"Последнее Люблю!.."

---------------------------------------------------------------------------------------------Вячеслав СОЛОВЬЕВ.
Последнее «Люблю!..»

1. Максим.

Максим в детстве был, к своему прискорбию, робким и слабым мальчиком. Нет, он не был избалован жизнью, жили они с мамой бедно и почти грустно, так как мама, однажды, не пустила и выгнала навсегда его слишком часто пьяного отца, который, хотя и не бил их, но больше пропивал денег, чем приносил. Ну, а отец, в свою очередь, сделал потом лишь одну слабую попытку попроситься назад, но после того, как мать Максима просто не открыла ему дверь, второй раз уже не пришел, то ли от неуверенности и малодушия, то ли (и это, скорее всего), что они ему были совсем и не нужны. Он не был, плохим человеком, но алкоголь, если он не в меру, всем мешает оставаться самими собой и лишь чудо останавливает человека у края этой пропасти – чудо или большая беда, но больше чудо, так как беда, наоборот, может, спровоцировать дальнейшие пьянки, – беда и даже, увы, счастье, так как от радости, человек тоже опять начинает пить, уже не от отчаяния, а от праздника в душе…
В общем, Максим не был богатым, наглым сопляком, а был добрым и робким, послушным мальчиком, однако, при этом, по сути, тоже маменькиным сынком – он был у мамы один и мать, как могла, оберегала его от всяческих неприятностей и, увы, даже от того, что закаляет сердце мальчика – будущего мужчины. Да, если честно, и без прикрас, рос Максим просто самым настоящим слабаком, и этим, естественно, доволен быть не мог, поэтому, хотя и дружил с парой ребят, почти все года своей школьной жизни был просто изгоем – молчаливым и одиноким. И лишь однажды он дал такой сильной сдачи своему наикрутейшему обидчику, что тот от страха даже залез под одежды в школьной раздевалке – при, чем, в самый дальний угол. А Максим под восторженные возгласы своих одноклассников долго держал потом под струей холодной воды свои распухшие, красные и поцарапанные, не привыкшие к дракам, кулаки. Зато он вдруг зауважал себя, хотя много позднее, став ходить в православный храм, он осознал, что ударил в ответ своего врага, скорее всего, не он сам, а Тот, в Которого и попал первый (и последний) удар – после той драки у Максима еще и болела грудь, а точнее, место на груди под нательным крестиком… Вы поняли? Имеющий уши, да услышит.
Но дальнейшее превращение Максима в мужчину, поначалу зашло в тупик. После выпускного вечера в школе, на котором он напился так, что его даже сначала не захотели пустить в автобус, который был предоставлен выпускникам для экскурсии по красивым местам Санкт-Петербурга, тогда еще Ленинграда, он тесно сдружился с самыми главными, хотя и добродушными хулиганами своего бывшего класса. Объединила их искренняя любовь к, набравшей тогда высоту в нашей стране, рок музыке. Хотя Максим любил больше Цоя, а его два новых друга группу «Алиса» – фанаты «Кино» и «Алисы» тогда враждовали и дрались, но не Максим, Игорь и Вася – они, как, впрочем, и Кинчев с Цоем, дружили. Ребята даже и слушали втроем обе эти легендарные рок группы.
Ну, а потом, постепенно около Максима и его двух друзей образовалась большая компания парней и девчонок – на лестнице в парадной, или в беседке детского садика двора их дома, сначала днем, потом и ночью, тусовались, примерно 25 человек, ведь соседи и милиция тогда почти не противились этому. Хотя, зря, – скоро около ребят появились и те нехорошие подростки, которые пришли к ним с одной целью: познакомить с анашой… Надо сказать, что Максим, любивший с детства хорошие книги и свою мать, хотя и попробовал впоследствии почти все виды наркотиков, но не на один из них не подсел, однако, долгое время, уже после армии и службы в горячей точке, активно и очень, как говорят, злостно, пил. А вот два тех его друга, с которых и началась его новая после школы жизнь (жизнь крутая, но как потом он понял, безумная и неосторожная) уже давно на том свете… А вся их юная компания, понятное дело, со временем вся быстро развалилась – кто-то женился рано, кто-то сел в тюрьму, кто-то спился или скололся, кто-то даже стал бомжом и пропал – даже неизвестно, умер ли, или в монахи ушел… А кто-то, может, и депутатом стал – бывает и такое, просто Максиму никто уже ничего не рассказывал – он со всеми потерял контакт и встреч уже не искал.
