Убийцы

Убийцы

-..оспо… илуй… ххооспот… лууййгоо… сподипомилуйгосподи, - цветные пятна, дрожа, стали сползаться. Коричневое перемешалось с чёрным, окуталось бахромой серого, запятналось дрожащим жёлтым.
«Где я? Аххх!!!» - больно, больно как! И обрывками, наслаиваясь: «Выше бери, не видишь разве, как пули ложатся?.. Сан Саныч, ну когда уже и меня? – Не дорос, Андрюха. Ну-ка, сумеешь ту расколошматить?.. Слабак! – Того, с бородкой, видел? Заказчик. Бабку эту вот заказал… Да вроде подпольно абортами занимается, кому-то из родных «помогла» не в тему… Недалеко от города, но глушь та ещё. Завтра… Твою мать! А-а, больно как, су-ука! – Ничё-ничё, щаз «скорую» вызову. Через месяц гопака танцевать сможешь. Я эту падлу найду, Сан Саныч, и нос в затылок вобью! – Придётся тебе самому, Андрюха. Сроки горят!.. Ну и глухомань! Где тут дорога? Собака, куда ты лезешь? А-а-а!»
И больно, больно в груди, в туго перебинтованной ноге. Сломал? Нет, вроде. Вывих. Голова раскалывается. С-с-с.
-Выпей, - перед коричневым и красным появляются руки. Холодная вода спасительно проваливается в желудок. Зыбкое марево нехотя сползает с глаз.
Свет из окна выхватывает колченогий стол, красный угол с почерневшими деревянными и пожелтевшими, вырезанными из газет, иконами. Пучки трав, подвешенные к потолочным балкам, паутина в дальних углах, копоть от печи. Словно провалился во времени на пару сотен лет назад. А может, и провалился? Но на нём клёпаная кожанка, а за поясом… Ничего нет!
Андрей сфокусировал взгляд на бабушке, покорно дожидающейся его внимания.
-Поговорим, Андрюшенька, - утвердительно, словно продолжала начатый разговор, сказала бабка.
-Откуда вы..?
-Так разговаривал ты во сне. Бредил.
-И много я..?
-Кушать, небось, хочешь, Андрюшенька? Ну, хоть липового чайку с печеньем? Там и поговорим.
У парня кружилась голова, его повело, на левую ногу едва можно было ступить. Бабка чуть ли не на себе протащила его от топчана до стола. Сунула в руки кружку с ароматным чаем, сама села напротив.
-Андрюшенька, я знаю, что ты наёмный убийца. Сильно ударился ты, и если бы не Фрол… На закорках ведь принёс, а ему-то за пятьдесят уже.
-Я, конечно, благодарен, но вы всё неправильно…
-Пистолет, обойму, все твои штуки городские я спрятала. До поры. Отдам, когда на дело согласишься… Андрей, я хочу тебя нанять. Убей нас всех.
Парень подумал, что слишком уж сильно зашибся, раз такое мерещится. В голове творился кавардак. Хотелось бежать, и в то же время он понимал, что сейчас вряд ли на это способен. Вывих, ушибы, видать, сотрясение. А он даже не знает, где находится! «Интересно, получится ли задушить бабку? А старушенция-то с приветом! Во, как глазёнки сверкают!»
-Убей, потому что недостойны мы существованья. Твари мы, совсем озверели от жизни такой, адовой, - продолжала тем временем бабка. - Никто здесь, на хуторе, и не живёт более, кроме нас четверых.
Вдруг послышался звук мотора. Андрей отшатнулся за занавеску. «Менты!» - подумал он. Но не успел обежать глазами комнату, оценивая расстояние до двери, как на улицу выползла ВАЗовская «шестёрка». В машине сидели двое.
-Во. Ещё одни приехали… Убийцы, - прокомментировала бабка. – К Прасковье они. Травить будут.
-Кого? – проскрипел Андрей. От чая с печеньем ему действительно стало лучше. Вкус, правда, был необычный. Ну да часто ли он травяные чаи пил?
