Терские казаки. кн. 3

« Сокровища терских казаков».

Глава первая

Группа терских казаков на разгоряченных кабардинцах вырвалась из чинаровой рощи и остановилась возле отвесной скалы, из-под которой вытекал говорливый ручей. Быстро темнело, короткий южный вечер готовился стать темной ночью, по узкой долине и по предгорьям за нею побежали торопливые тени. Они походили на летучие отряды абреков, терзавшие ежедневными набегами левый берег гремучего Терека, населенный казаками. Полковник Дарган Дарганов, атаман станицы Стодеревской, повел глазами вокруг, и его крутые брови сомкнулись на переносице. Чеченских разбойников, только что захвативших в полон его младшую дочь Марьюшку и меньшего внука Павлушку, нигде не было видно. Полковник вскинул нагайку и с досады щелкнул ею в воздухе. В вечерней тишине щелчок прозвучал как выстрел. Панкрат, старший сын полковника, переводивший бурное дыхание, оглянулся на отца и похлопал по холке своего скакуна, вздрогнувшего от испуга. Он привык с пеленок повиноваться родительской воле и все-таки не выдержал, спросил. Видимо, беспокойство за своего младшего сына и за сестру было сильнее казачьей дисциплины.
-- Батяка, а может, разделимся на две группы, как и намечали до переправы через Терек? – Панкрат машинально положил руку на рукоятку шашки. – Вокруг никого не видно, значит, разбойники решили не ходить через перевал. Вдруг они и правда завернули к проходу под горным хребтом?
Дарган оглянулся на станичников, молча ждущих его приказа, затем снова окинул беглым взором пространство.
-- Для бандитов есть еще и третий путь, сынок, -- хрипло выдавил он, снова осматривая окрестности. – Они могли повернуть к своему аулу и укрыться в саклях.
-- Вряд ли они успели это сделать. Ведь мы идем за ними по горячим следам.
-- Тронулись мы не сразу. Пока твой крестник Никитка доскакал до нас с известием, пока мы обратали коней, прошло немало времени. Да и у переправы мы задержались, когда заворачивали до дому Захарку с Перашкой и Буало, увязавшихся за нами.
-- Тогда что ты предлагаешь? – нетерпеливо дернул тонкими ноздрями Панкрат.
Отец не успел ответить, за спиной у станичников послышался дробный топот копыт. Казаки навели ружья на дорогу, по которой только что проскакали сами. Из-за деревьев вырвались трое всадников. Атаман удивленно наморщил лоб. Впереди пластался его средний сын Захарка, за ним -- младший сын Петрашка, замыкал группу француз Буало, новоиспеченный зять главы семьи. Это были те самые гости, которым Дарган совсем недавно предложил уезжать обратно в свои столицы. Он заявил, что станичники управятся и без них. Все трое были при оружии, лица их выражали готовность немедленно вступить в бой. Это был вызов вековым казачьим устоям. Сыновья по собственной воле, без дозволения старшего, решили присоединиться к терцам, бросившимся в погоню за абреками. Дарган завернул коня навстречу троице, его рука с нагайкой сама собой поползла вверх. Он хотел было отхлестать своевольников, но мысль о том, что сыновья с зятем не отступили, а решили рискнуть и встрять в драку, заставила его лишь глухо зарычать себе в бороду.
-- Батяка, они бы все равно без нас на подворье не вернулись, -- подал голос Панкрат. – Пускай присоединяются, лишний клинок нам не помеха.
-- А учиться за них кто будет? Жизнь свою строить, детей рожать? – по инерции отбрехнулся атаман. – Тут казаков, готовых воевать с разбойниками, и без них хватает.
-- Они уже отучились, разве что Петрашке год какой остался.
Дарган молча натянул уздечку и повернулся к чеченскому аулу, который быстро растворялся во тьме. В некоторых саклях уже засветились подслеповатые окна. Медлить было нельзя, все вокруг через пару-тройку мгновений грозила затопить густая южная ночь.
-- Савелий, забирай своих сыновей, Чигирьку и Тараску, кликни еще Николку с Гаврилкой, и скачите к входу в пещеру, -- приказал он своему младшему брату. – Нам надо узнать, какой дорогой ушли абреки, потом найти их будет легче. А мы пока наведаемся в сакли родственников братьев Бадаевых, убитых Панкратом.
-- Понял, братука, -- отозвался сотник Савелий.
Его отряд растворился среди чинар и платанов, все остальные понеслись по направлению к аулу, жители которого готовились отойти в сон. Узкая тропа, идущая через рощу, ощетинилась острыми сучьями, наконец чащоба закончилась, кони вылетели на небольшой луг перед чеченским селением, до которого оставался всего один бросок, и в этот момент по всадникам ударили ружейные выстрелы. Они раздались из оврага, поросшего мелким кустарником. Станичники пригнули головы к холкам скакунов, рассыпались веером, чтобы не дать противнику вести прицельный огонь. Кто-то из них вскрикнул, кто-то вцепился в гриву коня, стараясь не упасть на землю.
Дарган понял, что отряд нарвался на засаду, заранее организованную горцами, а это значило, что его младшую дочь с меньшим племянником чеченцы украли целенаправленно. Дети кровников подросли и вместе со своими близкими родственниками решили таким вот образом отомстить за гибель своих отцов.
В следующее мгновение он закрутил кабардинца на месте и вырвал клинок из ножен.
-- Шашки во-он, -- зарычал полковник, уверенный в том, что приказ дойдет до ушей казаков. – Станичники, за мно-ой, отцу и сыну!..
Терцы бросились на чеченцев, укрывавшихся за кустами. Казаки старались не сбиваться в кучи, чтобы не мешать друг другу орудовать шашками и не попасть под шальной выстрел. Каждый из них норовил выбрать противника, успевшего себя обнаружить, и, стиснув зубы, молча бросался на него. Скоро звуки выстрелов сменились звоном закаленной стали, смешанным с гортанными возгласами горцев, заполнивших овраг. Чеченцы вертелись перед мордами казачьих коней, некоторые из них бросились к своим скакунам, стоявшим неподалеку, и уже верхом стали вгрызаться в жестокую рубку. Абреков было больше, чем мог выставить один аул, значит, на подмогу к местным разбойникам пришли банды, кружившие по всему правобережью Терека.
Дарган, рубивший шашкой направо и налево, подумал о том, что вряд ли неуловимый Муса, приспешник самого имама Шамиля, остался стоять в стороне, когда его соплеменники решили совершить кровную месть. К ней он имел самое прямое отношение, потому что до сих пор не сумел отомстить ни за деда, ни за отца, ни за двоих своих теток, погибших от руки Даргана и его жены Софьюшки. Чувствовалось, что тень этого человека, потерявшего в стычках с двумя сыновьями атамана левую руку и левую ногу до колена, присутствовала здесь. Полковник волчком крутился в седле, надеясь приметить хотя бы одного из кровников, которых он узнал бы в лицо. Нужно было обрубить корни, питающие этот страшный горский обычай, чтобы остальные чеченцы из многолюдных тейпов Даргановых и Бадаевых перестали стремиться к кровавой мести. Но падали под ударами от его шашки лишь незнакомые абреки, бороды и усы которых были покрашены хной. Они тоже не щадили в левобережных селениях ни старого, ни малого. Миловать их было бы себе дороже.
Атаман заметил, как пеший абрек отбивался от малолетки, недавно призванного в строевые, у которого и удар был пока слабоватым, и сноровка оставляла желать лучшего. Чеченец, сразу почувствовавший его неумелость, готовился вспрыгнуть позади казачка на его коня и всадить ему в спину кинжал. Он уже заносил ногу, уцепившись пальцами в рукав черкески парня и не давая тому возможности взмахнуть шашкой. Свою саблю разбойник засунул в ножны, заодно забыв, будто нарочно, и про пистолет, торчащий за поясом. Он был так уверен в своих силах, что не увертывался от ударов нагайкой, зажатой в другой руке малолетки и пущенной тем в ход в качестве последней надежды на собственное спасение.
Дарган, оценивший ситуацию, уже настроился обрушить клинок на затылок наглеца, когда тот вдруг заметил высверк рядом со своей головой и хорьком нырнул под брюхо лошади казачка. В следующее мгновение он уже сидел на спине коня молодого парня, вспрыгнув на него с другой стороны, в руках у бандита сверкнул кинжал. Но в последний миг казачок не сплоховал, он поднял локоть и с силой ударил им незваного гостя под подбородок, а сам тут же кубарем скатился на землю. Он вскочил на ноги, распрямился, выдернул из-за спины пистолет и с перекошенной от негодования физиономией вогнал своему обидчику пулю в спину. Затем малолетка стащил его, еще живого, за ногу с лошади, рубанул шашкой по обритому лбу и занял свое законное место в седле. Казачок, распаленный смертельной для него ситуацией, осмотрелся и через мгновение уже схлестнулся на клинках с другим пешим абреком. Но теперь все его движения были продуманными, упреждающими удары врага.
Дарган отъехал в сторону и потревожил одобрительной ухмылкой каменные черты своего лица. Здесь его помощь не понадобилась. Он быстро окинул взглядом неглубокий овраг с наклонным дном. Битва кипела на его пологом склоне. Полковник заметил, что его сыновья вместе с другими станичниками окружили большую группу чеченцев и стараются оттеснить их к отвесному краю. Скоро скользкие как угри горцы оказались зажатыми в кольцо. Разбежаться в разные стороны абреки уже не могли – так тесно прижимались друг к другу станичники. Им оставалось лишь с дикими воплями принять смерть или дожидаться подкрепления со стороны. На выручку соплеменникам как раз готовились ринуться с десяток разбойников, успевших вскочить на лошадей, за их спинами начали собираться и пешие горцы. В этой неуклюжей суете стал проглядываться какой-то порядок.
Прикинув, что именно нужно предпринять, чтобы сыновья довели дело до конца, Дарган набрал в грудь воздуха и гаркнул во всю мощь легких:
-- Гвардейцы, ко мне!
Он увидел, как со всех сторон заспешили к нему старые друзья во главе с сотником Гонтарем и хорунжим Черноусом, обличьем похожим на дагестанца. Они сплотились возле своего атамана живым ядром, готовым к броску в любом направлении.
Дарган громко прояснил товарищам свою задумку:
-- Станичники, надо помочь нашим братьям удержать абреков в казачьей наметке!
Фланги небольшого соединения немедленно оттянулись назад, а середина во главе с Гонтарем, Федулом и Черноусом выдвинулась вперед. Воины ощетинились клинками.
-- Рысью за мной, пош-шел!
И сразу вся группа пришла в движение. Ее центр с атаманом, занявшим место впереди, связал боем абреков, накопившихся на дне оврага, тогда как крайние всадники тенями проскользнули вдоль его стен и отрезали горцам пути к отступлению. На небольшом пространстве образовалось два котла, один из которых находился под пристальным вниманием сыновей, а другой -- под контролем их отца. Подступиться к казакам, а тем более вырваться из плотных колец абреки никак не могли. Терцы, овладевшие искусством ведения боевых действий в сражениях с хорошо обученной наполеоновской армией, были в этом деле на голову выше своих противников. Они уклонялись от суматошных ударов горцев, делали ложные выпады, чтобы в следующее мгновение срубить не того, кто бросался на них, а его соседа, только готовящегося вступить в бой.
Хорунжий Черноус, ловкий как хорек, донимал дерзкими наскоками сразу троих абреков. Он завертывал морду своего кабардинца назад, словно собираясь ускакать от врагов, потом вдруг поднимал коня на дыбы и сверху обрушивал на противника мощный удар. Скоро один из горцев схватился за рассеченное лицо, не замечая, что лошадь под ним по инерции подбежала к терцу, подставляя всадника под прямой замах его шашки. Но Черноус лишь наклонился по направлению к раненному, показывая, что решил его добить, сам же мгновенно переключился на его соплеменника, бросившегося тому на подмогу. Когда тот, проткнутый шашкой насквозь, откинулся на спину скакуну, казак с непроницаемым лицом с хряском разрубил и первого горца, ослепшего от крови, развалив его тело едва не до седла. Третий разбойник, наблюдавший за жуткой картиной со стороны, раззявил рот и, не помня себя, с воплем бросился на станичника. Черноус стремительным ударом отсек ему руку вместе с саблей, потом выхватил кинжал и всадил его противнику в грудь по самую рукоятку. Пока тело горца сползало со спины лошади на землю, он успел вытереть клинок о его черкеску.
Дно оврага покрыли трупы убитых, лошади начали спотыкаться об них, мешая седокам нанести прицельный удар. Схватка подходила к концу, ночная тьма плотной стеной подступила к месту боя, грозя поглотить его вместе с людьми, оставшимися в живых. На овраг вместе с ночью принялась наползать тишина, лишь с того места, где рубились братья Даргановы, продолжали доноситься крики абреков, умирающих под казацкими клинками. Стали слышны и бодрые голоса терцев, среди которых выделялись возгласы всех троих сыновей атамана и его зятя.
Прислушавшись к ним, Дарган облегченно вздохнул, потом вытер пот с лица рукавом черкески и почувствовал вдруг, как тяжесть навалилась на конец его клинка. Она была такой увесистой, что атаману показалось, будто вложить шашку в ножны ему не удастся никогда. Но справиться с этой напастью было необходимо, потому что дело, по которому станичники оказались на враждебном берегу, было еще не завершено.
Полковник встряхнул поводья и осевшим голосом крикнул Матвейке, командиру дозорных, невдалеке приводившему себя в порядок:
-- Матвейка, кликни своих, и подберите всех казаков. Убитых положите на коней поперек седел, а раненых перевяжите. Опасные раны присыпьте солью с порохом, чтобы они подсохли. Оставайтесь здесь до нашего возвращения.
-- Абреки теперь вернутся не скоро, они свое получили, -- заметил подъехавший Панкрат.
Дарган выдержал паузу и приказал:
-- Казаки, шашки в ножны. За мной!
Он первым взлетел по скату оврага и сразу дал шпоры кабардинцу, слыша за спиной дробный топот копыт. Атаман взял направление на чеченский аул, успевший погрузиться во тьму. Дарган надеялся на то, что абреки, выкравшие Марьюшку с Павлушкой, не успели увезти их в горы и продать там на невольничьем рынке, а спрятали где-нибудь в подвале. Нужно было захватить врасплох кого-нибудь из родственников братьев Бадаевых и под страхом смерти заставить его рассказать всю правду.
Скоро из темноты проступили очертания приземистых строений. Не сбавляя хода, Дарган промчался по центру улицы до небольшой площади и остановил коня. Где-то здесь должен был находиться дом одного из родственников того самого Бадаева, которого убил Панкрат, неудачливого претендента на руку и сердце той самой Айсет, которая стала женой старшего сына атамана. Возле полковника тотчас сгруппировались остальные станичники.
Дарган, покрутившись на месте, спешился и сунулся к сакле, одним боком выходившей на площадь. Он сходу ударил в дверь рукояткой нагайки, затем еще раз и еще. Изнутри не донеслось ни звука, казалось, дом вымер. Панкрат, подскочивший с ружьем, саданул в дверь прикладом, но доски и запоры оказались крепкими. Тогда отец и сын уперлись плечами, навалились всей мощью и едва не внесли затрещавшую дверь внутрь строения. В сакле было темно как в погребе, лишь откуда-то из угла доносилось глухое бормотание.
-- Казаки, засмолите кто-нибудь факел и принесите его сюда, -- крикнул Панкрат.
Через мгновение комната осветилась неровным пламенем от пучка подожженной сухой травы, кто-то из служивых сунул в огонь палку, которой хозяева подпирали дверь. Дарган осмотрелся, заметил женщину, лежащую на тряпье в углу. Она заслонилась от непрошенных гостей седыми космами волос, выбившимися из-под платка.
-- Где хозяева? – сунулся к старухе один из казаков. – Говори, иначе хату запалю.
Чеченка лишь презрительно поджала губы, она плохо понимала по-русски. Голос человека, обратившегося к ней, не обещал ничего хорошего, но она и без угроз знала, что дни ее уже сочтены.
-- Ты спроси эту бабку по-татарски. Вряд ли она сейчас что-нибудь соображает, -- подсказал станичнику Панкрат. – Да и странно видеть эту ведьму одну в целом доме.
-- Сначала надо узнать, чья это хата, -- вмешался в разговор Дарган. – Скажи старухе прямо, зачем мы пришли, а тогда и решим, что делать дальше.
Когда толмач повторил вопрос по-чеченски, хозяйка дома, похожая на ведьму, собрала глубокие морщины на почти черном лице в оскорбительную ухмылку. Она приподнялась со своего ложа и уперлась слепым взором в собеседника.
-- Эта сакля принадлежит Бадаевым, но вы, казаки, зря сюда пришли.
-- Почему? – наклонился над ней толмач.
-- Потому что хозяева покинули ее и как один вступили в отряды нашего имама Шамиля.
-- Даже ваши женщины? – не поверил казак.
-- Даже сестры моего внука, джигита Атаги, убитого вами, даже наши снохи и невестки, -- с ненавистью повторила старая чеченка. -- Мать, сын которой погиб от ваших рук, повела их исполнить обет кровной мести.
-- Получается, что все ваши родственники ушли на войну с неверными,-- ухмыльнулся толмач. – А в другой семье тоже так же? В той, в которой убили двоюродного брата Атаги?
-- Их дом тоже пустой, -- подтвердила старуха. – Мы все прокляли казачий род Даргановых.
Дарган, молча стоявший посреди комнаты, подошел к постели старухи и негромко сказал по-ночхойски, стараясь унять бешенство, клокотавшее внутри:
-- Твои внуки, женщина, хотели лишить жизни моих сыновей, за что поплатились сами. Скажи нам, а родственники джигита Мусы Дарганова тоже ушли из аула?
-- Ты Дарган Дарганов, атаман станицы Стодеревской? – хозяйка сакли уперлась в пространство невидящими глазами с белыми бляшками на зрачках.
-- Он самый, -- не стал отпираться полковник.
Старуха пожевала стянутым морщинами ртом, затем оперлась локтем о тугой валик, заменявший подушку. Голову, закрытую седыми космами, она задрала еще выше, ноздри ее раздулись.
-- И там ты никого не найдешь, даже женщин, -- старуха ткнула скрюченным пальцем перед собой. – Уходите отсюда, вас никто сюда не звал.
-- А кто звал в нашу станицу тех твоих соплеменников, бабка, которые выкрали мою сестру и моего младшего сына? – не выдержал Панкрат, тискавший за спиной отца рукоятку кинжала.
Он понимал, что разговаривать с выжившим из ума человеком все равно, что доказывать что-то засохшему тополю, но бешенство, не отпускавшее его с того момента, как он пустился в погоню за абреками, требовало выхода.
– Где нам теперь их искать?
Слепые глаза ведьмы превратились в бляхи, тускло отсвечивающие оловом в пламени факелов. Вряд ли в этот момент старуха что-либо соображала, но ее тело, истощенное временем, тоже раздирало чувство мести.
-- Все мужчины нашего аула встали на защиту своих жилищ от неверных, -- с хрипом прокаркала она. -- Будь ты проклят, Дарган Дарганов! И будь проклят весь твой род!
Больше в этом доме делать было нечего, и станичники потянулись к выходу. Казак, державший горящий пучок сухой травы, бросил его на глиняный пол, но Дарган, проходивший мимо, наступил на него подошвой ноговицы. Он понимал, что таким поступком станичники ничего не докажут женщине, надломленной на склоне лет горечью утраты любимого внука. Еще он подумал о том, что старуха сказала правду. Весь правый берег Терека, а вместе с ним Большой и Малый Кавказ, вняли проповедям Шамиля, третьего имама Чечни и Дагестана. Народы, населяющие этот горный край, как один поднялись на священную войну с неверными.
В свете огромной луны, показавшейся на небосклоне, низкие сакли по бокам пустынной улицы холодно сверкнули темными окнами, от них несло угрозой иноверцам, посмевшим вторгнуться в чужие пределы. Точно так же потянуло опасностью от жителей аула, собиравшихся на краю площади, в руках которых поблескивало оружие.
Полковник с силой сжал рукоятку нагайки. Он понимал, что ни один из этих людей не выдаст соплеменников, выкравших его дочь с внуком. Надежда была только на то, что чеченцы запросят за них выкуп или предложат обменять на своих единоверцев, попавших в плен.
Атаман зыркнул на Захарку и Петрашку, вскочивших на лошадей, задавил в себе приступ гнева на непокорных горцев и заодно на ученых сыновей, увязавшихся за ним, и вскочил в седло. Он знал, что оба сына, а так же приставший к ним зять Буало, не стронутся с подворья в свои столицы до тех пор, пока не найдутся Марьюшка с Павлушкой. Они считают себя обязанными выполнить до конца свой долг перед сестрой и племянником. Но у Даргана от этого их благородства лишь еще сильнее стала болеть левая сторона груди.
Отряд выскочил из аула и помчался по долине к оврагу, пересекавшему ее. За четверть версты до него кто-то из казаков обратил внимание всех остальных на черные тени, маячившие в отдалении.
-- Неужто абреки не наигрались? – негромко сказал отцу Панкрат. – Да и не нападали они по ночам никогда.
Гонтарь, ехавший с другой стороны, потянулся рукой к усам.
-- Их время вечернее. Они любят разбойничать тогда, когда тени растворяются в сумерках, как соль в воде. А эти абреки вроде как не в себе.
Дарган перебросил ружье со спины на грудь, за ним, как по команде, то же самое проделали станичники. Всадники спустились в овраг, в котором их дожидались казаки во главе с Матвейкой. Никто из них, оставленных выполнять скорбную работу, не тронулся в обратную дорогу домой, все терпеливо дожидались возвращения товарищей из чеченского аула. Так было заведено испокон веков.
Отряд, в середине которого согнулись в седлах раненные терцы и лежали тюфяками поперек конских хребтов убитые, подошел к переправе через горную реку. Выделив в охрану десяток казаков под командой Панкрата, Дарган приказал старшему сыну отъехать от Терека саженей на пятьдесят, чтобы в случае внезапного нападения разбойников встретить их ружейным огнем, а сам стал руководить переходом людей на другой берег.
Бурные потоки подхватывали лошадей с всадниками как хворост и старались унести их в ревущую тьму. Если бы не толстая веревка, предусмотрительно натянутая над стремниной, то кого-то из служивых закрутило бы в водоворотах, а потом выбросило бы далеко за станицей или полуживого, или уже мертвого.
Когда последний казак с негромким всплеском вошел в воду, Дарган свистнул болотной птицей. Черные тени в отдалении зашевелились, приблизились. Разведчики так же неслышно, как и их товарищи, сунулись вразрез хлестким струям, одной рукой цепляясь за веревку. Когда последний из них поднялся по противоположному откосу, Панкрат отвязал веревку от дерева и вместе с отцом спустился к воде.
-- Отстали разбойники? – прежде чем начать переправу, спросил у сына полковник.
-- Какое там, -- недовольно откликнулся Панкрат. – Ведут нас, бирючьи морды, как бы из ружей не взялись палить.
-- В белый свет как в копеечку? – трогая кабардинца, с усмешкой обернулся к сыну Дарган. – На нашей стороне такая же роща, как и на этой, мы растворимся в ее тени, будто нас тут и не было.
-- Может быть, ты прав, батяка, -- не стал спорить сотник.
Кони выбрались на каменистый уступ другого берега. Панкрат передал веревку станичнику, смотавшему ее в круг, и оба рысью направились к отряду. Немного отставший Дарган приготовился отдать команду трогаться домой, и в этот момент одиночный выстрел нарушил ночную тишину. Это был выстрел наугад, его сделал человек, раздираемый ненавистью к терцам, благополучно переправившимся через реку. Панкрат досадливо покривился, кто-то из станичников коротко хохотнул, и все стихло, но через мгновение прозвучал тревожный всхрап кабардинца, рысившего под Дарганом. Этот звук насторожил старшего сына полковника, он натянул уздечку и обернулся назад.
-- Батяка, ты скоро? -- негромко позвал он. – Пора уходить домой.
Атаман не ответил, его тень четко выделялась на фоне далеких снежных вершин, облитых лунным светом. Казалось, он решил остаться навсегда в этом красивом месте, выбрав себе вместо постамента прибрежный бугорок. Такая картина Панкрата не устраивала, он развернул коня и подъехал к отцу вплотную.
-- Батяка, ты чего отстал? – сотник чуть подался с седла. – Трогаться, говорю, надо.
Лошадь под атаманом снова коротко заржала и застыла изваянием. Панкрат перевел взгляд на нее, потом опять на молчаливого отца. Горячая волна догадки прокатилась у него от макушки до самых ног, она сменилась холодом, от которого по спине забегали мурашки. Усилием воли сотник заставил себя вцепиться пальцами в черкеску отца. Он встряхнул его тело один раз, потом другой, увидел вдруг, как голова с выбившимся из-под папахи серебристым чубом запрокинулась сначала назад, затем сунулась подбородком на грудь. Всадник стал обмякать, все больше наклоняясь к холке жеребца.
-- Батяка, ты ранен!? – выдавил из себя Панкрат и потащил отца к себе, надеясь влить в него свою живительную силу. – Очнись, батяка, это я, твой старший сын Панкрат. Тут и Захарка с Петрашкой, а дома нас ждет мамука, любимая твоя жена Софьюшка.
Раздался торопливый топот копыт, и скоро оба всадника были взяты станичниками в плотное кольцо. Кто-то срывал с фляги, наполненной чихирем, круглую пробку, кто-то искал в походной сакве чеснок, чтобы натереть им ноздри и виски полковника. Ни у кого и в мыслях не было признавать станичного атамана мертвым, никто не желал думать, что его сразил всего один выстрел, сделанный абреком вслепую. Младшие сыновья тыкались головами в отцовские плечи и грудь, они бегали пальцами по его широким ладоням, не замечая, что те все больше отдают не теплом, а холодом.
Наконец Панкрат стал осознавать, что глава их семьи уходит навсегда. Лицо отца, к которому он прижимался, превращалось в каменное изваяние, как у степных истуканов, охраняющих курганы под станицей Пятигорской. Сотник наклонил своего батяку к холке коня, на котором тот сидел, передавая его тело в руки младших братьев. В груди у него разрастался угловатый ком, мешавший нормально вздохнуть. Он пошевелил плечами и чуть тронул уздечку, кабардинец медленно пошел по направлению к Тереку. Станичники расступились, но хорунжий Черноус перехватил сына своего товарища, взявшись за повод, скомканный в его руках.
-- Панкрат, сейчас ты ничего не сможешь сделать, -- негромко сказал он, зажимая в стальные тиски пальцы сотника. – Мы не забываем о долге перед своим атаманом, а так же перед всеми станичниками.
Гвардейца поддержал есаул Гонтарь, старый друг полковника:
-- Панкрат, если случится что-то серьезное, то кроме тебя замещать Даргана у нас некому.
Сгрудившиеся вокруг терцы с суровыми лицами ждали ответа от старшего сына своего вожака, они были готовы выполнить любой его приказ.
-- Я пока не потерял разума, чтобы прямо отсюда погнаться за абреками, которые уже растворились в ночи, -- наконец откликнулся Панкрат. – И я все знаю.
Лошадь под сотником остановилась на самом берегу, дальше начинался обрыв, нависший над вечно клокочущей водной стихией. Волны, облитые бледными лучами, казались неживыми, сама река походила на адский поток, вытекающий из преисподней. Противоположный берег был пуст до черной стены чинаровой рощи, до предгорного плато за нею, за которым начиналось нагромождение снежных вершин, утыкавшихся прямо в небо. От всего этого великолепия несло такой тоской, такой беспросветностью, что Панкрату хотелось запрокинуть голову и взвыть голодным бирюком. Будто он поднялся на самую высокую вершину и с нее, укрытой ледяной шапкой, рассматривал картину, освещенную луной, напрочь забыв о том, что под ногами разверзлась бездонная пропасть.
Сотник встряхнул головой, стянул скулы мертвым узлом и прошептал сквозь плотно стиснутые зубы:
-- За все надо платить. И получать сполна тоже за все.

Высокогорный аул Гуниб примостился в самом сердце Внутреннего Дагестана, на крутом склоне горы, белая вершина которой скрывалась в облаках. Низенькие сакли с серыми стенами, сложенными из неотесанного камня, были похожи на отару грязных овец, забравшуюся в поисках корма к самой границе снегов. Над саклями с плоскими крышами и коническими трубами возвышались родовые башни с черными бойницами наверху. С верхних площадок башен открывался вид на дикие горы вокруг, на зеленые луга по их склонам и на ущелье с горной речушкой Каракойсу, сверху похожей на нитку, скрученную из овечьей шерсти. Летом, когда заканчивалось таяние снегов, из аула можно было добраться до плато, заселенного аварцами, даргинцами, лакцами, кумыками и агульцами, и выменять у них вещи, необходимые в быту. В остальное время года речушка превращалась в не укрощенного зверя, готового растерзать любого своими железными струями-клыками.
Среди отвесных скал вилась тропа, но горцы ходили по ней редко, потому что она нависала над пропастью, дна которой никто никогда не видел из-за стлавшихся по нему туманов. Она вела к другим аулам, населенным цахурцами, будухцами, удинцами и лезгинами. Лезгинские аулы располагались с другой стороны плато и, как и сам аул Гуниб, были почти неприступными.
Лезгины считались непокорными, слыли среди дагестанцев самыми жестокими. Даже узкие лица представителей этого народа походили на лезвия кинжалов. Поэтому сейчас в сакле Шамиля, третьего имама Дагестана и Чечни, уважаемого всеми правоверными мусульманами, лезгинские мюриды возлежали на ковриках ближе всех к своему наставнику. Они потеснили даже воинственных чеченцев, на которых имам рассчитывал в борьбе с неверными в первую очередь. К тому же, именно они были самым многочисленным из народов, населявших горный Кавказ.
Гости заполнили просторное помещение до отказа, напротив каждого джигита, облаченного в черкеску и бывшего при оружии, на общем ковре стояла пиала, наполненная чаем, рядом с которой обязательно лежала пресная лепешка и кусок овечьего сыра. Так же среди угощений были финики, кишмиш, рахат-лукум и шербет, сваренный из виноградного сиропа и приправленный орехами. Пир был устроен в честь съезда мюридов, собранного Шамилем по причине газавата, объявленного им всем христианам. Главари большинства малых народов Кавказа беспрекословно подчинялись своему имаму.
Шамиль окинул присутствующих пристальным взглядом, большой палец его правой руки начал неторопливо пересчитывать крупные зерна темных четок, стараясь ногтем коснуться жилки, на которую были нанизаны эти зерна, выточенные из сандалового дерева. Они были теплыми, источали приятный запах и обладали энергией, благотворно влияющей на их обладателя. Имам сидел на нескольких коврах, положенных друг на друга, скрестив ноги и бросив на колени темные руки, унизанные золотыми перстнями с крупными бриллиантами, сапфирами и аметистами. Ему уже перевалило за пятьдесят лет. Это был худощавый мужчина с горбатым носом и впалыми щеками, с резкими морщинами на высоком лбу и возле большого рта. Черные брови разлетались над глазными впадинами с полуопущенными веками, из-под которых в собеседника упирался пристальный взгляд черных миндалевидных глаз, протыкающий его насквозь. В этих глазах чувствовалась огромная душевная сила, заставляющая многих подчиняться воле ее обладателя помимо собственного желания. На голове имама тускло светилась серебристым мехом каракулевая папаха из шкуры трехдневного ягненка, плечи ладно облегала белая черкеска с закатанными рукавами, подпоясанная тонким наборным поясом с кинжалом дамасской стали в ножнах, убранных золотом. За отворотами черкески виднелась красная рубаха со стоячим воротом. У ног имама примостился золотой кубок изумительной работы – подарок арабского шейха. Из него вождь кавказских племен изредка отхлебывал травяной настой, прописанный ему лекарем.
По правую руку от главы застолья сидел его верный кунак Ахвердилаб, по самые глаза заросший черной бородой. Он был одет в черную черкеску, тоже с закатанными рукавами и с синей рубахой под ней, на голове у него красовалась черная лохматая папаха, а на ногах были надеты мягкие ноговицы из кожи теленка. На левом его боку примостился турецкий ятаган в богато убранных ножнах.
По левую сторону от Шамиля сидел чеченец Садо, красивый джигит с тонким горбатым носом и со шрамом через все лицо. На среднем пальце его левой руки, лежащей на колене, брызгал в разные стороны искрами золотой перстень с бриллиантом. Это был подарок турецкого султана. Одет он был в красную черкеску с белой рубахой под ней, на ногах были собраны в гармошку смазанные жиром ноговицы. На обритой голове чеченца съехала на затылок белая лохматая папаха, подбородок укрывали борода и усы, выкрашенные хной. На его поясе, отделанном серебром, висела настоящая казацкая шашка, обложенная серебряными пластинами. Среди горцев ходил слух, что этот клинок подарил чеченскому мюриду граф Толстой, его друг из русских господ, когда отважный Садо спас того от смерти. Однажды абреки погнались за русским офицером, и Садо, оказавшийся рядом, одолжил ему свою свежую лошадь. Во второй раз чеченец выручил графа деньгами, когда тот проигрался до нитки в карты и не мог погасить долг.
Шамиль провел рукой по своей густой бороде, покосился на золотой кубок. Поднимать его он не спешил, дожидаясь, пока все гости выскажутся. Но мюриды продолжали молчать, они даже не притронулись к пиалам с чаем, после которого женщины принесли бы кувшины с вином, чтобы достойно завершить обильную трапезу. Джигиты выдохлись после бурного обсуждения многих вопросов, накопившихся у них в связи с активизацией действий русских войск на Кавказе, они хотели отдохнуть перед дальней дорогой к своим аулам. В то же время все понимали, что главная задача по защите своей родины от русской экспансии еще далека от решения. Тарелки с остатками жареной баранины и говядины были уже унесены. Приближалось время очередного священного намаза, совершаемого правоверными пять раз в день, и надо было успеть закончить трапезу до молитвы.
Наконец один из чеченских мюридов решил нарушить молчание.
-- Русские войска пришли в движение, они снова решили переправиться через Терек и углубиться на земли Персии и Османской империи, -- сказал этот человек, крепко покалеченный с одного бока.
Левый рукав черкески у него был пустым до локтя, а левую ногу до колена прикрывала измятая штанина.
– Наш лазутчик, прибывший с левого берега, сказал, что новые полки уже вышли из Моздока и идут по направлению к Кизляру.
-- Значит, русский царь на этот раз хочет направить свою армию через Азербайджан, а не через Грузию, -- глубокомысленно изрек его сосед. – Этим маневром он мечтает убить сразу двух зайцев. Во-первых, преподать очередной урок непокорному Кавказу, а во-вторых, сократить путь на Индию.
-- Неужели Николай Первый решил нарушить Туркманчайский мир, по которому Российской империи достались от Персии Эриванское и Нахичеванское ханства? – криво усмехнувшись, осведомился Шамиль. – И разве на западном направлении русские уже закончили все свои дела?
-- К тому же у царя созрел нарыв на Дунае, за которым лежит Османская империя, -- поддержал насмешливое настроение имама Ахвердилаб, его правая рука. – Уважаемый Сулейман, ты уверен, что русские полки устремились завоевывать Индию?
Джигиты, сидящие рядом с Сулейманом, разом распрямились и уставились на кунака имама Шамиля недобрыми взглядами. В язвительном вопросе Ахвердилаба они почувствовали явную насмешку над своим близким родственником.
Чтобы разрядить обстановку, горец улыбнулся и миролюбиво сказал:
-- Я думаю, что дело здесь обстоит по-другому. Генерал Барятинский, который рвется в наместники русского царя на Кавказе, настроился захватить в плен всех мюридов во главе с нашим уважаемым имамом Шамилем. А затем, когда под их давлением мы примем предложенные нам условия, он объявит Кавказ очередной вотчиной Российской империи, -- он с вызовом оглядел гостей и закончил: – Но я уверен, что мы не поддадимся ему так легко.
-- Этому не бывать никогда! – вскинулся безрукий и безногий мюрид. – Аллах акбар!
-- Аллах акбар! – дружно воскликнули гости.
-- Ты прав, Муса, мы не позволим русским устанавливать у нас свои порядки и не станем жрать свинину вместе с гяурами.
-- Пусть они ею подавятся. Русские никогда не завладеют Кавказом!
Нежелательная пауза, наступившая было в середине разговора, закончилась. Прервана она была темой, неоднократно затрагиваемой в течение дня. Шамиль одобрительно покосился на Мусу, своего давнего товарища, затем поднял золотой кубок, сделал из него несколько маленьких глотков и поставил его на место. Гости дружно взялись пить чай из глиняных пиал, поддерживая их пальцами под плоские донца, заедая питье шербетом и рахат-лукумом.
-- На Кизлярском направлении русским войскам противостоят отряды джигита Ирисхада, -- обернувшись в сторону дагестанских мюридов, как бы напомнил Шамиль. – Надо усилить эти позиции цахурскими и удинскими воинами на случай, если русские полки решат пойти той дорогой.
-- Лезгины тоже готовы встать на защиту своей родины и вступить в бой с неверными под Кизляром, -- подал голос мюрид в приплюснутой с боков папахе. – Наши скакуны оседланы, джигиты запаслись пулями и порохом, которые доставили в наши высокогорные аулы персидские купцы.
-- Очень хорошо! Арабы и турки тоже не забывают о проблемах горских народов. Взамен оружия мы собрали для них овечью шерсть, шкуры домашних животных, кубачинскую чеканку и кинжалы работы мастера Гурда. Аварские джигиты добыли несколько шкур снежных барсов, за них арабы дают особенно высокую цену, потому что эти шкуры украшают дворцы эмиров и шейхов.
-- Ахмет-паша, родной брат османского султана, сделал заказ даргинским джигитам на поставку в его дворец живого барса, -- осведомил гостей Ахвердилаб. – Мужчины изготовили из горного дуба большую клетку, даргинцы полны решимости исполнить желание турецкого паши.
-- Даргинцы уже поставляли в султанские покои волков и медведей, -- включился в разговор Садо. – Они хорошие охотники и отважные воины, им можно доверять сложные задачи.
Даргинские мюриды в лохматых папахах и в серых черкесках, возлежавшие на коврах напротив имама, гордыми взглядами посмотрели на окружающих. Джигиты из их аулов успели отличиться во время перехода русских войск через их владения на территорию Азербайджана. Тогда они дождались, пока крупная пехотная часть втянется в узкое ущелье, и забросали их камнями. С той поры ни один русский солдат по этому ущелью больше не прошел.
-- А как обстоят дела в районе Гудермеса и Шали? Что под аулом Цахтуры? -- повернулся Шамиль к чеченским мюридам. – Несколько лет назад мы потерпели там крупное поражение, забыть о котором нам не позволяет наша совесть.
-- Ты прав, уважаемый Шамиль, наша совесть до сих пор взывает к отмщению гяурам за позор, испытанный тогда нашими джигитами, -- склонил голову в серой папахе мюрид, которого назвали Мусой. – В том бою я лишился левой руки, отрубленной по локоть одним из сыновей Даргана Дарганова, казачьего атамана станицы Стодеревской и моего кровника.
-- Родовые имена у вас одинаковые, Муса, -- развернулся к говорившему мюрид из лакцев. – Ваш тейп Даргановых случайно не связан кровными узами с этим казачьим родом?
-- Мой прадед взял в жены терскую казачку и ушел на левый берег, -- признался чеченец, глаза которого сверкнули огнем. – Но с того момента наши дороги разошлись, этот казак убил моего деда, моего отца и двух моих теток, а его старший и младший сыновья отрубили мне левую ногу и левую руку. Весь наш тэйп проклял казачий род Даргановых и объявил их нашими кровниками.
-- Это твои джигиты, Муса, выкрали из атаманского куреня его младшую дочку и внука? – с сожалением посмотрел на чеченца Ахвердилаб. – Нам стало известно, что ваши люди часто переправлялись на левый берег и охотились за всеми Даргановыми.
-- Это сделали родственники братьев Бадаевых, тоже убитых сотником Панкратом, старшим сыном станичного атамана, -- пояснил Муса. – Один из них был женихом Айсет, моей родной сестры, уведенной Панкратом в свою станицу и ставшей его женой. Второй искал встречи с казаком, чтобы отомстить за близкого родственника.
-- И погиб сам, -- докончил рассказ мюрида Шамиль и криво усмехнулся. – Муса, не слишком ли много ваш уважаемый тейп позволил семейству Даргановых?
Чеченец сверкнул глазами и вскинул подбородок, по его лицу забегали злые тени.
-- В нашем роду не было мужчин, способных осуществить кровную месть, -- сквозь зубы процедил он. – Как мой дед, как отец, я один представлял мужскую половину рода. Но скоро подрастут мои сыновья и сыновья моей старшей сестры Кусамы. Я клянусь аллахом, что ни один из Даргановых не уйдет от справедливого возмездия.
Родственники братьев Бадаевых, сидевшие рядом с мюридом, вскочили со своих подстилок, они выражали готовность прямо сейчас ринуться в схватку.
-- Мы уже начали осуществлять кровную месть за своих братьев, -- громко крикнул один из них. – Мы подстерегли на пастбище младшую дочь казака Дарганова и его внука, младшего сына его сына Панкрата, убившего наших братьев, захватили их и переправили в горный аул. Мы клянемся аллахом, что атаман и его старший сын заплатят кровью за наших родственников.
Трое горцев, восседавших во главе совета, в знак согласия склонили головы. Наконец Шамиль потянулся к своему кубку, отпил несколько глотков настоя из горных трав и снова посмотрел на родственников братьев Бадаевых.
-- Скажите нам, джигиты, что вы собираетесь делать с девушкой и с ее маленьким племянником? -- спросил он. – Если решили продавать этих людей, то какую сумму за них просите?
-- Пленников продавать мы не будем, -- ответил тот из Бадаевых, который поклялся до конца осуществить кровную месть. – Младшую сестру кровника Панкрата мы отдадим в жены за нашего джигита, чтобы она восполнила убыль в роду Бадаевых, а сына его воспитаем в чеченских традициях. Когда мальчишка вырастет, он будет обязан отомстить за своих убитых родственников.
Шамиль и все присутствующие с пристальным вниманием воззрились на чеченца, огласившего желание своего рода. Они поразились тому, что за узкими лбами и толстой шкурой этих людей скрывается коварный ум, способный на долгое ожидание отмщения своим врагам. Имам не мог в это поверить, он начал перебирать четки, отодвигая по одной бусине, затем, при всеобщем молчании, поднял кубок, пригубил из него и мягко посмотрел на чеченских мюридов.
-- Мы приняли решение усилить отряды чеченских воинов несколькими подвижными группами из лезгинских, кумыкских и лакских джигитов, -- медленно проговорил он. – С завтрашнего дня эти группы отправятся в равнинную и горную Чечню. Такова воля Всевышнего.
-- Аллах акбар, -- радостно вскрикнул Муса, за ним повторили этот клич все участники совета.
Женщины уже внесли в просторное помещение узкогорлые кувшины, полные виноградного вина нового урожая. Они успели разлить розоватый напиток по глиняным чашкам, стараясь не пролить ни капли на земляной пол и на края ковриков, на которых расположились гости. Совет мюридов закончился, оставалось отметить событие добрыми глотками терпкого напитка и собираться в обратную дорогу. Путь всем предстоял нелегкий, потому что к аулу вела лишь одна тропа. Она петляла по горным кручам на такой высоте, что облака часто оказывались под ногами. Требовалось огромное мужество, чтобы не опустить глаза вниз и не свалиться в пропасть, до дна которой вряд ли кто долетел бы живым.
В этот момент в комнату вошел молодой джигит. Он проворно пробрался к Шамилю и что-то зашептал ему на ухо. Жесткие складки на сухощавом лице имама посуровели, властные глаза скользнули по собравшимся. Выслушав донесение, он коротким взмахом руки отпустил своего помощника и огладил бороду ладонями. Гости притихли, они почувствовали, что Шамиль огорчен, и каждый из них невольно сжал кулаки. Перекинувшись взглядами с Ахвердилабом и Садо, имам встал, положил руку на рукоять кинжала.
В его гортанном голосе появились стальные ноты:
-- Джигиты, мы обязаны воспринимать мир таким, каким его предложил нам аллах, мы должны быть готовыми ко всему. К аулу Гуниб приближается отряд терских казаков, -- Шамиль медленно прошелся взглядом по мюридам, вскочившим на ноги, на его горбоносом лице с впалыми щеками выступили красные пятна гнева. Под нестройный ропот, возникший в помещении, он закончил: – Может быть, это разведчики передовой русской части, а может, казаки сами решили сделать вылазку. Мы должны встретить непрошенных гостей во всеоружии.
-- Смерть поганым гяурам!
-- Враг будет разгромлен.
-- Аллах акбар!

Глава вторая

Молодая женщина, сидящая за рулем элитного «Ситроена», столкнула темные очки со лба на глаза и опустила боковое стекло, подставляя лицо под струю свежего воздуха. Лето 1982 года во Франции выдалось жарким, время было послеобеденное, гладкое покрытие дороги блестело под лучами солнца. Женщина вытащила из сумочки, лежащей на соседнем сиденье, шелковый платок и промокнула им капельки пота на верхней губе. На вид ей было немногим за тридцать, вся внешность этой дамы говорила о том, что она принадлежит к высшему обществу. Она кинула быстрый взгляд по сторонам. Автострада с металлическим бордюром посередине и с черными мешками для мусора, подвешенными к нему, была проложена посреди желтых полей и лугов, на которых паслись коровы. Приближался День взятия Бастилии, поэтому страна украсилась разноцветными флажками. Они трепыхались на легком ветру даже на телефонных автоматах, стоящих вдоль дороги на равных расстояниях. Женщина включила радио, из динамиков, спрятанных за спинкой заднего сиденья, полился насыщенный голос Патрисии Каас, почти переходящий в грудное контральто. Молодая особа усмехнулась, она была знакома с этой певицей с милым лицом, обрамленным белокурыми волосами. Голубые глаза Патрисии оставались всегда чуть-чуть грустноватыми, словно они вобрали в себя всю изысканность культуры мировой законодательницы моды – Франции, даже пресыщенность ею. Женщина посмотрела на себя в зеркало и улыбнулась обворожительной улыбкой. Она знала, что здорово похожа на эту певицу с мировым именем.
Впереди показался пригород Парижа с типичными зданиями, в которых жили бедняки и эмигранты, совсем недавно нахлынувшие в этот город из стран третьего мира. Франция, уподобляясь Америке, открыла для них свои границы вслед за чопорной Англией и уже успела вкусить горьких плодов, порожденных дикой культурой и первобытными нравами, привезенными с собой переселенцами. Женщина свернула на узкую улицу, усаженную каштановыми деревьями, доехала до площади перед белоснежной базиликой Сакре Кер, украшавшей вершину холма Монмартр, и припарковала лакированный «Ситроен» серебристого цвета на автостоянке. Затем она вышла из машины, нацелила на нее маленький пульт-брелок и нажала на кнопку. Раздался характерный щелчок сработавших дверных зажимов.
-- О, мадам д’Арган, вы, как всегда, точны, -- навстречу женщине поднялся с лавочки элегантный мужчина под сорок лет в костюме от Армани и с тонкой тростью под мышкой. – Прошу вас, присаживайтесь. Не беспокойтесь, я протер планки носовым платком.
-- Спасибо, месье Марли. Вы разрешите мне называть вас Мишелем, как в прошлый раз?
-- О да, конечно, мадам д’Арган, -- поспешил заверить мужчина.
-- А вы, пожалуйста, называйте меня Марией, так будет проще, -- улыбнулась собеседница.
-- Спасибо... Мария.
Молодая женщина подала мужчине тонкие пальцы, унизанные изящными золотыми перстеньками, и грациозно опустилась на лавочку. На открытой груди у нее вспыхнуло радужными огнями небольшое колье, состоящее из удлиненных золотых звеньев с драгоценными камнями, вставленными в них. Драгоценности удачно подчеркивали элегантный наряд собеседницы, состоящий из черного платья без рукавов прямого покроя. В ее розовых ушках посверкивали золотые подвески с бриллиантами по полкарата. На правом запястье женщины красовались маленькие золотые часики, на левом переливался желтым цветом чудесный браслет, на ногах были надеты лакированные туфли темно-бордового цвета с черными вставками на подъеме и с узкими носами. Подобный наряд мог насторожить человека из высшего круга, потому что в нем с успехом можно было бы пойти на какой-нибудь светский раут, назначенный на более позднее время, но мужчина знал, что его собеседница приехала сюда с какого-то собрания, не успев переодеться в привычные для нее джинсы и блузку с отложным воротником. Впрочем, он сам только что ушел с презентации очередного гламурного журнала, на которую был приглашен в качестве консультанта. С его удлиненного лица с прямым носом и большими губами до сих пор не сошла дежурная улыбка, которая успела приесться телезрителям во всем мире.
-- Итак, Мишель, вы привезли мне то, о чем мы договаривались с вами в прошлый раз? – поставив сумочку на колени, вопросительно уставилась на мужчину собеседница. – Вы обещали перевернуть вверх дном весь культурный центр Жоржа Помпиду и всю его знаменитую библиотеку, но обязательно раздобыть необходимое.
-- Я так и сделал, Мария, -- откликнулся тот. – И я нашел то, что вам нужно.
-- Тогда чего же вы тянете? Показывайте!
Но собеседник выдерживал театральную паузу, на его губах играла плутовская улыбка.
-- Сейчас, Мария, -- растягивая слова, сказал он, шаря по карманам брюк и рубашки. – Куда же я ее засунул?.. А, вот же она.
Он откинул полу пиджака и извлек из внутреннего его кармана небольшую книжку в кожаном переплете, на обложке которой была вытиснена лилия с тремя лепестками. Женщина с благоговением поджала чувственные губы, она не решалась протянуть руку к старинному фолианту. У нее не возникло ни малейших сомнений в том, что книга была старинной.
-- Берите же, Мария, -- с улыбкой протянул собеседник книгу женщине. – Или вы боитесь прикоснуться к раритету? Хорошо, я сам открою интересующее вас место.
Он быстрым движением откинул обложку и поднес раскрытую книжку к лицу Марии. Она с жадностью всмотрелась в красочное изображение какого-то предмета, затем взяла книгу в свои руки и надолго затихла над нею, беззвучно шевеля губами. Мужчина осмотрелся, закурил и закинул ногу за ногу.
-- Мишель, а вы уверены, что это та самая диадема работы Николо Пазолини? – наконец нарушила молчание собеседница. – Что-то я не разберу буквы под картинкой.
-- Не мудрено, -- улыбнулся господин. – Книга издана в Германии, а там привыкли латинский шрифт превращать в египетские иероглифы. Если желаете, я могу помочь вам расшифровать подпись.
-- Спасибо, я уже разобралась, -- не отрываясь от страницы, отозвалась дама. – Значит, в диадему, изготовленную итальянским ювелиром, вставлены десять бриллиантов, по пять с каждой стороны, каждый по пять карат. Два бриллианта по десять карат находятся спереди изделия, где оно имеет расширение. Один вверху, а другой внизу. Между ними вставлены два граната по тридцать карат каждый и два сапфира такого же веса, расположенные крест накрест. В самую середину мастер вложил рубин в пятьдесят карат. Я не ошиблась в цифрах?
-- Все правильно. Остается добавить, что диадема отлита из чистого золота с серебряными кружевами по верху, -- подтвердил рассуждения женщины собеседник. -- Весит она двести восемьдесят граммов. Об этом я тоже прочитал по-немецки и успел перевести на французский язык.
-- Тяжеленькая...
Женщина положила раскрытую книгу себе на колени и развернулась к собеседнику, продолжавшему изучать ее карими глазами с искорками в них.
-- Мишель, вы утверждаете, что знаете, где находится данный раритет?
Господин со значением хмыкнул, зрачки его заметно расширились, он перекинул ногу на ногу и ответил, не отрывая взгляда от светской особы:
-- Мадам Мария, я профессионал. Если уж я сумел откопать этот фолиант, сохранившийся, скорее всего, в единственном экземпляре, то в моей голове тут же завертелись образы, так или иначе связанные с этим изделием итальянца Пазолини. Кстати, в других справочниках об этой диадеме нет даже упоминания, -- он выдержал многозначительную паузу и продолжил: – Я утверждаю, что видел эту драгоценность всего несколько месяцев назад. Но прежде чем назвать место, где она тогда находилась, я хотел бы задать вам один вопрос.
Неясная тень пробежала по удлиненному лицу женщины, она достала из сумочки сигареты, чиркнула зажигалкой и снова обернулась к собеседнику.
-- Я догадываюсь, о чем вы хотите спросить, -- сказала она. -- Я могла бы раскрыть нашу семейную тайну, но что вам это даст?
-- Ничего, -- поспешил заверить господин. – Но согласитесь, имею же я право знать хоть что-то, разумеется, в пределах допустимого.
Женщина щелчком сбила пепел с сигареты и откинулась на спинку лавочки.
-- Видите ли, месье Марли, эта странная загадка больше сотни лет преследует членов нескольких семейств во Франции, в России и в Швеции, и конца ей пока не видно. Дело в том, что она связана с раритетами, принадлежащими государству. Наши предки поклялись, что найдут эти ценности и вернут их народу во что бы то ни стало. Речь идет не только об одной этой вещи, но и о других редкостях, не менее достойных, часть из которых нашлась, другая находится в поиске. Сейчас нас интересует судьба лишь этой диадемы. Вам, надеюсь, не стоит разъяснять девиз нашей республики -- что принадлежит Франции, то принадлежит ее народу.
-- О, прошу прощения, мадам д’Арган. Если здесь замешаны государственные интересы, то я ни о чем больше у вас не спрошу. Я думал, что это всего лишь семейное дело.
-- Так оно и случилось бы, если бы в те далекие времена не была затронута честь нескольких семей, известных в Европе, с которыми породнились мои предки.
-- Я снимаю вопрос. Деньги я получил, поэтому скрывать от вас ничего не могу.
-- Вот и отлично. Так где вы видели диадему, и не могли ли вы ошибиться? Это именно она?
-- В Лондоне, на аукционе «Сотбис», ее выставил на продажу господин, пожелавший остаться неизвестным.
-- Какова же была цена, кто выкупил изделие, и не узнали ли вы случайно, откуда приехал тот господин?
Собеседница специально сделала упор на слове «случайно», тем самым показывая, что вознаграждение за сведения об этом человеке будет весьма щедрым, но мужчина лишь развел руками.
-- Увы, мадам д’Арган, этот человек так и остался инкогнито. Скорее всего, лот на аукцион выставляло некое подставное лицо, сам же владелец сокровища не покидал собственного дома.
Некоторое время каждый из собеседников был занят своими мыслями. Наконец мадам Мария взяла в руки книгу и снова всмотрелась в рисунок.
-- Мне можно выкупить эту книгу? – спросила она.
-- Ни в коем случае! Я взял ее из библиотеки Бобур под честное слово. Она тоже является раритетом государственного значения.
-- Понимаю, -- протянула собеседница, и глаза ее вильнули в сторону сумочки. - Но я имею право сделать парочку фотоснимков?
-- Пожалуйста. Я вам помогу.
Молодая женщина вытащила из своей сумочки миниатюрный фотоаппарат, отщелкала несколько кадров, затем вернула книгу сыщику.
-- Спасибо, Мишель, я вам очень признательна.
-- Всегда к вашим услугам, мадам Мария, -- наклонил тот голову с прекрасной прической.
-- Если узнаете что-то новое о господине, выставлявшем диадему на аукционе в Лондоне, сообщите, пожалуйста, мне.
-- Сегодня вечером у меня встреча с весьма информированным человеком в кафе «Ла Мейсон Розе», я постараюсь получить у него сведения, интересующие вас. Этот солидный коллекционер в курсе многих событий.
-- Вы имеете в виду кафе, которое находится на Монмартре?
-- Именно так, мадам Мария. Розовое двухэтажное здание, расположенное между площадью Тертр, где местные художники выставляют на продажу свои картины, и трехэтажной виллой певицы Далиды.
-- Это как раз то самое место, в котором все знают про всех, -- с улыбкой кивнула собеседница. – Ведь там с давних пор собираются известные писатели, художники и артисты, самые большие сплетники. Я уверена, сегодня вечером вам повезет значительно больше.
-- Спасибо, мадам д’Арган. Я вам позвоню.
-- Удачи, месье Марли, я буду ждать вашего звонка.

