Ангел во плоти и святой узник. Глава III. Осторожность Консуэло спасает её свободу. Таинственное прошлое Альберта Рудольштадта. Тревожное предощущение Консуэло. (По мотивам дилогии Ж. Санд о Консуэло)

Но так вышло, что в середине довольно длительного срока той, самой первой разлуки, проходя мимо окон почтового отделения и направляясь к двери, Консуэло заметила внутри незнакомого человека. В нём было что-то неуловимое, выдававшее истинную цель, с которой он появился там. Он был чужим среди остальных — она чувствовала это — и был здесь с иной целью, нежели чем просто зарабатывать себе на жизнь. Этот тёмный взгляд как будто всегда едва заметно прищуренных глаз, их пронизывающий холод, цинизм и жестокость, исходящие, казалось, от каждой черты его облика, пропитавшие его насквозь… Он словно чего-то ждал… Он ждал её, чтобы взять с поличным — сомнений в этом не было. Он что-то знал о ней, но не имел доказательств, однако всё изменилось бы в одно мгновение — если бы только Консуэло вошла и задала свой обычный вопрос. Он пришёл сюда сегодня. Но, благодарение богу, их взгляды не встретились.

Не оглядываясь, Консуэло удалилась, но не слишком поспешно, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания. Конечно, в тот день она не отправила письма. Она затаилась на неопределённое время, не появляясь вблизи здания почты, но продолжая писать Альберту.

. Наконец, по прошествии десяти дней она, взяв с собой небольшую стопку писем по их числу, рискнула оказаться неподалёку. Встав так, что её нельзя было увидеть из окна, Консуэло какое-то время искала взором лицо, которое так хорошо запомнила, хотя, как уже знают наши любезные читательницы, при той встрече бросила на него первый взгляд в своей жизни и отвела почти тотчас же. Казалось, что при таком беглом взоре ничего нельзя было запомнить, но благодаря тому, что в последние годы она находилась в обществе Альберта, Консуэло уже успела услышать множество рассказов о его прошлых жизнях, и была не раз удивлена его поразительной памятью и вниманием, от которого не ускользала ни одна подробность, могущая показаться другим сущей мелочью. Он говорил с такой увлечённостью, что кровопролитные битвы и решения о судьбах мира, в которых Альберт принимал участие, оказав тем самым заметное влияние на ход истории, беседы с великими людьми мира — всё это представало перед глазами Консуэло словно наяву и заставляло её восхищаться умением Альберта за долю мгновения запоминать мельчайшие детали — как менялись выражения лиц властителей тех стран, с коими довелось вести беседы этому удивительному человеку, во что они были одеты в каждую из этих встреч, малейшие изменения в их внешнем виде — будь то смена самых мелких украшений в причёске или запонок на манжетах, бледности или едва заметного румянца на щеках, тени улыбки, которую пытался скрыть его собеседник, блеска в глазах, и, казалось бы, без причины потухшего взгляда — этот навык постепенно и незаметно передался и ей.

. Однажды он сказал ей такие слова:

. — Я не сужу о греховности людей по их облику, но по самым незначительным изменениям в выражениях лиц вижу, что заставило их сделать тот или иной выбор, и когда дело ещё не совершено — применяю свои умения, приобретённые в прежние века у таких непревзойдённых ораторов как Перикл, Платон и иные — чтобы отвратить, казалось бы, неминуемое… Я умею читать между строк и смотреть в самые глубины сердец, даже если человек пытается скрыть свои истинные стремления от самого от себя, боясь демонов с самыми тёмными ликами… Я был незаметен среди бесчисленных слушателей и почитателей их дара — но внимал каждому слову. И вот, теперь — в этой жизни — мой час настал. Я не устаю обращаться к их трудам и по сей день, но то, что я был там и знал каждого из них лично, между тем, повторяю, не выделяясь слишком сильно среди учеников, однако всё же находясь в одном ряду с теми, кто демонстрировал себя многообещающе.

. Консуэло никогда не исключала, что Альберт временами выражается метафорами, которые невольно стали для него похожи на правду, которые порой и сам в силу своей впечатлительности воспринимает как истину, но что-то из его слов действительно могло быть правдой — он мог изучить те книги, о которых ещё не рассказал ей, и потом эти образы могли явиться ему в снах или видениях среди дня. Признаться честно, она никогда особенно не задумывалась над этим, с момента их вступления на тропу восстановления всеобщей мировой справедливости живя в ощущении какой-то полусказки — даже не взирая на постоянно грозящую им опасность и то испытание, к которому сейчас её приговорили — возможно, именно последнее охраняло её рассудок от столь ясного осознания действительности, чтобы впасть в ту степень отчаяния, что отнимает волю к жизни. Автору думается, что в каком-то смысле так живёт и каждый из нас — в своих собственных иллюзиях, застилающих истинное положение вещей. Но кто знает, может быть, эти иллюзии на самом деле гораздо более правдивы, нежели то, что все живущие привыкли считать аксиомой — то, что видят глаза, но не сердце…

Простояв так минут десять, вглядываясь в окна и не видя незнакомца, Консуэло наконец решилась войти внутрь, незаметно глядя по сторонам и готовая в любой момент спастись бегством под предлогом, что забыла взять из дома ещё одно письмо — как только она заметит эту высокую, так выделяющуюся на фоне остальных фигуру или, храни, господь, их взгляды с тем, перед кем — она была уверена — стояла чёткая и конкретная задача — избавиться от неугодной персоны как от препятствия, мешающего власти в осуществлении их бесчестных целей (а для выполнения подобных намерений нанимают людей, для которых нет ничего человеческого, в их системе ценностей не существует понятия сердца и души, и потому они не остановятся ни перед чем) — пересекутся.

. Но удача была на её стороне — Консуэло отправила сразу все письма — в одном из которых назвала условленное место, где они должны были встретиться — по количеству дней, что прожила она затаившись, и забрала три конверта от Альберта. Работник почты, как и прежде, не задал ей ни единого вопроса. (Быть может, этот человек как-то интуитивно, понимал, чувствовал, что для этой молодой незнакомки, приходящей с таким постоянством, каждый раз было делом жизни и смерти как можно скорее отправить свои послания. Она не смотрела на него и ничем не выдавала своего волнения, но во всём её существе ощущалось неведомое напряжение, сочетавшее в себе трепет счастливого ожидания и какой-то смутной тревоги — ведь сейчас её возлюбленный так же мог подвергаться неизвестной опасности, и она, всей душой того желая, не смогла бы вызволить его из беды). Как только Консуэло взяла письма в руки, вместе с новою волной счастья и радостного предвкушения ею овладело какое-то тревожное предчувствие.