Старухин ум. Рассказ

Старухин ум *
Васильевна жила на свете восьмой десяток лет. Это была худая, юркая, вдовая старушонка, сверх меры чистоплотная, зато не в меру завистливая. Любила она посидеть в компании: выпить и хорошо закусить, хотя здоровье давно не позволяло ей этого. В окна глядела душная ночь, какая бывает перед грозой. Облака висели низко, и не было видно ни зги. Старухе не спалось, давило сердце, болел желудок, и в голову лезли мрачные мысли:
- Опять объелась я, старая калоша. А все виновата эта соседка Филимониха, чтоб ее черти драли! Приперлась с бутылкой водки и закуской, вздумалось ей, на ночь, глядя, поминать шестого по счету мужа.
Филимоновне шел девяностый год. Это была выносливая старуха, тучные ноги ее еще крепко стояли на земле. Она прожила столь долго и столь многих схоронила, что ей пришлось заводить поминальник, где она вписывала даты вновь усопших.
- У этой старой ведьмы чуть не каждый день поминки и как она не сопьется? - бурчала себе под нос Васильевна, мучаясь от боли.
- Чего ей сделается? Филимониха еще меня переживет, темперамента в ней хоть отбавляй. Детей не рожала и не растила, вот здоровье-то и сохранилось. А мне довелось с мужем пьяницей троих детей растить. Столько горя приняла я с ними – думала, тяжко вздыхая старуха и ворочаясь в постели.
- А кто тебя замуж за него толкал? - вмешался ум, будто бы откуда-то со стороны, - а я ведь тебя, дуру, предупреждал, что он пьет и добра от него не жди! А ты мне в ответ про любовь, да про любовь. А любви и на полгода не хватило! - продолжал бурчать ум.
Старуха вскипела: - Отвяжись, ты, ирод! Без тебя тошно. Да что ты, ум, о себе возомнил? Ты же моя часть, как рука или нога, - отмахнулась Васильевна от него и углубилась в думы. Как все одинокие люди, она любила себя пожалеть:
-Должно быть, умру я скоро, что-то совсем сердце заходится, и воздуха не хватает, - тосковала старуха.
- Так тебе и надо! Зачем водку пила, знаешь ведь, что нельзя? А жена-то Николая, который сильно любил тебя в молодости, как сыр в масле у него катается. А ты со своим пьянчугой в нищете и побоях прожила, - опять вмешался обнаглевший ум.
- Не тебе меня учить, дураку! - рассердилась старуха.
-Я твой ум и должен учить тебя! Хватит жить, как животное! Душу, кто за тебя развивать должен? - вопрошал ум.
- Да замолчи, ты, вот же возомнил о себе!? Коли я твоя хозяйка, так ты и должен слушаться меня! - заспорила с ним старуха.
- Это только ты так думаешь, что я твой ум. А я сам по себе существую в небесных сферах, а тебя, дуру, навязали на мою шею для воспитания! - осердился ум. Старуха давно была не в ладу со своим непослушным умом, который частенько ее обманывал: то он предсказывал смерть заболевшим детям, то пугал страшными несчастьями. На деле же ничего не происходило. Ей вновь больно резануло сердце:
- Не иначе умру скоро! - приуныла старуха.
- Конечно умрешь и сегодня же! - опять вмешался ум. Старуха не вытерпела и два раза ударила себя по голове. Ее затошнило еще больше. В раздражении Васильевна, кряхтя, тяжело поднялась с постели и, не зажигая свет, который раздражал ее после темноты, ощупью спустилась по лестнице вниз, и вошла на кухню. Там она разожгла свечу, разыскала соду и выпила с водой. Это было единственное лекарство, которое она признавала. А в голове продолжало вертеться, что сегодня смерть должна прийти.
- Какой же пакостный у меня ум, порой терпенья на него нет, - подумала рассеянно она и поднялась в свою убогую спаленку.
- Хоть бесись, хоть не бесись, старая, а все равно сегодня умрешь! - обиженно огрызнулся ум.
- Все врешь ты, ум, ни разу не исполнились твои угрозы! - отрезала старуха.
- Подумаешь, пошутить иногда нельзя, - не уступал ей ум. Раздраженная непокорным умом, старуха ворочалась в постели:
- Однако не мешало бы помыться да белье сменить перед смертью, - невольно подумалось ей, но, спохватившись, она перекрестилась, чтобы избавиться от дурных мыслей.
- На том свете и так в пекло примут! - съязвил ум. Старуха сплюнула от досады, и перевернулась на другой бок, но тяжкие мысли текли и текли, взявшись неизвестно откуда.
- Разденут меня, обмоют и уложат в гроб, а все будут ходить и смотреть. Фу, как нехорошо все это! Она так ярко представила себя в гробу, что всплакнула. Не в силах отвязаться от тяжких мыслей, Васильевна задумалась о том, для чего жила, если ее мученья вообще можно было назвать жизнью. Лучшие годы были посвящены детям, жила ради них и для них. Дети ее теперь живут и тоже отказывают себе во всем ради счастья своих детей. Те в свою очередь будут жить ради детей, а когда же быть счастливыми ради себя? Бесконечная карусель получается и все “катающиеся на карусели” несчастны! - думала Васильевна и не могла придумать, как надо было правильно жить. Снизу потянуло дымом.
- Какой дурак, жжет костер среди глухой ночи, и так дышать нечем? - потянула она ноздрями воздух. Запах становился все сильнее, у Васильевны стало шуметь в голове, мысли путались. Становилось жарко, за окном будто светало.