Палящее солнце успело перевалить на вторую половину небосклона. Серебристый «Ситроен» проскочил до центральной площади аккуратного городка Обревиль и завернул налево, в одну из многочисленных улочек. Когда дома горожан остались позади, на пути автомобиля вырос мостик через речку Эр с прозрачной водой и с водорослями, отпустившими ветви по течению. За мостиком показались очертания замка, построенного в тринадцатом веке. Когда-то он принадлежал известному роду французских рыцарей, последний представитель которого погиб в России во время похода в эту страну императора Наполеона Бонапарта. Потом замок выкупила дворянка Софи де Люссон и передала его своему младшему сыну Пьеру д’Аргану, связавшему судьбу с именитой фамилией де Эстелей путем женитьбы на их дочери Сильвии. С тех пор усадьба стала принадлежать семье д’Арган. Дед нынешних молодых наследников имения во времена Второй мировой войны был правой рукой генерала де Голля, возглавившего движение Сопротивления гитлеровским оккупантам.
Автомобиль подкатил к массивным воротам, которые сразу отворились. Машина по узкому проходу проехала в небольшой дворик и остановилась возле мраморной лестницы, ведущей в здание, сложенное из тесанных камней. Вокруг возвышались серые замшелые стены, мешающие солнечным лучам обогреть дворик. Мадам д’Арган вышла из машины, передала ключи слуге, вышедшему навстречу, и заторопилась к входу.
Из просторного вестибюля первого этажа, уставленного старинной мебелью красного дерева с тяжелыми медными канделябрами по углам она по узкой каменной лестнице поднялась на третий этаж и остановилась перевести дыхание возле высокой двери с ручками в виде львиных голов, начищенных до блеска. В пастях львы держали толстые медные кольца, которыми нужно было постучать об их лапы, чтобы предупредить о своем намерении войти в комнату.
Это была детская. Изнутри не доносилось ни звука, видимо, Серж, муж мадам Марии, занимался с детьми, рассказывая им по-русски историю рода д’Арган. Он проделывал это ежедневно, добиваясь того, чтобы сын и дочь знали о своем происхождении как можно больше.
Женщина взялась за кольцо, стукнув им пару раз по лапам зверей, открыла дверь и вошла в комнату. Шестилетний Захар сидел за низким столиком и рассматривал цветные картинки в русской книжке, рядом с ним пристроилась пятилетняя Анна, она не сводила больших глаз с отца, удобно устроившегося в глубоком кресле. Дети имели белокурые волосы, длинные и волнистые, и карие зрачки, доставшиеся им от предков-казаков.
Сухопарый мужчина, сидящий в кресле, оглянулся на вошедшую супругу и приветливо улыбнулся ей. Его примеру тут же последовали дети, готовые побежать навстречу матери.
-- Мы еще не закончили урок, -- упредил отец их желание на русском языке. – Итак, кем был ваш прапрадедушка?
-- Он был терским казаком, -- ответил по-русски же сын и добавил: – А мы -- потомки терских казаков.
-- Откуда был родом ваш пращур?
-- Из станицы Стодеревской, -- отозвался мальчик, продолжая коситься на мать.
-- Где находится эта станица?
-- В России, -- подсказала брату сестра.
-- Захар это знает, -- вежливо напомнил отец дочери. – Я прошу его ответить более подробно.
-- На Кавказе, между Моздоком и Ка... Ка... -- мальчик вильнул глазами на своего учителя.
-- Кизяром, -- снова не утерпела с подсказкой девочка.
-- Не Кизяром, а Кизляром, -- поправил отец. – Это такой маленький дагестанский городок.
-- Меньше нашего Обревиля? – поинтересовался Захар.
-- Когда твои прадеды жили на Кавказе, то, наверное, был меньше, а теперь мы не можем сравнить оба этих города, потому что нас в Россию не пускают.
-- Коммунисты? – не унимался мальчик.
-- Коммунисты в первую очередь, -- подходя к столу, сказала Мария тоже по-русски, но с милым французским акцентом, выдававшим в ней уроженку провинции Бордо.
Затем она обратилась к супругу:
– Серж, прости, пожалуйста, если вы будете заниматься еще долго, то я пройду в твой кабинет. Мне кое-что надо проверить.
-- По нашему делу? – посмотрел мужчина на Марию.
-- Да, есть новая информация.
-- Мы уже заканчивали. Если позволишь, я присоединюсь к тебе.
-- Я этому только обрадуюсь.
Через несколько минут детей забрала гувернантка, и супруги направились в рабочий кабинет Сержа, который находился в другом крыле здания. В кабинете Серж включил компьютер и вошел в интернет, появившийся совсем недавно.
-- Ты должен найти сайт аукциона «Сотбис», -- подвинув стул ближе, попросила Мария.
-- Ты думаешь, что они сейчас предложили что-то необычное? – спросил ее супруг.
-- Сегодня мне передали информацию о том, что какой-то господин выставлял на продажу диадему работы итальянца Николо Пазолини. Ту самую!
-- Вот как! – воскликнул Серж. -- И когда это произошло?
-- Несколько месяцев назад.
-- А почему об этом стало известно только сейчас?
-- Потому что лот выставлялся инкогнито, и информация о нем тут же была снята.
-- Тогда мы опоздали. Раритет давно ушел в другие руки, и мы едва ли сумеем отыскать нового его хозяина. Существует правило, что имена владельцев редкостей, сохранившихся в единственном экземпляре, не разглашаются.
-- Получается, что и старого хозяина мы тоже вряд ли найдем, -- вздернула плечами Мария. – Но если у нас что-то выйдет, то мы сможем зафиксировать тот факт, что сокровище наконец-то выплыло из тени забвения.
-- Давай попробуем.
Они долго перебирали множество документов, опубликованных на сайте фирмы, известной всему миру, но не нашли даже намека на то, что изделие на самом деле выставлялось на продажу. Мария откинулась на спинку стула и обхватила затылок руками. Видно было, что мысли о диадеме не покидают ее голову.
-- Очень жаль, что мы не имеем возможности посетить Советский Союз прямо сейчас, -- сказала она. -- Именно там многое могло бы проясниться.
-- Что именно? – повернулся к ней Серж, лицо которого тоже успело посереть от напряжения.
-- Если ты помнишь нашу семейную легенду, то в конце пути из Франции в Россию твой пращур со своей невестой посетил какого-то русского дворянина в Новгороде.
-- Ну и что? – массируя виски, пробурчал супруг.
-- Вполне возможно, что диадема оказалась среди тех драгоценностей, которые Дарган Дарганов передал этому князю по фамилии Скаргин.
-- Ты даже фамилию запомнила, -- почти не удивляясь способностям супруги акцентировать внимание на нужных вещах, отозвался Серж. – Хочу тебе напомнить, что с тех пор по России прокатилась такая волна грабежей и репрессий, что от бояр с князьями не осталось и рожек с ножками.
-- Какие-то документы все равно обязаны были сохраниться, не окончательно же твои бывшие соплеменники превратились в варваров, отринувших свое цивилизованное прошлое.
-- Не знаю. На экранах телевизоров нам показывают лишь кумачовый цвет советских флагов с серпом и молотом в левом верхнем углу.
Мария машинально усмехнулась и снова окунулась в свои размышления. Со стены за супругами наблюдал их дед, тот самый генерал, который был правой рукой де Голля, ставшего после Второй мировой войны президентом Франции. Фотография была черно-белая, она не могла передать радужных красок боевых орденов и медалей, украсивших грудь старого вояки. Но пристальный взгляд умных глаз будто принуждал вспомнить любимую поговорку упрямого родственника: любое дело нужно доводить до конца.
Серж покусал нижнюю губу и потер виски пальцами.
-- В твоих рассуждениях что-то есть, -- встряхнулся он. – Кстати, господином, предлагавшим сокровище на лондонском аукционе, мог оказаться и потомок русского дворянина, ныне живущий, например, у нас на Западе.
-- Не исключен и такой вариант, потому что из России вряд ли можно дотянуться до английской фирмы, занимающейся продажей раритетов мирового уровня, -- встрепенулась и Мария.
-- Наша задача немного упрощается, -- прищелкнул пальцами ее супруг. – Если все так, как мы думаем, то мы можем заняться подробными изысканиями у себя.
-- Я бы не спешила вычеркивать из списков Россию, -- не согласилась Мария. – Беда лишь в том, что попасть туда мы сможем лишь лет через сто.
-- Вовсе нет. Я уверен, не пройдет и десятка лет, как мы сможем пересечь границу Советского Союза, и оказаться не только на родине своих предков, но и посетить Великий Новгород, заинтересовавший нас.
-- Ты это о чем? – воззрилась супруга на мужа. – Советский Союз, по моим понятиям, это монолит, рассчитанный на тысячелетия. Вряд ли коммунисты выпустят из рук мечту, к которой стремится весь мир.
-- Ошибаешься, дорогая, эта мечта почти растворилась дымком от твоих дамских сигарет. Коммунизм -- миф, неосуществимый на практике, -- развернулся к ней Серж. – Доказано умами воистину планетарными, а не сумасбродным Марксом с его последователями, что равенства в природе не может быть в принципе. Мы равны лишь перед Господом, имеющим право на все, в том числе на нашу с тобой жизнь.
-- Что ты хочешь этим сказать?
-- Только одно. Социалистический строй в Советском Союзе прогнил насквозь. Через пять лет, максимум, через десять мы обязательно поедем на родину моих предков.
-- Почему ты пришел к такому заключению?
-- Страной Советов правят одни старики. Они по велению самой природы оказались бесплодными, не оставляя после себя преемников. Эти старики довели русских до нищеты.
-- Но пять лет -- очень большой срок. За это время и здесь можно успеть сделать многое.
-- Разве я предложил тебе свернуть поиски диадемы?
-- Хорошо, пусть будет по-твоему, -- немного подумав, решила Мария. – Кстати, я ожидаю одного очень важного звонка.
-- Вот и отлично, будем считать, что наша работа на месте не стоит.
Молодая женщина стояла перед зеркалом в ванной комнате, замотанная до половины махровым полотенцем, когда оставленная на тумбочке новинка – сотовый телефон, подал длинный сигнал. Она нажала на кнопку приема и поднесла трубку к уху.
Мишель Марли, дневной ее собеседник, сразу перешел к делу:
-- Мадам д’Арган, мне удалось узнать кое-что по интересующему вас вопросу. Как передать вам новые сведения?
-- Диктуйте, Мишель, я внимательно вас слушаю.
-- А следует ли доверять этим незнакомым машинкам, которые у нас с вами в руках?
-- Сотовым телефонам? Думаю, что да, это та же рация, сигналы от которой можно запеленговать лишь специальными устройствами. Но разве мы с вами представляем для кого-то особый интерес?
Мишель засмеялся и переключился на серьезную беседу:
-- Моя деловая встреча в кафе «Ла Мейсон Розе» прошла удачно. Я узнал еще некоторые подробности по тому вопросу, который мы с вами обсуждали.
-- Очень хорошо. И что же вам удалось раскопать?
-- Известный нам раритет предлагал русский по фамилии Барсуков. По непроверенным пока данным, этот человек бывший моряк, года три назад он попросил политического убежища у голландцев, сойдя на берег в Роттердаме. Сейчас он живет в английском Эпсоме, это почти пригород Лондона, какой-то десяток миль.
-- Это все?
-- Почти, мадам д’Арган. На «Сотбис» в качестве продавца он выступает не впервые, до этого там же им были предложены изделия с вензелями русских царей, начиная с эпохи Ивана Грозного. Думаю, что именно на них бывший моряк сделал себе небольшое состояние, позволившее ему купить особняк в пригороде Лондона и заиметь собственное небольшое дело – у него лавка по скупке старинных вещей.
-- А сокровища европейских королевских дворов этот Барсуков на продажу не выставлял? – после некоторой паузы спросила Мария.
-- Про это мне ничего неизвестно.
-- Мишель, у вас случайно не завалялся адрес моряка?
-- Нет, мадам Мария, я знаю только то, что уже сказал. Этот русский -- птица невысокого полета, особого интереса для серьезных людей он из себя не представляет. Лишь сейчас им заинтересовались, думаю, не надолго. Если серьезная вещь каким-то чудом оказалась у него, то это еще ни о чем не говорит.
-- Согласна, и все-таки проверить бы все это не мешало, -- раздумчиво проговорила молодая женщина.
-- Прошу прощения, мадам, но данный вопрос в мою компетенцию не входит, -- вежливо напомнил Мишель. – У меня с вами договор только о том, чтобы отыскать хоть какие-то следы указанной вами вещи.
-- Я поняла, спасибо за информацию, Мишель, -- поблагодарила Мария своего собеседника. -- И все-таки, если узнаете что-либо новое об этом моряке, то я не останусь перед вами в долгу.
-- Вряд ли это получится, но буду стараться. Может быть, вам стоит поехать в Эпсом и разобраться во всем на месте, если, конечно, дело этого стоит.
-- Еще раз спасибо, Мишель, я вам признательна.

Пассажирский паром с отсеками для автомобилей в трюме прибыл из французского Дюнкерка в английский Дувр и, развернувшись кормой, пришвартовался к пирсу. Из кают первого класса вышли пассажиры, спустились по трапам и сразу направились к своим машинам, путь которым был открыт по откидному борту. Время для этой категории людей считалось бесценным. До полудня было далеко, небо здорово хмурилось, напрашивался нудный мелкий дождь. Мария подхватила супруга под руку и устремилась вместе с ним в грузовой отсек. Там они быстро отыскали свой голубовато-серый «Пежо» эконом-класса, пронырливый и выносливый, забрались в салон, и Мария надавила на педаль газа.
На берегу она подала через окно документы пограничнику, всем своим видом показывая, что очень торопится. Офицер ухмыльнулся и, мельком глянув на фотографии в паспортах, вернул их владельцам. Супруги не стали усложнять себе задачу, они решили проехать по побережью до Фолкстона и уже оттуда через Ашфорд, Тонбридж и Райгот добраться до Эпсона, сокращая путь и вдобавок избегая вечных пробок, столь характерных для английской столицы.
Через три часа крыши небольшого городка Райгот, крытые красной черепицей, с высокими черными трубами над ними остались позади, и широкая автострада с современным дорожным покрытием устремилась к городку Гилфорт. На середине пути дорога, нужная путешественникам, отворачивала направо, и как раз на повороте стояла харчевня, славившаяся отменной кухней.
Супруги успели проголодаться, поэтому они не сговариваясь решили провести время в уютном зале с большими цветами в кадушках у окон. В этот день в меню преобладали морепродукты. Мария, покончив с наваристым черепаховым супом, принялась за моллюсков, ловко выковыривая их вилкой из раковин.
-- Мы долго говорили с тобой об этом Барсукове, но не продумали самого главного -- как будем ему представляться, -- с аппетитом заглатывая устрицу, посмотрела она на мужа.
-- А к чему нам представляться? Я думаю, что этому человеку нужны только деньги. Сначала постараемся завести разговор в общих чертах, а потом, когда добьемся его расположения, попробуем спросить о диадеме напрямую. Если раритет попал к нему случайно, то он не станет ходить вокруг да около, а сразу расскажет суть дела. В другом же случае раскрутить его будет труднее. Вряд ли вообще он согласится назвать какие-либо имена.
-- И нам останется лишь ждать нового появления диадемы на аукционах или собирать слухи о ней, -- продолжила Мария предположение мужа. – Нас ждет не слишком веселая перспектива оказаться в роли новичков, водимых за нос.
-- Новичками по части раритетов мы были всегда.
Когда путешественники отъехали от кафе на приличное расстояние, небо окончательно нахмурилось, заморосил нудный дождь. Мария включила стеклоочистители, подняла боковое стекло со своей стороны. Ее спутник наслаждался прохладой, запахами луговых трав и цветов. Он лишь убрал локоть с края окна и застегнул плотную рубашку на верхнюю пуговицу.
-- А если этот русский предложит нам выкупить у него диадему прямо сейчас? Вдруг он снял лот по той простой причине, что раздумал продавать раритет на виду у всего мира? – вильнула глазами на мужа Мария. – Достаточно ли у нас денег на чековой книжке, захваченной с собой?
-- Это будет зависеть от того, сколько Барсуков запросит, -- отозвался Серж. – Но скорее всего, дорогая, нас ждет большое разочарование.
-- Ты это о чем?
-- Надо полагать, диадема была моментально перекуплена каким-нибудь толстосумом из американцев. Эти люди весьма охочи до всего необычного.
Из дождливого тумана выросли невысокие усадьбы жителей городка Эпсом с аккуратненькими ажурными заборчиками вокруг почти одинаковых участков и с обязательными гаражами, расположенными сбоку от коттеджей. Мария проехала до площади и остановила «Пежо» рядом со справочным бюро. Она вышла из машины, нырнула под козырек крыши.
-- Скажите, мисс, как мне узнать адрес мистера Барсукова, поселившегося в вашем городе года три назад? – спросила она у пожилой леди с высокой прической под Елизавету Вторую. - Кажется, он переехал в Эпсом из Голландии, из Роттердама.
Почтенная леди долго не отвечала, затем нажала на какую-то кнопку и вытащила из аппарата справку. Нацепив на нос очки с круглыми стеклами, она прочитала то, что выдала машина:
-- Барсуков Николай Васильевич, русский, 1950 года рождения, уроженец города Новгорода, находящегося в Советском Союзе.
-- Кажется, так и есть на самом деле, -- не удержалась от восклицания молодая женщина.
-- Он заложил принадлежавший ему особняк на Грей-стрит и отбыл в Нью-Фаундленд, Новая Зеландия, -- пожилая леди оторвалась от бумажки.
-- Вот как! – опешила Мария. – А когда это произошло?
-- Всего несколько недель назад.
-- Ах, как жаль! – молодая женщина невольно прижала руки к груди. – Нам так хотелось встретиться с этим господином.
Дама в возрасте с пристальным вниманием обследовала фигуру клиентки с ног до головы, черты ее благородного лица, выражавшие невозмутимость, переплавились в соучастие. Наконец она сняла очки и воззрилась на Марию своими выпуклыми глазами.
-- Я могу дополнить сведения, почерпнутые из справки, -- принимая оплату, доверительно сказала она. – Если, конечно, вас это заинтересует.
-- Я буду признательна, -- подошла поближе Мария.
-- Городок у нас маленький, и мы знаем друг о друге почти все. Так вот, месяца три назад за этим русским велась настоящая охота. Вы не поверите, миссис, но в него даже стреляли, -- пожилая леди расширила зрачки и понизила голос. – Говорят, что этот господин привез из России несметные сокровища. Часть из них он вложил в особняк на Грей-стрит, часть пристроил на бирже. Но самые дорогие вещи хранились у него в доме. Когда он попытался выставить на аукционе «Сотбис» что-то очень серьезное, его тут же начали преследовать грабители. Я слышала от одного весьма уважаемого человека из нашего городка, что этот русский не продал того, что предложил, а снял свой лот и немедленно стал готовиться к отъезду.
-- А кто за ним охотился? – не удержалась от вопроса Мария.
-- Про этих людей вам вряд ли кто расскажет, -- поджала полноватые губы дама. – Но они были весьма серьезными представителями преступного мира. Соседи русского видели, что бандиты приезжали к нему на роскошных автомобилях и первое время вели с ним долгие беседы.
-- В чем заключался смысл этих бесед, спрашивать у вас бесполезно, -- улыбнулась молодая женщина. -- Большое спасибо, я вам очень признательна. Дорогу до Грей-стрит, надеюсь, мы найдем без проблем.
-- Вы желаете поговорить с соседями? – догадалась сообразительная сотрудница справочного бюро.
-- Хотелось бы, раз уж мы приехали сюда.
-- Тогда я посоветовала бы вам обратиться к мистеру Кельвину Паркинсу. Когда господин Барсуков поселился в нашем городке, он завязал с ним дружбу. Их виллы располагались рядом.
-- Мистер Паркинс живет там и сейчас?
-- Конечно, куда же ему деваться. У него никогда не было русских драгоценностей, на которые можно разъезжать по всему миру.
Грей-стрит оказалась уютной улицей с чистенькими тротуарами и палисадниками, в которых цвел кустарник. Первый же прохожий указал на дом Паркинсов, стоящий на перекрестке, сразу за светофором. Путешественники подкатили к воротам и вышли из машины, Мария нажала на кнопку звонка. Невдалеке стоял почти такой же двухэтажный особняк с маленьким балконом. Разница была лишь в том, что на одной его стене красовался нарисованный советский военно-морской флаг со звездой и якорем на нем, да перед входом в дом висела начищенная до блеска корабельная рында. Мария переглянулась с мужем, но промолчала. В это время на дорожке, присыпанной щебенкой, показался высокий человек плотного телосложения, он был в пижаме, в брюках и в шлепанцах. На вид ему было не больше сорока лет.
Не доходя до калитки, мужчина остановился, пристально вгляделся в людей, потревоживших его покой, и спросил:
-- Господа, вы кого-то ищете?
-- Нам хотелось бы познакомиться с мистером Паркинсом, -- откликнулась Мария. – Вы не подскажете, где его можно увидеть?
-- Это я, -- после недолгой паузы отозвался хозяин виллы. – Что вам от меня понадобилось?
-- А к вам нельзя пройти? – заторопился с просьбой Серж. – Разговаривать через забор, простите, как-то неудобно.
Мистер пожевал губами, по его полноватому лицу забегали неясные тени, видно было, что он почему-то насторожился.
Наконец он вскинул голову с коротко подстриженной рыжеватой шевелюрой и поинтересовался:
-- Позвольте вас спросить, кто вы и откуда? По вашей одежде и по автомобилю можно судить, что вы приезжие.
-- Это правда, мистер Паркинс, мы только что приехали из Франции, -- сказала Мария. – Если позволите, у нас к вам всего несколько вопросов.
-- Задавайте.
-- Прямо с этого места, где мы стоим?
Мария почувствовала, что их не желают впускать даже во двор, она поняла, что за странным поведением хозяина кроется не английская чопорность, а какая-то тайна, причем не слишком приятная. Краем глаза она вдруг заметила, что на другой стороне улицы остановился «Форд» с затемненными стеклами. Пассажиры этой дорогой машины не спешили покидать салон, они даже не заглушили двигатель. Примерно так же вел себя хозяин особняка, не торопившийся принимать окончательного решения.
Наконец мистер Паркинс покривил маленький рот с невыразительными губами и пробурчал:
-- Я должен знать, что привело вас ко мне.
Мария покосилась на супруга, он тут же показал ей глазами, что пора открывать цель своего приезда в этот английский городок. Серж тоже заметил автомобиль с американскими номерами и понял, что Барсуков интересовал не только их.
Мария перевела дыхание и как можно вежливее сказала:
-- Нас интересует ваш сосед по улице, господин Барсуков, -- она заспешила, заметив, как подобрался после этих слов мистер Паркинс: – Мы хотели бы узнать, где его можно найти. Если он поменял место своего жительства, то по какой причине это сделал и как давно?
Услышав такое, хозяин особняка вдруг повернулся и заторопился обратно в свой дом. Широкая спина его как-то странно ужалась, весь он стал похож на человека, которого забросали тухлыми яйцами.
-- Мистер Паркинс, -- попыталась Мария остановить мужчину. – Мистер, у нас нет никаких дурных мыслей, всего два слова...
Но господин уже скрылся в дверях виллы, слышно было, как громко щелкнули замки. Серж взял жену за руку и повлек ее к машине, припаркованной к бордюру, он кожей почувствовал, что за всеми их действиями неотрывно следят люди, находившиеся в салоне «Форда» с тонированными стеклами.
Когда «Пежо» выкатился за окраину города и набрал скорость, Серж, сидящий за рулем, повернулся к жене.
-- Ты ничего не видишь позади нас, Мария? -- спросил он. -- Мне кажется, что за нами увязался тот самый «Форд».
-- Да, дорогой. Тот самый «Форд», который мы видели возле виллы Паркинса, идет за нами след в след.
Позади остался Райгот, за ним Тонбридж, но картина не менялась. В какой-то момент Сержу показалось, что американцы решили пойти на обгон, они приблизились, фары «Форда» замигали. Серж прибавил газу, и мощный «Форд» вдруг отстал.
-- Может быть, нам следует предупредить местную полицию о погоне за нами? – Мария вытащила из сумочки сотовый телефон, повертела его в руках. – Как ты считаешь?
-- Ты думаешь, что эта штука сработает и здесь? – с сомнением похмыкал супруг. – Мне кажется, она действует только в нашей стране.
-- Эта связь спутниковая, с помощью этой коробки я смогу дозвониться хоть до Америки.
-- И кого ты призовешь к нам на помощь? Американских копов? – заставил себя улыбнуться Серж. – Я не уверен, что в Англии полицейские участки успели снабдить сотовыми телефонами. Пока ими пользуются только избранные.
Он оказался прав, Мария так и не смогла связаться с английской полицией.
На одном из крутых поворотов американцы снова стали приближаться к беглецам.
-- Только бы этим недоумкам не пришло в голову устроить нам аварию. Места здесь безлюдные, а дорога скользкая, -- решила Мария поделиться с мужем не слишком веселыми мыслями. – Для них это пустяковое дело.
-- Перестань фантазировать. Насмотрелась американских боевиков и вообразила себе черт знает что, -- пробурчал Серж, не отрывая взгляда от дороги. – Ты подумала о том, что сейчас сказала?
-- Тогда разъясни мне, пожалуйста, зачем они увязались за нами? – в глазах женщины появился тревожный блеск.
-- Затем, чтобы узнать, кто мы такие, откуда приехали и почему заинтересовались русским Барсуковым.
-- Но мы даже не подходили к вилле этого Барсукова.
-- Зато имели контакт с его другом.
-- Хорошо, а что же дальше?
-- Они отстанут от нас, как только мы приедем в Дувр и погрузимся на паром, -- пояснил Серж. – Прежде чем устраивать нам аварию, им надо убедиться в том, что мы не являемся конкурентами.
-- Но если бандиты за нами увязались, значит, они так и думают.
-- Не уверен. Сначала им надо это доказать.
До самого Дувра неизвестные преследователи больше не пытались их обгонять, не говоря о том, чтобы устроить им аварию. А через пару недель, когда молодая женщина снова находилась в кабинете своего супруга, просматривая лоты, выставленные на аукционе «Сотбис», зазвонил домашний телефон. Мария подняла трубку и услышала молчание. Человек, набравший их номер, не произнес ни слова, и тогда Мария поняла, что угроза, исходившая от незнакомцев, притормозивших возле особняка мистера Паркинса в английском городке Эпсоме, которую они с Сержем почувствовали всей шкурой, не исчезла. Эти люди ждут своего часа, чтобы нанести упреждающий удар по ним, проявившим интерес к диадеме работы итальянского ювелира Николо Пазолини. Мария посмотрела на портрет знаменитого деда, висевший на стене, и еще крепче сжала зубы. У нее был галльский характер, ничем не уступавший казачьему характеру ее мужа.

Глава третья

Большой отряд терских казаков, призванных из нескольких левобережных станиц, третий день подряд пробивался по горным дорогам к логову имама Шамиля, предводителя кавказских абреков. Станичников вел полковник Панкрат Дарганов, возведенный на войсковом кругу в этот чин после гибели его отца Даргана Дарганова и назначенный этим же кругом походным атаманом. Вокруг возносились неприступные скалы с снежными вершинами, закрытыми облаками, они вставали на пути войска, ощетинившегося пиками, заставляя терцев вновь и вновь спускаться в узкое ущелье, по дну которого гремела горная речка, заваленная камнями. Другой дороги не было. Лошади осторожно переставляли копыта, нащупывая ровное место, и все равно нескольких из них, поломавших ноги, пришлось прирезать.
Позади осталась Большая Чечня с равнинными и горными аулами, которые терцы старались обходить стороной, чтобы не ввязываться в бой раньше времени. Впереди вздыбился такой же непокорный Дагестан с не одним десятком народов, объединенных Шамилем в мощный кулак, враждебный Российской империи. Редкие селения, состоящие из нескольких саклей, были недосягаемыми, они ютились на головокружительной высоте и походили на орлиные гнезда. Пока все было тихо, горцы, уверенные в своей недоступности, не слишком заботились о безопасности, забывая выставлять наблюдателей. Но тишина эта могла взорваться в любой момент, потревоженная всего одним гортанным возгласом. Тогда сверху ринулись бы на дно ущелья каменные водопады, а удальцов, пожелавших потревожить этот край своим появлением, всюду поджидала бы смерть от пули или острой сабли.
Панкрат понукал своего кабардинца, сейчас им владела только одна мысль - о мести за своих родственников. За месяц, пролетевший с того момента, когда абреки похитили его меньшего сына Павлушку с младшей сестрой Марьюшкой, а отец был убит выстрелом чеченского разбойника, он с братьями и зятем, французом Буало, так и не вышел на след горцев, причастных к трагедии. Никто из пленных абреков не решился указать на место пребывания исполнителей мести, у которых можно было бы отнять сестру и сына или хотя бы выкупить их. А если не получилось бы ни одно, ни другое, то отомстить им за все преступления. Поэтому полковник решил добраться до логова имама Шамиля, главного виновника семейной трагедии, укрывшегося в неприступном дагестанском ауле Гуниб, чтобы вытрясти из него разбойничью душу и поставить окончательную точку в вековых спорах с горцами. В том же ауле прятались и другие кровники Даргановых.
Русские военачальники при штабе в Кизляре отказались поддержать затею атамана. Они по-прежнему считали, что имам ничего из себя не представляет, и поймать его проще пареной репы, было бы желание государя императора. Мало того, эти начальники стали препятствовать походу, объявив внеочередной призыв терцев на службу и отсылая их на турецкие кордоны.
Взбешенные отказом, Панкрат с братьями вскочили на коней и поскакали по станицам, поднимая терцев на басурманов. Они объехали четыре казачьих поселения – станицы Червленую, Ищерскую, Шелковскую и Наурскую – и ни в одной из них не получили отказа. Вооруженные до зубов сотни собрались в станице Стодеревской, казаки на дух не принимали отговорок москальских штабистов. На следующую ночь все они переправились через Терек и устремились на вражескую территорию. Им удалось проскочить незамеченными большую часть пути до змеиного гнезда, а потом сама природа встала на их сторону, по утрам и ближе к вечеру напуская в ущелья клубы тумана.
Солнце, зажатое между двумя горными грядами, начало клониться к самой высокой вершине, собираясь за нее закатиться. Блики лучей стали не такими яркими, сверкая лишь на наконечниках пик. День только перевалил на вторую свою половину, но в горах это не имело никакого значения, здесь мгла могла опуститься задолго до наступления вечера. Ущелье начало закругляться влево, речные струи заревели по звериному. Проводник из ногаев, принявших православную веру, едущий впереди, поднял плеть. Панкрат остановил кабардинца и подозвал к себе племянников Чигирьку с Тараской, сыновей дядюки Савелия. Молча указав на проводника, застывшего на месте, он заставил их наклониться и приказал, перекрывая грохот водного потока:
-- Спешивайтесь и бегите узнавать у ногая, что он такого заприметил.
Молодые казачки, успевшие показать себя в военном деле с лучшей стороны, хорьками заюлили между валунами, перегородившими русло реки, не умерившей за лето свой норов. В другое время года пройти вдоль русла было бы практически невозможно. Через несколько минут они вновь взлетели в седла.
-- Там дозорные Шамиля, дядюка Панкрат, -- доложил Чигирька, поправляя папаху рукой, выскочившей из широкого рукава черкески. – Они устроили за поворотом пост на вершине скалы и запалили костер.
-- Сколько их, не сосчитали?
-- Дюже далеко, и гребень обзор загораживает.
Панкрат поднял голову, обследовал отвесную стену ущелья с неприметными глазу уступами, медленно повел по ней взором до поворота, скрывавшего дозорных. Зацепиться было не за что, хотя верх ущелья, скорее всего, соединялся со скалой, на которой был разведен костер. Кое-где из трещин росли кусты, ветви которых стлались по отвесу, но они располагались далеко друг от друга. Да и вряд ли эти кусты выдержали бы вес человеческого тела. Панкрат задумчиво покусал концы усов. Возникшая проблема заставила его наморщить лоб. Поворачивать назад после почти трехдневного перехода было никак нельзя, но продолжать движение вперед тоже не имело смысла, потому что за поворотом казаков ждала смерть в виде громадных валунов, которые абреки сбросили бы на их головы.
Полковник снова всмотрелся в стену.
-- Чигирька, а если заарканить вон тот куст, а с него попробовать дотянуться до следующего. Не получится? – обратился он к племяннику, успевшему дослужиться до чина хорунжего, и сам же отверг свое предложение: – Вряд ли что выйдет, со второго куста больше соваться некуда.
-- Зачем идти по прямой, дядюка Панкрат? – присмотрелся к скале Чигирька, понявший замысел атамана. – Если со второго куста перескочить на тот, что рядом с ним, то от него четвертый, который растет выше, будет уже поближе.
-- А дальше?
-- Там уступ виднеется, с него начинается трещина шириной с подметку ноговицы.
-- Вижу, но за что ты будешь держаться? – прищурился полковник.
-- За рваные края трещины и за воздух, -- озорно осклабился казачок. – Лишь бы ступня туда влезла, а там найду, за что уцепиться.
Из середины отряда подъехал дядюка Савелий, за ним подтянулись Захарка с Петрашкой, последним показался Буало с неизменной шпагой на боку. Вникнув в суть дела, Савелий, младший брат атамана Даргана Дарганова, убитого абреками, со вниманием обследовал путь, по которому его сыну предстояло подняться из ущелья, и взлохматил свой светло-русый чуб.
-- Мой Чигирька эту стенку одолеет, но пока он на нее взберется, из него весь дух выйдет. Да и солнышко успеет закатиться за горы, -- рассудительно заметил он. – К тому же, мы не знаем, сколько абреков собралось вокруг того костра.
-- Тогда что ты предлагаешь, дядюка Савелий? – повернулся к нему Панкрат.
-- Пусть вместе с Чигирькой полезет кто-то еще, пусть они друг другу помогают. Но второго моего сына ты в разведку не посылай. Мало ли что...
-- А если из этой затеи ничего не получится, тогда у нас останется проверенный веками казачий способ, -- включился в разговор Никита Хабаров, атаман станицы Ищерской, тот самый казак, который был освобожден стодеревцами из плена во время их вылазки в высокогорный аул Цахтуры. – Как только стемнеет, мы обмотаем копыта наших коней тряпками и, пока не взошла луна, попробуем проскочить опасное место.
Захарка выдвинулся вперед и дополнил:
-- Если и в этом случае нас постигнет неудача, то мы пойдем на прорыв. Ночью абреки вряд ли разглядят, куда бросать камни. В конце концов, это ущелье не бесконечное, да и посты они тоже расставили не по всему верху.
Чигирька и присоединившийся к нему Гришка, сын хорунжего Черноуса, спешились и взяли в руки мотки тонкой веревки, скрученной из конского волоса. Магазинную бечевку терцы не признавали, считая ее ненадежной. Молодые казаки подошли к стене и стали примериваться, как ее одолеть, за ними следили станичники, исключая тех, кто подменил ногайского проводника. Они не спускали глаз с дозора.
Чигирька ловко набросил петлю на корявый куст, росший саженях в пяти от дна ущелья. Подергав за конец, он обезьяной запрыгал по отвесной стене, подтягиваясь на руках и упираясь ногами в скалу. Скоро казак оседлал ненадежную опору, снял с нее петлю и забросил ее на следующий куст, росший выше. Проверив на прочность и его, он поймал конец веревки, брошенный ему Гришкой, помог тому подняться, а сам сразу же отправился выше. Так, сменяя друг друга, молодцы добрались до середины стены. От этого места работа у них должна была пойти веселее, потому что от уступа начиналась трещина, расширявшаяся кверху. Отдохнув, станичники взялись ее обследовать. Они по очереди пытались пропихнуть в нее ногу, одновременно цепляясь руками за края углубления. Но что-то у них не получалось, дело было в том, что расщелина расходилась вширь намного выше от их папах. Скоро у казаков, собравшихся на дне ущелья, на лица навалилась озабоченность. Кто-то из них взялся отвязывать бурки, притороченные за седлами, чтобы сделать из них подобие плаща на случай падения скалолазов вниз, кто-то соединял веревки и готовился поспешить на помощь товарищам. Панкрат покосился на дядюку Савелия, обливавшегося потом, и сам рукавом черкески незаметно смахнул со лба обильную влагу.
-- Видать, не рассчитали казачки, -- хрипло высказал свое предположение какой-то урядник из наурцев. -- Снизу-то оно всегда кажется удобным.
-- Теперь и назад не всякий сможет повернуть, -- с тревогой проговорил его товарищ.
-- Не каркайте, -- оборвал их недовольный голос. – Не видите, примеряются они.
-- Дай-то Бог, иначе казачков придется ловить, как тех станичных воробьев.
Наконец Чигирька взобрался на подставленное колено Гришки, распластавшегося по стене, затем кошкой запрыгнул ему на плечи. Вытащив кинжал из ножен, он воткнул его в щель, опираясь на рукоятку, умудрился подтянуть одну ногу и просунуть ее вовнутрь этой узкой расщелины. Затем парень передвинул кинжал еще выше, прилип телом к скале. До очередной более-менее надежной опоры -- корявого куста – оставалось сажени три. Шевеля только руками, казачок сумел заарканить ветви и уже по веревке подтянуться до следующего уступа, на котором можно было уместить сразу обе ноги. С крохотной площадки Чигирька поднялся еще на один уступ и только потом кинул конец веревки вниз, помогая товарищу преодолеть опасный участок. Когда скалолазы, похожие на пауков, продвинулись под самый козырек отвесной стены, никто из станичников не сомневался в том, что и этот выступ они возьмут походя.
-- Кажись, сподобились станичники вознестись под самые облака, -- облегченно перевел дыхание урядник из наурцев.
-- Не каркай, -- снова оборвал его кто-то, но уже без напряжения. – Когда они закинут ноги на вершину, тогда и крикнут свое гоп.
-- И это правильно.
Гришка ловко набросил аркан на камень, притулившийся на самом краю стены, и кошкой вскарабкался на верх. Затем он помог Чигирьке одолеть последний барьер, втащив того к себе за шиворот. Снизу было видно, как два молодца встали на краю пропасти и неторопливо принялись сматывать веревку. Станичники понимали, что ничто не сможет отвлечь их от этого занятия. Своими медленными действиями скалолазы гасили возбуждение, накопившееся у них внутри.
Панкрат огладил бороду и с улыбкой оглянулся на дядюку Савелия, а тот унимал довольство похмыкиванием в пышные усы. Если бы такое случилось в ином месте и при других обстоятельствах, то по кругу пошла бы гулять восьмистаканная чапура с хмельным чихирем, сейчас же всем приходилось ждать результата смелой вылазки собратьев. Наконец скалолазы опустили головы вниз, чтобы получить подтверждение командира на свои дальнейшие действия. Панкрат поднял руки и повел ими в сторону поворота. Обе фигуры сразу пропали из поля зрения.
-- Никита, помнится, ты был мастак стрелять абреков как бешеных бирюков. Не забыл, как действовал в ауле Цахтуры, когда мы тебя из ямы освободили? -- обратился полковник к Никите Хабарову, атаману ищерских казаков.
-- Такое забыть невозможно, -- откликнулся ищерец. – Я и сейчас готов спросить с них за тот должок.
-- Тогда продвинься до поворота и возьми на прицел басурманов, если они вздумают оглядеть дно ущелья.
Сотник перекинул ружье со спины на грудь, спешился и без лишних слов отправился исполнять приказ. Его широкоплечая фигура протиснулась между разведчиками и затерялась в нагромождениях камней. Кто-то из казаков подбирал повод, готовясь удержать лошадь от рывка, когда по ущелью прокатится гром выстрелов, кто-то старательно оглядывал себя, проверяя, все ли оружие под рукой.
Дядюка Савелий с Захаркой, Петрашкой и французом Буало снова отправились в середину отряда, где походный атаман приказал им держаться еще в самом начале пути. Они понимали, что полковник надеется на них.
И гром не заставил себя ждать. Сначала выстрел прилетел сверху, от того места, на котором притаились дозорные абреки. Скоро оттуда же раздались заполошные вскрики, их перекрыл залп нескольких ружей. Панкрат с сожалением подумал о том, что молодые казаки не сумели подобраться к горцам незамеченными, поэтому там завязалась драка. Очередной выстрел заставил дернуть шкурой казацких скакунов, но теперь его произвел Никита Хабаров, спрятавшийся между валунами. Ищерец перезарядил оружие и нажал на курок еще раз. Грохот пальбы смешался с ревом воды, он заполнил стесненное скалами пространство, будто с вершины в пропасть сорвалась лавина камней, от которой некуда деваться.
Панкрат наклонил пику и пустил кабардинца вдоль русла реки. Прятаться было уже ни к чему. Картина, которая открылась его взору, вызывала тревогу. Оказалось, что выход из ущелья вел в опасный тупик. Дальше пропасть расширялась, образовывая каменный мешок с отвесными скалами вокруг. Река растекалась по низине, усеянной камнями, чтобы на противоположной стороне собраться в мощный поток и нырнуть под основание скалы. Абреки устроили засаду прямо перед выходом из ущелья. Они могли не торопиться с расправой, позволить незваным гостям собраться вместе и только после этого разделаться с ними, обрушив на них камнепад или прицельно выбивая противников из ружей.
Атаман вскинул голову, заметил, что наверху неистово сверкают клинки, и вдруг увидел, как одинокая фигура оторвалась от края пропасти и полетела вниз, не касаясь отвесных стен. До его слуха донесся крик ужаса. Человек упал на камни, казаки сразу признали в нем дагестанца. Несколько обломков сорвались вслед за ним, но они не смогли вызвать обвал. Через минуту еще один горец, похожий на коршуна в последнем полете, раскинул руки над бездной и шмякнулся сырым тестом на дно пропасти. Казаки молча терзали поводья, не в силах помочь своим молодым собратьям, исполняющим смертельный танец. От них не зависело, сколько он продлится.
Панкрат оглянулся на ищерца, продолжавшего держать на прицеле край скалы. Наверное, ему было видно, что там происходит. В этот момент Никита Хабаров кого-то подловил, хотя расстояние до вершины было саженей семьдесят, не меньше. Он замер, принуждая ружейный ствол превратиться в железный отросток его руки, затем плавно нажал на курок. И снова большая человеческая птица распушила полы и широкие рукава черкески и запарила в воздухе. После выстрела сотник вышел из своего укрытия, поставил ружье прикладом на землю, дунул в ствол и забросил оружие за спину. На его лице отразилось спокойствие.
-- Чего зенки разинули? – проходя мимо станичников, засмеялся он. – Закончилась комедь с абреками, теперь надо искать выход из этой мышеловки.
Сверху послышались голоса Чигирьки и Гришки, Парни пытались что-то объяснить, показывая на ту сторону каменного мешка, под которую устремлялась речка.
-- Не пойму я своего Чигирьку, -- дядюка Савелий задрал к небу светло-русую бороду и крикнул: – Чего ты гутаришь, сынок?
Петрашка тоже прислушался, приложив к уху ладонь, сложенную в раструб. Когда звонкий голос хорунжего в очередной раз прокатился над ущельем, студент посмотрел на старшего брата.
-- Панкрат, стена напротив нас неширокая, Чигирька говорит, что она будет саженей в пятьдесят.
-- Он предлагает расстрелять ее из ружей? – нахмурился полковник. – Или, может, расшибить своими лбами?
-- Он показывает на речку, мол, она выбегает с другой стороны горы.
Наурский урядник со свистом соснул воздух через зубы и не утерпел с подковыркой:
-- А ты спроси у него, за что он хочет сделать нас плавучими гадами? Если сам орел, то другие пускай поползают, что ли?
Панкрат спешился и молча пошел к тому месту под скалой, под которое устремлялась река. Он присел на корточки и начал присматриваться к тоннелю, пробитому стремительными струями. Свод его поднимался над водой довольно высоко, но он был с такими острыми выступами, что по коже полковника невольно загуляли мурашки. Если этот потолок и дальше продолжал снижаться к поверхности реки, то разбить об него голову и все тело не представляло труда. Кроме того, отпугивала неизвестность, таившаяся в черной глубине дыры.
Панкрат оглянулся на командиров, сгрудившихся за спиной, и начал вставать с корточек. Вывод напрашивался сам собой. Переправиться всем войском по реке во тьме тоннеля не представлялось возможными. Нужно было искать другой выход из этого каменного мешка.
На глаза полковнику попался племянник Тараска, который спокойно связывал концы нескольких волосяных арканов в одну длинную веревку.
-- Я только попробую, дядюка Панкрат, -- как давно решенное дело, объявил он о своем намерении. – Если не получится в один момент перебежать на ту сторону, тогда тяните обратно, пока я не захлебнулся.
-- А если там очередной каменный мешок? – с недоверием уставился на него атаман. – Куда ты будешь соваться?
-- Чигирька кричал, что с той стороны простору побольше.
-- А как мы узнаем, проскочил ты эту чертову дыру или нет? – воззрился на удальца Захарка.
-- Наши разведчики и доложат. Им сверху все будет видно.
-- Пеший пойдешь или с конем?
-- С конем веселее. Станичники тоже, если что, со своими лошадьми не расстанутся.
Атаман покосился на дядюку Савелия, который лишь развел руками. Ни слова не сказав, он снова присел на корточки перед дырой. Панкрат понимал, что сотник вряд ли справился бы с норовом своего сына, который был копией его самого. К тому же, удаль и смелость у казаков всегда были в чести. Между тем Тараска передал конец веревки Петрашке, вскочил на своего кабардинца и тронулся к речке.
Перед тем как войти в поток, он широко перекрестился и крикнул станичникам, остававшимся на берегу:
-- Казаки, нашим прадедам тоже было не легче, когда они с фельдмаршалом Суворовым переходили через Альпы.
-- Правду говоришь, Тараска, -- откликнулся кто-то из терцев.
-- А чем я хуже своих предков и родного отца-удальца? – молодец прикрепил пику к седлу и заломил папаху на затылок. -- И я эту скалу пройду насквозь.
-- Любо! Любо!
-- Отцу и сыну!
Тараска огрел нагайкой скакуна, взвившегося было на дыбы, и заставил его с долгим всхрапом ринуться в поток. Через мгновение обоих поглотила клокочущая бездна. Кольца каната в руках Петрашки начали быстро разматываться. Казаки застыли в напряженном ожидании, лица их стали похожими на обличье каменных идолов, украшавших вершины степных курганов. Не видно было на краю пропасти и Чигирьки с Гришкой, побежавших высматривать казака-удальца. Скоро в руках Петрашки от всего мотка, состоящего из пяти веревок, осталась лишь тройка витков. Панкрат с тревогой посмотрел на младшего брата, собираясь отдавать приказ, чтобы он приготовился погнать коня в направлении, обратном течению реки. Слишком много времени прошло с того момента, когда Тараска нырнул в омут. И тут волосяной канат немного ослаб, почувствовалось, что на другом его конце никто не привязан. Студент дернул веревку на себя, начал наматывать ее на локоть, ему бросился помогать Захарка.
На краю пропасти показались разведчики, звонкий голос одного из них пытался достигнуть слуха станичников.
-- Проскочил Тараска, уже на берег вылез, -- разобрал их выкрики Петрашка, обладавший отменным слухом. – Братука, надо и нам переправляться, пока абреки не всполошились и не накрыли нас каменным обвалом, -- предложил он.
Атаман обвел станичников твердым взором. Он уже решил, что первыми начнут переправу его родственники и остальные казаки из станицы Стодеревской. Знал он и про то, что ему самому следует нырять в тоннель в середине войска. Так учил его батяка, который говаривал, что казачье сословие -- тот же норовистый конь, любящий, чтобы ему заглядывали сразу и в хвост, и в гриву. Но сейчас он выискивал, кого бы поставить замыкающим, от которого тоже зависело немало.
-- Отдавай приказ на переправу, -- посоветовал дядюка Савелий, стоявший рядом с походным атаманом. – Я прослежу, чтобы она прошла как надо.
Казаки входили в ревущий поток по одному, иногда по двое, и скрывались в темноте тоннеля, на их лицах Панкрат не увидел даже тени сомнения. Когда подошла его очередь, он направил коня в воду и, вздохнув полной грудью, пригнул голову. Светлое пятно входа осталось позади, сплошная темень обступила его со всех сторон. Атаману показалось, что каменные своды опустились, они начали давить на плечи, заставляя его изо всех сил вжиматься в лошадиную холку. Конь взвизгнул и опустил морду к самой воде.
Панкрат забыл, где он находится, из всех мыслей у него осталось лишь желание поскорее вырваться из этого ада. Набрав побольше воздуха, он сунул лицо в ледяной поток, ощущая, как тот старается сорвать с него одежду, как вымывает из-под него все точки опоры, не оставляя надежды на спасение. Боль распирала ребра, атаману хотелось оторваться от воды, чтобы вздохнуть в последний раз, но тут жесткие ее косы вдруг начали смягчаться. Скоро они превратились в обыкновенные струи. Панкрат сквозь плотно сомкнутые веки ощутил, что в глаза ему ударил свет. Он поднял голову от конской холки и увидел, что река выносит его на равнину, загороженную со всех сторон крутыми склонами гор. Но это были уже не стены узкого ущелья, давящие на плечи всей своей мощью, по этим пологим склонам можно было подняться наверх и оглядеться вокруг.
Кабардинец сам подплыл к берегу и выбрался на откос, с него ручьями потекла вода. Он фыркнул и встряхнулся всем телом, его примеру машинально последовал Панкрат. Станичники уже разделись и выкручивали одежду. Невдалеке приводили себя в порядок родные братья и француз Буало.
-- Неужели разбойники тоже пользуются этой дырой? – спросил Захарка, ни к кому не обращаясь. – Я поначалу подумал, что нас уносит в преисподнюю.
-- Для горцев этот путь закрыт, -- ухмыльнулся подъесаул Николка, старый друг атамана. – Они вроде зверей, рассчитывают не на разум, а только на одно чутье.
-- Ты это о чем? – подмигнул станичникам догадливый Петрашка.
-- Об этом самом и гутарю. Если бирюков обложить красными тряпками, что получится?
-- Они останутся на месте, -- громко объявил Захарка. – У них не хватит ума перешагнуть через эти тряпки.
-- Ума у бирюков не бывает, они живут лишь своими чувствами. Как наши бабы, -- разошелся с пояснениями подъесаул. -- Если какую, к примеру, не вовремя всполошить, то она забудет, что казаку требуется и в какую сторону подол заворачивать.
Вокруг грянул дружный смех станичников, довольных успешным исходом дела. Из реки один за другим продолжали выбираться терцы, они спешивались и принимались освобождаться от мокрых черкесок, не расставаясь с оружием. Скоро к берегу подгреб последний из казаков, сотник Савелий. Он знаками дал понять Панкрату, что по ту сторону скалы больше никого не осталось.
Чигирька с Гришкой тоже успели спуститься с вершины горы. Они рассказывали, как расправились с дозорными, но лошадей, которых разведчики привели с собой, оказалось не три, а четыре. Стало понятно, что одному абреку все-таки удалось унести ноги, поэтому нападения горцев можно было ожидать в любой момент.
Атаман натянул на себя влажные штаны и черкеску и принялся изучать окрестности. Он не знал, в каком углу Дагестана, населенного разными народами, они оказались. То ли у аварцев, соплеменников Шамиля, то ли у кубачинцев-урбуганцев, славящихся своим умением украшать сабли и кинжалы насечками из драгоценных металлов, а так же чеканкой по меди и узкогорлыми кувшинами для воды и вина. Может, они пришли в лезгинские владения, и все войско уже обложили узколицые джигиты в лохматых папахах. Но в том, что аул Гуниб находится где-то рядом, он не сомневался. В любом случае обстоятельства требовали построить войско в боевые порядки и как можно быстрее продолжить движение. Как доказательство правильности его решения до слуха Панкрата долетело предупреждение, сделанное казаками, выставленными в дозор. Тонкий свист прошил насквозь место временного пристанища отряда, не оставив никого равнодушным.
-- Станичники, на конь! – вставляя ногу в стремя, зычным голосом подал команду походный атаман. – Червленцы -- на левый фланг, ищерцы -- на правый, стодеревцы идут посередине, – убедившись в том, что весь лагерь пришел в движение, он продолжил отдавать приказы: -- Малолетки отходят во второй эшелон, наурцы с шелковцами -- в засадный полк. Пики подвысь, ружья к бою-у!
Лес пик тут же поднялся и засверкал наконечниками в солнечных лучах, на их месте в руках воинов блеснули стволы ружей. Панкрат еще не знал, откуда ударят отряды абреков, но понимал, что не от реки. Горцы не любили воду.
Лавина абреков числом более двух тысяч сорвалась с вершины горы, расположенной справа от казаков, она походила на селевой поток, вдруг накрывший грязью изумрудную зелень лугов. Лава расползалась по крутому склону, стремительно набирая скорость и охватывая терцев своими флангами. Оттуда прилетели первые звуки выстрелов. Кто-то в рядах казачьего войска громко вскрикнул, кто-то молча свалился с седла. Терцы подобрались, на их лицах отразилась досада. Но потери среди воинов не могли быть большими, потому что прицелиться на полном скаку горцам было практически невозможно.
Атаман перекинул ружье со спины на грудь и заторопился к воинам, которые первыми должны были принять на себя удар.
-- Казаки, целься! – на ходу приказал он.
Лошади замерли, словно превратились в каменные изваяния, вокруг защелкали взводимые курки.
Протиснувшись к передним рядам, Панкрат быстро оценил расстановку сил на предстоящем поле битвы. Внезапная атака противника не вызывала особых опасений, и в голове полковника начал созревать план дальнейших действий.
Между тем абреки стремительно приближались, привстав в стременах, они стрелой летели навстречу своим врагам. Уже можно было рассмотреть кусок зеленой материи, трепавшийся на ветру над всадниками, и даже отдельные лица, заросшие смоляным волосом и перекошенные злобой. Кто-то из горцев отстрелялся и забросил оружие за спину, кто-то продолжал нащупывать свою жертву через прицел. Полковник выжидал, пока передние ряды противника пересекут незримую черту, после которой промах из ружья будет практически невозможен. Когда лавина абреков копытами лошадей втоптала в землю эту умозрительную черту, он вскинул приклад к плечу.
Прежде чем нажать на курок, атаман набрал полную грудь воздуха и гаркнул:
-- Огонь!
Сотни ружей одновременно исторгли из своих железных глоток гром, сравнимый с небесным, десятки горячих голов, забывших о том, что души, отлетевшие к Богу, никогда еще не возвращались в свои тела, попадали под копыта коней. Но залп не образумил кавказцев и не заставил их повернуть обратно. Горцы пришпорили скакунов, рассчитывая проскочить опасное расстояние, пока казаки перезаряжают ружья, но они просчитались. Несмотря на то, что терцы переплыли реку, порох у них остался сухим.
Когда прозвучала новая команда походного атамана, казаки воткнули приклады в плечи и нажали на курки. Еще несколько десятков абреков на скаку слетели с лошадиных спин и распластались под копытами. Передние их ряды уже примерялись концами сабель к казачьим папахам, на горбоносых лицах отражалось что угодно, только не человеческая мысль. Через два десятка саженей людская масса, успевшая набрать скорость, на всем ходу должна была врезаться в плотную стену из казачьих тел.
Теперь Панкрату стало видно, что абреков вел джигит в белой черкеске и в красной рубахе. Он находился за спинами передовых воинов и скакал на арабском чистопородном коне белой масти. Рядом с ним сидели в седлах, выставляя левое плечо вперед, его телохранители в черных черкесках и в синих рубахах. Над головой одного из них развевалось зеленое знамя ислама. Чуть позади стелились над землей двое приближенных, гордой осанкой не уступавших главарю, а один подпрыгивал в седле как-то боком, будто ноги у него были перекинуты на одну сторону.
Панкрат прищурил глаза, стараясь рассмотреть противников получше и вдруг откачнулся назад. В голове у него мигом возникла картина боя в высокогорном селении Цахтуры, когда они с батякой и с младшими братьями брали штурмом чеченское логово самого имама Шамиля. Терцы пришли туда вместе с передовыми русскими полками и не оставили от аула камня на камне. В тот раз Шамиль убегал от казаков точно в такой же одежде, окруженный своими мюридами, и над их плотной стаей так же развевались обрывки зеленого полотнища.
Полковник перевел взгляд на соратников имама, и в груди у него заныло. Он узнал родственников двоих братьев Бадаевых, убитых им, когда вместе с чеченской девушкой Айсет, его будущей женой, он уходил от горской погони. Наконец Панкрат признал и Мусу, кровника семьи Даргановых, боком подскакивавшего в седле позади своих благодетелей, и поразился тому, что этот верный пес Шамиля, безрукий и безногий, до сих пор жаждет крови. В сердце у него вспыхнул огонь праведного гнева, рука машинально потянулась к оружию. Ни один из членов рода Даргановых не был виновен в том, что между казаками и чеченцами не одно десятилетие подряд не затихает кровная месть. Все беды начались с правого берега Терека, туда они и должны были возвратиться.
Атаман посмотрел вокруг, выискивая братьев, дядюку Савелия и его сыновей. Он хотел предупредить их, чтобы те постарались не выпустить из своих рук чеченских мстителей, скачущих прямо на терцев, и вспомнил, что сам распределил родственников по казачьему войску так, чтобы сотни из разных станиц представляли из себя монолит под единым началом. Тогда он сам схватился за древко пики, в его серых глазах появился стальной блеск. Панкрат протиснулся между казаками и встал во главе сотен. Уши его заложил грохот копыт, абреки были почти рядом, они искривили свои лица масками ненависти. Но воина, не раз видевшего подобные картины, ничем нельзя было испугать. На бешенство врага он привык откликаться еще большей яростью.
-- Пики к бою-у! – пронесся по рядам очередной приказ атамана, перекрываемый дикими подвываниями абреков. – В атаку-у, отцу и сыну!..
Лес пик дрогнул и принял горизонтальное положение, наконечники холодно блеснули в лучах солнца. Терцы вонзили каблуки в бока скакунов и понеслись навстречу врагу. Оглушительный свист перекрыл крики горцев.
Панкрат увернулся от молниеносного высверка клинка над своей головой, не останавливаясь, воткнул пику в набегавшую толпу горцев, затем выхватил из ножен шашку, проскакал еще некоторое расстояние и обрушил ее на ключицу абрека, не ожидавшего его появления перед собой. Лезвие глубоко вошло в тело, но казак не дал ему застрять между костями, сразу потянув на себя. Он увидел, как отшатнулся от него еще один горец, наконец-то прозревший, как судорожно схватился он за уздечку, пытаясь избежать столкновения. Привычная дрожь, всегда появлявшаяся перед началом битвы, прошла сама собой, уступив место праведной ярости. Атаман перестал оглядываться по сторонам, чтобы уклоняться от случайных ударов, он знал, что со всех сторон его успели прикрыть станичники.
Полковник поднял кабардинца на дыбы и бросил его туда, где успел увидеть серебристую папаху Шамиля. Вокруг мельтешили абреки, пытавшиеся осадить лошадей, набравших скорость, они закручивали их на месте, невольно подставляя затылки и спины под клинки терцев. Панкрат упрямо держал то направление, которое выбрал. Он ничего не мог толком разглядеть из-за пота, заливавшего ему глаза. Лишь изредка ему казалось, что впереди все же трепещет край зеленого полотнища, напоминающий о том, что встреча с имамом и с кровниками может состояться. Полковник снова и снова наносил клинком удары с оттяжкой, наклоняясь то вправо, то влево, бросаясь на холку своей лошади и протыкая живую плоть. Он уже вошел в то состояние, из которого его могли вывести только две причины – смерть или победа над врагом.
-- Панкрат, -- как сквозь подушку почудился ему голос Захарки, среднего из братьев.
Полковник подобрался, выбрал момент, когда абреки отшатнулись от него, и обернулся назад.
– Панкрат, не ходи на Шамиля. Нам надо обложить Мусу с родственниками братьев Бадаевых, чтобы они не сумели убежать.
Захарка, а за ним Петрашка с зятем Буало и еще несколькими станичниками, устремились в проход, проделанный во вражеских рядах отрядом полковника, и теперь пристроились ему в хвост.
-- Вы почему оставили свои посты? – взвился было походный атаман. – А если абреки начнут одолевать, тогда кто кого будет ловить?
-- Там без нас героев хватает, -- отбивая саблю горца и нанося ему ответный удар, прокричал Захарка, на помощь которому поспешил француз Буало. – Чего стоит один Никита Хабаров, ищерский атаман, которого ты определил на правый фланг.
-- А где дядюка Савелий?
-- Он с червленцами и со своими сыновьями держит левое крыло.
Панкрат рукавом черкески бездумно чиркнул по лбу, залитому потом, затем трепыхнул ноздрями, уже впитавшими свежий запах крови.
-- Этот Муса вместе с Бадаевыми пристроился за спиной Шамиля, они все на одном месте, где полощется зеленое знамя, -- отрывисто сказал он. – Захарка, обходите кровников слева, чтобы отсечь им пути отступления, а я пойду по прямой.
-- Понял, братука, -- откликнулся средний брат, подбирая поводья и заворачивая морду скакуна.
Отряды разделились, каждому участнику операции хотелось первым дотянуться до вождей абреков. А вокруг кипела битва, противники успели разбиться на множество небольших групп, внутри которых рекой лилась кровь. То один, то другой всадник вдруг вскидывал руки и мешком падал с седла на землю, где его добивали лошадиные копыта. Отчаянные крики сопровождались звоном булатных клинков. Скоро усталость начала сказываться, исход поединка теперь зависел не от умения удальца владеть клинком и не от гибкости его тела, а от того, как поведет себя его верный конь. Если лошадь не теряла разума и знала наперед, куда ступить копытом, то смерть обходила этого всадника стороной, потому что конь не спотыкался о трупы, успевшие усеять траву на горном склоне. А если животное выкатывало глаза и двигалось только за счет инстинктов, то на таком воине можно было ставить крест. Казачьи скакуны были приучены вскидывать передние ноги и подковами просекать противникам бедра и бока их коней. Горцы, знавшие про эти особенности, старались сначала саблями отсечь им ноги, а потом добить хозяина, падавшего с седла. Но и тогда терца невозможно было взять голыми руками, прежде чем скатиться на землю, он успевал дотянуться острием клинка до любой части тела абрека и нанести ему глубокую рану. В отличие от кавказцев, поддававшихся эмоциям, хлеставшим у них через край, казаки никогда не теряли самообладания.
Вот и сейчас абреки, имевшие преимущество от неожиданности своего нападения, стали увязать в рядах терцев, сумевших сдержать их плотные ряды и даже начавших их теснить. Все чаще можно было увидеть, как горец, растративший боевой пыл, отскакивал в сторону и принимался вертеть головой в поисках спасительного укрытия, но его не находилось, потому что крутой склон горы был открыт всем ветрам. Зато черные глаза джигита натыкались на жгучие взоры мюридов, не выпускавших ситуацию из-под своего контроля. К ним-то и рвались отряды Панкрата и Захарки, упорно пробивая толстую стену воинов аллаха. Этих главарей надо было уничтожить во чтобы то ни стало, тогда разметать по ветру всю армию абреков, состоящую двух тысяч человек, не составило бы большого труда.
Сотник Савелий, рубившийся вместе с червленцами на левом фланге, понимал это как никто другой, рядом с ним управлялись с шашками, как с осколками молний, два его сына. Чигирька вырвался вперед, забыв обезопасить свой тыл, и его сразу окружили несколько разъяренных горцев. К старшему брату на помощь ринулся Гришка, но ему никак не удавалось пробиться сквозь плотные ряды врага. Савелий не спускал глаз со своих сыновей, он давно бы пошел им на выручку, если бы его самого не связали боем чеченцы. Наконец ему удалось отойти за спины подтянувшихся казаков, сотник перевел дыхание и стал продираться к младшему сыну Гришке.
-- Батяка, мы тут управимся, -- крикнул отцу малолетка. – Идите на подмогу к атаману.
-- А где Панкрат? – приподнялся в стременах сотник.
-- Глянь вверх по склону. Он уже к Шамилю подбирается.
Савелий и сам успел заметить, как отряд из двух десятков храбрецов, оставляя позади себя широкий коридор, рвется к возвышению, на которое успел взобраться третий имам Чечни и Дагестана.
Мигом оценив обстановку, он подвернул рукава черкески.
-- Вместе, Гришка, мы и пойдем к нему на помощь. А пока я и тут пригожусь.
Савелий вихрем налетел на абреков, окружавших младшего сына и повернувшихся к нему спиной, он взмахнул клинком и опустил его на лохматую папаху, прикрывавшую голову неправильной формы. Такие головы, похожие на чугунки, были у кумыков из высокогорных аулов. Удар получился столь стремительным, что папаха не просела и на вершок, зато сама голова развалилась на две половины, как перезревшая тыква. Второй горец не оглядываясь полоснул саблей по воздуху, едва не зацепив концом по лицу сотника. Видимо, он краем зрачка уловил высверк лезвия на солнце. Савелий без замаха с оттяжкой провел шашкой по руке, которую абрек приготовился подтянуть к себе, затем заставил скакуна втиснуться между крупами лошадей обоих противников. Прикрываясь их телами как щитами, он связал боем еще двоих кавказцев, пытавшихся срубить его младшего сына. Теперь Гришке стало полегче, да и враги, заметившие, что к казаку пришла помощь, ослабили напор. Скоро один из них упал с седла с распоротым животом, еще один лишился пальцев на руке, не успев увернуться от скользящего удара лезвием по ручке его сабли. Открылся узкий проход до Чигирьки, крутившегося во вражеском кольце как белка в колесе.
-- Батяка, давай станичникам сигнал на сбор. Нам надо пробиваться до дядюки Панкрата, -- перевел дыхание хорунжий. – Иначе наших кровников порешат без нас.
-- Без нас, Чигирька, им никак не обойтись!
Позади сотника с сыновьями уже спрессовался мощный кулак из казаков станицы Червленой, у которых тоже были давние претензии к главарю абреков.

