Настоящий полковник

Давненько я не размещала здесь работ, потому что большинство из них являются фанфиками, а многие и вовсе не совсем форматные. Но вот думаю, что эта небольшая история могла бы заинтересовать тех, кто смотрел фильмы "Аватар" и "Аватар. Путь воды". Это небольшая фантазия на тему того, как мог быть зачат Майлз Сокорро по прозвищу Паук.

Итак...

Паз всегда любила небо. Особенно то, как его прозрачная, бездонная синева отражалась в суровом взоре Полковника. Будто взглянул он однажды в эту высь над головой, а она впиталась в радужки его глаз да так и осталась там навеки…

Паз хотела неба, она стремилась к небу. Она потому и пошла в авиацию, что мечтала однажды к нему прикоснуться…

И заоблачная синева стала ближе. В отличие от Полковника. Это «небо» не спускалось к ней, а она не могла подняться к нему. Ни там, на родной Земле, ни здесь — на чужой Пандоре…

Паз никогда бы не подумала, что станет такой одержимой. Нет, никто не знал, сколь много места занимает в её сердце Майлз Куоритч. Она ни за что не позволила бы хоть кому-то прикоснуться к этой её тайне, осквернить какой-нибудь нелепой скабрезной шуточкой, свести к банальщине, к простой похоти или глупой девчоночьей влюблённости, уже давно не подходящей ни по рангу, ни по возрасту, но чувство это жило в ней, неотступно следуя всюду: хоть в кабине летящего «Скорпиона», хоть на территории военной базы, хоть где…

Паз думала о нём, часто: почти каждые пять минут. Чем бы ни занималась. Мучилась, каждый раз полыхала внутренним любовным огнём, но ни за что на свете не согласилась бы от него отказаться. Любила. Или больна была — кто ж там разберётся в этом. Но не могла и не хотела забыть. Она восхищалась им, он был её идеалом. Далёким и неприступным — выше неба, но бережно лелеемым в сердце.

Сегодня был неудачный день: при попытке отвоевать у аборигенов очередной нужный людям кусок территории, «Скорпион», которым управляла Паз, едва не упал на парящие скалы, а синий дикарь, разбив стекло, отнял жизни у троих членов экипажа. Полковник, спасая положение, сцепился с ним под защитой брони и пушек экзоскелета. И победил, но Паз видела его лицо, наполовину залитое кровью.

Она прекрасно знала, что Полковник — профессионал в своём деле (более чем!), но от этого волновалась о нём не меньше. Он ведь так любил показать свою удаль, участвуя вместе с рядовыми бойцами в самых жарких боях, а Паз только и оставалось что стараться прикрывать его чуть больше, нежели всех остальных, но так, чтоб никто (и особенно он сам) не заметил.

Пришлось это сделать и сегодня. Подавив в себе первый неразумный порыв бросить всё и кинуться к нему, пилот Паз Сокорро лишь чудом выровняла ход повреждённого «Скорпиона», не дав тому разбиться о парящую скалу, несколько раз увернулась от воздушных атак На’ви, а одного сбросила, пока тот не проник на борт. Чувства никогда не мешали Паз нести службу и повышать квалификацию, поэтому все лекции по физике, об особенностях атмосферных явлений на Пандоре и о правилах поведения в экстремальных ситуациях, а также каждодневные тренировки на симуляторах не прошли для неё даром.

Поэтому осталась жива она сама, большая часть отряда и… Полковник.

Ей, конечно, пришлось с беспомощной скорбью и чувством вины заглянуть в глаза товарищам тех, кого всё же унесли сегодня валькирии, пришлось составлять подробные многостраничные отчёты о боевом вылете, но всё же было от чего в этот вечер вздохнуть с облегчением.

Теперь, после всех мытарств, она шагала в сторону жилой зоны для среднего офицерского состава и думала лишь о том, хорошо ли обработаны раны Полковника, не повреждено ли зрение или какие-нибудь важные лицевые нервы.

Полковник… Нежность залила Паз изнутри. Иллюзий насчёт Куоритча она никогда не питала — знала его давно, и потому старалась не мучить себя пустыми фантазиями, но всё равно нет-нет, а проскакивали глупые мысли о том, что вот подойти бы к нему сейчас, поговорить, поддержать в чём-то. Рассказать, в конце концов, о том, что ей тоже нужна поддержка, и не от кого-нибудь, а именно от него…

— Капитан!