Но продолжим опять о нем самом. Не сесть на иглу ему еще помог тот его хороший мужской поступок, что он не захотел косить армию, хотя, в первые же дни «учебки» пожалел, что не закосил. Однако, после «учебки», где его ничему не научили, кроме строевому шагу на плацу и снам по лошадиному в карауле или в ночном наряде «на тумбочке», его, как в мечтах его детства, но, вопреки его желанию в уже те его 18 лет, отправили на войну – ведь год его первой службы пришел на 1995-й – начало первой чеченской компании. О его подвигах, я автор, ничего не знаю и рассказать не могу, слышал я только, как он говорил, что, если бы он не попал на войну в Чечне, то он бы нашу российскую армию не уважал, ведь он на всю жизнь запомнил ненавистную им фамилию своего ротного в «учебке» – вечно злого и часто в хлам пьяного. А там, на той страшной войне он встретил боевых офицеров – людей строгих, но с грустными и хмурыми глазами отцов, которые, по приказу сверху, посылали в бой своих, еще плохо обученных жестокому делу боя любимых сыновей и видели их страшную смерть… Я, автор и ваш покорный слуга, тоже видел такие глаза солдат и офицеров той войны, так как и я сам, в свое время, подержав автомат лишь на присяге, был отправлен какими-то придурками на эту злую войну в Чечне, поэтому я знаю, о чем пишу – как, впрочем, и обо всем том, что здесь описано. Однако, прошу заметить – это не документальный рассказ, хотя в нем так мало диалогов. Слава Богу, мою жизнь хранил мой командир танка дембель Дима (это имя первое, что в этом моем рассказе не вымышленное, а фамилию я, к сожалению, не помню) и я, как и он сам, вернулись домой живыми и без единой царапинки. А вот о судьбе других своих сослуживцев я, увы, ничего не знаю. Разве только прошу ваших молитв о погибших по глупости Андрее и Дмитрии, моих сослуживцев еще с «учебки», и хочу сказать, что в начале этой войны в Чечне, да, думаю, и потом тоже, очень много было смертей не в бою – мы же были юнцами, которым доверили в руки страшное, но интересное нам, оружие… Там и свой своего же убивали и специально, по пьянке, допустим, и нечаянно, хотя все это и списывалось, понятное дело, на боевые потери. Да, увы, Дмитрия Блохина убил нечаянно его же приятель, а Андрея Петрова застрелили душманы, когда он, отошел далеко от танка, почему то не взяв автомат, а ведь, без автомата мы и по нужде то никогда не ходили – с ним в обнимку и спали, с ним, простите, и гадили, – так было надо. Также, чтобы закончить это отступление о тех, воевавших там, кого знал лично, хочу попросить вас молитв и о своем армейском друге на той войне Александре Миронове, но молитв о его здравии – о судьбе Саши мне, по некоторой причине, по сути неважной для вас, я, к сожалению, ничего не знаю, но, когда меня эвакуировали оттуда с тяжелой пневмонией в госпиталь города Самара, он был, во всяком случае жив и невредим. Мы с Шуриком, кстати, тоже оба едва там друг друга нечаянно не убили – я его чуть не застрелил, когда чистил свой АКС, у которого плохо передергивался затвор, но Шурик за три секунды до моего нечаянного выстрела в его сторону отошел (его позвал командир), а мне, мой товарищ потом, но тоже, естественно, случайно, едва не разбил в лепешку голову нижним, запасным люком нашего Т-80, когда что-то там у себя (водителя и механика танка) чинил, в то время как я, после дежурства, улегся под танк спать (мы с Шуриком по очереди спали там, командир – в палатке) и меня спасло только то, что за секунды до падения люка на место, где находилась моя голова, я повернулся в другую сторону. Теперь, вспоминая это, я вспоминаю тот миг, когда реально увидел то, как наши с Шуриком Ангелы Хранители спасли нас от смерти. На этой войне я, между впрочем, впервые и выучил молитву «Отче наш». Егор Летов, хоть и панк-рок музыкант с дурной славой, но очень неплохо и точно заметил в одной своей песне «Не бывает атеистов в окопе под огнем…» На этом я и закончу свое полностью реальное повествование о реальных случаях и людях. О войне закончу тоже – все, что хотел сказать я об этом, я сказал.