Глава четвертая

Шведский сторожевой корабль, патрулировавший в водах Ботнического залива, обошел группу Аландских островов, принадлежащих Финляндии, и взял курс на Стокгольм. Очередная вахта подходила к концу, военные моряки готовились сойти на берег, они надраивали пряжки и пуговицы на мундирах, начищали ботинки. Команда корабля буквально несколько дней назад отличилась тем, что запеленговала советскую подводную лодку на траверсе острова Готланд. Шведы оседлали русский атомоход, заставив его изменить курс и удалиться к острову Сааремаа, где у Советов были размещены отстойники для плавсредств различного типа и базировались части морской пехоты.
Это было несомненное везение, потому что подлодки такого класса обычно прижимались к самому дну и на малых оборотах через пролив Каттегат выходили в воды Северного моря, а уже из него следовали в Атлантику. Иногда они подныривали под грузовые суда с большой осадкой, шум винтов которых заглушал остальные звуки, и вместе с ними оказывались на океанских просторах, грозя всему прогрессивному человечеству коммунистической ядерной ракетой. Чаще всего не было никакой возможности определить местонахождение русской субмарины, хотя расстояние между береговыми линиями Дании и Швеции в самом узком месте пролива Каттегат составляло меньше морской мили.
И вот редкая удача. По такому случаю на борту сторожевика находился высокий чин морского королевского ведомства, он решил лично убедиться в высокой выучке своих подчиненных и принять личное участие в некоторых занятиях по боевой подготовке.
Стоял знойный день конца августа 1982 года, металлические части корабля нагрелись, отражая солнечный свет. Они словно превратились в тепловые прожекторы и к ним невозможно было прикоснуться. Легкий северный бриз освежал лица моряков, собравшихся на полубаке, однако их ноги ощущали жар, исходивший от железных плит палубы и пропекавший даже толстые подошвы ботинок.
Возле поручней по правому борту застыла одинокая фигура офицера, он изредка подносил руку с сигаретой, зажатой между пальцами, к губам и снова опускал ее вниз. По его красивому лицу с черными подстриженными усами пробегала едва уловимая улыбка, говорившая о том, что мысли молодого человека заняты отнюдь не корабельными заботами, а чем-то более светлым и желанным. Линия горизонта была чистой, ленивые серовато-голубые волны с шуршанием обтекали корабль по ватерлинии, они даже не пенились белыми шапками, столь обычными для Балтики. Моряки, собравшиеся на полубаке, не скрывали своего нетерпения, кидая нетерпеливые взгляды в сторону берега. Среди них находилось еще несколько офицеров в белых выходных мундирах и при кортиках, в глазах которых тоже отражалось ожидание встречи с родными и близкими.
Наконец корабль подошел к акватории перед Стокгольмом, до берега оставалось не больше трех миль. Сторожевик застопорил ход и лег в дрейф, к нему сразу устремились несколько катеров береговой охраны. Загудели лебедки, спуская на воду белоснежную шлюпку, вахтенные матросы перекинули за борт гостевой трап. С капитанского мостика сошла группа старших командиров во главе с сухощавым представителем военного ведомства и направилась к борту.
Проходя мимо офицера, стоявшего у поручней по стойке «смирно», инспектор замедлил шаг.
-- Господин Даргстрем, прежде чем сойти на берег, я решил проведать своего старого товарища, вашего отца, в его замке на острове Святого Духа. Не желаете ли составить мне компанию? -- обратился он к моряку, которому на вид было лет двадцать пять, и соизволил пояснить окружающим причину: – Инспекционный поход закончен, предварительные результаты его я успел переслать в ведомство и теперь имею право немного расслабиться.
Офицеры понимающе заулыбались, командир корабля в чине капитана второго ранга благосклонно наклонил голову. Видимо, он уважал молодого офицера и не имел ничего против, если тот покинет палубу не тогда, когда сторожевик пришвартуется к стенке, а прямо сейчас.
-- Господин инспектор, я с удовольствием принимаю ваше предложение, -- офицер поднес руку к фуражке с золотой кокардой, белый мундир с начищенными пуговицами сидел на нем как влитой, пальцы левой руки придерживали кортик. – Я тоже соскучился по своему отцу и по своей жене с детьми, с которыми не виделся почти две недели.
-- Вот и отлично. Спускайтесь вслед за нами в шлюпку, и мы тотчас отчалим. У нас есть о чем поговорить с вашим отцом, бравым адмиралом, с которым мы совсем недавно бороздили просторы мирового океана, -- в очередной раз окидывая одобрительным взглядом стройную фигуру, кивнул представитель военного ведомства.
Ему нравился этот молодой офицер с черной щеточкой усов на чуть удлиненном смугловатом лице, на котором светились голубовато-серые глаза.
– Кстати, в жилах вашего родителя течет кровь русских казаков, не так ли?
-- Абсолютно верно, господин инспектор. Захар Дарганов, наш предок по отцовской линии, прибыл в Швецию с южной окраины России, с Кавказа, -- подтвердил молодой человек. – Он происходил из терских казаков и женился на шведской дворянке Ингрид Свендгрен.
-- А моя прапрабабушка, баронесса Нельсон, наоборот, уехала в Россию и нарожала там кучу детей, -- засмеялся собеседник, поднимая настроение и окружавшим его морякам. – Так что в какой-то степени мы с семьей Даргстрем родственные души.
Несколько катеров береговой охраны вспенили винтами воду и взяли курс на остров Святого Духа. На мачте одного из них развивался вымпел командующего королевской флотилией.
В покоях старинного рыцарского замка, несмотря на жару за его стенами, стояла прохлада, не покидавшая его несколько столетий. Христиан Даргстрем, едва дождавшись окончания обязательного церемониала встречи старых товарищей, соблюденного отцом и его другом юности до мельчайших подробностей, побежал по узкой лестнице наверх. Он знал, что оставшаяся часть дня пройдет у них в воспоминаниях, а вечером сановный представитель военно-морского ведомства отбудет в Стокгольм, чтобы принять участие в заседании военной коллегии. Христиан, конечно же, спустится на маленький причал перед стенами замка и отдаст гостю почести, положенные ему по рангу. Но это будет потом, а пока ноги сами несли его к заветной цели. Проскочив по коридору мимо нескольких комнат, он задержался возле одной из них, стараясь унять бурное дыхание, затем сжал руку в кулак и постучал костяшками пальцев по массивной двери.
-- Войдите, -- раздался из глубины комнаты мелодичный женский голос.
Христиан облизал губы, пересохшие от волнения, и попытался оторвать подошвы ботинок от дубового паркета. Вот уже пять лет, как он был не в силах справиться с необъяснимым волнением, всегда охватывавшим его при виде женщины, находящейся сейчас внутри комнаты. Она давно стала его женой, но он до сих пор ничего не мог с собой поделать, несмотря на то, что отец не раз укорял его за это, называя маменькиным сынком.
-- Ну что же вы, входите! – вновь отозвался голос, в котором послышалась некоторая доля насмешливости. – Я как раз освободилась от дел.
Христиан потянул ручку на себя и переступил через порог. Молодая женщина, сидевшая в кресле-качалке, повернулась в его сторону.
-- О, Христиан! – воскликнула она, вскакивая на ноги. – Как я рада тебя видеть!
Они встретились посередине комнаты и крепко обнялись. Распущенные волосы женщины накрыли обоих светлой волнистой шалью, оставив лишь маленький просвет. В него и заглянул через несколько минут морской офицер.
-- Ты ищешь Петера? – отрывая голову от его плеча, спросила женщина. – Или все-таки Софи, свою любимицу?
-- Обоих, Элизабет, -- засмеялся он. – Я успел по ним крепко соскучиться.
-- Они по тебе тоже, -- ловя губами его губы, призналась она. – Как и я, мой дорогой.
-- А где они?
-- Я отправила их с гувернанткой на прогулку.
В узкое готическое окно замка заглянуло покрасневшее солнце, собиравшееся окунуться в Балтийское море. Со двора донеслись легкие постукивания – это слуги завершали работы по хозяйству. Христиан с женой успели проводить сановного гостя, поговорить с отцом, затем переодеться в домашнее платье и позаниматься с детьми. И вот теперь он закрыл книжку с разноцветными картинками и посмотрел на четырехлетнего Петера и трехлетнюю Софью, сидевших напротив него.
-- На сегодня все, дети, -- по-русски спокойно сказал он. – Стрелки на часах показывают без пятнадцати минут девять, вам пора ложиться спать.
-- Папа, а что будет с теми казаками, которые погнались за абреками? – спросил мальчик, указывая пальцем на книгу.
На голове у него кучерявились белокурые волосы, а глаза были темными.
– Они победят бандитов?
-- А как ты думаешь сам? – повернулся к нему Христиан.
Девочка, до этого молчавшая, сглотнула слюну и покосилась на брата, она явно торопилась высказать свое мнение.
-- Бандитов надо наказывать, -- по-русски сказала она.
Волосы у нее тоже были светлыми, а глаза серо-голубыми.
– Они любят пугать как взрослых, так и маленьких детей.
-- Бандитов надо переучивать, -- не согласился с сестрой Петер. – Их нужно помещать в такие школы, в которых учителя бьют плохих учеников палками по рукам.
Дверь негромко скрипнула, и в комнату вошла Элизабет, перед этим уходившая по своим делам. Мельком посмотрев на старинные часы, собиравшиеся отбить время, она прошла к столу.
-- Дети, отправляйтесь спать, -- твердо произнесла она. – Вас ждут мягкие кровати, они уже приготовлены.
-- Петер спрашивает, что нужно делать с бандитами, -- с улыбкой посмотрел на жену Христиан. – А как думаешь ты?
-- Их необходимо сажать в тюрьму, чтобы они не мешали людям спокойно жить, -- развела руками Элизабет. – Так поступают в любом добропорядочном государстве.
-- Нет, бандитов надо перевоспитывать, чтобы из них получились достойные граждане, -- настаивал на своем мальчик. – Когда я вырасту, я пойду в воспитатели.
-- Конечно, их там стараются перевоспитать, но, к сожалению, это редко удается, -- пожала плечами мать. – Когда ты станешь большим, ты сам выберешь себе дорогу, по которой нужно идти. А теперь заканчиваем все споры. Марш в спальню.
Огромный замок отошел ко сну, в длинных коридорах горели лишь ночники, освещавшие тусклым светом ряды картин, холодные мраморные статуи и узкие пролеты лестниц, ведущих с этажа на этаж.
Христиан собирался уже ложиться в кровать, когда Элизабет, возившаяся возле своей постели, оставила в покое одеяло и повернулась к нему.
-- Совсем забыла, дорогой, -- сказала она. – Вчера вечером звонила из Парижа Мария, она сообщила, что диадема работы Николо Пазолини выставлялась на аукционе «Сотбис».
-- Вот как! – встрепенулся Христиан. – Когда же это произошло, кто выставлял и кто стал новым владельцем этого сокровища?
-- Ты не заметил, что задал слишком много вопросов? – с улыбкой остановила его жена и тотчас начала перечислять события по порядку: – Лот предложил какой-то Барсуков из России, но диадема почти сразу была снята с продажи по неизвестным причинам.
-- Ее перекупили еще до аукциона?
-- Этого никто не знает. Мария с Сержем отправились в Англию, чтобы выяснить обстоятельства дела на месте. Они прибыли в городок Эпсом, где жил этот Барсуков, но там его не оказалось.
-- Подставное лицо! – прищурился было Христиан.
-- Ты не угадал, дорогой. Этот бывший моряк, беженец из Советского Союза, жил там на самом деле. Но как только было объявлено о прекращении сделки, он продал свой особняк и отбыл в неизвестном направлении.
-- Разве моряк не оставил после себя никаких следов?
-- По данным справочного бюро он перебрался в Новую Зеландию. Но мистер Кельвин Паркинс, его сосед по улице, отказался разговаривать на эту тему. А потом Мария с Сержем заметили за собой слежку.
-- Каким образом?
-- Их «Пежо» преследовало американское авто до самого Дувра.
-- Странно все это, -- задумчиво пощипал подбородок Христиан. – Похоже, что за диадемой охотимся не только мы и наши парижские родственники, но и кое-кто посолиднее.
-- Скажу больше, милый. Слежка за нашими родственниками продолжается до сих пор.
-- А вот это уже неприятно.
Христиан сунул ноги в тапочки, накинул на плечи пижаму и принялся ходить по комнате, затем застегнулся на все пуговицы и направился к двери.
-- Ты куда собрался? – остановила его вопросом Элизабет.
-- Я хочу проверить в Интернете нужный нам лот на сайте аукциона Сотбис.
-- Я пойду с тобой.
Они долго молча сидели за компьютерным столиком, не представляя, что делать дальше. Никакой информации о диадеме на сайте фирмы мирового уровня не было, не было там и никаких упоминаний о том, что кто-то хотел продать редчайший раритет.
-- А больше Мария ничего тебе не говорила? – наконец нарушил молчание Христиан.
-- Почти ничего, если не считать их предположений.
-- Интересно, в каком же направлении потекли их мысли?
-- В российском, дорогой, ведь этот моряк сбежал из Советского Союза.
-- Страна огромная, разыскать там чтобы то ни было почти невозможно.
-- Дело в том, что Барсуков, как стало известно нашим парижским родственникам, был родом из Великого Новгорода, старинного русского города.
-- А вот это уже кое-что, -- повеселел собеседник. – Если верить семейной легенде, то именно туда заезжал передать сокровища, выкраденные французами у князей Скаргиных, наш предок Дарган Дарганов вместе со своей невестой Софи де Люссон.
-- Серж с Марией и сами подумали, что этот беженец от коммунистов был родственником тех князей. Но как проверить, так это или нет?
-- Знаешь, Элизабет, мне кажется, что скоро мы сможем запросто пересекать границу с Советским Союзом, -- откинулся на спинку стула Христиан. – Этот колосс на глиняных ногах явно стал слабоват в коленях. Еще немного, и он рассыплется на куски пересохшей глины, как древний горшок, найденный при раскопках.
-- Почему ты так решил?
-- Потому что этой страной правят одни старики, которых поразил маразм. Они не подготовили себе замену. В моих жилах течет русская кровь, но даже моему уму непостижимо, как при несметных богатствах можно пробавляться полуголодным пайком. Ведь не нужно много способностей, чтобы насытить себя. Приглядывай за скотиной и птицей, заготавливай ей на зиму сено, зерно, картошку и свеклу, и она будет давать и молоко, и шерсть, и мясо, и яйца. А у них полки в магазинах пустые.
Некоторое время в комнате стояла тишина, нарушаемая лишь мягкой работой компьютера, затем женщина завела за ухо пушистую прядь волос и произнесла:
-- Ты абсолютно прав. Я тоже отказываюсь поверить в этот чудовищный факт. Ведь Россия – это в первую очередь крестьянская страна, которая до революции снабжала продовольствием весь мир. Ссылки коммунистов на погоду здесь неуместны, потому что рядом с нами находится Норвегия, сытая и довольная, почти вся территория которой расположена за полярным кругом. - Она фыркнула губами и постаралась успокоиться. – Христиан, предлагаю закрыть эту странную тему и перейти к обсуждению интересующего нас вопроса. В конце концов, пусть это недоразумение волнует самих русских. Может им нравится так жить?
-- Ты имеешь в виду, что они сами создают себе трудности, чтобы им было веселее жить?
-- А ты исключаешь существование подобных наций? Допустим, афганцы или монголы, которые категорически открещиваются от благ цивилизации. Это разве не пример?
-- Вполне возможно, не зря русские приняли утопический строй, предложенный подозрительными типами, и стали пропагандировать его во всем мире, -- усмехнулся в подстриженные усы собеседник. – Я согласен, Элизабет, эта тема заведет нас куда угодно, только не к цели, намеченной нами. Так что мы можем предпринять на данный момент?
Элизабет долго не отвечала, уставившись немигающим взглядом в монитор, мерцающий голубоватыми отсветами, затем покусала нижнюю губу и обернулась к собеседнику.
-- До вчерашнего звонка от Марии у нас не было никакой зацепки по поводу этой диадемы, так? -- наконец спросила она.
-- Что ты хочешь этим сказать?
-- Я только констатирую факты, -- вздернула плечами женщина. – А теперь мы знаем, кто предложил сокровище на английском аукционе и откуда он родом.
-- Я, кажется, начинаю тебя понимать, -- постучал костяшками пальцев по компьютерному столу Христиан. – Но хотел бы дослушать твои рассуждения до конца.
-- А я почти все сказала, милый, -- улыбнулась молодая женщина. – Нужно идти от истоков, которые нам уже известны.
-- Каким образом? – снисходительно усмехнулся супруг. – Мы ведь снова пришли к тому, с чего начинали.
Элизабет положила ладонь на мягкие светлые волосы мужа и легонько погладила их.
-- Видишь ли, в чем дело, милый, суть настоящего развития состоит как раз в том, чтобы дойти до определенной точки и снова вернуться назад, только уже на виток выше. Это и есть та самая эволюционная спираль.
-- Известная всем аксиома, не требующая доказательств. Но что же дальше?
-- Два месяца назад столицу Швеции посетила эскадра советских военных кораблей. Кажется, наше правительство готовит ответный визит?
-- Так и есть на самом деле.
-- И ты тоже будешь участвовать в этом походе?
-- Без сомнения.
-- Вы войдете через Финский залив в устье Невы и встанете на якорь в самом центре Ленинграда, так?
-- Об этом я тебе уже рассказывал и даже показывал маршрут, по которому мы пойдем.
-- Тогда о главном. Я просмотрела карту, и оказалось, что от Ленинграда до Великого Новгорода рукой подать. Как от Стокгольма до, скажем, нашего Норчепинга. Даже ближе, не более трех часов езды на поезде.
Христиан откровенно засмеялся, он не ожидал от своей разумной жены такой наивности.
-- Ты думаешь, что в Советском Союзе дела обстоят так же, как и у нас в Швеции – куда захотел, туда и поехал? – он поцеловал руку, гладившую его, и прижал ее к своей щеке. – Нет, моя прекрасная Элизабет, как только мы сойдем на берег, за нами увяжется целая свора сотрудников КГБ. Вместо Новгорода я рискую оказаться в Сибири.
-- Но я предусмотрела и этот вариант, -- отняла руку молодая женщина. – Почему бы тебе заранее не написать прошение о том, что ты всю жизнь мечтал посетить этот старинный русский город, с именем которого связано немало героических страниц русского народа и всего их государства. Можно заодно напомнить, что в твоих жилах течет немалая часть русской крови, сказать, что с Новгородом связаны многие страницы воспоминаний твоих родственников. Уверена, со стороны шведских властей отказа не последует.
-- Это невозможно, -- после некоторого раздумья отозвался Христиан. – Если бы я был моряком торгового флота, тогда, может быть, что-то и изменилось бы. Но я военный моряк, несколько дней назад едва не потопивший советскую атомную субмарину.
-- А кто об этом знает?
-- Я служу на корабле, который преследовал русскую подлодку.
-- И все равно, как говорят твои соотечественники, попытка -- не пытка. Нам нужно убедиться в подлинности диадемы, за которой мы все бросились в погоню, узнать, кто является ее настоящим владельцем. А если это всего лишь подделка, которых вокруг достаточно, то не стоит тратить время на розыски какого-то Барсукова,-- сплела пальцы на животе Элизабет. -- Кроме того, я уверена в том, что этот моряк не потерял связи со своими близкими и напоминает им о себе. В общем, у нас появилась некая возможность, так почему бы ею не воспользоваться?
-- Я подозреваю, что вы с Марией разговаривали именно о моем походе в Советы на шведском корабле, -- выслушав супругу до конца, покосился на нее Христиан.
-- Данную тему мы затронули невзначай, -- дернула она плечом.
-- Пусть будет так. Но подготовка к визиту является военной тайной.
-- Швеция – страна свободного волеизъявления, -- парировала молодая женщина.

Сторожевой корабль, украшенный разноцветными флажками от носа до кормы, вошел в устье Невы. За флагманом подтянулись еще несколько вспомогательных судов. Небольшая эскадра встала на якорь и замерла, облитая от мачт до ватерлиний мощными звуками, выдуваемыми из медных труб духового оркестра. Музыка создавала праздничную атмосферу, поднимавшую настроение.
-- Посмотри, Христиан, кажется, здесь нам и правда рады, -- обратился офицер с нашивками капитана третьего ранга к своему другу.
– Всем известно, что русские самые добродушные люди на свете -- подтягивая повыше белые перчатки, отозвался его товарищ.
-- И самые агрессивные, когда их разозлишь, как медведей в берлоге, -- засмеялся первый офицер. – Мой дед часто с сожалением вспоминал, что территории, теперь принадлежащие Советам, раньше были шведскими.
-- Это говорит о том, что не следовало злить русских медведей, -- офицер подхватил небольшой чемодан и приложил перчатку к фуражке. – Счастливо оставаться, Мэйми.
-- Позвольте вас спросить, дорогой Христиан, куда это вы направляетесь? – язвительно поинтересовался тот.
-- Любоваться русскими историческими достопримечательностями, уважаемый Мэйми. Говорят, что советские люди разрушили до основания еще не все, поэтому нам, европейцам, есть на что посмотреть.
-- Тогда счастливого плавания.
-- Честь имею!
Пограничник долго проверял документы, затем протянул их обратно и взял под козырек.
-- Проходите, господин Даргстрем, -- сказал он. – В течение двух суток вы можете находиться на территории нашей страны.
-- Большое спасибо, господин...
-- Товарищ прапорщик.
-- О да, товарищ прапорщик, -- улыбнулся Христиан. – Вы весьма любезны.
-- А вы неплохо говорите по-русски, -- прищурился пограничник.
-- У меня предки из России.
-- Эмигранты, значит...
Христиан быстро шагал к железнодорожному вокзалу, времени у него было в обрез. Ему надо было добраться до Новгорода и отыскать там бывших дворян по фамилии Скаргины. Он знал, как до революции называлась улица, на которой тогда проживала эта семья, но с тех пор в бывшей Российской империи произошло столько изменений, что рассчитывать на вывески не приходилось.
Христиан добрался до вокзала, но там его ждало первое разочарование, оказалось, что поезда в нужном ему направлении ходят весьма редко, очередной отправится лишь ближе к вечеру. Он присел на лавочку в грязноватом зале ожидания, собираясь обдумать свои дальнейшие действия. В кассе молодая девушка подсказала, что на Новгород кроме поездов ходят еще и автобусы.
Христиан уже собрался было ехать на автовокзал, как вдруг заметил за собой слежку. Невысокий и невзрачный на вид мужчина в сероватом костюме, занявший место через несколько рядов от него, странновато посмотрел на него. Чтобы проверить свою догадку, морской офицер встал и перешел на другую сторону ряда деревянных лавочек. Теперь мужчина в сером костюме демонстративно уставился в противоположную стену.
В голове офицера появились мысли о том, что если так пойдет и дальше, то найти Скаргиных ему вряд ли удастся, придется бегать от одного исторического памятника к другому, нигде надолго не задерживаясь, и вернуться на корабль не солоно хлебавши. Он не мог подвергать опасности этих людей. В Швеции было известно, как поступают в Советском Союзе с теми, кто идет на любой несанкционированный контакт с иностранцами.
Поразмышляв над возникшей ситуацией, Христиан поднялся и пошел на выход. Дело осложнялось еще и тем, что сотрудникам русской секретной службы было известно, куда он направляется. В Новгороде прямо на перроне его могли поджидать точно такие же сыскари. Даргстрем бросил мимолетный взгляд на наручные часы, перешел широкую площадь и направился на автобусную остановку. Протиснувшись в узкие двери, он шагнул в середину салона и посмотрел в окно, чтобы убедиться в своих подозрениях или отвергнуть их. На площади никого подозрительного не оказалось, зато тот самый мужчина в сероватом костюме готовился нырнуть в автобус. Теперь все встало на свои места.
Проехав несколько остановок, Христиан обратился к миловидной девушке, стоявшей рядом с ним:
-- Простите, пожалуйста, вы не подскажете мне, в какой стороне находится междугородный автовокзал?
-- А вам куда надо ехать? -- с готовностью откликнулась она.
-- Мне нужно добраться до Великого Новгорода.
-- Это раньше он был великим, а теперь обыкновенный город, как и все прочие, -- засмеялась девушка с курносым носом и с ямочками на щеках, которой явно нравился иностранный морской офицер в отутюженной форме. – Сейчас автобус завернет направо, а через пару остановок вам сходить. Там еще раз спросите.
-- Спасибо. Если позволите, еще один вопрос.
-- Пожалуйста, не жалко, -- прыснула она в ладонь.
-- А будет ли там какой-нибудь магазин верхней одежды?
-- Конечно, даже фирменный, ленинградской швейной фабрики, -- попутчица окинула собеседника лукавым взглядом. – Но вам больше к лицу ваш мундир, от него аж мурашки по коже.
-- Спасибо, я вам очень признателен.
-- Не за что.
Христиан стал протискиваться к выходу из автобуса. Он даже не оглянулся, когда заспешил по тротуару к старинному зданию, построенному в стиле позднего русского классицизма, в котором расположился магазин готовой одежды. Моряк был уверен в том, что неприметный на вид мужчина ни на шаг не отстает от него. Лишь возле дверей он посмотрел в витринное стекло для того, чтобы лишний раз убедиться в своей правоте.
Молодой офицер не стал копаться в вещах, он сразу снял с вешалки костюм нужного ему размера, в которых, как он успел заметить, ходило большинство мужчин в городе. Подозвав к себе продавщицу, с интересом поглядывающую на него, он спросил:
-- Девушка, простите, где здесь у вас туалет? При входе в магазин его не оказалось.
-- Есть туалет, -- почему-то густо покраснела она. – Только находится он в коридоре, который ведет в подсобные помещения, и покупателям пользоваться им не положено.
-- Очень интересно. А если сделать исключение?
-- Ну... не знаю, надо позвать старшего продавца.
-- Разве вы сами не сможете проводить меня туда?
-- А костюм? – немного опешила молодой работник торговли.
-- Я заплачу за него и отдам вам чек.
-- Ну... хорошо.
Перед тем как покинуть торговый зал, Христиан отыскал глазами своего провожатого, тот стоял у выхода из магазина, сложив руки на животе. Он был уверен, что высокий швед в парадном мундире и в белой фуражке никуда от него не денется. Но сыскарь явно просчитался. Как только он ослабил внимание, Даргстрем снял фуражку и поспешил к девушке, уже ждущей его.
Туалет был грязным и вонючим, но Христиан не придал этому значения. Быстро скинув мундир, он сложил его в чемодан и переоделся в цивильный костюм. Дело оставалось за малым – незаметно выскользнуть из магазина. Выйдя в коридор, он направился по нему в противоположную от зала сторону и оказался на грузовом дворе. Кивнув каким-то грузчикам, Даргстрем вышел на улицу и влился в поток людей. Через двадцать минут он оказался на автовокзале, площадь перед которым была забита автобусами, собиравшимися разбежаться в разные стороны.
Ему повезло, неповоротливый «ЛиАЗ» развернулся перед его носом, и хитроватый на вид шофер крикнул в открытую переднюю дверцу:
-- Чего задумался, товарищ?
-- Мне нужно в Новгород, -- подтянулся Христиан.
-- Так я туда и еду. Залезай!
-- Я билет еще не купил.
-- Ну, мать честная, удивил. Прыгай, я обилечу.
За окнами автобуса потянулись смешанные леса, перемежаемые уже убранными полями и обширными равнинами, не тронутыми плугами. Подобную картину Христиан видел впервые, в Европе каждый клочок земли был пущен в дело, а здесь на лугах не видно было даже коров и овец.
-- Ты, я вижу, не из наших краев? – поинтересовался вдруг мужчина, сидевший рядом.
-- Я в Новгород еду, -- не стал ввязываться в долгий разговор Христиан. – К родственникам.
-- Кто такие, может, я их знаю?
-- Скаргины, не слышали?
Мужчина пристально вгляделся в собеседника и надолго замолчал.
Натужно гудел мотор, на ухабах крепко подбрасывало. За окнами разворачивался однообразный пейзаж без придорожных гостиниц, без кафе и заправок. Вообще без ничего.
Христиан не спешил повторять свой вопрос, наконец сосед подобрал губы и осторожно спросил:
-- Это те, которые до революции в князьях ходили?
-- Кажется, да. Но они разорились очень давно, когда была война с Наполеоном.
-- Эко куда хватил! Советская власть их разорила, да не всех перебила, -- раздраженно сказал мужчина.
-- Это мне неизвестно, -- поспешил откреститься Христиан. -- Они дальние родственники нашей семьи.
-- Не ведаешь, а едешь к ним, -- упирал на своем сосед. – А ты знаешь, что один из них лет пять назад Родину предал?
-- Как это – предал?
-- На Запад сбежал и больше не вернулся, вот как.
-- Я не в курсе.
А мужчина меж тем продолжал:
– Правильно сделал этот Скаргин, что сумел показать всем свою задницу. Пусть хоть он поживет нормально, а нам до обещанного коммунизма, как до той Америки.
Христиан отвернулся и стал смотреть в окно. В голове его промелькнула мысль, что найти общий язык со своим попутчиком у него вряд ли получится. Мужчина тоже замолчал, погрузившись в свои думы. Наконец впереди показались темные дома. Автобус въехал на окраину города и покатился по ухабистой дороге. На площади с неухоженной церковью он развернулся и замер на месте. Мужчина с кряхтением взялся за свои вместительные баулы.
-- А ну подсоби, а то я свои мешки до двери не донесу, -- прикрикнул он на Христиана и пояснил: – Мы каждую неделю в Ленинград мотаемся, за колбасой и за другими продуктами. В наших магазинах уже давно хоть шаром покати.
Когда баулы были выставлены на улицу и Христиан собрался раскланяться, бывший попутчик доверительно наклонился к нему.
-- Ладно, я покажу тебе улицу, на которой живут Скаргины, твои родственники. А ты про них больше никому не болтай, а то загремишь под фанфары. Ты думаешь, что я не догадался, откуда ты приехал? Да у тебя на твоем холеном лице все написано. И запомни на будущее, в Советском Союзе с врагами народа поступают строго.
-- Я вас понял, постараюсь держать язык за зубами. Так где эта улица?
-- Вот же она, прямо перед нами, -- мужчина ткнул рукой в переулок, начинавшийся сразу от площади, затем развернулся вправо. – А это бывшая усадьба Скаргиных, теперь в ней находится Дом пионеров, -- попутчик оглянулся на двух женщин, спешащих к нему, и закончил: – Бывай здоров, да не забывай, про что я тебе наказал.
Христиан подождал, пока мужчина вместе с помощницами удалится на приличное расстояние, подхватил чемодан и направился к зданию, названному попутчиком бывшей усадьбой разыскиваемых им людей. Это был двухэтажный особняк с нелепой современной надстройкой в виде деревянной мансарды, еще довольно крепкий, возведенный в стиле раннего барокко, с башнями, портиками, основательными колоннами и массивной лепниной под крышей. Парадный подъезд украшали два мраморных льва, вдоль второго этажа тянулись балконы, между которыми разместились продолговатые окна. Но все это великолепие было весьма запущено.
Христиан, не дойдя до здания, изменил направление и завернул на улицу с колеей посередине, разбитой автомобильными колесами. Под каблуками ботинок захрустели комки засохшей грязи, по бокам за деревянными заборами притаились дома, почерневшие от времени. На высоком крыльце одного из них Даргстрем заметил деда и бабку, которые еще издали вцепились в него своими выцветшими глазами. Он оглянулся назад и только после этого подошел к старикам.
-- Простите, вы не подскажете, как найти дом Скаргиных? – спросил он. – Мне сказали, что они живут где-то здесь.
Дед пожевал сухими губами, затем обменялся с бабкой недоверчивым взглядом, и оба посмотрели вдоль улицы.
-- А на что вам Скаргины? – решился спросить старик.
-- Это наши дальние родственники. Я приехал их проведать, -- не стал придумывать новую историю Христиан. – Давно не виделись.
-- А ты сам-то откуда, милок? – заинтересовалась и бабка.
-- Из Ленинграда.
-- А по виду будешь из мест, что подальше.
-- Ладно тебе, -- перебил ее дед. – Может, человек институт закончил, начальником работает.
-- На обычного начальника он не похож. Он больше на партийного смахивает, что в Москве сидят. Те тоже все гладкие да со вздернутыми носами.
-- Вон там живут Скаргины, через два дома от нашего, -- решил старик не разводить лясы. – Только мы вас предупредим, что к ним часто наведываются люди из органов.
-- Из каких органов? – не понял Христиан.
-- Из тех самых, -- встряла и бабка. – Будь поосторожней, милок, с походами по гостям-то. Проведал и дальше пошел.
Дед огладил щуплую бороденку, снова бегло прошелся глазами по улице и переместился на край лавки.
-- Сын у этих бывших дворян, Николай Скаргин, служил на торговом флоте, -- он понизил голос и сипло выдавил, будто кто-то заставлял его делиться тайной с незнакомым гражданином: – Сбежал он из нашего Совесткого Союза на Запад, там и остался.
-- Разве это преступление? – попытался улыбнуться Христиан. – Где человеку нравится, там он и станет жить.
-- Это где как, товарищ, а у нас по-иному.
Старик переглянулся со своей супругой, недовольный тем, что молодой мужчина не понял цены сведений, которые он ему выложил. Но бабка лишь сложила губы куриной гузкой и уставилась в пространство деревянными глазами. Христиан смущенно хмыкнул и переступил с ноги на ногу.
-- Спасибо за помощь, добрые люди, иначе мне пришлось бы здесь поплутать.
Дом, на который указали старики, снаружи показался пустым, он был таким же древним, как и все они на этой улице. Христиан поднялся к двери и постучал по ней кулаком. Внутри что-то загремело, послышался хриплый голос, на порог вышел человек лет под шестьдесят худощавого телосложения с пристальным взглядом серых глаз.
Он прошелся ими по посетителю с ног до головы и только потом спросил:
-- Вам кого надо?
-- Я ищу Скаргиных, -- быстро ответил молодой мужчина.
-- Я Василий Скаргин, -- хозяин дома вздернул подбородок. – Кто вы, и что вам нужно?
-- Меня зовут Харитон Дарганов, мой далекий предок был Дарганом Даргановым, -- Христиан поставил чемодан на скамейку. – Вы никогда не слышали о нас?
-- Дарганов!? – вскинул брови мужчина и повторил. – Дарганов... Даргановы...
-- Мой прапрадед вернул роду Скаргиных сокровища, украденные у них во время войны с Наполеоном.
Сначала хозяин дома округлил глаза, затем огладил лицо ладонью и только после этого произнес:
-- В нашей семье эта история передавалась из поколения в поколение, -- он открыл дверь пошире. – Проходите, что на пороге стоять.
В комнате со старой мебелью, несмотря на открытые окна, было темновато и душновато, пахло цветами, растущими в палисаднике за окном. Русская печка занимала едва не половину помещения, за нею виднелась ситцевая занавеска, отделяющая спальню, а прямо при входе была как бы кухня с чисто выскобленным столом. Но хозяин дома сразу провел гостя в горницу и усадил за стол, застеленный белой скатертью, посередине которого возвышалась ваза с букетом бумажных цветов.
Невысокая женщина, его жена, познакомилась с гостем и сразу поставила на стол хлебницу, бутылку водки, два стакана и рюмку. Затем она принесла пироги и жаркое с картошкой и только после этого тоже опустилась на стул.
-- Угощайтесь, Харитон, чем богаты, тем и рады, -- кивнула она на закуску.
Глава семьи сорвал пробку, разлил водку по стаканам, и потекла беседа, перешедшая в откровения.
-- У нас сохранилось завещание боярина Скарги и записка о том, что драгоценности, похищенные в войну 1812 года, вернули нашему роду терской казак Дарган Дарганов и его жена, француженка Софья де Люссон, - Скаргин заторопился к сундуку, стоящему в углу комнаты, и вскоре вернулся со шкатулкой в руках. – Вот здесь все и хранилось до самой революции. Потом моих дедов сослали в Сибирь, а драгоценности конфисковали.
Он вынул бумаги и начал их разворачивать, на сидящих за столом пахнуло запахом пыли и еще чем-то, исходящим обычно от старинных икон. Христиан вежливо протянул к ним руку, прочитав грамоту, отложил ее в сторону и взялся рассматривать записку, написанную старинной вязью. Писал ее, скорее всего, владелец возвращенного добра, потому что у казаков того времени грамотность была редкостью, а француженка Софи де Люссон не знала русского языка. В записке говорилось то же самое, о чем перед этим сказал хозяин дома, было там и добавление о том, что князья Скаргины вечно будут благодарны терскому казаку Дарганову и его потомкам за возвращение фамильных сокровищ. Внизу был поставлен крестик, а под ним красовалась аккуратная подпись Софи. Христиан почувствовал нервный зуд. Он впервые рассматривал почерк своей отважной прапрабабушки, променявшей Париж на казачью станицу на краю Российской империи и давшей жизнь его предкам.
Между тем Скаргин вытащил из шкатулки еще один листок.
-- А это опись драгоценностей, которые Даргановы привезли из Франции. Здесь и ожерелье из крупного жемчуга, принадлежавшее Софье Палеолог, жене Ивана Третьего, который был князем всея Руси. Между средиземноморскими жемчужинами были нанизаны рубины, сапфиры, аметисты, а центральное место занимал алмаз из короны последнего из Палеологов -- царя Константина, дяди Софьи. Много раз его хотели огранить в бриллиант, но никто из Скаргиных так и не решился этого сделать. В ту пору одного этого алмаза хватило бы на то, чтобы выкупить родовой особняк, утраченный нашими предками после наполеоновского нашествия.
-- Дальше сказано про перстень, принадлежавший Екатерине Первой, жене Петра Великого. Она подарила его фрейлине Скаргиной уже после смерти своего мужа, -- не удержалась от подсказки супруга хозяина. – Он был из чистого золота с крупным изумрудом, обрамленным небольшими бриллиантами.
-- Там был и еще один перстень, мужской, врученный другому нашему предку императрицей Анной Иоанновной, -- хозяин ткнул пальцем в опись. – Это была большая печатка с темным камнем и вензелями по бокам. Здесь прописано, что оба изделия сделаны одним мастером, придворным ювелиром французского происхождения Франсуа Фабрегоном.
-- Франсуа Фабрегон? В те времена это был очень известный ювелир, – оторвался от записки Христиан, который вдруг почувствовал сильное волнение, словно с именем этого мастера, произнесенным его собеседником, приоткрылась некая тайна. – Скажите, а в этой описи ничего не говорится о диадеме, сделанной итальянцем Николо Пазолини?
Супруги как-то странно переглянулись и замолчали. За столом возникло некоторое неудобство, заставившее молодого мужчину отложить бумажку в сторону. Христиан покашлял в кулак и со вниманием посмотрел на собеседников.
-- Я что-то не так сказал? – негромко спросил он.
Некоторое время муж и жена не отвечали на вопрос. Напряжение возрастало, заставляя подобраться гостя, который уже пожалел о том, что спросил о диадеме в самый неподходящий момент. Ему подумалось, что больше в этом доме делать нечего. Скаргины, напуганные предательством своего сына и частыми приходами к ним сотрудников КГБ, теперь вряд ли расскажут что-либо еще. Оставалось поблагодарить их за то, что впустили в дом и дали возможность прикоснуться к памяти знаменитых прародителей, и отправляться на вокзал. Христиан так и поступил бы, если бы не мысли о том, насколько серьезно его дело. Он начал понимать, что только здесь могла открыться семейная тайна, занимающая их род вот уже полтора столетия. Ее необходимо было разрешить, и он продолжал упорно ждать ответа на свой вопрос.
-- Эта диадема принадлежала вашим предкам? – осторожно спросил у него хозяин дома.
-- И да, и нет, -- встрепенулся молодой человек. – Сокровище выкрали из Лувра, все ценности которого являются достоянием французского народа. Наши пращуры дали слово, что найдут раритет и вернут его на место.
-- Это очень серьезная клятва.
Скаргин поставил локти на стол и уронил голову в руки, его жена по-прежнему не меняла позы, в которой замерла с начала разговора про диадему. В комнате снова зависла гнетущая тишина, нарушаемая лишь редкими звуками, залетающими в окно с пустынной улицы.
-- Вы приехали за этой вещью?
Теперь хозяйка дома в упор рассматривала гостя, на ее лице отражалось напряженное внимание.
Христиан сглотнул слюну и решил рассказать все как есть.
-- Несколько семей Даргановых в разных странах ищут это сокровище уже в течение полутора сотен лет, но следов его обнаружить пока не удавалось. Недавно какой-то русский моряк по фамилии Барсуков выставил на аукционе «Сотбис» диадему работы Николо Пазолини, но сразу снял этот лот с продажи и исчез в неизвестном направлении. Мы столько времени разыскиваем сокровища, и вдруг явилась такая удача. Естественно, мы заинтересовались моряком, беженцем из Советского Союза, и пришли к выводу, что им мог оказаться родственник князей Скаргиных. Ведь он был родом из Новгорода. А наш пращур Дарган Дарганов по дороге из Парижа на родину заезжал к вашему предку, князю Скаргину и вернул ему драгоценности. Мы подумали, что прапрадед по ошибке мог отдать князю и диадему, которая оказалась в одной шкатулке с остальными драгоценностями.
-- А вас не смутила фамилия беглого моряка -- Барсуков? – спросила хозяйка, по-прежнему не сводившая пристального взгляда с собеседника.
-- Я уже говорил, что отправился в дорогу в первую очередь для того, чтобы узнать о судьбе раритета, а моряк как бы подсказал направление поисков. Тем более, что он мог оказаться вашим родственником, несмотря на другую фамилию. Кстати, по пути сюда мне стало известно, что ваш сын тоже уехал на Запад.
-- Что Барсуков, что Скаргин – одно и то же лицо. Это наш сын, -- вдруг признался хозяин дома. – Как только Николай оказался в Голландии, так сразу решил сменить фамилию, чтобы запутать следы.
-- Вот это открытие! – воскликнул Христиан. – Значит, это он выставлял диадему на торги?
-- Мы не знаем, кто и что предлагал в Англии, -- откинулся на спинку стула Скаргин, в углах рта у которого появились жесткие морщины. – Но если дело обстоит действительно так, как вы только что нам рассказали, то у нас к вам имеется самый главный вопрос.
-- Пожалуйста, я к вашим услугам, - подобрался гость.
-- Чем вы докажете, что являетесь потомком терского казака Даргана Дарганова, который вернул нашим предкам фамильные драгоценности?
Христиан хотел было удивиться тому, что хозяева не спрашивали у него документов с самого начала их встречи, но вовремя прикусил язык.
-- Ничем, разве только тем, что в подробностях поведал давнюю историю, связавшую наши роды, -- вскинул он голову, понимая, что наступает кульминационный момент. – Я шведский подданный, военный моряк, но и в Швеции мои предки сумели сохранить не только родной язык, но и корень нашей русской фамилии.
Он вытащил из кармана офицерское удостоверение и положил его на скатерть. Собеседник взял в руки книжечку, раскрыл ее и долго разглядывал. За ним заглянула в нее и его жена.
-- Похож, -- сказала она. – И фамилия начинается с Дарг...
-- Дома под Стокгольмом у меня имеется достаточно доказательств, в том числе и русских старинных документов, -- развел руками Христиан. – Но сейчас я могу дать только честное слово, что все, рассказанное здесь мною, чистая правда.
-- Этого будет достаточно, -- веско прихлопнул ладонями по столу Скаргин. – На честном слове вся наша жизнь держалась и обязана держаться.
-- Я тоже верю этому молодому человеку, -- кивнула супруга.
-- Спасибо, господа.
Христиан почувствовал, как адское напряжение уходит. Он посмотрел на свое удостоверение, но прятать его обратно в карман не стал, подумав о том, что оно должно лежать на скатерти как символ доверия. Затем гость вытащил носовой платок и протер им вспотевшую шею.
-- А теперь я имею право рассчитывать на то, что услышу от вас хотя бы часть правды? – с улыбкой спросил он.
-- О чем будут твои вопросы, Харитон, мы с Тамарой уже догадываемся, -- отозвался чуть погодя хозяин. – Ты хочешь узнать, где искать диадему?
-- Именно за этим я и пустился в опасное путешествие.
-- Она у нас, -- как бы походя признался Скаргин. – И ты сейчас увидишь ее собственными глазами.
-- Простите...
-- Это правда, диадема никуда из дома не девалась, -- подтвердила супруга.
-- А что тогда у Барсукова... извините, у вашего сына? – Христиан опять никак не мог придти в себя.
-- Про это надо спрашивать у него, а не у нас, -- вставая из-за стола и направляясь за широкозадую печь, отозвался Скаргин. – Кстати, мы недавно получили от него письмо.
Он долго гремел в закоулке какими-то предметами, пока снова не вышел в горницу с красным от напряжения лицом. Что-то завернутое в тряпицу, тяжеленькое и круглое, легло на скатерть, освобожденную от посуды. Хозяин неторопливо размотал концы тряпки, прежде чем вытащить изделие, посмотрел сначала в окно, затем на дверь. Сквозь листву пробивались лучи заходящего солнца, по комнате гуляли длинные тени. Женщина встала и включила свет.
Хозяин дома наконец положил на стол обруч правильной формы. Вначале Христиану показалось, что это медный ободок от бочонка для меда, но через мгновение комнату стала заметать метель из разноцветных искр, отлетавших от камней, вправленных в ободок по его окружности. Они заполнили комнату с убогой обстановкой, превратив ее в сказочный терем. Электрическая лампочка под потолком мигнула и утонула в цветном сугробе, лишь несколько солнечных лучей продолжали раздувать пожар, занявшийся на поверхности скатерти. Христиан сморгнул и некоторое время сидел молча, спазм сдавил ему горло, мешая нормальному дыханию, а жгучая метель не прекращалась. Листья деревьев за окном, трепетавшие от порывов слабого ветра, то загораживали эти лучи, то разлетались вновь, предоставляя им возможность обласкать диадему под разными углами. Сокровище сияло и сверкало, затягивая в драгоценную бездну и поражая людей, не спускавших с него глаз, совершенством своих форм.
-- Вот какое богатство мы храним у себя полторы сотни лет, -- нарушила тишину хозяйка. – Одна морока с ним – ни на себя надеть, ни людям показать, потому что донесут, и загремим мы под фанфары.
Христиан встрепенулся, он где-то слышал это странное выражение, несущее в себе скрытую угрозу. Как только он покинул борт сторожевика и ступил на землю своих предков, его ни разу не оставляло чувство неосознанного страха.
Встряхнув плечами, он оторвал взгляд от раритета.
-- Диадема была в шкатулке?– проговорил он осипшим от волнения голосом, осознавая всю нелепость своего вопроса.
Ведь с тех пор прошло немало времени, и как было на самом деле, никто из новых владельцев драгоценности знать не мог. Христиана это интересовало прежде всего потому, что тогда можно было бы понять, как она оказалась в руках князей Скаргиных. И та ли это вещь, выкраденная когда-то его пращуром из клада, зарытого на подворье одного из постоялых дворов на острове Ситэ? А если сокровище попало в руки Скаргиных иным путем, то что тогда лежало на столе?
-- Я имею в виду, вы обнаружили ее среди других драгоценностей?
-- Мы нашли диадему в шкатулке, лет тридцать тому назад, -- признался хозяин дома. – Но мы ее отыскали случайно.
-- Тридцать лет назад! – откинулся назад молодой человек. – А до этого никто не знал о ее существовании?
-- Выходит, что так. Я и говорю, что наткнулись мы на это сокровище по чистой случайности.
-- Это правда, -- подтвердила супруга.
-- Но как такое могло произойти? – в который раз за небольшой промежуток времени опешил Христиан.
-- А вот здесь начинается самое интересное, -- Скаргин пододвинул к себе диадему и поставил ее на попа. – По окружности диадема объемнее, чем внутренние размеры шкатулки.
-- Да, влезть туда она никак не могла, -- со вниманием наблюдал за ним Христиан.
-- Именно.
-- Тогда в чем заключается фокус? Двойное дно отпадает, двойные стенки тоже, потому что диадема выше их, -- начал ломать голову молодой человек. – Не могли же ее согнуть и в таком виде впихнуть вовнутрь! Камни не удержались бы в гнездах, да и вернуть ей прежний вид было бы проблематично.
-- Это ты, Харитон, верно подметил, -- усмехнулся Скаргин. – Но одна мысль у тебя шла все-таки в правильном направлении.
-- В том смысле, что гнуть диадему не нужно, она сама складывается?
-- У шкатулки не дно, а крышка оказалась двойной, -- хозяин дома отложил раритет и придвинул к себе небольшой сундучок старинной работы. – Снаружи доски толщиной в пять сантиметров, зато внутри -- от силы три. Если ее открыть, то разница на глаз абсолютно не заметна, кажется, что крышка сделана из одной доски с набитыми на нее боковинами. Сбоку есть выступы, стоит потянуть за один из них, как выдвинется плоский ящичек с прорезями по обеим сторонам. Диадема вкладывалась в него задней своей стороной, а для передней, имеющей расширение, было выдолблено специальное углубление. Вот и весь фокус.
Скаргин медленно вытащил дубовый ящичек, вложил в него диадему и так же медленно задвинул на место. На боковом выступе, покрытом темным лаком и расписанном узорами, не осталось никаких следов. Это была очень аккуратная работа, не отметить которую было невозможно.
-- Браво, - вырвалось у Христиана. – Значит, хозяин парижского подворья решил сделать тайник в шкатулке, принадлежавшей князьям Скаргиным, чтобы таким необычным способом спрятать редчайшее сокровище от человеческих глаз.
- Скорее всего, так оно и было, -- согласился с его выводами Скаргин. – В описи драгоценностей, составленной боярином Скаргой, о диадеме не говорится ни слова. Да и сработана она, судя по всему, в более поздние сроки, нежели перстни и ожерелья.
-- Но для чего французский корчмарь это сделал? Какие цели он преследовал?
-- А вот этого, дорогой гость, мы с тобой никогда уже не узнаем.
Собеседник снова вытащил диадему из шкатулки и положил ее на стол. Христиан взял раритет в руки и с пристальным вниманием принялся за его изучение. Он уже не сомневался в том, что перед ним сокровище, за которым безуспешно гонялись несколько семейств Даргановых, разбросанных по многим странам мира. Он просто хотел ощутить его тяжесть и по возможности проследить за замыслом ювелира.
В диадему, изготовленную великим мастером, были вправлены десять бриллиантов, по пять с каждой стороны, по пять карат каждый. Два бриллианта по десять карат находились спереди изделия, где оно имело расширение, один вверху, а другой внизу. Между ними были вставлены два граната по тридцать карат и два таких же сапфира, расположенные крест накрест. В самую середину изделия мастер вложил крупный рубин в пятьдесят карат. Так, во всяком случае, было написано под снимком раритета, сделанным со страницы какой-то редкой книги и присланным из Парижа Марией и ее мужем Сержем.
-- Остается добавить, что диадема отлита из чистого золота с серебряными кружевами по верху, -- вслух сказал молодой человек. – Вес ее составляет двести восемьдесят граммов, не считая драгоценных камней.
-- Про такие тонкости мы не думали, -- призналась супруга хозяина.
-- Мы знали, что это сокровище принадлежит не нам, -- поддержал ее муж. -- Я уверен, что если бы наш пращур Матвей Иванович Скаргин обнаружил диадему, то он немедленно вернул бы ее истинным владельцам. Мы поступим точно так же. Забирайте свой раритет, да и дело с концом.
-- Пусть хоть во Франции люди полюбуются, – поддержала мужа его жена.
Христиан изумился бескорыстию этих бедных людей и подумал о том, что он не сможет забрать с собой раритет. Причина была основательная – его самого могли задержать в любой момент только за то, что он оторвался от наблюдателя. В КГБ не знали, где находился все это время военный моряк, прибывший из капиталистического государства, и чем он занимался. Этого было достаточно, чтобы упрятать его в тюрьму на долгие годы. А еще молодого человека не оставляла мысль о том, что же тогда предлагал на аукционе в Англии русский моряк по фамилии Барсуков. Может быть, наслушавшись пересудов родных о диадеме, он каким-то образом отыскал ее копию, тоже выкраденную в свое время из особняка семейства Ростиньяковых в Москве, и потерпел фиаско, выставив фальшивый раритет на аукционе? А может, здесь крылась очередная тайна, связанная с именем великого ювелира?

