Ночной гость

— Мам, ты проверила под кроватью?

Мама устало вздохнула. Блеклая женщина, почти полупрозрачная. Бледная кожа, светлые волосы. Даже одежда была приглушенных тонов, словно она старалась стать незаметнее для других. Чтобы наконец оставили в покое. И только синяки под глазами были темными, врезающимися в память. Когда я смотрел на ее лицо, я сначала обращал внимание именно на эти тени, и только потом — на ее глаза цвета асфальта. Бесцветная мама.

Четкие движения, словно у заведенной механической игрушки, она повторяла наш ежедневный ритуал. Включить ночник, закрыть шкаф и ящики, посмотреть под кровать, занавесить шторы, накрыть меня одеялом, пять раз «щелкнуть» фонариком и спрятать под подушкой, выключить свет в комнате, плотно закрыть дверь, чтобы она ни в коем случае не открылась от сквозняка. Но я боялся вовсе не резкого порыва ветра.

Старый ночник в форме гриба преданно и верно выполнял возложенную на него миссию — защищал от всего ужасного, что таит тьма. Его теплый желтый свет словно обнимал, накрывал куполом спокойствия и шептал: «Ты спи, а я буду охранять тебя». Я послушно лежал в постели, прижимая пуховое одеяло к подбородку. Тут я подумал, что не помешало бы сбегать в туалет, но просто не мог заставить себя покинуть мое убежище из подушек и одеяла. Да и мама бы разозлилась — это ведь означало, что придется повторять все сначала. Иначе я никогда не усну. Мама уже как раз была на последней стадии и проверяла фонарик. А я проверял, чтобы она ничего не забыла.

— Мам, ты щелкнула четыре раза. А надо пять.

— Нет. Я щелкнула пять раз. Я умею считать, — она никогда не скрывала своего раздражения.

— Или ты просто хочешь побыстрее от меня избавиться… — пробурчал я себе под нос.

Мама цокнула языком и закатила глаза, как обычно делала, когда папа забывал выключить телевизор перед выходом из дома. Или ставил пустую немытую тарелку обратно в холодильник. Или в очередной раз обещал, что больше никогда не будет ходить в гости к тете с работы.

Она включила фонарь и направила его мне прямо в лицо. Яркий свет ударил по глазам, отчего я зажмурился и отвернулся к стене.

— Пять. Если тебя это, наконец, успокоит, — щелчок, свет погас.

Я схватил оружие по борьбе с темнотой и засунул под подушку. Иногда я представлял, что фонарик — это световой меч, прямо как в Звёздных войнах, луч которого может уничтожить любое зло. Однако все мое маленькое существо сжималось от одной мысли, которая крутилась в голове каждый вечер — скоро блеклая мама уйдет и заберет с собой весь свет. И тогда мне никто не поможет. Даже отважный ночник и световой меч.

Я закрыл глаза. Послышался звук шагов и скрип половиц, а затем и щелчок выключателя. Комната погрузилась в полумрак. Всем телом сжавшись под одеялом, я пытался стать еще меньше. Или таким же бесцветным, как мама. Наверное, поэтому оно не приходит к ней по ночам… Просто на просто не замечает ее.

— Мам, останься, — умоляюще пролепетал я.

— Миш, не маленький уже. Всю жизнь буду с тобой что ли спать?

— Тогда пока не ложись, ладно? Чтобы ты прибежала, когда я закричу.

— Спи уже, — она отвернулась и прошептала уже сама себе. — Боже, не ребенок, а одно мучение…

Когда дверь закрылась, я почувствовал себя самым одиноким на свете ребенком. Мама бросила меня. Опять.

Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я смог заставить себя открыть глаза. Комната начала постепенно принимать привычные, давно знакомые очертания. Вот мой стол, на нем папка с комиксами, которые Аня называет «дурацкими». Ничего не дурацкие! Вот зеркало около двери. Я стараюсь долго не смотреть в него, даже днем. Бабушка рассказывала, что оттуда на нас тоже смотрят, но не люди, а нечто другое. Я ей почему-то верю. Жалко, что бабушку увезли в больницу «для таких, как она», и мы уже давно не виделись. Вот шкаф. Вот аквариум с золотой рыбкой. Она забавная, но другая — раньше она была больше и желтее. Мама говорит, что это глупости и мне кажется, но я уверен — это не моя рыбка.

С моей что-то случилось, но мама и папа почему-то делают вид, что это со мной что-то не так. Вообще я заметил, что взрослые часто врут. Игрушки убраны в комод: в темноте они словно смотрят на меня по другому, нежели днем. Как-то слишком… пристально.

