ЮРКА. ПЕРВЫЙ ПОЛЁТ

ЕВГЕНИЙ САРТИНОВ
ЮРКА
ПЕРВЫЙ ПОЛЁТ
Юрка Ивлев сидел на капоте серого БМВ в позе свадебной куклы, и еще не верил, что это все случилось именно с ним. Так бывает всегда, когда ты совершишь нечто неловкое, неудачное, катастрофическое, но в первые секунды еще не веришь в это, и тебе кажется, что ты сможешь еще что-то исправить, вернуть назад… Одно неудачное движение на строительных лесах второго этажа, короткий, не дольше секунды, полет вниз, и жесткое приземление на пятую точку. Невысокий, худощавый, с голубыми глазами, с пухлыми губами, и с волосами, больше похожими на белый пух, Юрка походил на иконописного херувимчика, но сейчас этого херувимчика словно подбили из зенитки, и вся его ангельская кровь, то есть известка, обильно вылилась на штаны комбинезона и на капот машины. А Юрка все сидел и вспоминал, как все это было, как такое могло случиться. Вот он вскарабкался на леса, с ведром побелки в руках, окунул кисть в белую, как молоко, густую, как сметана, жидкость, провел первую полосу и… И сделал шаг назад, чтобы посмотреть, как краска ложится на стену, а через секунду он уже был здесь. Юрка глянул на зажатую в своей руке кисть, зачем-то аккуратно положил ее рядом с собой, и попытался встать. В ту же секунду из-за угла корпуса показался человек, чьё появление сейчас для Ивлева было самым нежелательным. Директор пансионата «Сосновый лес» Аркадий Аркадьевич Маркелыч внешне походил на вставшего на задние лапы бульдога. Рослый, грузный человек с квадратным лицом, на котором гармонично расположились крупный, вздернутый нос, полные губы и густые, черные брови под Брежнева, на голове прическа ежик и неизменная сигарета в углу губ. Но как раз сейчас её то и не было, потому что, придя на непонятный звук удара о железо и увидев новые изменения в тюнинге крутой иномарки, Маркелыч впервые в жизни выронил сигарету из губ.
- Ты… что, козел, сделал? – Начал Маркелыч шепотом, а потом сразу заорал во все горло. - Ты, что, охренел, что ли?! Да ты у меня до конца жизни будешь теперь бесплатно пахать!
Одним движением своей мощной руки он смахнул Юрку с капота, на землю, потом сзади схватил за лямки комбинезона, поставил на ноги, и отвесил Юрке такую плюху по уху, что тот улетел в жесткие кусты акации и там запутался. Это спасло Ивлева от последующих побоев, потому что на зычный голос директора прибежали двое - шофер Гаврилов, верный адъютант Маркелыча во всех начинаниях, и слесарь-сантехник Иваныч – скромный алкаш в завязке. Осмотрев картину боя, оба открыли рот, а водила еще и присвистнул:
- Нихрена себе! Это Юрка так на «Бэху» приземлился?
- А кто же еще?! Кто другой так сможет? Гаденыш! – Маркелыч просто кипел от злости. – Как я это всё теперь хозяину тачки объясню?
- Вот это он навел крутой тюнинг. А чья это тачка? – Спросил, хихикнув, Иваныч.
- Главы областной думы Зубова.
- Класс! – одобрил Гаврилов. – Спикер будет рад бесплатной рихтовке и покраске.
Маркелыч взорвался:
- Толик, я тебя сейчас самого убью, нахрен! Нашел он класс! Всем взять тряпки, мочалки, воду, ацетон, бензин, спирт, что хотите, но чтобы через пять минут этой долбанной побелки на машине не было!
Юрка к этому времени выпутался из кустов, и даже проявил желание помочь коллегам, но директор снова взорвался:
- Куда в таком виде?! Еще больше своими штанами машину запачкать хочешь?! Марш отмываться и помогать им!
Для ускорения своего приказа он дал Юрке такой пинок, что тот едва не набрал первую космическую скорость, и уже вдогонку Маркелыч крикнул свою прежнюю угрозу: - С этого дня, Ивлев, работаешь у меня бесплатно. Так и быть, кормить буду, но денег не жди. Этот капот ты у меня до самой своей смерти отрабатывать будешь!
«Скотина! - подумал Юрка. – Буд-то ты мне эти деньги платишь. Два месяца уже как зажимаешь зарплату».
Собственно, Юрка сам был виноват во всех своих бедах. В свои восемнадцать лет числился он электриком, получал в этом пансионате меньше всех, даже сторожей, зато был безотказен в любой работе, которой нагружал его Маркелыч. Вот и в этот раз директор загнал его на леса побелить верхнюю часть корпуса, хотя маляром Ивлев никогда не был, и пробовал отказаться. Но директор доходчиво, в три матерных слова пояснил Ивлеву, что не боги горшки обжигают, велел навести известки, а сам пошел встречать приехавшего спикера. Зачем он велел тому поставить машину на стоянку рядом с лесами, директор объяснить бы не смог никогда, хотя уже сильно пожалел о такой промашке. Он сам был виноват в происшедшем – выбрал не то место, и послал не того человека, но Маркелыч был из числа тех людей, кто ищет причину своих бед только на стороне.
Собственно, директором пансионата Маркелыч был в годы развитого социализма. С наступлением эры недоразвитого капитализма он выкупил «Сосновый бор» за смешную цену стоимости вагона битого кирпича, и в этом 1993 году, властвовал в нем как хотел. Пансионат и в самом деле стоял в сосновом бору, да буквально в километре от областного центра Верхнебуржуйска, что делало его весьма привлекательным в смысле модного бизнеса на желании людей поправить здоровье, жутко подорванное в лихие годы зарождающегося капитализма. Продолжая лечить среднестатистического жителя города за скромные деньги, Маркелыч мечтал заполучить в свои ряды элиту области. Ради этого он сделал ремонт одного из трех корпусов, а так же водолечебницы, закупив, с зубовным скрежетом, новое оборудование. И как раз сегодня, в пятницу, сюда должен был съехаться на бесплатные процедуру и последующую пьянку весь областной бомонд. Собственно, он уже и начал съезжаться, и пунктуальный глава думы Зубов прибыл даже на час раньше – поздно вечером у него были какие-то важные, хотя и очень личные дела, и сейчас спикер проходил обследование у главврача Сергачева, не подозревая о «счастье» свалившемся на его машину. Зато все остальные обитатели пансионата были загнаны в третий корпус, с милым пожеланием не высовывать носа до самого ужина, который им подадут прямо в корпус в армейских термосах.
Белилами Юрка запачкался капитально, так что отмываться он не стал, а просто сбросил в раздевалке комбинезон, одел свои парадно-выходные, то есть единственные брюки, серую тенниску, а сверху синий, на три размера больше, халат с обширными, если возникнет нужда воровать кирпичи, накладными карманами. В этот момент дверь в раздевалку распахнулась, и в нее влетел невысокий, чернявый, носастый парень с предельно затравленным выражением лица. Он и сам был одет во все черное – черные джинсы, черную футболку, что еще больше подчеркивало худобу незнакомца.
- Слышь, парнишка… тут где-нибудь… спрятаться можно? – Спросил он, задыхаясь, и чуть картавя.
- А за тобой что, менты гонятся?
- Хуже, бандиты.
- Это можно, сейчас спрячем. Иди сюда.
Юрка подвел незнакомца к характерной железной двери с надписью «Высокое напряжение», открыл ее. Чернявый попятился, было, назад, но за стандартной дверью щитовой никакого электричества не было, а стояли швабры, ведра, и другие принадлежности уборщицы. Юрка отодвинул все это имущество тети Вали в сторону. При этом Ивлев не заметил, что пока он открывал дверь лже-щитовой, незваный его гость сунул что-то в стоящий на столе переносной ремонтный ящик типа бокс, с электрическими потрохами. Беглец прыгнул в нишу, Юрка закрыл дверь, взял бокс, и собрался выйти на улицу. Но на пороге Юрку встретили двое, оба мощного сложения, с бритыми наголо головами, в спортивных костюмах. Спортсмены явно бежали марафон, так как оба дышали с интенсивностью работающего паровоза.
- Слышь, парень… ты тут такого маленького… черненького… не видел? – Спросил один из спортсменов.
- Нет, - честно ответил Юрка, и отступил назад, – смотрите.
- Проверь, Жора, - кивнул один другому, - а я в гараже гляну.
Качок методично проверил все шкафы раздевалки, заглянул под стол, в душевую. В этот момент в раздевалку заглянул Иваныч:
- Юрка, Маркелыч велел тебе сходить на кухню, там плита не включается, и во второй корпус зайди, там в ингаляторной что-то барахлит.
- А как же машина?
- Да смыли мы уже все! Но жопа твоя на этом БМВ навеки отпечаталась.
В этот момент в раздевалку влетел второй «спортсмен»
- Шуба, Жора, там ментов нагнали, как на съезд советов! Ноги!
Братки выскочили из помещения, и исчезли из вида секунды за полторы. Юрий снова подобрал свой переносной ящик, и, понурив голову, побрел к столовой.
Около злополучной стоянки рядом с торцом дома стояло уже несколько иномарок, все исключительно черного цвета – прибыл губернатор. Сам он, благообразный, с ласковым лицом и фирменной прической Аля-Ельцин, в окружение трех телохранителей, как раз здоровался с хозяином «Соснового бора». Тот же старался своим мощным животом загородить отпечаток ягодиц Юрки Ивлева на капоте соседней машины.
- Ну, здравствуйте-здравствуйте, - благодушно гудел губернатор, - как вас там…
- Аркадий Аркадьевич, - услужливо подсказал кто-то из свиты.
При всех своих габаритах, а Маркелыч чуть не на голову был выше губернатора, директор, здороваясь, при этом как-то странно подпрыгивал, еще больше становясь похожим на циркового бульдога.
- Здравствуйте, Константин Михайлович. Рады вас видеть.
- Показывай свои владения, хозяин. Красиво у тебя, это я уже вижу. Воздух – чудо!