Глава пятая

Бой на склоне горы не прекращался, грозя затянуться до наступления сумерек. На другой ее стороне притаился аул Гуниб – цитадель имама Шамиля, и терцам нужно было прорваться туда, чтобы поставить окончательную точку в войне, терзавшей не одно десятилетие весь Кавказ. Панкрат со своим отрядом успел пробиться вглубь армии горцев очень далеко, со всех сторон казаков окружали воины ислама, жаждущие разорвать неверных на куски. Атаман знал, что если противник расправится с ним и с его товарищами, то войску терцев грозят суровые испытания. Вряд ли станичники смогут вырваться из горных теснин целыми и невредимыми. Но ведь такая же участь ждала бы и абреков, если бы они лишились своих руководителей.
Панкрат почувствовал, как его рука с клинком, потяжелевшая от усталости, чиркнула вместо затылка противника по его ружью, закинутому за спину. Абрек отскочил и в ярости, смешанной со страхом, оскалил крупные зубы. Полковник собрался было снова бросить коня ему навстречу, когда внезапно возникшая мысль потревожила его голову. Он скосил глаза на стодеревца, дравшегося рядом с ним, будто впервые увидел за его спиной точно такое же ружье, как и у горца, и тут же приостановил рывок своего скакуна.
-- Надымка, у тебя ружье заряжено? – сквозь шум битвы крикнул он станичнику, стараясь не терять из виду абрека.
-- В начале боя разрядил, -- работая шашкой, отозвался подхорунжий. – Что ты надумал, Панкрат?
Атаман, не отвечая Надымке, гаркнул терцам:
-- Казаки, у кого ружье с боезапасом?
Никто из станичников не дал ответа, нужного Панкрату, как ни у кого не оказалось мгновения, чтобы развернуться в его сторону. Полковник чуть придержал своего кабардинца, и его место сразу заняли двое станичников с шашками в руках. Они закрутили мельницу перед лицом сунувшегося было на них абрека, изрубив того в мелкие куски, и не мешкая продвинулись вперед еще на несколько саженей.
-- Надымка, скачи ко мне, -- приказал атаман. – Гаврилка с Николкой, прикройте нас.
Подхорунжий, унимая запальное дыхание, направил хрипящего коня в сторону атамана. Было видно, что его лошадь припадала на переднюю ногу, скорее всего, она подвернула ее о чей-то труп. Но поменять ее на другую не было возможности, хотя вокруг носилось много скакунов, потерявших хозяев.
-- Снимай ружье со спины, -- отдал новый приказ атаман.
Казак вытер липкую от крови шашку о гриву лошади и вложил ее в ножны, затем взял в руки оружие и, сдерживая нервный зуд, со вниманием посмотрел на своего командира.
-- Заряжай.
Надымка стиснул коленями бока коня, дрожавшего под ним как в лихорадке, затолкал в дуло заряд и снова прищурил черные глаза на Панкрата.
-- А теперь посмотри вон туда, видишь, где знамя развевается? – указал пальцем полковник в сторону небольшого холма. – Там с десяток всадников собрались, все в нарядных черкесках и в каракулевых папахах.
Подхорунжий вскинул ружье на уровень плеча и прищурил один глаз, подлавливая на мушку далекие фигуры. Правая щека у него продолжала подрагивать от возбуждения.
Наконец он заставил ствол замереть в одном положении и негромко сказал:
-- Вижу тех абреков, Панкрат. Кажись, один из них сам Шамиль, -- станичник сморгнул, быстро протер глаза рукавом черкески и снова замер. – Вид у имама царский, наверное, предвкушает победу.
-- Его надо убить, -- коротко сказал атаман.
Надымка надолго приложился щекой к прикладу, указательный палец его правой руки привычно подцепил спусковой крючок. Казалось, прошла целая вечность, пока подхорунжий опять оторвался от прицела и повернул свое лицо к полковнику.
-- Дюже далеко, Панкрат, саженей под шестьдесят будет, -- признался он. – Никиту бы Хабарова сюда, он бы всех басурманских вожаков снял.
-- А если бы здесь стояла пушка и наводчиком у нее был бы тот же атаман ищерцев, то хватило бы одного заряда, -- с раздражением оборвал станичника Панкрат. – Целься и стреляй, тебе никто не мешает.
Снова потянулись мгновения, похожие на годы. Спина полковника то покрывалась испариной, то леденела. Вокруг него продолжался смертельно опасный танец, выйти из которого суждено было не всем.
Панкрату снова начало казаться, что две тысячи абреков сумеют в конце концов подмять под себя несколько сотен терских казаков. На место убитых воинов аллаха как из-под земли вырастали новые. Их черные глаза сверкали огнем, говорящим о неизрасходованных силах и о ненависти к пришельцам, бьющей ключом.
Панкрат не спускал с Надымки глаз, внутри которых стал зарождаться стальной блеск. Он уже готовился сорвать со спины собственное ружье и тоже направить его на проклятый холм с Шамилем на вершине. Но атаман знал, что лучше Надымки в стодеревской сотне никто не стреляет, в том числе и он сам. Этот казак брал призы на войсковых сборах в Кизляре, на которых присутствовал сам наместник царя на Кавказе. Полковник едва унимал ругательства, готовые прорваться сквозь сжатые зубы, еще крепче сжимая рукоятку шашки.
Стрелок окаменел, даже конь под ним перестал подергивать шкурой. Можно было ударить кулаком по его руке с ружьем, и она со стуком упала бы на землю. Но вот палец стодеревца пришел в движение, казак плавно надавил на курок, чуть приостановился и окончательно утопил его под прикладом. Звук выстрела растворился в шуме боя, на него никто не обратил внимания, если не считать коней под двумя всадниками, запрядавших ушами.
Надымка некоторое время торчал истуканом, затем положил ружье поперек седла и развернулся к атаману.
-- Кажись, зацепил я Шамиля. Имам за черкеску схватился, -- неуверенно сказал он. – А может, мне показалось.
Как только станичник нажал на крючок, Панкрат опять глянул на холм с мюридами на его вершине. Ему тоже почудилось, что предводитель горцев покачнулся в седле, но приглядеться попристальнее мешали руки и клинки, мелькавшие в воздухе. Но вдруг полковник увидел, как Шамиль пригнулся к гриве своего арабчака и тронулся с места, затем стал рысью подниматься к вершине горы по крутому ее склону. Скорее всего, там проходила тропа, ведущая в ставку или в аул Гуниб.
За ним, стараясь поддерживать его за одежду, последовали телохранители и один из джигитов с гордой осанкой, в такой же, как у самого вождя, серебристой папахе и в белой черкеске. Наверное, это был верный Садо, мюрид из чеченцев. Второй горец из мюридской верхушки, Ахвердилаб, пока не трогался с места, вокруг него сгрудились трое абреков и однобокий кровник Муса. Видно было, что спесь с их лиц слетела как пыль с ноговиц. Приспешники вождя явно начали забывать, что такое достоинство горца и острый клинок.
На поле битвы вот-вот должны были начаться большие перемены. Кто-то из абреков, еще не вступивших в бой, дернул на себя уздечку и посмотрел вслед группе всадников, поднимавшейся в гору, кто-то бросился к холму за разъяснениями.
Этих мелочей хватило, чтобы Панкрат расправил плечи и облегченно вздохнул.
-- Попал ты, Надымка, еще как попал. Теперь победа будет за нами, -- крикнул он стрелку, скосившему на него глаза, затем привстал в стременах и гаркнул во всю мощь легких, так, чтобы услышали и свои, и чужие: – Станичники, Шамиль словил пулю и покинул поле боя. За мной, отцу и сыну!..
Терцы услышали возглас атамана и принялись рубиться с такой яростью, что привели противника в полное замешательство. Абреки все чаще стали оглядываться на холм, на котором до недавнего времени видели фигуру своего предводителя. Теперь там остался лишь один Ахвердилаб, верный друг Шамиля, который пытался взять бразды правления в свои руки. Но каким бы храбрым ни был этот джигит, он не мог заменить имама, которого кавказцы боготворили. Тесные ряды абреков начали распыляться, удары их сабель стали уже не такими мощными и стремительными. Скоро их сплоченная лавина превратилась в стадо баранов, покинутое своим пастухом. Горцы дрогнули, армия Шамиля потеряла все шансы на победу.
-- Николка, отрезай мюридам пути отхода, -- приказал своему другу Панкрат.
-- Туда уже Захарка прорвался, -- откликнулся подъесаул. – Видишь, как он с казаками лихо подсек их верхушку?
-- А ты с другой стороны зайди, с тыльной.
Николка махнул рукой своим товарищам и ворвался в самую гущу абреков, разбрасывая их по сторонам, по его следу ринулись остальные стодеревцы. Панкрат снова взялся высматривать кого-то среди станичников, теснившихся за ним.
-- Федулок, кликни Митяйку, скачите к шелковцам с наурцами, что в засадном полку. Пускай вступают в бой с обоих флангов, -- приказал он, прокашлялся и добавил: – Накажите атаманам, чтобы они брали войско абреков в кольцо, тогда их меньше уйдет в горы. А малолетки пусть ударят по центру, мы им тут место расчистили.
-- Понял, ненька Панкрат, -- крутнулся юлой на месте шустрый казачок в лохматой папахе. – Митяйка, за мной! -- и оба тут же сорвались с места.
Панкрат кинул быстрый взгляд на абреков, готовых отходить, затем оглянулся на станичников, державшихся рядом ним. Вместе с подкреплением из стодеревцев и ищерцев, сумевших прорваться к отряду, их было чуть больше полусотни.
Он коротко приказал:
-- За мной!
Когда до холма, на котором стояли мюриды, осталось саженей двадцать, полковник вдруг заметил, что Ахвердилаб властно махнул рукой и тронул поводья своего ахалтекинца. За ним снялись с места родственники братьев Бадаевых вместе с однобоким разбойником Мусой. Было ясно, что эта группа надумала уходить той же дорогой, которой перед этим проскакал Шамиль со своей охраной.
Вокруг холма сплотилось много абреков, они образовали живое кольцо, встречая терцев, сумевших прорваться к нему, яростными атаками. Надо было пробить эту стену, ощетинившуюся булатными клинками. От подножия горы продолжали наступать шелковская и наурская сотни, каждый шаг которых сопровождался оглушительным свистом. Отряду под началом походного атамана дышали в затылок малолетки, разгоряченные боем. Ищерцы Никиты Хабарова прорвали левый фланг армии горцев и теснили их к той стороне горы, которая обрывалась пропастью, с правого фланга абреков поджимали червленцы, ведомые сотником Савелием. Весь склон представлял из себя поле битвы, усеянное сотнями трупов.
Панкрат проследил взглядом за кольцом абреков, защищавших своих главарей. Оно как будто перекатывалось, удерживая мюридов за своими плотными стенками. Он вдруг приметил, как со стороны лугов сорвался отряд из двух десятков воинов, который он поначалу принял за горцев, уходивших с поля сражения, но это оказались казаки под командованием Захарки. Полковник моментально разгадал план своего среднего брата. Тот решил нанести удар по самому слабому месту в боевых порядках противника, чтобы разорвать его оборону и внести в его ряды еще большую сумятицу. Ведь горцы, завидев группу казаков, могли подумать, что путь к вершине отрезан и прорваться к дороге на другой стороне горы уже невозможно Теперь нужно было действовать быстро и решительно.
Атаман подождал, пока малолетки смешаются со станичниками, которых он привел сюда, и поднял руку.
-- Слушай мою команду! – хриплым голосом крикнул он. – Ружья к бою!
Молодые казаки перекинули ружья со спины на грудь, а старые начали торопливо забивать заряды в дула.
Когда все было готово, Панкрат снова напряг свой голос:
-- Целься!
Он протянул руку прямо перед собой, указывая на плотные ряды горцев, ощетинившихся саблями. До них было не больше десяти сажен, ружейный залп в упор должен был положить чуть ли не всех. Многие абреки, рассеянные по склону, успели сбиться в кучи и намеревались покидать поле битвы, остальных связали боем казачьи сотни из других станиц. Горцы поняли, что их ожидает и закричали. Они проклинали неверных, испоганивших их землю, они клялись аллахом отомстить терцам даже на том свете. Но клятвы и угрозы не пугали станичников, привыкших к ним с рождения. Казаки твердо знали, что по большому счету это только слова.
-- Огонь!
Прозвучал дружный залп, в рядах противника образовалось множество брешей, сквозь которые можно было устремиться к вождям и расправиться с ними. Ахвердилаб, родственники братьев Бадаевых и колченогий Муса метались в кольце, не зная, как спасать свои шкуры.
Панкрат решил закрепить успех, сделать так, чтобы потерь среди подчиненных было меньше.
-- Пики к бою! – снова скомандовал он.
У старых казаков этого вида оружия уже не было, еще в начале боя они вонзили их в тела абреков и пошли в наступление с шашками наголо. Малолетки же вступили в сражение совсем недавно, наконечники сверкнули над их папахами и опустились рядом с лошадиными мордами. Но у атамана был совершенно другой план, он и не думал пускать необстрелянных юнцов впереди закаленных воинов.
-- Разойдись, -- приказал он старикам, а когда они разъехались, обратился к недавно призванным в строевые юнцам: – На первую позицию выдвига-айсь!
Полковник закреплял на практике основы ведения боевых операций, которые были преподаны молодым казакам еще в военных лагерях под Моздоком и Пятигорской. Те выбрались из-за спин своих старших товарищей и замерли в ожидании следующей команды.
-- Рысью на врага, за мно-ой!
Панкрат выехал вперед и повел юнцов, не пробовавших пороха, на матерых абреков. Казалось, он решил самым жестоким способом приучить их к ледяному дыханию смерти и к виду человеческой крови.
Но когда до горцев осталось не больше пяти сажен, атаман сделал отмашку рукой по направлению к ним и скомандовал:
-- Броса-ай!
Десятки пик взметнулись в воздух и полетели во врага, которому некуда было спрятаться. Раздались вопли раненых, очередные проклятия и обещания отомстить.
А Панкрат уже подавал следующую команду:
-- Разойди-ись!
Малолетки дружно разбежались, теперь из-за их спин вырвались конники, прошедшие крым и рым, с перекошенными от ярости лицами. Их не надо было подгонять командами, они знали, что нужно делать, каждый сам выбирал себе жертву.
Панкрат рванулся было к Мусе, пытавшемуся выбраться из кольца, но на него набросились несколько дагестанцев, ошалевших от ярости, и он ввязался с ними в схватку. Двое станичников прикрывали своего атамана.
Подъесаул Николка сунулся к одному из Бадаевых, тело которого словно срослось с его лошадью. Лицо абрека, заросшее бородой, искривила гримаса ненависти, смешанная со страхом, он взвизгнул по-поросячьи и бросился на подъесаула, замахнувшись турецкой саблей. Николка легко ушел от наскока и сам занес шашку для удара. Казак знал, что этот чеченец является кровником его лучшего друга Панкрата, поэтому не имел права к нему прикасаться, зато мог подогнать мюрида под атаманский клинок. Полоснув его плоской стороной шашки по затылку, Николка схватился с другим горцем. Им оказался стройный даргинец, гибкий как лоза, но подъесаул и сам был добрым воякой. Между ними началась не схватка, а настоящая охота друг за другом. Оба были такими ловкими, что причиной гибели одного могла бы послужить лишь усталость, накрывшая противника.
Тем временем Панкрат сумел справиться с дагестанскими абреками и теперь коршуном кружился вокруг обоих родственников братьев Бадаевых. Он то наскакивал на них, заставляя тех защищаться изо всех сил, то вдруг отворачивал своего кабардинца вбок, показывая, что хочет выйти из схватки. Тогда чеченцы кидались за ним и набрасывались с обеих сторон. Полковник встречал мюридов яростными выпадами, каждый раз нанося им глубокие раны. Но острия их турецких клинков тоже не единожды коснулись его.
-- Бирючье ваше племя, -- зарычал Панкрат, пожирая зрачками волосатые лица кровников. -- Куда вы дели моего сына и сестру?
-- Ты их больше никогда не увидишь, -- отбивая молниеносный удар клинка, ухмыльнулся ему в лицо один из разбойников.
-- Твоя сестра оказалась очень сладкой женщиной, -- поддакнул родственнику второй бандит. – Она может стать хорошей наложницей.
-- Твоего сына мы продадим в рабство, -- засмеялся гавкающим смехом первый. -- А если он будет хорошо себя вести, то мы вырастим его смелым воином и пошлем воевать против всех Даргановых.
-- Шакалы, вы забыли, что только гора не сходится с горой, -- не в силах был сдержать ярости Панкрат. – А человек всегда найдет своего обидчика.
-- Вот мы и сошлись, казачий атаман. Докажи, что ты смелый воин!
Наконец один из противников полковника не сумел вовремя осадить своего коня, видно было, что он успел потерять много крови. Лицо его было бледным, а белые губы сомкнулись в полоску, сквозь которую прорывался рев издыхающего зверя. Панкрат отвлек ложным выпадом его товарища, так же измотанного замысловатыми казачьими наскоками, и нанес завершающий удар. Голова врага в каракулевой папахе завалилась на одно плечо, а когда его лошадь отпрянула от испуга вбок, перекинулась на спину и раззявила лягушачий рот.
-- Гяур, ты убил брата моего родного дяди, -- закричал абрек, оставшийся в живых. – Я изрублю тебя на куски и брошу на съедение бродячим собакам!
-- А я оставлю тебя здесь, потому что мои кобели отвернут носы от твоего вонючего тела, -- не остался в долгу Панкрат. – Говори, где вы прячете моего сына и мою сестру?
-- Этого ты никогда не узнаешь.
-- Я хорошо заплачу, если ты назовешь похитителей и укажешь место, где они держат Марьюшку с Павлушкой.
-- А за моего родственника, убитого тобой, ты тоже рассчитаешься русскими деньгами? – зарычал абрек, глаза которого, налитые кровью, выкатились из орбит. – Как только я расправлюсь с тобой, сразу поеду и посажу на кол твоего сына и сестру.
Панкрат понял, что этот выродок в образе человеческом, пляшущий перед ним на коне, говорит правду. Если победа останется за ним, он так и поступит.
-- Выходи на круг, паршивый баран, -- принял решение полковник.
-- Русская свинья, я принимаю вызов, -- поднял коня на дыбы родственник убитого мюрида. – Но знай, с тем проклятьем, которое я посылаю тебе, даже Бог на небесах не примет тебя.
-- Род Даргановых не брал первым греха на душу, -- отпарировал Панкрат. – Это проклятье обернется против тебя самого! Отцу и сыну!..
Два клинка скрестились в воздухе, гурдинская сталь ни в чем не уступала дамасской, разрубавшей железные доспехи как шкуру домашнего животного. Снова и снова вздымались они вверх, чтобы тут же стремительно упасть, нащупывая в защите противника малейшую лазейку, проскользнуть в нее и нанести врагу смертельную рану. Сил у мюрида было побольше, ведь он не принимал участия в бойне, кроме того, физически он превосходил Панкрата, похваляясь широкими плечами и мощными запястьями под закатанными рукавами черкески. Сабля в его пудовом кулаке казалась обыкновенной лозиной. Но ему явно не хватало природной смекалки. Абрек обладал отменной реакцией, успевая отбить удар, но как только представлялась возможность напасть самому, он лез в драку напропалую, забывая о защите.
Панкрат, сумевший подметить эту особенность, решил пойти на хитрость. В мыслях он уже отправил кровника вслед за его убитыми родственниками. Отскочив на несколько сажен, он окинул взглядом картину боя, выискивая главного виновника бед всей семьи Даргановых.
Захарка, Петрашка и Буало уже ввязались в бой, все трое пробивались в середину вражеского кольца, но перед ними уже вырастала новая стена, создаваемая абреками вокруг Ахвердилаба, правой руки Шамиля. К братьям со всех сторон спешили казаки из разных станиц, ведомые дядюкой Савелием и ищерцем Никитой Хабаровым. Мусы нигде не было видно, наверное, он умудрился выскользнуть из казачьей сети и теперь мчался в аул Гуниб или спускался к реке, чтобы по ущелью направиться в одно из дагестанских селений, там переждать заваруху, а после, когда все закончится, снова вернуться в Чечню. Этого допустить было нельзя, именно Муса как никто другой должен был знать, где разбойники прятали Марьюшку и Павлушку.
Панкрат всосал воздух сквозь сжатые зубы и приготовился нанести завершающий удар, он сдавил коленями бока кабардинца. Конь присел на задние ноги, готовясь прыгнуть туда, куда пожелает хозяин. Между тем Бадаев тоже успел собраться, он решил встретить врага во всеоружии. Когда атаман бросился на него с шашкой, абрек взмахнул саблей так, чтобы выбить оружие из рук нападавшего. Он воздел свой клинок и приготовился нанести удар под рукоятку. Но в этот раз он просчитался. Панкрат показал что готовится обрушить на противника свое оружие, сам тут же левой рукой выхватил из ножен кинжал, наклонился в седле, с силой метнул его в грудь абрека и уже с разворота добил его коротким замахом шашки.
Он пронесся мимо врага, еще не упавшего с седла, намереваясь броситься вдогонку за Мусой, и увидел, как Петрашка с отвращением на лице рубит в капусту последнего из Бадаевых, оглушенного Николкой и слепо кинувшегося на него. Так убивают запаршивевшую овцу, могущую заразить все стадо.
Вокруг кипела битва. Она то вспыхивала, то угасала, но кровь не переставала литься. Ее запах все больше возбуждал нервы, натянутые до предела. Захарка и Буало с разъяренными лицами наседали на группу горцев, к ним готовился присоединиться сотник Савелий. Удальцы Никиты Хабарова схлестнулись с телохранителями Ахвердилаба, окружившими лучшего друга Шамиля. Атаману стало понятно, что здесь казаки справятся без подмоги, тем более что большая часть абреков повернула коней и лавиной устремилась к вершине горы.
-- Захарка, где Муса? – крикнул Панкрат среднему брату, когда тот выскочил из свалки, чтобы перевести дыхание. – Я видел, как наш кровник поскакал наверх.
-- Я его не заметил, Панкрат, -- отозвался Захарка. – Но мимо нас он не сумел бы проскочить. Весь склон был как на ладони.
-- Сейчас этого колченогого среди них вряд ли отыщешь, -- подключился к разговору Петрашка, показывая на горцев, усеявших склон. – Не подался ли Муса к реке? Туда завернули человек двадцать абреков.
В это время к братьям прорвался дядюка Савелий, рядом с ним грозно косились по сторонам два его сына. Скоро вокруг родственников начали собираться станичники, разгоряченные боем, они ждали дальнейших приказов, потому что враг все еще был на виду и пытался огрызаться.
-- Дядюка Савелий, гоните с Никитой Хабаровым абреков до самого Гуниба, врывайтесь туда на их плечах, пока они не опомнились, -- принял решение Панкрат. – А мы со стодеревцами и шелковцами попробуем обойти гору и ударить по змеиному гнезду с другой стороны. Нам надо догнать проклятого Мусу. Уже сколько раз он уходил невредимым!
-- Как заговоренный, -- согласился сотник. – Добро, Панкрат, так и порешим. Хотя я тоже не отказался бы зацепить шашкой кровника всей нашей семьи.
Войско терских казаков опять разделилось на две части. Большая продолжала гнать горцев к вершине горы, а меньшая устремилась в ущелье.
Когда станичники спустились к реке, Панкрат поднял голову и увидел, как по самой границе снегов тянутся цепочки верховых, снизу похожие на колонны мурашей. Они огибали склон, на другой стороне которого открывалось небольшое селение с несколькими башнями по краям. Если бы казаки не вышли из речки, как только вынырнули из тоннеля, то они могли бы проплыть еще немного и вылезти из воды напротив высокогорного аула. Но прямой дороги туда не было, значит, ее следовало искать дальше.
От разведчиков, ушедших вперед, прилетел легкий посвист.
-- Что там случилось? – спросил полковник у Петрашки, следя за рукой одного из станичников, указывающего наверх, и сам догадался, о чем тот хотел предупредить.
-- Отряд абреков карабкается в гору. Они добрались почти до середины, -- приложил руку ко лбу младший брат. – Кажись, братка, это наш Муса с уцелевшими мюридами. Дюже фигура у него приметная.
-- Присмотрись получше, -- насторожился атаман. – Как они могут подниматься, когда тут нет никакой дороги?
-- Вон за тем утесом, что слева, идет та самая тропа, -- Петрашка махнул вперед рукавом черкески. – Хитер этот чеченец, увидел, что наш отряд сорвался сверху, и решил спуститься вниз, а потом снова подняться в гору, но с другого края. Абреки к этому времени должны опомниться и занять оборону вокруг Шамилева гнезда.
-- Если все так, как ты говоришь, то этот Муса точно лисьей породы, -- огладил светлую бороду атаман. – Батяка рассказывал, что абрек Ахмет Дарган, отец Мусы, был таким же скользким, и если бы не мамука, то неизвестно, смотрели бы мы сейчас на этот свет или так бы и не родились.
-- Я помню. Она набросилась на этого Ахмета с французской шпагой, которую подарил ей батяка, когда они возвращались на Кавказ из Франции, и проткнула его, -- подбирая поводья, кивнул младший брат.
-- Так оно было или по-другому, главное в том, что с той поры у нас кровников – не сосчитать, -- приподнялся в седле полковник.
Обозрев войско, растянувшееся по дну ущелья, он громко скомандовал:
– Казаки, у кого кони посвежее, выходи наперед.
Десятка два верховых устремились в голову отряда, где их поджидали трое братьев и их зять Буало, успевшие перескочить на свежих лошадей, добытых в бою.
-- Николка, принимай командование над станичниками. Потихоньку подтягивайтесь за нами, а мы попробуем догнать разбойников. -- приказал атаман своему другу подъесаулу. Он встряхнул плечами и дернул поводья. – Отряд, за мной.
За утесом, скрывавшим обзор, открылась противоположная сторона горы. Она оказалась почти отвесной. По самому краю обрыва петляла узкая тропа, которая вела к вершине. Лошадям приходилось подгребать передними копытами, чтобы удержать равновесие, потому что вся тяжесть их тел переместилась на задние ноги. Если бы сил у них было поменьше, то вряд ли они вскарабкались бы с седоками на спинах и на несколько саженей. А казакам нужно было еще приблизиться к группе всадников, уже подступавшим к крепости, обнесенной со всех сторон каменными стенами. Если абреки успеют спрятаться за ними, то выковырнуть их оттуда уже не удастся. Сойти с тропы терцы тоже не могли, потому что весь склон пестрел валунами, готовыми в любое мгновение покатиться вниз.
-- Панкрат, а если пальнуть по ним из ружей? – предложил Захарка. – Абреки как на ладони, на таком крутом подъеме они наверняка выдохлись.
-- Мы тоже скоро остановимся, -- ответил за старшего брата Петрашка. – Ко всему, им до своей крепости осталось рукой подать.
Панкрат долго не отвечал, поглаживая холку кабардинца, хрипевшего под ним от усилий. Он уже сто раз подумал о том, что если спешиться и пустить лошадей вперед, самим же уцепиться за уздечки, то подъем пошел бы быстрее, и опять отметал этот способ, сознавая, что казаки успели намахаться шашками до красных кругов перед глазами.
-- Захарка, ты, видно, забыл, что страх прибавляет силы. После наших выстрелов этих горцев в гору как ветром понесет. И где гарантии, что от грома не начнется обвал? – наконец нарушил он тишину, устоявшуюся среди терцев и тревожимую лишь натужным храпом лошадей. – Да и расстояние до мюридов изрядное, не меньше трехсот саженей.
-- Моли Бога, Захарка, чтобы абреки не надумали столкнуть вниз пару валунов, -- поддержал полковника один из стодеревцев. – Тогда мы точно костей не соберем.
В подтверждение сказанному мимо отряда со свистом пронесся небольшой камень, за ним еще один и еще. Но все они падали чуть в стороне, даже не цепляя за обломки скал, лежащих на склоне горы.
-- Накаркали, мать вашу так, -- громко сказал старый казак, ходивший еще на французский город Париж. – Кому не терпится попасть под камнепад и вместе с ним кубарем скатиться вниз, тот пусть сходит с тропы и подставляет свою голову под валуны.
Эти слова заставили Панкрата вновь прикусить кончики усов. Он подумал о том, что неплохо было бы отобрать человек пять бывалых терцев и пустить их вперед. Чем черт не шутит, а вдруг и правда у них получится задержать абреков. Все остальные постараются в это время подтянуться к ним. Если этого не сделать, то погоня окажется бесполезной. Как только горцы достигнут стен крепости, их поддержат стрельбой из ружей защитники цитадели.
Атаман приказал казакам остановиться и повернулся к среднему брату.
-- Захарка, отбирай пятерых казаков, попробуйте догнать Мусу, -- он огладил светло-русую бороду. – Если мы будем двигаться в таком порядке, то мюридов точно упустим.
Захарка соскочил с лошади, подоткнул полы черкески за ремень и повел глазами по всадникам. Долго выбирать ему не пришлось, к нему тут же подтянулись друзья детства и Буало. Видно было, что француз не желает ни в чем отставать от терцев.
-- Ты бы погодил, Буало. Если с тобой что случится, то Аннушка, твоя жена и наша сестра, с нас шкуру сдерет, -- попытался было остановить его Панкрат. – Идите с Петрашкой замыкающими. Ему тоже надо учебу заканчивать.
-- Я пойду с передовой группой, -- встал зять в позу обиженного. – Захар набирает добровольцев, я и есть доброволец.
-- Панкрат, чего бы и мне тогда тут крутиться, -- поджал губы и младший брат. – Не брал бы меня в поход совсем.
-- Ты уже срубил одного из Бадаевых! – сдвинул полковник брови к переносице. – А у Буало среди абреков и вовсе кровников нет.
-- Кровники моей жены Анны и ее семьи -- мои кровники, -- снова не согласился с доводами полковника Буало. – Атаман, я пойду с Захаром.
Панкрат сверкнул глазами, но говорить ничего не стал. Через несколько мгновений пятерка удальцов уцепилась пальцами за конские гривы и принялась быстро перебирать ноговицами в такт лошадиным ногам по тропе, ведущей к цитадели имама Шамиля, примостившейся у самой границы вечных снегов. Кони, освободившиеся от всадников, веселее застучали копытами, их уже не так запрокидывало назад.
Когда разведчики удалились на несколько десятков сажен, Панкрат вскочил в седло и приказал:
-- Вперед, станичники! Нам надо успеть к вечернему намазу, чтобы застать абреков врасплох.
Захарка не уставал понукать своего коня. Он понимал, что теперь все зависит не только от выносливости казачьих лошадей, но и от того, сколько сил осталось у абреков, которых они теперь старались догнать. Его подталкивала вперед лютая ненависть к Мусе и ко всем абрекам, желание отомстить за убитого отца, за украденную младшую сестру и за племянника Павлушку. Точно такие же чувства испытывал и Петрашка, уже заваливший одного из кровных врагов.
Буало полностью разделял состояние своих родственников. Он поразился, когда однажды почувствовал, что стал единым целым с дружной казачьей семьей и со всем сословием терских казаков. Такого единения с самим собой и с обществом, окружающим его, он не испытывал со дня своего рождения. Ему стало понятным, почему многие люди стремятся уйти из так называемого просвещенного мира и жить среди первобытных племен, отказавшись от благ цивилизации. Здесь было проще, каждое слово имело свое истинное значение. Не надо было лгать, изворачиваться. Казаки были равны друг перед другом, они беспрекословно подчинялись лишь своим командирам, которые являлись для них не господами, а в первую очередь старшими товарищами. Француз всеми силами старался доказать свою преданность этому обществу, чтобы слиться с ним окончательно.
Захарка смахнул пот с лица и поднял руку, призывая группу к вниманию. Он увидел, что абреки, до которых оставалось не больше тридцати сажен, остановились и принялись готовиться к схватке. Наверное, они поняли, что не успеют добраться до стен крепости, не оторвавшись от преследователей. А до нее было еще около восьмидесяти сажен почти вертикального подъема.
Из бойниц в башнях не торчали дула ружей. Там начало твориться что-то непонятное. Со стороны крепости, обращенной к более пологому склону, доносились выстрелы и громкие крики. Это значило, что казачье войско под командованием дядюки Савелия и Никиты Хабарова успело приблизиться к цитадели настолько, что ее защитники вынуждены были оборняться.
Горцы сняли ружья с плеч и стали забивать заряды в стволы. Лишь один из них не остановился, он продолжал подниматься, его нескладная фигура распласталась по спине лошади, почти слившись с ней. Это был Муса, чеченский мюрид, сознававший, что пощады ему ждать не от кого.
В это время казаки переводили бурное дыхание и подворачивали полы черкесок, уже заправленных за пояса. Они готовились к стремительной атаке на врага.
-- Захарка, абреков надо опередить, -- сунулся к среднему брату Петрашка. – Если они начнут нас выцеливать, то перебьют всех, прямо как фазанов на току.
-- Что ты хочешь предложить? – развернулся к нему тот. – Здесь даже спрятаться не за что, а если и мы начнем палить, то камни могут стронуться со своих мест.
-- Получается, куда ни кинь, везде клин, -- Петрашка дернул подбородком и сбил папаху на затылок. блеск в его темных глазах разгорелся еще сильнее. – Нам надо оставить коней на тропе, а самим перейти на склон и за валунами подобраться к горцам поближе.
-- А если мы стронем с места лавину? На тропе хоть какой затишок.
-- Тогда мы вернемся сюда и переждем этот камнепад.
-- Пако рассуждает правильно, -- включился в разговор Буало. – Мы успели убедиться, что обломки летят сбоку от тропы, потому что хребет, по которому она идет, имеет изгиб.
-- Значит, лавина, если даже она и возникнет, пролетит мимо станичников, которые поднимаются по склону за нами, -- добавил младший брат.
Пятерка храбрецов, перескакивая от валуна к валуну, стала снова подтягиваться к абрекам. Горцы, нацелившие на них ружья, не могли ничего сделать -- защита у разведчиков была надежная. Не произошло и ожидаемого обвала. Лишь несколько осколков вместе с громом первых выстрелов сорвались вниз, но они не смогли увлечь за собой всю массу камней.
Захарка, заметив этот факт, зарядил ружье и куницей заскользил между скальными обломками. Он приблизился к горцам настолько, что, казалось, еще один прыжок, и он окажется между ними. Но высунуться из-за камня было не просто, абреки лупили из всех ружей, выбивая пулями куски щебенки, с шуршанием улетавшие за его спину. Казак посмотрел по направлению к крепости и заскрипел зубами. Кровник Муса почти добрался до основания угловой башни, он уже размахивал руками, чтобы защитники открыли ему ворота. С такого расстояния попасть в цель сумел бы разве что ищерец Никита Хабаров или Надымка, бравший призы на войсковых сборах. Но оба они остались с дядюкой Савелием и готовились штурмовать ворота крепости с другой стороны.
Средний брат дождался, пока абреки занялись перезарядкой оружия, затем быстро вскинул ружье на уровень плеча, прицелился и со злости влепил заряд в ненавистную фигуру Мусы, приподнявшуюся над седлом. До чеченца было не меньше восьмидесяти сажен. И вдруг Захарка увидел, как Муса изогнулся назад и плашмя упал на спину своей лошади. Это было так неожиданно, что казак забыл спрятаться за обломок скалы с неровными краями. Он с удовольствием наблюдал за тем, как из крепости выбежали несколько человек, они подхватили мюрида на руки и потащили его за ворота. И тут по лбу казака что-то чиркнуло, Захарке показалось, что он теряет сознание. Он привалился спиной к валуну и провел ладонью по лицу. Вся рука оказалась в крови.
А вокруг гремел гром. Это разведчики начали в упор расстреливать своих противников, которым не за что было спрятаться. Скоро к нему добавились залпы станичников, понявших, что лавина, даже если она и возникнет, все равно обойдет их стороной, и успевших подойти на помощь.
-- Братука, ты ранен? – услышал Захар восклицание Петрашки. – Скажи, братка, ты меня слышишь?
-- И слышу, и вижу, студент, -- улыбнулся средний брат. – Я попал в Мусу, Петрашка! Абреки из крепости подхватили его под белы рученьки и потащили в башню. Наверное, отпевать станут.
-- Молодец, Захарка, только давай я посмотрю, что у тебя с лицом, -- не отставал младший брат. – Оно все в крови.
-- А как ты хотел? На то она и война.
Захарка почувствовал, как кусок плотной материи прикрыл его лоб. Затем ткань отодрали и жестко прошлись ею от корней волос до самого подбородка. А вокруг разразилась настоящая гроза, она сверкала молниями, изрыгала гром, который метался в замкнутом пространстве между горами как в пустой бочке, норовя разорвать ушные перепонки. Гром носился от скалы к скале, набирая силу. Но эта музыка Захарку не пугала. Он снова растянул губы в улыбке, показывая ряды белых зубов.
-- Что там, Петрашка? Цела моя черепушка? – крикнул он.
-- Пласт кожи на место приложу, и снова станешь как новенький, -- с облегчением откликнулся тот.
-- Тогда я сам управлюсь, а вы не упускайте абреков, иначе они добегут до крепости.
-- Их почти всех посекли, братука. Панкрат накрыл разбойников залпом.
-- Решился, значит, наш атаман, а говорил про какую-то лавину.
В этот момент в валун что-то ударило со страшной силой. Братья невольно отшатнулись, затем вскочили на ноги и не сговариваясь бросились к тропе. Вслед за ними припустили остальные разведчики, прятавшиеся за другими обломками. По склону горы, набирая скорость, понеслись острые камни, масса их все увеличивалась. Ружейные залпы давно прекратились, казаки прижались к самому гребню горы, который заканчивался пропастью. Если бы лавина с самого начала расширилась хоть на несколько сажен, то она смела бы людей как лозинки. Но эта напасть расправила свой подол только к середине склона, который войско успело благополучно миновать, и обрушилась всей мощью на дно ущелья, заставив речку споткнуться и вскипеть бешенными бурунами. Многочисленные обломки срывались в бездонную пропасть по правую руку от терцев. Они поднимали тучи песка и пыли, укрывая от глаз не только солнце, но и само небо. Из-за этого грохота ничего не было слышно, недавние враги побросали оружие, упали на тропу вниз головами, закрывшись ладонями. Перед лицом могущественной природы они представляли из себя всего лишь хрупкие создания, на которых она не обратила никакого внимания, хотя именно люди были виновниками обвала. Но нельзя спрашивать с ребенка, разбившего чашку. Он лишь нутром в состоянии почуять, что мог бы порезаться об ее осколки.

