Любовь потомков Чингизхана

Первый, богатый на события, день моего пребывания в Монголии был существенно дополнен впечатлениями вечера. В дверь комнаты, что я занимал, в гостинице барачного типа, постучали. Открыв дверь, я увидел, в приглушенных лучах одинокой лампочки коридора, пожилого монгола, улыбающегося во весь рот и показывающего свои немногочисленные, оставшиеся еще во рту, желтые от курева зубы.

За его спиной, как бы стыдливо, прятались две монгольские девчушки, внешности которых, из-за плохого освещения, рассмотреть я так и не смог. “Жена есть?” – на ломаном русском языке, шепелявя и глотая звуки, спросил меня старик. “Нет, не приехала еще” – отвечал я, сбитый с толку сутью вопроса и, не понимая, куда дед клонит.

Казалось, луч света коснулся морщинистого лица аборигена и, набрав грудью побольше воздуха, он одним выдохом произнес, указывая негнущимся, мозолистым пальцем на жмущихся к его спине девиц: “Вот жена и вот жена – тридцать тугриков”. Только тут до меня стал, наконец-то, доходить смысл происходящего.

С ужасом, маша, что есть мочи руками, отпрянул я вглубь комнаты, испугавшись за свой комсомольский моральный облик. Тогда за границей с этим было строго. В последствие же, я еще долго, со смехом, вспоминал свою реакцию на это незначительное происшествие при первом знакомстве с монгольскими нравами. “Любовь” свою они оценили в тот раз, поразительно дешево – тридцать тугриков МНР – это всего лишь 7 рублей по тогда установленному обменному курсу. Так мне довелось познакомиться с излишне упрощенным пониманием межполовых человеческих отношений коренного населения Монголии.

И если Любовь, как большое светлое чувство, у монголов существует и живет, как и в каждом из нас, то наряду с этим, отношение к совокуплению у них, как к чему - то обычному, простому и независящему от этой самой Любви, поражает европейца. Наверное, это от близости к природе. Я знаю и в наших деревнях, когда ребенок постоянно видит, как взрослые сводят коров и быков, покрывают свиней, он тоже начинает с возрастом относиться просто к этому интимному процессу.

Впрочем, мысль эту я постараюсь обосновать чуть позже, а начну с рассказа о большой любви, о монгольских Ромео и Джульете, существующего и воспринимаемого уже более как легенда “старины глубокой” нежели, как достоверный факт.

История эта произошла много лет назад вблизи одного из красивейших мест Монголии – окрестностей города Эрденет. Это город к северу от Улан-Батора. Степи здесь перемежаются хвойными перелесками, а обилие причудливых форм каменистых утесов, изваянных ветром каменных столбов, и разрушающихся горных кряжей создают неповторимый и живописный ландшафт, столь удивительный, насколько и красивый. Кто хоть раз увидит этот край Земли, поймет, что такая история должна была произойти именно здесь.

Молодая и красивая дочь именитого ханского рода любила проводить в этих Эдемских местах свое время в конных прогулках. Здесь и повстречала она свою большую любовь – простого парня – пастуха. Выйти замуж любимой ханской дочери за простого скотовода было тогда невозможно. Влюбленные понимали это и просто любили друг друга среди красот природы, не думая о завтрашнем дне. Но тайные свидания, в конце концов, стали известны хану. Ярость его была безмерна.
Пастуха схватили и отрубили голову, отрезав предварительно, по законам Чингисхана, скипетр любви и вывесив его на всеобщее обозрение.

Но молодая монголка не забыла своей первой любви, не забыла мотылька, сгоревшего в огне ее любви. Через много лет, будучи знатной вельможей, воздала дань она самому главному чувству на земле. В заветном месте, по ее повелению, был, воздвигнут памятник страсти и самопожертвованию. Нам, европейцам, так близки и понятны ее чувства и поступки, но нашему сознанию и морали непонятна форма выражения их.

Памятник был изваян в форме двухметрового каменного фаллоса со всеми подробностями, устремленного вверх. В этом изваянии ярко отражается главная особенность любви у монголов: превалирование плотских страстей над духовной близостью сердец.

Нам, потомкам, в большинстве своем, малокультурных и малограмотных слоев крестьянской бедноты и люмпен-пролетариата, и то бы в голову не пришло, запечатлеть память о любимом человеке в бронзе или камне не в виде черт его лица, а в виде его полового органа, пусть он и отличался бы, своими нетрадиционными качествами или формами. Более того, нас это просто шокирует. Я представляю, что было, если бы вместо бюста Ильича, совсем недавно, в красном уголке стоял его гипсовый член. Сравнение несколько неудачное, но отражает суть диспута: мы, люди, узнаем, друг друга по лицу, а не по другим, быть может, более любимым частям организма.

