про все у них только одна ночь, и та уже завершилась.
– Но ты же уезжаешь завтра. Вернее, уже сегодня.
– А я вернусь к тебе. «Боевые» раны подлечу и вернусь. До конца лета еще далеко. Подождешь меня?
Наташа смутилась и вместо прямого ответа произнесла:
– Ты очень далеко живешь. Из Киева до нас на электричке более трех часов, а еще обратно. Ты не приедешь.
– Я не на электричке…
– А на чем?
– Увидишь, только подожди, пока заживет выбитая рука. Ладно?
– А почему ты хочешь ко мне приехать?
– Ты научишь меня ездить верхом…
– А, ну да. Научу, конечно, научу…– Наташа поникла.
Она-то думала.
– Эх ты, шуток не понимаешь? Поверила, что меня интересует верховая езда? – Ленька усмехнулся, боль отдалась в ребрах.
– Но это твои слова.
Разочарование было так велико, что даже подступили слезы.
– Мне просто было не очень удобно сказать, вернее, страшно, о том, что ты мне понравилась. Вдруг бы ответила «нет».
Ленька все же подошел к Наташе, здоровой рукой дотронулся до ее плеча, девушка обернулась.
– Так лучше?
Наташа утвердительно кивнула.
– Лучше, – кончиками пальцев, еле касаясь, провела по ленькиному забинтованному лбу. – Прости меня еще раз за то, что все так вышло. Я подожду. Выздоравливай.
Ей очень хотелось спросить, как долго придется ждать, но произнести это вслух не осмелилась.
– Ну, вот и хорошо, панночка моя. Пошли встречать рассвет?
– Идем. Уже скоро.




– 13 –



Кабинет Алексея Петровича находился на первом этаже. В те редкие минуты, когда выпадало свободное время, он с удовольствием подходил к окну и наблюдал за незначительными событиями, которые разворачивались на улице. На этот раз, не успел он снять верхнюю одежду, как снаружи послышалась какая-то суета. Алексей Петрович с удивлением посмотрел в окно. Сам начальник охраны выскочил на крыльцо и замер в нелепой позе.
Подъехала машина и все стало понятным: Софья Владимировна пожаловали. Не одна. Вслед за Софьей Владимировной показалась еще женщина. Что за ранний визит? Потом его осенило. Никак подруга на работу явилась. “Поздновато для первого дня, товарищ главный экономист”, – с иронией произнес он вслух.
И все же захотелось подойти поближе к окну и получше рассмотреть ее. Она рядом, в десяти метрах. Но смотреть не стал. Вместо этого связался с секретаршей.
– Женечка, зайди ко мне, захвати, если есть, почту.
Женя появилась через секунду.
– Видели, шахиня пожаловала, – шепотом произнесла она.
– Ну, пожаловала, и что?
– А с ней заметили женщину? Это и есть наш экономист. Наталья. Вы о ней вчера справлялись.
– Вышла, значит, на работу? Ладно: вышла так вышла. Посмотрим… Лучше скажи, что там у нас сегодня?
– Ага. Я сейчас.
Женя раскрыла блокнот и быстро стала перечислять все намеченные на сегодня мероприятия.

Наташа и не пыталась скрыть тот восторг от помещения, в котором ей предстояло трудиться. Ей даже не верилось, что она теперь хозяйка этого (черт возьми, неужели такие бывают) кабинета.
Сонька, развалившись в огромном кресле, довольно взирала на подругу.
– Ну, и как тебе? – отпив кофе, улыбаясь, спросила Соня.
– Ой, Сонечка, – Наташа, не в силах сдерживать эмоции, засмеялась. – Я о таком даже мечтать не могла.
– Это только начало, – посмотрела критически на Наташу. – Слышь, подруга, лимончик пожуй, а то ты такая довольная, неровен час кто заглянет, а ты до неприличия счастливая.
– Привет. Сама же говорила, что женщина должна выглядеть счастливой. Разве я неспособная ученица?
– Способная. Я даже опасаюсь, что ты превзойдешь учителя.
Наташа поднялась из-за стола подошла к подруге и крепко ее обняла.
– Спасибо тебе. Спасибо, что вытащила из трясины.
– Да брось, Наташ. У нас сейчас с тобой другая задача.
– Какая?
– Здрасте, пожалуйста! Какая? Какая? Такая! – кривляясь, произнесла Сонька. – Займемся поиском подходящего мужчины. Забыла?
– Сонь, может, не надо? – Наташа сдвинула брови. – Что-то я не очень уверена, что такое можно заранее запланировать.
– А никто и не просит тебя планировать, я сама все сделаю. Вернее, я уже кое-что предприняла.
– Ты уже предприняла с директором, с как там его, с Алексеем Петровичем, – напомнила Наташа.
– А-а-а. Не обращай на него внимание. Ну, что ты на меня так смотришь? У всех бывают проколы, – Сонька поднялась с кресла и подошла к зеркалу, рукой взъерошила короткую стрижку, резко повернулась в сторону Наташи. – Слушай, у меня такое предчувствие, что мы стоим на пороге грандиозных событий, но об этом поговорим позже, мне нужно убегать, я тебе вечером позвоню.
Оставшись одна, Наташа опустилась в кресло и задумалась. Все, что стало происходить в ее жизни с Сонькиным появлением было забавным и удивительным.

Полчаса спустя, оторвавшись от телефона, Алексей Петрович мельком глянул в окно. Там, без верхней одежды, как был – в костюме, не обращая внимания на светофор, перебегал дорогу Эдик. Алексей Петрович даже привстал от удивления. “Интересно, куда это он во время работы, да еще неодетый, да еще и так спешно, как на пожар?”
Подошел к окну. Замер в ожидании. Эдик показался минут через десять. В руках были тюльпаны. Алексей Петрович даже рот открыл. “Нет, ну какой хам!” Возникшая вдруг откуда-то злость так завела его, что он даже не заметил, как в руках хрустнул переломленный карандаш.
– Тьфу ты, черт возьми! Смотри, какой прыткий отыскался! – и тут же замер.
А с чего он взял, что это ей? Может быть, у кого-то день рожденье? Или Эдик к Софье хочет подлизаться?
Но сам-то был уверен, что Наташе, поэтому нахмурился. Ну, положим, ей, а ему какая разница? Они ведь даже не знакомы. И тут же решил, что не будет с ней знакомит-ься, пока в этом не возникнет необходимости. И вообще, ему завтра в командировку.
Выйдя через десять минут из кабинета в коридор, Алексей Петрович столкнулся Софией Владимировной. Учтиво поздоровался, сказал какой-то комплимент. Та едва на него посмотрела и, торопясь, пошла на выход. Цветов у нее не было. Алексей Петрович вздохнул.
В приемной задержался возле секретарши. В несвойственной ему манере рассказал глупый анекдот. Женя выслушала с изумлением, в конце улыбнулась. “Что это на шефа нашло?”
– Женя, не знаешь, зачем это наш Эдуард Николаевич цветы покупал? День рожденье у кого-то, что ли? Почему я не знаю? Ну-ка, выясни.
Женя с готовностью кивнула и мышкой выскользнула из приемной.

Наташа очень отдалено представляла, чем ей сейчас нужно заняться. Конечно, ей объяснили в двух словах ее задачи. Объясняли вчера вечером Люк и Сонька. В принципе, все понятно, но что делать конкретно, она не знала. Решила сходить к главному бухгалтеру и только направилась к выходу, как в дверь постучались.
– Да, входите.
На пороге стоял Эдик.
– Это тебе, – протянул букет красных тюльпанов.
У Наташи от неожиданности даже сердце замерло. Тюльпаны распустились и издавали тонкий нежнейший аромат. Она уже было протянула руку, но почувствовала, как внутри нарастает возмущение, она сжалась, опустила глаза, рука неловко замерла.
– Эдуард Николаевич…
– А почему так официально? – удивился он.
– Эдуард Николаевич, я хотела бы внести ясность в наши отношения. Давайте, сделаем вид, что ничего не было. Пожалуйста.
– Как не было? Почему?
– Поймите меня правильно. Я не хочу вас обидеть и мне, конечно, приятно ваше внимание, но у меня есть несколько принципов, которые обычно я не нарушаю.
– Да?
– Да. И один из таких принципов: не заводить служебных романов. Простите меня.
– Понятно. Хотя, признаться, не очень, – Эдик опустил глаза. – Спасибо за честность. А цветы все же возьмите. С первым вас трудовым днем, коллега.
– Я не возьму их.
– И то правильно. Извините за беспокойство.
Эдик в нерешительности еще постоял несколько секунд, потом быстро развернулся и вышел. Цветы полетели в урну в мужском туалете.

Ничего конкретного о том, кому были куплены цветы, Женя не узнала. Эдуард Николаевич сказал, что передал их какой-то своей племяннице, что ли? Она заходила к нему вроде на работу.
– Хорошо, Женечка, спасибо, – Алексей Петрович довольно улыбнулся.
Видел он эту «племянницу». Стоя над урной и созерцая лежащие в ней тюльпаны, он подумал: “Ха-ха! Хорошая себе штучка. Прямо интересно, что ж она из себя такого представляет? Посмотрите на нее, какая выдержка!”
Возвращаясь в кабинет, он никак не мог избавиться от улыбки. Его уже больше не смущало, что весь сегодняшний день он то и дело возвращался к мысли о Наталье. Он позабыл, что принял решение даже с ней не знакомиться.
“А вдруг… Извините, София Владимировна, но зря вы меня не приняли всерьез”.
И вдруг тень сомнения налетела как ураганный ветер. А если за неделю, пока его не будет, найдется еще какой-нибудь умник? Нет, вряд ли. Если уж Эдик не смог с его-то талантами, то другие даже рыпаться не станут.
У Алексея Петровича было такое чувство, что он стал возвращаться к жизни. И вся строгая мужская логика, прагматизм и трезвый взгляд на жизнь разлетелась в один миг, как карточный домик. А спроси у Алексея Петровича, зачем ему эта самая Наталья, вряд ли бы он ответил что-то вразумительное. На данном этапе это был просто «спортивный интерес». И, несмотря на то, что он давненько не практиковался в этом «виде спорта», ощущение было такое, что все получится с первой попытки. Он уже просто не сомневался, что это именно то, чего ему очень не хватало в последнее время. Немного озорства, немного авантюры, немного мальчишества, немного риска и много чувства. Все это существовало в нем всегда, и были времена, когда он с лихвой, без оглядки, не задумываясь, отдавался каждому новому впечатлению.
И сейчас он подумал, что уже можно позволить себе расслабиться. Уже, наверное, пора.



– 14 –



Отец просматривал подшивку старых газет, сидя у Наташи в спальне на кровати. Девушка меньше всего ожидала увидеть его сейчас, поэтому, зайдя в спальню, резко, в растерянности остановилась. И сразу вспомнила, что еще с вечера отец собирался с ней поговорить.
– Где ты шлялась? – у отца были красные воспаленные глаза, похоже, он не спал все время, пока ждал дочь. – Ты на часы смотрела? Половина шестого утра!
– Я была на озерах с дедом Игнатом. Можно подумать, ты не знаешь, я маму предупредила, – с раздражением ответила Наташа.
– С дедом Игнатом, говоришь? – неожиданно стукнул кулаком по столу.
Наташа никогда еще не видела отца таким злым.
– А что такого? Я сто раз была с дедом Игнатом на озерах и приходила, между прочим, обычно позже.
– Да тебя половина села видела, как ты шла туда с Ленькой!
“Ах, вон в чем дело. Её, оказывается, половина села видела. Ну и хорошо, ну и пусть. Она что, испугалась половины села?”– довольно отметила про себя Наташа.
– Ну, с Ленькой и что? Мы были с дедом Игнатом. И он нам рассказывал всякие истории. Не пойму, в чем мой проступок.
– Да ты знаешь, кто он такой?
Наташа нахмурилась
– А кто он такой? Черт с рогами, что ли?
– Ты мне поумничай, – отец залился краской не то от злости, не то от напряжения, потому что никак не мог подобрать слова, которые вертелись на языке.
– Да у него таких, как ты…Тебе мало того, как он себя ведет?
– Как, папа?
– А ты не знаешь, что он учинил драку. Напился, избил своих младших товарищей.
– Он учинил драку? Он избил? Папа, да это на нем живого места нет. Это его избили, и вдобавок ко всему еще и Зурбаган ему лоб расквасил. Ты что, забыл? Я же тебе все рассказала. “Почти все”.
– Ты мне не дерзи. Я его предупреждал, чтобы он к тебе на пушечный выстрел не подходил.
– Почему? – Наташа была поражена тем, что сейчас слышала.
– Потому… Потому что я не хочу, чтобы моя дочка принесла мне в подоле ребенка.
– У меня, между прочим, есть голова на плечах.
– Знаю я, какая у вас голова на плечах, попадись вам такой, как Ленька, – не в силах сдерживаться, Василий Федорович поднялся с кровати и нервно прошелся по спальне.
– Папа, успокойся. Ленька до меня даже не дотронулся. И вообще, он уехал в Киев.
Отец остановился, молча уставился на дочь.
– Уехал, говоришь. Ну, уехал, так уехал, – неожиданно махнул рукой и вышел из комнаты.

Только вернувшись домой, Ленька понял, как соскучился за родными. Даже вредная младшая сестра показалась самым дорогим, что было у него на свете. Как она переживала, увидев брата в таком плачевном состоянии! С каким сочувствием слушала умопомрачительную историю, веря каждому слову.
Ленька, перекусив на скорую руку, отправился в ванную. Какое это блаженство, после всех этих импровизированных душиков и озер почувствовать, как твоя кожа очищается, а вместе с ней и ты сам. Помывшись, тут же лег спать. Что может быть лучше своей кроватки? Мягкой, уютной, со свежим пахнущим бельем.
Уснул сразу. Ему снился белый конь, несущийся по краю озера, вздымающий за собой фонтан брызг. Это было очень красиво. А еще он знал, не видел во сне, а просто знал, что где-то рядом стоит Наташа. И от того, что она была рядом, стало особенно хорошо и спокойно на душе. Даже просыпаться не хотелось.
Но телефон так настойчиво звонил, что пришлось открыть глаза. Сестра куда-то ушла. Ленька снял трубку.
– Здравствуй, это я.
– Нина? – удивленно произнес он.
– Почему таким тоном? Ты не рад меня слышать?
– Ты меня разбудила, – вовремя сообразил, как ответить.
“Господи, ты Боже мой. Совсем позабыл о Нинке”.
И тут же вспомнил, что именно ей обязан своей летней ссылкой.
– Извини, я не знала, что ты спишь. Но ты как будто недоволен чем-то? – как ни в чем не бывало произнесла она.
– Угадала, – зевая, ответил Ленька.
– Как ты можешь такое говорить? – Нина засопела в трубку.
– Я вообще не хочу с тобой говорить. Я хочу спать.
Трубка ответила короткими гудками.
– Спасибо, – равнодушным тоном ответил Ленька. – А то смотри, вспомнила, наконец.
Вернулся в постель, но заснуть больше не удалось.
Времени было четыре часа дня. В квартире стояла духота. Открытые двери балкона и лоджии не спасали, на улице было безветренно.
Ленька полежал еще минут пятнадцать с закрытыми глазами, но, поняв, что занятие это бессмысленное, решил все же встать. Чем заняться, не знал. На сегодняшний вечер он ничего не планировал, впрочем, как и на ближайшие тоже. А куда с такой физиономией пойдешь? Правда, завтра, хочешь не хочешь, придется показаться врачу. Рассеченный лоб нужно было «понаблюдать», а остальное все было ерундой.
Ближе к пяти раздался звонок в дверь. Ленька нехотя поплелся открывать. То, что это не свои, догадаться было нетрудно. У своих были ключи.
Приехала Нина.
– А-а-а! Родненький ты мой, кто тебя так? – Нина уронила на пол сумочку и кинулась к Леньке.
Ленька недовольно скривился и неловко отклонился в сторону от нининых объятий.
– Да что с тобой? – Нина с удивлением уставилась на Леньку.
– Я тебя звал?
– А меня звать не нужно. Я сама знаю, когда приходить, – ответила с обидой девушка. Но обижалась недолго. – Купался?
– Купался.
– Так. Пошли, я сменю повязку, а заодно посмотрю рану.
– Начинается. Я в больницу завтра пойду.
– С грязным бинтом на голове? Не стыдно? Не выдумывай. Еще скажи, что стесняешься.
Ленька колебался несколько мгновений, но, уже хорошо зная характер Нинки, решил, что лучше уступить, потому что все равно не отстанет. И потом, бинт действительно был мокрым, грязным и сползал на одну сторону.
С Ниной он встречался уже больше года. Познакомились у общих друзей. Была она девушкой приметной, современной, со своими понятиями о жизни и, главное, о том, как ее (жизнь) обустроить. Если честно, то Ленькиным идеалом она не слыла. Нина казалась несколько крупноватой, что, впрочем, не мешало ей быть подвижной. Однако следовало признать, что до красавицы ей было далеко. А то, что она была хохотуньей и душой любой компании, так это, по мнению Леньки, не являлось главной достопримечательностью девичьей привлекательности. Наверное, поэтому он никак не хотел обращать на нее внимание.
Но вот беда. Так случилось, что именно Ленька был тем, с кем, по мнению Нины, она могла бы общаться с удовольствием. Ленька оказался до одурения обаятельным, остроумным, да еще и учился в таком престижном вузе. Ко всему прочему, выглядел он старше своих лет, что было немаловажно, если учесть небольшой пустяк: Нина была стар-ше его на год.
Он уже и не помнил всех подробностей сближения их орбит, но только это произошло как-то очень органично и незаметно. И только Нина почувствовала, что приблизила Леньку на нужное расстояние, как сразу же решила заменить ему всех и вся, даже родную мать. Ленька наблюдал за ее поведением и снисходительно позволял ей периодически «покомандовать» собой, но только до тех пор, пока ему было интересно, или это не выходило за дозволенные рамки. Рамки он устанавливал сам.
И сейчас, видя, что в Нине проснулась мать Тереза, а как иначе: бедный Лёнечка пострадал – он махнул рукой, что обозначало: “Ладно, командирша, делай что хочешь, пока я добренький!” К тому же Нина училась в медицинском институте.
Нина прекрасно понимала, за что обижен Ленька и, если честно, сама очень переживала по поводу случившегося. Но с другой стороны, отказаться от поездки по горящей путевке в Сочи было невыносимо. Она же тогда не знала, что для него все так обернется. И теперь, чувствуя свою вину, хотела во что бы то ни стало восстановить добрые отношения, на которые она, между прочим, возлагала большие надежды. А как иначе? Шутка ли, целый год вместе!
Ленька вначале вел себя, как надутый ежик. Брыкался, отнекивался, откровенно дерзил. Нина мужественно сносила все обиды, зная, что он побесится и отойдет. Как обычно, она оказалась права. И если перевязка головы проходила под «боевые возгласы» и недовольные мины со стороны Леньки, то осмотр прочих ссадин и синяков носил уже более спокойный характер. Успокоительный массаж, который Нина делала очень умело, вернул Леньке нормальное настроение, и, в конце концов, он подумал, что зря обиделся на Нину. Вон как она о нем печется. Правда, никаких других угрызений совести (а за что ему еще было себя грызть) не возникло.
И когда, закончив массаж, Нина убрала руки со спины, Ленька, слегка постанывая, повернулся к ней и, глядя одним глазом, произнес:
– Только целоваться не будем.
– Ладно, переживу. Еще какие пожелания? – Нина без труда узнала ту его многообещающую интонацию.
– На шею не дави, – передразнивая Карлсона, улыбаясь, сказал Ленька.
Нина улыбнулась в ответ.
– Я скучал по тебе, Нинка, – сказал и почти сам поверил, что это правда.
Девушка сияла. Она победила. И какая ей разница, что там было с Ленькой за полтора месяца его отсутствия. Главное, что сейчас он с ней.


“Я приеду”.
Первый день ожидания пролетел незаметно. Уставшая после бессонной ночи, обогащенная морем эмоций и приятных, в большинстве своем, впечатлений, Наташа проспала почти до вечера. Ни мать, ни отец ее не беспокоили. Проснувшись, она выпила стакан парного молока и вышла в сад. Ей нужно было подумать. Наташа села на качели, слегка оттолкнулась ногой, и реальность исчезла.
Все, о чем она так любила мечтать, раскачиваясь на качелях, показалось бессмысленным и детским. Ну что это за мечта про учебу? Она и без мечтаний знала, что это ей по зубам. А о чем она еще там мечтала, даже не могла вспомнить. О ерунде какой-то. Зато сейчас!
Воздушный поток, каждый раз принимая ее в свои объятия, наталкивал на все новые и новые воспоминания. Наташа мечтала о Леньке. Даже нет, не мечтала. Не смела еще мечтать. Просто неожиданно все мысли были о нем. Впрочем, ни о чем конкретном. Какие-то фрагменты, какие-то его слова, какой-то неуместный и, в то же время, волнующий вздох. “А вдруг я и есть тот казак?” Домой она зашла с первыми звездами. Села за телевизор. Заулыбалась. Его чинил Ленька. Вспомнила их первую встречу, здесь, в этой комнате. Как он ее тогда поддел насчет манер.
“Я приеду”.
Сколько нового смысла в этих двух словах. Кажется, с ней что-то происходит.
Утро, как и полагается быть любому нормальному утру, было мудренее вечера. Позавтракав, Наташа вдруг ощутила некий подвох во фразе, которую произнесла накануне, наверное, тысячу раз. А ведь она уже об этом думала, когда прощалась с Ленькой, как она могла позабыть об этом вчера? “Я приеду”. Когда? Это противное «когда» не давало покоя целый день. К вечеру, совершенно измученная бестолковой головоломкой, закрывшись в своей комнате, она стала прикидывать, сколько может заживать рассеченная бровь, как долго бывают синяки и сколько нужно, чтобы ушибленная или выбитая рука перестала болеть. Она даже не поленилась полистать медицинскую энциклопедию, которая стала настольной книгой мамы после того, как та заболела. Если Наташа правильно все поняла, то где-то через неделю или немногим больше снимут скобы и швы. Синяки и ссадины сойдут еще быстрее, касательно руки, если то, что он сказал, соответствует действительности, то тут может быть и дольше. А может, и нет. Может, все пройдет раньше. Одним словом, Наташа дала Леньке на все про все неделю. Придя к такому выво-ду, она немного успокоилась. Так или иначе, на вопрос «когда?», ответила себе почти уверенно: “Не раньше недели”.
“Я приеду”.
“Нет. Ну разве можно так бессовестно тянуться? Это не неделя, а какая-то резина. Серая, бессмысленная, бестолковая, нескончаемая. Ужасная черная полоса. Какая же это неделя? Это какой-то противный месяц! Разве неделя так долго длится? Это не неделя, это черт знает что!!! Это какая-то бесконечность. Это невыносимо!!!”
“Я приеду”.
“А, вдруг, сегодня. Надо с утра помыть голову. С этими косами – целая процедура. А вдруг он приедет утром? Идиотка! Надо было заняться этим вчера”.
“Я приеду”.
“ Неужели прошло уже две недели? Не может быть. Что-то случилось! А вдруг какое-нибудь заражение крови. Господи, и все из-за меня”.
“Я приеду”.
“Не может быть, чтобы обманул. Я же слышала, каким голосом он все это произносил. А может, я ошиблась? Откуда мне знать, каким голосом это говорят? Может, мне все показалось?”
“Я приеду”.
“Он не приедет. Его нет. Я его чем-то обидела. Чем?”
“Я приеду”.
“Через десять дней в школу. Здравствуй, школа! Здравствуй, десятый класс! Какие ужасные летние каникулы. Какое отвратительное лето. Какой отвратительный этот Ленька. Я его ненавижу! Да кто он такой, чтобы я из-за него так переживала! Я поступлю на следующий год учиться и найду себе сто таких Ленек!!! Будет знать!!!”
“Я приеду”.
А она думала, что мужчины держат свое слово.
“А никто тебе, кретинке, ничего и не обещал! Тоже еще мне, «панночка понарошку»!”
Да. Спустя месяц это уже казалось какой-то выдумкой. Это она просто придумала себе, что у неё было первое и единственное свидание. Это ей приснилось. Нет. Это она где-то прочитала и ей захотелось поверить, что с ней могло тоже такое произойти. Какая нелепость! Придет же такое в голову.
Завра первый звонок. Надо хорошенько выспаться. Перед сном Наташа еще раз критически проверила школьную форму. С платьем мама провозилась два дня. Ну, кто виноват, что модно мини, а шьют непонятно что. У нее красивые ноги и непозволительно короткая школьная форма.
Он так и не приехал…
Все мужчины – лжецы…



– 15 –



Переговоры не заладились сразу. Если честно, никто не предполагал такого исхода. Вроде все было оговорено изначально, но уже на предварительной беседе возникли разногласия. Алексей Петрович нервничал. Конечно, можно было побеспокоить Люка. Собственно, он бы так и сделал в любом случае. Но переговоры-то велись с «нашими» людьми, и Люк тут не советчик. Им пункты договора тыкать в нос почти бесполезно. Им что на бумаге, то не указ. Менталитет не тот. У нас ведь как? Все решает человеческий фактор. Специфика такая. А то заладили: “Рыночные отношения, рыночные отношения!” Где? На какой полке?
Так как времени было еще пять дней, то Алексей Петрович решил действовать испробованным, излюбленным методом. Общение, общение и еще раз общение. Осталось только придумать, как это всё обтяпать, в смысле, общение. Был бы он у себя в городе, другое дело. А тут… Вечером в номере гостиницы, уставший до изнеможения от всевозможных вариантов, но все же придумавший план своих действий, наконец-то прилег отдохнуть. Чтобы быстрее уснуть, решил отвлечь мысли на что-то постороннее. Постороннее в голову не приходило. Дурацкий договор, от заключения которого зависело очень многое, не давал отвлечься на другое. Так и уснул, продумывая все до мелочей. Оплошностей быть не должно. Вот только завтра с утра согласует все с Люком, и вперед.

На пятый день работы Наташа поняла: то, чем ей пришлось заниматься, было совершенно неинтересным. Хотя, вполне возможно, что это было просто адаптационным периодом.
Так как она была подругой Соньки, к ней все относились настороженно и, в то же время, льстиво. Быстро с этим разобравшись, она с ужасом констатировала, что наладить хотя бы приятельские отношения с кем-то практически нереально. Можно, конечно, не налаживать, но она работала в коллективе и ощущать себя одинокой не хотелось. Ну и толку, что кругом были одни мужики. Они шарахались от нее, как черт от ладана. Вот Сонька, вот так удружила! Начальником быть, конечно, хорошо, только выгоды она в этом пока не наблюдала. Даже Эдик и тот обходил ее теперь десятой дорогой. А если ему что-то было от нее нужно, то он все выяснял через секретаря.
Вечер пятницы подходил к концу. Наташа с грустью посмотрела на часы. Восемь вечера. В соседнем кабинете противно гудел пылесос. Там убирала техничка. Следующий кабинет – ее. Пора уходить домой. Она выглянула в коридор. Почти никого уже не было. Где-то надрывно звенел телефон. Неймется же кому-то? Вроде непонятно, что люди отработали! Телефон замолчал. Послышался другой звук. Форточка, что ли, хлопает? Эти технички! Все у них по старинке. Не обращая внимания на работающий кондиционер, пытаются проветрить помещение традиционным способом. Наташа недоумевала: какое ей, собственно, дело до какой-то форточки?
Ей просто не хотелось идти домой. Что ее там ждет? Выходные навалятся одиночеством, тоской, бесполезностью.
Наташа оделась, взяла сумочку и медленно направилась к выходу. Проходя мимо одного из кабинетов, опять услышала стук. Остановилась. Решила все же, что нужно закрыть, а то, не ровен час, разобьется стекло. Зашла в кабинет, как выяснилось, директора. Закрыла форточку. Собралась уже уходить, задержалась. Интересно, она его даже толком не видела. Этого самого Алексея Петровича. Обвела взглядом кабинет. Говорят, что по личным вещам и по интерьеру можно угадать характер человека. В данном случае не получилось. Кабинет был совершенно стандартным: безусловно, роскошным, но безликим. Ничего личного, ничего лишнего. Хотя… На столе в рамке стояла фотография. Наташа взяла ее в руки. Оттуда, улыбаясь, на нее смотрела полная крашенная блондинка неопределенного возраста и совершенно непривлекательная. Рядом с ней миловались две девушки. Вот девушки были прехорошенькими. Наташа усмехнулась. Экземплярчик оказался примерным семьянином.
Домой Наташа добиралась на служебной машине. Было немного непривычно, но, в принципе, приятно. Она ехала и думала: “Ну почему у всех нормальных мужчин такие уродливые жены? Специально их, что ли, выращивают в каком-то рассаднике?”
Зайдя домой, первым делом посмотрела на себя в зеркало. Ну чем, чем она хуже той безликой женщины с фотографии? Ничем. И не хуже. Почти Венера Милосская. Засмеялась. Вот именно, что Венера. Такая же, с изъяном. Только та без рук, а она без мозгов, раз согласилась на Сонькину авантюру.

В то время как Наташа спешила попасть к себе домой, Алексей Петрович вышел на перрон киевского вокзала. Слегка поёжившись (в вагоне было жарко, а тут довольно таки свежий мартовский ветер), он стал кого-то искать в толпе. Его встречал водитель служебной машины.
Алексей Петрович был без настроения. А какое тут настроение, если договор не подписан! Нужно будет еще встречаться, причем в ближайшее время. Конечно, он сделал все возможное и невозможное, но аргументы потенциальных заказчиков были слишком весомы, чтобы их проигнорировать.
“Можно считать, что это был пробный шар. Хорошо, что не отказались вести дальше переговоры. Но в следующий раз отправляться одному нельзя. Даже посоветоваться не с кем. Да и не солидно”, – успокаивал себя Алексей Петрович.



– 16 –


Проблемы обрушились на Леньку непроходящей головной болью. Он даже не мог себе вообразить, насколько подлыми могут быть люди.
Спустя неделю после возвращения из колхоза, ему позвонили из деканата и, как последнего двоечника, пригласили на заседание педсовета, который проводился совместно с комитетом комсомола. Ленька подивился, но причины так и не нашел.
Откуда ему было знать, что молодой человек, который явился зачинщиком той истории с Наташей, оказался сынком кого-то из работников исполкома. Он не мог простить Леньке свое поражение. Поэтому, вернувшись в Киев, он придумал какую-то нелепую историю, из которой следовало, что Ленька, напившись, чуть его не убил. Всемогущий чиновник решил наказать обидчика сына. Он кому-то позвонил, что-то наговорил, и в результате…
За разложение дисциплины и аморальное поведение, недостойное комсомольца, ему грозило отчисление из института, это с пятого-то курса, а также выдворение из рядов доблестной комсомолии.
Да. Было от чего переживать и забыть обо всём на свете. И если бы не какой-то папин знакомый, всё так бы и произошло.
Ленька стал приходить в себя только к середине сентября.

Наташа сидела на развалинах усадьбы. Зурбаган пасся где-то неподалеку. Было часов пять пополудни. Суббота. Она в который раз читала “Алые паруса”. Рядом на земле лежал учебник украинской литературы. Вообще-то она собиралась учить стихотворение Леси Украинки, заданное на понедельник. Но патриотическая тематика выдающейся поэтессы меньше всего интересовала девушку в данную минуту.
Оторвавшись от страниц книги, она закрыла глаза, подняла лицо навстречу косым солнечным лучам. Было приятно их нежное прикосновение…
– Так и знал, что ты здесь.
Наташа вздрогнула. Глаза еще были закрыты. Открывать было страшно. Вдруг ей просто почудилось… Ну конечно, почудилось. Ведь такого просто не могло быть.
– Проклятие не нашла?
– Ленька?! – открыла глаза.
– Ну, здравствуй, панночка. Извини, что заставил тебя долго ждать, – Ленька сидел на какой-то завалинке и, прищурясь, смотрел на Наташу.
– Ты приехал? – не веря собственным глазам, с изумлением сказала она.
Девушка так смутилась, что напрочь забыла все, о чем собиралась сказать, потом высказать, потом отругать, потом…, что она еще собиралась сделать потом? Это все было тщательно подготовлено и буквально заучено на тот случай, если бы им когда-нибудь довелось встретиться. Но он приехал. И сомнений быть не могло, что приехал к ней. Такой вариант она не учла. Она растерялась, не понимая как себя вести.
– Конечно, приехал. Я же обещал. У меня в институте были сложности, когда они решились, я тут же приехал, – молодой человек улыбнулся.
Наташа набралась смелости и посмотрела на Леньку.
– «Боевые раны» зажили? – желая казаться равнодушной, спросила она.
– Все в порядке. Вот только шрам на лбу теперь на всю жизнь останется. Но это не страшно.
Наташа потихоньку стала приходить в себя.
– И зачем ты приехал? – не удержалась и задала вопрос.
– Чтобы тебя увидеть, – произнес со всей искренностью на которую был только способен.
– Зачем?
Ленька опешил.
– Не знаю. Я не задумывался. Я просто… Просто хотел тебя увидеть. Я думал, тебе тоже будет приятно… Мне уехать? – тут же поднялся.
Его резкое движение насторожило девушку.
Никуда уезжать Ленька, конечно, не собирался, не для того приехал, но поведение Наташи его огорчило.
Наташа, не ожидавшая, что, объясняя причину приезда, он поставит ее перед выбором, смешалась. Ну, конечно же, ей приятно, да что там – она рада. Да нет – она просто счаст-лива, что он приехал.
– На самом деле, мне приятно, – почувствовала, как начал проступать румянец.
– Я рад… Если честно, я нервничал. Ты такая вся … – Ленька не знал, какие слова подобрать, чтобы выразить те чувства, которые нет-нет, но все же беспокоили его.
Все то время, что он был дома, с ним неотлучно находилась Нина. Но она уже была его какой-то частью, ежедневным присутствием. И от того, что она была всегда, ее присутствие постепенно стало утрачивать то легкое волшебство, тайну, которая должна была сохранять состояние чуда. Он никогда по ней не скучал, он никогда не переживал и не перезванивал, если она не приходила в назначенный час.
Но и сказать, что все это время он вспоминал о Наташе, тоже было бы неправдой. Воспоминания приходили неожиданно, каким-то ярким лучом. Так просто, вдруг, сквозь сознание прорезалось, что где-то есть девушка и с ней связано одно очень приятное воспоминание. Удивительно, но то, что с ней связано не только это воспоминание, а еще и «приятные» последствия, он не думал.
Заржал Зурбаган.
– О. Старый знакомый!
Наташа засмеялась.
– Помнишь его?
– Еще бы, – произнес юноша и приподнял со лба челку, показывая красный замыслова-тый шрам.
Наташа отвела взгляд и замолчала. Ленька тоже молчал, не зная, что говорить. Почему-то ожидал, что встреча будет более эмоциональной. А вот приехал и растерялся. Вернуть бы ту ночь…
Затянувшаяся пауза стала угнетать.
– Ты на меня сердишься? – Ленька опустился рядом на траву.
– А за что мне на тебя сердиться?
– Ну, я же чувствую, что сердишься. Не нужно, пожалуйста. Я же приехал.
– Я вижу. Главное, до конца лета еще далеко, – неожиданно для себя завредничала Наташа.
Ленька устало улыбнулся.
– Я, правда, не мог раньше. Честно, – Ленька отвел от Наташи взгляд. – А я думал, мы завтра побродим где-нибудь. Поищем проклятие.
– Проклятие? Завтра? – Наташа с удивлением посмотрела на Леньку.
– Ну да. Завтра. Сегодня, наверное, уже поздно.
– А зачем тебе его искать? – вообще-то собиралась спросить другое. Хотела уточнить, неужели завтра он будет с ней?
– Очень, знаешь ли, хочется быть Павлом. Ну, конечно, при условии, что ты будешь панночкой, – Ленька улыбнулся.
От услышанного у девушки, как ей показалось, остановилось сердце. Настолько Ленькино заявление было неожиданным и приятным одновременно.

– Ты правда этого хочешь? – с сомнением в голосе уточнила она.
– Правда.
– Не понарошку?
– Не понарошку. Наташ, это я, и я приехал к тебе! – у молодого человека была обворожительная улыбка.
Наташа кивнула головой. Но тут, что-то вспомнив, с беспокойством посмотрела на Леньку.
– Ой, а тебе же нужно где-то переночевать…
С удовольствием отметив про себя первые проявления заботы, молодой человек хитро улыбнулся.
– Не волнуйся. Во-первых, я остановился у председателя. Знаешь, как он обрадовался, что я приехал, не то, что ты.
– Я обрадовалась. Я просто умело маскировалась, – Наташа опустила голову.
– Я так сразу и подумал.
– А во-вторых? – глядя с удивлением, спросила девушка.
– Лично я спать не собираюсь. На лекциях отосплюсь.
– А что ты собираешься делать?
– Всю ночь учиться ездить верхом.
Он перспективы, что можно будет находиться рядом с ним всю ночь, у Наташи закружилась голова. Она зачарованно смотрела на Леньку и боялась пошевелиться, думая, что это каким-то образом повлияет на изменение его планов. Молодой человек так же смотрел на Наташу и ждал, какое решение примет она. А девушка все никак не могла сообразить, что же делать дальше: что говорить, куда бежать, что делать?
– Ой, какая я глупая… – наконец-то пришла в себя она, – что же мы тогда тут сидим? Мы сейчас пойдем ко мне домой, поужинаем и…
Наташа не договорила, потому что Ленька как-то изменился в лице. Стал серьезным сосредоточенным.
– А твой отец? – глухо спросил он.
Наташа помнила, что тогда сказал ей отец по поводу Леньки, но настрой у нее был самым решительным. Пусть только попробует что-нибудь сказать ей сейчас.
– А ты не обращай на него внимания. Ты же ко мне приехал, а не к моему папе.

Уже подойдя к границе леса, Наташа и Ленька встретили бабу Симу. Та, по обыкновению, собирала травы. Зурбаган, плетущийся за молодыми людьми, при виде старушки встрепенулся и заржал.
– Что это с ним? – Ленька остановился и повернулся в сторону коня. – Он ее что, испугался? Ох, и бабульки у вас тут водятся.
– Тихо, она услышит, – шепотом произнесла Наташа. – Это во-первых, а во-вторых, Зурбаган вовсе ее не испугался. Баба Сима единственная, кому он позволяет себя погладить без моего присутствия. Понятно тебе?
– А за что такая привилегия? – удивился молодой человек.
– Когда он был жеребенком, она его выходила, а ветврач сказал, что он сдохнет. Вот такая старушка.
В это время поравнялись с бабкой.
– Добрый вечер, баба Сима. Помочь донести?
– А, Наташка, добрый. И кавалеру твоему добрый.
Баба Сима остановилась, опустила корзину на землю. Корзина доверху была наполнена травами. Зурбаган, недолго думая, тут же подошел к корзине и опустил в нее свою морду.
– Ой, он же сейчас все поест! – вскрикнул Ленька.
– Нехай поест. Силушки ему придаст. А вот вы мне поможете, я и вас кое-чем угощу.
– Спасибо, баба Сима, только не сегодня, ладно? Помочь поможем, а угощаться некогда, – поспешила заверить ее Наташа.
– Ну, тогда пошли, а там видно будет, – бабка отклонила Зурбагана, тот нехотя отошел.
Ленька поднял корзину. На удивление, она оказалась очень тяжелой.
– Кирпичи тут, что ли? – спросил он.
– Угадал, есть пару камушков, – как ни в чем не бывало сказала бабка. – Для хозяйства.
Ленька, так и не поняв предназначения «камушков», пожал плечами.
То место, где жила баба Сима, с трудом можно было назвать даже халупой. Перекособоченный на одну сторону, с ободранной штукатуркой снаружи, через которую на улицу выпирало все, из чего был сооружен ветхий домишко, он пугал так же, как и его хозяйка. Саман вперемешку с соломой, песком и глиной походил больше на труху, чем на стены. Казалось, дунь – и его не станет. Крыша тоже была из соломы, только в некоторых местах была покрыта не то какой-то резиной, не то толем.
Остановились возле забора, которого фактически не было: штакетины чередовались с колышками, в некоторых местах их заменяла фанера, а кое-где зияли дыры, видимо, на них не нашлось подходящего материала. Ленька опустил корзину на пенек некогда большого дерева. Ему хотелось быстрее избавиться от присутствия странной старушки. Наташа тоже не собиралась долго задерживаться, когда баба Сима сказала:
– За то, что помогли, я вас накормлю диким медом. Он очень полезный. Пчелки мне его сами отдали. А я его все берегла, берегла. Все думала, для чего? Вот и случай подвернулся.
– Да нет, баба Сима, не обижайся, но мы пойдем. Спасибо, но нам пора, – Наташа виновато улыбнулась.
Какой может быть мед, если её ожидал, даже не сомневалась в этом, просто фантастический вечер. А еще завтра…
– Вы, когда в сени зайдете, осторожно, у меня потолок низкий, шишки не набейте, – улыбаясь, сказала баба Сима. Потом, не поясняя, к чему она это сказала, ведь понятно, что идти к ней никто не собирался, развернулась и пошла к дому.
– Странное создание, – подвел итог Ленька. – Как она, бедная, тут живет, небось, еще и одна.
– Да. Совершенно одна. Сколько её знаю, всегда одна. Только это уже никого не удивляет, тут к ней давно все привыкли, – Наташа взяла Зурбагана под уздцы и медленно побрела прочь от дома бабки. Ленька зашагал рядом.
– Интересно, что она имела в виду, когда сказала о низком потолке? – рассуждая, сказал Ленька.
– Кто ее знает.
До дома Наташи было идти еще километра два. Дорога шла полями. Оставленные в этом году под пар, они лениво колыхались какими-то порослями, еще не успевшими до конца увянуть. Тихие сумерки легкой пеленой опускались на землю. Налетел ветер, принеся с собой, только одному ему известно, откуда, сладкий запах свежего сена и парного молока.
– А знаешь, Наташа, я, кажется, начинаю влюбляться в эти места. Я просто в восторге от вашей природы.
– Мне тоже здесь очень нравится. Не представляю, как я буду без всего этого, когда поеду учиться, – с грустинкой сказала она.
– А куда собираешься? В Киев? – с любопытством и еще какой-то непонятной интонацией спросил Ленька.
– В МГУ, в Москву, – с гордостью ответила она.
– Ничего себе. А если не поступишь?
– Поступлю.
Еще хотела сказать, что зря он ее недооценивает, ведь он ее совсем не знает. Но тут сверкнула такая молния, и откуда она только взялась? Сверкнула, распоров пополам ставшее в одну минуту черным небо. Сверкнула так, что озарила все вокруг, будто солнце по ошибке решило на миг вернуться. Вслед за ней рокотом канонады, как будто бы он находился одновременно везде, обрушился гром.
Зурбаган взвился на дыбы, Наташа едва успела освободить от узды руку, а то непременно бы, как минимум, вывихнула плечо. Конь, почувствовав, что его больше никто не удерживает, рванул вперед. Наташа даже не успела вскрикнуть, а его уже и след простыл.
– И что теперь делать? – с тревогой спросил Ленька.
– Ничего. Он сам найдет дорогу в конюшню. А вот что нам делать, это другой вопрос.
– Что ты имеешь в виду?
Объяснений не понадобилось. Очередной взрыв небесного электричества разродился таким ливнем, что в считанные секунды молодые люди промокли до нитки. Ветер, с заявкой на ураган, заставил задрожать каждую клеточку. Укрыться было негде. Наташа с тоской повернулась в сторону домика бабы Симы.
– Невероятно, но, кажется, нам все же придется есть мед. Побежали.
– Ладно. Мед так мед. Не худшая еда, – Ленька кивнул в знак согласия головой.

Потолок в сенях был действительно очень низким. С него свисали какие-то балки, за которые Ленька благополучно зацепил лбом.
– Черт!
– Аккуратно.
– Кажется, я шрам опять рассек, вот невезуха. Ну точно, кровь потекла.
– Заходите, открыто, – раздался голос из комнаты.
Наташа наощупь, света не было, толкнула дверь, ведущую в дом. В нос пахнуло нежнейшим травяным отваром: то ли чебрецом, то ли полынью, то ли мятой, а может, и всем сразу. Комната освещалась свечами, и рассмотреть подробности обстановки было невозможно.
– Как раз на вечерю, – сказала баба Сима.
– Баба Сима, там такой дождь… У вас зеленки нет? – Наташа с беспокойством посмотрела на Леньку и покачала головой.
– Что стряслось с кавалером? – пропустив мимо ушей объяснение девушки, спросила старушка.
Ленька вошел после Наташи. Ладонью держался за только что заживший шрам. Сквозь пальцы струилась кровь.
– Прямо какое-то заколдованное место, курская аномалия.
– А ты сядь здесь, около огня, я посмотрю, – указала рукой на маленький стул возле огромной печи баба Сима.
Ленька послушно присел, но руки не отнял, хотя кровь уже успела закапать рубашку.
Бровь рассеклась не по шву. Новая рана прошлась касательной под острым углом. Баба Сима взяла какую-то бутылочку, стоящую на подоконнике, и смочив в ней сомнительной чистоты тряпку, подошла к молодому человеку. Наташу она попросила подержать свечу.
– Может, не нужно, еще инфекцию занесем? – брезгливо спросил Ленька.
Неожиданно за бабу Симу вступилась Наташа.
– Лень, ты не переживай, она не навредит.
Ленька посмотрел на девушку. Наташа выглядела испуганной и беспокойной, как тогда, на пляже. Вздохнул и убрал ладонь со лба.
Кровь остановилась спустя пару минут. На удивление, ушла и неприятная дергающая боль.
Ленька поблагодарил старушку и, поднявшись, подошел к рукомойнику, над которым разместился осколок засаленного, засиженного мухами зеркала.
Даже при тусклом освещении было понятно, что рана глубокая.
– Наталка, помоги мне накрыть стол, пока твой кавалер любуется новым шрамом.
– Надеюсь, это последний в моей жизни, а то у меня будет не лоб, а какое-то поле битвы, – с досадой заметил молодой человек.
– Кто его знает? – скорее самой себе, чем гостям сказала старушка. – Время покажет.
– Баба Сима, может, не нужно угощений, – Ленька оторвался от своего отражения.
Он впервые был в такой «трущобе» и, откровенно говоря, обстановка, в которой проживала старушка, повергла его в шок. Вроде и все убрано, насколько это было заметно, и лежало на своем месте, но все было таким убогим и древним, впрочем, как и сама хозяйка, что казалось, будто бы их отбросило на пару веков назад.
– Гроза, наверное, скоро закончится… – Леньке было все невыносимо. И потом, он же не к старушке в гости приехал. – Может, у вас есть зонт? Мы бы дошли, а завтра занесли.
– Нет у меня зонта, Леня. Да и дождь еще пуще припустил, – хитро улыбаясь, произнесла хозяйка.
У Наташи было мелькнуло: “Откуда она знает, как его зовут?” Потом подумала, что Леньку тут только ленивый не знает. Девушка подошла к окну. В это самое время новый раскат грома оглушил округу.
– Странно как-то, – не отворачиваясь от окна, сказала Наташа. – Гроза в сентябре…
“Неужели этот противный дождь не мог пролиться завтра к вечеру, например. Или того лучше, в понедельник. Если дождь будет всю ночь, то никаких поисков «проклятий», ника-кой верховой езды, никаких гуляний…” Наташа была расстроена. Все планы летели в тартарары. И еще это! Угораздило же Леньку расквасить себе лоб. Господи, хоть бы они были у нее дома, а то у этой бабы Симы, с её причудами. Наташа была у нее впервые и, на самом деле, ее удивление было не меньше Ленькиного.
– Давайте помогу, – опомнившись, обратилась она к хозяйке.
Угощение было простым, без излишеств: крынка козьего молока, домашний творог, большая глиняная миска, доверху наполненная медом. Рядом на белоснежном полотенце (и откуда оно у нее только взялось) лежал хлеб. На каком-то плетенном из соломки блюде – дары леса: орехи, дикие яблочки, небольшая горсть поздней малины.
Без особого удовольствия усевшись за стол, молодые люди застыли в ожидании, когда хозяйка подсядет к ним. Но баба Сима, качнув отрицательно головой, произнесла:
– Вы кушайте, детки, кушайте. Вы молодые, вам нужней. Я сама не вечеряю. Лучше я вам сейчас еще дам отвар, а то, неровен час, простудитесь.
Наташа наклонилась к Леньке и шепотом сказала:
– Разлей в чашки молоко, а то неудобно.
Ленька послушно выполнил просьбу, но пить не стал.
– Я не люблю козье молоко, – умоляюще посмотрел на девушку.
– Пей.
Молодой человек вздохнул, как перед смертью, и сделал один глоток.
Молоко было жирным и плотным, как жидкая сметана. Ленька удивился, подумал, что не распробовал, и отпил еще.
– Слушай, вкусное какое. Никогда такого не пил. Попробуй, а то сидишь и перепугано на меня смотришь.
– Я буду с медом, – Наташа потянулась за ложкой.
– И я, – осмелел Ленька. – И отрежь мне, пожалуйста, хлеба.
Отвар был готов через десять минут. К этому моменту гости совсем освоились. Ленька уже принялся за творог, полив его медом и присыпав сверху малиной.
– Кто-то, между прочим, угощаться не хотел, – улыбаясь, напомнила Наташа.
– Кто не хотел? Я не хотел? Судя по погоде, времени у нас много. Лично я до пятницы совершенно свободен, а ты?
– Как до пятницы? Ты же сказал… – удивилась девушка.
– Вини Пух так сказал, когда они с Пятачком пришли в гости к Кролику.
– Тьфу ты! – Наташа засмеялась.
Баба Сима наконец-то подсела к ним.
– Попейте отвар, пока горячий, – стала сама разливать его по чашкам.
На этот раз молодые люди, не рассуждая, принялись за отвар. Он пах липовым цветом, шалфеем, немного горчил, но его все равно было приятно пить. С каждым новым глотком становилось все спокойней и приятней на душе. Уже не казалось таким безобразным жильё, куда их занес случай, уже и сама баба Сима выглядела не так отталкивающе, как при первой встрече, когда они были вместе с дедом Игнатом.
Ленька еще раз окинул взглядом комнату. Все виделось уже по-другому. Спокойное мерцание свечей создавало невероятный уют и умиротворяющее усыпляло. Молодой человек посмотрел на Наташу. Она показалась ему совершенно другой. Просто какой-то новый образ, новое видение. Как это так получается, что когда он с ней, то кажется, будто бы он попадает в другое время. Он подумал, что, наверное, это все из-за той легенды. Надо же, как она запала в его разум.
Пока Ленька украдкой рассматривал Наташу, та завела с бабой Симой разговор.
– Баб Сим, а помните когда мы встретились у озера, с нами был дед Игнат. Вы ему еще тогда сказали, чтобы он кому-то что-то рассказал, помните?
– Помню, – старушка поднялась из-за стола.
– А кому он должен что рассказать? Я почему-то подумала, что мне, а он сказал, что нет, – Наташа умолкла в ожидании ответа.
– Тебе, – просто ответила баба Сима.
– Это как-то связано с легендой? – девушка все встрепенулась.
– Ну вот, пожалуйста, а я что говорил? – Ленька тут же включился в разговор. – Я сразу понял, что Наташа и есть та самая панночка.
Непонятно, почему он обрадовался. Как будто только что произошло подтверждение чего-то очень важного, чуть ли не с мировым значением.
– Нет. Никакая она не панночка, – баба Сима, убрав посуду, опять вернулась за стол.
– Тогда что же? – с разочарованием спросила Наташа. – Впрочем, я поняла. Эта легенда – просто выдумка? И ничего такого не было?
– На то она и легенда, чтобы ее выдумывали, – ответила старушка. – Но есть в ней и правда.
– Проклятие существует? – Леньку так и раздирало от противоречивых ощущений.
– Существует. И не только проклятие, но и пророчество, – прозвучал ответ.
– А вы знаете, что в нем? – далось ему это проклятие-пророчество.
– Никто не знает.
– Но оно найдется? – Ленька не мог поверить, что задает такие вопросы.
– Найдется.
– Так. Если оно существует, значит, я его найду, – утвердительно сказал он.
Баба Сима беззвучно засмеялась.
– А что такого? – обиделся Ленька. – Не зря же я это все узнал.
– Ты его не найдешь, – серьезно сказала старушка.
– Если я его не найду, значит, его нет и не было. Значит, ничего не сбудется: ни проклятие, ни пророчество, – разочарованно сказал молодой человек.
– Все уже сбывается, – кивнув головой, произнесла баба Сима. – Проклятие, так оно уже давно сбылось, а пророчество… Есть такие вещи, над которыми мы не властны.
– Что вы имеете в виду? – Леньку, признаться, удивило, что старуха так трезво рассуждает и высказывает свои мысли. С виду ей было далеко за восемьдесят.
– А рано еще тебе знать. Придет время, узнаешь, – другим тоном ответила старушка. – Ты сейчас, главное, кушай, а то все не важно.
– Но как я узнаю, что время уже пришло, если вы не говорите? В газете, что ли, прочту? – с легкой обидой сказал молодой человек.
– Лень, да подожди ты со своей газетой, – неожиданно резко перебила его Наташа. – Баб Сим, и все-таки, что там такого про меня, вы так и не сказали? Меня это, честно говоря, пугает.
– А ты, детка, это скоро узнаешь. А пугаться не нужно, чему быть, того не миновать.
– Мне дед Игнат расскажет? – не унималась девушка.
– Может, и дед, а может, и я, а может, и сама поймешь. Про это пока никому неизвестно.
– Наташа, а можно я буду рядом, когда ты узнаешь? – Ленька облизнул деревянную ложку и посмотрел на девушку. – Ну, пожалуйста.
– Как же ты будешь рядом, если живешь в другом месте?
– Я буду приезжать на выходные, – повернулся к бабе Симе. – Можно, когда она что-то узнает, будет суббота или воскресенье? Завтра не подходит? Очень даже неплохое, я бы даже сказал, чудное, будет завтра воскресенье.
– Кто знает. Кто знает.
Пока шла эта беседа, дождь, обещавший лить всю ночь, внезапно закончился. Просто вдруг стало совсем тихо: и в доме за столом, и на улице.
Ленька опомнился первым.
– Баб Сим, мы пойдем потихоньку, – поднялся из-за стола. – Спасибо за угощения, было очень вкусно, особенно мед.
Наташа тоже поднялась.
– И, правда, засиделись мы, пора и честь знать.
Уже на выходе со двора, девушка робко предложила старушке:
– А можно, я к вам буду хотя бы изредка приходить, может, помочь что нужно будет, мне не трудно?
Не для этого она собиралась приходить. Она просто чувствовала, что сегодня от нее ускользнуло что-то важное, и ей очень хотелось узнать, что.
– Приходи, коли хочешь. А пока ступайте. Путь вам неблизкий, счастливой вам дороги.
Молодые люди вышли за калитку. Земля размокла и неприятно чавкала под ногами.
– Да. По такому бездорожью мы скоро не дойдем. Хотя, в принципе, мы и не торопимся. Поесть мы поели, отдохнуть – отдохнули, можно и прогуляться. Ты торопишься? – улыбаясь, обратился к девушке Ленька.
– Не-а. До пятницы я совершенно свободна, – Наташа развеселилась.
– Вот так, значит? Ловишь на лету?
– А ты сомневаешься?
– Я уже ни в чем не сомневаюсь. Когда я с тобой, меня окружают только необыкновенные события.
– Слушай, Ленька, а давай разуемся.
– Зачем? – изумился он.
– Затем, что ноги вымыть легче. А обувь можно даже испортить. И потом, идти будет не так тяжело, – и, не дожидаясь пока Ленька согласится, сняла босоножки.
– А простудиться не боишься? – с опаской покосился на Наташины босые ноги.
– Конечно, нет. Нас же баба Сима волшебным отваром напоила…
– Почему волшебным?
Наташа звонко засмеялась.
– А ты так и не понял? Она же ведьма. У-у-у, – Наташа протяжно каким-то не своим голосом заукала, при этом подняла руки и направила их на Леньку, как пугают маленьких детей.
– Не может быть! То-то я думаю, что меня так распирает любопытство по поводу всякой ерунды. А выходит, нас опоили какой-то травой?
– И не какой-то, а самой что ни на есть – заговоренной. Все. Ты пропал.
– Это почему вдруг я пропал? – Ленька снял ботинки. Носки всунул в карман и с озорством мальчишки неожиданно прыгнул в лужу.
Земля действительно была холодной, как-никак, середина сентября, но терпеть можно, зато лужа удивила теплой водой.
– Разве летчики себя так ведут? – вместо ответа спросила Наташа.
– Не знаю, я не летчик. Я радиоинженер, – как бы между прочим сообщил Ленька. – Но по лужам лет пятнадцать не прыгал, это точно, – настроение было замечательным. – Да, ты так и не ответила, почему я пропал?
– Потому что теперь, радиоинженер, ты в меня должен непременно влюбиться, – Наташа нарочно сказала это громко и вызывающе, чтобы он, упаси Господи, не подумал, что ей это нужно.
– А. Значит, ты все это подстроила?
– Что все? Грозу вызвала?
– Точно. Я все понял, – Ленька даже остановился. – Слушай, я, кажется, знаю, кем ты можешь быть.
– Это ты про что?
– Про легенду. Если ты не панночка, то, может, ты потомок того колдуна, который помог Павлу? Какая-нибудь праправнучка?
– Ленька, ну ты и придумал, – Наташа не могла поверить, что ему так понравилась эта легенда.
– Почему? Смотри, все сходится, – Ленька всерьёз стал приводить доводы в пользу своей версии. – То, что ты причастна к этому, даже не вопрос.
– Почему не вопрос? – удивилась Наташа.
– Не знаю. Предчувствие. А еще ты сама говорила, что тебя все время тянет на развалины усадьбы, как будто бы ты что-то потеряла там и должна непременно найти. Ну, вспомни! Это же твои слова!
– Ну, помню. И что? Это я просто так говорила. И вообще, это, наверное, все выдумки.
– Да подожди ты! – Ленька не собирался сдаваться. – А вдруг ты и есть хранительница этого таинственного свитка? Возможно, именно ты должна передать его новому Павлу?
– Ты по-прежнему так хочешь быть Павлом?
Ленька ответил не сразу.
– Нет. Уже не хочу. Зачем мне еще какая-то панночка, – сделал паузу и утвердительно добавил. – Точно не хочу.

Баба Сима стояла на пороге до тех пор, пока ее вечерние гости не скрылись в темноте. Она что-то бубнила себе под нос, потом часто крестилась и прежде, чем зайти в дом, тихо сказала, понятное только ей одной:
– Идите, детки. Больше, чем я могу, я не помогу. Храни вас Бог.



– 17 –



Вторник начался у Наташи с дикой зубной боли. Она на пять минут заехала в офис, чтобы передать готовые расчеты, которые оставила в приемной Алексея Петровича и с чувством выполненного долга пошла сдаваться на милость стоматологу.
Два часа спустя, измученная вконец, с сильной болью в челюсти, которая неожиданно лишилась зуба, Наташа отправилась домой. На сегодня она выполнила свою норму по негативным впечатлениям. Уже из дому позвонила Алексею Петровичу. Она-то думала еще вернуться назад, но не рассчитала свои силы, именно об этом собиралась сообщить ему.
Алексей Петрович удивился, что экономиста нет на месте, его не предупредили. Но за расчеты поблагодарил, он уже успел их просмотреть, сказал, что очень доволен. Был подчеркнуто вежлив и учтив, заметив напоследок, что будет рад видеть Наташу завтра во здравии. Наташа только криво улыбнулась в трубку. “Скажите, пожалуйста, какие мы заботливые!”
Хотелось есть, но из раны еще сочилась кровь. Выпив таблетку обезболивающего и укутавшись в плед, Наташа уснула с надеждой, что пробуждение избавит ее от неприятного болевого ощущения во рту. Только бы ее никто не беспокоил, поэтому даже телефон отключила. Спать, спать, спать.

В дверь настойчиво звонили. Наташа поднялась. Посмотрела время. Оказалось, что она проспала два часа. Боль действительно унялась, но щека еще оставалась припухшей. Лениво потянулась, надо было идти открывать, а то высадят дверь.
– Наташка! Что случилось?! – Сонька, как обычно была шумной, потому что умудрялась задавать сто вопросов в минуту.
– Гнойный пародонтоз, – вяло улыбнулась Наташа.
– Ну, и чего ты тянула? Разве это шуточки?
– Ничего я не тянула, как заболел, так и пошла.
– Что, прямо ночью заболел?
– Почему ночью, весь день болел.
– А говоришь, сразу пошла! – Сонька сбросила плащ и направилась в комнату следом за хозяйкой.
– Сразу я делала расчеты. Муженек твой затребовал с Алексея Петровича, а он с меня. Что тут непонятно?
Подруга не ответила. Молча прошла в зал и села на свое любимое кресло, а потом с ка-кой-то хитринкой, не глядя на Наташу, спросила:
– Как ты думаешь, дня за два щека пройдет?
– За два? – Наташа задумалась, подошла к зеркалу и посмотрела на свое отражение. Кончиками пальцев дотронулась до щеки. – Я надеюсь, что к завтрашнему дню пройдет. За два меня не устраивает.
– Это хорошо! – с энтузиазмом произнесла Сонька.
– Сонь, ну в чем дело? Не темни. Я же вижу, что хочешь что-то сказать, – Наташа в упор глянула на подругу. – Что, еще один расчет сделать? Тот не такой?
– Да такой, такой. Слушай, ты права, я хочу тебе кое-что сказать, верней, попросить тебя…
– Так говори, а то ведешь себя так, будто мы только вчера познакомились.
– Понимаешь, Люк хочет, чтобы ты поехала в Питер с Алексеем Петровичем, – скороговоркой промолвила она.
– Зачем? – не поняла Наташа.
– Нам нужен этот договор, всей фирме нужен. Компаньоны ломаются и не подписывают, а у тебя получится, я знаю. И потом, ты же экономист, тебе и карты в руки, а то их некоторые цифры смущают. Ты их убедишь. Люк сказал, что лично бы он сам ни за что не устоял бы перед такой женщиной, как ты.
– Так и сказал?
– Он сказал выразительней, это я тебе уже адаптировано перевела, потому что дословно звучит слишком пошло, – было видно, что говорила это Сонька без особого удовольствия.
– Интересно. Не знаю, справлюсь ли я? Да и кто я для них?
– Экономист нашей фирмы. И потом ты будешь с директором.
Наташа задумалась.
– Соня, скажи, твое предложение – это, случайно, не очередная попытка меня, красивую, пристроить, а то как-то все нескладно получается. Работаю без года неделю, а уже такие серьезные поручения получаю. Как-то это сомнительно.
Сонька не ожидала такое услышать. Она действительно приехала уговорить Наташу сделать то, что её просили, и не более того.
– Клянусь, что нет, – сказала искренне, для убедительности широко открыла глаза и приложила ладонь к груди.
– Да?
– Наташенька, ну сделай это, пожалуйста. Ты сможешь. Я же помню, как ты умела любого преподавателя в «универе» убедить в своей правоте. А мы вас в «СВ» отправим и в гостинице лучшие номера забронируем.
– Я в «СВ» с незнакомым мужчиной не поеду, – сразу ответила Наташа.
– А чем поедешь? Или хочешь на самолете? – Сонька воодушевилась. То, что окончательно отказа не получила, было добрым знаком.
Наташа засмеялась. Ох, и хитрая эта Сонька. А про себя подумала: и то правда, чего она ломается? Что ее держит? Дети по подоконникам, вроде, не скачут, ревнивый муж не ждет ее домой с работы. А тут такая возможность поехать в Питер! Она так любила этот город. Сколько же она там не была? Последний раз еще в университете с группой на экскурсии, только тогда он был Ленинградом. Ей сразу же захотелось туда поехать. Неважно, какой повод, неважно, что со злюкой и дикарём-начальником. В общем, подумав, она решила согласиться.
– Ладно, поеду, раз это всем важно, – потом капризным тоном добавила. – Только поездом, самолеты не люблю: они часто падают.
– Я знала, что на тебя можно положиться, – Сонька сорвалась с места и бросилась обнимать подругу. – А не хочешь ехать в «СВ» с мужчиной, поезжай одна, а он поедет в купе.
– Сонь, ты как придумаешь! Директор – в купе, а его экономист – в «СВ».
– Хорошо, поедете в общем вагоне, – настал Сонькин черед поиздеваться.
Обе засмеялись.

Для Алексея Петровича было полной неожиданностью, что ему в подмогу определили Наталью. Он, конечно, настаивал, что ехать нужно, как минимум, двоим. И, если честно, он рассчитывал на компанию Люка или хотя бы своего заместителя. Но чтобы на такое ответственное мероприятие посылали никому не известную «подружку» – это уже было слишком!
Вполне возможно, что она и неглупа, но она не знает сути. Если бы его предупредили заранее, то он бы с ней переговорил. А то сказали в конце рабочей недели. Может, надеялись, что он останется с ней после работы и все расскажет?
На перрон он приехал темнее тучи. Софья Владимировна и Люк уже стояли у вагона и мило беседовали с Наташей. Алексей Петрович подошел, поздоровался, затем, извинившись, отступил на пару шагов и, глядя на шумную толпу пассажиров, в которой без труда угадывались телохранители большого босса, закурил. То, что Наташу приехали проводить Люк и Соня, его раздражало и даже обижало. Он бросил косой взгляд на экономиста – та даже не смотрела в его сторону, как будто его и не было.
До отправления поезда оставалось еще минут пятнадцать, видя, что на него никто не обращает внимания, Алексей Петрович, вернувшись к провожающим, сообщил, что заходит в вагон. Люк тут же оторвался от женщин и, отведя его в сторону, чередуя французский с русским, со свойственной ему горячностью, зашептал что-то напутствующее.
Сонька, воспользовавшись отсутствием мужа, переключилась на любимую тему:
– Нет, ну ты только посмотри на него. Видала, обиделся, – покосившись на Алексея Петровича, заявила она.
– Насмотрюсь еще. И потом, мне все равно: обиделся он или нет. Я его не обижала.
– Жаль. Жаль, что тебе все равно.
– Сонь, ну хватит уже.
– А что хватит? Я так, просто, без задней мысли.
– Надеюсь, попадутся нормальные попутчики, чтобы скоротать время.
– Зачем тебе попутчики, тебе же есть с кем поговорить? – не унималась Сонька.
– Очень, знаешь ли, сомневаюсь, что он горит желанием со мной общаться, – ответила Наташа.
– Откуда ты знаешь?
– За две недели, что я работаю, мы обменялись от силы тремя фразами.
– Ну и что, это ни о чем не говорит.
Наташа устало вздохнула. У нее тоже не было настроения.
Объявили отправление их поезда. Сонька обняла Наташу, пожелала ей удачи и на прощанье сунула в руку пакет, который держала до сих пор сама.
– Что это? Зачем?
– Так, ничего особенного. Тут наш любимый коньячок, ну и кое-что еще. Только попробуй не взять, – видя, что Наташа категорически собирается его вернуть, строго сказала Сонька.
– Наташа, вы идете? – Алексей Петрович стоял на верхней ступеньке и протягивал руку.
– Ну вот, пожалуйста, очень даже воспитанный мужчина, – зашептала ей в ухо Соня. – А тебе все не угодишь.
– Обсудим после моего возвращения, – Наташа чмокнула Соньку в щеку.
Руку все же подала после того, как передала сумку и сонькин пакет.