Глава шестая

В «сталинском» доме на Кутузовском проспекте в центре Москвы, в шикарной квартире на пятом этаже, царило тревожное оживление. Известие, только что принесенное молодым человеком интеллигентной наружности, было из ряда вон выходящим. Его мать, пожилая дама в парчовом халате, делала вид, что возится в спальне со своим гардеробом, рядом с ней пристроилась девочка лет двенадцати, ее внучка. Домработница забилась на кухню и погромыхивала там посудой. Она изредка высовывалась оттуда, чтобы проводить взглядом отца девочки, мужчину лет тридцати пяти, бегавшего взад-вперед по комнатам. Он был одет в английскую тройку с бабочкой под воротником белой рубашки и не переставая размахивал руками. Из верхнего кармана темного пиджака выглядывал угол накрахмаленного носового платка, в манжетах поблескивали алмазные запонки. На его лице с карими глазами и большими губами топорщились аккуратно подстриженные черные усы, на подбородке, выбритом до синевы, обозначилась ямочка, говорящая о сильном характере. Мужчина собирался куда-то уходить.
-- У меня до сих пор не укладывается в голове, что мой друг Нечипуренко, с которым я учился еще в школе, сбежал к американцам. Этот тихоня подставил под удар не только меня, но и весь дипломатический корпус министерства иностранных дел, -- изрыгал он потоки гневных слов, не обращаясь ни к кому конкретно. – И теперь обещанной вакансии в посольстве в Америке мне не видать как собственных ушей.
Миловидная женщина, наводившая вечерний макияж перед зеркалом в другой комнате, вытянула округлое лицо, чтобы поточнее пройтись мягкой кисточкой под нижними веками.
-- Ты считаешь, что тебя вызвали из Мадрида в Москву только по этому поводу? – водя рукой вверх-вниз, спросила она,
-- Прости, дорогая, но других грехов я за собой не знаю.
-- Этот самый Нечипуренко сделал так специально? -- в глубоком грудном голосе женщины наконец-то прозвучала озабоченность. – А не может ли его побег быть всего-навсего вынужденным выходом из игры? Люди так поступают, когда насилие переходит границы дозволенного.
-- Из какой игры, какое насилие? Ты думаешь, что говоришь? – вышел из себя мужчина. – Андрей Андреевич уже поставил перед членами Политбюро вопрос о предательстве этого человека, а комитетчики взялись за разработку операции по его нейтрализации.
-- Боже мой, это так серьезно!? Он же был твоим лучшим другом! -- замерла белокурая особа за полированным столиком из галицийского бука, но это продолжалось лишь мгновение. – И пускай бы себе бежал, незаменимых людей, как известно, нет.
-- О, какое это счастье видеть тебя своей женой! -- с сарказмом застонал собеседник. – А обо мне ты подумала?
-- При чем здесь ты? Сбежал Нечипуренко, пусть он за все и отвечает.
-- Понятно. Если бы ты работала на каком-нибудь производстве, то тебе бы вообще цены не было.
-- Куда уж нам. У нас французская кровь в жилах не течет.
В зале зазвонил телефон, женщина отняла ватный тампон от лица и попросила:
-- Вадим, возьми, пожалуйста, трубку. Ты разве не видишь, что я не укладываюсь в нужное время?
-- Прости меня, дорогая, но я ужасно расстроен, -- направляясь в одну из дальних комнат, скороговоркой сказал тот. – Голос может выдать мое душевное состояние.
Некоторое время женщина занималась своим лицом, но телефон и не думал умолкать, привлекая к себе внимание остальных обитателей квартиры. Пожилая дама прошаркала в туалет, девочка вышла из спальни бабушки и прислонилась спиной к дверному косяку, домработница включила какой-то шумный электроприбор.
Тогда женщина отложила свои косметические принадлежности и встала с пуфика.
-- Дипломат называется, -- буркнула она себе под нос. – Места ему, видите ли, в Америке не достанется!
На линии, вероятно, были неполадки, в трубке шипело и трещало, невозможно было ничего разобрать.
Переспросив несколько раз, кто и откуда звонит, женщина уже собиралась нажать на рычажок отключения, когда бархатистый тенор наконец-то прорвался сквозь шумы и вежливо попросил:
-- Наташа, если ты меня плохо слышишь, то пусть подойдет Вадим. У меня к вам обоим очень серьезное дело.
-- Но я и правда ничего не понимаю. Ваш голос мне тоже не знаком.
-- Попросите, пожалуйста, к телефону Вадима Ростиньякова, вашего супруга, -- настаивал неизвестный мужчина.
-- Его сейчас нет дома, -- дама пожевала губами и все-таки решилась переспросить: – А о чем вы, собственно, хотели с нами поговорить?
-- О раритете, Наташа, о том, что он нашелся и его нужно срочно забрать.
-- О каком раритете!? Кто вы, в конце концов?
В трубке снова возникла трескотня, голос незнакомца начал уходить куда-то вдаль:
-- Я Харитон, ваш дальний родственник. Я оттуда... А сейчас нахожусь в Великом Новгороде, понимаешь?
-- Не понимаю.
-- А, досада! Я хотел бы продиктовать один адрес, очень нужный всем нам. Раритет нашелся, он в России, его необходимо немедленно забрать.
-- Оттуда-отсюда, -- женщина раздраженно завела за ухо прядь волос. -- Уважаемый товарищ, нам от чужих людей ничего не надо.
Мужчина помолчал, затем сказал несколько слов на незнакомом языке и начал закругляться:
-- Хорошо, Наташа, я не имею права говорить по телефону то, что нужно... -- в трубке снова раздалась сильная трескотня, когда она уменьшилась, абонент сказал: – Я попробую связаться с вами оттуда и постараюсь все объяснить. До связи!
Миловидная особа нажала трубкой на рычажок, рассеянно посмотрела по сторонам, заметив дочь, махнула ей рукой, чтобы та не попадалась отцу на глаза, и запахнула полу дорогого китайского халата из чистого шелка.
Она уже снова усаживалась на пуфик перед зеркалом, когда с другого конца просторного зала муж спросил:
-- Звонили из министерства?
-- Ты считаешь, что тебе сразу предложат кресло посла в Америке, только что освободившееся?
-- Я жду решения правительственной коллегии.
Женщина подцепила кисточкой немного тонального крема, но прежде чем нанести его на нижнее веко, чуть повернула голову в сторону зала.
-- Это был какой-то «оттуда», у которого есть то, чего нет у нас, -- она коротко хохотнула. -- Он хотел предложить его нам, предварительно назвавшись нашим свояком.
-- Откуда был звонок? – насторожился мужчина.
-- Из Великого Новгорода. У нас с тобой там кто-нибудь есть?
-- Может быть, кто-то и был во тьме прошедших веков.
Новенькая черная «Волга» в экспортном исполнении оторвалась от подъезда «сталинки» и понеслась по Кутузовскому проспекту, погружавшемуся в вечернюю мглу, в сторону Старой площади. Август подходил к концу, надвигался прохладный и дождливый сентябрь, поэтому в углу салона пристроились два японских зонтика. Шофер уверенно крутил баранку, мужчина и женщина, сидевшие на заднем сиденье, смотрели в разные стороны, вызывая у него невольную улыбку. Скорее всего, подобную сцену ему приходилось видеть не один раз. Преодолев небольшой подъем, машина выкатилась на площадь и остановилась у входа в Министерство иностранных дел.
Прежде чем выйти из салона автомобиля, Вадим повернулся к супруге и спросил:
-- Кстати, куда подевался наш Панкрат?
-- Этот вопрос надо было задать твоей маме или домработнице. Я вернулась домой буквально перед твоим приходом, -- собираясь продвигаться к выходу, пояснила она. – Мальчику уже четырнадцать лет, и он давно привык решать свои вопросы самостоятельно.
-- А все-таки где он может проводить свободные вечера? – открыл дверцу Вадим.
-- Наверное, в своем спортзале, -- Наташа подала супругу руку и вслед за ним вышла из машины. – Ты же знаешь, что большой теннис входит сейчас в моду, а он с удовольствием им занимется.
-- И все вечера проводит в спортивном зале, -- усмехнулся Вадим, захлопывая дверцу.
-- Да, теннис – его настоящее увлечение, -- одернула его собеседница. – К тому же его тренер родом из Пятигорска, откуда были и твои предки.
-- Да уж, наш Панкрат очень любит истории о терских казаках.
Возле высоких дверей массивного здания с гербом Советского Союза на фронтоне, украшенных звездами с серпами и молотами, стояли два комитетчика в гражданских костюмах. Вадим протянул одному из них удостоверение с вложенным в него приглашением на два лица, под пристальными взорами этих людей супруги прошли в фойе.
Среди пустых вешалок дежурила гардеробщица, она охраняла единственную на весь гардероб шляпу, принадлежащую министру иностранных дел. Увидев вошедших, старуха задержалась взглядом на женщине, на которой аквамариновыми расцветками отливало модное платье из синтетического материала, удачно подчеркивавшее ее соблазнительную фигурку. На шее молодой женщины посверкивала скромная золотая цепочка, запястье украшал тонкий золотой браслет, а на пальцах обеих рук можно было насчитать лишь обручальное кольцо да золотой перстень с большим камнем, бывшим в моде. Но и эти украшения своим буржуазным блеском привлекали внимание блюстителей советского образа жизни. Вот и сейчас гардеробщица поджала тонкие губы и отвернула в сторону свой крупный нос.
-- Громыко уже здесь, а он весьма жесткий человек, -- негромко сказал на ухо супруге Вадим. – Я думаю, что в связи с неординарными событиями время дипломатического раута будет сокращено и мы вернемся домой пораньше.
-- Тогда почему этот раут не отменили вообще? -- пожала плечами спутница. – Ведь у его устроителей было на это время.
-- Ты хочешь, чтобы весь мир узнал, как мы всполошились из-за какого-то перебежчика, пусть и в ранге советского посла в Америке? – воззрился на нее муж. – Этого не будет никогда. Наша страна твердой поступью продолжит движение вперед.
-- Ага, прямо к цели, намеченной великим Лениным.
Они поднялись по широкой мраморной лестнице в просторный зал, уставленный бюстами вождей революции и другими деталями советской атрибутики и устланный ковровыми дорожками, приглушающими звуки шагов. Людей здесь собралось достаточно много, все они разбились на небольшие кучки и обсуждали сиюминутные проблемы. Навстречу вновь прибывшим уже спешил их старый знакомый с седой шевелюрой, больше похожей на львиную гриву, и с нашивками сотрудника дипломатического корпуса по обшлагам кителя и по его бортам.
-- Ты уже знаешь, а я не стану вдаваться в разъяснения, -- целуя руку Наталье и обращаясь к Вадиму, сходу заговорил он. – Скажу только, что министр иностранных дел решил вновь поднять вопрос о вылазках против Советского Союза сионистских организаций, засевших в Вашингтоне и в Нью-Йорке. Надо полагать, он сделает это в противовес побегу посла Нечипуренко к американцам.
-- Уже известно, что это их работа? – приостановился Вадим.
-- Так доложил на Политбюро Председатель КГБ товарищ Андропов. Юрий Владимирович упомянул и про Лондон, где находится главное гнездо этих мировых ястребов. Дело в том, что побег сотрудника такого высокого ранга позволит янки продолжить экспансию в развивающиеся страны. А нам достанутся лишь объедки ввиде кубов, пирамид и фигур несимметричных.
- Что ты хочешь этим сказать, Вячеслав? – обратила к советнику порозовевшее лицо Наталья, в ушах у нее качнулись простенькие на вид золотые сережки, привезенные мужем из Испании. – Ты стал говорить какими-то загадками.
- Он подразумевает Кубу, Египет и Афганистан, страны, кстати, тоже находящиеся в ранге развивающихся, - пояснил Вадим. – Египет мы почти потеряли, а вот от двух других нахлебников отделаемся еще не скоро. И это, дорогие мои друзья, вилами по воде писано. Да и сама затея послать их подальше весьма опасная, она способна затронуть экономические проблемы на всех континентах.
- Простите, товарищи, но зачем тогда и нам эти неправильные геометрические фигуры? – решила Наталья поддержать разговор на тему, не совсем понятную ей самой. Она твердо знала лишь одно, что мужчинам доставляло удовольствие растолковывать женщинам серьезные вещи. От этого они становились покладистее, что всегда приносило некую выгоду. – И зачем тем же американцам какие-то развивающиеся страны? Им своих бывших африканских рабов мало, тех же нахлебников, так понадобилось прибавить к ним еще и людоедов из банановых республик?
Мужчины переглянулись, они понимали, что женщинам дипломатичность присуща весьма редко, они чаще высказывают свои мысли напрямую, хотя на первый взгляд это самые лживые существа на свете. Импонировало старым товарищам лишь то, что Наталья обращается к ним за помощью. В действие вступал непреложный закон природы - помогать слабым, и от него никуда невозможно было деться.
- Если хочешь, Наташа, я в нескольких словах объясню тебе принцип развития на земле всего человеческого рода, и докажу, что оно идет неправильным путем. - чуть наклонил свою львиную шевелюру Вячеслав. – До начала церемониалов еще не скоро и мы успеем пообщаться.
- Я с удовольствием тебя послушаю, - под снисходительную улыбку супруга, согласилась она.
- Начнем с малого, ты понимаешь, что обозначает слово экспансия?
- Конечно, это вторжение одних государств в сферы деятельности других.
- Это расширение сферы их влияния, что суть одно и то же, - кивнул советник. – А теперь перенесем этот термин на Советский Союз и на Америку.
- Мы экспансируем в другие страны социализм, американцы капитализм. Про это знает каждый ребенок в школе.
- Вот и вся проблема, Наташа.
- Прости, Вячеслав, но мне кажется, что это только начало разговора, - тряхнула взбитыми волосами собеседница. – С нашим социализмом ясно – равноправие и браство всех и вся, чтобы не было ни бедных ни богатых. Но зачем богатым американцам бедные страны?
- Капиталистам нужно сбывать свою продукцию, которой они стали производить больше, чем требуется им самим.
- И вот здесь кроется самое главное, дорогой Вячеслав, - с вызовом посмотрела на дипломата Наталья. – Чем эти люди, населяющие бедные страны, будут расплачиваться за их продукцию?
Служащий дипломатического корпуса посмотрел на собеседницу как на маленькую девочку, затем перевел насмешливый взгляд на Вадима. И ответил:
- Своими душами, Наташенька, - он снисходительно усмехнулся и добавил. – А еще природными ресурсами, которые у них не разработаны и лежат в земле без дела.
- Моей Наталье подобные ребусы не требуются, - попытался заступиться за жену Вадим.
- Нет, подождите, - запротетовала она. – Я хотела бы разобраться до конца.
- Кстати, друзья, этот конец, который ждет всех землян, тоже не займет в нашей истории много времени, - посерьезнел Вячеслав. – Вы хотите, чтобы я продолжил?
- Обязательно, - заинтересовались оба супруга.
- Кто стоит во главе капитала, вам известно.
- Сионистская мафия, с которой борется не только Советский Союз, - отрапортовала Наташа. – Ей противостоит весь прогрессивный мир.
- К слову, сопротивление сионистам многократно усилилось после Гитлера, как это ни парадоксально звучит, - приподнял плечи Вадим.
- Ну... пусть будет так, - не стала отрицать его супруга.
- А вы не задумывались над вопросом, что станет с миром, когда к рукам приберут самый затерянный уголок на планете?- продолжал дипломат. - Ведь капитализм – это агрессия, и люди у его руля самые неуправляемые из всех, которых мы знаем.
- А вот здесь, Вячеслав, ты попал в точку, - снова признался его друг. – Чего стоят убийства глав государств и политических деятелей, включая тех самых царей с королями и их наследниками до и во время Первой мировой войны, и того же нашего Столыпина в дореволюционной России. Ради достижения своих целей эти люди не щадят никого и ничего, в том числе и собственных жизней.
- И куда прикажете от всего этого деваться? – со вниманием взглянул на своих собеседников дипломат.
- Вот как далеко мы шагнули! – округлила глаза Наташа. – Об этом я никогда не думала.
- А сионисты, между тем, уже задумывались и над этим вопросом, поэтому в противовес агрессивному капитализму Карл Маркс предложил прогрессивный социализм с последующим коммунизмом.
- Постойте, уважаемые, но здесь какая-то путаница, - попыталась собеседница подвергнуть сомнению последнее высказывание. – Выходит, что эти люди сами же себе и противоречат!?
Вячеслав подхватил обоих супругов под руки и повлек их в сторону буфета:
- Наташенька, это и есть та самая змея, закусившая свой собственный хвост, которую ты часто рассматриваешь на страницах эзотерических книг, - на ходу попытался он объяснить проблему женщине. – Этот символ говорит о том, что мир состоит из противоречий. И если люди во главе мирового сообщества стоят разумные, то в действие обязательно вступает аксиома, самая плодоносящая из всех – разделяй и властвуй.
- Разумные люди эти противоречия поддерживают искусственно, - добавил Вадим. – А чтобы тебе было яснее, подумай над тем, почему агрессивный ислам возник на земле примерно через шестьсот тридцать лет после якобы прогрессивного христианства.
- Отличный пример, - засмеялся Вячеслав. – И почему он появился вообще.
- Мне уже достаточно ваших туманных разглагольствований, - решила отмахнуться Наталья сразу от всего. – Я успела устать от вас обоих...
Официальная часть дипломатического раута, как и предсказывал Вадим, оказалась короткой. Министр иностранных дел, высокий молодящийся старик с приподнятым плечом и лицом, немного перекошенным на одну сторону, обрисовал международную обстановку, детально остановившись на побеге советского посла к американцам. Его выводы сводились к тому, что это предательство порождено прежде всего империалистической и сионистской пропагандой. Оно может осложнить отношения Советского Союза с ведущими мировыми державами, поэтому такой человек не имеет права на прощение.
Затем Громыко оставил трибуну и спустился к дипломатам, тут же окружившим его. Вадим с супругой и Вячеславом остановились немного в стороне. Наталья открыла было рот, чтобы прокомментировать откровение, услышанное из уст члена Политбюро, когда все трое заметили, что он сам твердыми шагами направляется к ним.
Она попыталась покрепче уцепиться за локоть супруга, но тот вежливо отстранился, успев шепнуть ей на ухо:
-- Извини, милая, мне кажется, что Андрей Андреевич хочет сказать нам что-то очень важное.
Между тем долговязый глава советского дипломатического корпуса, исполняющий заодно и обязанности заместителя Председателя Президиума Верховного Совета СССР, приблизился к ним и протянул руку Вадиму.
-- Я рад видеть вас на этом рауте, -- сухим голосом с глухими нотами в нем сказал он. – У меня к вам, Вадим Петрович, есть парочка вопросов. Так сказать, тет-а-тет.
Рука Громыко была костлявой и холодной. Кивнув походя Наталье и стоящему рядом с ней Вячеславу, он отошел в сторону, Вадим последовал за ним. Андрей Андреевич остановился и развернулся к нему, как всегда, приподняв одно плечо вверх, рот у него больше обычного съехал на сторону.
-- Вы, наверное, догадываетесь, почему мы решили отозвать вас из Испании, -- начал он все тем же глуховатым голосом. – Кстати, как отреагировали Генеральные кортесы этой страны на откровенное предательство ведущего сотрудника нашего дипломатического корпуса?
-- Кортесы отреагировали сдержанно, Андрей Андреевич. Во взаимоотношениях наших стран изменений в худшую сторону ожидать не следует, -- чуть наклонил голову с идеальным пробором Вадим.
-- Этого следовало ожидать. В самой Испании к власти рвется социалистическая рабочая партия, а это для нас пока кот в мешке, несмотря на общее мировоззрение, -- министр покачался с пяток на носки и снова вгляделся в своего подчиненного. – У вас в роду, Вадим Петрович, были, как мне помнится, терские казаки и французские аристократы, не так ли?
-- Абсолютно верно, -- подтвердил собеседник. – Наш род пошел от терского казака Даргана Дарганова, во времена войны с Наполеоном взявшего в жены французскую дворянку. А чуть позже одна из их дочерей вышла замуж за французского герцога Буало де Ростиньяк, откуда произошла наша фамилия Ростиньяковы.
-- И у ваших предков был свой особняк на Воздвиженской улице?
-- Он и сейчас там стоит. После революции его включили в реестр зданий, подлежащих заселению выходцами из рабочих и крестьянских семей.
-- Не жалеете об утраченном?
-- Как можно жалеть о том, чем никогда не владел? – пожал плечами молодой мужчина.
-- А вот ваши прямые родственники во Франции и Швеции владеют не какими-то особняками, пусть и на Воздвиженской улице, что недалеко от Кремля, а рыцарскими замками с поместьями при них, -- хитро прищурился Громыко. – Мы знаем, что у вас есть родные даже в Соединенных Штатах Америки. Кстати, вы когда в последний раз встречались с кем-либо из них?
-- Простите, Андрей Андреевич, но судьба распорядилась так, что мы не виделись ни разу, -- развел руками в стороны советский посол в Испании. – Разве что поздравляем друг друга с праздниками, но все под контролем нашего комитета Госбезопасности.
-- Про это не стоило напоминать, -- пожевал сухими губами Громыко.
Вадим внутренне подобрался, он понял, что министр иностранных дел заново перелистал всю его биографию, чтобы принять то или иное решение. Теперь все зависело от того, что перевесит – его профессиональные способности или прошлое рода Даргановых. Конечно, можно было привести немало примеров, когда потомки тех же дворян занимали в руководстве страной ответственные посты, но в последнее время такого почти не случалось.
-- У этого Нечипуренко в роду тоже были выходцы из дворянского сословия, из украинского, -- после некоторого молчания заговорил Громыко. – Самое неприятное, что их имение находилось недалеко от того места, в котором прошло мое детство. В мои-то годы и такой удар.
Молодой мужчина понял, что чаша весов перетягивает не в его пользу. Если бы было по-другому, то Громыко не стал бы акцентировать внимание на его происхождении, он остановился бы на ключевых вопросах мировой политики. Но напоминать о своих заслугах, принесших родине немалые дивиденды, Вадим не решился, опасаясь отрицательного результата. Андрей Андреевич умел нейтрализовать даже самую хорошую защиту оппонента и тут же переходить в изощренное нападение.
-- Это позор для всего нашего дипкорпуса, -- чуть наклонив голову, вежливо сказал Вадим. – Примите мои сочувствия, уважаемый Андрей Андреевич, но сделать что-либо теперь вряд ли будет возможно.
-- Наказать поганца никогда не поздно, его все равно достанут хоть в Штатах, хоть на дне океана, -- вскинул подбородок Громыко. – Хоронить нас, коммунистов, рановато! Не успел Генеральный секретарь нашей партии немного прихворнуть, как крысы побежали с корабля. Но мы еще покажем, на что способны, -- и добавил, собираясь уходить: – К этому вопросу мы с вами еще вернемся.
Сухопарая фигура с приподнятым плечом скрылась за колонной. Вадим постоял немного и тоже пошел к жене и товарищу, внимательно следившим за его разговором с Громыко. Он не знал, к какому именно вопросу обещал вернуться министр – то ли к теме его происхождения, то ли к методам наказания провинившегося посла. Поэтому в груди у него поселился прохладный пузырек, начавший перекатываться там с места на место.
Раут закончился, дипломаты стали покидать основательное здание министерства на Старой площади и разъезжаться по домам. Уже в машине Вадим снова вспомнил о сыне Панкрате и подумал о том, что парень растет своенравный, не стремящийся добиться высоких целей. Его интересовали больше военные дисциплины, нежели естественные науки или тайны международных отношений. Было ясно, что он пойдет по стопам дедов и прадедов, в большинстве своем людей военных. Дочь Софья, которой исполнилось двенадцать лет, тоже тянулась лишь к тому, что лежало на поверхности, то есть к поп-культуре, к любовным романам типа «Анжелики».
У отца создавалось впечатление, что дети не хотят и не могут его понимать, а это означало, что передавать по наследству накопленный опыт, пусть маленький, но уже свой, некому. Сделанный вывод удручал. Вадим терпеть не мог людей в погонах, считая их ограниченными особями, он мечтал разорвать порочный круг, будто железным обручем сковавший на долгие полтора столетия род Даргановых-Ростиньяковых. Тем более что время диктовало другое. Сам он с трудом вывернулся из тисков, поступив назло многочисленным родственникам в престижный МГИМО, но не в военное училище. Этот подвиг он совершил несмотря на то, что души не чаял в лошадях и в военной технике, и в юности часами пропадал на ипподромах и на армейских полигонах. Странно, но лишь женщины в их роду имели гуманитарные профессии. Почти все они закончили высшие учебные заведения с уклоном на международные отношения, и все знали по нескольку европейских языков.
«Волга» притормозила возле лестницы, ведущей к парадному подъезду, у ступенек уже стоял сверкающий автомобиль, принадлежащий семейству Буденных. Из него вылезла вальяжная дама, внучка Семена Михайловича и бывшая супруга актера Державина, одного из героев кабачка «Двенадцать стульев». Членов обеих семейств связывали общие казачьи корни. Правда, маршал был все-таки из донских хохлов, не пощадивших перед взлетом на вершину власти своего соплеменника и земляка Думенко, первого командира Первой конной армии. Того командарма по доносу, в котором принимал участие и Буденный, герой Первой мировой и гражданской войн, расстреляли в подвалах ростовской тюрьмы. Но кто из бывших холопов, ошалевших от открывшихся настеж дверей во власть, вдруг распахнувшихся перед ними с оглашением революционных преобразований в России, не предавал никого и не продавал. У всех у них руки были по локоть в крови, и кровь эту они без зазрения совести сцедили на одного из самых жестоких своих вождей – на Сталина. На того человека, которого сами же к власти и привели.
- Господи, какая встреча, а я недавно о вас вспоминала, - всплеснула руками внучка командарма, она покосилась на Вадима и откачнулась к Наталье. – Милочка, вы слышали, что посол Советского Союза в Америке, этот Нечипуренко, переметнулся к американцам? Об этом передают радиостанции всего мира.
- Ну и пусть бегут, одним больше, одним меньше, - отмахнулась миловидная особа, никогда не терявшая самообладания. – Эти перебежчики ходят целыми делегациями вокруг американского посольства, они завалили просьбами отпустить их из Советского Союза весь Президиум Верховного Совета.
- Разве подобное допустимо? Ведь это же выражние презрения к своей родине!
- Им плевать на родину, они лезут туда, где лучше жить.
- Но так поступают только безродные космополиты!
- А вы думали патриоты побегут? У наших патриотов и здесь делов по горло, – усмехнулась Наталья. – Они мечтают о том, как бы сделать так, чтобы передовые западные технологии не прорвались через кордон и не перевернули в Советском Союзе все вверх дном.
- Так вы не осуждаете побег этого Нечипуренко к капиталистам? – наконец поняла смысл услышанного внучка легендарного командарма.
- Я уже сказала своему мужу, что незаменимых людей не бывает, - подставляя локоть под руку Вадима, покривила щеку собеседница. – Русский народ на таких людей не обращает внимания. А надо бы присмотреться к ним повнимательнее и постараться заинтересовать их чем-то стоящим на родине.
Машины сверкнули стоповыми фонарями и помчались по освещенному Кутузовскому проспекту, пустынному в это ночное время. Трое жильцов «сталинки» обогнули здание вдоль его фасада, вошли в слабо освещенный двор. Со времен революционных преобразований у советских людей появилась привычка – входить с черного хода хоть в свой дом, хоть в государственное учреждение. Скорее всего это напоминала о себе почти всеобщая холопская наследственность. При расставании возле лифта Буденная поцеловала жену Вадима в щеку и доверительно шепнула:
- На недельке я к тебе забегу, поделюсь одной очень интересной новостью, - она покосилась на мужа своей подруги, молча сопевшего рядом, и добавила. – Дело связано со скандалом в кремлевской больнице, в частности, с Брежневым и с Джуной Давиташвили, взявшейся его вылечить. Ну, этой экстрасеншей, то ли грузинкой, то ли сербиянкой. Надеюсь, ты будешь дома.
- У меня тоже есть одна новость.., - начала было Наталья и осеклась. – Потом созвонимся.
Время было позднее, но спать не хотелось, и Вадим включил телевизор. Передавали новости, среди которых был и репортаж о дружественном визите в Ленинград шведских военных кораблей. Небольшая эскадра вошла в Неву и встала на якорь. Вскоре моряки заспешили на берег. Один из них, высокий стройный офицер с удлиненным лицом и с подстриженными черными усиками, показался Вадиму знакомым. Дипломат привстал в кресле и придвинулся поближе к телевизору, но офицер уже исчез с экрана. Некоторое время молодой мужчина сидел в задумчивой позе, затем вскочил и подошел к книжной стенке. Вытащив из секретера альбом с фотографиями, он перевернул несколько страниц и остановился на одном снимке, принявшись за внимательное его изучение.
Отметив что-то про себя, Вадим посмотрел в сторону спальни, в которой готовилась отойти ко сну супруга, и он негромко позвал:
-- Наташа, ты не можешь подойти ко мне?
-- Я уже обвязала волосы полотенцем, -- отозвалась она. – А что случилось?
-- Повтори, пожалуйста, кто звонил перед тем, как мы отправились в министерство? Ты еще сказала, что он хотел предложить нам то, чего у нас нет.
-- Я сама ничего не поняла. Кажется, это был какой-то Харитон из Великого Новгорода.
-- Из Новгорода или из другого города?
-- Точно из Новгорода, а сам он приехал откуда-то «оттуда».
-- Ты ничего не путаешь?
-- Я повторила тебе наш разговор слово в слово. А чем этот человек тебя заинтересовал?
-- Он наш родственник.
-- Он так и назвался, -- засмеялась супруга. – Я едва удержалась, чтобы не нахамить ему в ответ.
-- Это был Христиан Даргстрем, тот самый, от которого мы каждый год получаем поздравления с Рождеством и шлем ему ответные открытки.
-- А как он мог попасть в Советский Союз? – высунулась из спальни Наталья, в полусонных глазах которой возникло удивленное выражение. – Как мог шведский военный моряк приехать в Новгород?
-- Значит, сумел, мало того, отыскал раритет, за которым весь род Даргановых гоняется уже полторы сотни лет.
-- Прости, милый, о каком раритете ты говоришь? Этот Харитон и вправду сказал мне, что он нашел нечто такое, что надо срочно забрать.
-- Он и адрес называл?
-- Нет, конечно, лишь повторил несколько раз, что разговор не телефонный. Кстати, он просил, чтобы к трубке подошел мой супруг, но ты сам предупредил меня, что тебя нет дома.
Вадим захлопнул фотоальбом и поставил его на место. Он понял, что нарвался на крупную накладку, которые встречаются в жизни в самые неподходящие моменты.
-- Что ты молчишь? – окликнула его Наталья, продолжавшая стоять на пороге. – Этот... Христиан заверил, что постарается связаться с нами оттуда.
-- Дело в том, что он пытался намекнуть нам на диадему работы итальянца Николо Пазолини, которую наши предки обещали вернуть во Францию.
-- Не может быть! – округлила глаза женщина. – Мы повсюду ищем ее следы, а она пряталась у нас под носом... Но каким образом?
-- Думается, что мой дед оказался прав. Кстати, это он заказал ювелирам самого высокого класса копию диадемы работы Николо Пазолини, которую вскоре украли прямо из его кабинета. Лет двадцать назад на семейном совете он сказал, что раритет надо искать в Великом Новгороде, потому что Дарган Дарганов, наш предок, при возвращении из Парижа заезжал туда, -- Вадим опустился в кресло и закинул ногу за ногу. – Наверное, вместе с драгоценностями, принадлежащими роду Скаргиных, он передал им и эту диадему.
-- Тогда почему твои предки не отыскали ее следов еще до революции? – не согласилась женщина. – В те времена им было легче разыскивать сокровища, за их спинами никто не стоял с уголовным кодексом в руках.
Молодой мужчина помассировал лицо ладонями и уставился в одну точку.
-- Скорее всего, ты права, -- наконец заговорил он. -- Даргановы два раза навещали Скаргиных в Новгороде и оба раза возвращались ни с чем. Что-то здесь с чем-то не стыкуется.
Наступила тишина, нарушаемая лишь негромкой работой телевизора и шумом переносного вентилятора, разгоняющего душный московский воздух. Наталья, продолжавшая стоять при входе в спальню, поправила на голове полотенце и прикусила нижнюю губу.
-- И все-таки меня волнует вопрос, как Христиан оказался в Советском Союзе? – сказала она. – Мы знаем, что жена у него англичанка и что он военный моряк шведского флота. Вряд ли таких людей ждет в нашей стране радушный прием.
-- Ты не угадала. Именно так его у нас и встречали. Он приплыл к нам с визитом на военном корабле, на котором служит, -- пояснил Вадим. – Они вошли в Неву и встали на якоре напротив Адмиралтейства. Минут десять назад я мельком видел его в телевизионных новостях.
-- А ты не ошибся? – заинтересовалась Наталья. – Это был именно Христиан?
-- Я посмотрел на фотографию которую он нам прислал.
-- Тогда надо срочно ехать в Ленинград и выяснять все тонкости этого дела прямо на месте. А вдруг и правда он был в Новгороде и нашел там диадему?
-- Во-первых, кто мне разрешит встречаться с ним, а во-вторых, как он сумел побывать в том городе? Шведским морякам могут организовать экскурсии по историческим местам Ленинграда в сопровождении своры сотрудников КГБ. Но не больше.
-- И все-таки необходимо найти какое-то решение.
-- А в-третьих, моя дорогая супруга, на сегодняшнем рауте в министерстве иностранных дел я услышал от Громыко, непосредственного своего начальника, прямое предупреждение о моем несоответствии занимаемой должности.
-- Не может быть! – всплеснула руками Наталья. – У тебя же нет ни одного взыскания.
-- Зато я имею кучу родственников, разбросанных по всем уголкам земного шара, а мои предки владели особняком на Воздвиженской улице. Министру наплевать, что этот особняк был экспроприирован властью рабочих и крестьян, для него сам факт того, что я являюсь выходцем из иной среды, имеет большее значение, нежели все мои способности дипломата, -- собеседник с раздражением потер ладонью подбородок. – В данный момент мне лучше забиться в какой-нибудь тихий уголок и ждать. Сейчас я мечтаю только о том, чтобы сохранить за собой место посла в Испании, а ты предлагаешь мне ехать в Ленинград и разыскивать там Христиана Даргстрема.
-- Ты прав, в этом случае вам обоим, случись что, не удалось бы избежать встречи с органами. К тому же, не дождавшись от нас помощи, он мог прихватить раритет с собой и пронести его на свой корабль, - молодая женщина передернула плечами. – Мне кажется, Вадим, тебе надо переждать сложную ситуацию и отложить любые контакты со своими родственниками.

В просторном кабинете Генерального секретаря ЦК КПСС стояла привычная тишина. Она поселилась здесь лет пять назад, после того как хозяина прямо из кресла доставили в кремлевскую больницу под личный досмотр профессора Чазова. Время подходило к шести часам вечера, Леонида Ильича начало клонить ко сну. Но тут дверь приоткрылась, в кабинет вошел министр иностранных дел Громыко и покашлял в кулак. Леонид Ильич приоткрыл глаза и сквозь мутную пелену сна принялся разглядывать человека, посмевшего потревожить его покой.
- А-а, это ты, -- узнал он посетителя. – Как там с этим перебежчиком? Не хотят американцы его возвращать?
-- И не вернут, Леонид Ильич, -- придвигаясь к столу, сказал Андрей Андреевич. – Весь капиталистический мир настроен против нас, боюсь, что борьба нам предстоит еще долгая.
-- Выдержим, нам не впервой, -- генсек протер глаза. – Ладно, что там у тебя? Выкладывай быстрей. Устал я, день сегодня какой-то душный.
-- Конец августа. Наверное, дождь надвигается, скоро они зарядят до самого ноября, -- раскрывая на столе папку с бумагами, мельком глянул в окно Громыко. – Я к вам, Леонид Ильич, все по тому же вопросу. Кого мы утвердим на место этого Нечипуренко, будь он неладен?
-- А мы разве с тобой в прошлый раз не обсуждали какие-то кандидатуры?
-- Было дело, но к общему мнению мы тогда не пришли.
-- Так давай приходить.
-- Я предлагал Тарасова и Ростиньякова, -- зашелестел листками министр. – Тарасов у нас работает послом в Канаде, а Ростиньяков, соотвественно, в Испании.
-- Я вспомнил, ты еще сказал, что этому Тарасову за шестьдесят, но со своими обязанностями он справляется неплохо.
-- Даже хорошо.
-- Вот пусть он на месте и остается. А этому Ростиньякову надо расти. Ты же сам сказал, что ему всего тридцать пять и дипломат он способный.
-- Никто не спорит, Леонид Ильич. Вот только наши разведчики откопали в его биографии некоторые штрихи, не совсем, так сказать, положительные.
-- Наркотики перевозил или боеприпасы?
-- Ну что вы, Леонид Ильич, как можно говорить такие вещи.
-- Тогда какие такие штришки?
Громыко выдернул из кипы бумаг несколько нужных листков, быстро пробежал их глазами и откашлялся.
-- Вадим Петрович Ростиньяков -- потомок терского казака Дарганова, женившегося во время войны с Наполеоном на французской дворянке Софи де Люссон и привезшего ее на свою родину, в станицу Стодеревскую на Кавказе, -- на одном дыхании выпалил он.
-- Ну и что вы нашли здесь плохого? – приподнял одну бровь Брежнев. – Ленин тоже был дворянином.
-- Леонид Ильич, дело в том, что когда эта чета покидала Париж, то у французов случилась кража весьма редких раритетов, в частности, золотой цепи с медальоном, принадлежавших одному из кардиналов и считавшихся их национальной святыней. Пропали и многие другие ценности, среди которых была диадема работы известного итальянского ювелира Пазолини.
-- Драгоценности украли этот казак Дарганов и его мамзелька?
-- По данному поводу до сих пор ничего не известно. Но в краже тогда подозревали банду терских казаков, предводителем которой была французская женщина. Вот постановление императора Александра Первого о проверках на всех дорогах Европы, ведущих в Россию.
-- Если это до сих пор неизвестно, то зачем поднимать лишний шум? – Генеральный секретарь нахмурился, нашарил среди бумаг «паркер» и постучал им по столу. – Эти сокровища не найдены?
-- От них и следов не осталось, наши органы не располагают никакой информацией.
-- Галиматья какая-то! Кто в это поверит, и почему все решили, что сокровища украдены этой парой?
-- Дело в том, что одна из дочерей казака Дарганова вышла замуж за французского аристократа Буало де Ростиньяк. Они поселились в Москве, в собственном особняке на Воздвиженской улице, приобретенном Даргановым и его женой Софьей после их возвращения из Парижа. Кстати, от союза их дочери с тем французом и начинается род Ростиньяковых.
-- А не мог этот Буало купить особняк на свои деньги?
-- Сделка с прежним хозяином дома произошла на двадцать с лишним лет раньше. Кроме того, по данным, полученным от французской полиции, примерно в то же время дворянкой Софи де Люссон был приобретен во Франции замок недалеко от городка Обревиль, где был мэром ее родной дядя по фамилии Месмезон. Туда уехал жить ее младший сын Петр, женившийся на Сильвии де Эстель, тоже французской аристократке. Но и это еще не все.
-- Хорош был казак. И сам женился на дворянке, и своих детей сумел пристроить за графов с герцогами, -- пробурчал собеседник.
-- Мне думается, что здесь постаралась его жена Софья де Люссон. Она и среднего сына женила на родственнице шведского короля Бернадота.
-- Да ты что! Тогда выкладывай до конца, если уж начал.
-- До самой революции Ростиньяковы искали в России диадему работы итальянца Пазолини и еще какие-то драгоценности, якобы принадлежавшие их роду. Вот справка царской сыскной полиции. Тайный агент сообщает, что члены их семьи по этому поводу два раза посещали особняк князей Скаргиных в Великом Новгороде.
-- И Скаргины были замешаны в краже?
-- Французы реквизировали их фамильные сокровища, а Дарганов вернул эти ценности, когда возвращался с войны домой.
-- Благородный поступок, -- Брежнев пошевелил бровями. – Но как он узнал, что эти сокровища принадлежат Скаргиным и где их откопал?
-- На первый вопрос ответ есть. В одном из донесений написано, что в семейной шкатулке князей Скаргиных оказалась записка с завещанием боярина Скарги, их родоначальника, -- Громыко перелистал страницы. – А вот где терской казак ее нашел, об этом нет ни строчки.
Генеральный секретарь почмокал губами, достав из кармана сигарету долго на нее смотрел, затем понюхал и протянул собеседнику.
-- Курить будешь?
-- Я не курю, Леонид Ильич. Вы же знаете.
-- Мне тоже запретили, а так иногда хочется затянуться, аж под ложечкой заноет, -- он сунул сигарету обратно в карман и снова взял в руки «паркер». – Давай подведем итоги, Андрей Андреевич. Так что ты от меня хочешь?
-- Вашего совета, Леонид Ильич, -- сложил бумаги в папку министр иностранных дел. – Пост главы советского посольства в США весьма ответственный, и назначать на него человека с подмоченной репутацией у меня нет желания.
-- А с чего ты взял, что у этого Ростиньякова репутация подмоченная?
-- Я только что прочитал вам сведения, которые мне предоставили органы государственной безопасности. Разве этого мало?
-- Там нет ничего, -- оставил в покое «паркер» Брежнев. – Все то, что происходило до революции, нас не должно касаться. Ты мне скажи, в советское время за этими Ростиньяковыми водились какие-либо грешки?
-- У них есть родственники в странах капиталистического лагеря.
-- Это не повод для отстранения от службы.
-- Других сведений у меня нет. Все члены семьи служили верой и правдой нашей социалистической родине, занимая высокие командные должности в советской армии.
Генеральный секретарь достал носовой платок и вытер им лицо и шею. Взглянув в окно, он нацепил на нос очки в золотой оправе и придвинул к себе одну из папок.
-- Больше у тебя никаких вопросов ко мне нет? -- подняв голову, поинтересовался он.
-- Никаких, Леонид Ильич, тогда на неделе я занесу приказ о назначении Ростиньякова послом Советского Союза в Соединенных Штатах Америки.
-- Хорошо, я не возражаю, - и когда Громыко забрал со стола папки, собираясь уходить, Брежнев добавил. – Андрей Андреевич, скажи там, чтобы ко мне больше никого не пускали, я еще немного поработаю.
- Я понял, Леонид Ильич, - согласно кивнул министр.
Громыко шел по коридору, устланному ковровыми дорожками, в сторону зала заседаний, в груди у него разрастался комок обиды. Впервые старый служака не сумел убедить своего выше стоящего товарища в том, что новая кандидатура на столь ответственный дипломатический пост не блистала чистотой. Годы поджимали и он боялся того,что с очередным провалом его самого могут незамедлительно отправить в отставку, несмотря на прежние заслуги. А что провал возможен, он чувствовал как зверь внутренним своим чутьем. Социалистическая система, возводимая в течении шестидесяти пяти лет под надрывный звон пупков советского народа, рушилась на глазах, крах ее был не за горами. И если не предпринять прямо сейчас решительных шагов, то она не продержится больше десятка лет. Брежнев за последние месяцы словно подталкивал эту систему к краю пропасти своими непродуманными действиями, кажется, маразм у него, которым он страдал и раньше, достиг своего апогея. К тому же Генеральный секретарь партии горстями глотал таблетки, запивая их чаще водкой, он не соблюдал никакой диеты, прописанной ему врачами, а жрал все подряд, не забывая при этом подначивать своих старых товарищей. А друзьями он окружил себя достойными, теми, с которыми поднимался к Олимпу власти с довоенного периода. Взять хотя бы Черненко, Устинова, или того же министра внутренних дел Щелокова. Никого не бросил в беде, не предал и не продал, а всех подтащил к себе. В этом его заслуга была велика, во всем остальном он не предсталял из себя ничего дельного. Тот же бестолковый Хрущев, только не размахивающий руками, не кричащий и не стучащий каблуком ботинка по трибуне ООН, а лишь более спокойный. Андрей Андреевич был выдвиженцем Сталина, из старой гвардии их осталось всего несколько человек, каким-то образом зацепившихся в стране за вершину власти.
Вот и сейчас навстречу ему шел своей кособокой походкой Михаил Андреевич Суслов, этот ярый приверженец жесткого контроля за всеми и за вся. Не зря русский народ придумал поговорку – заставь дурака богу молиться, он и лоб расшибет. Это выражение как нельзя больше подходило к внутренней сущности Суслова, выходца из беднейшей крестьянской семьи с Поволжья. При Сталине такие люди исполняли роль палачей, потому что за кусок хлеба с маслом, не доставшийся им внизу, из-за патологической лени вкупе с низким происхождением,они готовы были предать даже своих родных. Что и случалось в рабоче-крестьянском правительстве сплошь и рядом, начиная с революционного периода. Плоская фигура главного ревизора партии с плоской же головой больше походила на тень, нежели состояла из человеческой плоти. Но энергии, которая клокотала в этом тщедушном теле, могли бы позавидовать более молодые сотрудники аппарата властных структур. Громыко вытащил руку из кармана, собираясь протянуть ее своему соратнику, как вдруг заметил во всем его облике непривычную на первый взгляд надломленность. Михаил Андреевич стал походить на циркуль со сломанной ножкой, даже взгляд его бесцветных глаз был менее затягивающим и прожигающим одновременно. Прическа под Геббельса, над которой потешались все газеты мира, представляла из себя спутанный клок седых волос.
- Здравствуй Андрей Андреевич, - с усилием подал руку партийный функционер. – Ты идешь от Леонида Ильича?
- От него, - пожимая холодную костлявую ладонь, кивнул Громыко. – Как ты себя чувствуешь, Михаил Андреевич? Вид у тебя сегодня совсем не рабочий.
- Не обращай внимания, - слабым и высоким голосом отозвался собеседник. – Обычное недомогание.
- Может, в кремлевку позвонить, чтобы приехали и сделали укол?
- Они уже приезжали, - Суслов поморщился и собрался идти дальше. – Он у себя один?
- А я хотел зайти к тебе за советом,- словно не расслышал вопроса министр иностранных дел. – Пришел к Леониду Ильичу за согласованием кандидатур на пост посла в Америке, вместо этого предателя Нечипуренко. И не сумел доказать, что один из них представляет из себя фигуру весьма ненадежную.
- Кто таков? – насторожился Михаил Андреевич.
- Ростиньяков, наш посол в Испании. Весьма развитая личность и трудолюбивая, но у него за границей целая бригада родственников. А нынешнее положение в стране в политическом плане тебе объяснять не надо.
- Ростиньяков... Ростиньяков.., - нахмурил собеседник сплюснутый с боков лоб. – Вспомнил, на этого человека мне недавно из андроповского комитета приносили сведения. Отпрыск армейских генералов, имеющий родственные связи в капиталистических странах.
- Я так и сказал Леониду Ильичу.
- А что он?
- Дал указание, чтобы я подготовил приказ о назначении Ростиньякова послом в Америку.
- Он что, опять взялся за старое?
- Да нет, вроде трезвый.
- Решение Генерального секретаря нашей партии идет вразрез с партийными инструкциями, - попытался Суслов вновь обрести хищный облик, но застарелая болезнь не дала ему этого сделать, вернув в прежнее полусогнутое состояние. И все-таки он сумел вздернуть острый подбородок. – Ты правильно подметил, Андрей Андреевич, политическая обстановка в стране накаляется с каждым днем, сионисты не дремлют, они потихоньку прибирают к рукам наши средства массовой информации. Ты не слышал о последнем их изобретении в этой области?
- Нет, Михаил Андреевич, после предательства этого негодяя Нечипуренко у меня не осталось ни одной свободной минуты.
- Они додумались обводить все жизнеутверждающие постановления ЦК КПСС жирной рамкой, и каждому советскому еврею становится ясно, что эти постановления исполнению не подлежат. А ты сам прекрасно знаешь, что их активности позавидует любая подвальная крыса.
- Это невероятно, - у министра иностранных дел рот еще больше съехал на бок. – А куда смотрит Андропов со своими подчиненными? У него в руках сосредоточена такая власть, что сам Рональд Рейган позавидует.
- Юрий Владимирович старается как может, но со своей почкой он тоже не вылезает из кремлевки. Вдобавок, анкета у него, как ты знаешь, у самого подмоченная, он сам из тех же жидов, - Суслов облизал синюшные губы. – Я подозреваю, Председатель КГБ готов пойти на решительные меры, но только в отношении взяточников и чинодралов. А это не совсем то, что надо. Наши люди давно заслужили некоторого послабления, и в этом Леонид Ильич абсолютно прав.
- Взяточничество в России всегда занимало первое место, это повелось еще от татаро-монгольского периода, - согласился с собеседником Громыко. – Но я на его месте обратил бы внимание на другое. На Калининский проспект, к примеру, возведенный под руководством градостроителя из евреев.
- Что ты имеешь ввиду, Андрей Андреевич?
- В народе ходят слухи, что высотки на этом проспекте построены с таким расчетом, что между ними создается аэродинамическая труба.
- Вот как, никогда об этом не слышал, - Суслов все-таки сумел на мгновение обрести хищную позу. – И что-же делает эта труба?
- Она постепенно разрушает Кремль, потому что в ней создаются вихревые воздушные потоки, - приподнял одно плечо вверх министр иностранных дел. Со значением добавил, – Проспект имени Калинина имеет направление на Красную площадь.
Партийный функционер долго молчал, видно было, что он с удовольствием опустился бы в свое удобное кресло. Заостренное лицо его стало еще уже, вместе со впалыми щеками оно походило на колун, готовый обрушиться на головы виновных. Но мысль в глазах стального цвета давала о себе знать короткими пульсирующими отсветами:
- Ты знаешь, Андрей Андреевич, мне в эти росказни не очень-то верится, - наконец улыбнулся он своей неприятной улыбкой. – Просто эти высотки появились у нас впервые, вот и произвели они на людей такое негативное впечатление. Американцы застроили небоскребами весь свой континент. И ничего страшного.
- Я точно такого же мнения, Михаил Андреевич, - чуть наклонил голову Громыко. – О слухах, бродящих в народе, я рассказал тебе совершенно в другом смысле, ты меня понимаешь?
- Да, да, теперь я понимаю, - встрепенулся собеседник. – Эти слухи пора прекращать. Надо доложить об этом Брежневу.
- Вряд ли Леонид Ильич что-то предпримет, как я понял, сейчас ему только до себя. Когда я вошел к нему, он спал за столом и не обратил внимания на сведения, за которые раньше Сталин сослал бы в лагеря, - министр иностранных дел переложил папку с бумагами из одной руки в другую. - Я имею ввиду Ростиньякова, кандидатуру которого на должность посла в Соединенных Штатах Америки он даже не опротестовал.
Суслов передернул плечами, словно его обдала волна холода:
- Ну что-же, тогда пусть все остается так, как есть, заменить Генерального секретаря нашей партии нам сейчас некем, - со вздохом констатировал он.
- Давай признаемся самим себе хоть раз, Михаил Андреевич, - Громыко приблизил свое лицо к собеседнику. – Всем нам, его старым соратникам, это невыгодно.
Главный инквизитор Советского Союза вскинул водянистые глаза на партийного функционера сталинской эпохи, затем отвернулся и пожевал синюшными губами. Не проронив больше ни слова, он зашаркал по коридору, переставляя как костыли негнущиеся свои ноги.

Глава седьмая

Лавина сошла, подняв тучи пыли и песка, которые скрыли из виду солнце, уже цеплявшееся за ледяной зубец далекой горы. Все вокруг заволокла непроглядная темень, не видно было собственной руки, не то что тропы под ногами. Последний валун прокатился вниз по склону, и все стихло, лишь на дне ущелья ревела река, с удвоенной энергией пробивавшая новое русло.
Панкрат оторвал голову от земли и попытался сесть. Его ноздри забила грязь, на зубах скрипел песок, но первая мысль у него была не о себе, а о том, что абреков, блокировавших тропу, нужно уничтожить во чтобы бы то ни стало, иначе они дойдут до стен крепости и ее защитники поймут, что лавина не зацепила и казаков. Тогда разбойничью цитадель взять не удастся никогда, даже если дядюке Савелию и Никите Хабарову удастся со своими сотнями прорваться к главным воротам. Нужен был отвлекающий маневр, который принудил бы абреков воевать на два фронта и распылить их силы. Об отступлении теперь не могло быть и речи, потому что обвал уничтожил ту единственную дорогу, по которой они пришли сюда.
Панкрат пошарил рукой вокруг и наткнулся пальцами на голову своего коня. Он положил лошадь рядом с собой, как только камни устремились вниз, и послушное животное все это время лежало не шевелясь. Затем он поднялся, всмотрелся вперед и увидел просветы между косматыми клубами пыли, продолжавшими оседать. Значит, солнце еще не успело зайти за гору и оставалась возможность довести дело до конца.
-- Николка, -- негромко позвал он лучшего своего друга, который всегда старался держаться при нем.
-- Здесь я, Панкрат, -- донесся снизу голос подъесаула. – Погоди маленько, ногу чем-то придавило.
Рядом зашевелился станичник, за ним еще один и еще. Вокруг закачались неясные тени, казаки принялись поднимать за уздечки своих скакунов.
На тропе послышалось шумное дыхание, и товарищ замер возле атамана.
-- Попали из огня да в полымя, -- прогудел Николка, отряхивая черкеску. – Что ты хотел, Панкрат?
-- Надо идти Захарке на помощь, -- сказал полковник. – Абреки, которые засели наверху, не должны добраться до крепости.
-- Ясное дело, -- согласился станичник. – Если ее защитники почувствуют, что мы остались живы, то другой лавины нам уже не выдержать.
-- Мы тогда и без всяких лавин стены не одолеем.
-- Про то и разговор, -- подъесаул повернулся туда, откуда пришел, и отдал тихую команду: – Тимошка, кликни свое отделение и вместе с ним на одной ноге ко мне.
В темноте возникло какое-то движение, возле Панкрата и Николки стали собираться казаки. Слышно было, как они молча приводили себя в порядок.
Дождавшись, когда суета прекратилась, Панкрат коротко скомандовал:
-- За мной.
Он шел на ощупь, осознавая, что если оступится в правую сторону, то полетит в бездонную пропасть, а если его поведет влево, то он может налететь на валун, только и ждущий, чтобы его подтолкнули. Наконец клубы пыли впереди немного разрядились, стали видны очертания тропы под ногами и сам гребень, по которому она поднималась. Еще через пару десятков шагов видимость улучшилась настолько, что можно было различить предметы на расстоянии нескольких сажен. И вдруг Панкрат приметил силуэты людей сбоку тропы. Они тоже явно торопились к вершине горы.
-- Давай эти привидения пропустим, - дохнул Николка горячим теплом в ухо атамана. – Если это разведчики из крепости, то их сейчас лучше не трогать.
-- А если это уходят абреки, которых мы не добили залпом из ружей? Их упускать никак нельзя, – и полковник негромко отдал приказ: – Приготовились!..
Казаки потащили шашки из ножен, подошвы их ноговиц по-кошачьи заскользили по тропе, полы черкесок, подоткнутые за поясные ремни, не мешали движениям. Некоторое время обе группы двигались друг за другом, не сближаясь и не отдаляясь, Панкрат напрягал зрение, чтобы опознать противника раньше, чем тот обнаружит казаков, что-то привычное чудилось ему в повадках этих людей, в их умении не создавать шума вокруг себя. Он остановился, присел на корточки, сощурил глаза, и наконец узнал Захарку. Голова брата была перевязана, за ним крались Петрашка, Буало и остальные разведчики. Они стремились к абрекам, лежавшим ничком на площадке, расположенной чуть выше, и еще не пришедшим в себя.
Атаман провел рукой по лицу и с облегчением усмехнулся. Оглянувшись на подчиненных, он махнул рукой по направлению к крепости. Мимо него тут же проскользнули молодые станичники, за ними подтягивались старики. Но все они опоздали делить пирог, потому что разведчики уже связали руки нескольким абрекам, оставшимся в живых.
Когда полковник добрался до крохотного пятачка, на котором они толпились, Петрашка тут же обратился к нему:
-- Панкрат, они ничего не скажут про Марьюшку с Павлушкой. Это те самые мюриды, которых Шамиль посылает во все концы Большого и Малого Кавказа, чтобы они поднимали горцев на газават против неверных.
-- Четверых из них я знаю. Они переходили на левый берег Терека и наводили смуту среди равнинных черкесов, кабардинцев и адыгов, -- присмотрелся к горцам Николка. – Панкрат, на них крови больше, чем на простых абреках.
Полковник приблизился к мюридам, заглядывая каждому в лицо, но сумел рассмотреть только ненависть к станичникам, окружившим их, смешанную с ожиданием скорой смерти.
-- Казачий атаман Дарганов, тебе и твоим родственникам все равно не жить, -- осклабился один из приспешников имама. – Твоего отца убили наши люди, они же захватили твою сестру и меньшего сына. Теперь очередь за тобой.
-- Ты, что ли, меня убьешь? – уперся Панкрат в горца стальными зрачками. – Ты способен только нападать исподтишка, и сейчас твое сердце колотится не в груди, а в пятках.
-- Я джигит и дагестанский мюрид! – попытался выпрямиться горец. – Мои соплеменники за меня отомстят!
Полковник постукал нагайкой по колену и коротко приказал:
-- В распыл.
Панкрат вскочил в седло и повел войско вверх по склону, на прибежище имама. Пыль еще не осела, солнце, едва различимое сквозь нее, закатывалось за одну из горных вершин, и надо было успеть подступить под стены крепости, пока видимость позволяла различать тропу. Атаман даже не оглянулся, когда услышал позади смачное хрясканье шашек, полосующих тела горцев.
Но подступиться к стенам крепости до захода солнца не удалось, светило зашло за вершину горы и окрестности погрузились в непроглядную ночь. Атаман прислушался к звукам, доносившимся с разных сторон. Из аула все реже долетали гортанные восклицания и топот копыт, на левом его краю замирал бой. Значит, станичники под командованием дядюки Савелия и атамана ищерцев Никиты Хабарова не сумели разбить главные ворота и ворваться внутрь. Атака терцев с обеих сторон захлебнулась, продолжение ее откладывалось до завтрашнего утра. Абреки получили передышку и возможность накопить силы.
Панкрат перекинул ружье за спину и обернулся назад.
-- Привал, станичники, -- соскакивая с лошади, объявил он. – В этом аду мы только шеи себе свернем.
-- А может, направим к башням небольшой отряд разведчиков? – предложил Захарка. – Пускай бы они за часовыми последили, глядишь, к утру в обороне противника и бреши бы обнаружились.
Полковник ничего не сказал, за него ответил подъесаул Николка:
-- Абреки уже костры запалили, -- махнул он рукой по направлению к огням, разгоравшимся в ночи. – Вряд ли нам удастся подкрасться к ним незамеченными, да и нам самим уже ничего не видно.