Паз невольно задумалась на ходу и потому вздрогнула. Не одна она, разумеется, носила звание капитана, и далеко не только к ней Полковник мог обращаться до дрожи любимым сухим командным тоном. И всё-таки она остановилась, обернулась, козырнула по форме.

В коридоре по случаю довольно позднего времени суток было тихо: других капитанов поблизости уж точно не было, а это значило…

— Полковник Куоритч, сэр… — Паз старалась не выдать своей неуместной слабости, но вопреки её воле голос на последнем звуке всё равно дрогнул.

Полковник стоял так близко и смотрел так пристально — совсем не по уставу, — что всегда выдержанная и собранная Паз замерла перед ним с самым нелепым видом.

Ей было неприятно и стыдно за себя, ведь за каким бы делом ни остановил её командующий, а ни от чего не должно было так колотиться сердце и темнеть в глазах.

Высокий рост, мощная фигура без малейших недостатков, выгодно и явно отличавшая настоящего боевого командира от простого военного карьериста, очень светлые (и уже большей частью седые) волосы, осколки неба в глазах и… три залитых жидким пластырем борозды — память о чьих-то когтях. Возможно, икрана. Паз, занятая управлением самолёта, не видела того, кто, как и чём нанёс Полковнику эти раны/*/.

/Небольшое отступление от канона, так как известно, что шрамы полковник получил в первый же день службы на Пандоре./

Судя по его общему внешнему виду, мужчина чувствовал себя неплохо, и у влюблённой в него женщины тут же отлегло от сердца. Но что же он скажет ей? Поблагодарит за хорошую службу, отчитает за что-то или заведёт речь о чём-то важном на будущее?

Однако Паз не угадала. Не говоря ни слова, Полковник приблизился к ней вплотную, сгрёб в охапку и властно завладел её дрогнувшими губами…

2.

Майлз Куоритч никогда не любил усложнять свою жизнь — и без того в ней хватало геморроя. И чем меньше путаницы, чем однозначнее всё вокруг, тем, стало быть, лучше. Есть Родина, которой надо служить не щадя живота; есть вышестоящие чины, которые ломают головы над тем, от чего твоя, скорее всего, лопнула бы; есть мясорубки, в которых забываешься и ощущаешь себя сильным, вольным, живым. А всё прочее, как говаривали предки, от лукавого.

Но иногда в простую и понятную, как воинский устав, жизнь всё равно исподтишка вклинивалось что-нибудь такое, от чего хотелось, да никак не выходило отмахнуться.

Вот, например, Сокорро…

Он знал её довольно давно, ещё по нескольким военным операциям на старушке-Земле, где смелая женщина-пилот участвовала в самых различных миссиях — от разведывательных и гуманитарных, до вполне себе боевых. Она была хорошим — отменным! — авиатором, неплохо ладила с начальством и без проблем получала одно звание за другим. И единственным её недостатком в глазах Майлза было то, что Паз ему нравилась. Очень. И он ей — сомнений у Куоритча не было — тоже.

Он никогда не получил бы полковничьих погон и должность командующего военной базой на Пандоре, не умей видеть людей если и не насквозь, то уж по меньшей мере достаточно глубоко. Это необходимо для успешного командования, и Майлз вправе был гордиться своими успехами на данном поприще, но в отношении Паз он порой проклинал свою служебную проницательность.

Ещё там, на планете Земля, Майлз Куоритч заметил, как пилот Паз Сокорро смотрит на него. Собственно, заглядывались на него многие, особенно уже в бытность старшим офицером, проявившим себя в важных военных операциях. И Майлз временами вступал с ними в короткие случайные связи, но никогда не позволял себе ни лишнего взгляда в их сторону, ни жеста, ни слова, чтоб не дай бог не подумали, будто могут претендовать на большее. И они не думали — уходили чаще всего недовольными, разочарованными, второй раз на близость не напрашиваясь. Полковник был этому только рад — он не добился бы в этой жизни ничего, распыляй своё внимание на подобные глупости. На то, что делает мужчину никчёмной тряпкой. Нет, у Майлза были другие планы. Большие планы, и он нисколько не сожалел о том, что ни разу ни перед кем и ни перед чем не дал слабину.

