Баллада о деде. (переработана в 2012 г.)

Тем, у кого хватит терпения и интереса дочитать до конца - честь и хвала. Значит не зря все это было написано. Дайте знать, если осилите полностью. Низкий Вам поклон!

Баллада о деде.
1.

Он сел у костра и подбросил дровишек,
К нему повернулись лица мальчишек,
Дед водкой смочил пересохшие губы
И сунул бычок в пожелтевшие зубы.
- Что, молодежь, не спится ночами?
Ребята в ответ лишь пожали плечами.
- Вот-вот, и я тоже брожу по ночам,
Заснуть не могу, не принявши сто грамм.
А раньше я вовсе не пил эту гадость,
Да вот пристрастился к ней самую малость,
Выпью чуть-чуть – и…полегчает,
Будто на сердце что-то оттает…

Был он небрит и… не ухожен,
Хоть раньше, по виду, неплохо был сложен,
Но годы согнули старые плечи,
Что тут попишешь, никто же не вечен…
Он жил одиноко, ни с кем не общался
И лишь иногда на дороге встречался.
Слухи ходили, что видит он силу,
Ту, что другим ощутить не по силам.
В точности ж это не подтверждали,
Но никогда и… не отрицали.
Чтобы проверить - Господь упаси,
Лучше уж ноги скорей уноси…

Один из ребят осмелел и спросил:
-Дед, говорят, ты пожары гасил,
Знал «кулаков» и войну пережил,
Может, расскажешь, как же ты жил?
Ты же с историей шел наравне
И слушать тебя интересней вдвойне.
Дед помолчал и подумал немного:
- Да что говорить, ведь всего было много,
Только один я остался на свете,
Нету жены уж … и умерли дети,
Но если хотите послушать о том,
То не жалейте потом о былом…

2.

Ребята молчали и ждали начала,
Вдали на лугу лишь коровы мычали,
Да пели весенние певчие птицы
И крик петуха из дремавшей станицы.
Вдохнувши в себя табачного дыма
Дед начал рассказ про старшего сына…
- Мой Юрка был тихим и рос, как травинка,
Ну, вылитый – я, ведь родная кровинка,
Что бит мной бывал, ну так это - по делу,
Хоть знаю, что после все тело гудело.
Но он – не в обиде, все понимал,
И терпеливо наказам внимал…

Успел я его поставить на ноги,
Тогда не скопилось на сердце тревоги,
Сыграли им свадьбу с красавицей Светкой.
Да внук появился – Сергей - малолетка.
И все было чинно, все были довольны,
Никто и не думал про разные войны,
Мы ж со старухой моей не грустили,
Силы в себе потихоньку копили,
Вроде совсем уж не знали ненастья
И дочку свою нарекли дружно Настей…
Наш младшенький – Сашка, потом появился
И этим я всем черезмерно гордился…

Старуха моя была знатною девкой,
Мы с ней повенчались в осеннюю севку,
И дюже друг друга любили, поверьте,
Но чувства свои вы на наши не мерьте.
Тогда было все по-другому, иначе,
Сослали всех тех, кто был побогаче,
Согнали с обжитой земли тех людишек,
Их жен, матерей, их отцов и детишек.
Тогда было все непонятно, ей-богу,
Все дети держались родного порога,
А их, вместе с ихними же матерями,
В Сибирь вдруг отправили – с сухарями…

3.