Домой Макс вернулся в чине старшего сержанта и с двумя медалями «За отвагу» и, но самая главная его награда, была, конечно, же – жизнь. Пуля не нашла его на той войне, нога солдата растяжку не задела, снаряд его не разорвал, была у него лишь легкая контузия головы и тяжелая, в первый год после Чечни, контузия души. Но время, действительно, лечит и еще лечит человека любовь, ну, или то, что человек хотя бы принимает за любовь – влюбленность. И, конечно же, Макс влюбился и, конечно же, в него (он же с войны, как никак, пришел…) влюбились ответно. Нет, нет, влюблялся он, казалось, даже, что на всю жизнь, и до армии, но ушел он служить, не оставив ждать себя подруги (и хорошо – в те времена, да и сейчас мало кто ждет честно или вообще ждет парня из армии) – такой просто не было в наличии, ведь, хотя Максим и не был после школы уже робким изгоем, а, довольно-таки дерзким и интересным для девчат, молодым человеком, но в этой области он еще в душе очень трусил, хотя и фанфаронил вовсю перед женским полом – боялся он, что, признавшись в вечной любви, получит отказ и насмешку, что опустит его и в своих глазах и в глазах друзей. Но, тот, кто продолжает ждать свою половину, рано или поздно, встретив кого-то, получает внутри себя приказ и толчок, как толчок командира в спину десантника, если он медлит сделать свой первый шаг в неизвестную еще бездну дверного проема самолета, и этот внутренний «толчок» помогает часто и самым робким мужчинам идти напролом. И вот, через полгода после армии, Максим, однажды все-таки, краснея, потея (хотя и под «боевым стимулом», который нужен для того, чтобы сделать серьезный шаг в любовной области, тому, кто не в Бога верит, даже, если и думает, что верит в Него, а верит только в себя) и, почти беззвучно, прошептал: «Ты очень нравишься мне, Дина…»
И началась любов – здесь не опечатка, а ирония: именно любов, а не любовь. Но, у Макса так кружилась голова от счастья и алкоголя, который он слишком часто употреблял теперь после войны, что он, неожиданно для самого себя стал приставать по пьяни, иногда даже прямо при невесте, к ее подругам… Многие измены, как раз таки, и делаются в нетрезвом виде, и люди потом каются, и искренне ведь каются, а вернуть назад вчерашний день, это лишь буйная мечта и фантазия… Каялся, протрезвев, в своих заигрываниях с подругами невесты и Максим, ну, а она, или потому, что до серьезного дела все эти флирты контуженного ее жениха не доходили, или, действительно, терпела и прощала своего избранника, но сразу не ушла. Однако, все-таки ушла, но успев при этом изменить Максу сама и всерьез, и сделав второй аборт, что и стало главным ударом для Макса – он всегда очень хотел малыша или малышку, которых она ему в слезах и клятвенно обещала после первого своего аборта, которым страшно согрешила перед Богом еще в 16 лет (любой аборт, это – убийство собственного ребенка) пусть и под давлением своих, не любивших нищего Максима родителей, и подстрекаемая лицемерной своей старшей сестрой, назовем ее Лизой, которая и нашла (все это, конечно же, в тайне от Макса) Дине нового и перспективного жениха, как замену непутевому Максу, хотя сама же потом утешала Максима и укоряла (но, конечно же, лишь при нем) свою глупую младшую сестру. Ну, а кончилось все это тем, что она же, Лиза, потом и пришла соблазнять Максима, так как всегда в тайне очень хотела секса с этим интересным парнем своей собственной сестры. Да и Дина своей ему измены не стыдилась, а радовалась и гордилась… Вот как бывает ужасно лицемерие, которое еще и прикрыто показным великодушием, или даже любовью к тому, которого всегда готовы предать за его наивное доверие, и предать, почти не задумываясь. Макс и сам, тогда, по молодости лет, но больше с пьяных глаз, совершал подлости, но на трезвую голову, а так открыто и нагло, как предали его, он сам никогда никого не предавал. И не ненавидел он того ребенка, которого она родила тому, к кому ушла от Макса, хотя этот ее сын был рожден и жил только потому, что его, Максима, ребенка Дина в себе перед этим убила.