Раз за разом женские взгляды охладевали к нему, становясь равнодушными, так похожими на его собственный, и лишь один продолжал старательно скрывать в своей глубине что-то, что всё равно настырно и неудержимо рвалось наружу.

Паз Сокорро…

Майлз позаботился о том, чтоб на Земле её отстранили от боевых вылетов и услали поглубже в тыл, он был уверен, что она там навсегда и останется, когда сам улетал на Пандору. Но упрямая баба всё равно пошла ему наперекор, и вот она снова рядом. Ну нахрена, а?! Нет, здесь, конечно, куда как красивее, чем в грязных перенаселённых городах родной планеты. Здесь будущее всех землян, в конце концов, и Майлз мог понять желание переселиться сюда даже при всех откровенных неудобствах вроде масок для дыхания, зловредных синих обезьян и прочих, прочих, прочих, но… Но он не хотел, просто не хотел находиться с ней на одной базе — с кем угодно, только не с ней! Чего её, дуру, вечно тянет в самое пекло?

И почему, дьявол её раздери, она и сейчас вот здесь, какого чёрта встретилась в коридоре? И чего он сам — долбани его из всех орудий! — остановил её, а теперь зажимает у стены, как развесёлый курсант, весь во власти своего неудержимого угара?

Да просто покончить с этим надо — раз и навсегда! Сейчас от отымеет эту мечтательницу в самой грубой и непритязательной форме, разочарует до глубины души, разочаруется, возможно, и сам, и оба, сбив оскомину, перестанут наконец страдать хернёй, сосредоточатся на том, что действительно важно. Ведь слишком многое поставлено на кон, чтоб пропуздыкать это ради каких-то нелепых прихотей.

— Сегодня был тяжёлый день, — без тени эмоций, боясь заглянуть в бездонно-карие глаза, сказал он. — Может, расслабимся вместе, а, капитан?

Он был нарочито груб, небрежен и разнуздан, но она всё равно согласилась. А ведь была такой недотрогой, чуть ли не фригидной, как трындели о ней по углам обиженные неудачники.

И полковник, никогда не терявший ясности ума, почти не заметил, как довёл пилота до своей комнаты. До постели.

3.

В логове у Майлза было тесно и совсем не по-полковничьи аскетично. Он всегда презирал толстозадых свиней, которым при их-то орлах на погонах, оставалось разве что захрюкать.

Нет, настоящий военный, настоящий командир должен быть независим от званий и возраста. Он не может жить среди развращающей роскоши, он не педик какой-нибудь, он мужик! Всё, что делает мягким, податливым, дряблым — всё в сторону: растоптать, расстрелять, уничтожить! Вот и комната у полковника тесная, вот и кровать — жёсткая, вот и не имеет он ничего лишнего, что не положено по уставу.

Баба — это тоже не по уставу. Но он зачем-то ласкает её. Думал же взять так, чтоб больше сроду не захотелось, но почему-то целует. Не только в губы, а всюду, куда только дотянется.

Стоп! Какого дьявола, Куоритч?! Чего пялишься на неё? И ладно б на голое тело, которое видно из-под расстёгнутого ворота кителя, на изгиб бёдер под камуфляжем — так нет же!..

Он смотрел в глаза, и ему казалось, что так всю жизнь и глядел бы в них: большие, красивые, тёмные. Как кофе, который он так любил…

Нет! Майлз отвернулся и больше не заглядывал в манящие глубины её карих глаз. Удовольствие. Вот для чего они здесь: для общего удовольствия и больше не для чего.

Майлз так хорошо помнил гипнотические взгляды матери, что, навсегда избавившись когда-то от их влияния, ни за что на свете не согласился бы вновь добровольно попасть под эти чары. Отец Майлза был подкаблучником, а мать — манипуляторшей восьмисотого уровня. Отец смотрелся жалко, и по глазам его было видно, сколь глубоко он несчастен, скованный по рукам и ногам волей властной и порой откровенно бессовестной, жестокой жены.