- Все остальное тоже. Вы будете очень довольны.
Юрка, тем временем, зашел на кухню, где две поварихи, помоложе, Маша и Даша, шустро чистили, строгали, резали, жарили, парили, варили, и только одна повариха, самая крупная по объему и возрасту, сидела в сторонке, и не спеша, методично смолила папиросу. Люба Казимирова, или просто Любаша, как все её звали, была поваром от бога, из ничего и скромного набора продуктов могла сделать самое необычное и вкусное блюдо. Так что Маркелыч держал её, несмотря на уголовное прошлое, скверный характер, и не мене скверные привычки. Как-то по молодости Люба в пьяном виде зарезала своего мужа, отмотала законный червонец, и манеры самой крутой женщины на зоне впитались в ее душу и кожу во веки веков. Люба с утра уже влила в себя стакан водки, другие нормы потребления этой жидкости она не признавала, и это было заметно на ее круглом, совином лице краснощеким румянцем. Впереди был еще и обеденный стакан, а потом и вечерний. Это если не было в календаре какого-нибудь большого, маленького, или среднего праздника. Ну, или, хотя бы, бани. Тогда уж сам бог велел Любаше продолжить возлияния.
- Что у тебя тут, Любаша? – Спросил Юрий.
- Плита не включается, Юрок, глянь что там.
Юрий привычно подошел к щитовой, открыл дверцу. Так и есть – сгорел предохранитель. Юрка открыл свой ящик, начал искать в нем вставку. В руки его попал какой-то полиэтиленовый пакетик, пять на пять сантиметров, по виду похожий на упаковку чая. Хотя по составу содержимого оно больше походило на какую-то лекарственную траву, а не на чай.
- Это у меня ещё откуда? – Удивился Ивлев, отложил находку в сторону, быстро устранил неисправность, включил рубильник.
- Готово, - сказал он, подходя, к Любаше, и на ходу рассматривая странный пакетик.
- Молодец. Пора начинать готовить, а то губернатор голодный останется. Это что у тебя такое? – Спросил Люба.
- Не знаю, не мое. Ничего такого в ящике не было. Гаврилов, что ли, опять что подкинул? Это чай, как ты думаешь?
Любка открыла пакет, понюхала его, расплылась в улыбке.
- Ух ты, давненько я косячок не забивала. Так тебе это не надо?
- Нет. Зачем мне.
Юрка тяжело вздохнул.
- Ты чего вздыхаешь как беременная корова? – Спросила Люба.
- Да, Маркелыч обещал теперь только кормить, а денег не давать.
- Это за машину, что ли?
- Уже знаешь?
- А то! Гаврилов прибежал сразу, все в лицах изобразил, кобель сексуально озабоченный. Ты не переживай, обойдется. Пошли, я тебя сейчас успокою.
Они прошли в подсобку, Любка достала из шкафчика бутылку водки. Юрий попятился:
- Нет-нет, я водку не пью!
- Да это я себе, тебе я кое-что другое придумала.
Она провела его дальше, открыла собственным ключом совсем небольшой кабинет - темнушку, и показал рукой на стол, заставленный разными бутылками. Тут были самые причудливые емкости с виски, водкой, коньяком, текилой, вином всех видов и шампанским. Юрка тут же оценил подобное изобилие:
- Ни хрена себе! Вот это да!
- Выбирай, - предложила Любаша.
- А это откуда столько?
- Маркелыч привез. Губернатора и его козлов поить будем.
- Не-не, я не пью. Я как-то попробовал на выпускном в училище водку, мне так плохо стало.
- Сейчас хорошо будет. Это тебе не водка, а коньяк. Причем настоящий, «Мартель». Пойми, Юрка, без выпивки в России не проживешь. Сейчас вот выпьешь грамульку, и сразу тебе полегчает. Про всё сразу забудешь.
Она без особенных эмоций вскрыла плоскую, литровую фляжку «Мартеля», Юрке налила полстакана коньяка, себе стакан водки и выдала свой самый любимый тост:
- Давай, Юрок, выпьем за то, чтобы все у нас было, а нам за это ничего не было.
- Давай, - покорно согласился Юрий.
Они выпили. Коньяк Юрке понравился, хотя в голову ему сразу ударило, и мир чуть покачнулся.
- А это лучше водки, - признался он, - вкуснее.
- Как сказать. Я вот лично его не люблю. Мне беленькая привычней.
Люба закрутила пробку на бутылке «Мартеля», сунула ее в карман обширного Юркиного халата. Тот долго, секунды полторы, сопротивлялся.
- Нет, не надо. А то ведь заметят, - он показал рукой на стол.
- Не заметят, бери. Маркелыч тут пока с Толькой выставляли это дерьмо, три раза со счета сбивался. Я уже пузырь беленькой скомуниздила, на завтра.
- Ну, тогда я пошел. Спасибо тебе, Любаша.
- Не за что. Учись жить, салага, по ходу отсидки пригодиться, - пошутила она напоследок.
- Типун тебе на язык во всю задницу, - ответил Юрка любой поговоркой самой Любки.
Ивлев вышел из подсобки, а Любка, выйдя из темнушки, навесила замок, но забыла на него нажать и этим закрыть. На столе в раздевалке она увидела пачку дамских сигарет, ими баловались две другие поварихи. С ними Любаша не то, чтобы враждовала, но была в натянутых отношениях и терпела только потому, что второй раз садиться в тюрьму не хотела. Обе были молодые, обе разведенные, по тридцать лет, обе фигуристые, с чисто российскими стандартами: сто десять- восемьдесят-сто двадцать.
- Ха! Сейчас я вам, сучкам, устрою, - пробормотала Любаша.
Она бросила сигареты за шкаф, сама достала из кармана папиросы «Север» - другой марки она не признавала, отложила штук пять, выдула из них табак, и быстро, профессионально, набила их той самой травкой, что дал ей Юрка.
Между тем тот уже был в главном корпусе. В отделении для ингаляции его с нетерпением ждала Настя Жарова, невысокая, хрупкая девушка с большими зелеными глазами и русой косой. У них с Юрой было взаимное влечение друг к другу, но оба были настолько похожи по характеру, что никто не решался признаться в чем-то, хоть отдаленно напоминающем взаимную симпатию.
- Наконец-то, Юра! – Настя возмущенно взмахнула руками. - Ты что так долго? Тут уж скоро пациенты придут.
Юрка не успел ответить, за его спиной раздался хорошо знакомый смех Гаврилова. Этот рослый, красивый мужик с казацкими усами скобкой успевал везде и всегда.
- А он сильно занят был, - пояснил он Насте. - Своей щуплой жопой Юрка рихтовал машину спикера думы. У того сейчас на капоте вот такая ямища!
Гаврилов показал руками, какую травму получила машина Зубова, получалось, что капот был меньше нанесенного ей ущерба. Юрий скривился: Гаврилова он не переносил за его хамство, а еще за то, что тот клеился к Насте. Всех остальных девушек, работающих в пансионате, и более или менее симпатичных на ощупь глубокой ночью, он уже перепробовал. А Настя была новенькой, свеженькой, работала всего месяц, и была для него вожделенней любимой тачки – «Лексуса» директора пансионата, которую Гаврилов рано или поздно мечтал купить.
- Это как? – Спросила Настя.
- А он свалился с лесов как раз на БМВ Зубова! Задницей!
Гаврилов захохотал, а Настя ахнула:
- Боже мой, Юра! Ты сильно ушибся?
- Да не очень. Так, чуть-чуть побаливает.
- Заднее место у него к пинкам приучено…
Шофер хотел добавить что-то еще, но тут в коридоре раздался зычный голос Маркелыча:
- Гаврилов, ты где?!
- Тут я!
- Быстро на шашлыки!
Нет, директор не хотел пустить Гаврилова на мясо, а тем более на жаркое, просто шашлыки у шофера получались бесподобно. Большой был мастер по части жаренья мяса на открытом огне. Водителя как волной смыло.
- Да я уже разжег! – донеслось издалека. – Скоро угли готовы будут.
- Ты, в самом деле, не ушибся? – Спросила Настя.
- Да нет, но машину помял сильно. Маркелыч обещает, что я теперь до конца жизни буду на него бесплатно работать.
Так как директор «любил» всех своих сотрудников в особо извращенной форме, то коллектив его «любил» соответственно, хотя и только в мечтах. Настя сморщилась. Маркелыч уже приставал и к ней, но по причине падения потенции, не особенно настойчиво. Зато он же дал ей кличку Недотрога, и требовал, чтобы она всегда улыбалась своим клиентам. Но Настя заявила, что беспрерывно улыбаются только идиоты, и оставалась строгой и невозмутимой.
- Вот гад! – Выругалась девушка.
Затем чуть вздернутый нос Насти учуял что-то незнакомое в воздухе ее кабинета. Она округлила глаза:
- Слушай, Юра, ты что, выпил, что ли?
- Чуть-чуть, вот столько, - признался Юрка, пальцами изобразив зазор микронов в десять. - Любаша уговорила, коньячка выпить, нервы поправить.
- Любаша?! Она так и курить научит! А потом поможет в тюрьму сесть! Нашел с кем связываться!
- Ладно ты, что, она хорошая! Что у тебя тут не работает?
- Да вон, настольная лампа не включается.
Юрий, начал искать причину. В это время Настя занималась своим делом – открыла в специальном ящике все баночки с травами, применяемыми при ингаляции, и аккуратно заполняла их соответствующими травами из пакетиков – липовый цвет, медуница, шалфей, эвкалипт.
- Ха, да тут вилка отгорела, - воскликнул Юрка. - Сейчас мы это быстро.
Юрка открыл свой неизменный бокс, начал искать изоленту. Но и тут его ждал сюрприз в виде не очень большого, с пачку сигарет, но туго набитого пакета с белым порошком.
- А это еще что такое? Опять, что ли, Гаврилов что-то подкинул. Ну, гад!
