"СЕРЕБРЯНЫЙ ВЕК, ОБЕРНУВШИЙСЯ ВЕКОМ КРОВАВЫМ"

КУЛЬТУРА - ДУША НАРОДА. Гибели цивилизации предшествует распад её культуры. Примеры из древности (крушение Эллады, Рима, Византии...), из истории обеих Америк (державы майя, ацтеков, инков) и пр. - вполне банальны.
Справедливо и обратное. Народ, сохранивший культуру, не исчезал со сменой поколений: китайцы (даже при сменявших одна другую чужеземных династиях), евреи (культуру которым заменяла племенная религия)...

Менее банально утверждение, что серебряный век России, коим принято так восхищаться, был на деле фактическим распадом сложившейся в предшествовавшие два века высокой культуры. Последовал переворот, названный позднее социалистической революцией, принесший иные духовные ценности (истинность которых не станем здесь рассматривать).
Впрочем, деградация европейской культуры с конца XIX века шла тогда повсеместно. Франция, возглавившая этот поход в никуда, расплатилась затем своим позором в 1940 году. Роль духовного гниения почти всей Западной Европы в её капитуляции перед Гитлером почти не исследована. (Я говорю здесь о континенте, не без оснований претендовавшем на роль мирового арбитра именно в вопросах культуры).

Надо сказать, и Гитлер, и Сталин были чрезвычайно озабочены утверждением традиционной, удобной им культуры, как это они понимали. Оба громили и корчевали вырожденческие "измы", активно насаждая "здоровое начало"в искусствах и в быту – именно это (в сочетании с псевдонаучной мифологией - расистской или марксистской) обеспечило необыкновенную прочность их режимам. Разоблачая авангардные уродства сами диктаторы утверждались в качестве носителей здравого смысла.

Послевоенные западные "интеллектуалы" (в массе своей недавние коллаборанты и их выкормыши) с восторгом ссылались (и ссылаются) на эти гонения, подтверждавшие (в их глазах) прогрессивность "авангардного искусства". Здравый смысл леваки на дух не переносят.

Итак, две стороны процесса: сумбур в сознании "интеллектуалов, властителей дум", и псевдонаучные мифы, возведённые в государственную идеологию - в единственно подлинный "ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ".

"Тот, кто хочет понять национал-социалистскую Герма.нию, должен знать Вагнера", - говорил Гитлер. Сам он, как уверяли близкие ему люди, мог просвистеть оперу Вагнера без единой фальшивой ноты.
Музыка это непосредственный выплеск эмоций, не ассоциированных с конкретным содержанием. Музыка зовет вас, туда, куда вы сами уже нацелены; она пробуждает дремлющие в вас чувства, усиливает вашу отвагу, но способна усугубить грусть, подкрепляет готовность идти в бой или - покончить с собой, броситься с моста в реку...
Музыка сплачивает людей, подчиняя их маршевому ритму, тогда как модернистские какофонии способны хоть кого привести в психическое смятение...
"Демон некогда повелел Сократу слушаться ду.ха музыки, - писал Александр Блок в своем манифесте "Интеллигенция и революция". - Всем телом, всем сердцем, всем сознанием слушайте Революцию".
Какие загадочные пересечения смыслов у таких, казалось бы, разных людей...

"Творение Вагнера, появившееся в 1849 году (Блок в данном случае имеет в виду не музыку, но манифест композитора "Искусство и Революция". - М. Т.), связано с "Коммунистическим манифестом"Маркса и Энгельса, появившимся за год до него. Манифест Маркса, мировоззрение которого окончательно определилось к этому времени, как мировоззрение "реального политика", представляет собою новую для своего времени картину всей истории челове.чества, разъясняющую исторический смысл революции... Творение Вагнера, который никогда не был "реальным политиком", но всегда был художником, смело обращено ко всему умственному пролетариату Европы. Будучи связано с Марксом идейно, жизненно, то есть гораздо более прочно, оно связано с той революционной бурей, которая пронеслась тогда по Европе...
Пролетариат, к артистическому (? – М.Т.) чутью которого обращался Вагнер, не услышал его призыва в 1849 году. Считаю нелишним напомнить ту слишком известную художникам и, увы, все еще не известную многим "образованным людям"истину, что это обстоятельство не разочаровало Вагнера, как вообще случайное и временное никогда не может разочаровать настоящего художника, который не в силах ошибаться (?- М.Т.) и разочаровываться, ибо дело его есть - дело будущего...
Вагнер все так же жив и все так же нов; когда начинает звучать в воздухе Революция, звучит ответно и Искусство Вагнера...
Новое время тревожно и беспокойно. Тот, кто поймет, что смысл человеческой жизни заключается в беспокойстве и тревоге, уже перестанет быть обывателем. Это будет уже не самодовольное ничтожество; это будет новый человек, новая ступень к артисту (! – М.Т.) "
(А. Блок. Искусство и революция. 12 марта 1918 г.)...