– Такой интересный пейзаж за окном? – с иронией спросил Алексей Петрович.
Они ехали уже больше часа. Этот вопрос был первый, который прозвучал в купе за все время движения поезда. Попутчиков, как назло, не было. Наташа подумала, что, видно, подсядут среди ночи. Плохо.
За окном уже было темно. И она ничего не видела в нем, кроме своего отражения и отражения Алексея Петровича, сидящего напротив. Изредка мелькали какие-то проселочные дороги, оканчивающиеся у железнодорожного полотна шлагбаумом, за которым не было ни одной машины. Два раза проехал встречный поезд. Вот и весь пейзаж.
Алексей Петрович все это время читал очередную книгу Марининой про следователя Каменскую. Ему надоело читать, но перспектива сидеть и просто молчать его устраивала еще меньше. Наташа не подавала никаких «признаков жизни». Ему даже показалось, что она ни разу не пошевелилась. Надо же, какая? Ему очень хотелось оторваться от книги и просто, в открытую рассмотреть попутчицу. Но просто не выходило, ни с того ни сего пялится было неудобно.
Поезд резко накренился на повороте. Сонькин пакет не удержался и упал со стола. Наташа мгновенно оторвалась от своего «занятия» и успела схватить его за ручки.
– Давайте сюда, я спрячу, – сделал еще одну попытку наладить контакт Алексей Петрович. – Что в нем?
– Понятия не имею, – сухо ответила Наташа. – Можете посмотреть, если интересно.
– Мне неинтересно. Я спросил, чтобы знать, куда спрятать.
– Я, правда, не знаю, что там. Достаньте, и мы вместе посмотрим, – Наташа немного смягчила тон.
Алексей Петрович уловил изменение в интонации и решил пойти первым на уступку. Ладно, он достанет. Через минуту стол был заставлен тщательно запакованными деликатесами во главе с бутылкой коньяка.
Наташа улыбнулась.
– Как видите, ничего секретного. Традиционный набор под названием «завтрак туриста».
– Я бы сказал, что это скорее набор для романтического ужина.
– Ну, вот и поужинайте, – посоветовала ему Наташа.
– А вы?
– А я не ужинаю.
Алексей Петрович взял сигареты и вышел в тамбур. Вернулся он еще мрачней, чем был до посадки в поезд. Закрыв дверь в купе, не садясь на свое место, обратился к Наташе, которая продолжала смотреть в ночное окно.
– Послушайте, Наталья. Кстати, как вас по отчеству?
– Можно без отчества, не велика птичка.
– Извольте. Так вот, что я вам скажу, птичка…
Наташу даже передернуло от такого обращения и тона, как тогда “Простите, что помешал!” Она повернула к нему голову и впервые за все время знакомства посмотрела прямо в лицо.
– Насколько я помню, у нас действительно не романтический ужин, даже, я бы сказал, совсем наоборот. И если вы думаете, что я получаю несказанное удовольствие от вашего общества, то очень заблуждаетесь. Мне все равно, чья вы там подруга, но хочу напомнить, так, на всякий случай, что не моя. Мы на работе, помните. И нечего мне тут демонстрировать свой «ангельский» характер и скверное настроение. Я ясно изложил мысль?
Наташа замерла. “Ничего себе наезд!!! А что ты хотела? Чего ты пялишься в окно? Тяжело поговорить с человеком? Можно хотя бы согласовать свои действия, что делать по приезду. Опять же-таки про погоду можно… Что это на меня нашло, действительно? Веду себя, как сварливая жена”.
– Извините, я не думала вас обидеть. Если вы дадите мне пять минут, я постараюсь организовать «романтический ужин» и составлю вам компанию.
У Алексея Петровича даже челюсть слегка отвисла. “Ну, блин, бабы! Вечно у них так, сначала выведут из себя, а потом делают вид, что ничего не случилось! Сам черт их не поймет”. Хотел высокомерно сказать: “Уж сделайте одолжение, уважьте”. Но получился бы перебор. Ладно. Компромисс, так компромисс. И потом, он вовсе не собирался вымещать на ней зло, сама же начала. Ему, напротив, было интересно, и это было то, что, по большому счету, занимало его мысли в те короткие промежутки времени, которые случайно выпадали среди бесконечной вереницы нескончаемой работы. А как же, он и не собирался отказываться от своей, как он это назвал, «мелкой мести».
– Вы меня тоже простите, я погорячился, – Алексей Петрович неловко кашлянул и подумал, что нужно бы еще что-то добавить к сказанному. – Ну что ж, очень рад, что вы снизошли… Я подожду в коридоре пять минут.
Наташа распаковала продукты и взялась за пакет. Там на дне было еще что-то. Может, Сонька догадалась положить хотя бы пару одноразовых тарелок? Сонька догадалась. А еще догадалась положить две вилки, два ножа, и надо же, две хрустальные стопочки, старательно все упаковав в льняные, не иначе как французские, салфетки. Неисправимая подруга! В одной из салфеток лежала записка.
“Просто расслабься! Сколько той жизни! Посуду потом выбросишь, а рюмки разобьешь на счастье.
P.S: Да. Чуть не забыла. Попутчиков не будет. Я выкупила четыре места. Так что, удачи.
Соня”.
Наташа скомкала записку и всунула ее в свою сумочку. В одну секунду покрылась красными пятнами. “Сонька – идиотка! А если бы записка выпала, когда он раскладывал содержимое пакета?” Она ей устроит, когда вернется. Будет ей и купе, и попутчики, и коньяк, и …
Но вместо злобы неожиданно поднялось настроение. Боже мой, как все просто. “Хорошо, пусть будет, что будет. Ну, где он там?” Пока его не было, достала пудреницу и посмотрела на себя в зеркало.

Вагон был, как новая копейка. Веселенькие занавесочки на окнах, коврики с чудным орнаментом. Нигде ни пылинки, ни соринки. Наконец-то научились мало-мальски создавать комфорт для пассажиров. В конце вагона показалась молоденькая обаятельная проводница. Увидев Алексея Петровича, стоящего в коридоре, расплылась в улыбке.
– Как устроились? – поравнявшись с ним, спросила проводница.
– Спасибо, все как в лучших домах…
– Ой, что вы. Нам еще далеко до такого уровня, но все равно спасибо. Вы, если что, обращайтесь, меня Людой зовут. А вы к родным?
Алексей Петрович сначала разозлился, что к нему пристали с ненужными вопросами. А потом подумал, а что тут такого? Даже приятно. Пока «птичка» занимается колдовством над романтическим ужином, можно и отвлечься. Все равно, за пять минут не успеет. Знает он их «женские» пять минут.
– Нет. В командировку.
– Ой, так вам билеты, наверное, понадобятся?
“Билеты, билеты…Зачем они мне? А, для отчета, что ли?”
– Можно и билеты, – а то подумает, что солгал насчет командировки.
– Я занесу вам, когда приедем. Вам все четыре?
Задумался. Почему четыре?
– А вам моя попутчица билеты отдавала?
“Даже интересно!”
– Нет, та женщина, что вас провожала. Она еще очень просила, чтобы я никого к вам, упаси Бог, не подсаживала, даже деньги предлагала. Смешная.
– Да, занесете все четыре билета, – развернулся к купе. – Приятно было с вами познакомиться.
Обстоятельства принимали интересный оборот. “Что, София Владимировна, опять я понадобился? Лучше кандидатуры подружке не подобрали? Или что? Занятно. Ладно, посмотрим, что подруга петь будет”.
Однако, судя по поведению Наташи, не особо-то она и стремилась воспользоваться отсутствием попутчиков. И тогда он решил, что не будет ничего предпринимать. Не хватало еще, чтобы им манипулировали. Очень надо.
В купе вошел в состоянии легкого раздражения. Стал уже был накрыт. “Ты смотри, справилась!”
Судя по набору продуктов, было совершенно очевидным, кто его собирал. “Мидии по-каталански – гадость, сыр с голубой плесенью – нет, он не гурман по плесени. А это еще что за улитки с зеленой пастой сверху? Раковые шейки в винном соусе… Рыбная нарезка. Никак осетр? Да. Основательное меню. Ох, и Софья. Тоже еще, любительница морепродуктов. О! Ну наконец-то – мясо! Слава Богу. А Наталья, ты посмотри на нее, не промах. Главное, как убедительно делает вид, что ни сном, ни духом… ”
Сам-то он собирался поужинать в вагоне-ресторане, потом после явления рога изобилия, несколько смутившись, тут же напомнил себе, что у него впереди, как минимум, пять дней совместного общения с Наташей: еще успеет покормить птичку. Но сейчас у него было такое впечатление, что это не деловая и очень важная командировка, а какая-то попытка во что-то его вовлечь. Слишком уж тщательно все спланировано. У него даже на секунду закралось сомнение, а не специально, не по просьбе ли самого Люка заказчики отказались подписать бумаги, когда он был сам. Но, подумав, отбросил эту мысль, потому что она была нелепой.
Наташа увидела некое замешательство в действиях Алексея Петровича и лихорадочно пыталась сообразить, что не так.
– Ну, может… – Наташа жестом пригласила к столу.
– Заботливая у вас подруга, – без злобы заметил Алексей Петрович.
– Да уж. Я, если честно, сама не ожидала. Откройте, пожалуйста, коньяк.
Налив на донышко, поднял глаза на Наташу.
– Или полней?
– Давайте полней, а то я, признаться, чувствую себя не в своей тарелке.
– Ладно, – налил по полной. – Ну, давайте, за знакомство, что ли?
– Давайте.
Через пару часов Алексей Петрович уже не злился на Наташу и в душе даже был благодарен Софье за ужин. Вернулось хорошее настроение. Наталья оказалась интересной собеседницей и к тому же очень обаятельной женщиной. После какой-то очередной смеш-ной истории, которая ввергла попутчицу в хохот до слез, Алексей Петрович набрался смелости и спросил:
– Наташенька, скажите, вы такая красивая, интересная, но, как я понял, не замужем, почему?
Наташа сразу стала серьезной.
– Не сложилось. И такое бывает, как видите.
Алексей Петрович тут же начал себя ругать за глупость. Какая ему разница – замужем она или нет? Разве ему сейчас это так важно?
– Извините за бестактность…
– Ничего.
– Я просто подумал, если бы вы мне встретились раньше, я бы вас никогда не отпустил от себя.
– Если бы мы встретились раньше, вы бы на меня даже не посмотрели.
– Почему?
– Долгая история. Зачем она вам? У вас-то, как я знаю, все в порядке: жена, дети и все такое. Вы не поймете.
– Был кто-то, кто не оправдал ваши надежды? – аккуратно спросил он.
– Ну, да… Не оправдал. Давайте не будем про это, – чтобы переключиться на другую тему, Наташа спросила: – Вы не возражаете, если я уберу все?
– Да, спасибо, я сыт. Если хотите, могу помочь, – спохватился Алексей Петрович.
– Не нужно, я справлюсь.
– Я тогда покурю.
– Курите.
Курил с таким остервенением, что даже не чувствовал, что делает затяжку на пол сигареты.
– Кофейку не желаете? – это была вездесущая проводница.
– А какой у вас?
– Есть “Черная карта”, есть “Чибо”.
– “Черную карту” и покрепче, пожалуйста.
– А вашей попутчице? Такой же?
– Я сейчас спрошу.
Вернулся в купе.
– Наташа, вы какой кофе будете…
Наташа вытирала слезы.
Закрыл дверь.
– Людочка. Два крепких.
– Я принесу через пять минут, – услужливо ответила Людочка.
– Вы делайте. Я подожду и отнесу сам.
Кофе пили молча. Наташе было неудобно, что позволила себе слабинку перед чужим человеком. Но ей так стало жалко себя. И такими смешными показались все разговоры и рассуждения Соньки. А эти ее неумелые попытки попробовать себя в роли «свахи», к чему они все?
И этот, тоже еще, умник, сидящий напротив. Ни тебе такта, ни тебе воспитания.
– Наташа. Мне очень неловко, я поступил, как дурной человек, простите.
– Все нормально. Это просто коньяк,
“Тоже еще мне, телепат. Да нет, Алексей Петрович, вы не дурной человек. Вы приличный мужчина, примерный семьянин, незаменимый работник. Какие к вам претензии? С вами все предельно ясно ”.
– Знаете, Наташа, вы зря думаете, что я не пойму вас, – решил исправиться. Поставил чашку на стол, вздохнул. – У меня в жизни тоже был… была ситуация, вернее, был кто-то, кто не оправдал мои надежды.
Замолчал. Ждал, отреагирует ли Наталья. Она подняла на него печальные глаза.
– Вот как?
– Да, так.
– Безответная любовь?
– Почему, безответная? Очень даже ответная. Просто… Просто девушка погибла. Я ее очень любил.
Алексей Петрович не относил себя к разряду разговорчивых людей. Поэтому, сказав то, что он сказал, очень подивился себе. Но если бы Наташа задала вопрос, как это вышло, то, ей Богу, выложил бы все, что собралось на душе за все прожитые годы. Тем более, накопилось так много, что выход эмоций напрашивался сам по себе. Но вместо вопроса Наташа тихо произнесла:
– Удивительное совпадение. Человек, которого любила я, погиб тоже. Но, в отличие от вас, я так и не смогла подыскать ему достойную замену. Все, кого я встречала, были просто хорошими людьми, а он был для меня всем.
– Вы сейчас это так произнесли… С такой интонацией… Я даже почувствовал себя предателем по отношению к Наташе. Я не сказал, её – ту мою девушку – звали так же, как и вас.
И вновь захотел, чтобы она попросила его рассказать хоть что-нибудь. Но Наталья промолчала опять.
Угнетающее состояние какой-то тоски, совершенно ненужной в данную минуту, уверенно осело в купе.
– Алексей Петрович, в котором часу у нас завтра встреча с клиентом?
– Что? – как-то странно посмотрел на нее.
“О чем она? Какие клиенты? Какой тяжелый вышел разговор… Боже мой, целую вечность не вспоминал…”
– Я созвонюсь, как приедем. Нас ждут. Если поезд не опоздает, то в час дня. Успеем устроиться и позавтракать.
– Хорошо, вы мне завтра расскажете, что там к чему, а то я знаю только в общих чертах.
– Расскажу.
– Я очень устала, и уже поздно, вы не возражаете, если я лягу спать? – попросила Наташа.
– Да, конечно, – Алексей Петрович потянулся за пачкой сигарет. – Я выйду, а вы пока укладывайтесь.
– Я постелю вам?
– Не нужно, я сам.
– Как хотите…

Он так давно не вспоминал о ней. Он так долго запрещал себе это делать. Он знал: время лечит, время сглаживает боль, время отодвигает события на такой дальний план, что они становятся почти расплывчатыми. Но сейчас, стоя в прокуренном тамбуре, вслушиваясь в монотонный стук колес и глядя на своё усталое отражение в стекле входной двери, он, нарушая собственное табу, позволил вернуться воспоминаниям на двадцать лет назад. И времени как не бывало, и никакой расплывчивости, никакого дальнего плана. Как будто бы все произошло вчера. Даже вздрогнул.
Поезд остановился. Проводница открыла входную дверь. Алексей Петрович хотел поинтересоваться, что за станция, перрон был не виден, а потом подумал, что ему все равно, и промолчал. Он отошел в глубину тамбура, уступая место новым пассажирам.
Те шумной оравой, а могли бы и потише, так как люди в вагоне уже давно спали, обсуждая какое-то событие и цепляя на ходу огромными сумками все, что попадалось на пути, пробирались вовнутрь.
– Вы еще будете стоять? – Людочка с беспокойством посмотрела на Алексея Петровича.
– Да. А что, нельзя?
– Конечно, можно. Просто очень холодно. Вон, какой ветер, да и снег срывается. Вот тебе и начало апреля. Не простудитесь.
– Ничего со мной не случится.
Действительно, срывался снег. Омерзительный порывистый ветер вваливался в тамбур, занося белые холодные снежинки, и бросая их к ногам Алексея Петровича, внезапно уносился за новой порцией.
В тот день был такой же противный ветер и снег. Только снег был первым. В тот день, двадцать лет назад, в середине ноября… С тех пор он ненавидел ноябрь.
Поезд тронулся. Алексей Петрович продолжал стоять и курить. Осталась последняя сигарета. Надо было оставить ее на утро. Посмотрел на часы. Половина второго. “Хватит заниматься истязанием. Пора спать”. Только направляясь в купе, почувствовал, как устали ноги, затекла спина.
Переоделся, почистил зубы. В купе было прохладно. Наташа, свернувшись калачиком, улеглась головой к двери. Он протянул руку к окну. Оттуда тянуло неприятным холодком. Зря похвалил проводницу за сервис. Поднялся за вторым одеялом. Наклоняясь над Наташей, бережно укрыл ее. Она перевернулась к нему лицом и всхлипнула. Свет был потушен, и Алексей Петрович не понял, спит она или нет.
– Наташа… – позвал шепотом.
Наташа спала.
“Что же за ночь такая? Какого черта задел эту тему? Себя накрутил и её. Может быть, сейчас ей снится какой-то ее роковой день? День, когда она лишилась того, кто был ей всем…”
– Ленька…
Алексея Петровича одновременно обдало жаром, холодом и отшатнуло. Придя в себя, он поднялся со своего места и тихонько присел на корточки возле Наташи. Ему что-то послышалось. Нет, он совершенно четко услышал, как она произнесла имя. Нет, ему все же почудилось. Да нет же, она прошептала: “Ленька…” Таким знакомым голосом. Бред.
Опять вышел в коридор и, только закончив курить, вспомнил, что это была последняя сигарета.




– 18 –


Ленька даже не заметил, когда успел влюбиться. То ли действительно баба Сима дала приворотного отвара, то ли сама Наташа обладала колдовскими чарами – он уже верил всему. Только, проснувшись однажды утром, он совершенно ясно ощутил, что влюбился окончательно и бесповоротно, до умопомрачения, до чертиков, до «лети все к чертовой бабушке», короче, на всю жизнь. И только он это понял, как она сразу поделилась на две половины. На плохую, ненужную, совершенно скучную, невыносимую и такую длинную (понедельник, вторник, среда, четверг, пятница), Боже мой, какой ужас! И хорошую, нежную, трогательную, сладостную, но такую короткую (суббота и воскресенье).
Половина осени пролетела, как одно мгновенье.
К счастью, осень выдалась теплой и сухой. Ленька возвращался в субботу с занятий домой и, не обедая, летел к Наташе. Через час с небольшим он уже был у нее. Какие электрички? Ленька ездил на новенькой «Яве».
Наташин папа поначалу очень нервничал. Тогда, в первый раз, когда Ленька после грозы пришел к девушке домой, отец не удержался и, улучив минутку, когда они остались наедине, наклонившись к молодому человеку, грозно прорычал ему в лицо:
– Ты что это, стервец, задумал? Мало тебе баб, так ты на мою дочку перекинулся?
Ленька ожидал что-то подобное, даже речь подготовил, но тон строгого отца вверг его в дикое смущение и страх. Ко всему, он напрочь забыл имя агронома и вместо того, чтобы достойно ответить что-то членораздельное, только покраснел и опустил глаза. Василий Федорович, видя такое, и сам растерялся. Он-то думал, что Ленька будет оправдываться, что-то сочинять про большие и чистые отношения, но тот молчал. Поэтому следующая тирада прозвучала несколько мягче.
– Ты что, приехал Наташке голову морочить?
Ленька, наконец-то вспомнив имя, решился ответить.
– Василий Федорович, мне очень понравилась ваша дочь. Это же не преступление? И мне хотелось ее увидеть. Вот и все. И ничего такого, из-за чего на меня нужно было кричать, я не задумывал.
– А то, что она в десятом классе, забыл?
– Почему, забыл. Помню.
– А то, что ей дальше нужно учиться, ты знаешь?
– Конечно. Я ведь и сам еще учусь.
В общем, в таком духе разговор продолжался минут двадцать. Не углядев ничего плохого в ленькиных ответах, Василий Федорович под конец успокоился и замолчал. На следующий день, когда Ленька уезжал домой, Наташин папа пожал ему на прощание руку и, уточнив, ждать ли молодого человека еще в гости, услышав утвердительный ответ, совершенно неожиданно предложил:
– А знаешь, что? Когда будешь в наших краях, то приезжай прямо к нам. Зачем тебе к председателю? Дом у нас огромный, сам видишь, уж как-то на ночлег пристроим.
Вот так со следующего Ленькиного приезда и легкого папиного благословения и начался тот новый отчет времени.

Родители Леньки отнеслись к его субботне-воскресным поездкам почти спокойно. Сын уже взрослый. Мужчина. Только однажды мать спросила, куда это он с ночевкой. Ленька сразу ответил, что к девушке. На этом допрос закончился.
Но была еще Нина…
Нина сразу почувствовала неладное. Обычно все выходные они проводили вместе. Вернее, не вместе, а с друзьями. И тут вдруг, ни с того, ни с сего, ничего не объясняя и даже не предупреждая, Ленька взял и куда-то уехал. Ладно бы солгал для пользы, или придумал бы что-нибудь правдоподобное. А то, когда Нина поинтересовалась, где он пропадал все выходные, тот просто не удостоил ее ответом. Так продолжалось почти месяц. Они перестали видеться в будни, а на выходные он просто исчезал.
Такого она допустить не могла. Нина, конечно, не сдавалась и атака продолжалась до тех пор, пока Ленька не согласился поговорить по-хорошему. Правда, по-хорошему не получилось и уже через пять минут он не сдержался и накричал на нее. Она расплакалась и ушла.
Уже дома, успокоившись решила собраться с мыслями и подумать, что предпринять. Но все ее дальнейшие шаги и поступки ни к чему конкретному не привели. Так ничего и не узнав (на кого ее променяли), Нина затаилась, выжидая удобного случая – сдаваться она не собиралась.
Ленька был счастлив, что так легко отделался он назойливой подружки. Вздохнув на полную грудь, он полностью, без оглядки отдался своему новому страстному увлечению. Все помехи были устранены, во всяком случае, так казалось…

Ближе к середине октября разразилась неожиданная буря.
Приехав, как обычно, к Наташе, Ленька привычным движением открыл калитку, влетел на крыльцо, но Наташа не вышла навстречу. Ленька знал, что мама девушки лежала в больнице на очередном обследовании, а отец был на работе. Он прошел одну комнату, вторую… Если бы ее не было, дом был бы закрыт. Сразу начал переживать. Все-таки неделю не виделись…
Наташа сидела в своей комнате очень расстроенная и отрешенно смотрела в стенку.
Ленька в растерянности застыл на месте.
– Наташенька…
Никакой реакции.
Прошел в комнату, присел рядом.
– Эй, что-то с мамой?
– Уйди от меня, – грубо ответила Наташа.
– Уйти? – с удивлением спросил он. – Так не пойдет. Объясни, что случилось, пока меня не было.
Ленька стал волноваться. Он не мог понять, что послужило причиной изменения отношения к нему. Он ничего не сделал, он ни в чем не виноват…
– Это случилось раньше, еще летом, – Наташа посмотрела на него. – Как ты мог?
“Что мог? Что летом? О чем она? Обо всех тех «тетках»? Можно подумать, она не зна-ла! ” – лихорадочно соображал Ленька.
– Все, что было летом… Мы с тобой тогда еще… Я не понимаю. Что с тобой? Почему я должен уйти?
– Значит, не знаешь?
– Не знаю…
– Не помнишь?
– Не знаю! Не помню! Что я должен помнить? – Ленька разволновался.
– Сейчас напомню, – Наташа поднялась и подошла к окну, стала к нему спиной. – Ты летом кое с кем поспорил. Еще не припоминаешь?
“Спорил? С кем он спорил?”
– Мало ли с кем я спорю, что тебя так разволновало? – неясность ситуации стала злить.
– Предмет, вокруг которого разгорелся спор. И чтобы ты больше не придумывал новые отговорки, я облегчу твою участь. Сегодня утром у меня был гость.
Ленька сглотнул слюну. “Что происходит? Какой гость?”
– Не догадываешься, кто? – вызывающе спросила Наташа.
“Нинка, что ли? Нет, ерунда. Кто тут, черт побери, был?”
– Не догадываюсь.
– Молодой человек по имени Константин. И знаешь, рассказал мне любопытнейшую историю.
– Кто? – стоящий до сих пор Ленька, опустился на стул.
– Он вместе с тобой был тут летом. Вспомнил, о чем спорили?
– Я не знаю, что он тебе рассказывал, если это был действительно он, и не пойму, за-чем он приехал к тебе. А вообще, все это чушь, и я прошу тебя успокоиться.
От такого заявления Наташа побледнела.
– «Чушь» стоит в зале на столе. Сказали, что ты выиграл. А вот почему эту «чушь» привезли ко мне, не знаю.
Ленька сорвался с места и бросился в зал. То, что он увидел, на секунду парализовало его. Там на столе красовался новенький магнитофон «Ростов». Постояв немного, вернулся к Наташе.
– Может, теперь скажешь, за что ты получил эту «чушь»? – продолжила свой допрос девушка.
– Не понимаю, в чем дело, но что-то здесь не так.
– Не понимаешь?
Теперь он вспомнил. Что-то там про девственниц, которых “слабо соблазнить”, но Наташе ничего говорить ни стал. Разве это была не шутка? Они же тогда были такими пьяными… И тут просто представил на секунду, что мог рассказать Костя. Непонятным оставалось одно. Какого черта он сюда приперся, привез свою «бандуру» и причем тут Наташа? Но это он выяснит. Сейчас, главное, Наташу успокоить. Для начала постарался отделаться от долбивших мозг эмоций и самым вкрадчивым, на какой только был способен, голосом обратился к девушке:
– Наташ, мне просто кажется, что нас кто-то хочет поссорить. Послушай, это совершенно нелепая история, абсолютно ничего не значащая…
Судя по всему, Наташу такое объяснение не устраивало. Она по-прежнему не смотрела в сторону Леньки.
– Наташа, ну что ты молчишь? Говорю тебе – это ерунда…
– Значит все-таки была история? – Наташа готова была расплакаться.
– Я прошу тебя… – Ленька растерялся, как никогда.
– Скажи, пожалуйста, этот магнитофон стоит два рубля?
– Ну не два, а при чем здесь это?
– А при том, что если бы он стоил два рубля, я бы поверила, что это ерунда, даже не обратила бы внимания, что эти два рубля привезли мне. Но это не два рубля, значит, и спор – не ерунда.
Ленька лихорадочно думал: “Елки-моталки! Что же за этим стоит?! Может, это Нинка Костю уговорила, с нее станет. Да нет, не мог Костя быть заодно с Нинкой, значит, что-то другое. Непонятно”.
– Я думал, ты мне доверяешь. Я думал, что у нас уже несколько другие отношения, – чуть не сказал: “Чтобы обращать внимания на такие пустяки”.
– Я тоже так думала. Оказалось, тебе больше нравится понарошку. Куда уж мне, наивной, против тебя, всего искушенного. Только, насколько я знаю, у меня с тобой ничего не было. Так что, выходит, ты еще и врун? Всем рассказываешь о том, чего не было?
– О Господи… Да никто даже не знает, что мы с тобой видимся. Это правда! Я не представляю…
– Трус! У тебя даже нет смелости сознаться, – Наташа заплакала.
– В чем я должен сознаться? – Ленька уже себя не контролировал.
– В том, что использовал меня…
Убедившись, что никакие оправдания не принимаются и, поняв, что нужен очень весомый аргумент, чтобы исправить ситуацию, Ленька буквально сорвался на крик:
– Ладно. Я сейчас уеду, но завтра вернусь. Выясню, в чем дело, и вернусь. До завтра.
– Возвращаться не нужно и забери то, что выиграл, – злым тоном сказала Наташа.
– Мне это без надобности.
– Мне тоже.
Ленька с психом зашел в комнату и рванул магнитофон на себя. Тот был таким тяжелым, что молодой человек чуть не уронил его. Выйдя во двор, он сообразил, что везти его в Киев несподручно, да и зачем. Тогда он со всей силы грохнул магнитофоном об асфальт. Тот разлетелся на части. Наташа наблюдала за его действиями, стоя на крыльце.
– Завтра приеду и уберусь здесь, – хлопнув калиткой, вылетел со двора.
– Угу. Вот и убирайся!!! – вдогонку громко крикнула Наташа. – Завтра сюда тебя никто не пустит. И послезавтра тоже! И никогда!!!

“Он не вернется… А кто бы вернулся, если бы ему сказали «убирайся»?”
Наташа не сомневалась, что поступила неправильно. И тем не менее, когда Ленька уехал, она еще добрых часа два, убирая остатки магнитофона, подметая во дворе, продолжала мысленно ссориться с ним. Находила новые аргументы, обличала его в коварстве, награждала его самыми нелестными эпитетами, в общем – ненавидела.
Потом ненавидеть надоело. Устала. И тут, наконец, вспомнила, что сегодня суббота. Вспомнила, как ждала ее, как торопила дни, как мечтала поскорее увидеться с Ленькой. Увиделась…
Может, не стоило быть такой доверчивой по отношению к этому Косте. Может, Ленька прав и все это злая шутка. Если бы она не виделась с Костей летом, то, скорее всего, не пустила бы его даже на порог. Но она очень хорошо его помнила. Красивый, видный парень. Еще один «летчик». Интересно, а был ли среди них хоть один летчик? В общем, если бы это был не Костя и если бы не магнитофон, который он, как показалось, с грустью внес в дом, то, может быть, она… Зачем разрешила оставить его? Почему не спросила, зачем притащил ей? Не успела сообразить… Была просто шокирована сообщением.
Получалось, что на самом деле Костя очень ловко объяснил свой приезд к Наташе. Он, видите ли, не может больше терпеть, как такую замечательную девушку вводят в заблуждение и откровенно обманывают. Наташе бы спросить, а что ему до неё? Но эмоции уже уверенно заняли передовые позиции.
Не вдаваясь в подробности, Костя сказал, что пусть простит его Наташа за такую откровенность, но Ленька поспорил с ним и другими ребятами о том, что может покорить любую девушку.
Деликатно умолчав о летних Ленькиных похождениях, Костя заметил, что Ленька был таким уверенным, что, не моргнув глазом, поставил на кон свою «Яву».
Говоря все это, молодой человек выглядел несколько озабоченным, как показалось Наташе, даже взволнованным. Каждый раз извинялся, что вынужден рассказывать такие отвратительные подробности, но им движут, честное слово, только благие намерения.
– После того случая, извините, что напоминаю, на озере…
Наташа покраснела.
– Именно тогда он сказал, что в два счета сумеет вас… Ну, вы понимаете… А мы что? Его за язык никто не тянул. Мы думали, что он пошутил, говоря о вас. А тут совершенно случайно я узнаю, что он решил воплотить все в реальность. Так что скажите ему, что он выиграл. Никто не собирается отнимать у него «Яву». Надеюсь, у вас не зашло все слишком далеко…
Вот собственно и все, что поведал Костя.
Закончив убирать, Наташа надела джинсы, теплую куртку и пошла за Зурбаганом. Теперь, когда она почти успокоилась, надо было обо всем подумать. Она направилась в лес.

Ленька был таким злым, что попадись ему Костя сейчас под руку, он бы его на части разорвал. Не понимая, что происходит, а оттого еще больше закипая, вернувшись в Киев, занялся поисками Кости. Найти его большого труда не составило. Костя с друзьями был на дискотеке. Более того, неожиданное появление Леньки его нисколечко не смутило. Зато Ленька, видя с кем был Костя, несколько опешил. Молодой человек, находившийся рядом с ним и нагло засмеявшийся при появлении Леньки, был никто иной, как Димка. Все тот же Димка, который никак не мог успокоиться по поводу летнего происшествия. Видимо, после того, как не вышла попытка выдворить Леньку из института, он решил зайти с другого бока. По-прежнему оставалось непонятным, почему Костя пошел на поводу у этого «исполкомовского» сынка и откуда они узнали про его отношения с Наташей.
В зале было душно и шумно. Полумрак все время озарялся бестолковой светомузыкой, что Леньку, не настроенного на веселье, взбесило еще больше.
– Костя, нам бы поговорить, – спокойно сказал Ленька
– Что-то не горю желанием, – сухо ответил Костя и отвернулся.
– А ты уж, пожалуйста, загорись, и чем быстрее, тем лучше.
– А не пошел бы ты… далеко-далеко? – вместо Кости ответил Димка.
– Пасть закрой, пока я её тебе не разодрал, – Леньке очень захотелось обложить Димку таким отборным матом, но он вовремя остановил себя, зачем опускаться. Он с ним еще разберется в менее людном месте, чтобы не думал, что все сходит с рук. А то смотри, расхрабрился за папиной спиной.
– Что тебе нужно? – наконец-то соизволил отреагировать Костя. – Никак, ученица твоя тебя отшила? – засмеялся с таким сарказмом, что Ленька автоматически, даже не сообразил, когда успел, рукой, сжатой за секунду в кулак, въехал в Костину челюсть.
Удивительно. Но, кажется, Костя только этого и ждал.
И если бы через полчаса, когда приехала милиция, не выяснилось, что Костя является (ну, вот и вся разгадка) племянником того самого высокопоставленного работника исполкома, то, самое малое, чем бы на этот раз отделался Ленька – было бы пятнадцать суток за хулиганство.
Пока Леньку с расквашенной губой (просто какой-то урожайный год на синяки и ссади-ны) оставили сидеть самого в одном из кабинетов милицейского участка, Костя разговаривал с операми.
Три часа спустя, получив напоследок «напутственные» слова в виде ударов по ребрам, будет знать, с кем затевать драки, Леньку отпустили домой.
Впрочем, Леньке было все равно, главное разобрался, что к чему. Теперь нужно будет как-то объяснить Наташе.


Разметая ногами опавшие листья, не спеша Наташа шла по осеннему лесу. Ночью был заморозок и орешник тут же, как по команде, сбросил свое еще зеленое убранство. Зурбаган брел рядом, натыкаясь мордой на плечо девушки. Наташа, не глядя на коня, нехотя рукой касалась его. Шла в усадьбу. Шла не привычной тропой, а какими-то буераками, все время спотыкаясь, вызывая недовольство и непонимание Зурбагана.
Осень выдалась теплой, безветренной, сухой. Одним словом, как по заказу. Как будто бы спешила компенсировать Наташе нерадостный остаток лета. Они с Ленькой исходили и излазали все развалины в поисках свитка с проклятием. Такая была игра. Так было интересней. Ленька оказался совершенно не таким, каким представлялся ей вначале. Спустя какое-то время, Наташа даже стала сомневаться, а про него ли рассказывали все те байки о пикантных похождениях.
Дело в том, что Ленька, так показалось Наташе, боялся даже до нее дотронуться. И если это происходило случайно, то оба чувствовали какую-то неловкость. Ну не могла представить себе неопытная девушка, что просто Ленька увидел в ней что-то особенное, что-то совершенно другое, чем встречал до сих пор. Не понять ей, что ему было страшно спугнуть то новое состояние своей души, когда ему было достаточно просто с обожанием смотреть на нее. Он берег и зорко стоял на страже своего необыкновенного счастья, своего удивительного романа. Вот именно, что романа. Романа из какого-то прошлого, с невероятными тайнами и загадками.
Наташа была почти уверена, что влюблена. И сейчас поняла еще одно – долгого одиночества она не выдержит. Чем больше думала об этом, тем больше убеждалась, что поступила сегодня опрометчиво и глупо. Оставалось надеяться, что Ленька окажется умней и что она ему хотя бы не безразлична. И тогда он вернется. Не может быть, чтобы не вернулся. А вдруг, нет? Вдруг все, действительно, обман? Может, ему и нужно было только выиграть спор?
Смахнув слезу, девушка решила оглядеться и выяснить, где она находится. Место оказалось незнакомым, хотя, как казалось Наташе, она знает всю округу, как свои пять пальцев. Постояв немного, подумав, она сообразила, что забрела в старый заброшенный лес, состоящий из огромных вековых дубов. Никак не могла понять, как же она умудрилась так забыться, что попала в такую даль. Про эти места рассказывали всякие ужасы, которые будто бы происходили здесь в далекие времена. Согласно ее любимой легенде, где-то тут и была пещера, в которой жил знахарь-колдун, помогавший Павлу в расправе с Остапом. И только подумала об этом, как ноги заскользили куда-то вниз. Наташа от страха и неожиданности только и успела, что зажмуриться и прикрыть лицо руками. Скатившись на дно не то оврага, не то ущелья, не то какого-то потайного хода, она больно ударилась головой о корягу и потеряла сознание…



– 19 –


Алексей Петрович проснулся от настойчивого запаха ароматного кофе. Открыл глаза. Наташи в купе не было. В окно ярко светило солнце, и его тепло уверенно заполняло помещение. Как будто бы и не было вчерашней зимы. Он поднялся. В голове зашумело, на шум тело откликнулось тяжестью и внезапным ознобом. К тому же на шее затекла мышца, любой поворот головы сопровождался болью.
Вошла Наташа: свежая, причесанная, подкрашенная, красивая. И вдруг неожиданно открыто и приветливо улыбнулась.
– Доброе утро, Алексей Петрович. Я не стала вас будить, кажется, вы поздно легли.
– А вы, оказывается, не просто птичка. Вы у нас ранняя птичка. Доброе утро, Наташа.
Наташа усмехнулась. И, чтобы как-то оправдать свое несерьезное поведение, поспешила пояснить:
– Не поверите, но у меня сегодня какое-то ненормально веселое настроение. После вчерашнего вечера я думала…
– А давайте сделаем вид, что вчерашнего вечера не было, – предложил Алексей Петрович.
– Здорово вы придумали, – тут же подхватила она. – А еще сделаем вид, что мы только что познакомились.
Сказав это, Наташа совершенно очаровательно встряхнула волосами, в ее глазах загорелись неизвестные пока еще Алексею Петровичу искорки, лицо озарилось каким-то игривым кокетством и озорством. Она вся преобразилась.
– Сколько, вы сказали, вам лет? – растерянно спросил он.
– Еще не говорила. Но, если честно, между нами, то до безобразия много. Только никому не говорите, потому что все дают меньше.
– А меньше – это сколько? Или я опять некорректен? – улыбнулся Алексей Петрович.
Наташа улыбнулась в ответ.
– В двух словах… – преклонилась через стол и тихо зашептала, – если меня зажать в темном углу, то очень и очень еще можно... – подняла глаза на Алексея Петровича, чтобы убедиться, что тот адекватно реагирует. Алексей Петрович пребывал в легком шоке от неожиданной смелости Наташи. Та тут же смутилась, и поспешила пояснить сказанное. – Так когда-то Райкин говорил… Как там дальше… Тьфу ты, забыла. Но начало, по-моему, неплохое.
Алексей Петрович засмеялся.
– Я бы даже сказал, обнадеживающее. Хорошо, что мы только познакомились. Не-пременно воспользуюсь вашей подсказкой в первом же темном углу.
– Я рада, что у вас отменное чувство юмора, – уже серьезным тоном сказала она. – Тогда, может, позавтракаем?
– Вот это точно не помешает, – Алексей Петрович поднялся. – Я только проделаю утренние процедуры и сразу за бутерброды. Имейте в виду, я буду спешить.
– Я успею.
Выйдя в коридор, Алексей Петрович нахмурился. Ему было плохо. Кажется, поднялась температура. Голова раскалывалась, решил поинтересоваться у проводницы, нет ли у нее хотя бы анальгина. Анальгина не оказалось. Вернувшись в купе, обратился с этой же просьбой к Наташе. Та посмотрела на него с удивлением.
– Мне не хорошо, что-то меня морозит– медленно, сказал он.
Наташа сокрушенно качнула головой.
– Я, вообще-то, таблетки почти не принимаю, а в дорогу вот почему-то взяла, так, на всякий случай.
Открыла свою сумочку и достала косметичку.
– Возьмите, – протянула таблетки. – Я захватила их как от головной боли, но они как раз противогриппозные и температуру собьют. Когда приедем, я подберу что-нибудь подходящее.
– Спасибо. Как некстати всё, – Алексей Петрович расстроился.
– Да не переживайте вы так. Все образуется, я помогу. Вы мне одним словом определите нашу конечную цель.
– Одним? Подпись на договоре.
– И все?
– Не все. Я расскажу подробности…
Наташа кивнула. Весь остаток пути они обсуждали задачу поездки.
К моменту их прибытия на место, Алексей Петрович совсем расхворался. Наташе самой пришлось оформлять все документы в гостинице. На их имена было забронировано два номера, располагающихся по соседству. Едва устроились, как Наташа направилась на поиски врача, а тем временем, Алексей Петрович успел созвониться с клиентом и договориться о намеченной встрече.
Врач, дежуривший в медпункте гостиницы, осмотрел больного.
– Где же вас так угораздило, – сокрушенно произнес он, делая инъекцию.
– Да вот… угораздило, – в тон ему ответил Алексей Петрович.
– Я ввел вам анальгин с димедролом, через какое-то время вы уснете. Я до семи буду в гостинице, если не полегчает, позовете меня.
До встречи было почти два часа. Сопротивляясь действию укола, Алексей Петрович не хотел ложиться, все боялся что-то упустить и поэтому, продолжал рассказывать Наташе, на что она должна обратить внимание.
– Ты вот что, птичка, если не получится, не огорчайся. Просто продержись сегодняшний день. Ты сможешь. А получится… Документы в папке…Все нюансы тебе уже известны…
– Я постараюсь.
Но он не ответил, уснул.

В гостиницу Наташа вернулась около четырех часов. Первым делом приняла душ. Не вытираясь, просто обернувшись в полотенце, легла на кровать. Прикрыла глаза, довольно улыбнулась. У нее получилось. Она смогла найти подход к генеральному директору Юрию Владимировичу и уже через час договор был подписан. А еще, и это было куда приятней, чем подписание договора, ее пригласили на ужин. Жаль, что пришлось отказаться. Она сослалась на то, что ее директор болен и сейчас находится один в гостинице. Юрий Владимирович вздохнул, но вспомнив, что им в любом случае еще придется, увидится и оговорить ряд моментов, предложил все просто перенести.
В пять, приведя себя в порядок, Наташа решила заглянуть в номер директора, а то от него не было никаких признаков жизни. Да и лекарства, что выписал врач, она купила, надо было отдать.
Алексей Петрович спал в той же позе, в которой она его и оставила. Ноги были не укрыты. Наташа на цыпочках подошла к постели. Лоб был влажным от пота. Наверное, температура снизилась. Хотела попробовать лоб, взгляд невольно упал на ноги. Даже сразу не поняла, что так привлекло внимание. Правая нога, начиная с колена и почти до щиколотки, была изрезана шрамами. Стало неудобно, что увидела. Как будто бы подсмотрела чужую тайну. Первым порывом было: уйти. Но не решилась. Вдруг у него по-прежнему была температура. Протянула руку ко лбу. Тот был холодным. Отнимая руку, сбила на сторону длинную жесткую челку. Над левой бровью красовался замысловатый узор еще одного шрама.
Наташу вздрогнула. В это время Алексей Петрович открыл глаза.
– Ну, как слетала, птичка? – спрятал ноги под одеяло.
Наташа как будто и не слышала его вопроса. Продолжала заворожено смотреть на шрам.
– Что? Все так плохо? – Алексей Петрович сел на кровати. – Наташа, ты меня слышишь?
– А? Извините, я задумалась. Что вы спросили? – Наташа встряхнула головой и отвела взгляд от шрама на лбу.
– Как дела, спросил.
– Нормально. Вы лекарство примите, а я зайду минут через пятнадцать, – указала на горсть таблеток, разместившихся на столе.
Развернулась и быстрым шагом направилась к выходу.
Алексей Петрович с легким беспокойством и непонятной тревогой поднялся с постели и, захватив с собой таблетки, пошел в ванную. В голове шумело, в теле была слабость.
Наташи все не было. Алексей Петрович, решив, что выждал уже достаточно времени, вышел из номера.
Она стояла у открытого балкона и курила. Повернулась на звук открывающейся двери.
– Ты куришь?
– Очень редко.
– Что произошло?
– Все нормально, – Наташа не смотрела на него.
– А почему глаза заплаканные?
– Вот, возьмите, – протянула файл с документами.
– Что это? – не понимая резкой перемены в настроении, с удивлением произнес он.
– Подписанный договор. Вы присаживайтесь, посмотрите, я сейчас, – достала из сумки косметичку, вышла в другую комнату.
Алексей Петрович, убедившись в правдивости ее слов, отложил бумаги в сторону.
Поправив макияж, Наташа вернулась.
– Как вы себя чувствуете? – как ни в чем не бывало спросила она и присела рядом. – Вы таблетки приняли?
– Как тебе удалось? – бросил взгляд на договор.
– Вы, наверное, голодны?
– Просто невероятно! – не веря собственным глазам произнес Алексей Петрович.
– Если хотите, я составлю вам компанию. Я не обедала. Некогда было.
Алексей Петрович поднял на нее глаза и внимательно посмотрел.
– Наташа, ты не замечаешь, что мы говорим каждый сам с собой?
– Я им рассказала, про темный угол…
Директор усмехнулся, качнул головой.
– Ладно, давай по-твоему… Я голодный, чувствую себя хорошо.
Наташа с удивлением посмотрела на директора и засмеялась.
– Ну, слава Богу. А то я уже испугался.
Наташа снова стала серьезной.
– Алексей Петрович, если не секрет, откуда у вас шрам на лбу?
– В аварию попал. Давно. Какая разница?
– Да, вы правы. Никакой, – Наташа опять улыбнулась. – Давайте закажем ужин в номер? И вы мне расскажите об аварии. Мне интересно.
Алексей Петрович посмотрел на нее долгим взглядом.
– Что-то не хочется, ужинать в номере, не обижайся. Я твой должник, поэтому позволь лучше куда-нибудь тебя пригласить, тем более по такому важному поводу.
– Боюсь, куда-то идти мне не в чем. Я же не думала, что меня все подряд будут приглашать на ужин, – Наташа виновато развела руками.
– А кто тебя уже приглашал?
– Юрий Владимирович, – просто ответила она.
– Какой?
– Ну как какой? Генеральный директор компании. Это, кстати, его заслуга, что договор подписан.
– Ты была у генерального директора? – он не мог поверить, что она туда попала. – Это ему ты рассказывала о темном угле?
Наташа кивнула.
– Ну, ты и птичка… – в очередной раз изумился он. – Ладно, закажем в номер.



– 20 –



Свет исходил из глубины пещеры. Оттуда же доносились и приглушенные мужские голоса. Наташа потрогала рукой затылок. Шишка была огромной. Тихонько ойкая, поднялась и осмотрелась вокруг. Ни дать, ни взять – пещера. Посмотрела вверх, чтобы увидеть, как она сюда попала и высоко ли до «земли», и к своему удивлению ничего не обнаружила. Над головою, весь покрытый плесенью, темнел каменный свод. Где-то вдали капала вода, и этот звук рокотом разносился по всему замкнутому пространству. Выхода не было. Решила идти на свет.
Пройдя метров двадцать, она очутилась в просторном каменном зале. Все стены были утыканы факелами. Факелы сильно коптили, пламя колыхалось, хотя движения воздуха не было. В центре зала на полу был разведен огонь. Над огнем, на каких-то непонятных конструкциях висел огромный котел. В нем что-то громко булькало, бурлило, переворачивалось, издавало еще какие-то непонятные звуки. Над всем этим варевом стоял густой лиловый дым.
Поодаль, за массивным деревянным столом, сидело двое мужчин. Первым оказался уже древний старик. Был он каким-то безобразным, особенно его нечесаная борода и такие же волосы-космы, которые опускались ниже плеч. Второй был молодым юношей в странной одежде из непонятной мешковины. Так как его закрывал своим телом старик, Наташа не смогла рассмотреть его лучше.
Они склонились над книгой внушительных размеров и что-то внимательно в ней изу-чали.
Наташа уже минут пять наблюдала за этой странной немой картиной, боясь пошевелиться, как неожиданно услышала голос старца.
– Получилось. Только не спугни. Ничего не говори. Ничего не спрашивай. Смотри: вон она.
Молодой человек медленно повернул в сторону Наташи голову и, не отводя от нее взгляда, изумленно сказал:
– Девица…
Старец, недовольный тем, что молодой человек заговорил, грозно тряхнул головой. Юноша осекся и уже молча продолжал смотреть на Наташу. Старик, ничего не объясняя, повернулся к какому-то шкафу, вмурованному в стену (Наташа раньше его не заметила), достал оттуда длинный желтоватый рулон, положил его на стол. Затем из-под полы своего рубища извлек большой кривой нож и протянул его своему странному напарнику.
– Ты знаешь, что делать.
У Наташи от испуга замерло сердце. Но ни пошевелиться, ни даже закричать она не смогла.
А молодой человек тем временем, полосонув себя по руке где-то повыше запястья, тут же подставил под рану белую чашу, которая быстро стала наполняться алой кровью. Потом ловко перевязал рану какой-то тряпицей, взял перо и, развернув рулон, внимательно посмотрел на старика.
И тут под сводами, неоднократно отдаваясь громким эхом, зазвучало леденящее душу:

Тот, кто решил прибегнуть к силе темной,
Пойти наперекор судьбе и року…
Тому до пересудов дела нет…
А коли так, не будет плата скромной.
Проклятие исполнится до сроку.
Проклятие длиною в двести лет…

Наташе от вида крови, от звука жуткого скрипучего голоса старика, от запаха, который исходил из котла, стало плохо. Она, собрав воедино все свои силы, попыталась все же развернуться назад. И когда ей это удалось, на нее с отвратительным писком и нарастающим шумом обрушилась стая летучих мышей. Девушка с визгом и криком, на какой только была способна, рванулась вперед, зацепилась, даже не поняла, за что, и опять упала…

Воскресное утро у Леньки началось с тщательного осмотра своего отражения в зеркале. Изучая свое лицо, он думал: “Нет, ну это не лицо! Это какая-то бандитская рожа! Как ехать к Наташе? Но и не поехать нельзя”. Нужно было что-то придумать, а вот что, он еще не знал. Но подпорченная физиономия – это было полбеды. Узнав все обстоятельства дела, что стало причиной ссоры между ними, он никак не мог сообразить, какую версию придумать для девушки, как вернуть ее доброе расположение к себе.
Мать уже дважды звала его завтракать. Леньке не очень-то хотелось видеть родных, тем более отец еще не знал о вновь изменившейся внешности сына. Сейчас начнет приставать с вопросами и нравоучениями. Никак не поймет, что ему уже двадцать один год, что он без пяти минут инженер и, значит, вполне самостоятельный и взрослый мужчина.
В комнату заглянула сестренка
– Ну, где ты там? Есть же хочется! Я сейчас умру!
– Ой, иди отсюда, тебя еще не хватало, – огрызнулся брат.
– Да ладно, – закрывая дверь, показала язык. – Мама уже все равно рассказала папе, какой ты у нас «красавец».
Только сестра вышла из комнаты, Ленька нехотя поднялся. Это хорошо, что еще с милицией все обошлось, а то был бы ему мужской разговор с отцом по-взрослому. Отец ему до сих пор институт припоминал. А еще вся беда в том, что оправдываться перед ним бесполезно. У отца один железный аргумент: Гайдар в шестнадцать лет уже полком командовал! И баста!
С опущенными глазами Ленька зашел на кухню, сел на свое место. Отец уже допивал чай. Мать мыла посуду, сестра ковырялась вилкой в макаронах по-флотски.
Отец в это время поднялся из-за стола.
– Спасибо, мать. А ты поешь, жду с объяснениями, – внимательно посмотрел на сына.
Ленька молча кивнул. Весь завтрак он продумывал, как рассказать отцу о случившемся событии. Самым прескверным было то, что как ни крути, а зачинщиком вчерашней драки был именно он. Поэтому оправдываться было глупо, но и выслушивать укоры…
В комнату, где разместился отец он зашел со словами:
– А ты никогда не задумывался, как так получилось, что Гайдар в шестнадцать лет командовал полком?
Отец опешил, с удивлением посмотрел на сына, но говорить ничего не стал. Ленька тут же воспользовался этим и продолжил:
– Потому, что рядом не было заботливого отца, который бы указывал каждый следующий его шаг, – завершил свою мысль Ленька.
– Ты думаешь? – изумленно спросил отец.
– Уверен. Я очень благодарен за все, что ты для меня делаешь, но позволь мне уже и самому преодолевать жизненные сложности. Я справлюсь. Я уже большой. Если будут случаться ошибки, разреши мне их исправлять без твоего вмешательства.
Отец долго молчал.
– Хорошо, – наконец-то произнес он и улыбнулся. Ему понравилось, что сказал сын.

Вернувшись в свою комнату, Ленька застал там сестру, которая, сидя за столом, делала уроки. Судя по тому, что ей предстояло выучить письмо Татьяны к Онегину, надеяться на уединение не приходилось. А тут еще, как назло, сестра стала приставать, задавая всякие каверзные вопросы о героях романа. Ленька отвечал без охоты, лишь бы отстала, но та продолжала его атаковать, настаивая, что раз старший, то должен ей помогать. Устав отбиваться, Ленька демонстративно прикрыл уши ладонями. Сестра вздохнула и, придвинув к себе книгу, произнесла:
– Вот оно надо было ей, письмо это. А мне теперь учи! Не могла сказать на словах?
– Она просто боялась, что её не захотят выслушать до конца, – неожиданно для себя, решил заступиться за героиню романа брат.
Произнес и понял, что именно этого боится и сам. Боится, что когда приедет к Наташе, та просто не захочет его слушать. Все, чтобы он не придумал, будет звучать неестественным и глупым. Но и рассказывать, про пьяный спор, он не собирался. Оставалось лгать… И вот тут его осенило. Он решил, что самым правильным будет, если он напишет письмо. В любом случае, письмо она дочитает до конца, хотя бы из любопытства.
Самым трудным было написать первую строку. Вернее, не написать, а придумать обращение.
“Уважаемая, Наталья…”
Порвал.
“Дорогая Наташенька…”
В урну.
“Любимая…”
Да не говорил он ей еще ничего такого. От напряжения Ленька даже вспотел.
Очередная страница мятым комом слетела со стола. Изведя таким образом всю тетрадь и с психом отбросив в сторону ручку, откинулся на спинку стула. Решил глянуть, а как там у Пушкина? Открыл злосчастное письмо.

“ Я к вам пишу – чего же боле?
Что я могу еще сказать?
Теперь, я знаю, в вашей воле
Меня презреньем наказать…”

Ну почему он не Пушкин? Ведь как здорово придумал-то! Вот взял и забрал все лучшие слова. Снова потянулся за книгой, открыл первую страничку.
Читалось легко, а главное, воспринималось все по-другому, не так, как в восьмом классе. К вечеру, закончив читать роман, пребывая в состоянии какого-то легкого парения, он сидел неподвижно в комнате и в уме примерял образ Татьяны к Наташе. И чем больше примерял, тем больше находил общего.
Где-то к середине ночи нашлись, наконец, и слова, и нужные мысли. Он подсел к столу, включил лампу, взял в руки ручку и углубился в мир под названием «грезы».

Наташа открыла глаза. Над ней, сгорбившись, стояла баба Сима.
– Ну, как ты, девочка? – помяла в руке какой-то листик и дала Наташе понюхать. – А я травы собирала, вижу, конь твой скучает…
– Ой, баб Сим. Здрасте, – девушка поднялась с земли. – Что это я… Не пойму: шла себе спокойно, потом споткнулась, что ли… Кажется я уснула, или мне показалось… – удивленно произнесла она.
– Что тебе показалось? – вкрадчиво спросила старушка.
– Вроде, как сон мне приснился… Интересно, обо что я зацепилась? – рассеяно произнесла девушка и обернулась. – Как будто о тот пень, больше и не обо что.
Старуха подошла к месту, где по мнению Наташи та споткнулась, и стала внимательно его рассматривать.
– Ты все-таки нашла его… – тихо произнесла баба Сима.
– Что я нашла? – подошла к ней.
Это была земляная насыпь, пронизанная корнями деревьев и присыпанная опавшими листьями. С одного бока, видимо там, где Наташа зацепила ногой, земля была сбита и взору предстало нечто, скрытое под этой незамысловатой маскировкой.
Оставив Наташу, бабка опустилась на землю и стала руками очень бережно откапывать находку. Девушка принялась ей помогать. Уже через минуту было понятно, что это какой-то сундук или ларец.
Судя по внешнему виду, хранился он здесь давненько. Кованный из меди, с красивыми узорами по бокам, позеленевший от времени, а местами и почерневший от сырости, ларец был не больше обувной коробки, но при этом очень тяжелый.
– Ух, ты! – вырвалось у Наташи. – Здесь клад?
– Нет, – уверенно ответила старуха.
Наташа удивилась ее уверенности.
– А что же тогда? Конечно, клад. Здорово!
– Ты вот что, девка, о находке помалкивай, а лучше помоги мне его до дома дотащить, я сама не осилю.
– Баб Сим! – возмутилась Наташа. – Но это же я нашла. Значит, он мой!
– Твой, твой. Не сомневайся. Только пусть покуда побудет у меня. Так спокойней и тебе, и мне тоже.
Наташа опешила от такой наглости.
– Не понимаю…
– А тебе и не надо пока всего понимать, не время еще, – говоря это, бабка завернула ларец в фартук, который предварительно сняла с себя, и примостила его в свою огромную корзину.
– Это мой клад! – видя, что находка уплывает он нее, еще раз возмутилась девушка.
– Не шуми. Пошли, дорогой расскажу, – повелительным тоном произнесла старуха.
Наташа взялась за ручку корзины.
Немного помедлив, старуха начала свой рассказ.
Из ее слов выходило, что этот ларец принадлежал ей. А достался он от деда, а дед получил его от своего деда. И никакие там не сокровища, а очень важные бумаги. Все её предки и, баба Сима в том числе, являются хранителями этого ларца. Потому что наступит время, и его нужно будет передать хозяину.
Наташа почти с испугом посмотрела на старуху, подумав про себя: “Совсем ополоумела… Сколько же лет должно быть хозяину, если ларец, судя по рассказу, хранится уже не одно столетие”. Но тут у нее родился каверзный вопрос, и она тут же его задала:
– Баб Сим, скажите, а вот когда вы умрете, извините, что так говорю, кто же будет его хранить?
– А никто, – нисколько не смутившись, произнесла бабка. – Я его хозяину передам. Я последняя из хранителей.
“ Он – местный граф Дракула?” – чуть не вырвалось у девушки, но в слух она спросила:
– Хозяину? Тогда, конечно… Но имею я хотя бы право посмотреть, что в нем? – настойчиво произнесла Наташа.
Баба Сима рассмеялась.
– Право ты, конечно, имеешь, но только открыть его не удастся.
Они уже миновали старый лес и шли сейчас знакомыми тропинками к дому старухи.
Наташа размышляла над ее словами, хотела поверить во все, что услышала, но не получалось – слишком уж объяснения были неправдоподобными и даже глупыми.
– Баб Сим, а почему я не смогу его открыть? – после небольшой паузы, поинтересовалась Наташа.
– Потому что открыть его смогут только два человека, – без запинки ответила старуха.
– Так нас же как раз двое и есть, – обрадовалась девушка.
– Не выйдет… Один из этих людей должен быть хозяином.
Наташа пожала плечами.
– А разве вы не хозяйка? – не унималась Наташа.
– Нет, – баба Сима остановилась. – Моя задача сохранить его и передать в нужные руки. Я же пояснила…
Наташа слушала и поражалась. Не было похоже, что старуха лжет, но и все сказанное ею, не поддавалось осознанию и пониманию.
Так за странным разговором дошли до дома бабы Симы. Остановились у калитки.
– Ну, спасибо, что помогла, – произнесла старуха и взялась рукой за калитку.
– Подождите, – остановила ее Наташа. – А что с ключами? Их же нет!
– И всё она заметила, – улыбнулась старуха. – А ключей и не было никогда. Он по-другому открывается.
– Как?
– Этого я не знаю. А теперь ступай домой. И вот еще что, – неожиданно голос бабы Симы изменился. Наташе даже показалось, что он раздается откуда-то издали… или даже в ее голове…
– Про находку не болтай. Забудь о ней, забудь о своем видении… – говоря все это, бабка смотрела Наташе в глаза, отчего той стало не по себе.
– Как же я позабуду? Разве такое можно позабыть? – произнесла и не узнала своего голоса Наташа.
– Вспомнишь, когда придет время…
Баба Сима скрылась в доме, а Наташа продолжала стоять и смотреть куда-то в даль. И если бы не Зурбаган, толкнувший ее мордой в спину, то неизвестно сколько бы еще она пребывала в этом странном состоянии.
Домой Наташа вернулась, как чумная. Отец еще работал, и она, не зная чем заняться, бесцельно бродила по комнатам. Не было никаких мыслей в голове, только пустота, а еще какое-то беспокойство на душе. И лишь только тогда, когда вернулся отец и спросил ее о Леньке, она будто очнулась и вспомнила, что они поссорились.
– Он был, но вернулся назад. У него дела, – не в силах произнести правду, солгала Наташа.
– То-то я смотрю, что ты, как в воду опущенная, – улыбнулся отец. – Не грусти, приедет твой Ленька.
Наташа кивнула: жаль, что у нее не было такой же уверенности, как и у него.
Все воскресенье Наташа была как на иголках. Она вздрагивала от малейшего шума, который раздавался за окном. Подолгу бродила в саду и гадала: приедет он или нет. А ведь обещал во всем разобраться и вернуться…
Он не приехал.
Утро понедельника Наташа встретила с высокой температурой. Отец был очень обеспокоен. Жена в больнице готовилась к очередной операции, дочь с ОРЗ.
– Что за девки такие болезненные мне достались! – сокрушенно сказал он и уехал на работу.
Вплоть до пятницы Наташа не поднималась с постели. Но в пятницу стало легче, да и дел по дому собралось немало. Мама в больнице, отец все время на работе, нужно было прибраться. К полудню завершив уборку в доме, вышла замести во двор, а потом уже и за ворота. Почтовый ящик был переполнен. Наташа улыбнулась. Забирать почту было ее обязанностью. Достав целую кипу газет и журналов, понесла все в дом. Села за стол, стала сортировать: газеты – папе, журнал «Здоровье» – маме, журнал «Юность»… За журналом лежало письмо, адресованное ей. Еще не зная от кого оно, Наташа заволновалась. Фамилия отправителя была ей неизвестна и только то, что оно было из Киева, заставило думать, что оно от Леньки.
Первым чувством, которое она испытала, был страх. Почему-то подумала, что в нем подтверждение Костикиных слов и извинения за то, как с ней обошлись… А может, просто…
Около часа Наташа, как заколдованная смотрела на письмо, не в силах его вскрыть. Но понимая, что ее нерешительность не изменит ситуации, она набралась смелости и резко разорвала конверт.

Решил недавно с сожаленьем,
Что Пушкиным я не рожден.
Что стих про «чудное мгновенье»,
Увы, не мною сочинен.
А так хотелось с вдохновеньем,
Звезда моя, тебе сказать:
“Теперь, я знаю, в вашей воле
Меня презреньем наказать”.
Но заниматься плагиатом –
В том чести нет, я понимаю.
Себя считая виноватым,
Как оправдаться, я не знаю.
Уж полночь смотрит мне в окно.
Я не придумал ничего.

Но, вспоминая взгляд печальный,
Растерянность и грусть твою,
Я проклинаю спор случайный.
Прости. Я так тебя люблю!
И в мыслях не было обидеть
Тебя, которой я дышу.
Мне счастье просто тебя видеть,
Мгновеньем каждым дорожу.
Представить так, что невозможным
С тобой общенье станет вдруг?!
Зачем я мыслю о тревожном?
Зачем забыться не могу?
Ужель конец всему? Не верю.
Нет силы пережить потерю.

Не думал, что смогу признаться,
Еще в стихах и на бумаге.
Я долго буду волноваться,
Ждать приговора. Бога ради!
Ах, если был бы я уверен,
Что для тебя хоть что-то значу,
Что ты не выставишь за двери,
Позволишь быть с тобой. Иначе
Зачем мне все, коль нет тебя?
К чему мне мир такой бесцветный?
Не должен человек, любя,
Лишиться радости заветной.
Прости. И у твоих я ног.
Сказать иначе я не смог.



За ответом приеду в субботу.
Леонид.