Ивлев возмущенно взмахнул рукой, а так как за время пребывания в ящике пакет получил три пробоины от шурупов и отвертки, то пакет порвался, и белый порошок обильно разлетелся по кабинету, причем большая его часть досталась столу и специальному ящику с травами. Настя сначала окаменела, потом раскаменела, и начала надвигаться на Юрку с поступью палача на лобном месте:
- Ты что сделал?! А-а?!
- Я… я не хотел.
- Ты же всё… изгваздал здесь! Что это такое?!
- Откуда я знаю!? Гаврилов мне на той неделе в ящик кирпич сунул, я его таскал два дня, всё думал, чего бокс такой тяжелый. А тут пакеты, вон, какие-то подкинул, с травой, с этой вот дрянью.
Настя кинулась лихорадочно избавляться от следов порошка с помощью тряпки. При этом она чуть не плакала:
- Нет, ну что такое, а? У меня больше трав нет, мне это надо будет добавлять в аппарат, а что тут такое? Что это за белая дрянь?
- Да не знаю я! Может – тальк? По цвету похож.
- Откуда я знаю, тальк это или нет, а может, яд какой-нибудь!
Юрий всё держал в руках злополучный пакет. Она вырвала его из рук, понюхала:
- Нет, не тальк. Тальк по-другому пахнет.
Она понюхала еще раз, посильней, потом пожала плечами, поддела немного белого порошка на палец, лизнула. Через пару секунд на лице Насти появилось глуповато-удивленное выражение.
- Ну, что? Не яд? – Спросил Юрий.
- Не похоже, только… что-то как-то…
В это время послышался звук открываемой двери и раздался мощный голос Маркелыча:
- А тут у нас самое сердце нашего пансионата, корпус лечебной медицины…
Юрий среагировал мгновенно. Подхватив свой ящик, он с прыткостью десантника выпрыгнул в открытое окно. Настя неторопливым движением спрятала пакет в ящик на стене. Уже с улицы Юрка слышал голос Маркелыча:
- Здесь у нас кабинет ингаляция. Сам аппарат итальянский, очень удобный, можно проводить сеансы сразу четырем пациентам. Пройдемте дальше, в соляную шахту.
Маркелыч пропустил гостей вперед, а сам одобрительно шепнул Насте на ухо:
- Молодец, можешь же улыбаться, когда захочешь.
При этом он в виде поощрения ущипнул девушку за ягодицу. Раньше Настя бы без слов заехала бы в ответ ему по морде, но в этот раз только пошатнулась и хихикнула.
«Так, готова девка, надо её дожимать. Сегодня ночью я её сделаю», - подумал директор, и поспешил за делегацией.
- Слева от вас кабинет лимфомассажа, тоже очень полезная процедура для людей, кому приходиться слишком много сидеть на рабочем месте.
Юрка впервые слышал, чтобы голос директора звучал с такими бархатными интонациями.
Сиденье на жёстком асфальте напомнило ему об ушибленной заднице, вспомнились обидные слова Маркелыча, его оплеуха, а потом и пинок в зад. Рука сама потянулась к карману, словно на автопилоте он открутил фляжку, и долго, давясь и фыркая, проливая драгоценную влагу на подбородок и грудь, Юрка глотал и глотал коньяк. Потом он закрутил бутылку, посмотрел на свет, и, одобрительно кивнув, поднялся на ноги.
- Ну, я вам всем счас!... – Пробормотал он.
Между тем в столовой две молодые поварихи решили устроить перекур. Но не найдя на нужном месте сигарет, они сразу поняли, кто виновен в их исчезновении.
- Вот, корова старая! Счас я ей дам! – Взорвалась Маша.
- Ага, совсем обурела! – Подтвердила Даша. – По сопатке давно не получала!
Они ворвались в кухню.
- Так, Люба, ты, куда дела наши сигареты?!
- Да, куда дела!?
- Да никуда я не девала. Нужна мне ваша солома, от нее толку ни голове, ни жопе. Я только тарочки смолю. Это ваш шмаровоз прихватил, Гаврилов. Притащил бухало и забрал ваше палево.
- Так, а что мы будем курить?
- Да, господи, нашли проблему!
Любаша достала из кармана свою пачку, небрежным жестом сунула ее под нос Машке.
- Курните настоящего палева. Вам на полгода хватит.
Повариха с отвращением посмотрела на папиросы, но курить хотелось нестерпимо, и она взяла парочку.
- Дожили, папиросы смолим! – Сказала она на ходу Дашке.
- Ага! Нет, если действительно пачку Толька взял, то я ему яйца откручу в следующий раз. Пусть даже не подкатывает, кобель.
- Ничего, мы ему еще с Любкой очную ставку устроим. Пусть зону вспомнит, старая корова!
Через пять минут Маркелыч проводил поредевшую делегацию областных чиновников, человек десять, мимо крыльца кухни в сторону корпуса водных процедур, на ходу продолжая рокотать своим тяжелым басом. Но в этот раз его никто не слушал, потому что на крыльце кухни две сочных толстушки в белых, обтягивающих халатиках, столь весело и заразительно хохотали, что вызвал всеобщий интерес. А тут ещё и Машка отчудила до конца.
- Привет, мальчики! – Закричала она, замахав рукой. – Айда к нам, а то нам тут скучно!
На этот призыв электората ответил лично губернатор.
- Обязательно! Счас процедуры все пройдем, и вернемся.
- Ждем! – Закричала и Дашка. – Не пожалеете!
- Какой у вас веселый коллектив. Это кто? – Спросил губернатор.
- Это мои поварихи.
- В смысле…
- В прямом смысле. Просто поварихи, - отрезал слегка обеспокоенный Маркелыч. Он знал, что эти две разведенки бабы не промах, но чтобы так нагло кадрить высшее руководство губернии?!
Делегация благополучно миновала опасный участок, и прошла дальше. Скрылись внутри кухни и обе веселящиеся подружки. Теперь около столовой появился пошатывающийся Ивлев. На автопилоте он поднялся на крыльцо, и прошел сразу в подсобку, где открыл замок темнушки, которую Люда забыла закрыть. Его не интересовала водка или текила, он целеустремленно отбирал в большую сумку, найденную тут же, один коньяк. Выпивка у него была, надо было теперь найти закуску.
Позвякивая сумкой Юрка вышел из столовой, свернул в сторону гаража. В это время распределивший высокопоставленных пациентов по процедурам Маркелыч трусцой добежал до беседки, рядом с которой Гаврилов жарил шашлыки:
- Толька, быстро лети в столовую!
- Чего это?
- Бабы там что-то совсем в разнос пошли! Посмотри, они пьяные, или нет? Если пьяные – бери тачку и отвези их до первой остановки, пусть едут домой, суки толстые!
- А если они трезвые?
- Тогда пригрози им, чтобы не высовывались! А то догадались - губернатора кадрить начали!
- А шашлыки? Они почти дошли, еще вот минуты две, и можно будет снимать. А через три будет уже поздно.
- Да посмотрю я за ними! Иди!
Гаврилов ушел. И когда он исчез из виду, непонятно откуда раздался истошный женский крик. Маркелыч не выдержал, и бросился на крик:
- Что там еще такое!?
Как оказалось, крик исходил не из процедурного корпуса и не из водолечебницы, а из подсобки рядом с гаражом, той самой, где размещалась и переодевалась вся обслуга. Забежав в раздевалку, Маркелыч увидел сидящую на полу пожилую женщину, держащую правую руку на своей левой, достаточно высохшей груди.
- Ты чего, баба Валя?
Та протянула руку вперед:
- Ч-черт!
- Чего?
- Ч-черт оттуда выскочил.
Директор подошел поближе, посмотрел, куда показывает перст старушки. А указывал он, естественно, на бывшую щитовую, ныне шкаф для имущества бабы Вали. Как вы уже, наверное, догадались, в роли черта выступил тот самый чернявый беглец. Когда ничего не подозреваемая старушка пришла на смену и открыла дверь, то увидела нечто черное, похожее скорее не на человека, а на черта, то от неожиданности завопила. Беглец этого не вынес, оттолкнул источник визга в сторону и кинулся в бега.
Ничего не понявший в этой ситуации Маркелыч плюнул, и побежал обратно в беседку.
«Шашлыки, поди, сгорели!» - думал он на ходу. К его удивлению, шашлыки не сгорели, просто на мангале их не было совсем. Зато около ведра с маринованным мясом расположился местный любимец по кличке Горби. Так эту беспородную, рыжую шавку, прозвали из-за приметного черного пятна на голове, точь в точь как у последнего генсека. Свалив ведро с сырым мясом на бок, пес с азартом и восторгом уплетал пропитанное чесноком и специями мясо. В чем Маркелыч был специалистом, так это в пинках. Если бы он был футболистом, наша сборная без мяча в ворота другой сборной с поля бы не уходила. Директор с разбегу так пнул несчастную собачонку, что она высоко взлетела вверх, и с визгом улетела куда-то за здание гаража, после чего, как послышалось Маркелычу, с отдаленным плеском приземлилась во что-то мокрое. Было слышно, как собака еще раз взвизгнула и затихла. Это было странно, но директору было не до судьбы собаки. Он торопливо забросал рассыпанное по земле мясо обратно в ведро, при этом даже обдув один кусок от земли и собачье шерсти. Маркелыча не волновала санитария и гигиена, его интересовало мясо, причем не то, что не доел пес, а уже пожаренное. Отсутствовал он минуты две, а оно взяло и исчезло, все двенадцать шампуров.
«Неужели Горби съел все двенадцать шампуров?» - Недоумевал Маркелыч. Он представил себе, как пес, встав на задние лапы, снимает и в десять секунд съедает по порции шашлыка. Если так, то куда Горби дел шампуры?
Ещё раз крутанувшись по сторонам, Маркелыч принял к реальности только одну версию: «Гаврилов пришел и снял их. Только куда он их унес?»
Но сексуально озабоченный водитель в это время занимался воспитательной беседой с Машей и Дашей:
- Девчонки, а чего это Маркелыч говорит, что вы губернатора хотели закадрить?
