Жизнь, равная эпохе. Глава вторая. Сталин и его время

Шакир Мухаметжанов. Образование колхоза. Конец 1920-х

­Судить о Ленине я мог только из тех источников, которые нам подавались из учебников. Я был добросовестным учеником в школе и в жизни, верил официальной пропаганде, поверил в идею классовой борьбы, ибо доказательства Маркса, Энгельса, Ленина были неопровержимы и основывались на анализе исторических фактов. Знания стали моими убеждениями, я не только придерживался их, но был и активным проводником, многие годы работал пропагандистом, лектором, учителем истории и общественных дисциплин.
Ленин ушёл из жизни, не осуществив своих политических и экономических замыслов. Величайшей трагедией народов России явился приход к власти Сталина, ликвидация последователей ленинского пути преобразования общества.
«Постулат» Сталина об усилении классовой борьбы по мере продвижения к социализму был ошибочен, очевидность этого была ясна для многих. Но признать эту ошибку Сталин не мог. Под лозунгом этой теории, он прошагал всю жизнь, уничтожая физически всех, кто посмел высказаться против. Для борьбы со своими противниками он создал систему власти, основанную на насилии. Создан был и аппарат насилия, зловещими составными которого были НКВД и ГУЛаг. Предполагалось, что за каждым углом притаились враги социализма, а значит враги народа.
Репрессии против «врагов народа» начались практически сразу после смерти Ленина, а по мере укрепления системы власти они усилились, достигнув своего апогея к 1937 году (имеются неопровержимые доказатальства того, что репрессии начались при Ленине, в частности, дед автора очерка Нурулла Рахматуллин был выдворен из родного села Старое Кадырметово во время голода и засухи в Поволжье в 1922 году и практически сразу умер от них в возрасте 59 лет, его единственной виной была служба муллой). На судьбу нашей семьи они (репрессии) наложили свой отпечаток с самого начала коллективизации в деревне.
Идея (НЭПа) сама по себе безусловно прогрессивна. Подал её Ленин. Но он считал, что этот период, когда найдут своё развитие самые различные формы кооперации, займёт целую историческую эпоху. Эту идею Сталин извратил. НЭП в самом расцвете был придушен, а из всех форм кооперации крестьянства Сталиным была избрана высшая форма - с/х артели. К этому крестьянство не было готово психологически, а общество - экономически. Ленин мечтал о 100 000 тракторов для перехода к высшим формам кооперации, этого в стране ещё не было и в скором будущем не предвиделось.
Идея коллективизации крестьянством не была принята, требовалось насилие. В деревне были найдены классовые враги – кулаки. Все, кто был против коллективизации, относились к кулакам и их приспешникам и ссылались на Урал и в Сибирь (интересно, что кулаков из Украины ссылали также в Поволжье). Таким нечестным приёмом в 1935 году была завершена коллективизация.
Волна политических репрессий затронула и духовенство. Стремясь «убежать» от преследований, покинул деревню и мой отец. Он был настолько напуган, что это чувство носил в себе всю жизнь, никогда со мной не делился тем, что служил муллой. Унёс свои мысли в могилу в 1978 году. В этом крылась и тайна постоянных наших переездов, о чём в детстве я не задумывался. О его службе муллой я узнал лишь после войны (ВОВ) от матери (автор очерка ничего не знал о главной опасности для своего отца – его белом прошлом, об этом, возможно, не знала даже его жена Ркия, дедушка Габдулла умел держать язык за зубами и рассказал об этом лишь перед смертью своему племяннику дяде Фирдавису).

Места, где мы находили приют

1930 г. Кислотный завод под Пермью.
Итак, как я уже упомянул, отец летом 1930 года привёз нас в Пермь. Посёлок на окраине города назывался посёлком кислотного завода. Воспоминаний об этом месте у меня мало, ибо жили здесь мы недолго, самое яркое – детский сад, куда меня определили. Там было пианино, часто звучала музыка, было столько игрушек и таких, каких я никогда не видел. Мне там очень нравилось. К сожалению, через неделю садик сгорел. Пожар был ночью, мы с мамой из окна за ним наблюдали, а отец помогал тушить. На следующий день мы, малыши подавленные горем, ходили по пепелищу и собирали обгоревшие игрушки… Больше в жизни мне не пришлось ходить в садик.
И ещё запомнился мне наш дом с привидениями. Дважды по ночам в комнате, которую мы занимали, я видел привидения. Это было настолько явственно, что назвать галлюцинацией случившееся я не могу.