Наташа в точности не знала, что такое шок. Но то чувство, которое её посетило после прочтения письма, иначе, как шоком, и нельзя было назвать. Она не могла поверить, что это пылкое признание в любви адресовано именно ей, а не кому иному. Она не могла даже вообразить, что простое письмо может произвести в мозгу такую революцию. Такого резкого взлета настроения она не испытывала никогда. Это было удивительным, невероятным и волшебным.
Наташа была счастлива. Она была на десятом небе. Нет. Она была выше всех небес. Она просто не могла поверить, что ей признались в любви. И ничего больше не имело значения.
В это время на обед приехал отец, увидев, что дочь не в постели, а занимается делами по дому, возмутился.
– Я уже хорошо себя чувствую, и потом завтра Ленька приезжает…
Отец улыбнулся, снисходительно махнул рукой.
– А еще я решила испечь торт, – светясь от счастья, сказала Наташа.
– Да ты, Натка, никак влюбилась, – засмеялся он.
Наташа покраснела и опустила глаза.
– Ты не красней. В этом стыдного ничего нет. Влюбиться – дело хорошее… – серьезно добавил он. – А то, что Ленька завтра будет тут, просто замечательно. Мне из райцентра звонили. Маме уже сделали операцию. Я сейчас уеду и на выходных побуду с ней.
Дочь с пониманием кивнула.
– Только смотри мне, без глупостей, – сказал на прощание отец.
Наташа смазала кремом коржи и оставила торт на столе. Решила помыть голову. Пока грелась вода, села еще раз прочитать письмо. Даже слезы навернулись от умиления. Где он слова только такие подобрал? Неужели сам все придумал? Только для нее. Какой он молодец!
Вода согрелась. Чистые волосы Наташа обернула в полотенце и вышла на крыльцо, там села в плетеное кресло. Осенний день уже клонился к вечеру. Девушка улыбнулась. Завтра в это время Ленька уже будет здесь.
Наташа поднялась, чтобы зайти в дом. Ветер был уже прохладным. В задумчивости забыла, что высокий порог, споткнулась, чуть не упала. Так, вроде бы ничем не ударилась, но почувствовала, что подвернула ногу в районе щиколотки. Нога сразу заболела, заныла и стала опухать. Ковыляя и постанывая, девушка добрела до дивана и, сев на него, начала осматривать место ушиба. Разбиралась она не сильно, но какой-нибудь вывих был точно, не сомневалась, потому что с внешней стороны щиколотка посинела. Наташа от обиды захныкала.
Потянуло сквозняком, открылась входная дверь. Девушка запрыгала в коридор. На пороге стоял Ленька. Она вздрогнула от неожиданности. Молодой человек замер на месте.
– Привет, – наконец-то, выдавил из себя Ленька.
– А я только что ногу подвернула, – вместо приветствия сказала Наташа и залилась слезами.
Ленька растерялся. Кинулся к Наташе.
– Нет! Я сама! – почти закричала она.
От ее крика Ленька остановился.
– Давай я … Я отнесу тебя на кровать. Тебе нужно лечь, – неуверенно предложил он.
Его неуверенность передалась девушке. Она и без того не знала, как себя вести, а тут и вовсе поникла. В задумчивости качнула головой…
– Ой! У меня же полотенце на голове, – спохватилась Наташа.
– Ну и что? – удивился молодой человек.
– Как что? Ты же завтра должен был приехать! – только сейчас сообразила она.
Ленька с удивлением посмотрел, не понимая, при чем тут полотенце.
– Я думал, ты будешь рада…
– Я рада, – сказала Наташа. – Только я еще не придумала для тебя ответ…
Молодой человек с облегчением вздохнул.
– Это даже хорошо. Ответишь завтра, – улыбаясь предложил Ленька. – И давай я все-таки помогу тебе добраться до комнаты.
Опершись на его руку, уже через пару минут Наташа благополучно опустилась на диван. Ленька примостился рядом и тут же принялся рассматривать ногу.
– Ничего страшного, до свадьбы заживет, – пошутил он.
– Болит, – пропустив его замечание, сказала девушка.
– Пару дней придется похромать, – завершив окончательный осмотр, констатировал Ленька.
Наташа с сожаление вздохнула.
– Лень, а почему ты приехал сегодня? – вспомнив, что он так и не ответил на этот вопрос, повторилась Наташа.
– Я зачет досрочно сдал. Как освободился, сразу к тебе. Не выгонишь? – с тревогой спросил он.
– Нет, – твердо ответила она. – Теперь точно нет. Спасибо за письмо, – Наташа улыбнулась.
Ленька подсел к ней поближе. И от его близости она вся сжалась. А еще вспомнила, что отца не будет до понедельника. И тут ее наконец-то осенило, что у нее есть возможность провести с молодым человеком почти двое суток. Одним. Никогда такого не было.
– Я, наверно, до завтра не доживу, – поникшим голосом сказал Ленька.
– Почему? – не сразу поняла о чем он толкует, Наташа.
– Потому что не дождусь твоего ответа. Что же ты не подготовилась?
– Я готовилась, – улыбнулась ему девушка. – Я даже торт испекла. Он в комнате на столе, пропитывается кремом. Только… – Наташа засмеялась, – как и ответ, он будет готов завтра.
– Ты испекла торт? – изумился молодой человек.
Наташа так сильно кивнула головой, что полотенце, до сих пор находившееся у нее на голове, сползло, влажные волосы рассыпались по плечам. Ленька зачарованно, боясь оторваться на миг, во все глаза смотрел на Наташу.
– Ну почему такая несправедливость? – после небольшой паузы произнес он. – Торт завтра, ответ завтра… А сегодня что делать?
– Ой! – неожиданно воскликнула Наташа. – Я же забыла тебе рассказать! Со мной такое приключилось…
Ленька тут же оживился.
– Какое? Интересно!
Наташа с воодушевлением принялась рассказывать.
– Я отправилась побродить, и сама не знаю, как вышло, забрела в старый лес. Ты не знаешь, где это, я тебе не показывала…
– Ну, – видя, что девушка остановилась, подтолкнул ее Ленька.
– Что-то все-таки со мной тогда произошло… – задумчиво произнесла она.
– Не отвлекайся. Рассказывай, я внимательно слушаю, – подбодрил молодой человек.
Наташа испуганно посмотрела на него.
– Не могу поверить… Я почти ничего не помню…
– Расскажи, что помнишь, – предложил он.
– Я бродила по лесу, потом попала в какое-то подземелье… Там что-то было…какие-то люди… Мне было страшно… Потом… потом я нашла клад…такой ларец…
Наташа посмотрела на Леньку. На его лице угадывалось легкое беспокойство и изумление.
– Ты нашла клад? – эхом повторил молодой человек.
Девушка пожала плечами.
– Там была еще баба Сима… Это не клад…
– А что? – не понимая, почему девушка так растеряна, Ленька и сам забеспокоился.
– Я не знаю…
Наташа замолчала.
– Да ну его, этот рассказ, – махнул рукой Ленька. – А то я вижу ты так расстроилась из-за того, что забыла. Забыла, значит не важный.
Часы пробили восемь вечера. И только сейчас молодой человек спохватился, что нет Василия Федоровича. Он обратился к девушке с вопросом. Прежде чем ответить, Наташа как-то странно посмотрела на Леньку, потом будто очнувшись от чего-то, моргнула два раза и быстро проговорила:
– Папа в больнице, вернется в воскресенье вечером. Передавал тебе привет и просил вести себя хорошо.
Эта необъяснимая смена настроения у девушки, это неожиданно приятное известие об отсутствии отца, в один миг взволновало Леньку, и заставило затрепетать все внутри. Как специально, на Наташе был тот же сарафан, что и тогда на озере, когда случилась неприятная история, давшая начало их удивительным отношениям.
– А мы и будем вести себя хорошо, – произнося это, Ленька наклонился к Наташе и замер, вдыхая ее аромат, слушая ее сердцебиение, созерцая ее образ. На какой-то миг ему даже показалось, что у него остановилось сердце.
– С тобой все в порядке? Ты как-то странно дышишь, – шепотом спросила девушка.
– Ты очень красивая, – не слыша ее, произнес Ленька и нежно провел пальцами по ее губам.
От неожиданного прикосновения Наташа замерла.
– Я не расчесанная, – тихо сказала она.
– Мне все равно.
Наташа глубоко вздохнула, прикрыв глаза. Если бы она так не сделала, он бы еще долго сидел в страхе, боясь совершить вольное движение в ее сторону, но ресницы восхитительно опустились вниз, и он понял, что сдерживать себя больше у него не было никаких сил…


– 21 –



Ужин в номере качественно отличался от ужина накануне в купе.
Алексей Петрович чувствовал себя значительно лучше. Температура больше не поднималась, осталась просто слабость в теле, с которой к завтрашнему утру он надеялся благополучно расстаться. Наташа, так та просто была в ударе. Она была героиней дня. Она была «ничего себе» птичкой из темного угла.
Люку звонить не стали. На завтра оставалось уладить пустяки. Но это уже входило в компетенцию Алексея Петровича. На удивление, идея о досрочном возвращении домой не возникла ни у него, ни у Наташи.
Пили самое обыкновенное шампанское и ели самый обыкновенный шницель с картошкой фри и немудреными салатиками, решив, что по почти уже сложившейся традиции, кулинарные извращения оставят для поезда.
– За тебя, умница, – Алексей Петрович поднял бокал.
– Алексей Петрович, а давайте, пока вы будете уточнять заказ, я намечу культурную программу, – предложила она.
– Точно. Молодец, – Алексей Петрович был в восторге от перспектив. Разве еще вчера, стоя в тамбуре, он мог себе такое представить. – Я быстро управлюсь, и до пятницы мы совершенно свободны.
Наташа упустила вилку. Посмотрела на него, как показалось, глазами, полными ужа-са.
– Я сказал что-то обидное?
Наташа подняла с пола вилку, вышла, чтобы ее помыть.
Алексей Петрович съежился. “Ну? Что на этот раз я брякнул не так?”
Она вернулась, присела за стол, одним глотком выпила остаток шампанского, виновато улыбнулась.
– Хотите, я расскажу, как погиб мой молодой человек, тот, который не оправдал мои надежды?
Алексей Петрович подумал, что вряд ли это будет увлекательным рассказом, но и пренебрегать оказанным доверием не хотел. Так давно ему никто не поверял своих тайн, тем более женщина.
– Хочу. Только почему ты решила про это рассказать?
– Просто за эти два дня, что почти неразлучно с вами, я все время возвращаюсь в памяти к нему. Не знаю почему, не могу объяснить, – Наташа задумалась. – Вам, наверное, неинтересно?
– Отчего же неинтересно? – Алексей Петрович испугался, что Наташа опять расстроится, как в поезде, и решил выслушать все до конца, каким бы скучным это не оказалось. – Сколько ему было лет?
– Двадцать один. Мальчишка совсем. Хотя для меня, тогдашней, он казался взрослым и опытным мужчиной.
– А тебе сколько было?
Наташа улыбнулась своим воспоминаниям.
– А я вообще девчонкой была. Мне и семнадцати еще не исполнилось.
– И что с ним случилось? – потянулся рукой к воротнику рубашки, чтобы расстегнуть верхнюю пуговицу, хорошо, что не стал одевать галстук.
– Он разбился на «Яве». Что с вами, Алексей Петрович? – Наташа поднялась со своего места. – Вам плохо? Я сейчас воды налью.
– Со мной все в порядке. Я же вроде как больной. Кажется, перепад давления, – хотел улыбнуться, не получилось. Опустил голову, прикрыв глаза ладонью. – Расскажите с самого начала, пожалуйста.
Незаметно для себя, обращаясь к Наташе, опять перешел на «вы».
– С вами точно все в порядке? Вы больше не пейте.
Он кивнул в ответ.
Наташа задумалась, собираясь с мыслями. А потом произнесла первую фразу, от которой у Алексея Петровича все сжалось в груди.
– Я в то время жила в колхозе, недалеко от Киева, а он учился в институте гражданской авиации и к нам попал на летних каникулах с остальными студентами в лагерь труда и отдыха, так это раньше называлось. Может, помните?
– Помню.
– Звали его Ленькой.



– 22 –



Ленька не помнил, как они уснули. То, что время еще было «детское», не сомневался. Привыкший мало спать и поздно ложиться, он проснулся среди ночи от того, что ему было зябко и затекла рука, на которой лежала Наташина голова. Какое-то время раздумывал, как бы так аккуратненько высвободить руку, чтобы не разбудить девушку.
В спальне было светло от горевшего во дворе фонаря и он, приподнявшись на локоть, стал рассматривать Наташу. Освободившись на определенном «этапе» от сарафана и трусиков, укрытая его рубашкой (интересно, где в этом доме одеяла?), свернувшись котенком, подкатившись под самый ленькин бок, она спала, почти беззвучно дыша, с полуоткрытым по-детски ртом.
“Девочка… Моя девочка… Так и не расчесалась, бедняга…” Осторожно свободной рукой отбросил длинный локон с лица назад.
– Наташенька, – шепотом позвал девушку.
Наташа во сне облизнула губы, что-то пробормотала и перевернулась на другой бок, освободив ленькину руку. Ленька поднялся, потер плечо, быстрый приток крови вызвал тысячу не очень приятных покалываний. Когда плечо отошло, натянул брюки, покосился на рубашку, которой была укрыта Наташа, улыбнулся. И без рубашки обойдется.
Вначале нужно было найти одеяло. Странно, что его не было на кровати. Босыми ногами зашлепал по половицам. Пол был холодным. Оно понятно, конечно, не лето, но все же такое впечатление, что где-то был сквозняк. Прошелся по дому. К счастью, света от фонаря хватало на все комнаты, а то бы он до утра искал выключатели. Открытой была входная дверь. Хорошо, что это деревня, попробовал бы он в городе уснуть со входной дверью настежь, полдома бы вынесли.
Закрыв двери, вернулся в спальню. У окна стоял шкаф. Он подумал, что одеяло лежит в нем. Но шкаф был завешан только Наташиной одеждой.
“Чудесно!”
Ленька присел к столу. На нем по центру в большом блюде стоял нетронутым торт. Ленька вспомнил, что дома не обедал, а до ужина просто не дошло дело. Не удержался, отрезал большой кусок. Откусил. Показалось, что ничего вкуснее в жизни не ел. Кладя нож на место, промахнулся, потому что не смотрел, сидел к столу спиной, уронил его на пол. Нож громко стукнулся деревянной ручкой. Наташа тут же проснулась и села на кровати.
Рубашка, которой она была укрыта, осталась лежать внизу и первое, что она сделала, это интуитивно прикрыла руками грудь. Ленька про себя усмехнулся.
– Ленька, ты что делаешь? – спросонья никак не могла сообразить Наташа.
– Ем.
– Ночью?
– Ну, так вечером же некоторые не покормили. Даже, между прочим, не предложили, – с укоризной сказал он.
– Ты это… Отвернись, я встану. Ну, Ленька! Я же раздетая! – смущенно попросила Наташа.
– Отвернуться? А можно, я глаза закрою.
Было потешно наблюдать, как девушка колебалась.
– А подсматривать не будешь?
– Я? Подсматривать? Боже упаси. «Что б наша Анфиса? Ни в жизнь!» – но глаза на всякий случай закрыл. Зачем обижать. Хотя смешно, свет от фонаря лился ему в спину, и открытые у него глаза или закрытые, вряд ли было видно.
Наташа легким движением набросила халат и подошла к Леньке. Нога почти не болела.
– Котлеты будешь?
– Тащи, – отрезая второй кусок торта, уверенно сказал он.
– А что так холодно? – Наташа поежилась.
– Мы забыли дверь закрыть. Кстати, у вас, помнится, были одеяла, или я ошибаюсь?
– Ой, мамочки. Я же их еще с утра вывесила проветриться. Они в саду. Поможешь снять?
Ленька тут же поднялся.
– Потом. Я тоже захотела есть. Ты меня соблазнил.
– Это я-то тебя соблазнил?
– На торт, я хотела сказать.
– А, на торт. Да, я тебя соблазнил.
Наташа вышла на кухню, оставив Леньку наедине с тортом. Включив свет, достала из холодильника котлеты. Раздумывая, разогревать их или нет, незаметно переключилась на вечерние события.
“Какой вечер! Какой Ленька! Как ей повезло!”
Глаза устремились в окно.
Из-за стекла на нее внимательно глядело изнеможенное, уродливое лицо древнего старика. От этого пронзительного взгляда у нее похолодело между лопатками и засосало под ложечкой. Она сильно моргнула. Но вновь открытые глаза опять натолкнулись на безумный взгляд. Наташа завизжала. Старик недовольно качнул головой и приложил указательный палец к своим губам. Видя, что девушка не унимается, стал отдаляться от окна.
Ленька был на кухне спустя пару секунд.
– Что случилось? – испуганно спросил он.
– Там! – тяжело дыша, дрожащим голосом произнесла она и указала пальцем на окно. – Там кто-то был. Он на меня смотрел. Старик. Точно, лохматый седой старик.
– Ты не ошиблась? – Ленька с сомнением глянул вначале на окно, за ним никого не было, потом на часы, висевшие над столом. Три часа ночи.
Но Наташа была такой перепуганной и бледной, что Ленька, ничего больше не говоря, накинув «агрономовский» плащ, вышел на улицу. Двор был пустым. Он обошел дом. Никаких признаков чужого присутствия не было. И уже поднявшись на крыльцо, решил все же вернуться к кухонному окну. Как-то он сразу не сообразил, что под окнами цветочная клумба, в любом случае, если кто и подходил к нему, то должны были остаться следы. Может, он зря подумал, что воров в деревне не бывает, и их действительно привлекла открытая дверь. Может, когда зажегся свет, воры решили убедиться, что хозяева дома, и, убедившись, сбежали. В общем-то, было похоже на правду, если только Наташа не ошиблась.
Клумба была аккуратно взрыхлена, и это было видно даже при освещении фонаря. Никаких следов не было. Он подошел к окну, чтобы убедиться, что видна вся кухня. Наташа стояла, прислонившись к стене и отрешенно смотрела на пол.
“Что же ее так напугало?”
Ленька и сам так разволновался, что даже не чувствовал, какой холодной была ночь, каким занудливым был ветер, развивающий полы плаща, каким густым паром вырывалось его дыхание. Не найдя ничего примечательного, он в последний раз сильно выдохнул на окно и уже собрался уходить, как вдруг отчетливо увидел, что на стекле от его дыхания стали проявляться какие-то знаки. Он проделал эту процедуру еще пару раз. Сомнений не было.
Знак напоминал не то какую-то покореженную букву латинского алфавита, не то какой-то каббалистический знак, но про это он вообще имел очень поверхностное представление, а может, это был некий орнамент. И оттого, что это было на стекле (ни секунды не сомневался, что его писала не Наташа), а еще больше потому, что он его заметил, знак настолько приковал его внимание, что Ленька не мог от него оторваться, казалось, целую вечность. Когда, невероятным усилием воли отвел взгляд, то знак остался стоять перед глазами. Он зажмурился. Знак всплыл в мозгу, обещая остаться там навеки. Ленька открыл глаза и еще раз бросил взгляд на окно. Стекло было чистым. Вздрогнув, повернулся, чтобы идти в дом. Поднявшись на крыльцо, вспомнил, что где-то в саду должны быть одеяла. “Вот будет смеху, если их украли”, – подумал он.
Но одеяла висели на месте.
В саду уже было не так светло, как во дворе, но натянутую между двумя яблонями веревку, а не ней одеяла, он заметил сразу. Ленька с облегчением вздохнул и направился за ними. Одеяла были очень холодными, пахли осенней листвой и чем-то еще, что было неопределяемым для Леньки. Благополучно сняв их и перебросив через плечо, наклонился к земле – под ногами лежало огромное красное яблоко, наверное, джонатан. И только взял его в руки, как услышал за спиной тихое ржание. Не веря своему слуху (откуда в саду кони), медленно развернулся на звук.
Рядом, в нескольких метрах от него, стояли три коня. Не найдя для себя объяснения этому феномену, несмотря на то, что в саду было темно, он не сомневался, что один конь белый, второй – красный, именно красный (разве такие бывают?), а третий – черный.
Не нужно говорить, как он относился к лошадям после близкого знакомства с Зурбаганом, но его он так или сяк хотя бы уже знал. Но сразу три коня? Ленька испугался. Испугался и замер.
Кони тем временем, одновременно всколыхнув гривами, пофыркивая, стали двигаться в его сторону. И когда их отделяло расстояние вытянутой руки, Ленька уткнулся лицом в одеяла. Прошло несколько мгновений. Ничего не ощущая и не слыша никаких движений, он поднял лицо. Все было тихо. Ни коней, ни следов их пребывания, даже ветер и тот утих.
Ленька поежился.

Вернулся к Наташе. Та уже разогревала котлеты.
Ленька подошел сзади, обнял за плечи.
– Тебя так долго не было…
– Я снял одеяла. На улице очень холодно, я подумал, что незачем тебе выходить.
– А еще что на улице? – не оборачиваясь, спросила она.
– Там никого нет, честно. Я везде смотрел. И на клумбе у окна нет следов, – рассказывать то, что он видел? Ну, нет! Зачем пугать? А он видел или ему пригрезилось?
– Лень, я его видела. Я его точно видела, – развернулась в его руках. – И еще. Я его откуда-то знаю. Точно знаю.
– Кто-то местный? – Ленька никак не мог успокоить Наташу.
– Нет. Он не местный. И одет он был как-то странно. Ты мне не веришь?
– Может, бродяга какой или вор?
– Не знаю. Только он так на меня смотрел!
– Конечно, смотрел. Ты же у меня красавица.
– Нет. Он по-другому смотрел. Как будто бы знал меня. Леня, мне страшно.
Ленька поцеловал ее в лоб и взял из рук нож. Не выпуская Наташу из рук, одной перевернул котлеты.
– Сгорят.
– Хорошо, что ты со мной. Если бы я была одна, то, наверное, уже умерла со страха.
Ленька засмеялся.
– А вот этого не надо. Живи. Что я буду без тебя делать?
– Другую найдешь, – тут же сообразила девушка.
– Знаешь, как я долго тебя искал? – прошептал ей на ухо.
Котлеты сгорели.

Начиная с тех самых выходных, отношения с Ленькой приобрели совершенно другой смысл, новый оттенок, наполнились иным значением. Каждая минута, проведенная с ним, становилась важным событием, которое было пронизано огненной страстью, и она (страсть) еще только-только набирала обороты от встречи к встрече.
Ноябрь огорчил непогодой. С первых же чисел зарядил унылый осенний дождь. Не останавливаясь, он барабанил по крыше, то замедляя, то усиливая ритм. Дороги были размыты, и Наташа с ужасом понимала, что еще немного, и Ленька не сможет добираться на мотоцикле. Когда они расставались в последний раз, она, чуть ли не плача, сказала об этом Леньке. Он был удивлен. Неужели Наташа подумала, что это станет причиной того, что они не будут видеться.
– Ты что же думаешь, что на осенне-зимний период я возьму тайм-аут? – Ленька, уже сидя на «Яве», наклонился к Наташе и постучал указательным пальцем по ее лбу.
Наташа виновато улыбнулась в ответ.
– Если понадобится, я к тебе пешком приду. Эх, ты!
Осенью и зимой и без того не отличающаяся бурной кипучестью жизнь в селе замирала. Наташа с удивлением думала, как она до Леньки коротала дни? Чем она занималась? Даже не могла вспомнить. То ли читала, то ли проводила вечера с подругами.
Родители Наташи относились к Леньке с уважением. Мама, так та просто души в нем не чаяла и к каждому его приезду старалась порадовать городского гостя добротными домашними яствами. Отец тоже любил, когда приезжал Ленька. Он обожал поболтать с ним, чем очень злил Наташу.
После сытного ужина, после обсуждения международной обстановки, после выслушивания сетований о сложностях тяжкой сельской жизни Ленька наконец-то мог с чувством выполненного долга удалиться с Наташей в ее комнату. Там они вначале долго целовались, потом, перебивая друг друга, рассказывали, как провели время, потом, около полуночи, мама Наташи сообщала, что уже постелила Леньке в зале и просила долго не засиживаться. Ленька заверял, что еще чуть-чуть, и он упадет на подушку, как воин после сражения, Наташа просто молча смотрела на маму, отчего та каждый раз поспешно скрывалась за дверью. Через какое-то время в доме все затихало, погружаясь в сон, но в Наташиной комнате это было только началом безумной ночи. И только где-то под утро, тихонько, на цыпочках Ленька пробирался на свое «спальное место» и действительно падал на подушку, как воин после сражения.

Нынешние выходные обещали быть иными. В соседнем селе, километров за двадцать, выходила замуж Наташина дальняя родственница по маминой линии, и она с Ленькой была приглашена на это торжество. Они были почетными свидетелями.
Начиная со среды, Наташа придумывала, в чем бы ей поехать. Перемерив все наряды и так ничего не подобрав себе, как ей казалось, стоящего, она решила посмотреть мамин гардероб. После длительной болезни мама девушки очень похудела и сейчас была чуть полней дочери. Недавно отец привез домой целую кучу кофточек и блузочек, которые по случаю ему передали из райцентра. Среди них была одна просто невероятно красивая и модная. Наташа померила ее. Вот это было то, что нужно! Говорить маме не стала. Кофта была новая, еще ни разу не одёванная, вдруг не разрешит.
Ехать нужно было в субботу утром. Добираться должны были на папиной машине.
В пятницу вечером Ленька прибыл в свое обычное время. Погода была ужасная. Он приехал мокрый и сильно озябший. Попивая горячий чай с дороги, заметил, что в последний раз воспользовался мотоциклом. Наташин папа сказал, что вообще удивляется, как он ездит по такой погоде. И вдруг предложил, если он, Ленька, хочет, то домой может отправляться на электричке. А «Яву» можно будет оставить на зиму у них в гараже. Ленька, не раздумывая, тут же согласился, в Киеве гаража не было.
Вечер пятницы прошел как обычно, с той только разницей, что спать легли часа на два раньше. Утро началось с приятных приготовлений. Наташа долго возилась перед зеркалом, Ленька наглаживал стрелки на брюках костюма, который он захватил с собой. Правда, мама пыталась предложить свои услуги, но он был категоричен и сказал, что справится сам.
Отец еще с утра ушел в управление, что-то там нужно было доделать, пообещав прибыть вовремя. Роспись молодоженов была назначена на одиннадцать часов утра, и чтобы не опоздать, решено было выехать не позже половины девятого.
Было уже двадцать минут девятого, а отец все не появлялся. Наташа начала нервничать. Еще не хватало опоздать. Без пятнадцати девять к ним пришел механик дядя Витя и сказал, что на ферме пожар. Когда приедут пожарники – неизвестно, поэтому тушат всем «миром». Наташа побледнела. Нижняя губа задрожала, еще чуть-чуть, и она готова была разреветься.
– Поедем на автобусе, – предложил Ленька.
– А у нас по субботам не все рейсы. Ближайший автобус в одиннадцать часов, – Наташа опустилась на стул и все-таки заплакала.
– Не реви. Приедем еще раньше, чем планировали. Переодевайся, – Ленька снял пиджак и надел теплый свитер.
Наташа надела джинсы, поверх маминой кофточки натянула шерстяной джемпер. Одежду, которую нужно было взять с собой, мама старательно упаковала и сложила в сумку. Девушка посмотрела за окно. Было солнечно, но тяжелые серые тучи уверенно подступали к светилу и готовы были пролиться к обеду обильным дождем, а может, даже и снегом.
– Собралась? Молодец, пошли.
Было видно, что Ленька и сам не в восторге от ситуации. Но делать было нечего. Свадьба – мероприятие серьезное.
Наташа впервые должна была сесть на «Яву». У нее, конечно, было много возможностей сделать это и раньше, но было жаль тратить драгоценное ленькино время на какие-то там катания, что она, маленькая? Но это она так говорила Леньке. Причина же отказов была в другом. Наташа просто боялась. Она не могла без содрогания смотреть, как Ленька, уезжая от нее, набирая с места большую скорость, заворачивая на краю улицы, наклонялся за накренившимся мотоциклом почти до земли. Как он так может! Нет, она не хотела, да и не могла бы проделывать такие пируэты.
И теперь, подойдя к мотоциклу, который Ленька уже завел, она с тоской посмотрела на родительский дом, потом на небо (оттуда уже начали срываться тяжелые дождевые капли), потом на Леньку (тот нервно газовал, глядя куда-то в сторону), растерялась и вместо того, чтобы сесть, стала как вкопанная.
– Опоздаем, – не поворачивая головы, сказал Ленька.
– Я боюсь, – набравшись смелости, призналась девушка.
Ленька повернулся к ней и засмеялся.
– Наташа, ну ты даешь. Я же езжу и ничего. Тебе понравится.
– А вдруг мы упадем? – с опаской произнесла Наташа.
– Уже половина десятого, а нам еще нужно будет переодеться. Так мы едем?
Наташа шмыгнула носом и сделала шаг к мотоциклу.
Первые минут пять она сидела, уткнувшись в Ленькину спину и сильно зажмурив глаза. Большое лобовое стекло не позволяло прямому потоку встречного ветра от души позабавиться с пассажирами. Обтекая препятствие, он довольствовался лишь тем, что создавал невероятный шум по бокам. Но когда Наташа осмелела и выставила одну руку в сторону, отпустив при этом ленькину куртку, в которую она судорожно вцепилась вначале, то натолкнулась на такой сильный поток воздуха, который с легкостью мог бы ее сдуть, не будь она за ленькиной спиной. Еще через пять минут она потихоньку разжала обе руки. И уже преспокойно расставила их в стороны, восхищаясь мощью несущегося навстречу ветра, его свисту в ушах, подумала, что это гораздо более впечатляет, чем катание на качелях. Это почти как Зурбаган, только быстрей. Откинув слегка голову назад, закрыв глаза, Наташа представила, что летит. Неважно, что ветер был очень холодный и от его прикосновения щеки и уши замерзли и покраснели, неважно, что редкий дождь лениво изредка продолжал орошать трассу, по которой неслась красная «Ява». Наташа пребывала на высшей ступени блаженства. Это было здорово!

Свадьба была шумной, многолюдной, по-деревенски щедрой и гостеприимной. Ленька, так тот просто был в неописуемом восторге, ему еще никогда не доводилось посещать такую веселую свадьбу. А касательно Натальи, так она и вовсе была в центре внимания, после невесты, конечно. Тут уж, за что не возьмись, все было в новинку. И не местная она, и кофточка на ней была – закачаешься, и приехала она на «Яве», и парень у нее не кто-нибудь, а летчик! Причем летчиком Наташа обозвала его сама. А пусть знают! Не как-нибудь.
Ленька вначале удивился такому Наташиному заявлению, но, вовремя вспомнив, как сам налево и направо, недалече как нынешним летом, всем представлялся летчиком, улыбнувшись, промолчал. Единственное, на что он отреагировал, было замечание каких-то пожилых тёток, утверждавших, какой у Наташки хороший жених.
Между собой ни Ленька, ни тем более Наташа на тему свадьбы не заговаривали. Наташа потому, что впереди была учеба, и хотя с появлением в её жизни молодого человека идея учиться уже перестала прельщать своей новизной и неожиданными впечатлениями, отказываться от нее она не собиралась. Но чем ближе была весна, тем страшней и мучительней становилось Наташе от одной только мысли, что им придется расстаться.
Ленька же, напротив, подумывал всерьез о своей женитьбе, но понимал, что придется это отложить, как минимум, на один год, когда Наташе исполнится восемнадцать. А пока что первого июня ей стукнет только семнадцать, и это его очень удручало. А еще ему было страшно отпускать ее учиться в чужой далекий город. Для себя он уже давно решил уговорить Наташу поступать в Киевский университет. Чем он хуже Московского? Но, боясь сопротивления с наташиной стороны, а больше со стороны ее папы, откладывал этот разговор до более благоприятного времени.
И сейчас, увидев, как тетки, не стесняясь, рассматривали его и сидящую рядом с ним Наташу, вздыхая, обсуждали, какой, мол, чудный жених, Ленька вдруг подумал, что, учитывая необычную ситуацию, можно наконец-то затронуть эту тему. Оставалось улучить момент.
Ленька и Наташа стояли на улице, дышали свежим воздухом. В зале ДК, где гуляли свадьбу, было душно. Через некоторое время к ним подошли ребята из числа приглашенных и, не церемонясь, стали расспрашивать про достоинства мотоцикла – в округе ни у кого такого не было. Ленька с охотой и гордостью отвечал, не пропуская при этом косых взглядов, которые нет-нет, да и бросали на Наташу разговаривавшие с ним молодые люди. Несмотря на то, что девушка совершенно не реагировала, он счел необходимым притянуть ее к себе и, обняв сзади за плечи, вцепился в нее мертвой хваткой.
Закончив с мотоциклистскими делами и освободившись, таким образом, от нежелательного присутствия, Ленька, вздохнув с облегчением, хотел было завести разговор на интересующую его тему, но тут к ним подошла тетка Зина, в доме которой им предстояло заночевать. Подошла, смело и по-деловому поинтересовалась, раздельно им постелить или вместе, на что Ленька, опережая Наташу, тут же сказал:
– Конечно вместе, какой странный вопрос вы задали.
Тетка Зина, строго посмотрев на Леньку, все же спросила для успокоения своей совести:
– А у вас скоро свадьба?
– Вы будете первой, кого мы пригласим, – слащаво заверил её Ленька, ловко уйдя от прямого ответа.
– Вот это спасибо. Уважили, – довольно ответила тетка Зина, а потом, немного подумав, добавила: – Я вам перину постелю. У меня она домашняя. Каждое перышко отборное! – и, не дожидаясь ответа, пошла в зал, где уже народ вовсю отплясывал первый день свадьбы.
Наташа все это время молчала, но при первой же возможности с легкой иронией (серьёзный тон показался неуместным) спросила:
– Леня, а у нас скоро свадьба?
– Хочешь, завтра?
– Завтра? Я еще не уверена, хочу ли вообще, – конец фразы сказала тихо, почти неслышно, так как по резко изменившемуся выражению лица Леньки поняла, что он обиделся.
И совершенно, напрасно! Просто его ответ застал Наташу врасплох. В принципе, она была не против, если бы это случилось хоть вчера, но… Она понимала, что это невозможно.
Ленька вздохнул, но расспрашивать что-либо еще не осмелился. И, вообще, чтобы не усугублять ситуацию, решил на время уйти от этой темы. Просто повернулся к девушке и, улыбаясь, сказал:
– Никогда не спал на перине. А ты?
Отметив, в очередной раз про себя, какой все же Ленька молодец, Наташа ответила с хитринкой:
– Спала. А еще у меня в приданном есть перина. Её мама сама делала.
– А у тебя есть приданное? – удивился такому заявлению Ленька.
– Ты забыл, кем была моя пробабушка. Есть кое-что и получше перины, – не без удовольствия ответила девушка.
– И что же? – с неподдельным интересом спросил он.
– Фамильные драгоценности.
– Это я неплохо попал, – Ленька заулыбался. – И все же перина как-то душевней. Хочу на перину. Немедленно хочу, и чтоб ты рядом.
Наташа пожала плечами, давая понять, что это невозможно. Они же почетные свидетели!
– Вечером, все вечером…
– Сейчас, – настойчиво повторил Ленька, – пошли за стол, я кое-что придумал.
За столом, еще не успев сесть как следует, взяв в руки бокал с красным домашним вином, Ленька тут же благополучно перелил его себе на белую рубашку и на Наташину бежевую юбку. У Наташи даже сердце остановилось.
“Ненормальный!”
– Ой, какой я неуклюжий, – наклонившись к сидящему рядом гостю, сокрушенно сказал Ленька. – Как теперь быть?
Наташе не пришлось делать вид, что она расстроилась, это у нее получилось совершенно искренне. Сидящая рядом с ней невеста, посочувствовав случившемуся и глянув на Леньку почти презрительным взглядом, посоветовала немедленно все замочить. Но для этого нужно было, как минимум, переодеться.
– Ну, мы тогда по-быстренькому сходим к тетке Зине, переоденемся и вернемся, – с готовностью ответил Ленька.
Домик был небольшим, но чистеньким и аккуратненьким. Ленька с разбегу влетел на крыльцо, и, пока Наташа неспеша закрывала калитку, он уже вовсю разыскивал, где в этом доме есть постель с периной. Не найдя ничего похожего, он в растерянности остановился по центру спальни, где его и застала, подоспевшая к этому времени, Наташа.
– Я не нашел перины, – почти расстроившись сказал он.
– Её обещали постелить на ночь. Ты невнимательно слушал. Лучше снимай рубашку, я замочу, а то и впрямь потом не отстираем.
– Пожалуйста. Снимать рубашку, это я завсегда. А перина… Ну и не надо. У нас своя есть. Верней будет. Правда, ты не уточнила, когда, – неожиданно вернулся к неоконченной теме молодой человек.
Так как они были одни, а не под зорким присмотром многочисленных гостей, Наташа чувствовала себя расковано и свободно, поэтому не стесняясь произнесла:
– А если я скажу – завтра. Что ты сделаешь?
Откровенно говоря, Леньку поразила ее смелость, но в тоже время и обрадовала.
– А ты хочешь? – с замиранием в сердце спросил он.
Шутейная перепалка вдруг приобрела совершенно серьезный оттенок, и Наташа растерялась.
– Ты сомневаешься во мне? – спросил молодой человек.
– Пока нет.
– Значит, ты согласна выйти за меня замуж завтра? – не спуская с Наташи глаз, серьезно спросил он.
Абсурдность идеи была так велика, что Наташа невольно хихикнула. Ей тут же захотелось увидеть, как он будет выкручиваться, потому что все было нереальным, и это понимали и он, и она.
– Да, – твердо сказала она.
– Решено. Завтра утром, пока все будут спать, мы поедем в Киев, и нас распишут, – уверенно отчеканил Ленька.
Наташа опустилась на стул.
– Как это возможно? – изумилась она.
– Мама одной моей знакомой девушки работает директором загса. Без проблем.
– А очередь? – привела очередной аргумент девушка.
– А мы по блату, – резонно заметил Ленька.
– А у меня паспорта с собой нет, – Наташа удивилась его уверенности.
– Заедем к тебе домой. Что тут ехать?
– Мне по законодательству еще нельзя, – даже испугалась его напору.
– А мы скажем, что ты беременная. А в понедельник я им справку предоставлю, – не моргнув глазом, сказал он.
Наташу поразило даже не то, что у Леньки на все был готов ответ, а скорее то, что говорил он совершенно серьёзно, ни разу не улыбнулся. И она, вдруг, поверила. Поверила, что Ленька может все. А, поверив, растерялась.
– А свадьба? А родители?
Ленька подошел к ней, обнял.
– А свадьбу сыграем, когда окончишь школу, для родителей и всех прочих родственников. Представляю, какая ты будешь красивая в свадебном платье.
У Наташи от всего сказанного просто закружилась голова. “Неужели все может получиться? Неужели она пойдет на такое? Прямо как в старину… Тайное венчание…”
– Я согласна.


– 23 –



Как ни спешила Наташа рассказать свою историю, быстро не получилось. Неожиданно для себя перешла на такие подробности, что даже сама удивилась, как она их вспомнила и для чего? Удивительным было и то, что Алексей Петрович, не перебивая, очень внимательно слушал. Наверное, именно по этой причине ей хотелось говорить и вспоминать все эти мелочи.
Рассказывала и глядела в окно, за которым происходили какие-то события, привычные для этого чужого города, но которых она не видела, так как они находились на седьмом этаже. Там, устремляясь в будущее, кипела жизнь. Но Наташе в данный момент это было неинтересно, потому что здесь, в номере, царило прошлое. И как оно её захватило, как растревожило! Она забыла обо всем, для нее не существовало ничего, наверное, поэтому она не видела, что Алексей Петрович не просто её слушал.
Он был в шоке от этой истории. Несколько раз он порывался прервать Наташу каким-то своим замечанием или вопросом, но каждый раз одергивал себя. Он решил дослушать до конца.
Неожиданно Наташа сама включила его в беседу. Остановив рассказ, она, обращаясь не то к Алексею Петровичу, не то к самой себе, вдруг сказала:
– Сейчас, спустя двадцать лет, вспоминая те его слова, я думаю, какая я была наивная и ничего не смыслящая в жизни девочка, – Наташа посмотрела на Алексея Петровича. – Представляете, я же ведь и вправду поверила, что нас могут вот так взять и расписать. Блат, конечно, блатом, впрочем, за двадцать лет в этом мало что изменилось, но за все это ведь еще нужно было и платить? А откуда у него, у пятикурсника, в те времена могли быть деньги?
Ответ Алексея Петровича потряс Наташу.
– А вам не приходило в голову, что этот самый Ленька мог продать свою «Яву»?
Наташа отрицательно закачала головой:
– Ой, ну что вы такое придумали? Чтобы Ленька продал «Яву»? Да она была для него всем! Вы что, те времена не помните? Да и как бы он ее продал за один день?
– Странно вы рассуждаете. Я так понял из вашего рассказа, что как раз вы были для Леньки всем. Разве нет? А те времена я помню хорошо. И что такое «Ява» в те времена, тоже, – Алексей Петрович улыбнулся. – Вполне вероятно, что у него было как минимум два покупателя, которые могли безотлагательно выложить деньги за приобретение мотоцикла. И надо вам сказать, по тем временам деньги были немаленькие. Так что, может быть, у вашего Леньки все бы и получилось.
Наташа не нашла, что возразить. Она действительно никогда о таком не думала. Да и зачем ей было думать, если ничего не было. С удивлением посмотрела на Алексея Петровича. Он, наверное, был прав. Очень может быть, что Ленька поступил бы именно так. Наташа расстроилась до слез.
– Извините, Алексей Петрович.
Алексей Петрович, как будто бы и не заметил, что Наташа аккуратно промокнула глаза, отчего-то совершенно неуместно улыбнувшись, сказал:
– Я слышал, сегодня ночью на Неве будут разводить мосты. Проверка после зимы, перед навигационным периодом, может, пойдем, посмотрим? Заодно вы успокоитесь, доскажете, чем все закончилось. Кстати, вы в Питере раньше бывали?
– Да. Много раз. Только давно.
– А я, знаете ли, нет. Вот только сейчас. Но в первый раз, неделю назад, не было времени даже посмотреть город. Ну, так как?
– А как вы себя чувствуете?
– Ничего. Приму еще пару таблеток, и все будет в порядке.
– Хорошо. Тогда я пойду оденусь и зайду за вами.
– Не надо. Я сам за вами зайду.

После Наташиного ухода Алексей Петрович даже не подумал принимать таблетки. Он даже не встал, чтобы переодеться. Он думал. Мысли были жуткими, пугающими, безумными. Он не мог понять, что происходит. Или он ни с того ни с сего сошел с ума, или это происходит не с ним, или он спит и видит страшный сон, или?.. Он не знал, что и думать.
Кто такая эта женщина? Как она может знать? Откуда? Ответов не было. Спрашивать было страшно. Вначале нужно все услышать до конца. Мало ли? Жизнь, она ведь еще та подруга, как отчебучит чего! Куда там сериалу ровняться до реальной жизни! Правильно. Он дослушает, а потом будет делать выводы.
Заходить к Наташе не стал. Позвонил ей из фойе в номер.
– Наташа, можете спускаться. Я вызвал такси, жду вас на улице.
Уже на набережной, кутаясь от пронзительного ветра, дующего откуда-то со стороны Финского залива, продолжая неотрывно смотреть в темную воду Невы, Алексей Петрович обратился к Наташе, которая все это время также молчала:
– И рано вы поднялись, чтобы ехать в Киев?
Наташа, не ожидая такого вопроса, вздрогнула. Все это время, что они были в ночном городе, она продолжала вспоминать свой рассказ и не могла отделаться от мысли, что Алексей Петрович ей не верит. А что в нем было такого нереального? Наверное, он никогда по-настоящему не любил, поэтому ему и кажется все вымыслом. А может, ей просто показалось? Ведь она его почти не знает. Возможно, он всегда так себя ведет? Немного странно. Вот уж не думала, что его так заинтересует все, что она ему говорила.
– Что вы спросили? Я не расслышала.
Алексей Петрович повторил вопрос.
– А мы и не ложились. Вернее, ложились, но не спали, – просто ответила Наташа.
– Ну да. Я бы тоже так поступил. Как можно было спать, когда можно было спать вместе. Так?
– Угадали.
– Да еще и на перине. Перину постелили? – посмотрел в упор на Наташу. Ей даже на миг показалось, что это какой-то проверочный вопрос. Уж больно интонация, с которой он был задан, звучала вызывающе.
– Нет, не постелили. Тетка Зина осталась ночевать у какой-то соседки, уступив нам дом на всю ночь.


– 24 –


К свадебному гулянию они вернулись по прошествию нескольких часов. К счастью, народу было не до них, поэтому никто не отреагировал на их долгое отсутствие. За столом уже никто не сидел, все танцевали. Пробыв полчаса Ленька заскучал и уже собирался предложить Наташе потихоньку улизнуть на покой, как невеста, которую звали Людой, обратившись к Наташе, поинтересовалась:
– Представляю, как ты там у себя вышиваешь на ленькиной «Яве». Долго училась?
Наташа не могла взять в толк, с чего это Людка решила, будто бы она умеет ездить на мотоцикле. Очень ей это нужно. Словечко-то какое подобрала – «вышиваешь». Но и рассказывать, с каким ужасом и страхом она сегодня утром, между прочим, впервые уселась на эту «штуковину», ей не хотелось. Ленька с интересом посмотрел на Наташу и, видя, что та в замешательстве, решил придти ей на помощь.
– Люда, не поверишь. Вышивает – не то слово.
– Ага, крестиком… – Наташе не хотелось лгать, и она решила перевести все в шутку.
Но не тут-то было. Ленька не привык выглядеть обманщиком, поэтому немедленно сочинил историю о том, какая Наташа способная ученица. А еще, между прочим, добавил, что она превосходно ездит верхом, и у нее есть очень красивый конь по прозвищу Зурба-ган.
Эта новость поразила больше предыдущей. Молодежь оживилась, все зашумели, обсуждая, какая Наташа молодец. Ленька до невозможности загордился, Наташа засмущалась.
В принципе, вопрос был исчерпан и его можно было закрыть, но тут неугомонная Людка (кто её знает, то ли из зависти, то ли из вредности) предложила Наташе завтра продемонстрировать свои способности, и ее все поддержали.
Ленька возмутился, говоря, что по их бездорожью не позволит Наташе ездить на мотоцикле. На что ему заметили, что вряд ли в том месте, откуда прибыла девушка, дороги лучше. Ленька возразил, что по такой погоде он не дает ей ездить. А если они сомневаются, то пусть лучше полюбуются, как она ездит на коне, это куда безопасней. Хотя сам он так не думал. Но коней, как выяснилось, в хозяйстве не было.
Наташа покраснела.
Ленька наклонился к ней и зашептал на ухо:
– Ты забыла. Мы утром уедем в Киев, кстати, можем не возвращаться.
Кивнув, Наташа посмотрела на Людку и совершенно уверенно заявила, что если ей так хочется, то она лично покатает её на «Яве».
Люда посерела, услышав это обещание, и тут же утратила интерес к этой теме, а заодно и к Леньке с Наташей. Те, особо не огорчившись, покрутились в толпе еще минут двадцать и ушли в дом тетки Зины.
Едва вошли, как Наташа обратилась к Леньке:
– Зачем ты это сказал?
– А зачем ты сказала, что я летчик?
Наташа насупилась.
– Забудь. Давай лучше чая попьем, – как ни в чем не бывало, предложил он.
Девушка прошла в кухню.Чая не было, но она нашла огромную кастрюлю с компотом из сухофруктов, налила в чашку. Ленька тем временем уже обосновался за столом.
– А ты? – сделав глоток, спросил молодой человек.
Наташа вздохнула.
– Некрасиво получилось. Ты не понимаешь, она же родственница. И потом, они к нам всегда всем семейством на Новый Год приезжают. Представляешь, кем я буду в её глазах.
Ленька пожал плечами.
– А тебя не будет на Новый год дома, – ни секунды не задумываясь, ответил он.
– А где я буду? – посмотрела на Леньку.
– Ты будешь со мной в Киеве, – подморгнул ей в ответ.
– Да? – печально улыбнулась. – Это ты, конечно, все хорошо придумал, но я так не могу.
– О Господи! Чего ты хочешь? – Ленька нахмурился.
– Ты меня должен научить, – твердо произнесла девушка.
– Прямо сейчас?
– Нет. Сейчас ты мне расскажешь, чего там где. А завтра, перед тем как ехать в Киев, покажешь.
– “Чего там где…” – это ты что имеешь в виду?
– Про всякие там штуки, какие нужно нажимать, как они называются, как вообще это все работает, Ленька, ну я тебя прошу! – капризно затребовала она.
Ленька глубоко вздохнул, посмотрел на Наташу и засмеялся.
– Ты невозможная! На велосипеде ездить умеешь?
Наташа улыбнулась.
– Конечно. Знаешь, как «вышиваю»?
– Хорошо. Сейчас доедим и проведем вводный инструктаж.
Утро началось с серого несмелого рассвета, и укутавшись в густой молочного цвета туман, засвидетельствовало свое новое рождение. На кого другого, вполне возможно, такое утро нагоняло бы тоску и апатию. Очень может быть, что кто другой провалялся бы в постели до двенадцати дня, сам Бог велел, как-никак воскресенье. А если еще и учесть, что накануне почти всем миром гуляли свадебку, то бездействие и покой были гарантированы еще очень надолго.
Наташа же, напротив, встретила новый день, как что-то значимое, ключевое в своей жизни. Она была счастлива и растрогана одновременно, а еще немного растеряна. Она посмотрела на Леньку. Тот, развалившись в кресле, не спеша пил компот. Уловив её взгляд, подмигнул, улыбнулся.
– Ну. Как ты? Живая еще?
– Да, – Наташа вся растрепанная, укутавшись в одеяло, сидела на кровати. Не в силах сдержаться, довольно расплылась в улыбке.
Несмотря на то, что поспать фактически не удалось, Наташа ощущала себя полной сил, непонятно откуда взявшихся, отдохнувшей и готовой к любым подвигам.
– Раз да, собирайся, давай, у нас на сегодня большая программа.

Родителей дома не оказалось. Видимо, поехали в райцентр за чем-то. Вообще-то они должны были тоже приехать на свадьбу, но из-за пожара, наверное, ничего не получилось. Наташа быстро переоделась в джинсы, впрочем, кофточку решила оставить, поверх надела куртку, захватила вязаную шапку и, положив в карман паспорт, выбежала из дома.
К девяти утра туман рассеялся и на смену слякоти явился легкий морозец. Еще очень робкий и неуверенный в своей силе он, казалось, только присматривался, примерял свои возможности, чтобы уже к вечеру заявить о себе в полный голос.
Трасса была чистой и пустой. Когда-никогда Ленькина «Ява» обгоняла «молоковозку» или старенький грузовичок с сахарной свеклой, но чаще попадались одинокие велосипе-дисты. Были они разного возраста и пола, но общим у них было то, что они перевозили какие-то необъятных размеров узелки и прочие поклажи.
До Киева оставалось километров двадцать, когда Наташа попросила остановиться.
– Что? – Ленька опустил ноги на землю, удерживая мотоцикл в равновесии. Спросил, не поворачиваясь к Наташе.
– Лень, можно я попробую?
Еще дома Наташа решила это сделать. И сейчас, пока они ехали, она все время думала, как об этом сказать Леньке. Он, конечно, вчера добросовестно ввел ее в курс дела, но она не была уверена, что практические занятия входили в его планы.
– Наташа, не глупи.
– Ну, Ленечка. Ну, пожалуйста, – самым нежным голоском, на какой была способна, запричитала она.
Ленька вдруг вспомнил Нину. Вот она, сто процентов, просто бы подошла и сказала, что сейчас будет учиться, а станет он возражать или нет, её это, право, не беспокоило. Хотя Ленька, скорей всего, не разрешил бы ей этого делать и все окончилось бы ссорой. Но странное дело, Нина никогда этого не просила, ей это и в голову не приходило.
Наташа, казалось, сразу почувствовала по одному только «не глупи», что просить бесполезно, и никакие доводы с её стороны не примутся. Поэтому и принялась не аргументировать, а умолять, упрашивать, казалось, еще мгновенье, и она начнет топать ножками и брызгать слезами.
Ленька наконец-то обернулся к девушке.
– Наташ, ну что ты, как маленькая девочка, мы ведь спешим.
– Да, я маленькая девочка, только узнал? – нахмурилась и отвернулась. – Не выйду за тебя замуж, все. Вези меня обратно.
Ленька что-то недовольно пробурчал про себя, качая головой, глубоко вздохнул. “Надо же, какая мелкая шантажистка!” Но вслух произнес:
– Ладно, вредина, садись впереди меня, я подвинусь.
– А теперь вот и не надо.
Ленька усмехнулся. Ему бы воспользоваться ее последним решением «не надо», ну и не надо, поехал бы дальше. Так нет. Она же обиделась. Теперь он еще и должен её упрашивать.
– Эй, амазонка, ты же хотела, а как же Людка?
Как ни странно, но при упоминании о Люде, Наташа сразу же поднялась со своего места и села впереди Леньки, довольно при этом улыбаясь.
– Что, добилась? Рада? – Ленька сам не удержался и улыбнулся.
– Да. Ля-ля-ля.
Ленька убрал руки с руля и обнял Наташу за талию.
– Ну, привет. А кто мне будет помогать? – почти с испугом спросила она.
– А ты представь, что это конь. Помнишь, как ты мне рассказывала, что наездник и конь – это одно целое. Здесь – то же самое.
– Я с конем могу общаться. Он меня понимает, – Наташа удивилась, как можно сравнивать коня с каким-то мотоциклом. – И потом, красных коней не бывает.
Красных коней не бывает… Леньку на секунду сковал такой страх, что у него даже потемнело в глазах. Может, и не бывает, но одного он видел точно, тогда, в Наташином саду. По спине неожиданно пробежал холодок. Закрыл глаза. Белый, красный, черный конь. Они идут на него… Он их боится… В памяти всплыл таинственный знак, который он видел на стекле и который исчез непонятно куда, потом… Может, это какое-то предзнаме-нование. Он читал где-то про такое…
– Лень, ну ты что, не слышишь? – Наташа с возмущением посмотрела на молодого человека.
– Что, радость моя? – спросил сосредоточенно, серьезно.
– Я ему уже сказала…
– Кому сказала? Что сказала? – не понял он.
– Ленька, ну ты где?
– Здесь, просто задумался, – сердце тревожно застучало. – Не пойму, о чем ты?
– Ну, ты предложил, чтобы я представила, что это красный конь. И я ему сказала, что мы с ним одной крови, помнишь, как в мультике про Маугли.
– И что он ответил? – рассеянно спросил Ленька.
– Что все будет в порядке. Тебе что, плохо, ты какой-то бледный? – скороговоркой выпалила Наташа.
– Да, нет. Все хорошо. Поехали. Помнишь, что к чему?
Наташа уверенно положила руки на руль.
– Так. Вот это, слева, то, которое сцепление. Справа – газ и тормоз переднего колеса.
– Тормоз оставь в покое, если не хочешь, чтобы мы тут с тобой кувыркались, – строго произнес Ленька. – Я сам. Ты, главное, рули.
– А завести, а скорости? Где тут эта педалька?
– Эх ты, педалька.
Ленька завел мотоцикл.
Наташа одновременно схватилась за сцепление и за ручку газа. Мотоцикл стоял на месте.
– Чего он не едет? – испуганно спросила она.
– Сцепление отпусти и добавь газа. Сейчас поедет.
– А скорость переключить?
– Я переключу, смотри на дорогу.
Оставив в покое Наташину талию, положил свои руки рядом с её. Она тут же осмелела, выпрямилась, гордо подняла голову. Через пять минут уже затребовала, чтобы скорость была побольше.
– Как пожелаешь, – и, переключив на очередную скорость, сам добавил газа.

Откуда ему было знать, хотя в тот момент он ничего, кроме того, что рядом с ним Наташа, знать не желал, откуда ему было помнить, а не мешало бы (проезжая этот участок еще в пятницу) он видел – велись ремонтные работы.
Сняв местами асфальтное покрытие, засыпав его щебнем и обильно залив смолой, так и не дождавшись до конца пятницы «свежего» асфальта, рабочие, не заботясь особо о безопасности движения на этом участке, благополучно отложили остальное до понедельника.
Ленька отвлекся всего лишь на миг. Наташа вела уверенно, дорога была пустой, он рядом. Что может случиться? Не отпуская руль, наклонился к шее девушки и поцеловал.
– Ой, щекотно, – засмеялась Наташа.
Ленька засмеялся тоже и опустил голову на Наташину спину. Какая она у него умница.
Яма появилась неожиданно. В принципе, девушка ее заметила, поэтому решила с легкостью объехать, вильнув резко вправо. Ленька поднял голову. Справа был щебень. Ленька с силой вцепился в руль. От неожиданности его движения Наташа дернула руль в другую сторону. Мотоцикл качнуло. Наташа завизжала. Ленька успел переключить скорость и прикрикнуть на девушку, что-то там вроде: “Успокойся!” От испуга Наташа крутанула ручку газа, мотоцикл рыкнул, она, тут же опомнившись, что этого делать не следует, машинально нажала на передний тормоз. Колесо послушно, почти сразу, подчинилось команде, предоставив заднему вволю расслабиться в одиночестве.
Какой-то миг – и Ленька сообразил, что сейчас что-то будет. Что-то и было.



– 25 –


– Так вы упали? – Алексей Петрович пытался прикурить сигарету.
Сильный ветер, изощряясь в своих порывах, никак не давал ему этого сделать, отчего он начал нервничать, в конце концов нервно скомкал незажженную сигарету и, не найдя куда бы ее выбросить, скривившись, положил в карман плаща.
Наташа, наблюдая за его действиями, все не могла взять в толк, что же его так вывело из себя. А в том, что он был не в себе, сомневаться не приходилось. Возможно, она надоела ему своими россказнями? Но разве это не он сам настоял на этом? И теперь в полной растерянности, наблюдая за угрюмо возвышающимися шпилями Петропавловской крепости, которая величаво красовалась на противоположном берегу Невы, Наташа с грустью подумала, что зря она вернулась в эти воспоминания.
Зачем чужому человеку знать о чужих страданиях, о чужой боли. Ведь если тебе человек безразличен, то до него и дела нет. Это-то и сбивало Наташу с толку. Они чужие, они едва знакомы, он её начальник, и они на работе. Зачем он стал все это слушать? Ей даже показалось, что он переживал или волновался, как будто бы его это касалось. И вот сейчас задал вопрос, и, ожидая ответа, все никак не мог прикурить. Ладно, она ответит.
– Да, мы упали. Причем, я просто вылетела вперед на несколько метров, разбив при этом лобовое стекло.
– А что же ваш Ленька? – все это время он стоял лицом к реке рядом с Наташей. Задав же вопрос, развернулся и присел на гранитный выступ, опустил голову, тяжело вздохнул.
– Алексей Петрович, у вас что, опять температура поднялась? – наклонилась над ним. – Давайте я попробую ваш лоб.
Он резко отстранился, подняв глаза, сказал:
– Нет у меня никакой температуры. Я просто устал. Да и история ваша слишком уж печальная.
– Прервали б, я могла бы и не рассказывать, – Наташа отошла от него на несколько метров.
Разве она виновата, что у него плохое настроение. Тут неожиданно заболел зуб. Вернее не зуб, а незатянувшаяся ранка, которая осталась после него. Наташа потянулась к боль-ному месту рукой. Как ей все надоело! И эта дурацкая командировка (а ведь всего лишь несколькими часами раньше она была на седьмом небе от удачно завершенных переговоров), и этот восхитительный город (зачем она поперлась смотреть, как разводят мосты, можно подумать – это единственное, что является достопримечательностью Питера), и этот Алексей Петрович (как Соньке в голову пришло, что это подходящий экземпляр), и она сама со своим нытьем.
– Вы как хотите, а я возвращаюсь в гостиницу, – не дожидаясь ответа, Наташа направилась к проезжей части, чтобы остановить такси.
Алексей Петрович спешно поднялся.
– Подождите, Наташа. Сейчас вместе поедем, только…
– Что еще? – с раздражением спросила она.
– Вы не ответили, что же стало с Ленькой?
Наташа не знала, что и думать. Ну, на что это было похоже? Издевался он, что ли?
– А так не ясно? – зло ответила она. – Он погиб. Его нет. Все, довольно об этом.
– Этого не может быть, – тихо, куда-то в сторону сказал Алексей Петрович. – Ерунда какая-то.
В этот момент где-то вдалеке послышался протяжный гудок какого-то речного судна, и ему тут же эхом, ответили другие. Алексей Петрович повернул голову в сторону гудка.
– Вон и мост уже разводят. Потрясающее зрелище, не правда ли? – спокойным тоном обратился он к Наташе.
Наташа подумала, что он псих ненормальный, и внутренне перекрестилась от того, что у неё ничего с ним не было. И не будет, слава тебе, Господи.
Но вид поднимающихся крыльев моста так приковал к себе внимание, что она тут же отключилась от дурных мыслей. Алексей Петрович, воспользовавшись этим, подошел и стал рядом.
– Я где-то читал, давно, правда, про один из таких мостов. Решено было построить к очередной годовщине, кажется, победы над Наполеоном, может, ошибаюсь, но это не важно. Был объявлен конкурс. Вся штука в том, что получился фантастический инженерный проект. Мосту уже больше ста лет, а в нем все те же деревянные детали, и они работают. Их, по большому счету, почти не реставрировали. А разводили мост буквально несколько человек, естественно, вручную. Это сейчас здесь автоматика. Представляете, как строили.
Наташа внимательно выслушала все, что он сказал. “Может же быть нормальным, когда захочет”.
– А вы по профессии инженер?
Не мешало бы все же наладить отношения, как-никак работать вместе. Наташа посмотрела на Алексея Петровича.
Он задумался. Потом с невероятным пафосом, даже с вызовом сказал:
– Вообще-то, летчик.
Наташа пошатнулась.
– Так. С меня хватит! Вам что, больше нечем заняться, как только издеваться надо мной? – ошеломленно спросила она.
Алексей Петрович изменился в лице, стал непроницаемым, пугающим.
– Это я-то издеваюсь? – в голосе прозвучал металл. – Откуда вы знаете то, что сейчас мне рассказывали? Все эти подробности? Перины им не постелили! Кто вы?!
От его тона Наташе стало страшно.
– Да вы ненормальный, – кинулась от него. Не тут-то было. Алексей Петрович успел схватить ее за руку.
– Послушайте, дамочка, я понятия не имею, кто вы, но кем бы вы там не были, я в ваших играх участвовать не собираюсь.
– Каких играх? О чем вы? – Наташа была напугана таким агрессивным поведением. К тому же ей в голову не могло придти, что с ним происходит. – Вам лечиться надо. Пустите. Я завтра же уезжаю.
– Уедете. А в каких играх? Не прикидывайтесь. Или хотите сказать, что не знали про то, что ваша любезная подружка попросила меня за вами приударить?
Наташу бросило в жар от услышанного. Такого она от Соньки не ожидала.
– Я не знала, я первый раз об этом... – убитым голосом сказала она.
– Так я и поверил. Еще скажите, что вас не специально послали в командировку со мной, уж не знаю, для какой цели, но уверен, что вы в курсе. Кто мог предположить, что я простужусь?
– Я не хотела ехать, меня упросили. Это правда.
– Конечно, правда, как и то, что все купе было выкуплено вашей Софьей Владимиров-ной. А этот «завтрак туриста»? Ловко придумали. “Понятия не имею, что в нем!”
У Наташи даже голова закружилась от его слов. “Неужели видел записку? Не может быть!”
– С чего вы взяли?
– Проводница сказала. Ну? Нечем крыть?
– Что я вам сделала? Что вам от меня нужно? – Наташа чуть не плакала.
– Тоже еще мне, Наташа нашлась. Да вы на нее похожи, как лань на корову!!!
У Наташи закапали слезы.
– Откуда… – сильно всхлипнула. – Откуда вам знать, как выглядела Наташа? Что вы несете?
– А кому же знать, как не мне, если я и есть Ленька?! – крикнул в лицо перепуганной Наташе.
Она тут же закрыла лицо обеими руками.
– Вы ненормальный. Этого не может быть.
Алексей Петрович отошел от нее, достал сигарету, к счастью, та сразу зажглась. Сделал глубокую затяжку, поднял голову вверх и с силой выдохнул. Наташа, как завороженная следила за его действиями, не в силах пошевелиться, сдвинуться с места, что-то возразить, спросить. Она просто одними губами шептала:
– Этого не может быть. Этого не может…
Алексей Петрович резко подошел к ней и, взяв за руку на этот раз не так сильно, потащил прочь от реки.
– Куда вы меня…
– Едемте в «нумера», – было видно, как он доволен своей злой иронией.
Через десять минут они уже входили в холл гостиницы. Поднявшись на нужный этаж, Наташа молча направилась в свой номер.
– Эй, птичка, далеко собралась? – Алексей Петрович опять перешел на «ты».
Наташа остановилась, обернулась на него.
– Мы идем в мой номер, где закончим наш удивительный рассказ.
– Мне надо в туалет, – сухо ответила она.
– У меня такая заветная комнатка в наличии.
Зайдя в номер, не снимая верхней одежды, он прошел в большую комнату, зажег весь имеющийся свет и только после этого, повернувшись к Наташе, сказал:
– Туалет направо.
Наташа была на грани истерики. Хотелось побыть одной и побыстрее забыть этот ужасный вечер. Но судя по всему вечер еще не окончился и она в любом случае увидит его финал. В комнату она вошла поникшая и растерянная.
Алексей Петрович тоже притих, при появлении Наташи, как ей показалось, даже улыбнулся.
Она поискала глазами, куда бы присесть. Возле дивана стоял журнальный столик, рядом разместились два роскошных кресла, в одно из которых она и опустилась.
– А ты и вправду ничего, хорошенькая. Может, мне и впрямь за тобой приударить?
Наталья моргнула и вжалась в кресло.
– Может, обойдемся меньшими жертвами? – спокойно спросила она.
– Отчего же нет? Номер знатный, – Алексей Петрович обвел взглядом комнату, как будто впервые видел ее. – Ложе просто-таки королевское, времени у нас вагон.
– Дайте сигарету, мои в номере остались, – не поднимая на него глаз, попросила Наташа.
– Никак волнуемся?
– Волнуемся. А вы поставьте себя на мое место, – взяла протянутую пачку.
Алексей Петрович учтиво протянул зажженную зажигалку.
– А мне, птичка, и на своем непросто.
Наташа промолчала. Она курила.
– Вот скажи, как должен измениться человек, чтобы его не узнали? Даже если прошло двадцать лет. Такого не бывает. Во всяком случае, я не изменился, просто постарел.
– Вы не Ленька. Вы не можете им быть. Его нет.
– Его нет, – повернул голову к большому, обрамленному в золоченую раму, зеркалу, висящему сразу над диваном. – Слышал, Ленька, тебя нет!
– Прекратите, это не смешно. И потом, почему вы упорно именуете себя Ленькой, если вы Алексей? – Наташа изо всех сил старалась не сорваться.
– Да уж, не смешно. А почему я Ленька? Да меня в детстве бабушка так называла, вот с ее легкой руки я и был Ленькой до тех пор, пока не стали величать по отчеству. Понятно? Или неубедительно?
– Не знаю. Чушь все это, – и тем не менее Наташа внимательно рассматривала Алексея Петровича в надежде что-нибудь увидеть в его лице такое, что убедило бы, что все происходящее – не сон.
– А что, доказательства нужны, что ли?
– А у вас они есть? – с любопытством и одновременно с иронией спросила она.
Алексей Петрович засмеялся.
– Помнишь, ты спросила у меня про шрам на лбу. Смотри, – рукой приподнял челку. – Ничего не напоминает?
– Вы сказали, что попали в аварию, – у Наташи стало бешено колотиться сердце.
Он с сожалением цокнул языком.
– Солгал. Ну, почти солгал. Дело в том, что здесь не один шрам, а три. Иди ко мне поближе.
Наташа еще сильнее вдавилась в кресло.
– Не хочу, – твердо произнесла она.
– Боишься? Хорошо, я сам подойду, – поднялся с дивана, подошел к Наташе и присел перед ней на корточки.
Наташа отклонилась он него, опасаясь увидеть, что-то такое, что сведет ее с ума.
– Вот этот, – взял Наташину руку и её пальцами провел по шраму. – Мне его заделал Зурбаган, конь такой был. А вот этот, – усмехнулся. – Вот этот я заработал у одной очень знатной старушенции. По неосторожности на балку налетел. А вот этот – самый большой, который тянется до виска, он действительно появился после падения с «Явы». Шлем спас, а иначе точно: Леньки бы не было. Как ты думаешь, неужели Наташа, я имею в виду на-стоящую, об этом не знала?
– Хочешь, я расскажу, как умер Ленька? – Наташе было жутко до ужаса.
– О, мы соизволили обратиться на «ты», – Алексей Петрович поднялся с корточек и вернулся на свое место.
– На «вы», что-то язык больше не поворачивается.
– Ну-ну. И как же?
– Сейчас узнаешь.