Адский водитель мило улыбался в свои усы, но при этом, проститутка, старательно принюхивался, стараясь уловить в воздухе аромат алкоголя. Но его не было, хотя веселье из девушек било через край.
- А что нам стоит закадрить губернатора, да ведь, Дашка? – Крикнула Машка.
Дашка согнулась от смеха над плитой, едва не макнув лицо в кипящий фритюр.
- Запросто! – Согласилась она. - Хотя мне и простого депутата хватит! Особенно его зарплаты!
И они снова закатились на два голоса.
- Чего это с ними? – Спросил Гаврилов у Любаши. Та, не переставая помешивать подлив, ответила:
- Маркелыч пообещал им премию, если наша жратва понравиться этим шишкам.
- Я не пойму, они пьяные, что ли?
- Не видела, чтобы пили.
В этот момент Гаврилов совершил роковую ошибку. Он привычно похлопал себя по карманам, но пачка сигаретами осталась лежать на столе рядом с мангалом.
- Черт, сигареты забыл.
- На, курни моих.
Не глядя на папиросу, водитель закурил, затянулся. К его чести надо сказать, что до этого момента Анатолий Гаврилов никогда наркотиками не баловался. Он удивленно посмотрел на папиросу, потом спросил:
- Это что у тебя за сорт, Любаша?
- «Север», новая марка, ароматизированная.
- Да ты что! – Он затянулся еще. - А как хорошо забирает!
Забрало его круто, так, что забыв про шашлыки, про делегацию чиновников, он начал заигрывать с обеими поварихами. А тем только этого и надо было. Так что вскоре в кухне осталась одна Любаша, несмотря на свой вес и массу активно сновавшая между столами, и перчившая, солившая, мешавшая, переворачивающая и пробующая все блюда подряд.
В это время в водолечебнице разворачивались интересные события. Как вы, наверное, уже догадались, шашлыки с мангала снял не Гаврилов, а Юрка Ивлев. Войдя в лечебницу с заднего хода, он выставил на стол, на котором обычно обедали медсестры, бутылку «Хенесси» и три шампура. Бесподобный запах свежеподжаренного мяса мгновенно распространился по всему зданию. Медсестры, Вера и Надя, сновавшие между процедурными ваннами, набитыми сейчас министрами и депутатами, удивленно переглянулись.
- Он что, сдурел, этот водила, шашлык у нас под окном жарит? – Спросила Вера Надю.
- Не знаю. Сейчас выйду, посмотрю.
Она прошла на территорию, невидимую пациентами – в конец зала, за простынку, и увидела Юрку, уже разливавшего коньяк по чайным чашкам.
- Юрка, ты чего делаешь?! Сдурел? – громким шепотом спросила Надя.
- Надь, меня уволили, я проставляюсь за отвальную.
- Нашел время! Тут столько работы, подождать не мог? Постой, это у тебя что?
- Коньяк.
- Я вижу что коньяк, но это что, настоящий «Хенесси»?
- Конечно настоящий! Давай с тобой по сорок грамм.
- Ты, вроде, не пьешь?
- Не запьешь тут. Такая невезуха прёт весь день. Приземлиться задницей на машину спикера…
- Да знаю я, Гаврилов был уже тут, просветил.
- Давай по пятьдесят грамм под шашлык.
От этого Надя, пятидесятилетняя медсестра, в прошлом доводчица военного завода отказаться не могла. Она выпила, оторвала от шампура пару кусков мяса, и пошла на рабочее место, на ходу жуя бесподобного маринада и прожарки мясо. Увидев подругу в таком виде, Вера удивленно подняла брови. Надя быстро прожевала мясо, прошептала нечто на ухо коллеге, та тут же перекрыла кран на ванне депутата от компартии Малахова, и поспешила за белую простынь. Вера так же раньше работала на военном заводе, так что к дармовому спирту и выпивкам на работе была привычна. Коммунист удивленно посмотрел ей вслед. Вода, налитая в его ванную, едва покрывала мощеобразные чресла коммуниста. Через пару минут Валя вышла из-за простыни с масляными глазами, и так же что-то жуя на ходу.
- Так от какой ты партии в думе то, Малахов? – Спросила она «недолитого» коммуниста, открывая краны.
- От коммунистов, а что?
- Да так, - сказала Валя, делая воду похолодней. – А это не ты ли был главой городской комиссии по распределению жилья в восемьдесят пятом году?
- Нет, не был я там.
- А мне кажется, был. Больно у тебя морда специфическая. Такую увидишь – на всю жизнь запомнишь. Да и фамилию я твою помню – Малахов. У меня сосед был Малахов – алкаш. Тоже крови много у меня выпил!
- А, что такого было с этой комиссией?
- С комиссией? Да квартиру мне тогда не дали. Сказали, что я всего лишь десять лет стою на очереди. Засечем время.
И Надя достала самые большие песочные часы, на двадцать минут.
Если Валя зациклилась на одном пациенте, то Надя порхала по всему отделению. В шести ваннах она одновременно замачивала трех министров правительства, одну даму из образования и двух депутатов. Но время от времени она скрывалась за простынкой, и появлялась оттуда все более довольная, и непременно жующая. Один раз она столкнулась там с Валей, причем подруги не удержались и довольно громко чокнулись. Потом они снова разошлись по своим местам, Надя к своим восьми пациентам, а Валя к тощему коммунисту.
- Так ты, Малахов, с какого года в партии, я уже забыла? – Спросила она грозно.
- С семьдесят пя-ятого, - ответил, дрожа всем телом от холода несчастный.
- А я семьдесят восьмого. Вот дур-ра, а! Сколько ж я денег просадила в эти партвзносы! Мотоцикл с коляской могла купить! Так, поворачивайся, сейчас тебе гидромассаж буду делать.
Вскоре все высокопоставленные пациенты услышали стоны и крики о помощи. А вслед за ними грозный рык медсестры:
- Куда! Стоять! Тебе еще прописан душ Шарко!
Тем временем Юрка атаковал второй корпус. Он глянул в окно инголяторской. Сейчас там вокруг аппарата как раз усаживался губернатор и все три его телохранителя. Сам Константин Михайлович уже был переодет в спортивный костюм, чего нельзя было сказать об охране. Те так и парились в строгих костюмах с галстуками и кобурой под мышкой.
- Ну, что тут у вас за аппарат. Итальянский говорите, да? – Спросил Настю начальник губернии.
- Гм-му, - подтвердила Настя. Потом она спросила, растягивая слова на добрый километр: - Чем желаете подышать?
- А что у вас есть?
- Есть липовый мед, липовый цвет, шалфей, эвкалипт.
- Мне мед, я мед люблю, - сообщил губернатор. – Я в детстве жил у деда на пасеке, просто вырос там – на меде!
- А мне мед нельзя, у меня на него аллергия, крапивница, - добродушно заметил один из телохранителей. - Тогда мне этот, шалфей.
Настя поколдовала у себя на столе, разнесла сосуды с лечебной жидкостью, подключила их к маскам, показала, как включать ингаляторы, перевернула всем четверым песочные часы. Мужчины замолчали, дыша сосредоточено, с чувством ответственно выполняемой работы.
«Мне кажется, это не мед», - мелькнуло в голове у губернатора. Но затем он как-то быстро забыл про свои сомнения, так ему стало хорошо. На лицах у всех четверых сейчас были маски, но самая интересная была у Насти. Улыбка словно прикипела к ее лицу, брови поднялись вверх домиком. Девушка, кажется, даже не моргала. Пока губернатор и его команда дышали, она достала тот самый пакет, еще раз попробовала понюхать его, удивленно пожала плечами, и снова убрала в шкафчик.
Юрка в этом момент спаивал двух медсестер с другой половины отделения. Аргумент для пьянки у него был все тот же, простой и железный – его увольняли, и выпивка будет сегодня, или уже никогда. Девки – Лена и Наташа, были совсем молодыми, настоящего французского коньяка отродясь не пили, тем более под такой аппетитный шашлык, так что решили попробовать грамм по двадцать «Мартеля». Потом по сорок, потом по шестьдесят. Потом они как-то забыли про своих пациентов, сидели, болтали о своем, жуя шашлык. Один из пациентов, престарелый министр образования, сидел в отдельном кабинете с большой железной конструкцией на голове, больше похожей на шапку Мономаха, только без камней и мехов. Нет, электромагнит был штукой классной, должен был снижать давление, только в отечественной конструкции сломался таймер, и теперь ее выключали так же по обычным песочным часам. Песок давно высыпался, а министр все дремал и дремал. А в другом кабинете сидела приятной округлости дама лет сорока, с довольно миловидным лицом – министр культуры. На ее ногах были уродливые сооружения для лимфодренажа. Они надувались и сдувались, по идее помогая прогонять кровь в ноги. Но медсестра Лена чуть не рассчитала силу массажа, сроки окончания для этой процедуры давно прошли, и министр чувствовала себя как испанская ведьма в испанских сапогах в застенках испанской же инквизиции. Она терпела, скрипела зубами, но никто не приходил, чтобы освободить её от этой пытки.
Песок в песочных часах давно улёгся красивым конусом, а губернатор и его свита всё дышали и дышали. Уже и вода в ингаляторных стаканчиках выпарилась, а они все никак не отрывали лиц от пластиковых прозрачных масок. Настя, чуть пришедшая в себя, заметила это, ахнула и начала отбирать у них маски:
- Хватит, куда вы! Сеанс уже окончен.
- Хорошо как подышали, я, словно в детство попал, на сенокос, - сказал губернатор, пытаясь встать со стула. Это ему удалось с третьей попытки, два молодых его друга поднялись сразу, но обоих повело в разные сторону, причем один из них смахнул со стола несколько приготовленных к процедурам масок, а второй едва не разбил стоящий в углу аппарат для прогрева носа. Осуждения это не вызвало, и губернатор и оба дебошира дружно рассмеялись. Дольше всех сидел с маской тот самый противник меда, у которого даже глаза сошлись в кучу, так ему понравилась эта процедура. Настя не сразу смогла оторвать его от маски:
- Снимайте маску, вы что! Все сроки прошли!