ВЕСЬ ХОД МИРОВОЙ ИСТОРИИ – эволюция коммунальной особи к индивидуальной личности. Касаясь типологии личности, я (в самом грубом приближении) выделяю следующие типы душевной организации:
ЧУВСТВЕННЫЙ, - стремящийся, прежде всего, к наслаждению, к сиюминутному, с обостренным ощущением бытия, часто непрактичным, "жадностью до жизни";
МАТЕРИАЛЬНЫЙ, - воспринимающий мир по преимуществу предметно, с его практической стороны, рассчитывающий свои действия и в силу этого ограничивающий себя в удовольствиях;
ДУХОВНЫЙ, - со склонностью к абстрагированию, к углублению в суть явлений, часто мнимому, оторванному от реалий.

Чувственность в той или иной мере дарована нам самой природой, бродит в крови. И нас инстинктивно покоряет естественность чувственной душевной организации при всей её очевидной примитивности и неосознанном эгоизме.
"Здоровая натура". говорим мы о таких людях, не то посмеиваясь, не то завидуя этой стихийности...

Материальный склад натуры уже не прямо привнесен природой, но возник вместе с трудовой деятельностью человека; он осознал мир как материал, пригодный для обработки себе во благо. Склонность такого индивида вторгаться в мир бывает и разрушительна, но чаще всего . созидательна и благотворна, хоть побуждением служат сугубо личные потребности . "эгоистические".
"Чтобы снискать себе завтрак, мы обращаемся не к совести булочника либо колбасника, но к их карману", . писал Адам Смит.
Люди такого склада . подлинный материал мировой истории...

Духовный склад личности . производное уже всей мировой цивилизации, эры возникновения идей и обмена ими. Все плотское, материальное, для личности духовного типа приемлемо лишь в рамках некоей теоретической модели, оправдывающей действительность.
Кинорежиссер Андрей Тарковский ответил американскому студенту на вопрос, как тому быть счастливым: "А ЗАЧЕМ вам быть счастливым?"

ЛЮБАЯ ТИПОЛОГИЯ ЛИЧНОСТИ не может не страдать некоторой неопределенностью и абстрактностью. Мозаичность психики, совмещение в ней разных сторон, вплоть до взаимоисключающих, мобильность психики, характеризуют ее приспособляемость к живой действительности. Оттого-то классификационные границы кажутся обычно размытыми, нечеткими.
Но именно в конкретной ситуации все сразу становится на свои места, обнаруживается суть человека, его соответствие времени, эпохе. Вдруг обнаруживается преобладание лиц какого-то типа, прежде не замечаемое; сама эпоха приобретает вдруг зримое лицо.
И можно, обобщая – и, само собой, огрубляя - назвать век ХVIII-й - век Екатерины Великой и Людовика XVI, Казановы и Марии Антуанетты, век вольнодумцев и авантюристов - ЧУВСТВЕННЫМ веком.

Тон задавала Франция...
"Оргии Пале-Рояля не были тайною для Парижа: пример был заразителен... Алчность к деньгам соединилась с жаждою наслаждений и рассеянности; имения исчезали, нравственность гибла; французы смеялись и рассчитывали - и государство распадалось под игривые припевы сатирических водевилей. Литература, ученость и философия оставляли тихий свой кабинет и являлись в кругу большого света угождать моде, управляя ее мнениями..."
(Пушкин. Арап Петра Великого).

Все это уже четверть века спустя, сразу же после чудовищного апофеоза, явившемся закатом эпохи, - Французской революции, казалось немыслимым. Кем-то остроумно замечено, что в ситуациях, когда Печорин, "герой нашего времени", почитавший себя великим сердцеедом, украдкой пожимает даме ручку, Казанова, подлинный герой века минувшего, лезет прямо под юбку...
Из самого Парижа исходят уже иные токи. "Способность сильно желать становится все более редкой"; Стендаль сетует на само "дыхание Парижа, расслабляющее, разрушающее способность желать".