– 26 –


Никогда она еще не испытывала такого спокойствия, такого умиротворения и в то же время такого безразличия ко всему происходящему. Падение произошло так стремительно и быстро, что сознание даже не успело его зафиксировать. Тело не ощущалось, оно было каким-то невесомым, даже чужим. В глазах стоял белый свет, но не просто стоял – он резал в глаза. Вся правая сторона лица неприятно пощипывала, но ее согревало тепло. Тепло было обволакивающим, ощутимым, казалось, его можно потрогать рукой.
Наташа попыталась дотронуться до своего лица, руки не подчинились, продолжая играть в демократию.
Постепенно белый свет начал отступать, рассеиваться, уступая место ярко-красному. Откуда красный? Красный проступал полосами, какими-то фрагментами, и вместе с ним по лицу передвигалось тепло. Глаза закрылись. Было хорошо.
Неизвестно, через какой промежуток времени Наташа вспомнила, что произошло. Вспомнив, медленно посмотрела вокруг. Только сейчас сообразила, что лежит на щебне плашмя, разбросав руки в стороны и уткнувшись лицом в противные острые камни. Какие они мерзкие и холодные. Волосы в беспорядке рассыпались по лицу, прикрыв глаза. Она ничего не видит.
Ленька!
Почему он не помогает ей встать.
– Лень... – невероятными усилиями заставила себе произнести. Не узнала своего голоса. Чужой, хриплый, надорвавшийся болью.
Облизала пересохшие губы.
Послышались голоса.
– Скорее, они еще живые.
Люди.
“Они еще живые… Это про нас с Ленькой, что ли? ”
– Девушку давайте вначале. Осторожно. Боже мой! Какой ужас! Я не могу на это смотреть.
“Ну и не смотри, дурак. Тракторист какой-то, что ли? Много ты понимаешь в красоте! Я замуж выхожу… ”
Их обнаружили почти сразу. Им повезло. Действительно, два тракториста. Через минуту к ним присоединился еще один старичок, едущий куда-то по своим делам на «Запорожце». Его сразу отправили в ближайший населенный пункт за «Скорой помощью». К счастью, это было в двух километрах от места происшествия. «Скорая» приехала быстро, как показалось Наташе, почти сразу.
Наташу осторожно уложили на носилки и, когда подняли, чтобы поместить в машину, она увидела Леньку.
Уже не понятно, да и не важно, как произошло, только Ленька лежал, накрытый сверху «Явой». Лежал боком, Наташа не видела его лица. Лежал неподвижно.
– Лёнечка… – вторая попытка оказалась более удачной, но, как и в первый раз, безрезультатной.
– Тихо, тихо, девочка, – наклонившись над ней, быстро заговорила женщина в белом халате. Она закатывала рукав Наташиной куртки. – Мы сейчас тебе капельницу, а ты молчи, не разговаривай, береги силы. Кулачком поработай, давай, милая, помоги мне.
– Что? Он живой? Скажите, он живой? – Наташа даже не почувствовала, как толстая игла вошла в ее вену.
– Поехали быстрей, – вместо ответа доктор обратилась к водителю.
– А Ленька? – у Наташи началась истерика. – Пустите меня к нему, я без него не поеду.
Её никто не слушал. Дверь машины захлопнули. Рядом с Наташей присела врач.
– Что с ним? Он погиб? Скажите же мне, я должна знать. Мы ехали… Мы должны…
Новая инъекция заставила Наташу притихнуть и отключиться.

Антонина Михайловна, мама Наташи, утром в понедельник собиралась в райцентр, надо было показаться врачу. Она уже привыкла проделывать эти процедуры раз в месяц, в любое время года, при любой погоде. Вторая операция прошла удачно, и она чувствовала себя настолько хорошо, насколько может чувствовать себя человек, у которого удалили три четверти желудка. Она даже подумывала вернуться на работу, только еще не знала, как к этому отнесется муж.
Ей не было и сорока и сейчас, глядя на себе в зеркало, она подумала, что сдаваться еще рано, что она еще молодая и очень даже неплохо выглядит.
Закончив с легким макияжем, вот этого она не любила, Антонина Михайловна собралась снимать бигуди. Химическая завивка уже сошла, а на зиму она никогда её не делала, вот и приходилось мучаться, спать на бигуди.
О том, что Наташа и Ленька не вернулись в воскресенье вечером со свадьбы, она не переживала. Молодые, пусть гуляют.
Ленька предусмотрительно отпросился с завода, где проходил практику, на один день, предполагая, что может задержаться, а то, что Наташа пропустит один день учебы, так об этом вообще речи не велось.
Антонине Михайловне нравился Ленька. Правда, поначалу местные бабы, прознав, что он зачастил к ним в гости, все удивлялись Антонине. Пытались образумить. Шутка ли! Он из Киева, цены себе не сложит. А гуляка какой! А их Наташка – такая примерная девочка! И убедили на какой-то момент. Она, конечно, не вмешивалась, даже не пыталась заговорить на эту тему с дочерью, все присматривалась, все ждала, когда это закончится. Да и муж вел себя настороженно. Правда, муж сразу высказал Леньке все свои опасения. Её не было при этом разговоре, но своего мужа она знала хорошо.
– Я ему голову оторву, если что, – просто сказал он.
Но, на удивление, Ленька вел себя воспитанно и учтиво. Наверное, и, правда, влюбился в Наташку. Разве приезжал бы ради забавы издалека? Да и Наташка, судя по всему, была просто без памяти от него. Может, это и к лучшему. Жаль только, что встретились они рано, годика б через два хотя бы. Ну, а с другой стороны, пусть себе дружат. Никто же не говорит о женитьбе. Одно беспокоило. Дружат ли, или чего больше? Что-то последнее время Наталья изменилась. Расцвела прямо на глазах, даже осанка другая стала. А может, просто повзрослела? Какая она у них красавица. Косы одни чего стоят! А кожа! И дети у них красивые будут.
Улыбаясь, Антонина присела на стул перед трюмо.
Входная дверь с силой распахнулась.
– Тонечка! Тоня!
Антонина развернулась на голос, который сразу испугал своей интонацией.
– Тонечка, скорее собирайся. Наташка с Ленькой разбились, мне только что позвонили. Она где-то под Белой Церковью. Какого черта их туда занесло!? Быстро только, ехать далеко!
Антонина Михайловна посмотрела на мужа невидящим взглядом. Рука потянулась к бигуди. Рванула с такой силой, даже не почувствовав, что вместе с волосами. Поднесла руку к лицу, посмотрела на бигуди, никак не могла понять, почему на них волосы. Качнула головой, с места, откуда она вырвала клок волос, закопала кровь.
– Наточка разбилась? – и упала в обморок.

Наташа пришла в себя от громкого плача, раздающегося рядом. Кто-то плакал, даже не плакал, а со стоном, надрывно задыхаясь, голосил. Она открыла глаза. Открылся только один. Какое-то время все было мутным, неразборчивым, потом начало проясняться.
Рядом стоял отец. Почему-то по щекам текли слезы. Не может быть, чтобы он так рыдал. Нет, это не он. Мама. Отец обнял маму. Это плачет мама. Почему?
– Мамочка… – и опять незнакомый голос. – Мамочка, не плачь…
Антонина Михайловна развернулась к дочери, кинулась к ней на кровать, уткнулась в грудь:
– Наточка, доченька моя, девочка бедная, что же теперь… – заплакала сильнее прежнего. – Как же теперь, красавица ты моя.
– Тоня, не надо так, ты её напугаешь, – отец присел рядом на табурет, хотел провести рукой по лбу, рука замерла в воздухе, так и не прикоснувшись к Наташиному лицу. Отец заплакал беззвучно, прикрыв лицо большими руками, сильно вздрагивая всем телом.
– Мамочка, я без спроса взяла твою новую кофточку. Извини, я не специально.
Мама подняла на дочь заплаканное лицо, не понимая о чем она говорит, запричитала с новой силой.
– Папа, а где Ленька? Что с ним? – тихо спросила дочь.
Отец тут же успокоился и серьезно посмотрел на Наташу.
– Я сейчас узнаю, – не говоря больше не слова, вышел.
– Он, наверное, в соседней палате, Наточка. Что же он так неаккуратно? – мама поправила одеяло.
– Это не он. Это я.
Повисла тишина.
Отец вернулся не один. С ним шел врач.
– Он живой? – Наташа даже попыталась приподняться на локтях.
– Его здесь нет, – с порога сказал отец.
– А где он? Он не погиб? – со страхом спросила она.
– Лежи, Наташа, тебе нельзя волноваться, ты еще слишком слабая, – вступил в разговор врач.
– Мне кто-нибудь скажет, где Ленька? Что с ним? – голосом, взлетевшим до визга, прокричала Наташа.
– Наточка, успокойся. Они не знают, где он. Он сюда не поступал. Его увезли в Киев. У тебя была большая потеря крови, поэтому тебя доставили, куда поближе, – отец говорил медленно, следя за реакцией Наташи.
– А у него? Он живой?
– Врач, которая забирала тебя с места трагедии, сказала, что у него были множественные переломы, его повезли в Киев.
– Множественные переломы? Значит – живой? – попыталась улыбнуться, губы не послушались, не пошевелилась ни одна мышца лица.
Только сейчас Наташа ощутила, что лицо как будто в панцире. Но это не важно, наверно, повязка или еще чего.
– Как странно, – тихо произнесла она, – у него множественные переломы, а у меня все цело. Получается, я отделалась легким испугом. Меня скоро выпишут?
При этих словах мама опять заплакала, только на этот раз не так громко, при враче было неловко.
– Наточка…
– Тоня, прекрати…
– Я хочу спать…Я устала… Папа, найди Леньку, скажи ему, что со мной все в порядке. Скажи, что когда меня выпишут, я к нему приеду. И еще… – Наташа закрыла глаза.
– Что еще, Наточка? – отец подошел поближе и наклонился над дочерью.
– Скажи ему, что я его очень люблю. Только обязательно скажи. Найди и скажи.
– Найду, родная. Скажу обязательно. Отдыхай. С тобой будет мама.

На третий день после случившегося Наташа поняла, что у нее не только «легкий испуг». Ведь не зря же мама неотлучно была рядом. Вначале Наташа не видела в этом необходимости, ведь переломов же нет. Но из-за большой потери крови у нее действительно была такая слабость, что не хватало сил даже перевернутся на другой бок. Но не очень-то и перевернёшься, если в обеих руках почти все время красовалось по системе.
С самого утра третьего дня Наташу стало беспокоить, что же у нее на самом деле с лицом. Чувствовала она себя уже гораздо лучше и никак не могла понять, почему к ее персоне со стороны врачей такое повышенное внимание. Она, конечно, не исключала, что, падая, заработала кучу синяков и ссадин, что было естественным. Вон тогда, когда Леньке из-за нее досталось, на него смотреть было невозможно. Ну, так ничего же, зажило. Значит, и у нее заживет. Подумаешь, пару синяков. Но все-таки что-то было еще. Главное, ей даже процедур никаких ни делали. Компрессов или еще чего. Что же тогда? Зачем они все ходят, смотрят, вздыхают?
Попыталась дотронуться рукой, которая была свободной от капельницы. Больно. И ощущение было такое, как будто на лице засохшее тесто. Наверное, у нее рана на щеке и на лбу, на губах. Хорошо же она упала. Да, «синяки» были серьезными.
Рана действительно была не только на щеке. Вся кожа вместе с мышечной тканью в некоторых местах, а также хрящ в носу, были безжалостно содраны беспощадным щебнем. Наташа не знала, что еще бы пару миллиметров – и был бы задет висок. И не лежала б она сейчас в чистенькой палате.
Мама избегала смотреть на лицо дочери, ей было страшно. Чтобы раны быстрее подсыхали, выстригли волосы: выше лба и со стороны правого виска. Вместо Наташи на нее смотрел разлагающийся, гниющий в некоторых местах, череп. Он был почти без губ, без одной щеки, с залитым кровью правым глазом, с ужасающим сбитым носом.
Её девочка, её красавица…
В среду с утра в палату с шумом зашли её подруги. Они специально отправились в такую дальнюю дорогу, чтобы проведать Наташу.
Надька сразу потеряла сознание, а Зина выбежала, прикрыв рот рукой. Придя в себя, они все же вошли в палату еще раз. Но очень ненадолго, а главное, не смотрели на подругу, даже к постели не стали подходить. Быстро протараторили про то, что весь класс, да чего там, вся школа желает ей скорейшего выздоровления и так далее…
После того, как они ушли, Наташа не на шутку разволновалась. Она еще раз дотронулась до лица. На этот раз ощупала его очень тщательно и подробно, правда, едва прикасаясь, потому что дотронуться в полную силу было невыносимо больно.
– Мама, дай мне зеркало, – настойчиво сказала она.
– Зачем? Да у меня и нету.
– Я хочу на себя посмотреть. Попроси у кого-нибудь.
– Лучше не надо, – тихо сказала мама и отвела в сторону глаза.
– Мама, что у меня с лицом? – дрожащим голосом произнесла девушка.
– Все будет хорошо. Пусть заживет. Потом и посмотришь.


– 27 –


Алексей Петрович слушал все это с низко опущенной головой. Он боялся поднять на Наташу глаза, боялся встретиться с ней взглядом. Все, что он услышал за сегодняшний день, не укладывалось в голове. Просто какое-то наваждение. Какая-то ерунда на постном масле. У него было столько вопросов, что просто кругом шла голова. Но задавать их, значило признать, что сидящая напротив женщина – его Наташа, а вопросы нужны только для уточнения: почему все произошло, как произошло?
Ну хорошо, он в растерянности. Почему она, после того, как он сказал ей, кем является на самом деле, не пытается выяснить что-то для себя? Он, конечно, видел, как она побледнела, когда слушала его рассказ о шрамах. Но ведь не прокомментировала никак! Нет, она не может быть Наташей. Это исключено. Хотя… Нет и еще раз нет! Почему тогда он не узнает ее, а она – его? Ну не могли же они так сильно измениться? Тогда что? От-куда она знает то, что знать не мог никто, кроме них двоих? Неожиданно, как будто что-то щелкнуло в мозгах:
– Постой… – облизнув пересохшие губы, наконец-то посмотрел на Наташу. – Хочешь сказать, что у тебя изменилась внешность?
Наташа снисходительно усмехнулась.
– Хочу сказать, что перенесла столько пластических операций, что мне может позавидовать любая голливудская кинозвезда.
Алексей Петрович потянулся за сигаретами.
– Знаешь что, Алексей Петрович…– Наташа поднялась с кресла. Пора было кончать весь этот спектакль.
– Говори…
– Мне надоело, я ухожу к себе. И еще. Я завтра все-таки уеду. Не надо только меня беспокоить до отхода поезда.
– Хорошо, я возьму тебе билет. Оставлю у администратора.
Уже в дверях её настиг еще один вопрос:
– Ты так и не рассказала про Леньку… Или не знаешь?
Наташа остановилась и резко развернулась.
– А зачем рассказывать? Ты же живой. Ленька Петрович. Я уже сыта по горло обвинениями в свой адрес.
– Но я не знаю, что мне думать… – сказал не для Наташи, для себя.
– Я уеду. Времени будет море. Вот и подумаешь. Ты же до пятницы совершенно свободен.
Алексей Петрович вздрогнул.
– Наташа, но этого всего просто не может быть. Понимаешь? Ты понимаешь, что это значит? Это не ты! Я не верю!
Наташа прикрыла глаза и неожиданно для себя произнесла:
– “Проклятие исполнится до сроку, проклятие длиною в двести лет…”
– Что это? – он с удивлением посмотрел на нее.
– Мой Ленька не задавал бы такого глупого вопроса. Он бы уж точно знал, «что это»!
Говорить больше было не о чем. Наташа ушла.
Едва она ушла, он лег в постель. Чувствовал себя прескверно, видимо опять поднялась температура. На удивление, сон пришел сразу. И не просто пришел. Обрушился воспоминаниями, тяжелыми переживаниями, страшными предчувствиями.
Ему снились три коня. Белый, красный и черный. Они громко ржали, угрожающе били копытами, они подступали к нему, топтали, дробили, стирали с лица земли. Он пытался бежать, но не бежалось, он хотел закричать – голос исчез, он посмотрел вокруг в поисках помощи – никого. Поднял глаза к небу. А там – вместо солнца таинственный знак, тот, который он видел на стекле…

Ленька потерял сознание только на миг. А может, даже не терял, а ему все это просто показалось. Он видел, как упала Наташа, но сделать уже что-то было невозможно. Он сильно зажмурился. Дальше подробностей он не помнил. В глазах стоял только мотоцикл, летящий на него. Раз. И все уже позади. Все уже произошло. А потом шок. Нет, вначале какая-то отрешенность, а затем шок. Наверное, именно из-за шока он не чувствовал никакой боли. Или просто забыл, что должно быть больно. Ему сейчас самое главное было помочь Наташе. Сейчас он немного придет в себя и поможет ей. Вон она, почти рядом, метрах в пяти от него. Скованный в движениях, он повернул голову, чтобы лучше рассмотреть её.
– Наташа. Наташ.
Наташа постанывала. Значит – живая. Надо до нее добраться. Надо собраться с силами и подняться. Он сможет. Он мужчина. Он сильный.
Ленька всего лишь слегка приподнялся, когда вырвался такой сильный стон, что он даже сам его испугался. Тело обожгло раскаленным металлом, кипящим маслом, укололо одновременно миллионами острых игл. Весь левый бок от груди до пятки горел такой болью, как будто его жгли горящим факелом. Как ни старался он не обращать внимания, боль победила. Победила почти сразу. И тогда Ленька потерял сознание. Потерял по-настоящему. Потерял надолго.
Он не слышал, как подоспела помощь. Он не слышал, как звала его Наташа. Он не чувствовал, как его уложили в машину, как везли. Пришел в себя уже в больнице.
Лоб был рассечен, нога переломана в нескольких местах. А еще куча трещин, переломов ребер.
Врачи, выполнив свою работу, оставили его наедине со своими мыслями. А мысли были самые тревожные и мрачные. Во-первых, никто не знал про девушку, что была с ним. Но они и не могли знать. Вторая машина пришла минутами десятью позже, когда Наташу уже увезли. Во-вторых, он очень переживал, чтобы Наташа пострадала не так сильно, как он сам. В-третьих, он не мог простить, что так беспечно повел себя. Да как ему вообще могла придти в голову такая мысль, посадить Наташу за руль?
Открыв утром глаза, он с удивлением обнаружил сидящую рядом на стуле Нину. Надо же, какой сюрприз! Она, оказывается, проходила в этой больнице преддипломную практику. Увидев Нину, Ленька от неожиданности чуть не вскрикнул. “Тебя еще здесь не хватало!” Ничего не говоря, молча уставился на Нину.
Нина, в свою очередь, заметив, что Ленька проснулся, слегка улыбнувшись, спросила:
– Как себя чувствуете, больной?
Ленька отвернулся от нее к стенке.
Не дождавшись никакой реакции на свою реплику, Нина, как ни в чем не бывало, продолжила:
– Вы, главное, не волнуйтесь. Ваши родители уже оповещены. Состояние у вас стабильное. Но…
«Но» Леньку встревожило!
– Что «но»? – внимательно посмотрел на Нину.
Нина опустила голову, Леньку это еще больше насторожило. Девушка ликовала, а голову опустила, чтобы Ленька ненароком не рассмотрел её ехидной улыбки.
– Боюсь, что вам придется провести в больнице, как минимум, три месяца.
От такого известия молодой человек чуть не лишился чувств. Но взяв себя в руки, со злостью произнес:
– Не дождешься, доктор. Я сбегу.
Нина не удержалась и улыбнулась.
– Вот этого-то, больной, вы точно не сделаете, – улыбка так и осталась на лице.
– Это почему же?
– Потому, что бегать в ближайшие три месяца вам не удастся, – Нина засмеялась и вышла из палаты.
И без того плохое настроение испортилось окончательно. Еще предстояла встреча с родителями. И почему-то ничего хорошего он от нее не ждал. Но молодой человек не угадал. Родители были очень расстроены.
Ленька слушал их, а сам все время думал о Наташе. Он лежал и прикидывал: стоит ли подключить родителей к ее поиску. Они конечно, знали, что у него есть девушка, но не более. Представив, как ему придется рассказать, что Наташа немногим старше его собственной сестры и учится в десятом классе, он помрачнел. Не был уверен, что это одобрит отец. И как не велико было его желание побыстрее все узнать о девушке, идею, что ему помогут родители, отбросил почти сразу.
Через неделю, ему разрешили передвигаться и он лично, упросив врача, обзвонил все больницы города. Ни в одной из киевских больниц Наташи не было. Из этого вытекало: ли-бо она не пострадала вообще (что было маловероятным), либо она погибла. Других вариантов он не рассматривал. Осознав это, Ленька почувствовал, как жизнь остановилась… И если бы не маленькая надежда, то он бы сошел с ума, потому что считал себя виновным в ее гибели.


На следующий день первым делом Алексей Петрович заказал один билет до Киева. Потом была встреча с партнерами. Юрий Владимирович очень сокрушался по поводу отсутствия Натальи Васильевны. И едва Алексей Петрович услышал, это отчество, как отчетливо вспомнил, что отца Наташи звали Василий Федорович. После ночи тяжелых снов и сомнений, это воспоминание, окончательно испортило его настроение и добавило лишних сомнений.
Вернувшись в гостиницу, позвонил Люку и сообщил, что командировка удалась. Его похвалили, пообещали премию, но это уже не радовало. Ему хотелось, как можно быстрей разобраться с тем, что произошло. Чем больше об этом думал, а думал все время, тем сильней склонялся к мысли, что все похоже на правду. Но кое-что все же очень смущало. Он уже допускал, что Наташа каким-то чудом выжила. Но ему о том, что она погибла, сказал Наташин отец! Куда еще достоверней? Зачем ему было лгать? Может, была причина? Но какая? Предположим, что у нее до неузнаваемости изменилась внешность! Да она просто другой человек! Но он-то не делал никаких пластических операций. Он-то прежний! Почему же тогда она его не узнает?
Стал собираться домой.

– 28 –


Выйдя на перрон, Наташа с удовольствием вдохнула киевский воздух. На каштанах вовсю набухли почки. Еще чуть-чуть, и они выпустят свои стрелы, своё неповторимое соцветие, и от вида этой красоты душа переполнится радостью и волнующим трепетом.
Как ей не хватало этой простой радости. Как она ждала эту весну. Какие надежды возлагала на Соньку-режиссера! Она даже поверила, что помолодела не только внешне, но и душой. Показалось, что теперь все просто. Только захоти. Ведь она так старалась. Сколько усилий она приложила к тому, чтобы измениться и убедить себя, что можно быть счастливой.
И только ей показалось, что наметились сдвиги, только она почувствовала, как стала меняться ее жизнь и, вдруг, это…
Такого удара судьбы она не ожидала. Наташа была словно чумная. Ей вдруг показалось, что кто-то вывернул ее наизнанку, выкрутил, выжал и затолкал обратно в оболочку. Как такое могло случиться? Как ни пыталась она собрать воедино все мысли, те ускользали с такой завидной скоростью, что она просто не поспевала за ними. Мысли, вопросы, воспоминания, сомнения, тревоги, отчаянья… Все это не укладывалось в голове и не поддавалось разумному объяснению. Двадцать лет мучений и бесполезных поисков, бесконечных разочарований и начинаний с нуля. И все потому, что двадцать лет назад она так любила, что не смогла пересилить себя, перебороть страсть, усмирить боль, заставить себя все забыть и попытаться сделать вид, что ничего не было?
А теперь…
Теперь ей нужно поверить, что все это напрасно. Что все это время Ленька был жив, что он спокойно себе жил, женился на «той», с фотографии, что у него двое детей и что он не знал, что она живая? А он ее искал? Если это, конечно, он? Вот тут то и возникало самое главное сомнение. Если он был жив, то первое, что он должен был сделать – найти ее! Помня своего Леньку, не сомневалась, что именно так и случилось бы.
Шрам.
И опять все с ног на голову!
Из-за него она не спала всю ночь, что провела в поезде. Не имея возможности с кем-то посоветоваться, поделиться, Наташа была на грани сумасшествия. Конечно, она не помнила достоверно, как он выглядел, но ее потрясла та хронология, что выдал Алексей Петрович, поясняя в какой последовательности он его заработал. Такое мог знать только Ленька.
Это он!
Но если это так, то… И опять все сызнова…
Выйдя из вагона, опустив сумку на платформу, она остановилась в раздумье, куда ей поехать. То ли на работу, то ли домой и уже оттуда связаться с Сонькой и спросить у неё, что ей делать. Решила – домой. Ей никто не нужен! Она никого не хочет сейчас видеть! Она устала! Нужно просто взять себя в руки.
“Леньки нет!!!” – прокричала она себе и наклонилась за сумкой.
Поднялась – напротив стоял Алексей Петрович.
– Как доехала? Давай помогу, – протянул руку.
– Алексей Петрович? Откуда? – от удивления Наташа застыла на месте.
– Из аэропорта, – неловко улыбнулся он.
Не ожидавшая так скоро его увидеть, не соображающая, каким образом он ее отыскал, не знающая, что ему еще нужно, и как ей себя вести, Наташа молча смотрела на него. Ясно было одно, чтобы побыстрее избавиться от этого кошмара, она не имела права расслабляться. Даже если поверить чуду, и перед ней воскресший Ленька, то ничего уже не изменишь…
– Не надо мне помогать, я все всегда делаю сама, – сухо ответила она.
Алексей Петрович оступил на шаг назад, и не глядя на Наташу, тихо произнес:
– “…проклятие длиною в двести лет…” – это легенда о казаке и панночке… Это я, Ленька. Я не погиб.
Наташа отшатнулась.
– Этого не может быть! – прошептала одними губами.
– Что ж ты никак меня не узнаешь? – сокрушенно произнес он.
– А ты узнал? – до конца не веря в происходящее, спросила она.
Алексей Петрович отрицательно качнул головой.
– Нет. Не узнал. Ты другая. Но это ты, я уже понял.
Наташа была в отчаянии, никак не могла прийти в себя.
Ее растерянный вид еще больше озадачил Алексея Петровича. Не понимая откуда, из каких глубин памяти всплыло то, что он произнес в следующую минуту, но что окончательно развеяло все сомнения:
– Здравствуй, амазонка моя…
При слове «амазонка», Наташа вздрогнула и заплакала. Алексей Петрович схватил ее в охапку, не зная, что делать дальше, просто гладил её по плечам, едва сдерживая себя.
Немного успокоившись, Наташа подняла на Алексея Петровича глаза. Он улыбнулся. И вдруг оказался совершенно не таким, каким она привыкла уже его видеть. Совсем другое выражение лица: светлое, доброе, счастливое.
– Ленька… – Наташа легонько всхлипнула.
– Боже мой, меня так целую вечность никто не называл.
Наташа несмело провела по его челке.
– Хочешь еще раз увидеть? – улыбнулся он.
Она кивнула, но смотреть ни стала, вместо этого произнесла:
– Мне так о многом нужно тебе сказать, – неожиданно засмеялась. – Я наверное, сошла с ума.
– Я, кажется, тоже…
Минут десять стояли и просто молча смотрели друг на друга.
– А знаешь, давай мы поедем ко мне и обо всем…
Начав с воодушевлением, Наташа не договорила, резко остановилась, Алексей Петрович насторожился.
– Что? – осторожно спросил он.
– Я забыла. Как же ты поедешь, если тебе нужно домой, в семью…
В один миг все волшебство исчезло.
– Не нужно об этом, пожалуйста, – попросил Алексей Петрович. – Давай сделаем так: я тебя сейчас отвезу домой, моя машина на стоянке у вокзала, и поеду к себе. А часа через три вернусь, ты как раз отдохнешь и успокоишься. Договорились?
Наташа кивнула.
Еще не заведя машину, Алексей Петрович повернулся к Наташе и спросил:
– Скажи, – помолчал, – почему ты меня не узнала? Я что, тоже так изменился?
Наташа горько усмехнулась, пожала плечами.
– Я не знаю, как ты изменился.
– Как это? – с удивлением спросил он.
– Когда я узнала, что ты погиб… Со мною … Впрочем, это не важно. Я … Я забыла, как ты выглядишь. Врачи тогда объясняли, что такое возможно. Частичная потеря памяти. Странным было то, что я помнила все, что со мной происходило в тот период времени. А вот твое лицо… Оно просто стерлось из памяти. Я и сейчас не помню, – глухо пояснила она.
– Понятно. А шрам?
– А вот про шрам я помню, – улыбнулась. – Ты меня здорово напугал своим подробным описанием, тогда в гостинице…
– Прости, я не хотел. Я просто и подумать не мог…Слушай, а кто тебе сказал, что я погиб? – встрепенувшись спросил он.
– Отец, – просто ответила она.
– Что? – это известие ошеломило Алексей Петровича. – Когда он тебе сказал?
Наташа задумалась.
– Наверное дней через десять, после аварии. Он был у тебя дома. Кто-то из родных сказал.
Алексей Петрович побледнел, глубоко задышал.
– Не могу в это поверить! Я тоже был у вас дома. Как только меня выписали из больницы. Месяца четыре спустя…
Это известие произвело на Наташу просто шокирующее действие.
– Ты не ошибаешься? – спросила она.
– Я не ошибаюсь, – глухо сказал Алексей Петрович. – Именно тогда, он сказал мне, что ты погибла.
– Мой отец?!
Весь остаток пути пребывали в оцепенении, думая каждый о своем. И уже когда Наташа выходила из машины, Алексей Петрович спросил:
– Мне можно будет поговорить с твоим отцом?
Наташа отрицательно качнула головой:
– Он умер пять лет назад.
Алексей Петрович вздохнул.
– Хорошо, сами разберемся. Иди, отдыхай, я приеду.
Всю дорогу домой он думал о Василии Федоровиче. Не мог понять, что заставило его солгать и ему и собственной дочери. Для чего? Какую цель он преследовал? Ведь не спроста он все это затеял. Не изверг же он… Ответа не было.


– 29 –


Василий Федорович извергом не был. А еще, больше всего на свете он любил свою дочь. Любил и желал ей счастья. Сказав однажды Леньке, что оторвет ему голову, если что не так, он почти не шутил.
Ничего не узнав о Леньке в первый день поисков, он расстроился. А вдруг он погиб? Потом сообразил поинтересоваться, куда его повезли на скорой помощи. На выяснение этого понадобилось еще два дня. Но все оказалось не так то просто. Единственно, что он уже знал достоверно, это то, что молодой человек в Киеве, остальное было делом времени. Но тут работа заставила оторваться на какое-то время от Леньки.
В один из тех дней, скучая после работы в большом доме, он решил немного почитать перед сном. Взял у дочери со стола первую попавшуюся книгу, оттуда выпал конверт.
То было письмо от Леньки. Он несколько минут боролся с желанием прочесть его, но какой-то внутренний этикет удерживал от этого действия. Потом он подумал, что ничего страшного в этом нет. Должен же он знать, насколько серьезны отношения его дочери с этим парнем. Хотя с Наташкой все было ясно и так.
Письмо заставило зауважать Леньку с еще большей силой. Кто бы мог подумать, какой он молодец. На конверте Василий Федорович без труда прочел обратный адрес и решил при первой же возможности отправиться в Киев. Возможность выпала через три дня.
Он очень волновался, колеся по Киеву в поисках нужного адреса. Разыскав, наконец, нужный дом, еще долго не решался подняться в квартиру. Ему было как-то неловко. Не знал, как родные Леньки отреагируют на его появление. Но, вспомнив, как ждала его известий дочь, вышел из машины и направился к подъезду.

Первым делом, что сделала Нина, узнав о том, что в их больницу попал Ленька, тут же, немедленно отпросившись, поехала к нему домой.
Застала Ленькину маму. Поплакали вместе. Мама в расстроенных чувствах все сокрушалась по поводу того, что такая милая девушка, как Нина, не рядом с Ленькой. Но что поделаешь. Сердцу не прикажешь. Но ей, Нине, большое спасибо за то, что она по-прежнему так добра к их семье и особенно к их сыну. Было бы очень хорошо, если бы она чаще заглядывала в ленькину палату, не чужая же. Сколько встречались…
Нина тут же принялась её уверять, что именно так она и будет поступать, причем по своему желанию, а не по просьбе. Потому, что она по-прежнему любит Леньку. Потому, что она бы полжизни отдала за то, чтобы его вернуть. И, конечно, она не оставит его в беде.
Но в реальности все вышло не так, как ей хотелось. Посещать Леньку было неблагодарным делом. Он не собирался идти с ней на контакт, вел себя непринужденно и высокомерно. Если пребывал в дурном настроении, а Нина заходила проведать его, то с удовольствием язвил.
Уже через неделю Нина поняла, что ей все надоело, и решила больше не появляться у Леньки. Несколько дней она так и делала. А потом ей позвонила ленькина мама и попросила к ним приехать.
Как выяснилось, нужно было приготовить и отвезти Леньке что-нибудь вкусненькое. А она, как назло, должна спешить на дежурство.
– Ниночка, ты бы не могла сварить бульон, дотушить голубцы и отвезти Леше?
С каким бы удовольствием она снабдила все эти блюда стрихнином и скормила все это Лешеньке.
– Конечно, сделаю, – без особой радости согласилась она.
Приготовив, и уже собрав все в сумку, Нина стала одеваться, когда раздался дверной звонок.
На пороге стоял мужчина средних лет. Было видно, что он взволнован и нервничает
– Вы к кому?
– Мне нужен Леня Андрейченко, я туда попал?
И, не дождавшись ответа, задал еще один вопрос:
– С ним все в порядке?
– Проходите.
Нина не знала, для чего пригласила его в квартиру, но подумала, что это, возможно, какой-нибудь дальний родственник, будет еще потом выговаривать. Завела гостя на кухню, предложила ему чай, тот не отказался, сказав, что сам издалека и после длительной дороги с удовольствием выпьет.
– А как вас зовут?
Нина решила до конца исполнить роль хозяйки дома. И тут же, не спрашивая, положила на тарелку пару голубцов и поставила её перед мужчиной.
– Василий Федорович. Да не нужно было, я не голоден, – смущенно произнес он.
– Вы же с дороги, угощайтесь. Я это Леше приготовила. Я так поняла, вы к нему. Только он в больнице.
Василий Федорович не придал значения тому, что Леньку назвали Лешей, а зачем? На холодильнике стояла фотокарточка Леньки. Он с ребятами на кукурузном поле. Многих из них он помнил. Улыбнулся. Слава Богу, раз в больнице, значит, живой. Вот Наташка обрадуется!
– Вы, наверное, родственник? – Нина и себе налила чай, подсела к столу.
– Не совсем, я – Наташин папа.
Нину как кипятком ошпарило. И хотя она понятия не имела, как зовут её разлучницу, но почти интуитивно поняла, что это она.
Надо было все-таки положить стрихнин в голубцы. Вон как лопает Василий Федорович.
Да. Красотой Нина не уродилась – это точно. Но зато в уме и смекалке ей не было равных. Для начала она решила уточнить, права ли её догадка.
– Это та девушка, с которой он познакомился в колхозе?
И опять Василия Федоровича не удивил вопрос. Он точно знал, что Наташа не знакома с ленькиными родственниками.
– Да, когда был на отработках. Вы скажите, где он лежит? Мне очень нужно его увидеть.
– А зачем он вам? Он попал в аварию. Не думаю, что вас к нему пустят, – тихо сказала она.
– Пустят. Я договорюсь. Видите ли… Кстати, как вас величать? – спохватился гость.
– Нина.
– Дело в том, Ниночка, что вместе в ним в аварию попала и моя дочь. Она в очень тяжелом состоянии.
– Умирает? – с надеждой в голосе спросила она.
Василий Федорович отложил вилку.
– Да нет. Просто у неё очень сильная травма лица. Фактически, она сейчас без лица.
Ах, доверчивый колхозник. Нина ликовала.
– Так что вы от него хотели? – настойчиво повторила девушка.
Агроном пожал плечами.
– Да ничего я от него не хотел. Мне ему только и нужно передать, что Наташа жива и еще пару личных посланий, – улыбнулся Нине. – А вы, наверное, старшая сестра?
Нина помолчала несколько минут, а потом неожиданно всхлипнула.
– Видите ли в чем дело, Василий Федорович, – Нина подняла на него глаза, полные грусти и отчаяния. – Я не сестра. Я его жена.
У Василия Федоровича все внутри сжалось, задергался глаз. Он даже не сразу понял, о чем ему сказала девушка.
– Как жена? – сиплым голосом проговорил он.
– Мы поженились в конце лета. А в сентябре он как с ума сошел. Все выходные стал проводить, как он говорил, на рыбалке с друзьями. Впрочем, у меня не было причины ему не доверять. Мы встречались больше года, и все у нас было хорошо. Поверьте, это правда.
– Этого не может быть, – Василий Федорович с беспокойством поднялся из-за стола.
– Я тоже так думала, пока мне случайно, совершенно недавно, один из его друзей не открыл глаза. А я, между прочим, в положении. А тут вы со своей Наташей.
Продолжая пребывать под сильным впечатлением, заговорил с раздражением:
– Как же так? Как вы могли допустить? Если он – ваш муж, почему он приезжал к моей дочери? Он спал в моем доме, ел мои угощения, заморочил Наташке голову, и все это время он был уже женат? И у вас будет ребенок?
– А его невозможно удержать. Думаете, если бы он женился на вашей дочери, то не нашел бы себе еще кого-то на стороне? Меня предупреждали. Но, что мне делать, если я его люблю?
Ничего больше не говоря, Василий Федорович, шатаясь, пошел в прихожую.
– Может, это и к лучшему, что все так произошло. Знаю, что нехорошо так говорить, но все же… А ваша дочь найдет себе достойней. Прощайте, – восхитительно убитым голосом промолвила бедная «жена».

К Наташе он не поехал, вернулся сразу домой. Он никак не мог успокоиться: как такое случилось? А ведь сомневался в нем с первой же секунды. “Обидишь Наташку, – я тебе голову оторву”. Надо было оторвать сразу. Опоздал, да и не зачем уже, нужно было спасать дочь.
Решение пришло на следующее утро. Пришло неожиданно, как все гениальное. Половину ночи он, ворочаясь с бока на бок, в мыслях проклинал Леньку. Лучше бы он и впрямь разбился насмерть. И от этой мысли на душе даже потеплело. И тут до него дошло: о том, что Ленька жив, никто, кроме него не знает. Значит, нужно просто сказать, что Ленька… А, чтобы он не вздумал их разыскивать, он увезет семью в Киев. Поживут у матери, а там видно будет. С этим нужно было решать раз и навсегда. Права Нина: найдет его Наташка себе и получше. Сейчас главное – спасти её, вылечить.
А Ленька? Леньки нет! Нет, и никогда не было!
Утром он уже знал, что скажет дочери.

– 30 –


Наташа наспех сушила волосы феном и поглядывала на часы. Времени было много, она не спешила. Закончив, решила разложить сумку и только тут обнаружила, что забыла ее в машине у Алексея Петровича. Но вместо того, чтобы расстроится, засмеялась. Она смеялась все время, как зашла в свою квартиру. Смеялась и не могла остановиться. Смеялась оттого, что было хорошее настроение и оттого, что была счастлива. На душе был праздник. И даже ленькина жена с фотографии в данную минуту не имела значения, её не существовало!
Кружась по комнате, Наташа выглянула в окно. Там радуясь теплому весеннему деньку, резвились дети, а невдалеке от них болтали молодые мамы. И почему-то наблюдение за этой идиллией заставило, что-то зашевелиться внутри Наташи, забеспокоиться и всю встрепенуться.
Сразу помрачнела. О чем таком она думает? У него семья. У него две дочери. На что она надеется? Тут же вспомнила, что пригласила Алексея Петровича всего лишь для выяснения всех обстоятельств, и не более того. Они просто поговорят. К чему же такая радость? Что изменилось от того, что он оказался жив? Разве уже что-то изменишь?
Наташа погрустнела.
В дверь позвонили. Это была Сонька. Не ожидавшая ее увидеть, Наташа растерялась. И хотя, как выяснилось подруга приехала с самыми добрыми намерениями, со словами благодарности за удачно проведенную сделку и с приглашением к ним на ужин, Наташа расстроилась. До приезда Леньки было еще больше часа и, несмотря на то, что за минуту до Сонькиного появления ей уже не хотелось его видеть, сейчас она не знала, как ей поступить, ее просто охватила паника.
Рассказывать все подруге она не собиралась, но и придумать предлога не принять приглашения не находилось. Оставалось одно, дотянуть до времени, пока приедет Ленька, чтобы он хотя бы понял, что их встреча не состоится по уважительной причине. Подумав так, Наташа почувствовала, как в мозгу что-то взорвалось. Она не могла понять, почему должна отложить такую важную для нее встречу и променять ее на банальную пьянку. Это для Соньки и Люка заключение какого-то договора было событием, для нее это была просто работа. А вот то, что произошло в поездке могло стать чем-то… Чем-то… на этом мысли остановились.
– Не возражаешь, если я накручусь, время же терпит? – как бы невзначай, спросила Наташа.
Соньки кивнула, присела на диван и стала расспрашивать о тонкостях сделки.

Алексей Петрович подъехал за пять минут до назначенного срока. Прихватив Наташину сумку, что так и оставалась стоять на заднем сидении, он вышел из машины. Подходя к подъезду, увидел машину жены Люка. Водитель, сидящий за рулем, тут же его узнал и приветливо кивнул. У Алексея Петровича сразу испортилось настроение. Он с таким волнением ждал этой встречи и вдруг, такой сюрприз. Присутствие Соньки было лишним. Он на миг остановился и обернулся на знакомого водителя, то помахал ему рукой. Просто вернутся в машину и уехать уже не получалось. Все равно, Сонька узнает, что он тут был. А лишних разговоров ему не хотелось, тем более на пустом месте. К счастью у него был хороший повод в виде Наташиной сумки. В том, что он ее подвез домой ничего предосудительного не было. Он вздохнул и вошел в подъезд.
Дверь открыла Соня. Появление Алексея Петровича ее очень удивило. Она даже не успела ничего сказать, как он, извинившись, позвал Наташу, и вручил ей сумку:
– Вы забыли, а я подумал, вдруг, что-то понадобится, – сухо произнес он.
– Спасибо, вы очень любезны, – тихо проговорила Наташа. – Вы вовремя, а то я собиралась уезжать к подруге. Еще бы пара минут и меня бы не было…
– Ну, тогда не буду вас задерживать, – забыв попрощаться, тут же вышел.
– Какой серьезный, – глядя ему в след, прокомментировала Сонька. – Кстати, как вы там в Питере, поладили?
– Некогда было, – ушла от ответа Наташа. – И потом, он умудрился простудиться, и весь первый день у него была температура.
– А в поезде? – не отставала подруга.
– А вот за поезд у нас будет отдельный разговор, но не сейчас, – строго ответила Наташа.
– Ой. Я уже испугалась, – засмеялась Сонька.
Наташа улыбнулась.
– Я готова.
– Тогда пошли, а то Люк уже заждался.

Утро следующего дня, как обычно, началось с очередных проблем, с каких-то недоразумений, с неправильно полученной и оцененной информации, с беготни, телефонных разговоров, с криков на подчиненных – впрочем, ничего особенного.
Все это время Алексей Петрович ждал только одного. Ему нужно было хотя бы пять минут свободного времени, чтобы отключиться от всего и увидеть Наташу. Ближе к обеду, вырвав себя из нескончаемых забот, вышел из кабинета и направился к Наталье. Но его ждало такое разочарование, что он чуть не задохнулся от возмущения. Наташи на работе не было.
Вначале он не знал, что и подумать. Даже забеспокоился. Но специально интересоваться, где она может быть не стал. Потом сообразил, что, видимо, девчонки вчера гульнули от души и, скорее всего, она с Сонькой. Ей можно – она же подруга Софии Владимировны. Вернулся в свой кабинет. К счастью, вторая половина дня была посвободнее, и, оставшись один на один со своими мыслями, Алексей Петрович переключился на воспоминания.

Поняв, что добыть информацию о Наташе вряд ли кто поможет, Ленька, недолго думая, написал письмо. Письмо было длинное, трогательное. Ленька сокрушался, что допустил такую оплошность, извинялся через слово, понимая, что, возможно, письмо прочтут родители. Пусть читают. Пусть знают, что он очень любит их дочь, что не может без нее жить Писал, что очень переживает за Наташу и, что при первой же возможности непременно приедет к ним.
Спустя неделю, поняв, что что-то не так, написал второе. Ответа не последовало вновь. Третье, пятое, десятое, двадцатое… Все безрезультатно. Он терялся в догадках и сходил с ума от одной только мысли, что Наташи больше нет.
Прошло уже около месяца, к тому времени ему сделали две операции на ноге. И тут выяснилось, что у него неправильно срослись кости. Была уже середина декабря и, услышав нерадостную новость, Ленька впал в такую депрессию, что на него без слез невозможно было смотреть.
Выписали Леньку десятого марта. В общей сложности, он отбыл не три, как обещала ему Нинка, а четыре месяца. За это время он просто отупел, пребывая в бесконечной тревоге или уже в полной уверенности, что случилось что-то страшное. В тот же день, как вышел из больницы, не раздумывая и не откладывая ни на минуту, никого не предупредив из домашних, сел в электричку и отправился за правдой…

На его удивление, Василий Федорович был дома. Вернее, был дома один. Он встретил Леньку с легкой тревогой и удивлением. Он ждал его.
Письма? Какие письма? Не было никаких писем.
Ленька и верил, и не верил.
Письма были. И Василий Федорович все их получил и прочел. К счастью, жена неотлучно находилась с Наташей в Москве. Дочери делали первую пластическую операцию. К тому же, у Наташи после известия о Ленькиной гибели случился такой нервный срыв, что он уже и пожалел о том, что сказал. Но дело было сделано. Теперь оставалось рассчитаться с Ленькой.
Письма! Он хотел ему ответить. Даже написал одно. Но потом подумал, что лучшего наказания, чем безызвестность не придумаешь. Пусть пострадает.
Ленька смотрел на Наташиного отца и боялся задать главный вопрос, ради которого он приехал. Василий Федорович тоже не торопился, он видел, как Ленька нервничает, как трясутся у него руки, как дергается веко.
Ну-ну! Пусть подергается. Как у него, когда он узнал, что этот проходимец женат. Конечно, если бы он увидел его тогда, то, возможно, и высказал бы ему все, что накипело у него на душе. А сейчас, практически уже переболев злостью и ненавистью, он молча наслаждался, упивался своей местью. И голову не нужно никому откручивать.
Но время шло, и надо было что-то говорить. Василий Федорович, не глядя на Леньку, наконец-то тихо произнес:
– Она погибла.
Тут же быстро поднялся и пошел в кухню. Набрал там стакан воды, стал с жадностью пить. “Господи, прости меня за эту ложь”.
Ленька даже не стал переспрашивать. Даже не поинтересовался, где похоронена. Он был в шоке.
На станцию шел пешком. Шел по дороге, которую знал уже, как свои пять пальцев. Шел с низко опущенной головой, глядя себе под ноги не замечая никого. Впрочем, люди, попадавшиеся ему навстречу, тоже не баловали его своим вниманием. Были среди них и те, кто его хорошо знал и помнил. Но разве можно было узнать в этом ссутулившемся, худом, хромающем молодом человеке того Леньку: веселого, озорного, красивого…
Проходя второе озеро, невольно остановился. Там, на поляне, прошлым летом было его первое, совершенно неповторимое, не похожее ни на одно, перевернувшее впоследствии всю его жизнь, свидание с Наташей. Разве это было давно?
А теперь она погибла?!
Засеял мелкий мартовский дождь. Он падал на еще не растаявший, но уже сбитый снег, превращая его из белоснежных сугробов в безобразно черные нагромождения. Скоро пригреет солнце и зима отступит, забьется в щели, предварительно заметая за собой следы. И тогда на месте снега зазеленеет трава. И все вокруг зацветет и заиграет красками. И все это место, где в нерешительности задержался Ленька, превратится в бушующую зеленую стихию. И дед Игнат поведет лошадей в ночное.
От таких мыслей у Леньки защемило сердце. А от внезапно раздавшегося ржания Ленька даже вздрогнул. Повернулся на звук.
На опушке леса показалась санная упряжка. В упряжке был Зурбаган. Леньку передернуло. Он сорвался с места и побежал от коня прочь. Попирая ногами сугробы, застревая в них по колено. Не замечая жгучей боли в ноге, он пробирался, не разбирая дороги, подальше он него. Он не мог его видеть. А Зурбаган, как назло, все ржал и ржал ему в спину.
Отбежав метров на триста, он споткнулся о поваленное дерево и еле удержался на ногах, чтобы не упасть. Остановился. Огляделся. Он был в разрушенном поместье. Не в силах больше сдерживаться, совершенно обессилено опустился на дерево и зарыдал. И не существовало в тот момент ничего, что бы могло его успокоить, утешить, убедить, что ничего страшного не случилось, что все образуется, все наладится. Он был совершенно один в этом заснеженном лесу, и только тоскливый нудный дождь видел, как ему было невыносимо плохо, страшно и одиноко.
– Наташка, как же я без тебя, – вздрагивая всем телом, сполз с бревна на снег. Упал в него лицом, прожигая горячими слезами.
Наплакавшись вволю, Ленька еще какое-то время продолжал сидеть на бревне, пребывая в каком-то забытьи. Из этого состояния его вывел противный скрипучий голос.
– Ну что, Ленька, плачешь?
Ленька с удивлением обернулся. Рядом стояла баба Сима.
– Баба, Сима, как же так? – слезы подступили с новой силой, но на этот раз он сумел их удержать.
– Вижу, у тебя добавился еще один шрам?
Ленька не отреагировал, он уже знал, что старуха со странностями.
– Потерпи, парень, все образуется. Все идет так, как должно быть. Ну, бывай, сынок, – и поковыляла от него по своим делам.
Он не придал тогда значения её словам, он думал о своем. Он думал, как ему жить дальше.
Вернувшись в Киев, Ленька с головой ушел в учебу. Он и так уже опаздывал с графиком написания диплома. Сейчас, изнуряя себя работой над дипломной темой, он старательно наверстывал упущенное. Защитился на отлично, чем привел в изумление всех педагогов. Ему предложили по распределению остаться в городе, редкий случай, на том заводе, где он проходил практику. А Ленька упросил отца договориться, чтобы ему уехать куда-нибудь на Север, благо, у отца были хорошие знакомые в Норильске, которые могли в этом посодействовать. И уже в середине августа он собирался в дорогу на долгих три года. Только ему тогда не казалось, что это много или долго. Он хотел просто уехать. Уехать, куда глаза глядят. Уехать, чтобы никого не видеть.
В день отъезда мать собрала гостей. Шутка ли, сын уезжает на такой срок, да еще и так далеко. Больше, чем в армии. Но армия для Леньки с его ногой была закрыта.
Пришла и Нина. Мама подсуетилась. Они долго не виделись, и она ужаснулась его виду. Трудно было сказать, что в нем изменилось, но он стал другим.
К появлению Нины Ленька отнесся равнодушно. Вел себя так, как будто они просто старые друзья. И уже на перроне, в самую последнюю минуту Нина, набравшись смелости, сказала:
– Напиши мне, Лешенька. Напиши о том, как устроился, как погода, как работа. Просто напиши, если, конечно, захочешь, – и поцеловала его на прощание в щеку.
Ленька ничего не пообещал. Устало улыбнувшись, вошел в вагон.
Через полгода Нина получила первое письмо. Потом был перерыв. Потом Ленька приехал в отпуск, и они вместе поехали в Крым. После Крыма Нина уже точно знала, что Ленька от нее больше никуда не денется.
Вернулся он на год позже, чем планировал. Все не отпускали. Вернулся с богатым опытом за плечами, а главное – с деньгами. Вернулся повзрослевшим, уверенным в себе. Купил кооперативную квартиру, свою первую машину и через три месяца женился на Нине.

– Алексей Петрович, можно мне уже идти домой? – робко просунув голову в приоткрытую дверь, спросила секретарша.
Алексей Петрович вышел из оцепенения, глянул на часы. Начало седьмого.
– Иди, – неуверенно улыбнулся в ответ.
– Ой, а вы что, заболели? У вас глаза красные, слезятся даже.
Алексей Петрович смутился.
– Я еще в Питере простудился, просто не вылечился до конца. Наверное, температура поднялась. Ничего, у меня с собой таблетки. А ты ступай. До завтра.
После того, как дверь за секретарем закрылась, он взял в руки телефон. Ему нужна была Наташа. Ему немедленно, позарез, просто срочно нужна была Наташа. Он задыхался от ожидания, он томился от неизвестности, он сходил с ума, зная, что она жива…
– Алло, – ответил приятный мужской голос.
У Алексея Петровича от возмущения даже мурашки по коже пошли.
– Здравствуйте, пригласите Наталью Васильевну. Это беспокоят с работы.
– Эй, это тебя, мужик какой-то с работы звонит.
“Эй? Кто это посмел называть ЕЁ «ЭЙ»?” – Алексей Петрович нахмурился.
– Слушаю, – голос был тихим и уставшим.
– Наталья?
– Алексей Петрович, вы? – почему-то удивилась она.
– А мы опять на «вы»?
– Я сейчас занята, вы что-то хотели?
“Она сейчас занята? С мистером «Эй»?”
– Только узнать, почему вас не было на работе, – вовремя сообразил Алексей Петрович.
– А вам разве не передали? Мне Люк разрешил до конца недели отдохнуть.
– Мне об этом ничего неизвестно, – помолчал. – Очень жаль, Наталья Васильевна, очень…
– Лень…
– Да, – сразу разволновался.
– Можешь приехать, если захочешь, я буду ждать, – шепотом сказала она.
Алексей Петрович с облегчением вздохнул.
– Я приеду… – совершенно позабыв про мистера «Эй».



– 31 –


Алексей Петрович, ощутив в себе прилив непонятно откуда взявшегося озорства и невероятной уверенности, не задерживаясь более в кабинете ни одной минуты, позабыв попрощаться с теми, кто еще оставался в офисе, уверенной походкой направился на выход. Достав из кармана ключи от машины, ловко подбросив вверх, поймал.
Навстречу шел Эдик.
– Алексей Петрович, я к вам. У меня не получается…
– Завтра, – не приостановился и даже не взглянул на него.
“Неужели я это сказал? И солнце не погасло? ” – улыбнулся про себя он.
– Алексей Петрович, а вы куда? Вы еще вернетесь? – не мог поверить в такой ранний уход директора с работы.
В памяти Алексея Петровича всплыли тюльпаны, следом пробудилось легкое раздражение к бывшему Наташиному ухажеру.
– Нет, мой друг. Какие дела, я на свидание! – улыбнувшись, произнес он.
– Завтра, так завтра… – растерянно проговорил вслед Эдик. Судя по тону, директору он не поверил.

Уже подъехав к Наташиному дому, с трудом найдя место, куда припарковаться, вдруг вспомнил, что не мешало бы купить цветы. Решил пройтись пешком, кажется, за домом видел цветочный магазин. Цветы купил, не выбирая. Некогда. Глянул сразу, с порога, какой букет самый красивый:
– Эти, пожалуйста.
Войдя во двор, тут же увидел Наташу. Она была в джинсах, легком свитере, в накинутом на плечи плаще. А рядом с ней, спиной к Алексею Петровичу, стоял мужчина, видимо, тот самый мистер «Эй».
Он был намного выше Наташи и, наклонившись к ней, наверное, что-то говорил. Наташа смотрела на него совершенно счастливыми глазами. То, что они были счастливые, угадывалось даже с того расстояния, на котором пребывал Алексей Петрович. Сделав еще пару шагов, не зная, что думать, он в нерешительности остановился.
В это время мужчина наклонился к Наташе и поцеловал ее. Потом махнул рукой и чуть ли не бегом, по-юношески направился прочь. И только он отошел, как Наташа увидела Алексея Петровича.
– Ленька, – улыбка озарила лицо. Пошла ему навстречу.
А он стоял на месте и не знал, что ему делать. Почему-то растерялся. Точнее, из головы не выходил только что ушедший молодой человек.
– Ты приехал, – искренне обрадовалась она. – Это мне? – указала на цветы.
– Тебе. А я, как обычно, не вовремя? – не удержался и спросил он.
– С чего ты взял? – удивилась она.
Алексей Петрович пожал плечами, на миг замешкался.
– Ну… А кто это только что был? – как можно равнодушнее спросил он.
Наташа засмеялась.
– Успокойся, Ленька. Это мой брат.
Он с облегчением вздохнул, но тут же спохватившись, спросил:
– Разве у тебя был брат? Не помню.
Наташа опустила глаза.
– Он родился, когда мне было уже семнадцать лет. Он живет с мамой. Ко мне заходил в гости, – тихо проговорила она.
Алексей Петрович виновато улыбнулся.
– Брат, так брат.
– Пошли, а то прохладно, – взяла его под руку, потом поднесла к лицу букет и вдохнула тонкий аромат.
Войдя в квартиру, Наташа оставила Алексей Петровича одного, предоставив ему свободу передвижения. Сама принялась разворачивать цветы. Причем делала это очень медленно, тщательно подрезая стебли, обрывая лишние листья, думая в это время, как вести себя дальше.
В свою очередь, Алексей Петрович и не ждал от Наташи какого-то конкретного плана действий. Хотя и своего у него не было тоже. Он был в не меньшей растерянности, поэтому мысленно поблагодарил ее за предоставленный тайм-аут.
Справившись с букетом, Наташа внесла его в спальню. Какого же было ее удивление, когда она увидела Алексея Петровича, лежащего на своей постели. Был он без пиджака, с закрытыми глазами о чем-то думал.
Она растерянно посмотрела на него, не выдержала, засмеялась.
– А чего это ты тут разлегся?
Алексей Петрович вначале потянулся, потом открыл глаза. Видя изумление Наташи, улыбнулся и сел.
– Имею я право, после тяжелого трудового дня отдохнуть пять минут? – мечтательно произнес он.
Наташа не нашлась, что ответить, но было приятно.
– Я вот тут подумал… – серьезно начал он, – где же перина, которую мне обещали?
Наташа опешила.
– Ну ты даешь… – опять засмеялась.
Как она могла сомневаться, что это он?
Воспоминание о перине заставило обоих замолчать.
– Не могу до сих пор поверить… – без сил опустилась рядом с ним.
– А ты верь… – тихо сказал он.
– Мне кажется все очень быстро происходит…
Алексей Петрович не думал, что быстро. Он вообще, сейчас об это не думал. Он просто знал, что и так уже опоздал на целых двадцать лет.
Неопределенность стала угнетать Наташу, она поднялась и, направляясь из спальни, спросила:
– Может кофе?
Алексей Петрович смотрел на нее во все глаза, ожидая чего-то… Сам не знал чего, но не кофе, это уже точно.
– Или нет? – растерянно спросила она.
– Или нет, – уверенно ответил он. – Мы потом съездим куда-нибудь, поужинаем.
Наташа кивнула. И вправду, разве она хотела кофе? Ей даже не нужно было больше ничего выяснять. Может быть, потом, когда-нибудь… И так все уже ясно. Какая-то нелепость – и она лишилась счастья на всю жизнь. Чей-то обман – и два человека, совершенно не подозревая о нем, были обречены на такие душевные муки.
– А сейчас тогда, что? – продолжала стоять на пороге комнаты, не в силах смотреть на него.
Алексей Петрович поднялся, подошел к ней и обнял за плечи. Она вздрогнула, он почувствовал и отступил.
– Ты меня боишься? – спросил он.
Наташа вздохнула, вышла из спальни, в зале присела в кресло. Алексей Петрович остался на месте.
В какой-то книге, не могла быстро вспомнить, в какой, она прочитала, что слаще и милее самой любви есть мечта об этой любви. Конкретно, сам процесс мечтания. И именно мечта о любви или, точнее, о том вожделенном объекте, которого ты любишь, способна подтолкнуть человека на невероятные действия!
Ей очень понравилось это высказывание. Только к себе она его как-то применять не стала. Какая тут мечта, какая любовь? Она тогда еще подумала, что, возможно, и мечтала бы, только не о ком.
А сейчас, глядя на Алексея Петровича, который так на нее смотрел, она ощутила, что, оказывается, до сих пор кое-что о себе не знала. Она так явственно, именно в эту минуту поняла, что выжила и живет только благодаря этой самой мечте. Мечте о любви. И объектом этой мечты был никто иной, как Ленька, вернее, такой, как он. Других она просто не замечала, другие просто не существовали, иначе разве была бы она до сих пор одна? Просто таких, как он, больше не попадалось.
И вот, благодаря неожиданному, даже страшному, непредсказуемому и какому-то пугающему повороту судьбы, ей представилась возможность исправить прошлое. Взять и просто наверстать все те ночи проведенные ею в одиночестве. Все эти двадцать лет, обвиняя себя, тогдашнюю дурочку, капризную малолетку, в случившемся, она и думать не могла ни о ком другом, только о нем. Конечно, со временем это все притупилось, померкло, забилось в какой-то дальний уголок памяти, а потом постепенно вытиснилось совсем. А сейчас…
Сейчас и нужно было только улыбнуться в ответ или кивнуть головой, так, едва заметно, он бы понял, или того проще – протянуть руку… Ему, который Ленька, которого она обожала и боготворила, о котором мечтала. Мечтала всегда…
Устав ждать, Алексей Петрович подошел к Наташе, присел рядом:
– Что с тобой? Чем ты так напугала? – с волнением сказал он.
Наташа будто очнулась от его слов, грустно посмотрела…
– Лень… Ты бы и, правда, продал тогда свою «Яву»?
Ожидал услышать все что угодно, только ни это. Вначале хотел ответить, что какое это сейчас имеет значение, но промолчал. Раз спросила, значит – имеет.
– Да, – просто ответил он.
Она поняла, что он не лжет, что он действительно собирался проделать то, о чем так горячо рассказывал тогда, накануне аварии. Опять подступили слезы, она отвернула лицо.
– Я бы не только «Яву» продал. Я бы душу дьяволу продал, только вернуть тот день, двадцать лет назад. Неужели ты этого не поняла? – срываясь, произнес он.
Наташа закачала головой.
– В том то и дело, что целых двадцать лет. Все изменилось. Я другая, ты тоже. У тебя семья… Я так не могу.
Алексей Петрович побледнел.
– Зачем ты сейчас это говоришь? При чем тут «я другая, ты тоже». Я не другой… Ты просто забыла…
В кармане пиджака зазвонил телефон. Алексей Петрович не пошелохнулся.
– Тебе звонят, – вышла из комнаты.
Алексей Петрович с раздражением ответил на звонок.
– Задержусь. Ты же знаешь, какие у меня проблемы на работе? – говорил отрывисто, со злостью. – Без меня. Понятия не имею. Не переживай. Перекушу где-нибудь. Пока.
Отключив телефон, вернулся к Наташе.
– Уверена, что поступаешь правильно?
Она пожала плечами.
– Нет, не уверена. Я не знаю. Я не могу поверить в то, что происходит, – Наташа не лгала.
У Алексея Петровича от напряжения и неожиданного отказа даже в горле пересохло. Когда он ехал к ней, ни о чем таком не думал. Просто хотел увидеть. И, наверное, еще что-то сказать. Что-то важное, что-то главное, то, что не смог, вернее, не умел объяснить тогда, двадцать лет назад. А она? “Ты другой…”. Конечно, другой. Таким, каким она его помнит, он был только тогда…
Как ему захотелось накричать на нее самым грозным голосом, на какой только он был способен, чтобы не дурила, чтобы не придумывала несуществующих проблем, чтоб не вела себя так. Но, понимая, что это не решение проблемы, заговорил совсем о другом.
– Не отпускай меня, пожалуйста. Не отпускай меня от себя. Слышишь? Не надо искать причины.
Говорил он тихо, то жалобно прося, то твердо требуя, говорил на одном дыхании.
– Не делай этого! Ты же видишь, что я сам не знаю, как мне поступить. Не заставляй меня потом раскаиваться за свою слабость, за то, что уступил тебе. Наташа, очнись.
– Тебя ждут к ужину, – зачем-то ответила она.
От возмущения он даже задохнулся.
– Ну, чего тебе не хватает? – выкрикнул, не сдержался.
– Тебя… Тебя того… Не знаю… Прости…
Алексей Петрович побледнел.
В комнату пробрались сумерки, и вместе с ними все тут же померкло, остановилось, окаменело.
– Хорошо. Как хочешь. Я подожду, если тебе это нужно. Только не исчезай больше…
И ничего не объясняя, отступил от нее. Отступил неуверенно, все еще надеясь, что она передумает, что скажет: “Останься…”
А Наташа, в свою очередь, думала, что если он еще раз попросит ее, чтобы она не отпускала, то сдастся, уступит ему, хотя, скорее всего, себе.
Он больше не произнес: “Не отпускай меня…”
Она не попросила: “Останься…”
И каждый из них подумал, что это все…
Наташа забеспокоилась. Разве тот Ленька не предпринял бы чего-нибудь? Почему-то казалось, что он не должен так быстро сдаваться. Ну, что ему стоит! Разве он не может, в конце концов, взять и встряхнуть ее за плечи…
Ничего такого не произошло. Алексей Петрович обувался.
– Уходишь? – не веря, спросила она.
– Ужин стынет… – убитым голосом произнес он.
– Мы же хотели кое-что обсудить?
– А какое это теперь имеет значение? – хлопнул дверью.

Хорошо, что у нее впереди целых три свободных дня. Решила завтра же поехать к маме.
А пока продолжала сидеть в темноте и думать. Что на нее нашло? Пыталась понять, почему поступила так. Ведь была же какая-то причина, только она никак не могла ее распознать. Ей было до жути плохо. Она поднялась и заходила по комнате. Просто ходила из угла в угол. Ходила из угла в угол и плакала. Плакала и думала о нем. В какой-то момент подошла к окну и увидела его машину. Он не уехал
Она вздрогнула. Господи, за что им это наказание?! Ведь ему тоже плохо. Её Ленька тоже страдает, не зная, что делать. Он, так же как и она, ничего не понимает.
Наташа обхватила голову руками. Что-то сильно застучало в висках, вырываясь наружу. Что-то вспыхнуло вольфрамовой нитью, накалилось добела и лопнуло, успев все же высветить одинокую мысль. Та, попав в освещение, вначале робко, потом все уверенней начала протискиваться на передний план, постепенно перевоплощаясь в догадку. И тут Наташе стало совершенно понятным, в чем причина её неожиданного испуга. Все ясно… Дело вовсе не в том, что уже поздно что-либо менять, и даже не в том, что на чужом несчастье счастья не построишь. Вон другие и строят, и меняют, и им хоть бы что! Дело в том, что Наташе не давала покоя одна, по большому счету, глупость. Ну да, именно глупость, а как еще это можно обозвать? “Мечта о любви сильнее самой любви!”
А ведь она так мечтала…
Боже мой, если бы кто-нибудь хотя бы краем глаза мог подсмотреть ее мечты, он бы от изумления и восторга просто бы сошел с ума.
Мечтательница. Она мечтала о любви самоотверженно, смело, дерзко, как когда-то о путешествиях, о дальних поездках, представляя все в подробностях и деталях. Она не знала, как об этом мечтают другие люди. Она знала только о себе. Безумная фантазерка, или просто пожилая девушка, она выпестовала, взлелеяла, взрастила свою мечту.
Прошлое с кровавыми следами и горючими слезами осталось за горизонтом, будущее маячило совершенно непонятной, неопределенной серостью. А с ней было ее настоящее. И в нем, периодически теряясь в череде несущихся дней, была мечта о любви. И вот мечта нежданно-негаданно решила воплотиться в реальность. И Наташа испугалась: что, если любовь не оправдает ее мечтаний? Что, если все будет не так, как ей хочется? А скорей всего, так и получится. А вдруг он и вправду не такой, каким она его видела в своих фан-тазиях и ее ждет полнейший крах, сильнейшее разочарование, конец… Разве она переживет такой удар?
Поняв это, она не успокоилась, а расстроилась еще больше. Как она могла судить о том, чего еще не изведала? Даже не осмелилась попробовать. Но уже испугалась и отступила. А сейчас, мучаясь и страдая, искала себе оправдание. А может теперь, нужно было попробовать вернуть все назад. Вдруг это возможно? Ведь это надежда умирает последней, а мечта никогда.

Алексей Петрович, обхватив руками руль и положив на него голову, сидел, не шевелясь, почти не дыша. Просто никак не мог придти в себя.
Что это?! Как это?! Неужели он сможет жить дальше, делая вид, что ничего не произошло? Терзания постепенно улеглись, и им на смену пришли воспоминания. Он вспоминал ту, их последнюю ночь перед аварией.
Как все несправедливо! Как все испорчено! С какой жестокостью перечеркнуто красным маркером и забрызгано черными кляксами! Почему? Зачем они встретились опять? Для чего? Он уже давно свыкся с тем, что у него было, и, возможно, о большем и не помышлял. Просто дожил бы, сколько там ему еще отмерено. Дожил бы, возможно, серенько, непримечательно, никому не мешая, никого не нагружая своим присутствием. А теперь?
Теперь серенько доживать расхотелось. У него, по большому счету, и так вся жизнь прошла серенько. После того, как не стало Наташи, весь запал постепенно иссяк. Он просто взял и улетучился, бесследно исчез, оставив прозябать его, Леньку, на пепелище.
Пошел дождь. Очень кстати. Как раз под настроение. В машине сразу стало зябко. Алексей Петрович усмехнулся. Он забыл в Наташиной спальне свой пиджак. Подумал, может, нужно подняться за ним. Тут же отбросил эту идею. Решил забрать его в следующий раз. Надо чтобы прошло время. Эта неожиданная мысль как-то сразу его успокоила, как будто в ней была заложена какая-то спасательная соломинка. Вдруг, испугался, что она может принести его на работу, хотя, конечно, маловероятно. Вспомнив о работе, улыбнулся. Ведь Наташа все равно будет рядом с ним, и он сможет ее все время видеть.
От всех эти мыслей почти пришел в себя. Можно было ехать домой. Перед тем, как завести машину, поднял глаза на Наташины окна. Она смотрела на него из окна спальни. Вернее, он не видел ее лица. Спальня не освещалась, и в окне просто угадывался силуэт в светлом свитере. Захотелось махнуть рукой. Не решился. Вдруг не ответит, а он только успокоился. Да и не увидит она, наверное. Завел машину и продолжал смотреть на окно, на неё. И она все стояла, смотрела.
Так продолжалось какое-то время. Они смотрели друг на друга, не видя ничего, но им и не нужно было видеть, они просто знали, что есть живой ОН и живая ОНА.


– 32 –

Антонина Михайловна никак не ожидала увидеть свою дочь раньше майских праздников. Непредвиденное появление Наташи сразу насторожило ее и даже испугало.
– Ты что, потеряла работу? – вытирая руки о передник, даже забыв поздороваться, с тревогой спросила мать.
– Ну, что ты, просто соскучилась. Здравствуй.
– Ой, что же я, старая. Здравствуй, Наточка, – обняла дочь.
Наташа сразу расслабилась и успокоилась.
Лет десять назад отец купил этот домик в пригороде Киева, так и не сумев привыкнуть к городской жизни. Да и мать все причитала, что задыхается в городе. Так и получилась, что Наташа осталась в бабушкиной квартире. Вначале с бабушкой, потом сама.
Наташа внесла на кухню полную сумку гостинцев.
– Мама, разбери, куда что; а где наше юное сокровище?
– Еще не вернулся с лекций, часа через три приедет, – мельком взглянув на дочь, сказала Антонина Михайловна. Мельком, потому что была занята лепкой пирогов.
Наташа прошла в комнату переоделась и вернулась к матери:
– Давай помогу, – и, не дожидаясь одобрения, взяла в руки шарик теста.
– Не разучилась? – улыбнулась мама.
– Сейчас посмотрим, – засмеялась Наталья.
Все время пока лепили и жарили пироги, мама рассказывала, как она живет. Рассказывала с юмором, с шутками. Наташа от души смеялась над маленькими семейными сценками, а в уме не переставала ругать себя за то, что так редко бывает тут, тем самым лишая себя тихой доброй радости.
Управившись со стряпней, прошли в комнату передохнуть, выпить чая. Сделав несколько глотков, Наташа не удержалась и спросила:
– Мама, а что ты молчишь по поводу моего внешнего вида? Разве ничего не изменилось? – поднялась со стула и медленно прошлась пред матерью.
Антонина Михайловна нарочно очень внимательно стала ее рассматривать, как будто никак не могла понять изменений, и когда заметила, что Наташа сникла, наконец, сжалилась и сказала:
– Похудела. Очень хорошо выглядишь. Ты всегда была красавицей, – ответ прозвучал с грустинкой.
Конечно – красавицей. Не считая тех лет, когда Наташа не могла смотреть на себя в зеркало, с ужасом наблюдая, как её внешность приобретает чужие, незнакомые черты.
– Спасибо, – довольно произнесла дочь.
– Неужели влюбилась? – предположила Антонина Михайловна.
– Почему сразу влюбилась? – удивилась Наташа.
– Да пора б уже. Что ты все одна и одна, – печально заметила мать.
Впрочем, одной она бывала не всегда. У нее периодически кто-нибудь появлялся и, когда Антонина Михайловна уже начинала подумывать, что наконец-то все образуется, Наташа бросала очередного избранника, говоря, что ошиблась
– А мне и одной неплохо. И потом, я не одна. У меня есть ты, есть наш студент.
Антонина Михайловна сокрушено покачала головой.
– При чем тут мы. Может, хватит жить прошлым. Его нет. Он погиб. Наточка, сколько же ты будешь маяться?
Наташа как-то странно, как-то по-особенному посмотрела на мать. От ее такого незнакомого взгляда у Антонины Михайловны даже сжалось сердце, а потом с какой-то тоской застучало быстро-быстро.
– Мама, я хочу тебя кое о ком спросить. Ответь мне, пожалуйста, только правду, – серьезно произнесла дочь.
– О ком ты хочешь меня спросить? – забеспокоилась мать.
– О нем. О Леньке.
Антонина Михайловна уже привыкла говорить о нем. Они часто говорили о нем. Но сегодня, она почувствовала это, у дочери была совершенно другая интонация.
– Что с тобой, Наточка?
Пока Наташа добиралась до матери, решила, что заведет эту тему деликатно, издали, чтобы не напугать и не обидеть. Но сейчас, позабыв об осторожности, неожиданно выпалила:
– Ты уверена, что он погиб?
Антонина Михайловна опешила – никогда раньше дочь не задавала такого вопроса. И, тем не менее, отчего-то всегда знала, что рано или поздно, услышит его.
– О чем ты? – сделала вид, что не понимает.
Наташа нахмурилась, ей не понравилось, что мама ушла от прямого ответа.
– Разве я задала сложный вопрос?
Мать сделала удивленное лицо.
– Конечно, уверена, – и вдруг добавила, – точнее, так сказал папа, – будто это меняло суть дела.
– А папе кто сказал? – ледяным тоном спросила она.
Антонина Михайловна пожала плечами.
– Я тебя не понимаю. Ты же сама все знаешь – Лёнина мама.
Наташа нервно забарабанила пальцами по столу.
– Выходит, не все, – после небольшой паузы сказала она.
– Что случилось? – Антонина Михайловна уже не на шутку разволновалась.
Дочь внимательно посмотрела на мать и неожиданно засмеялась. Смех получился вымученным, нервным.
– Что случилось? Ничего особенного, если не считать, что Ленька не погиб. И все эти двадцать лет он благополучно живет в Киеве. А вот буквально на днях мы встретились. Как забавно. Вот меня и интересует, ты знала, что он жив?
Мать вздрогнула, тут же побледнела, сразу как-то сникла. Все это не могло скрыться от наташиного взора.
– Что скажешь? – опять обратилась к матери с вопросом.
Антонина Михайловна молчала. И Наташа, вдруг, поняла, что боится ее ответа. В любом случае, сомнений не было – они все знали. От этой догадки Наташу бросило в жар. Они все это время знали, что Ленька жив. Знали, смотрели, как она страдала, и молчали. Почему?
Антонина Михайловна тяжело вздохнула. Вот и настал этот день. День, которого ждала с таким ужасом. А ведь она с самого начала не одобряла затею мужа. Он сказал, что так будет лучше. Он решил, что его дочь достойна большего. Как жаль, что не ему сейчас приходится объясняться с дочерью.
Рассказ затянулся на добрых два часа. Антонина Михайловна говорила тихо, не глядя на дочь. А та плакала. Плакала о своей неслучившейся свадьбе, о своем несостоявшемся белом платье, о потерянном счастье, о разбитой жизни. Плакала о Леньке (“…не отпускай меня, пожалуйста…”), плакала о своей мечте.
Мать, видя, как расстроилась дочь, и сама не удержалась от слез. Попыталась сказать что-то в утешение, но любая ее фраза вызывала новый всплеск эмоций у дочери.
– Мама, мама, как же вы осмелились решить все за меня? – всхлипывая, произнесла Наташа.
– Наточка, кто ж знал, что ты так его любила? Мы же как лучше хотели. И потом, у него жена была в положении. Вот отец и решился.
– Какая еще жена? Что за бред! Не могу я поверить, что он меня обманывал. Не верю. Зачем? – отмахнулась от этой мысли.
– А ты у него спроси, – не в силах больше оправдываться, посоветовала мать.

Вечером того же дня, сухо простившись с матерью, Наташа возвращалась домой. Отдохнуть и утешиться не удалось. В голове по-прежнему был беспорядок, на душе беспокойство, впереди два дня одиночества.
Пока добиралась, вспомнила, как однажды услышала мнение, будто жизнь, это чистые листы бумаги, а поступки и мысли, это – авторучка… Никто не вправе писать в чужих листах… Но если это так, почему в ее жизни принимали решения все, кому не лень! Кто просил их марать ее чистые листы и распоряжаться на свое усмотрение? И что ей теперь делать со всей этой исписанной тетрадкой – своей жизнью?
Холодная холостяцкая квартира встретила её с удивлением.
– Я приехала. И я одна, – затворив за собой дверь, громко сказала она.
“Ну и дура!” – усмехнулись в ответ стены.
Наташа раздевалась резко, разбрасывая вещи по всей квартире. В спальню вошла уже в нижнем белье. Расстегнула лифчик, швырнула его за тумбочку.
“За что?” – жалобно пропищал он.
– Надавил!
По стене полз паук.
– Здрасте, тебя еще не хватало.
Запустила в него тапочек. Тапочек в паука не попал, но, зато опрокинул вазу с цветами. Ваза упала на пол и разбилась. Цветы застонали. Наташа застонала вместе с ними.
– Бедные мои, простите меня, ненормальную, – присела у осколков.
Те переливались в свете лампочки, подмигивали ей, говоря: “Ну, что ты так расстроилась? Посмотри на нас. Мы уже даже и не одно целое, но мы по-прежнему хрусталь, и нас при желании можно склеить, подумаешь, будут видны «швы», но мы станем опять вазой ”.
– Ну и при чем здесь это? – Наташа подняла один из осколков, тот на изломе играл всеми цветами радуги.
“Как при чем? Как при чем?” – с возмущением зашумело в ушах.
“Ведь в тетрадь можно подшить чистые листы, а старые вырвать, и она будет как новенькая”.
– Думаете?
Никто не ответил. Неодушевленные предметы думать не умеют – это привилегия людей.
Наташа тяжело вздохнула, надела халат, пошла собирать разбросанную одежду. Подошла к стулу. На нем висел пиджак Алексея Петровича. Она даже не заметила, что он вчера его забыл. Стало отчего-то стыдно за свое поведение, как будто бы пиджак мог про это рассказать хозяину. Подумала, что нужно будет отнести его в понедельник на работу. Потом подумала еще и решила, что не станет так поступать. Если ему будет нужно, сам придет. Если придет… Если захочет…
С этими мыслями (придет не придет) и уснула. Уснула сразу, даже не уснула, а провалилась в какую-то черную дыру и оставалась там до самого утра.
Утро разбудило настойчивым телефонным звонком. Звонили по межгороду, отчего звонки были протяжными и противными. К ней прорывалась мама.
По первому слову, даже по ее дыханию в трубке Наташа поняла, что случилось нечто ужасное.

В субботу Алексей Петрович обыкновенно позволял себе поспать до девяти. Но последние дни внесли дискомфорт в привычный уклад жизни и подарили ему незнакомое доселе мерзкое состояние под названием бессонница.
Но он отнесся к этому совершенно спокойно, даже с благодарностью. Сколько времени, чтобы все обдумать, все взвесить. Он, наверное, за всю жизнь столько не думал о себе, как за эти пару дней. Ни к чему конкретному он не пришел, но и это его не огорчило. Он отчего-то решил, что все образуется само по себе. Вернее, думал, что непременно появится какая-нибудь подходящая ситуация, и он ей воспользуется. А вообще-то, зная, какая Наташа эмоциональная, он думал, что по прошествии времени, она образумится и, возможно, даже сама начнет что-то предпринимать.
Нина поднялась в восемь и первым делом зашла в кухню.
– Леш, ты чего так рано встал? – включила чайник. – Сделай мне кофе, я пока умоюсь.
Алексей Петрович молча кивнул.
Телефон зазвонил в то время, когда он наливал в чашку воду. Казалось бы, ничего особенного не произошло, просто звонок, но он вздрогнул, облился кипятком, выругался про себя и только после этого поднял трубку.
– Да! – ответил со злостью.
– Алексей Петрович? – с удивлением отозвалось на другом конце.
– Да, – уже другим тоном сказал он.
– Лёня…Ты не можешь говорить? – вопрос прозвучал тоскливой догадкой.
– Наташа, я слушаю.
Нина с полотенцем в руках вышла из ванной, остановилась на пороге кухни. Алексей Петрович глянул на неё. Она показалась ему настороженной, даже взволнованной.
– Кто это в такую рань?
– Главный экономист, – бросил жене, и опять в трубку: – Наталья Васильевна, что случилось?
Ему показалось, что он спросил совершенно равнодушным голосом. Хотя внутри все похолодело, потому что не могла она позвонить просто так поболтать. Да и его домашнего телефона у нее не было, значит, у кого-то уже узнавала.
– Лень, у меня…
Нина внимательно следила за мужем, за его изменившейся интонацией, за выражением лица, за пальцами левой руки, которыми он стал нервно барабанить по столу.
Наташа глубоко дышала и не говорила ни слова. Или собиралась с мыслями, или не знала, как сказать.
Алексей Петрович слушал тишину и понимал, что нужно сдвинуть все с мертвой точ-ки.
– Что я должен сделать? – подумал, может так она скажет.
– Ленька… Мне нужны деньги, машина… и ты… Скорее…Я жду.
– Я понял.
Положил трубку, посмотрел на жену.
– Что ей нужно? Леш, ты меня слышишь?
– Мне надо уехать, – сухо пояснил он.
– Сегодня же выходной, – изумилась жена.
Алексей Петрович молчал.
– Ты можешь мне пояснить, куда срываешься в такую рань?
– Я тебе позвоню.
Пока ехал к Наташе, весь извелся. Всю дорогу думал. Тот факт, что позвонила ему, вы-брала его, для Алексея Петровича стал очень важным. У нее что-то случилось, что-то серьезное и она решила посвятить в это человека, которому безусловно доверяла больше всего. И, несмотря на то, что он очень переживал, был по-своему рад.
Из-за этих мыслей его самого охватило такое волнение, такая тревога, как будто это касалось его лично. Тяжесть в груди стала отдаваться пульсацией в висках. Алексей Петрович заставил себя успокоиться. Он глубоко вздохнул и … дорога исчезла.
В один миг, он просто перестал ее видеть, или она перестала сущесвовать. Но зато появились кони. Много коней. Табун. Какое-то обезумевшее стадо, несущееся, летящее со всех сторон. Они мчались бушующим цунами, готовые обрушиться на него в любую секунду неудержимой лавиной. Белые и красные кони. И вот в какой-то миг они застыли, замерли, просто повисли в воздухе. И возникла тишина. А вместе с ней появился еще один конь. Черный. Он плыл, надвигался и при этом рос, увеличивался в размерах, заслоняя собой все остальное.
Алексей Петрович замер. Он помнил, что уже однажды эти кони явились ему предвестниками той аварии. Явились буквально за несколько минут, за несколько мгновений до случившейся трагедии. И сейчас опять это же видение. Он тряхнул головой. Все исчезло. Очень вовремя. Столкновения с обгоняющей его машиной избежал чудом.

Наташа поджидала его во дворе на скамейке. Алексей Петрович остановился почти у ее ног. Сразу вышел из машины.
– Наташка…
Она поднялась ему навстречу. Заплаканная, растерянная…
– Ленечка…
– Да что с тобой? – с силой обнял. – Что-то с мамой случилось?
Она отрицательно качнула головой.
– С братом. Ты мне поможешь?
– Я же здесь, – улыбнулся ей.
– Это за городом. В стороне, где Ирпень. Я покажу.
– Поехали.

Дорога заняла больше часа. Вначале минут десять молчали. Какое-то неловкое ощущение после последней встречи, невероятный дискомфорт, наступивший после недоговоренности, несогласованности все не отпускал их, не давал расслабиться.
Наташа смотрела прямо перед собой, боясь повернуть голову в сторону Алексея Петровича. Тот, в свою очередь, украдкой бросал на неё взгляды, не зная, как и с чего начать разговор. В принципе, имел полное право хотя бы узнать, что стряслось, но даже это спросить постеснялся, боясь еще больше расстроить ее.
– Ты забыл у меня свой пиджак, – наконец-то обратилась к нему Наташа.
– Я знаю.
Она хотела продолжить, сказать, что может забрать его сегодня, если ему срочно. Он в это время думал, что нужно спросить разрешения заехать, когда ей будет удобно, может, сегодня? Оба промолчали. Потому, что каждый про себя решил: пусть пиджак еще какое-то время побудет ненавязчивым поводом, легкой причиной для встречи.
– Спасибо, что сразу откликнулся, – слабо улыбнулась Наташа.
– Я когда-то мечтал откликаться на любую твою просьбу – тихо произнес он.
Наташа посмотрела на него, как-то по-особенному, всматриваясь в каждую черточку его лица.
– Я помню, как ты хотел быть Павлом и защищать меня от всех напастей при условии, что я буду панночкой. Как смешно, – и она улыбнулась.
Очевидно Наташа витала где-то в своих воспоминаниях, так как голос был невероятно загадочным, томным.
А вот Алексей Петрович ничего смешного в этом не видел, но говорить об этом не стал. И опять на какое-то время дорога приковала взгляды обоих.
– Послушай… – Алексей Петрович вспомнил, что хотел спросить еще в Питере. – Ты мне тогда в гостинице сказала странную фразу, про проклятие «длиною в двести лет…». Откуда эти строчки?
Наташа задумчиво посмотрела на него.
– Не скажешь? – удивился он.
– Не в этом дело, – неопределенно начала она. – Можешь, конечно, смеяться или не ве-рить, но я не могу точно сказать… Тогда в гостинице, я была на грани помешательства и уверяю тебя, я понятия не имею откуда эти строки. Но это еще не все… У меня такое чувство, что я знала их всегда.
– Почему же не поверю, – с обидой в голосе произнес Алексей Петрович. – Поверил же я в легенду… Просто те слова, они тоже связаны с легендой, вот я и подумал, может за то время, что мы не виделись, ты что-то узнала.
Только он это проговорил, как у Наташи загорелись глаза.
– Узнала! То есть не про легенду, но тоже какая-то загадка. Ты помнишь, давно, в юности, я нашла старинный ларец, который потом забрала баба Сима?
Алексей Петрович пожал плечами.
– Что-то очень смутно. Кажется…Нет, почти не помню, – искренне сказал он.
Наташа с понимание кивнула.
– В том-то и странность… Я и сама не помнила… Лет десять назад, мы были на кладбище, ездили с мамой в село, туда, где раньше жили. Там у нас бабушка похоронена… И к нам, прямо на кладбище подошла баба Сима, попросила меня зайти к ней… Я тогда так удивилась…
– Бабу Симу помню хорошо, – и Алексей Петрович потер лоб, где находился шрам, – и как в гостях у нее были, тоже помню.
Улыбнулись оба. Улыбнулись как-то по-особенному, перенесясь в памяти в тот далекий день.
– Я перебил, извини.
– Да… Так вот… Я зашла к ней перед нашим отъездом и она передала мне ларец. Сказала, что силы ее уже покидают, но она помнит, что обещала его отдать мне. Вскорости, как я потом узнала, она умерла. Я еще спросила, что мне с ним делать? Она сказала, что со временем, мне все будет ясно.
– И что в нем? – не без интереса спросил Алексей Петрович.
Наташа пожала плечами.
– Я не знаю.
– Как не знаешь? Почему же ты не посмотрела? А вдруг, это касается легенды? – горячо произнес он.
– Ты по-прежнему в нее веришь? – спросила Наташа.
Он не ответил, но утвердительно кивнул.
– А я, наверное, уже нет… Я после того, как ты погиб…– Наташа на мгновение замолчала, – одним словом он теперь у меня, и я не знаю что с ним делать, но самое смешное, что я не смогла его открыть.
– Невероятно…
– Знаешь, папа тоже пытался его вскрыть, не вышло… А мой папа был мастером, – сказала и осеклась Наташа.
Алексей Петрович тоже подумал, что папа Наташи мастер, только не на все руки, а вранья, но произносить такое не осмелился. Еще очень много было загадок в их истории, и заострять внимание на поступке отца он не хотел, во всяком случае не теперь.
Но не смотря на упоминание об отце, Алексей Петрович неожиданно ощутил присутствие чего-то необыкновенного, мистического, как всегда и случалось, когда рядом была Наташа.
– Может, давай я посмотрю, вдруг, получится, – предложил он и замер.
– Ты хочешь посмотреть ларец? – изумилась она.
– Ну да… А почему ты так удивилась? А вдруг он и на самом деле имеет отношение к легенде, а я не буду знать? Там какой замок?
Наташа искренне засмеялась.
– В том-то и дело, что нет ни замка, ни ключей.
Алексей Петрович кашлянул, а потом засмеялся вместе с Наташей.
– С тобой не соскучишься! Так покажешь свой таинственный ларец? – произнес с надеждой в голосе.
Простой разговор, воспоминания о прошлом, добрый смех развеяли ту отчужденность, что была между ними, и они это почувствовали оба. А еще, практически одновременно, подумали, что если бы сейчас вернуть недавний неудачный вечер то, возможно, все сложилось бы по-иному. Они даже позабыли, что в эту минуту они вместе лишь потому, что произошло что-то нехорошее и им предстояло это решить.
То, что Алексей Петрович проявил такой интерес к ларцу вызвало у Наташи просто бурю положительных эмоций и она уже готова была кивнуть в знак согласия (конечно, он его увидит), но тут вспомнился разговор с мамой. И хотя, она продолжала думать, что это какая-то несуразица, в особенности то, что Ленька встречаясь с ней, был уже женатым, семя сомнения все же было обронено, и с ним нужно было что-то делать.
– Я узнала, почему мой отец сказал мне, что тебя нет, что ты погиб… и наоборот…
Он даже не сразу сообразил, о чем она говорит. Если честно, то ожидал от нее приглашения.
В одну секунду все волшебство исчезло.
– Каким образом? – волнуясь, спросил он.
– Мама сказала.
Алексей Петрович зло улыбнулся.
– Значит, она все это время знала, что я жив? Твои родители тебе солгали?
Когда этот же вопрос Наташа задавала маме, ей не показалось, что она поступает жестоко или несправедливо по отношению к ней – ей хотелось правды. Но этот же вопрос в исполнении Алексея Петровича, показался ей слишком дерзким. Наташа тут же помрачнела.
– Когда ты женился? – серьезным тоном, спросила она.
– Что? – не понял он.
– Когда мы с тобой встречались, ты был женат? – Наташа отвернулась к боковому стеклу, боясь увидеть его выражение лица.
Алексей Петрович опешил.
– Что за глупый вопрос? Если я и хотел на ком жениться, так это была ты! – ели сдерживаясь, произнес он.
Наташа вздохнула.
– Она сказала моему отцу, что её зовут Ниной. Сказала, что вы поженились в конце лета и что у нее будет ребенок. А еще она сказала, что знает про то, где ты проводишь все выходные. Как зовут твою жену?
Алексей Петрович не успел всего осознать и сопоставить, его сбило с толку прозвучавшее имя. Он побледнел.
– Нина…
У Наташи тут же навернулись слезы.
– Наташ…Это ничего не значит… Это…
– Не надо никаких объяснений… все уже в прошлом, – перебив его, резко махнула рукой.
– Нет уж, позволь! – Алексей Петрович съехал на обочину и остановил машину. – Что-что, а когда женился, я знаю точно. Сейчас увидишь, – достал и протянул ей паспорт.
И пока Наташа внимательно изучала все записи, он соображал, каким образом ко всему этому могла быть причастна его жена. У него появилось одно предположение, но нужно было убедиться, что он не ошибается. И до выяснения всех обстоятельств, он не собирался делать какие-то громкие заявления или оправдания.
– Убедилась, – забирая назад паспорт, спросил он.
– Ничего не понимаю, – слезы все-таки не удержались и поструились по щекам.
– Разберемся… – взял ее за руку. – А пока, я очень хочу, чтобы ты знала и поверила: мне не в чем перед тобой винится.
Она подняла на него заплаканное лицо.
– Как это могло случится? Вся жизнь наперекосяк… За что?
– Успокойся… Теперь все будет иначе… Я рядом…
Наташа с благодарностью кивнула, но не стала уточнять, что именно, будет иначе.
– Мы почти приехали, куда нам дальше? – спросил он.
– Вот адрес. Это больница, – достала из сумочки и протянула лист бумаги.



– 33 –


Больница представляла из себя ветхую довоенную постройку. Одноэтажное, давно не видевшее ремонта сооружение одиноко серело в зарослях старых акаций. Наташа, привыкшая к столичной роскоши, несколько растерялась, пытаясь понять, где здесь хирургическое отделение. Оказалось, что все находится в одном здании. Городишко был небольшим, население малочисленным, поэтому и поликлиника со всеми своими составляющими вместилась в одном корпусе.
Свою маму она без труда обнаружила сидящей возле регистратуры. Антонина Михайловна, завидев дочь, тут же поднялась и бросилась ей навстречу, не обращая внимания, что вместе с Наташей зашел мужчина. Тут же стала плакать и винить себя в случившемся. Наташа ее успокаивала и пыталась понять, что произошло. Как выяснилось, поднявшись сегодня рано утром, молодой человек взобрался на крышу дома, чтобы починить антенну, но сорвался и, падая, напоролся на старую оконную раму. У него разрыв селезенки. Сейчас ему делают операцию.
Едва она закончила, как к ним подошла медсестра, и, уточнив фамилию, обратилась к Наташе.
– Операция проходит нормально, будем надеяться, что все окончится благополучно.
Алексей Петрович тоже все внимательно слушал. Ему было ужасно жаль парня. Он тут же почему-то представил на его месте себя, подумав, как это должно быть больно… Ему ли не знать?
– Медикаментов хватает? Может что-то нужно? – поинтересовался он.
– Пока хватает. Правда, большая потеря крови, но за кровью уже послали, скоро подвезут, – медсестра перевела дыхание. – Вы очень вовремя, у кого из вас такая же группа крови, как у мальчика?
– У его отца… – Наташа отступила на несколько шагов назад.
– Вы отец? – медсестра обратилась к Алексею Петровичу.
Он не успел ответить, вмешалась Антонина Михайловна.
– Его отец умер…
– Какая у него группа? – спросил он.
– У тебя такая же. Первая положительная, – опередив медсестру, не глядя на Алексея Петровича, сказала Наташа. Сказала и тут же отвернулась к окну.
Он вопросительно глянул на медсестру. Та утвердительно кивнула.
– Откуда ты знаешь, какая у меня группа крови? – вопрос адресовался Наташе.
Она не ответила.
– Идемте…
Уходя, он бросил взгляд на Антонину Михайловну, которая в растерянности смотрела на странного мужчину (видимо, не узнала его), потом на Наташу (та плакала, что было понятно по вздрагивающим плечам), потом на медсестру (она вообще ничего не понимала), качнул головой и сделал шаг.

Операция длилась уже три часа. В это время Алексей Петрович и Наташа уже находи-лись в доме Антонины Михайловны. Они ждали результата. Наташа все время молчала. Алексей Петрович после переливания крови ощущал слабость и сонливость. Выпив молока (в больнице посоветовали) и, перекусив на скорую руку, он задремал в кресле. Даже сам не почувствовал, как это произошло.
Наташа, сидевшая до того времени рядом, поднялась и прошла в кухню.
Антонина Михайловна находилась в подавленном состоянии, смотрела на все каким-то затуманенным взглядом, на появление дочери даже не отреагировала.
Дочь подошла к ней, обняла сзади за плечи и поцеловала в макушку.
– Все будет в порядке. Не расстраивайся, ты не при чем, мама, – попыталась успокоить её.
– Кто это с тобой? – неожиданно спросила мать.
За всей этой кутерьмой Наташа забыла, что не представила сопровождающего её мужчину. Ей просто казалось, что это без надобности, разве так непонятно? Она присела напротив матери и с удивлением спросила:
– Неужели ты не догадалась?
– Мне сейчас не до догадок… – глухо ответила мать.
– Это же он. Ленька. Мама – это мой Ленька.
– Господи, Господи… – быстро шевеля губами, запричитала Антонина Михайловна. – Он знает? Ты ему сказала?
– Нет. Не знает! Зачем? – резко ответила дочь.
– Чего я не знаю? – Алексей Петрович стоял на пороге кухни.
Наташа вздрогнула, медленно повернулась в его сторону.
– Зря ты поднялся. Отдохни еще… – сказала заботливо, нежно.
– Чего я еще не знаю? – повторил жестче, не отрывая от Наташи взгляда.
Наташа опустила глаза.
Антонина Михайловна поднялась.
– Я пойду в больницу. Там подожду окончания операции. А вы поговорите пока, – проходя мимо Алексея Петровича, остановилась. – Спасибо тебе, Леня. Спасибо за… – не досказала, набросила куртку, вышла из дома.
Алексей Петрович не ответил женщине, он продолжал смотреть на Наташу.
– Я жду ответа.
Она встала.
– Давай пройдем в комнату. Ты приляжешь, я посижу рядом, тебе нужно набраться сил. Не сердись.
– А что? Такая сногсшибательная новость, что я могу свалиться? – почувствовал, как подступило волнение.
Наташа подошла к нему, уткнулась лбом в плечо, всхлипнула. Он, уже и не допускавший, что она на это решится, от неожиданности даже как-то неловко охнул, но все же сообразил обнять, прижать, уловить ритм ее дыхания и ощутить тепло, исходящее от ее тела.
– Пожалуйста, приляг… – умоляюще посмотрела на него она.
– Хорошо, пошли в комнату.
Он присел на постель и тут же провалился во что-то мягкое, всеобъемлющее. Вопросительно посмотрел на Наташу. Она поняла его немой вопрос, улыбнулась ему в ответ.
– Это то, что тебе было обещано двадцать лет назад. Это перина.
– Ну, хоть что-то настоящее во всей этой истории, – с иронией ответил он.
Наташа подсела к нему, подняла на него взгляд, сбивчиво заговорила:
– Я тоже настоящая. Я хочу, чтобы ты знал… Конечно, возможно, тебе это уже и не важно…Да и не к чему, наверное… До меня тогда никак не могло дойти, что тебя больше нет и не будет…Поэтому и продолжала мечтать о тебе… Понимала, что это невозможно, но ничего не могла с собой поделать…
– Не надо. Не расстраивайся. Все позади… Мы обманули судьбу. Я же рядом…
Он тоже мог ей рассказать, как после трагедии хотел попасть куда-нибудь на край света или на необитаемый остров и забиться там в щелку, и забыть про все, и не видеть никого, поэтому и уехал на Север. Хотелось прокричать ей, как по ночам его преследовал её образ. Она на Зурбагане, в волнительно задранном спереди сарафане, несущаяся по берегу озера ему на помощь. А еще о трех конях, которые его пугают, потому что представляют собой какую-то загадку, еще не разгаданную им, отчего ему и становится страшно.
Наташа сокрушено качнула головой.
– Что позади? Нет, Леня. Это судьба обманула нас. Но это хорошо, что ты тогда меня не видел. Не уверена, что ты смог бы надолго задержаться со мной. Впрочем…не думаю, что ты задержишься со мною теперь…
Он смотрел на нее во все глаза и понимал, что, в общем-то, она права. Он не знал, что делать, он не знал, что думать, он еще до конца не понимал, чего хотел. Все это пока было занято только одним чувством: растерянностью …
– Не говори так. Я очень любил тебя тогда…
Из фразы, что он сказал, Наташа выделила для себя лишь одно слово – «тогда». Тяжело вздохнув, кивнула и поднялась с места. Прошла в глубь комнаты, присела там.
Алексей Петрович опустил голову, понимая всю сложность ситуации, уже и боялся обронить какую-то другую фразу, зная, что она тут же протрактуется двояко, и от этого им двоим станет нестерпимо больно.
Да, он любил… Любил тогда… А сейчас… А сейчас он не знал, что их могло связывать? Практически ничего, разве что прошлое, но прошлое не вернуть. И от осознания этого стало еще тяжелей. И тут вспомнил, что он еще чего-то не знает…Сразу занервничал.
– Как зовут этого мальчика? – умышленно избежал назвать его наташиным братом.
Наташа посмотрела на него долгим взглядом.
– Леонид… – с силой прикусила нижнюю губу.
Алексей Петрович почувствовал, как теплой волной прокатилась догадка, а потом леденящий испуг сковал сердце. Он даже не понял, чего испугался. Может быть, того, что их все-таки что-то связывает? Что-то большее, чем просто прошлое…
– Сколько ему лет?
Наташа закрыла глаза.
– Летом будет девятнадцать, – с трудом, как под пыткой, выдавила из себя.
Алексей Петрович как-то болезненно усмехнулся.
– Так с чего ты взяла, что у меня такая же группа крови?
Наташа поднялась, подошла к своей сумочке, достала запечатанную пачку сигарет, стала рывком ее вскрывать, та не поддавалась.
– Возьми мои…
Наташа так и поступила.
– Я быстро. Не вставай, – вышла на улицу.
День уже был в самом разгаре. Погода была солнечной, безветренной. Настоящая весна. Наташа спустилась со ступенек и присела на маленькую скамеечку. Бросила вокруг взгляд. Как она могла не заметить, что в маленьком мамином палисаднике вовсю бушевал апрель. Уже отцвел абрикос и теперь без цвета, но еще и без листьев, смущенно взирал на карликовую вишню. Та была во всей красе. Ароматная, приковывающая к себе взгляд, сзывающая проснувшихся тружениц-пчел, она была неповторимой. Рядом, готовая вот-вот распуститься, горделиво, с высоты посматривала величавая груша.
Наташа посмотрела на верхушку груши, там что-то шелестело, поблескивало, развивалось на ветру. Порезанная магнитофонная лента со старой бобины. Это такое пугало, чтобы птиц отгонять. Наташа улыбнулась выдумке отца. Надо же, как блестят эти тоненькие змейки, как разбитые осколки вазы.
“…Нас можно склеить…Листы можно подшить…”
Как ей хотелось все склеить, все подшить, все изменить, все забыть и все вспомнить, начать все сначала или продолжить незавершенное…
Вернулась в дом.
– Знаешь… – присела к Алексею Петровичу. Нет, не присела, упала на грудь, вцепилась в него и зашептала быстро, боясь, что он перебьет. – Я тебя не отпущу, я тебя никому не отдам, ты мне нужен…
Резко поднялась, испугавшись своей смелости. Алексей Петрович едва успел удержать ее за руку. И снова, не дав ему ответить, заговорила:
– Ты не представляешь, как я была поражена, когда Ленька решил поступать в Национальный авиационный университет. Мы даже никогда о нем не говорили вообще. Я думала, его не примут. А он взял и поступил. Сам.
Наташа резко замолчала, задумалась. Алексей Петрович не тревожил ее. Уже и без слов было ясно, точнее, он был уверен… Еще не понимал, как и что произошло, но почувствовал…Но на всякий случай, вдруг ошибается, хотел услышать это от нее.
– Наташа… Мне почему-то кажется… – с трудом подбирая слова, заговорил он. – У нас неспроста одинаковая группа крови… Откуда ты знала, что у меня такая же?
Наташа устала бороться сама с собой, ей надоело сопротивляться всем тем обстоятельствам, что обрушились на нее, она подняла на Алексея Петровича глаза. Он должен знать, он имеет на это полное право, это же её Ленька…
– Потому, что моя не подходит. Вариантов только два. У ребенка кровь или отца, или матери. Ленька – наш сын…
Какой-то шоковый ураган, смерч закружил сознание Алексея Петровича. И он, оказавшись в самом эпицентре, почувствовал, как потихоньку плавятся мозги…
– Почему ты не сказала мне сразу?
Наташа вся встрепенулась.
– Когда? Зачем? Что это изменило бы?
– Ты задала сейчас много глупых вопросов… – отрешенным голосом сказал он.
– Лень, все не так просто, как ты думаешь, – у Наташи заметно дрожал голос, она избегала смотреть на Алексея Петровича. Было видно, что она очень волнуется.
Он усмехнулся.
– Да уж, куда проще? – с раздражением выкрикнул он. – Это ты хорошо придумала, чтобы я лежал.
Его реакция, почему-то рассердила Наташу. Неизвестно чего она ожила от него, поэтому не сдержалась:
– Не переживай за Леньку! Ему от тебя ничего не нужно. Он уже взрослый и самостоятельный.
Алексей Петрович поднялся с постели. От упадка сил, и всего услышанного, в голове зашумело, зашаталось.
– Какая ты… Какой ужас!
Наташа выглядела поникшей, разбитой…
– Ты хотя бы понимаешь, что все это значит? – заходил по комнате. – Это значит, что все эти двадцать лет у меня была и есть еще одна семья… У меня есть сын, о котором я всегда мечтал, но который не знает о моем существовании, и у меня, есть любимая женщина, которая мне никто…А я живу и ничего об этом не знаю! Живу и проклинаю тот день в ноябре, когда позволил тебе сесть за руль.
Наташа не ответила, она плакала. Он тоже обессилев от эмоционального всплеска, тяжело дыша вернулся на постель, прилег, закрыл глаза.
Все погрузилось в тишину. И только старые ходики глухо поскрипывая, продолжали отсчитывать минуты…
Так продолжалось какое-то время. Первым не выдержал Алексей Петрович.
– И что ты обо всем этом думаешь? – начал он издалека.
Наташа очнулась от своих мыслей и неожиданно спросила:
– А разве я по-прежнему твоя любимая женщина?
Алексей Петрович растерялся, тянул с ответом.
– Не отвечай, не нужно, это я так… – усмехнулась она.
– Почему же не нужно? Я отвечу, – серьезным тоном произнес он.
Наташа замерла.
– Сейчас мне кажется, что даже больше, чем раньше…
– Я тебе не верю, – тут же отреагировала она.
– Придется, поверить, – сказал Алексей Петрович.
В это время позвонила мама и сообщила, что операция завершилась, что часа через три можно будет проведать Леньку. Она сама останется с ним, пока он не придет в себя.
– Ну, что там? – поинтересовался он.
Наташа кивнула, что должно было обозначать порядок. Предложила выпить кофе, он согласился.
– Лень… Касательно сына… – помешивая сахар, тихо начала она. – Официально он сын моих родителей.
От неожиданного заявления Алексей Петрович чуть не выронил чашку.
– Как?
– Они его усыновили.
– И он не знает, что ты его мать?
Наташа отрицательно покачала головой.
– Почему? – на более пространные вопросы уже не хватало сил.
Горько усмехнувшись, она сказала:
– Потому что ты погиб! Я сама еле выжила. Была убита горем и изуродована падением. А еще потому, что была в десятом классе!
Он сидел и пытался вспомнить, доводилось ли ему в жизни испытывать к ряду столько потрясений, как сегодня. Наверное, с того страшного дня, когда ему сказали, что Наташа погибла – никогда.
– Какие ужасные вещи произошли с нами, – задумчиво произнес он. – Что за проклятие…– посмотрел на Наташу, – как же ты все это выдержала?
– Выдержала… – глухо ответила она.
Алексей Петрович поднялся, вышел во двор дома. Он курил.
Она сама подошла к нему.
Наташу больше не нужно было уговаривать, умолять, упрашивать. Она вся поникла, вся растворилась в своем большом горе. В их большом горе! Ей просто необходимо было, чтобы ее пожалели, чтобы он пожалел за все те годы, пока его не было, за все двадцать лет. Он сумеет, только он и сможет…
– Лень…
– Не нужно ничего говорить…Давай просто помолчим.
Она кивнула. Он обнял. И каждый думал: что дальше?
Позвонил мобильный.
– Это Люк, я отвечу, – не выпуская Наташу, сказал он.
Разговор был коротким, окончился словами «хорошо, я буду». И все опять вернулось в реальность.
– Ты уезжаешь? – усмехнувшись, спросила она.
– Да, – кратко ответил он. – Ты со мной или останешься?
Отстранившись от Алексея Петровича, сказала:
– Останусь.
– Я вернусь за тобой. Когда, скажи? – понимая, что сейчас утратит что-то важное, спохватившись, спросил он.
– Не нужно… я доберусь…
– Я не хочу, чтобы ты разговаривала со мной таким безразличным тоном.
Она удивленно приподняла брови.
– Хорошо, я не буду безразличной. Поэтому, спасибо, что помог и еще… Ты самое лучшее, что было в моей жизни, – развернулась и пошла в дом.
Алексей Петрович побледнел.
– Я не хочу, чтобы «было» Я хочу, чтобы «есть»! Я хочу, чтобы ты сказала «будешь», – крикнул ей в след.
Наташа остановилась:
– Ну, так останься и я поверю…
Алексей Петрович опустил голову. Видя его подавленность, она сказала:
– Я собираюсь в больницу, – и пошла переодеваться в спальню.
Пребывая в растерянности, Алексей Петрович, решил все же вернуться в Киев, но освободившись сразу приехать сюда.
Наташа была в дальней комнате и не видела, что он делает. А он быстро собрался и уже перед выходом вернулся на кухню, достал деньги и положил на кухонный стол. Мало ли что… Потом подумал и достал остальные, все, что были. Прежде, чем выйти из дома, подошел к большому старому шифоньеру, еще тех времен, бросил взгляд на свое отражение в зеркале, которое занимало треть всей этой громадины. В недоумении качнул головой.
“Что она во мне нашла? ”
Рукой приподнял челку, внимательно стал рассматривать отметину из юности.
Зеркало находилось как раз напротив окна и солнечный свет, бивший в спину, не давал как следует увидеть отражение. Алексей Петрович уже было собрался оставить в покое созерцание себя, как за окном промелькнула чья-то тень. Промелькнула и прикрыла собой солнечные блики. Он повернулся к окну. Там никого не было. Опять посмотрел в зеркало. В зеркале было видно, как у окна кто-то стоит. Он обернулся снова. Никого. Глянул в зеркало. В нем из-за оконного стекла на него взирал странный старик. Дремучий, косматый, с жутким выражением лица. Смотрел на него в упор. Как будто хотел ему что-то сказать. Алексей Петрович почувствовал, как внутри все похолодело. Он не стал больше оборачиваться. Был уверен, что никого не увидит, но и оторваться от вида в зеркале не смог. В ушах зазвенело. Подумал, что это все еще последствия сдачи крови. Но тут звон сменился на ржание.
Алексей Петрович отшатнулся от зеркала. На какой-то миг закрыл глаза, а, открыв, увидел, что стоит в том Наташином саду. Там, где он очутился осенней ночью, двадцать лет назад. Он вздрогнул. На него шли три коня. Белый, красный и черный. На этот раз жмуриться не стал. Кони, по мере приближения, стали таять. Причем в такой последовательности: вначале белый, затем красный. Остался черный. Подойдя к Алексею Петровичу на расстояние нескольких метров, он взвился на дыбы, а когда опустился на землю, на его спине был всадник. Все тот же старик. Он грозно смотрел на Алексея Петровича. В его глазах стоял немой вопрос или даже укор. Он тряхнул своей седой запутанной шевелюрой и протянул к испуганному мужчине свои скрюченные пальцы. Видимо, хотел на что-то указать. Алексей Петрович не мог понять, что от него нужно и в страхе сделал шаг назад. Старик засмеялся, конь опять встал на дыбы и, не успев при-землиться, растаял, не оставив после себя и следа.
В зеркале больше никто не отражался. Алексей Петрович обхватил голову руками и застонал. Глянул опять в зеркало, там на уровне его глаз, стал проявляться какой-то знак. Еще не видя его всего, он уже вспомнил, как он должен выглядеть. И вдруг его осенило! Подошел вплотную к зеркалу, опять поднял челку. Проявившийся рисунок в точности повторял контуры его шрама!
Наташа вошла в кухню и обнаружила Алексея Петровича за приготовлением кофе. Он как раз набирал себе сахар, держа сахарницу в руках. Наташа, ничего не понимая, буквально обомлела.
– Разве ты не уезжаешь?
– Как видишь. Я тут кофе без спросу… – не оборачиваясь к ней, ответил он.
Наташа опешила.
– Я не понимаю…
Подошла к нему, присела за стол, увидела деньги, презрительно усмехнулась.
– Откупиться решил?
– С чего ты взяла, – с чашкой в руках присел напротив неё. – Просто искал одну визитную карточку, пришлось достать все содержимое …
– Нашел? – Наташа стала рукой собирать сахарные кристаллики, в спешке просыпанные им на стол.
– Да, – отставил чашку. Собрал все деньги в кучу и как попало затолкал их в карман брюк.
– Что-то произошло за эти десять минут?
Алексей Петрович поднял на нее глаза.
– Я пойду с тобой в больницу, – бескомрописсно заявил он.
От удивления Наташа заморгала.
– Ты решил задержаться? – осторожно спросила она.
– Я решил остаться, ты же хотела? Вернее, я хочу.
Она улыбнулась, но не ответила.
– И еще, мне кажется, у нас с тобой осталось одно незавершенное дело. И чем быстрее мы его разгадаем, тем будет лучше.
Наташа задумалась, не понимая, что он имеет в виду.
– Ты сейчас о чем? – с тревогой спросила она.
– Только не смейся. О легенде.
И все же она засмеялась.
– Ты ненормальный!
– Очень может быть. Давай, пока есть время, подумаем вместе.
Наташа пожала плечами.
– Хорошо.
– Только отнесись к этому серьезно, я тебя прошу.
Она забеспокоилась, судя по всему, Алексею Петровичу тоже было нелегко.
– Ты меня пугаешь, – искренне сказала Наташа.
Он вздохнул.
– Ты спросила у меня, что случилось за десять минут, помнишь? – она кивнула. – Я не ответил…
– Значит, все же что-то случилось? – повторила свой вопрос Наташа.
Алексей Петрович посмотрел в окно, потом перевел взгляд на зеркало…
– Это случилось гораздо раньше, поэтому давай по-порядку. Может, помнишь тот вечер, когда тебе в окне показался странный старик? Ты тогда еще очень испугалась и попросила меня посмотреть во дворе, кто бы это мог быть.
Прежде чем ответить, Наташа некоторое время потрясенно смотрела на него.
– Да, я помню. Очень хорошо помню.
– Я его только что видел…
Наташа заёрзала на стуле.
– Кого? – и хотя прекрасно поняла, что он имел в виду, все же переспросила.
– Того старика.
– Где? – ошеломленно спросила она.
Алексей Петрович опустил голову, прикрыл глаза ладонью.
– В зеркале. Причем, он не отражался. Он там был. И я абсолютно убежден, что это один и тот же человек. Веришь?
Наташа была в оцепенении. Вспомнив свое то далекое видение, не позволила себе засомневаться в Ленькином.
– Верю, – твердо сказала она, – Только не понимаю, почему ты это связал с легендой?
– Пока не знаю, но надеюсь, что содержимое ларца что-нибудь прояснит. Видишь ли, я не зря спросил тебя, о том, что не узнала ли ты что-то нового про легенду, за то время, что мы не виделись. Вместо этого, ты вспомнила о ларце.
– Ну, да, – не понимая к чему он клонит, подтвердила Наташа.
– Но ты не поинтересовалась у меня этим же, – интригующе произнес он.
От удивления она даже раскрыла рот, но так и не нашлась, что сказать.
– Дело в том, то у меня было ряд моментов, которые, как и ларец, напрямую не связаны с легендой, но это были необъяснимые явления и они не дают мне покоя. Я схожу с ума, предполагая, чтобы они могли значить.
– И что это? – наконец-то, пришла в себя Наташа.
– Я потом расскажу. Вначале давай сходим в больницу.
Наташа с благодарностью улыбнулась.
Договорились так: если с Ленькой-младшим все будет в порядке, то вернутся вечером в город и уже на месте займутся ларцом и сопоставлением фактов. Уже в больнице Наташа вспомнила, что его ждет Люк. Сказала Алексею Петровичу, что не хотела бы, чтобы личные проблемы отразились на его работе.
– Во-первых, это не только твои, но и мои проблемы. Во-вторых, пока ты узнавала в какой палате Ленька, я перезвонил Люку и сказал, что у меня поломалась машина, а я за городом. Все в порядке.
Его уверенные слова и действия все больше оживляли в ее памяти того юного, неповторимого Леньку. Она смотрела на него и не могла поверить, что он менялся, буквально на глазах, и уже практически отдаленно напоминал ей директора Алексея Петровича, все больше проявляя качества, когда-то утраченного ею, Леньки. Казалось он предусмотрел все…
И тут… Наташа даже пошатнулась.
Жена.
А он будто прочел ее мысли.
– Наташа, я отойду ненадолго, мне нужно позвонить домой, – извиняющимся тоном произнес он.
Она кивнула.
Все это время, с самого утра он думал, что скажет Нине. Проще всего было солгать. Именно это он и собирался сейчас сделать. Но другим были заняты его мысли. Чем больше подробностей этой истории, что произошла с ним и Наташей, он узнавал, тем сильнее вставал вопрос: что ему делать дальше? И как бы он сейчас не уговаривал себя, что еще нужно многое проверить, в особенности момент с Ниной, на котором и строился весь обман, решение уже созрело. И это решение было в пользу Наташи.
Вздохнув, набрал номер жены.

В общем-то, Нина и не собиралась переживать по поводу отсутствия мужа. Она давно привыкла, что у него бывают неотложные дела. Их могло долго не быть, а потом шла просто какая-то полоса, и Алексей пропадал на работе сутками. Конечно, она не сомневалась, что он на работе.
Известие о том, что муж задержится неизвестно насколько, она восприняла спокойно. Хотя за год работы на фирме у Люка такое случилось впервые. Командировки, да, были. А вот так, чтобы он вдруг, прямо с утра в субботу уехал и ничего не объяснил, немного настораживало. А еще сбивало с толку то, что ему позвонила сотрудница. Она помнила эту Наталью Васильевну. Она сразу обратила на нее внимание, тогда, у Люка.
И сейчас она представила, что это самая Наталья Васильевна корпит над очередной выдумкой Люка, а её драгоценнейший супруг в этом ей помогает. В том, что рядом был Люк, она не сомневалась. А это значит, что после «работы», всех «работничков» ждал, как минимум, роскошный ужин в каком-нибудь роскошном ресторане. Ну почему она не главный экономист на фирме Люка?
Но на самом деле все было не так. Просто любая женщина по имени Наташа в Нинином воображении была гипотетической разлучницей. А все от того, что до сих пор не могла простить какой-то колхознице по имени Наташка, что та чуть не увела у нее мужа.
После той памятной встречи с Василием Федоровичем, Нина еще года три жила с ужасом, о своем разоблачении. И даже те редкие письма от Алексея, которые он присылал ей с Севера, ни чего не гарантировали. Она чувствовала, что он по-прежнему в мыслях с той, своей Наташкой. Она вздохнула с облегчением лишь тогда, когда стала известна дата регистрации их брака.
Было еще одно, чему Нина не могла дать разумного объяснения. Она никак не могла взять в толк, почему, выйдя из больницы ни Наташа, ни Алексей больше никогда не встретились. Вначале она даже хотела об этом спросить у него, но страх за то, что всплывет ее ложь, навсегда заставил ее забыть про девушку.
Одним словом, если бы Алексею позвонила ни Наташа, она бы даже не обратила внимание на его отсутствие. И то, что вечером они были приглашены в гости, и она будет без мужа, ничуть не смутило ее. Но и позволять разыгравшемуся воображению взять верх над здравым смыслом она не собиралась. Призвав волю и выдержку, Нина успокоила себя, отогнала дурные беспочвенные мысли и со спокойной душой поехала в гости.

– 34 –


Добровольно присвоив себе титул спасительницы одиноких душ, Сонька не видела ничего плохого в том, чтобы появляться у Наташи, когда ей вздумается. Приняв неоднократное участие в изменении личной жизни подруги, она считала необходимым поддерживать ее в трудную минуту. Отчего она решила, что у Наташи сейчас трудная минута? Конкретно в этот субботний вечер? Объяснений не было, но она в них и не ну-ждалась.
О том, что подруги нет в городе, она не знала, поэтому со спокойной душей, прихватив с собою бутылку абсента, направилась к Наташе.
И едва ее машина въехала во двор дома, как она увидела подругу. Та направлялась к своему подъезду. Рядом шел мужчина. Даже видя его со спины, подумала, что где-то уже встречала его. На какой-то миг задумалась: может не стоило мешать? Но тут мужчина обернулся, и Сонька узнала в нем Алексея Петровича. Ей тут же взбрело в голову, что директор нагрузил подругу какой-то дополнительной работой и теперь заехал к ней, чтобы проверить выполнение.
Возмутившись на его беспардонное поведение (ведь сегодня выходной), решила все же дать ему минут пятнадцать времени, чтобы управился по своим делам.

Зайдя в квартиру, Наташа по привычке громко произнесла: “Привет! Я дома!” Алексей Петрович посмотрел на нее с любопытством.
– Это я сама для себя создаю имитацию массовости, – Наташа виновато пожала плечами.
– Ну и как, массовка отвечает? – улыбнулся.
– Почти всегда.
– И что обычно говорят?
– Разное, – Наташа разулась и направилась в спальню. – Лень, ты располагайся, я сейчас его достану, он на антресоли.
– Так давай, я помогу, – сказал Алексей Петрович.
Наташа остановилась, повернулась к нему.
– Представляешь, я так давно привыкла все делать сама, что у меня даже и мысли не возникло попросить тебя о помощи. Пошли, покажу, где стремянка.
Алексей Петрович засмеялся.
– Давай подождем с ларцом, – неожиданно предложил он.
– Почему? – удивилась Наташа.
– Потому, что сейчас сюда пожалует твоя подруга, – не без сожаления произнес он.
Наташа сразу стала серьезной.
– Сонька? С чего ты взял?
Алексей Петрович подошел к окну.
– Вон машина ее стоит в глубине двора.
Наташа горько усмехнулась.
– Наверное, плохо, что она застанет тебя здесь? – с беспокойством спросила она.
Алексей Петрович присел. Наташа опустилась рядом.
– Не то чтобы плохо… Понимаешь… – он замешкался. – Ну то, что это завтра это станет достоянием всего офиса – это пол беды… Хотя, знаешь, я еще никому об этом не говорил, даже Нине…Приблизительно через месяц, я хочу уйти от Люка. Уйти хорошо, по собственному желанию, без сплетен и грязи…И конечно, лишние разговоры ни к чему. Впрочем, ее приход ничего для меня не значит.
– Ты уходишь? Почему? – удивилась Наташа.
– Я открываю свою фирму; как только документы будут готовы, я уйду. Я потом тебе все расскажу, не сегодня.
Наташа почему-то расстроилась.
Алексей Петрович, как будто бы прочел ее мысли.
– Не переживай. Мы будем видится каждую свободную минуту, а потом я заберу тебя. Потерпи немного.
Наташа посмотрела на него, улыбнулась и подумала, что у него всегда все просто. За это она его и любила.
– Я попрошу её уйти, – твердо сказала она.
Но как выяснилось через минуту, это оказалось непростой задачей. Прямо с порога, вручив Наташе бутылку абсента, Соня тут же прошла к Алексею Петровичу. Позабыв про вежливость и деликатность, практически в приказном тоне, попросила его побыстрее покинуть квартиру, так как у нее и Наташи намечена большая программа на вечер.
Каково же было ее удивление, когда Наташа, пропустив мимо все ее речи, сославшись на тяжелый день, попросила уйти именно её. Не понимая, как такое могло произойти, Сонька разразилась бурей эмоций. А, потом, не выдержав, спросила:
– Я уйду, а он? – глянула на Алексея Петровича.
– Соня, успокойся, что с тобой? – не могла понять, что вызвало такую нервозность у подруги. – Я же объяснила, что очень устала.
– Я тебе уже сказала, что сейчас уйду. Но меня интересует: уйдет ли он?
Такая наглость выходила за все рамки и, не моргнув глазом, Наташа произнесла:
– Он останется, и прекрати лезть в мою личную жизнь.
– А с каких это пор он стал твоей жизнью?
Наблюдая все это, Алексей Петрович, понимал, что его вмешательство не приведет ни к чему хорошему. Он решительно поднялся, сказал, что уходит, чем привел Наташу в полное отчаяние, и уже на выходе, шепнул ей, что побудет в машине. И едва он вышел, разразился грандиозный скандал. На вопрос Наташи, что не устраивает подругу, Сонька с возмущением сказала, что не понимает, как можно было променять ее, на этого… Тут же припомнила, что Наташа именно ей обязана своим нынешним положением. Что это именно она вытащила подругу из трясины. Не забыла упомянуть и про подаренные вещи, и про руководящую должность…. Все вспомнила.
Наташа молча все выслушала и тихим голосом напомнила, что подарила ей браслет, стоимость которого намного превышает все Сонькины затраты. Сонька опешила. Не в ее правилах было проигрывать. И тогда она выдала то, что по ее мнению должно было сильно задеть самолюбие Наташи. Она сказала, что лично просила Алексея Петровича ухаживать за ней.
Наташа отвернулась от нее к окну, где стояла машина Леньки и молча ждала, пока закончится этот концерт.
Ясным было одно – они разругались надолго, если не навсегда.
Хлопнув со всей силы дверью, Соня вылетела из квартиры.
Алексей Петрович был одновременно и поражен и рад такому скорому уходу Соньки. Вышел из машины, чтобы подняться к Наташе, когда увидел, что она сама идет к нему.
– Кажется, я потеряла работу, – чуть не плача, сказала Наташа.
– Не переживай, все образуется,
– Ты уже уезжаешь?
Он улыбнулся.
– Вот еще! Забыла, для чего я приехал.
– Тогда пойдем, – кивнула она.

Только Наташа открыла дверь квартиры, как Алексей Петрович громко воскликнул:
– Привет! Это снова мы! – Наташа улыбнулась, глядя на него.
Сильный сквозняк ворвался в комнаты через открытый балкон, форточку и, прежде чем выскочить прочь через коридор, умело хлопнул всеми дверьми, заодно кухонным окном, которое, закрывшись, перекинуло чайник, с грохотом упавший на пол.
– Не пойму, это они от радости?
Наташа не успела ответить, отключился свет.
– Ну и квартирка у тебя!
– Вообще-то такое впервые, – было уже достаточно темно и Наташа, прежде чем пойти в кухню и собрать осколки, зашла в ванную, там, на полочке лежали свечи.
Достала из джинсов зажигалку, подожгла парочку.
– Пойдем в комнату. Странно, что свет погас, давненько такого не случалось.
– А это специально для нас.
Наташа указала место, а заодно и стремянку. Алексей Петрович поднялся, распахнул дверцы антресоли, Наташа протянула свечу.
– Он где-то в глубине, под стенкой. Такой небольшой ящичек.
Он увидел его сразу. Держа в одной руке свечу, вторую протянул за ларцом. И тут же в ушах услышал ржание. Отшатнулся. Посмотрел на Наташу. Та спокойно стояла внизу. Видимо, ему показалось. И все же засосало под ложечкой.
Комната едва освещалась двумя свечками, причем обе находились рядом. Одна – у него в руках, вторая – у Наташи. Дальние углы оставались темными, в них едва различались силуэты мебели. Алексей Петрович посмотрел в ту сторону. Вначале показалось, что колыхнулась занавеска (сквозняк), потом будто какой-то темный ком покатился по полу у окна (откуда здесь мяч?). Алексей Петрович моргнул и отвел взгляд. Поставил свечу на полку и, взяв ларец обеими руками, стал аккуратно опускаться. Наташа, поставив свою свечу на пол, стала внимательно следить за его действиями. Когда он опустился на последнюю ступеньку, Наташа протянула навстречу руки, и в какой-то миг ларец оказался одновременно у него и у нее в руках.
Что-то щелкнуло и к тому времени, как Алексей Петрович ступил на пол, ларец стал открываться. Они продолжали вдвоем держать его, не в силах оторвать взгляды от медленно раскрывающейся крышки.
– Ты уверенна, что его невозможно было открыть? – произнес шепотом Алексей Петрович.
– На двести процентов, – дрожащим голосом ответила она.
Загорелся свет, почему-то включился телевизор. Сегодня в этой квартире все происходило само по себе. А они как будто бы ничего этого не замечали. Продолжали стоять и смотреть, только теперь друг на друга.
– И что это может значить? – Алексей Петрович так волновался, что у него даже вспотели ладони.
– Наверное, сейчас узнаем. Во всяком случае, я надеюсь на это.
Ларец открылся.
Алексей Петрович, выйдя из оцепенения, поставил его на стол, Наташа тем временем выключила телевизор.
Внутренность ларца была устлана сухой травой, от которой исходил терпкий аромат, быстро наполнивший всю комнату. Наташа вдохнула его, тут же закружилась голова. То же ощутил и Алексей Петрович.
– У меня там где-то корвалол стоит, я, пожалуй, себе накапаю, – Наташа сделала шаг в сторону.
– Лучше грамм сто коньяка, – с легким сожалением произнес Алексей Петрович.
– Нету, – и тут вспомнила. – Хотя… Сонька оставила абсент…
– Все равно, он лучше корвалола.

