Рецензия на святочный рассказ.

Сначала – о названии опуса: «Мент перед Рождеством. Святочный рассказ».
Значительная часть текста, несомненно, основная по замыслу автора, – матерщина. Откуда же идёт отнесение рассказа к форме, требующей особой лиричности, парения фантазии и духа сочельника? Что это – филологическая топорность или святотатство воинствующего атеиста?
Текст насыщен автором (в справках о себе он неизменно делает акцент на свою филологическую образованность) табуизированной лексикой как бы с целью максимизации достоверности в изображении отвратительного образа нашего российского милиционера. Который ещё и опер, сам же спровоцировавший ДТП, где погибли два человека, четверо ранены, включая его самого.
Читатель, пробегая глазами по тексту рассказа, не верь ни одному матерному слову автора, они все тут лишние, они – от страсти автора к лексической похабщине. Надеюсь, ты ей не подвержен?
Мы ведь давно уже, и без его мутноречия, знаем, что, если подонок – милиционер, то он подонок вдвойне, ибо нарушает ту законность, за охрану которой получает зарплату. Сам факт дорожной катастрофы с жертвами по вине пьяного милиционера – уже достаточное свидетельство отвратительности этой конкретной милицейской личности. Возможно, матерщинная часть текста призвана ещё раз показать читающему человечеству, сколь устойчива низость человека (что удобно продемонстрировать как раз на образе человека-мента): даже перед лицом смерти в травматологическом отделении больницы он не готов возвыситься до нормативной человеческой лексики.
Тоже очень глубокая художественная мысль; что-то подобное высказал однажды великий баснописец: уж сколько раз твердили миру, что похабщина гнусна, вредна, да только всё – не впрок.
Не буду цитировать текста, дам лишь ссылку http://proza.ru/2009/07/17/710  : матерщину невозможно цитировать, не изгадившись. Тут может получиться то, чего, возможно, и не желал, но походя добился автор: увлеченно обряжая своего героя в одежды порока, он и сам оказался рядом с ним в тех же одеждах. Отличить их можно, конечно, но не у всякого читателя есть такой навык. Для иного читателя оба они будут одинаково прелестны в своей свободе от обязанности выбирать слова. Да, пожалуй, читатель тут ты, может, и ошибёшься: обоим приходится при этом трудиться: менту – меньше, писателю – больше. Он конечно – большой мастер, но и виртуоз-музыкант каждый раз трудится в поте лица над звукоизвлечением. И замечательно тут то, что этот труд нередко бывает многим в радость – и труженику, и тому, ради кого звуки извлекаются, особенно – если матерные.
О самом рассказе нечего сказать по его существу (если таковое имеется сверх уже обсуждённого выше), рассказ как рассказ: сюжет, подбор персонажей, довольно живо изображённых, диалоги, знаки препинания – всё при нём. Автор, как-никак, филолог, журналист, писатель с мировой, можно сказать, известностью. Однако в данном конкретном рассказе многие фразы построены натужно, по стандартному юморному трафарету, так, чтобы читатель ни на миг не забывал, что перед ним – юмор.
Обычно, читая беллетристику, пытаешься услышать лейтмотив повествования, почувствовать его сверхзадачу, которой полагается быть и в рассказе, даже святочном. Но за обсценным здесь не хочется выискивать что-то более или менее ценное; сомнительно, чтобы оно там вообще было, и не стоит труда отнюхиваться от спёртого воздуха травматологических намерений автора.
Что же касается сути уже не рассказа, а феномена, то… как же, как же, знаем-с, наслышаны-с за 72 года жизненного стажа, из коих 30 лет в Таганроге и Ростове, несколько – в Рязани (где матерком изъясняются весьма непринуждённо и изысканно), а остальное – в столице всего того, что есть в нашей Родине, включая родной язык.
Ценим-с наше уникальное обсценное, но, знаете ли, для здоровья вредно-с. Не нашего-с, личного, иммунитетом Бог нас не обидел от рождения. Но:
Нам не дано предугадать,
Какой бедою отзовётся,
Что детям, внукам уж придётся
С похабной матерью мужать.
Но это уже – предмет иного разговора, где ко многому нужно будет очень внимательно и тщательно принюхиваться.