Ночь прошла спокойно, лишь один раз от стен цитадели Шамиля оторвался отряд из нескольких верховых. Они приблизились к лагерю терцев настолько близко, что ветер, дувший от аула, принес запахи лошадиного пота. Петрашка, возглавлявший группу часовых, уже приготовился было отдавать команду на стрельбу по целям, едва различимым во тьме, но его удержал Буало, находившийся рядом.
-- Если мы откроем свое местонахождение, то на заре горцы встретят нас со стен дружным залпом, -- -- шепотом пояснил он. – Если это их разведчики, то пусть они убедятся, что лавина накрыла нас всех, а если абреки собрались выбраться из крепости, то не стоит им мешать отправляться на тот свет.
Тени растворились в ночи так же быстро, как и возникли, все вокруг погрузилось в первозданную тишину. Лишь под утро снизу послышался какой-то шум. Панкрат приподнял голову и всмотрелся в темноту. По склону горы кто-то поднимался.
Скоро несколько казаков остановились поодаль, один из них негромко позвал:
-- Панкрат, к тебе вестовой от сотника Савелия Дарганова.
Полковник поднялся и направился к группе. Он не мог понять, кто этот смельчак, сумевший пробраться к ним через каменный ад.
-- Ненька Панкрат, я к тебе с донесением.
Атаман невольно похмыкал в усы. Это был Надымка, сумевший ранить самого имама Шамиля.
-- Говори, герой, -- приказал полковник.
-- Сотник Савелий и атаман Никита Хабаров решили ударить по крепости абреков с первыми лучами солнца. Вы услышите ружейные выстрелы.
-- Ну и славно, мы их тут поддержим, -- огладил бороду Панкрат и ухмыльнулся. – Вовремя ты успел. Как ты сумел сюда пробраться?
-- Я пошел не по дну пропасти, а верхом, козьей тропой, -- пояснил Надымка. – Там, конечно, опасней, зато под ногами ничего не вихляется.
Казаки одобрительно загудели, смелые поступки товарищей всегда вызывали у терцев уважение.
Панкрат обнял молодца и подтолкнул его к бурке, разложенной на камнях.
-- Располагайся, разведчик, с утра у нас будет трудный день.
Солнечные лучи еще не успели вырваться из-за зубчатой стены гор, а казаки уже вскочили в седла и продолжили путь к крепости, за стенами которой собралась армия Шамиля. Когда они добрались до угловой башни, посветлело настолько, что стало возможным рассмотреть всю цитадель разом.
Вокруг розовели снежные вершины гор, внизу продолжал клубиться непроглядный туман, он заполнил ущелье почти до самых бастионов крепости, едва не переваливаясь через них. Стены, сложенные из обломков скал, возвышались над крутым склоном по всему периметру аула Гуниб саженей на пять. Со стороны хребта площадка с цитаделью на его вершине обрывалась пропастью, с другой стороны над нею нависала скала, покрытая льдом и упиравшаяся в небо.
К селению вела только одна узкая дорога, она петляла по левому склону горы, более пологому, но перед самым аулом поднималась почти вертикально. Вчера казаки приняли там бой с абреками, из которого вышли победителями, там же осталась добивать врага и большая часть войска под командованием Савелия Дарганова и атамана Никиты Хабарова.
Скоро оттуда донесся ружейный выстрел, через мгновение усиленный дружным залпом многих ружей и перешедший в шум битвы, явно набирающей обороты. Отряд терцев подъехал к угловой башне, казаки внимательно присматривались к бойницам. Они знали, что в каждой крохотной комнате могли спрятаться горцы, вооруженные до зубов. За выступами стен тоже постоянно прятались абреки с ружьями. Но сейчас там никого не было видно, зато стало хорошо слышно, как разгорается бой на противоположном краю селения. Выстрелы не прекращались, они слились в единый гул, помноженный на дружный вопль многих глоток.
-- Панкрат, я продвинусь вперед и попробую выманить абреков на себя, -- подскочил к старшему брату Захарка. – Надо узнать, какая у них расстановка сил.
-- Так они тебе ее и показали, -- взялся покусывать кончики усов полковник, в голове которого начал вырисовываться какой-то план.
-- Тогда пусть Захарка пальнет по башне. Если горцы внутри, то они враз все углы облепят, -- вылез с подсказкой подхорунжий из шелковцев. – Или я сам подъеду поближе и лупану по воротам.
-- А вот этого делать не следует, -- Панкрат вдруг подобрался и перекинул ружье на спину, чем вызвал недоумение, проявившееся на лицах казаков. – Пусть абреки поспят подольше, нам это только на руку.
-- Я понял тебя, братука, -- встрепенулся Петрашка, кабардинец которого держался рядом с дончаком Буало. – Защитники крепости решили, что лавина смела нас в пропасть, и перешли на оборону левой стороны крепости. Поэтому на стенах и в башнях никого не оказалось.
-- Молодец, студент! Но это лишь первая догадка, а вторая заключается в том, что подошел час утреннего намаза, -- негромко сказал старший брат. – Николка, посылай разведчиков под бастионы, да поспеши, сейчас время для нас стало как золото. Станичники, ружья к бою!
Передовые терцы стегнули нагайками коней и рысью приблизились к воротам, закрытым изнутри. Вокруг было по-прежнему пусто, на башнях тоже никто не показался. Один из разведчиков подтрусил к самой стене, вытащил из дорожной саквы веревку с крюком на конце, ловко закинул его в бойницу и прямо с седла стал карабкаться к узкому отверстию. Остальные подстраховали удальца, нацелив ружья на окна. Сухопарая фигура воина проскользнула в башню, после чего наступила настороженная тишина. Но длилась она недолго, вскоре оттуда раздался истошный вопль, затем звон клинков, заглушенный одиночным выстрелом. Шум нарастал, он подхлестнул станичников, окруживших крепость.
Терцы разбежались вдоль стен цитадели и пошли на штурм. Десятки волосяных веревок с крюками, петлями и даже обыкновенными камнями на концах одновременно перелетели через укрепления. По ним ужами заскользили молодцы в черкесках, в зубах у них в лучах утреннего солнца сверкали кинжалы.
Вскоре выяснилось, что достойного сопротивления оказывать было некому, потому что основная часть горцев отправилась на защиту главных ворот, в которые уже стучалось войско терцев во главе с сотником Савелием и атаманом ищерцев. Многие абреки совершали утренний намаз на ковриках, расстеленных на земле.
Заскрипели дубовые ворота, створки их распахнулись, пропуская станичников на окраину аула Гуниб. Широкая улица и приземистые сакли с плоскими крышами, стоявшие по обеим ее сторонам, показались казакам вымершими, только у подножия башни и вдоль стен остались лежать несколько трупов горцев. Но спокойствие продолжалось всего несколько мгновений. Навстречу казачьему войску с центральной площади крепости уже неслась лава абреков, она набирала ход, готовясь врезаться в передовые ряды терцев. Но вид джигитов оставлял желать лучшего, атаману стало ясно, что противник был застигнут врасплох. Кто-то из абреков вздымал над папахой саблю, кто-то пытался на ходу зарядить ружье, а кое-кто выставлял вперед казацкую пику.
Панкрат моментально оценил положение и вскинул руку вверх.
-- Целься!
Полковник подал команду только тогда, когда заметил, что казаки успели занять привычный для них порядок. Заранее заряженные ружья взлетели вверх и будто присохли прикладами к плечам стрелков.
Когда до абреков осталось не больше десяти сажен, Панкрат нащупал спусковой крючок под прикладом своего ружья.
-- Огонь!
Словно шальной ветер подхватил многих вражеских всадников, скакавших в передних рядах, вырвал их из седел и швырнул тряпичными куклами под копыта лошадей. Задние ряды не сумели вовремя остановиться, они пронеслись вперед и оказались на линии огня.
За это время Панкрат успел поменять местами отстрелявшихся терцев с теми, кто еще не разрядил своих ружей и снова скомандовал:
-- Целься!
Станичники прильнули к прикладам, выбирая жертвы, они знали, что если кто-то из них промахнется, то пуля облетит вокруг горы и вопьется ему в спину. Так говаривали старые казаки, за плечами которых были походы с фельдмаршалом Кутузовым, победителем Наполеона Бонапарта.
Когда ряды абреков затанцевали на месте в ожидании нового залпа и в надежде на чудо, на то, что кто-то из них останется жив, Панкрат спокойно отдал приказ:
-- Огонь! Отцу и сыну!..
Снова вопли и проклятия горцев смешались с диким ржанием лошадей. Копыта скакунов споткнулись о тела абреков, упавших первыми, в то время как конники из первых рядов, оставшиеся в живых, бросились искать спасения в середине войска. Началась та самая свалка, во время которой раздавленных воинов оказывалось больше, нежели убитых. Если всадники из европейских стран после вражеского залпа продолжали движение навстречу противнику, стремясь поскорее нанести сокрушительный удар, пока тот перезаряжает оружие, то кавказцы при первой опасности старались унести ноги.
-- Разойдись!– отдал полковник команду отстрелявшимся казакам.
Подождав, пока новые люди займут места в первом ряду, он тем же спокойным голосом приказал:
– Целься!
В это время Петрашка, успевший вместе с Буало проверить, не затаились ли в башне часовые, крикнул с верхней ее площадки:
-- Панкрат, позади абреков собралась новая лава. Она приближается сюда.
-- Огонь! – махнул рукой атаман, словно не услышавший предупреждения своего младшего брата. – Разойдись! Заряжай!
Лишь после того как терцы начали перестраиваться, он повернулся к Петрашке и громко спросил:
-- А червленцев с ищерцами за второй лавой ты не увидел? Они уже должны бы тоже прорваться в крепость.
– Показались, Панкрат. Другая лава абреков как раз от них и бежит. С ними Ахвердилаб.
-- Дядюку Савелия с нашими племянниками не видно? А Никиту Хабарова.
-- Все там, Чигирька с Гришкой тоже. Сейчас бы их сюда, уж дюже работы для них много.
-- Целься! Огонь!
Обе лавы сбились в кучу на довольно широкой улице. Горцы, осознавшие, что их обложили с обеих сторон, принялись носиться по кругу. В середине его закрутился еще один круг, только в обратном направлении. Это движение было у них в крови, как пятикратный намаз в течении одного дня или заунывная мелодия горской песни. Они совершали такой ритуал, сколько себя помнили, неважно, пешими или верхом на лошадях. Таким способом они выгадывали время, чтобы пришло важное решение, кроме того, этот ритуал укреплял их боевой дух. Сейчас они носились под гортанные вопли и под размеренный топот копыт, в мирное время – под те же однотонные вопли и под грохот барабанов. Кавказцев можно было расстреливать как куропаток, но они все равно продолжали бы кружиться. Остановить это дьявольское движение способен был лишь из ряда вон выходящий случай, и он произошел.
Пока оба казачьих отряда сдавливали свои тиски, собираясь учинить расправу над противником, перед толпами горцев объявился всадник на белом коне. Он был в серебристой каракулевой папахе и в белой черкеске, за отворотами которой виднелась красная рубаха. Тонкую талию опоясывал наборный кожаный ремень, отделанный серебром, на нем висел кинжал гурдинской работы в серебряных ножнах, украшенный драгоценными камнями, и сабля дамасской стали. На джигите были синие штаны, заправленные в ноговицы до колен, носки которых он вдел в серебряные стремена. В гриву лошади были вплетены разноцветные ленты, а на левой руке абрека красовался золотой перстень с огромным бриллиантом. Вопли прекратились как по мановению волшебной палочки, все горцы повернули головы в сторону всадника.
Джигит поднял коня на дыбы и что-то громко крикнул. Абреки ответили ему нестройными выкриками и сразу принялись выравниваться, в руках у многих появились ружья, которые они стали поспешно заряжать.
-- Панкрат, это Садо, один из главных приспешников Шамиля. Перстень, что на его левой руке, подарил ему сам турецкий султан, -- Николка присмотрелся к джигиту, вскинул ружье и снова с досадой опустил его поперек седла. – Жаль, что не заряжено. Его надо убить, иначе крепость мы не возьмем.
-- Я тоже узнал этого чеченского мюрида, -- спокойно сказал атаман. – А насчет крепости мы еще поглядим!.
-- Откуда этот джигит вырвался? – невольно осмотрелся Захарка. – Улица только одна, и сакли кругом низкие, как на подбор.
-- Крепость квадратная, она застроена как попало, а эта улица главная, -- пояснил Николка, заряжая ружье. – Наши терцы уже побывали здесь, когда возили Шамилю штабную цидулку, -- он снова обернулся к атаману. – Панкрат, пока абреки не опомнились, надо с ними кончать.
Но атаман застыл на месте, превратившись в каменное изваяние, глаза его уперлись в мюрида в белой черкеске, не отрываясь от него ни на мгновение. Когда тот встал во главе горского войска, от которого осталась едва половина, чтобы повести всадников за собой, Панкрат поднял руку. Сотни ружей прижались прикладами к казачьим плечам, стволы замерли, глаза стрелков ловили в прицел вертлявые фигуры абреков. Но атаман не дал команду открыть огонь.
Из-за угла ближайшей сакли вдруг показались несколько верховых в белых черкесках, над головами которых развевалось зеленое знамя. Возглавлял процессию сам имам Шамиль. Он сидел в седле согнувшись, по его сухощавому лицу пробегали гримасы боли. За ним следовали телохранители и приближенные мюриды. Их было много, в передних рядах переваливалась уткой фигура Мусы, кровника семьи Даргановых. Как и Шамиль, он скрутился в три погибели, едва не касаясь белым лицом конской гривы.
Петрашка уже слез с башни и вместе с Буало пристроился позади Панкрата и Захарки. Завидев Мусу, студент вскинул ружье и направил ствол на кровника, его палец привычно лег на спусковой крючок.
-- Охолонь, еще успеется, -- покосился на него старший брат. – Сначала посмотрим, что они нам предложат, а потом поступим по обстоятельствам.
-- Я же в Мусу попал, -- растерянно проговорил Захарка. – Часовые на руках вносили его за ворота крепости.
-- Кто в него только не попадал, -- криво усмехнулся атаман.
-- Панкрат, этого Мусу надо застрелить, иначе кровная месть между нашими семьями никогда не закончится, -- не желал успокаиваться Петрашка. – У него же двое сыновей подрастают, да и у его сестры Кусамы еще есть парочка бирючат.
-- Я сказал охолонь! Один твой выстрел может погубить всех нас, -- упрямо сдвинул брови на переносице Панкрат. – Убить Мусу ты еще успеешь. У этого бирючины еще все впереди!
Шамиль подъехал к своему войску и развернулся лицом к башне, возле которой остановился Панкрат с братьями и станичниками. Рядом с ним пристроился Ахвердилаб, протиснувшийся из середины общей лавы, вид у него был не лучше, чем у раненного имама правоверных кавказцев. Черкеска во многих местах была порвана, на правой щеке чернел длинный шрам с запекшейся кровью, но джигит продолжал расправлять плечи и гордо вскидывать подбородок, заросший черной бородой. Из всех мюридов лишь один Садо сумел сохранить первоначальный лоск, он не принимал участия в битве.
Шамиль тронул поводья своего белого арабчака с высокой холкой, проехал немного в сторону казачьего войска и остановился. Ни один из мюридов не осмелился пуститься вслед за ним, все они остались на своих местах.
-- Атаман, Шамиль зовет тебя на переговоры, -- оценил Николка действия имама. – Ружье закидывай за спину, чтобы не вызывать у абреков лишних подозрений, остальное оружие тоже можешь не снимать.
-- На переговоры ходят без оружия, -- передавая ружье и шашку подъесаулу, проворчал полковник. – У Шамиля его почти нет, один кинжал на поясе. Я свой тоже оставлю.
-- Еще бы имаму не стараться быть благородным, -- ухмыльнулся Захарка. – Мы у абреков в их собственном доме, считай, в гости пришли.
Панкрат направил своего кабардинца по середине улицы, чтобы быть у всех на виду. Он приблизился к Шамилю взглянул на вождя горских народов и натолкнулся на абсолютно черные зрачки, похожие на зерна четок, в глубине которых бились отблески неугасимого пламени. Панкрат понял, что магнетизм этого человека и в самом деле был огромен, как и власть, которой он обладал. Перед ним можно было только ползать на карачках, выказывая свою преданность и позволяя делать над собой все, что захочет имам. Кавказцы так и делали, но Панкрат родился вольным казаком, начальников над ним не было отродясь.
Полковник скрипнул зубами и взял себя в руки, в его серых зрачках появился стальной блеск, который перешибал черные высверки глаз противника как пустотелые трубки прибрежного чакана. Широкие плечи его развернулись еще больше.
-- Зачем ты сюда пришел, атаман? – спросил Шамиль.
Он усмехнулся краями волевых губ и выпрямил свое поджарое тело в седле, покрытом золотым персидским ковриком. На голове его серебрились завитки каракулевой папахи, сшитой из шкуры трехдневного ягненка. На тонком поясном ремне, украшенном золотыми бляшками, покачивался кинжал в золотых ножнах, отделанных драгоценными камнями, самым крупным из которых был рубин. На среднем пальце правой руки Шамиля играл огнями в лучах утреннего солнца золотой перстень с большим бриллиантом необыкновенной красоты. На других пальцах тоже светились разноцветными огнями золотые перстни с камнями.
-- Что тебе здесь надо, казак?- повторил он вопрос.
-- А что нужно было тебе на левом казачьем берегу? Почему там до сих пор никому нет покоя? – насмешливо хмыкнул Панкрат, который уже освоился и теперь выискивал слабые стороны в характере врага, чтобы не промахнуться с отпором. – Кто тебя гонит на нашу сторону? Своей вотчины перестало хватать?
-- На левом берегу Терека я бываю очень редко, -- приподнял одно плечо Шамиль.
-- Зато твои абреки гуляют по нашим станицам день и ночь.
-- Я их туда не посылаю. Я защищаю свою землю от московских царей, -- лицо имама посуровело, он сдвинул черные брови. – А вот вы, казаки, этим русским служите, кормите их, поите, квартиры предоставляете.
-- Это правда. Вера и язык у нас одни, мы служим отечеству верой и правдой.
-- А где же ваша казачья гордость? – презрительно сощурился Шамиль. – Какие вы русские, когда давно отмежевались от них и сами их называете москалями?
-- Они тоже не остаются в долгу. Мы для них разбойники с большой дороги, голь перекатная.
-- Посмотри на себя, атаман. Разве ты русский?– продолжал увещевать Панкрата имам. – Ты ведь вылитый горец, только говоришь по-русски. Даже одежда на тебе горская, даже кинжал ты нацепил, подражая нашим джигитам.
Панкрат поймал зрачки вождя всех кавказцев и почувствовал немалую силу, прущую из них. Ему показалось, что он сумеет перебороть ее, потому что у него было что-то еще такое, чего не было у этого человека, обладающего недюжинной волей.
-- Ты сказал правду, Шамиль. Мы растеряли многое, что связывало нас с нашей родиной и с нашим народом. Даже обличьем мы стали похожи на тех, с кем рядом живем,-- он расправил грудь и повел плечами. – Зато дух у всех у нас остался прежним, каким ему и положено быть. Он у казаков русский.
Оба всадника долго расстреливали друг друга глазами, и если бы не дикая энергия первого из них и не железное упорство другого, то они не выдержали бы адского напряжения и давно сошлись бы в поединке. Наконец имам дернул кадыком, а по его щекам прокатилась гримаса сдерживаемой боли. Видимо, рана, которую он получил от выстрела Надымки, была очень серьезной.
Он хрипло выдавил из себя:
-- Зачем ты сюда пришел, атаман?
-- За тем, чтобы ты прекратил набеги на казачьи станицы.
-- Я не посылал в ваши станицы своих людей. А набеги никогда не прекратятся, разбойничьи группы мне не подвластны, -- причмокнул губами вождь. – Но ведь они чаще нападают на военные обозы, а не на мирные селения.
-- Это не так, Шамиль. Ты врешь, потому что те самые группы абреков, якобы неподвластные тебе, входят в состав твоего войска.
Имам долго молчал, не отводя пристального взора от собеседника, затем, не отвечая на явное оскорбление, он повторил все тот же вопрос:
-- Что еще привело тебя в наш горный край?
-- Я пришел сюда за своим сыном Павлушкой и за сестрой Марьшкой, -- тоже не отрывая взгляда от лица Шамиля, жестко проговорил Панкрат.
-- Но твоих близких родственников в этом ауле нет, -- криво усмехнулся имам.
-- А где они?
-- Я не знаю, что тебе сказать, потому что впервые об этом слышу.
-- Пусть будет так. Тогда я спрошу тебя по-другому, -- расслабленно улыбнулся и атаман. – За твоей спиной среди абреков притпаился один чеченский мюрид, его зовут Муса.
Помедлив немного, Шамиль молча кивнул, видно было, что ему не нравились вопросы полковника.
А тот продолжил:
-- Это мой кровник, он враг всей семьи Даргановых. Я думаю, что его люди тоже участвовали в похищении Павлушки и Марьюшки. Он должен знать все, -- Панкрат повертел нагайку в руках. -- Отдай его нам, он укажет место, где они спрятаны.
Шамиль прищурился и положил правую руку на рукоятку кинжала. Крупный бриллиант в перстне на среднем пальце рассыпался множеством разноцветных лучей, другие камни отозвались такими же цветными искрами. Казалось, фигуру имама накрыла небесная радуга. Но подвижные крылья горбатого носа и резкие складки по углам большого рта по-прежнему не предвещали ничего хорошего.
-- Ты забыл, казак, что горцы своих гостей не предают и не выдают, -- негромко сказал он. – Ты хочешь, чтобы я нарушил законы наших гор?
-- Муса из тех самых разбойников, которые тебе неподвластны. Об этом ты сказал только что сам, -- криво усмехнулся полковник. – А ты приютил его у себя.
-- Он мой гость!
-- Имам, если ты не отдашь Мусу или не скажешь, где находятся мои сын и сестра, то я не оставлю тебя в покое. Хотя по-доброму нам так и так не разойтись, -- непримиримо нагнул голову атаман. – За моей спиной и по другое крыло твоего войска стоят станичники, у которых тоже накопилось достаточно вопросов к твоим абрекам. Они желают с них спросить за все разом.
Вождь кавказских народов из-под рукава черкески стряхнул на ладонь крупные четки и принялся их пересчитывать. Горящий взгляд его вроде бы ненароком вильнул в сторону крепостной стены.
Скоро оттуда донеслось как бы волчье тявканье, и Шамиль тут же равнодушно передернул плечами и негромко сказал:
-- А ты и так отсюда не уйдешь,-- он покривился от приступа внезапной боли и снова постарался улыбнуться. – Мне нужно было время, чтобы мои помощники собрали воинов и привели их под стены крепости. Они это сделали, отважные джигиты уже здесь.
Панкрат резко выпрямился в седле, он вдруг заметил, что из-за каждой сакли, из-за каждого выступа в крепостной стене на казаков смотрят ружейные стволы. Он даже пожалел о том, что оставил оружие Николке, оставив лишь кинжал на поясе. Можно было бы захватить Шамиля в плен и не выпускать его из своих рук до тех пор, пока терцы не выбрались бы из проклятых теснин. Тогда сохранились бы сотни казачьих жизней, матери не оплакивали бы молодых сыновей с едва пробившимися усами. Но и сейчас еще не все было потеряно.
Увидев, что имам собирается возвращаться к своему войску, Панкрат процедил сквозь стиснутые зубы:
-- Имам, наш разговор еще не окончен.
Вождь абреков презрительно усмехнулся и ничего не ответил, продолжая заворачивать морду арабчака и подгоняя его каблуками ноговиц. Тогда Панкрат выхватил из его рук уздечку и дернул ее на себя, одновременно кладя правую руку на рукоять своего кинжала.
-- Шамиль, ты не ответил на мои вопросы.
Предводитель абреков сверкнул бешеными зрачками.
-- Что еще ты хочешь узнать? – прошипел он ядовитой змеей.
-- Где мой сын Павлушка и сестра Марьюшка? – теряя над собой контроль, оскалился полковник. – Если ты ничего не скажешь, то и сам не уйдешь отсюда живым.
-- А ты сможешь повести за пленниками свое войско? – брызнул слюной абрек.
-- Говори, горный бирюк.
-- Они уже на границе с Грузией.
-- Куда вы их гоните?
-- Никуда, атаман. Твой сын и твоя сестра будут жить по горским законам, -- ощерился главарь абреков. -- Не одному тебе воровать горянок и плодить казаков, пора вашим женщинам рожать горцев.
-- У нас с Айсет вышло полюбовно.
-- Горянка не имеет права выходить замуж за иноверца, это противоречит законам шариата, -- вскинулся Шамиль. - Муса сказал, что он успел подыскать твоей сестре хорошего жениха, а твой сын будет воспитываться в тейпе братьев Бадаевых, убитых тобой. Таков закон наших гор, и никто не вправе его нарушить.
Неведомая сила отбросила полковника назад. Он вдруг увидел перед собой сумасшедшего, возведенного на вершину власти кем и чем угодно, только не человеческим разумом. Мусульманский имам, призванный укрощать животные страсти своих соплеменников, сам проповедовал кровную месть. К тому же в начале диалога служитель аллаха солгал, сказав, что впервые слышит о сыне и сестре собеседника, выкраденных его подчиненными. Эти два поступка были из ряда вон выходящими, обрывающими рассуждения о мире и дружбе между казаками и горцами.
Панкрат приготовился вытащить кинжал из ножен, он уже нацелился схватить абрека за черкеску и воткнуть лезвие ему под сердце, когда Шамиль вдруг извернулся и первым нанес удар ножом, спрятанным в правом рукаве черкески. Инстинкт самосохранения и на этот раз спас жизнь атаману, заставив его уклониться назад. Острие вошло в предплечье, расшивая черкеску до самой спины.
Сколько раз Панкрат благодарил судьбу за то, что она наделила его мгновенной реакцией, какой обладали и его родители. Не однажды сшибался он в поединках с горцами, всегда выходя из них победителем. Вот и сейчас он умудрился распрямиться и садануть кинжалом в бок Шамилю, успевшему всадить каблуки ноговиц под брюхо своего арабчака. Лезвие пропороло черкеску имама, и тут же белогривый скакун одним прыжком преодолел расстояние в несколько сажен, вынося своего хозяина из опасной зоны. На помощь вождю уже спешили его мюриды, из-за укрытий раздались первые выстрелы.
Полковник понял, что через мгновение на небольшом пространстве между саклями станет властвовать одна смерть. Он поднял кабардинца на дыбы, развернул его на задних ногах, затем пригнулся к холке и помчался к своему войску.
- Станичники, укладывайте коней на землю, -- крикнул он.
Приказ атамана был исполнен моментально. Панкрат увидел, как терцы положили лошадей и сами спрятались за их крупами. В стволы загонялись заряды, приклады прижимались к плечам. Войско терских казаков, окружившее армию абреков, тоже заняло круговую оборону. Атаман сунулся в самую гущу соплеменников, подсекая нагайкой передние ноги кабардинцу и падая рядом с ним. Он успел вовремя, горцы приготовились к атаке, их первые ряды уже стронулись с места. Выстрелы из-за укрытий не прекращались, от них некуда было спрятаться. Медлить было нельзя.
-- Казаки, к бою!
Атаман поймал на мушку джигита в белой черкеске, выскочившего перед лавой горцев, нажал на курок и сразу крикнул станичникам, окружавшим его со всех сторон:
-- Огонь!
Джигит вскинул руки над головой и упал на спину скакуна. Раздался дружный залп казачьих ружей, за первым последовал второй, за ним третий, а горцы все не могли взять разбег. Воины аллаха снова сбились в кучу, норовя спрятаться за чужими спинами. Мюриды пытались командовать абреками, но громкие приказы не долетали до ушей правоверных мусульман. Не помогли и подоспевшие к ним товарищи, засевшие за стенами крепости и за углами саманных саклей. Ритуальный круг, остановленный было джигитом Садо, возобновил свое бесконечное вращение.
-- Захарка, я поведу станичников в атаку, а вы с Николкой будете прикрывать наше войско с боков,-- крикнул полковник своим помощникам, – Лупите по абрекам, засевшим за стенами, из всех ружей, чтобы они не поднимали головы.
-- Понял, братука, -- заторопился Захарка. – Петрашка, Буало, бегите обеспечивать тыл.
Часть казаков под командованием Захарки развернула ружья в сторону хижин, другая под руководством Николки направила их на крепостную стену. Слаженные действия обоих групп привели к тому, что залпы горцев прекратились, перейдя в одиночные выстрелы. Панкрат поднялся на ноги, с силой потянул на себя уздечку. Его кабардинец вскочил с земли, подкидывая на спину своего хозяина.
-- Казаки, шашки во-он! С места галопом, впере-ед! Отцу и сыну!.. – вырывая из ножен клинок, подал команду атаман.
С противоположной стороны улицы донесся пронзительный свист, это дядюка Савелий и Никита Хабаров тоже повели в атаку червленцев с ищерцами. Что с одной, что с другой стороны до врага было недалеко, применять огнестрельное оружие было уже ни к чему, потому что кони пролетали это расстояние моментально. В ослепительных лучах солнца, успевшего оторваться от горных вершин, засверкало множество клинков, словно казачьи папахи накрыла вдруг стылая лавина, превратившая прозрачный воздух в куски льда. Два людских потока стремительно надвигались на третий, крутившийся юлой, чтобы сшибиться с ним и поглотить его в смертельном водовороте.
В последний момент отряд мюридов сорвался с места и понесся в проулок между саклями, увлекая за собой всю армию абреков. Горцы вздымали скакунов на дыбы и устремлялись в узкую щель между заборами, сложенными из камня. Дикие вопли и визги животных огласили пространство, острые края камней сдирали с лошадей шкуру, заодно выворачивая конечности всадников.
Терцы соединились, они насели на последние ряды абреков, не успевших влиться в проход, полосуя их шашками направо и налево. Панкрат заметил Никиту Хабарова, работавшего клинком без устали. Видимо, яма в селении Цахтуры, набитая разложившимися трупами, в которой он сидел во время своего плена, превратила его в беспощадного врага кавказцев. Сейчас он тоже не замечал никого и ничего, снося вражьи головы и вспарывая животы направо и налево. Оторвать его от этого занятия могла теперь только гибель или окончательная победа над противником. Атаман перевел взгляд на дядюку Савелия, рубившегося вместе со своими сыновьями в самом центре казачьей лавы, и понял, что и сотник вряд ли бы внял его слову.
Тогда он протиснулся к своему другу Николке и крикнул:
-- Николка, отзывай стодеревцев с наурцами. Скачите вдоль улицы. Между саклями должен быть еще один проход.
-- Ты хочешь перехватить абреков, чтобы они не успели выбежать за стены крепости? – догадался подъесаул.
-- Надо связать их боем, -- не стал вдаваться в подробности полковник. – А тут управятся червленцы с ищерцами.
-- Ясное дело, Панкрат. Шелковцев бы следовало послать на стрелков, засевших за стенами. Уже достали, проклятые.
-- Я и сам об этом подумал.
Две сотни казаков разом прекратили атаку и галопом помчались за Николкой вдоль улицы, их место тут же заняли терцы из других станиц. Если бы мюриды были поумнее, то они могли бы завернуть своих воинов и, воспользовавшись тем, что врагов стало меньше, нанести им сокрушительный удар. Но они первыми покинули поле боя, возглавив бегство всей своей армии. Большая часть горцев все-таки сумела пробиться на другую улицу, остальные развернулись лицом к терцам. Они поняли, что им не удастся вырваться из кольца вслед за товарищами. Вход в проулок уже завалили горы трупов, забрызганных кровью. Абреки приготовились к последнему броску.
-- Никита, отсекай горцев от проулка, надо их окружить, -- приказал Панкрат атаману ищерцев, наконец-то приблизившемуся к нему.
-- Мы их почти обложили, -- смахнул пот с лица Никита Хабаров. – Дядюка Савелий чуток подвернет левый фланг червленцев, и абреки окажутся в казачьей сапетке.
-- Тогда расстреливайте их!
-- Понял, Панкрат.
-- А я попробую догнать Шамиля, пока он не ушел.
-- Если достанете супостата, не кончайте его без меня.
-- На кругу судить будем.
Полковник перелетел через завал из трупов людей и лошадей, которые усеяли весь путь до второй улицы. Конь то и дело поджимал ноги, стараясь не наступить на мертвых. Наконец он выскочил из коридора, ощетинившегося острыми углами, и остановился на середине дороги. Рядом с атаманом замерли Захарка, Петрашка и Буало, догнавшие его. Все они разом уставились на противоположную стену крепости с воротами, распахнутыми настежь, видневшуюся далеко впереди. Они полагали, что этот путь должен обрываться пропастью. Абреки влетали в узкие створы и пропадали из глаз, будто сигали вниз. Спешили покинуть аул и горцы, прятавшиеся за башнями, вливаясь по ходу движения в нестройные ряды беглецов.
-- Куда это они направляются? – недоуменно приподнял плечи Захарка. – Мы сами видели, что за стенами крепости глубокая пропасть.
-- К тому же ущелье накрыла лавина. Она завалила тропу, идущую по его краю, -- дополнил рассуждения среднего брата Петрашка. – Там не то что человек, а и сам черт ногу сломает.
-- Не иначе аллах горцам крылья подарил, -- осклабился атаман, унимая бурное дыхание. – Мы считали их за людей, а они оказались птицами.
За спинами терцев послышался дробный топот копыт, это галопом приближался отряд под командованием подъесаула Николки, посланный Панкратом искать второй проулок.
Станичник на всем скаку осадил коня и обратился к атаману:
-- Панкрат, может, попробуем Шамиля догнать? За крепостью ему деваться некуда.
Полковник со свистом всадил шашку в ножны и с досадой прохрипел:
-- Я думаю, Николка, что с погоней мы с тобой опоздали. В том направлении как раз и пролегает главная их дорога, -- он криво усмехнулся. – А мы считали, что она бежит по левому, самому пологому склону горы.
-- А Павлушку с Марьюшкой где теперь искать?
-- Абреков надо поспрошать. Догнать Шамиля мы теперь вряд ли сможем, зато пленных у нас наберется на целый полк, -- развел руками полковник.
Панкрат тронул поводья кабардинца и ходким галопом поскакал вдоль улицы. Он понимал, что надежда вызволить из плена меньшего своего сына с младшей сестрой тает так же быстро, как сумерки в горах. Знал он и о том, что изловить кровника Мусу и его господина, имама Шамиля, теперь будет практически невозможно. А ведь всего несколько мгновений назад они были в руках казачьего атамана, сумевшего разбить армию абреков. Что стоило набросить на их шеи волосяные арканы и под страхом смерти заставить рассказать все как есть, заодно пообещав отпустить на волю, если они передадут сына и сестру в его руки целыми и невредимыми. И пусть бы потом с третьим имамом Дагестана и Чечни разбирался сам русский царь, зато кровник не ушел бы никуда, атаман расправился бы с ним по законам гор.
Жаль, что судьба редко соглашается улыбнуться человеку. Она издевается над ним, как ей нравится. Часто кажется, что она в твоих руках и никуда от тебя не денется, на самом деле она как та блудливая скуреха – и поманит, и покажет, а покушать не дает. Так и вихляешься неприкаянный рядом с ней, лишь под конец осознавая, что ничего толком не добился.
Вот и сейчас трудный поход казаков из нескольких левобережных станиц грозил оказаться бесплодным. Расправа над родственниками братьев Бадаевых была не в счет, этих увальней можно было подстеречь и в их родном ауле. Разгром армии абреков тоже не вызывал особой радости. Атаман знал, что горцы скоро оправятся и с еще большей яростью станут нападать на казачьи станицы, на русские военные обозы и одиноких путников, сея смерть и заливая все вокруг потоками крови. Их не учит поражение на поле брани, они, как дети, все равно будут совать пальцы в огонь. Таков их характер.
Полковник подскакал к концу улицы и выехал за ворота крепости. Прямо возле конских копыт разлилось море плотного молочного тумана, оно кипело, всплескивало волнами, бросая их к самым стенам крепости. Горная тропа ныряла в это море и через несколько шагов пропадала в нем. Его комковатая поверхность в лучах полуденного солнца переливалась радужными оттенками, белую пену прошивали нити из драгоценных металлов. Вокруг вздымались в небо и растворялись в голубизне острые пики, покрытые голубоватым льдом. Казалось, они выходят за границы земного пространства, достигая того загадочного края, где цветут вечные сады и живут бессмертные души праведников.
-- Красота-а... Я с подобным еще не встречался, хотя облазил все вершины Большого Кавказа, -- восхищенно протянул кто-то из казаков.
-- Это горячие воды выходят на поверхность и, охлаждаясь, превращаются в пар, -- пояснил ученый Петрашка. – Этот пар заполнил пропасть под нашими ногами и создал такую картину.
-- Но мы пришли сюда не за этим, -- перебил его Николка. – Надо идти следом за абреками.
-- Которые устроили нам засаду за первой скалой, -- усмехнулся Захарка. – Горцы в этих местах знают каждый камень.
Атаман долго теребил в руках ручку нагайки, оплетенную кожаными ремнями. Он понимал, что средний брат сказал правду, и в то же время его не оставляла мысль о том, что любое дело нужно доводить до конца.
-- Ненька Панкрат, давай мы с Петрашкой и Буало пробежимся по тропе, -- подал голос Надымка из-за его спины. -- Если по ней пройти будет невозможно, то мы сразу вернемся.
-- Абреки уходят, Панкрат, -- поддержал малолетку Петрашка. – А вдруг нам повезет.
-- Попробуйте, -- неохотно согласился атаман. -- Но если почуете опасность, тогда со всех ног назад.
Как только всадники исчезли из виду, он продвинулся вперед и напряг слух. Снова все вокруг обложила тишина, нарушаемая лишь позвякиванием конской упряжи. Она продолжалась недолго, позади раздался дробный топот копыт, к воротам вылетела группа казаков во главе с дядюкой Савелием и его сыновьями. За ними показался Никита Хабаров с ищерцами.
-- Конец пришел абрекам Шамиля, -- направил сотник коня к атаману. – Никто из них не оказал достойного сопротивления.
-- Всех порубили? – повернулся к нему Панкрат.
-- Около сотни горцев оставили в живых. Миловали тех, кто сложил оружие и добровольно вызвался показать хаты своих мюридов, -- дядюка Савелий обернулся и подозвал к себе терца, ведущего на поводу лошадь, навьюченную поклажей, а когда тот приблизился, с гордостью вскинул подбородок. – Гляди, что мы в сакле у ихнего имама Шамиля раскопали.
Он протянул руку, отбросил иранский ковер, и взорам окружающих открылся дубовый сундук, окованный медными пластинами. Сотник поднял крышку и заставил своего коня отступить назад. Из глубины короба полыхнуло золотое сияние, простреленное во всех направлениях разноцветными искрами. Казалось, это разверз нутро колодезь, доверху наполненный драгоценностями. Искры осыпали станичников, окруживших сундук, с ног до головы, они взлетали вверх и опадали вниз, смешиваясь с искрами на поверхности молочного моря, они фонтанировали, разгораясь все ярче в лучах солнца, достигшего зенита. Терцы невольно разразились восторженными восклицаниями, редко кому из них приходилось любоваться подобными сокровищами.
Лишь Панкрат едва уловимо улыбнулся, отвел взгляд от сундука и с надеждой обратился к сотнику Савелию:
-- О Павлушке с Марьюшкой узнать ничего не удалось?
Дядюка Савелий захлопнул короб и только после этого ответил:
-- Никто ничего не знает, Панкрат. Но надежды терять не следует, теперь у нас и пленные есть, и драгоценностей целый сундук. Да у Никиты Хабарова еще парочка таких кладов.
-- Все будет в порядке, Панкрат, -- подтвердил атаман ищерцев. – Даст Бог, разберемся и с этим делом.
В этот момент со стороны тропы, уходящей в туман, донеслись приглушенные выстрелы. Они повторились еще раз и еще. Терцы перекинули ружья на грудь, навели стволы на дорогу. Наконец откуда-то снизу послышался топот копыт, из тумана выпрыгнул Буало, за ним Надымка и Петрашка. По щеке Надымки растекалась струйка крови.
-- Ненька Панкрат, абреков нам не догнать, -- подъехал он к атаману. – Тропа узкая, она петляет по самому краю пропасти. Нужно растягиваться в цепочку, чтобы по ней проехать.
-- За каждым поворотом Шамиль оставил засаду, -- дополнил Петрашка. – Они спрятались за выступами и лупят по любой тени, которую приметят.
Буало засунул нагайку за голенище ноговицы, затем забросил ружье за спину и только после этого высказал и свое мнение:
-- Дело в том, что копыта лошадей подкованы, железо цокает по камню, а этот звук опережает наше движение. Горцы сначала слышат этот звук, а уж потом видят тени. Они начинают стрелять наугад.
-- А вам и вовсе из-за этого тумана ничего не видно, -- включился в разговор подъесаул Николка. – Мало того, абреки на этой тропе знают каждый поворот, вам же она неведома.
Панкрат метнул недобрый взгляд в ту сторону, откуда вернулись разведчики, и заставил кабардинца переступить ногами. Терцы терпеливо ждали его решения, они понимали, что атаман не сделает необдуманного поступка, потому что отвечает за их жизни. И когда полковник осадил своего коня назад, чтобы повернуть на дорогу, ведущую в аул, они приладили ружья за плечами и приготовились тронуться следом за ним.
-- Еще свидимся. Если мы до логова Шамиля добрались, куда царским войскам хода нет, то до другого дома имама всех правоверных мусульман доберемся и подавно, -- за всех пообещал Надымка. – Хоть и закрыт он пока от нас вечными туманами.

Глава восьмая

Три коляски, запряженные гнедыми жеребцами терской породы, выстроились под пирамидальными тополями, окружавшими просторное даргановское подворье. Лошади были поджарыми, с высокими холками, точеными ногами и мордами. Разводить новую породу начал еще Дарган Дарганов, хозяин усадьбы, убитый абреками во время похода на правый берег Терека, предпринятого ради освобождения своей младшей дочери и маленького внука, угнанных чеченцами в плен. После окончания войны с французами он из дальних краев пригнал в станицу табун разномастных скакунов и принялся скрещивать их друг с другом.
Поначалу дело продвигалось медленно, а потом пошло как по маслу. Терские скакуны начали занимать первые места на скачках в станице Пятигорской, где отдыхала столичная знать. Дело расширилось, оно обещало хорошие доходы. К тому времени подросли трое сыновей Даргана. Они помогали отцу до тех пор, пока двое из них не отправились на учебу в Москву и Санкт-Петербург, а старший не завел свою семью.
Дело продолжалось и теперь под присмотром Панкрата, старшего сына атамана, заместившего убитого отца не только в хозяйственных делах, но и на атаманском посту.
Ворота были распахнуты настежь, в них то и дело входили семьи станичников, чтобы уже на подворье разделиться на две части – казаки в одну сторону, бабы с детьми в другую. Возле конюшни возились трое братьев Даргановых и Буало. Они накидывали на коней ременную упряжь и седла, готовясь отправиться в дальний путь. На их ладных телах сидели как влитые новые черкески с кинжалами на поясах и с шашками, пристегнутыми сбоку, на головах отливали черненым серебром смушковые папахи. На ногах были надеты мягкие ноговицы из телячьей кожи, сморщенные для форсу.
Мужчинам помогали Сашка, старший сын Панкрата, и крестник Никитка Два сына дядюки Савелия, Чигирька и Тараска, уже сидели в седлах с нагайками в руках, ружья они перекинули за спины. Сотник Савелий, младший брат Даргана, помогал выносить сбрую из конюшни, он должен был остаться в станице, замещая своего племянника, атамана Стодеревского юрта. С крыльца за сборами наблюдали Аленушка, жена Панкрата, и его сестра Аннушка, тоже одевшаяся в дорогу.
Ингрид и Сильвия, жены Захарки и Петрашки, были в доме. Под присмотром Софьюшки они укладывали походные сумки, куда решили спрятать алмаз из короны короля Людовика Шестнадцатого, переданный Дарганом своему зятю Буало, и кое-что из других драгоценностей. Остальные сокровища, в том числе кардинальскую цепь с медальоном и диадему, сделанную итальянцем Пазолини, молодые люди поклялись найти и передать народу Франции, которому они принадлежали по праву. На этом настояла Софьюшка.
Погода стояла теплая, небо было чистым, солнце стояло в зените. Заснеженные вершины гор, видневшиеся сквозь листву, искрились в голубой выси кусковым сахаром, облитым яичным белком. Оттуда несло холодом, хотя до заморозков было еще далеко. Еще висели на деревьях фрукты и краснели поздние ягоды на кустах малины, разросшейся вдоль плетня.
Панкрат отвел своего жеребца в сторону, осмотрел его и повернулся к братьям, тоже заканчивавшим сборы. Буало по-казачьи уперся ногой в брюхо своей лошади и накрепко затянул подпругу, затем ловко примостил за седлом мохнатую бурку. На его лице, разгоряченном работой, отражалось деловое спокойствие, и если бы не шпага, казалось, навечно присохшая к его левому боку, то француза нельзя было бы отличить от матерого терца.
-- Панкрат, тут к тебе гонец от чеченцев, -- крикнул один из казаков, стоявших посередине подворья. – Он говорит, что Руслан из тейпа Дакаевых лично хотел бы с тобой поговорить.
Братья разом повернулись и замерли, женщины, стоявшие на крыльце, прижали руки к груди. Атаман передал уздечку старшему сыну и неторопливой походкой направился к воротам, за которыми похлопывал скакуна по взмыленной холке посланец с враждебного правого берега Терека. Это был рослый джигит с бородой и усами, крашенными хной, черные глаза его нервно косили по сторонам. Весь он был похож на молодого бирюка, загнанного охотниками в западню. Так же выглядели двое горцев, сопровождавших его, их окружали казаки с кордона, расположенного за станицей. Лица терцев подергивались от едва сдерживаемого гнева, руки тянулись к рукояткам шашек.
-- Салам алейкум, Панкрат, -- завидев атамана, горец отставил ногу и положил руку на рукоять кинжала. – Джигит Руслан, глава тейпа Дакаевых, шлет тебе привет.
-- Салам, абрек, -- неохотно отозвался полковник, и не думая по восточному обычаю осведомляться о здоровье и делах своего заклятого врага. – С чем прислал тебя к нам твой хозяин?
-- Он мне не хозяин, -- сверкнул белыми зубами гонец. – Я такой же свободный человек, как и он, а наш тейп даже многочисленнее его тейпа.
-- Что хочет этот Руслан? Я знаю его, он занял место одного из мюридов из тейпа братьев Бадаевых, погибших в бою под аулом Гуниб.
-- Все Бадаевы, да будет светлой память о них, погибли от рук Даргановых. Твоих, атаман, рук, и рук твоих младших братьев, – напомнил горец. – Но ты даже не приглашаешь меня пройти за ворота своего дома! Разве так поступают люди, которые живут на Кавказе?
-- С людьми мы поступаем по-людски, а с бирюками по-бирючьи. Братья Бадаевы и их родственники повадками не отличались от лесных зверей, -- Панкрат бросил руку на рукоять кинжала. – Говори, с чем пришел, или проваливай отсюда, пока голова держится на плечах! Мир между нами кончился, пришла пора за все держать ответ.
-- Не торопись, атаман. Воды Терека еще не усохли, а вершины гор не склонились перед русскими, которым ты служишь.
Чеченец явно рисовался перед своими соплеменниками, стоявшими рядом с ним. Гонец был одет в черную черкеску, за отворотами которой играла пламенем красная рубаха, на поясе отливал серебром кинжал из дамасской стали, сбоку был приторочен турецкий ятаган. Весь вид этого человека говорил о том, что он принадлежит к уважаемому тейпу, способному отомстить за своего члена, если с ним что-нибудь случится. Но в груди Панкрата начал разгораться огонь бешенства. С утратой близких ему людей полковник успел перешагнуть тот порог, который принуждал его задуматься, кто перед ним. Переносицу атамана разрубила надвое жесткая черточка, его правая рука уже теребила рукоятку шашки.
-- Говори, иначе это будет твой последний день, -- процедил сквозь зубы полковник.
Тихо звякнуло железо, лошади под казаками, окружившими гонцов, насторожились как перед сигналом к атаке.
Абрек понял, что времена действительно переменились. Это произошло за какой-то месяц после того, как терцы разгромили аул Гуниб, цитадель Шамиля, третьего имама Чечни и Дагестана.
Он сглотнул слюну и выложил то, за чем пришел:
-- Мюрид Руслан Дакаев предлагает тебе поменять твоего сына и сестру на воинов аллаха, которых вы захватили в плен во время вашего похода в Дагестан, -- скороговоркой начал он. – Мы знаем, что ты еще не отсылал наших джигитов в штаб русских войск в станице Пятигорской, а держишь их у себя в станице под замком.
-- Часть абреков действительно находится здесь, -- расцепил зубы Панкрат. – Но мы не посадили их на цепь и не бросили в зинданы, как это делаете вы со своими пленниками. Они сыты и напоены.
-- Тогда принимай наши условия, и выпускай воинов на волю.
-- А какие у вас условия?
-- Мы хотим обменять твоих сына и сестру на всех джигитов, взятых вами в плен, -- чеченец взглянул на собеседника. – Ты отдашь нам золото и драгоценности, которые казаки захватили в ауле Гуниб, и добавишь к ним сокровища, привезенные твоим отцом с войны с Наполеоном.
Панкрат впился в горца потемневшими глазами. Он перестал соображать, что нужно. Павлушка с Марьюшкой живы, их предлагают обменять на бандитов, и это хорошо, но развязность, с которой это предложение оглашалось, бесила атамана.
-- Сундуки с драгоценностями, отобранными у имама Шамиля, мы переправили в Кизляр, в казну русских войск, -- трепыхнул он тонкими ноздрями. – Это сокровища награблены у русских путников и у жителей левобережных станиц.
-- Что же, тебе придется поехать в ставку и забрать их обратно, -- откровенно засмеялся чеченец. – Надеюсь, свои сбережения ты к ним не присоединил, они по-прежнему хранятся в твоем доме?
Панкрат всхрапнул, едва удерживаясь, чтобы не развалить горца, потерявшего совесть, шашкой напополам.
-- Не впервые я слышу от вас про эти драгоценности, -- медленно сказал он. – Откуда вам про это известно, кто распускает такие слухи?
-- Разговоры про сокровища Даргановых идут давно. Все видят, как богато живет ваша семья, -- откровенно ухмыльнулся чеченец.– Ни одна заморская невеста не выскочит замуж за обыкновенного терского казака.
За спиной полковника начала собираться вся большая семья. Вслед за братьями и Буало подтянулся дядюка Савелий с сыновьями. За ними из толпы казаков отделились кумовья, свояки и крестники.
-- Кто вам накаркал, что наши родители положили за невест моих братьев большой пешкеш? Я даю слово, что они соединились по любви и без всякого выкупа, – продолжал допытываться атаман. – А если у нас тех сокровищ отродясь не бывало, тогда что вы будете делать?
-- Тогда мы разворачиваем коней и уходим из твоей станицы, а ты навсегда распрощаешься с сыном и сестрой.
-- А что будет с пленными джигитами, запертыми в сарае?
Горец ухмыльнулся и ответил:
-- Наших воинов отпустят русские, как только вы доставите их в штаб в станице Пятигорской, -- сказал он, уверенный в своей правоте. – Они еще взыщут с вас за то, что вы без их ведома организовали поход в Дагестан, чем нарушили мирный договор с Шамилем.
-- Это правда, атаман, -- подтвердил один из чеченцев, сопровождавших гонца. – Мы уже знаем о разговоре, который произошел в штабе русских войск в Пятигорской.
Панкрат перевел взгляд этого человека, но ничего не сказал.
На высокое крыльцо хаты вышла Софьюшка, приложила ладонь ко лбу и посмотрела в сторону распахнутых ворот. За последнее время она крепко сдала, под глазами появились новые морщины, а волосы стали совсем седыми. Но женщина старалась не показывать виду, что после потери сразу нескольких близких людей ее одолевает хворь.
-- Что там происходит? – обратилась хозяйка подворья к снохе и дочери. – Почему Панкрат до сих пор не погрузил походные саквы в коляски? Он хочет, чтобы мои дети отправились в путь на ночь глядя?
-- Мамука, он ведет переговоры с каким-то абреком, -- нервно покусывая губы, постаралась объяснить Аннушка.
Она оглянулась на Ингрид и Сильвию, показавшихся в дверях вслед за матерью, и добавила:
– Я только расслышала, что чеченец настаивает на каком-то выкупе.
-- Какой выкуп? За что он его требует? – развернулась к дочери Софьюшка. -- За Марьюшку и Павлушку, украденных этими разбойниками?
-- Плохо слышно, мамука. Дети на базу раскричались, а до ворот далеко.
Между тем Панкрат оставил в покое рукоятку шашки и перекинул в правую руку нагайку. Он понимал, что абрек говорит правду, но известие о том, что Павлушка и Марьюшка живы, давало надежду на то, что их еще можно будет вызволить из плена.
Постучав по ноговице жгутом, скрученным из сыромятных ремней, полковник бросил раскаленный взгляд на посланца.
-- Передай Руслану из тейпа Дакаевых, что я даю ему на раздумья три дня, – он с шумом всосал в себя воздух. – Если к этому времени мюрид не отпустит на волю моего сына и сестру, то я не доведу пленных абреков до штаба в Пятигорской. Прикажу всех порубить, и никакой русский начальник мне не будет указ! Ты понял?
Некоторое время горец старался сдержать ярость, овладевшую им, затем взялся за луку седла и с места вскочил на спину своего коня. Его примеру последовали двое абреков, сопровождающих его.
-- Я так и передам, -- огрызнулся гонец. – Но знай и ты, Панкрат Дарганов, что если хоть один волос упадет с головы наших джигитов, то тебе тоже не жить.
Полковника будто его окатили ушатом кипятка. Абрек посмел угрожать ему в его собственном доме! Подобного презрения к незыблемым горским законам не мог позволить ни один уважающий себя кавказец, за это можно было поплатиться жизнью прямо на месте.
Атаман поднял нагайку и со всей силы полоснул ею по плечам наглеца, затем еще раз и еще.
-- Пош-шел вон, бирючья твоя морда, пока живой, -- приговаривал он, стараясь ударить с оттяжкой. – Гони к своим и передай, что пощады вам больше не будет!
Атаман стегал абрека до тех пор, пока тот, перекосивший лицо от боли, не рванул уздечку на себя и не ударился с места в карьер. Его провожатые уже давно пританцовывали возле соседнего куреня.
-- Панкрат, ты пожалеешь об этом, -- обернувшись на скаку, крикнул чеченец. – Меня никто еще так не унижал.
Казаки перебросили ружья со спины на грудь и, задрав стволы, нажали на курки. Дружный залп поднял на ноги станичных собак, под их бешеный лай горцы вылетели на окраину и помчались к берегу гремучего Терека. Полковник проводил их раскаленным взглядом, затем засунул нагайку за голенище ноговицы и заторопился к своему коню, оставленному с сыном Александром.
Когда он проходил мимо крыльца, Софьюшка остановила его вопросом:
-- Пако, я хочу знать, зачем приезжали эти люди?
-- Мамука, они приехали и уехали, -- попытался смягчить ситуацию старший сын. – А нам надо отправляться в дорогу.
-- Чеченцы приезжали просить выкуп за наших детей? – не унималась Софьюшка.
Панкрат остановился и сдвинул папаху на затылок. Он не мог врать своей матери.
-- Они сказали, что у нас есть драгоценности, которые отец привез еще с войны, и требовали отдать их вместе с пленными абреками. Тогда горцы отпустили бы нашего Павлушку и Марьюшку.
-- Разве ты не знал, что сокровища лежат в сундуке?
-- Знал, но я думал, что вы заплатили ими за учебу Захарки с Петрашкой. Остальное Буало собирался увезти с собой как французское достояние.
Софьюшка глубоко вздохнула. Она вдруг осела подтаявшей снежной бабой, стала еще меньше и беззащитней, оперлась рукой о перила крыльца и пояснила:
-- Буало забрал лишь алмаз из короны французского короля, который ваш отец вплетал в гриву своего коня, да еще несколько мелких изделий. Остальное его не заинтересовало, -- она завела за ухо седую прядь волос и тихо призналась сама себе: -- Кажется, я опять опоздала.

Три коляски с пристегнутыми к задкам запасными лошадьми, окруженные верховыми казаками, пронеслись по главной улице Моздока и, не останавливаясь, вылетели на прямую дорогу к станицы Пятигорской. Позади остался опасный участок пути, пролегший от станицы Стодеревской по берегу непокорного Терека, но и впереди таких участков было еще немало. На мягких сиденьях покачивались три пары молодых людей в цивильных костюмах со шляпами на головах. У женщин они были соломенными, у братьев Захарки с Петрашкой больше смахивали на котелки, зато Буало никогда не расставался с широкополой фетровой шляпой с загнутыми краями.
Софьюшка перед самым отъездом буквально заставила своих детей и зятя переодеться и пересесть с верховых лошадей в удобные коляски. Тем самым она как бы утверждала, что их военная жизнь закончилась и пора им выходить в свет, где люди добиваются своего не силой, а разумом. Без небольших размолвок по этому поводу не обошлось, оружие у всех троих лежало на сиденьях.
Впереди скакал размеренным галопом Панкрат. Он, как и все станичники, был в черкеске с синей рубахой под ней, на голове серебрилась папаха, а за спиной покачивалось ружье.
Дорога была почти пустынной, летние отпуска закончились, передислокация войсковых соединений не проводилась. Лишь изредка навстречу путникам попадались офицерские пролетки или осетинские колымаги, запряженные медлительными волами. Скоро показались отроги высоких гор, между которыми пролегло узкое ущелье. Быстро вечерело.
Панкрат привычно нащупал на поясе мешочек с пулями и порохом, припомнил, заряжено ли ружье, и только после этого покосился на казаков, стелившихся по обеим сторонам короткого поезда.
-- Чигирька, Тараска, Гришка, скачите вперед во весь опор, -- приказал он двум своим племянникам и уряднику, сыну хорунжего Черноуса, державшимся за ним как привязанные. – Если заметите что подозрительное, подавайте сигнал.
-- Понял, дядюка Панкрат, -- откликнулся Чигирька, пришпорил норовистого коня и крикнул младшему брату и другу. – В разведку, за мной!..
Трое верховых устремились к началу горной гряды, оставляя за собой облачка пыли, поднятые конскими копытами.
Отряд втянулся в ущелье между горами, поросшими корявым лесом с кустарником и густым орешником. Кое-где алели кизиловые кисти с кисло-сладкими длинными плодами, розовели дикие жерделы, жесткие, но сочные плоды которых шли на второсортную курагу или на корм скоту.
Пока все было тихо, лишь изредка мелькала на вершине фигура верхового наблюдателя да стелилась по гребню горы летучая группа абреков. Но для отряда они не представляли никакой угрозы, охотясь только за одинокими припоздавшими путниками.
Скоро ущелье начало сужаться, всадники тем же размеренным галопом продолжали скакать вперед, потому что разведчики не подавали никакого сигнала. Под колесами колясок зашипела вода, это река, перегороженная недавним камнепадом, растеклась по дороге, обихоженной саперными батальонами русской армии.
В этот момент Панкрат заметил, как Чигирька вскинул ружье и тут же вместе с друзьями укрылся за уступом скалы, нависшем над ущельем. Полковник резко осадил кабардинца и поднял руку. Терцы без слов перекинули ружья на грудь, из колясок выскочили оба брата и Буало. В руках у них тоже было заряженное оружие.
Издалека донесся дробный топот копыт, он приближался с огромной скоростью. Казалось, это сорвалась с крутого склона очередная лавина, грозившая похоронить под собой всех, оказавшихся на ее пути. От разведчиков прилетел пронзительный свист, заставивший терцев вскинуть ружья на уровень плеч.
-- К стене, к стене! -- донесся крик Чигирьки. – Дядюка Панкрат, прижимайтесь к скале.
Еще не понимая, что произошло, полковник властно махнул рукой, заставляя весь отряд прижаться к отвесной скале. Захарка и Петрашка схватили коней под уздцы и придвинули коляски вплотную к каменному массиву, затем отвязали запасных лошадей и вскочили в седла. Они все еще были недовольны тем, что мать и Панкрат спровадили их из отчего дома, не дав возможности принять участие в новом походе на правый берег Терека для вызволения из плена своих близких родственников. Софьюшка прямо заявила, что матерые казаки из них не получились, а вот Панкрат -- прирожденный воин. На него да на дядюку Савелия, младшего брата убитого мужа, она возложила обязанности по спасению дочери и внука, принудив Захарку, Петрашку и Буало после похода в Дагестан собирать саквы и убираться с подворья в свои европы.
А громкий цокот все нарастал. Панкрат стиснул зубы, стараясь не выдавать беспокойства, он знал, что за ним наблюдает весь отряд. Терцы навели ружья на утес, нависший над дорогой, лица их посуровели. Женщины, сидящие в колясках, приготовились перезаряжать ружья. Казаки притихли, лошади под ними напряглись. Это временное затишье было готово в любую минуту взорваться смертельной круговертью.
В этот момент Чигирька поднял руку и тут же выдернул из-за пояса пистолет. Из-за скалы вылетели несколько всадников в гусарских голубых одеждах с золотым шитьем по бортам и обшлагам. Они успели проскочить некоторое расстояние, когда один из них заметил отряд, прижавшийся к стене.
-- Стоять! – крикнул он товарищам, заворачивая лошадь и вытаскивая из ножен саблю. Он подскочил поближе к терцам и грозно спросил.– Кто вы такие? Простые горцы или абреки с большой дороги? Говорите!
Никто из казаков не успел ответить, потому что офицер уже увидел коляски и женщин, сидящих в них.
По краснощекому лицу всадника пробежала снисходительная улыбка, он обернулся к товарищам, успокаивающим разгоряченных скакунов.
-- Господа, поистине Кавказ -- это мешок, набитый самыми невероятными вещами. Кого здесь только не встретишь, даже женщин в столичных шляпках, -- он снял с головы кивер и картинно поклонился. – Милые дамы, примите наше восхищение вашими нарядами и тем спокойствием, которое написано на ваших лицах. А кто здесь у вас главный? – спросил он. – Вы по-русски понимаете, или ни бельмеса?
-- Я главный, -- отозвался Панкрат. – Мы терские казаки, провожаем своих родственников до станицы Пятигорской, а потом они уже сами поедут по своим делам.
-- Вот чертово племя, от абреков не отличишь! Из какой вы станицы?
Гусарский подпоручик дернул коня за уздечку, подъехал к казаку поближе и только теперь разглядел полковничьи погоны на его черкеске. Но и теперь на его сытом лице все так же светилась непуганая дерзость.
-- Господин полковник, вы ведете свой отряд из Моздока? – спросил он.
-- Оттуда.
-- Никого на дороге не встречали?
-- Нам никто не попадался, а что случилось?
-- Вы слышали про полковника Панкрата Дарганова, атамана станицы Стодеревской? – гусар чуть наклонился вперед, стараясь присмотреться к терцу получше. – Говорят, лихой казачура.
-- Про лихость его не знаю, а про самого атамана слышал, -- ответил Панкрат. – А что он такого натворил?
-- Он разворошил гнездо Шамиля, которое имам свил в заоблачном ауле Гуниб, и теперь змеи из него расползлись по всему Кавказу, -- разоткровенничался гусарский офицер, одним глазом подмигивая собеседнику. -- Нам велено защитить бедных горцев, а заодно взять Дарганова и доставить его в штаб русских войск.
-- Чтобы ему не повадно было без приказа нарушать перемирие с Шамилем, имамом всех горских народов, -- с кривой ухмылкой добавил плотный гусар, тоже приглядывавшийся к погонам на плечах терца.
Русским офицерам было известно, что полковничье звание давали только атаманам терских юртов, состоящих из нескольких станиц, или ближайшим помощникам атамана всего Терского войска.
-- А если эти абреки обнаглели до такой степени, что перестали вылезать из наших селений? – возмущенно вздернул подбородок Панкрат. – Они убивают людей, грабят и угоняют в полон наших женщин и детей. Тогда как?
-- Ну, господин полковник, Христос терпел и нам велел, -- развел руками гусар.
-- Значит, если разбойник зашел в мой дом и сотворил все, что он захотел, то я должен эту дикость терпеть? – скрипнул зубами атаман.
-- А что ты ему докажешь? Он же дикарь, значит, ничего не поймет, -- ухмыльнулся собеседник. – Чтобы вы знали, важные люди, которые командуют нами, сирыми и беспомощными, проповедуют именно такие правила и заставляют неукоснительно их соблюдать.
-- Вот и пусть бы соблюдали эти правила у себя в хоромах, а в наши дела соваться им незачем, -- сверкнул глазами атаман. – Лично у меня овцы с баранами находятся на своем месте – на базу, и за стол их сажать рядом с собой я не собираюсь.
Подпоручик перемигнулся со своим другом, затем улыбнулся собеседнику понимающей улыбкой и завернул морду лошади назад.
-- Значит, до самого Моздока дорога чистая, господин полковник? – переспросил он.
-- Мы не встретили никого, -- подтвердил Панкрат.
-- Тогда постойте здесь, пока проскачет наша часть, и езжайте дальше.
-- Ясно, господин подпоручик.
-- А если встретите этого атамана Дарганова, то передайте ему привет от гусар лейб-гвардейского полка. Счастливой вам дороги.
-- Вам тоже дай Бог поймать этого... Шамиля.
Раздался дружный хохот, гусары отдали честь и с места пустили орловских скакунов в стелющийся намет. Скоро стук подкованных копыт утонул в надвигающемся гуле.
Из-за уступа показались передовые ряды русского войска во главе с подполковником в гусарском голубом мундире. Они двигались размеренной рысью, и остановить это монолитное движение могло только чрезвычайное происшествие. Никто из всадников даже не подумал посмотреть в сторону путников, прижавшихся к стенам ущелья, лица у всех были сосредоточенными, нацеленными в затылки ехавших впереди. Если бы дно ущелья не было мокрым от разлившейся по нему реки, а представляло бы из себя обычную степную дорогу, то люди давно задохнулись бы в клубах пыли.
Так продолжалось весьма долгое время. За кавалерией двинулись артиллерийские упряжки с пушками, укрепленными на деревянных лафетах. Их тащили мохнатые жеребцы с гривами едва не до земли, огромные колеса двуколок наезжали на камни, растирая их в порошок. Потом потащился обоз с походными кухнями и прачечными, замыкал шествие санитарный поезд с красными крестами, намалеванными на матерчатых боках повозок. Все это гремело, стучало, звенело и бабахало с такой силой, что когда войско прошло, станичники стали разговаривать друг с другом как глухонемые.
А порассуждать было о чем. Ведь казаки только что видели передислокацию нескольких армейских частей. Из этого следовало, что русские генералы не только решили наказать атамана Стодеревского юрта за своевольный поход в логово Шамиля. Готовилась весьма важная операция против самих горцев.
-- Значит, в Пятигорской нас должны ждать с распростертыми объятиями, -- стараясь говорить погромче, сделал заключение Захарка. – Панкрат, я предлагаю вернуться назад в обход Моздока, чтобы обогнать русское войско и успеть поставить ему заслон.
-- А что нам даст этот маневр? Он может привести только к окончательной размолвке со штабниками в Пятигорской. Мы окажемся между двух огней – кавказским и русским, – пожал плечами полковник. – Я думаю, что надо прибыть в штаб и на месте разобраться со всеми претензиями, предъявляемыми мне.
-- Мы тебя отдавать не собираемся, -- набычился Захарка. – Если русские не пожелали защитить наши станицы от войска Шамиля, то терцы сделали это сами. А когда казаки добыли победу, они стали грозить нам наказаниями.
-- Надо возвращаться и поднимать станичников, -- раздались голоса терцев, собравшихся вокруг своего полковника.
-- Панкрат, мы тебя никуда не отпустим, пойдем вместе с тобой.
-- Я знаю, -- спокойно сказал атаман. – И они знают про наше стремление к свободе. Не зря гусарский подпоручик сказал, что им велено доставить меня не в Кизляр, где находится ставка командующего Кавказской линией и где сидит войсковой атаман, а в Пятигорскую, пред светлые очи начальника штаба. А это говорит о том, что мне вынесут всего лишь порицание, не более того.
-- А если они надумают заковать тебя в кандалы и отправить в Петербург или в Москву, как того же Стеньку Разина? – предположил Петрашка. – Тогда что прикажешь нам делать?
-- Вот тогда, братья казаки, вы и покажете москалям свой гонор. Мы служим не царю, а отечеству и русскому народу, от царя мы только жалованье получаем, -- сдвинул папаху на затылок Панкрат. – А теперь в путь! К утру нам надо добраться до Пятигорской.
Станичники быстро перестроились и поскакали к выходу из ущелья. В середине конвоя катились три коляски, а замыкали отряд матерые терцы из старой даргановской гвардии.
-- А все-таки большое войско эти кацапы собрали против нас, -- покачиваясь в седле, зло ухмыльнулся Захарка. – Больше, чем на всю банду Шамиля.
-- Полдня махали мимо своими вонючими сапогами и тарахтели телегами, -- сморщил нос Петрашка.
Солнце опустилось за далекие зубчатые вершины. Скакать ночью по пустынной дороге, подвергая женщин опасности, казаки не решились. Панкрат завернул кабардинца на обочину и, проехав вглубь степи некоторое расстояние, указал станичникам место привала. Основательно перекусив и запив еду добрыми порциями чихиря, терцы выставили часовых и легли спать. Под утро все услышали, как по дороге в сторону Пятигорской промчалась большая группа всадников, за ней еще одна и еще, но никто из путников даже не встрепенулся. Кромешная южная тьма укрыла временный бивуак плотным покрывалом, надежно оградив его от посторонних глаз.