Теперь, после красивой лирической истории перейдем к прозе любовных взаимоотношений, вызывавших у меня тогда, как молодого командира, постоянные головные боли. Каждый летний вечер наш воинский городок атаковывали стайки молодых монголок. Щебечущими птахами висели они на наших заборах, стараясь завязать разговор с проходящими военнослужащими. Все меры избавиться от них ни к чему не приводили: слишком велик был периметр ограждения, для надежной охраны которого потребовался бы ни один наряд патруля, и слишком настойчивы были местные красавицы.

К ночи кому-нибудь из них непременно, конечно же, нелегально, удавалось проникать в казарму рот старослужащих, ищущих приключений. Головные боли у командира роты начинались на следующий день. В расположении части появлялся разъяренный папаша изнасилованной дочки. Дабы не обострять международных отношений с правительством МНР, приходилось действовать нестандартно и решать дело миром. Рота выстраивалась и со всех, независимо от того успел он попользоваться женскими прелестями или нет, собиралась в шапку отцу, в возмещении морального ущерба, кругленькая сумма, смехотворная по нашим понятиям и огромная по - монгольским.

Такие случаи происходили у нас в воинских частях с завидным постоянством и, хотя плачевный пример предшественников был у всех перед глазами, увы, испытание плотью выдерживали далеко не все. Иногда, под покровом ночи в казармы проникали монголки не одни, а с сутенером. Тогда все шло несколько по иному сценарию, и любовь на деньги обменивалась добровольно. За ночь пара монголок успевали обслужить целую роту, удивляя своей выносливостью. Быть может, мне некоторые читатели не поверят, но я пишу только про то, что видел сам.

Удивительно отношение общественного мнения монгол к изнасилованию. За такое преступление в то время монгольским законодательством предусматривалось наказание в виде лишения свободы сроком на две недели! Две недели “черный юрта”, как говорили потомки Чингисхана. У нас бы за подобное могли дать до десяти лет лишения свободы, и это еще без учета отягчающих обстоятельств, тогда бы срок мог возрасти в полтора раза. Объективности ради, замечу, “черная юрта” это даже не наша тюрьма, являющаяся, во все времена, притчей во языцах. И монголы панически боятся своей тюрьмы.

Не знаю почему, знаю только, что кормят там отвратительно, и, напрочь, отсутствуют такие блага цивилизации, как отопление, водопровод и канализация. Помню, как-то наши солдаты пристрастились бегать по ночам к женщинам в соседний сомон (посёлок), видимо, к обоюдному удовольствию сторон.

И этот факт, вскрылся совершенно случайно, после заявления монгольской стороны в местную милицию: солдаты то ли не разобравшись в темноте, то ли по ошибке “поимели” беременную женщину. К счастью для нас, монгольские власти проявили гуманное отношение к насильникам, и дело ограничилось лишь порицанием и устыжением проштрафившихся бойцов, в присутствии командования части. Смысл речей начальника монгольской милиции сводился к одному: “Что же вы, бесстыдники, «взяли» беременную женщину, мало вам бабья в сомоне?” Конечно же, мы, как могли, отблагодарили и представителя Фемиды и пострадавшую сторону, но факт остается фактом: честь женщины у монголов выражается в чем-то другом, нежели в ее непорочности.

И к беспорядочным половым связям монгольское общество привыкло издавна настолько, что даже изнасилование не вызывает в нем нравственного осуждения. По-видимому, чем ближе тот или иной народ к дикой природе, чем менее развито общество, как институт морали и права, чем ниже уровень жизни людей, формирующий оба эти признака, тем проще и обыденнее отношения полов.

В заключение хочу заметить, что и среди наших сограждан в воинских городках процветали разврат и прелюбодеяние. Измены мужей и жен были самым обычным явлением. И наши нравы не сильно трансформировались со времен Адама и Евы, однако чтим мы себя людьми культурными и цивилизованными.

А как хотелось бы верить, что есть на свете она – эта чистая и святая любовь. Что среди целой Вселенной, среди этого хаоса звезд и созвездий, спутников и планет, бегущих куда-то по своим орбитам и стремящихся в неведомое, есть два любящих сердца, которым хочется только одного, не потерять друг друга в этом безумном мире.