Фуэска

-Чёрт меня дёрнул свернуть на эту тропу! – Парамоныч тщетно пытался освободиться от липкой паутины, густо облепившей его давно не бритую физиономию. И откуда она взялась, эта тропа? Сколько лет хожу по реке, а не замечал. Ты только вспомни, Федька, как она замаскировалась. Орешник, как орешник, ничего особенного, а как зашли поглубже да раздвинули старые кусты тут она и открылась. Как будто приглашает. И направлена вроде туда, куда нам нужно. Тут я, дурак старый и клюнул! Авось, думаю, до дома раньше доберёмся. А сейчас чего-то не по себе: вроде бы и наши места, а всё не знакомое.
Федька, молодой напарник Парамоныча по таёжному промыслу, тяжело дышал, крупные капли пота покрывали его покрасневшее лицо, глаза беспокойно бегали.
-Да, Парамоныч, ты посмотри, какие кедры вокруг! Отродясь таких не видывал – метров по пятьдесят, не меньше. Верхушек и не видать! До шишек, небось, без вертолёта не добраться. Вспомнил про вертолёт. Они сюда дороги не знают, иначе я про эти кедры слыхал бы раньше, уж очень заметны.
А кедры вокруг и вправду стояли замечательные. Высоченные, стройные, обхвата по два у земли, с длинными ветвями, образующими на огромной высоте сплошной тёмно-зелёный шатёр. Где он кончался вверху – неизвестно. Ни единого просвета.
Земля, густо покрытая опавшей хвоей, не несла ни чьих следов. Едва заметная тропинка угадывалась, как линия на распластанной ладони. Воздух, крепко настоянный на таёжных дикоросах, был сух и неподвижен. Тишина вокруг стояла такая, что Федьке явственно слышалось, как с тонкого носа Парамоныча срывалась и хлюпалась в хвойную подстилку очередная капля грязного пота. Густой кустарник, щедро опутанный паутиной, уже окончился. Вокруг таёжников простиралось открытое, если не считать гигантских стволов, пространство, но лёгкости, душевного подъёма, который обычно ощущается в кедровом лесу, не было. Дышалось тяжело, голоса звучали глухо и невнятно.
-Передохнём, Парамоныч? – Федьке стало совсем невмоготу.
-Терпи, молодой, дойдём до гребня, осмотримся, там и передохнём. – Прохрипел Парамоныч.
Тропинка медленно, но верно поднимала путников всё выше и выше к давно ожидаемой линии, переступив которую можно будет немного расслабится и зашагать вниз, под гору, к недалёкой уже, как будто, деревне. Однако, ни Парамоныч, ни тем более, Федька, понятия не имели, сколько им ещё подниматься до гребня и будет ли он вообще. Они не знали, какой будет тропа после того, как они перевалят этот самый гребень, дойдут ли они по этой тропе до деревни и это незнание, и странно молчащий лес гигантских кедров вокруг тропы, внушали тревогу и рождали ожидание чего-то непонятного и жутковатого.
Между тем вокруг как - будто посветлело. Стволы разошлись подальше друг от друга и впереди стало заметно, какое – то подобие просвета между зелёными ветвями. Так бывает, когда местность впереди резко обрывается вниз.
-Подходим, Федька! – Парамоныч поправил за плечами мешок и зашагал бодрее.
Тропа действительно привела их на гребень одного из многочисленных отрогов могучего горного хребта, который давал название всей горной системе. Сам гребень оказался довольно широким, пересекавшая его тропа шла почти горизонтально шагов тридцать, после чего круто шла вниз и выглядела при этом вполне проходимой.
-Привал! Передохнём, малость перекусим и вниз под гору ноги сами побегут. Глядишь, и к деревне вскорости выйдем. – Парамоныч сбросил под ноги порядком надоевший мешок.
-Гляди, что это такое? – Федька указывал куда – то вверх и в сторону.
Парамоныч поднял голову и увидел группу из четырёх или пяти кедров, стоящих тесно друг к другу. Между их стволами едва ли можно было протиснуться взрослому человеку. Кроны этих кедров так тесно переплелись, что выглядели единым тёмно-зелёным клубком с совершенно непроницаемой для глаз сердцевиной, в глубине которой что-то поблескивало. Высота деревьев не позволяла разглядеть, что это за таинственные блики пробивались сквозь сплетение темных ветвей. Забраться по гладким, как телеграфные столбы, стволам без специальных приспособлений было невозможно.
-Что это, Парамоныч? – на Федькином лице застыли недоумение и страх.
-Не пойму, может солнце пробивается сквозь ветки?
-Какое солнце? Оно совсем в другой стороне. Это что-то внутри клубка этого.
-Похоже, что так. Лешак значит. – С фантазией у Парамоныча было туговато.
Между тем день заканчивался. Полумрак вокруг постепенно сгущался и жутковато выглядел, опирающийся на мощные, высоченные стволы, совсем уже тёмный, огромный и мохнатый шар, из которого вырывались блики холодного серебристого света.
-Может пальнуть, а? Пулю побольше, хорошо достанет. – Парамоныч скинул с плеча двустволку двенадцатого калибра.
-Страшновато. Непонятно всё это – лес вокруг какой – то не такой, и гнездо это, вдруг, и взаправду, лешачинное.
-А вот и проверим, что это за леший там поселился. Не уходить же просто так, ни с чем. Из двух стволов очень хорошо проверим.
Нервы у бывалого браконьера были железными. Не торопясь, вставил он два патрона, не торопясь, прицелился, прижав ружьё к стволу ближайшего кедра, не торопясь, плавно нажал на спусковые крючки.