Утром на въезде в Пятигорскую Панкрат почувствовал, что в станице происходит что-то необычное. Встречные казачьи патрули еще издали сворачивали на обочину и вздымали руки в знак приветствия, небольшие отряды терцев стояли почти в каждом проулке. Когда стодеревцы подскакали к площади, на которой находился штаб русских войск, оказалось, что к нему невозможно пробиться. Вся площадь была запружена конными терцами в полном боевом снаряжении.
Завидев атамана Стодеревского юрта, казаки воздели пики вверх и громко закричали:
-- Слава Панкрату Дарганову, казачьему полководцу.
-- Любо! Любо, атаман!
Клич подхватили сотни глоток, всадники развернулись к вновь прибывшим, они окружили отряд, не давая ему стронуться с места и не переставая выкрикивать здравицы Панкрату. В это время на крыльцо здания штаба вышли несколько высокопоставленных царских офицеров, среди которых был и атаман всего Терского войска в черной папахе с красным курпеем на ней. Он поднял руку, желая что-то сказать, но его никто не собирался слушать. Все головы были повернуты в сторону Панкрата Дарганова.
-- Что случилось, братья казаки? – привстал в стременах полковник. – По какому поводу вы здесь собрались?
-- Нам сказали, что москальские штабники решили тебя арестовать, -- выскочил вперед казак из Ищерской станицы. – Эта весть облетела левый берег Терека. Мы собрались и пришли в Пятигорскую тебе на выручку.
-- А за что меня арестовывать? – удивился Панкрат. -- Против царя я народ не поднимал.
-- За поход в Дагестан, за то, что разгромил логово Шамиля и его мюридов.
-- Третий имам горцев заслужил такое наказание, -- подкрутил усы Панкрат. – Жалко, что мы не успели его заарканить да засунуть в мешок, на потеху нашим бабам.
-- Туда ему и дорога!
-- Слава атаману!
-- Любо, Панкрат! Любо!
Вся площадь снова взорвалась громкими возгласами воинственно настроенных людей, которых вряд ли чем можно было сейчас усмирить.
Захарка с Петрашкой перескочили из колясок на запасных лошадей и протиснулись поближе к старшему брату, вслед за ними проделал такой же фортель Буало. В гражданской одежде они странно выглядели среди терцев, но станичники знали их в лицо, поэтому радостно восприняли появление родственников полковника.
-- Братья казаки! – наконец сумел докричаться до собравшихся на площади станичников атаман всего Терского войска. – Панкрат Дарганов, атаман Стодеревского юрта, нарушил перемирие, заключенное между русскими войсками и армией горцев имама Шамиля. И теперь кавказцы как один поднялись на борьбу с русскими войсками и с нами. Разве мало нам крови, пролитой за десятилетия беспощадной войны? Мы жили с горцами веками, соблюдая законы гор, и стычки между нами были редкими. А сейчас мы стали их заклятыми врагами.
-- Мы и раньше жили с ними как кошка с собакой, -- не утерпел кто-то из слушателей.
-- Без трупов, воровства и угонов в плен наших баб ни один год не обходился.
-- Господа казаки, ваш войсковой атаман говорит вам правду, -- поддержал оратора генерал с отвисшими щеками и с аксельбантами, спускавшимися на его грудь.– Если раньше война с горскими народами велась не везде, то теперь она расползлась по всему Большому и Малому Кавказу и даже перекинулась на Закавказье. А это новые горы трупов и моря крови. Ваши трупы и ваша кровь!
-- Это вы, москали, полезли завоевывать новые территории, -- послышался возмущенный выкрик.– Сами теперь и расхлебывайте кашу, которую заварили.
-- Если вы взялись воевать этого супостата Шамиля, то доводите дело до конца.
-- Слову имама грош цена в базарный день.
-- Жалко, что Панкрат не оторвал ему голову в его же ауле Гуниб.
Атаман Терского войска снова попытался было возвысить голос:
-- Братья казаки…
Ему не дали договорить, заглушив криками «не любо».Масса конных терцев начала раздвигаться на края площади, освобождая ее середину. Сверкало на солнце оружие, повизгивали лошади, грозно покачивался лес пик. Но в действиях казаков не наблюдалось никакой суетливости.
-- Казаки, на круг!
-- Станичники, сходись на круг!
На крыльце началось замешательство. Штабной генерал вместе с другими офицерами хотел было скрыться в глубине здания, но в дверях вдруг возникли несколько хмурых терцев с нагайками в руках. Они не предпринимали никаких действий, только постукивали рукоятками по ладоням, словно отбивали походный марш. Царский генерал опасливо покосился на них и вернулся на свое место. Войсковой атаман заторопился было к своей лошади, привязанной к столбу возле угла здания, но ему не дали дотянуться до уздечки, схватили за шиворот и вытащили на середину площади.
-- Отвечай, сучья твоя морда, за сколько ты продался москалям?!
-- Говори, почему пляшешь под их дудку?
-- Какой год проходу от абреков нет ни малому, ни старому, а этот боров по москальским штабам шастает да водку ведрами хлещет.
-- Объедки за ними подбирает!
-- В плети продажника, чтобы дух из него вон.
-- Казаки, растелешивай иуду и заваливай на лавку!
Терцы притащили откуда-то деревянную лавку, кто-то спрыгнул с коня на землю и принялся закатывать рукава черкески, потряхивая звеньями витой нагайки. Трое станичников сдирали с войскового атамана одежду с генеральскими погонами на плечах, обнажая его жирную спину и задницу, подрагивающую свиным холодцом. Толстый человек с блудливыми глазами и вислыми усами сопротивлялся как мог, норовил дотянуться до обидчиков и вцепиться в них зубами. Терцы увертывались от его оскаленного рта и походя наставляли бывшему своему вожаку крепких тумаков.
-- Не любо! Не любо! – ревела площадь.
-- Вон с атаманского места, чтобы духом твоим не пахло.
Казачьего генерала привязали к лавке, рослый терец воздел нагайку и с оттяжкой полоснул его по спине, на которой тут же проступил кровавый след. Казак уже вздымал нагайку для следующего удара, видно было, что эта экзекуция доставляет ему огромное удовольствие. После пятой оттяжки атаман закатил глаза и вцепился зубами в край дубовой лавки. Скоро его спина и задница превратились в кровоточащее мясо с лохмотьями кожи, а сам он перестал подавать признаки жизни. Бывшего атамана схватили за руки и за ноги, грубо отволокли на край площади и как собаку бросили под кусты. Помощники не спешили подступаться к нему, сознавая, что в любой момент черед может дойти и до них.
Казачий беспредел происходил на глазах русских офицеров, не смеющих вмешаться в него, чтобы не навлечь на себя скорого гнева вольных людей. Штабники только дергали руками, хватаясь то за пистолеты, то за рукоятки сабель и страшась пустить их в дело. Вокруг площади собралась толпа русских солдат и местных жителей, от них тоже не доносилось ни одного возмущенного возгласа.
В круг выскакивали атаманы юртов, небольших кутов и простые казаки, каждый из которых высказывал свое мнение. Оно у всех без исключения сводилось к одному -- атаманом Терского войска должен стать Панкрат Дарганов, сын Даргана Дарганова, храброго воина, покрывшего себя неувядаемой славой и во время битвы с Наполеоном и после нее, когда ходил походами на горцев. Речи прерывались выкриками «любо», скоро они слились в единый гул, затопивший площадь. Кто-то уже подталкивал Панкрата на середину, чтобы он дал добро занять выборную должность или отверг свою кандидатуру, что иной раз тоже случалось. Кто-то готовился вручить ему атаманскую насеку, знак власти, отобранный у предыдущего ее хозяина.
Глаза Захарки, Петрашки и Буало, стоявших за спиной старшего брата и свояка, светились радостью, слышались восторженные возгласы женщин, успевших покинуть коляски и придвинуться поближе к герою. Вокруг не было ни одного лица, искаженного гримасой неприятия или недоумения, все они сияли пятиалтынными, только что отчеканенными на монетном двором Его императорского Величества.
Лишь Панкрат продолжал хмурить свои светлые брови да покусывать поседевшие усы, по-даргановски прищуривая глаза. Сейчас в них отражалось все, в том числе и то, что он, сын Даргана Дарганова, достиг той вершины власти, которой был достоин его отец и которой его лишили недобросовестные люди из русских господ.
В то же время полковник не терял контроля над собой.
Перед тем как выйти на середину круга, он повернулся к младшим братьям и их женам и голосом, не терпящим возражений, заявил:
-- Рано радуетесь, родственнички! Как только я возьму в свои руки атаманскую насеку, чтобы духом вашим тут больше не пахло, -- он грозно посмотрел братьям в глаза, не обойдя вниманием и Буало.
Они невольно втянули головы в плечи, впервые увидев перед собой не родственника, а грозного атамана всего Терского войска.
А Панкрат закончил:
– Сразу после круга садитесь на коней и скачите в свои европы, как наказывала вам мамука. Она знала, что говорила.
-- Братука, а как же Павлушка с Марьюшкой? – попытался было возразить Захарка. – Их надо выручать.
Панкрат трепыхнул тонкими ноздрями.
-- Теперь это уже не вашего ума дело. Вы успели отомстить и за отца, и за них.
-- Да и однобокий Муса все еще где-то гуляет, -- добавил Петрашка. – Его тоже надо бы дотесать.
-- И самого Шамиля следовало бы загнать в казачий вентирь, -- глубокомысленно изрек Буало.
-- Без вас разберемся, -- сказал как отрезал войсковой атаман. – Вам нужно довезти до места драгоценности и найти остальные сокровища, чтобы вернуть их на место. Так наказала мамука, жена Даргана Дарганова, нашего с вами отца.
А площадь посередине станицы Пятигорской продолжала реветь тысячами голосов. Всем, кто наблюдал за сходом вольных людей, было ясно, что если казаки что-то надумали, то так оно и будет. Никакая сила не заставит их изменить свое решение.

Снова под копыта лошадей легла южнорусская желтая степь с пучками седого ковыля и с хищными птицами в выцветшем небе. Изредка вывернется из-под колес таратаек какой-нибудь зверек, пробежит в отдалении одинокий бирюк с подпалинами по тощему брюху, и опять перед мордами коней разворачивается путь, конца которому не видно.
Осталась позади Область Кубанского войска, за нею отошла назад Область войска Донского. Земля потемнела, стала вязкой, по бокам дороги выстроились зеленые стены бесконечных лесов.
Эти сплошные леса продолжались до самой Москвы, где Аннушка и Буало должны были задержаться, чтобы обжить особняк на Воздвиженской улице, подаренный им Софьюшкой. Но молодые выразили желание продолжать путь до победного конца. Дело было не только в том, что Буало должен был представить жену своим французским родственникам и получить от них благословение на супружескую жизнь, но и в том, что оба страстно желали исполнить заветную мечту Софьюшки – вернуть раритеты народу Франции.
Экипажи лишь на день задержались у подъезда особняка, построенного в стиле позднего русского классицизма, пока путешественники осматривали многочисленные его комнаты и прогуливались по Красной площади, видной из его окон. Дом понравился всем, как и сама Москва, заново отстроенная после пожара 1812 года, но обязательство, данное молодоженами Софьюшке, звало их отправляться в дорогу. Поэтому, как только все вопросы были решены, Захарка вскочил на облучок и стегнул вожжами по бокам лошади, впряженной в коляску. В ней уже сидела Ингрид, его супруга.
Средний брат принял на себя обязанности старшего в большой семье, все остальные молчаливо подчинились ему, не смея нарушать казачьи обычаи. Вслед за первой коляской с просторного двора выкатились еще две с привязанными к задникам запасными конями. Они промчались по центру города и выкатились на питерский тракт, прямой как стрела. Замыкали поезд Буало и Аннушка, не чаявшие друг в друге души.
Путь молодоженов лежал не в столицу Российской империи, а в Великий Новгород, старинный русский город, в котором, по рассказам Софьюшки, могли оказаться раритеты, переданные ее мужем князьям Скаргиным вместе с фамильными сокровищами. Эта версия требовала подтверждения.
Вдоль дороги опять выстроились нескончаемые лесные массивы, прерываемые такими же бесконечными равнинами. По бокам тракта иногда стояли ветхие избы, крытые соломой, возле которых виднелись мужики и бабы в лаптях с белыми онучами, поверх которых желтели лыковые веревки. Деревенские жители выглядели так бедно, что взоры спутниц молодых мужчин невольно становились печальными. После казачьего довольства здешняя скудность особенно лезла в глаза.
После нескольких дней непрерывной тряски на дорожных кочках вдали завиднелись золотые купола многочисленных новгородских церквей. До слуха путешественников долетел звон колоколов. Он сопровождал их до самой площади, раскинувшейся перед особняком, построенным в стиле барокко.
Захарка сразу узнал это место, подробно описанное Софьюшкой. Он остановил коляску возле подъезда, украшенного двумя мраморными львами. Рядом пристроились экипажи Петрашки и Буало. Они соскочили на землю и подошли к дверям с серебряным колокольчиком над ними. Небо, хмурившееся все время пути до Новгорода, наконец-то разразилось мелким холодным дождем. Женщины раскрыли зонтики и прижались друг к другу.
-- А если эти Скаргины так и не переехали в особняк, а продолжают жить в простом доме на обычной городской улице? – предположил вдруг Захарка. – Нам неизвестно, как тот князь Скаргин, который принимал от наших родителей свои сокровища, распорядился ими. Помнится, батяка говорил, что он любил выпивать, а дети у него пошли по миру.
-- Вон табличка, -- указал на металлическую дощечку Петрашка, набрасывая на плечи накидку, поданной ему Сильвией. – На ней написано, что дом является собственностью князей Скаргиных.
Младший брат дернул за веревочку, идущую от серебряного колокольчика. На пороге показался слуга в ливрее и в белых чулках.
-- Вам кого, господа хорошие? – спросил он сиплым голосом, с подозрением оглядывая гостей.
-- Мы приехали к князю Скаргину, -- отставил ногу в ботинке из крокодиловой кожи Захарка. – Скажи своему хозяину, милейший, что господа Даргановы хотели бы с ним поговорить.
-- На какой предмет? – хитровато прищурился лакей.
-- Если назовешь князю нашу фамилию, он сам расскажет тебе о том предмете, если захочет.
Ждать пришлось довольно долго. Одежда на путниках начала уже промокать, а ноги мерзнуть, когда дверь приоткрылась и в щель просунулась лысеющая голова мужчины лет за пятьдесят.
Он потянул носом сырой воздух, громко чихнул и только после этого соизволил спросить:
-- Вы ко мне, господа?
-- Если вы князь Скаргин, то именно к вам, -- выступил вперед Захарка.
-- А по какому вопросу?
-- Мы Даргановы. Вам эта фамилия ничего не говорит?
-- Даргановы... Даргановы... Не припомню, -- видно было, что хозяин особняка лукавит, решает про себя, впускать ему гостей в дом или нет, но в конце концов он все-таки сдался. – Проходите в гостиную, а там разберемся. Дамочки тоже с вами?
-- Это наши жены.
В просторной гостиной за круглым столом мореного дуба уместились все. Хозяин крикнул горничной, чтобы она распорядилась насчет чая с баранками, и подсел к путникам. Захарка подумал о том, что русская привычка сначала угостить, а потом начать расспрашивать, в этом доме сохранилась, но все остальное перестало вызывать у него доверие, как только он переступил порог. Мужчина то почесывал за ухом, то юлил глазами, отодвигая на потом главный вопрос, который просился у него с языка. Видно было, что он давно все понял, но не решался признаваться, опасаясь непредвиденных расходов, связанных с приездом Даргановых.
-- Вряд ли мы от него чего-нибудь добьемся, -- наклонившись к уху Петрашки, тихо сказал Буало. – У нас во Франции о таких людях говорят, что они себе на уме.
-- В России их зовут точно так же и относятся к ним с настороженностью, -- согласился тот.
Но Захарке все-таки удалось разговорить хозяина. Когда тот осознал, что от него не требуют ничего, не считая подтверждения того факта, что чужих драгоценных изделий Скаргиным передано не было, то сразу показал свой русский характер.
-- Евдокия, накрывайте на стол. Не видите, гости с дороги, они промокли, -- крикнул он полной женщине, крутившейся неподалеку, и снова повернулся к присутствующим. – Господа Даргановы, к сожалению, я могу вас только разочаровать. Кроме драгоценностей, которые были перечислены в описи самим боярином Скаргой, в шкатулке больше ничего не оказалось Сейчас я вам ее принесу, и вы убедитесь в этом сами. Многих золотых изделий и камней давно нет, они пошли на уплату наших долгов, но и того, что осталось, хватит для доказательства моей правоты. Ведь на каждое изделие сохранилась расписка.
Он вскочил со стула и заторопился по лестнице на второй этаж. За ним поспешила и его полная супруга.
Буало пожевал губами и обратился к Петрашке:
-- Мне кажется, что этот мужчина теперь говорит правду. Об этом свидетельствует его искреннее поведение.
-- Я должен согласиться с тобой, -- обернулся к нему Петрашка. – Когда русский человек начинает понимать, что ему ничего не угрожает, он становится откровенным как ребенок.
Хозяин особняка принес шкатулку, открыл ее, вытащил бумаги и стал демонстрировать их одну за другой:
-- Это завещание боярина Скарги, это расписка моего отца в том, что он получил сокровища, украденные французскими супостатами, от терского казака Даргана Дарганова и его жены Софьи, -- он положил бумаги на середину стола, чтобы гости могли их просмотреть. – Видите, здесь стоят подписи моего отца и ваших родителей. Вот этот крестик поставил наш благодетель, а это -- роспись его супруги.
Захарка с Петрашкой с любопытством уставились на бумаги, Буало тоже наклонил голову над столом, стараясь рассмотреть почерк Софи де Люссон, ближайшей своей родственницы. Молодые женщины пока старались соблюдать правила приличия, ограничиваясь лишь любопытными взглядами.
Хозяин дома перевернул вместительную шкатулку, на четверть заполненную драгоценностями. По скатерти раскатились перстни, кольца и броши, заструились живым золотом цепочки, заискрились матовой белизной крупные жемчужины, собранные в ожерелья. Им вторили разноцветными отсветами драгоценные камни безо всякой оправы. В свете пламени свечи над сокровищами появилась небольшая радуга, она задрожала над столом, готовая превратиться в радужный шар.
Скаргин между тем разворачивал новые бумажки.
-- Это расписки, какая из вещей пошла на погашение долга, какая продана за деньги, чтобы было на что жить.
Он взял шкатулку в руки и потряс ею над столом, демонстрируя опустевшее нутро. Там действительно больше ничего не находилось, но ее крышка показалась Захарке слишком тяжелой. Она будто притягивала взгляд, заставляя думать о том, что под ней скрывается что-то еще.
Он забрал сундучок из рук хозяина дома и покачал его на ладонях, как бы показывая всем, что и само это старинное изделие стоит немалых денег, незаметно прикидывая, соответствует ли вес ее объему. Парню снова почудилось, что сундучок весит больше, чем должно быть на самом деле. Заглянув вовнутрь и постучав по крышке костяшками пальцев, Захарка раздумчиво покривил щеку и вернул шкатулку хозяину. Он подумал о том, что если бы в крышке что-то скрывалось, то оно давно бы звякнуло.
-- Я сам общупывал шкатулку со всех сторон, думал, что и дно у нее двойное, и боковины, и даже крышка скрывает пустоту, -- понимающе посмотрел мужчина на Захарку. – Но дело в том, что если бы где-то и была пустота, то она отозвалась бы звуком. А здесь он цельный, как от старого дерева.
Для наглядности он еще раз поколотил по сундучку со всех сторон, потом придвинул его к себе и начал складывать вовнутрь сокровища, разбросанные по столу. Потом Скаргин положил туда бумаги и закрыл крышку.
-- Господа Даргановы, я представил вам весь наш капитал, большая часть которого была получена от ваших родителей, -- он открыто улыбнулся. – Ничего другого Даргановы нам не передавали, в чем я даю вам слово дворянина.
-- Мы вам верим, -- вздохнул Захарка. – Но поймите и нас. Мы должны найти раритеты, которые принадлежали не одному человеку, а всему французскому народу. Мы поклялись разыскать их во чтобы то ни стало.
-- Пусть Господь поможет вам в этом благородном деле. А теперь прошу отобедать с нами, чем Бог послал, -- склонил голову хозяин дома. – Если пожелаете, то можете заночевать у нас, а утром отправиться дальше. Погода, кажется, совсем испортилась, да и вечер уже на носу.

Глава девятая

В Финляндии с неба повалил крупный снег. Он был таким мягким и пушистым, что путники, особенно женщины, поначалу ему обрадовались. Экипажи шли друг за другом, впереди ехали Захарка с Ингрид, за ними Петрашка с Сильвией, и замыкали небольшую кавалькаду Буало с Аннушкой, таращившей глаза по сторонам. Она впервые в жизни покинула родительский дом, и все вокруг ей было в новинку. Но вскоре хлопья снега покрыли одежду плотным покрывалом, они налипали на лицо, старались попасть за шиворот. Стало холодно. Буало вытащил из походной саквы теплую бурку и укрыл ею свою супругу, успевшую превратиться в снежную бабу с алыми щеками и карими глазами. Дорогу окружали непроходимые леса.
Буало вдруг обеспокоено закрутил головой в разные стороны, не снимая руки с эфеса шпаги.
-- Что ты там увидел? – спросила его Аннушка. – Ты сам говорил, что места эти глухие и вряд ли кто нам встретится на пути.
-- В том-то и дело, что здесь почти как на Кавказе, не знаешь, из-за какого куста на тебя прыгнут, -- пробурчал себе под нос Буало, но вслух сказал совсем другое: – Скоро должен быть поворот, а за ним недалеко и до харчевни, где мы отогреемся и хорошо пообедаем.
-- Я и без обеда не замерзла, -- засмеялась Аннушка. – Мне с тобой, любимый, тепло и уютно.
До желанного поворота оставалось сосем недалеко, когда из лесу донесся ружейный выстрел. Буало увидел, как Захарка резко натянул постромки, пытаясь остепенить испуганную лошадь, но та уже понесла, грозя вывернуться из оглобель. Она успела отвыкнуть от ружейной пальбы, за время пути превратившись из боевого скакуна в послушную рабочую скотину.
-- Стай-ять, чтоб тебя! -- закричал Захарка. – Куда ты разогналась!..
За экипажем среднего брата сорвалась в галоп и коляска Петрашки, а за ними устремился возок Буало. Француз намотал на руку вожжи и выдернул из-за спины пистолет, не переставая шарить глазами между стволами деревьев.
-- Так я и думал, -- пробормотал он. – Еще когда мы ехали в Россию, кучер предупреждал, что место это гиблое.
-- Тогда почему мы поехали этой дорогой? – нашаривая за сиденьем ружье, отозвалась Аннушка.
-- Другой дороги мы не знаем, -- машинально ответил Буало, покосился назад, увидел, чем занялась его жена, и с восхищением воскликнул: – Ты молодец! Я всю жизнь мечтал о такой смелой подруге.
Аннушка снисходительно усмехнулась и прижала приклад к плечу, выискивая цель среди деревьев.
Тем временем Захарка сумел справиться с лошадью. Коляски снова выстроились друг за другом, соблюдая нужную дистанцию. Но было уже поздно, навстречу путешественникам из-за поворота показались около десятка всадников, вооруженных до зубов. Они были одеты кто в русскую форму, кто в шведский армейский китель, а кто в саамскую кухлянку с откидным капюшоном. За спинами у них болтались ружья, а сбоку по обувке били ножны длинных сабель, у некоторых за поясами торчали рукоятки пистолетов. С первого взгляда можно было распознать в них обыкновенную банду, промышлявшую разбоем на дорогах.
Буало покосился на сакву, в которую были спрятаны драгоценности. Софьюшка ничего не пожалела для своих детей, она уступила им большую часть сокровищ, оставив в семейном сундуке лишь долю Панкрата да выкуп за дочь Марьюшку и внука Павлушку.
Но Буало не собирался отдавать каким-то бандитам свое богатство. Он снова устремил взгляд вперед, желая видеть, что предпримет его свояк Захар. А тот уже осаживал терского скакуна, одновременно выхватывая ружье из рук Ингрид. Она тоже взвела курок на дуэльном пистолете. Рядом с коляской среднего брата пристраивался экипаж Петрашки, в руках которого тоже блеснул пистолет. За его спиной показалась Сильвия, водившая ружейным стволом по фигурам разбойников.
Буало усмехнулся. Он не ожидал подобной прыти от бывшей своей невесты. Француз остановил свой экипаж впритирку с коляской Петрашки и направил пистолет на всадника, едущего впереди остальных. На нем был почти новый овчинный полушубок, на голове красовалась шведская треугольная шляпа, а на ногах сверкали пуговицами по бокам высокие ботфорты.
Аннушка прищурила один глаз и навела ружье на бандита, ехавшего следом за передовым всадником. Она знала, что мужчины в первую очередь станут целиться в главаря, чтобы обезглавить банду, поэтому выбрала другую цель.
-- Без моей команды не стрелять, -- предупредил Захарка. – Сначала узнаем, что они хотят, а потом поступим по ситуации.
-- Разве не видно, зачем они нас останавливают? – посмотрел на брата Петрашка. – Это разбойники, а с ними разговор должен быть коротким.
-- Я такого же мнения, -- поддержал его Буало. – Захарка, ты, видимо, запамятовал, как мы с тобой познакомились. Между прочим, как раз на этом месте.
-- Я не спорю, но зачем нам проливать лишнюю кровь, -- откликнулся тот. – Тем более что здесь уже не Кавказ.
-- Какая разница, люди везде одинаковы.
Договорить Буало не успел, главарь, ехавший впереди банды, остановил свою лошадь и крикнул:
-- Эй, господа проезжие, соберите все ценные вещи, которые имеются при вас, и пусть кто-то один принесет их сюда и положит к ногам моей лошади. Да побыстрее.
-- Господа, пожалейте ваших женщин, в противном случае мы не пощадим никого, -- дополнил речь своего товарища второй разбойник, стоявший сбоку от него. – Если вы поступите так, как мы вам советуем, то продолжите путь без лишних проблем.
Захарка решил прощупать разбойников.
-- А если у нас ничего нет, кроме небольшой суммы денег? – спросил он. – Что вы с нами сделаете?
-- Тогда мы заберем ваши коляски вместе с лошадьми и вашу одежду. Все это нам тоже пригодится, -- ответил главарь и добавил: – Но вас мы отпустим. За поворотом дороги стоит харчевня, там вы сможете найти приют. Мы не убийцы.
Захарка понял, что теряет драгоценное время, быстро наклонился в сторону Петрашки и негромко заговорил:
-- Братука, бери на мушку того душегуба, что скалится с левой стороны от главаря, а Буало подскажи, чтобы он взял на себя правого, -- он оглянулся на свою жену и на других женщин . – Наши супружницы пусть палят по всей стае. Разбойнички толпой стоят, попасть будет легко.
-- Мы так и сделаем, -- оторвалась на мгновение Ингрид от мешочка с пулями и порохом.
-- Понял, Захарка. Значит, главаря банды ты берешь на себя, -- покручивая в руках пистолет, согласился Петрашка. – Тогда подавай сигнал, чтобы мы ударили залпом. Так будет надежнее.
Тем временем главарь тронул коня, намереваясь подъехать к путникам поближе. Он был уверен в том, что господа в цивильной одежде, сидящие в колясках вместе со своими женами, не окажут им никакого сопротивления, но просчитался. Как только его лошадь сделала несколько шагов, Захарка крикнул болотной птицей, чем привел головорезов в некоторое замешательство. Путники вскинули ружья и пистолеты и одновременно нажали на курки. Прозвучал залп, он прокатился по лесу и вернулся обратно, усиленный в несколько раз.
Трое разбойников, державшихся впереди банды, попадали с седел на землю, началась паника, усиленная тем, что еще трое бандитов позади главарей закричали жуткими голосами. Они схватились кто за лицо, кто за грудь, заваливаясь на своих сообщников, оказавшихся рядом с ними. Лошади под раненными взвизгнули и поднялись на дыбы, пытаясь сбросить седоков под копыта, но те цеплялись скрюченными пальцами за их гривы или за одежду товарищей, чем наводили на них еще большее смятение. Никто из рыцарей с большой дороги не знал, что делать дальше.
Путники ожидали, что разбойники пустятся в бегство. Так поступали абреки на Кавказе, когда осознавали, что добиться успеха им не удалось. Но эти бандиты лишь крутились на месте. Их разрозненные ответные выстрелы не нанесли путникам никакого ущерба, они лишь пощекотали нервы. Но медлить было нельзя ни минуты.
Захарка кинулся к задку коляски, чтобы отвязать запасного коня и вскочить ему на спину, и заметил, что Ингрид деловито заталкивает очередной заряд в дуло пистолета. Этим же занимались Сильвия с Аннушкой, а их мужья доставали из-под сидений шашки и кинжалы.
-- Петрашка, Буало, садитесь на коней, -- громким голосом отдал Захарка приказ.
Он был уверен в том, что женщины успеют сделать еще по одному выстрелу, пока они приготовятся к конной атаке.
Так и получилось. Как только брат с зятем взобрались на коней, прозвучал еще один дружный залп. Теперь сигнал подала Аннушка. Снова кто-то из разбойников упал на землю, а кто-то закачался в седле, стараясь удержаться на коне. Головорезы, оставшиеся в живых завернули лошадей и поскакали в лес. Вслед им раздался оглушительный казачий посвист, разрезавший воздух не хуже выстрелов.
Захарка вытер пот с лица и посмотрел на дорогу, на которой валялись разбойники. Некоторые из них были еще живы, они не стремились отползти в кусты, а лишь тихонько стонали.
Петрашка ковырнул носком ботинка тело главаря в овчинном полушубке и усмехнулся в светлые усы.
-- Прав ты оказался, Захарка, здорово мы их разделали, -- он с уважением взглянул на среднего брата.
И тут от экипажей прилетел нетерпеливый голос Аннушки:
-- Вы скоро там управитесь, господа казаки? Пора двигаться дальше, пока солнце еще не село и не закрылась придорожная харчевня.

Красные черепичные крыши города Стокгольма, столицы Швеции, возникли на горизонте сразу, как только экипажи друг за другом выскочили из леса. Ингрид прижала руки к груди и устремила взор вперед, по ее миловидному лицу с аккуратным носиком побежали тени от внутренних переживаний. Захарка слегка потянул вожжи на себя, сбавляя ход. Он подумал о том, что надо было бы обсудить с братом и свояком план дальнейших действий, иначе можно наломать много дров. После того как Виленс Карлсон, бывший жених его супруги, был арестован, прошло немало времени, и о том, где он находился сейчас, оставалось только гадать. Этого кавалерийского офицера схватили прямо в зале приемов родового замка Свендгренов на острове Святого Духа. Тогда он попытался доказать свое право на руку и сердце Ингрид, а когда у него это не получилось, решил пустить в ход оружие. Если бы не гвардейцы короля, то дело вряд ли обошлось бы без крови.
-- Ингрид, прежде чем мы погрузимся на катер и отплывем на остров Святого Духа, я хотел бы знать, где живет этот Карлсон, чтобы не тратить времени даром, а начать поиски сокровищ немедленно, -- обратился Захар к жене. -- Кажется, мы с тобой давно пришли к мнению, что они могут находиться у него, потому что в то время его отец служил в наполеоновской гвардии и мог быть причастен к ограблению месье Месмезона в его собственном особняке во французском городке Обревиль.
-- Это еще надо доказать, -- задумчиво проговорила Ингрид. – Вряд ли Карлсон захочет признаться в том, что является их семейной тайной.
-- Ты хочешь защитить своего бывшего друга детства, -- печально усмехнулся в усы Захарка. – Ведь вы с ним одной крови.
-- Ни в коем случае, -- раздраженно повернулась к нему супруга. – Но в Швеции любой человек считается виновным только тогда, когда обвинение против него доказано.
-- Вот мы и попытаемся выяснить, так ли это на самом деле, не вмешивая в эту историю твоих родителей и прочих родственников.
Некоторое время в экипаже с поднятым верхом стояла тишина, нарушаемая лишь шуршанием колес по дороге, мощенной диким камнем, да стуком дождевых капель о плотную ткань.
Затем Ингрид провела по лицу рукой, затянутой в длинную перчатку, и с усилием проговорила:
-- Я не могу сказать с уверенностью, где сейчас находится их семья, потому что они владеют родовым замком, расположенным недалеко от городка Упсала, и дворцом в центре Стокгольма. Наступает осень, скоро зима, и герцоги могли переехать поближе к королевской резиденции.
-- Мы побываем и там, и там, -- заверил жену Захарка.
-- Хорошо, как только мы въедем в Стокгольм, я покажу тебе дом, в котором живут Карлсоны, -- сдалась Ингрид. -- Но мне будет неприятно знать о нечистоплотности семьи моего друга детства и его самого, если подтвердятся твои догадки.
В центре города взору путешественников открылся трехэтажный особняк с узкими окнами и покатой черепичной крышей, над которой торчали черные трубы. Экипажи остановились напротив здания. Захарка раскрыл зонтик и выскочил из коляски, к нему подошли Петрашка и Буало. Не сговариваясь, все трое направились к массивным дверям с металлическим кольцом на них.
На стук открыла консьержка в белом кружевном переднике поверх коричневого платья, в деревянных башмаках и в белой шапочке на пышных волосах, завязанных на затылке в узел. Захарка с трудом заучивал неудобные шведские слова, поэтому он заговорил на французском языке, знакомом ему с детства. Но консьержка знала по-французски столько же слов, сколько он по-шведски, поэтому скоро в разговоре наступила неловкая пауза.
Обоих выручила Ингрид, после короткого диалога со служанкой она повернулась к мужу и сообщила:
-- Герцоги Карлсоны сейчас находятся в собственном замке близ городка Упсала.
-- Спроси у нее, пожалуйста, Виленс тоже живет в том же замке, – посмотрел Захарка на жену. – Если он здесь, то Буало мог бы прямо сейчас начать переговоры о возвращении раритетов на свою родину.
-- Я уже высказывала свое мнение. Говорить с ним на такие темы было бы глупо, -- пожала плечами Ингрид. – Но мне самой интересно, что случилось с ним после ареста.
Молодая женщина снова вступила в разговор со служанкой, постукивающей деревянными башмаками по дверному порогу и кидающей заинтересованные взгляды на всех троих мужчин.
Ингрид отступила чуть назад и перевела:
-- После инцидента в замке Свендгренов Виленс Карлсон, владелец этого роскошного особняка, провел два месяца под домашним арестом в родовом гнезде, где находится и сейчас по причине обиды на короля.
Мужчины переглянулись и отошли от дверей, затем сделали легкий поклон в сторону плутоватой консьержки, тут же присевшей в вежливом книксене, и снова собрались в кружок.
-- Его надо заманить и поступить с ним так, чтобы он признался сам, -- первым подал идею Петрашка. – А потом заставить принести сокровища в назначенное нами место, пригрозив, что если он этого не сделает, то мы поведем разговор по-другому.
-- Так он и разбежался расстаться с ними! Это не наш с тобой Кавказ, Петрашка, где все намного проще, -- задумчиво усмехнулся Захарка. – Тут надо крепко пораскинуть мозгами, прежде чем решиться навести шороху, иначе недолго и в шведскую тюрьму угодить, -- он с уважением посмотрел на Ингрид и добавил: – Права моя женушка, вряд ли этот Виленс в чем-либо признается.
-- Я тоже так считаю, потому что это будет пахнуть большими семейными потрясениями, которые могут опозорить весь их рыцарский род, -- пожал плечами Буало. – Стоит учитывать, что В Европе на первом месте стоит закон. Если кто-то его нарушит, то рискует ответить по всей строгости, независимо от чинов и званий.
-- Что ты предлагаешь? – повернулся к нему Захарка.
-- Выход один. Надо проникнуть в замок Карлсонов и завладеть сокровищами, если они находятся у них, а потом представить добытое всему шведскому обществу как вещественное доказательство
-- А если этих сокровищ там нет и никогда не было? – вмешалась в разговор Ингрид. – Тогда что вы собираетесь делать?
Буало оглянулся на розовощекую консьержку, по-прежнему стоявшую в дверном проеме, и по его мужественному лицу пробежала лукавая ухмылка.
-- Мне кажется, господа казаки, что судьба идет нам навстречу и начать операцию мы имеем возможность прямо сейчас, -- мягким голосом заговорил он. – Вот только не знаю, как отнесутся к действиям подобного рода наши жены.
-- Аннушка точно выдерет на тебе все волосы, -- Захарка, разгадавший намек свояка, со смехом прокомментировал дальнейший ход событий. – Но идея верная, ее необходимо опробовать, пока есть возможность.
Ингрид, стоявшая немного в стороне, усмехнулась своим мыслям и снова придвинулась к мужчинам, на ее порозовевшем лице все четче проступало откровенное любопытство, смешанное с женским коварством. Кажется, задача начала захватывать и ее. Женщина была готова любым способом прояснить судьбу исчезнувших раритетов.
-- Господа казаки, а если этой проблемой вместо вас займусь я сама? Тем более что в юности я не раз бывала не только в этом доме, но и в родовом замке Карлсонов, – с интересом спросила она. – Мне знаком там каждый поворот и расположение всех комнат, а это уже половина успеха. Как к этому отнесетесь вы и в первую очередь мой любимый муж?
Захарка с удивлением приподнял брови, но сразу насупился и опустил голову. Намек на то, что его супруге придется встретиться и пообщаться с бывшим женихом, вызвал в нем чувство ревности и протеста. Два других собеседника тоже не знали, что на это сказать.
Наконец Буало вздохнул и сделал заключение:
-- Другого выхода у нас нет, разве что взять штурмом замок этих герцогов и перерыть там все в поисках драгоценностей.

Карета с рыцарскими гербами на дверях, запряженная четверкой прекрасных лошадей, катила по дороге, ведущей в небольшой городок Упсала. Кучер изредка помахивал длинным кнутом, чтобы кони не сбавляли ход. Вокруг простирались холмистые равнины, укрытые первым снегом. Было прохладно. В карете сидела Ингрид, закутанная в длинный темный плащ, на ее распущенных светлых волосах кокетливо сидела маленькая меховая шапочка. Карету сопровождали три всадника в плащах, в камзолах с начищенными пуговицами, в шляпах и в серых панталонах в обтяжку. Захарка, Петрашка и Буало, ставший с братьями одним целым, изображали личную охрану знатной дамы.
Прежде чем отправиться в родовой замок Карлсонов, заговорщики проделали немалую работу. Они предложили Ингрид написать письмо, в котором молодая женщина извинялась перед Виленсом за свое поведение при инциденте, случившемся во время ее помолвки, и не помнить зла, считая ее по-прежнему своим другом. Ведь сердцу не прикажешь, а разбрасываться друзьями детства означало бы обречь себя на одиночество.
Вскоре пришел ответ, в котором кавалерийский офицер просил прощения за свой недостойный поступок и приглашал бывшую невесту прибыть в его родовое гнездо с обыкновенным дружеским визитом. Он писал, что будет рад принять ее у себя и расспросить о том, как складывается ее семейная жизнь. Формальности были соблюдены, да и у Виленса, судя по письму, еще сохранялось рыцарское отношение к даме, отвергнувшей его руку и сердце. Он был готов выступать в роли ее друга.
Дело оставалось за малым. Надо было выведать у кавалериста семейную тайну, связанную со службой его отца во Франции. Если старший Карлсон действительно был причастен к похищению святынь, которые теперь находились в рыцарском замке, то нужно было изъять их любыми путями и отправить на родину Буало. Если это являлось всего лишь домыслом, то путешественникам пришлось бы продолжить поиски сокровищ в другом направлении.
Скоро впереди показались зубчатые стены старинной крепости, возведенной на вершине заснеженного холма. По ее бокам высились массивные квадратные башни из дикого камня, внутри громоздились жилые здания с островерхими крышами под красной черепицей. От ворот замка уже отъехали верховые в плащах, в шляпах с перьями и при шпагах, впереди на резвом скакуне гарцевал сам представитель рыцарского рода.
-- Захарка, опусти шляпу пониже, чтобы Виленс тебя не узнал. А то придется сцепиться с ним прямо на этой дороге, -- посоветовал Буало своему свояку. – Этот герцог нас с Петрашкой в глаза не видел, а тебе может припомнить минуты своего унижения.
-- Я готов хоть сейчас!.. -- сцепил зубы Захарка, с трудом принявший предложение супруги о ее встрече с другом детства. – Не верю я этому Виленсу, по-моему, он способен только на подлости.
-- Ты можешь ошибаться. Все знают, что когда человек любит, он не помнит самого себя.
-- Но у этого человека душа не может быть чистой, -- не согласился Захарка, опуская шляпу. – Я вообще не увидел ее за его стеклянными глазами.
-- Значит, надо готовиться к чему угодно, -- подвел итог Петрашка, нашаривая под камзолом рукоятку пистолета. – Жаль, что шашки нам пришлось поменять на шведские палаши. К ним еще надо привыкнуть.
Всадники приближались очень быстро, вскоре они взяли карету в кольцо и, оттеснив мнимых слуг, сопровождающих ее, принудили кучера натянуть вожжи. Виленс уцепился за ручку дверцы и рванул на себя. Как только из салона показалась рука Ингрид, затянутая в перчатку, он схватил ее и принялся осыпать страстными поцелуями. Видимо, любовь, которую он испытывал к своей бывшей невесте, со временем только возросла. Молодая женщина чуть отстранилась назад, она испуганно вильнула глазами в сторону своего супруга.
Захарка, наблюдавший за этой сценой, едва удержался, чтобы не пришпорить скакуна и не налететь на наглеца хищным коршуном. Его ладонь привычно легла на рукоятку пистолета, заткнутого за пояс.
-- Спокойно, дорогой мой родственник! Я хочу тебя предупредить, что это только начало. Дальше будет еще интереснее, -- осадил его Буало. – Прошу не забывать, что ты сам согласился провести этот эксперимент.
-- Я говорил, что у этого Виленса за душой нет ничего, -- с трудом заворочал языком Захарка. – Боюсь я, братцы, что без крови у нас не обойдется.
-- Если он заслужит, то пустим и кровь, -- нахмурился Петрашка, оскорбленный не меньше брата. – Не сомневайся, братука, он свое получит.
Виленс перебрался в салон кареты и крикнул кучеру, чтобы тот гнал до замка без остановки. Дверца захлопнулась, лошади рванули с места, за экипажем устремилось окружение хозяина. Провожатые Ингрид пристроились позади кавалькады, которая остановилась только перед воротами крепости. Вся процессия въехала на просторный двор, кавалерийский офицер выпрыгнул из салона кареты и подал руку молодой женщине. Захарка заметил, что его жена непривычно зарделась, она беспокойно оглянулась на него и заторопилась вслед за другом детства, подхватившим ее под руку.
-- Слуг госпожи Ингрид проводите на хозяйственный двор, -- бросил через плечо Виленс. – Накормите их, а лошадям задайте овса.
До позднего вечера Захарка метался по комнатам в пристройках, придумывая, как бы проникнуть в замок, куда вход чужим слугам был заказан, и ничего не добился. Но Петрашка с Буало времени даром не теряли, они разыскали нескольких мастеровых, сносно говорящих по-французски и имеющих подруг из числа служанок семьи Карлсонов. Они узнали, что ближе к ночи ожидается грандиозный бал, на который прибудут многие родовитые особы, включая приближенных короля.
Виленс решил посвятить его своей единственной любви. Он и слышать не хотел о том, чтобы после беседы отпустить Ингрид домой к мужу. Кавалер отвергал упреки в том, что удерживать замужнюю женщину в замке холостяка означает преступать законы целомудрия, тем самым наводя на нее подозрение в супружеской неверности. Он настаивал, чтобы молодая женщина всю ночь провела в замке. Это будет их последняя встреча, после которой между ними уже ничего больше не останется. Они останутся всего лишь друзьями, навек разделенными браком, заключенным между нею и терским казаком.
Ингрид чувствовала, что его слова пахнут обманом, едва прикрытым лестью. Она видела, что от этого человека можно ожидать всего, но дело, которому она отдалась всей душой, заставляло ее медлить с отъездом из этого дома. Да и вырваться из цепких рук прежнего жениха, как и подать нужный сигнал Захарке, пока не представлялось возможным. Активное сопротивление могло привести лишь к скорой развязке, грозящей непредсказуемыми последствиями не только ей, но и ее мужу с его единомышленниками.
Разговор происходил в одной из комнат, обставленной старинной мебелью эпохи Возрождения. Хозяин и гостья сидели на диване, обитом персидской тканью с причудливыми узорами.
-- Виленс, я уже пожалела о том, что приехала сюда. Мне лучше было бы обойтись одним письмом, все объясняющим, -- разыгрывая из себя особу, оскорбленную в лучших своих порывах, капризно поджимала губки Ингрид, не переставая отодвигаться от собеседника и ощущая, что диван не бесконечен. – И как прикажешь мне объясняться с мужем, когда я заявлюсь к нему после ночи, проведенной неизвестно где?
-- А разве безродные люди, тем более казаки, обращают на это внимание? Мне кажется, им хватает того, что они сыты и довольны, -- не спуская с нее сальных глаз, выговаривал кавалерийский офицер, успевший снять китель и накинуть на себя восточный халат. – Если дело обстояло по-другому, то ты вряд ли осмелилась бы приехать сюда, дорогая Ингрид. Разве я не прав? Разве не говорит этот приезд о том, что ты начинаешь разочаровываться в своем выборе?
-- Ты ошибаешься, мой друг. Во-первых, свой выбор я считаю правильным. А во-вторых, я чувствую себя виноватой перед тобой. Ведь из-за меня у тебя случились крупные неприятности.
-- Не будем об этом вспоминать, моя дорогая Ингрид. Я по-прежнему люблю тебя всем сердцем и не дождусь момента, когда смогу прижать тебя к своей груди и закружить в вальсе.
Молодая женщина закинула за ухо пушистую прядь волос, по ее лицу тенью скользнула какая-то мысль, которая окончательно ее успокоила.
-- Хорошо, Виленс, я согласна провести с тобой вечер на балу, но только в маске. Мне придется старательно избегать встреч со знакомыми людьми и разговоров с ними, -- как бы пошла она навстречу настойчивости кавалера.
Ей все больше становился неприятен грубый напор этого человека с холодными руками. Он был полной противоположностью ее возлюбленному с пылким взглядом и страстными губами. Она отодвинулась еще немного и с насмешкой посмотрела на собеседника.
– Итак, в чем прикажешь мне выходить к высшему свету, который ты пригласил на бал без моего согласия? Я не взяла с собой ни одного платья, ни одной пары сносной обуви.
-- Прости меня, дорогая Ингрид, за поспешность, но я предусмотрел все, -- улыбнулся Виленс. – В этом замке у тебя есть не только свои комнаты, но и свой гардероб, который я неустанно пополнял одеждами, сшитыми для тебя лучшими столичными портными.
-- Вот как! И зачем ты это делал?
-- Я верил в то, что мы с тобой станем мужем и женой, -- развел руками кавалер. – Но никак не мог предположить, что женщины в нашем заснеженном королевстве такие же ветреные, как в раскрепощенной Франции.
-- Каждому из нас предначертана своя судьба, изменить которую удается немногим, -- решительно остановила его Ингрид. – У меня к тебе еще один вопрос. На мне нет ни одного украшения, потому что я не собиралась появляться среди придворной знати.
-- Что касается украшений, то у тебя их полный сундук.
-- Которые ты тоже собирал, готовясь к нашей с тобой свадьбе, -- не удержалась от усмешки собеседница. – Создается впечатление, что все это подстроено заранее. Здесь есть какой-то умысел.
-- Ни в коем случае, моя любовь, я не желаю тебе ничего плохого, -- дернул веками кавалерийский офицер, водянистые глаза которого сами собой вильнули в сторону. – Я действительно был уверен в том, что у нас будет свадьба, и собирал для тебя все, что могло бы украсить твою жизнь в этом замке.
-- Спасибо, Виленс, за заботу. Ты меня заинтриговал. Я не отказалась бы взглянуть, что ты прячешь в своих сундуках.
Наследник рыцарского рода покосился на собеседницу, с его лба и щек не сходили красные пятна, а грудь бурно вздымалась. Наконец он перевел дыхание и кивнул, уверенный в том, что женщина, сама решившая приехать к нему, никуда теперь не денется.
-- Если ты хочешь взглянуть на то, чем я могу осыпать тебя с ног до головы, то я предоставляю тебе такую возможность прямо сейчас. Ходить далеко нам не придется, сокровища находятся в одной из комнат на этом этаже.
-- Так покажи их скорее, Виленс, чтобы я могла возгордиться от мысли, что у меня такой могущественный воздыхатель.
-- Ну что же, Ингрид, милости прошу, -- кавалер встал и направился к двери. -- Ты еще раз убедишься в том, что твой выбор какого-то русского казака на роль супруга был неправильным.
Пока они шли по длинному коридору, молодая женщина все время старалась вспомнить, как выглядели сокровища, похищенные у месье Месмезона, проживавшего в французском городке Обревиль. О них неоднократно говорил Буало еще там, в станице Стодеревской, когда вечерами вся казачья семья собиралась за одним столом. Описывала изделия и Софьюшка, в отличие от своего мужа, сурового терского казака, быстро проникшаяся любовью и доверием к своим невесткам. Но сейчас Ингрдид, к своему ужасу, помнила только о медальоне и кардинальской цепи очень большого веса. Кажется, на них были еще какие-то надписи, говорящие об их принадлежности высшему французскому духовенству. Еще ей запомнилась диадема работы известного итальянского ювелира Николо Пазолини. Молодая женщина надеялась лишь на то, что неплохо разбиралась в украшениях, и на женскую интуицию, весьма редко ее подводившую.
Тем временем Виленс приблизился к одной из дверей в середине коридора и вставил в замок массивный ключ. Повернув его несколько раз, он взялся за ручку и вошел в затемненную комнату. На тумбочке возле порога стояла свеча в бронзовом подсвечнике. Кавалерийский офицер зажег фитиль и двинулся вглубь помещения, туда, где половину стены занимал какой-то шкаф, отсвечивающий стеклами и полировкой. По бокам его висели канделябры о нескольких рожках и даже стояла маленькая скамеечка, с которой удобно было дотягиваться до них.
Когда вспыхнули все свечи, Ингрид отшатнулась назад и замерла в невольном напряжении. За стеклами на нескольких полочках лежали десятки золотых, платиновых и серебряных изделий различной величины и формы. Почти все они были с драгоценными камнями, брызнувшими разноцветными искрами от пламени свечей. Радужное сияние заполнило внутренность шкафа, оно проникало сквозь стекла и плясало на их поверхности, создавая некий ореол, похожий на тот, который вспыхивает над грудой бриллиантов, когда на нее падает мощный солнечный свет. Зрелище было таким впечатляющим, что язык у молодой женщины присох к небу. Она забыла, зачем пришла сюда, глаза ее разбежались, не зная, на чем остановиться, и только когда холодные пальцы спутника коснулись ее руки, она вздрогнула и попыталась собраться.
-- Виленс, я в восторге, -- пытаясь снять напряжение, с придыханиями вымолвила Ингрид. – У меня нет слов, чтобы выразить свои чувства. Спасибо тебе за то, что показал мне такую прелесть, -- она тряхнула длинными волнами волос, заставляя себя вернуться в действительность. – Скажи, а среди этих изделий есть очень редкие экземпляры?
-- Здесь есть сокровища, которым нет цены. Например, вот это бриллиантовое колье, которое принадлежало Жозефине, жене Наполеона Первого, -- Виленс подошел к шкафу, открыл небольшим ключиком застекленные створки, взял с полочки колье, сотканное из бриллиантов по двадцать карат каждый и сверкавшее сумасшедшим блеском, расстегнул на нем золотые замочки и надел на шею Ингрид. – Ты можешь посмотреть на себя в зеркало, оно находится сбоку от тебя.
Молодая женщина осторожно повернулась туда, куда указал ей хозяин замка. Она боялась, что не сможет удержаться от очередной волны восхищения и совсем забудет о том, зачем пришла сюда. Так и произошло, когда из глубины зеркала на нее взглянула прекрасная девушка с распущенными волосами, озаренная неземным светом с ног до головы. Этот свет подчеркивал миловидные линии правильного лица с аккуратным носиком и большими голубыми глазами, делая его похожим на лицо небесного создания. Оно играло таинственными тенями, завораживая и саму его обладательницу, и того, кто стоял за ее спиной.
В какой-то момент Ингрид поняла, что может остаться в этой комнате навсегда, тем более что глаза ее кавалера вновь вспыхнули животной страстью. Она с усилием протянула руку к шее и прижала пальцами колье, продолжавшее полыхать безумными всполохами.
-- Я люблю тебя. Я всю жизнь мечтал только о тебе, -- услышала она вдруг голос, хриплый от возбуждения, почувствовала прикосновение пальцев, подрагивавших от нетерпения. – Я готов на все, чтобы ты вернулась ко мне.
Но и голос показался ей скрипучим, и пальцы кололи холодом, от которого по телу побежали мурашки. Ингрид не раздумывая расстегнула золотые замки, сняла колье и зажала его в своем кулаке. Таинственный свет, лившийся из глубины зеркала, сразу исчез, а бриллианты показались ей не настоящими, а обыкновенными стекляшками.
-- Я впервые вижу подобную красоту, дорогой Виленс, -- наигранно засмеялась она. – Но сейчас мне больше подошла бы массивная золотая цепь. Она придавила бы меня к земле и заставила бы думать о жизни земными мерками.
-- Ты не желаешь взлететь к облакам? – недоверчиво спросил кавалер, снимая ладони с ее плеч. – Я же видел, как закружилась у тебя голова и как ты приподнялась над полом в сиянии бриллиантов, которые у тебя в руке.
-- Я уже давно парю в облаках, -- усмехнулась молодая женщина, имея в виду чувства к своему супругу.
Она была довольна тем, что сумела заставить своего воздыхателя открыть сокровищницу. Теперь ей надо было рассмотреть среди драгоценностей изделия, могущие принадлежать совсем другим людям.
– Прости меня, Виленс, но я еще не все увидела в этом царстве соблазнов. Вполне возможно, что здесь таится драгоценность, цены которой и впрямь не назовешь.
-- Ты в этом сомневаешься? – ухмыльнулся Виленс, не терявший надежды сразить наповал свою бывшую любовь. – Тогда обрати внимание на вот эту полку. Здесь размещены сокровища, сделанные самыми искусными итальянскими ювелирами.
Ингрид быстро окинула взглядом изделия из золота. Здесь были серьги с филигранно обточенными гранями, подвески с длинными алмазными пластинами, венецианские цепочки и флорентийские перстни с гранатами и опалами, красовались браслеты с кораллами и аквамаринами, заколки для волос с большими рубинами. В центре полки и по ее углам были разложены пять золотых диадем с камнями.
Женщина мучительно вспоминала, как выглядела работа Николо Пазолини, пропавшая вместе с остальными раритетами, но ее разум отказывался утруждать себя лишней работой. Он был переполнен впечатлениями.
-- А есть ли здесь диадема, сделанная итальянским мастером Пазолини? -- спросила она как бы между прочим. – Я столько слышала о ней, что невольно возникает желание прикоснуться к этой редкости.
-- О какой диадеме ты хочешь узнать? – чуть подался вперед кавалер. – Их было несколько, вот эти две тоже сработаны великим ювелиром. Где находятся остальные и сколько их всего, не знает никто.
Ингрид впилась глазами в изделия, на которые указал Виленс. Они были такими божественно красивыми, что захватывало дух. Но она толком не знала, как выглядит искомый раритет, поэтому высматривать его здесь было бесполезно. Ингрид похолодела от мысли, что случайность, подаренная ей судьбой, может не принести никаких результатов.
-- А почему ты заинтересовалась работами именно этого мастера? – задал неожиданный вопрос хозяин замка.
-- Знатоки утверждают, что этот итальянец был неповторим, -- равнодушно пожала плечами молодая женщина.
Ингрид распрямилась, теперь мысли ее потекли в другом направлении. Она подумала о том, что надо устроить так, чтобы сюда проник Буало, который знал, зачем он исколесил всю Европу, но пока не представляла себе, как это сделать. Женщина еще раз окинула рассеянным взглядом весь шкаф, собираясь уходить из комнаты, и вдруг увидела внизу на самой дальней полке массивную золотую цепь, состоящую как бы из небольших иконок или брошей, соединенных между собой. Цепь была сложена полукругом, внутри которого лежал медальон, покрытый разноцветной эмалью и усеянный крупными бриллиантами. Ингрид едва не выдала себя, устремив взгляд в ту сторону, но вовремя сдержалась, снова взявшись рассматривать сокровища и постепенно продвигаясь в нужном направлении.
-- Так кто рассказывал тебе, Ингрид, про диадемы Николо Пазолини, и почему они заинтересовали тебя больше прочих раритетов, выполненных им тоже в единственном числе? – вышагивая следом за гостьей, настаивал на ответе Виленс.
Чувствовалось, что этот вопрос для него был не праздным.
-- Разве это так важно? -- пожала плечами Ингрид. -- Дорогой друг, ты должен знать, что если женщине что-либо понравится, то она добудет это во чтобы то ни стало и обязательно нацепит на себя, -- она почти приблизилась к предмету своего пристального внимания, оставалось напрячь зрение и прочитать слова, написанные вокруг медальона. – Ты со мной не согласен?
-- Это известно всем, -- хмыкнул в усы воздыхатель и начал успокаиваться. – Должен заметить, что в нашем шкафу лежат две самые удачные диадемы работы Пазолини.
-- Ты хочешь сказать, что остальные его работы не столь эффектны? – наклонилась над цепью гостья.
На медальоне вокруг святого образа было написано: «Бог хранит Францию». Она взяла тяжеленький раритет и перевернула его тыльной стороной. На обороте тоже оказалась надпись: «Власть Господа беспредельна».
Ингрид загадочно улыбнулась, повертела в руках раритет и вернула его на место.
-- Когда мы вошли сюда и ты зажег свечи, я едва не улетела на небеса от этого великолепия, -- призналась она. – В тот момент только вот такая цепь своей тяжестью могла приземлить меня и возвратить в действительность.
-- А что в ней интересного? – вздернул подбородок кавалерийский офицер.
-- Все, дорогой мой друг детства, -- радостно сообщила Ингрид. – В ней заложена сама истина, которая правит не только обществом, но и целым миром.
Пока молодая женщина говорила эти слова, она поняла, что задумал человек, стоящий перед ней, и как нужно поступать дальше. Она подошла к нему и, пряча в глубине зрачков огонек презрения, обхватила его шею гибкими руками.
-- Ради меня ты устроил бал и пригласил на него весь цвет нашего общества, -- мягко сказала она, проводя ладонью по его щеке. – Знаешь, милый, я согласна примерить твои наряды, если ты исполнишь всего одну мою просьбу.
-- Какую, Ингрид? Я весь дрожу от ожидания, -- с трудом выдавил из себя кавалер.
-- Ты не будешь приставать ко мне. Я же, в свою очередь, обещаю, что не оставлю тебя без своего внимания.

