Овощи и бытие

- Каждому овощу – своё время, - назидательно проговорил Антон Петрович Кривцов, сидящему напротив, попутчику. После чего вкусно тяпнул рюмку казённой и, жмурясь от удовольствия, слопал хрусткий солёный огурчик. Меж тем, время было около десяти часов вечера и, пробегающая за окном, среднерусская равнина начинала кое-где мерцать огоньками деревень, а иногда и бить по глазам фонарями полустанков.

Вагон пассажирского поезда «Москва – Кисловодск», в котором и ехал Антон Петрович на встречу с живительными минеральными водами, мягко покачивался, чем побуждал пассажира Кривцова к благодушию, а его нервную систему к умиротворению. Сама система, размякнув от купейного уюта, посылала нежные импульсы мимическим мышцам. Те же в свою очередь живописали на лице Антона Петровича ту придурковатую улыбку, о которой говорят, что она есть окаменевшая печать счастья.

В отличие от Антона Петровича его попутчик и временный совладелец двухкоечного купе СВ класса оказался человеком малопьющим и немногословным. Познакомившись, он сообщил потенциальному курортнику о цели своей поездки, - мол, призывают его в знаменитую здравницу вовсе не кислые железистые воды, а дела личного характера, от которых ни отмахнуться, ни открестится у него нет никакой возможности.

Представился гражданин, едущий по делам, Артёмом Павловичем. А позволив себе рюмку коньяку из фляжки, которую он вынул из дорожной сумки, Артём Павлович цокнул языком, и уж было хотел прилечь, дабы перед сном слегка очуметь от телефонного интернета. Он уже зевнул, проговорив в приставленный ко рту кулак, оповещающее о намерениях «о-хо-хо», и даже нажал на кнопочку телефона. Однако Антон Петрович это «о-хо-хо» проигнорировал, будто бы не услышал, потому как его сомлевшая система желала беседы, и если не о вечном, то хотя бы о том противоречивом, что в философских справочниках определяется, как «бытие», беззастенчиво глумящееся над сознанием.

А пока это сознание в Антоне Петровиче ещё присутствовало, то он и призвал Артёма Павловича к диалогу широким жестом руки и обескураживающей лицевой печатью. Артём Павлович в свою очередь вздохнул, оглядел тесноту помещения и, поняв, что деваться ему некуда, уселся напротив словоохотливого гражданина.

Удовлетворённый Антон Петрович махнул очередную рюмашку и, закусив половинкой помидора, которому «двадцать два тридцать» он определил, как – самое его время, приступил к беседе.

- А как вот Вам кажется, уважаемый Артём Павлович, - глядя в тёмное окно, поинтересовался Кривцов, - что ж нам, всё ж таки, делать с этим самым «бытием»? А?.. Как нам его, так сказать, к ногтю прижать и закрепить на должном уровне? Чтоб оно… мать его… не дрыгалось… И чтоб оно нам же в душу не плевало… в душу и в самосознание…

Артём Павлович в ответ хмыкнул и, покачав головой, спросил,
- А что вас собственно не устраивает, Антон Петрович? Ваше бытие, мне кажется, не столь уж и плачевно – едете на воды, будете вскорости в панаме ходить да нарзаном организм тонизировать.
- Ну, - это да, - согласился Кривцов, - но я сейчас не об этом. Это можно сказать единичный факт из всего бытийного разнообразия.
- Ага… а вы значит желаете всё разнообразие к порядку привести?
- Точно... Желаю. И чтоб, знаете ли – устойчивость была.
- Так что ж вам мешает, дорогой Антон Петрович, этой самой устойчивости достигнуть?

Тут Антон Петрович в пол-лица скривился, на другой же половине изобразил задумчивость, посидел с такой лицевой косоватостью пару секунд и ответил,
- Да, шалости всяческие…
- Ага… шалости… А вы, Антон Петрович, не шалите. От ваших шалостей в вашем бытии крайне нежелательные прорехи случаются, через которые, опять-таки же ваше сознание зябнет. А сознание – штука тонкая, его застудить – раз плюнуть.
- Так нету ж во мне никакого оберега от тех клятых шалостей. Вот ежели был бы у меня в подмышке какой кнопочный выключатель, чтоб чик его – и все мысли только о моральной устойчивости или же о том, как кого безвозмездно через дорогу перевести… в дождь,.. в пургу,.. в землетрясение! А так, - здесь Антон Петрович обречённо махнул рукой и продолжил, - а так, то лукавый попутает, а то и сам слабину дашь. Потому как нечем ту слабину отключить.
- Ну, прямо таки и нечем? – поинтересовался собеседник, а, не услышав ответа, продолжил, - лукавите вы, Антон Петрович. А лукавите потому, что потакаете себе в каждой малости. Да из памяти своей лишь цветочки-лютики дёргаете, а кактусами, кои там также наличествуют, пренебрегаете.