Есть еще несколько нюансов и интересных эпизодов завершения той грустной истории отношений Максима и Дины, который он так рассказал своему новому корешу Боре – именно, корешу, а не другу – у пьющих нет друзей, а Макс после всего того, в частности, из за второго аборта Дины, долго бухал… Очень долго.


2.Борис

Знаешь, Борис, – сказал мне Максим, – я все не могу забыть того, что произошло со мной тогда, со мной и Диной… Прикинь, она однажды, уже, когда мы попрощались насовсем, хотя я, все еще и надеялся спасти свои и ее мечты, на все мои печальные речи цинично заметила:
– Ты, Максим, так переживаешь, потому что тебе не с кем будет теперь трахаться…
Я ничего не ответил ей на это извращенное понимание моих к ней чувств, но теперь нет, нет, да и вспоминаю с ухмылкой иногда, что после этой «эффектно» брошенной в мою тогдашнюю, унылую физиономию отшитого Пьеро, реплики, Дина пару раз сама же и приходила ко мне (и тогда, когда ее новый бойфренд уже жил с ней) для того, чтобы переспать со мной, или как она это называла «трахнуться» А приходила она за этим делом ко мне, так как новый герой ее сердца (и кошелька, в первую очередь) в то время, как она мне удрученно призналась, не удовлетворял ее в постели. Может, и сейчас так, но это не мои проблемы.
И вот еще один, так сказать, «прикол» нашего с ней расставания, что было похоже на то, как медленно, но все равно болезненно, отрывались друг от друга наши сердца – как пропитанный кровью несвежий бинт от засохшей, но еще свежей раны… Знаешь, Борька, как то, во время, одного из этих наших свиданий, что были уже, как потом показало время, увы, лишь словно свидания любовника с любовницей, а не жениха с невестой, я неожиданно для себя самого, сказал ей, блефуя:
– Не упрекай меня за пьяный флирт с твоими подружками Дина, ты ведь мне делом отомстила... Я это точно знаю.
– Что за бред? Это с кем же? Кто тебе такую пургу сказал?!
Я, продолжая блефовать, ответил ей:
– Один из моих приятелей, Дина. Он сам мне в этом каялся…
– Чушь! Кто?!
И я наобум сказал:
– Олег…
А дальше… А дальше я испытал шок – отвернувшись (мы лежали на моем диване) Дина прошипела в стену:
– Вот, гад. Сдал меня все же, блин!..
Я не мог поверить своим ушам: то, что я ей сказал, было полным блефом, но при этом я угадал сразу два факта – еще ее одну измену и с кем именно эта измена была!.. С моим же лучшим на тот день другом! Наверное, тут вмешались какие-то мистические силы – не знаю, темные ли, или светлые. И в этот же день случилась еще одна аномалия, прикинь… Дине надо было куда-то уже идти от меня, примерно, в 18 часов, но стрелки моего будильника (тогда мобильных не было и в помине еще) отставали, аж на два часа. Когда это выяснилось, бывшая невеста набросилась на меня с упреками:
– Ты специально часы перевел на другое время, да? Чтоб я подольше оставалась?!
Скотина ты такая!
Ты, Борис лицо не заинтересованное, и тебе я говорю, абсолютно не кривя душой: стрелок на часах я не переводил! А какой смысл? Этот факт и для меня до сих пор загадка. Но думаю, что это опять вмешались тогда, какие-то неведомые нам силы. И силы, полагаю, все-таки светлые – Небеса не хотели нашего с Диной разрыва, хотя она уже и сделала второй аборт, и опять с кем то переспала… Поверь, все это так невыносимо больно вспоминать, хотя я больше и не обманываю себя тем, что люблю ее, типа, до сих пор – просто я предан, хотя ведь и сам далеко не свят, ох, далеко…
Максим замолчал, допил залпом стакан, помолчал еще и начал говорить опять.
