Стужа

Было почти одиннадцать вечера.
Они лежали обнявшись, уже отчасти насытившись друг другом после двухнедельной разлуки. Он потянул руку в полутьме, отхлебнул пива из бутылки, потом закурил – приятны простые человеческие радости после многодневного холода в тундре. Зашелестел исписанными по-старинке листками блокнота – ни ноутбук, ни даже планшет с собой некогда было брать, вылетели на вертолёте по авралу.

- Дописал своё древнерусское? – она хихикнула смущённо: ей нравилось увлечение любимого историей Руси, и его рассказы начинающего писателя тоже нравились.

- Почитать? – он засмущался неожиданно; кажется, в темноте видно было как его, ещё по-юношески пухлые щёки, запылали. Но поцелуй подбодрил, он снова зашуршал листками, откашлялся:

«Зегзицею мысль в Фотиньин лоб несётся -
а ну как не придёт милый мой за Булгар-рекой захороненный.

Ан приходит милый её - князя Зореслава отрок - уже и солнце село красное.
Садится за стол девичий, да и куру пополам рвёт - ровно пёс не наевшийся жрать давай.

Фотинья смотрит - и всё про навьих людей да упырей вспоминает...

Андрей куру вином фряжским запил – знай по бороде красные струи стекают.

Фотинья от страха сжалася - поминает всё силу нечистую, знаки упыриные... Как Андрей подымается, да к Фотинье - из портов холщовых уд подымается... Сомлела Фотинья - ан Андрей её на постелю девичью кидает, да давай всю-то Фотинью тем удом пользовати - изорвал и Евино, и содомское тайное - и после того в ночь русскую, дождливую и плаксивую вывалился - только синими искорками на крыльце рассыпался.

А Фотинья истерзана в теремку своём малом осталася - и где-то через час такое в утробушке-то ощутила... то ли воин княжий зарождается, то ли упырина мерзостный...
Однако придушить бы его - только рано... год минет...»

… - Дальше пока не придумал – он смущённо захлопнул блокнот – такой лёгкий шелест в темноте.
- Да я и так уже… - Она зябко дёрнулась, вытянула сигарету из пачки, прикурила и закашлялась, и через секунду уже тушила сигарету в пепельнице. – А из тундры что-то вывез для своих фольклорных изысканий, или как там ты это называешь?
- Да… - он замялся – немного. Слышал кое-что.

- А что у вас там самым страшным было? – Милая прильнула к его груди.
- Ну, как тебе сказать… Местные предупреждали, чтобы в пургу, если женщину плачущую увидишь, не приближался.
- А почему-у? – недоумевающий голосок в полумраке.
- Будто, когда к ней подойдёшь – она голову-то поднимет, а лицо без глаз…
- Фу-у, опять ты пугаешь!. – боязливый смех, нежный кулачок стукнул по плечу. – Ну, без глаз, - а потом?
- А потом будто кинется, и высосет твои глаза – он, поперхнувшись дымом, закашлялся и засмеялся.
- Врёшь всё ведь! – Он почувствовал в темноте, что любимая всё же боится, и зарылся наощупь в её волосы, лаская огрубевшей рукой желанное тело.
- Нет, не вру. Мужики рассказывали.
- Врут твои мужики! – из темноты радостный смех.

Он ещё отхлебнул пива, чувствуя, как лёгкое тепло в желудке поднимается в мозг, а уже ощутимый жар желания… Руки заходили во тьме по телу любимой.

- Подожди, а мы дверь заперли?.
- Входную?
- Входную, входную!
- Не помню… хотя надо проверить, а то… - многозначительное молчание.
- Ну-у, опять пугаешь? – опасливо-любопытный смешок в темноте.
- Да не пугаю… - вкладывая в отчасти ещё юношеские интонации зловещий смысл, он откинулся на подушку.
- Сейчас вот вспомнил историю… представь, вот так в постели лежат муж и жена, как мы с тобой. Лежат, и тут жена так же говорит: «Любимый, у нас, кажется, дверь не заперта. Входная.»
- И что? – голос подружки из тьмы прозвучал опасливо.

- Ну «что», - пошёл, значит, мужик дверь закрывать. Возвращается… Ложится в постель… И жена его, значит, спрашивает: «Ну что, закрыл?». Он молчит. Жена к нему ласкаться, было – по груди погладила, а та вся в шерсти. Думала, показалось – ну, а ей-то хочется… вот как тебе сейчас! – он захихикал.

- Дурень, ох… ну а что потом-то?
- А потом она руку под одеяло суёт, - а у него там… раздвоенный!
- Хаааа – девичий смех пытается скрыть наползающий страх. – А я по-другому слышала! Знаешь как?
- Ну-у – его уже разморило слегка.
- Пошла сама жена дверь закрывать – муж ждёт, нет её и нет. Потом возврашается – а мужу так уж захотелось тоже, ну, он в неё…
- Что запнулась-то?
- Он в неё входит… как ты в меня… и чувствует ноги мохнатые у себя на голых плечах! Он по икрам руками снизу вверх – а там… копыта… И тут она р-раз – и искорками рассыпается вся прямо на постели!. А он потом…
- С ума сошёл? – полушёпотом спросил он и, услышав испуганное «да», рассмеялся.
- Ладно, сама схожу – такое милое юное ворчание, он залюбовался мелькнувшим в отсвете окна девичьим силуэтом, мужское естество вновь взяло своё… сейчас… через пару секунд… сладострастно потянулся в предвкушении, и вдруг бок опахнул холод из-под одеяла.

Приподнял одеяло – оттуда блёклый свет и ещё более нестерпимый холод… и голова той, о ком он полушутя только что любимой рассказывал…

Той пьяной ненки, что они в пургу подобрали, оттрахали как хотели, а потом сдуру и с пьяни вытолкали из балка, абсолютно голой - бляди не люди и тому подобное… за нею чернота полярной ночи с чахлым полярным сиянием…

Она пришла через пару минут, подбадривая слегка своё естество – вот-вот насытится, в предвкушении! – а в комнате холод безумный почему-то… одеяло слегка подрагивает…

Она отдёрнула одеяло, обнажённое тело опахнуло холодом. Словно на экране маленького телевизора увидела знакомые изгибы тела любимого, коченеющее на морозе… через минуту и её тело само, казалось, пошло за любимым абсурдным путём – через тёплую постель в пятидесятитрёхградусный мороз…
…когда в их квартире вдруг разорвало трубы отопления, а затем и вынесло все окна неведомой силой.