У "героев"материального ХIХ-го века сама любовная страсть уже настолько поглощается страстью к деньгам, что они и сами не разбирают уже, где что. Всё это на страницах Бальзака, Мопассана, Золя... К ВРАЗУМИТЕЛЬНОМУ практицизму призывает Штольц, избранный герой Гончарова, со страниц романа «Обломов»...

Поэт Блок задыхается в таком МАТЕРИАЛЬНОМ мире:
"Век девятнадцатый, железный,
Воистину жестокий век!
Тобой в мрак ночной, беззвездный
Беспечный брошен человек!
В ночь умозрительных понятий,
Матерьялистских малых дел<…>
Век расшибанья лбов о стену
Экономических доктрин <...>
Век буржуазного богатства
(Растущего незримо зла!).
Под знаком равенства и братства
Здесь зрели темные дела... <...>
Тот век немало проклинали
И не устанут проклинать.
И как избыть его печали?
Он мягко стлал - да жестко спать..."

Поэт жаждет духовности бытия – «делает ставку» на наступивший двадцатый век: "Только что прожили мы ужасающий девятнадцатый век, русский девятнадцатый век, который хорошо назван "беспламенным пожаром" у одного поэта (Брюсов. Стих. "Фонарики". - М.Т.); блистательный и погребальный век, который бросил на живое лицо человека глазетовый покров механики, позитивизма и экономического материализма, который похоронил человеческий голос в грохоте машин".
(Блок. Ирония. Ноябрь 1908 г.)

Вот и Альбер Камю, тоже чающий духовности, но уже, казалось бы, вдосталь нахлебавшийся двадцатым веком, сравнивает будничную жизнь человека с бессмысленным существованием Сизифа, обречённого непрерывно вкатывать на гору камень, неизбежно скатывающийся вниз. «Сегодняшний рабочий каждый день своей жизни трудится над одной и той же задачей, и эта судьба не менее абсурдна. Но это трагично только в редкие моменты, когда это осознаётся». «Миф о Сизифе» создавался Камю в 1941 г. в оккупированной Франции, когда, право же, не стоило бы ужасаться «современной жизни, потраченной на бесполезный труд на фабриках и в офисах».
Мир был уже до краёв полон подлинным ужасом и трагедиями...

СМЕНА ДВУХ СТОЛЬ НЕПОХОЖИХ ЭПОХ – я о 18-ом и 19-ом столетиях - случилась не вдруг. Должна была произойти Великая Французская революция, возглавленная кровавыми утопистами, суть которых вполне можно, впрочем, пределить таким высоким понятием как духовность. (Духовность, увы, нельзя отрицать ни в Ленине, ни в Гитлере). Главенствующим был Робеспьер, «рыцарь гильотины», канонизированный уже в 20-м веке большевиками.

"Неподкупного" Робеспьера с присными сменил гениальный прагматик и честолюбец Наполеон Бонапарт. Раскольников, герой Достоевского, уже и подконец ХIХ века будет завидовать и попытается подражать этому падшему герою...

Вот и XIX век отойдёт в прошлое тоже не сразу. Как говаривали мудрецы, не приведи Господь, жить в эпоху перемен. Однако, тем, кому случается жить в переходное время, не дано понять, что они свидетели гибели прежней эпохи и - рождения новой. Чаемая европейскими аристократами духа «прекра;сная эпо;ха» (фр. Belle ;poque) именовалась в России Серебряным веком. В мифологии серебряный следует за веком «золотым» и предшествует бронзовому и железному. («Железный» у Блока – современный ему 19-й век...)

«Прекрасная эпоха» («серебряный век») знаменовался крайне утончёнными, прямо-таки изысканным умонастроениями новой, вдруг проявившейся в обществе и, я бы сказал, избыточно размножившийся «творческой публики». Попросту говоря, в капиталистическом обществе с его избыточным производством появилось много достаточно обеспеченных (во всяком случае, не голодающих) бездельников, которые «приложили руки ко всякого рода «новаторствам в искусстве», неизбежно сопровождавшимся громогласными манифестами, без которых понять что-либо во всякого рода «чёрных квадратах» было бы невозможно.

