Воспоминания. (Продолжение) Из книги "Рассказы о Сталине"

…А ведь много позже, уже в смертельной болезни, Владимир Ильич мне хотел сказать, объяснить мне что-то важное из тех далеких времен, хотел научить чего не надо делать, чего надо опасаться...
Наверное, хотел предупредить, что не надо болеть долго, что надо умереть быстро чтобы над тобой не смеялись, не успели забыть ещё живого, не стали бы жалеть.
Бог мой! Ведь он хотел умереть, но уже не мог, не владел собой!
Его охраняли, как революционную реликвию жена, сестра, родственники. Они хотели, чтобы он подольше жил, даже так, полу человеком...
А ведь он просил у меня яду. Он понимал...
Но почему у меня?..
Думаю он знал - я его пойму...
А я не захотел, побоялся, пожалел и все равно меня подозревали Tроцкий, Зиновьев...
А ведь когда он умер я плакал потому что понял - теперь я один, теперь только сам могу ответить за все что происходит, и главное за то что произойдёт!
И ведь он был как отец: и поругает, и побранит, а потом спросит: "Товарищ Сталин. Как вы думаете?". А я и рад: ведь сам Ильич просит совета!
И вот что страшно: он умирал молодым, а я ведь старик и нет никого из тех, кто был там и тогда. Но и теперь я хочу, хочу знать, что он хотел мне объяснить...


...Сталин ощутил сильную боль в боку, и стыдясь этой напасти - почки начинали подводить - уже не мог успокоиться, ходил из угла в угол и думал, думал...

"Как же так могло случиться, что я остался совсем один. Ведь были же друзья, были люди, с которыми вместе воевали, вместе в ссылке и в тюрьмах сидели. Сотни таких людей было, а в живых осталось от силы с десяток и тем я не верю. Я никому не верю, я пропащий человек! Я сам себе не верю!
В очередной раз подумалось: жизнь то заканчивается, а рядом нет никого, кто бы был предан мне по-человечески, без подхалимажа и служебного рвения. Казалось бы, самые близкие люди которых я знаю уже лет сорок, но тоже сильно переменились... Может быть это старость?!

Ну вот, хотя бы Молотов.
Чего ему не хватало? Ведь я ему доверял бесконечно и приблизил очень, и все недоволен. Мне люди говорят, что он побывав в Штатах, посидел там с политиками и набрался идей...
А по-моему, его там просто купили. Пусть не прямо, но купили и теперь он мне не нужен!
А он лезет, и даже ездит на дачу ко мне, а я ведь запретил говорить в секретариате где я, куда уехал.
Конечно, одно дело сидеть в Вашингтоне, и представляя победивший Советский Союз изображать из себя стратега, но другое дело здесь, в Москве, где все свои и все знают, кто делал эту громадную победу».

Сталин поднялся несколько раз прошёлся по комнате успокаивая дыхание, потом снова сел, но воспоминания и обида не отпускали.
«А ведь я перенес все, и особо плохо было в начале. Ведь я верил, что у этого параноика Гитлера не хватит духу, я был уверен что это невозможно, и потому не верил, ни Шуленбергу - его намекам, ни нашему послу в Берлине, этому, как его...
Фу, черт! Опять фамилия выпала из памяти...
Но не важно...
Я выжидал и готовился и деваться было некуда, не на кого было положиться - кругом одни предатели, все те, кто хотел меня свергнуть, убрать, убить чтобы править самим, не имея понятия об ответственности и одиночестве того, кто принимает решения.
Одно дело писать теорию и кропать статейки о стратегии партии, а другое решать когда и сколько людей надо переселить, перегнать с места на место, чтобы не было смертоубийства и национальной вражды. Кто из этих "деятелей" взял бы на себя ответственность за тех людей, которыми надо было пожертвовать, ради блага народа, блага Союза?..
И ведь не я начал эту борьбу - еще Ленин учил меня беспощадности!"

Сталин поежился, поднялся с дивана, подошел к окну, глянул на деревья в саду засыпанные влажным снегом, прошелся по столовой, снова сел.
Тихо в саду... Еще тише в доме...