Содержимое ларца лежало на столе. Две маленькие стеклянные бутылочки с розовой светящейся жидкостью внутри, два кольца очень тонкой ювелирной работы, видимо, из серебра, но сразу определить было трудно, они были практически черными, да старинный, свернутый в рулон свиток. Вот и все, что там было.
Пока пили абсент, комната пропиталась невероятной свежестью, дурманящим запахом, наполнилась таинственностью, как тогда в грозу у бабы Симы.
Допив, посмотрели друг на друга и одновременно протянули руки к свитку. Алексей Петрович отдернул свою.
– Он же твой, я потом посмотрю.
– Лень, – она держала его, прижав к груди и боясь развернуть. – Думаешь, это проклятие?
– Даже не знаю. Вдруг сейчас подумал, что это не может быть правдой – третье тысячелетие на дворе...
Наташа с удивлением посмотрела на него.
– Но еще несколько часов назад, ты практически заставил меня вернуться к теме легенды!
Он пожал плечами.
– Все очень странно…
Она кивнула.
– А если это правда? Вот мы его сейчас прочтем, а оно прейдет на нас, что тогда? – Наташа ждала от него ответа, точнее – утешения или даже опровержения ее слов.
Алексей Петрович покачал головой – такими далекими показались сейчас сегодняшние события, проблемы, вся жизнь. Он тут же подумал, что это действие если не абсента, то травы (еще неизвестно, чем они тут надышались), а то будет, как с людьми, которые вскрыли гробницы фараонов. Единственное, что утешало, так это отсутствие в ларце костей.
Опровержений Наташа не дождалась, вместо этого, хитро улыбнувшись, он сказал:
– А знаешь, что сказал по поводу этого абсента Оскар Уайльд? – посмотрел на Наташу.
– А это сейчас так важно? – удивилась она вопросу.
Алексей Петрович вздохнул:
– Он сказал: “Если вы выпьете достаточно этого напитка, то увидите все, что захотите увидеть – прекрасные удивительные вещи…”
Наташа засмеялась.
– Точно ненормальный! Это ты к чему?
– Как к чему? Мы же его выпили, вон почти пол бутылки. Вот я и думаю: сейчас мы как с тобой прочтем, а потом как увидим… Одна надежда, что выпили недостаточно…
Наташа нарочно сдвинула брови.
– Ленька, я серьезно, а ты со своими шуточками. Мне лично страшно.
– Если тебе будет легче, мне тоже, – совершенно серьезно сказал он. – Скажу больше: я боюсь. Может ну его к черту… Давай все назад соберем и закапаем.
Наташа задумалась.
– Значит, ты все-таки веришь, что это проклятие?
– Не уверен, – искренне сознался он.
– Но почему?
Он пожал плечами.
Если бы ему теперь было, как тогда, чуть больше двадцати, то он, даже не задумываясь, поверил бы во все происходящее. Но собственно ничего сверхъестественного не происходило. Пока на лицо было только огромное желание Наташи и (чего уж там скрывать) его, ощутить присутствие волшебства. Но, к сожалению, то что было в ларце скорее походило на загадку, но никак ни на мистику.
– Давай, я посмотрю, что там, – после небольшой паузы произнес он. – Если перейдет, то пусть только на меня.
Наташа грустно улыбнулась в ответ.
– Не веришь? Впрочем, возьми, – сама поднялась и стала зажигать свечи.
– Зачем? – Алексей Петрович посмотрел с удивлением.
– Для страха, – резонно заметила Наташа. – У меня еще штук пять есть. Свет потушим.
Алексей Петрович засмеялся.
– А-а. Ну да. Правильно, как это я сам не догадался.
Быстро управившись, Наташа присела рядом с Алексеем Петровичем. Но не смотря на свой скепсис, он внутренне сжался, даже подумал об ангеле хранителе, и только после этого аккуратно развернул свиток. Повернув голову в Наташину сторону, увидев ее напряжение, прокашлялся и каким-то загробным голосом, очень медленно начал произносить:
– Если вы сейчас, читая этот манускрипт, сидите при свечах, – сделал небольшую паузу, – если вам мерещится ржание лошадей, если чудятся сомнительные старикашки по углам вашей квартиры, – Наташа повернула к нему голову и посмотрела с удивлением, он глянул на нее краем глаза и невозмутимо продолжил: – то это значит одно из двух: либо вы напились абсента, либо надышались паров непонятно какой травы, – конец фразы произнес, смеясь.
Наташа засмеялась тоже.
– Сейчас заберу обратно, – пригрозила ему.
– Не отдам, – серьезно произнес он и тут же наклонился к ларцу и с силой вдохнул аромат. В
голове тут же зашумело, а во рту появился сладкий привкус.
– Лень, ты чего?
– Да вот думаю, что, когда буду читать, начнут происходить какие-нибудь таинственные вещи?
– Старики по углам будут прыгать? – передразнила его Наташа.
– Не знаю.
И тут же, в подтверждение его слов, легкий ветерок коснулся его и Наташиных волос, следом потухла одна свеча. Они переглянулись.
– Может, ну его к черту? Может, лучше вернемся в цивилизацию? – предложил он.
– Нетушки, – меньше всего Наташе хотелось возвращаться в цивилизацию, где ее поджидала реальность.
В реальности все было по-другому. В реальности и Ленька был другим.
– Нетушки, – повторила. – Читай.

Тот, кто решил прибегнуть к силе темной,
Пойти наперекор судьбе и року,
Тому до пересудов дела нет…
А коли так – не будет плата скромной.
Проклятие исполнится до срока.
Проклятие длиною в двести лет…

Алексей Петрович дочитал до конца куплет и с удивлением посмотрел на Наташу. Но по ее выражению лица было понятно, что она ошеломлена не меньше его. Он не стал ничего спрашивать, продолжил.

Другого не дано. И с каждым то случится.
С тем, кто желает смерти,
Пусть даже подлецу.
И долгих двести лет должна душа томиться:
Сочувствия не встретит
В начале и к концу.

Позволено одно, что будет исключеньем…
В заступницы любовь
Назвалась в тот же миг…
И двести лет спустя, как снимется забвенье,
Душе возможно вновь
В земной вернуться лик.

Дальше, куплетов десять описывались все тяготы, которые должны были выпасть на душу грешника. Алексей Петрович, устав читать с выражением, перешел на монотонный голос. И от этого Наташа никак не могла сосредоточиться на содержании. Все это время она думала о том, что ожидала чего-то большего от проклятия, а тут какие-то глупые стишки. Она посмотрела на Алексея Петровича и ей показалось, что он думает так же. Ей стало неловко от того, что она его не слушает. Наташа попыталась сосредоточиться.


И вот, уже когда покажется напрасной,
Пустой и глупой жизнь
(Уж лучше был бы ад!),
Пройдутся три коня, оставив след ужасный.
Внимательно вглядись:
Тот след, и будет знак!

И только Наташа стала вникать, как Алексей Петрович замолчал.
– Все? – шепотом спросила она.
– Нет. Ниже какая-то приписка.
– Так читай.

Но коль не суждено случиться так,
Коль не найдутся силы, лучше не пытаться.
Пусть «эликсир забвенья» подведет итог.
Уж лучше в новой жизни постараться.

С веками опыта достаточно придет.
Любить кто может, тот любовь свою найдет.

– Вот теперь все, – свернул обратно свиток.
– Как-то это приписка звучит по-другому. Заметил? – Наташа поднялась, включила свет, потушила свечи. Её насторожил и испугал последний куплет.
– Угу.
– Лень, ну не молчи! Сказал: «угу», – и думает, все. Ты что-нибудь понял?
Она была очень взволнована. И хотя практически ничего не поняла из того, что он прочитал, её окутала невероятная тревога, какое-то недоброе предчувствие. Лучше бы она этого не слышала. Да и Ленька, как назло никак не комментировал непонятную писанину. Она хотела спросить у него, что он думает по этому поводу, но, увидев, что тот внимательно рассматривает рукопись, решила не отвлекать.
Алексей Петрович снова углубился в чтение. Вначале, прочитав первый куплет, у него возникло желание отложить все в сторону и спросить у Наташи: “Зачем ты меня разыгрываешь? Ведь очевидно, что сама сочинила”.
Разве это проклятие? КВН какой-то. Причем совершенно бездарный и расплывчатый. Но не решился. Не хотелось обижать. Но когда речь зашла о конях, он насторожился. Он ей об этом не рассказывал. Ни тогда, ни сейчас. А касательно следов, что же тут непонятно? Вон на лбу красуется какой. Выходит так, если верить написанному, то его шрам и есть этот какой-то знак, не зря же он ему все время мерещится, только вот на что он указывает? А еще это значит, что он уж точно причастен к этой чертовой легенде. Или все-таки это сочинила она?
Но одно было очевидным точно – ларец имел самое прямое отношение к легенде.
Наташа видела, как ленькино лицо одна за другой посетили тени сомнения, разочарования, а потом растерянности. Она взяла сигареты и вышла в кухню. Вначале убрала осколки. Потом покурила, после сварила кофе, затем выпила, а Ленька все не появлялся. С легким беспокойством Наташа вернулась в комнату.
Алексей Петрович вертел в руках ларец, внимательно рассматривая его.
– Что ты делаешь? – с неподдельным интересом спросила она.
– Пытаюсь его открыть, – ответил, не выпуская ларца из рук.
– Но он же был открытым? – Наташа прошла к балкону и распахнула дверь. В комнате было душно.
– Понимаешь, я еще раз прочел, затем положил все содержимое на место, а потом взял и захлопнул крышку, – виновато ответил он.
– Зачем?
– Не знаю. Автоматически. Так вышло. Но тут вспомнил, что кое-чего еще не рассмотрел. Решил открыть, а он не открывается. И знаешь, я ума не приложу, где тут этот замок, в смысле – защелка. Посмотри: поверхность совершенно гладкая.
Наташа усмехнулась.
– Мне незачем смотреть, я тебе сразу сказала, что его невозможно открыть.
– Но он же только что был открытым! – почти с возмущением сказал Алексей Петрович.
– Я помню.
– Ничего не понимаю. Как так может быть? Наташ, ну что ты молчишь?
– Кофе будешь?
– Нет.


– 35 –


С головной болью и тяжестью на сердце в десять вечера Нина вернулась домой. Дочек дома не было. Гуляли еще. Весна. Не было и мужа. И не смотря на то, что он ее предупредил, что задержится до вечера, она не находила себе места.
А все началось, когда она прибыла в гости.
В самый разгар застолья к ней наклонилась приятельница и тихо сказала:
– Ниночка, я, конечно, прошу прощения, – покраснела. – А ты точно уверена, что Леша на работе?
Нина тут же стала ежиком и выставила все иголки. “Что значит, она уверена?”
– Его вызвали сегодня утром. При мне звонили, – она еще не знала, какой вопрос будет следующим, но уже и от первого у нее испортилось настроение. – Должность у него такая.
Приятельница тут же сконфузилась и больше ничего спрашивать и говорить не стала. Нина вначале обрадовалась, что так быстро отделалась от нее, но заданный вопрос повис в воздухе. Минуты три он там спокойненько висел, а потом просочился в Нинины мозги и застрял, судя по всему, надолго.
Нина весь вечер молчала, что было ей несвойственно, но, сославшись на головную боль, быстро избавилась он лишних вопросов. Около девяти, когда все расходились, она не вытерпела и, отведя приятельницу в сторону, спросила:
– А что ты имела в виду, когда спросила о Леше?
Ей было стыдно об этом спрашивать, но она испытывала жгучую необходимость избавиться от этого вопроса.
– Я, возможно, ошибаюсь… Просто, когда мы добирались сюда, мне показалось, вернее, я видела Лешу, он куда-то ехал.
– И что? – Нину стала раздражать медлительность, а возможно, деликатность приятельницы.
– Просто… Просто он был не один. С ним была женщина.
Нина с облегчением вздохнула.
– Вероятно, это была его сотрудница. Главный экономист. У них там что-то произошло сегодня, – ну, разве она не золотая жена?
– Да я, собственно, так и подумала… – приятельница сникла. – Извини, Нина.
В общем-то, по логике, Нина должна была остаться довольной. И тем, как она ловко выкрутилась за мужа, и тем, что ничего такого страшного она не узнала. Подумаешь! Женщина с ним была…
Но внутри что-то заскрипело, заскребло, следом, уже на самом деле, разболелась голова и в нее, больную, полезли всякие дурацкие мысли.
Уже стоя на лестничной площадке, она подумала, что утренний звонок был странным, что Леша был не таким, как всегда. И тут сообразила, что раз его видели только с женщиной, но без мужчины, то возможно и… Но разве Люк перемещался на машине Леши? Она не знала, что и думать. Выводов было много, но в голову пришел только один. Нина с новой силой возненавидела всех Наташ на свете.

Было уже около полуночи, поэтому Алексей Петрович открыл двери своими ключами, не стал будить семью звонком. Дочки действительно уже спали, но в зале работал телевизор, и он направился туда. Наверное, Нина, как обычно, уснула, глядя очередной сериал. Было бы очень хорошо, если бы так. Ему хотелось о многом подумать, многое осознать, а еще – принять какое-то решение.
Но он ошибся. Нина не спала и даже не собиралась. Она слышала, как муж открывал дверь. Если бы не сегодняшняя ситуация, она непременно бы поднялась ему навстречу, тем более, что он был «вызван на работу» по экстренному случаю, возможно, ему нужна ее поддержка или хотя бы сочувствие. Вопреки обыкновению, Нина даже не шелохнулась, продолжала лежать на диване и невидящим взглядом смотреть на экран.
Алексей Петрович, в полной уверенности, что она спит, прошел мимо, даже не глянув в её сторону, взял пульт и выключил телевизор.
– Уже вернулся?
Он от неожиданности вздрогнул.
– Я думал, ты спишь, решил не будить, – включил свет.
– Ужинать будешь?
Алексей Петрович занервничал. Совершенно обыденные, обычные вопросы начали выводить его из себя. Лучше бы она спала.
– Нет. Я не голоден.
Нина давно уже подготовилась к разговору, который непременно должен был состояться сегодня, поэтому она искала удобного повода, чтобы переключиться на интересующую тему. Ей было любопытно, что он придумает в свое оправдание. При этом она не могла точно сформулировать, в чем он, с ее точки зрения, обвиняется. Был момент, когда ей показались бессмысленными подозрения, напрасными тревоги и вообще, что все это не стоило выеденного яйца. Ведь на самом деле, все, что ей было известно, – это то, что ему позвонила Наташа (всего лишь сотрудница), потом их видели вечером вдвоем (они только ехали в машине). В общем – не аргументы.
Нина в который раз напомнила себе, что если бы это была не Наталья Васильевна, а кто-то, кто на самом деле интересовал ее мужа, то он вряд ли стал бы разъезжать с ней по городу и ни за что не позволил ей звонить домой. На какое-то время Нина успокоилась. Просто махнула на все рукой. Все ерунда. И, наверное, на этой оптимистической ноте она завершила бы беспокойный день. Да, наверное, все бы так и было, если бы только экономиста, эту несносную сотрудницу, не звали Наташей.
Поэтому, чтобы окончательно успокоиться, она должна была узнать, что муж всего лишь, как обычно, просто задержался на работе.
Леша не умел лгать или просто старался никогда этого не делать. Во всяком случае, Нина без труда угадывала, когда он говорил неправду. Вот и сейчас она подумала, что если все ее подозрения окажутся правдой, то он непременно начнет выкручиваться, она это почувствует и тогда она его непременно на чем-нибудь подловит.
– В офисе поужинал?
– Нет, не в офисе, – Алексей Петрович устало опустился рядом с Ниной. – И вообще, с чего ты взяла, что я был в офисе?
– Ну, ты же был на работе?
– Нет. Сегодня суббота, забыла?
Нине не понравился ответ. Он не вписывался в ее планы. Она-то ждала, что он скажет, как работал в поте лица до половины двенадцатого ночи, ни на секунду не покидал рабочего кабинета. Вот тут бы она и спросила его о Наташе и о том, куда он ее вез, а там бы пошло-поехало.
– А где ты был целый день?
– Целый день я был с Наташей, с Натальей Васильевной, если угодно, – ответил он.
Нина оторопела. Она ничего не понимала. Как же так? Получалось, что он и не собирался ничего скрывать, отпираться. Нина поняла, что нужно срочно поменять тактику.
– Значит, это у нее что-то случилось?
– Да.
– И ты – единственный, к кому она могла обратиться? – Нина удивилась его откровенности.
– Единственный, – Алексей Петрович свободно мог не отвечать, просто подняться и молча удалиться в спальню.
Но раз зашел разговор о Наташе, то он решил воспользоваться случаем и узнать то, что мучило его весь сегодняшний день. А для этого нужно было поддерживать беседу.
– И что же такого произошло, что тебе понадобился на это целый день?
– Её сын сорвался с крыши, получил разрыв селезенки. Ему сделали операцию.
– В какой больнице? – в Нине проснулся профессионал.
– А что, позвонишь, проверишь?
Было странно слушать, как он отвечал. Было странным вообще, что он отвечал. Была непривычная, незнакомая интонация. Голос звучал надменно, Нине даже показалось, что с издевкой.
– Леша, что с тобой?
– Устал.
Нет. С таким его настроением невозможно спокойно говорить. Нина почувствовала легкое разочарование и решила прекратить эту бесполезную полуночную беседу.
– Иди, спи.
Алексей Петрович одарил ее вымученной улыбкой, поднялся. Подумал, что действительно лучше спросить завтра, на свежую голову.
Нина, глядя ему вслед, не удержавшись, все же задала вопрос:
– Она не замужем?
Муж остановился. Повернулся к ней.
– Какое это имеет значение?
– Просто странно, что ты решил ей помочь. Она что, денег попросила?
Алексей Петрович вернулся к жене, поняв, что разговора избежать не удастся.
– Ничего она у меня не просила.
– Удивительно, – то, что она произнесла дальше, было скорее рассуждением для себя, но неожиданно вызвало у мужа просто шквал эмоций. – Кто бы мог подумать, такая красавица (сука, стерва, хищница) и без мужика, – умышленно не сказала мужа.
Алексей Петрович изменился в лице. Нина это сразу увидела, даже испугалась. Он уже не казался уставшим.
– Так любопытно узнать? Непонятно тебе? – сказал повышенным голосом Алексей Петрович.
– Что за тон, Леша? Ты так говоришь, будто я виновата, что какая-то там, – все никак не могла подобрать слова, как ее обозвать (профура), – не вышла замуж?
– Рассказать тебе одну печальную историю?
Нина не ответила. Она не могла понять, что происходит с мужем. Всегда спокойный, даже невозмутимый, сдержанный, порой и двух слов из него не вытянешь, сейчас он был не похож на себя. Решила выслушать, судя по всему, все равно расскажет какую-то историю, даже если она ответит, что ей не интересно, даже если уши заткнет ватой.
– Расскажи, – постаралась ответить, как можно безразличней.
– Наташе, Наталье Васильевне было шестнадцать лет, когда она влюбилась. По-настоящему, понимаешь? По-взрослому.
– А она тебе уже и про это успела рассказать? – не без ехидства спросила Нина.
– Успела…
Нина сжалась, ей не понравился взгляд, которым ее одарил муж, поэтому решила не придираться. Но не придираться не получилось. Её так и подмывало сказать что-нибудь обидное в адрес Наташи.
– Нечего было влюбляться в шестнадцать лет. Я, например, в это время училась, – Нина опустила голову. Ей не понравилось начало истории.
– И она училась. Она школу, между прочим, окончила с золотой медалью.
– Ну, и в чем тогда проблема? Не в того влюбилась?
Алексей Петрович приподнял брови. “Бедная Наташа! Точно не в того влюбилась!”
– Не тебе судить.
– Да ради Бога. Он ее что, бросил? Мне посочувствовать?
Муж проигнорировал ее колкое замечание, усмехнулся и продолжил рассказ:
– Молодой человек, в которого она влюбилась, ее не бросал. Напротив, он был так потрясен необычностью девушки, ее детской наивностью, непосредственностью, ее романтической натурой, что просто сходил с ума от мысли, что она так далеко от него живет. Ошибаешься, радость моя, он не мог ее бросить, он ее любил до беспамятства.
Нина нервно дернула головой. “Что за странная история?” Алексей Петрович это заметил и тут же начал волноваться. Он знал, что скажет еще пару предложений и она поймет, что он рассказывает о себе. “Вот и хорошо, что все так получается, очень уместно будет задать нужный ему вопрос. Сама напросилась!”
– Однажды, поздней осенью, они ехали на мотоцикле. У молодого человека была «Ява». А знаешь, куда они ехали?
– Откуда мне знать?
Нина начала терять самообладание. “Не может быть, чтобы Наталья Васильевна была той Наташей! ”
– Молодой человек мечтал жениться на этой девушке, и они ехали в Киев, чтобы это осуществить.
– И что? Почему не женился?
– Они попали в аварию… Дальше рассказывать?
Нина молчала.
– Значит, рассказывать, – Алексей Петрович перевел дыхание. – Они не погибли, но попали в разные больницы, и Наташа послала своего отца, чтобы он узнал, что с Ленькой. Молодого человека звали Ленькой. А дальше…
Он замолчал. Стало так тихо, как будто бы отключили звук, как будто бы их окутал вакуум, казалось, заговори сейчас кто, и голос потонет в тишине, даже не колыхнув воздуха. Алексей Петрович рукой повернул лицо жены к себе.
– А дальше я хочу услышать, что ты тогда сказала наташиному отцу?
Это был блеф. Но какой! Вопрос прозвучал разрывным снарядом.
Нина побледнела, ее лицо вначале напоминало застывшую маску, а потом с ним стало твориться что-то непонятное.
Глядя на нее, Алексей Петрович уже не сомневался, что все сказанное Наташей, правда. Ему уже даже не нужно было слышать ответ. Он с легкостью прочитывался по выражению лица (полная растерянность, ужас, беспомощность). Нина была подавлена и уничтожена.
– Я очень любила тебя, Лешенька…
Вот и весь ответ. Вот и вся разгадка, только кому от этого лучше.
– Очень может быть. Только ты забываешь одну маленькую деталь. Так, пустячок, по сути…
– Какую?
– То, что я тебя не любил. И ты это прекрасно знала, – Алексей Петрович не в силах был понять, как просто он стал жертвой подлой лжи. Он еле сдерживал себя от того, чтобы не закричать на всю квартиру, на весь город. Он сейчас с такой силой ненавидел жену, что если бы она стала возражать или доказывать обратное, то он, не задумываясь бы, убил ее.
– Мне было все равно. Я боролась за свою любовь, как могла! – она не считала себя виноватой, в конце концов, Наташин папа мог бы и проверить эту информацию. Кто ему мешал? Да она даже и не надеялась, что он ей так запросто поверит!
– Именно поэтому ты сказала, что мы женаты? А из этого следовало, что я обманщик. Откуда тебе было знать, что у наташиного отца такие высокие моральные устои. Но тебе показалось этого мало и ты сочинила, что у тебя будет ребенок. Так?
Нина закрыла лицо ладонями. Алексей Петрович тяжело вздохнул.
– Ты хотя бы понимаешь, что исковеркала мне всю жизнь? А еще ей! А еще моему сыну!
Нина подняла на него блестящие от слез глаза.
– Удивлена?! Это не ты тогда, двадцать лет назад, была беременной, а моя Наташка.
Алексей Петрович поднялся.
– А теперь можешь думать. Тебе есть, о чем подумать.
– У нас две дочери, они не виноваты, – Нина вдруг поняла, что все ее усилия, которые она прикладывала такое количество лет для того, чтобы у нее была счастливая семья, оказались под угрозой. Весь мир, который называется маленьким счастьем, зашатался, грозя вот-вот рухнуть. Захотелось крикнуть: “Да кто она такая? Как она смеет? Я потратила на тебя всю свою молодость! Разве ты можешь меня в чем-то упрекнуть?” Ничего этого говорить не стала. Не смогла.
– А их никто и не винит. Они мои дочери, и я их люблю.

Алексей Петрович пошел в спальню. Ему было все равно, что теперь будет делать жена. Пусть обижается, плачет, переживает, да пусть хоть удавится, он устал.
Он практически не спал уже несколько ночей и теперь, пережив такой тяжелый эмоциональный день, он надеялся, что уснет мгновенно. Все-таки правильно Наташа решила, чтобы он уехал. Им, безусловно, нужно было отдохнуть. Не друг от друга, а от тех событий, которые случились с ними вечером, от тех неожиданных потрясений, которые обрушились на них, а также от открытий – таких парадоксальных и невероятных. Он мечтал уснуть, но объяснения с женой так встряхнули его, что все его мысли никак не хотели успокоиться, усмириться. Они продолжали бушевать, бурлить, вызывать шквал возмущения и ужас за все события, что произошли с ним в прошлом.
Алексей Петрович укрылся с головой одеялом, как будто бы это могло отсечь, изолировать его от всего лишнего. Вернулся мысленно к Наташе.


Минут тридцать он провозился с ларцом. Все не мог поверить, что такое возможно. Ведь и он, и Наташа видели, что тот был открыт. Разве это не они пять минут назад рассматривали содержимое ларца?
Потом Наташа сказала, что, возможно, следует повторить все их действия с того самого момента, как они сняли его с антресоли. Алексей Петрович пожал плечами. Снова взбираться на стремянку показалось смешным безумством. Но Наташе так не казалось. Не успел он и глазом моргнуть, как стремянка была установлена.
– Ума не приложу, как же он тут… Склеился, что ли? – Алексей Петрович чувствовал себя виноватым.
А еще ощущал неловкость за то, что он взрослый, умный мужик не может сообразить, в чем секрет. Сразу же по ходу ругал себя, умного и взрослого, что занимается непонятно чем.
Наташа чувствовала его растерянность, но понимала, что очень трудно принять на веру то, что не входит в рамки разумного. Она задумалась, потом щелкнула пальцами и скрылась в спальне.
Алексей Петрович с удивлением посмотрел ей вслед, подумал, что она обиделась, и расстроился еще больше.
Наташа вернулась через минуту, неся в руках шкатулку из яшмы, где хранились драгоценности.
– Открой, – поставила её рядом с ларцом.
Он взял ее в руки. То, что она открывается, было понятно по еле заметной линии раздела. Повертев ее, он поставил странную вещицу на место.
– Ну и?
– Смотри, – Наташа провела рукой по ребру передней панели, и верхняя часть стала медленно сползать в сторону.
– Вот, черт! У тебя что, весь дом напичкан такими штучками? – с изумлением произнес он.
– Не волнуйся. Больше нет, – она улыбнулась.
– И что это обозначает?
Наташа сказала, что это работа мастеров примерно того же времени, что был изготовлен и ларец, если, конечно, верить в легенду. Можно предположить, что в ларце также есть свой секрет, а он есть, и это очевидно, только кое-что не сходится, и этим «кое-чем» является отсутствие на ларце разделительной линии. Он выглядит, как одно целое, будто бы и нет там внутри ничего, будто бы это какой-то монолит, на поверхности которого искусно выдолблены очертания ларца, или того проще – это муляж.
– Разве я не права? Разве это не мистика?
Алексей Петрович еще раз внимательно рассмотрел поверхность злополучного ларца. С Наташей нельзя было не согласиться. Он пожал плечами. Даже если ему не понравился «стишок», в смысле, проклятие, и он мог предположить, что это все выдумка, то здесь было сложней. Его окончательно сбило с толку это чудо инженерной работы.
– И какой отсюда вывод? – он сдался.
– Простой. Лень, давай поставим его обратно, а потом попробуем в деталях вспомнить, что произошло, – Наташа сказала все не очень уверенно. Сказала и так жалобно посмотрела на него, что он не выдержал и улыбнулся.
– Ладно, сейчас заброшу этот сундук с секретом на исходную позицию.
Потом сидели и минут пятнадцать вспоминали каждое свое действие буквально посекундно. Ничего такого необычного они не сделали.
Странно как-то все получалось.
Вплоть до сегодняшнего вечера Наташа очень скептически относилась ко всему, что знала практически с детства и что было связано с легендой. То есть в детстве она, бесспорно, верила, что все так и было. Впрочем, ничего удивительного, в это верили все местные девчонки! А Наташа не просто верила, её действительно тянуло в те места, где произошли эти события.
А потом она встретила его, и так вышло, что именно легенда на первых порах стала их общим интересом.
Но, повзрослев и хлебнув в этой жизни сполна, утратив всякую надежду, а с ней и уверенность в себе, Наташа стала считать эти истории полной нелепостью и глупостью, как все, что маячит розовым замком из детства. Было даже смешно вспоминать, как она с Ленькой излазала все развалины поместья в поисках какого-нибудь тайника. А еще было больно, потому что это все напоминало о нем.
То, что ларец открылся, было такой неожиданностью, что она вдруг подумала: “Мо-жет, это тот единственный шанс, который хоть что-то исправит в этой жизни”. Ей был непонятен набор предметов, который они извлекли из ларца, и если честно, она даже не придала этому значения, но это все напоминало тридевятое царство, в котором возможно невозможное. Вот поэтому она и пыталась убедить Леньку, что все происходящее – реальность, чуть-чуть волшебная, но реальность. А он, как назло, уперся, искал кнопку!
Алексей Петрович, в свою очередь, испытывал совершенно противоположные чувства. В отличие от Наташи, он не просто верил в легенду. После «гибели» любимой девушки, легенда стала для него неким талисманом, самым прекрасным воспоминанием, самой трогательной историей. Ведь в легенде молодой человек так же, как и он, лишился своей невесты.
Когда они встретились вновь, то именно легенда помогла им поверить, что они – это они.
“Проклятие длиною в двести лет…” – мой Ленька знал бы, что это обозначает.
Но сейчас его интересовало, что будет с ними дальше, а не то, что было! Легенда как таковая, как связывающее звено, утратила свое значение. Конечно, все это было занятным. И он никак не мог взять в толк, что так скрупулезно пытается донести до него Наташа. Он помнил, как у нее загорелись глаза, когда ларец открылся, и сейчас просто не мог отказать ей в таком пустяке, как повторить все свои действия. Он видел, как она стесняется сказать ему, что происходит необъяснимое, лично он не сомневался, что где-то потайная пружина, но она не хотела в это верить, и он подчинился.
Алексей Петрович поднялся на стремянку, вновь взял ларец и медленно стал опускаться с ним вниз. Он проделал это, на всякий случай, несколько раз. Результата не было. После очередной попытки, Наташа воскликнула:
– Слушай, света же не было. У нас в руках были свечи!
– Не могу поверить, что я это делаю. Туши свет, умница.
Наташа потушила свет и зажгла две свечи. Одну оставила у себя, вторую передала ему. И опять ничего.
Алексей Петрович присел на одну из ступенек и засмеялся.
– Ты чего?
– Да так, представил, что я буду всю ночь подниматься и спускаться по этой дурацкой стремянке, пока у меня в глазах не возникнет северное сияние.
Наташа потушила свечи, зажгла свет, внимательно посмотрела на него.
– А при чем тут северное сияние?
– Не знаю. Просто первый раз, когда я его доставал, мне показалась какая-то вспышка. Просто почудилось, вот я и вспомнил.
– Мне тоже почудилось… А если нам почудилось двоим, значит, это было на самом деле. И это случилось после того, как ларец стал открываться. Так?
– Кажется…– неуверенно ответил он.
– Я поняла, что мы сейчас делаем не так.
– И что же?
– Бери ларец, спускайся. Если я права, то стремянка здесь не причем.
– Это радует.
Алексей Петрович прошел опять к дивану, поставив ларец перед собой на стол. Наташа присела напротив его.
– Ну? – посмотрел на Наташу.
– Дотронься до него так, как будто ты его держишь.
Алексей Петрович проделал это действие.
– Чего еще не хватает? – Наташа хитро на него прищурилась.
– А, так все-таки я должен догадаться?
– Просто я хотела дать тебе возможность сообразить самому, а то будешь потом плакать.
– Я – плакать? – Алексей Петрович засмеялся.
– Ленька, я очень боялась, что ты его упустишь, поэтому…
– Хочешь сказать, что его нужно держать нам вместе? Вернее, одновременно дотронуться?
Наташа не ответила. Она просто накрыла своими ладонями руки Алексея Петровича. Крышка поползла в сторону.
И опять, как в первый раз, комната стала наполняться уже знакомым, сводящим с ума ароматом. И снова будто остановилось время. Застыло, замерло на бегу, уступив место непонятной, из какого-то другого измерения, паузе. Трудно определить, сколько это продолжалось: миг, минуту или целую вечность. Только в этот временной отрезок каким-то образом вместились все самые лучшие чувства, эмоции, воспоминания…
– Думаешь, это правда? – Алексей Петрович почувствовал, что вопрос прозвучал глупо.
Что, правда? То, что ларец не имеет замка и открывается каким-то другим способом? То есть, только тогда, когда за него держаться руками? А кто должен держаться? Или это не имеет значения? А что же тогда имеет – стремянка?
Что, правда? То, что они оба каким-то образом причастны ко всему этому? К легенде? Значит, она не выдумка? Значит, договор имел место? Значит, проклятие было? Что же это за проклятие, если в нем ничего не понятно?
Наташа учащенно дышала. Так разволновалась, что не могла успокоиться. Она не стала отвечать на вопрос. Она убрала свои руки. Алексей Петрович проделал тоже. Потом достал свиток и уже собрался вновь его развернуть, когда его взгляд упал на кольца. Те выглядели так, будто бы их только что отлили и выковали. Они сверкали своими гранями, притягивая к себе взгляд.
– Наташа…
– Вижу.
– Давай еще раз прочтем, может, мы чего-то не поняли?
– Подожди… – Наташа подняла руку. – Я что-то вспомнила. Про то, как откроется ларец. А ведь мне баба Сима сразу тогда сказала, как. А я…
Наташа неожиданно поднялась, вышла на балкон. Когда она вернулась в комнату, Алексей Петрович ее не узнал. Она была в таком возбуждении, что ему даже стало не по себе.
– Я вспомнила. Я все вспомнила, – тяжело дыша, она упала на диван. – Она меня наверное заколдова! Старая ведьма! Она сказала, что когда придет время, я все вспомню и пойму. Представляешь?
– Наташа, успокойся. Что ты вспомнила? – Алексей Петрович разволновался, не меньше ее.
– Она сказала, что открыть его смогут только два человека одновременно. Я тогда подумала, что у каждого из них будет свой ключ. Это потом стало ясно, что ключей нет, хотя она и об этом упоминала. Значит, мы все-таки причастны…
Алексей Петрович задумался. То чего он так опасался и жаждал одновременно, случилось. И как бы он сейчас не отпирался, и не придумывал различные отговорки – легенда уже уверенно втянула их в своей мистический водоворот.
– Не обязательно, что ты или я причастны, – все же сказал он.
– Нет, – Наташа отрицательно качнула головой. – Если бы речь шла о любых других людях, то его уже давно бы открыли. Мой отец, например, много раз пытался это сделать, и не один. Речь идет о ком-то конкретном.
– О ком? – он знал, что сейчас услышит в ответ. Собственно, другого и не было.
– В одном я уверена точно. А ведь она и это мне говорила, – сокрушенно покачала головой, – Она сказала, что один из них будет хозяином этого ларца. То есть, согласно легенде, хозяин – это и есть Павел.
Алексей Петрович помрачнел. Привязать эту странную находку к легенде было его идеей. Но переживать, как это делала сейчас Наташа он не собирался. Ведь это же только легенда!
Но видя, как все воспринимает Наташа, решил подыграть, взял ее за руку, наклонился к ней ближе:
– Значит, я все-таки Павел? Что же баба Сима так ошиблась? На нее не похоже.
Реакция Наташи была неожиданной. Она засмеялась, но смех зазвучал не весело и задорно, а напротив, как-то раздражительно, на грани истерики. У нее даже слезы выступили из глаз.
– Ленька! Ты что, ничего не понял? – продолжая смеяться, никак не могла успокоиться.
Он налил в стакан воды и подал ей. Она сделала несколько глотков, а потом со всего маху запустила стаканом в стенку. Тот разлетелся вдребезги и пал на пол дождем из мелких осколков. Алексей Петрович даже вздрогнул от неожиданности. Он никак не мог понять, что с ней происходит. Ему стало жутко.
– Ты не понял? Ты ничего еще не понял, Ленька! – закрыла лицо руками, заплакала.
Он не стал ее успокаивать. Пусть поплачет. Легче станет. Правда, он не представлял, что ее так вывело из себя, что расстроило. Минут через пять она стала затихать и, когда почти успокоилась, он спросил.
– Что с тобой, Наташа? Зачем ты разбила стакан? Чего я не понял?
– Боже мой, все было очевидным с самого начала, а мы не догадались. Я не догадалась.
– Ну, хватит говорить загадками, – умоляюще произнес он.
– Ты не Павел, Ленька. Помнишь, как ты хотел им когда-то быть? – Наташа уже успокоилась и говорила серьезно.
Он кивнул.
– А помнишь, что я тогда тебе ответила?
Ну, как он мог помнить то, что было так давно?
– Нет.
– Я сказала тебе, что ты не можешь быть им по одной простой причине. Ведь Павел должен найти проклятие, то есть этот чертов сундук! Ленечка… Ерунда, конечно. Полный бред. Но выходит так, сам подумай, только не смейся… Павел – это я! Это я хозяйка, хозяин ларца, поэтому-то баба Сима мне его и отдала. Вернее, вначале я его нашла! Все сходится.
Алексей Петрович остолбенел от того, что услышал.
– Никогда больше в жизни не буду пить абсент, – отрешенно сказал он.
– При чем тут абсент? – возмутилась она.
Откинувшись на спинку дивана, Алексей Петрович стал массировать виски. Наташа молча наблюдала за его действиями.
– Я понимаю, что мы пережили очень тяжелый день…– собрав воедино все силы, начал он.
– Лень, ну о чем ты? – прервала его Наташа. – Ну, почему ты не хочешь поверить в очевидное?
Он не нашелся, что ответить. И ему действительно трудно было поверить в то, что она сказала. Даже если сходится, доказательств все равно нет. А раз так, то это не может быть правдой.
Его Наташка, его непохожая ни на кого, совершенно необыкновенная женщина – и вдруг Павел? От этих мыслей поёжился.
–Ну, ты придумала! Ты же не мужчина!
Наташа пожала плечами.
– Предложи другое объяснение.
– Объяснение чему? Загадочному открыванию ларца? Это просто совпадение. Я найду, как он открывается. Потом, когда будет время.
Наташа обиделась. Почему он отказывается принимать факты? Для нее это были факты. Она на минуту задумалась, потом взяла и с силой опять захлопнула ларец.
– Зачем ты это сделала?
– Тебе же нужны доказательства! Посиди минуту сам, я сейчас вернусь, – вышла из квартиры.

Соседку звали Лиля. Она была лет на десять моложе Наташи, но у них давно завязались дружеские отношения, и поэтому Лиля без особых объяснений согласилась заглянуть в соседскую квартиру. То, что она застала в гостях у Наташи мужчину, несколько удивило и озадачило ее. Было непонятно, зачем ее пригласили.
– Лиля, у нас тут с Алексеем Петровичем возник спор, ты не могла бы нам помочь?
– Пожалуйста, – ответила та.
– Лень, бери его, – указала на ларец.
Ему не хотелось, но, вспомнив разбитый стакан, перечить не осмелился.
– Лиля, ты тоже сделай, как он.
Опыт повторили раз пять. Лиля никак не могла понять, что такого они делают и почему нужна ее помощь, ведь это можно проделать и без неё. Но это было не все. После непонятных упражнений с Алексеем Петровичем Лиля проделала все то же, но уже с Наташей. Результат был тем же.
Наташа с победоносным видом посмотрела на Алексея Петровича. Тот лишь улыбнулся в ответ.
Лилю поблагодарили, и она ушла с неподдельным удивлением на лице.
– А теперь еще раз, но со мной, – произнесла Наташа.
На этот раз Алексей Петрович не сопротивлялся, ему уже и самому стало интересно, что же происходит.
Ларец с легкостью открылся. Наташа тут же извлекла из него свиток и кольца и положила рядом на столе.
– Убедился?
– Пока только в том, что его можем открыть лишь мы. И то…
– А тебе этого мало? Чего тебе еще не хватает? – Наташа от возмущения покрылась румянцем. – Чтобы поверить, что я Павел, тебе этого мало?
Он пожал плечами, ему не хотелось обижать Наташу, но все зашло слишком далеко, и он решил, что пора заканчивать.
– Объясни, каким образом это доказывает, что ты – легендарная личность, – умышленно избежал произносить имя.
– Ну, как, каким образом! Я же тебе все рассказала…
– Не вижу связи.
От досады Наташа насупилась.
Алексей Петрович вздохнул.
– Хорошо, сдаюсь. Давай еще раз. Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что ты Па-вел?
– Тебе же неинтересно, – Наташа старалась не смотреть в его сторону.
Если бы Ленька сразу согласился с ее выводом, то Наташа особо и не заостряла бы на этом внимание. Но он категорически был против такого её объяснения, и она уже сама засомневалась. А когда Наташа сомневалась, то она теряла самообладание, у нее пропадала способность быстро соображать, потому что вместо этого она думала: как же так получалось, что она не права.
– Только то, что во мне живет его душа, наверное…
– То есть, у тебя происходит раздвоение личности? – Алексей Петрович был искренне удивлен ее упрямству.
– Нет.
– А, ты ощущаешь себя мужчиной?
– Нет, конечно. Но я же нашла… – не стала больше повторяться.
Действительно, все звучало как-то нелепо, неубедительно. Ничего конкретного, всего лишь косвенные намеки. Но с другой стороны, может, так все и нужно?
И тут неожиданно всплыло еще одно воспоминание.
– Леня, ты меня спросил сегодня утром, когда мы ехали в больницу, о тех словах, что я тебе сказала в Питере…Я ответила, что не помню, где их слышала…
Алексей Петрович оживился. Когда они читали свиток, он, боясь обидеть Наташу, не стал заострять на них внимание. Но если она их услышала впервые сегодня, тогда откуда знает? Он даже обрадовался, что Наташа сама вернулась к этому еще одному непонятному фрагменту, коими изобиловал весь вечер.
– Да, помню, – просто ответил он.
– Но прежде, чем рассказать, я вернусь к тому, как нашла ларец. Кажется невероятным, хотя мне уже все равно, но помимо находки было еще одно событие, которое, как и ларец стерлись из памяти, а сейчас всплыли во всех подробностях. Тогда, в лесу, я споткнулась о холм, где впоследствии нашелся ларец и, упав, попала в непонятную пещеру. Вот там я и слышала эти строки, – Наташа остановилась, посмотрела на Алексея Петровича.
Он внимательно слушал, боясь сбить ее с мысли, нелепым вопросом.
– Я теперь знаю, кем является тот старик, который меня однажды напугал и которого, кстати, сегодня упоминал ты. Или ты мне солгал?
– Нет. Не лгал, – серьезно произнес он. – Можешь описать, как он выглядел?
– Попробую, – Наташа закрыла глаза, чтобы лучше его себе представить.
Алексей Петрович проделал то же.
Наташа подробно рассказывала о своем видении или сне, случившемся двадцать лет назад. Не упуская ни единой мелочи, она очень старательно и точно описала молодого человека и старика. Сомнений не было, именно его видел Алексей Петрович в зеркальном отражении сегодня.
– И что они, по-твоему, там делали? – не удержался и задал он вопрос.
Наташа задумалась. Наверное, спроси он ее тогда, она бы не ответила, а вот сейчас ее осенило:
– Предположим, что те люди – это колдун и Павел. Предположим, что они действительно заключили некий договор, из которого следовало, что душа Павла возродится через двести лет. Будь ты на месте этого казака, что бы ты хотел узнать о себе в будущем, если бы, допустим, у тебя была такая возможность?
Алексей Петрович нахмурил лоб. Чем больше открывалось информации о легенде, тем ему больше становилось не по себе.
– Кажется, он хотел знать примету, по которой отыщет свою панночку, – не очень уверенно сказал он.
– Это понятно, – Наташа качнула головой. – Это было известно и так. Это рассказывалось в легенде. Не то. Ну, подумай, что бы ты хотел узнать о себе? Я не тороплю с ответом.
Алексей Петрович закурил, вышел на балкон. В лицо пахнуло свежестью и всеми весенними ароматами сразу. Было уже около девяти вечера, и первое, о чем он подумал, было то, что он целый день провел с Наташей.
День был нелегким, судя по-всему, он еще не заканчивался и, вполне возможно, сулил немало новых и парадоксальных открытий. Алексей Петрович не мог себе сказать: было ли это плохо или хорошо? Да он за последних лет десять не испытывал столько, сколько свалилось на него в этот день! И все же он был очень благодарен судьбе, что она так круто, не посоветовавшись с ним, сделала поворот. И, наверное, от того, что был не предупрежден о возможных изменениях, Алексей Петрович пребывал в полной растерянности. Он уже знал, что бы хотел видеть в дальнейшей своей жизни, но еще понятия не имел, как это осуществить. Просто надеялся, что у него в будущем хватит ума и сил поступить мудро и не причинить никому вреда. Так, рассуждая о себе, неожиданно нашел ответ на наташин вопрос.
– Мне кажется, я догадался, что бы ему хотелось знать, – зашел в комнату, закрыл за собой дверь. Апрельские ночи еще прохладные.
– И что же? – Наташа уже и не рассчитывала, что он ответит, поэтому посмотрела на него с интересом.
– Я думаю, что этот казак переживал о том, как справится его вновь рожденная душа с поиском любимой. Ему важно было знать, насколько человек, в котором он возродится, будет надежным, – замолчал, ожидая, что Наташа чего-нибудь добавит, но она слушала. – Я думаю, он хотел увидеть, как будет выглядеть в будущем.
Наташа улыбнулась.
– Думаю, что да.
– Только имей в виду, я это не утверждаю, а предполагаю, – быстро добавил он.
Наташа пропустила эту фразу мимо ушей. Дальше она рассказывала с еще большим воодушевлением. Она поняла, что Ленька засомневался в непоколебимости своих выводов.
– Я как раз зашла в пещеру, в этот зал, когда старик говорил юноше, чтобы тот вел себя тихо, потому что уже все стало происходить. А казак поднял на меня глаза и с изумлением или даже с разочарованием произнес только одно слово. И это слово было – «девица». Колдун накричал на него, и молодой человек больше на меня не смотрел. А потом он начал писать под диктовку то, что мы с тобою извлекли из ларца, писал кровью. Я видела, как она стекала у него по руке в чашу. Вот так это было…
– Да, Наташа, с тобой не соскучишься, – печально сказал Алексей Петрович.
– Лень, – она подсела к нему, положила голову на плечо. – Почему у меня такое впечатление, что ты обиделся?
Алексей Петрович горько усмехнулся.
– Не то что обиделся…
– Ну, в чем дело?
У него был ответ. Правда, звучал он глупо, особенно, если послушать его со стороны, да еще и постороннему человеку. Но ведь и вся история, сама по себе, если не была глупой, то, по крайней мере, невероятной.
Его одолели два совершенно противоположных ощущения. С одной стороны, рядом сидела Наташа и складывалось такое впечатление, что она всегда присутствовала, и не было минуты, чтобы ее не было с ним, а тем более разлуки в двадцать лет. Все, что связано с ней, для него казалось необычным, восхитительным, не похожим ни на что, а поэтому притягательным.
Но с другой стороны, чем больше он отвлекался на какие-то нереальные события, тем сильнее его угнетала действительность. В действительности легендой не прикроешься.
– Понимаешь, – как бы глупо не звучал ответ, он решил все же сказать. Тем более, был убежден, что Наташа поймет его правильно. – Я не то, чтобы обиделся, я скорее огорчился. И хотя истинная причина кроется совершенно в другом, я отвечу в духе этого таинственного вечера. Ведь, если ты Павел, – не удержался и улыбнулся, – то мне, получается, нет места во всей этой истории, а я не хочу, чтобы это было так.
Наташа отстранилась от него. Ей показалось странным, что он об это заговорил. Ей даже и в голову не пришло, что он может быть не при чем. Разве такое возможно, чтобы Ленька и был не при чем? Но в проклятии ничего не говорится, кем будет та, ради которой все это затеялось. Однако там и не говорилось, кем будет казак. И вообще, разве в этой писанине можно было что-либо понять? Неужели нельзя было написать конкретно и так, чтобы не возникло и тени сомнения? А может, просто, не нужно обращать на все это внимания, зачем усложнять то, что и само по себе не поддается пониманию.
– Лень, а давай все сложим обратно и выбросим? Сделаем вид, что ничего не было. А то мы, действительно, как два полоумных, сидим тут, гадаем.
– Я рад, что ты приняла такое решение, – Алексей Петрович с облегчением вздохнул. – Нам и без того есть над чем подумать.
– И еще… Я хочу, чтобы ты знал о том, что для тебя всегда будет место в моей истории, – произнося это, Наташа уже почти смирилась с тем, что тайны и загадки закончились, когда ее взгляд упал на стол. – Лень, а как же кольца?
Алексей Петрович забыл о них. Глянул и подумал, что легенда никак не хочет отпускать их. И тут же опять вспомнил все то необычное, что ему сегодня довелось услышать, увидеть, почувствовать. Конечно, все можно отменить, проигнорировать, но он был не уверен, что таким образом все уладится само собой.
– Не могу объяснить, и потом мы же не знаем, из какого они металла? Может быть, секрет в сплаве…
Наташа слегка нахмурилась, услышав такой ответ, но доказывать обратное не стала. Да он и сам был не в восторге от сказанного. А если честно, то у него осталось слишком много вопросов, просто не было уже сил с ними разбираться.
Наташа поникла, потому что взглянула на себя со стороны и поняла, что последний час занималась какой-то дуристикой. Стало жаль потраченного впустую времени. Для чего? Ведь и без всего этого он был рядом. Он хотел быть рядом. Чего еще нужно!? Ей стало стыдно за разбитый стакан, за глупые эксперименты, за соседку, за все. Она – Павел? Она – дура! Это было ближе к истине.
– Лень, – сказала виноватым голосом. – Прости меня, что заморочила тебе голову, ты действительно прав: все это ерунда и глупость. Ларец, легенда, кольца… Выбросим и забудем. Я просто устала. Давай перекусим чего-нибудь.
– Давай. Куда-то сходим?
– Не хочу я никого видеть. Я сейчас что-то придумаю. Ладно?
– Хорошо, иди, думай, а я попробую все же разобраться с этим посланием из прошлого.
– Как хочешь, – улыбнулась про себя, ей стало приятно, что он все же решил не сдаваться. Эх, Ленька!


– 36 –


Сонька считала себя человеком не злым, тем более не злопамятным. Впрочем, кто станет думать о себе хуже, чем есть на самом деле?
Но домой от Наташи она вернулась в бешенстве. Решив, что в ссоре с подругой виновен (почему-то?) Алексей Петрович, она тут же стала вынашивать план своих дальнейших действий. Воплощение этого плана в действительность должно было стать отправной точкой, крахом карьеры этого «гада».
Она отчего-то подумала, что осуществить задуманное будет для нее пару пустяков. Нужно только сказать мужу (вот только что?) и он с легкостью избавится от своего дирек-тора. Пока она ехала домой, ей казалось, что все это можно будет провернуть без труда. Люк ее послушает. Она даже подумала, что никаких серьезных причин указывать не станет. Придумает, например, что он ее оскорбил или, еще лучше, скажет мужу, что он к ней заигрывает. Тут уж Люк точно не выдержит. Да он его даже выслушать не захочет, что она мужа своего не знает? Но все повернулось не так, как ей хотелось.
Люк вернулся домой значительно (часов так на пять) раньше обычного. Ни где он обитал, ни с кем, Соньке было неизвестно, но то, что он в субботний вечер появился дома до двенадцати ночи – казалось невероятным. Был он злым, расстроенным и Соня никак не могла к нему подобраться с интересующим её вопросом. Но ей повезло, Люк сам заговорил об Алексее Петровиче.
Как выяснилось, проводя время с «нужными» ему людьми, Люк узнал очень любопытную информацию. Оказывается, Алексей Петрович собирается уйти от него для того, чтобы открыть свое дело. Люк вначале подивился такому сообщению, слишком уж оно было для него неожиданным. Но один из мужчин, который являлся завсегдатаем собравшегося общества, знал Алексея Петровича до того, как он попал к Люку. И как выяснилось, нынешний директор фирмы, в свое время, был довольно-таки успешным предпринимателем, поэтому совершенно логично, что он решил вернуться к тому, чем занимался прежде, тем более, что сейчас у него появились новые интересные знакомства, нужные связи. Рассказавший все это мужчина недавно консультировал его по некоторым вопросам, поэтому и был в курсе.
Для Люка это известие оказалось сродни шоку. Он не мог представить, как будет хотя бы на первых порах справляться без Алексея Петровича и, вообще, почему он должен его отпускать? Разве его не высоко ценят и высоко (между прочим) оценивают? Он не понимал, как, потратив столько сил на раскручивание дела, (а этим занимался, именно Алексей Петрович) когда только все стало получаться, ни с того ни ссего уйти?
Люк кричал, возмущенно размахивал руками, хватал себя за голову. Затем вспышка гнева сменялась отчаянием и он затихал, пытаясь привести себе веские доводы, по которым Алексей Петрович просто обязан был остаться. Потом новый всплеск эмоций заставил содрогаться стены квартиры, и на Алексея Петровича обрушивались обвинения, что он самый настоящий предатель и что так настоящие мужчины не поступают! Но следом опять приходило отчаяние и Люк, бросаясь из одной крайности в другую, буквально на ходу начинал соображать, что бы такого сказать или предложить, придумать, в конце концов, чтобы удержать директора на месте.
Соня была поражена и огорчена не меньше мужа. Только совершенно по другой причине. То, что Алексей Петрович собрался уйти сам – её не устраивало. Конечно, чего проще было отказаться от всяческих планов, ведь они и так от него избавятся. Но это не могло компенсировать ее моральный ущерб. И совершенно понятно, что никакие байки, про «приставучего» Алексея Петровича не пройдут, не тот случай. Но это вовсе не значило, что Соня сдалась. Она решила во что бы то ни стало насолить ему, хотя бы напоследок. А если, вдруг, повезет, если она умело все прокрутит, то, возможно, получится и очернить его в глазах мужа, а тот уж постарается подпортить ему репутацию, главное, попасть под горячую руку.
А еще она поняла, что в одиночку ей не справиться. Для осуществления такого плана ей был нужен союзник. Она долго думала, на ком остановиться и решила, что Эдик – самая подходящая кандидатура. Он молод, амбициозен. Вполне возможно, что он завидует своему директору. И тут ее просто осенило: а ведь можно сыграть и на чувствах. Помнится, Эдик был не прочь поближе пообщаться с Наташей и не его вина, что Наташа ему отказала. Но ведь можно было сказать, что отказала в пользу Алексея Петровича. И если он не дурак (а она постарается доступно довести до его сознания, какая ему из этого светит выгода), то, гляди, и сумеет собрать какой-никакой компромат, а если не собрать, так сфабриковать. Надо будет еще и с главным бухгалтером потолковать.
Сонька не сомневалась, что у нее все получится. Главное, чтобы Наташа про это не узнала, но это она брала на себя.
Набросав в уме примерный план действий, Сонька успокоилась. Осталось подождать понедельника, а там уж она постарается.


– 37 –


Пока ужинали, все вспоминали прошлое. Наташа и не ожидала, каким увлекательным и необыкновенно чистым, по прошествию такого количества времени, виделся их короткий, но бурный роман. Хотя по-другому она никогда и не думала. Но одно дело, когда думаешь одна и совсем другое – если вдвоем. Алексей Петрович и сам с удовольствием напоминал Наташе какие-нибудь курьезы, и они улыбались своей далекой юности. Говорили обо всем, говорили с жаром, порой перебивая друг друга, не вспоминали только их последний совместный день. Как будто бы оба чувствовали за собой вину, что допустили ту аварию. Но не так аварию, как свое бездействие и беспомощность после всего случившегося. Так, слово за слово, постепенно опять вернулись к легенде, уж слишком много было с ней связано. Посмотрели друг на друга, засмеялись.
– Без комментариев, – попросила Наташа.
Что ни говори, ей было приятно, что эту тему затронул именно Ленька, а не она. Она, конечно, сказала, что согласна все забыть, но на самом деле, для начала, ей хотелось все узнать. Она видела, с какой таинственной улыбкой, после того, как провозился с «посланием из прошлого», к ней на кухню зашел Алексей Петрович. Было заметно, что он хочет сообщить нечто, выходящее за рамки, но почему-то молчит.
– Ленька, ты чего? – Наташу провести было невозможно.
– Поужинаем, расскажу, – неопределенно махнул рукой Алексей Петрович.
Но и после ужина разговор крутился вокруг повседневных проблем. Наташа рассказывала о Леньке-младшем, Алексей Петрович рассказал о дочерях. Потом переключились на то, чем он будет заниматься, когда уйдет от Люка.
Наташа внимательно слушала и вдруг сказала:
– Послушай, я могу помочь все это дело ускорить. Тебя сейчас что задерживает? Решение горисполкома или прочие инстанции?
– И то, и другое. Ты же знаешь, как у нас все долго. Скорей бы уже закон приняли, который упразднит всю эту волокиту, – тяжело вздохнув, ответил Алексей Петрович.
– Вот я и говорю, что могу помочь все ускорить. У меня на старой работе есть приятельница, так вот, ее друг – какой-то там депутат. Знаешь, такой активный дядечка, как все они. Вот он и может посодействовать.
– Денег, небось, сдерет, мало не покажется, – без особого энтузиазма сказал он.
– Так сделает, – уверенно сказала Наташа. – Ну, а если чего и затребует – не твоя забота.
Алексей Петрович внимательно посмотрел на Наташу.
– Что-то мне ответ не понравился, потому что непонятный. Запомни, Наташа, такие как они, даром ничего не делают, разве что только… – осекся.
Наташа улыбнулась.
– Хорошо, будем считать, что это моя компенсация за разбитую «Яву».
Алексей Петрович вздрогнул.
– Соображаешь, что говоришь? И потом, мне не к спеху, тем более впереди – майские праздники, все будут отдыхать.
– Я все-таки попробую. Я буду очень рада тебе помочь.
Алексей Петрович не ответил. Наступила пауза.
Он смотрел на нее, она смотрела в сторону. Он думал, как трогательно выглядит ее желание помочь, как приятно было ему все это слышать, как давно никто не интересовался его делами, полагая, что он все сумеет сделать сам, без чьей-либо помощи.
– Наташа, раз уж мы заговорили о «Яве», то я думаю, пришло время и мне кое о чем тебе рассказать.
– О чем? – Наташа повернулась к нему.
– О трех конях…
Она была удивлена. Точнее, она ждала от него чего-то такого, он же обещал рассказать после ужина, но причем тут кони?
– Я думаю, это связано с проклятием. Черт! Мне тут такая мысль в голову пришла, что можно свихнуться. Я даже не знаю, с чего начать. Пошли в комнату, я тебе покажу кое-что.
Как ни странно, но Наташа испугалась. Она поднялась и послушно пошла за Алексеем Петровичем. Тот уже склонился над столом, на котором был разложен свиток.
– Присядь и слушай, – сам остался стоять по другую сторону стола.
– Ты что-то понял? Что-то, что указывает на подлинность этой истории? – Наташа затаила дыхание.
– Насчет подлинности не знаю, не ручаюсь, – Алексей Петрович вздохнул. – Мне, если честно, вначале показалось, что это шутка, что ты сама все придумала. А касательно ларца… Разве не ты продемонстрировала шкатулку, которую без знания секрета не откроешь? А потом, еще заявление, что ты – это тот казак…
– Ты, правда, мне не поверил?
– Рассуди сама: чему верить? Бумажке, бутылочкам с непонятной жидкостью и кольцам?
– Тогда что? – Наташа поникла. Подумала, что зря он сказал ей все это.
– Мы забыли о старике.
Она посмотрела на него с недоумением.
– И ты, и я каким-то таинственным образом видели его. Конечно, можно допустить, что он – плод больного воображения. Но мы видели его в разное время и при разных обстоятельствах. Так?
– Положим, да. А как это связано с конями?
– Дойдем и до них. Но вначале ты должна знать, что я видел у тебя в саду. В ту ночь, когда в окно на тебя смотрел, как мы выяснили, колдун.
По наташиной спине тут же пробежал холодок, больно уж воспоминания были жуткими. Да и слишком молодая она тогда была для подобного рода впечатлений, хотя разве к таким впечатлениям можно быть готовым в любом другом возрасте?
– Ты что-то видел и не сказал?
Алексей Петрович заметил, что Наташа стала волноваться и лишний раз похвалил себя за то, что тогда предусмотрительно промолчал.
– Я не хотел тебя расстраивать в тот вечер. Ты помнишь, каким был тот вечер? – Наташа кивнула головой. – И потом, я просто подумал, что мне все померещилось.
Он начал свой рассказ с того, как обошел дом, как увидел таинственный знак на стекле окна, а закончил непонятным видением, которое так его напугало. Белый, красный и чер-ный конь.
– И что это могло обозначать? – со страхом в голосе спросила она.
– Понятия не имею. Потом я видел этих коней еще несколько раз: в день аварии и сегодня утром, когда ехал к тебе.
– Что значит, ты их видел? Где? – было странным слышать это из его уст.
– Не знаю, – Алексей Петрович опустил голову, ему было неудобно об этом рассказывать, будто бы он говорил о каком-то своем недостатке. – Наверное, в подсознании. Эти кони, они ржали. Мне стало жутко. Я сегодня чуть было не въехал в обгоняющую меня машину. А еще я слышал их ржание здесь, в этой квартире, когда доставал ларец.
– Ты уверен?
– Не совсем, поэтому давай по порядку. Одна голова хорошо, а две – лучше, – взял в руки свиток. – Послушай, как тут написано:
“Пройдутся три коня, оставив след ужасный.
Внимательно вглядись:
Тот след и будет знак”.
– Я даже не обратила на это внимания, – тихо прошептала Наташа.
– Я тоже, пока ты не спросила, что хотел бы знать казак о себе в будущем. Если отбросить все придирки и следовать условиям легенды, то очень похоже, что ты права. Уж не знаю, как это может быть, но гипотетически это возможно.
– Возможно, что я – новый Павел?
– Ну, да…
Наташа засмеялась.
– Не сбивай меня, подожди смеяться, – Алексей Петрович нервно заходил по комнате. – Мы забыли еще об одном. В этой бумаге должна быть подсказка, примета, по которой он отыщет панночку, или кем она там будет?
– Да, точно, – Наташа удивилась, что упустила такой момент. – Ну, и где здесь про примету?
– В тех строчках, что я тебе прочел, но прежде посмотри на это кольцо, – Алексей Петрович взял кольца и поочередно заглянул во внутреннюю сторону. – Вот оно.
Наташа взяла кольцо в руки и внимательно стала рассматривать то, на что указал Алексей Петрович. Внутри был выгравирован не то герб, не то какая-то печать, или просто непонятный узор.
– И что это? – она ничего не поняла.
– Есть карандаш и лист бумаги?
Наташа поднялась, подошла к полке, взяла тетрадь. Ручку достала из сумочки.
Алексей Петрович минут пять сосредоточено перерисовывал изображение, внимательно сверяя его с оригиналом. Закончив, протянул рисунок Наташе.
– Смотри. Ничего не напоминает?
Наташа внимательно стала изучать изображение, но идей не возникало. Алексей Петрович покачал головой, подсел к ней:
– А так? – поднял челку.
– Ничего себе! – Наташа отшатнулась от него, будто бы то, что она увидела, было проказой. – Ты нарисовал контуры своего шрама!
– Да нет, дорогая. Я только перерисовал с оригинала. А вот тот, кто это делал, – указал рукой на кольцо, – видимо, знал, у кого должен быть именно такой узорчик.
– Невероятно! – Наташа смотрела на него с широко раскрытыми глазами.
– Невероятно другое. Как ты помнишь, здесь не один шрам.
– Да.
– Я когда до этого додумался, у меня даже похолодело все внутри: “…тот след и будет знак” Вот тут-то я и вспомнил об этих злополучных конях.
Наташа взялась рукой за лоб, так лучше соображалось.
– Постой. Три коня… Белый конь – это Зурбаган? – Наташа была поражена догадкой. – Первый шрам ты получил от него.
– Я тоже об этом подумал. А еще о том, что это просто не укладывается в голове, кто мог знать, что я завалю сессию и попаду к вам, кто мог знать, что я кинусь тебя защищать тогда на озере?
– Фантастика! – Наташа заворожено смотрела на Алексея Петровича. – Боже мой, да вопросов столько, что голова идет кругом.
– Будем считать, что с белым конем разобрались. Теперь красный.
– Слушай, – Наташа потянулась за сигаретами. – «Ява» может быть красным конем?
– Наверное, так и есть, – одобрительно кивнул головой.
– А черный?
– Вот тут я не совсем… – Алексей Петрович опять стал рассматривать, то, что нарисовал, хотя знал, как выглядит шрам и без рисунка. – Понимаешь, шрам уже имеет вид такой, какой нужно, если верить изображению на кольце. Но была еще балка в доме бабы Симы, помнишь? Вот эта полоса – это след от балки.
– Еще бы! – она помнила тот день до мельчайших подробностей, впрочем, как и все остальные, где был он. Это был день, когда Ленька нежданно-негаданно объявился на развалинах усадьбы.
– Думаешь, балка – черный конь? – спросил Алексей Петрович, и сам не поверил в то, что сказал.
Не верил потому, что сегодня он видел, как белый и красный конь растворились, а черный остался. Что это могло обозначать? Подумал, нет, почти был уверен, что что-то нехорошее. И тут же на сердце пожаловала тревога, беспокойство. Если белый и красный оставили за собой такие следы, то чего ждать от черного? Алексей Петрович стал себя ругать, что заговорил о черном коне.
– Кто его знает? – Наташа пожала плечами. – Но шрам завершен, поэтому можно считать, что все следы оставлены, разве не так?
– Наверное, так, – поспешно согласился он.
– Постой, но что же тогда получается? – у нее зашумело в голове.
Алексей Петрович усмехнулся.
– Из этого, получается… вытекает… то есть, следует какая-то ерунда. Выходит, что я, действительно, никак не могу быть Павлом. И знаешь, почему?
Она не ответила. Она просто застыла на месте.
– Не знаешь? А зря, должна бы знать, вернее, должен, – Алексей Петрович обнял Наташу. – Эх, амазонка ты моя недогадливая. Судя по-всему, как ни крути, а именно я являюсь, Господи, Боже ж ты мой, неужели я это сейчас произнесу…
– Ты – панночка. Ты – Алеся, – тяжело выдохнула Наташа.
– Ага. Типа того. Ужастик какой-то, правда? Вот тебе и легенда… Так что, здравствуй, любимый…
Самое время было засмеяться, но Наташа так была потрясена неожиданными выводами, которые пролили совершенно новый свет на все происходящее в их судьбах, что она просто онемела.
Какое-то время они молча смотрели друг на друга. Глаза в глаза. Пытались осознать информацию, которую сами же добыли и которая потрясла их до глубины души, во всяком случае, ничуть не меньше, чем авария.
Наташа первой отвела взгляд, отвернулась, отчего-то смутилась.
– Тогда получается, что все, испытанное нами, должно было так или иначе случиться? – это был вопрос, но прозвучал он как утверждение.
– Должно, не должно, какая разница? Случилось же!
– Лень, и что теперь делать? Выбросить ларец, как договорились? Сделать вид, что все это ерунда?
– Нет, – Алексей Петрович посмотрел с удивлением. – Разве наши отношения похожи на ерунду?
– А на что похожи наши отношения?
Неожиданная волна гнева и возмущения обрушилась на Алексея Петровича.
– Наташа, ты говоришь со мной, как с любовником! – с упреком сказал он.
– Лень, ты что? – так поразилась его замечанию, что не нашлась даже как возразить.
Алексей Петрович, видимо, и сам не ожидал от себя такого заявления, вначале притих, потом развернул к себе Наташу и горячо заговорил, боясь, что она его перебьет:
– Наташ, уж не знаю, кто мы там на самом деле: казаки ли, панночки ли, ну какое это имеет значение! Подумай только, разве это главное? Да разве я или ты, мы, допускали мысль увидеться еще раз в этой жизни? Потеряв тебя тогда, я, будучи молодым парнем, у которого впереди была вся жизнь, вдруг понял, что лишился этой жизни. Это было очень тяжелое время. Я не позволю второй раз этому произойти. Я не хочу потерять тебя вновь. Потерпи немного, пожалуйста, я, точнее, мы все исправим. Подожди самую малость…
Она кивнула в знак согласия.
– Лень, я так устала.
– Ты хочешь спать?
– Нет, я не об этом, – Наташа поднялась, подошла к осколкам разбитого стакана и стала их собирать на ладонь. – Я устала ждать. Я жду тебя всю жизнь.
– Прости меня, – Алексей Петрович был на грани нервного срыва. – Прости, что не сумел уберечь нас тогда, прости, что не…
– Ты тут не причем, Ленька. Это все проклятие. Оно сбылось. Это же не ты, а я изначально не уберегла тебя, это я заключила этот чертов договор…
Наташа вышла на кухню, выбросила в мусорное ведро осколки, взяла веник (пылесос слишком шумный, а шума не хотелось), вернулась в комнату. Механически стала сметать остатки разбитого стекла. Потом остановилась, выпрямилась и повернула голову в сторону стола, где по-прежнему лежало содержимое ларца. Алексей Петрович смотрел в ту же сторону. Наташа оставила в покое веник, подошла к столу и взяла в руки одну из бутылочек.
– Как ты думаешь, что здесь? Зачем?
– Не знаю.
– Наверное, нам нужно узнать, – попыталась вскрыть пробку, залитую сургучом.
– Не делай этого. В проклятии написано, что это эликсир забвения. Вдруг это яд!
– Как ты думаешь, кто укладывал все это в ларец? – Наташа посмотрела бутылочку на свет. – Надо же, столько лет пролежало, а прозрачное, как слеза.
– Видимо, хозяин, – Алексей Петрович улыбнулся. – Вспоминай, давай, что ты туда налила!
– Не помню, – Наташа нервно хихикнула. Положила на место бутылочку, взяла в руки свиток. – Вообще-то, странно как-то.
– Ты про что?
– Ну вот, смотри. Последний куплет, где говорится про эликсир, отличается от всего написанного выше. Стилем отличается, да он и почерком другим написан!
– Дай сюда!
Алексей Петрович уже в который раз начал рассматривать бумагу. Почерк действительно отличался, но не так уж и сильно. Было впечатление, что кто-то пытался его подделать.
– Действительно, странно. А знаешь, я, наверное, могу сдать все это на экспертизу. У меня одноклассник работает судебным медэкспертом, думаю, он не откажет, – протянул руку и взял пузырек. – Ты не против? – потянулся за свитком.
– Бери. А заодно и кольцо. Я думаю оно твое.
– Нет, пожалуй, всего брать не буду, вначале переговорю. Возьму только бутылочку.
– Как знаешь.
Наташа устало опустилась на диван рядом с Алексеем Петровичем.
– Ты такая замученная, – провел рукой по ее волосам.
Она кивнула.
– Съездим завтра к Леньке, – Алексей Петрович с надеждой посмотрел на нее.
– Спасибо тебе. Мне неудобно было попросить самой, – потом опомнилась. – А как же твои домашние? Лень, что ты скажешь? Завтра же воскресенье!
– Я редко отчитываюсь за свои действия. Впрочем, придумаю что-нибудь.
– Лень, поезжай домой.
– Уже?
– Одиннадцать ночи, тебе пора.
– Я не могу и не хочу…
– Мне нужно отдохнуть, да и тебе тоже. Нам нужно подумать. Каждому в отдельности. Поезжай.
И когда она это произнесла, Алексей Петрович ощутил невероятную усталость, будто бы он не спал несколько веков. Почувствовал себя каким-то разбитым, раздавленным, загнанным в тупик. А еще эта непроходимая тоска и целая гора проблем, которая сва-лились на него в один день, в один миг.
Он поднялся.
– Я приеду завтра…
– Я знаю. Я буду ждать…


– 38 –



Эдик всегда думал, что рожден если уж не для великой миссии, то для свершения чего-то значимого. Его карьера складывалась удачно, перспективы были многообещающими, и поэтому он совершенно уверенно смотрел в будущее.
Когда он попал на фирму Люка, то его убежденность утвердилась, приобрела устойчивый фундамент. Одним словом – жизнь задалась.
И даже отсутствие семьи нисколько не смущало его. Он считал себя еще слишком молодым, чтобы беспокоиться о таком пустяке. Единственное, о чем всегда и с радостью беспокоился Эдик, так это был он сам. Впрочем, недостатка внимания с женской стороны он не испытывал, поэтому неудачный флирт с Наташей пережил с легкостью, и уже очень скоро совершенно спокойно с ней общался. И опять же по этой самой причине он не удивился, когда в понедельник вечером неожиданно получил приглашение поужинать. И не с кем-нибудь, а с Софией Владимировной. Побыв для приличия в растерянности минуты две, он принял приглашение с благодарностью и даже с готовностью. Он умел быть «всегда готовым».
Его не заботила и не интересовала причина приглашения. Для него она была совершенно очевидной. А что тут Америку открывать? Жена важного босса захотела развлечься, и почему бы не с ним? В общем, без тени смущения, за десять минут до назначенной встречи он явился к условленному месту.
София Михайловна, блистая, как рождественская елка, явилась без опоздания и, мило улыбаясь Эдику, сразу же взяла его под руку. Ресторанчик, где состоялось странное свидание, был маленьким и очень уютным. Но, несмотря на позднее время, посетителей почти не было, что поначалу удивило Эдика. Пробежав глазами по расценкам в меню, он все понял.
София Михайловна, практически вырвав прейскурант из его рук, сказала, чтобы он не утруждал себя заказом, так как она уже давно обо всем позаботилась. Эдик хотел было возразить, но тут же натолкнулся на такой ледяной взгляд, что даже не осмелился открыть рот. Ничего не оставалось, как повиноваться.
Выждав некоторое время, Эдик все же набрался смелости, чтобы произнести что-нибудь приятное в адрес сидящей рядом с ним женщины (ну против этого она же не станет возражать), но и тут получилась осечка. София Владимировна бесцеремонно прервала его тираду, неожиданно сказав:
– Слушай меня сюда.
Ни сама фраза, ни тон, которым она была произнесена, никак не вписывались в «интерьер» этого, как показалось Эдику, многообещающего вечера.
Он так растерялся, что в ответ просто кивнул головой в знак согласия.
– Я вот давно за тобой наблюдаю и хочу сказать, что мне очень нравится твой стиль работы.
Он такого комплимента у него даже голова закружилась. Он тут же позабыл фамильярное обращение, он даже не подумал, когда именно София Владимировна успела за ним понаблюдать. Они виделись-то всего ничего. Но в данную минуту все эти условности показались ему неважными. На то оно и начальство, чтобы все видеть. И хотя София Владимировна не имела ничего общего с начальством, её мнение, безусловно, было неоспоримым.
– А еще я думаю, что с такой энергией, как у тебя, ты очень далеко пойдешь.
“Главное, чтобы никуда подальше!” – промелькнуло в голове у Эдика. Лесть, конечно, дело хорошее, но он был неглупым мужчиной, и его вдруг напугало неожиданное направление в разговоре. Чего это вдруг ему поют дифирамбы?
– Спасибо за высокую оценку моей работы. Я рад, что не зря просиживаю штаны в своем кресле.
Видя, что такое дело, то есть никакого дела, в том смысле, в каком он ожидал, не предвидится, Эдик тут же перестроился на деловой и официальный тон. Он по-прежнему не мог понять, чего от него добиваются и решил быть начеку.
Сонька сразу это почувствовала, поэтому, небрежно отпив вина, поспешила его утешить.
– Эдик, да ты никак меня боишься? Расслабься, все в порядке. Просто ты мне нравишься, как мужчина, и я решила тебе помочь.
Это окончательно сбило его с толку и он спросил напрямую:
– София Владимировна, просто скажите, что вам от меня нужно. Если это в моих силах, я сделаю. Если нет, то извините.
Сонька не заставила себя дважды упрашивать.
– В твоих, в твоих… Я хочу, чтобы ты был директором вместо Алексея Петровича.
Он даже поперхнулся водой, которую в этот момент пил, настолько его поразило заявление Софии Владимировны.
– А как же Алексей Петрович?
– Думаю, что его скоро не будет, и если ты подсуетишься, то, очень может быть, с успехом его заменишь.
– Как это, его не будет? – Эдик был потрясен нелепостью слов.
Алексей Петрович казался глыбой, установленной на века. Как это, его не будет? Откуда такая уверенность? Разве Люк захочет его заменить? Да в это просто невозможно поверить!
Сонька очень тщательно подготовилась к предстоящему разговору, поэтому почти без остановки заявила:
– Так и быть, скажу тебе правду. Но только смотри – это между нами.
Эдик не любил, когда его посвящали в какие-то тайны, особенно женские, но, видя, что выбор у него небольшой, пообещал «унести в могилу» все, что сейчас услышит.
А услышал он действительно презабавную историю, которая поразила его с самого начала.
– Для тебя Эдик, конечно, не секрет, что Наташа, Наталья Васильевна – очень близкая моя подруга.
Он кивнул. Какой же это секрет?
А дальше он узнал, как много общего было у подруг, сколько они пережили вместе, но самое главное, что Наташа в свое время оказала неоценимую услугу ей, Соне. Только поэтому Соня с благодарностью, не задумываясь, предложила подруге такую солидную должность.
Эдик подивился такому заявлению. Лично он не сомневался в профессионализме главного экономиста и считал, что Наташа справедливо занимает свое место. Но со слов Соньки получалось, что ей сделали одолжение. Пусть так, им наверху видней. Единственное, чего он никак не мог понять, так это причем тут Алексей Петрович.
Но все оказалось простым и ясным, как божий день. Получалось, что этот негодяй, когда они были в командировке, совсем заморочил голову бедной Наташе и она, доверчивая, теперь умирает от внезапно проснувшихся чувств. Он же, напротив, добившись ее расположения, ведет себя как ни в чем не бывало, отчего дорогая ее сердцу подруга потеряла покой и недалече, как в четверг, вернувшись из командировки, пыталась покончить жизнь самоубийством. Собственно это и было причиной ее отсутствия на работе. Хотя, если честно, то Соня и сама не знает, что же такого могло произойти между ними.
Произнеся все это, Сонька артистично промокнула уголок глаза батистовым платком.
За всю свою жизнь Эдику не доводилось слышать истории нелепей, чем эта. Мало то-го, что он не поверил ни единому слову, так его просто взбесило, что перед ним разыгрывают дешевый спектакль вместо того, чтобы изложить суть дела, как она есть.
Неужели София Владимировна рассчитывала, что он такой наивный? Во-первых, он хорошо знал Алексея Петровича и никак не мог представить его в роли губителя женских душ (ах, Эдик, знал бы ты его раньше). И потом, директор слыл примерным семьянином. И жена у него очень интеллигентный и воспитанный человек, между прочим, доктор, – и они всегда везде бывают вместе.
А во-вторых, Наташа не походила на женщину, которая будет прощаться с жизнью из-за мужчины. И вообще, он считал ее надменной и высокомерной, даже феминисткой, так что зря София Владимировна сочинила всю эту ерунду.
Эдик даже успел прокрутить в уме: если, предположим, допустить, что между ними и случилось что, то они же взрослые люди. Чего им убиваться, особенно такой интересной женщине, как Наташа.
Он с тоской посмотрел на Софию Владимировну и подумал: “Зачем же столько грязи?” У Эдика испортилось настроение.
Но уличать жену босса во лжи он не собирался. Из всей этой ерунды он уловил, как ему показалось, самое важное, из чего для себя можно было извлечь пользу. Вполне возможно, что София Владимировна, а может и сам Люк, просто хотят избавиться от Алексея Петровича, вдруг он им чем-то не угодил, но сделать это открыто не совсем этично или просто неудобно. Вот они и решили представить все в таком свете, чтобы его уход или увольнение выглядели правдоподобными.
“Убрать хорошего работника из-за какой-то там подруги? Это так делают во Фран-ции?” – у Эдика даже голова заболела.
– Хотите сказать, что это и есть причина, по которой вы решили избавиться от директора?
Сонька похвалила себя за то, что выбрала правильную кандидатуру себе в союзники.
– Ты молодец, быстро соображаешь!
Знала бы она, как лихорадочно он сейчас соображал.
– Если я правильно вас понял – это причина, но не повод!
– Из тебя получится хороший директор. Ты прав. Повода пока нет. Повод придумаешь ты, а я тебе помогу. Все понял?
Понять-то он понял, но задачка не из легких, задачка почти невыполнима. Алексея Петровича было трудно в чем-то упрекнуть, а тем более – уличить. Сонька, угадав, о чем он думает, быстро добавила:
– Я подключу главного бухгалтера, но и ты пораскинь мозгами. Впереди майские праздники, так что на все про все у тебя неделя. Покопайся в компьютере, пересмотри все сделки, доступ к документам я обеспечу. Возникнут идеи, сразу звони.
– А если не возникнут?
– Тогда придумай их! Атаковать всегда проще, чем защищаться. Хочешь быть директором, так действуй. Второго шанса может не быть. Ну, так как? Сделаешь?
– Вы это делаете для Наташи или для себя?
Сонька колебалась одно мгновенье.
– И я, и ты, мы оба сделаем это каждый для себя.
Эдик чуть не сказал, что не нужно было придумывать всякую чушь, он и так все понимает, но решил не показывать вида, что не поверил в глупую байку про обиженную подругу и про добрые намерения Софии Владимировны отомстить за Наташу. Меньше всего она напоминала благодетельницу.
– Хорошо, я постараюсь вам помочь.
– Постарайся, не пожалеешь. Хорошенько постарайся.

Уже на следующий день к Эдику с таинственным видом зашла Раиса Федоровна – главный бухгалтер фирмы и, смущенно улыбаясь, протянула ему папку.
– Я тут по просьбе Софии Владимировны пересмотрела некоторые документы, мне кажется, если с ними поработать, то получится то, что нужно.
Не дождавшись, пока Эдик соизволит взять их в руки, она аккуратно положила бумаги на краешек стола и бочком, не глядя на него, вышла из кабинета.
Эдик взмок от напряжения и отвращения. Быстро же Раиса Федоровна прониклась идеей Софии Владимировны. Было даже интересно, что же ей пообещали за эту услугу. Подумав, решил, что ничего. Главный бухгалтер была женщиной преклонного возраста и поэтому дорожила своей работой.
Одного он не мог сообразить: зачем же подделывать какие-то документы? Для чего? Потом понял. Конечно, для Люка. Это ему нужно доказать, какой негодяй этот Алексей Петрович. Значит, все-таки игру затеяла его жена. Эдик ее возненавидел.
Первым делом хотел было пойти к Люку и все рассказать, но закрались сомнения: вдруг это делается все же с его ведома. Вдруг это все нужно ткнуть Алексею Петровичу под нос? Все его просчеты и прочее (чего там сейчас придумает и сфабрикует Эдик). И, несмотря на то, что все было отвратительным, он понял, что отказываться от этой затеи нельзя. Не он, так другой сделает эту работенку, а вот он свою потеряет – это точно. Но слишком уж теплым было местечко и слишком заманчивыми перспективы, чтобы им можно было противопоставить справедливость и честность. Поставив, таким образом, на своих сумбурных размышлениях жирную точку, вытерев пот со лба, Эдик углубился в изучение документов.
Машина закрутилась.



– 39 –




Майские праздники Наташа встретила у мамы. Леньку уже выписали из больницы, и он с удовольствием эксплуатировал свою «сестру». Лежа на постели, придумывая всякие желания, одно причудливей другого, он с нескрываемым восторгом наблюдал, как Наташа тут же спешила осуществить любую его прихоть.
Наташа, давно привыкшая играть роль сестры, на сей раз вела себя странно. Если бы это случилось до встречи с Алексеем Петровичем, то она уже накричала бы на Леньку, что он бессовестный, что издевается над ней, что хватит ему притворятся умирающим больным! Вполне возможно, что в их перебранку включилась бы Антонина Михайловна, и все было бы, как в настоящей семье, где старшая сестра вечно недовольна младшим братом.
Но сейчас Наташа, впервые в жизни, почувствовала или даже поняла, что она не сестра, а мама. Ей было и больно, и горько, и радостно в одно время. Больно за то, что не она воспитала ленькиного сына, горько за то, что мальчик не знал всей правды, а радостно за то, что она решила все ему рассказать, только не могла представить, как это сделать. А еще она не знала, как к этому отнесется сын, разве что рассказать ему все с начала… Поймет ли? Должен понять. Взрослый уже.
Алексея Петровича она не видела три дня, но это пустяк в сравнении с двадцатью годами. Он повез дочек на отдых. А у нее были свежие воспоминания, и она тихо наслаждалась ими.
В это невозможно было поверить, но ей показалось, что в жизни наконец наступили перемены. Такие неожиданные, такие долгожданные, такие стремительные, такие …

Наташа так и не смогла уснуть после его ухода, тогда, в субботу поздним вечером. Она все продолжала сидеть за столом и рассматривать ларец и его незамысловатое содержимое. Сидела и размышляла над теми открытиями, которые они сделали в этот день.
Но в голове была путаница, события, потрясшие своей необычностью, не поддавались осмыслению, и как не пыталась Наташа убедить себя, у нее не выходило поверить во все случившееся. Она верила и не верила. Она хотела верить, но не получалось. Тогда она решила все отбросить и оставить только то, что казалось хоть и невероятным, но похожим на жизнь. Но отбросить всё не получалось. Как ни крути, легенда оставалась в центре. Была она, был Ленька и была легенда. Так было тогда, так случилось и сейчас.
Устав бороться с собой, Наташа позволила мыслям самим разобраться, где что. Они и без нее сумеют. Сами успокоятся, а затем сложатся в правильном направлении. Ведь так всегда бывает: когда голова уже «не варит», нужно расслабиться и все постепенно станет на свои места.
Чтобы отвлечься, она взяла одно из колец и решила его примерить. Кольцо было большим, массивным и холодным. Она посмотрела на внутреннюю сторону – там ничего не было, просто гладкая поверхность. “Мое”, – подумала Наташа.
Сказав «мое», улыбнулась. Она – воскресший Павел! И сразу спохватилась, если она и есть Павел, то почему именно Ленька все время ее защищает, помогает ей, а не наоборот? Но тут же решила: а разве женщина может защитить мужчину? Абсурд. Незаметно для себя подумала, что, видимо, колдун что-то напутал. А может быть, сделал все специально? Ведь не зря тогда в ее видении казак был так удивлен.
“Девица”…
Попался бы он ей сейчас, тот колдун. Она бы ему сказала пару ласковых слов. Она бы ему устроила трех коней. И этот, тоже еще Павел, не мог выторговать лучше условия. Наташа так разозлилась, что подвернись ей под руку в эту минуту те два персонажа, она бы им устроила взбучку. А то посмотрите на них: накуролесили, а ей всю жизнь рас-хлебывать?
Думая об этом, она машинально надела кольцо на палец. Все ее тело обдало непонятной холодной волной, резкий поток ветра, налетевший непонятно откуда, всколыхнул ее волосы, перед глазами всё зашаталось, послышалось ржание, а вместе с ним тихий кашель. Наташа в испуге сдернула с пальца кольцо. Сняв, внимательно посмотрела на него. Кольцо как кольцо. Красивое. И тут заметила, что оно действительно очень большое, в смысле – размер. Но когда она его одела, оно было впору. Решила повторить. По мере того, как кольцо продвигалось по пальцу, оно уменьшалось.
– Чертовщина! – Наташа отбросила кольцо в сторону.
Кольцо покатилось по столу и упало на пол. Наташа встала, чтобы поднять его, но оно куда-то задевалось, и она никак не могла его отыскать. Расстроившись, она решила сложить все остальное в ларец так, на всякий случай, чтобы не пропало, а упавшее кольцо поискать завтра с утра.
Первым положила свиток, затем оставшуюся бутылочку, последним в руки взяла Ленькино кольцо. Оно тоже было большим, и Наташа не удержалась и надела его на палец. Ничего не произошло. Размер не уменьшился, ветер не подул, кони не заржали. Пожав плечами, она опустила его на дно ларца и закрыла крышку. Крышка не закрылась. То есть она плотно легла, но ее без труда можно было открыть. Вот тебе еще одна загадка. Наташа решила, что расскажет Леньке обо всем, что случилось в его отсутствие.

Ленька приехал в девять утра, Наташа и не надеялась так рано его увидеть. А, увидев, так обрадовалась, будто не видела целую вечность. Впрочем, и Алексей Петрович не ожидал от себя столько страсти. К сыну они выбрались только в час дня.
Алексей Петрович, пока вел машину, все думал о том, как он давно не испытывал такой легкости на душе, даже забыл, как это бывает. Легко было во всем. Легко дышалось, он это чувствовал, легко говорилось на любую тему – Наташа понимала с полуслова. Легко смеялось, шутки сыпались, как по заказу. И вообще, все казалось выполнимым, простым, только захоти. Он это чувствовал, это чувствовала и она.
– Наташа, – Алексей Петрович все никак не решался попросить ее об одном одолжении, все боялся, что она не согласится, откажет ему. Но желание было так велико, что он не удержался и все же сказал.
– Что, Лень?
– Может … – остановился.
Наташа с удивлением посмотрела на него.
– Ну, ты чего?
Алексей Петрович улыбнулся тому, что испугался своего дерзкого предложения. Хотя как сказать? Не таким уж дерзким оно и было.
– Я бы хотел, чтобы Ленька знал про нас…
Наташа задумалась. Теперь она и сама бы этого хотела. Но только как об этом сказать? Леньке, конечно, девятнадцать и он вполне современный молодой человек, с ума не сойдет точно, а там, кто его знает. Скорее она свихнется, произнося ему: “Леня, я – твоя мама”. Она растерялась.
– Я боюсь. Я, наверное, не смогу. Сама не смогу.
– Давай вместе, – предложил Алексей Петрович.
– Лень, а как же твои? – она не захотела перечислять, кого имела в виду.
– Они и останутся моими, потому что мои и потому, что я их люблю.
– А Нина?
Ей стало жалко незнакомую ей Нину. Будь она на ее месте, еще неизвестно, что бы предприняла, попадись на пути ее мужа такая вот Наташа. Но разве она попалась? Ничего она не попадалась, так было задумано. И все же Нину было жаль. И неизвестно до чего бы еще додумалась, жалея жену Алексея Петровича, если бы не услышала отрезвившую ее фразу:
– Это она сказала твоему отцу, что замужем за мной. Твой отец не солгал, – сухо сказал он.
“Ах, вон оно что!” Жалость, так и не успев достигнуть своего апогея, вмиг испарилась.
– И что теперь? – Наташа не собиралась задавать этот вопрос, она просто знала, что Ленька и сам сумеет принять решение, главное, не давить. А спросила потому, что он сам про это сказал.
– Я все утрясу, не думай.

Наташины опасения по поводу работы оказались напрасными. В понедельник все было как всегда. Только Эдик, встретившись с ней в коридоре, неожиданно остановился и, взяв ее за руку, тихо, глядя в глаза, спросил:
– Наташа, у тебя все в порядке? Тебе помощь не нужна? Ты бледная, замученная.
– Эдик, спасибо, но у меня все хорошо. А бледная потому, что поздно легла спать, не выспалась.
– Наташа. Я помню, что тебя не интересует мое внимание, но, если что-то случится, если тебя кто-то обидит, можешь рассчитывать на меня.
– Я не понимаю… С чего ты взял?
– Ничего не говори, просто запомни это, – и, больше не объясняясь, пошел дальше по своим делам.
Наташе очень захотелось тут же увидеть Леньку и рассказать о странном поведении Эдика. Она уже зашла в приемную, то есть открыла в нее дверь, но тут же попятилась и вернулась назад в свой кабинет. Накануне они договорились не афишировать свои отношения на работе.
Но даже если бы она и зашла, то не застала бы его на месте. Алексей Петрович не успел появиться на работе, как его тут же к себе вызвал Люк.
Не думавший ни о чем таком, Алексей Петрович спокойно направился к шефу, но там его ждал сюрприз. Люк набросился на него, едва он успел закрыть дверь. Алексей Петрович замер в недоумении: никогда еще шеф не позволял себе разговаривать с ним в таком тоне. Он даже не сразу понял, в чем причина такого гнева. Только минут десять спустя до него дошло, что его решение уйти с фирмы стало известно Люку. Он вначале огорчился, а потом подумал, что, наверное, так и лучше, поэтому отпираться не стал.
Когда Люк немного успокоился, Алексей Петрович решил привести доводы, которые оправдывали его уход. Если честно, то ему вообще было непонятно, к чему столько крика. Так потихоньку, слово за слово, он убедил Люка, что ничего страшного не случится, когда его не станет. И он, прежде чем уйти, добросовестно, со всем присущим ему пристрастием, посвятит нового директора в тонкости дела. По-другому бы и не было! Более того, если вдруг понадобится его помощь, он придет по первому зову. А как иначе? Он столько сил потратил, чтобы раскрутить это дело, что считает фирму почти своим детищем. Но почти, потому что не своё. А касательно дружбы, ну конечно, он будет счастлив, если Люк по-прежнему будет с ним общаться, а еще лучше – сотрудничать. И никакого предательства в этом нет.
Люк хоть и был человеком вспыльчивым, но, безусловно, разумным. И уже какое-то время спустя он и сам начал дивиться, отчего это он так разнервничался. Конечно, он желает удачи Алексею Петровичу, более того, он с удовольствием поможет ему на первых порах, да и в дальнейшем тоже.
В ответ на такую любезность, директор пообещал не уходить с фирмы до тех пор, пока не завершится до конца сделка, которую он заключил с питерскими коллегами. Для этого он добровольно вызвался сразу же после праздников отправиться в Санкт-Петербург и лично присутствовать при получении груза из Киева, а заодно и проследить за своевременной оплатой со стороны партнеров.
В общем, от Люка он уходил в хорошем настроении. Настроение было хорошим еще и от того, что на все праздники он отправлял дочек по путевке в Крым. Изначально должны были поехать всей семьей, но с женой он не разговаривал с субботы, он ее видеть не мог, а выходные решил посвятить Наташе. Если ничего не изменится, то целых пять дней им никто не будет мешать.

Чтобы Ленька-младший не донимал ее своими издевательствами, Наташа вышла из дома. Мама возилась в палисаднике. Уже зацвела клубника, и она старательно обрывала быстрорастущие усики, не давая кустам тратиться на рост, пусть все силы идут в ягоды. Наташа хотела было помочь, но мать, как всегда, замахала на нее руками.
– Мама, ты обращаешься со мной, как будто бы мне десять лет, – улыбнулась матери Наташа.
– А мне все равно, сколько тебе лет, – не отрываясь от клубники, ответила она. – Лучше иди обед разогрей, а то приедет, а ты будешь глазами хлопать.
Антонина Михайловна не могла подобрать слово, которым называть Леньку. Просто Ленькой, как прежде, было некорректно – вон он какой сейчас. А величать Алексеем Петровичем почему-то не поворачивался язык – не чужой ведь. Так и получалось: если речь заходила о нем, она или использовала какие-нибудь местоимения, или просто говорила иносказательно, подбирая выражения, которые бы косвенно указывали на принадлежность к нему. Наташа это слышала, обижалась, но старалась не показывать виду. Ведь до сих пор она не рассказала матери, что отец был обманут и Ленька сам стал жертвой бессовестной лжи. Наверное, поэтому Антонина Михайловна и не понимала, почему ее высокомерная и горделивая дочь все ему простила. Для себя, чтобы как-то в этом разобраться, она объяснила, что, видимо, Наташка так сильно любит его, что ей все равно. Но, с другой стороны, видя, как буквально на глазах изменилась ее дочь, Антонина Михайловна тихо радовалась. В конце концов, какая ей разница, что было тогда, времени-то сколько прошло, главное – что есть сейчас. А сейчас происходило что-то хорошее. Она обо всем не знала, но чувствовала это.
– Подождет, – Наташа испытывала почти счастье за то, что мать была полностью на ее стороне, что не осуждала ее, что приняла появление Леньки так, как будто они и не расставались никогда.
– Эх ты. Сразу видно, замужем ни разу не была.
– Мама, ты забыла, я по-прежнему свободная женщина, что хочу то и делаю: хочу – обед разогреваю, хочу – с тобой разговариваю, а хочу – клубнику привожу в порядок, – Наташа зашла в палисадник и все-таки присела рядом с матерью на корточки. – И потом, я не знаю, когда он приедет. Может, сегодня, может, завтра.
– А он точно приедет? – с тревогой в голосе спросила мать.
– Хотелось бы, а там, кто его знает… – Наташа пожала плечами.

Алексей Петрович приехал ближе к вечеру. Наташа уже и не надеялась его сегодня увидеть. Он появился неожиданно, она даже не услышала шум подъехавшей машины, поэтому вздрогнула, когда он вошел в дом.
– Антонина Михайловна, что же вы дверь-то никогда не запираете? – с притворным возмущением сказал он, но тут же, сменив гнев на милость, добавил: – Всем добрейший вечерочек!
– Ленька! – Наташа оторвалась от приготовления салата и как была, с ножом, кинулась к нему навстречу. – Ух, ты!
Алексей Петрович держал целую охапку ландышей.
– Это тебе кусочек весны из Крыма.
– Спасибо, – не положив на место нож, взяла цветы обеими руками. – Зачем же так много?
Освободившись от цветов, Алексей Петрович, довольный произведенным эффектом, многозначительно сказал:
– Не поверишь, собирал этими вот руками, прямо в кровь все содрал, – это были, конечно, враки. Никаких кровавых следов на руках не наблюдалось.
– Прямо-таки в кровь? – Наташа обожала, когда он становился таким.
– В нее, родимую. А ты как думала? Все ущелья излазал на коленках, не одни брюки порвал, между прочим. Кстати, несколько раз срывался и уцелел фактически чудом.
– Ну, тогда – Аллилуйя! – Наташа подняла руки кверху. – А вот брюк у тебя, значит, больше не осталось? – смеясь, заметила она.
– Да, – с прискорбием в голосе сообщил он. – Эти пришлось занять у соседа.
Все засмеялись.
Если бы при их беседе не присутствовала мама Наташи, то Алексей Петрович поступил бы по-другому, во всяком случае, заниматься пустой болтовней в его планы не входило. Хотя болтовня получилась премилой и добродушной.
Он всю дорогу думал, что скажет первым делом, сразу, как ее увидит. Нет. Вначале обнимет, а потом скажет. Нет. Обнимет, прижмет к себе крепко-крепко и поцелует, а потом скажет… А потом подумал: “Зачем после этого что-то говорить, ведь и так все ясно?” Нет, скажет, ведь женщины так любят, когда им говорят все эти милые пустяки. Хотя, почему же пустяки? Разве для него это пустяки?
Он скажет, как тосковал без нее всю свою жизнь. Он скажет, как боялся вспоминать о ней, чтобы от отчаяния не сойти с ума. Он скажет, что до сих пор не может поверить, что она живая и рядом. Он скажет, что никогда и никого не любил так, как любит ее. А еще он ей скажет «спасибо» за то, что у него есть сын.
Молчание нарушила Антонина Михайловна:
– А ты никак загорел?
– Есть немного, – посмотрел на свои руки. – Если честно, то даже не надеялся. Просто, чтобы убедиться, что у моих девчонок все в порядке, не удержался и остался на один день.
– Купался? – с завистью спросила Наташа.
– Окунулся пару раз, вода еще холодная – градусов семнадцать.
– Я тоже хочу, сто лет не была на море, – с грустинкой в голосе сказала она.
– Обязательно съездим, только позже и не в Крым.
Антонина Михайловна чуть не заплакала, слушая все это. С самого начала она хотела выйти или вообще уйти, но, не сделав это сразу, сейчас решила остаться. Ей хотелось пообщаться с Ленькой. Поэтому задержалась; в конце концов, будет у них еще время побыть вдвоем. У них все еще впереди, они еще такие молодые. Да и потом, вспомнила, что сын дома. Не выгонять же Леньку! Сын спал. У Антонины Михайловны защемило сердце.
– Лень, может ты хочешь с дороги помыться, а мы с Наташей на стол соберем, – решив их отвлечь друг от друга, резонно заметила мать.
– И помыться… И про стол очень душевно прозвучало, – Алексей Петрович довольно потер ладонями. Поднялся. – А я вина какого привез! Не вино, а нектар. Сейчас принесу.
Пока он ходил за вином, Антонина Михайловна сказала Наташе, что Ленька очень изменился за эту неделю, как-то посветлел, даже помолодел. Наташа улыбнулась и ответила:
– А он и не старел, разве ты не заметила? Он по-прежнему все тот же – мой Ленька.
Поставив вино на стол, Алексей Петрович протянул Антонине Михайловне маленькую, как для иголок, подушечку.
– Это вам. Здесь зашита лаванда. Положите себе под подушку – не будет никогда болеть голова.
Она взяла ее в руку и поднесла к лицу. Запах был стойким и приятным.
– Спасибо.
– Я тут, как посмотрю, всем презенты раздают, а мне?
Все, как по команде, развернулись. Ленька-младший, слегка согнувшись и держась за бок, стоял на пороге комнаты.
– Здравствуйте, меня зовут Леонид, – обратился он к Алексею Петровичу.
– Здравствуй. А я – Алексей Петрович, – знакомство закрепили крепким рукопожатием.
– А вы кто?
Алексей Петрович глянул на Наташу, та покраснела. На выручку пришла Антонина Михайловна.
– Алексей Петрович дал тебе свою кровь во время операции. Он донор.
От такого заявления Алексей Петрович помрачнел, зато Ленька весело, усмехнувшись, сказал:
– Да? Спасибо. Значит, мы с вами братья по крови?
– В смысле? – Алексей Петрович растерялся.
– Ну, в смысле, раз у меня течет ваша кровь, то мы – братья по крови. Выражение есть такое, – Ленька удивился, что с виду такой неглупый мужчина, а простого высказывания понять не может. – То есть, кровь у нас теперь с вами общая.
– Да. У нас с тобой общая кровь, только я не брат, – опять посмотрел на Наташу, затем на Антонину Михайловну, те обе стояли с опущенными глазами. Наташе, так той просто казалось, что она сейчас бухнется в обморок. Алексей Петрович, насмотревшись на женщин, глянул на Леньку. – Я не брат, – повторился он. – Я – твой отец.
Ленька даже отшатнулся от такого заявления.
– Ну, у вас и шуточки, Алексей Петрович, – с нескрываемым раздражением произнес он.
Женщины продолжали молчать, Алексей Петрович побледнел. Ленька глянул на эту картину и очень удивился. Он-то ожидал, что мама начнет отчитывать гостя или даже ругать, а Наташка, так та вообще могла чем-нибудь запустить – она такая. Но никакой реакции не последовало. Ленька сделал шаг назад и, остановившись, заметил:
– Ничего себе, мне наркоз всандалили! Уже неделя прошла, а меня все глючит! Ма! – повернул голову к Антонине Михайловне. – Чего ты молчишь? Или хочешь сказать, что это твой бывший любовник?
Наташу покоробило от ленькиной дерзости, от сложившейся ситуации, от глупого положения, в котором они все оказались.
– Ленька, прекрати! – криком сорвалась Наташа.
– Леня… – дрожащим голосом заговорила Антонина Михайловна. – Ленечка… А давайте все сядем за стол. Пожалуйста.
Ленька колебался. Ленька был в шоке и ужасе. Ленька очень любил своего отца, который умер, когда ему исполнилось четырнадцать лет. И сейчас все происходящее было для него таким оскорблением, что если бы не разболевшийся бок, то он просто сбежал бы из дома.
Наташа, Алексей Петрович да и сама Антонина Михайловна присели за стол. Все были до невозможности подавлены и расстроены. Ленька же по-прежнему оставался стоять на своем месте.
– Ленька, присядь за стол немедленно! – строгим голосом обратилась к нему Наташа.
– Слышь, сестренка, мне твои…
– Я тебе не сестрёнка, – глухо произнесла она.
– А, понимаю. Ты – тоже мой отец? – Ленька нервно засмеялся.
– Ленечка, иди, садись ко мне, сынок, – тихо позвала Антонина Михайловна.
– Я с места не сдвинусь, пока мне не объяснят, что здесь происходит.
– Сейчас все поймешь, – всхлипнула мать. – Ленечка, ты только не волнуйся, но Наташа – это она твоя настоящая мама, а Алексей Петрович, действительно, – папа, я – твоя бабушка.
Ленька медленно подошел к столу и присел на свободное место. Он ничего не говорил, он ни на кого не смотрел, он взял стакан и подвинул его к бутылке с вином.
– Я слышал, оно как нектар? – в упор посмотрел на Алексея Петровича. – Надеюсь, мне можно попробовать. Я уже большой. Я уже вышел из возраста сказок. Хотя, кажется, меня ждет новая…
– Попробовать можно, – Алексей Петрович подвинул к себе бутылку, чтобы открыть.
– Спасибо, дядя-брат-папа, – с иронией произнес он.
– Леня, я прошу тебя, не нужно так себя вести, ты же ничего не знаешь, – Наташа покачала головой. Нет. Такой реакции он него она не ожидала.
– Да, не знаю. Но очень хочу узнать.
– Ленечка, ты же в курсе, как Наташа в юности попала в аварию. Ты сто раз про это слышал.
– И что? При чем здесь то, что она – моя мать?


О том, что Наташа беременна, стало ясно, когда сроку было четыре месяца. До того момента ни мать, ни, тем более, девушка, даже не обратили внимания, что не было месячных. Случилось столько всего, какие уж там месячные?!
Наташа только стала приходить в себя после потрясения связанного с известием о гибели Леньки. Ей уже сделали первую операцию, которая практически ничего не изменила, нужна была пересадка кожи. Врачи никак не могли решить, где взять донорскую, хотя мать сразу сказала, что готова содрать хоть живьем всю свою.
Они тогда были в Москве. В большом, чужом городе. Ютились на квартире, но правильней сказать, обитали в больнице, а в квартиру Антонина Михайловна попадала от силы под вечер и то не каждый день.
После сдачи крови на какой-то очередной анализ, получая ответ в лаборатории, Антонина Михайловна услышала от медсестры рекомендацию, которую даже не сразу поняла. Та сказала, что в положении девушки лучше воздержаться от принятия каких-то там препаратов, потому что они могут негативно сказаться на здоровье будущего ребенка.
– Когда он еще будет, не до него, – небрежно бросила мать.
– Я, конечно, не гинеколог, – с обидой в голосе сказала медсестра, – но думаю, что быстрей, чем вы ждете.
Отец прилетел в Москву через два дня. К тому моменту он уже имел удовольствие пообщаться с Ленькой и, довольный своей реализованной местью, даже не мог предположить, как опрометчиво он поступил.
В тот день Наташа ночевала в клинике, ее готовили к очередной операции, и родители могли спокойно все обсудить наедине.
Отец сразу сказал, что от ребенка нужно избавиться. Антонина Михайловна возражала. Срок был большой и делать аборт было опасно. Можно, конечно, выждать еще пару месяцев и сделать искусственные роды, после них, как правило, не бывает таких трагических последствий, как после аборта, ведь Наташе еще дальше жить и рожать.
Василий Федорович, возмущаясь, все же согласился с женой, что второй вариант лучше. А еще сказал, что хорошо, что она в Москве, теперь главное, – все это скрыть от односельчан. Тут же посвятил жену в дальнейшие планы, которые стали для нее полной неожиданностью. Оказывается, что они по возвращению из столицы поедут не в свой дом, а в Киев к матери Василия Федоровича. С этим Антонина Михайловна уж никак не могла смириться.
Отец стал приводить какие-то надуманные аргументы про то, что не хочет видеть, как над Наташей будут подсмеиваться. Антонина Михайловна никак не могла взять в толк, с чего это вдруг над ее дочерью должен кто-то подсмеиваться, если все, что нужно, они осуществят в Москве.
– Неужели, если бы ее Ленька был жив, ты поступил так же! Она – наша дочь! Не вижу ничего постыдного в том, что у нее будет ребенок. Вернее, мы же знаем, что его не будет.
При упоминании о Леньке Василий Федорович буквально весь затрясся от злости. Выхода не было, и он решил рассказать истинную причину, по которой ему бы хотелось переехать из этих мест. Антонина Михайловна так же, как и дочь, не была посвящена в то, что Ленька не погиб. Но известие о том, что он приезжал к ним домой, чтобы повидаться с Наташей, привело её в шок. Именно тогда, в тот вечер, отец все рассказал Антонине Михайловне.
Бедная женщина не могла прийти в себя от такой информации. Она ничего не могла по-нять. Почему, если Ленька живой и они так друг друга любят, то не могут пожениться? Разве не бывает такого, что человек женился, а потом влюбился в другую женщину? Ведь для такого случая существуют разводы.
Но сообщение, что Ленька уже не просто женат, а у его жены скоро родится ребенок, заставило просто содрогнуться Антонину Михайловну от человеческой подлости.
Они думали всю ночь. К утру решили, что после пластической операции вскоре сделают искусственные роды, и на этом вся трагическая история получит свой, хоть и не веселый, но логический конец.
Для Наташи известие о том, что у нее будет ребенок, явилось каким-то знаком свыше, какой-то доброй наградой, чем-то таким же прекрасным, как все, что было связано с Ленькой. Она не испытывала ни страха, ни стыда, только радость и надежду, что его частица будет намного счастливей, чем его несчастные родители. Он непременно должен быть счастливым. Она очень хотела этого ребенка. Ей и в голову не могло прийти, что родители уже все за нее решили. И когда после операции мама рассказала о дальнейших планах, то у девушки началась истерика. Она и слышать ничего не хотела о том, чтобы избавиться от беременности. Никакие убеждения не стали для нее вескими доводами. Ей говорили, что она сама еще ребенок, а она возражала, что она женщина и что понимает всю ответственность, связанную с материнством. Ей напомнили, что из-за аварии она вряд ли сумеет окончить десятый класс, просто не успеет. Какой еще ребенок?! А она кричала, что ей плевать, что она сумеет закончить его экстерном. И даже напоминание о московском университете, где она так мечтала учиться, не заставило её отказаться от своих желаний. Она доказывала, что с таким лицом, какое у нее сейчас, вряд ли решится учиться дальше. Чтобы исправить внешность, понадобится не один год и не одна опера-ция, да и гарантий никто не давал, что все закончится благополучно. Вполне возможно, что она так и останется уродиной на всю жизнь. А если так, то пусть будет ребенок, она назовет его Ленькой, и он станет смыслом её жизни. Отчего-то она ни на минуту не сомневалась, что будет именно мальчик.
Родители были категорически против. Отец, так тот просто был не в себе от злости. Разве для этого он солгал дочери, солгал Леньке? Да он его, раз уж на то пошло, как щенка за уши мог притащить. И притащил бы! И заставил бы жениться! И никто бы его не остановил! А еще лучше – засудил бы! Будет знать, как развращать малолетних! Но он же хотел, как лучше. Леньки нет, а значит, и нет проблемы. Он решил, что костьми ляжет, но не допустит безотцовщины.
И тогда Наташа пошла на крайние меры. Она сказала, что если будет не по ее воле, если они применят насилие, то ей ничего не останется, как покончить жизнь самоубийством, и она найдет способ, как это сделать. Наташа говорила об этом уверенно, амбициозно, как будто бы уже давно вынашивала такие планы. В это время она находилась в клинике и Василий Федорович подумал, что в таком месте, да еще и под постоянным присмотром с ней вряд ли что случится. Отец решил выдержать ее напор, проявить волю. И тогда Наташа, выкрав из операционной скальпель, вскрыла себе вены. Ее спасли. Родители сдались. Ленька-младший родился в ее день рождения. Мамой Наташа стала в семнадцать лет.
Роды были сложными, патологическими. Ко всему прочему, к моменту родов девушка стала жалким, истощенным, практически душевнобольным человеком. Ленька родился недоношенным, очень слабым ребенком. Он долго находился в барокамере. Наташа увидела его только полтора месяца спустя. Он был маленьким, страшненьким, с худенькими, как плети, ручками, с дрыгающимися в беспорядке ножками, точно лягушонок. Наташа плакала, не понимая, почему ее сын не такой красивый, как Ленька. Ей почему-то казалось, что он родился уродом, таким, каким на тот момент была она.
Откуда Наташа могла знать, что новорожденные детки не сразу напоминают забавных милых человечков. Наташа заболела.
Леньку-младшего из больницы забирали дедушка и бабушка. Но рождение ребенка нужно было оформить, но по закону, если родители были несовершеннолетние, то полагались опекуны, и после небольшой бумажной волокиты (дедушка отдал почти все сбережения, которые собирались для дочери), они его усыновили.

Алексей Петрович был в шоке от всего, что было рассказано, не дослушав до конца, он вышел из дому. Ему было плохо. Непонимание, смятение, ненависть, злость, но больше всего – обида и жалость нахлынули такой лавиной, что он испугался. С силой дернув ворот рубашки, оторвав при этом несколько пуговиц, он стал жадно вдыхать прохладный воздух. Он дышал и не мог надышаться, как будто бы что-то сдавливало его изнутри, не давало развернуться во всю легким.
Боже мой, как бы он хотел все исправить, как бы хотел все вернуть назад! Если бы то-гда не было этого дурацкого пожара на ферме, они поехали бы на машине и, наверное, все было бы хорошо. Но тут вспомнил, что к тому моменту у него уже был шрам, оставленный Зурбаганом и уже было видение в саду. А еще вспомнил, что машина у Наташиного папы была, черт побери, красного цвета. Красный конь! Неужели все дело в этой нелепой легенде?! Неужели все было неизбежным? Он тряхнул головой. Можно верить, можно не верить. Он поверил.
Наташа подошла к нему минут через десять.
– Лень, прости, что я не рассказала ему все сама…
– Я думал, шрам на руке – результат аварии… – пропустил мимо ее извинения. На ее месте он бы тоже не осмелился рассказать.
Наташа усмехнулась.
– Господи, ты так меня любила? – прозвучало с неподдельным восторгом.
Она не ответила.
“…Когда у нас свадьба?”
“Хочешь, завтра…”
Конечно, она ТАК его любила.
– Не переживай за Леньку…
– Все нормально. Правда, вышло все по-дурацки. Он что-то сказал по этому поводу? – с беспокойством спросил Алексей Петрович.
– Пока нет, – Наташа опустила глаза. – Он плачет.
– Считаешь, что я поступил опрометчиво? Думаешь, его надо было подготовить?
– А как тут подготовишь? Он умный мальчик. Он успокоится и во всем разберется сам. Мы же не собираемся менять его уклад жизни.
– В общем-то, наверное, нет, – тяжело вздохнул. – А как ты?
– Бывало и хуже.
Наташа подошла к скамейке и присела.
– Правда, здесь совсем другой воздух? Эти сосны… Удивительная местность.
Алексей Петрович кивнул в ответ, подошел к машине, достал сигареты.
– Леня, представляешь, ларец не закрылся.
– В смысле, не закрылся? – он не ожидал такого резкого перехода и не сразу сообразил, о чем она сказала.
– Понимаешь, после того, как ты ушел, я решила все сложить на место и закрыть крышку. Она закрылась, но не так, а обычно. Будто бы и не было никаких сложностей. И теперь ларец запросто открывается.
– И что ты думаешь? – равнодушно спросил Алексей Петрович. Он продолжал находиться под таким сильным впечатлением от рассказа Антонины Михайловны, что никак не мог переключиться на другую тематику.
– Он неполный. В нем не хватает бутылочки, которую ты взял и кольца, которое я уронила, а оно куда-то закатилось, – Наташа поежилась. – Лень, мне зябко, давай вернемся в дом.
– Давай я тебя лучше обниму, и мы еще побудем здесь. Я думаю, что им есть о чем поговорить без нас.
– Хорошо, тогда грей.
Чего проще было сесть в машину, но он протянул навстречу ей руки, она поднялась со скамейки и сделала к нему шаг.
– А знаешь, – она стояла к нему спиной и наслаждалась его горячим дыханием в затылок, – я, когда надела свое кольцо, почувствовала что-то невероятное.
Повернулась к нему лицом.
– Ничего нового, – прошептал он ей на ухо. – У тебя всегда так. Только невероятное, только необыкновенное, только таинственное. Казак ты мой задунайский.
Оба засмеялись.
– Лень, ну я правду говорю, – успокоившись, продолжила Наташа. – Понимаешь, у меня, когда его надела на палец, сложилось такое впечатление, что я несусь в глубь веков. В ушах звон, лошадиное ржание и кашель.
“Черный конь. Его еще не было!” – Алексей Петрович вздрогнул, Наташа посмотрела ему в глаза.
– Ты чего?
– Я очень благодарен тебе, Наташенька. Спасибо за все то удивительное, что ты несешь с собой, спасибо, что выжила. Спасибо за Леньку. Я так признателен, даже обязан тебе…
– Да за что?
– За то, что ты – самое лучшее, что могло случиться со мной в этой жизни.
– Нечестно. Это я придумала, а ты повторяешь, – Наташа опустила голову ему на плечо.
– А мне нравится за тобой повторять. Ты у меня умная. Умная и красивая.
– Мне приятно, что ты это наконец-то заметил.
– Я давно заметил. А еще – до неприличия скромная, в кавычках.
– Скромность – мое второе имя.
– Я в курсе. Очень хорошо помню, как ты скромно объявила себя дворянской внучкой тогда, когда мы первый раз увиделись.
– Правда, помнишь? – Наташа с восторгом и умилением покачала головой.
– Еще бы! – Алексей Петрович задумался. – Как ты тогда: “ Телевизор там! ”Если не ошибаюсь, это было первое, что ты мне сказала.
Как давно это было. Так давно, что уже казалось неправдой, выдумкой, глупой фантазией. Неужели это все случилось с ними? Неужели такое могло случиться? Случилось. Мелкими осколками прошлое постепенно, фрагмент за фрагментом, стало собираться, склеиваться в единое целое, и это целое уверенно пробивалось в настоящее. Оно было другое, не такое, как раньше, и не суть важно, хуже или лучше, оно было – и это главное. Какие мелкие кусочки, какие милые, со стороны ничего не значащие фрагменты, а сколько в них всего!
– Слушай, давай уедем завтра. Нам нужно отдохнуть. Если Ленька захочет, можно и его прихватить.
– Он не поедет. Да ему и нельзя. А куда?
– Да хоть в Бучу или в Ворзель. Мне очень нравятся эти места, а тебе?
– Я с удовольствием.
– Решено. Подъем в пять утра. Встанешь?
– А ты меня разбудишь…
– На рассвете…



– 40 –



Шок прошел на третий день. Точнее, это был даже не шок, это было остановившееся время, это был стоп-кард, это был полный ступор. И главное, что-либо изменить казалось практически невозможным. Почему практически, а не полностью? Потому что Нина не верила, что бывают безвыходные положения. В данном случае ситуация являлась критической, но не безнадежной. И вот, когда потрясение от всего происшедшего стало отступать, выпустив наконец-то на волю здравый смысл, Нина начала анализировать сложившуюся ситуацию и придумывать способы её решения.
То, что ей не нужны никакие изменения в личной жизни, было очевидным и понятным. Она не собиралась безмолвно ждать, а тем более, позволять, чтобы у нее вот так, среди бела дня, взяли и увели мужа. Правда, о том, что Леша решил от нее уйти, речи пока не было. Они просто не разговаривали и всего-то делов. Но мысль, что ее собираются оставить («бросить» не произносилось даже в уме), поселилась уверенно и надолго, даже, кажется, успела свить гнездо в мозгах. Если бы это случилось не с той женщиной (как они могли встретиться?), то вопросов бы не возникло. Возможно, Нина даже не почувствовала бы измены, всякое случалось за семнадцать лет совместной жизни. Но этот случай был особенным, и с ним нельзя было не считаться, тем более, делать вид, что ничего не случилось.
Будь это все несерьезным, разве бы он говорил, разве бы упрекал, что она искалечила ему всю жизнь? Раньше такого не случалось. Стал бы он рассказывать дурацкую историю об аварии? Зачем это ей нужно? Это было до того, как они стали одной семьей, и она не несет за это ответственности. Это же не она подстроила аварию? И это же не она рожала ребенка, не будучи замужем. Причем здесь она? Что она исковеркала?
Все эти подбадривания самой себя и оправдания в своих глазах не успокаивали, а только раздражали Нину. Она понимала, что хорохориться причины нет. Нужно было спокойно поговорить с мужем и, первым делом, обсудить сложившуюся ситуацию. С ним можно говорить, он умет выслушать все «за» и «против», не просто умет выслушать, но позволяет привести доказательства в свое оправдание. Единственное, что смущало во всей истории, так это то, что Нина не любила оправдываться. И, честно говоря, как она уже определила для себя, особо оправдываться ей было не в чем. Скорей, оправдываться нужно ему перед ней! Вот ему она уж точно могла выдвинуть море ультиматумов, главное, начать переговоры. Именно так, а не иначе следовало поступить. Но тут-то и начиналась проблема. Муж не просто перестал с ней разговаривать, он не обращал на нее внимания.
А ей так нужна была чья-нибудь поддержка! Ей так хотелось с кем-то посоветоваться. Но кому о таком расскажешь? Даже неудобно. Смех, да и только. Ее муж, видите ли, на старости лет встретил кого-то из своих прежних. И так это его всколыхнуло, что он готов пожертвовать семьей? Она помнила, что он об этом даже не заикался, но интуитивно готовила себя к худшему.
Дочки, так те, казалось, даже и не замечали, что родители в ссоре. Дались им папа с мамой и их проблемы. Младшая занята компьютером, старшая – женихами – никакой поддержки. Оставалась надежда на отдых. Еще в начале апреля было решено провести майские праздники на море. Там уж им никто не помешает объясниться. Она, конечно, попросит прощения, за ту невинную шутку из молодости. Нина уже придумала, как сможет доказать, что просто пошутила. Она знала, что скажет. Она даже знала, как заставит мужа посмотреть на ситуацию другими глазами. Она была почти уверена, что сможет его убедить и, как обычно, перетянуть на свою сторону. Но было кое-что, что сбивало ее с толку. Эта его глупая фраза, глупая и очень обидная, обидная и лживая. Он сказал, что никогда ее не любил. Можно подумать, она его в загс тащила на аркане. Можно подумать, подпись в журнале регистрации он ставил под прицелом. Если все это правда, то он виновен не меньше. Обманщик!
Накануне праздника Нина собрала вещи дочкам, затем себе и мужу. И хотя они по-прежнему не общались, она не допускала мысли, что поездка отложится.
Поездка действительно состоялась, но без Нины.
Это был не просто удар. Это был приговор их совместной жизни. Это был конец, и Нине ничего не оставалось, как только подчиниться.
Оставшись одна, Нина стала потихоньку сходить с ума. Совсем чуть-чуть, самую малость. Самую малость в первый день, потом еще немного во второй, в третий … Она уже верила, что будет одна все десять дней. На пятый день она поверила, что одна будет и дальше. Один месяц, один год, одно десятилетие.
Она бродила одна по квартире, не замечая, что там, за ее пределами шумел праздник. Она практически не ела, не спала. У нее не было желания смотреть телевизор, не было желания выйти на воздух, не было желания жить… Но она приняла решение. Она будет жить. Хотя бы ради дочерей.
В какой-то момент ей вдруг подумалось, а может, он не с ней. Может, он с дочками, тоже переживает, как и она. Может, он уже раскаялся, что так все случилось. Наверное, нужно просто подождать, когда он вернется. Он же по-прежнему ничего ей не сказал, он просто молчал. Ей захотелось тут же убедиться в своей догадке, а для этого нужно было хотя бы позвонить той.
Уезжая в Крым, Леша оставил мобильный телефон дома. Она знала это потому, что он первое время беспрерывно звонил, потом села батарея, и он онемел. Нина подумала, что, наверное, в телефоне есть номер Наташи. Нужно только найти и позвонить, вдруг она дома. А если это так, то можно будет встретиться и поговорить. Возможно, ничего такого эта Наташа и не помышляет, и Нина совершенно напрасно накручивает себя.
Телефон лежал в кармане пиджака. Никогда Нина не позволяла себе обыскивать чужие карманы, но, в силу обстоятельств, она решила, что ничего предосудительного здесь нет. К ее полному разочарованию, никакого номера никакой Наташи в телефоне не было. Не добившись ничего, она решила положить телефон на место и тут обнаружила еще кое-что в кармане. И этим кое-чем был маленький пузырек, запечатанный сургучом. Он был наполнен розовой, слегка мерцающей, как перламутровый лак, жидкостью.
Нина взяла его в руки и стала рассматривать. Жидкость была тягучей, как кисель. Она решила его открыть, но подумала, а вдруг это какой-нибудь ядовитый химикат, еще не хватало ей отравиться. Тут же по привычке поругала Лешу, что он притащил в дом неизвестно что. И вдруг – «БАМС» в голову. А что, если это действительно яд и предназначен он для нее?
Может быть, муж решил таким образом от нее избавиться? Хотя не дурак же он. Любое вскрытие покажет, что было отравление. Да и вообще, чтобы ее Леша был на такое способен? Нет, не может быть. А если может? Она что же, будет спокойно ждать, пока он ей эту гадость подольет в еду? Любопытство тут же завладело сознанием. Ну, положим, она не была уверена, что внутри, вернее, она не знала, но могла узнать. Врач она или нет? Она что, не договорится сделать анализ содержимого? Да для нее это пара пустяков.
План действий на завтра был намечен.



– 41–



Наташин звонок несколько озадачил Алексея Петровича. Он с таким нетерпением ждал его, но вместо того, чтобы поднять настроение, он привел его в замешательство. Алексей Петрович никак не мог взять в толк, что произошло.
После праздников, выйдя на работу, он на третий день вылетел в Питер. Люк был доволен, расстались они хорошо. Что могло случиться?
Наташа позвонила вечером из дому. На работе, как и договорились, они почти не общались. Она позвонила и сказала, что не очень уверена, но у нее такое чувство, будто бы против него готовится какой-то заговор. Именно так и сказала, что заговор. Полнейшая ерунда. Только Наташа не думала, что это ерунда. Спросить прямо, что за непонятная суматоха, она не решилась, чтобы не вызывать подозрения или, чтобы не услышать в ответ, что сует нос не в свои дела. Конечно, можно было бы не обращать на все внимания, но ей не понравилось, что в кабинете Алексея Петровича целый день возился Эдик. Вначале копался в компьютере, затем пересматривал какие-то бумаги. Зачем? Обо всем этом ей с возмущением сказала секретарша Алексея Петровича, а еще она с нескрываемым страхом шепнула Наташе, что проверяют все сделки, проведенные за год, и что на завтра, якобы, пригласили аудит.
– Да пусть проверяют себе на здоровье, – безразлично обронил в ответ Алексей Петрович, хотя внутри все закипело от злости. Вот тебе и Люк! – Лучше скажи, как там с моими делами? Продвигаются?
– Все подписано. Все в порядке. Документы у меня на руках. Я завтра открою счет, как ты просил, – подробно отчиталась Наташа.
– Волшебница, – восторженно сказал он. – Я тебя люблю.
– Лень, возвращайся…
– Через три дня… Я встречу груз.
– Я умру, – печально вздохнув, произнесла Наташа.
– Я обещал…
И вдруг, стало противно от собственных слов. Он обещал! Да никуда не денется этот груз! Справятся и без него. Он и так сделал для Люка больше, чем тот расчитвывал. Пора было и о себе подумать. Но и Наташино сообщение о непонятных действиях, проводимых в его отсутствие, сыграли не последнюю роль. В душе возник неприятный осадок.
– Наташа…Если получится, я приеду завтра. До завтра не умрешь?
Наташа засмеялась.
– А-а-а, испугался!
– Конечно, – совершенно серьезно ответил он. – А то умрешь, и некому меня будет защищать.
– Так это я тебя должна защищать? – продолжая смеятся, поинтересовалась она.
– Конечно, ты! Планета у тебя такая, – войдя в игру, чуть не добавил что-то о казаке, вовремя остановился.
Но Наташа и без того поняла, что он имел в виду.
– Хорошо, я защищу, ты только возвращайся, – тихо добавила она.
Отключив телефон, Алексей Петрович глубоко вздохнул. Как бы там не было, но все продвигалось вперед с завидной скоростью, и он был бы почти счастлив, если бы не маленькое недоразумение по имени Нина.

Домой вместе с дочками он вернулся десятого мая. Он видел, с каким презрением на него посмотрела жена. Она молчала. Он поздоровался. Она улыбнулась. Улыбка получилась лживой.
– Распакуй, пожалуйста, вещи, а я пока помоюсь с дороги, – обратился он к ней.
Она, не говоря ни слова, поднялась и, пройдя мимо него, направилась к дочкам в спальню.
“Ладно”, – подумал он про себя.
То, что с ней будет тяжело, он не сомневался, но и разжигать новый костер войны было лишним.
Ужинали всей семьей. Во время ужина и Алексей Петрович, и Нина не подавали вида, что они в ссоре. Девчонки наперебой рассказывали, как здорово провели время, и ни одна из них не поинтересовалась, где была в это время мама. В принципе, по дороге в Крым им было объявлено, что мама приедет позже, у нее вынужденное дежурство на работе. Выглядело это правдоподобным, поэтому не вызвало никаких сомнений. Правда, младшая дочь, когда они уезжали домой, спросила, почему мама так и не приехала, на что Алексей Петрович заметил, что она не смогла вырваться.
Обо всем этом Нина не знала и поэтому злилась на дочерей, но выяснять отношения за столом не решилась. Её больше интересовало, был ли с ними папа. Ей повезло, даже спрашивать не пришлось. Рассказывая о чем-то, дочь сокрушенно заметила, что очень сожалеет, что родители пропустили какое-то там зрелище.
После ужина дочек как ветром сдуло. Соскучились по друзьям-подругам, разве их можно удержать? Впрочем, удерживать их никто и не собирался.
– Леша, я думаю, нам нужно спокойно поговорить, – она боялась, что он откажется, но муж кивнул в знак согласия.
– Ты был с ней?
Как бы он хотел сейчас исчезнуть, раствориться в пространстве, перенестись в завтрашний день, только не отвечать на ее вопросы.
– Да.
– Я так и думала, – отрешенно сказала она и заплакала. – И что теперь?
– Я хочу с тобой развестись, – кто бы знал, с каким трудом он произнес это предложение. А еще он неожиданно испытал невероятную жалость к Нине. На нее было больно смотреть.
Нина заплакала навзрыд. Если бы он просто сказал, что уходит он нее, возможно, она смогла бы сдержаться (ведь можно было уйти, а потом вернуться, в жизни всякое случается), но он попросил развода, и это прозвучало так официально и так бескомпромиссно, что стало страшно.
– Как же так? Жили, жили… Разве я была тебе плохой женой? Разве меня можно было в чем-то упрекнуть?
– Нин, я прошу тебя, не начинай, – Алексей Петрович вздохнул. – Я, как бы, тоже не был тебе плохим мужем…
– Я не дам тебе развода, – Нина подняла на него глаза.
– Очень зря. Ты ничего этим не добьешься, – нет, к ее здравому смыслу достучаться сейчас было практически невозможным.
– Ты забыл, что у тебя…
– Я не забыл. Не нужно меня шантажировать. У них все будет в порядке.
Дочки действительно были больным вопросом. Еще не расставшись, он не представлял, как будет без них. Хотя ничего не мешало ему видеться с ними каждый день. Он решил, что придумает, как ему себя вести. Сейчас главной проблемой была жена. И эту проблему нужно было срочно решать. Хотелось по-человечески. Во всяком случае, он на это надеялся.
Он поражался: как она не может понять, что жить, как раньше не получится! А еще понял, что действительно никогда ее не любил по-настоящему и теперь удивлялся, как все это время они находили общий язык. Был поражен, что не замечал раньше той отчужденности, которая уже давно была между ними. Он как будто бы все это время спал. Будто это был вовсе не он. А теперь вся эта история, которая приключилась с ним и На-ташей, настолько потрясла его, что он словно пробудился, очнулся, вышел из летаргического сна, оглянулся вокруг и увидел, как все бессмысленно.