Но тот держал маску железной хваткой. Оживились его коллеги.
- Вася, Вася, хватит.
- Вася, отдай!
Они пришли на помощь Насти, и все-таки вырвали из рук любителя шалфея маску. Тут и оказалось, что кожа под ней приобрела ярко-красный оттенок. Настя перепутала стаканчики, и мед сунула телохранителю, а шалфей губернатору. Теперь парень напоминал лицом очень редкую, вымирающую мартышку с остова Суматра – косоглазого красноморда. Этот, новый облик телохранителя, привел и губернатора и двоих его друзей в бурный восторг. Они ржали во всю глотку, приседая от хохота, и тыча в коллегу пальцем. А тот ничего не мог понять, но счастливо улыбался – ему было очень хорошо.
В это время Маркелыч нашёл Гаврилова в подсобке на кухне, и этим спас ему жизнь, потому что две подружки уже изрядно подорвали его мужские силы, и тот подумывал, как бы оставить поле битвы их сексуального удовлетворения. Но поварихи то, останавливаться не хотели, меняясь на посту, с четкостью кремлевского караула. Увидев эту картину всеобщей радости, директор зарычал, как лесной гризли:
- Да ё… мать то, другого времени не могли найти для случки!? Что, зачесалось при виде губернатора?! Марш к плите, сучки крашенные! Что, готовы день и ночь трахаться, лишь бы было с кем?
Девки поднялись с пола, обе были в костюме Евы, да и водила был в одних носках.
- Ничего ты, Маркелыч, не понимаешь, - томно заявила Машка. - Важно не сколько раз мужик тебя трахнет, а когда.
- И когда?
- Вовремя! Когда мне этого хочется.
Сказав это, Машка степенно удалилась, медленно натягивая халат на голое тело. За ней прошмыгнула не столь нахальная, но не менее голая Дашка.
А Маркелыч, пнув вдогонку женщинам подвернувшийся под ноги лифчик, обратился к Гаврилову:
- Где шашлык, мудило ты озабоченный?
- Как где? - спросил тот, торопливо натягивая штаны. – Я же тебе его оставил, когда уходил.
Маркелыч начал материть, но не водителя конкретно, а нечто абстрактное. Потому что шофер был прав – шашлык был оставлен под его надзор, а, значит, он и виноват в его пропаже. В конце-концов Маркелыч нашел крайнего:
- Блин, завтра эту бабу Валю выпну из штата, как футбольный мяч! Черти ей днем мерещатся! Проститутка старая! Иди, жарь шашлыки, там их Горби чуть не сожрал! И не вздумай сказать губернатору, что это мясо до них жрала собака! Я на кухню, посмотрю, что они там наготовили.
В это время Юрка совершал самое жестокое алкогольное преступление в своей жизни – спаивал сантехника Иваныча. Он нашел его во всё той же подсобке рядом с гаражом, понуро сидящим за пустым столом, и пялившимся в экран черно-белого «Каскада», где бегал серо-черный чемпион России «Спартак», и его вечный соперник «Динамо». Мысль о том, что сегодня будет крутой «бухаш», а он будет трезвым, отравляла Иванычу даже лицезрение любимого футбола. Вот тут и ворвался пьяный Юрка, с порога заоравший самую жестокую в мире фразу:
- Иваныч! Чего скучаешь? Давай выпьем!
И Юрка бабахнул на стол бутылку личного «Мартеля». Иваныч поперхнулся.
- Ты же, Юрка, не пьешь? – Спросил он зачем-то, заворожено смотря на бутылку.
- Начал.
- А я кончил. Недавно. Cам же знаешь, три недели в наркологии, кодирование. Уже три дня как не пью.
Иваныч и в самом деле три дня как вернулся из наркодиспансера, где его закодировали по какой-то крутой методике.
- Сказали, если хоть грамм выпью – сдохну, - продолжил сантехник.
- Давай по рюмочке, Иваныч, а то я увольняюсь. Выпьем по этому поводу, - предложил Юрка.
- Не буду, - ответил сантехник голосом зомби. Рука его, правда, при этом, ласково обняла выгнутое стекло бутылки.
- Ну, раз не будешь, то дай бутылку, пойду кого-нибудь другого угощу.
Юрка попробовал отобрать бутылку, но клешня старого сантехника намертво зажала ее в своих тисках. Подёргав её, Юрка обратился к сантехнику с разумным предложением:
- Слушай, Иваныч, ты или пей, или отдай бутылку.
- Не могу.
- Отдай. Или пей.
- Раскодируй меня, а, Юра, - попросил сантехник, жалобно глядя снизу вверх на Юрку. В другой момент тот бы сказал, что это невозможно, он не психолог и не психиатор, он не знает этого самого кода. Но сейчас Юрке все было по плечу. Он торжественно выпрямился, набычился, вытянул руку вперед и грозным голосом возопил: - Иваныч! От имени и по поручению коллектива! Именем Тарабарского короля! Всё! Ты свободен! Пей!
Иваныч вскочил на ноги, мгновенно свернул пробку с бутылки и прилип к горлышку губами. В отличие от начинающего алкоголика, коим был Юрка, он не давился, и не проливал драгоценную жидкость на подбородок и грудь, а пил ровно, мерно, только кадык ходил вверх вниз, как затвор автомата Калашникова в замедленной съемке. Юрку это движение кадыка словно заворожило, он даже голову наклонил, как любопытный пекинес. Наконец «затвор» остановился, Иваныч опустил пустую бутылку, и счастливо улыбнулся:
- Жив!
- Иваныч, закуси, - предложил Юрий, протягивая ему шампур с мясом.
Но тот жестом отверг закуску, только закурил, и уже сквозь первую затяжку процедил: - Зачем закуской такой кайф обламывать.
Потом он попятился назад, промахнулся мимо стула, и с грохотом приземлился в углу, где и замер, продолжая счастливо улыбаться всем своим сморщенным лицом.
В это время в водолечебнице у депутата от СПС Сидорова, кончилось время его пребывания в хвойной ванне. Он сам выдернул пробку, выбрался из ванной.
- Эй, хозяйка, куда мне теперь? – Крикнул он Наде. Та, уже изрядно пошатываясь, вышла из-за занавески, попыталась вспомнить, что доктор прописал этому рыжему толстяку, потом решила зря не тратить энергию:
- Чё тебе там дальше наши эскулапы прописали?
- Эту, как ее, бромную ванну.
- Счас сделаем.
Она повела Сидорова в соседнее отделение, там, как раз в бромной ванне нежился депутат от ЛДПР Кобелко.
- Тебе сюда, - ткнула Надя в Кобелко, – лезь.
- Куда - сюда? Тут же вон, Кобелко лежит.
- Да, я тут лежу, - подтвердил Кобелко.
Надя взяла в руки песочные часы, присмотрелась, поморщилась. Выходило, что тому надо было лежать еще минут пять. Мысль о том, что потом надо будет сливать воду, а затем наливать новую, показалась для женщины слишком утомительной.
- Слушай, Кобелко, не кобенься, подвинься, - и Надя одним движением своей могучей пролетарской руки отправила Сидорова в гости к лдэпээровцу, а сама пошла допивать коньяк. И ладно бы она их посадила валетом, так нет, представитель правых приземлился на коленки своего либерального оппонента. Но хуже всего было то, что вскоре мимо их ванны проходил спикер Зубов. Он чуть было не прошел мимо, потом резко остановился и выглянул из-за стенки. Картина двух торчащих из ванны мужских голов вызвал у него только одну ассоциацию.
- Ребята, а я и не знал, что вы, несмотря на идеологические разногласия, одной ориентации. Может, свою фракцию в думе создадите? – Спросил Зубов.
Сказав это, довольный спикер отправился в другой корпус, на ингаляцию. При этом ему померещилась некая странная картина. Человек, сильно похожий на директора пансионата, боролся в кустах с привидением. Впрочем, уже наступал вечер, да и видение было кратковременным, секунды на две, так что Зубов тряхнул головой, и пошел дальше, думая о том, как использовать компромат на Кобелко и Сидорова. Зубов был известным сторонником борьбы с наркоманией и гомосексуализмом, еще бы – в прошлом генерал МВД, кому как не ему бороться с этими двумя отклонениями в психике. Он прошел в думу под лозунгом: «Наркотики – никогда!». Он и не подозревал, что впервые попробует данную «радость жизни» не более чем через три минуты, да из рук милой, все время хихикающей девушки.
Между тем спикер в кустах видел не привидение, в действительности Маркелыч боролся не с кем иным, как с собственным главврачом Сергачевым. Он обнаружил его на центральной площади, перед столовой, в белом халате на голое тело, с огромной клизмой в руках.
- Я всех вылечу! – Орал доктор, с мрачным видом оглядываясь по сторонам. Внешность у него была демоническая – длинные, грязные волосы, нос крючком, выпирающая нижняя челюсть, стремящаяся навстречу носу, перекошенные очки. – Всех! Мне не дали защитить кандидатскую, но я всех вылечу!...
Нет, вот в этом клиническом случае Юрка Ивлев был не виноват. Доктор и до этого был запойный пьяница, которого выперли из всех существующий в Верхнебуржуйске медицинских учреждений. Говорят, что он запил после того, как отвергли его диссертацию, где Сергачев утверждал, что лечить нужно не орально, а ректально, то есть, посредством клизмы. В этом было зерно истины – при этом не страдали не кишки ни желудок. Но одна мысль, что всю систему здравоохранения придется перевернуть с головы на задницу, вызвала у его оппонентов сильную неприязнь. Маркелыч взял его главврачом по единственному методу в подборе кадров, которым он следовал – главное, чтобы работнику можно было платить как можно меньше.
Подбежав к Сергачеву, Маркелыч схватил его за шиворот, и, сбив с ног, поволок за собой, как плачущие девчонки тащат за собой по полу любимую куклу. Воротник вскоре оторвался, так что директору пришлось транспортировать своего доктора с помощью пинков и затрещин. Именно этот фрагмент нового вида борьбы с алкоголизмом и видел спикер.