Когда юный Куоритч понял это, он, не желая для себя батиной участи, пошёл не в университет, как хотела мать, а в армию. Там, как знал Майлз, бабы не командовали мужиками, там были все условия для того, чтоб зауважать себя. И с тех пор, как сумел вырваться из силков, расставленных на него матерью, Майлз просто ненавидел, не переваривал слишком пристальных и навязчивых женских взглядов. Никто из них не будет манипулировать им, он никому больше не позволит этого.

И Сокорро тоже.

Нет, он не будет груб и скорострелен, но и смотреть на неё не станет. Просто удовольствие. На одну ночь — и всё!

4.

Паз той ночью совсем забылась, как не забывалась ещё никогда и ни с кем. Собственно, мужчин в её жизни было немного, а вернее — совсем мало. Двое в юности, а после встречи с Майлзом Куоритчем — ни одного. На всё, что о ней говорили, она не обращала никакого внимания, при этом верно и на совесть служа под командованием любимого мужчины. Сейчас же — просто не знала, куда деться от счастья.

Он ничего не говорил, не пытался наладить контакта, но был ласков. И страстен. И того и другого поровну. А в какой-то миг она и вовсе как будто увидела в его небесном взгляде что-то такое, чего невозможно было от него ожидать. Оно мелькнуло на мгновение и тут же вновь спряталось за бронёй из холодной, непреступной отрешённости, словно бы и вовсе показалось, родилось из слишком буйной фантазии, но всё равно успело согреть душу Паз, как согревает весеннее солнце.

Ей было так хорошо рядом с ним, что этого, пожалуй, никто никогда не поймёт. И не сумеет в это поверить. Лежать на его широкой твёрдой груди, обвивать его ногами и руками, ласкаться к нему, держать его за руки — всё это было чем-то немыслимым, но пахло уютом и обдавало теплом единения. Паз начисто забыла о том, что вслед за ночью наступит утро, что сказка закончится, и что станет невыносимо больно. Она без устали обнимала Полковника, она отдавалась ему и нежилась в счастливом неведении, в блаженном легкомыслии, в горячих и властных мужских объятиях…

***

О том, что совершил глупость, Майлз вспомнил лишь на утро. Пачка презервативов на полке так и осталась нетронутой, а ведь он никогда не забывал об этом, всегда поступал благоразумно. Однако…

Однако женщина, которую все за глаза обзывали «холодной рыбой», оказалась невероятно страстной — такой, что всё же затмила разум полковника. Он всю ночь с ней был как будто на седьмом небе. Таким счастливым он себя ещё и не чувствовал. Даже когда делал из противника решето, даже когда праздновал самые значительные победы… Ни разу в жизни. Этой ночью — впервые.

Но именно поэтому сейчас он и смотрел на Паз так холодно и сурово. Как на простую подчинённую, а не на женщину своей мечты.

— Капитан, вы отлично служите Родине, и месяц назад я подал ходатайство о том, чтоб вас включили в «Проект Феникс»/*/, — как можно более бесцветно и сухо сообщил он, одеваясь после утреннего душа. — И буквально вчера днём пришёл ответ с одобрением вашей кандидатуры. Пилотов много, но таких отменных, как вы, прекрасно знакомых с местными условиями — раз-два и обчёлся.

/Проект по сохранению памяти и сознания военнослужащих для последующего (в случае их смерти) создания рекомов./

Сокорро вскинула на него удивлённый и озадаченный взгляд, но и от него Майлз трусливо спрятался, отвернувшись. Через минуту он ушёл, чтоб никогда уже не вернуться ни в постель Паз, ни в её жизнь, а она, шагая в свою спальню, едва сдерживала слёзы. Внутри нестерпимо щемило, и от этого хотелось завыть на всю базу.

Она не знала, как расценивать слова и поступки Полковника, но вовсе не это как будто душило её сейчас.

Просто ночью им было хорошо вместе, так хорошо, что даже не верилось. Как в сказке было, как в глупом кино, как в раю. Как во сне. Но в том-то и дело, что сны, какими бы они ни были, случаются с людьми лишь однажды, не повторяясь и уж тем более не длясь вечно.