ПОЛИГОН -1

Дочери моей, Елене Станиславовне Гвоздковой, посвящается


Лидия Слетова


ПОЛИГОН


Философская сказка для взрослых


СОДЕРЖАНИЕ:

Пролог. Изгнание из рая

Глава 1. Чудесная Глина
Глава 2. Кощей и его Полигон
Глава 3. Эликсир бессмертия
Глава 4. Повесть о бедной Моте
Глава 5. Обыкновенное чудо
Глава 6. Тайна вечности
Глава 7. Огонь, вода и медные трубы
Глава 8. Бремя вечности
Глава 9. Ход времени
Глава 10. Триумф и триумфаторы
Глава 11. Остров Бессмертных
Глава 12. Любовь земная
Глава 13. Сотворение мира
Глава 14. Легенда о Дереве
Глава 15. Смертный ужас
Глава 16. И было утро
Глава 17. Компьютерный шок
Глава 18. В поисках выхода.
Глава 19. Кощей бессмертный
Глава 20. Все возвращается на круги своя

Эпилог




ПРОЛОГ. ИЗГНАНИЕ ИЗ РАЯ


Бог сидел на глиняной земле и плакал. Было от чего прийти в смятение.

Бог оплакивал свою любовь. Его лучшее творение, его плоть и кровь, его Адам навсегда покидал Эдем. Тот, в кого Бог вдохнул свою бессмертную душу, обошелся с ним как с мальчишкой!

Слезы омывали божественный лик, но облегчения не приходило.

Бог не был слаб. Он был могуч даже в страданиях. Но сейчас он находился на грани отчаяния.

— Зачем все это? — тихо вопрошал себя Творец.— Зачем я создал мир и рай на земле? Зачем все эти рыбы, птицы, сады и звери, зачем?.. если рядом не будет Адама?.. Зачем я, вообще, сотворил человека?!

Как спокойно было, когда земля была безвидна и пуста, и тьма над бездной, и я, Дух Божий, носился над водой…

Неизбежность потери надвигалась со всей очевидностью, и предотвратить ее Творец уже не мог.

Адам был частью Бога, его сутью. Он был един с ним и понимал его. Он чтил Отца за мудрость, был кроток — за это Бог любил его и прощал. Творец не пожалел для человека ни сил, ни времени, ни материала. Он и мир создал, и украсил его, и населил душами живыми, чтобы подарить ему, Адаму, и чтобы тот увидел, на что вообще способен Творец во имя любви.

Бог видел в человеке самого себя, но не таким, каков он есть, а каким он себе виделся. Адам был зеркалом, чистым и безгрешным, за это Бог прощал ему несовершенство, заботился о нем, оберегал его. Он подарил Адаму Небо и Землю. Ему единственному.

Он дал Адаму то, что никогда не позволял себе: любовь женщины... И в этом была его роковая ошибка. Теперь женщина разлучала их навсегда.

Адам был покорен жене и благодарен Богу. О, эта Ева!.. Его Ева… Она была божественна, как все вокруг, но на беду свою женщина оказалась строптивой.

Случилось то, что случилось. Плоть от плоти Адамам, жена подтолкнула мужа вкусить запретный плод от Древа Познания.

Всевышний был в отчаянии. Не плод, как таковой, терзал его. Вкусил и вкусил — не умер же! Однако то, что неизбежно последовало бы за этим шагом, грозило мирозданию большей бедой.

Человек не Бог, он лишь его подобие: и разум слаб, и жизнь имела срок. Бессмертие ему неведомо и недоступно... Но переступив запрет, Адам не смог бы противиться соблазну повторно согрешить, и не вкусить иных подов уже от Древа Жизни, которое произрастало рядом, и стать бессмертным. А вот этого Бог позволить ему не мог. Бессмертие — не Божий Дар, а наказание. Бог это понимал.

Наивно думать, что Творец свободен, и что в основе мироздания лежит его Божественная Воля. Нет, не свободен! Кто творил, тот знает.

Неизбежность тяготела над Промыслом Божьим. Она давила его железными рамками и подчиняла собственным законам. Она угнетала его, и не считаться с нею не мог даже он, Бог.

Создавая жизнь, Бог принял смерть — как неизбежное, и как важнейшее ее условие. Жизнь настоятельно потребовала присутствия конца — и не иначе. И бог открыл ей дверь. Он понимал, что, только допустив смерть, он сумеет уберечь жизнь от человека.

Мысль о бессмертии людей пугала его и приводила в отчаяние. Бессмертие опасно тем, что возвращало мир его к исходу, к Хаосу. Объяснять это людям было бессмысленно и бесполезно: они бы его не поняли. Оставалось одно: изгнать Адама и Еву из Рая навсегда, и уберечь тем самым жизнь от гибели.

Бог встал. Он был спокоен и бледен. Решение принято: он отрекается от человека и изгоняет его. Когда-нибудь люди его поймут... не сейчас.

Врата Эдема закрылись медленно и навсегда.

А Бог поставил у входа в сад Эдемский недремлющего Херувима, и пламенный меч дал ему в руки, и приказал денно и нощно хранить путь к Древу Жизни от всего сущего.

И был вечер, и было утро.

Прошло много лет...




ГЛАВА 1. ЧУДЕСНАЯ ГЛИНА



В маленьком провинциальном городке, что и на карте-то не всяк заметит, жил человек.

И не сказать, чтобы человек был особенным. Был он, как многие из нас, простой и светлый.

Обычного среднего роста, обычного телосложения, и ничего-то в нем приметного не было: ни румянца, ни яркости, ни стати — разве что излишняя худоба да болезненный вид, да еще одна особенность: фамилия его была Кощеев, и он ее очень стеснялся. Она досталась ему от отца, а больше ему отец ничего не оставил.

За эту фамилию и за свой худосочный вид прозвали его мальчишки Кощеем. Прозвище вроде детское, кто из нас не имел его в детстве? А тянулось оно за ним всю жизнь, даже когда он возмужал и приобрел некоторую привлекательность в женских глазах. Он уже и имя-то свое забывать стал… Кощей да Кощей, по-другому он и не отзывался. А звали нашего героя Александр.

Так и прожил бы он свой век тихо и неприметно, и умер бы никому неизвестным, если бы ни удивительное событие, главным героем которого суждено было ему стать.

Небольшой русский городок, в котором проживал Кощей, немного сонный, немного простодушный, был одним из тех, которые частенько встречаются в средней полосе России сразу за МКАДом. Городок был так себе, ничем не примечателен, но была в нем какая-то особая прелесть и недосказанность.

Старинный храм с яркими расписными изразцами, центральная площадь, которую уже не первый сезон копали археологи в надежде отрыть что-нибудь существенное на месте древнего городского Кремля. Невысокие дома все больше в три этажа да пара новых микрорайонов, еще не обжитых, а потому никаких. Городок был хоть и небольшой, но имел очень древнюю историю. По этой ли, по другой ли причине на его улицах уже давно и мирно уживались реальность и сказка.

Поначалу многих это отпугивало. Странно, ведь… то у стен монастырского кладбища на вечерней заре затянет волынка, то птица невесть откуда запоет человечьим голосом под окнами роддома: о любви, о счастье. Мистика, да и только!

А то вдруг вздыбится земля и вырвется из нее кусок мокрой от дождя Глины и по непонятной причине зависнет в воздухе… надолго.

Так повисит-повисит эта Глина с недельку, а потом начнет изгибаться, стонать, лепить себя и мучить, пока не превратится во что-то невообразимо прекрасное…

Никто уже и не помнил, как и когда это началось. Как появились первые говорящие звери и сказочные птицы с женскими голосами, и эта Глина, что лежала как неприкаянная на пустынном холме городского парка.

На нее и внимания-то никто не обращал, разве что администрация, которая время от времени порывалась навести порядок и вывезти эту глину за пределы вверенной ей территории, а пятачок засадить чем-нибудь. Но денег на это всегда не хватало, и по этой причине лежать бы ей, этой Глине, на том же месте до скончания веков без общественного внимания, если бы не однажды…

Однажды посреди парка на холме явила себя людям глиняная скульптура Мыслителя, наподобие той, что сотворил Роден, да так и простояла она среди осенней тишины под солнцем до следующего дождя.

А потом неожиданно холм взгорбился, и покрыла его фигура человека, распластанного по земле. Лица у него не было. Лицом человек ушел в землю, а со спины было видно, что упал он с огромной высоты и разбился насмерть.

Это была трагедия.

На теле человека угадывались остатки крыльев. Кем он был, никто сказать не мог. Гермес ли? Икар?.. По-видимому, все-таки Икар. Хоть и был человек прекрасен как Бог, но спина у него была сведена судорогой, и в контурах ее угадывалось страдание. Оба крыла были изуродованы и валялись рядом.

Страшно…

Икара сменила обнаженная девушка. Она возвышалась на высоком пьедестале — невозмутимая и прекрасная. Изумительной красоты была эта девушка: стройная, с длинными волнистыми волосами, уложенными тугим пучком на затылке, а на лице то ли улыбка, то ли насмешка. Поди догадайся. Скорее, улыбка.

Стояла она спокойная, не осознавая своей наготы, не замечая ее.

Люди толпами ходили смотреть на девушку. Пытались угадать, кто она, эта красавица. Одни говорили Афродита, но многие склонялись к мысли, что это Люсенька, практикантка из местного отделения милиции, о которой давно и безнадежно тосковала сильная половина личного состава.

Люсеньке пророчили корону первой красавицы на конкурсе в Австралии. Так она была хороша!.. Но девушку собственная красота мало занимала. Она ее просто не замечала, а если и замечала, то не придавала ей никакого значения.

Как-то раз Люсенька заглянула в парк ненадолго, скорее, из любопытства, чем из любви к искусству. Скульптура ей понравилась. Она долго и с интересом ее разглядывала, пытаясь найти сходство, и, в конце концов, ей пришлось согласиться с общественным мнением, что это и есть она, Люсенька. Но, честно говоря, ее одолевали совсем другие мысли…

Людмила Руслановна, так звали девушку в Отделе внутренних дел, втайне мечтала получить Орден Мужества или медаль Матери-героини, что, впрочем, одно и то же в нашей-то жизни.

Вот такая была эта необычайная Глина. Невесть откуда она взялась, и что сказать она хочет людям, тоже было неясно.

Отец-настоятель местной церкви вознамерился было проклясть ее, да не смог, рука не поднялась, точно парализовало руку. В бессилии перед самим собой, глядя на то, как мучается и гнется Глина, заподозрил он в ней ту самую первородную с берегов Евфрата, из которой когда-то Бог слепил Человека по образу своему и подобию и вдохнул в его плоть божественную душу. Было это давно, на Шестой день от Сотворения мира. И не стало с той поры Богу покоя ни на Небе, ни на Земле.

Городская общественность активно и безуспешно пыталась объяснить, почему фигуры на холме появлялись всегда в одном и том же месте и всегда после сильного дождя, будто не вода проливалась с неба, а неведомая сила… Но факт есть факт. Зимой, правда, все было иначе.

Горожане, давно привыкшие к чудесам, скоро перестали удивляться этой Глине. Как-то пообвыкли, притерпелись. И стало это Чудо нормой и обычной городской достопримечательностью.

Ежедневно в теленовостях о чудесах сообщалось просто, как о погоде: что было сегодня и чего ожидать на завтра. Глиняный холм по телерейтингу всегда стоял на первом месте потому, что там чудеса происходили почти ежедневно, большие и малые.

Патриоты городка с нетерпением ожидали очередного дождя, предвкушая появление следующей фигуры, гордились этим местом и с удовольствием показывали его людям. Народ же полюбил этот холм так, как умеют любить на Руси — молча и беззаветно. А место это с той поры прозвали Полем Чудес.

Иногда на поляне появлялись крутые парни, которых и удивить-то было нечем. Но и они удивлялись почему-то и даже останавливались ненадолго. Однако времени на раздумье у них было мало, а проблем — полна голова, и парни убегали, не задерживаясь: красота в чистом виде их как-то не вдохновляла.

Как-то раз посетил этот холм чудаковатый турист, решил он купить его просто так, как диковинку, увезти домой за океан и показать людям. Ну, или продать его там, например, в розницу на сувениры, продать дорого и заработать деньги...

Но сделка сразу не заладилась. Глина определенно не хотела покидать своего места. Турист потоптался-потоптался да и уехал ни с чем, увозя в сердце необъяснимую тоску по детству.

Вот таким был этот странный Городок.

Но самыми удивительными его обитателями были вовсе не птицы и не глиняные скульптуры, а чудесные звери, которые понимали людей лучше, чем сами люди могли понять друг друга.

Однако об этом чуть позже…Нам же самое время вернуться к нашему герою.



ГЛАВА 2. КОЩЕЙ И ЕГО ПОЛИГОН


Кощей любил Городок так, как любят давно привычные вещи: он его просто не замечал.

Городская жизнь его интересовала постольку поскольку, она шла сама по себе, а он сам по себе, и пути их не пересекались. Но если по каким-то причинам нужно было уехать в Москву, например, желание поскорей вернуться обратно накатывало сразу, как только он пересекал городскую черту.

Характер у Кощея был спокойный. Говорить он не любил, он любил думать. Умные мысли посещали его по утрам за завтраком. Они приносили с собой свежие новости, ответы на волнующие вопросы. Мысли будили его воображение и вызывали бодрость и ощущение полноты жизни.

Кощей по сути своей не был так уж прост. Скорее, наоборот…

Он считался человеком неординарным и деликатным. А что до фамилии и до внешности, то пообщавшись с ним недолго, эту его особенность люди просто переставали замечать. Среди своих коллег он отличался глубоким оригинальным умом и образованностью, успел-таки защититься перед тем, как нагрянула Перестройка и круто все изменила.

Женщин он не избегал, но относился к ним спокойно и с интересом, как к хорошим друзьям или товарищам по работе. Женщины вообще не играли существенной роли в его жизни. Наука интересовала его куда больше.

Служил Кощей в малопонятном институте, о котором по городу ходили разные слухи. Официально он назывался НИИ Проблем Жизни и Смерти, но народ окрестил его Полигоном, и никто толком не мог объяснить, почему.

— Полигон, так Полигон — соглашались его сотрудники. С народом-то ведь не поспоришь.

Кощей тянул свою лямку в НИИ давно и молча, ни на кого не жалуясь и не обременяя сотрудников собственными заботами. Он руководил Лабораторией Бессмертия. Суета сует и рутина его заедали.

День Кощея был заполнен целиком довольно прозаичными вещами. То оборудование подладить, то подготовить доклад, то и просто смотаться в Интернет, поискать, не появилась ли какая информация по Теме. Кощей писал докторскую. Тема была — Бессмертие. Это была выстраданная, и потому горячо любимая им Тема.

Сама по себе эта Тема среди сотрудников Полигона считалась абсолютно бесперспективной и недиссертабельной, но она была необычайно привлекательна и будоражила воображение умов своей неординарностью.

В разное время разные научные умы пробовали к ней подступиться, но она была закрытой и никого к себе не подпускала, она оказалась довольно крепким орешком.

Обычно Тема избегала поверхностных контактов, увиливала и уклонялась от фривольных попыток соискателей даже приблизиться к ней. Нельзя сказать, чтобы дама была капризной… отнюдь... но как настоящая Леди она знала себе цену.

Несмотря на солидный возраст, она прекрасно сохранилась, и все еще манила воображение своим великолепием. Она кружила головы молодые и старые, как утонченное благородное вино, которое не просто лишает разума, но мягко согревает душу и дарит наслаждение.

Тема отличалось строгостью и отменным вкусом. Ее имидж был безупречен. Она не допускала к себе небрежного отношения.

Да, эта Леди знала цену жизни, и цена была высока. Сама жизнь.

Тема перебирала соискателей уже не первый год, сохраняя при этом целомудренность и не собираясь сдаваться никому. Она всегда сторонилась тех, кто был не прочь лишь «поговорить на тему», однако втайне давно и страстно мечтала она отдать себя в «хорошие руки».

Судьба столкнула ее и Кощея случайно на одной из корпоративных вечеринок. Их познакомили, и оба неожиданно поняли — это шанс! Кощей бережно прикоснулся к Теме, и она раскрылась перед ним трогательно во всей своей беззащитности и бесполезности.

Лаборатория Бессмертия находилась в угловой части здания института, на втором этаже. Там было тихо и светло, как в церкви перед праздником.

Высокие старомодные потолки с узорной лепниной и стены с огромными полукруглыми окнами в духе сталинского Репрессанто. Широкие оконные проемы напоминали вокзал и навевали мысли о Вечном. Это немного пугало.

Когда-то помпезное здание с годами изрядно обветшало. Краска, красиво и ровно покрывавшая оконные рамы лет тридцать назад, местами успела облупиться. Да и шпингалеты невозможно было уже ни открыть, ни закрыть: так много мелкого мусора и пыли вперемешку с краской скопилось с годами в их пазах. Их уже никто и не трогал.

Вечерами окна освещали небольшую заводь у Полигона ровным электрическим светом, и свет этот красиво отражался в воде.

Стекла лабораторных окон со временем слегка потускнели, подернулись патиной. По этой причине их даже перестали завешивать шторами. Словом, лаборатория, как везде: много воздуха и много света и ничего лишнего.

Комната, где заведовал Кощей, была заставлена столами. Шкафы поблескивали хорошо вымытой стеклянной посудой и разной разностью, о назначении которой знали, пожалуй, лишь наш герой да еще человек пять-шесть в институте.

Рядом в каморке, вплотную примыкающей к лаборатории, выстроились книги от пола до потолка. Книги были толстыми, старыми и очень умными. Вечерами они вели неторопливую беседу между собой: иногда спорили, но чаще что-то обсуждали. Им нравились такого рода интеллектуальные посиделки.

Все, что вмещала лаборатория: высокие стеллажи, шкафы, столы, — все было завалено вырезками из газет и научных журналов, и вместе производило впечатление тесноты и хаоса…

Море книг, океан книг! Протиснуться меж ними удавалось лишь боком, и то не каждому. Перед Кощеем, однако, такой проблемы не стояло никогда. В силу своего телосложения он был вездесущ.

Коллеги по Полигону давно и с нескрываемым интересом наблюдали за делами нашего героя и его Лаборатории. Грандиозность целей соискателей хоть и не соответствовала антуражу, но волновала многих и не давала покоя администрации.

Остепененные ученые добродушно подшучивали над молодым заведующим и его далеко уже немолодыми лаборантками, в шутку окрестив научный коллектив «Бессмертными». Особенно любили посудачить те, кого наука уже не занимала.

О самом Кощее говорили разное:

— Ну-с, что там наш пытливый ум опять накощеял! Ждем-с, не дождемся новых открытий, глядишь, в одно прекрасное утро возьмет и обессмертит Полигон! — иронизировали вслух видавшие виды научные светила.

— Ну, конечно… дождемся… В который раз соискатель меняет руководителя. Если так и дальше дела пойдут, в ближайшие сто лет ничего-то мы не увидим: ни его докторской, ни ее защиты. Не дотянет ...

Обрывки фраз, обрывки мыслей, все как всегда. Сказать, чтоб это волновало Кощея очень, да нет, пожалуй. Порой он соглашался с доводами, но чаще, просто их не замечал. Его забавляли рассуждения персонала о собственной непрактичности или, как бы это лучше выразиться, о нецелесообразности продолжения поиска вообще.

Женщины не переубедишь. У них на все особое мнение.

— Старайся не старайся, а не перехитришь «безносую». Даром время теряет,— в сердцах ворчала тетя Груша, до блеска начищая лабораторную посуду — Не по Сеньке шапка.

Тетя Груша справедливо считалась лучшей лаборанткой Полигона, и потому позволяла себе некоторые вольности в суждениях. Но женщиной она была доброй и по доброте душевной считала своим долгом подыскать Кощею более подходящую Тему.

— Чего уж проще: повышай репродуктивность кроликов или Уссурийских тигров, к примеру. Ан нет, не хочет. Ему надобно Бессмертие! — пилила она его.

И мало кто знал истинную причину, которая подтолкнула Кощея непосредственно обратиться к своей экзотической Теме. А причина была, и это была очень серьезная причина. Да как о ней расскажешь...

Вечерами наш герой домой не торопился. Он был последним, кто покидал Полигон, когда уже ни сотрудников, ни света в окнах не было видно.

Домой он добирался пешком. Улицы в сумерках были пусты — ничто не отвлекало от размышлений. Кощею нравилось думать, вероятно, поэтому дорога его не слишком утомляла, Он ее просто не замечал.

Быт молодого ученого тоже не отличался оригинальностью. Жил как все.

Они с бабушкой занимали квартиру в типовой «хрущовке». О таких говорят: «Пол совмещен с потолком, ванна с туалетом».

Мать умерла рано, а отца он почти не помнил.

Люди сказывали: странным человеком был отец — лицом неказист, характером скромен, все больше молчал. Семья его мало занимала, он мечтал поймать птицу Счастья. Искал ее долго, всю жизнь, да так и не нашёл. А после смерти жены и вовсе сник, ушел в себя, да так и не вышел.

Похоронив жену, отец, было, запил, а потом и вообще пропал куда-то, словно его и не было никогда. А мать его, деревенская бабка Анисья, не дождавшись сына, решила увезти внука в этот странный маленький город. Там они и зажили вместе.

Трудно было всегда, но заботы о внуке заставили женщину забыть и о возрасте, и о болезнях. Она любила его по-настоящему, всей душой. К слову сказать, рос мальчик добрым и сердечным.

Доброта его была особенная, светилась она. Даже соседская собака Дуська, гроза всей округи, злая на всех и вся за свою неприкаянную собачью жизнь, при виде мальца затихала и становилась ласковее майского солнышка, будто что-то родное в нем чуяла.

Кощей тоже любил Анисью за преданность и добрый нрав. Он жалел её и считал себя всегда «мужчиной в доме», даже в детстве. Особого достатка в семье не было, деньги здесь не копились, если и появлялись когда, то тут же уходили на жизнь и на книги.

Книг было много всегда; и, как ни странно, их читали. Дети в таких семьях взрослеют быстро. Жизнь приучила Кощея к ответственности, он вообще ко всему относился серьезно, не по-детски, особенно к бабушке.

Здоровье Анисьи тревожило его. Она была в годах и нуждалась в помощи, но как помочь ей реально, он не знал.

Ответ пришел сам собой, во сне.

Однажды в детстве приснилось ему, что держит он в руке пузырек, а в нем сияет и радугой переливается Эликсир Жизни. А на столе книга лежит странная. И формула в ней длиннющая, на целую тетрадку, записана непонятными знаками.

Книга ветхая, старая, на первой странице открытая, на той самой формуле. Проснулся Кощей и расплакался: забыл! Все забыл, даже название книги! Найти бы, да только где ты ее найдешь?

По этой ли причине, по другой ли, пошел наш Кощей в науку и стал изучать Вечность. Не мог он, как ни старался, ни вспомнить, ни позабыть свой детский сон.

Искать Эликсир пришлось долго… В поисках прошли годы. Где он только ни рылся: на полках библиотек, в старинных хранилищах, в городских архивах…

Искал в легендах, искал в сказках, пока однажды ни набрел на старика, который с началом реформации в стране выживал тем, что продавал чужое старьё да редкие книги. Эти книги люди ему оптом сдавали за ненадобностью, даром, лишь бы избавиться.

Книг тогда было много, и лежали они стопками прямо на асфальте на старой клеенке, разные. Там-то и встретилась ему заветная книга из детского сна.

Чем уж она так привлекла Кощея... Может, сильнее других потрёпана была?.. Ни конца, ни начала… Дуськой сильно погрызенная. Но, видно, книга была крепкая, умная книга, не по Дуськиным зубам.

Когда Кощей увидел ее, изуродованную, он растерялся. Взял было книгу в руки и, едва перевернув первую страницу, понял: она! Точно она! Нашел! Вот и формула, и рецепт. Вот он!.. Кощей немного постоял, успокоился и купил книгу.



ГЛАВА 3. ЭЛИКСИР БЕССМЕРТИЯ


Книгу Кощей нес бережно, как подарок судьбы.

Как добрался домой, уже и не помнил. Ноги сами принесли, в голове был туман. Весь вечер и всю ночь он листал ее страницы. Не смог уснуть, не получилось.

Рецепт его потряс. Не сам рецепт, его формула. Больно сложной она была и странной, и компоненты были диковинные. По всему видно: не ученый писал ее, а алхимик, и было это давно, лет триста назад, не меньше.

Найти все ее составляющие оказалось делом чрезвычайно сложным. На это ушли годы. По буквам собирал Кощей свою формулу, расшифровывал ночами, на компьютере обсчитывал.

Каждый символ, каждый знак в ней был уникален. А вместе они открывали людям дорогу в Бессмертие.

Компонентов было много — более двухсот. Среди них попадались и весьма экзотические. Всего, конечно, не упомнишь, но один эпизод стоит того, чтобы рассказать отдельно. Уж больно много было в нем и смешного, и не очень…

Все началось с упоминания о зубе. Этот зуб принадлежал южноафриканскому носорогу, и достать его оказалось делом крайне сложным, но иначе нельзя.

А с носорогами в стране была напряженка. Не водились они ни в сказочном городке, ни в окрестностях!

У себя же на родине эти гигантские непарнокопытные имели особый статус: они охранялись государством.

Собственная безопасность была гарантирована им априори, и потому, нимало не опасаясь за свою жизнь, они, как дети, паслись себе мирно и спокойно, где хотели и как хотели, и подступиться к ним не было никакой возможности. Не помогли ни личные, ни официальные связи. Хоть бери да закрывай тему…

Радость пришла, откуда не ждали.

Зуб носорога уступил ему по дружбе сосед Вася, слесарь Палеонтологического музея. Вручил с гордостью, считай задаром… за бутылку. Вася добыл его сам, он бесстрашно изъял его у доисторического монстра.

Пилил Вася этот зуб без всякого угрызения совести, не обращая внимания на вопли пожилой смотрительницы, за что, как водится, и пострадал.

Увольняли и Васю с помпой, не из-за зуба, конечно, — кто их там считал эти африканские зубы — «За превышение должностных полномочий»! Но эта формулировка Васю не убеждала. Была у мужика проблема: ему по жизни не везло с женщинами. Ну, не мог он с ними контачить!.. не получалось. Ситуация со злополучным зубом в который раз продемонстрировала окружающим факт трагической иронии Васиной судьбы.

Но на сей раз конфликт с женщиной стал для него роковым.

Администрация в лице завхоза Музы Давидовны вознегодовала на Васю за его крохоборство и неуважительное отношение к кадрам.

Смотрительница зала древнейших млекопитающих была ее лучшей подругой и дальней родственницей. Она сидела в тапочках на красном бархатном стуле в этом зале со дня его основания, ровно тридцать лет и три года, и по этой причине заслуживала особого уважения. Так считали все.

— А Вася!

— Да кто он такой, этот Вася! Без году неделя как при музее.

— Да как он смел так распоясаться!

Завхоз была дамой строгой, но справедливой и на производстве самоуправства не допускала. Но, как всякой женщине, ей были свойственны «души прекрасные порывы»…

Она и сама бы с дорогой душой одарила Васю этим зубом! Собственноручно выломала бы, попроси ее Вася сам, вежливо, по-человечески. Однако проявления самовольства и неуважения к сотрудникам завхоз никому не прощала, и прощать не собиралась.

Когда Вася лихо набросился на скелет африканского монстра и стал его расчленять, заслуженная смотрительница музея буквально онемела от ужаса. Она, как рыба, хватала губами воздух и силилась что-то выкрикнуть. В какой-то момент, потеряв контроль над собой, она неосторожно открыла рот так широко, что выронила новенькую челюсть, всего лишь час назад оплаченную в кассе стоматологический поликлиники.

Челюсть упала и разбилась. От удара о мраморный пол от нее отлетел кусочек.
Женщина испугалась и расплакалась. Челюсть по цене своей многократно превышала стоимость вверенного ей экспоната. Отчаянию почетного ветерана не было предела.
Смотрительница оплакивала даже не челюсть, она обливала слезами свою горькую женскую долю и в этом была безутешна.

Инцидент переполнил чашу терпения администрации и в затяжном производственном конфликте с Васей — последний окончательно потерпел фиаско. От стыда и бессилия смотрительница рыдала так горько, что коллектив сотрудников, все как один (будучи женщинами, понятно), грудью встал на защиту ее чести и достоинства.

Мавр сделал свое дело, мавр должен уйти.

Вася уходил с помпой, ни минуты не печалясь. Он покидал навсегда этот неблагодарный коллектив, унося в кармане роковой зуб.

Напоследок Вася сообщил присутствующим, что уходит без сожаления и что все они, музейные Музы, без него наплачутся.

Как в воду смотрел мужик! Музей через месяц закрыли на пере экспозицию, а через год уже навсегда.

— Ничего… Была бы шея – хомут найдется — мысленно успокаивал себя мученик науки, вдыхая полной грудью свежий утренний воздух. И это была Святая Правда: хомут на Васину шею надели тут же рядом, в соседнем Институте космических исследований, где позарез нуждались в непьющем и покладистом стороже.

Вася ходил гордый. Это была уже совсем другая жизнь и совсем иная зарплата. Победно взирая на окружающих, Вася как бы намекал бровями, вот-де он теперь какой!.. Значительный!..

Да, что там зуб! Новая работа открывала перед ним широчайшие перспективы. Аж, дух захватывало…

И грезилось ему уже нечто совершенно космическое, невиданное. А хоть бы и лунная пыль! Или осколок хвоста далекой кометы!

Но хвост не понадобился. Последнее, чего недоставало Кощею, чтоб окончательно «сказку сделать былью», была простая лягушачья шкурка: высушенная, истертая в порошок и добавленная в эликсир.

И вот тут-то все и встало… намертво заело…. Остановилось: ни туда, ни сюда. Хоть караул кричи. И была на то причина…




ГЛАВА 4. ПОВЕСТЬ О БЕДНОЙ МОТЕ


Бедная Мотя, о которой пойдет речь, родилась простой озерной лягушкой. Она была совсем молода и потому недурна собой. Мотя происходила из древнего рода цариц. Ее легендарная прапрабабка, Царевна-Лягушка, отличалась глубоким умом, изяществом и сказочной красотой. Но Мотя имя свое получила отнюдь не от рождения и не из сказок, а при других обстоятельствах. Но об этом чуть позже.

Статью своею Мотя пошла в прапрабабку. И умна была как она, и хорошо воспитана. Детство Моти прошло среди благородных лягушек в старинном пруду, который когда-то польский аристократ заложил в родовом поместье для своей молоденькой пассии.

Аристократ был строг, но красоту ценил и денег на нее не жалел. Жизнь, когда-то полная бурных событий и не менее бурных взаимоотношений с женщинами, медленно, но верно подходила к финалу, и финал был уже не за горами.

Последнюю его любовь звали София. Она действительно была последней, и мысль об этом щемила ему сердце. Аристократ знал цену и силу страсти. Говорить о ней он не любил, но молчать не мог.

Незадолго до смерти он приказал заложить пруд в старом парке и выписал из Голландии стаю белых лебедей. Он хотел, чтобы это место: и парк, и пруд, напоминали людям о том, как прекрасна была его любовь к юной женщине, подарившей ему на склоне лет столько счастья.

Парк он завещал городу, а имя ему дали сами люди. С той поры стал он называться Софийкиным. С годами парк обветшал, лебеди улетели, да и сам пруд зарос тиной. А у прибрежной осоки вольготно расплодились лягушки... Но это продолжалось недолго.

После строительства химкомбината по всей округе в одночасье лягушки перевелись. Вроде и не было их вовсе. Пруд опустел, покрылся неприятным желтым налетом, и жизнь в нем совсем захирела, затихла. Уж и не помнили люди, как давно радовал их веселый хор местных квакушек.

Наша маленькая лягушка больше всего на свете любила сказки и свое болото, которое когда-то покинули лебеди, но покидать его, как эти белые птицы она не собиралась. Однако судьба распорядилась иначе.

Тем временем дела у Кощея обстояли непросто. Поиск последнего компонента для Эликсира явно затягивался, и грозил перерасти в проблему. Проблема уже вставала перед Полигоном во всем своем величии.

Кощей терял надежду. Он похудел, осунулся и даже подумывал отказаться от Темы. Ему было стыдно смотреть ей в глаза. Но, как всегда бывает, помог случай.

Однажды утром какой-то паренек принес в лабораторию лягушонка на блюдечке с голубой каемочкой. Лягушонок был перепуган насмерть и потому кроток.

По уши нахлебавшись той самой отравы, которую сотрудники химкомбината гордо называли экологически чистой водой, лягушонок даже квакнуть не мог по-человечески, так его связки разъела эта экология.

И шкурка была не лучше: как молью, побита, сухая и тонкая, местами отслаивалась.

Кощей смотрел на лягушонка долго и с изумлением. Такого он еще не видел!

Данный экземпляр, если можно так выразиться, ни при каких обстоятельствах не должен был попасть в эликсир. Опасно. Несовместимо с жизнью! Но бросить хриплую квакушку на произвол судьбы рука не поднималась, и он забрал ее домой подлечить.

Дома в ванной Кощей отмыл лягушонка тряпочкой и минеральной водой из пластиковой бутылки, накормил, чем бог послал и понес бабушке показать.

Лягушонок и бабушка поняли друг друга с первого взгляда. Будто всю жизнь прожили вместе.

Анисья тихо всплакнула, глядя на полуживую неприкаянную душу. А лягушонок сначала затих, а потом как-то некстати квакнул, вроде икнул с испуга, но быстро оправился и, неожиданно подпрыгнув, приземлился прямо возле бабушкиного уха.

И там он начал слизывать её слезы одну за другой, чем сначала страшно напугал старенькую, а затем и просто рассмешил её эдаким проявлением лягушачьей нежности.

Так и зажили они втроем. Лягушонка прозвали Матильдой или попросту Мотей. И Мотя с радостью отзывалась на собственное имя призывным кваканьем, как бы принимая его и соглашаясь с ним.

Кощей с улыбкой наблюдал за развитием взаимопонимания между бабушкой и Мотей. Ему определенно нравилась эта женская дружба.

Мотя была существом необычайным: она с благодарностью принимала любую заботу и платила за нее той же монетой.

С тех пор, как она появилась в доме, бабушка перестала скучать и даже повеселела. Мотя ходила за ней по пятам, как кошка, и при случае норовила запрыгнуть ей на колени. Бабушка дивилась неусыпному вниманию лягушонка, но не возражала. Скажем так: ей это нравилось.

Кощей тоже вызывал у Моти интерес, но совсем иного рода. При виде Кощея Мотя смущалась и стыдливо забивалась куда-нибудь в угол или под бабушкин подол. Оттуда исподтишка и с интересом наблюдала Мотя за своим спасителем, то ли присматриваясь к нему, то ли примеряя к себе. Это очень забавляло обоих — бабушку и Кощея.

— Смотри — говорила она с улыбкой — как твоя царевна заневестилась. Гляди, парень, как бы ни унесла она твое сердце.

Кощей посмеивался. Сказать по правде, ему и впрямь было жаль лишать собственной шкурки это добродушное смешное создание, даже в интересах фундаментальной науки. Впрочем, он и не торопился делать этого.

Эликсир как-то сам по себе отошел на второй план, уступив место удовольствию общения с необычайным существом. Казалось, научный интерес к Моте медленно, но верно, перерастал в искреннюю привязанность.

Мотю поселили на кухне. Место ей отвели почетное, светлое, на подоконнике. Там было сухо и тепло. За окном кипела бурная провинциальная жизнь. По утрам дворники березовыми метлами заметали двор шумно и весело. Мотя любила наблюдать за ними сквозь оконное стекло. А еще ее интересовали комары и мухи. Она питала к ним исключительное расположение.

Ох, и раскормилась Мотя этой мухотой, раздобрела, стала гладкая, вальяжная. Глаза влажно заблестели, шкурка ожила и расправилась. В движениях появилась сытая истома, а в голосе приятное вибрато.

С той поры, как Мотя обжилась на подоконнике, бедные мухи за километр облетали бабушкину форточку, боясь даже приблизиться к ней, особенно когда бабушка готовила еду или варила варенье.

Легенды ходили среди серого летучего братства о Лютой Моте. Если какая муха и залетит по неопытности к бабушке на сахарную пенку — навек заречется и детям своим накажет.

Анисья с появлением Моти заметно изменилась, словно ожила и даже немного помолодела.

Любительница поговорить, она нашла в лице Моти благодарного слушателя.

Молчаливая Мотя глубоко и сочувственно вздыхала, слушая бабушкины истории, иногда курлыча – ни то утешая, ни то подбадривая старую женщину — но никогда не перечила ей, чем заслужила особое расположение бабушки.


Был ещё один неожиданный момент в их отношениях, о котором стоило бы упомянуть.
С незапамятных времён у Анисьи на подоконнике в глиняном расписном горшочке рос необычный цветок. И ни то чтобы цветок был красив, но какой-то он был не такой, особенный. Не было таких цветов в этих краях.

Еще девчонкой получила она его от матери. И мать строго-настрого наказала ей беречь цветок, как свою жизнь.

Цветок оказался вещим. Он оберегал бабушку. Он оживал, если бабушкино сердце пело, и сникал, когда ей становилось совсем плохо. Он хранил ее жизнь и ее тайну, и это была правда.

Последнее время цветок стал часто болеть. Бабушку это беспокоило. Но с появлением Моти он заметно ожил, зазеленел, а однажды взял, да выбросил бутон.

Бутон раскрылся необычайным ярким дивом. Мотя любила сидеть рядом с ним и молча наблюдать, как красиво переплетаются его лепестки.

Цветок даже кокетничал с Мотей и щекотал ее листиками за ушными щелями. Иногда цветок в шутку неожиданно выбрасывал желтоватую пыльцу прямо в Мотю, та фыркала, квакала и испуганно отскакивала. Обоих это забавляло. Так рождалась их обоюдная симпатия.

Как-то раз среди ночи порыв ветра выбил форточку: Мотю просквозило, она простудилась и заболела. А цветок вдруг начал сохнуть то ли от холода, то ли от боли, то ли от испуга за Мотю. Бабушка решилась помочь им обеим разом.

Средство нашлось, оно уже было опробовано и находилось под руками. Но было это не лекарство и не народное снадобье. О нем-то и пойдет речь дальше…



ГЛАВА 5. ОБЫКНОВЕННОЕ ЧУДО

Все случилось нежданно-негаданно. И виной тому был не сильный ветер и не разбитая форточка. Всему виной оказался сам Кощей.

В поисках волшебного эликсира он получил множество препаратов, действие которых даже он не мог бы предугадать до конца. Препараты возникали стихийно, иногда вопреки всему тому, что искал наш пытливый исследователь. Были среди них снадобья весьма оригинального, если не сказать сомнительного толка. Вероятно, поэтому наш герой опасался оставлять их в лаборатории без присмотра. Прецеденты с ними уже были. Но о них мы расскажем чуть позже.

Анисья хоть и была женщиной мудрой, но, как всякая женщина, была она не в меру любопытна и склонна отнюдь не к самоанализу. Она была склонна к самолечению.

Что сказать, женская природа не менее пытлива, чем мужская, но более спонтанна. Особенно живой и непреодолимый интерес еще с библейских времен женщина питает к тому, что находится под запретом. И чем запрет строже, тем сильнее искушение нарушить его. Грех-то ведь всегда сладок.

Вкусить запретного плода суждено было и нашей бабушке.

Будучи женщиной в возрасте, она и раньше интересовалась травами и народными рецептами и даже преуспела в этом. Препараты внука были для нее загадкой, тайной за семью замками, и она постигала их сама, по наитию, втайне от него, интуитивно угадывая, как эти средства должны действовать. Но иногда и «пролетала»…

К слову сказать, пользовалась ими не только она одна.

В лаборатории, где ставил свои научные опыты молодой экспериментатор, время от времени происходили необъяснимые вещи: из ничего, спонтанно там появлялись мутанты — необычные звери, уже вкусившие этих самых эликсиров. О них по городу ходили легенды, и передавались они почему-то шепотом.

Среди четвероногих мутантов особой известностью и уважением пользовался Ученый Кот.

Кот был существом добродушным и, по общему мнению, безобидным. Он отличался необычайными размерами и оригинальным окрасом, но не только.

Сказать, что Кот говорил и понимал человеческую речь, означало бы, ничего не сказать о нем. Кот был чрезвычайно начитанным и интеллектуально развитым лабораторным животным. Чтение было его страстью, его стихией, и он предавался ему истово.

Кот не был таким от рождения. Когда-то он был обычным уличным котенком, которого сердобольная лаборантка тетя Груша из жалости принесла в лабораторию, чтобы немного подкормить. Кот хорошо ловил мышей и в этом смысле был неутомим. Его вообще не интересовало в жизни ничего, кроме мышей, и он весьма преуспел в этом деле.

Уникальная способность к чтению обнаружилась у него случайно, после того как он однажды хватил из склянки то, что ему, Коту принимать не полагалось. В этой склянке хранилась и красиво переливалась на свету остро пахнущая жидкость. Она влекла его необычайно.

Кот присматривался и принюхивался к содержимому склянки уже не первый месяц, резонно полагая, что это валерьянка. Как истинный охотник, Кот ждал своего часа. И час пробил. В один из дней кто-то из сотрудников по забывчивости оставил склянку на столе. Роковая сила подтолкнула животное к грядущим переменам, и Кот не устоял. Окончательно одурев от запаха дивного зелья, он двинул склянку лапой.

Склянка покатилась, упала со стола и со звоном раскололась. Комната наполнилась волнующим ароматом. У Кота от соблазна помутилось сознание. Окружающие предметы мгновенно утратили очертания и поплыли перед глазами, а сердце переполнилось счастьем. Он лизал препарат истово, без остановки, не понимая, зачем…

Кота застукали в момент, когда он долизывал последние капли. Его отогнали от склянки вульгарным «брысь», и это показалось ему в высшей степени оскорбительным. Судорожно икнув, Кот вздрогнул и отскочил, но было уже поздно. С этого дня у Кота началась совсем другая жизнь.

Кот и раньше с интересом принюхивался к книгам. Они были для него загадкой. Теперь же его просто обуяла непреодолимая страсть к чтению.

У кота открылись феноменальные способности читать книги, не читая, даже не раскрывая их. Он проглатывал их содержимое, просто медленно прогуливаясь по книжным полкам и лишь слегка прикасаясь к их корешкам мягкими подушечками со спрятанными коготками. Казалось, он сканирует книги насквозь, лапами.

Сначала Кот прошелся вдоль и поперек по полкам научной библиотеки института и стал Энциклопедистом. Сотрудники института заинтересовались Котом и стали захаживать к нему чисто из любопытства, а потом и в особо серьезных случаях, когда требовалось получить консультацию высокого уровня сложности.

Кот разговаривал со всеми одинаково любезно и охотно делился знаниями. Практиканты и студентки младших курсов Университета его просто обожали. Коту предложили часы на факультете общественных профессий, и он читал их настолько интересно, что бурные овации нередко прерывали выступление. Кот смущался, но заслуг своих не отрицал.

За глубину интеллекта и широту кругозора ему присвоили звание «Кот Ученый» как раз, перед тем как откомандировать в Москву в качестве докладчика на международный симпозиум, о чем Ректор собственноручно подписал соответствующий приказ.

Это событие ни у кого не вызвало удивления. Все знали, на такую серьезную аудиторию, как симпозиум, без научного звания выходить не полагалось. Звание обмыли, да так, что никто уже и не помнил, чем закончился вечер, а у кота потом неделю раскалывалась голова и путались мысли. После этого Кот для солидности решил отрастить усы, купил портфель и на всю жизнь зарекся от употребления алкоголя.

Но жизнь продолжалась.

Вслед за научной библиотекой в ход пошла издательская продукция, к которой женский и мужской состав института проявлял повышенный интерес: кулинарные рецепты, рекомендации по бодибилдингу, реклама стиральных порошков, гороскопы и многое другое, случайно забытое на столах и подоконниках Полигона.

Кот глотал печатную продукцию всю без разбору — от рыцарских романов до детективов и бульварных журналов с довольно недвусмысленными картинками.

Эликсир подарил Коту феноменальную способность запоминать все и сразу, от корки до корки, вероятно, поэтому речь его была, скажем так, довольно своеобразной. В ней высокий академический слог частенько перемежался с откровенной вульгарщиной. Кот изящно сочетал научную терминологию с незамысловатым городским сленгом и в этом смысле был неподражаем.

При этом он был прост и чужд амбициям.

Тетя Груша любила поговорить с ним «за жизнь». Коллеги забегали переброситься парой слов о приоритетных направлениях в науке или поговорить о женщинах, или о мужских проблемах, о которых Кот, казалось, знал все.

Пожилым остепененным ученым определенно нравился образ мыслей Кота и его неподражаемая манера разговора. По понятным причинам, они, не могли себе позволить таких вольностей, но Коту прощалось многое за его самобытность.

Кот пробовал писать романы, но без успеха. Временами на него накатывало что-то… И Кот по-человечески страдал от отсутствия возможности более полной самореализации. Отдушина наконец-таки нашлась. Кот запел.

Впервые на пение его пробило в марте. Сначала это было обычное гортанное мурлыкание, простые колыбельные. Но потребность передать человечеству глубину собственных переживаний звала его к масштабным формам, и кот от любовной лирики незаметно перешел к оперным полотнам.

Во время пения голос Кота звучал страстно и вдохновенно. В эти минуты он почти не замечал окружающих. Но с особенным усердием Кот выводил рулады, когда в лабораторию забегала молодая практикантка Лизонька. С ее появлением тембр его голоса преображался: он приобретал особую мягкость и чувственность, в нем появлялась глубина и выразительное вибрато. Кота захлестывали эмоции.

Будучи знатоком куртуазных романов, Кот демонстрировал Лизоньке поистине рыцарские манеры. Он глубоко и томно вздыхал, декламировал стихи, волочился за девушкой и норовил пасть перед ней на колени, чем особенно смущал Лизоньку и доводил ее до паники.

По своему IQ Кот значительно превосходил уровень городской молодежи, к которой, так или иначе, тяготела девушка. Манеры Кота ее смущали, речь была непонятной. Лизонька не искала сложностей в жизни и не собиралась делать научную карьеру. Ей нравились молодые парни, не обремененные интеллектом. Кот это понимал.

Кот в своей оригинальности не был одинок.

Рядом с ним жил в лаборатории еще один колоритный персонаж из числа пострадавших за науку. Он вообще не вписывался ни в какие рамки. Это был миниатюрный крылатый конь серебристого окраса по имени Пегасик.

Когда-то давно, когда он еще не был Пегасом, он был обычным морским коньком. Жил конек в боковом отсеке лаборатории в огромном аквариуме в тишине и размеренности среди рыб и черепах.

Обитатели аквариума выполняли благородную миссию. Они приносили себя в жертву и очень гордились этим.

Оживление среди морских особей наступало дважды в день, когда тетя Груша торжественно подходила к аквариуму и начинала раздачу сухого корма. А в остальном жизнь «за стеклом», сытая и сонная, их очень даже устраивала, и другой они себе не желали. Но все изменилось внезапно.

Как-то перед отпуском затеяла тетя Груша генеральную уборку. Аквариум был предметом ее особой гордости и обожания: его охотно демонстрировали заезжим знаменитостям. Тетя Груша была женщиной ответственной и умела держать рыб и прочую морскую живность в чистоте и строгости.

Ежегодно дважды, перед Рождеством и в канун отпуска, она проводила полную ревизию вверенного ее объекта: пересаживала морские растения, добавляла новые, освобождала позеленевшие камни от ила, а так же вычищала каждый уголок от накопившегося со временем мусора и остатков корма, которые иногда западали под камешки. Кроме этого, она полностью меняла его обитателям морскую воду. Аквариум уже давно ждал своего часа, и час настал.

Как обычно заранее тетя Груша приготовила банки, кастрюльки и тазики строго по числу морских особей, чтобы всех расселить и никого не обидеть. Это был своего рода ритуал, к которому пожилая женщина готовилась с особой ответственностью и рвением. Но в этот раз ее голова была забита совсем иными мыслями.

Вчерашняя ссора с соседкой по лестничной клетке выбила женщину из колеи, и все пошло наперекосяк. В голове у тети Груши неотступно крутилась одна и та же мысль: как могла Мария Ивановна, с которой ее связывали тридцать лет святой и чистой дружбы, так беспардонно влезть в ее личные взаимоотношения с грузчиком Мишей из соседнего супермаркета, который давно и явно симпатизировал ей, лучшей лаборантке Полигона. Откуда эта бестактность! Лаборантку раздирала обида.

Мысленно продолжая разборку с Марией Ивановной, Тетя Груша в доказательство своей правоты приводила все новые и новые аргументы, не всегда, правда, изысканные по форме.

Процесс зашел слишком далеко. Женщина вконец увлеклась собственными переживаниями, забылась и в результате допустила промашку при подсчете. Морскому коньку как самому маленькому банки не досталось. Жизнь покидала его с каждой каплей. Отсчет пошел на секунды.

Тетя Груша опомнилась внезапно. Она вдруг поняла, что натворила и ужаснулась. Боковым зрением лаборантка заметила банку, в которой обычно стояла дистиллированная вода. Времени на раздумья не оставалось, шершавой перчаткой женщина подхватила за хвост бездыханное тело конька и снайперским броском зашвырнула его туда: прямо в открытое горлышко.

Это был Звездный час для всего Полигона.

Конька ссучило в комок и подбросило, да так, что он со свистом вылетел из банки. Полет закончился на вершине шкафа, куда он приземлился, зацепившись за карниз невесть откуда взявшимся копытом. Потрясенный конек молча взирал на неведомый мир, только что открывшийся его взору, пытаясь понять, кто же он теперь. Но понимание почему-то не приходило.

Отдышавшись от только что пережитого ужаса, конек расправил крылья и мягко спланировал на подоконник. Там он и затих, виновато озираясь. Этот день стал днем его второго рождения.

Как выяснилось позднее, в банке находился один из промежуточных препаратов Кощея, который еще предстояло изучать. Одно не вызывало сомнений: перед онемевшими работниками лаборатории предстала новая форма жизни, невиданная доселе, возникшая как бы из глубины мифологического сознания человечества.

Ошалевшую тетю Грушу долго еще отпаивали валерьянкой, успокаивали, как могли, и никак не могли успокоить, пока, наконец, не отправили в отпуск оправляться от пережитого.

По возвращению из отпуска ее публично наградили: вручили медаль «За трудовую доблесть», и проводили на заслуженный отдых как пенсионера республиканского значения. Но тетя Груша на пенсии не усидела и через месяц снова вернулась на рабочее место, чтобы служить науке верой и правдой, как она делала это всю свою жизнь.

А новоявленный Пегас занял свое достойное место среди сотрудников НИИ. Впоследствии он обжился, облюбовал себе место на шкафу, натаскал туда тряпок и свил гнездо, как бы в память о своем втором рождении. Такова были предыстория этого удивительного крылатого коня.

Сотрудники института души в нем не чаяли за его природную одаренность. Пегасик прославился в научных кругах тонким чувством юмора и мастерством чечетки. Крылатый конек ежедневно, кроме воскресенья, бил чечетку ровно с шести утра до шести вечера, хоть часы проверяй, и этим страшно надоедал окружающим.

Со временем к нему притерпелись. Пегасик вносил солидный вклад в науку. Из-под его копыт в ритм чечетки вылетали звонкие серебряные монетки. Настоящее серебро, высочайшей пробы. А серебро, да будет вам известно, не только желательно, но и жизненно необходимо любому серьезному институту для проведения особо тонких биологических исследований. По этой самой причине все научное сообщество Полигона буквально молилось на Пегасика.

Самого конька серебро мало интересовало, он был бессребреником.

В обеденный перерыв Пегасик прекращал чечетку – святое дело! На целый час он улетал в небеса, витал в облаках, вдыхая всеми фибрами своей души легкий свежий ветер, чтобы, насытившись вдохновением, вновь предаться необузданной страсти к танцам.

Пегасик любил не только бить чечетку, он обожал поэзию.

Поэтическое вдохновение не покидало его ни на минуту. С коллегами по Полигону Пегасик изъяснялся высоким слогом, предпочтительно гекзаметром. Писал стихи…

В этом смысле не было ему равных на земле со времен Гомера. Бессмертная слава певца, воспевшего Трою, окрыляла конька, и он искренне недоумевал, почему люди не читают его стихов. Однако всему свое время…

Время Пегасика наступало в канун праздников. В такие дни работа в институте замирала, и весь коллектив дружно приступал к подготовке предстоящих торжеств.

Ожидание застолья создавало особую волнующую атмосферу. Женщины суетились, раскладывали салаты по вазочкам, нарезали колбасы и ветчину… Мужчины им обычно мешали, поэтому их отправляли в курилку готовиться к выступлениям. Мужчины уединялись, расписывали роли и обдумывали тосты и т.д. Не секрет, что ученый народ любит и умеет повеселиться и подурачиться.

Рожденный ползать летать не может. Летать было делом Пегасика. Без него ни один капустник невозможно было представить. Крылатый конек метался без устали по кабинетам, писал сценарии, слагал оды, ставил фарсы, придумывал костюмы и декорации. Капустники с его участием потрясали воображение, вероятно, поэтому ученые мужи без колебания и стеснения шли на поклон к крылатой скотинке, чем страшно уязвляли самолюбие Кота.

Кот в облаках не летал и сатиру недолюбливал. Но, чего ж греха таить, он тоже мечтал о Славе!

Это что касается самых выдающихся обитателей лаборатории.

Но были среди них и другие не менее диковинные звери: гривастые ящеры, саблезубые мыши, изумрудные белочки с бриллиантовыми зубками, лысые медведи и обросшие до неприличия, совсем как яки, австралийские кенгуру. Там было много чего интересного.

Все экспонаты лаборатории жили обычной жизнью с ее ежедневными радостями и печалями. Но всех их объединяло то, что в разное время по разным причинам они подверглись воздействию Кощеевых препаратов — кто в плановом порядке, а кто по собственной инициативе, как, к примеру, Кот, или по воле случая, как это произошло с Пегасиком. Словом, настоящий Полигон — Кощеево царство!

Самые опасные эликсиры Кощей уносил домой, чтобы не навредить природе. Люди есть люди. Мало ли что кому в голову взбредет. Бабушка догадывалась о научных поисках внука и, в силу своего пытливого ума, по мере возможностей, использовала то или иное средство в личных целях.

Когда Мотя не на шутку разболелась, бабушка решила применить к ней одно из уже проверенных средств.

В комнате Кощея с незапамятных времен стояли два флакона, один был под запретом, другой не был. Бальзам из этого флакона бабушка его уже успела употребить в дело. Препарат хоть и оказывал широкий спектр воздействия, но вреда не приносил, это факт.

Пораскинув мозгами и так, и эдак, бабушка поискала очки в кармане, но не нашла, и тогда просто на глазок накапала она больной Моте в блюдечко чудодейственное средство, которое уже не однажды помогало ей.

А дело было так. Бабушку уже давно мучил корень прогнившего зуба. Он терзал ее ночами и не давал покоя днем. К врачу она идти опасалась. Ее пугала бормашина, сверкающие никелем щипцы и клещи и строгий голос работников регистратуры в белых шапочках.

Как-то ночью, когда жить стало совсем невмоготу, бабушка решилась: будь что будет и достала флакон с препаратом. Одной капли хватило, чтобы корень успокоился и к утру выпал сам собой. Через месяц случилось чудо. На десне, которая к тому времени успела зарасти, на том самом месте, где недавно стоял ее больной корень, прорезался новенький зуб, точно такой, как в молодости.

Об этом чуде бабушка не проронила ни слова, и в течение года один за другим втайне от внука она поменяла все свои старые зубы на новые. А соседкам сказала, что прошла бесплатное протезирование у Кощея в НИИ.

Испытав однажды силу чудодейственного средства, бабушка, недолго думая, накапала эликсира в блюдце и дала лизнуть Моте. Мотя послушно лизнула, а остатки бабушка стряхнула в горшок с цветком, чтобы за одним подлечить и его. Не пропадать же добру!

И тут началось необъяснимое.

Мотя, вкусив чудотворного средства, испуганно посмотрела на бабушку, на пузырек, потом закрыла свои огромные глаза, вытянулась в струну и застонала прямо-таки по-человечьи.

В тот же миг цветок в горшке заёрзал весьма странно. Похоже, он тоже испугался, но не за себя, а за бабушку и вознамерился выскочить из горшка, чтобы утешить ее. Вслед за этим по непонятной причине цветок вдруг стал сбрасывать листья и вращаться по часовой стрелке, предварительно поджав корешки. Цветок явно набирал обороты. У бабушки от его вращения зарябило в глазах.

Чем быстрее вращался цветок, тем бледнее становилась Мотя. В какой-то миг она замерла и перестала дышать.

Бабушка с удивлением смотрела на эту метаморфозу, не понимая ровным счетом ничего. Затем она все-таки нашарила в кармане очки с круглыми дужками и нацепила их на нос, чтобы убедиться, не перепутала ли чего. Тут она затихла, побледнела и резко опустилась на стул.

В руках был тот самый пузырек, к которому ей запрещено было прикасаться под страхом смерти. Пузырек был темного цвета с красной кисточкой под семью печатями. Внук не раз показывал на его, поясняя, что лабораторную посуду с таким количеством печатей ни при каких обстоятельствах открывать нельзя. Опасно очень!

В голове помутилось. Бабушка затихла и почувствовала, как сознание ее покидает.
Да, это был именно тот сильнейший препарат, промежуточный образец, которому не хватало одной лишь лягушачьей шкурки, чтобы открыть Врата Вечности.

Бабушка не верила глазам. Пузырек был пуст.

— О, Господи-господи! Да как же это я! Ой, слепая! Ой, горе мне, горе! — заголосила она.
Она ещё долго бы причитала, омывая горькими слезами, безвременно ушедшую и горячо любимую Мотю, но Мотя неожиданно вздрогнула и слегка приоткрыла глаза.

— Ах! — проронили обе разом: Мотя от неожиданности, бабушка от счастья. У старушки от сердца отлегло, она улыбнулась младенческой улыбкой и слегка приподнялась со стула.

Мотино «ах!» было почти человеческим и вовсе не походило на лягушачье кваканье с хрипотцой.

— Что со мной? – простонала, как выдохнула, Мотя по-русски.

Бабушку пригвоздило к месту. Она сменилась с лица, схватилась за сердце и окончательно поняла, что свихнулась. А Мотя, так и не дождавшись ответа на риторический вопрос, ещё раз внимательно оглядела комнату, закрыла глаза и мгновенно провалилась в сон. Мотя тихо засопела. И тут началось…

Дверь в прихожей громко скрипнула и захлопнулась.

Часы пробили ровно шесть. Бабушка медленно подняла глаза на циферблат. Так и есть. Это он, её родной Кощеюшка.

Бабушка опять застонала, по-деревенски нараспев, растягивая до предела первое «о»:

— Ой, лихонько! Ой, горе горькое! Ой, что будет!

Так причитая шепотом, в полном смятении от происшедшего, она метнулась к столу, затем к кровати и поспешно прикрыла чистой тряпочкой нежданно воскресшую и некстати уснувшую Мотю. Разобравшись с Мотей, бабушка поспешила встречать внука.



ГЛАВА 6. ТАЙНА ВЕЧНОСТИ



На Кощее не было лица. В лаборатории, по-видимому, что-то стряслось. Но что?

Бабушка боялась рот раскрыть.

Будучи от природы не слишком разговорчивым, Кощей за вечер не проронил ни слова. Между тем ему было о чем поведать миру. Этим вечером в жизни его решалось многое. Ему, наконец, удалось закончить дешифровку формулы Бессмертия. Программа была написано грамотно. И диск загрузили в компьютер для окончательного просчета.

Эликсиру уже не требовалось средневековой экзотики. Никакой. Чистая математика! Из природных компонентов были выделены лишь три фундаментальные составляющие: огонь, вода и медные трубы. Молодой ученый давно подозревал, что этого достаточно, но подтвердить догадку смог лишь сегодня.

…Был вечер. Уже более часа Кощей сидел на кухонной табуретке, демонстрируя полное отсутствие присутствия. Лицо хранило маску отрешенности. Кощей напряженно думал. События прошедшего дня занимали его всецело.

Но ясности мыслей не было никакой. Была тоска и ожидание. Он знал: последующие два дня уйдут на обработку данных — так сообщила программа — и эти два дня нужно было как-то пережить. Ожидание было мучительным.

Бабушка, напротив, уединилась в своей комнате, боясь потревожить и без того чем-то сильно опечаленного внука. Она попробовала было заняться рукоделием, но не смогла. Все валилось из рук.

— Определенно, день с утра не задался, — подумала она про себя. — Скорей бы ночь. Утро вечера мудренее.

Бабушка зевнула и приподняла пальцем на переносице съехавшие очки.

Промучившись еще минут десять с рукоделием и больно уколов себе палец, она тихонько охнула, махнула рукой и отложила шитье в сторонку на видное место, до завтра.

Но, поразмыслив: а стоит ли?.. и, решив, что нет, не стоит, и вряд ли у нее будет время вернуться к шитью в ближайшие дни, бабушка аккуратно сложила работу в жестяную коробочку из-под печенья, и задвинула ее поглубже в тумбочку.

В углу дивана, на мягкой подушке, вздрогнула и жалобно застонала Мотя. Бабушка повернулась... прислушалась... Чувство вины и стыда не покидало ее весь вечер. Но в глубине души все еще теплилась надежда: может, образуется... как-нибудь само собой утрясется...

— Надо просто подождать, — рассудила она.

Анисья тихонько вздохнула и перекрестилась. «Поздно уж, пора и честь знать», подумала она и стала готовиться ко сну.

Мотя затихла и через минуту уже сладко посапывала под ровное тиканье стареньких ходиков с гирьками. Анисья прилегла рядом и от всего пережитого за день мгновенно провалилась в сон.

Кощей же, напротив, никак не мог заснуть. Мысль о том, что программа сделана на совесть, конечно, была, но уверенности в этом не было никакой, как, впрочем, и в том, что результат предсказуем. Догадки… надежды… сомнения… Последние его особенно донимали и доводили до изнеможения. Предвкушение реальной победы он не ощущал. Надо было отвлечься.
Но чем?

Кощей окинул взглядом комнату… подумал... затем стремительно поднялся со стула, подошел к книжному шкафу и приоткрыл дверцу. Рука привычно потянулась за книгой: Мифы Древней Греции, зачитанные до дыр. Кощей раскрыл книгу и перевернул страницу.

Повеяло глубокой древностью…

Мифы о Сотворении мира интересовали его всегда. Может, и выглядело это смешным, но именно там он нашел свой рецепт Эликсира. Странным было то, что рецепт там был и его там не было.

Нет, там, безусловно, отсутствовала Формула Бессмертия, та, что виделась ему во сне, но ее идея, определенно угадывалась. Однако искать формулу пришлось не в тексте, а между строк. Жаль, что понимание пришло не сразу…


Воображение захватило Кощея гигантской волной, приподняло высоко-высоко над миром и понесло в прошлое, туда, откуда начиналась История Человечества.

Перед глазами величественно вставала Архаика. Кощею она представлялась по-разному, но не разрозненными сюжетами из мифологии, а стройной архитектоникой, подчиненной железной логике событий.

Для него Мифы были древнейшим способом хранения и передачи знаний о мире, и даны они были людям в той единственно возможной форме, которую архаика способна была понять, а память хранить вечно: без книги, без письменности.

Мифы служили уникальным способом отражения человеческого разума в зеркале живой матери, и этим зеркалом стало наше сознание.

Как и когда они появились, никто уж и не помнил. При всем своеобразии сюжетов и героев и запредельности событий, мифы были для людей той самой реальностью, в которую нам, ныне живущим, почти невозможно поверить. Забавно, но даже когда человек изменил мир до неузнаваемости, он остался тем же, кем он был на заре цивилизации.

Так или иначе, но мифы предопределили научные поиски Кощея и привели его к поразительным результатам. По сути, ученый стоял на пороге открытия, и он его совершил!

Кощей медленно отложил книгу… задумался… устало прикрыл глаза… Хотелось спать, хотелось забыться… хоть ненадолго.

Реальность незаметно покидала его, освобождая от дневных забот и волнений. Воображение рисовало фантастические картины. И виделось ему нечто…

Нечто проплывало перед глазами видениями. Видения медленно раскручивались по спирали, напоминая киносъемку. И странным было совсем не то, что видел наш Кощей, а то, как он видел это. Мир представал перед ним не во всем своем многообразии, а как бы изнутри, из глубины начала и конца, из точки Хаоса.

Хаос был безлик и бесформен. Он источал безвременье и безысходность.

Он был праматерью вселенной, особым свойством не родившейся материи, без кварков и частиц.

Он виделся Кащею в своем предельно плотным состоянии как монолит, вмещающий в себе на кончике иглы энергию и вещество Вселенной. А, проще говоря, был матрицей, в которой бесконечность то раскрывалась в мир, то замыкалась в нуль. А нуль был пуст и не имел предела.

По сути, Хаос, скрученный как нить в веретено, был вывернут изнанкой, а потом был сжат неимоверной силой в точку минус.

Он был линейно-беспредельным, аморфным и свободным, готовым к мгновенному перерождению в любую форму. Он жаждал формы. И формой стало Время. Хаосу было назначено вобрать в себя границы Вселенной, определить то место, где нет энергии вообще… и ВЗОРВАТЬСЯ вовнутрь.

Нуль времени, нуль энергии, нуль пространства…



ГЛАВА 7. ОГОНЬ, ВОДА И МЕДНЫЕ ТРУБЫ



Все случилось внезапно.

Время разомкнуло Хаос и, перевернув его, как это случается при Оверкиле — вывернув и полностью разрушив принцип бессистемности — породило ПРОСТРАНСТВО, как форму существования неведомой доселе материи.

Погибая, Хаос изверг такое количество энергии, какого мир еще не знал. Вселенная разверзлась и запылала.

Огонь был порождением Хаоса, и он же положил конец его власти, подчинив порядку — тем самым уничтожив.

Из бесконечных потоков энергии осознавший себя Разум стал черпать живую силу для Созидания.

Не удивительно, что именно огонь стал первичным компонентом Эликсира Бессмертия.

Да… Сотворение Мира оказалось делом невероятно сложным и долгим.

Огонь возник из Хаоса. Но, овладев пространством, он так и не смог овладеть временем. Время было сутью и формой, в которой рождался, жил и погибал огонь.

Судьба огня была предрешена. В момент его гибели пространство, полыхавшее огнем, заполнила Вода. Вода стала тем, чем когда-то был огонь, его мертвой плотью. Она хранила покой.

Воде суждено было стать вторым компонентом Бессмертия.

Шло время...

Не сразу разум сумел постиг суть воды. Ее покой был обманчивым. Вода была не так проста, какой казалась. Ее уникальная структура хранила память, причем, хранила вечно …

Вода несла в себе всю информацию о мире. Ее объем, практически, не был ограничен ничем. Но до поры до времени вода молчала, не осознавая себя. Так продолжалось долго, очень долго, пор пока однажды, по воле Разума или по велению его величества случая, в ее глубинах не возникла новая форма — Жизнь.

Сон все глубже погружал Кощея в безмолвие. Тело постепенно освобождалось.

Ничто более не тревожило уходящего сознания Кощея. Огонь и вода медленно отступали, освобождая место иным видениям и иным образам.

То новое, что представало перед внутреннем взором нашего героя, было невыразимо прекрасным и, одновременно, загадочным. Это был мир чистого разума, полигон его божественной игры, свободной, естественной, не стесненной ни правилами, ни условиями. Он был рациональным и логичным.

Мир идей и строгих научных гипотез медленно проплывал перед глазами Кощея, и человек составлял его сердцевину. Непостижимые и недоказанные, и даже не до конца осознанные, идеи вереницей проносились мимо и тут же исчезали за гранью бытия-небытия.

Вокруг Кощея сплошной чредой роились и двигались абстрактные символы и пространственные формы, логически доказанные теоремы прошлого и фрагменты грядущих открытий. Похоже, разум, играя, забавлялся ими, перебирая и комбинируя.

Математические ряды чисел — положительных и отрицательных — змеей изгибались спереди и сзади. Иногда они вступали во взаимодействие друг с другом, сплетались и усложнялись или распадались, противореча сами себе.

Сознание пыталось уловить их смысл, поймать, приблизить, зафиксировать, наконец. Но идеи почему-то ускользали и почему-то не складывались в законченную картину. Происходящее напоминало калейдоскоп — бесконечно изменчивый и бесконечно прекрасный в своей симметрии.

Кощей с грустью и восхищением любовался утонченной красотой изысканных логических построений, их формами, определявшими суть всего того, что управляет миром, он любовался знаками и символами, играл ими, подобно разуму, и это доставляло ему огромное удовольствие.

Абстракции нехотя покидали сознание Кощея, как бы не желая расставаться.

А за пределами логики уже угадывался иной мир. Он тоже был чист, и прекрасен, но красота его была иной. Мир являл себя мерцанием. Он медленно приближался. Это был мир интуиции.

Войти в чертог его прекрасных грез и озарений мог только человек. Незримым и почти неосязаемым был этот мир. Он был всего лишь отблеском материи, ее неощутимой вибрацией, едва уловимым информационным эхом.

В нем не было ни времени, ни пространства — одни предчувствия, одни догадки. Это был волшебный мир мгновенных перемещений сознания, в котором человеку суждено лишь ощутить истину, соприкоснуться с ней, эмоционально пережить ее присутствие, но не постичь ее во всем многообразии. Кощей на мгновение представил себя его частью, увидел будущее, и это его потрясло.

Внезапно легкая вибрация вернула его туда, где царила Вода. Кощей почувствовал ее прикосновение, ее движение, ее прохладу. Вода мягко вошла в него и немного успокоила. Казалось, она изучает его тело, прислушивается к нему. Потом вода им овладела, наполнила, опустошила и как бы сняла с него виртуальную копию, вобрав в себя всю человеческую суть.

Вода была уникальна своей необычайной восприимчивостью к вибрациям, она усиливала тончайшие колебаниям материи, запоминала их и сохраняла в памяти навечно. Так она наполнялась жизнью сама и наполняла ею все вокруг.

Однако, сердцевина событий, их структура определялась отнюдь не водой, и вообще: ни веществом и ни пространством. Информация о мире определялась временем, точнее, его оболочкой.

Сегодня многие считают, что время неоднородно. На квантовом уровне оно упаковано в сложнейшие пространственные петли. И что уж совсем удивительно, в сверхмалых величинах квантового поля время замыкается и как бы перестает существовать, как привычное для нас — направленное. Становится петлей. Скажем так, оно утрачивает динамику, сохраняя лишь внешний образ события, подобно голограмме. Так, видоизменяясь, время становится внутренним состоянием каждой отдельной петли, сплетая их в общею цепь.

Поразительно, но внешне эти петли мы ощущаем как волны, как вибрацию.

Вибрация стала третьим и последним компонентом Эликсира Вечности.

Что сказать, вибрация виделась Кощею как совершеннейшее творение разума — его логическая структура. Правда, некоторые ее проявления даже он не мог до конца представить. Абсолютный нуль, например.

Нуль приходил к нему нечасто: в бреду, во сне, но не в реальности. Он волновал его необычайно. Нуль рисовался то обителью мирового разума, то колыбелью вибраций, рождавшихся на грани двух взаимоисключающих систем, на тонкой оболочке мироздания — мембране — условно разделившей когда-то материю на мир и антимир.

Кощею внезапно захотелось заглянуть по ту сторону жизни. Прямо сейчас, во сне. Захотелось внимательно рассмотреть собственное отражение оттуда. Какое оно?..

Но это было невозможным, немыслимым.

Миры не соприкасались. Оба виделись зеркальным отражением друг друга в пространстве, слепком мироздания, где правое было левым, а левое правым. Оба были едины и неделимы.

В детстве Кощей представлял себе двойственность мира равновеликими полушариями. С годами модель усложнилась и перестала казаться такой уж простой. Форма мембраны тоже менялась. Она, то закручивалась в тугой узел, то разбегалась, спиралью, пронизывая космос насквозь.

Иногда узел вытягивался в некое подобие цилиндра, а его сегменты прорастали в лопасти, напоминавшие винт. Иногда форма так усложнялась, что не поддавалась определению вообще.

Неизменным было одно: абсолютный нуль всегда мыслился центром мироздания, некой абстрактной точкой возникновения и поглощения колебаний. Впрочем, даже не точкой, а бесконечным пространством, сжатым в точку гигантской силой. Местом, где пространство как таковое просто перестает существовать и, утрачивая свои гигантские размеры, сжимается в точку-нуль.

Именно в этой точке, по представлению молодого ученого, обитал разум. Там он царил безраздельно и безгранично, и ничто не могло его ни потрясти, ни потревожить. Это был личный полигон, где он, разум, проявлял себя свободно и естественно, рождая колебания и заполняя ими пространство по обе стороны нуля.

Кощей понимал, что суть вибрации в ее разнополярности. Она и плюс, и минус. Два параллельных мира (и если уж быть более точным, то два взаимно перпендикулярных конуса) творятся ею одновременно и уравновешивают себя в единстве противоположностей.

...Реальность между тем отступала все дальше и все глубже, погружая его в область бессознательного. Кощей уходил в сон.




ГЛАВА 8. БРЕМЯ ВЕЧНОСТИ



Часы пробили дважды.

Стояла ночь.

Дыхание почти не ощущалось. Казалось, время замедляет свое движение.

В какой-то миг оно почти остановилось и замкнулось. Это был личный психологический нуль Кощея, та самая точка, за пределами которой собственное тело как бы перестает существовать: освобождается и уносится в небытие. Кощей ощутил кожей спокойное дыхание Вечности.

Вечность раскрылась перед ним естественно и свободно, и он спокойно вошел в нее. При этом ощутил себя как в капсуле.

Не секрет, что, при всей общности, время и вечность различны. Там, где время исчезает, возникает вечность.

Мы никогда не соприкасаемся с нею. Нам она неведома и недоступна.

Жизнь - иное. Жизнь определяется временем: мы чувствуем его пульс, движение, время для нас живое и понятное. Лишь иногда задумываемся мы о той, другой сути материи. Не часто. Когда приходит срок. Лишь покидая жизнь, мы уходим туда, откуда нет исхода — в Вечность.

Вечность совсем непохожая на Время. Она иная. Она несет в себе лишь информационную структуру. Вечность — код времени, его знаковый антипод, совокупность символов. Вечность хранит молчание подобно тому, как хранит его музыкальная партитура.

Сама по себе партитура звучать не может, но именно она содержит музыку, ее графический образ, ее код: те самые нотные знаки, без которых музыку невозможно ни зафиксировать, ни передать. Без партитуры музыка нема.

Кощей привычно представлял вечность огромным информационным полем с бесконечно изменчивым содержанием. И только она, вечность, открывала доступ к любому свойству материи и любому событию: как в прошлом, так и в будущем.

Суть вечности являла собой состояние мира. И этому состоянию были присущи лишь две ипостаси: прошлое и будущее. Настоящее в ней отсутствовало априори, ибо оно процесс, а процесс, как известно, выходит за пределы вечности. Однако со временем, все выходило иначе, я бы сказала, наоборот.

Время мы получаем как дар в день своего рождения. Оно, и только оно, наше богатство и наше сокровище. Время принадлежит лично нам: полностью и безраздельно. Все остальное, увы, не наше.

Кощею время виделось своеобразно: феноменом позитивным и наделенным колоссальными физическими возможностями. Оно было средой и силой, связывающей воедино все то, что, казалось, связать невозможно.

Кащею пришлось бы долго еще разбираться со временем — не сейчас, не во сне — потом.

Внезапно ход его мыслей был прерван, и Кощей оцепенел от ужаса. Он попытался было проснуться, открыть глаза. Не получилось. Неподвижные веки камнем тянули вниз.

Нечто величественное надвигалось на него прямо по курсу. Нечто двигалось с огромной скоростью: по и против часовой стрелки одновременно и замыкало на себе все окружающее пространство.

Форма надвигающегося объекта напоминала двойной конус, пространственную форму разомкнутого символа "X", части которого не соприкасались. Обе половины притягивались друг к другу с невероятной силой и одновременно с той же самой силой удерживали себя от контакта. Они вращалась одновременно в собственном пространстве вершинами друг к другу, но в разных направлениях, напоминая волчок, вывернутый наизнанку.

Нечто ничего не излучало. Оно отражало энергию материи, и сила этого отражения была гигантской.

Осознание было мощным как удар — ВРЕМЯ!

Кощей застонал. Стало жутко, ладони взмокли. Ему захотелось спрятаться, заплакать, закричать, проснуться, наконец. Но было поздно, слишком глубоко ушел он небытие. Между тем время стремительно пронеслось мимо. Оно не задело его, даже не заметило.

Кощей перевел дух и обмяк.



ГЛАВА 9. ХОД ВРЕМЕНИ



После только что пережитого ужаса наш герой долго не мог прийти в себя. Его лихорадило. Он силился, и никак не мог преодолеть сильный озноб. Мысли путались.

Почему-то всплывала в памяти недавняя встреча с друзьями астрономами. Странным получился у них тогда разговор: говорили об энергии времени, о его противоположной направленности. А еще почему-то о зеркальном телескопе.

Зеркальный телескоп давал возможность увидеть звезды и космические процессы не ночью — днем. Причем из любой точке космоса, мгновенно, как если бы все происходило здесь, рядом.

А по ночам сквозь сильный туман, когда невозможно было разглядеть дальше собственной руки, на экране телескопа ясно читался любой космический объект на любом расстоянии.

Разговор с друзьями-астрономами имел неожиданное продолжение.

Однажды ночью, в горах, в обсерватории, молодого биолога познакомили с удивительной персоной — звездой. Друзья отыскали ее на краю Вселенной. Кощей и звезда понравились друг другу. Они долго беседовали.

Звезда была немногословна. Она неторопливо рассказала Кощею то, что происходит с нею прямо сейчас и показала себя. Звезда сияла в телескопе совсем не там, где виделась в небе, а где была реально, в собственной точке пространства, отнюдь не той, которую покинула, миллионы лет назад, задолго до того, когда ее лучи впервые прикоснулись к Земле.

Кощея и звезду соединил не свет, другой канал. Имя ему — энергия времени. Энергия была универсальна. Она открывала мгновенный доступ к любой точке вселенной. При этом расстояние значения не имело. Энергия времени его преодолевала мгновенно и как бы нивелировала.

Получалась довольно странная вещь. Все что происходило во вселенной, вся информация о событиях и свойствах звездной материи становилась доступной мгновенно — везде и сразу — где бы ты или твой объект ни находились, в любой даже самой отдаленной точке вселенной. И происходило это по одной простой причине: информация не передавалась, она отражалась материей.

Так являет себя ход времени.

Что до вечности, то она, напротив, всегда отличалась завидным постоянством. Жила собственными законами: играла временем, вбирая в себя, замедляла или ускоряла его. Иногда останавливала или поворачивала вспять. Порой прокручивала время многократно, возвращая одни те же события к первоначальной точке отсчета или сдвигала их в любом направлении: как в прошлое, так и в будущее.

Вечность позволяла Создателю, даже не приступив к действию, получить результат. А в случаях особо гибельных для мироздания, когда многочисленные эксперименты заводили Творца в тупик, она же давала ему шанс вернуться к исходной точке и, не изменяя абсолютно ничего, начать эксперимент заново, просто отменив всю последовательность предыдущих операция с материей.

Словом, любую опасную ситуацию можно предупредить или избежать там, где царила Вечность. Вот таким виделась Кощею точка рождения вибраций.

Молодой ученый интуитивно предвидел, что Эликсир Вечности невозможен без участия в нем информационной волны. Собственно, вибрация и есть то, что мы знаем о мире. Но все оказалось куда сложнее.

Чтобы получить вибрацию, понадобилась медь. Этот металл воздействовал на мир особым образом. Он рождал звуковую волну редкой силы и красоты. Все живое отзывалось на эту волну как на музыку. Музыка выстраивала мир, гармонизовала его и приводила в соответствие.

Получить Эликсир Вечности, просто добавив медь, было бы ошибкой. Не медь сама по себе превращала мертвую воду в живую. Живой вода становилась под влиянием музыки, точнее, ее вибрации. Музыка и только она одна непостижимым образом изменяла структуру воды, насыщая ее дыханием жизни.

Не всякая музыка была способна на такое волшебство, только настоящая. Понадобился гений Моцарта, чтобы вибрация завершила то, что начали огонь и вода. Экспозиция концерта для трубы с оркестром великого австрийца смогла расставить все по местам, и нескольких минут оказалось достаточным, чтобы Эликсир сгенерировался в пробирке и засиял…

Где-то снова пробили часы. Звук угасал. Ночь покидала землю…

Кощей потянулся и глубоко вздохнул. Он еще спал. Грезы медленно возвращали его в раннее утро.

В какой-то момент в нем что-то сдвинулось, надломилось и тут же отпустило. Неожиданно Кощей увидел себя в будущем.

Будущее не было отдаленным. Было ощущение, что наступил понедельник и прямо сейчас на глазах происходит то, что еще только произойдет послезавтра.

В лаборатории в полной тишине перед Эликсиром, застыли все, кто вошел туда ранним утром. Это был торжественный момент в череде довольно драматичных событий, которые последовали сразу после этого.

Но все по порядку.



ГЛАВА 10. ТРИУМФ И ТРИУМФАТОРЫ


В пятницу после обеда, когда был запущен компьютер с программой кода и подключен реактор для синтеза нового препарата Бессмертия, общее возбуждение ученых достигло максимально возможного предела.

Новость о высокой степени вероятности начала синтеза Эликсира Бессмертия разнеслась по институту с быстротой молнии и вызвала эффект разорвавшейся бомбы.

Гром аплодисментов одновременно на всех этажах взорвал тишину. Здание пошатнулось, но устояло.

Все сотрудники, одновременно, заговорили со всеми сразу. Такое единение обычно возникает меж людьми в необычайно редких ситуациях, в пору затмения, например, когда луч солнца в темном небе внезапно прорезает тьму сверканием бриллианта и озаряет землю вокруг феерическим ультрафиолетом.

Не секрет, что люди становятся братьями в минуту общей опасности и обшей радости. Радость сродни счастью, но счастье намного богаче, оно ярче.

Счастье пленительное состояние! Оно редко приходит к человеку и переживается им не на пике свершений, а на пике осознания его личных возможностей. Не тогда, когда событие произошло, а чуточку раньше, как бы на пороге, в момент, когда еще нет результата, но есть уверенность, что результат будет получен неизбежно.

Предвкушение победы над смертью мгновенно опьянило всех, кто находился в здании Полигона. Радости ученых не было границ. Общее ликование захлестнуло всех, даже посторонних, даже тех, кого оно вроде бы совсем не касалось.

Сотрудники бухгалтерии, волновались не меньше других. На них возлагалась финансовая ответственность за судьбу открытия!

Бухгалтерия лихо подсчитывала экономический эффект от розничной продажи бессмертия и азартно потирала руки. Эффект был ПОТРЯСАЮЩИМ, ФАНТАСТИЧЕСКИМ! Почти как деньги из воздуха.

Все гениальное просто. Технология вечной жизни исключения не составляла.

Простая, как три копейки, она вмещала в обычный флакон эдакий АРОМАТ БЕССМЕРТИЯ — вдыхай его каждое утро и живи вечно.

Перспективы будущего Эликсира не имели ни границ, ни аналога.

Предсказать, какой будет вечная жизни, никто не решался: кому охота забивать голову ерундой... Перед глазами вставали идеи и планы таких масштабов, что напрочь вырубало общественное сознание. Тут не одна и даже не две докторские. Реально маячила Нобелевка.

Звание Нобелевского лауреата за открытие Эликсира полагалось всему институту в целом: от директора до вахтера. Администрация мысленно уже примеряла шапочки академиков с кисточками и планировала зафрахтовать персональный самолет или даже два для поездки в Стокгольм на церемонию вручения этой самой престижной в мире награды. От собственного величия даже дух захватывало!

Денежный эквивалент Премии реально не укладывался в голове. Бедные, как церковные мыши, сотрудники Полигона даже представить себе не могли, какой она будет. Премия виделась неким абстрактным объемом, но в тот момент думать об этом никто не мог. Люди есть люди. Люди жаждали Славы.

Слава была не за горами. Воображению рисовались картины триумфа Российской науки. Грядущие события буквально выбивали ученый народ из повседневной реальности, и возвращаться к ней никому не хотелось.

В местном универмаге неожиданно пропали фраки и смокинги, а когда появились, то цены на них были кусачими, почти на порядок выше.

Институтские дамы помоложе, мысленно видели себя при дворе короля Швеции на церемонии вручения Премии. Цвет европейской культуры, потомственная аристократия, симфонический оркестр, тонкие меха, тихая игра бриллиантов, светская хроника, вспышки фотоаппаратов, случайные знакомства, утонченные комплименты... Голова кружилась от блеска, а сердце трепетало в предвкушении счастья. Полет фантазии женщин был абсолютно неуправляем. Грезы счастья… Грезы любви…

Дамы в возрасте так далеко в своих мечтаниях не залетали. Они были реалистками, а потому старательно заучивали расхожие шведские фразы, дабы при случае блеснуть перед Европой и королевским двором не только нарядами, но и остротой ума, и задержаться в памяти у шведской династии.

Пределом их мечтаний было «засветиться» где-нибудь в европейских научных кругах и получить приглашение в качестве Нобелевского лауреата прочитать лекции в одном из старинных университетских центров какого-нибудь сытого и тихого западного государства или Нового Света. В крайнем случае — получить привлекательный грант на дополнительные исследования и пожить пару лет в свое удовольствие, не слишком обременяя себя материальными заботами.

Все оставшееся время до конца рабочего дня Полигон гудел, как растревоженный улей, в предвкушении славы и почета. Но, как бывает всегда, на пути к светлому будущему неожиданно возникли препятствия.

Поздним вечером по Полигону поползли слухи — якобы в канцелярию пришла бумага из Москвы. Нехорошая бумага, серьезная. В ней говорилось о реорганизации Полигона, единственного в мире НИИ Жизни и Смерти, в обычный институт проблемной медицины, каких не счесть. Новость была крайне несвоевременной, и она до некоторой степени, не до конца, конечно, омрачила атмосферу всеобщего ликования.

Виной всему стал видео сюжет, который день-деньской крутился по телеканалам мира. Это был секретный видеоматериал, просочившийся в прессу, об эксперименте над Бессмертием, завершившимся неудачно, и о полным разочарованием научного сообщества в целесообразности идеи вечной жизни как таковой.



ГЛАВА 11. ОСТРОВ БЕССМЕРТНЫХ


Представленные видеоматериалы сотрудники института смотрели уже по домам. Сюжет был заснят неизвестно кем, и многое в нем пугало своей безысходностью. Планета никогда не сталкивалась с проблемами с такого рода, а суть их ужасала. Дело напрямую касалось событий, которые происходили на Полигоне в последние дни.

Где-то в середине прошлого века в малоизвестной экваториальной стране на островах Индийского океана группе американских биологов с мировым именем, удалось получить эликсир, способный увеличить продолжительность жизни до бесконечности.

Это был триумф науки, но отпраздновать его, решили тихо, без помпы. И ни в одной газете мира — ни на первой полосе, ни в последней колонке — не упомянули о дерзновенной победе над природой, резонно опасаясь утечки информации и, как следствие, повторения результатов, где бы то ни было.

Эксперимент мыслился уникальным, и потому стоил дорого.

По соображениям безопасности синтезированный препарат Бессмертия решено было подвергнуть длительной комплексной проверке, на что Американский Конгресс выделил немалую сумму из небезызвестного фонда, сведения о котором тоже были засекречены, поэтому получить информацию о нем было нереально.

Добровольцев взяли из числа коренных жителей Острова, им было далеко за шестьдесят. Жизнь давно уже немолодых людей клонилась к закату и, вероятно, поэтому не представляла особой ценности ни в их глазах, ни в глазах окружающих.

Терять им было нечего. Просто хотелось дожить то, что отмерено судьбой, тихо и спокойно, не думая о хлебе насущном и, если повезет, продлить свою жизнь чуть дольше. О бессмертии аборигены острова даже не мечтали, потому что плохо себе его представляли.

Умные психологи подготовили испытуемых основательно. Перспективы вечного существования, его прелести и его красоты были поданы с умом и так привлекательно, что людям, в конце концов, расхотелось умирать.

Для чистоты эксперимента остров решено было изолировать от влияния извне. Все проходящие мимо суда отслеживались военными, и любая попытка приблизиться к нему пресекалась незамедлительно.

Все, что на нем находилось выкупил за немалые деньги известный банкир-филантроп якобы в частное владение. Банкир был не прочь погреть на этом руки и, если повезет, прославиться. Сделку заключили быстро, и после ее завершения попасть на Остров ни с воздуха, ни со стороны моря стало невозможным.

Остальное население, получившее немалые деньги, но не пожелавшее принять участие в эксперименте, было отселено на близлежащие острова, за исключением небольшой группы добровольцев, в количестве чуть более сорока, с которыми и был подписан контракт на проведение исследований с открытой датой его окончания.

Окажись эксперимент удачным, он сулил бы большие бонусы тем, кто решится пойти по стопам экспериментаторов. Результат, однако, превзошел самые дерзновенные ожидания.

Случилось обыкновенное чудо! Но и его огласке не стали предавать, в силу чрезвычайной важности открытия. Публикацию материалов отложили на неопределенный срок, чтобы собрать объективную статистику о возможных негативных последствиях уникального препарата на организм людей, к тому времени еще малоизученного.

Эффект был потрясающим, и объяснить его достаточно внятно ученые не могли. Полная регенерация организма происходила с определенной цикличностью у ста процентов испытуемых. Однако насколько длительным будет этот эффект и не окажет ли он отрицательного воздействия на здоровье или структуру личности в будущем. Срок запрета на информацию определили пятьюдесятью годами, не менее.

А люди продолжали размеренную жизнь, сытую и безбедную, в условиях полной изоляции от внешней среды. Для них создали нечто вроде резервации, иначе говоря, Рай на Земле. Как этот Рай выглядел в реальности, никто не знал, но питание и одежду Бессмертным подвозили регулярно, а в медикаментах они не нуждались.

Вокруг Острова курсировали военные корабли, обеспечивая секретность и безопасность. Им тоже было запрещено приближаться к берегу. Любое судно, нарушившее запрет, расстреливалось без предупреждения.

Шли годы.

Раз в пять лет на остров высаживалась группа врачей и биологов для более тщательного исследования островитян. Но с каждым разом их контакты с испытуемыми становились все более и более затруднительными. Заметно было, что люди менялись, и было в этих изменениях что-то настораживающее.

Поначалу, ничто не предвещало особых проблем. Условия на Острове были идеальными, значительно выше того уровня, на который могли бы претендовать те, кто не принял участия в эксперименте.

Новые Бессмертные жили абсолютно свободно. В их распоряжение предоставили все, о чем только можно мечтать. Ограничения были: бессмертные не могли покинуть остров. Но никто из них к этому не стремился.

Жизнь походила на сказку. И ее прожигали в праздности и забавах. Испытуемые помолодели и даже выросли на голову. Забавно было наблюдать, как по острову медленно и степенно двигаются стройные гиганты: мужчины и женщины.

Казалось, болезни покинули их навсегда, да и травмы для островитян были практически невозможны. Ускоренная регенерация затронула не только костную ткань, сделав ее необычайно устойчивой, она активизировала защитные силы организма в целом. О чего раны на теле зарастали буквально на глазах.

Некоторое время людей занимал спорт и любовные игры. Но ненадолго. Тому были причины.



ГЛАВА 12. ЛЮБОВЬ ЗЕМНАЯ И НЕБЕСНАЯ



Любовь для обычных людей всегда стояла и будет стоять на особом месте, потому что жизнь без любви не только теряет смысл, она исчезает как феномен. И в этом смысле люди, получившие бессмертие, не стали исключением.

Любовные игры предполагали новизну ощущений и наличие упругой молодой плоти. Не имея ни первого, ни второго, островитяне поначалу сторонились друг друга. Собственная ущербность их угнетала. Интерес к противоположному полу был велик всегда, но возможности оставляли желать лучшего.

Получив прекрасное тело и вечную жизнь как дар, островитяне возжелали вечной любви. Поначалу они искали ее усердно и истово, как когда-то в юности. Но не нашли и со временем незаметно утратили интерес друг к другу.

Любовь почему-то обходила бессмертных стороной и, если уж быть предельно точным, она их попросту избегала. Вывернутая наизнанку природа, казалось, мстила им бессмысленно и беспощадно, как это умеет делать только она одна, если люди преступают ее законы.

Природа не признала бессмертное сообщество родом, тем самым лишив его права на собственное продолжение. Акт любви, в котором рождалась новая жизнь, для бессмертных утратил значение: потерял смысл.

Бессмертным следовало бы пребывать в вечности. Оттуда выходит и туда возвращается каждый из нас, пройдя земной путь. Но люди закрыли себе дорогу туда, не оставив иного выбора, чем бесконечное и бесцельное настоящее.

Насилие над природой закончилось тем, чем всегда заканчивается любое насилие. Оно породило ненависть и месть. Изнасилованная любовь покинула остров навсегда.

А что же осталось людям? Мечты о новой встрече и новой любви?

Но ведь ничего нового не предвиделось и не предполагалось. Число островитян было постоянным, раз и навсегда, и отнюдь не ими определено. Других вариантов ждать было неоткуда.

Мимолетные связи всех со всеми очень скоро приелись и перестали интересовать.

Великолепные обнаженные тела уже не вызывали ни эстетических, ни эротических переживаний. Женщины острова изначально имели все, и потому они ничего не хотели. А мужчинам, по понятным причинам, нечего было им предложить, кроме того, что имели все, да и не очень-то хотелось переутомлять себя поисками. Интерес друг к другу постепенно угасал сам по себе.

Проблема была не нова. Она имела свою историю.

Когда-то Бессмертные боги Олимпа уже попадали в подобную ситуацию и разрешали ее весьма неглупым способом. Боги молча покорялись неодолимой силе Эроса, но время от времени, даже они покидали Олимп и спускаясь на Землю, чтобы освежить остроту любовных переживаний.

Олимпийские боги были сильны и прекрасны. Ежедневное общение с Богинями их слегка пресыщало, а юные нимфы и девственницы Земли были так милы в своей неопытности и так непосредственны в проявлении чувств!..

С ними Олимпийские боги находили то, что было им недоступно с прекрасным Богиням. Земные женщины увлекали их своею искренностью и своей эмоциональностью!

Стрелы Эроса были остры и беспощадны, и Боги теряли головы, увлекая юных красавиц в бездну божественной страсти.

К слову сказать, Богини тоже нуждались в любви, порой даже сильнее, чем это могли позволить им Боги. Нерастраченный любовный пыл требовал удовлетворения, и ему покорялись и те, и эти.

Сила божественной страсти была столь неодолима и столь прекрасна, что утолить ее могла только любовь, причем, только высокое чувство.

Даже самые могущественные из тех, кто сдвигал горы и колебал океаны, склоняли седые головы перед резвым посланником Афродиты. Ласковые волны и прохладные гроты Эгейского моря все еще хранят тайны божественных интриг и любовных союзов.

Известно, великий Зевс был велик во всем, даже в любви. Он был неутомим, и мощь его казалась безграничной. Зевс отдавал должное не только Богиням. Он трепетно и нежно относился к земным красавицам и по-настоящему любил каждую.

Зная, какой неподдельный ужас внушает юным женщинам его истинный лик и неукротимая мощь, Зевс никогда не являл им себя самого. Он вынужден был приходить к женщинам, меняя свой облик. Это не был его каприз. Это был его рок…

Лишь однажды он пренебрег этим правилом: не по глупости, по неосторожности. И то, что последовало за этим, Зевс уже не смог простить себе никогда.

Как-то в порыве любви, поклялся он прекрасной нимфе Семеле, исполнить любую ее просьбу, какой бы тяжелой она ни была. Зевс подтвердил свое решение нерушимой клятвой богов — водами Стикса. Ему нельзя было этого делать. Клятва подземными водами Стикса была делом серьезным, и нарушать ее не мог никто, даже Зевс.

Семела по совету Геры, ревнивой и мстительной жены Зевса, пожелала немыслимого! Она попросила избранника сбросил перед ней личину, и явится во всем величии Бога-Громовержца, коим он был на самом деле. Желание Семелы оказалось гибельным. Но клятву нарушать негоже. И Зевс явился.

Вид его был столь страшен и грозен, что Семела, пришла в неописуемый ужас. Она лишилась сознания и умерла. Зевс не сумел предотвратить гибель подруги. Но погибая, возлюбленная Зевса выбросила недоношенного ребенка, и отцу пришлось срочно спасать собственного сына.

Зевс, не задумываясь, рассек себе бедро и вшил туда младенца, которому суждено было родиться в положенный срок дважды, и уже не просто смертным, а Бессмертным Богом. Это был Дионис, так почитаемый сегодня многими.

Гибель Семелы потрясла Зевса, и он запретить себе являться людям в истинном обличии. Отныне в покои своих избранниц он входил то в образе Золотого Дождя, то Белого Лебедя. А однажды, бесконечно влюбленный в прекрасную Европу и, понимая, что не в силах преодолеть свою страсть к земной девушке, Зевс явился к ней в образе белоснежного Быка с отметиной на лбу, и похитил ее на глазах у подруг во время купания.

Он бережно перенес по волнам Эгейского моря свою драгоценную ношу на остров Крит и там возложил себя и ее на алтарь божественной страсти.

От любви божественной рождались уникальные дети. Боги всегда относились к их судьбам внимательно и серьезно. Дети богов были прекрасны и совершенны как их отцы. Их отличала от сверстников не только внешность, но особый склад характера и героический дух.

Дети богов были искусными воинами — героями Эллады. Своими славными подвигами они прославляли Великую Грецию. Именно они становились примером для подражания, эталоном мужественности и женственности. Именно они выделялись умом и талантами. Боги щедро дарили детям то, на что были способны сами: мудрость, бесстрашие, красоту, физическое совершенство.

И только бессмертия они не могли передать собственным детям. Даже Геракл, превосходивший по силе своего отца Зевса, был смертен.

Божественная любовь не прошла для человечества даром, она оставила яркие следы в его истории. Любовь изменила код человечества в целом. Память о той уникальной любви хранят наши гены. Не потому ли в любви человек проявляет себя как Бог, возвышенно и дерзновенно, не потому ли он отдает ей себя людям полностью и без остатка, бескорыстно и бесконечно?!

Не потому ли в минуту триумфа, на пьедестале, на сцене под яркими лучами софитов и вспышками фотокамер, в момент, когда руки судорожно сжимают золотую фигурку Ники, человек в волнении говорит не о том, как он велик или как гениален, а совсем о другом?!

В тот миг нет для него важнее желания, сказать на весь мир: « Я люблю тебя!» Сказать тому или той, кто эту любовь ему подарил, и кому он сейчас ее возвращает под аплодисменты, звуки фанфар и миллионы улыбок.

Из тысячи слов он находит простые и главные и обращает их к матери, к жене, к любимой и друзьям — всем тем, кто был искренен с ним и отдавал ему свою любовь полностью, всю без остатка — ДАРОМ!..

Такова сила и суть любви.

Но то, что происходило на Острове, выглядело совершенно иначе.

Бессмертие, лишенное любви, оказалось бесплодным. Детские голоса никогда не нарушали тишины острова. Некому было рассказывать сказки о мире, некого было любить и не кем гордиться.

Странным выглядело все это сообщество. Будучи бессмертными, люди остались людьми. Им не дано было стать богами, и этот факт имел далеко идущие последствия абсолютно для всех.

Бессмертие богов предопределялось масштабами их деяний. Боги творили мир.

Сотворение мира не вмещалось и не могло вместиться в обычную человеческую жизнь, отмеренную природой. Оно настоятельно требовало иных масштабов.

…Телефонный звонок резко прервал ход мыслей Кощея. Он вздрогнул, поднял трубку и что-то ответил. На другом конце линии некто, услышав незнакомый голос, испугался и поспешил повесить трубку, даже не поздоровавшись. Ошиблись номером, — подумал Кощей. Но звонок уже вернул его в реальность…



ГЛАВА 13. СОТВОРЕНИЕ МИРА



Кощей вернулся в кресло и попробовал сосредоточиться еще раз. Мысли о судьбе жителей далекого Острова захватили его.

Телевизионная программа тем временем продолжала свое вещание. Клипы менялись с поразительной быстротой, но Кощей уже не замечал их мелькания. Он ушел в себя.

Судьбы людей, втянутых в водоворот событий, была незавидной, а цена их личного бессмертия прямо-таки угнетала. Кощей пребывал в растерянности.

— Зачем я взялся за это! — недоумевал он. — Зачем?

Вопрос, как все вопросы такого толка, ответа не подразумевал. Кощей щелкнул пультом и вырубил звук. Экран продолжал мелькать в полном безмолвии. Стало тихо как в сказке. На стене чуть слышно тикали ходики.

— Где же он, этот выход, где его искать? Но ведь где-то же он есть наверняка? — бормотал наш без пяти минут нобелевский лауреат, непонятно к кому обращаясь.

— Думай, Кощеюшка, думай…

Но думать он не мог. Устал. Кощей, молча, опустился в кресло. Время шло... Происходящее никак не укладывалось в голове. Кощей ритмично постукивал костяшками пальцев по крышке журнального столика.

Где-то в пространстве послышалась тонкая бесконечно длинная нота. Она окрасила тишину щемящим оттенком грусти и безысходности. Кощей встал, прошелся по комнате, остановился... Затем снова вернулся и снова сел в кресло. Ему определенно не хватало информации. Не было ясности и не было точного понимания того, как далеко выйдет за рамки обыденных представлений сложившаяся ситуация. Как человек серьезный и обстоятельный, Кощей предпочитал ясность во всем, особенно в мелочах. Неопределенность его угнетала.

— Ищи, парень, ищи систему! Ищи, пока не найдешь. Другие найдут — хуже будет!..— крутилось в голове.

— Да где ж искать-то?.. Нужно ж хотя бы за что-то зацепиться, опереться на что-то… Короче, нужен рычаг, структура — мысленно завершил он свой внутренний монолог.

Кощей прикрыл глаза... ненадолго… в надежде... Почему-то ему не сиделось и не думалось. Рука опять коснулась мифов. Книга раскрылась - и мир мало-помалу стал принимать привычные очертания. Перед глазами медленно вставала картина мироздания такой, какой ее представляли греки.

Разными путями приходят к людям древние мифы: вначале как сказка, потом как реальность, с годами как великая мудрость. Так происходит со всеми. В этом суть познания.

Кощей любил книги. Они проходили сквозь его сознание стопками, но история мира и человека, какой ее оставили греки в своих мифах, не покидала воображение никогда.

Она была грандиозна и величественна эта картина мироздания. Мудрые греки показали ее просто и гениально, через образы и ситуации, понятные даже ребенку. Все события было легко представить и внутренне пережить вместе с героями и понять, как и почему такое случилось.

Никто не знает, когда и как творился мир, кем были те неведомые силы – боги — откуда вообще они взялись. Объяснить людям их появление было непросто, но помогала сказка, простая и ясная, понятная даже ребенку.

Кощей задумался...

В сознании древних, Боги обладали невиданной силой. Они сдвигали горы и сотрясали землю, но даже богам неведома была степень собственного могущества. Понадобились тысячелетия борьбы всех и со всеми, чтобы осознать собственную мощь и сотворить мир таким, каким мы видим его сегодня.

В точке начала, в том невероятно тяжелом неуправляемом сгустке материи, лежала борьба. Покой и наслаждение пришли потом, позднее. Для тех же, кто только стоял у колыбели мироздания, высшим назначением мыслилось созидание.

Созидание — дело непростое. Тяжкое. Это знает тот, кто хоть однажды брался творить.

Древние гиганты, наделенные невиданной мощью, не всегда могли управлять собственной силой. Сила, лишенная разума, была бесконтрольна и разрушительна. Обуздать безумие, придать ему форму и направленное движение мог только разум. Так было во все времена.

Разум создал власть и, накинув ее как узду на силу, и стал управлять миром.

Наивно думать, что боги боролись за власть. Отнюдь. Власть в разумных пределах нужна для достижения цели. Цель выше власти. Боги это понимали. Но цели бывают разными…

То, что творил Разум определялось двумя словами — сотворение жизни.

Жизнь получилась удивительной и совершенной. Она проявляла себя особым образом. Как целостная система она входила в соприкосновение с миром, вбирала его, меняла и менялась сама.

Жизнь обладала уникальной способностью умирать и возрождаться, перемещаться от одного материального носителя к другому, точно без потерь, повторяя себя в каждом следующем поколении. Случай определял ее течение, и в этом была своя прелесть.

Жизнь подготовила мир для человека, но творили его жизнь и разум вместе. Сотворить человека, означало создать все то, чем жизнь его наполнялась, определялась и поддерживалась. Блестящая работа! Ювелирная.

Земля идеально подошла для этой роли. Она была разумной и сложной системой, способной хранить и развивать жизнь бесконечно долго. Именно ей суждено было стать колыбелью человечества.

Подарить человеку жизнь, не означало его оживить. Нужно было дать ему изначально все то, в чем он бы нуждался, и без чего его жизнь была бы немыслима. Дать тело, дать пищу, дать небо и землю, наделить разумом, дать время на постижение смысла жизни и, наконец, генетическую спираль для повторения себя в будущем. Всего не перечислишь.

Кощей вздрогнул. Внимание привлек телеэкран. Кощей щелкнул по кнопке пульта, и тишина наполнилась голосами.

На экране быстро менялись телесюжеты. Новости подавались ярко, броско, плакатно. Голос диктора, казалось, давал вполне объективную и беспристрастную оценку событиям.

Казалось…но лишь на первый взгляд.

Кощей еще раз взглянул на экран и удивился тому, как эта шоу-реальность разнилась с истинной, той, которая его окружала.

Клипы сменяли друг друга динамично, не оставляя возможности сосредоточится. По экрану проносилась чреда событий: мелькали лица, сталкивались мнения. При кажущейся объективности и беспристрастности, было в этом нечто сумбурное, субъективное.

Кто-то с кем-то неистово спорил, кто-то демонстративно молчал. Голос переводчика местами не поспевал за ходом дискуссии. Иногда он умолкал на мгновение в поисках подходящего выражения, и вновь врывался в общее русло суждений, выбрасывая все новые потоки информации в сознание простых обывателей.

Мировая общественность горячо и страстно обсуждала проблему бессмертия. Чередой проносились страны и континенты, сталкивались различные мнения. Эмоции, эмоции, эмоции…

Дискуссию прерывали кадры хроники за разные годы. Было на что посмотреть и о чем подумать.

Жизнь Бессмертных на острове навевала тоску. Смысл в ней отсутствовал априори. Не было цели. И уж если говорить начистоту, цель вообще не определялась. Бессмертных использовали как материал. Они понимали это.

Эликсир изменил физическую природу людей, но изменить сознание не смог. Сознание крайне деформировалось, но вопреки всему осталось человеческим. И вот почему…

Земная пища, простая и вкусная, привычная с детства, ушла из жизни бессмертных навсегда. И с нею ушла радость от ее вкушения. Пищу заменила Амброзия. Никто из нормальных людей планеты никогда не рискнул бы вкусить этой самой Амброзии, без опасения расстаться с жизнью.

Это было первое, что размежевало людей и бессмертных.

Голод как таковой на острове отсутствовал, и о нем забыли навсегда. Амброзию привозили в стеклянных контейнерах дважды в год. За нее не нужно было бороться и не нужно было добывать. Она была доступна всем и каждому, и это означало только одно: в данных условиях борьба за существование утратила смысл.

Борьба ушла, и вместе с ней из жизни ушла необходимость становиться сильнее, умнее, находчивее.

С Амброзией тоже не все было ясно. Она была достаточно проста по составу и в то же время весьма необычна.

Когда ученые еще только нащупывали свой Эликсир, от местных жителей они узнали легенду о Дереве. Легенда как легенда, древняя, как мир, как, впрочем, любая легенда, которая хранила то, что было когда-то, но так и не нашло своего объяснения в практике последующих поколений. Суть была такова.



ГЛАВА 14. ЛЕГЕНДА О ДЕРЕВЕ



На острове, на самой высокой скале прямо над морем, произрастало Дерево. Как и когда оно появилось, никто и не помнил, но люди его сторонились.

И неспроста…

Дерево было небольшим, скорее, карликовым, и сильно отличалось от всего, что в изобилии присутствовало на острове. Никто не трогал ни дерева, ни его плодов, даже из любопытства. Дерево стояло в одиночестве, и подходить к нему было страшно.

Казалось, ни люди, ни жизнь его не интересовали. Оно росло само по себе и никого не замечало. И, если уж быть точным, оно не росло. Веками оставалось таким, каким его впервые увидели те, кто когда-то пришел на Остров.

Дерево стояло в изоляции и в полной тишине. Похоже, ему это нравилось.

Птицы не сидели на его ветвях и не пели песен. Звери обходили стороной. Люди по разным причинам побаивались и избегали встречаться с ним. По ночам дерево светилось голубоватым светом. Свет отпугивал всех. Приближаться к нему было неприятно и жутковато.

Внешний вид и форма вполне соответствовали тому, что люди знали о деревьях, но суть была иной. О происхождении дерева толком никто сказать не мог. Было ясно одно: на нем лежала печать заклятья. С этим соглашались все, кто хоть однажды его видел.

Ветки дерева приносили обычные плоды: зеленые, по виду напоминавшие яблоки, но никому бы и в голову не пришло их пробовать. Плоды не падали и в руки не давались. Их число было неизменным. Плодов было семь. Всегда.

Само дерево было древним: похоже, древнее земли. И видело оно многое, хоть места своего не покидало ни разу. Говорили разное…

Лишь однажды заезжему ученому удалось заполучить его плод. Местный колдун за солидные деньги продал его ученому. Как он достал этот плод, никто сказать не мог, но вскоре после этого и колдун, и исследователь неожиданно исчезли... А плод остался нетронутым…

А на следующее утро на ветвях дерева появился новый, и их снова стало семь.

Украденный плод вскорости покинул остров: в свинцовом контейнере со всеми предосторожностями был он перевезен на континент и тщательно исследован.

Его изучали долго и с осторожностью, на которую вообще была способна наука. Исследования ничего странного не показали. Но было замечено, что все, кто его изучал, или наблюдал, или просто обслуживали эксперимент, жили долго и никогда не болели.

Своим эликсиром ученые тоже были обязаны этому плоду. Однажды вытяжку из его сердцевины в микроскопических дозах добавили в базовую составляющую эликсира, и этот факт имел для науки решающее значение.

Несколько позднее плод использовали вторично — для нектара и амброзии. Они-то и стали пищей для Бессмертных. Получали амброзию или нектар очень просто. Плод погружали в ледяную воду на сутки, и через сутки вода полностью меняла свои свойства.

Больше об этом дивном плоде никто ничего определенного сказать не мог.

Амброзия круто изменила жизнь Бессмертных далеко не в лучшую сторону. Жизнь стала стабильной, безопасной и скучной.

Бесконечное существование жизни обеспечивали эликсир и амброзия. Последнюю не нужно было создавать. Ее доставляли на остров в любом количестве, в избытке, даром.

Амброзию невозможно было ни купить, ни украсть, ни продать. И абсолютно не было смысла ее копить. Она была нужна только Бессмертным и бесполезна, и даже опасна для остальных.

С появлением амброзии люди перестали сообща добывать пищу и вообще интересоваться друг другом. Общение, как продукт глубокой нужды тех, кто занят общим трудом, утратило смысл. Труд оказался лишним. Нужды-то не было никакой, потому как потребности были удовлетворены полностью. Зачем трудиться?..

И труд незаметно отошел в небытие... а заменить его было нечем.

Мало-помалу общественное сознание как феномен тоже стало угасать, и вскоре надобность в нем отпала навсегда.

Интерес друг к другу иссяк, обычные разговоры стали тяготить. Люди из социума постепенно стали превращаться в сумму разрозненных единиц.

Леность и скука доминировали повсеместно. Вероятно, таким предстал бы нашим глазам коммунизм, доживи мы до него. Как хорошо, что этого не случилось!

Удручало другое: людей перестало интересовать будущее. Оно отсутствовало в их жизни как феномен. Настоящее тянулось бесконечно, исхода не имело, и этот факт сильно беспокоил Бессмертных.

Опыт передавать стало некому. Язык перестал быть востребованным, и начал забываться. Правда, не сразу. Сильное тело привычно продолжало вечную жизнь, а общественное сознание тихо угасало, теряя ко всему интерес.

Последнее посещение Острова оставило тягостное впечатление.

Вероятно поэтому секретная информация просочились в прессу. Как и почему произошла утечка, и каким образом материалы попали в печать, никто толком ответить не мог. Возможно, срок запрета истек. Да так ли это важно?! Тем временем фотографии бессмертных людей, обреченных на райское блаженство, взбудоражили мир. Они заполнили собою первые полосы газет и Интернет.

Мир содрогнулся!



ГЛАВА 15. СМЕРТНЫЙ УЖАС

Кто из нас, смертных, ни читал о мутациях?! Тема актуальна, и будоражит всех.

Мутация сама по себе нейтральна и даже полезна, а вот результаты мутации бывают разными, порой, непредсказуемыми, не зависящими от наших желаний. Последнюю точку в цепи комбинаций ставит смерть. Именно она возвращает человека в исходное состояние. В этом и состоит ее великое предназначение.

Процесс мутаций Бессмертных был чрезвычайно сложен и опасен, и вот почему.

Бессмертные — в прошлом, обычные люди — несли в себе тот злополучный ген, остановить развитие которого, не было никакой невозможно. Ген работал четко как часы, как было предназначено природой: до конца жизни. Но конца у бессмертной жизни не было, а значит, не было надежды на то, что смерть поставит жирную точку в чреде генетических изменений и сбоев.

Динамика мутаций ускорялась и усложнялась, и это настораживало. Отсутствие предела в беспредельном — финального аккорда на исходе дней — грозило людям большой бедой. Медленно и верно, процесс уводил Бессмертных от генетической спирали Homo sapience, к полному перерождению вида, — к собственному антиподу.

Кем стал бы этот монстр, никто не мог предугадать, но признаки грядущей катастрофы уже нависли над землей. Беда надвигалась на планету со всей неотвратимостью и грозила выйти за ее пределы.

Идея бессмертия оказалась гибельной. Не дай нам бог когда-нибудь испить эту чашу до дна. Бесконечный земной путь вел людей в тупик, из которого был только один выход: назад — к смерти.

Цель была определена. Но как освободить от вечного проклятья тех, кто его уже обрел, причем, сделать это быстро?

Результаты эксперимента опубликовали в Интернете. Реакция планеты не заставила себя ждать. Она была бурной. По миру прокатилась волна митингов в защиту прав человека на естественную смерть.

Как всегда, отличился «GREEN PEACE». Лозунг «Останови Бессмертие!» взывал к сознанию граждан и требовал немедленного вмешательства. Отчаяние смотрело на людей глазами Бессмертных.

Под стать зеленым выступили антиглобалисты. Они учинили погром у здания Американского посольства в Париже и пригрозили перебить всех и вся, если не прекратится издевательство над природой.

Тема смерти неожиданно стала востребованной. Рейтинги теленовостей и общественных дискуссий зашкаливали все мыслимые уровни. Выступления генетиков слушали с особым интересом. Цены на рекламу в рамках дискуссий о бессмертии подскочили в разы, но это никого уже не останавливало: смерть приносила колоссальный доход.

Торговля смертью стала не просто популярной, она сделалась сверхприбыльной.

Торговцы спешили продать ошалевшим прохожим посмертные маски усопших и новенькие погребальные венки анилиновых расцветок (недорого… по случаю Конца Света, а так же бумажные цветы к очередному юбилею, аудиозаписи траурных маршей, или недорогие рамочки с черной ленточкой. Погребальные сувениры: «Вечная память», охотно покупали профсоюзы.

На подиумах прет-а-порте, дефилировали юные модели с алыми губами и мертвенно бледными лицами. Шли они скорбно: группами и поодиночке, демонстрируя одежду, предписанную похоронным ритуалом. Особо чувствительных скорбящих бережно вели под руки близкие родственники.

В коллекциях сезона от Кутюрье преобладали платья погребальных расцветок в виде савана с капюшоном или без. Одни в комплекте с веревкой, повязанной на поясе на средневековый манер, напоминали дерюжные мешки, другие — изысканные — изящно волочились по полу. Шлейф некоторых моделей достигал семи метров в длину.

Саваны отличались разнообразием цветовых оттенков: подбитые мехом и без, закрытые под горлышко или на бретельках с декольтированной спинкой, бархатные или из конопли, они расшивались бисером или иной бижутерией глубокого черного цвета с бриллиантами. Выбор был ничем не ограничен. Все решали финансовые возможности клиента и его личные предпочтения.

На ногах у девушек, были мягкие добротные тапочки белого цвета. Иной обуви в этом сезоне носить не предполагалось.

У входа в мебельный салон граждане предусмотрительно, на год вперед, записывались в очередь на дубовые спальни с шикарными шкафами, стилизованными под фамильные склепы или на двуспальные кровати в виде гробов с откидной крышкой, с атласом внутри. Крышка была напичкана электроникой и укомплектована кондиционером. Она гарантировала, роскошную загробную жизнь в лучших традициях Голливуда.

Каждый купивший мог бы вполне вообразить себя вампирчиком, проснувшимся среди ночи, добежать до туалета!..

По законам жанра, момент откидывания крышки был продуман с особой тщательностью и сопровождался фонограммой со звуковыми эффектами, весьма реалистично имитирующими скрежет и шум падения крышки от рояля. Кровь стыла!..

Экстерьеры богатых домов тоже претерпели изменения. В новом сезоне полагалось украшать лужайки резными кладбищенскими крестами. Правда, некоторые предпочитали заборчики, в декоре которых четко просматривались элементы изящной могильной оградки.

Повинуясь новым веяниям, охрана домов сменила униформу на чопорные костюмы, соответствующие траурному ритуалу. Красиво накаченные бодигарды в длинных черных сюртуках лениво расхаживали по лужайкам вверенных им объектов, привлекая внимание зевак особой торжественностью. Некоторые картинно поигрывали косами, что тоже не осталось незамеченным.

Меж тем ночной Бродвей слепил глаза сверкающими бликами рекламы. Театральные афиши агрессивно зазывали туристов на просмотр скандального мюзикла «За три дня перед смертью» или театрального фарса «До гробовой доски». И люди туда валили валом.

Международный кинофестиваль в Каннах в рамках тенденции подновил свой традиционный имидж. Красную дорожку сменил черный ковер с крестами и белыми лилиями со сломанными стеблями.

Людей охватил пьянящий разгул гибельной страсти и вседозволенности того, что всегда находилось под строжайшим запретом и неизменным табу. Казалось, джин вылетел из бутылки, и возвращаться туда не собирается. Человечество жаждало смерти, оно упивалось ею.

Но все закончилось так же неожиданно, как и началось, и люди опять вернулись к своим ежедневным проблемам. Жизнь брала свое.

Нужно было вставать каждое утро, готовить завтрак, развозить детей по школам, уходить на работу, читать, мечтать, учить, лечить, слушать пение птиц и…

Кощей устал. Рука нащупала пульт, щелкнула по кнопке, — экран погас. Наступила тишина. Все как всегда. Смеркалось…

Вечерний сумрак плавно перетекал в ночь. Она обволакивала Землю покоем и сонливостью. Кощей вернулся на кухню.

Сон, однако, не шел. Головная боль буквально раскалывала голову. Он заварил чай и приоткрыл окно. Прохладный уличный воздух донес тонкий аромат белой сирени.

Время шло... Он уже битый час сидел за столом, механически пережевывая пирожки с творогом и запивая их чаем из бабушкиных запасов. Бабушка отменно пекла пирожки. Чай был горьковатым на вкус, но свежим, с тонким привкусом мяты. Где-то во дворе играла музыка, у соседа снизу дребезжала дрель. Кощей прислушался.

Все попытки уйти от невеселых мыслей и ненадолго уснуть, успеха не имели.

Кощей вернулся в комнату и прилег на диван. Сосед опять некстати включил свою дрель. Заломило в зубах.

Мысли вернули его на Остров, но они были вялыми и уже не волновали.

Перед глазами возник образ тезки из народной сказки, тоже о Кощее. Вот уж кто потиранил русский народ собственным бессмертием! Повезло мужику! Дожил-таки до своего часа.

Земля ему пухом…

Но Кощей Бессмертный был один-одинешенек на всю святую Русь, а тут-то целое сообщество Бессмертных. Брр!!!

Полежав еще некоторое время, Александр незаметно провалился в сон.



ГЛАВА 16. И БЫЛО УТРО


Солнце ещё не всходило. Было то ли начало утра, то ли самый конец ночи. Пропел петух. На кухне звякнула посуда. Похоже, там что-то происходило. Кощей прислушался…

Два женских голоса мирно беседовали. Один был бабушкин, другой приятный, молодой, с чуть заметной хрипотцой.

Разговор шел о нем. И уж, что было совсем необычным, голоса на все лады обсуждали проблему бессмертия. Молодой и певучий говорил об удивительном феномене, о некой трансформации, которая время от времени спонтанно возникает в природе. Интонации голоса странным образом подействовали на нашего героя. Он вдруг разволновался.

Предмет разговора был не менее интересен, и мысленно он даже согласился с его доводами. Кощей давно размышлял об этих вещах, но никогда еще понимание сути природы не принимало столь ясной формы. Голос был точен в определении.

Кощей поймал себя на том, что согласен с голосом и с тем, что природа получила универсальный шанс, которым, собственно, и определялось ее будущее. Шанс являл себя как случай.

Бабушка все больше молчала и лишь время от времени тихонько поддакивала, а голос между тем продолжал взволнованно и убежденно доказывать свою правоту. По всему выходило, что случай являл себя уникально. И выпадал он нечасто, лишь в ситуациях наивысшей опасности, на грани катастрофы. Он вмешивался в естественный ход событий, менял и структуру и путал карты. Трудно было с ним не согласиться.

Еще один момент вызывал интерес: мысль о целесообразности ошибки, но развивать эту мысль голос не стал. А жаль!

Спорить было не о чем. Дверь скрипнула и слегка приоткрылась.

В потемневшем дверном проеме Кощей увидел миниатюрную босоногую девушку с очень короткой стрижкой и худеньким лицом, кожа на лице слегка отливала оливковым цветом, напоминавшим загар. Девушка была одета в просторный бабушкин халат, явно не по плечу. Он скатывался с девичьих плеч совсем как на картинах Рембрандта.

Кощей остолбенел.

Девушка смутилась и быстро опустила глаза. Щеки ее вспыхнули. С трудом справившись с волнением, она взметнула ресницами на молодого человека, и тот вздрогнул. Огромные темно-синие глаза пригвоздили его к месту. Он никогда не видел такой синевы. Синева сияла звездами.

Лицо бабушки, мелькнувшее из-за плеча девушки, было растерянным и глуповато улыбалось. Не найдя, как иначе объяснить присутствие незнакомки в доме в столь ранний час, она резанула правду-матку.

— Знакомься, Александр, — прошептала она смущенно и горделиво, — это Мотя.

Презентация прошла успешно, эффект превзошел ожидания!

Собственное имя прозвучало настолько неожиданно, что на какой-то момент Кощей онемел, пытаясь сообразить, кого эти женщины имеют в виду. Придя в себя, он только и смог, что тихо повторить губами:

— Мотя…

Это был момент истины. Величайшим заблуждением было бы полагать, что истина рождается в споре. Напротив, она рождается в тишине. Это факт!

Тишина обрушилась и оглушила. Никто не мог сказать, как долго она продолжалась, наверное, вечность. Всё, что произошло потом, походило скорей на абсурд, чем на реальность.

Бабушка с волнением поведала внуку, как потеряла очки в кармане и перепутала флаконы, как напоила Мотю зельем под семью печатями, и как Мотя, пережив биологическую смерть, неожиданно воскресла и преобразилась и продолжает меняться.

Бабушка не переставала удивляться тому, как быстро нарастают изменения. Невероятно легко и безболезненно с Моти слетела лягушачья шкурка, отпала сама собой, а упругое тело вытянулось. Пропорции Моти изменились, черты лица заострились.

Мотю было не узнать. Она преобразилась настолько, что за всеми этими изменениями уже угадывались черты будущей девушки-красавицы, царевны из сказки.

Царевна – Лягушка, да только ли?!

Но уж, что было занятнее всего, так это то, что молчаливая Мотя вдруг заговорила приятным вибрирующим голосом. Такого никто из присутствующих не ожидал.

Голос был густой и певучий, глубокого низкого тембра, волнующий необыкновенно! Его хотелось слушать и слушать не переставая.

Казалось, эликсир изменил ее генетический код, и Мотя буквально в одночасье превратилась из лягушонка в девушку, такую ладную, приятную во всех отношениях, да ещё и разумную.

Пока шла беседа, Мотя продолжала меняться. Вот и сейчас она слегка преобразилась и немного подросла — пальцы рук стали тоньше и длиннее.

Вид у Моти был немного комичен. Закутанная в теплый, не по размеру большой бабушкин халат, она походила на кокон. Рукава скатывались с хрупких плеч по самые кончики пальцев.

Мотя, молча, наблюдала за Кощеем, как бы взвешивая, стоит ли продолжить разговор или пора его прекратить. Потом решилась, виновато улыбнулась и продолжила. Голос опять изменился, окрасился в теплые тона, произношение стало чуточку точнее.

— Знаете, Александр, — пропела она, с удивлением вслушиваясь в собственную речь, — ваш эликсир оказался настоящим чудом. Но мы едва не убили бабушку. Я боялась, она не перенесет шока.

Александр перевел взгляд на Анисью — та смутилась и некстати засуетилась.

— Мне и самой в удивление, не понимаю, что происходит, — продолжила Мотя. — Как будто сдвинулось что, пришло в движение. Прямо-таки именинница. И тело мое мне нравится. Что-то еще должно случиться. Не знаю… Мне предстоит понять, что именно. Я теперь загадка. Я все время хочу спасть, спать и спать… постоянно…

Девушка опустила ресницы и украдкой зевнула. Ее дремота погрузила всех в сладостную сонливость. Кощей не нашел, что ответить. Да и не хотелось отвечать: было ощущение какой-то избыточности, нереальности, продолжения сна. Ошалев от этой новости, Кощей задержался в дверном проеме, как бы соображая, что же дальше, но не найдя ответа, тихонько вышел, прикрыл за собой дверь, вернулся в кровать и провалился в глубокий сон.

На дворе уже смеркалось, когда сон отступил. Кощей проспал целый день, и никто не подошел к нему и не потревожил. День выпал из жизни. Кощея знобило, как это бывает во время болезни. Все, что произошло накануне, было настолько необъяснимым, что природа, оберегая его, сама позаботилась о том, чтобы хоть на время отстранить сознание от реальности и дать ему возможность восстановиться.

Вокруг все было как всегда, и совсем не так. Появилось нечто-то, что не вписывалось в рамки привычной логики. Это нечто тихонько возилось на подоконнике и сопело.

Кощей повернул голову на звук и замер. Взгляд уперся в горшочек. Бабушкин цветок, уловив интерес к собственной персоне, весело подмигнул Кощею оранжевым глазком в обрамлении зеленых пушистых ресничек и кокетливо склонил головку. Реснички вздрогнули, завибрировали, точно заморгали.

Из горшочка просыпалась земля, и показались мелкие корешки. Они ощупали горшочек снаружи, и, убедившись в прочности гладких стенок, спрятались обратно. Вслед за тем цветок сгруппировался, подпрыгнул и пробкой выскочил из родного чернозема, который на прошлой неделе бабушка накопала ему в соседней канаве. Корешки цепко уперлись за край подоконника, приподняли кустик, и он весело побежал, подобно паучку на лапках, оставляя за собой темные землистые следы.
Восторг переполнял цветок! Он умирал от счастья! Ему хотелось не просто ходить — бегать. Он двигался! Он открывал мир.

Цветок аккуратно спрыгнул с подоконника, обогнул тумбочку, еще раз сгруппировался, подпрыгнул и приземлился прямо на столик. Там он и заерзал возле графина с водой. Окунув в графин тонкий длинный отросток, цветок стал старательно вытягивать воду. Показалось донышко. Цветок удивился и отвалился.

Потом также быстро и весело короткими перебежками он вернулся на место. Довольный, он тут же затих, аккуратно подобрав в горшочек лапки-корешки. Внимательно осмотрев листики, цветок свернулся калачиком, уложил удобно головку на кромку горшка и закрылся.

Все, что происходило вокруг на глазах у Кощея, было скорее из области сказки и больше напоминало продолжение сна, нежели явь. В доме стало тихо. Кощей закрыл глаза и снова открыл их. Цветок посапывал в горшочке, временами бросая взгляд на неподвижный клубок ниток в бабушкиной коробке для рукоделия.

Дверь скрипнула — в комнату вошла Бабушка. Цветок притих и виновато закопошился. Бабушка погрозила ему пальцем, как нашкодившему котенку. Цветок заволновался было, но тут пролетавший мимо шмель отвлек его внимание, и он как ребенок тут же забыл про все.

Бабушка взяла горшочек в руки и осторожно вынесла из комнаты. Она тихонько икнула и улыбнулась про себя проделкам смышленого Цветка. Настроение у нее было хорошее.

Кощей прикрыл глаза. Ему не хотелось верить в реальность происходящего. Сон навалился на него снова, как огромный медведь, и придавил, на сей раз уже до утра.

Проснулся он неожиданно от звука кукушки старинных часов в соседской квартире. Был понедельник. Начиналась новая рабочая неделя.




ГЛАВА 17. КОМПЬЮТЕРНЫЙ ШОК

В институте тем временем творилось что-то невообразимое. Такого переполоха не помнил никто со дня Куликовской битвы. Люди носились по кабинетам, перебрасываясь короткими фразами. Тревога чувствовалась во всем. Виной всему был эликсир, и ситуация с ним связанная, медленно, но верно выходила из-под контроля.

Среди полного хаоса полную невозмутимость хранил лишь Кот. Он сидел в мягком кресле и демонстративно точил себе когти стеклянной пилочкой. Показное безразличие выдавал хвост: он предательски бил по подлокотнику, и остановить его было невозможно. Кот изредка посматривал на людей с напускным безразличием. Стало ясно: это неспроста. Кот, как видно, чего-то замышлял.

Пегасик, вообще, как сгинул, одни глаза на вершине книжного шкафа. Глаза были круглые и в полном недоумении. Время от времени конек выглядывал из гнезда и снова прятался. Спускаться в лабораторию он опасался. От переполоха у него кружилась голова и путались мысли. Суть происходящего до него, не доходила. Что делать в этой ситуации, он тоже не знал.

Пегасик волновался и время от времени деликатно ржал, напоминая: «Пора бить чечетку и делать деньги». Но в этой кутерьме коньку забыли подстелить резиновый коврик, на который он обычно сбрасывал монетки. Он же, Пегасик, любил порядок во всем, особенно в деньгах. Известно, ведь деньги любят счет. А он работал «на доверии».

Считать Пегасик выучился с большим трудом — до десяти, поэтому все монетки он аккуратно укладывал столбиками по десять и очень гордился доверием лаборантов, которые в конце рабочего дня заворачивали его дневную выручку в мягкие вощеные бумажки не пересчитывая.

Конек боялся, что такой неразберихе, он обязательно допустит ошибку и подведет администрацию Полигона под монастырь. Ему было не по себе.

Появление Кощея никто не заметил. Не до него! Разве что Кот скользнул по нему выразительным взглядом и многозначительно отвел глаза в сторону. Оба не проронили ни слова. Кот умел молчать.

Институт гудел от напряжения. С раннего утра здесь по тревоге уже находилась служба безопасности. Перепуганные лаборанты не могли взять в толк, как могло такое случиться?! И почему завис компьютер?.. И что вообще произошло на Полигоне за прошедшие выходные.

А произошло следующее…

В пятницу вечером, когда сотрудники НИИ в массе своей уже разошлась по домам, Кот и Кощей загрузили в компьютер программный диск с Формулой Бессмертия для окончательной обработки и перепроверки.

Как всегда в таких случаях, сотрудники Полигона закрыли лабораторию на замок и опечатали дверь на выходные, до понедельника. Но компьютер остался в рабочем режиме. Он получил команду по окончанию действия, сохранить результат, выйти из программы и автоматически отключиться по умолчанию. Так было принято. Машина надежная.

Формула была сложна и многомерна, но именно она позволяла синтезировать бессмертие в промышленных масштабах. Операционная система считывала данные прямо с загрузочного диска. Все знали: работа в целом займет не более двух суток. Ориентировочно в понедельник процесс будет завершен. Но на этот раз случилось ЧП. Объяснить, что именно, никто не мог.

Когда утром пломбу сняли, компьютер уже молчал. Скажем так, он хранил молчание уже не первый час. Система была заблокирована и не реагировала на команды вообще.

В углублении реактора стояла колба. Она была заполнена до краев эликсиром. Казалось, компьютер выполнил свое предназначение полностью: материализовал идею, создал новое вещество и по Высшей Воле отошел в мир иной, навсегда унося с собой программу человеческого бессмертия и всякую надежду на ее повторение или восстановление.

Полигонщики были в шоке. Все без исключения лихорадочно искали выход. Лучшие специалисты, каких только можно было отыскать в городе в понедельник в столь ранний час, были уже на ногах, но и никому из них так и не удалось реанимировать систему.

Нужно было что-то делать, но что?..

Ситуация в лаборатории напоминала кадры из триллера. Компьютер определенно был мертв. Он скорбно взирал на окружающих траурным экраном монитора. Индикатор не реагировал на команды. Информация на загрузочном диске тоже отсутствовала. Она оказалась стертой. Диск был девственно чист. О том, чтобы восстановить хоть какую-то часть данных, не было речи. Это было ясно всем.

Настроение у лаборантов было подавленное. Время от времени озвучивались возможные версии, но ни одна из них не казалась убедительной. Все последующие попытки вмешаться в работу операционной системы и восстановить ее тоже не дали результатов. Работа Полигона была парализована полностью.

Спасти положение могло только чудо. Сотрудники НИИ готовы были молиться любому богу... Любому!.. Даже компьютерному, если бы знали его.

Полигонщики были близки к панике. Кот и Кощей молчали и выразительно переглядывались. Их объединяла тайна.

В пятницу вечером, в минуту всеобщего ликования, когда, казалось, весь Полигон одной ногой уже стоит на пороге открытия, перед самой загрузкой диска Кот, втихаря, снял с него копию и передал Кощею. Ученый посчитал архиважным продублировать результат у себя дома, перепроверить его и внести поправку на вероятность иного сценария.

У Кощея были сомнения на этот счет, но он не был до конца уверен в их целесообразности, и потому лишь вскользь упомянул о них в разговоре с Котом. Кот понимал слету и не нуждался в объяснениях. Однако оба решили дождаться результатов.

У Кота была привычка: он никогда не лез на рожон и не торопился с выводами. Выслушав Кощея с большим интересом, Кот промолчал. У него наверняка было что сказать, но он не собирался навязывать собственное мнение.

Ничего в мире не происходит случайно и не возникает из ничего.

Когда-то на заре мироздания живое и неживое были едины и неделимы. По разным причинам где-то что-то разладилось, и формам бытия суждено было разделиться. Однако они сохранили единое информационное пространство и способность сообща взаимодействовать в нем. Обе формы материи временами вмешивались в дела друг друга и сообща находили выход из крайне трудных, почти тупиковых ситуация.

Ночью в ситуации крайне опасной для мира в целом, понимая и принимая на себя всю полноту ответственности за его будущее, Машина нашла в общем информационном пространстве единственно возможный способ его сохранения и применила. Разум как высшая форма материи вмешался в естественный ход событий и предопределил исход.

Система смоделировала возможность собственной мутации и допустила ее. В момент аварийного завершения работы за мгновения до того, как система «вырубилась» окончательно, она самостоятельно и полностью изменила комбинацию формулы. На запрос о сохранении результатов дала команду «НЕТ», стерла программу с загрузочного диска и благополучно испустила дух. Исходные данные были утеряны, конечные тоже, и восстановить их стало невозможным.

Осталось то, что осталось, то, что возникло по воле случая в недрах компьютерного разума и успело перейти в вещество. Эликсир! Но повторить формулу было невозможно. Новое вещество было уникальным, единственным из бесконечного множества комбинаций материи.

Вещество можно исследовать, но лишь однажды, чтобы понять его суть. И все. И ничего. Так бесславно и безрезультатно закончился первый день рабочей недели.

Никто из присутствующих так и не вспомнил еще об одной копии, она хранилась дома у Кощея на полочке со специями. О ней знали трое: Кот, Кощей и Анисья. Но упоминать об этом в стенах Полигона оба посчитали неуместным.




ГЛАВА 18. В ПОИСКАХ ВЫХОДА.


Оставаться в НИИ дольше уже не имело смысла и, сославшись на острую головную боль, Кощей поспешил домой. Кот, естественно, увязался за ним, прихватив, как обычно, кожаный портфель, о котором по институту ходили легенды.

Слухи о ситуации на Полигоне расползались по городу с невероятной быстротой. Прохожие удивленными взглядами провожали странную парочку. Кощей и Кот так увлеклись дискуссией, что не замечали окружающих.

Выскочивший из-за угла автомобиль резко затормозил. Резина пугающе взвизгнула. Парочка оцепенела и вдруг обнаружила себя на проезжей части. Кот отреагировал молниеносно. Забыв о своем статусе, он стремглав взлетел на фонарный столб и оскалился. Шерсть вздыбилась, из глаз посыпались искры.

Кощей, напротив, замер в неопределенности, как бы размышляя, повернуть ли назад или продолжить движение. Как ученый он предпочитал подходить к любому решению взвешенно.

Водителя передернуло, он в сердцах выругался: громко и смачно. Он был новичком, права получил лишь на прошлой неделе, и по этой причине наивно полагал, что мир живет по правилам дорожного движения. Его не переставала удивлять безалаберность пешеходов, и он при первой возможности вступал с ними в конфликт.

Кот и Кощей спорить не стали и вернулись на тротуар.

Дома было уютно и тихо, как и положено быть дома. Теплый прием и горячие бабушкины пирожки сделали свое дело. Дорожное происшествие как-то само по себе отошло на второй план.

Говорили о ситуации в институте и о событиях на Остове. Кот с горячностью, оставлявшей желать лучшего, настаивал на продолжении эксперимента с Бессмертием. Кощей его не поддерживал, но от продолжения исследований не отказывался… пока.

Всякая работа должна быть доведена до логического конца, чтобы понять, куда, собственно, двигаться дальше и нужно ли вообще двигаться. Сказать по правде, оставался единственный способ приблизиться к истине: получить новый эликсир немедленно, в домашних условиях. Препятствий к тому не было никаких, а интерес был необычайным. После инцидента на Полигоне предугадать результат никто не решался.

Бабушка против эксперимента не возражала. Она пошла на кухню, порылась на полочке и вернулась с прозрачной коробочкой с диском, которую запрятала еще в пятницу вечером подальше от глаз.

Троица двинулась в Кощееву комнату, предварительно захватив диск.

Комната была просторная, и напоминала не то научную лабораторию, не то келью алхимика.
Стены были заставлены книгами: от пола до потолка. На стеллажах пылились препараты, стеклянные сосуды сложной формы и флаконы с реактивами. Посреди комнаты, на блестящей металлической треноге стояла бутыль с чистой водой. Анисья ежедневно наполняла её святой водой из источника, который славился целебными свойствами. Без этой воды ни один эксперимент не удавался.


Мощный компьютер венчал рабочий стол. Он имел внушительный, но несколько старомодный вид и занимал едва ли не четверть комнаты вместе с оборудованием и многочисленными устройствами, подключенными к системному блоку.

Дверь тихонько приоткрылась, и вошла Мотя. Кот привстал и поклонился. Девушка смутилась. Она впервые в жизни видела столь именитого гостя: умницу, Ученого Кота. Кот предложил девушке стул и не стал задавать глупых вопросов. Умных он тоже задавать не стал. Умные вопросы ставят девушек в тупик, и они замыкаются.

Кощей отметил по себя ряд изменения, которые за день произошли с девушкой, и остался доволен. Мотя расцветала. Ее формы слегка округлились, кожа посветлела и как бы налилась изнутри. Вчерашнюю худобу сменила приятная упругость.

Глаза Моти светились умом, речь отличалась своеобразием и вызывала живой интерес.

Казалось, способность мыслить была свойственна ей от рождения, и только отсутствие голосового аппарата, привычного для человека, препятствовало речи.

Мотю еще предстояло изучать. Это была загадка посложнее Вечности.

— Интересно, — подумал Кощей, — что же все-таки скрывается за внешними формами девушки-лягушки и что вообще происходит с ее генетикой? Как изменил ее препарат? Насколько ее нынешний код приблизился к человеческому?!

Он поймал себя на мысли, что ему совсем не хочется думать о Моте ни как о лягушке, ни как о мутанте, и он отогнал эти мысли. Это был редчайший случай в его практике, когда ему как ученому и как человеку захотелось не изучать, а мечтать.

Мотя явилась как фея. Она возникала перед призраком счастья, и он полюбил эту юную женщину сразу, с первого взгляда, как сказку, как сон, и совсем не хотел пробуждения.

Присутствие Моти в этой комнате и в этой жизни сделалось важным, необходимым. Кощей почувствовал себя ответственным за судьбу девушки. Более всего на свете он не хотел расстаться с ней: ни сейчас, ни в будущем. Кем бы она ни была эта и кем бы ни стала — она была его Судьбой.

Время шло и уходило, и нужно было на что-то решаться. Кот порылся в портфеле и извлек еще один диск. За прошедшие выходные он «мышей не ловил», а, изрядно потрудившись, сумел составить собственную программу, ускоряющую пересчет предыдущей на несколько порядков.
Реально результат можно ждать через час с небольшим.

— Ну что… попробуем? — неуверенно предложила Мотя. Вопрос был риторическим.

Загрузив на винт оба диска один за другим, Кощей дождался, когда компьютер закончит подготовку, и подключил к системному блоку миниатюрный реактор. Затем он поочередно вынул диски из устройства и аккуратно разложил их по коробочкам.

Присутствующие умолкли.

Стало тихо. Вентилятор системного блока сдержанно заурчал. Неожиданно экран погас. Присутствующие вздрогнули и заволновались. Монитор мигнул, потом еще и еще раз… Ситуация напоминала утренний инцидент в лаборатории.

Помолчав, поразмыслив, а стоит ли… компьютер ожил и напомнил о себе тихой пронзительной нотой. Работа системного блока угадывалась только по редким вспышкам индикатора на передней панели и по едва уловимому звуку.

Внезапно дисплей оживился, на его рабочем столе быстро замелькали диалоговые окна с настоятельными рекомендациями выполнить ту или иную последовательность действий. Окна с невероятной скоростью сменяли друг друга, выскакивая на мгновение и тут же исчезая.

Казалось, компьютер совсем не интересуется тем, выполняются или нет его команды.

Он выбрасывал на экран окна веером, как это делает крупье, быстро и эффектно, как колоду карт не столике казино. Компьютер то ли играл, то ли сходил с ума. Скорее, играл сам с собой, задавая вопросы и тут же отвечая на них сам.

Потом он притих, немного замедлил движение окон, и вдруг оно прекратилось совсем. Небольшая стеклянная колба чуть поодаль быстро наполнялась бесцветным веществом, напоминающим густой вязкий газ.

Процесс завершился неожиданно. Компьютер задал вопрос, замер в ожидании ответа, потом почему-то щелкнул и самостоятельно вышел из программы. Внимание сосредоточилось на колбе с веществом.

Первым пришел в себя Кощей. Он разблокировал колбу, достал ее из гнезда и осторожно вынул из пробки тонкую стеклянную трубку.


Вещество менялась прямо на глазах. Газ медленно оседал на стенках, и так же медленно каплями стекал вниз, собираясь на дне сосуда в подвижную изменчивую жидкость.

Зрелище завораживало. Жидкость переливалась, как драгоценный камень, меняя цвета и оттенки. Никто в ту минуту сказать не мог, что это было, но это нечто было живым и очень красивым.



ГЛАВА 19. КОЩЕЙ БЕССМЕРТНЫЙ


Было еще темно и далеко до рассвета.

Все разошлись спать, резонно полагая, что обсудить результаты разумнее будет утром, на свежую голову. Возвращаться в Институт не имело смысла. Слишком рано.

Коту постелили на большой бабушкиной подушке, и он, промурлыкав «Вечернюю серенаду» Шуберта, сладко отошел в сон.

Бабушка, устав бороться с дремотой, побрела в свою комнату, намереваясь немного отдохнуть, не позабыв, однако, щелкнуть по выключателю. Кабинет погрузился во мрак.

Содержимое колбы осветило часть стола мягким зеленоватым светом.

Кощей так и не смог уснуть. Он продолжал думать. Было о чем.

…Судьба Бессмертных его тревожила и не давала покоя. Нужно было что-то делать, и делать это, по всей вероятности, придется ему.

Мысли время от времени возвращали его к колбе. Туда, где он впервые соприкоснулся с мечтой, дотронулся до нее пальцами. Пальцы хранили ощущение гладкости и прохлады стекла, наполненного ароматом Бессмертия.

Ночь не прошла даром. Она подарила ему новое ощущение и новое вещество, которое еще предстояло изучать. Но…

Вопрос стоял определенно и требовал решения: куда, собственно, идти и что вообще делать с обретенным Бессмертием.

Промаявшись на кровати около часа, Кощей понял, что уснуть ему вряд ли удастся, и окончательно проснулся.

Он встал, вышел из комнаты тихо, без тапочек, чтобы не будить Кота, который сладко посапывал в полной тишине предутреннего часа и прошел на кухню.

На кухне сидела Мотя. Она, как и он, не смогла уснуть этой ночью. Кощей мельком взглянул на девушку. Мотя была слегка утомлена, но привлекательна. Скромное теплое платье с воротничком и тапочки на босу ногу — вот и все, ничего лишнего.

Кощей поприветствовал девушку головой, и она ответила ему таким же кивком и жестом пригласила к столу, где уже стоял стакан со свежезаваренным чаем в бабушкином любимом подстаканнике.

Кощей помолчал и вдруг неожиданно обратился в Моте:

— Послушай, Мотя, расскажи-ка мне немного о Кощее Бессмертном. Наверняка кто-то из ваших был с ним знаком или слышал о нем что... И о своей прапрабабке тоже расскажи. О ней, говорят, легенды ходили, уж больно хороша была!

Девушка от неожиданности опешила, затем взметнула ресницами и удивленно посмотрела Александру в глаза долгим внимательным взглядом.

Вопрос, конечно, интересный...

Она откинулась на спинку стула, слегка качнулась, задумалась, как бы припоминая, и тихо начала.

— Ну, что сказать... даже не знаю... Да, я слышала о нем. Немного от людей, но больше из рассказов матери. Он был не из этих мест, но, как и почему он здесь оказался... …Давно это было.


Мотя помолчала, помедлила, как бы взвешивая, стоит или не стоит начинать… Семейная тайна все-таки. Потом отхлебнула глоток ароматного чая и медленно продолжила.

— Моя троюродная прапрабабка была с ним знакома довольно близко, правда, недолго.

Девушка задумалась, припоминая романтическую love story своей венценосной родственницы и Бессмертного. Потом сделала еще глоток, вздохнула.

— Кощей жил долго и был богат... очень... и очень одинок. Его боялись. У него были деньги... и ничего кроме денег. Говорят, он любил ее, мою прапрабабушку. Но деньги любил больше.

Люди его сторонились. По разным причинам ненавидели они его: и за уродство, и за богатство. Даже не знаю, за что больше... Наверно, за все. Только кажется мне, больше за то, что не был он на них похож. Сказывали, ходил Кощей в царство мертвых и назад возвращался. За это прозвали его Бессмертным. Но по мне, так это сказки. А вот Смерть действительно его избегала.

Однажды столкнула судьба на узкой дорожке Бессмертного и Смерть. И сказала ему Смерть: — «Не приду за тобой никогда, не мечтай. Сам найдешь". Сказала и сунула ему в руки иглу.

Кощей глянул на иглу и спрятал подальше. Может, от людей, а может, не от них, а от себя. Боялся он смерти, как каждый из нас боится. Думаю, от себя он и эту иглу прятал, но на беду свою позабыл, куда подевал-то.

Мотя отхлебнула еще глоток, задумалась, затем перевела взгляд на Кощея. Глаза их встретились, и девушка лукаво улыбнулась. Чай немного разогрел ее, и она выглядела значительно бодрее.

— А дальше?

— Дальше?.. А что дальше?.. Всего ведь и не упомнишь, — продолжила она, улыбаясь.

— Знаю, долго еще не решался Кощей уйти из жизни... Так... тянул свой век… тянул... без радости и без желаний, пока однажды ни надумал уйти. Вот тогда-то он и умыкнул мою прапрабабку и унес за тридевять земель, чтобы муж ее, Иван, во имя любви своей отыскал ему Смерть.

— И что, отыскал?

— Да, отыскал. Иван принес ему Смерть и жену свою вернул. А Кощей после этого покинул людей навсегда. Сразу... А зачем ему люди там, в Бессмертии? Не нужны они ему были, да и он им был не нужен. Кощей любви хотел. А ее, как известно, за деньги не купишь... Деньги он тоже оставил людям... чтоб не радовались. Но люди не поняли, зачем... и поначалу очень обрадовались богатству.

И стали они его делить. И делили они, делили его до тех пор, пока делить стало некому. А когда поняли, что натворили, зарыли люди деньги Кощеевы в землю, глубоко-глубоко, и зажили дружно: в мире и согласии. Больше я о нем не знаю ничего.

Мотя снова помолчала. Добавить ей было нечего. Она собралась было уйти, но замешкалась.

— М-да, — подумал Александр, — сказка как жизнь, и конец предопределен. Впрочем, все едино.

— И почему люди считают, что смерть — это зло? — спросил Кощей то ли сам себя, то ли бросил вдогонку Моте. Мотя остановилась, но не нашла, что ответить.

— Смерть всегда благо, — повторил он, — так, Мотя, а?

Мотя немного промолчала, пожала плечами и вышла. Кощей остался.




ГЛАВА 20. ВСЕ ВОЗВРАЩАЕТСЯ НА КРУГИ СВОЯ


Русские сказки добры и гуманны. Они всегда оставляют человеку надежду и право на смерть. Но обреченные на вечную жизнь люди этого права были лишены полностью.

Генетический код человека — штука серьезная. Это код не только его самого, но и всего человечества в целом. И все, что происходит и будет происходить с нами в будущем, предопределено единственным геном — геном мутации.


Изменения не остановишь, они идут непрерывно от рождения до смерти. Только она одна возвращает нас всех в начало, чтобы дать новой жизни шанс пройти свой путь заново.

Бессмертные на Острове менялись так, как это происходит всегда и всюду с обычными людьми. Их спираль имела те же свойства, но в рамках вечности не было силы, которая могла бы остановить изменения и вернуть людей к началу пути.

Чреда мутаций в перспективе Вечности вела к появлению новой формы жизни на Земле и во Вселенной. Вероятность того, что эта форма будет совершенной, божественной, присутствовала, но была она недопустимо мала.

Страшнее всего опасность перерождения в иные, непредсказуемые виды, несовместимые с земной жизнью. Без ясного понимания рисковать Жизнью в целом как природным феноменом было бы недопустимо.

Выводы оглушили Кощея серьезностью и простотой. Истина была где-то рядом.

Не человеку нужно Бессмертие, а человечеству! Бессмертной может и должна быть Любовь. Бессмертен Герой.

Нет. Память о нем бессмертна.

Бессмертна сама Жизнь, наконец. Срок же земного пути определен и неизбежен его конец. Именно неизбежность заставляет нас прожить все, что отмерено ею, ярко, достойно и до конца.

Так понимал проблему Кощей. Так он думал.

А Мотя стояла у окна в тишине бабушкиной комнаты и слушала его. Она ни о чем не думала, она просто читала мысли Кощея. Мотя знала свою уникальную способность читать чужие мысли, и временами от этого было ей как-то не по себе.

Слушать чужие мысли ей не хотелось, хотелось нормального человеческого общения, обычного разговора. Мотя вернулась на кухню, как бы по делу, но дела не нашлось. Она машинально взяла в руки пузатый чайник с драконами, окатила его кипятком и заварила свежий чай.

Кощей молчал. Казалось, он не замечает ее присутствия.

— Будете чай, Александр? — спросила, как пропела, девушка.

Голос вернул Кощея в реальность. Он взял стакан и сделал глоток.

— Удивительный голос, — подумал он...

Кощей не знал, что будет делать дальше, но был уверен, решение будет трудным. Выход из ситуации за гранью и это его как ученого удручало.

Вероятно, ему придется уничтожить формулу. Но это не главное. Главное, он обязан помочь тем, кто хочет и должен уйти из Настоящего, но не в силах сделать этого сам.

Ой, как непросто объяснить коллегам по институту свое решение. Но ни он, ни Кот в тот момент не знали, что к исходу минувшего дня, когда они спешно покидали Полигон, в институт пришел очень серьезный документ.

Международная организация «Ученые в защиту Жизни» сумела добиться от правительств ведущих стран наложения ВЕТО на все разработки, касающиеся проблемы Бессмертия.

Идея Бессмертия была признана тупиковой и крайне опасной для Жизни. Это была правда.



ЭПИЛОГ


В ту ночь шел сильный ливень, а утром на Поле чудес Волшебная глина явила людям новое чудо.

Посреди холма над огромной Божественной Дланью, бережно простертой между Небом и Землей, медленно вращался диск. Это была плацента, чем-то напоминавшая карту Земли. На ней, покачиваясь, как в колыбели, лежал еще не родившийся ребенок.

Он был мал и слеп. Глаза его никогда не видели света, и пуповина все еще соединяла его с плацентой, но он был живым, а плацента была подвижна и совершала свое бесконечное вращение так, как ежедневно делает это наша Земля от Сотворения мира.

Люди стояли перед ребенком с мокрыми лицами. Было тихо, люди плакали, и дождь заботливо смывал слезы с их лиц.

Люди поняли глину. Люди были добры и мудры и не желали зла Природе. Люди оставались людьми.

Все предстояло начинать заново.

И был вечер, и было утро.

Продолжение читать:

Лидия Слетова
ПОЛИГОН. Книга 2 полностью
http://www.proza.ru/2008/09/11/180