Как и пообщещал Наташе, вернулся в Киев на следующий день к четырем часам дня. Звонить на работу не стал, не желал, чтобы его преждевременный приезд стал достоянием сотрудников, да и Наташе хотел сделать сюрприз. Решил навестить ее вечером, а пока было время поехал домой. Ему нужно было поговорить с женой. Она была единсвенной, кто знал о его приезде.
На его удивление, Нина уже вернулась с работы и вела себя так, будто ничего не произошло. Она приветливо поздоровалась, поинтересовалась, как у него дела и хорошо ли завершилась поездка.
Он насторожился. С чего бы ей вдруг так себя вести? Но потом подумал, что Нина просто образумилась и сейчас хочет нормализовать обстановку. Видимо, поняла, что упираться бесполезно, что лучше все решить тихо и мирно.
– Девчонки поехали к тете Вите, погостят у нее несколько дней, – обычным тоном сказала Нина.
– С какой это радости? – с недоумением спросил он.
– Вчера был день рождения у Костика, вот они и отправились к ним.
– А, да. Я и забыл совсем. А ты была?
– Да, – тихо ответила Нина. – Я приготовила ужин, стол накрывать?
– Чуть позже.
Все происходило, как всегда. Обычный вечер после работы. Супруги обменялись новостями, все спокойно, без истерик.
Ужинали через час. Нина превзошла себя. По количеству приготовленных блюд и по их качеству было понятно, что она очень тщательно продумала сегодняшний вечер. Уже са-дясь за стол, Алексей Петрович еще раз подивился странному поведению жены, но спрашивать о чем-либо или комментировать ее действия не стал. Решил подождать, как будут дальше развиваться события.
Сама Нина к еде почти не притронулась. Она сидела напротив и наблюдала за мужем. Алексей Петрович неожиданно испытал дискомфорт от ее пристального взгляда.
– Нина, я прошу, не надо меня гипнотизировать.
– Я соскучилась… И девчонок нет… – просто ответила она.
Алексей Петрович вздохнул.
– Леш, ну неужели ты меня ни капельки не любишь?
– Давай, я доем спокойно, а потом мы поговорим, – попросил он.
– Хорошо, впереди целый вечер, времени много, я подожду.
Алексей Петрович отложил вилку, медленно вытер губы салфеткой и, глядя мимо жены, сказал:
– Я не буду весь вечер дома.
Нина не отреагировала на его реплику и не стала уточнять, куда он собрался, все и так было предельно ясным. Но вместо того, чтобы сделать ему замечание (ведь они еще не в разводе), она поднялась из-за стола, наклонилась к духовке и достала оттуда пирог.
– Мне будет приятно, если ты его попробуешь.
– Я наелся, – сухо сказал он.
– Я старалась.
Пирог был румяным и аппетитным. По нежнейшему аромату, который от него исходил, было понятно, что он с грибами. Алексей Петрович колебался одно мгновение. Взвесив все за и против, он, наконец, решил, что один съеденный кусочек ни к чему его не обяжет. У Нины получался чудесный пирог с грибами. От такого грех было отказываться.
– Хорошо, только небольшой кусок, – сдался он.
Нина, уже и не ожидавшая, что он согласится, на какой-то миг замерла. Она даже не могла поверить в такую удачу. Слегка дрожащими руками она поставила пирог на стол, и какое-то время пристально рассматривала его, будто любовалась своим творением. Налюбовавшись, она повернула лицо в сторону мужа, улыбнулась ему какой-то незнакомой, таинственной улыбкой и тут же вонзила нож в центр пирога.

О том, что в таинственной бутылочке находится яд, Нина узнала три дня назад. Получая заключение от знакомого эксперта, она с удивлением выслушала, что тот не смог точно определить ни его состав, ни его природу. Возможно, требовался более глубокий анализ, но для этого необходимо было еще какое-то количество того странного вещества. Нина поинтересовалась, откуда же тогда известно, что содержимое бутылки токсично?
Эксперт пояснил, что смог выделить одно вещество, очень сходное по составу с ядом какой-то змеи, он, конечно, допускал погрешность, потому что на самом деле не смог найти аналогов в имеющемся у него каталоге. Ну а то, что это – яд, сомневаться не приходилось, так как подопытные крысы, получившие по незначительной дозе данного вещества, незамедлительно сдохли, причем в жуткой агонии. Напоследок эксперт поинтересовался, откуда у Нины это, и попросил дать еще вещества для проведения более подробного анализа. Вдруг данная жидкость – новое химическое оружие!
Нина нервно засмеялась, сказала, что нашла бутылочку в метро, и пообещала незамедлительно избавиться от содержимого. Она же доктор, что она, не понимает. Услыхав такое, специалист по ядам начал возмущаться. Нина, нисколечко не смутившись, попросила его обо всем забыть, пообещав заплатить круглую сумму.
Вернувшись домой, она уже не сомневалась, что муж решил избавиться от нее. Она поблагодарила небеса за то, что совершенно неожиданно смогла обнаружить яд, и теперь главным было, чтобы Леша не заметил пропажи.
К счастью, Леша был так поглощен своими мыслями, что, судя по всему, напрочь позабыл о бутылочке. Или, что, скорее всего, было верней, она ему была пока без надобности. Поняв это, Нина тут же поменяла тактику в поведении. Было очевидным, что чем спокойней она будет относиться к происходящим в её жизни изменениям, тем дольше проживет. Конечно, она не могла до конца поверить, что муж на это пойдет, но бутылочка с ядом была реальностью, и не считаться с этим было бы непростительной глупостью.
Она добавила яд в грибную начинку для пирога. Нина подумала: если, случится что-то, то при вскрытии в желудке обнаружатся остатки грибов, а так как сам яд неизвестный (она очень на это надеялась), возможно, его вообще не смогут выделить и тогда все припишут грибам.
Конечно, рассуждения её были наивными, но Нина была в таком отчаянии, что на какое-то время доктор в ней умер. Идея убить Лешу возникла как-то сама по себе, и хотя она ее не продумывала, та очень быстро утвердилась в сознании, как единственно правильная в данной ситуации. Ее смущало только одно. Она не знала, сколько нужно положить этой гадости, чтобы все случилось наверняка, поэтому использовала только треть содержимого.
Пока муж с аппетитом поглощал пирог, она в страхе замерла. Ей все казалось, что он тут же скажет о странном привкусе или внезапно упадет на пол и забьется в судорогах. Если честно, то ей именно этого и хотелось. Хотелось увидеть, как он умрет. И чем страшней будет его смерть, тем приятней будет ей. А еще больше, чем кончину мужа, ей хотелось увидеть, как сдохнет та, которая сейчас рушила ее жизнь. Она еще не придумала, как воплотит в реальность свой план, но знала, что найдет способ и ей подлить этой чудной жидкости. Это была еще одна причина, по которой она не использовала весь яд до конца.
Пирог был благополучно съеден. Алексей Петрович, поблагодарив жену, поднялся из-за стола. Он сказал ей, что теперь можно и поговорить. А она ответила, что не горит. Сказала, что ей тяжело обсуждать эту тему и она передумала. Предложила перенести на следующий раз. Алексей Петрович с удивлением посмотрел на жену. Он никак не мог понять, что изменилось. Он хотел ей ответить, что другого раза может и не быть, но тут у него закружилась голова. От неожиданности он отшатнулся к стене и дотронулся до нее руками. Случись с ним такое в другое время, Нина немедленно что-то бы предприняла. Но сейчас она даже не шелохнулась, просто побледнела и спрятала за спину руки, потому что те стали предательски дрожать.
– Мне плохо… – прошептал Алексей Петрович. – Я пойду, прилягу…
Опираясь о стену, он медленными шагами направился в спальню. Нина осталась сидеть на кухне. Она испугалась. Одно дело – вынашивать темные планы в голове, и совсем другое – осуществить их. Она не знала, что ей делать дальше. То ли вызывать неотложку, то ли предложить мужу сделать промывание желудка, а может, просто ограничиться измерением давления? Вдруг у него просто упало или подскочило давление?
Нина подошла к аптечке, чтобы достать тонометр и остановилась. Отступать было поздно. И тогда она сообразила, что должна сейчас сделать. Ей просто нужно уйти из дому. Она поняла, что на самом деле не хочет видеть, как он умрет. Для этого она слишком его любит. Пусть будет так, как будет.
Нина ушла, даже не переодевшись. Пирог она захватила с собой, чтобы выбросить в мусорный ящик. Нельзя было допустить, чтобы он попал на анализ. Пусть сами ломают голову и делают выводы.

Алексей Петрович потерял сознание, уже лежа в постели. И перед тем, как это случилось, он вновь услышал успевшее надоесть ему знакомое ржание.
“Черный конь”, – пронеслось в голове.

Он никогда не умел рисовать. У него на это не хватало фантазии. Когда-то маленькая дочь попросила Алексея Петровича нарисовать ей героев полюбившейся сказки, а он, как ни силился, ничего не смог изобразить. Тогда на выручку пришла старшая дочка. Она рисовала с удовольствием и вдохновением, хотя нигде не училась этому. Он тогда еще решил отдать ее в школу изобразительного искусства. Но Нина настояла на том, что гимнастика гораздо полезней для развития девочки. Он, конечно, возражал, но дочка через месяц посещения гимнастического зала так заразилась этим занятием, что ни о каком рисовании не хотела и слушать. Он смирился.
А сейчас он вдруг отчетливо увидел в своих руках кисть. Вначале Алексей Петрович не понял, зачем она ему и откуда взялась, но тут, подняв глаза, заметил напротив себя полотно. Полотно было белоснежным, девственным. Ему совершенно отчетливо захотелось что-нибудь на нем нарисовать. Он поискал глазами краски и заметил палитру, лежащую поодаль на столе. Он неуверенно взял её в левую руку, а правой, в которой была кисть, макнул в краску. Не задумываясь ни на секунду, Алексей Петрович очень быстро стал водить кистью по полотну.
Он так спешил, что даже вспотел. Но при этом не чувствовал ни усталости, ни голода. Как будто бы от того, что он нарисует, зависела его жизнь. Его так захватило это занятие, что он потерял счет времени. Ему казалось, что дни только и успевали сменяться ночами. Потом он понял, что незаметно меняются не только времена суток, но и времена года. Он то чувствовал холодные, морозные порывы ветра, влетавшего неизвестно откуда, то слышал, как где-то за стенами тихо шуршит опавшая листва. Потом все это исчезало и наступал просто несносный, палящий июльский полдень, и опять – завывание вьюги, а следом за ней – нежное жужжание майского жука. Он старался не обращать на это внимание. Он был уверен, что это сейчас не главное. Он спешил, подгоняя и опережая время. Он творил…
Алексей Петрович остановился только тогда, когда был сделан последний мазок. Закрыв уставшие глаза, он наощупь отошел подальше от полотна, натолкнувшись на стену, развернулся к картине и только после этого поднял веки. Он ожидал увидеть что-то необычное, непонятное, даже знаковое… Но то, что он увидел, просто потрясло его. Будто бы и не он все это создал своими же руками. Будто бы не он, а кто-то другой, находящийся внутри него, был причастен ко всему этому. Алексею Петровичу стало жутко. Он смотрел на полотно и ужас пробирался по всему его телу. Он не мог этого нарисовать… Он и рисовать-то не мог… Но картина была. Она, как магнит, притягивала своим изображением. Она, казалось, дышала и была вся в движении… У него не было сил от нее оторваться, и от этого становилось еще страшней. Он подошел к ней вплотную и занес было над ней кисть, предварительно макнув ее в черную краску. Картина в страхе задрожала, Алексей Петрович отпрянул от нее, поняв, что не в силах что-то изменить, и опустил руку. Потом развернулся и пошел прочь. Сзади послышалось движение. Он от-четливо услышал цокот копыт и дикое ржание. Теряя силы, он развернулся…
На него во всю прыть неслась нарисованная им же тройка лошадей…
Алексей Петрович застонал и осел на пол.




– 42–



К Наташе Алексей Петрович приехал около десяти вечера. Она встретила его со слезами на глазах. Открыла дверь и застыла на месте.
– Ну, что ты? Не надо… Я же приехал, как обещал, – тихо сказал он и виновато улыбнулся.
Он чувствовал слабость в теле, и у него еще так кружилась голова, что он не решился сам сесть за руль, а воспользовался услугами такси. Но ему не хотелось, чтобы Наташа это заметила.
– Ленечка, что случилось? Ты на себя не похож… Не молчи, у меня душа не на месте…
Он покачал головой, не зная, что ответить.
– Проходи, что же ты стоишь на пороге. Боже мой, да что с тобою? – Наташа едва успела его поддержать, сделав шаг, он пошатнулся в сторону.
– У меня пол из-под ног…
Он не смог договорить, она не успела ничего сделать, он опустился по стене вниз.
Наташа кинулась за водой, потом в ванную, где-то там, в глубине аптечки, был нашатырный спирт…
Когда она вернулась, Алексей Петрович уже пришел в себя. Бледный, с испариной на лбу, с растерянным выражением лица, он, собрав воедино все силы, пытался приподняться.
– Я сейчас… – присела к нему.
– Мне уже лучше…
Наташа помогла ему дойти до дивана. Держа стакан дрожащими руками, он жадно выпил воду. Наташа сидела рядом и беззвучно плакала.
– Тебе нужно в больницу. Давай я позвоню.
Он ничего не ответил, только провел ладонями по своему усталому лицу.
– Тебе трудно говорить?
– Дай мне еще несколько минут, – тихо попросил он.
Наташа кивнула в знак согласия. Она подсела к нему ближе, опустила свою голову на его плечо. Он тяжело дышал, она, казалось, перестала дышать вовсе, боясь пропустить его дыхание. Так они просидели минут тридцать.
За это время Наташа успела вспомнить и передумать все на свете. То она видела себя и Леньку молодыми, пробирающимися по лесным зарослям, то вдруг ей пригрезилась их ссора на берегах Невы, то первый поцелуй, то новые ощущения от поездки на Ленькиной «Яве». Вскоре все это сменили новые воспоминания: ларец и его неразгаданные до конца загадки, их сын, их вспыхнувшие с новой силой чувства, и опять новые тайны, а еще – новое, такое долгожданное и пока что неизвестное будущее…
Алексей Петрович заговорил приглушенным голосом. Наташа его не узнала, отчего вздрогнула. Он почувствовал это и сильнее прижал ее к себе.
– Прежде, чем приехать сюда, я планировал заскочить к приятелю, чтобы отдать содержимое пузырька на анализ. Раньше не получалось.
– Да Бог с ним, – сказала Наташа.
– Ну, интересно все же? Что это за эликсир забвения? Или как там его?

Пропажу он обнаружил сразу же, как вернулся домой. Вначале подумал, что перепутал пиджаки и, пока Нина собирала на стол, обыскал все карманы во всех пиджаках. То, что он не мог спрятать его в другое место, он помнил точно. Оставалось предположить, что его каким-то образом обнаружила Нина. Но это было нелепостью… Но с другой стороны – не воры же вломились в их квартиру и обчистили карманы Алексея Петровича?
Ему хотелось тут же расспросить жену, но все время сбивала с толку мысль, что не в её привычках обыскивать чужие карманы. И потом, Нина вела себя так учтиво и сдержанно, что он даже согласился поговорить с ней после ужина. Но после ужина ему почти сразу стало плохо. Дальше он ничего не помнил. Ему показалось, что он был в беспамятстве или каком-то странном сне… Когда он пришел в себя, то было уже около девяти вечера. Нина куда-то запропастилась, что было странным. Она же доктор, как могла уйти, оставив его в таком состоянии? Но ее не было.
Наташа внимательно слушала. И чем больше узнавала, тем становилась уверенней, что все это неспроста. А вдруг та жидкость и есть какая-нибудь отрава? А что, если ее действительно нашла его жена? И если она врач, то очень может быть…
– Что ты ел? – осторожно спросила его Наташа.
– Ничего особенного… Правда, Нина приготовила почти праздничный ужин, – Алексей Петрович осекся.
Наташа задумалась.
– Но тебе уже лучше? – с надеждой спросила она.
– Не совсем… Не уверен…
– Может, отдохнешь?
– У меня внутри все жжет…
– Лень, я вызываю «неотложку»
Алексей Петрович ничего не ответил. Сильный спазм внутри желудка заставил согнуться его пополам.
«Скорая» увезла его в больницу. Наташу к нему не пустили. Она даже не смогла узнать, что с ним. Врачи не сказали, им нужно было время, но все указывало на отравление.
Она вернулась домой далеко за полночь. Зашла в квартиру и, не разуваясь, направилась в комнату. Достала ларец, отрыла его и тут вспомнила, что так и не нашла своего кольца, которое недавно обронила.
Она включила весь, какой был в доме, свет, зачем-то зажгла все имеющиеся у нее свечи, а одну, самую большую, взяла в руки и, не выпуская ее, легла на пол.
Наташа решила во что бы то ни стало отыскать пропажу. Почему-то казалось, что если кольцо найдется, то все образуется.
Она нашла его спустя два часа. Кольцо закатилось за тумбочку, на которой стоял телевизор. Наташа так обрадовалась, будто это было самое дорогое сокровище на свете. Она взяла его в руки и направилась с ним в спальню. Не раздеваясь, прилегла на постель и стала рассматривать его на свету. Свет слепил, она подумала, что не мешало бы его выключить, и тут, как по заказу, все лампочки потухли.
Но остались гореть свечи…
Наташа поднесла кольцо к пальцу. Страха не было. Но на всяких случай, прежде чем его надеть, она зажмурилась. И тут же со всех сторон стал доноситься непонятный шепот, какое-то шуршание, приглушенный писк…
Как и в первый раз, Наташа, торопясь, сняла кольцо с пальца, и только сделала это, как отчетливо услышала:
– Ну что ты такая трусиха?
Наташа резко поднялась. В комнате было тихо. Она даже слышала, как потрескивают свечи.
– Я не трусиха… – ответила она в пустоту.
– Как же не трусиха? – прошептала пустота. – Ей нужна твоя помощь, а ты испугался? Разве ты не должен ее защитить?
Наташа облизала пересохшие губы и про себя подумала, что трава в ларце, наверное, и правда оказывает какое-то невероятное действие, иначе, как все это объяснить?
– Ты хочешь потерять ее снова? – зашумело все вокруг.
– Оставьте меня в покое, кем бы вы ни были! – закричала она.
– Мы-то оставим, а ты потом пожалеешь…
На этот раз Наташе показалось, что с ней разговаривали осколки недавно разбившейся вазы.
“Нас можно склеить, и мы опять будем хрусталем…”
Наташа заплакала. Растирая слезы по всему лицу, она простонала:
– Дураки, я же не знаю, что мне делать…
Раздался легкий смех, а вместе с ним тысяча голосов, шепчущих одновременно:
“Какой глупый… Надо же, не догадался… А еще учился магии…”
– Заткнитесь! Сами вы… Не догадался, не догадался… – зло перекривила Наташа. – Все я догадалась, умники, – с вызовом ответила она и быстро надела кольцо.

Нина в страхе возвращалась домой. Она просидела у соседки почти до половины одиннадцатого и наверное, осталась бы еще на час, но соседи уже собирались спать, и ей ничего не оставалось, как вернуться к себе.
В квартире было тихо. Нина дрожащей рукой зажгла свет в прихожей и на цыпочках направилась в спальню. Мужа не было. Не веря, что такое могло произойти, она обошла все комнаты. Квартира была пустой. Нина тут же испытала невероятное облегчение. Она опустилась на стул и стала корить себя за то, что задумала убить Лешу. Она так обрадовалась, что ей это не удалось, что все обошлось и она не взяла грех на душу. Нина даже подумала, что уже готова искупить свою ошибку тем, что добровольно сама оформит все бумаги для развода.
Куда делся муж, ее уже не беспокоило. Видимо, уехал к той. Она проиграла. И сейчас ей хотелось только одного: выйти из этой ситуации достойным человеком. Она отпустит его… Только бы у него было все в порядке.
Нина почти успокоилась и легла спать. В два часа ночи её поднял телефонный звонок…

В больницу Наташа приехала в семь утра. Она, конечно, могла позвонить и узнать, как самочувствие доставленного ночью пациента. Но ей хотелось увидеть его, и она решила не звонить.
Они встретились в длинном больничном коридоре.
Наташа узнала ее сразу. Нина была точно такой, как на фотографии в кабинете Алексея Петровича.
Она стояла в окружении нескольких врачей. Они что-то говорили ей, та плакала. Наташа прошла мимо и остановилась немного поодаль. Украдкой глядя на Нину, она пыталась понять, что произошло.
В этот момент к Наташе подошла женщина, судя по всему – врач и, остановившись напротив, поинтересовалась, кто она такая и кто ее сюда пропустил. Наташа опустила глаза и тихо, чтобы не услышала Нина, сказала, что пришла проведать своего директора и назвала имя. Врач выслушала и после небольшой паузы ответила, что он находится в реанимационном отделении, и посетителей к нему не допускаются.
– А что с ним? – у Наташи потемнело в глазах.
– Пищевое отравление.
– А почему там?
Наташа никак не могла понять, зачем он в реанимации… Там же находятся люди, которые на грани смерти. Или она что-то путает? Или путает врач?
– Он в очень тяжелом состоянии…
“Не может быть. Да, ему было плохо… Но неужели, настолько?”
– И чем он отравился?
“Нина приготовила почти праздничный ужин…”
– Возможно, грибы…
Наташе показалось, что ответ был неуверенным. А может, они толком не знают? Какие грибы?
– А когда его можно будет навестить?
Врач пожала плечами.
Ничего больше не говоря, Наташа побежала прочь по коридору.
Она не поверила, что виной всему грибы. Отчего-то была уверена, что причина кроется в исчезновении таинственной бутылочки. Она даже не сомневалась, что это дело рук Нины. Но что-либо предпринять в связи с этим она не могла. Да и не знала, что! Не идти же, в самом деле, к его жене выяснять отношения. Бесполезно и глупо!
А вот о Леньке Наташа старалась не думать. Потому что, если только вспоминала, ей сразу же казалось, что наступает конец света. Она решила, что съездит в больницу еще раз во второй половине дня. Ведь она ничего толком не узнала, а что может быть хуже неизвестности?
За такими мыслями не заметила, как добралась на работу. И первым делом справилась у секретаря: на месте ли Люк. Ей хотелось немедленно решить вопрос о своем уходе. Мысль о том, что она будет продолжать работать под потронтажем мужа Соньки была невыносимой. Она не успела поделится этими соображениями с Алексеем Петровичем, но вряд ли бы он сумел ее остановить.
Люк уже был, но у него находились посетители, и Наташа вернулась в свой кабинет. Чтобы скоротать время, она принялась за текущую работу. Она же еще не ушла, значит, можно поработать.
О том, что Алексей Петрович досрочно вернулся из командировки, и о том, что он сейчас находится в больнице, на работе не знали. Наташа поняла это из разговора двух сослуживцев. Те, находясь в курилке, обсуждали какую-то проблему и несколько раз упомянули, что если бы Петрович был на месте, то такого бы не случилось. Это слышать было и приятно, и больно одновременно. Наташа промолчала. Её, правда, удивило, как это Алексей Петрович не сообщил Люку о своем решении вернуться, а потом она подумала, что и правильно сделал. Докурив сигарету, вернулась в свой кабинет.
Через час к ней заглянул секретарь Люка и сообщил, что, к сожалению, тот еще не освободился. В настоящее время у него находилась София Владимировна, прибывшая пятнадцатью минутами ранее, и Эдуард. Секретарь пообещал позвонить Наташе сразу же после того, как они выйдут из кабинета.
Наташе не понравилось, что Сонька ни свет, ни заря приехала на работу к мужу, да еще и Эдика с собой захватила. Она была совершенно уверена, что подруга все же задумала осуществить какую-то гадость против Леньки и, недолго думая, направилась в приемную Люка.
Она не собиралась специально подслушивать. Но из-за дверей кабинета доносились такие крики, что Наташа невольно все слышала, правда не все понимала. Сонька кричала на французском языке. Иногда, видимо, когда обращалась к Эдику, говорила на русском. Речь Эдика была негромкой, и Наташа никак не могла взять в толк, в чем суть дискуссии.
Люк тоже кричал. Несколько раз он даже чем-то грохнул по столу. Может, кулаком, а может, папкой с бумагами.
Сонька с Эдиком вышли из кабинета минут через пятнадцать. Глядя на Эдика, можно было догадаться, что он взвинчен и очень расстроен. Сонька, напротив, выглядела довольной и, проходя мимо сидящей в ожидании на стуле подруги, даже не удостоила ее взглядом.
Наташа перенесла это спокойно (больно ей был нужен сонькин взгляд). Но все же ей было любопытно, что произошло в кабинете.
Секретарь, заглянув к шефу, чтобы сообщить ему еще об одной посетительнице, вышел из кабинета чернее тучи.
– Знаете, Наташа, я бы на вашем месте сейчас туда, – указал пальцем на дверь, – не совался. Ей Богу – неподходящее время.
Наташа сказала, что ей все равно, так как нужно решить одно неотложное дело. И она поднялась, чтобы зайти в кабинет, но тут из него вышел Люк, не глядя на присутствующих, быстро пересек приёмную и скрылся за дверью.
– Вот видите! – с укором произнес секретарь. – Я же предупреждал.
– Ладно. Обойдемся.
Эдика она застала в подавленном состоянии. Он сидел за своим столом и с места на место перекладывал стопку бумаг. Увидев Наташу, невесело ей кивнул и пригласил присесть.
– Что это там за гром и молния были? – как можно безразличней спросила она.
– Ты не представляешь, как мне противно… – Эдик старался не смотреть на Наташу.
– Что так? – с иронией спросила она.
– Ты бы слышала, что плела София Владимировна.
Эдик сказал это почти шепотом, видимо опасаясь, чтобы его никто не услышал.
– А поточнее? – потребовала она.
Начало исповеди Эдика слегка развеселило Наташу.
– Представляешь, эта идиотка…
В общем, Сонька своего добилась. Не надеясь больше на Эдика, но нажав на главного бухгалтера, сочинила версию, из которой следовало, что директор на самом деле простой мошенник и авантюрист. И все это время он обкрадывал фирму. Люк не хотел ничего слушать, но Сонька продолжала гнуть свою линию, оправдываясь тем, что болеет за семейное дело не меньше мужа. Как выяснилось, этот разговор начался еще с вечера и супруги успели несколько раз поругаться, поэтому-то жена и приехала на работу, чтобы довершить начатый разговор.
– Ну и что она ему вменяет в вину? – серьезно спросила Наташа. – В чем криминал?
– Да я толком и не понял… Она Люку какие-то отчеты совала, якобы Раиса Федоровна обнаружила, но боялась признаться, опасаясь расправы с его стороны. Он же директор…
“Не дай Бог, все это будет иметь для него какие-нибудь последствия”, – подумала Наташа. Она уже не слушала Эдика, ей в голову пришел план, который она с легкостью осуществит, в случае чего. Она им устроит аферу и мошенничество.
“Ах ты, Соня! Думаешь, никого нет умней тебя?”
Наташа посмотрела на Эдика. Тот молчал и смотрел на нее с нескрываемым испугом.
– Наташ, что с тобой? У тебя такое выражение лица!
Она не удостоила его ответом, вместо этого спросила:
– А ты тут каким боком?
– Сам даже не пойму, для чего она меня потащила! Я вроде немого свидетеля. А бухгалтер на работу не пришла, взяла отгул. Вот такие пироги.
Наташа усмехнулась.
– Однако ты сволочь, – с презрением сказала она.
– Наташа… – Эдик оторопел. – Да что ему будет? Выкрутится.
Она не слушала, она думала.
Поговорив с Эдиком, вернулась в кабинет, взяла свою сумку и, сказав на прощание, что едет домой, спокойно ушла с работы.
По дороге в больницу она набросала план действий, как навредить Соньке. План был еще сырым, но ее это не беспокоило. Главное, что он был до смешного простым в исполнении. И так Наташа им увлеклась, что захотелось осуществить его при любом исходе. Будут знать!
Прокручивая все это в голове, она поймала себя на мысли, что собирается заняться ме-стью, но не для себя, а ради Леньки. Ей стало смешно. Значит, все-таки она его защищает, как в легенде? Она, конечно, не мужчина… Но сдачи дать сумеет, мало не покажется.
На больничное крыльцо она ступила с видом бесстрашного воина, который готов биться насмерть, до конца, хоть с десятью Соньками. И в таком состоянии она находилась до тех пор, пока не переступила порог кабинета заведующего отделением.
– Мне очень жаль, но … – доктор поднял на Наташу усталые глаза.
– Что, но? – у нее остановилось сердце.
– Он скончался сорок минут назад.

Она влетела в свою квартиру сумасшедшим созданием и первое, что сделала – это запустила в большое зеркало щеткой для обуви. Зеркало вздрогнуло, охнуло и разлетелось на мелкие кусочки. Наташа засмеялась. Смех был страшным. В последующие полчаса она разбила, разгромила, уничтожила все, что можно было превратить в осколки: зеркала, стекла мебели, посуду. Последней на пол рухнула люстра.
Застыв посередине комнаты, Наташа обвела ее взглядом. Все было усыпано стеклом. Она вернулась в прихожую и сняла обувь. Сделав несколько шагов, тут же изрезала все ноги. Не замечая боли, оставляя за собой кровавые следы, она вернулась в зал.
Там, взяв в руки ларец, опустилась с ним на пол и извлекла из него два кольца. Одно из них, то, что принадлежало Леньке – было черным.
– Довольны?! – закричала она.
Ответа не последовало.
– Нас можно склеить, мы будем вазой… Вот и клейтесь теперь, а я посмотрю, как это у вас выйдет! – Наташа зарыдала.
В голове было пусто. Голова не соображала. Руки механически перебирали вещи, находящиеся в ларце. Кольцо, еще кольцо, свиток и пузырек с неизвестно чем…
Взяв в очередной раз бутылочку в руку, Наташа произнесла:
– Зачем казак положил сюда яд? Зачем нужно было это делать, если он надеялся жить долго и счастливо? – Наташа усмехнулась собственной иронии.
“А ты спроси у него”
– Явились, не запылились… – её больше не пугали странные собеседники.
“Мы предупреждали”
– Умные? Да? Они предупреждали… Спроси у него? У кого?
“У себя”
Если бы кто-то увидел ее сейчас со стороны, то, наверное, просто лишился чувств. Наташа представляла собой устрашающее зрелище. Взлохмаченная, заплаканная, с растекшейся по щекам тушью, с красными пятнами на лице, с безумным взглядом, с изрезанными в кровь ступнями, сидящая на битом стекле и громко непонятно с кем разговаривающая, – она напоминала скорее средневековую колдунью, чем молодую современную женщину.

Её шаги гулким эхом отдавались под сводами пещеры. На этот раз Наташа продвигалась уверенно, не боясь оступиться или сбиться с пути. Она поразилась, что, будучи здесь вчера, так долго блуждала по темным катакомбам, пока нашла нужную ей комнату, если это, конечно, можно было назвать комнатой. Она искала то место, куда в юности её завела странная тропа в лесу. Ей хотелось еще раз увидеть колдуна и Павла и, возможно, что-то узнать у них, что-то прояснить…
Надев вчера кольцо, она странным для себя образом ощутила, что куда-то падает. От неожиданности ей вначале показалось, что началось землетрясение. Она не знала, как проходит землетрясение, поэтому решила, что, видимо, это оно и есть. Но падение вскоре завершилось, и она почувствовала, как ее ноги устойчиво стоят на чем-то твердом.
Наташа сразу поняла, где она, и недолго думая, отправилась на поиск таинственной комнаты. Вчера ей не повезло. Вчера она никого там не застала. Она хотела поискать обитателей, но мысли вплотную были заняты Ленькой, поэтому Наташа решила отложить все мероприятие до лучших времен.
Её совершенно не удивило непонятное путешествие во времени, она приняла его как должное. Она поняла, что, надев кольцо, с легкостью может опять переместиться сюда. Наташа не знала, каким образом это происходит, но подумала, что, значит, это нужно, значит, это важно. Все, что связано с легендой, не просто, правда, а очень важно, причем все до мелочей. Но мелочи почему-то остались в стороне. Просто они с Ленькой не сумели их разгадать. Точнее, не успели, а самой разгадывать не хотелось.
Побыв еще какое-то время в пещере, она сняла кольцо и тут же оказалась у себя в спальне. Вчера от этого ей стало смешно. Она представила, как бы над ней смеялись, расскажи она о своем ночном путешествии.
Так было вчера.
А сегодня она опять шла по уже проторенной дороге, чтобы все выяснить и довести до конца.
Сжимая в руках ларец, Наташа старалась не думать о том, что Леньки больше нет. Она в это просто не верила, и ей было спокойней. Она сказала себе: он болен, поэтому какое-то время они не будут видеться. И за это время она должна была очень многое успеть.
Она еще точно не знала, что первым делом должна выяснить, но была уверенна, что яд в ларце – это или ошибка, или чья-то подлость.
Стая летучих мышей, сорвавшись откуда-то с высоты, устремилась навстречу ей.
– Отстаньте! – вытянутой рукой, как воланчик от бадминтона, отбила парочку вампирских созданий.
Оглушенные летуны свалились ей под ноги. Наташа с силой наступила на них и давила до тех пор, пока не превратила в лепешку. Насладившись хрустом мышиного позвоночника и видом вылезших внутренностей, она уверенно пошла дольше. Пройти оставалось немного: еще один поворот, и она наместе.
Перед тем, как войти в огромный зал, остановилась, нужно было отдышаться. Никаких звуков не доносилось, и Наташа подумала, что там опять никого нет. Но ничего страшного в этом не было. Рано или поздно они вернутся. Она подождет, ей спешить некуда…
“ До пятницы я совершенно свободна ”, – Наташа, не опасаясь, что ее могут услышать, раскатисто засмеялась.
– Ты вернулась? – вопрос прозвучал откуда-то слева.
Наташа вздрогнула и обернулась. Факелы едва освещали пространство, и она не сразу заметила, как от стены отделилась тень и направилась в ее сторону. Она испугалась. Вся бравада и смелость куда-то улетучились, оставив ее на растерзание сомнениям и страхам.
– Не подходи! Ты кто? – голос слегка дрожал.
– Наверное, тот, кто тебе нужен… – остановившись, ответила тень.
– Откуда ты знаешь, кто мне нужен?
– Ее больше нет? – спросили не очень уверенно.
И от того, что неуверенно, и от того, что о нем (Леньке) сказали в женском роде, Наташа опять разозлилась.
– Его больше нет! И тебя сейчас тоже не будет!
– Это ничего не исправит. Исчезну я – исчезнешь ты…
– А мне все равно…
– Что ты хочешь?
Наташа задумалась. Она хотела так много, что не знала, с чего начать.
– А ты что, исполнитель желаний?
– Нет. Я – Павел. Я с самого начала подозревал, что это обман, но надеялся, что смогу перехитрить колдуна и все исправить. Не вышло.
Наташа опешила.
– Послушай, мне нет дела до того, что там у тебя вышло, а что нет. Меня волнует совсем другое…
– Что в бутылке?
– Ага. Угадал! – с вызовом сказала она.
– Яд.
– Значит сейчас, ты его у меня выпьешь. И попробуй только засомневаться, что я его в тебя волью, – чеканя каждое слово, произнесла она.
Раздался глухой кашель, затем глубокий вздох.
– Иди за мной.
Тень вышла на свет, и Наташа к своему ужасу обнаружила, что все это время разговаривала не с молодым человеком, как думала, а со стариком, то есть, с колдуном. Колдун заметил ее смятение и прежде, чем приблизиться к ней, сказал:
– Не бойся. Это – я.
Она хихикнула.
– Так я тебе и поверила!
Говоря это, Наташа шагнула в огромную, выдолбленную в пещере залу. Ей сразу показалось, что она все здесь знает. Будто жила тут всю жизнь. Не останавливаясь, проходя мимо резного стола, поставила на него ларец и, освободившись от ноши, направилась прямиком к потайному стенному шкафу. Там, на верхней полке лежало то, что, по ее мнению, было самым подходящим в данной ситуации. Откуда она это знает, думать было некогда. Просто знала.
Старик, казалось, и не заметил ее действий. Он устало проследовал за ней и, дойдя до стола, опустился на тяжелую дубовую лавку.
– Иди сюда. Нам нельзя вместе находиться. Я не смогу долго контролировать ситуацию, и если ты действительно хочешь что-то сделать, то слушай.
Он был так уверен, что Наташа тут же подчинится его строгому тону, что даже не удосужился посмотреть, чем она занята.
А Наташа тем временем на цыпочках подходила к нему сзади.
Колдун едва успел отклониться от клинка, которым она со всей силы замахнулась на него.
Клинок, описав полукруг, опустился на стол, как раз в то место, где лежала кисть старика. Один миг – и кисть, отделившись от тела, нервно задергала пальцами. Он застонал, Наташа засмеялась.
– Не понравилось?
Не дожидаясь ответа, она с утроенной силой приготовилась к новому удару, но в это время вошел юноша. Увидев эту картину, он одобрительно кивнул головой.
– Убей его! – вызывающе произнес он.
– Тебя забыла спросить, что мне делать! – обезумевшим голосом прокричала Наташа.
– Колдун – он!!! – собрав все силы, отозвался старик. – Остановись! Сними кольцо!
Наташа на какой-то миг растерялась. Может, она действительно что-то путает или, во всяком случае, не понимает?
– Заткнитесь, вы, оба, пока я не порубила вас на мелкие кусочки!
Молодой казак, не обращая внимания на истерический крик женщины, усмехаясь, подошел к ларцу и достал из него свиток.
– Может, заключим новый договор? – совершенно спокойно обратился он к ней.
У Наташи закружилась голова.


– 43 –



В дверь продолжали настойчиво звонить. Нина не сразу сообразила, что к ней, а поняв, все не решилась открыть.
На пороге квартиры стояла молодая женщина. Нине показалось, что она ее где-то встречала, только где, никак не могла вспомнить.
Женщина поздоровалась, назвала Нину по имени и, не представляясь, попросила уделить ей немного времени. Нина, ничего не расспрашивая у гостьи, отступила от двери и жестом пригласила пройти её в квартиру. Пропустив ее вперед, задержалась на входе и пристально посмотрела вслед незнакомке.
– Вы – Наташа? – с удивлением спросила она.
Та не ответила.
– Я вас узнала. Вы что, вообще стыд потеряли?
Наташа, а это была именно она, остановилась и медленно развернулась к хозяйке.
– Я пришла не для выяснения отношений.
Нина заплакала. Какие уж тут были выяснения отношений? Два дня назад она похоронила мужа.
– Что вам нужно?
– Давайте, для начала, присядем.
Нина, потрясенная хладнокровием Наташи, не нашлась что ответить. Вернее, она могла ответить. Она могла ей столько наговорить, что у той случился бы инфаркт. Но разве это что-то изменило бы? Лешу не вернуть, а ругаться у нее не было сил.
– Хорошо, проходите в комнату, – немного успокоившись, сказала Нина.
Наташино лицо было без косметики, отчего выглядело не таким выразительным и хищным. Она была бледной и немного растерянной, будто бы сама не очень верила в то, что находится сейчас в этом месте.
Нина смотрела на нее и не могла понять, чем она хуже этой странной соперницы. Ничего особенного, ничего примечательного. Наташа, в свою очередь, тоже подняла на Нину глаза. Их взгляды встретились и обе женщины какое-то время молча изучали друг друга. Первой нарушила молчание Наташа.
– Я пришла, чтобы забрать то, что вы взяли без разрешения, то, что вам не принадлежит. Отдайте, пожалуйста.
Нина промолчала.
– Вы использовали это не по назначению, – Наташа продолжала пристально смотреть на Нину.
– Я вас ненавижу. Это вы во всем виноваты. Вы его убили.
Пропустив это замечание мимо себя, глубоко вздохнув, Наташа сказала:
– Верните бутылочку и я, если хотите, уйду.
Как раз сегодня Нина собиралась от нее избавиться.
После того, как ей сообщили, что Леши больше нет, она никак не могла поверить, что сама, собственными руками, лишила его жизни. Она до сих пор не могла осознать, что пошла на такое, что у нее вообще возникли мысли об убийстве. А вот, что она поняла отчетливо, так это то, что вся история с грибами выглядит неубедительно. Она поняла это сразу, когда примчалась в больницу, где был Леша.
Врач, который принимал, а впоследствии и наблюдал ее мужа, узнав, что Нина – сама доктор, не подыскивая особых выражений, сказал, что обнаружены следы неизвестного яда. Он предположил, что это умышленное отравление и напомнил, что будет вынужден сообщить об этом следственным органам. Услышав об этом, Нина похолодела. От одной только мысли, что её могут привлечь к ответственности и её дочери останутся сиротами, у нее потемнело в глазах. Врач заметил ее смятение, но истолковал его по-своему и тут же поинтересовался, кем работал ее муж. Нина ответила что-то невразумительное и заплакала. Врач сказал, что не будет ее больше беспокоить и сам решит, как ему поступить в дальнейшем.
Нина была так потрясена заявлением доктора, что на какое-то время потеря мужа отступила на второй план. Она вернулась к себе в поликлинику и направилась к главврачу. Там, объяснив, что при вскрытии обнаружились неприятные факты, которые, по ее мнению, являются ошибкой, она попросила содействия в том, чтобы это не имело дальнейшего хода. Несмотря на то, что Нине было впору сходить с ума от настигшего её горя, рассуждала она здраво и действовала уверенно. Она не помнила всех подробностей общения с главврачом, но, видимо, сумела его убедить, чтобы тот сделал пару звонков нужным людям. Звонки он сделал, и была назначена новая экспертиза. К изумлению лечащего врача она не подтвердила первоначальный результат. Было очевидным, что смерть наступила в результате отравления грибами, никаких неопознанных токсинов обнаружено не было.
И все-таки Нина успокоилась только в день похорон.
И вот теперь к ней явилась эта, из-за которой все случилось и вместо того, чтобы покаяться и попросить у нее – законной жены – прощения, требует возвращения бутылочки. Значит, знает, что она у Нины, знает, что в ней яд. Значит, в любую минуту может по-новому обставить смерть ее мужа.
Нина решила не сознаваться.
– Я не понимаю, о чем вы? – холодным тоном ответила она.
Наташа опустила руку в карман и извлекла оттуда второй пузырек.
– Об этом…
– Первый раз вижу, – с вызовом ответила Нина.
– Понимаете, это вещь… Она не совсем обычная, и если она останется у вас, будет только хуже.
– Уходите, нам не о чем больше говорить, – Нина поднялась, давая понять, что разговор окончен.
Наташа не заставила себя упрашивать и поднялась вслед за хозяйкой.
– Вы не понимаете, какие силы за этим стоят… – сделала еще одну попытку Наташа.
– Не боюсь я вашей мафии. Я человек простой и сплю спокойно, – отрезала Нина.
– Мафия здесь не при чем. Видит Бог, я хотела, как лучше.
Нина не могла поверить, что так легко от нее отделалась. Ей уже ничего не хотелось, только бы она поскорее ушла. Ушла и больше никогда не возникала в ее жизни. Нине было страшно.
Выйдя на лестничную площадку, Наташа обернулась и тихо произнесла:
– Я с легкостью могла бы уничтожить тебя, как уже сделала это однажды, но тогда все пойдет прахом, а мне нужно все исправить. Так что живи, я тебя прощаю. Прощаю – за все двести лет…
Нина улыбнулась пафосным фразам и захлопнула дверь.
– Ненормальная. Боже мой, он хотел сменить меня на сумасшедшую… – квартиру наполнил идиотский смешок.


– 44 –


Наташа стояла на Дворцовой площади и смотрела на самый большой дом в России. Зимний дворец уставился на нее своими мрачными окнами, которых насчитывалось две тысячи двести штук. Эту информацию она запомнила из первой экскурсии по Ленинграду, когда была еще школьницей.
А Ленька так ничего и не увидел… А ведь была же такая возможность: целую неделю вдвоем в Северной Венеции… Наташа вытерла слезы. Его нет. Леньки нет. Нет и не было. А все, что случилось с ней этой весной, – просто наваждение…
В Санкт-Петербурге она была уже вторые сутки. Все, что нужно сделала и теперь, чтобы скоротать время до самолета, решила побродить по городу. Наташа очень сожалела, что еще не наступила пора белых ночей. Ей так хотелось еще раз увидеть это потрясающее зрелище, но, увы, времени не было. Она восхищалась, как дивно и сказочно выглядел пустой, спящий, белый город. Отчего-то вспомнила, что в это время человек не отбрасывает тень. Тогда, в юности, это показалось неинтересным. А сейчас она подумала, что тень не отбрасывают только вампиры и призраки.
Она – призрак. Она – самый настоящий призрак, затерявшийся в веках и возникший ни тогда, когда надо, и ни в том обличии, в каком хотелось бы. Сиротливой серой ланью её жизнь, шарахаясь из стороны в сторону, приближалась к своему глупому завершению. Она так и не сумела воспользоваться своей новой попыткой, своим новым шансом, своей беспутной жизнью, чтобы хоть что-то изменить.
Она была умна, но не смогла применить свои способности, чтобы чего-нибудь достичь. Она была красива, но красота ее была холодной и надменной, чтобы кого-нибудь согреть. У нее был ребенок, который в ней не нуждался, и она не знала, как применить к нему свою материнскую заботу и нежность. Ей была дарована любовь, а она умудрилась дважды ее потерять… И если она сейчас уйдет, то не останется даже и следа, даже тени… Призраки теней не отбрасывают.
Со стороны Петропавловской крепости донеслось два глухих выстрела. Полдень. Наташа достала телефон. На звонок ответили сразу.
– Деньги ушли, – сообщила она. – В Киев я прилечу в половине четвертого. Да. В поло-вине пятого встречаемся у банка. Осложнений не будет? Почему за два раза? Конечно, сумма большая, я же предупреждала. Хорошо. За два, так за два.
Наташа была довольна собой. Сонька была наказана. Вот и пригодилась доверенность, которую для нее выписал Ленька, когда Наташа помогала с документами для его фирмы. Она уверяла его тогда, что все без надобности, она справится своими силами, а он настоял и выписал. А теперь ей нашлось применение.

Она улыбнулась, вспоминая, как округлились глаза генерального директора, когда он ее увидел.
– Уж и не чаял так скоро…– с нескрываемой радостью произнес Юрий Владимирович.
Наташа засмеялась.
– Вообще-то я по делам. Но дела пустяковые. Ровно на пять минут. А вот чем мне заняться весь свободный вечер, ума не приложу. Верите? Может, посоветуете, как скоротать досуг?
Директор ей поверил. Он был не из тех мужчин, кому нужно было долго и нудно намекать. Он сощурил глаза, что-то прикидывая в уме, а потом, к несказанной Наташиной радости, выдал:
– Между прочим, вы – моя должница еще с прошлого раза (имея в виду несостоявшийся ужин). И если ваше пустяковое дело не займет более часа, то я могу предложить досуг прямо с обеда.
– Ну, если так…
Наташа достала из сумочки отпечатанные бланки новых договоров, поясняя при этом, что в связи с изменением уставного фонда и смены учредителей, сочли необходимым переименовать фирму. При этом возникли новые реквизиты. В общем, и нужно-то всего переоформить документы, так как оплата должна поступить уже на новый счет. Новые расходные накладные отправлены по почте, и питерские коллеги их со дня на день получат.
– Или вы уже получили?
– Не знаю. Честно говоря, не интересовался, – директор пожал плечами.
– Вам должны были звонить… – Наташа не могла поверить, с какой легкостью врёт.
Её даже не испугало, что он тут же мог все проверить.
К счастью, проверять он не собирался. Его мысли были заняты досугом. И начало этого досуга зависело от него.
Внимательно просмотрев бумаги и убедившись, что все в порядке, директор пригласил юриста для переоформления договора.
Договор и расчетный счет принадлежал фирме, которую Наташа открыла для Алексея Петровича. Именно туда, а не на счет Люка, должны были поступить деньги за проведенную сделку.
Она очень торопилась: на все про все у нее было максимум два дня. Конечно, если бы не содействие все того же влиятельного депутата, то одной, ей было бы гораздо сложней справиться. Хотя, если бы она вынашивала этот план долгое время и тщательно готовила его, то обошлась бы и своими силами. Но время поджимало.
Закрыв в банке счет и поделив наличность пополам с высокопоставленным чиновником, Наташа отправилась к маме. У нее оставалось еще одно незавершенное дело, прежде чем она…

Леньку-младшего Наташа не видела две недели. Он почти поправился и, несмотря на то, что Антонина Михайловна возражала, уже собирался с друзьями на море.
Внезапный приезд Наташи был полной неожиданностью. К тому же дочь сильно изменилась: осунулась, стала какой-то дерганной, несдержанной. На любое замечание матери отвечала резко или не отвечала вовсе. Антонина Михайловна, почувствовав неладное, спросила:
– Ната, что случилось? С Ленькой, что ли, поругалась?
– Нет.
– А что?
– Ничего. Мама не сердись, я просто устала…
Она не собиралась рассказывать о том, что произошло, чтобы не задавали вопроса: “И что теперь?”
Сын вернулся поздно вечером. Увидев Наташу, насупился и сразу ушел в свою комна-ту.
– Как он все перенес? – обратилась она к матери.
– А как бы ты перенесла? – в тон ей ответила Антонина Михайловна. – Молчит. Мы на эту тему больше не разговаривали. Переживает очень.
– Мне нужно с ним поговорить, – Наташа направилась в его комнату.
– Может, подождешь до утра? Поздно же!
– Завтра утром я уеду. Ты нам только не мешай, ладно, – попросила она мать.
– У тебя точно все в порядке?
– Да. Ложись спать, – обняла и поцеловала Антонину Михайловну. – Я тебя очень люблю…
Ленька слушал в наушниках музыку, поэтому появление Наташи осталось незамеченным. Она подошла и дотронулась до его плеча. Он вздрогнул, а когда увидел, что это Наташа, сразу расстерялся.
– Привет, – смущено улыбнувшись, сказала она.
– Тебе чего? – Ленька исподлобья посмотрел на Наташу.
– Поговорить, – продолжая стоять рядом, боясь сделать лишнее движение, произнесла она.
– Не хочу, – небрежно бросил он.
– Лень… Это очень важно.
Он поднял глаза и посмотрел на нее грустным взглядом.
Ленька солгал. Он не просто хотел поговорить, он хотел все выяснить, выспросить, уточнить… Вот уже две недели он жил, как в аду, не представляя, как ему теперь себя вести.
– Скажи, а почему этот самый Алексей Петрович нас бросил?
Наташа обессиленно опустилась рядом с Ленькой.
– Он не бросал… Он не знал о нашем существовании… – как можно сдержаней пояснила она.
– Ему что, мозги отшибло? – грубо прокомментировал Ленька.
– Не говори так о нем, – умоляюще произнесла она. – Он думал, что я погибла. Ты просто не знаешь всей истории до конца. Ведь бабушка рассказала только причину, по которой они тебя усыновили, так?
Ленька с удивеление глянул на Наташу.
– Мне очень многое нужно тебе рассказать. Выслушай внимательно, я тебя прошу. Я очень надеюсь, что ты поймешь и простишь…
– У него есть семья? – Ленька, казалось, не слушал Наташу.
– Да. У него жена и две дочери. По-сути, они твои сводные сестры. У вас один отец.
– Хватит с меня и одной…
Хотел сказать сестры, язык не повернулся.
– Лень, я не об этом хотела поговорить, – Наташа печально посмотрела на сына.
– А я об этом. Он еще приедет?
– Нет, – еле слышно произнесла она.
– Опять бросил? – со злостью хихикнул Ленька.
– Он не бросал, я же тебе сказала. Он не приедет, потому что его нет. Он умер неделю назад. Его отравили, – Наташа не выдержала и заплакала.
Ленька дернул плечами, с недоверием глянул на плачущую Наташу, и тут до него дошло, что он второй раз в жизни потерял отца. Он подсел к ней ближе, обнял, а она уткнулась ему в плечо, и он почувсвовал, как его тело обожгли слезы.
Ленька действительно хотел многое спросить и о многом узнать. И на самом деле, ему очень понравился Алексей Петрович. А еще ему понравилась сама мысль, что у него такие молодые родители… Он, конечно, был вне себя от ярости, когда услышал всю эту историю впервые, но, оставшись один на один, с собой, вдруг подумал, что это какой-то невероятный подарок судьбы. Он по-прежнему очень трепетно относился к своей «маме» – Антонине Михайловне и не собирался называть ее бабушкой, но то, что его настоящей мамой была Наташа, вызывало столько новых ощущений, что от них просто кругом шла голова. И сейчас известие о том, что Алексей Петрович не приедет (что он умер, просто не верилось) повергло его в сильнейший шок, еще больший, чем то, что у него другие родители.
– Расскажи, каким он был? – тихо попросил он.
– Ты очень похож на него в молодости…
Была полночь, когда Наташа вышла на кухню, чтобы сварить себе кофе. Мама уже спала, а Ленька терпеливо ждал в своей комните, когда она вернется, чтобы слу-шать…слушать…слушать…
Проходя по коридору мимо шифоньера с зеркалом, она, вдруг, отчливо услышала:
“Тебе пора, девочка… Пора”.
Она вздрогнула, тут же опять потекли слезы, но, не останавливаясь, вернулась к сыну. Поставила чашку на стол и только тогда мысленно произнесла:
“Дай мне еще одну ночь… Умоляю тебя”
Она не успевала, она только-только стала рассказывать о легенде…
Они проговорили до утра. Наташа все никак не могла остановиться. Ей хотелось, чтобы у Леньки остались самые лучшие воспоминания об отце, которого он видел один раз в жизни. Она спешила поведать об их красивых чувствах, о теплых отношениях, о сумасшедшей любви, о невероятных событиях, которые случались с ними каждый раз. Наташа боялась, что Ленька ее перебьет и скажет, что не намерен выслушивать все эти сказки. Но Ленька не перебивал. Он даже не задавал вопросы, он просто внимательно слушал.
Наташа ничего не пропустила и, завершив рассказ на том, что приехала из Санкт-Петербурга, вышла из комнаты. Вернулась с сумкой в руках.
– Это все правда? – выйдя из оцепенения, спросил сын.
– Похоже, что да…
– В сумке деньги? – догадался он.
Наташа кивнула.
– Ты их украла? Зачем?
Она не могла пояснить. Ему не могла. Для себя, когда все это делала, она имела объяснение, которое оправдывало ее поступок. Но сейчас, оно уже не было таким убедительным. А тогда…
– Но ведь поймут, что они у тебя? – не мог поверить, что Наташа на это решилась.
Она грусно улыбнулась.
– Очень на это расчитываю… Но им меня не достать. А сюда они не приедут…
У Леньки мелькнула догадка, и тут же защимило сердце.
– Почему у меня такое чувство, что я тебя больше не увижу? – со страхом спросил он.
Наташа промолчала.
А Ленька не придал значения тому, что не получил ответ, он и без того был перевозбужден. Все не мог поверить, что его скромная сестра-мама пережила то, о чем только что поведала. Он не понимал, как она все это вытерпела, а еще сделала нечто такое, на что даже не каждый мужчина способен. Потом, вдруг, к своему страху понял, что это не все, и она собирается сделать еще что-то. Что-то такое, о чем ему лучше не знать. Он это почувствовал.
Тем временем Наташа подвинула сумку, растегнула ее и небрежно откинув пачки денег, с самого дна извлекла ларец.
– Это он… – поставила его на стол.
Минут пятнадцать Ленька просто смотрел на него, боясь прикоснуться. Видя его расстерянность, она сама подвинула его поближе и отрыла крышку (он так больше и не закрылся).
– На, можешь прочесть, – протянула ему свиток.
Неуверенно, дрожашей рукой, молодой человек развернул его и погрузился в чтение. Дочитав, еще какое-то время отрешенно смотрел в окно. Наташа молчала. Свернув свииток, Ленька взял бутылочку.
– Это яд?
Она утвердительно кивнула.
Потом стал рассматривать кольца. Одно было черным, каким его и обнаружили изначально, второе сверкало всеми гранями.
– Можно померить? – немного со страхом спросил Ленька.
– Померяй…
– А со мной не случится такое… – не договорил.
– Не случится, – уверенно сказала она.
Она оказалась права. Ничего и не произошло.
– Скажи… – Ленька не знал, как задать вопрос, потому что все было нереальным. Хотя почемуже все? Ларец был самый, что ни на есть настоящий.
Наташа повернула к нему лицо.
– Что Ленечка? – ласково спросила, не удержалась и погладила его плечо.
Он смущенно улыбнулся.
– Ты недосказала, что произошло, когда появился колдун, то есть тот молодой… то есть… я не понял… – и тут его осенило. – Ты что заключила новый договор?
– Значит, ты действительно во все это поверил? – вспомнив, как долго ей самой пришлось осознавать, что происходящее не бред, не выдумка, не ведение, а …изумилась.
Ленька задумался.
– А разве он… ну Алексей Петрович… отец… разве он не с первого раза во все поверил? – спросил и опустил глаза.
Наташа засмеялась.
– Сама же сказала, что я на него похож, – оправдываясь, добавил он.
За последнюю неделю, это было самое приятное, что она слышала.
– Какой ты еще мальчик, – с умилением сказала она.
Он не обился. Просто, как-то подругому посмотрел на Наташу.
– Так подписала? – повторил он вопрос.
– Конечно, нет, – твердо проговорила она.
– А что же ты сделала?
– Изрубила его в мелкие кусочки, – не задумываясь, произнесла Наташа. – Не забывай, я же была казаком, – не очень уверенно добавила она.
– А потом?
– Перевязала старика, – Наташа усмехнулась. – В смысле себя…
– Но почему он старик? Павел же был молод?
Это было первым вопросом, который она задала Павлу, когда разделалась с колдуном.
– Это была плата, за то, что он обучил меня своему ремеслу…Моя молодость.
Ленька притих.
– Значит, Павел стал колдуном? – со страхом произнес Ленька.
– Да, – просто ответила Наташа.
– Значит и ты немного колдунья?
– Немного, – не глядя на сына, сказала она.
За окном серело.
“Пора, девочка”, – прошумело у нее в голове.
Она побледнела и поднялась. Ленька сразу встрепенулся.
– Уже уходишь?
Она кивнула. Стала молча собирать содержимое ларца.
– Ты его забираешь?
– Да. Это мое и только мое…
– Подожди, – вскочил, крепко обнял Наташу. – Я тебя больше не увижу? Скажи, я правильно догадался? Я тебя… Тебя больше не будет? – чуть не плача закричал Ленька.
Она опустила глаза, прижала к себе ларец. Ладонь зажимала кольцо. Ленька это увидел.
– Ты вернешься туда? Ты …
Наташа приподняла руку, как бы прося его замолчать. Он тут же повиновался, замер.
– В моей спальне, в тайнике, мама знает где, находится шкатулка. Там драгоценности. Они твои. Подаришь их своей дочери на шестнадцатилетие, – отспупила.
– Наташ… – произнес и тут же осекся, Ленька.
Она уже стояла у двери, медленно обернулась, посмотрела долгим взглядом, будто пыталась запомнить все до мельчайших подробностей. Будто хотела, чтобы образ молодого человека навсегда запечатлился в ее памяти.
– Как ты похож на своего отца… Прощай, Ленька… прощай сынок…


– 45 –


Борясь со сном и со слабостью, он медленно передвигался по пещере. Он ждал скорого избавления. Он устал за эти, без малого, триста лет. Он знал, что искупил все свои деяния… Он чувсвовал, что уже прощен…
Но была еще та женщина. Его новая сущность, его новое воплощение, его хрупкая надежда… Как он корил себя за то, что позволил обмануться, обвести вокруг пальца… Как он мог, доведенный до отчаяния, доверить свою судьбу силам, шутки с которыми чреваты самыми трагическими последствиями…
Он знал, что она пыталась исправить то, что однажды испортил сам. У нее почти получилось, но он слишком поздно понял одну истину, которая не давала ему сейчас покоя, и помешала завершить начатое то, что уже давно стало легендой. Он очень надеялся, что она поступит мудро и без его подсказки поймет, что должна сделать. Если нет… Об этом он старался не думать. Он отметал мрачные мысли. Он разрушал негативные видения. Он верил ей. Она не могла об этом не догадаться. Она умна и немного колдунья… Но он переживал. Очень многое сейчас зависило от нее, от ее поступков в том времени.
Опять подошел к кристаллу, ему нужно было почерпнуть немного энергии. Холодный кристалл обволок его телпой волной, обдал упоительным импульсом, захлеснул самыми светлыми воспоминаниями… Стало легче. Он присел за стол, отпил из кувшина несколько глотков воды и снава задумался. Он много думал в последнее время. Лишившись простого человечкого счастья, он научился погружаться в мудрость веков, в тайны мироздания, в магию человеческих душ, в волшебство самой прекрасной энергии, которая когда-либо посещала эту планету – энергию любви…
Может быть именно тогда, в такую минуту, он и придумал для себя один удивительный закон. Ему открылось, что в каждом своем новом рождении человеческую душу окружают все те же люди, только в другом обличии, новом и неузнаваемом. И ему, вновь рожденному человеку, ничего не остается делать, как воспользоватсья очередной попыткой, новым шансом, взять и исправить все старые ошибки. Хотя бы попробовать… Теория была не новой, он превнес в нее лишь собственные черты… В это трудно было поверить, это не вписывалось в привычные догмы, это отягощало, но он знал, что это так и есть.
Старик улыбнулся, поднял голову. Он услышал ее шаги…
– Ты пришла… – встал ей навстречу.
Наташа приблизилась, поставила на стол ларец, присела, внимательно посмотрела на обессиленного старика и опустила глаза.
– Ты была у него? – с беспокойством спросил он.
– У него? А-а, у Нины… была, – печально скалала она.
– Забрала?
Она отрицательно кивнула головой.
– Что ты с ним сделала? – насторожился старик.
Наташа усмехнулась.
– Я ее простила…
Старик удовлетворительно кивнул, отвернулся, чтобы она не видела, как у него увлажнились глаза. Наташа и сама не смотрела на него. Она думала, о том, как удивительно, нереально все переплетено. То что Нина, это новое воплощение Остапа ей пришло, как озарение, явилось откуда-то из глубины подсознания из тех его слоев, что хранят всю память веков… Оттуда, куда обыкновенно мы ленимся обратиться, полагая, что это лишь вымысел, глупость, несуразица… или пропросту – этого не может быть. Она узнала его в день похорон Леньки…
Наташа вовсе не собиралась туда идти, боялась, что не вынесет этого. Но был весь офис, и она решилась. Она избегала смотреть на Алексея Петровича, на эту застывшую желтую маску. Она не видела ничего, что происходило вокруг. Она даже не осмелилась подойти, стояла метрах в пяти и беззвучно плакала… Она видела лишь гроб, очень дорогой лакированный гроб…
Чтобы переставить его на опускающийся механизм, четверо мужчин взялись за ручки гроба и медленно приподняли его. И тут одна из ручек не выдержала, хруснула. Гроб ухнул и выскользнул из рук. Его успели подхватить, когда он уже боком упал на землю. Все сразу охнули, растерялись и замерли. Тело сбилось… Его поправили и тут же прозвучал новый возглас. Желтая маска Алексея Петровича стала медленно двигаться – это отрывался рот…
Наташа смотрела во все глаза и не могла поверить. В голове тут же всплыли картины из легенды, то место, где хоронили барыню…
Тишину нарушила Нина. Она быстро подошла к покойному мужу и резким движением приподняла челюсть, а потом, обернувшись на тех, кто уронил гроб, одарив их ненавистным взглядом, теряя самообладание, громко крикнула:
– Чего смотрите?
От боли Наташа зажмурилась и открыла глаза лишь тогда, когда услышала возле себя тихий голос:
– Плохая примета… Ой, плохая… Что-то видно нечисто с этой смертью… Покойный знак подал…
Наташа похолодела и обернулась. Шептались две статушки. Ни кто они такие, ни как они тут оказались, она не знала. Она поняла лишь одно – знак подали ей. Лично ей. Вот тогда она и увидела, каким-то внутренним зрением новый облик Ленькиной жены… Увидела и испугалась…
А сейчас улыбнулась этому явлению, понимая, что все было предрешено.
– Ты молодец, что простила, – оторвал ее от воспоминаний старик.
– Давай перебинтую, – указывая на отсеченую руку, предложила она.
– В этом больше нет надобности.
Она усмехнулась.
Старик подвинул ларец, извлек из него бутылочку с ядом и с облегчением вздохнул. Она и была его избавлением.
– А твой ларец… ты уже отадал его? – с тревогой спросила она.
– Да… Проверил еще раз и отдал… Когда придет время он попадет по назначению.
– Как ты мог допустить, чтобы колдун подменил эллексир на яд? – сокрушенно спросилаНаташа.
Старик вздохнул.
– Я был слишком молод и слишком доверчив, – тихо молвил он. – Но твой дописанный куплет поможет…
– И им опять предстоит пережить весь тот ужас? – Наташа побледнела.
Он пожал плечами.
– Не знаю… Не обязательно… Это уже другая история… Я думаю, будет две истории… Одна моя, другая твоя и обе мы изменили. Я не знаю, что будет, я устал, прости…
Наташа отрешенно вздохнула.
– Помоги мне выбраться наружу, я хочу увидеть свет, – вставая со скамьи, попросил он.
Она поднялась, позволив ему опереться на свою руку.
Они стояли под сводом огромного дуба и смотрели на небо. Смотрели в ту точку, что обозначала зенит. Солнце еще не приблизилось к ней, но оставалось совсем чуть-чуть…Старик тяжело задышал, зашелся кашлем, Наташа заволновалась.
– Нам пора, – прокашлявшись, произнес он.
– Я знаю, я готова, – не скрывая струившихся слез, прошептала она.
Они не прощались и не говорили друг другу слов. Старик сразу выпил содержимое бутылочки, что принесла Наташа, и присел на каменный пол у кристалла. Закрыл глаза и улыбнулся…Она не сводила с него взгляда и через несколько минут поняла, что его быльше нет. Теперь была ее очередь…Она подошла к кристаллу на стене, положила на него руки и сразу вскрикнула…
Кристалл преливался голубым свечением, и оно настолько переполнило его, что вырвалось наружу, материлизовавшись в настоящий огонь. Еще несколько минут Наташа стояла у кристалла. Кристалл забирал ее энергию. Принимал с жадностью, принимал безоговорочно, принимал поглащая всю ее без остатка, отдавая взамен забвение и вечность той, которая поверила, что сильнее любви есть только любовь…
В это же самое время в месте, где некогда красовалось поместье, а теперь были развалины, пришла в движение земля. Подталкиваимая непонятной силой, она с грохотом обрушилась в пещеру, которая всегда была под ним, в пещеру, где полыхало пламя, а вместе с ним следы всей этой трагедии. И когда все разом рухнуло, подняв слой пыли, на поверхность из глубины был выброшен страный предмет, напоминающий ларец. Его тут же запорошило комьями земли и пыли, засыпало обломками, и без того, разрушенных коллон, похоронило в поломаных ветках, сорвавшихся листьях…
Он безмолвно лежал, незамеченный никем, точно зная, что однажды его непременно найдет влюбленный казак…





Татьяна Веденеева 2007 г.