Мое убежище. И все равно что-то в этом всем было не то. Какое-то несоответствие, но я упорно не мог понять, что именно выдавало его. Мама советовала перед сном много не думать. «Бабушка тоже много думала, и где она теперь?», повторяла она снова и снова. Быть как бабуля в семье означало одно — быть странным. А уж быть странным было хуже, чем плохо учиться, драться за школой, обзываться, брать вещи без спроса… в общем, хуже всего на свете. Но я все равно люблю ее всем сердцем. И безумно скучаю. Иногда даже мне кажется, что она была самой нормальной из всех нас, несмотря на все истории. Просто другие почему-то не хотели ее понять.

Я крепко зажмурился, словно это могло отогнать плохие мысли. Скорее бы уже провалиться в сон, чтобы наступило утро. Громко и размеренно тикали старые часы. Тик-так. Тик-так.

Однако чем дольше я лежал, тем страннее мне казался этот звук. С каждым разом они словно тикали все медленнее и медленнее, а паузы между ударами становились все дольше. Ти-и-и-к… Та-а-а-к… Ти-и-и-к… Та-а-а-к… Мысленно я оценил это как хороший знак — наверное это значит, что я засыпаю.

Вдруг свет ночника тревожно замерцал. Ладони мгновенно вспотели. Я понял, как сильно ошибался. Оно здесь. А если еще нет, то скоро будет. Сердце заметалось внутри грудной клетки, словно было попрыгунчиком, а ребра — стенами, от которых он отскакивал. И кто-то бросал его с силой снова и снова, а оно отскакивало и отскакивало. Прыг-скок. Прыг-скок. Прыг-скок.

Я медленно открыл глаза и увидел то, от чего сердце-попрыгунчик остановилось. Дверь. Она была слегка приоткрыта. А за ней — густая и непроглядная темнота. Как гуталин. Я уставился на темноту, не в силах отвести взгляд, и она уставилась на меня в ответ. Я не видел то, что таращится на меня в ответ, и это пугало сильнее любых ужасных чудовищ из страшилок. Неизвестность. Пустота. Нечто необъяснимое, необъятное, а значит — непобедимое.

-Мам! Дверь! — крикнул я.

Ответом была тишина.

-Мам? — жалобно позвал я снова.

Я хотел закричать еще сильнее, чтобы мама прибежала и обняла меня, хоть она никогда этого не делала. Не маленький ведь уже. Но то ли дело в пересохшем горле, то ли в сдавленной грудной клетке, но я не смог выдавить из себя ни звука. Немой крик словно застрял в горле.

Помню, папа однажды сказал мне, что быть смелым — это выбор. Сначала я не понял, что он имеет ввиду, а когда он сказал, что всем иногда бывает страшно, не поверил. Неужели папа тоже может бояться? Чего? Он же такой большой и сильный. Тогда я спросил, что взрослые делают, когда им страшно. Он рассмеялся и затем ответил: «Не знаю, как другие взрослые, но я всегда притворяюсь смелым, и тогда бояться начинают уже меня».

В ту ночь я решил быть как папа — притвориться смелым, чтобы темнота испугалась меня и убежала, и никогда больше не приходила ко мне. Ночник перестал мигать, видимо почувствовав мою решимость и стараясь поддержать меня. Я мысленно поблагодарил его за это.

Я решил действовать быстро. Нащупав трясущейся рукой под подушкой фонарик, я собрал всю волю, что была в моем тощем тельце, и соскользнул с кровати. Щелчок, и световой меч-фонарик прорезал лучом комнату. Босиком я рванул к двери, так быстро, как не бегал никогда раньше.

Идея пришла сама собой. Зажав фонарик зубами, я быстро снял футболку и захлопнул дверь, зажав ткань между ней и дверным проемом. Довольный собой, я сжал фонарик в ладони и уже собрался запрыгнуть обратно в кровать, как вдруг произошло то, чего я боялся больше всего на свете.

Ночник погас. Комната резко погрузилась во мрак.

И тут за спиной я услышал то, что заставило все тело оцепенеть от ужаса. Сначала это был скрежет ногтей по паркету, а затем…

-Ма-а-ам? Две-е-ерь! — прохрипел голос, лишь отдаленно напоминавший мой собственный.

Я широко раскрыл глаза, не в силах ни вздохнуть, ни обернуться, ни закричать. Все мое существо пронзили острые иглы страха. Сердце колотилось так быстро, билось о грудную клетку так сильно, что казалось скоро сломает ребра. К горлу подступила тошнота.

Невероятных усилий мне стоило заставить себя развернуться. Свет фонаря медленно блуждал по комнате, пока не наткнулся на нечто. Рядом с кроватью стояло оно. Монстр из моих кошмаров. Существо, которое мое воображение никогда не могло бы сотворить настолько жутким. Я много раз пытался нарисовать его, но всегда выходило не так пугающее, как на самом деле. Так много раз оно мне снилось, и вот сейчас мой кошмар стал явью.