Спикер забыл про данное видение, благополучно добрался до инголяторской, успел вдоволь надышаться смесью эвкалипта и кокаина, когда в коридоре послышались женские крики.
- Эй, да кто-нибудь, ё… твою мать! Помогите снять эту фигню! Медсестра, что б тебя в три х… драли восемь грузин! Ты где!?
Это у министра культуры кончилось терпение, и она сама решила снять свои пыточные аппараты. Делалось это просто, одним движением молнии. Но если на правой ноге молния опустила пышную ногу министра, то не левой заела. На ее крик прибежали обе медсестры, начали, толкаясь и матерясь, тянуть молнию и ногу в разные стороны. От крика проснулся и министр просвещения. Он вздрогнул, подался вперед, и тяжелое сооружение из магнитов упало с головы министра на его ногу. Министр взвыл от боли, но этим беды для него не кончились. От падения в магните что-то коротнуло, в результате чего пациента начало бить током. Хорошо, что вскоре, минуты через две, сработала защита, и свет вырубило во всем здании. В кабинете лимфомассажа окон не было, так что медсестры продолжали бороться с заевшей молнией в темноте. Впрочем, вскоре в своем азарте они одновременно сильно подались вперед, врезавшись друг друга головой с такой силой, что кабинет озарило доброй вспышкой, а обе медсестры отключились в добром нокауте.
У Маркелыча был нюх на неприятности. Заперев главврача в кабинете старшей медсестры, он побежал на очередные крики. В полумраке фойе второго корпуса он увидел министра просвещения, но не сразу узнал его. Человек с багровым лицом, с вставшими дыбом вокруг лысины волосами, ковылял по фойе сильно хромая на правую ногу. Вслед за ним ковыляла на левую ногу, по-прежнему закованную в аппарат лимфодренажа, министр культуры. Впрочем, по словарному запасу её речи культурной министра в этот момент можно было назвать с большой натяжкой. Не менее красноречив был и министр просвещения, причем слова ему явно дала списать коллега по несчастью. Ситуацию пояснила появившаяся в фойе Настя.
- Аркадий Аркадьевич, у меня свет взяли, Юрку пришлите, - заторможенным тоном сообщила она, и, развернувшись, ушла в свой кабинет.
Маркелыч помог обоим министрам выбраться на крыльцо, и тут окончательно рассмотрел все нанесенные пациентам потери. Прежде всего, он попытался помочь даме, но при всей его силе не смог совладеть с проклятой молнией.
- Я сейчас, пришлю специалиста, - пообещал он и изо всех сил припустился бежать за гаражи. Специалистом мог быть только Гаврилов. Тот в этот момент уже снова старательно жарил шашлыки на последних шести шампурах.
- Толька, беги во второй корпус, там, у министра культуры молния заела!
- Где заела? На платье? На лифтике?
- На каком платье?! Беги говорю!
- А шашлык?
- Я посмотрю. Быстро! Баба подыхает!
Уже вдогонку он послал ему еще одно распоряжение:
- Встретишь Юрку – пусть свет сделает в корпусе.
Юрка попался Гаврилову буквально за углом.
- Юрка… Ого, да ты, брат, пьян!
- И чё! – Спросил Ивлев, слегка покачиваясь.
- Ничё! Иди, там свет во втором корпусе вырубило.
- Счас, только отолью.
Святое дело избавиться от излишков жидкости в организме. Юрка делал это самозабвенно, с чувством собственного достоинства, и ничуть не прячась, прямо на дорожку тротуара. Закончив дело, и пряча инструмент для облегчения в штаны, он поднял голову, и убедился, что процедуру эту наблюдал не только он, но и две дамы бальзаковского возраста, двигавшиеся от водолечебницы ко второму корпусу, и остановленные грандиозным потоком мочи, текущей навстречу им по тротуару, а затем и зрелищем самого «писающего электрика». Прежде Юрка бы смутился до малиновых ушей, но сегодня ему все было как раз по этому самому органу для «наводнения».
- Ну, чё уставились? – Спросил он самым наглым тоном. – Что, хрен настоящего электрика не видели?
- Фу, какая пошлость! – Сказала одна дама, разворачивая в обратный путь.
- Да, и какая наглость, - подтвердила вторая.
- И грубость!
- Прошмандовки старые! Выступают тут ещё! – Крикнул вдогонку Юрка. В ответ он услышал короткий, но очень точный мат, от которого Ивлев даже слегка отрезвел. Обе дамы были из думы, одна возглавляла секретариат, а вторая – пресс-службу.
- А орган у мальчика ничего! – Заметила пресс-секретарь, отойдя подальше.
- Да, это точно. По росту и весу не скажешь. Примерно как у Сорокина из комиссии по образованию.
- Нет, у Сорокина меньше. У Васина из промышленного района примерно такой.
- Точно, но он такой торопливый, этот Васин.
- Да, все время боится опоздать к жене.
В это время Гаврилов с помощью пассатижей смог справиться с проклятой молнией. После этого он подхватил охающую даму на руки и потащил ее в кабинет Сергачова. Там он уложил министра на кушетку, и начал делать ее посиневшей ноге массаж. При этом надо отметить, что на нижней части дамы в этот момент были одни весьма легкомысленные трусики.
- Вас как зовут? – Спросил по ходу дела Гаврилов.
- Меня? Оля. - Ответила министр. – А вас как зовут?
- Меня – Анатолий.
- Вы доктор?
- Нет, я всего лишь шофер, - весело улыбнулся Гаврилов, и, на всякий случай, закрыл дверь кабинета на замок.
А Юрка, несмотря на алкогольное отравление и критику пациентов, решил выполнить свой профессиональный долг. У крыльца корпуса он встретил лежащего на скамейке министра просвещения. Судя по лицу и позе тому было очень плохо. Рядом находились две медсестры, но меньше всего их интересовало состояние пациента. Матерясь и шипя от боли, они замазывали йодом нанесенные друг другом раны. У Лены была разбита левая бровь, у Наташи – правая.
- Какого хрена ты так ломанулась вперед?!
- А ты?! Того же самого хрена. У тебя не башка, а кирпич какой-то.
- А у самой то что? Бетон? Ой, как болит!
- Я, кажется, еще и нос сломала.
Юрка прошел дальше, в фойе открыл небольшую щитовую, рванул рубильник наверх. Свет в корпусе благополучно загорелся, и это было вовремя. Как раз в эту минуту Настя сумела отобрать у спикера думы маску ингалятора:
- Все, все, тут больше ничего нет! Хватит!
Зубов был в слабо заметной, но глубокой прострации.
- Да. Удивительно хорошая процедура. А… куда мне теперь? Сейчас бы расслабиться немного, а то мне ещё… к даме.
Настя, как смогла, сосредоточилась, и кивнула головой:
- Пошли. Есть у нас тут одно место для расслаблений.
Она привела спикера в соляную пещеру, уложила его на кушетку, укрыла одеялом.
- Через пятнадцать минут можете выходить, - посоветовала она.
Маркелыч тем временем дожарил шашлыки, хотел их отнести на кухню, но тут со стороны второго корпуса снова раздался жуткий вопль. Директор не выдержал, и, забыв о шашлыках, бросился на крик. Буквально через пару секунд из кустов появилась рука, стащившая один из шампуров, раздалось довольное чавканье. Затем так же исчез и второй шампур.
Первое, что увидел Маркелыч, это лежащего на скамейке министра образования. Поза у него была далеко не жизнерадостной. Подскочив к телу, Маркелыч несколько секунд рассматривал багровое лицо министра, потом с матами бросился дальше.
- Наташка! Ленка! Быстро скорую! Там министр крякнул, мать вашу! – Кричал он на ходу.
А в корпусе снова не было света. Это девушки решили свой служебный долг выполнить до конца, и Наташа привела очередного клиента на магнит. Не подозревая, что прибор коротнул, она водрузила «шапку Мономаха» на голову министра автотранспорта, и щелкнула на панели тумблером включения. Естественно, что министра снова ударило током, а защита снова вырубила свет.
- Ну что там еще? – Спросила директора недовольная Аня, как раз принявшая на грудь пятьдесят грамм во имя заживления ран.
- Иди к министру, дурр-ра, похоже он подох уже! Вы у меня сидеть все будете за это! – Орал Маркелыч. – Пьянь косорукая! Где Юрка? Юрка! Пусть врубит свет.
Но Юрке было не до этого. Войдя в ингаляторскую он, наконец-то, застал Настю одну. Без лишних слов он сгреб девушку в охапку и начал ее целовать. Та, еще не отошедшая от наркотического кайфа, восприняла это как должное.
- Наконец-то, - пробормотала она. - Ты меня любишь?
- Ещё как люблю.
- И я тебя тоже.
Маркелыч этого не увидел, потому что его атаковал чудом выживший министр автотранспорта. Второй раз за день директор увидел человека с багровым лицом и торчащими вверх волосами.
- Ты… ты у меня за все это заплатишь! – Заорал он, грозя пальцев в сторону директора. С его пальца тут же сорвался электрический заряд, ударивший Маркелыча прямо в широкий нос, и заставивший его приземлиться на пятую точку. Несколько секунд он прибывал в электрическом нокдауне, а потом вскочил на ноги и бросился вслед за удаляющимся министром:
- Иван Матвеевич, Иван Матвеевич! Все будет хорошо, сейчас проведу вас в кедровую бочку!
- Пошел ты на…! Утопить хочешь, да?!
Директор понял, что сейчас оправдаться, не получиться, и бросился вызывать скорую помощь. Самый ближайший телефон находился в кабинете Сергачева. Открыв кабинет своим ключом, он снова застал в нем картину всеобщей радости и умиротворения. Гаврилов и госпожа министерша занимались на кушетке главврача любовью. Маркелычу было не до сантиментов, он даже не понял, кто сейчас лежит под водителем, а просто схватил телефон, и, набрав короткий номер, в ожидания ответа, начал выговаривать любовникам:
- Закалебал ты меня сегодня, Гаврилов! Всех баб в округе, что ли решил сегодня перетрахать? Эту то, сучку толстую, где нашел? На панели? Считай, что зарплату свою хрен увидишь два месяца.
В этот момент ему ответили по телефону:
- Ноль три слушает. Кто это там зарплату не увидит?!
- Не вы, не вы! Быстро скорую в «Сосновый бор»! Человек умирает! Да не просто человек, а министр образования!
Бросив трубку, Маркелыч выскочил из кабинета. Гаврилов мрачно посмотрел ему вслед. Но министр под ним была настроен дружелюбно.
- Не останавливайся, милый, продолжай. Какой хам… этот ваш… директор. Пойдешь… ко мне… личным водителем?
- Пойду. Надоел он мне, этот козёл!
Пробегая мимо гаража, Маркелыч посмотрел в сторону мангала и содрогнулся - шашлык снова исчез. Директор оглянулся по сторонам – Горби, либо какой другой собаки в пределах видимости не было. Он метнулся к ведру – мясо еще было, но на самом дне. Впрочем, директор тут же расслышал какое-то отдаленное чавканье. Такое можно расслышать только вечером, в полной тишине за городом. Подхватив железную кочергу, Маркелыч двинулся в сторону подозрительного звука. Он свернул за угол гаража, потом раздвинул кусты…
На сваленном дереве сидели два парня в спортивных костюмах, блаженно ужиравшие его шашлыки. Если бы Юрка видел этих двух, то безошибочно бы узнал в них тех самых «марафонцев», загнавших чернявого в бывшую щитовую. Но директор то, видели их в первый раз. Ему было все равно, кто перед ним. При мысли, что эти два козла сожрали весь его шашлык заставила Маркелыча забыть всё человеческое.
- А-а! Суки! Я из вас счас шашлык сделаю! – С этим криком Маркелыч метнулся на врагов. Один из братков чуть было не подавился, но даже с застрявшим в горле куском шашлыка сумел стартануть так, что кочерга со свистом пролетела за его спиной. Второй принял слишком низкий старт и метров тридцать мчался на четвереньках, причем в зубах его был зажат шампур. Затем он выпрямился, отбросил шампур в сторону и помчался еще более резво, скоро догнав лысого собрата. Тут они неудачно решили обежать здоровенную сосну. Почему-то Жора, бежавший справа, решил обежать ее слева, а бежавший слева Витя – справа. Они столкнулись сначала организмами, потом столь же дружно врезались головами в дерево, и отпали назад. Удар был такой сочный, что с дерева посыпались шишки, и не только они. Маркелыч при виде лежащих врагов хотел уже пустить в ход свою кочергу, но тут на него сверху с коротким, безрадостным криком свалился некто в чёрном. Рассмотреть его директор не успел, ибо ботинки неудачника пришлись ему точно по темени, отключив минуты на две остатки его дикого самосознания.
Братки к подобным ударом были более привычно, так что они не только сумели быстро очухаться, но и рассмотреть в полумраке убегающую фигуру.
- Вот он!
- Взять его, козла!
Жора подхватил кочергу, Витек успел со всей силы пнуть по заднице лежащего директора, и они понеслись назад, в сторону пансионата.
- Козел старый, так меня напугал, я чуть не обделался! – Сообщил он на ходу другу.
- А я чуть не подавился.
Они быстро пробежали обратно до мангала, и остановились, крутясь на месте.
- Сука, опять он исчез!
- Яшка, верни что взял, - вполголоса крикнул Жора.
- Да, верни. Мы чуть-чуть тебя попинаем и отпустим.
- Куда этот жиденыш делся?
- Найдем. Все равно ему отсюда не выбраться. Парни наши все кругом перекрыли. Слышь! Яшка! Хрен ты отсюда выйдешь!
В это время внимание Витьки привлекла трансформаторная будка. Вернее не сама будка, а одна из двух дверей. Соседняя была закрыта на две защелки, а у вот этой они были отщелкнуты. Витек показал на дверь пальцем и хихикнул:
- Глянь, Жора!
- А, вот он где! Счас мы его тут и кончим.
Они на полусогнутых, стараясь не шуметь, дошли до будки, затем Жора взял наизготовку кочергу, кивнул головой, и Витек распахнул дверцы. Было уже достаточно темно, так что Жора бил наугад, не видя внутри будки ничего. В этом он крупно прогадал, так как кочерга со всей силы опустилась точно на медные шины напряжением десять тысяч вольт. Вспышка и гул короткого замыкания были слышны далеко за пределами пансионата, самого Жору откинуло метров на пять назад, а Витёк в свете такого самодельного освещения сумел лично убедиться, что Яшки в трансформаторском отделе не было. Проверять дальше он не стал, а бросился к собрату:
- Жора, Жора, ты что? Жора, ты жив?!
Жора, на удивление, был жив. Он хрипел, сучил ногами, пытался материться и встать. Тут из кустов выбрался Маркелыч. Очнувшись после неожиданного нокаута, он в недоумении возвращался обратно, оглядываясь по сторонам, и гадая, отчего потерял сознание. Болела не только голова, но и, почему-то зад. Кроме того, у него от удара из памяти напрочь исчезли двадцать последних минут жизни. На подходе к корпусам пансионата Маркелыч вдруг услышал этот страшный треск, вспышку, а потом заметил, как одновременно потухли все огни в окнах водолечебницы. А выбравшись к трансформаторской будке, он увидел и создателей этого мрака.
- Так, вы, козлы!... – Это было единственной печатной фразой из всего, сказанного директором. Этот поток ураганного мата удивительно живительно сказался на всё ещё дымящемся Жоре. Он, пошатываясь, но встал. Что поразило Витька в облике друга, уши, до этого плотно прижатые к черепу, теперь торчали абсолютными лопухами, слегка почерневшими по краям. Жора даже попытался что-то сказать в ответ директору, но вместо речи из его открытого рта пошел дым. Витек подхватил друга под мышки, и потащил его в сторону выхода с пансионата, откуда как раз призывно виднелись сигнальные огни подъехавшей кареты скорой помощи.
Маркелыч еще что-то кричал в их сторону обидное и матерное, когда со стороны водолечебницы прибежала Мария Мироновна. Это была единственная медсестра, до которой не дошел со своей волшебной сумкой Юрка Ивлев. Да и споить ее было невозможно, в свои пятьдесят пять лет Мария Мироновна была очень правильным человеком и всю жизнь трудилась в «Сосновом бору». С Маркелычем она была в дружеских отношениях, поэтому единственная называла его по имени:
- Аркаша, что со светом?! У меня губернатор лежит в углеродной ванне, а потом он должен идти в кедровую бочку.
- Счас свет будет, но на всякий случай подготовь свечи, скажи, дескать, это так и надо: создаем романтическую атмосферу.
Медсестра убежала, а Маркелыч сделал очередное неверное действие. Он решил посмотреть, что с трансформатором, достал зажигалку, зажег ее, и, вытянув руки, протянул ее в сторону двери. Нет, он все делал правильно, близко не подходил, и в саму будку не совался. Но не везло Маркелычу сегодня с электричеством. Он не учел одного – кочерги, под прямым углом намертво приварившейся к шинам. Тока в них не было, но статичное напряжение, оставшееся в этой многотонной железяке, так шарахнуло директора, что он отлетел назад и приземлился точно в том самом месте, куда до этого упал Жора. Да, это был не день директора «Соснового бора»!
То, что он был без сознания, лишило Маркелыча возможности полностью присутствовать еще при одном жутком действии. Виновником был он сам, хотя и случайно. Убедившись, что света нет, и надеться не на что, Мария Мироновна зажгла припасенный ещё со времен холодной войны шандал с тремя свечами, и повела вспотевшего в углеродной ванне губернатора, одетого в одни плавки, в соседнее отделение.
- А тут у нас самая большая изюминка всей водолечебницы – кедровая бочка. Она дает удивительный лечебный эффект. После неё просто возрождаешься, - пела медсестра на ходу.
- Да, много слышал про эту штуку, но впервые вижу. А запах какой!
- Чистый кедр, - подтвердила Мария Мироновна. Она помогла губернатору забраться по лесенке в бочку, тот с блаженством погрузился в горячую воду.
- Здорово! Все так романтично, при свечах. Тут и подушечка под ногами, можно сесть.
Мария Мироновна ничего не поняла. Никакой подушки в этой методике предусмотрено не было. Видно, это смятение отразилось на её лице, потому что губернатор так же сменил блаженное выражение лица на озадаченное, потом пошарил руками у себя под ногами, и выволок на воздух… собачий трупик. Свой короткий, стремительный полет после пинка Маркелыча Горби завершил идеальный попаданием сначала в открытое окно, а потом и в бочку с горячей водой. Плавал покойный пес хорошо, но вот сердце его не выдержало перехода от мясного блаженства к стремительному полету и горячему удару содержимым кедровой бочки.
Мария Мироновна поняла, что надо спасать положение.
- Так и должно быть… Ко-корейская методика…
Поняв, что у него в руках, губернатор брезгливо отбросил от себя труп собаки, и начал стремительно покидать самую завлекательную процедуру «Соснового бора». При этом он зацепился за край бочки плавками и, уже голый, с высоты полутора метров упал головой и плечом на кафельный пол. Медсестра бросилась ему на помощь, но сама поскользнулась на разлитой влаге, и рухнула всем телом на губернатора. Сейчас она сидела, как бы это сказать цензурно, верхом на тех самых органах, которые у губернатора не видит ни один избиратель, кроме жены, любовницы и уролога. Тот от боли взвыл еще более жутко, так как медсестра сильно зашибла эти самые органы. В этот момент открылась дверь, и в кабинет вошел Маркелыч. Увидев при свете свечей свою старейшую медсестру в недвусмысленной позе верхом на губернаторе, и сопоставив ее со странными звуками, донесшимися до этого, директор схватился за голову:
- Да что вы сегодня все, охренели, что ли?! Машка, ну от тебя я этого не ожидал! Тебе через месяц на пенсию, а ты в проститутки подалась!?
Марья Мироновна, ошеломленная всем происходящим, молчала, зато из-под нее подал голос губернатор:
- Слезь, сука! Все яйца мне раскрошила! Я вас сейчас всех тут раком поставлю!...
А дальше он дал волю великому и могучему непечатному русскому языку.
Но вернемся немного назад. В ингаляторной всё шло своим чередом. Юрий застегивал все, что можно застегнуть у мужчины, Настя поправляла на себе халат и лифчик.
- Юр, а ты на мне теперь не женишься, да? – Спросила она плачущим голосом.
- Почему? – Не понял тот.
- Ну, я же тебе… того, до свадьбы отдалась.
- Женюсь.
Он притянул ее и властно поцеловал в губы.
- Обязательно женюсь. А пока пойду, посмотрю, почему света нет.
- Я с тобой, а то тут темно и страшно.
Они покинули темный корпус, и не знали, что в этот момент начала разворачиваться еще одна сильная житейская драма.
Спикер областной думы Зубов проснулся в соляной шахте от холода. Было темно, и совершенно непонятно, где он сейчас находился. Зубов даже не помнил, как попал сюда, где он. Он протянул руку вниз, нащупал сползшее с него одеяло, быстро закутался в него, еще раз опустил руку, и нащупал какие-то камни, похожие на куски разбитого мрамора или гранита. У Зубова это вызвало неожиданную ассоциацию: «Я на кладбище. Видно готовят закопать».
Спикер был человек очень умный, а значит, умел мыслить логично и систематично. Эта мысль нашла дальнейшее развитие: «А холодно – чтобы не протух быстро». Он встал на ноги, пощупал карманы, но ничего похожего на зажигалку или часы он не нашел. Затем он пошел вперед, но передвигаться в этой соляной шахте можно было только по деревянным мосткам, так как на полу лежали те самые куски пиленой соли. Нога спикера провалилась в пустоту, и Зубов упал, ударившись головой о стену, а так же больно ушибившись обоими коленями. Он взвыл от боли, долго держался за лоб, потом нащупал рукой стену. Она была холодной, и явно состояла из полированных плит. Спикер чуть не обделался от страха.
«Точно я в склепе! – Завопили его мозги. - Как меня сюда затащили? Я что, умер? У меня что, была клиническая смерть?!»
В этот момент заскрипела входная дверь, стало чуть светлей, и Зубов увидел на пороге склепа фигуру в белом. Это было уже слишком. Спикер рухнул на доски мостков без сознания. Фигура приблизилась к нему, щелкнула зажигалка. Это был Сергачев, выбравшийся из заточения. Увидев в свете пламени бездыханное тело, доктор воскликнул:
- Не ссы, парень, я тебя сейчас спасу. У меня тут такой дивный набор лекарственных средств.
Он перевернул спикера лицом вниз, стащил с него трико и трусы, воткнул в задний проход литровую клизму. Спикер от этого действия пришел в себя, ему решительно не нравились последние события, но Сергачев уже нажал на свой резиновый инструмент. Крик ужаса спикера и восторженный вопль Сергачева слились в один жуткий рев, отразившийся от стен шахты, и ушедший на волю через открытую дверь и окна. Это было так страшно, что два телохранителя губернатора, давно забывшие о своих обязанностях, и мирно лежавшие на травке недалеко от водолечебницы, вскочили на ноги, и, выхватив оружие, направили его в сторону звука. А тут как раз из дверей показался голый, даже без плавок, губернатор. Он не шел, он ковылял на зашибленную медсестрой ногу, баюкая при этом сломанную при падении с бочки руку.
- Всех вас велю перестрелять! – Проскрежетал он. Телохранители расслышали слова шефа, но не поняли их смысла. Им показалось, что тот приказал им стрелять. И они начали палить туда, в сторону этого зверского звука. Как ни странно, им в ответ так же зазвучали выстрелы. Это братки, друзья Жоры и Витька, приехали с намерением разобраться с директором пансионата насчет травмы своего товарища, перелезли через забор, и тут же попали под обстрел. Завязалась нешуточная перестрелка, бандиты метнулись прятаться за стоящие на злощастной стоянке автомобили. В это время в игру вступил наряд милиции, перекрывавший выезд из пансионата. Представители власти не поняли, кто и где находятся, и два милиционера начала обстреливать бандитов, а два других – телохранителей.
- Ты куда стреляешь? – Крикнул сержант ефрейтору.
- Туда!
- А почему туда?
- Ну, там же машина губернатора, значит там, - он показал в сторону лечебницы, - нападающие.
- Балда, все как раз наоборот!
- Да как же наоборот!?
- Они туда ушли! А там, - он показал пистолетом на машины, – террористы!
- Вызывай подмогу, Серега!
К приезду подмоги загорелись и начали рваться машины из губернаторского кортежа. Братва успела сбежать с поля боя, и перестрелка шла уже между милицией и телохранителями губернатора.
Был только один человек, который невозмутимо продолжал делать свое дело. Это был Юрка Ивлев. Миновав зону обстрела стороной, он не стал соваться в трансформаторную будку по методу Маркелыча, а издалека посветил себе фонариком.
- Ого! – Сказал он, увидев новый элемент в системе электросетей. – Кочерга. Круто!
После этого он обесточил уже все, что могло ударить его током, быстро, хотя и не без труда оторвал кочергу от шин, сменил полетевшие предохранители, и только хотел включать напряжение, как из будки его окликнули: - Стой! Не включай пока!
К удивлению Юрия из будки высунулся тот самый чернявый парень, которого он запер в бывшей щитовой. Яшка был настолько худ, что спокойно протиснулся в узкую щель между стеной и трансформатором, что было не дано Жоре и Вите. А Юрка ничего не понимал:
- Слушай, я же тебя там, в подсобке запер, ты как сюда-то попал?
- По проводам, - пошутил незнакомец.
- Ты, случаем, не Коперфильд?
- Нет. Бандитов нет?
- Тех двух, лысых?
- Ну да.
- Нету. На скорой их увезли.
- А что там за стрельба?
- А я почем знаю. Вылазь, пора свет давать.
Яшка вылез из будки, Юрка нажал рубильник, и свет залил весь этот блаженный уголок мира под названием «Сосновый бор», хотя часть его и до этого была хорошо видна из-за факелов горящих автомашин.
- Тебя как зовут, фокусник? – Спросил Юрий.
- Яшка. Яшка Либерман.
- А я Юрка, Ивлев. А это моя… жена Настя.
Он прижал к себе довольную девушку, им сейчас было ни до чего, даже до перестрелки.
- Спасибо, друг, что помог, - поблагодарил Яков.
Яшка увидел ящик дежурного электрика, метнулся к нему.
- Слушай, тут два пакетика были…
- Так это твои?! А я всю голову сломал – откуда это.
- А где они?
Юрка развел руками.
- Траву поварихи скурили. А ту белую дрянь я в ингаляторной рассыпал. Случайно. Я же не знал, что там у тебя.
- Да, а что это было? – Спросила Настя. – Это ведь не тальк?
- Это был чистейший кокаин.
Настя охнула, а Яшка вздохнул, повесил свой нос:
- Да, зря, выходит, я бегал от этих козлов.
- Ладно, скажи спасибо, что живой остался, - великодушно решил Юрка.
- Спасибо тебе, за то, что не сдал. Ну, я пошел?
Он пожал руку Юрке.
- Даст бог – свидимся. А пока мне пора.
Яшка так же быстро исчез, как и появился, причем новообращенные супруги Ивлевы не поняли, в какую сторону удалился их новый знакомый.
При электрическом свете обе стороны быстро сообразили, с кем имеют счастье вести перестрелку, так что пальба стихла. К удивлению всех сторон никто не был не то что убит, но и даже ранен. Это много говорило о подготовке как милиции, так и телохранителей.
Быстро приехала и пожарная машина и «скорая». Одни тушили горящие машины, медики вели к карете скорой помощи подвывающего губернатора.
Маркелыч ходил по своему разоренному гнезду, и везде находил следы измены. В водолечебнице пьяные медсестры поили коньяком бедного, замороженного депутата Малахова. Рядом дрались не менее пьяные Сидоров и Кобелко. Пациенты из третьего корпуса не дождались обещанного ужина в номера и потянулись в столовую. Они не прогадали, в этот раз никто из них не посмел назвать ужин баландой, как это бывало обычно. Подружившиеся поварихи выставили не столы не только всю губернаторскую жратву, но и все предназначенное руководству области пойло. Среди пациентов затесались два депутата, и один министр. Кроме того, желание Дашка исполнилось, она закадрила депутата. Тот сейчас плакался на ее мощной груди:
- Тощая, худая, готовить не умеет, и что того, что она мисс Саратов? Стерва стервой!
- Я тебя откормлю, милый, не плач.
Машка же обнималась с красномордым телохранителем:
- Ничё, Васёк, люди и не такие живут. Будем на тебя одевать повязку, как при гриппе, и водить на поводке.
А тот мечтал совсем о другом:
- Мне бы ещё подышать в ту штуку. Классная вещь.
- Я тебе подышу! На вот, курни Любкину папироску.
Маркелыч вышел из столовой и увидел, как рядом в беседке целуются Юрка и Настя. Он скривился, как от зубной боли. А чуть дальше была еще более безрадостная для него сцена.
Милиционеры вырвали спикера из рук озверевшего Сергачева. Он успел влить в запасное отверстие главы думы еще две литровых клизмы. Это было даже полезно - Зубов никогда еще так капитально не чистил организм. Так что пострадавший больше морально, чем физически спикер, без штанов, в одной майке, со стонами и матами загружался в карету скорой помощи, где уже лежал не менее поверженный губернатор.
Был в этом происшествии один большой плюс. Так как машина Зубова сгорела, то он так и не узнал, что некий электрик оставил на капоте его серого, стильного БМВ самой популярной в 1993 года модели жуткую вмятину своими тощими ягодицами.
Конец первой истории.