Серебряный век - классическая эпоха именно манифестов: художественных, поэтических, всяких. Вот, к примеру, впрямую толкующий на нашу тему (сохранена орфография журнала АСНОВА - "Ассоциации новых архитекторов" за 1926 г., откуда извлечен текст): "ЧЕЛОВЕК МЕРА ВСЕХ ПОРТНЫХ. Прабабушки верили, что земля центр мира, а человек мера всех вещей... Научитесь видеть то, что перед вашими глазами. Вот человек - портному мера".
Перечеркнута, бездарно высмеяна важнейшая эстетическая максима: "Человек - мера вещей"...

С неудержимым апломбом самоименуются "революционные течения": модернизм (от франц.- новейший), постмодернизм (наиновейший), авангардизм (от франц.- передовой), футуризм (от лат. - будущее), супрематизм (от лат.- наивысший)... Очередные "измы", передовые и передовейшие.

Размножился и обеспеченный обыватель, восторгавшийся «новаторством» и обильно оплачивавший «творцов». Модным «в сферах» стало деление человечества на «творцов» и «фармацевтов», под которыми подразумевались все прочие – «бездари». В «Бродячую собаку» (питерское арт-кафе с шикарно шокирующим названием) «творцы» допускались бесплатно, падкие на всякую моду «фармацевты» покупали дорогие входные билеты.
Анна Ахматова о «собачьей жизни»:
«Все мы бражники здесь, блудницы,
Как невесело вместе нам!
На стенах цветы и птицы
Томятся по облакам.

Ты куришь черную трубку,
Так странен дымок над ней.
Я надела узкую юбку,
Чтоб казаться еще стройней.

Навсегда забиты окошки:
Что там, изморозь или гроза?
На глаза осторожной кошки
Похожи твои глаза.

О, как сердце мое тоскует!
Не смертного ль часа жду?
А та, что сейчас танцует,
Непременно будет в аду».

«Серебряный век» (он же - Belle ;poque) отметился в этой околотворческой среде «утончённостью переживаний, обострённостью ощущений», модой на пессимизм и «усталость от жизни»: «Не смертного ль часа жду?»

Искусство распада характерно как раз ощущением пресыщенности жизнью, эфемерности бытия, очарованием смертью...
"То было время, когда любовь, чувства добрые и здоровые считались пошлостью и пережитком, никто не любил, но все жаждали и, как отравленные, припадали ко всему острому, раздирающему внутренности. Девушки скрывали свою невинность, супруги - верность. Разрушение считалось хорошим вкусом, неврастения - признаком утонченности. Этому учили модные писатели, возникавшие в один сезон из небытия. Люди выдумывали себе пороки и извращения, лишь бы не прослыть пресными..."

Сравним: "Выставки книг (в домашних библиотеках. - М.Т.) - пустое чванство невежд, потому что собрана тут литературная дребедень, сочинения бездарных писак, тогда как произведения великих писателей, мудрецов и художников слова совершенно отсутствуют. Безделье с утра до вечера, бесконечные приемы и приветствия так называемых "друзей"... - все это в конце концов надоедает, и пресыщенные наслаждениями господа становятся падкими на всякого рода извращения. Вот блестящий приморский курорт для сановитой аристократии превращается в шумную ярмарку, в притон утонченного разврата. Вот компании пьяниц из представителей высшего общества, систематически, точно по правилу совершающих свои оргии. А вот еще особая мода - обращать ночь в день, а день в ночь..."

А ведь речь о настроениях в обществах, разделённых тысячелетиями. Первое из свидетельств - современника "серебряного века"о веяниях, предшествовавших большевистскому перевороту (А.Н. Толстой. Хождение по мукам); второе – историка о распаде античной цивилизации (акад. Р.Ю. Виппер. Рим и раннее христианство).

"Всё хорошо, всё дозволено и нет ничего ненавидимого - таковы постулаты абсурда" - философская констатация Альбера Камю, крайне уместная при обсуждении фильма «Кабаре» - о приходе германского нацизма к власти...