Грохнул двойной выстрел. Блики в глубине тёмного клубка замигали ярче и вдруг, не успело ещё стихнуть эхо от выстрела, как откуда - то сверху раздался громкий и звонкий крик:
-Фуэска-а! Фуэска-а-а!
Голос походил на детский и женский одновременно. Звучал он переливисто, с каким – то перезвоном и эхо от него очень долго не затухало. Вслед за этим криком к ногам Парамоныча и Федьки как бы пролился редкий серебряный дождь. Как будто капельки ртути упали на сухую хвойную подстилку и заблестели там. Федька нагнулся и поднял что-то с земли.
-Парамоныч, гляди!
Парамоныч взял из Федькиных рук, поднёс к глазам, затем отодвинул подальше и только тогда разглядел, что у него в руках крохотная вилочка.
Да, обыкновенная вилочка с четырьмя зубцами, какой обычно едят за обедом, только очень маленькая. Изготовлена она была из блестящего белого металла, всю поверхность ручки покрывал прихотливый орнамент, похожий на гравировку.
Федька поднимал ещё и ещё. Теперь у него в руках был полный набор кухонной утвари: крохотные ложечки, ножи, чашечки, тарелочки, даже сковородка величиной с трёхкопеечную монету. Достав котелок, Федька стал складывать добычу туда. От страха и азарта в горле у него пересохло. Парамоныч в это время уже трясущимися руками перезаряжал ружьё и, судя по всему, готовился повторить залп.
-Может хвати, Парамоныч? Страшно, кричит кто-то.
-Ты котелок насобирал? Так мне тоже хочется. А кричит, пусть его кричит. Нам от этих криков ни жарко, ни холодно.
-Ну, смотри, Парамоныч, а я пока сбегаю, воды поищу. Может родник где поблизости есть, страсть, как пить хочется.
Захватив пустую фляжку, Федька побежал по тропинке вниз. Пробежав шагов сто, он наткнулся на груду, будто специально сваленных в груду валунов, из - под которых пробивался крохотный ручеёк. Едва нагнувшись к воде, Федька услышал грохот двустволки. Затем раздался такой же, как в первый раз, пронзительный и странный, угрожающе-жалобный крик «Фуэска-а-а!», повторенный трижды.
Когда всё смолкло, Федька отвернул пробку фляжки и стал набирать воду. В этот момент раздался истошный человеческий крик:
-А-а-а!
Голос кричавшего походил на голос Парамоныча, но был так искажён ужасом, что у Федьки на голове зашевелились волосы. Первым желанием было – бежать без оглядки. Однако, просидев в оцепенении некоторое время и не слыша более никаких страшных звуков, он решил всё-таки вернуться на гребень.
Осторожно, прячась за стволами кедров, приближался Федька к зловещему месту. Вот уже стал виден чёрный клубок ветвей, из которого всё также вырывались блики холодного белого сета.
-Как от электросварки. – подумалось Федьке.
Не дойдя шагов тридцать до стоянки, он заметил стайку птиц, по крайней мере так ему показалось, с ярко блестящим оперением, которые с едва слышным звоном поднялись с земли и скрылись в темноте ветвей. Подойдя поближе к месту, откуда взлетели птицы, молодой таёжник в ужасе остановился.
На рыжей подстилке из опавшей хвои лежал начисто обглоданный человеческий скелет, обряженный в одежду Парамоныча.
О том, что перед ним Парамоныч, до Федьки дошло не сразу, но как только дошло, то, давя в себе возникающий крик, всё побросав, бросился он бежать вниз по страшной этой тропе, приведшей Парамоныча к такому дикому концу.
Ничего не соображая, Федька бежал, не зная, куда же его выведет на этот раз прихотливая судьба – может к новому ужасу, может к гибели, но остановиться не было сил. А лес вокруг постепенно менялся, стало как-то светлее, исчезли гигантские кедры, появился редкий кустарник. Только почувствовав под ногами речную гальку, Федька замер и перевёл дух.
Как это ни странно, но речка оказалась Федьке знакомой и до родной деревни было подать рукой. Зайдя по колени в холодную воду, он долго плескал её в лицо, на голову, за шиворот, пока не почувствовал озноб и только тогда вышел на берег и вскоре уже стучался в знакомое окно.
В деревне мало кто поверил сбивчивым Федькиным рассказам. Никто не видывал в обозримых окрестностях гигантских кедров, никто не знал о таинственной тропе, а люди пропадали в тайге и раньше.
Месяца два спустя, окончательно придя в себя, Федька с тремя деревенскими мужиками отправился на поиски той самой тропы. Найдя заросли орешника, напрасно они пробирались в разные стороны: ничего похожего на тропу не было. Густой кустарник сменялся более редким, дальше простирался обычный в этих местах смешанный лес.
-Здоров же ты приврать, Федор! – подытожил у костра старший из деревенских. – Скажи спасибо, что Парамоныч мужик пришлый, одинокий. Не то – не миновать тебе следователей.
-Да вы что, мужики? Да как бы я мог придумать такое? Да мне бы и в голову не пришло. Не верите … Эх вы! – в конец расстроенный, полез Федька в карман за сигаретами, долго там шарил, потом вытащил сжатую в кулак руку, осторожно раскрыл её, глянул и на лице его расплылась торжествующая улыбка:
-А это видели?!
Мужики сгрудились вокруг, склонив головы.
На широкой Федькиной ладони поблескивала крохотная, не больше спички, ложечка из белого, похожего на серебро металла.