А еще ведь, прикинь, незадолго до этого, до ее аборта и второму, уже окончательному уходу от меня к другому, как то у самых своих дверей я вдруг нашел серебряную цепочку с серебряным кулоном в виде сердечка, который открывался и туда можно было вложить две маленькие фотографии – его и ее… Вырезав на одном из фото наши личики, я поместил их в в кулончик и подарил его Дине. Но… И это не спасло, чушь все это – романтика любви… Чушь все это, одна чушь… Злым я стал, обозлился на весь мир – оттого и пью… Ты не устал?.. Разреши, уж выскажусь до конца. Знаешь, а все-таки, хотя и чушь, вся эта романтика, а был, тем не менее, еще один незабываемый и романтический момент в истории наших отношений. Примерно за два месяца до разрыва, как- то проснувшись, я залюбовался нежными чертами лица спящей Динки, и тихо, чтоб не разбудить, поцеловал ее в губы. А она мне потом, прикинь, сказала, что не спала… И этот поцелуй, что получился будто бы тайным, а не напоказ, доказал ей мою к ней любовь – я ведь думал, спит… Но и это не спасло нашу «любов до гроба»... Она все равно вскоре ушла. Ну, что ж, в таких случаях остается только смириться. И смириться надо быстрее, Боря, но ведь мучает также и то, что она почти сразу стала мне абсолютно чужой! Чужой женой и женой уже законной, но вышла замуж она за того очередного не по любви, я знаю, а по залету, как это сейчас часто и делают. Потом, через всего-то пару лет, и с тем порвала, – развелась. Алименты ведь он платить мог, а иначе бы и не ушла – деньги людей в рабство, Боря, быстро берут, – всех почти… Но, а лично я, если и виноват сам перед Богом в нашем с Диной разрыве, то только не в том, что даже, если бы вдруг и встретил тогда обеспеченную бизнес леди, что спасла бы меня от долгов и кредитов, но ради денежной выгоды с ней бы спать не стал и ради богатой, но не любимой женщины, свою нищую невесту не бросил... Так что, как видишь, я не современен и глуп... Но тогда, может, надо было устроить мне в той подлой истории с Диной дуэль с соперником, но был бы в этом хоть какой-нибудь смысл? Я же продолжал верить ей, я потом просто ждал, и очень долго ждал ее, – ведь, не новый жених Дины, а только Дина сама могла принять решение, с кем ей быть. Но она не вернулась. И больше я женщинам, хотя и доверяю, но не верю – такая вот, брат, каша в башке и сердце. Ладно, хватит сентиментальностей. Да и пьян я уже, включи-ка, Боря, лучше «Кукрыниксы»…
Мой собутыльник Максим выпил, закурил, и замолчал.


3. Максим.

Потом где-то в течении пяти лет у Максима была весьма однообразная жизнь – работа, зарплата, пьянка, похмелье, работа, зарплата, пьянка, увольнение, поиск новой работы, работа, зарплата, пьянка, похмелье, работа, зарплата, пьянка, увольнение, поиск новой работы… Один он не был – постоянно с кем-то, уже не любя совсем ни капли, встречался. Он изменял и ему изменяли. Появился у него зато новый и хороший друг с весьма тяжелой тоже судьбой, но по другой причине – у него была больная мать. Болела она по психиатрической части – у нее была шизофрения. Однажды, Леша, так звали нового друга Макса, открыл ему душу, объясняя, почему он пьет и даже не думает завязывать. У него была на сердце боль с юности. Его мать тоже была матерью одиночкой и в те времена (времена перестройки) не могла купить своим детям (их было четверо) модных джинсов и т.п. А дети не понимали и даже злились на нее… А потом она просто сошла с ума. И случился очень страшный случай из хроники тех лет Леши. Он так рассказал Максу этот трагический момент, который засел занозой в его душе: «Однажды, Максим, соседи вызвали скорую, чтобы маму мою отправить в дурку, и когда мать стала сопротивляться, мужики санитары схватили ее с двух сторон за руки и сильно ударили спиной об стену. Мать сразу притихла и только беспомощно смотрела на меня своими напуганными глазами, словно прося защиты… А что я – пацан – мог сделать, Макс? Я просто стоял и также испугано смотрел на нее… Знаешь, я теперь не могу в ее глаза до сих пор смотреть. Хотя она уже и дома, –лекарства пьет… Да и глаза у нее после дурки вообще словно потухли. Она не плачет и не смеется, чтобы не произошло. Не могу я дома быть, друг, не могу…
Вообще, Максиму многие души открывали. Не сразу, но открывали. Располагал он к себе, наверное, несчастных людей, так как и сам был несчастен. И вот настал день, когда он влюбился снова, но, к осуждающим взглядам своих родственников и даже некоторых приятелей, он стал встречаться с девушкой, которая плотно сидела на игле…
Познакомился он с ней тоже не в библиотеке – он снял ее, как проститутку. Его новая любовь изредка, когда была на полной мели, вынуждена была идти на улицу искать клиента. Этому ее научили подружки, которые были такими же наркоманками, как она. Наркоманки и наркоманы, в основном, добывают себе на дозу преступлениями, а не работой за станком или даже чем-нибудь попроще – у наркоманов рано или поздно настроение станет постоянно нерабочим.