"Боже! Сколько крови пришлось мне увидеть за жизнь. Но, пожалуй, самая страшная кровь была в степях под Царицыным, когда схватились в рубке наша и деникинская конница. И самое страшное, что это были всё русские люди, одни умирали за свободу, а другие, обманутые, рубились за господ, которые хотели сделать Контрреволюцию.
Ужас! Десятки тысяч всадников, обезумевших от злобы и страха сцепились на этих пространствах!
А что было после боя - не передать - тысячи человеческих тел, кучи мертвых лошадей и кровью пахнет, кровью земля полита! Буквально полита и почернела!
После этого я долго нормально спать не мог! Все мерещилась смерть с косой, иначе нельзя было представить причину этого ужаса!
И вот тогда я понял, что не надо бояться крови и что если бог такое позволяет на земле, то это так и должно быть...
А Клим ведь был тогда тоже там и кто еще? Егоров, кажется, тоже там был...
А как мы тогда верили, что выиграем и все - конец на долгие времена, счастье и мир...
Ан нет! Сильному все завидуют. Егоров стал предателем. Тухачевский - агент фашистов. Блюхер хотел отделить Дальний Восток от Союза. Даже Клим, и тот переменился. Он думал, что если он мой друг, то можно все этим покрыть: и провал на финской, а потом и на Ленинградском фронте.
Тьфу! Стыдно!..
Я никого не боюсь - пусть болтают, сплетничают. Мне это надоест терпеть и я покажу, кто Хозяин здесь.
Им всем кажется, что они хорошие, а я плохой, но кто им дал возможность жить безбедно и в почете?
Кто самую грязную и жестокую часть работы на себе тащил?
И потом, кто подготавливал, кто разжигал во мне ненависть?
Я это только сейчас начинаю понимать кому это было выгодно..."

Сталин с трудом поднялся, на негнущихся ногах прошелся по залу прихрамывая - затекли от неподвижного сидения, - проковылял в противоположный угол.
На ходу массируя бедра приткнулся на стул, сгорбился и надолго затих...
"Зачем было все это: борьба с оппозицией, индустриализация, коллективизация, борьба с врагами народа? Я ведь уже тогда прекрасно понимал, что никакие они не враги народа, а просто люди которые хотят удовлетворить свое тщеславие, свой эгоизм и потому, злоумышляют против меня.
Этим людям нужен человек, который бы был громоотводом, на которого можно было бы "повесить всех собак". Они по своей слабости не хотят понимать, что цель оправдывает средства.
Они думают, что блага можно добиться только добром, но ведь это не так. Любой человек - политик, тот кто брал на себя ответственность за порученное дело знает, что существует множество непредвиденных препятствий между словом и делом, теорией и практикой...
А если ты возглавил страну, которая проводит эксперимент всемирного масштаба, когда ты отвечаешь за жизнь и счастье более ста пятидесяти миллионов людей, когда ты изо дня в день работаешь по пятнадцать часов!
А тут тебе говорят, что Троцкий критикует тебя за твою решительность, что Бухарин и Каменев с Зиновьевым собирались вместе и решали, как помешать тебе!
Им кажется, что так будет лучше если они уберут меня. Но никто из них не возьмёт на себя ответственность за страну. Нет, не возьмет! Им хотелось, чтобы я за все отвечал, но делал, как им удобно!
В любом деле бывают ошибки, перегибы, неожиданные препятствия, но ведь это жизнь и другой не дано.
А они все умны задним умом - ведь критиковать сделанное всегда легче, чем сделать что-то самому. Критиковать - это значит мешать делу.
Они все хотели, чтобы социализм пал и тогда, они оказались бы правы: Троцкий в том, что необходима мировая революция, Бухарин - в том, что можно лично обогащаясь строить коммунизм.
А я доказывал всем, что не только социализм, в отдельно взятой стране можно построить, но еще и великую войну выиграть, и верить, верить до конца, что социализм осуществлен на благо народа, а не на благо этих бюрократов-захребетников, путаников и саботажников!

Однако, только сейчас я кажется начал понимать, о чем силился сказать Ленин, что он хотел мне объяснить тогда, когда просил меня достать ему яд. Он, конечно, понимал, что умирает и говорил мне, что его отец умер тоже в пятьдесят три года, а мать от этой же, такой же болезни".


2000 год. Лондон. Владимир Кабаков


Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте «Русский Альбион»: http://www.russian-albion.com/ru/vladimir-kabakov/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal