По ту сторону двери

Не помню, как я очутился у него в гостях; позже мне сказали, что я был записан на приём.
Врач этот, гомеопат или же какого иного толка целитель, принял меня в своей квартире. Он обладал достаточно высоким ростом и крупным, мощным телосложением, а его лицо (также и руки) было либо смуглым, либо столь загорелым, что я даже слегка удивился.
Жена доктора не была ему под стать – много меньше, много тоньше, хотя я сразу обратил внимание на её властный характер: не успел я переступить порог, как она предложила мне поесть, но я прочёл в её глазах это как требование.
Доктор, на котором был надет обычный, тонкий, белый халат медика, куда-то вышел – возможно, покурить на балкон. Я же, проследовав в гостиную и увидев на столике множество всевозможных яств, был обескуражен – похоже, к моему визиту действительно основательно подготовились, хотя пришёл я не есть.
Дабы не обидеть хозяев дома, я наложил себе полную чашку салата из капусты – почему я выбрал именно это блюдо, я не знаю. Зато одно я знаю точно: отчего-то я совсем перехотел вкушать пищу, отправив в рот не более двух ложек. Нет, еда не была странной – ничего из рук вон выходящего я не обнаружил. Мало ли, кто как готовит блюда – но этот салат был изрядно сытным.
Я сидел на диване и ждал врача – я пришёл сюда, дабы поправить своё здоровье, сильно пошатнувшееся в последнее время. И пока я ждал, невольно мой взор остановился на двух громадных сороках, которые вдруг выглянули из-за окна приоткрытой балконной двери. Определённо, они показались мне живыми, поскольку двигались и издавали характерные для этих птиц звуки. Возможно, доктор любил сорок – что неудивительно, ведь дальних их родственниц, ворон люди приручают и содержат у себя дома в клетках. Эти же чёрно-белые особи всё же насторожили меня – мне не понравился их взгляд. Я привстал и подошёл ближе.
К моему изумлению, я заметил, что это муляжи, макеты, тушки – точнее, две самые настоящие сороки, но уже мёртвые. Мне был неясен, непонятен мой обман зрения, ибо две этих птицы стояли на полке невысокого шкафа подле двери веранды. Возможно, отец доктора был орнитологом, естествоиспытателем, или же сам врач имел хобби, предрасположенность охотиться на крупных пернатых, а потом делать из них вот такие красивые фигурки, игрушки, поделки, мумии...
Внезапно из кухни в гостиную проследовала супруга моего лечащего врача и, увидев, что я почти не притронулся к кушаньям, рассердилась и велела мне съесть как можно больше, и не только салат.
«Если ты всё съешь, то ты поправишься», сказала она. Вначале я не почувствовал подвоха, но, когда доктор таки вернулся (почему он заставил меня ждать?), и они вдвоём начали засовывать, запихивать в какие-то пустые стеклянные баночки что-то наподобие баклажанной или кабачковой икры, от которой шёл нестерпимо неприятный запах; когда они начали складывать в небольшие квадратные полиэтиленовые мешочки-«кармашки» какую-то сухую траву, я насторожился.
Эти двое кружили надо мной, как коршуны, приговаривая:
— Если ты всё это продашь, то мы в благодарность сделаем всё, чтобы ты стал известным писателем. У тебя будет всё. Весь мир будет у твоих ног. У тебя будут просить автографы, ты будешь давать интервью. Ты проснёшься знаменитым, купаясь в деньгах и роскоши – потому что так, как пишешь ты, не пишет уже никто. Выполни для нас эту жертву, и мы также пойдём навстречу...
Взор мой был затуманен; я плохо соображал, что происходит вокруг. В комнате стояла некая дымка, какой-то пар, и... Непередаваемый на слух звук, близкий к монотонному, очень тихому, но пугающему свисту, или визгу, который не прекращался ни на секунду. Я заткнул бы свои уши, если бы мог.
Далее я увидел следующую картину: к доктору этому выстроилась целая очередь людей, в основном много старше меня. Одеты они были так, как одевались, пожалуй, лет тридцать-сорок назад – какие-то серые плащи, старые пальто, невзрачные советские зимние верхние одежды...
Постепенно эта шеренга продвигалась всё дальше. И когда со мной, по-прежнему сидящему на диване поравнялась одна явно уставшего вида женщина бальзаковского возраста, врач окликнул её по имени, хотя перед ней было ещё несколько человек.
Женщина вдруг остановилась. Кажется, ей стало плохо. Она точно словила приступ астмы, став задыхаться. Она закатила глаза и неожиданно повалилась назад, упав затылком и спиной прямо на пол, не сгибая ног. Когда я увидел эту картину, то очень перепугался. Внезапно мне стало настолько страшно, что я очень громко закричал – возможно, именно это имели ввиду мои родные и близкие, спрашивая, не приснился ли мне под утро кошмар, ибо они слышали какие-то стоны.
Доктор этот принимал больных в кресле у двери лоджии, консультируя, как терапевт. Он разговаривал с пациентами спокойным, вкрадчивым голосом, а потом жестом руки приглашал их на лоджию (откуда они больше не возвращались).
Вскочив, я раскидал всех присутствующих, и ринулся к злополучной двери балкона, дабы выяснить, куда же деваются обследованные люди.
Боже мой! В лоджии не было ни единой души. Я приоткрыл ставень и выглянул на улицу. Там, внизу стоял человек настолько высокого роста, что его голова с модной причёской доходила до половины балкона, а ведь это четвёртый этаж.
Запрокинув голову и увидев меня, этот молодой парень вдруг вскарабкался ко мне, будто заправский каскадёр. Минуя ошарашенного меня, он зашёл внутрь квартиры.
Каково же было моё очередное изумление, когда я не обнаружил в квартире ни доктора, ни его жены, ни «пациентов», ни яств на столике, ничего; более того, до меня дошло, что это моя собственная квартира!
— Я посмотрю твой телевизор, ты ведь не против? — Попросил тот великан с улицы.
Кажется, для него было без разницы, на потолке ли смотреть, или же на стене – этот удивительный персонаж одинаково комфортно чувствовал себя лёжа и на потолке, и на боковой стене.
Как же я захотел проснуться! Подальше от всего этого бреда. Но мне не давали, не позволяли: кто-то удерживал мои руки за запястья так, что я не мог привстать, а тело словно налилось свинцом. Спина моя точно примагничена к кровати, и очень тяжело дышать, будто на груди стоит утюг. Мне почудилось, будто кто-то суёт мне в ладони какие-то фантики – возможно, золотинки, обёртки от конфет. Сдавленный крик – кажется, я всё-таки проснулся.
Холодное декабрьское утро. Тьма и мрак, пять часов по времени, или же чуть более того. Будильник я слышал, но теперь всё это не имеет уже никакого значения: где-то, в глубине души, в подсознании я слышу звон иного уровня, иного порядка. Он зовёт меня, дабы я дождался своей очереди и вышел через балкон неизвестно куда. А не как тот раз, когда я перехитрил время, обманул лжедоктора и зашёл в дверь раньше срока...