Но никто бы, не зная ее близко, не угадал бы то, что она наркозависимая – одевалась Света очень хорошо, даже изыскано, вот только золота на ней не было, а лишь серебряные кольца и браслеты. Если же она покупала себе вдруг простенькое золотое колечко или сережки, то через неделю она продавала это золото, чтобы добыть на очередную дозу. Однако, ее было за что полюбить – не смотря на свою пагубную страсть, Света была доброй, милой, умной. А посадил ее на иглу ее же собственный брат, который, правда, давно уже лежал под могильной плитой. Это не редкость, когда к наркотикам девушек приучают братья или их парни – это страшно, но это, увы, не из области легенд. Случаются дела и похуже, но слишком тяжело об этом говорить.
В то время, когда Макс стал ходить к Свете, была у него девчонка недотрога по имени Оля и если сравнить этих двух девушек, то, как ни странно, в глазах Макса была хорошей наркоманка и проститутка Света, а не почти скромная и окончившая мединститут Ольга. Просто, как-то в один весенний день он утром зашел к Ольге, которая даже не предложила ему чая (сразу затащив его в постель) а после он направился попить пива к Свете, и та, уйдя на кухню, вернулась с двумя тарелками картошки с курицей, хотя он не просил, а она даже не спрашивала его, хочет ли он есть – для нее было как правило, принести еду и ему… Казалось бы, мелочь, но из таких мелочей и состоит человеческий характер, душа и вся наша жизнь. Девушка в длинной юбке может оказаться похотливой дрянью, а девушка в обтягивающих джинсах и голым под топиком пупком, верной невестой или женой. Полицейские торгуют конфискованным наркотиком, а преступник, покаявшись, ходит в церковь и плачет у икон… Конечно, это не аксиома, но очень часто все именно так и бывает.
В общем, через два дня Максим бросил «правильную» Ольгу и предложил Свете быть вместе. Грешница Света покраснела, помолчала и… согласилась. Макс тоже ей нравился – с первой их встречи, когда он переспал с ней за деньги. На панель Света, ходить перестала, но вот наркотик так и остался ее проблемой. Максим отправлял ее и в наркологическую клинику, и потрудиться во славу Божию в монастырь, и в группу анонимных наркоманов «Н.Н» и к их «12-ти шагам», но без наркотика Света держалась максимум три месяца, а потом срывалась. Хотя, за этот период Максим понял, что Света еще и смелая девушка. Когда, она в первый раз пришла на исповедь, она, то ли сама что-то не так сказала (слишком откровенно), то ли батюшка был каким-то фарисеем, или испугался, как маловерный, что у Светы СПИД, но только с криком «Как ты, грязь, посмела перешагнуть порог храма!», буквально, вытолкал ее за порог церкви… Но Света, молодец, она очень каялась и нашла в себе силы пойти в другую церковь и к другому священнику, и, конечно же, она исповедовалась и причастилась. Многие, не такие грешные, как эта блудница, люди, могут уйти из храма раз и навсегда, испугавшись строгой бабушки уборщицы, попрекнувшей по глупости в том, что, допустим, «на тебе бесовская одежа» (в джинсах девушка и без платка), потому что, в этих людях просто нет настоящего желания быть в храме и с Богом… А Света?.. Одним словом, молодец!.. Не смалодушничала и дошла до конца. Я, ваш покорный слуга, автор, тоже хожу в православную церковь и не знаю ни одного батюшку, который поступил бы также, как тот, что вышвырнул из храма, да еще и обозвал пришедшего на исповедь – душа человека пришла к Богу, а Он принимает всех, пришедших к Нему, как Он сам и говорит в Евангелие, поэтому, не имел права тот священник так поступить. Меня поразила эта история, ведь все так, действительно (как, впрочем, и почти другие события в этом рассказе) и произошло – просто имя, судьба, и душа той, с которой так поступили, здесь другие… Но оставим на Божий суд поступок того батюшки, порочащий, я так считаю, нашу Православную Церковь, хотя в семье не без урода, как говорится.