-Ребятёнка, - буркнула бабка. Тут из машины выбрались пассажиры. Мужчина-водитель, видать, был здесь не единожды. Подхватив туго набитые полиэтиленовые пакеты, он кивком позвал за собой женщину и решительно направился к дому напротив. У его спутницы явно выпячивал небольшой животик. – Вытравливает Прасковья ребятёнков-то. Тех, кого уж запрещает медицина… Все тут твари, прости Господи. Фрол тот, тронутый лагерник, бомжей режет, которых бандюганы сюда привозят. Мол, меняют квартиру стариков-одиночек на домик в деревне, а привозят сюда. Выкидывают. Фрол их и режет. Врагов своих в них видит. Лагерных. Только бандитов не трогает. Чувствует он. Власть чувствует. Тебя вот не убил. Да Юльку-Заразу пощадил. Такая же тронутая. Сука. Собачий ватажок. Ходит с ними, спит с ними. Пришлых собак рвут. Бывает, и людей случайных загрызут. Прасковья вон ребятёнков вытравливает. Все твари. А я за ними мертвецов хороню. И тех, что бандюганы с города привозят, и тех, что псины рвут. Не могу я так больше, - бабка прослезилась. – Нет мочи во мне. А я заплачу. Хорошо заплачу.
В голове у Андрея шумело, мысли тяжело ворочались.
-А Фрол что же? Не может по-соседски, так сказать?
-Что ты, он ведь как семья нам.
-А сами? – парень указал на потолочную балку, провел рукой по шее.
-Что ты, милый, грех это, - бабка перекрестилась. – И так грешна. Ой, грешна. Но ты можешь. Изничтожить… Ах ты, Боже мой, недохоронила, - вдруг запричитала бабка и, засуетившись, быстро вышла из дома. Андрей тупо проследил, как бабка погналась за собакой, тащившей в зубах какие-то лохмотья.
Что-то странное творилось с Андреем. Его бросало то в жар, то в холод, мутило. Встал, чуть не упал – понесло. Но выдюжил, прошёлся по хате. Искал свои вещи, но не нашёл. Зато обзавёлся топором.
На улице хлопнула дверь машины: посетители уезжали. Женщина лежала на заднем сиденье, мужик лихо выруливал на попятную. На крыльцо вышла ещё одна бабка. Одета она была медицинский халат, густо испятнанный красным. «Ага, вот он и «заказ». В руках бабка несла таз. Под крыльцо полетело что-то окровавленное. Когда Андрей понял, что, его вырвало.
…Ржавые железки, затхлость, мусор, бурьян, горбыли, кости. Запустение. Хруст и шелест из леса. Вой диких собак. Из нескольких полуразрушенных халуп только две были обжитые.
Уже смеркалось, когда киллер задними дворами вышел к дому Прасковьи. В окне, затянутом прозрачной клеёнкой, мигал свет. А у заднего крыльца возились собаки, чамкали, рвали на куски… что-то смутно угадываемое. «Это что… рука? Это кто… человек?» - Андрей замахнулся на стаю псов, догладывающих нерождённого ребёнка. Среди рыжих и серых шкур мелькнула белобрысая голова. Пацанка. Дикарка. Людоедка.
Запертую на щеколду дверь взломать было легко. Половицы нещадно заскрипели, когда Андрей, шатаясь, словно пьяный, вывалился из сеней в хату. Свеча в углу чуть не затухла, но чиркнула спичка, затрепетал огонёк керосинки. Прасковья, близоруко щурясь, сделала огонь больше, нащупала взглядом приближающуюся фигуру. Сверкнул топор.
-А мы думали, убёг, - проскрипела бабка. – Значит, судьба. Прохор тебя послал, знаю я, вижу. Так, значит, с семьёй порвать решил. Софья ему не помеха, а вот я и проклясть могла. Только опоздал он.
Андрей увидел висящую на стене фотографию: две девушки и парень, обнимаясь, смеялись в объектив. Две сестры и брат. Прасковья, Прохор и Софья. Убийца нерождённых, убийца родных и самоубийца.