На эти слова Антон Петрович насупился, проглотил ожидающие его пятьдесят грамм, а через минуту вновь размяк в своём благодушии и сказал,
- А всё ж таки выключатель бы не помешал!
На что его попутчик вздохнул и ответил,
- Ну, что ж… Выключатель, так выключатель.

И вот сразу же после этих слов с Антоном Петровичем и случилась очень нехорошая эзотерика. Над его головой что-то резко щёлкнуло, свет в купе, ярко мигнув, погас, и вокруг стало так тихо, как в кабинете стоматолога, когда тот тянет руку к своей дрели. От всех этих неожиданностей Антон Петрович ойкнул и … одеревенел. А как только он облизал пересохшие губы, оно и понеслось… Кино!

На чёрном экране вагонного окна запрыгали разноцветные картинки. Поначалу Антон Петрович не понял, к чему тут образовался совсем неуместный кинематограф, а вникнув в суть происходящего, он протяжно замычал и даже стал постанывать. Кинокомпания «За здорОво живёшь» крутила документальный фильм – «Житие-бытие поганца А. П.Кривцова». И крутила она его столь хронологически точно, что Антон Петрович сидел, не шелохнувшись, целиком взятый бездушной оторопью.

Показывали же ему сюжеты и сюжетики, начиная со времён Антохи – оболтуса из пятого «В» и по настоящее время. И каждый такой сюжетик раскрывал ту или иную пакость сотворённую главным героем. Пакость, а временами и низость – малодушие на грани подлости, и явную подлость, вылупившуюся из малодушия.

Многое из того, что увидел Антон Петрович, он давным-давно забыл или же постарался забыть. И вдруг – на тебе! Хлебай, дядя, полной ложкой весь свой жизненный срам, красней ушными раковинами да моргай глазками от безнадёги. Вот гражданин Кривцов и краснел, и моргал, а порой и кривился от отвращения к самому себе. Когда же на экране появилась надпись «Конец фильма» с Антоном Петровичем сделалось нехорошо и он, прошептав таинственное, - Вот они – кактусы…, - тихо простонал и упал в обморочную черноту…

***
Проснулся Антон Петрович от голоса проводницы, которая сообщала о скором прибытии поезда на конечную станцию. Он резко сел и стал нещадно тереть ладонями щёки. После чего огляделся, а увидев напротив пустую полку, хмыкнул и, пожав плечами, пробормотал,
- А куда ж Палыч-то подевался? А говорил по делам… в Кисловодск…

Когда в дверь постучали, Антон Петрович улыбнулся и, ожидая увидеть попутчика, дёрнул за ручку. Но за дверью оказалась проводница. Она поздоровалась и протянула Антону Петровичу проездные билеты. Он их взял и спросил,
- А где ж мой сосед? Раньше что ли сошёл?

Проводница сначала посмотрела на него, затем на пустую тару на столе и, саркастически ухмыльнувшись, ответила,
- Да вы что, гражданин. Какой ещё сосед? Вы же всю дорогу один ехали. Да вон хоть в билеты посмотрите – оба-два на вашу фамилию.

Сказала и ушла. Антон же Петрович посмотрел в билеты – и там, и там стояло – «Кривцов А.П.», правда, на одном билете последние цифры номера паспорта были затёрты. И тут у Антона Петровича мелькнула сумасшедшая догадка, а вдруг он, Артём Павлович-то, тоже Кривцов… Однофамилец! А эта дура железнодорожная целого пассажира проморгала.

Догадка эта очень понравилась Антону Петровичу, и он решил, что именно так и будет считать, потому как считать по другому было, прямо скажем, боязно. Ещё был слишком свеж в памяти кошмарный киношный сон… или не сон?
А уговорив себя, что сон, Антон Петрович сошёл на перрон в бодром состоянии духа. Он с наслаждением вдохнул свежий целебный воздух, зажмурился от удовольствия и вновь проявил на лице печать счастья, предвкушая пузырение волшебных вод, азарт курортных интрижек и череду весёлых развлечений в рамках устойчиво благополучного бытия. Он даже стал приплясывать на месте, когда вдруг услышал резкий щелчок и голос Артёма Павловича, прозвучавший в голове под панамой,
- Каждому овощу – своё время!

От этой аномалии Антон Петрович испугано присел и втянул голову в плечи. Какое-то время он так и простоял в весьма комичной позиции, вызывая хихиканье, проходящих мимо пассажиров. Когда же сердце перестало стучать колотушкой, Антон Петрович неспешно выпрямился, огляделся и, подхватив свой чемодан, пошёл к стоянке такси. По дороге он прислушивался к своим ощущениям и чувствам…
Желания шалить не было…