Над чем смеемся, граждане?

Над чем смеемся, граждане?
(размышление о «публичном» юморе»)

1. Юмор оголившегося зада

Я люблю и ценю юмор. Но тот юмор, что стал потихоньку влезать «во все щели» телеэфира, просто убивает наповал. Включил недавно малаховскую (пускай немного с привкусом банально-бытовой «желтизны», но всегда довольно-таки умело срежиссированную) программу «Пусть говорят». Тема – с лукавым приглашением к «легкому смеху»: «Аффтор жжот». Смотрю на приглашенных в студию – известные артисты, политики…
Итак, демонстрируется очередной клип, взорвавший по словам уважаемого ведущего интернет: парнишка уже далеко не дошкольного возраста (лет 10-12) читает на «Поле чудес» стихи для участливо на него глядящего усатого дяди Лени:
«Вышел заяц на крыльцо
Почесать себе яйцо…»
…Два миллиона просмотров! Зал катается со смеха. Солидные люди утирают глаза и умиленно кричат какие-то прочувствованные реплики.
Я смотрю на это сумасшествие и глазам своим не верю. Что это? Симптом массового идиотизма? Какой-то неведомый науке безусловный рефлекс, когда не знаешь – плакать или смеяться (или делать что-то третье)? А может быть, какой-то безобидный розыгрыш, где все подыграно изображают веселую чепуху?
Ну, ладно – пускай невинный розыгрыш. Но хулиганский его подтекст очень уж удручающ.
А вот подобный этому пример, о котором рассказывает в своем исследовании природы современного юмора известный российский философ Г. Кружков: « Лет десять тому назад на вечере в Центральном Доме Литераторов поэт, вышедший на сцену прочитать стихи, снял штаны и показал публике зад, украшенный патетической надписью. Не помню уже, что там было: «Прошу материальной помощи» или просто «Член Литфонда», да и не столь важно. Интереснее другое — реакция общественного мнения. Она оказалась неоднозначной. Некоторые были глубоко возмущены, другие же (в особенности, собиратели редких и диковинных происшествий) находили, что получилось хотя и гадко, но смешно, и какой-то новый штрих добавился к славной мифологии ЦДЛ’а. Они думали, что стали свидетелями чего-то небывалого и теперь смогут до старости рассказывать об этом казусе, снимая сливки изумления и даже открытого недоверия своих слушателей». А далее он с присущим ему сарказмом добавляет: «Наивные люди! С тех пор мы насмотрелись такого, что маленький эпизод в писательском доме ныне совершенно затмился и померк, а поэт, решивший прославиться таким радикальным образом — если цель его была в этом — давно возвращен в безвестность ватагами куда более радикальных снимателей всех и всяческих масок (к которым, не без основания, они причисляют и штаны)»
С давних пор наряду с элементарной честностью, уссурийскими тиграми и японскими пандами экологической угрозе вымирания подверглось также и чувство юмора. Угрозе если не вымирания, то полного вырождения.

2. Смех от щекотки?

О природе и свойствах смеха написаны десятки (если не сотни) философских исследований от древних мыслителей до современных ученых.
Если сделать обобщение их выводов, то коротко (и не без доли юмора) это можно сформулировать словами из монолога Аркадия Райкина: «Смех бывает: иронический – саркастический, увлекательный – развлекательный, язвительный – заразительный… а также наш – не наш… и от щекотки».
Но Аристотель, Гегель, Кант, Жан-Поль, Шопенгауэр, Ницше, Герберт, Спенсер Бодлер, Пропп и другие именитые авторы, писавшие о смехе, все же заставляют нас смотреть на его природу более серьезными глазами. Они считали, что создание единой теории смеха – задача сама по себе необычайно сложная. А многие из них (даже и те, которым не грозила сума или тюрьма за ложные взгляды) потерпели в своих рассуждениях полное или частичное фиаско – по крайней мере, в оценке других, позднейших умов.
…Не будем мудрствовать, если сразу объявим, что в основе смеха лежит радость.
Почему животные не смеются? Потому, может быть, что модель их поведения проще: они большей частью или рычащие хищники, или дрожащие жертвы; лишь человек так часто переходит от роли дичи к роли охотника, от убегания к ликованию, от страха к угрозе — а именно этот переход дает характерное для смеха сочетание сотрясения тела с демонстрацией клыков. Смех на внешнем, физическом уровне означает победу, преодоление и внешних обстоятельств, и самого себя.
Вот как комментирует это уже упоминавшийся мною философ Г.Кружков: «Лучше всего наблюдать за детьми, смотрящим мультфильмы: тут будет и чистый смех посрамления (волк удирает), и смех своеволия (проказы и шалости, которые ребенок мысленно проделывает вместе с героями «мультика»).
Несколько моложе рассмотренных трех типов и немного особняком от них стоит смех понимания, который служит выражением радости интеллектуальной. На нем, в частности, основывается весь языковой юмор: каламбуры, словесное остроумие и т. п., а также так называемый «абстрактный юмор».
Разумеется, чувство комического значительнее сложнее этих первоэлементов. Истинный юмор – сложный и тонкий продукт культуры. Но вполне возможно, что происходит он от самых варварских и примитивных предков.
Христианство всегда с подозрением относилось к юмору. Христос не смеялся. Смеются поганые, язычники, и Бог знает, с чего они смеются.
Вроде бы так. Так, да не так. Смех, конечно, связан с дьяволом; но еще непосредственнее с более древним и глубоким, чем дьявол, началом – духом непослушания и мятежа. Ведь что такое, в сущности, дьявол, если абстрагироваться от его рогов и хвоста? Ну и от копыт, конечно. Это просто своевольный ангел. Закосневший в своем своеволии – зароговевший, можно сказать. Первогрех ангела, как и первогрех человека – непослушание. Но при этом нельзя не обратить внимания, что своеволие было в какой-то степени изначально заложено и в ангела, и в человека — иначе откуда бы оно там взялось?
Отношения Бога с его творением смоделированы с патриархальной семьи, глава которой изливает на младших свои благодеяния (первое из которых – сам дар бытия), а взамен требует лишь одного – чтобы слушались. Но полное послушание – идеал, в реальности недостижимый. Какая-то доля своеволия неизбежна. Здесь главное – остановиться на черте, за которой всякое уважение забыто и Хам смеется над заголившимся во сне Ноем.
«В основе смеха лежат две вещи, - утверждает в одной из своих работ Г.Кружков, агрессия и своеволие. Пока агрессия остается в рамках милости и своеволие в пределах послушания (прислушивания к голосу высшего), смех не переходит в дьявольщину. Наоборот, он является счастливым противовесом закону – противовесом, без которого мир оказался бы слишком унылым и пресным, лишенным строптивости материала и свободы воплощения. Все опять упирается в границу и меру. В ту идею самоограничения, которая на исходе не пороге третьего тысячелетия нашей эры становится важнейшей и для искусства, и для самого выживания человечества».
…Смех всегда был признаваем лучшим терапевтическим средством для души. Но не тот, что уровня «Кривого зеркала» или «Камеди клаб». Хорошо, если смех безвреден для воспитания общества, вроде того, когда «лицом в торт». Хуже, когда ради веселья игнорируются нормы приличия и элементарных основ морали.