Неопределённая, явно переходная эпоха, именуемая нами так величаво - "СЕРЕБРЯНЫЙ ВЕК"- феномен, далеко не единичный в истории, нередкий случай, когда спасительное чувство нормы утрачивается разом всем обществом.
Такое всегда приходит "предвестником бурь", катастроф, гибели. Жутких перемен.
«РАСПАЛАСЬ СВЯЗЬ ВРЕМЁН». У Блока самые тяжкие предчувствия:
«Двадцатый век... Ещё бездомней
Еще страшнее жизни мгла
(Еще чернее и огромней
Тень Люциферова крыла). <...>
Сознанье страшное обмана
Всех прежних малых дел и вер,
И первый взлет аэроплана
В пустыню неизвестных сфер...
И отвращение от жизни,
И к ней безумная любовь,
И страсть и ненависть к отчизне...
И черная, земная кровь
Сулит нам, раздувая вены,
Все разрушая рубежи,
Неслыханные перемены,
Невиданные мятежи...
Что ж, человек? - За ревом стали,
В огне, в пороховом дыму,
Какие огненные дали
Открылись взору твоему?
О чём машин немолчный скрежет,
Зачем пропеллер, воя, режет
Туман холодный и пустой?..» (Поэма "Возмездие").

Пророчество?... Поэт, как ослеплённый, мечется между эпохами, попросту не понимая, куда он попал:
"Картина, которую я описываю ("поединок цивилизации с культурой". - М.Т.), необыкновенно уродлива и ужасна; свежий человек, попавший в среду XIX века, мог бы сойти с ума; что, казалось бы, можно придумать невероятнее и жесточе? Зачем представителям цивилизации нужно так последовательно преследовать представителей культуры? - Однако картина такова. Я утверждаю, что она правдива, потому что чувствую в великом искусстве XIX века действительную опасность для цивилизации"...
(Блок. Крушение гуманизма. Март-апрель 1919).

Далее - об "истинных ценностях". Бог весть, что понимал поэт под земными ценностями...
Он – в году"незабываемом 19-м"! - кажется, не до конца сознаёт, что обитает уж в совершенно ином мире:
«...Впереди — с кровавым флагом,
И за вьюгой неведим,
И от пули невредим,
Нежной поступью надвьюжной,
Снежной россыпью жемчужной,
В белом венчике из роз —
Впереди — Исус Христос». (Блок «Двенадцать»).

А ВЕДЬ КАК СЛАВНО ВСЁ НАЧИНАЛОСЬ - диалектикой Гегеля, "прибавочной стоимостью", которую следовало изъять у капиталистов и незамедлительно отдать пролетариату - ради всеобщего благоденствия и счастья.
Воссиявшая над миром новая истина ослепила даже самых ярких властителей дум первой трети ХХ века . Анатоля Франса, Бернарда Шоу, Теодора Драйзера, Анри Барбюса, Ромена Роллана, Линкольна Стеффенса, Рабиндраната Тагора, Луи Арагона...
Духовность (!) эпохи, пришедшей на смену меркантильному и расчетливому XIX веку, что называется, шибала в нос. Не только марксизм, но и любые, социальные умозрения стали в необычайной цене. Нарасхват были сочинения утопических социалистов, у которых пытались вызнать черты грядущего, стоявшего, казалось, у порога.

Философствовали взахлеб чуть ли не со школьной скамьи, оперируя тиражированными в газетных статьях одними и теми же цитатами. В особенном ходу была мысль Гегеля (подхваченная Энгельсом) о свободе как осознанной необходимости. Ею прямо-таки упивались, она утешала тогда многих. Даже я, малец, знал ее наизусть и вроде бы понимал смысл. Когда же, наконец, попробовал усомниться в ее очевидности и заявил по какому-то сугубо личному поводу, что свобода . это свобода, и все тут, мой дядя, рядовой служащий Бердичевского рафинадного завода, прямо-таки зашелся в ярости:
-Посмотрите на него! Он думает, что умнее Гегеля! Сопляк!

Все это мы находим еще у Вольтера в его философских повестях:
". Мой дорогой Панглос, . сказал ему Кандид, . когда вас вешали, резали, нещадно били, когда вы гребли на галерах, неужто вы продолжали думать, что все в мире идет к лучшему?
("Все к лучшему в этом лучшем из миров". заповедь Панглоса).
- Я всегда оставался при своем прежнем убеждении, - отвечал Панглос, - потому что я философ. Мне непристойно отрекаться от своих мнений: Лейбниц не мог ошибиться, и предустановленная гармония есть самое прекрасное в мире, так же как полнота вселенной и невесомая материя"(фантомы материализма, современного Вольтеру. - М.Т.).