- Ну, чистое пекло, Господи! - подумала старуха и вдруг поняла, что это горит первый этаж ее дома, ведь она забыла задуть свечу в кухне. Надо вставать и бежать пока не поздно.
- Это все ты ум, душегуб, виноват! Задурил мне мозги так, что я оставила зажженную свечу! - погрозила старуха, скрюченным пальцем куда-то во тьму, утирая другой рукой слезы. Ей было, очень жаль себя. Пожар после ливневой грозы разгорался не спеша.
- Бежать, бежать! - стучало в висках.
- А куда, если сгорит дом, то где жить? Уж лучше сгореть вместе с домом, - прикинула умом старуха.
- Правильно сделаешь, хоть черви не будут выгрызать тебе глупые мозги! - вновь съехидничал ум, но тут же спохватился, забеспокоившись о своей шкуре: - Спасайся, спасайся! – закричал он.
Вспомнив Филимоновну, косвенную виновницу пожара, что напоила ее вином, Васильевна подумала о том, что та внесет и ее, Васильевны смертный час, в свой разбухший поминальник.
- А зачем мне спасаться, какой смысл? - подумала Васильевна, - наблюдать, как дряхлеет и разваливается от болезней тело? А дом-то горит, ведь жалко добро, всю жизнь наживала, - вдруг спохватилась она, но тут подумала о том, сколько сил было положено на него и здоровья. Туда его с собой не возьмешь! - ей было удивительно, что она думает о доме с неприязнью. Этот дом своими стенами отгораживал ее от солнечного света, от сияния звезд, от великолепия живой природы.
- Пускай горит синим пламенем эта развалюха и я вместе с ней! Какая-то неведомая сила сопротивлялась в ней спасению, что-то новое поднималось со дна души ее, вместе с тем, как рвались связи с землей. Время все более сжималось для раздумий, надо было решать - жить или умирать!
- А что ждет там, за порогом смерти? Райские сады с яблочками! Яблочек я и здесь на земле вдоволь наелась, - раздумывала Васильевна.
- Спасайся! - кричал ум.
- Отвяжись, трус! Что толку от тебя? Ты так и не сумел открыть мне ворота к счастью, даже не указал пути к тем воротам. Не смог ответить мне, ради чего, промучилась я на свете семьдесят четыре года? Ты глуп и ничтожен перед великой тайной жизни! -
Она вдруг осознала, что ум ее, как пустая соломинка, как мусор, болтается на поверхности океана жизни, а что там в глубине, он никогда не интересовался. Ее разобрало зло на собственный ум:
- Чтоб ты подавился райскими яблочками! А что же там за порогом ума? - вдруг пришло ей в голову. И от этой мысли она почувствовала, как все стало раздвигаться вокруг до бесконечных пределов. Что-то живое радостно затрепетало снаружи и внутри нее, достигая самых глубин. И эта, поднимавшаяся в ней радость была столь велика, что затмила страх смерти. Тело ее ощущало жар придвигающегося все ближе пламени, охватившего весь дом. Изношенное тело ее, испытавшее в жизни боль трех родов и побои мужа, вечно требующее питания и обогрева, уже не сопротивлялось надвигающейся смерти. Васильевне подумалось, что даже у тела своего она проходила всю жизнь в служанках. Занятая, бесконечными хлопотами, она прошла мимо чего-то самого главного в жизни, оставив себе жалки огрызки существования. - Гори и ты, тело мое, может душе свободнее станет? Тюремщиком души, ты оказалось! - рассудила Васильевна. Теперь уже явственно ощущала она движение души изнутри наружу.
- Не иначе, как душа стремится вырваться из пут тела? - подумалось Васильевне. Она воочию представила, как душа ее белой голубкой стремится ввысь к Богу.
Огонь подступал все ближе. Старуха закашляла от дыма и укрылась с головой одеялом. «Спасайся!» - кричал ум. Но Васильевна не обращала на него внимания. Теперь она приняла окончательное решение: “Не быть!”. В душе ее, освобождающейся от земных пут, возрастало блаженство, никогда ранее не испытанное ею.
- Но что я скажу Богу? - хлестнула мысль и тут же молитва полилась сама. Земное время ее отсчитывало последние секунды.
- Прости меня, Господи, Отец наш небесный! Прости за все недовольства Тобою и жалобы! Открой мне, Владыка, тайну жизни и смерти? - и, собрав последние силы, крикнула: - Прими, Господи, грешную душу мою! -
Почувствовав чрезвычайно сильное движение внутри себя, и переливающуюся через край ничем не объяснимую радость, Васильевна вся напряглась и, ощутив себя птицей, откинула одеяло, чтобы взлететь, но задохнулась в дыму. Пламя охватило ее волосы. Дух Огня был поражен, взглянув в лицо старухи. За тысячелетнюю практику, он впервые видел не маску ужаса, а выражение блаженства на лице. Дух ласково лизнул пламенем лицо покойной, закрыл незрячие глаза и продолжил работу. Его делом было уничтожение всего старого и отжившего, чтобы освободить место Новому, наполненному сил и красоты. Может быть, на месте пепелища будет построен новый дом, а может быть, будут цвести яблони каждой весной, раскрывая нежные бело-розовые бутоны и даря благоуханную улыбку небу. Новое всегда должно быть лучше старого, иначе жизнь остановится.
Обгорелые кости Васильевны сложили в гроб и схоронили на кладбище рядом с могилой мужа. Две дочери и сын коротко всплакнули над ее останками, и заторопились по домам строить счастье своим детям.