В конце концов, Максим, все-таки, предложил Свете руку и сердце и подарил ей на помолвку красивое золотое колечко – он знал, что никогда ее не бросит, – он очень любил ее. Пожениться решили осенью, в конце Успенского поста. Но не получилось. Максим, возвращался с работы – усталый, но довольный, потому что, он возвращался домой – к своей милой невесте. Максим шел и по пути размышлял о том, какие хорошие и нежные слова он скажет Свете, даже, если она вдруг опять будет под дозой. «Надо будет забежать в магазин цветов и купить ей хотя бы розочку, денег то почти не осталось, экономить надо…», – подумал он, сделав уже пару шагов по пешеходному переходу. И вдруг он почувствовал страшный удар и отлетев к тому тротуару, к которому направлялся, упал и потерял сознание. Случилось так, что какой-то водитель крутой иномарки, повернул, лишь немного снизив скорость, в сторону «зебры» на уже красный для него цвет светофора, потому что он спешил в ночной клуб и вообще – таким же все можно…
Максим выжил. Но около трех месяцев он с серьезной черепно-мозговой травмой пролежал в коме. А Света от горя и страха опять плотно села на иглу – она слабо верила, что Макс выживет. Слишком уж безжизненно лежало его тело под капельницами… Работать Света не могла и, продав все, что было ценного, она стала воровать – и у родных и у общих их с Максом друзей, ведь на панель она, полюбившая всерьез Максима, уже ни за что не пошла бы. А примерно за две недели до того, как Максим пришел чуть в себя, она, опрометчиво смешав коктейль «Страйк» с метадоном, умерла от передозировки на подушке, под которой была их с Максимом фотография…
Макс пролежал в больнице еще, примерно, около полугода, ведь помимо черепно-мозговой, у него были и другие травмы – сломанные руки, ребра, нога. Там же, в больнице, он и узнал от друзей, что Света не придет к нему в больницу, что ее больше нет здесь – что она на небесах. Он не плакал, он просто погрузился в себя и вяло реагировал на окружающее. Даже смотря телевизор, он лишь следил за картинками на экране, а думал при этом о чем-то своем, что хорошо было заметно со стороны.
Он уже готовился к выписке, которая должна была состояться через три дня, когда в его палату вдруг вошел отец Светланы. Раньше Максим почти не общался с ним – «здрасьте», «до свидания», – все.
– Привет, Максим. Как чувствуешь себя?
– Да все в порядке, Дмитрий Александрович.
Дмитрий Александрович присел рядом с Максимом на его больничную койку. Немного помолчав, он откашлялся и сказал:
– Жаль, что с тобой такое случилось. Вдвойне жаль, ведь, если бы ты не попал под колеса того идиота, Света была бы жива – она же не верила в то, что ты выживешь, а только слабо надеялась. Поставит в церкви свечу и вроде бы оживет, но на следующий день, узнав, что ты без изменений, опять глазами потухнет и на дозу пойдет деньги искать. Все золото у матери свиснула и продала. Да, что там золото! Мы от нее все под замок прятали. А когда покупали новый шампунь, колпачок сразу снимали, да пачку пельменей тоже сразу вскрывали, а то и это бы, украв, продала… Знаю, что каялась и ненавидела себя за это, но удержаться уже не могла. Был бы ты рядом, такого бы не случилось, а без тебя она на самое дно опустилась.
– Она и со мной срывалась, – тихо сказал Максим.
Да, это так, но… Она тебя любила, я это понял окончательно через неделю после того, как мы ее уже похоронили. Собственно для этого я и пришел к тебе сейчас, то есть, чтобы сказать, а точнее показать тебе то, что тебе подтвердит тот факт, что она тебя любила, не смотря ни на что, искренне и очень сильно…
– Я и так это знаю, – сказал, бросив взгляд на синее небо за окном, Максим.