1931 г.Кокушкино (сейчас – часть Приволжского района Казани).
Видимо отца тянуло ближе к родине, иначе я не могу объяснить, как мы оказались вблизи Казани в небольшом селении Кокушкино. Жили недолго, никаких воспоминаний кроме барака, в котором мы жили, не осталось.

1932 год. Бирюлинский зверосовхоз (недалеко от Казани).
Сюда мы переехали ранней весной, когда ещё лежал снег. Здесь разводили кроликов и лис. Отец стал работать экспедитором – развозил в вагонах по стране племенных кроликов, иногда провозил гостинцы.
Из Киева привёз пачку ученических тетрадей с надписью «Зошит», так назывались тетради по-украински.На территории крольчатника мы с мальчишками часами наблюдали за жизнью кроликов, нам разрешали туда свободно заходить.
Мама работала на ферме по разведению лис, которые содержались в просторных вольерах, огороженных высокими сетками. В вольеры заходить мальчишкам не разрешалось, а из-за сетки – наблюдай сколько хочешь! Это тоже было интересно. Мама варила в котлах кости животных, на которых было немного мяса, и кормила ими лис. Крупные берцовые кости лисы обгладывали, а кости могли брать сотрудники. Мы эти кости приносили часто домой, разбивали, выколачивали костный мозг и ели его. Это было очень вкусно.

1933 год. Вятские Поляны (Кировская область)
Очевидно, причина переезда сюда была та же (т.е. ликвидация кулацко-мулльского элемента, как известно, коллективизация интенсивно проводилась с 1929 по 1935 год, примерно в эти же сроки велась активно борьба с церковью, так что 1933 год – разгар этой кампании). Папа снова куда-то бежал (после амнистии 1921 года, формально, участие в белом движении не могло стать причиной ареста, но являлось отягчающим обстоятельством в суде, а если прибавить сюда службу муллой, то на 10 лет лагерей вполне бы потянуло)…Вятские Поляны – станция на магистральной железной дороге и посёлок такого же названия в 2 часах езды от Казани в сторону Ижевска. Там был небольшой судоремонтный заводик на реке Вятка, лесопилка большая, где часто сжигали длинные штабеля опилок. Опилки не горели, а тлели неделями, и это было видно из нашего окна. По ночам это было красивое зрелище, особенно, когда было ветрено.
Памятным событием этой поры было то, что я пошёл в школу. Мне было шесть с лишним лет, отец считал меня способным и уговорил, видимо, руководство школы (в то время в школу брали с семи лет). Школа была начальная, располагалась в здании церкви. Церковь была разгорожена дощатыми перегородками на 4 части, в каждой части был класс. Церковь была высокая, а перегородки метра 2-2.5. В каждом классе было хорошо слышно, что творилось в соседних классах, а на переменах иногда пацаны перелезали из класса в класс просто из шалости.
Каждый класс имел свои двери, запиравшиеся по воле учителя на висячие замки. Было модно оставлять учеников «без обеда». Делалось это за дневные провинности или невыученные уроки. После уроков, оставленных «без обеда» запирали в классе на замок. Учителя уходили обедать, приходили через час-два, проверяли задания и отпускали нас домой.
Помню, именно в этом посёлке меня папа побил. Это был единственный случай в жизни, поэтому я его хорошо запомнил. Год был голодный. Заработков, видимо, не хватало, и папа с мамой после работы ходили подрабатывать: пилили поперечной пилой дрова. Меня оставляли дома стеречь пожитки, жили мы на частной квартире. Я должен был обязательно дожидаться прихода родителей, видимо, доверия к хозяевам не было. Однажды вечером, родители припозднились, и я заснул, не дождавшись их. Проснулся я от шума около меня: папа меня хлестал по спине ремнём, а мама шумно меня защищала. Боли я не помню, всё было в полусне. Поражаюсь до сих пор поступку отца: у нас в то время нечего было украсть, при переездах с места на место всё умещалось в двух узлах, которые папа перекидывал через плечо и бодро шагал по дорогам, таким я видел его не раз…

Михраф Нуруллин, 1993 год