Дядя мой (заурядная, но не менее характерная фигура, чем гениальный Блок) по вечерам после работы потихоньку со словарем переводил для себя с немецкого Марксов "Капитал", подозревая уже, что в официальном переводе упущено, быть может, что-то самое главное, заветный ключ к царству разума, справедливости и свободы, которая, конечно же, представляет собой "осознанную необходимость".
Это он, дядя, настоял, чтобы мне дали мое имя - Маркс...

Словом, сильна была уверенность в том, что окончательные истины уже открыты и осмыслены; личный жизненный опыт, собственный разум, здравый смысл, наконец, не ставились ни в грош. Адаптированной, урезанной цитате верили, своим глазам - нет.

Ах, не прислушались вовремя к Гилберту Честертону, задумчиво изрекшему:
"Те, кого мы зовем интеллектуалами, делятся на два класса: одни поклоняются интеллекту, другие им пользуются. Те, кто пользуются умом, не станут поклоняться ему - они слишком хорошо его знают. Те, кто поклоняются, - не пользуются, судя по тому, что они о нем говорят... Круглых дураков тянет к интеллектуальности, как кошек к огню".
Да ведь и Блок, возможно, пришёл бы в восторг, если б узнал, что мир из века материального, "низменного", вступает в новый - ДУХОВНЫЙ век.

Да как же иначе определить эпоху, где всякое человеческое поползновение выверялось идеологической меркой, - эпоху Ленина, Сталина, Гитлера, Мао, торжества самых людоедских ИДЕЙ?
Сколь ни духовной позиционировала себя эпоха, философствовали, само собой, немногие. Зощенковский обыватель, стихийно, нутром почуявший, что иной . "внефилософской". свободы нет и не будет, высказался определённейшим образом: "Я всегда симпатизировал центральным убеждениям. Даже вот когда в эпоху "военного коммунизма"нэп вводили, я не протестовал. Нэп так нэп. Вам видней"...

P.S.
ТВ. 27 декабря 2012 г. Канал «Культура».
Доктор филол.наук Ник.Богомолов сопоставляет с «Золотым веком» русской поэзии её «Серебряный век». В последнем, оказывется, и талантов побольше, а уж почитателей поэзии («нового искусства», вообще) неизмеримо больше. И публичные споры, и поэтические Манифесты, и кафе «Бродячая собака», куда поэтов пускали «за бесплатно», тогда как «с фармацевтов» драли аж по 25 рублей...
Словом, «пир духа», как говаривал Михаил Сергеевич Горбачёв.

Но вот он, гимн «Золотого века»:
«...Подымем стаканы, содвинем их разом!
Да здравствуют музы, да здравствует разум!
Ты, солнце святое, гори!
Как эта лампада бледнеет
Пред ясным восходом зари,
Так ложная мудрость мерцает и тлеет
Пред солнцем бессмертным ума.
Да здравствует солнце, да скроется тьма!»

А вот, как итожится «Серебряный век»:
«...Ты в памяти черной, пошарив, найдешь
До самого локтя перчатки,
И ночь Петербурга, и в сумраке лож
Тот запах и душный, и сладкий.
И ветер с залива...
А там, между строк,
Минуя и ахи и охи,
Тебе улыбнется презрительно Блок —
Трагический тенор эпохи»...

«Золотой век» знаменует подъём человеческого духа, «Серебряный» - его катастрофический упадок.

То же - в Германии.
Иоганн Вольфганг Гёте:
«...Я предан этой мысли! Жизни годы
Прошли не даром; ясен предо мной
Конечный вывод мудрости земной:
Лишь тот достоин жизни и свободы,
Кто каждый день за них идёт на бой!»

Райнер Мария Рильке:
«...Ты пронесся, мой час безвестный.
Больно ранил меня крылом.
Что мне делать с собственной песней,
с этой ночью и с этим днем?..»

Предельно зримо – фильм «Кабаре»: деградация личности и нации перед пришествием нацистской чумы.
У Блока – поэма «Двенадцать»: Христос, возглавляющий краснознаменных погромщиков.

«Серебряный век» предтеча ВЕКА КРОВАВОГО.
«И маятник, качнувшись влево, качнётся вправо» (Иосиф Бродский).
Большевизм и нацизм – зловещая имитация вздымания человеческого духа...