– Конечно, конечно, но… Ты ведь знаешь то, что наркоманы продают, когда их ломает или, когда у них депресуха, все, что могут продать. Свету очень сильно ломало в последние дни, плюс еще переживания о тебе… Все свое, что было хоть немного ценного, продала, а потом стала в долги влезать, воровать, обманывать… Но не один наркозависимый не сохранил бы то, что сохранила и не продала, чтобы купить кайф, Светка.
– И что же это?
– А вот смотри, – Дмитрий Александрович встал и достав что-то из внутреннего кармана своей куртки, протянул Максу.
Максим взглянул на и побледнел. Как последнее «Я тебя люблю!..» на ладони отца Светы лежало золотое колечко, что подарил своей любимой он – Максим.

4. Автор.

Рассказ этот не документальный, а художественный, но должен вам сказать, что почти все, о чем написано в этом рассказе, произошло на самом деле – что-то с моими знакомыми или друзьями, а что-то даже со мной самим. Моя сестра во Христе, прочитав черновик этого моего произведения, сказала мне, что финал рассказа должен быть хорошим, но я, как изначально все задумал, так и написал. И я не считаю, что концовка рассказа плохая, в смысле, полностью драматическая. Этот рассказ о любви, хотя и с таким печальным, но я считаю, почти светлым завершением. Поэтому невесте героя этого моего рассказа, страдающей, увы, наркозависимостью, я и дал имя – Светлана…
Написал я этот рассказ не без цели – я не люблю, когда на ком то ставят крест и теряют надежду спасти. Говорят вот, к примеру, что молитва матери со дна моря поднимает, но, увы, сколько бы я не говорил про это матерям некоторых моих наркозависимых или пьющих друзей, знакомых, пока все было бесплодно – помолится мать бедолаги немного и если сразу чуда не произошло, перестают верить, надеяться, а то и начинают роптать на Бога. Между прочим, иногда через павшего и не встающего из тьмы грехов человека, Бог призывает ходить в храм и спасаться именно родителей, родственников или друзей этого окаянного грешника – все грешны, все. А чудес не происходит мгновенных – Бог не волшебник и потрудиться надо, чтобы спастись или спасти, иначе все было бы бессмысленно, – легко найдем и легко потеряем… А идти надо до конца и надежды не терять никогда, уповая на Бога и только на Него – без Бога мы слабы и пусты. Чудеса же происходят постоянно, просто в тьме своих грехов мы их не видим – в гордыни люди видят только самих себя и не спасают наши о ком-то молитвы, потому что, мы молимся скорее о себе самих, когда молимся о других – пьющие и употребляющие наркотики ведь социально опасные люди и мешают нам нормально жить…
Но крест ставить на ком либо никогда не надо. Меня раньше удивляло в Евангелие то, что у трех евангелистов Христа хулят оба распятых по Его бокам разбойников и лишь у евангелиста Луки один из разбойников, пытался образумить второго, а потом попросил Господа помянуть себя, преступника окаянного, во Царствии Небесном, то есть, попросил все-таки у Бога прощения и помилования, за что и вошел со Христом в рай. Я даже, грешным делом, сомневался в достоверности Евангелия… Но, когда я писал этот рассказ, меня вдруг озарила мысль, что Евангелие это божественная книга и евангелисты описывали события руководимые при этом Святым Духом. Своим ничтожным умом лучше не объяснять то, что непонятно в Новом Завете, а обращаться за разъяснением к духовным книгам, к святым отцам. Но лично мне подумалось, что у трех евангелистов Христа хулили не один, а оба разбойника, потому что и тот, что раскаялся в Евангелии от Луки, тоже очень долго хулил Христа, но в последний миг пришел в себя, раскаялся, и надо было таким образом подчеркнуть это место в Евангелие, то есть то, что происходило с двумя разбойниками, точнее с их душами на Голгофе. Возможно, я ошибаюсь, но, согласитесь – мое мнение тоже не без смысла.
В общем, православные и не православные, никогда не ставьте ни на ком или на самих себе крест! Верьте, надейтесь и любите до конца. Об этом я и написал этот свой рассказ. Храни вас, Бог!