-Знаю я, что Софья сказала тебе убить меня, и себя, и блаженных. Знаю. От судьбы не убежишь. Но слушай, что я скажу. Не убивай Софью. Через два года придёт сюда мужчина и заберёт её. Знаю я. Вижу.
Андрею вновь скрутило живот, да так, что он чуть не упал. «Что вы сделали со мной?»
-Боль сидит в тебе, - продолжала тем временем Прасковья. - И лишь сестра сможет помочь. Торопись, пока ещё можно принять противоядие.
-Ты нахера детей травишь? – выплюнул с кровью давно заготовленную фразу, но тут прозрел: - Что ты сказала? Противоядие? Так вы меня..? Ах ты сука!
Андрей замахнулся топором, его вновь повело в сторону. Взмах! Звон и крик. Керосин из вышибленной Андреем лампы плеснул на Прасковью, и та вспыхнула как рождественская ёлка. Крик боли стегнул по ушам, отбросил.
Андрей оступился, полетел на четвереньки, да так и вывалился наружу. Вслед летели проклятия и стоны.
Руку рвануло болью. И плечо. Теперь ногу. Собачья стая, науськанная Заразой, кинулась на добычу. Терзаемый болью внешней и внутренней, на последних остатках сил, Андрей отмахнулся топором. Ещё раз. Попал. Визг. Рвут. Ещё удар! Крик. Отхлынули.
Земля колышется из стороны в сторону, приближающаяся дверь дома Софьи дрожит. Не успел затащить себя по ступенькам, как створка хлопнула, и бабка выбежала на крыльцо.
-Что? Как? – смотрит через андреево плечо на разгорающуюся хату сестры.
-Где противоядие? – схватил за шею, в лицо тычет топором. На лезвии налипли белобрысые космы.
Махнула рукой на стол, где под свечой чарка и записка, а сама к пожару кинулась. Чуть не перевернул, так скрутило вдруг. Но влил в себя горькое зелье. Скрутило пуще прежнего, падучей о доски бросило. Схлынуло.
Софья писала записку, видать, чтобы Андрей сумел её прочесть «после дела»: «В сарае под тюком соломы кадка. В нём твои вещи и плата за работу. Спаси тебя Бог». Сарай Андрей видел. Дело за малым.
В кадке действительно оказались и его пистолет с глушителем и запасной обоймой, мобильный телефон и документы. А под ними… Деньги россыпью, перстни, серьги, цепочки, золотые зубы. «А я за ними мертвецов хороню…» Андрей представил себе, как бабка орудует клещами во рту мертвеца, и его передёрнуло от омерзения. Подхватив под мышку всю кадку, оказавшуюся тяжеленной, Андрей побрёл к дороге. Софья грузно сидела на земле напротив горящей хаты и рвала на себе волосы. Вокруг неё выли собаки.
Лишь случайность помогла спастись Андрею. Только-только скрылся за поворотом ночной дороги хутор. Парень, всё ещё шатаясь от слабости и нервного напряжения, не заметил горбыля под ногами и полетел в траву. Тотчас над ним, свистнув, пролетел нож. Фрол промахнулся буквально на сантиметры. «Макаров» щёлкал до последнего патрона. И лишь этот последний заставил лес отозваться криком боли.
-Убью! Убью! – то ли Андрей это кричал, то ли из лесу доносилось. Кто-то там ворочался, полз, рычал.
Петляя, заросшая бурьяном чуть заметная в лунном свете стежка повела Андрея прочь от этого ада на земле.
«Если я наёмный убийца, то кто эти? Падаль. Звери!»
Перед ним была дорога. Выбор невелик. Либо в город, к Сан Санычу и «благородной профессии киллера». Либо прочь от города, попытаться начать новую жизнь. Если это возможно после сегодняшнего.
Рычание и вой из леса приближались.
-Помоги мне, Господи. Дай знак. Господи, помилуй, Господи, помилуй, Господи…