Высокая черная тень, словно вырезанная из тьмы, с костлявыми руками, свисающими почти до пола, и уродливо кривыми длинными пальцами, напоминающими ветви голых деревьев. Лицо неестественно вытянуто, глаза — одни белки, а рот растянулся в уродливой гримасе, обнажив острые, как бритвы, зубы, готовые разорвать меня на части.

Мой ночной кошмар улыбался, и уголки рта его растягивались так широко, как если бы кто-то пальцами залез в рот и сильно растянул его в разные стороны. Из глубины черной пасти доносился хриплый, утробный звук.

-Мам?! — снова передразнило существо, явно насмехаясь над моей беспомощностью.

Тень сложила руки над головой так, что длинные уродливые пальцы стали похожи на оленьи рога. Оно с хрустом наклонило голову и снова оскалилось.

Меня затрясло. Надо было бы звать на помощь, но я не мог заставить себя. Надо было бы бежать к маме, но ноги не слушались. Все мое тело, каждая клеточка — словно парализовало. Я застыл в оцепенении. Паника, охватившая разум, яростно вопила в голове, сжимала горло и давила на грудь.

И тут тело существа выгнулось так сильно и неестественно, словно у него не было суставов. Раздался хруст костей, оно переломилось в позвоночнике, выкрутилось, встало на четвереньки.

Я зажмурился крепко-крепко. Так сильно надеялся остановить этот кошмар наяву. В глубине комнаты по прежнему раздавалось тяжелое, прерывистое дыхание. Открыв глаза, я увидел, что нечто таращилось на меня немигающими белыми глазами, и замерло. Свет фонарика, казалось, его ничуть не пугал.

«Это все не взаправду. Это все не взаправду. Это все не взаправду», мысленно повторял я себе.

И тут фонарь погас. Белые глаза сверкнули в темноте. Оно резко рвануло в мою сторону. Послышался жуткий топот по деревянному полу. Схватив за ногу, существо дернуло за нее, от чего я повалился на пол. Я начал яростно дергать ногами в жалких попытках вырваться из цепкой хватки чудовища. Бесполезно. Когда оно открыло рот и со всей силы впилось мне в ногу, я почувствовал, будто сотни осколков вонзились мне в кожу. Вот тут я заорал во всю глотку.

Нечто вцепилось крепкой и жадной хваткой. Я услышал причмокивания. Кажется, оно начало пить мою кровь. Силы покидали.

-Миш? Миш, очнись!

Голос сестры. Слабый, отдаленный, словно из другого мира. Последними что я увидел перед тем, как отключиться, были мертвенно белые глаза и уродливые кривые пальцы, тянущиеся к моему лицу.

-Миша! Проснись!

Я резко дернулся и открыл глаза. Весь вспотевший, подушка и простынь были мокрыми насквозь. Тяжело дыша, я пытался понять, что происходит. Мой блуждающий взгляд никак не мог сфокусироваться. Глаза в панике бегали по комнате, ища знакомые очертания, и я с трудом понимал, где нахожусь. В голове по прежнему звучал мой истошный вопль и хриплое дыхание монстра.

-Миш, ты как? Опять кошмары, да?

Наконец, я с трудом смог распознать очертания старшей сестры. Яна сидела на краю кровати, черные волосы мягко спадали на плечи. Она ласково поглаживала меня по лбу, покрывшемуся испариной. Взгляд ее был обеспокоенным и немного уставшим. За окном уже было светло. Сколько я спал?

Я сел и взглянул на свои трясущиеся руки. Наконец, потихоньку начал приходить в себя и вспоминать, кто я вообще такой. Миша, двадцать один год, учусь в строительном университете, есть белый кот и золотая рыбка. Разум потихоньку начал возвращаться в реальность. Я тяжело выдохнул.

Я уже давно не ребенок. И все-таки этот кошмар преследует меня по пятам. Но кошмар ли? Или воспоминание из далекого прошлого? Прошло уже двенадцать лет. Дрожащие пальцы провели по шраму на ноге — глубокие рваные раны и следы от чьих-то зубов.

Естественно, мне никто не поверил. Однако и объяснить, откуда у меня эти шрамы, никто тоже не мог. Когда я, захлебываясь слезами, рассказал о той ночи родителям, они сделали то, что умели лучше всего — притворились, что ничего не было, и больше не вспоминали об этом. Но только не я. Я никогда этого не забуду. И пусть все вокруг твердят, что я просто странный и впечатлительный сумасшедший с разыгравшимся воображением и больной фантазий, который путает сны и реальность.

Ночной гость из кошмаров больше никогда не приходил. И все же каждую ночь я зажигаю ночник, кладу под подушку фонарь и нож, и жду, когда оно снова придет за мной. И на этот раз я буду готов.