А мы со старухой остались на месте,
Две курицы было всего на насесте,
Но мы жизнь не кляли, с нее не убудет,
Что было – то было, что будет – то будет.
И тут нам свалилось на плечи несчастье,
В голодном году умерла наша Настя,
Потом, правда, жить мы получше чуть стали
И пухнуть от голода все перестали.
Вместо телег появились машины,
Школы открылись и магазины,
Куда ни посмотришь – колхозы, артели,
Хотя…поначалу не очень хотели…

Старик вдруг умолк…Был он крепкой породы,
Но свой отпечаток оставили годы.
Иссохшие руки все были в мозолях
По-виду, они уж забыли о боли.
Поношенный плащ непонятного цвета,
Спасавший его и зимою, и летом.
Под шляпой прожженной – клочки с сединою,
Да плечи торчат над сутулой спиною,
Он многое видел на этой земле
И виденьем был переполнен вполне.
Один только взгляд – отрешен и безмолвен,
Как будто навечно пропитанный горем…

Но вдруг встрепенулся, словно проснулся
И ребятишкам слегка улыбнулся:
- Вы бы набрали картошки получше,
Небось голодны, а сытней будет лучше.
Я помню, что мы уж, в тридцатые годы,
С этой картошкой не знали заботы.
Парни всем скопом шли в трактористы,
А с города ехали к нам коммунисты.
Дружно работали все на полях,
Радуясь мыслям о выпавших днях,
Так хорошо развивалась страна,
Да только всему помешала война.


4.

Враг нападавший был зол и коварен,
Об этом сказал нам сам дедушка Сталин,
И все мужики из нашей станицы
Ушли добровольно за Родину биться.
Я сразу попал в пехотинскую роту,
«Царицей полей» называли пехоту,
А Юрка, мой старший, пошел в офицеры
И я за него возгордился без меры.
Ан, как же иначе, сын – знатный вояка,
Уже награжден был медалью, чертяка.
Отвагой своею прославил весь полк,
Видать, все же, вышел из малого толк.

Мы бились упорно и биты бывали
Но постепенно друзья убывали,
Потом приходили, те, что моложе,
И так неустанно - одно и тоже.
Мы много дорог тогда исходили,
Сам не пойму, как меня не убили?
Три раза был ранен осколками мины,
Два раза тонул, увязая в трясине,
Контужен был раз, обмораживал ноги,
А как-то заснул прям в медвежьей берлоге.
Медведь чуть не съел, да промедлил он малость,
Потом его мясо всей роте досталось.

Во всяких бывали мы переделках,
Питались в лесу, позабыв о тарелках,
И мерзли мы дюже, поверьте, ребятки,
А дома скучали наши солдатки.
Им тоже не сладко жилось при фашистах,
Побили зверюги всех жен коммунистов
И я еще помню письмо от старухи,
Она в нем писала о Светкином брюхе.
Я начал частенько думать о внучке,
Ведь сам-то всю жизнь прожил недоучкой,
А внучку мечтал приспособить к учебе,
Пусть хоть она, раз я неспособен…


5.

Вновь взгляд старика был какой-то задумчив
А брови над носом сошлись, словно тучи,
Костер освещал седую щетину
И тени скрывались в глубоких морщинах…
- Светланку убили прямо в сарае,
Она, вся еще в крови истекая,
Кричала проклятья и не стонала,
Но пуля фашиста ей жизнь оборвала.
Старуха ж моя уцелела случайно,
Пошла вместе с внуком к соседке за чаем.
Об этом узнал я уже в сорок третьем,
Письмо получив в феврале, на рассвете.

Мороз был ужасный, а мне было жарко,
Я внучке уже достал два подарка,
Пуховые детские рукавички,
Да из березы сделал лисичку.
Сидел часа два, не сделав ни шагу,
Но прозвучала команда: «В атаку!».
Не помня себя, я помчался по полю,
Мне слезы глаза застилали от горя,
Я рвался вперед отмстить за Светланку,
Но с фланга зашли к нам немецкие танки,
И прыгнув за куст, я связал две гранаты…
Уже было поздно искать виноватых…

Я, в ярости, ждал приближения танка:
- Давай же сюда, стальная болванка!
Уж метров пятнадцать лежало меж нами,
Я в землю плотнее вжался ногами…
И, что было силы, метнул две гранаты,
Пусть знают, что могут России солдаты…
Танк встал и огонь охватил его корпус,
А мной уж придуман был новенький фокус.
На землю попрыгали трое танкистов,
В душе, наверно, кляня коммунистов,
Но мой автомат был начеку
И я из гранаты дернул чеку…

6.

Был сильный удар и комья земли,
Меня с поля боя бойцы унесли.
Пришел я в себя уже в наших окопах,
Все были на оборонных работах.
Да, мы удержались и вновь шли в атаку
И в наших рядах уже не было страху,
Гитлер тем временем близился к краху,
А я за тот бой получил «За отвагу»…
Время все шло, приближалась победа,
Стояло июльское жаркое лето,
Мы были в тылах и готовили силы,
Я по полю шел и…увидел могилы.

Что-то тянуло туда и тянуло,
Буд-то судьба мне в глаза заглянула.
Стояли дощечки над свежей землею,
Да вбитые колышки с красной звездою.
Все пахло вокруг потревоженной глиной,
Вдруг…я увидел фамилию сына,
Имя его, год и месяц рожденья
И я ощутил мерзкий страх ощущенья.
- Да мало ли Юриев-однофамильцев
Покоятся в нашей безгрешной землице,-
Старался утешить себя я словами,
Фанерный щиток пробегая глазами…

Старик повертел в руках папиросу,
На лицах мальчишек застыли вопросы.
Он горько в ответ усмехнулся ребятам:
- То был не мой, мой погиб в сорок пятом.
Уже до победы осталось пол шага,
Геройски он пал на штурме Рейхстага.
Вечная память родному герою,
Навечно сокрыт он германской землею…
А я уцелел и вернулся в станицу,
Но не узнал я ее после фрицев,
Лишь черные печки торчат ото всюду,
Да пепла кругом валяются груды…

7.

Бабы с детишками жили в землянках,
В воронках от бомб, да в окопах от танков.
Спасибо судьбе, что хоть раз пощадила,
Старухи и внука меня не лишила.
И жизнь началась с новой точки отсчета,
Все чувства в себе поглотила работа.
Все приходилось нам заново ставить,
Сады возводить и колодцы поправить,
Станица былую красу обретала,
Из пепелищ она вновь восставала.
Опять зацвели василек и ромашка,
Весною родился наш младшенький, Сашка…

Мы внука Сережку отправили в школу,
Пусть учится правильной мысли и слову,
Старуха пошла на ферму дояркой,
Я же работал в совхозе на сварке…
И так, незаметно, три года сменилось,
Война отошла, как будто приснилась,
Сережка стал делать в учебе успехи
И Сашка наш рос для любви и потехи…
Мы каждому лучику были довольны
И забывали плохое невольно,
Будто загладились старые раны,
Но, видно, войну позабыли мы рано…

Раз в лес за грибами пошли со старухой,
Уж осень была и трава вся пожухла,
Мы разбрелися метров на тридцать,
Ни ветерка, ни голоса птицы…
Вдруг…я услышал тихий щелчок…
Дальше я точно все вспомнить не смог.
Как из тумана донесся звук взрыва,
Звенело в ушах, меня оглушило.
Лишь помню недвижную позу старухи
И …струйку крови, застывшую в ухе…
К жизни вернули сынок, да внучок,
Каб не они, я б жить дальше не смог…

8.

Старик отвинтил тихо крышку от фляжки,
Глотнул пару раз и выдохнул тяжко…
Солнце давно уже скрылось за лесом,
Все слушали дальше с большим интересом…
- Старуху я сам закопал на кургане,
Там, где была могилка Светлане,
Да с горя запил, помногу и часто
И жизнь для меня, как будто угасла.
Долго я пил, может год, может больше,
Думал уж все, да спасибо Сереже,
Он все запои сносил безобидно
И мне вдруг однажды сделалось стыдно…

Снова, как смог, наладил хозяйство,
Гнал свою лень и разгильдяйство,
Искры надежды нам ярко сверкнули
И восемь лет, как один, промелькнули.
Внучек Сережка заканчивал школу,
Сашка всецело отдался футболу,
Целыми днями носился с мячом,
Ветер и дождь ему нипочем.

Сережка ж, в душе, был отпетый романтик,
Его идеалом был воин-десантник.
Сосед был военным, и он, по примеру,
Поехал учиться …на офицера…

Старик вновь вздохнул, потел левый глаз
И, не спеша, продолжил рассказ.
От водки лицо у него раскраснелось,
Но уходить от костра не хотелось…
- И вот двадцать лет минуло бесследно,
Ребятки мои уж покинули деда.
Сережка служил где-то под Ленинградом,
Сашка на стройке работал прорабом.
Правнук Алешка учился в десятом,
Сашку считал не дядей, а братом,
Правда, без матери шел по дороге,
Та уж давно ушла от Сереги…

9.

Вдруг, вновь беда всколыхнула мой разум,
И не одна, если жалит, то сразу…
Сережка, внучок, на ученьях разбился,
Его парашют отказал, не раскрылся…
Служил он умело и был подполковник,
Да, что вспоминать, ведь теперь он покойник.
Его хоронили целым отрядом
И закопали с матерью рядом…
Те, кто был там, плакали все,
Словно лицо окунули в росе,
Залпом прощальным пытаясь продлить
Жизни короткой надрывную нить…

Еще не прошли по Сережке помины,
А я уж лишился последнего сына…
Байкал был суров, да и стройки могучи,
Мой Сашка любил забираться под тучи.
И тут…наш старик первый раз прослезился:
- Был дождь, было мокро, и он оступился,
Сказали, что чудом спасти было б можно,
Да врач далеко был, а там…бездорожье.
И вновь замолчал, достав папиросу,
Зажег от костра и дым выпустил носом.
Шляпу рукою надвинул поглубже,
Да куртку свою захлопнул потуже…

Мой правнук Алешка мечтал быть шахтером,
Да не сбылось, стал в совхозе шофером.
Баранку крутил от зари до заката,
Ночами с ребятами бегал к девчатам.
Он все успевал, и гулять, и работать,
И добрую славу успел заработать.
Мне было спокойно и радостно жить,
Но, в армии время настало служить…
Тогда неспокойно было в стране,
Многие гибли в афганской войне,
Алеша был с детства здоровый пацан
И мне не сказали, куда он попал…

10.

Я жил на иголках, но год пролетел,
И я от Алешки пять писем имел.
Стал уж готовиться к встрече, весной
Ждать возвращенья Алешки домой.
Ну, и свершилось, весна, месяц март,
Этой весне я был дьявольски рад.
Очень хотелось увидеть Алешку
И я каждый день выходил на дорожку…
Но не приехал мой правнук в станицу,
Сам он не мог уж домой возвратиться,
Только когда его гроб орошил,
Мне рассказали, где он служил…

Дед как-то, по-детски, втянул воздух носом,
Из глаз его мутных катилися слезы,
Он залпом допил содержимое фляги
И из кармана достал две бумаги.
Старик развернул их дрожащей рукой,
А там…похоронка и лист наградной.
- Вот все, что оставили мне от него,
И больше уж нет у меня НИКОГО…
Сказал, и поднялся, и двинулся прочь,
А рядом повсюду раскинулась ночь.
Луна освещала его силуэт,
Пригнутый к земле под тяжестью бед.

Он шел и шептал о старухе своей,
О сыне, о дочке, о тяжести дней,
О том, что случайно дожил до седин,
И что на земле он остался один.
Он шел и шептал, спотыкаясь не раз,
И горькие слезы катились из глаз,
Он их не стирал и не чувствовал их,
Как будто порог ощущений затих.
Он даже не оглянулся назад
На грустные лица сидевших ребят.
…В пугливом молчании бился костер,
Никто не решался начать разговор…


16-19.10.89 Переработано июнь 2012 года.