Глава десятая

На просторный двор замка, заполненный экипажами и каретами с родовыми гербами на дверях, опустилась ночь. Массивные ворота были закрыты, в хозяйственных пристройках погасли огни. Не слышно было ни лая собак, ни переклички часовых. Первые от холода забились в теплые конуры, а вторые -- в сторожевые будки. Лишь в здании, в котором жили хозяева, на всех трех этажах горели окна. Там шел бал, устроенный младшим герцогом Карлсоном в честь приезда к нему женщины, отвергшей его, но по-прежнему любимой им до безумия.
Эту новость весь день перетирали все слуги, сходясь в том, что Виленс, сын старшего Карлсона, все равно отомстит ей за свое унижение. Не такой он человек, чтобы прощать подобное. Многие слуги давно испытали его гнев на своей шкуре.
Им непонятно было, зачем прекрасная Ингрид Свендгрен, которую многие из них помнили еще маленькой девочкой, решилась приехать под крышу этого дома и остаться на бал, который должен был продлиться всю ночь. Неужели она разочаровалась в своем муже и успела с ним развестись? На этот вопрос не могли дать ответа даже горничные, бывшие в курсе всех событий.
После полуночи Захарка, Петрашка и Буало поднялись со своих постелей и поспешили к черному ходу, ведущему в герцогские покои. Дверь была не заперта, ее заранее открыл слуга, давно знавший Ингрид и готовый ради нее на любой подвиг. Все трое пробежали коротким коридором до лестницы, ведущей на третий этаж. Там были спальни и располагалось помещение, описанное молодой женщиной в записке, которую она все-таки сумела передать своему мужу.
В ней говорилось, что в комнате хранятся драгоценности семейства Карлсон, среди которых находится та самая цепочка с медальоном, принадлежащая высшему духовенству Франции. В шкафу лежат другие раритеты, среди которых несколько диадем работы итальянского ювелира Пазолини. Но Ингрид не удалось распознать среди них ту, которую украли тридцать лет назад из дома Месмезонов в городке Обревиль. Пусть месье Буало определит на месте, что похищено у его дяди, а что является собственностью хозяев этого замка. Она предупреждала мужа о том, что приняла приглашение Виленса и будет на балу в наряде времен французской королевы Марии Медичи.
Братья вместе с Буало добрались до площадки второго этажа и остановились на ней, затаив дыхание. Из коридора, освещенного настенными светильниками, доносились звуки музыки и отдельные восклицания. Он вел в огромный зал, служащий для светских приемов и для балов.
Захарка нервно покусал губы. Он представил себе, как этот негодяй Виленс прижимается сейчас к его жене и как она пытается ему сопротивляться, заботясь о том, чтобы не быть узнанной окружающими.
В конце коридора показались слуги с подносами в руках, на которых стояли хрустальные бокалы с напитками.
Захарка прижался к стене, затем тихо приказал:
-- За мной, казаки! Ингрид написала, что на третьем этаже нас будет поджидать ее человек с ключами от того помещения.
Все трое заспешили по лестнице дальше, стараясь не стучать каблуками.
Петрашка, поднимавшийся следом за средним братом, не переставал удивляться:
-- И как это твоя супружница умудрилась найти общий язык со слугами за столь короткое время?!
-- Здесь почти все знают мою жену еще с детского возраста, -- пояснил ему тот. – Она и сама говорила нам, что в этом замке ей знакомо все, в том числе каждый поворот в коридорах.
На площадке третьего этажа произошла заминка. Захарка, бежавший первым, вдруг заметил камердинера с деревянной палкой, на конце которой был приделан жестяной колпачок. Старик в длинном сюртуке, расшитом галунами, и в белых панталонах стучал по паркету деревянными башмаками, переходя от одного канделябра к другому. Он гасил свечи, оставляя лишь те, которые должны были гореть всю ночь. За ним тенью волочилась какая-то девушка. Сообщники спрятались за выступом стены, они не знали, что делать дальше, то ли спускаться обратно вниз, то ли искать убежище поблизости, потому что камердинер продвигался в их сторону.
-- Еще и эта девчонка увязалась за дедом, -- с досадой прошипел Петрашка. – Если они нас увидят, то вряд ли будут молчать.
-- Подожди-ка, здесь что-то не то, -- продолжая наблюдать за слугами, остановил младшего брата Захарка. – Как бы эта девчонка нам вскоре не пригодилась.
Между тем девушка не переставая говорила что-то старику, указывая в сторону, обратную его движению, и пытаясь выхватить из его рук палку. Наконец тот кивнул и зашаркал на другой конец коридора. Некоторое время шведка гасила свечи, но как только камердинер скрылся за поворотом, она прислонила палку к стене и устремилась к выходу, за которым притаились сообщники. Она знала, что там ее уже ждут, переступив порог, вытащила из кармана два ключа и всунула их в руку Захарке.
-- Там, господин, -- указала она рукой на середину коридора. – А я буду ожидать вас здесь.
-- Ты останешься сторожить? – догадался средний брат, перебирая пальцами ключи и с трудом разбирая шведские слова. – А который из них от двери комнаты?
-- Этот от двери, -- она потрогала пальцем сначала большой ключ, затем маленький. – А это ключ от секретера.
-- Понятно. За мной, казаки.
Захарка на цыпочках поспешил в глубину коридора, стараясь прижиматься к стене, от него не отставали Петрашка и Буало. Когда они добежали до нужной комнаты, нервный озноб прошел, всех троих охватило желание поскорее добраться до сокровищ герцога Виленса Карлсона и убедиться в том, что его отец похитил сокровища. Ведь Ингрид не могла ошибиться, увидев кардинальскую цепь, которую нельзя было спутать ни с какой другой.
Захарка всунул ключ в замок, повернул его и потянул ручку на себя, затем, когда сообщники вслед за ним проскользнули в помещение, неслышно захлопнул дверь. На другой стороне комнаты что-то тускло блеснуло, похоже, там стоял тот самый секретер, о котором упоминала девчонка. Захарка кресало, Буало подсунул ему свечу, прихваченную с собой, и тут же все трое отшатнулись назад. Мужчинам показалось что от стены на них бросились какие-то люди. Петрашка выхватил из-под полы камзола заряженный пистолет и приготовился пальнуть в первого из нападавших.
-- Спокойно, казаки, это зеркало, -- глухим от волнения голосом пояснил Буало. – Лучше посмотрите вперед. Перед нами тот самый шкаф, набитый сокровищами.
По просторной комнате уже начали танцевать разноцветные всполохи, исходившие от золотых и серебряных изделий и драгоценных камней, вправленных в них. Эти вещи заполняли весь громоздкий шкаф, их было так много, что всем показалось, будто он набит ими снизу доверху.
За спиной у Захарки гулко сглотнул слюну Петрашка, переступил с ноги на ногу и с недоверием произнес:
-- Не сон ли это, братука?! Такие клады могут таиться только на дне моря или прятаться в сундуках восточных султанов.
Но для Буало подобная картина была не в новинку. Он забрал у Захарки маленький ключ и, пока оба брата протирали глаза, открыл им прозрачные дверцы шкафа. Упершись внимательным взглядом в изделия, он стал отбирать то одно, то другое, откладывая их на свободное место. Скоро там набралась приличная горка, а кавалер продолжал изучать перстни и кольца, браслеты и колье, диадемы и цепочки, продвигаясь вдоль шкафа к противоположной его стороне и кланяясь все ниже. Наконец взгляд Буало упал на самую нижнюю полку, на которой свернулась в широкий круг массивная цепь с медальоном, украшенным бриллиантами и другими камнями и покрытым разноцветной эмалью. На медальоне выделялся лик святого, а вокруг него светилась надпись: «Бог хранит Францию». Буало взял его в руки и перевернул тыльной стороной. На ней красовалась другая надпись: «Власть Господа беспредельна».
Кавалер забрал с полки медальон и цепь и обернулся к братьям.
-- Господа казаки, нашу миссию можно считать законченной, -- он широко улыбнулся и показал на свои приобретения. – Главные раритеты, украденные тридцать лет назад у месье Месмезона, оказались здесь, в замке шведских герцогов. На моей родине они являются знаками кардинальской власти. Никто, кроме высшего духовенства Франции, не может обладать ими. Мы имеем полное право их изъять, так как они не принадлежат семейству Карлсонов, а представляют из себя национальную святыню Франции.
-- Значит, отец Виленса и правда оказался разбойником? – устремил на него Захарка жгучий взгляд.
-- Только что мы убедились в этом сами, -- наклонил Буало голову в знак согласия. – Очень жаль, что мой дядя, месье де Ростиньяк, не сумел в свое время раскусить старшего Карлсона, который служил у него начальником охраны. Тогда рыцарским родам Ростиньяк и Месмезон не пришлось бы в течение нескольких десятков лет разыскивать достояние французского народа.
-- Тогда ты не приехал бы в станицу Стодеревскую и не встретил бы там нашу сестру, а свою жену Аннушку, -- хитровато прищурился Петрашка. – А я не женился бы на Сильвии, твоей бывшей невесте.
Трое сообщников негромко засмеялись, довольные удачным исходом дела. Им оставалось вынести сокровища за пределы замка, умчаться с ними в Стокгольм, там сесть на корабль и отплыть к теплым французским берегам.
-- Буало, все ли украденные драгоценности найдены? – спросил вдруг Захарка. – Ты не обратил внимания на диадемы, а их на этой полке лежат целых четыре штуки.
-- К сожалению, ни одна из них не подходит под описание, которое я получил от своего дяди, хотя две выполнены одним мастером, -- развел руками кавалер. – Дело в том, что Пазолини делал раритеты в единственном числе. Самый красивый из них, подаренный ювелиром супруге короля Людовика Шестнадцатого, исчез из Лувра вместе с другими сокровищами. На том изделии был выложен странный рисунок из драгоценных камней. Он что-то обозначал. Ведь каждый камень имеет свое значение, и если их расположить в особом порядке, то можно зашифровать очень важную информацию. Но никто до сих пор не разгадал, какую именно.
-- Значит, на этих диадемах рисунки отсутствуют или они другие?
-- Камни на этих раритетах вставлены без всякого смысла, -- кавалер указал рукой назад. – Но на этой полке недавно лежала еще одна диадема. Видишь, между изделиями есть пустое место.
-- Похоже что так, но это дело хозяйское, нам чужое трогать не следует, -- подвел черту в разговоре Захарка. – Забираем то, что положено, и уходим. Нам здесь оставаться нельзя.
-- Ты прав, пора отсюда убираться, -- согласился Буало, выдергивая из-за пояса вместительный кошель и подставляя его под низ самой верхней полки. – Петрашка, сгребай сюда все горки, а ты, Захарка, поднеси свечу поближе.
Не успели сообщники уложить драгоценности, как с наружной стороны двери кто-то негромко поскребся. Буало запихнул добычу за пояс и схватился за эфес шпаги, Петрашка нашарил под полой камзола рукоятку пистолета. Захарка на цыпочках подкрался к выходу, готовый в любой момент задуть свечу и пустить в ход оружие. Он взялся за ручку и тихонько потянул ее на себя. В проеме двери показалось взволнованное лицо той самой девушки, которая передавала ему ключи. Ладони у нее замелькали в воздухе тревожными птицами.
-- Там... там... -- силилась она о чем-то предупредить. – Госпоже Ингрид грозит опасность!
Захарка понял, что с его женой случилось что-то из ряда вон выходящее, поэтому девушка призывает их поспешить ей на помощь. Молодые мужчины выбежали в коридор и бросились к лестнице, за ними, не забыв отобрать у них ключи и закрыть дверь сокровищницы, заторопилась юная шведка. На втором этаже она указала пальцем на коридор, в котором суетились слуги, не решавшиеся входить в зал. Сообщники притаились за выступом, держа оружие наготове. Из зала слышались громкие восклицания, словно оратор, взбудораженный чем-то, хотел передать свое возбуждение всем, кто там находился. Его речь часто прерывалась недовольным гудением, за которым снова следовал всплеск эмоций одного и того же человека.
-- Надо пойти туда и посмотреть, что там происходит, -- сказал Захарка, взводя курок пистолета и перешагивая порог коридора. – Казаки, вперед!
Петрашка с Буало распрямились во весь рост и тронулись следом. Прятаться уже было не от кого и незачем. Несколько слуг, завидев их, попятились назад и прижались к стенам, но ни один из них не сделал попытки подать своим господам сигнал об опасности. Горничные и официанты догадывались, что незнакомцы идут на выручку их любимой Ингрид, которую они помнили еще девочкой.
Захарка подошел к дверям, распахнутым настеж, и остановился у входа в зал. Он увидел Виленса, который был в мундире кавалерийского офицера с золотыми погонами и витым аксельбантом на правой стороне груди. Стоя посередине помещения, он громко о чем-то говорил.
Рядом с ним находилась молодая женщина в черной маске, в прекрасно сшитом голубом платье, отделанном золотыми нитями. На ее голове с распущенными волосами красовалась диадема, усеянная бриллиантами и другими драгоценными камнями, шею облегало бриллиантовое колье, которое переливалось разноцветными огнями, на запястье левой руки светился красными рубинами золотой браслет, а пальцы были унизаны перстнями с сапфирами и изумрудами. Вся фигурка женщины выражала внутреннее напряжение, которое она старалась унять, переплетая пальцы и переступая ногами в красных туфельках, носки которых выглядывали из-под подола.
Захарка с замиранием сердца узнал свою жену. Она была прекрасна в таком великолепном наряде. Он ощутил, как засосало у него под ложечкой от чувства ревности, испытанного им еще во времена учебы в университете, когда он ухаживал за этой девушкой. Тогда за ней тоже бегало много именитых кавалеров, но выбрала она его. Еще он подумал о том, что хозяин замка способен на самые низкие поступки.
Резкий голос Виленса и нагловатый взгляд его выпуклых глаз подтверждали эти догадки, заставляя казака крепче сжимать рукоятку пистолета. Так же заносчиво выглядела и его сестра Мэйми, стоявшая в окружении богатых родственников, среди которых выделялся господин, здорово похожий на Виленса. Наверное, он приходился ему отцом. Захарка силился разобрать шведские слова, выкрикиваемые кавалерийским офицером, и чем больше он вникал в их суть, тем мрачнее становилось выражение его лица.
-- О чем говорит этот хлыщ? – спросил Буало, пристроившийся у него за спиной. – Его вид не внушает мне никакого доверия.
-- Виленс старается убедить людей, собравшихся в зале, в том, что замужняя женщина, стоящая рядом с ним, приехала к нему сама. Она по своей воле осталась на бал, который продлится всю ночь, и вообще может отсюда не уехать.
Брови француза полезли наверх, было видно, что он впервые в жизни сталкивается с подобным и не в силах до конца осмыслить услышанное.
-- Захарка, ты ничего не перепутал? – жестко спросил он.
-- Я еще не все сказал, -- облизал тот пересохшие губы. – Он обещает прямо сейчас предоставить всем присутствующим неопровержимые доказательства своих слов.
Петрашка ошарашенно посмотрел на своего брата и машинально расстегнул верхние пуговицы камзола. Ему стало трудно дышать:
-- Зачем он хочет это сделать? – оторопело передернул он плечами и машинально отвел назад курок на пистолете. –Этого подлеца надо убить, пока он не натворил дел. Иначе пятно позора ляжет на всю семью Свендгренов, и на тебя в первую очередь.
-- Я тоже так считаю, -- дернул щекой Захарка, направляя оружие на своего врага. – Жалко, что я еще до помолвки с Ингрид пожалел этого мерзавца, когда он предложил мне драться с ним на саблях. Меньше было бы вони.
Буало тоже потащил шпагу из ножен, но что-то остановило его. Он выпустил эфес из рук и тронул среднего брата за локоть.
-- Не торопись, казак. Кажется, я понял, чего добивается этот негодяй, -- с мрачным видом произнес он. – Виленс решил унизить Ингрид, чтобы ей не куда больше было идти.
-- Что ты хочешь этим сказать?, -- не оборачиваясь, спросил Захарка.
-- Мне кажется, что он до сих пор ее любит и мечтает убить сразу двух зайцев. Во-первых, отомстить бывшей невесте за свое поражение, а во-вторых, вернуть ее обратно. Посрамленная, она уже никому не будет нужна, кроме него самого.
-- А как он сам потом будет с ней жить?
-- В том-то и дело, что для таких людей позор ничего не значит.
-- Зато добыча, за которой они охотятся, остается в их руках, -- усмехнулся Петрашка.
-- Но сейчас мы имеем возможность раскрыть это чудовищное изуверство и опозорить самого Виленса до конца его жизни, -- расправил грудь Буало. – Для этого нам нужно лишь выбрать подходящий момент.
-- Как ты хочешь это сделать? – посмотрел на него Захарка.
Кавалер вытащил из-за пояса кошель с драгоценностями и встряхнул его.
-- Вот улики, которые в одно мгновение превратят весь этот род в ничтожество, -- веско сказал он. – Только не надо спешить, чтобы ничего не испортить.
Между тем молодая женщина, стоявшая рядом с кавалерийским офицером, повернулась к двери и сразу заметила мужчин. Она не знала, удалось ли им разыскать сокровища, но сразу обрела внутреннюю уверенность. Фигурка ее подобралась, плечи расправились.
Заметив это, Буало достал из кошеля конец кардинальской цепи и показал ей, как бы говоря, что раритеты нашлись. Ингрид заметно оживилась, она вздернула подбородок и с вызовом посмотрела сначала на оратора, а потом на его родственников. Отец кавалерийского офицера с надменной усмешкой продолжал внимать словам сына, зато его сестра Мэйми все чаще останавливала злой и завистливый взгляд на драгоценностях, надетых на пассии брата. Наверное, она считала их своими.
Виленс закончил страстную речь. Неожиданным движением руки он сорвал маску со своей соседки и бросил ее на паркет. Люди, собравшиеся в зале, ахнули, они узнали незнакомку и были поражены тем, что замужняя дама из уважаемой всеми семьи совершила такой неблаговидный поступок. Напряжение возрастало, оно грозило перейти в бурные дебаты.
-- Это похоже на кощунство! – крикнул кто-то из гостей.
-- Как она могла!
-- Ингрид Свендгрен нарушила все законы нравственности!
-- Она покрыла позором головы своих родителей, уважаемых членов нашего общества!
-- Эту падшую дрянь надо гнать отсюда!
Хозяин замка искоса поглядывал на молодую женщину, не знавшую, как защитить себя от злых упреков, упиваясь ее растерянным видом. Это был его триумф, и он им наслаждался.
Наконец он поднял руку, призывая к вниманию.
-- Господа, я сказал еще не все, -- Виленс достал из кармана брюк платок и вытер им потную шею, в его бесцветных глазах плескалось блаженство. – Несмотря на то, что случай, когда жена убегает от мужа, с полным основанием можно назвать из ряда вон выходящим, я считаю эту женщину ни в чем не виноватой. Скажу больше, я прощаю ей все.
Гости снова дружно ахнули, пораженные благородством души этого человека, а кавалерийский офицер продолжал:
-- Вы не ослышались, господа, я сказал истинную правду. Пусть Ингрид отплатила мне черной неблагодарностью за мою любовь, но я забыл это недоразумение. Прямо сейчас я снова предлагаю ей руку и сердце.
Ингрид с возмущением уставилась на своего соседа, потом взглянула на мужа, суровый вид которого придал ей сил.
Сделав шаг вперед, она развела руками.
-- Господа, что за чушь несет этот человек, -- молодая женщина с пренебрежением кивнула на своего соседа. – Все вы знаете, что я вышла замуж, многие из вас были на помолвке. Теперь у меня есть прекрасный супруг, с которым я не собираюсь расставаться.
-- А где ваш супруг, госпожа Свендгрен? Почему он не с вами? – снова раздались возмущенные возгласы.
-- С какой стати вы оказались в этом замке одна и под маской?
-- Вы пожелали, чтобы вас никто не узнал?
Ингрид переступила с ноги на ногу и с достоинством ответила:
-- Да, я хотела остаться неузнанной, потому что преследовала благородные цели.
-- Какие цели, госпожа Свендгрен? Что за чушь несет эта негодница!
Молодая женщина вскинула голову и сделала шаг вперед.
-- Скоро вы обо всем узнаете, -- пообещала она. – Скажу больше, наряд этот одолжил мне именно Виленс, потому что я приехала сюда в обыкновенном платье для путешествий.
-- Вот как! – из толпы гостей раздался обидный смех. – Ее здесь успели и одеть, и обуть.
Ингрид не обратила внимания на издевательства, она снова обрела душевный покой.
-- Но если все повернулось подобным образом, то пришла пора раскрыть перед вами карты. Дело в том, что отец Виленса Карлсона оказался разбойником с большой дороги, -- она ткнула пальцем в господина, стоявшего за ее спиной, который сразу переменился в лице.
Замешательство старшего Карлсона лишь подогрело молодую женщину и она продолжила:
– Во времена своей службы во Франции он выкрал у французского дворянина Месмезона раритеты государственного значения, а сын покрывал его преступление все эти годы.
-- Это какой-то бред, -- смех среди присутствующих усилился. – Этой женщине нужно срочно вызвать врача.
-- Где доказательства, мадам?
-- Вы сами присутствовали при том разбое, госпожа Свендгрен?
Но Ингрид уже заметила, как вслед за отцом при упоминании о раритетах побледнел и его сын. Минуту назад упивавшийся победой, он вдруг сжался и затравленно озирался вокруг.
Молодая женщина поняла, что ее ответный удар достиг цели. Она бросила взгляд на мужа и, получив его согласие, вскинула руку, призывая высокородное общество к тишине.
-- Вы хотите доказательств, господа? – звонко спросила она. – Сейчас вы их увидите, они уже здесь, осталось только показать их вам.
В зале наступила тишина, гости переглядывались друг с другом. Но Виленс не собирался впадать в прострацию, он продолжал рыскать вокруг злобными глазами, хватаясь то за эфес шпаги, то за рукоятку пистолета. Он вдруг осознал, что бывшая невеста обвела его вокруг пальца как мальчика, способного лишь на мелкие пакости. Его тяжелый взгляд все чаще стал задерживаться на драгоценностях, которые он подарил ей перед балом. Он начал понимать, что любовь может быть только взаимной, иначе она тут же превратится в ненависть и ужалит змеей в самый неподходящий момент. В его груди разрасталась ярость от того, что он не сумел разглядеть целенаправленных действий расчетливого врага. Он вспомнил, что отец не раз предупреждал его о коварстве женщин и наказывал никогда не изливать перед ними своих чувств.
В этот момент Виленс наконец-то заметил в проеме двери своего соперника, но было уже поздно. Молодая женщина сказала несколько слов по–русски, и Захарка, за которым шли двое мужчин, направился к середине зала. Один из незнакомцев на ходу разворачивал вместительный кошель, вид его был решительным, не обещающим ничего хорошего. Такими же выглядели его товарищи, которые встали по обеим сторонам Ингрид, держа оружие наготове. Захарка придвинулся поближе к кавалерийскому офицеру, не спуская с него жесткого взгляда.
-- Виленс, не давай этим людям говорить! – прошипел за спиной сына его отец.
Мэйми тоже с ненавистью уставилась на незваных гостей, она почувствовала, что из-за них может навсегда расстаться со своими сокровищами. Пылающим взглядом она окидывала и брата, совершившего опрометчивый поступок.
А старший Карлсон продолжал нашептывать:
– Сейчас может случиться так, что мы потеряем все.
Виленс покатал по скулам тугие желваки и промолчал. Скорее всего, он надеялся на то, что пришлецам ничего не удастся доказать, ведь сокровища были спрятаны в надежном месте, а ключи лежали в кармане его кителя. С момента ограбления отцом какого-то француза прошло около тридцати лет, никаких следов преступления не должно было остаться.
Между тем тот человек, у кого в руках был кошель, развернулся лицом к собравшимся и заговорил по-французски. Он начал с пропажи из Лувра уникальных раритетов, рассказал о разбойничьем нападении на месье Месмезона, у которого они оказались по счастливому стечению обстоятельств. Француз не стал скрывать, что если бы этого случая не оказалось, то судьба раритетов могла бы быть иной. Когда он упомянул о роли, которую отец Виленса сыграл в этой истории, обстановка в зале накалилась до предела.
-- В течение тридцати последних лет два старинных рода, к одному из которых принадлежит ваш покорный слуга, не оставляли надежду найти сокровища и вернуть их народу Франции, -- с пафосом сказал Буало де Ростиньяк. – Только недавно мы узнали, где они могут находиться, и приехали сюда, чтобы убедиться в своих догадках. Вот результат, -- француз развернул кошель и достал из него массивную золотую цепь с медальоном, украшенным бриллиантами и другими драгоценными камнями, откликнувшимися снопами искр на нестойкое пламя свечей.
Кто-то из присутствующих вскрикнул, кто-то издал долгий стон. Некоторые придвинулись вплотную, чтобы рассмотреть получше таинственные раритеты, о которых ходило столько легенд.
Виленс открыл рот и оловянным взглядом уставился на цепь, все складки на его лице будто окаменели. Это оцепенение продолжалось так долго, что Захарка решился поддеть его подбородок стволом пистолета, заставив кавалерийского офицера отшатнуться.
А Буало вытащил из кошеля еще несколько изделий филигранной работы.
-- Все эти сокровища являются достоянием французского народа, наши семьи поклялись отыскать их во чтобы то ни стало. Мы исполнили клятву, -- он посмотрел на Ингрид и добавил: – Заявляю со всей ответственностью, что госпожа Ингрид Свендгрен ни в чем не виновата. Она с самого начала дейтвовала вместе с нами, помогала нам добраться до раритетов.
Огромным залом окончательно завладела тишина. Гости не находили в себе сил, чтобы задать какие-то вопросы или покинуть этот дом, в одно мгновение превратившийся из жилища достойных людей в рассадник зла.
Буало сложил раритеты обратно в кошель и обернулся к Захарке.
-- Нам пора уходить. По прибытии в Париж я потребую, чтобы против этих людей возбудили уголовное дело, -- негромко сказал он. – Остальное пусть остается на их совести.
-- Я ушла бы отсюда немедленно, но мне нужно переодеться, месье Буало. Не поеду же я домой в наряде, подаренном вот этим подонком, -- отозвалась Ингрид, с презрением указав на друга детства. – А вдруг и на мне сияют бриллианты, украденные его отцом у французов.
Кавалер прошелся заинтересованным взглядом по стройной фигурке своей родственницы, и его внимание привлекло колье на ее шее и диадема на голове. Захарку тоже заинтересовали эти украшения. Похожее колье он видел когда-то на Мэйми, сестре Виленса.
Буало тем временем впился зрачками в камни на диадеме, вставленные в переднюю ее часть, и беззвучно зашевелил губами.
-- Что вы там обнаружили? – поинтересовалась у него молодая женщина. – Вы действительно находите, что этот наряд мне к лицу, или увидели нечто такое, что поразило ваше воображение?
-- Я считаю, что переодеваться вам не следует, дорогая Ингрид, -- заставил себя улыбнуться кавалер. – Диадема на вашей прелестной головке, как и колье на нежной шейке, и есть те самые раритеты работы Николо Пазолини, за которыми мы приехали в вашу страну и оказались в этом замке.
-- Значит, этот подонок не пожалел для меня чужого добра, -- гневно воскликнула Ингрид. – А он уверял, что все это богатство копил для нашей свадьбы.
Виленс наконец-то вышел из состояния оцепенения. Он выхватил шпагу из ножен и встал на пути своих обидчиков. На его лбу и щеках вспыхнули красные пятна, говорящие о злобности характера. Толпа приглашенных снова загудела, гости приготовились следить за развитием событий, кто-то с интересом, а кто-то с маской неудовольствия на лице.
-- Стража! – крикнул старший Карлсон в сторону коридора, и когда в помещение вбежали несколько рослых слуг с оружием в руках, указал на Ингрид и на молодых мужчин, стоящих рядом с ней. – Взять их и отвести в подвальные помещения.
Вооруженные стражники стали приближаться к центру зала, но прежде чем они окружили сообщников, Виленс сделал выпад в сторону Захарки. Он целился ему прямо в грудь, до сих пор помня, как легко разделался с ним казак в прошлую их встречу, когда он вызвал его на дуэль. Теперь кавалерийский офицер попытался опередить своего соперника, но в последний момент тот отклонился, перехватил руку противника и наставил пистолет ему в голову.
-- Пристрелю как собаку, -- хладнокровно сказал Захарка. – Если желаете сохранить свою жизнь и жизни своих родственников, то прикажите стражникам освободить путь. Мы уйдем отсюда вместе с сокровищами, которые принадлежат французскому народу.
-- Ничего у вас не получится. Эти драгоценности являются достоянием нашей семьи, -- прорычал Виленс, стараясь выскользнуть из железных объятий казака. – Это ты украл у меня мою невесту, и ты за это ответишь.
-- Ингрид стала моей женой, мы уже и свадебку сыграли.
-- В глухом углу, на краю медвежьей империи? – оскалился кавалерийский офицер. – Покажите бумаги, в которых скреплен печатями ваш союз.
-- У нас люди женятся и выходят замуж безо всяких бумаг. Полюбовно, -- чуть ослабил захват Захарка. – И живут до старости, уважая друг друга.
-- Варвары!..
Виленс изогнулся змеей и сумел выкрутиться из стального обруча. Он отбежал в сторону и снова нацелился шпагой на своего заклятого врага.
-- Ингрид Свендгрен все равно будет моей, или она не достанется никому, -- не в силах усмирить запальное дыхание, хрипло сказал он.
В руках у него появился пистолет, который он выдернул из-за пояса.
В зале по-прежнему стояла тишина. Гости превратились в восковые фигуры и наблюдали за происходящим, не шевеля ни рукой, ни ногой.
Буало и Петрашка направили пистолеты на стражников, и те остановились в отдалении, Они не знали, что делать, потому что один из их хозяев готовился сам расквитаться с пришельцами.
-- Нам пора уходить, -- со спокойной улыбкой на губах сказал Захарка. – Иринушка, как только начнется схватка, выскакивай в коридор и беги к конюшням. Скажи там конюхам, чтобы они выпрягли лошадей из кареты, потом господа Карлсоны нам ее вернут.
-- Я тоже умею фехтовать, -- сдула с губ молодая женщина пушистую прядь волос. – Жалко, что не взяла шпагу с собой.
-- Ты желаешь влезть в драку? – посмотрел на нее казак.
-- Для защиты от подонков, мой дорогой супруг, все средства хороши, -- прищурилась Ингрид.
-- Тогда они у тебя сейчас будут.
Захарка крутнулся на месте и с молниеносной быстротой выхватил шпагу из рук толстого господина, родственника Виленса, стоявшего за его спиной. Тот не успел разинуть рот, а казак уже реквизировал оружие у его соседа, оказавшегося отцом кавалерийского офицера. Петрашка, заметивший, как ловко сработал его средний брат, надвинулся с пистолетом на одного из гостей и тоже обзавелся острым клинком. Теперь все борцы за справедливость были вооружены, им оставалось прорваться к выходу из зала и постараться выскочить во двор с хозяйственными постройками. Задача казалась им несложной, потому что большая часть гостей была на стороне сообщников. Люди понимали, что услышанное ими является правдой, чинить препятствия новоявленным робингудам никто из них не собирался.
-- Казаки, на прорыв! – крикнул Захарка, первым бросаясь на Виленса.
Он хотел всего лишь выбить пистолет у него из рук, но тот успел нажать на курок раньше, и пуля зацепила щеку казака, оставив на ней рваный след. Больше раздумывать было не о чем, противник сам предлагал смертельный поединок. Захарка нацелился клинком и сделал выпад, острие проткнуло ткань ниже правого плеча Виленса. Затем он отпрянул назад, чтобы отбить удар стражника, поспешившего на помощь хозяину. Несколькими умелыми приемами казак загнал его в угол, обезоружил, и только после этого оглянулся на свою жену. Мертвенная бледность на ее лице принудила Захарку забыть обо всем. Он бросился к Ингрид и увидел вдруг, что она едва держится на ногах. По ее платью возле плеча расползалось кровавое пятно.
-- Иринушка, что с тобой? – выдохнул он, прижимая ее к себе и разрывая воротник платья.
Рана, открывшаяся взору, показалась ему не опасной. Пуля ударила под ключицу и застряла в мякоти.
– Говори, любимая, кто на тебя напал!?
-- Виленс, -- прошептала она запекшимися губами. – Он стрелял в тебя, а пуля вошла в меня.
Захарка в бешенстве оглянулся назад. Кавалерийский офицер стоял на прежнем месте, его качало, китель на груди промок от крови, но он упорно заталкивал в ствол пистолета заряд, готовясь произвести очередной выстрел.
-- Убейте их! – закричал старший Карлсон.
Ему вторила Мэйми, похожая на лесную ведьму:
– Убейте разбойников, они хотят унести драгоценности, похищенные у нас!
Никто из присутствующих не трогался с места, ноги гостей словно примерзли к полу. На их лицах читалось понимание ситуации, в которую попало почтенное семейство, и теперь они жаждали только справедливого исхода дела. Наверное, люди, собравшиеся в этом зале, знали, что Карлсоны способны на подлые поступки, иначе все повернулось бы по-другому.
Захарка подхватил Ингрид на руки и поспешил к выходу из помещения. Петрашка и Буало пробивали им проход, они почти добрались до дверей, распахнутых настежь. Путь им преграждали уже не с десяток стражников, как было вначале стычки, а всего двое. Да и те лишь демонстративно клинками направо и налево, сберегая свои жизни.
Захарка, пробегая мимо своего заклятого врага, походя проткнул шпагой кисть его руки, заставив того уронить пистолет на пол. Ему очень хотелось добить негодяя, способного творить одни подлости, но он понимал, что сделать это можно лишь в честном поединке. Ведь ему с Ингрид еще предстояло жить в этом обществе, проявлявшем сейчас к нему и его родственникам истинное благородство.
Наконец двое стражников, оставшихся невредимыми, решили, что с них достаточно, и затерялись среди гостей. Мужчины вместе с молодой женщиной выбежали в коридор, который оказался пустым. Им надо было спуститься во двор, вскочить на коней и раствориться в ночи. Но впереди были еще крепкие ворота замка, да и жена Захарки не смогла бы усидеть верхом на лошади.
-- Петрашка, ступай к конюшням и выкатывай карету, -- крикнул Захарка.
-- А вы куда? – уже спускаясь по лестнице, отозвался младший брат.
-- Мы продвинемся к воротам и постараемся их открыть, пока охрана не всполошилась. Надо успеть выскочить за стены крепости, а то эти герцоги опомнятся и перекроют нам все ходы и выходы.
-- Понял, братука. Держитесь, я мигом.
Младший из братьев крутнулся хорьком и пропал из поля зрения, будто его и не было. Захарка с женой на руках скатился по лестнице и выскочил на улицу вслед за Буало. Ночь, давно вошедшая в свои права, встретила их сиянием месяца и россыпью ярких звезд. Холодный воздух обжег легкие, под ногами захрустело ледяное крошево. Где-то в глубине двора лениво тявкнула собака. Но вокруг было пока тихо. Наверное, старший Карлсон еще не пришел в себя, а может, слуги не торопились с исполнением его приказов.
-- Захарка, вы с Иринушкой оставайтесь здесь, а я побегу к воротам, -- предложил Буало. – Я не думаю, что охрана там большая. Да и спят они, скорее всего.
-- Одному тебе не справиться, -- засомневался казак, сажая жену на лавочку возле стены. – Пойдем туда вместе, а там и Петрашка подскачет.
Ингрид, не выпускавшая шпаги из рук, негромко охнула и попыталась встать на ноги. У нее это почти получилось, и если бы лезвие, на которое она опиралась, не гнулось, то она пошла бы самостоятельно.
-- Идите вдвоем, только снимите с меня драгоценности, чтобы они опять не оказались в руках Карлсонов. Да предупредите нашего кучера, не оставлять же его тут, -- сказала она, прижимаясь к стене.
-- Кучера тревожить нельзя, -- засомневался Захарка. – Вся прислуга может всполошиться.
– Тогда он доберется до дома сам. Карлсонам его трогать не за что.
-- А ты что надумала, Иринушка?
-- Я буду здесь ждать Петрашку.
-- А если сюда заявится орава родственников этих герцогов вместе со стражниками? – не согласился Захарка.
-- У меня есть оружие.
Молодая женщина начала избавляться от украшений, она не рассталась лишь с обручальным кольцом. Буало молча раскрыл кошель, когда последняя драгоценность пропала в темной глубине, засунул его обратно за пояс и подставил плечо под слабую руку женщины.
-- Прошу, мадам. Мы постараемся вас не растрясти, -- улыбнулся он белозубой улыбкой. – Тем более что ворота находятся отсюда совсем недалеко.
Захарка похмыкал себе в усы и тоже нагнул голову пониже.
Не успели сообщники пробежать и половины дороги, как от хозяйственных построек прилетел дробный топот копыт и стуком колес по стылой дороге. Он быстро приближался, и через мгновение Петрашка остановил карету, запряженную четверкой лошадей, напротив своих товарищей. К ее задку были привязаны три казачьих скакуна.
От подъезда здания уже слышались возбужденные возгласы погони, организованной кем-то из Карлсонов. Но преследователей ждала неудача, потому что охранники, ничего не знающие о происшествии на балу, уже открывали створки ворот. Скорее всего, они подумали, что кто-то из высокородных гостей решил покинуть замок до наступления утра и проявили угодливость, обычную в таких случаях.
Карета просвистела мимо них и, не сбавляя хода, помчалась по ночному тракту, по бокам которого стояли черные стены леса. Когда беглецы отъехали на приличное расстояние, издалека до них донеслись суматошные выстрелы из ружей и пистолетов, которые уже ничего не могли изменить.
-- Надо же, получилось, -- пробурчал себе под нос Буало, устраиваясь поудобнее на мягком сиденье. – Я думал, без жертв у нас не обойдется.
-- Тебе должно быть известно, что казаки всегда стараются обходиться малой кровью, -- прижимая к себе жену, укутанную в теплую шубу, отозвался Захарка.
Он посмотрел на нее и участливо спросил:
– Как ты себя чувствуешь, Иринушка?
-- Хорошо, -- сдержанно ответила она. – Лишь под ключицей жжет, и плечо занемело.
-- Знаешь, как у нас в Росссии говорят в таких случаях? – заулыбался казак.
-- До свадьбы заживет, -- засмеялась Ингрид и болезненно поморщилась. – Это мне подарок от бывшего жениха. Теперь я знаю, что ждало бы меня, если бы вышла за него замуж.
-- Может быть, он всю жизнь носил бы тебя на руках.
-- Не сомневаюсь, только на эти руки он натянул бы колючие рукавицы, -- молодая женщина презрительно усмехнулась, и снова черты ее лица сломала судорога.
Захарка покусал конец уса, затем достал из-под ремня походный ножик, которые терские казаки всегда носили с собой вместе с кинжалами, и провел подушечкой большого пальца по его острию.
Он заглянул жене в зрачки, расширенные от боли, и спросил:
-- Потерпишь, милая? Я хочу выковырнуть этот свинцовый подарок. Он тебе ни к чему.
-- А это не больно?
-- Сначала поболит, а потом полегчает, -- не стал обманывать казак. – Буду стараться достать пулю побыстрее.
-- Доставай, -- согласилась Ингрид, освобождая руку от одежды. -- Как говорят станичники, двум смертям не бывать, а одной не миновать.
Захарка крикнул младшему брату, сидевшему на козлах, чтобы тот остановил лошадей. Когда карета замерла на месте, он прокалил на огне конец лезвия и наклонился над раной. Буало держал над плечом молодой женщины фонарь, вынутый из своего гнезда. На лица обоих мужчин легла печать сосредоточенности.
Казак лоскутом материи промокнул кровь на плече жены и острием ножа раздвинул края раны. В ее глубине тускло блеснула пуля, зажатая мышечными тканями, она добралась почти до кости. Это было неприятное ранение, потому что свинец при малейшем движении терся о кость, вызывая невыносимую боль. Ингрид постанывала, ее ресницы трепетали пойманными бабочками. Захарка подцепил пулю концом лезвия, она подалась с трудом, опутанная живыми волокнами. Казак впился ногтями в кожу супруги, одновременно погружая острие вглубь раны. На миг ему показалось, что такие испытания будут ей не под силу, но она лишь прикусила нижнюю губу и уперлась лбом в грубую обшивку кареты. Скоро ее мучения закончились, Захарке удалось расшатать кусок свинца, после чего он выдернул его ногтями.
-- Вот и все, моя дорогая женушка, -- сказал он, вытирая пот рукавом камзола. – Посмотри, чем хотел угостить меня Виленс, да попал в тебя.
-- Этот негодяй не остановился бы ни перед чем, -- подтвердил Буало, облегченно переводивший дыхание вслед за свояком. – Если бы он расправился с тобой, то пощады никому из нас не было бы. Зря ты оставил его в живых, он еще напомнит о себе.
Захарка достал из мешочка щепоть пороха, смочил его слюной и приложил к ране, снова принудив Ингрид издать вопль негодования. Он как заправский санитар обмотал ее плечо куском материи, оторванным от подкладки камзола, и только после этого укутал молодую женщину в шубу.
Край неба стал светлеть, а лошади продолжали нестись с той же скоростью, которую набрали в начале пути. Вдали показались зубчатые стены дворцов и церквей Стокгольма. Карета вкатилась на окраину и застучала колесами по булыжной мостовой в направлении морского порта. Остался позади Гамластан, старый центр города, с королевским дворцом и собором святого Николая. Скоро за домами раскинулось море, седое от пенных гребней на крутых волнах. Оно было стального цвета, над ним нависали тяжелые облака, готовыми разродиться колючим снегом.
Петрашка направил лошадей вдоль береговой линии, выискивая глазами торговую пристань. Он здорово продрог и мечтал забраться в карету, чтобы отогреться.
Тем временем Ингрид, прикорнувшая на плече Захарки, встрепенулась и обвела окрестности затуманенным взглядом. Она еще не отошла от переживаний, которые ей недавно довелось испытать, но боль утихла, дав молодой женщине возможность немного отдохнуть.
Словно вспомнив о чем-то, она повернула голову к французу.
-- Месье Буало, вы по-прежнему считаете, что драгоценности, которые оказались на мне, тоже были украдены у месье де Месмезона?
-- Конечно, дорогая Ингрид, -- пожал плечами кавалер. – А что вас здесь смущает?
-- Когда мы с Виленсом рассматривали пять диадем, он обмолвился, что лишь две из них работы Николо Пазолини. Остальные сделаны другими ювелирами. Но самого ценного творения итальянского мастера, с загадочным рисунком из драгоценных камней, в его коллекции не оказалось. Он не знал, где эта диадема может быть.
-- Наверное, Виленс хотел ввести вас в заблуждение, а сам надел на вашу голову именно эту штуковину, -- усмехнулся француз. – Если хотите, я могу вам продемонстрировать это изделие и кое-что о нем рассказать.
Буало согнал с лица остатки дремоты, потом вытащил из кошеля раритет и положил его себе на колени. Он взялся тыкать пальцами в камни, расположенные в виде квадрата, с крупными бриллиантами сверху и снизу и с огромным рубином в середине.
-- Вот смотрите, в диадему вставлены десять бриллиантов по пять карат, пять штук с каждой стороны, -- пустился он в подробные объяснения. -- Два бриллианта по десять карат находятся спереди изделия, где оно имеет расширение. Один вверху, а другой внизу, видите? Между ними закреплены два граната по тридцать карат каждый и два таких же сапфира, расположенные крест накрест. В самую середину мастер вложил рубин в пятьдесят карат.
Ингрид потянулась рукой к изделию. При этом на ее лице не поломалась ни одна черточка. Видимо, с изъятием пули ушла из раны и сама боль.
-- Разрешите взглянуть на это произведение искусства поближе?-- попросила она.
-- Пожалуйста, мадам, -- передал ей сокровище Буало. – Я знаю, о чем говорю, потому что кроме рассказов моего дядюшки месье де Ростиньяка я воспользовался еще и справочниками.
Молодая женщина, не перестававшая внимательно изучать диадему, вдруг перебила рассказчика:
-- Простите, месье Буало, а вы уверены, что в середине квадрата находится именно рубин?
-- А что же это такое? – немного опешил француз. – Вы хотите дать этому камню другое название?
-- Это гранат, дорогой мой друг, -- с сожалением покривила губы собеседница. -- Уверяю вас, что это так.
-- Не может быть!..
Буало впился глазами в центр квадрата, брови его неспешно поползли вверх, а подкрученные усы стали вдруг опускаться вниз.
-- Вы попутали и названия камней, образующих сам квадрат, -- продолжала Ингрид.
-- Простите, мадам, я вас не совсем понимаю, -- машинально отозвался кавалер.
-- Два камня по углам никакие не гранаты, а самые обыкновенные авантюрины красного цвета, -- беспощадно расставляла все по своим местам молодая женщина. – А два других -- не сапфиры, а простые аквамарины, куда более дешевые.
-- Вы хотите заявить, что это подделка? – совсем сконфузился француз. – Но я и сейчас утверждаю, что диадема самая настоящая.
-- Я еще не все сказала, месье Буало, -- Ингрид откачнулась на спинку сиденья, прикрыла глаза, затем потерла виски пальцами. – Присмотритесь повнимательнее к бриллиантам, вправленным по всей окружности изделия, и вы обнаружите, что это горный хрусталь.
У кавалера отвисла нижняя челюсть, он надолго застыл, уставясь в пространство невидящим взглядом. Захарка, не проронивший за время разговора ни слова, настороженно покосился на кошель. Он подумал о том, что остальные раритеты тоже могут не представлять из себя ничего ценного. Вполне возможно, что и кардинальская цепь с медальоном является всего лишь символом власти какого-нибудь бургомистра из заштатного шведского городка.
-- Вы хотели бы знать причину своей ошибки? – спросила через некоторое время Ингрид.
-- Я был бы вам признателен, -- как во сне отозвался ее собеседник.
-- Вас сбили с толку ночь, переутомление и нестойкое пламя свечей. Три этих обстоятельства послужили тому, что камни как бы затемнились, превратившись, допустим, из более светлого граната в темный рубин, а из аквамаринов с авантюринами в сапфиры и гранаты. Вот и вся разгадка.
-- Вы желаете сказать, что это изделие является имитацией шедевра Николо Пазолини?
-- Вполне возможно, что сам мастер занимался подобными вещами. Ведь вы тоже обмолвились, что он не прочь был зашифровать в камнях какой-то древний магический символ.
-- Но это разные вещи! – воскликнул Буало. – Одно дело заменить что-то, и совсем другое зашифровать, не подменяя редких камней.
В карете на некоторое время зависла напряженная тишина.
Она стояла до тех пор, пока в разговор не вмешался Захарка:
-- Иринушка, у меня к тебе тоже имеется вопрос. Остальные украшения, в том числе колье, тоже из дешевых камней?
-- Другие драгоценности настоящие, -- ответила она. – Именно диадемы в первую очередь притягивали взоры высокородных особ, поэтому люди с нечистыми помыслами прежде всего обращали внимание на них. -- Ингрид улыбнулась мужу и пояснила: -- Незачем делать, скажем, фальшивый перстень, если цена настоящего и без того невысокая.
Захарка с сомнением пожевал губами и перевел взгляд на Буало, торопливо выкладывавшего из кошеля сокровища, конфискованные у Карлсонов. Кавалер достал кардинальскую цепь и принялся изучать ее со всех сторон. Чем больше он усердствовал, тем светлее становилось его лицо с черными усами под тонким хрящеватым носом.
Наконец он улыбнулся и с превосходством воззрился на обоих собеседников.
-- Я никогда и никому не поверю, что эта цепь фальшивая, -- уверенно сказал он. – Даю слово дворянина, что в свое время ее носили кардиналы Франции. А вот это бриллиантовое колье украшало прелестную шейку Жозефины в годы правления императора Наполеона.
-- Никто в этом не сомневается, -- улыбнулась Ингрид. – Как раз о кардинальском раритете с бриллиантовым колье речи между нами не велось. Но диадема фальшивая, я уверена в этом. Драгоценные камни окружали меня с самого раннего детства, и я научилась в них разбираться не хуже любого ювелира.
В это время карета остановилась, слышно было, как Петрашка спрыгнул с облучка и заторопился к дверям.
Он дернул ручку на себя, впуская внутрь клубок морозного воздуха, и с трудом разлепил непослушные от холода губы:
-- Прошу на выход, господа. Перед нами находится пристань, к которой пришвартованы корабли всех стран мира, -- он показал рукой за спину. – Я спросил, и в ответ мне крикнули, что самый большой парусник уже приготовился идти к теплым берегам Франции. На нем скоро поднимут паруса.
Картина, открывшаяся путникам, настроила всех на романтический лад. Возле деревянного мола покачивались на волнах множество больших и малых судов. Солнце наконец-то выглянуло из-за туч, и все вокруг оделось живым светом, в один момент смягчившим морозный воздух.
-- Буало, тебе пора собираться в дорогу, -- повернулся к кавалеру Захарка. – Считай, что свой долг мы выполнили. Отвезешь сокровища во Францию и передашь их в Лувр, где им самое место.
-- Оставаться с ними в Швеции, значит подвергать всех нас опасности, -- согласился со средним братом Петрашка. – Потом ты вернешься на остров Святого Духа за Аннушкой, и вы отправитесь обратно в Москву, обживать свой особняк на Воздвиженской улице.
-- А вы куда собрались? – приподнял в недоумении плечи француз.
Всем было видно, что предложение Захарки застало его врасплох.
-- Ингрид с Захаркой вернутся на остров Святого Духа в родовой замок Свендгренов, а мы с Сильвией отправимся в Париж на другом корабле, -- пояснил Петрашка. – Негоже нам примазываться к славе французского кавалера, пустившегося на край земли в поисках национальных реликвий. Мы всего лишь выполняли просьбу нашей матери.
Кавалер долго не отвечал, по его мужественному лицу пробегали тени невысказанных мыслей. Он боролся с ними, стараясь удержать чувства в узде.
-- Вы решили спровадить в Париж меня одного? – с обидой в голосе спросил он.
-- А зачем туда ехать всем? – вопросом на вопрос ответил Захарка. – Мы посчитали, что ты справишься и один.
-- Но мы же всегда были вместе! Вместе мы и должны вернуть раритеты на их родину.
Ингрид, молча наблюдавшая за этой сценой, улыбнулась понимающей улыбкой.
Она поправила на плече шубу и сказала:
-- Месье Буало говорит правду. Он истинный кавалер, который не желает присваивать лавры победителя себе одному. К тому же в замке на острове лежат остальные драгоценности, в том числе и алмаз из короны Людовика Четырнадцатого. А его в первую очередь надо присоединить к раритетам, добытым нами.
Петрашка поддернул носом.
-- Мы про него совсем забыли, -- с недоумением покосился он на своего брата.
-- Хоть вы и ученые люди, а цены таким вещам по-прежнему не знаете, -- не утерпела Ингрид.
-- Ты тоже считаешь, что мы тоже должны ехать во Францию? – повернулся к жене Захар.
-- А как же! -- посмотрела она на него открытым взглядом.
Буало, с унылым видом слушавший разговор, повеселел, он тут же запахнул полы камзола, пряча от посторонних глаз кошель с сокровищами, засунутый за ремень.
-- Вот и договорились. Жаль, что эта диадема оказалась фальшивой, -- он повернулся к Ингрид и добавил: -- Но мы обязательно найдем настоящую.
Женщина взглянула на младшего брата своего мужа и звонко крикнула:
-- Петрашка, трогай!

Глава одиннадцатая

Стояло знойное лето 1996 года. Солнце палило нещадно, оно словно решило разом выплеснуть на землю весь жар, накопленный холодную зиму. Бригада морской пехоты, снятая с форпостов в Балтийском море, построенных еще царями, и передислоцированная в Чечню на время ведения боевых действий, заняла высоту, господствующую над дорогами, бегущими сразу в четырех направлениях – на Грозный, на Гудермес, на Аргун и на дагестанскую Махачкалу. Броня боевых машин раскалилась до такой степени, что на ней можно было поджаривать яйца, такими же горячими были каски на головах у бойцов, подствольники АКС и даже пряжки с якорями на ремнях. Молодые ребята в тельниках покуривали в неглубоких траншеях.
Над возвышенностью на малой высоте барражировали вертолеты, экипажи которых высматривали в зеленке отряды боевиков. Пушкари и минометчики в любую минуту были готовы накрыть подозрительные участки. Разведчики доложили, что банды Басаева и Радуева, вечного комсомольца, примкнувшего к нему, готовятся нанести визит в Аргун, родину одного из полевых командиров. Генерал Трошев, уроженец этих мест, терский казак, решил упредить эту вылазку.
Солнце перевалило на западную сторону небосклона, в блиндаже, сооруженном на скорую руку по причине того, что у противника не имелось тяжелой артиллерии, заканчивалось совещание. Командир бригады, полковник с седыми усами и рядами орденских планок на левой стороне груди, обвел офицеров пристальным взглядом и задержался на рослом капитане, стоявшем по правую руку от него. Черный берет офицера был засунут под погон.
-- Капитан Ростиньяков, повторите задание, -- коротко приказал он.
На смугловатом лице заместителя командира бригадной разведки не дрогнула ни одна черточка.
Он четко отрапортовал:
-- С заходом солнца десантироваться в глубине территории, занятой противником, раствориться в зеленке. В случае нападения боевиков на высоту сначала пропустить их к основным нашим силам, а потом сгруппироваться и ударить им в спину.
-- Чтобы ни один боевик не сумел выскользнуть из кольца,-- одобрительно хмыкнув, дополнил изложенное полковник.
Когда офицеры покинули блиндаж, полковник чуть повернул карту, лежащую на столе, и отчертил карандашом небольшой кружок в районе городка Урус-Мартан.
-- По данным армейской разведки, в этом населенном пункте сейчас сосредоточены большие силы боевиков, есть там и арабские наемники. У меня имеется информация, что этой ночью они покинут свои лагеря, попытаются обойти нас и прорваться к Аргуну. Их надо связать боем до наступления утра, чтобы мы могли нанести по ним артиллерийский удар и чтобы они не успели разбежаться по своим углам.
-- Ясно, товарищ полковник, -- отозвался капитан, тоже склонившийся над картой. – Какие будут дополнения к приказу?
-- Бери пятьдесят человек. Вы погрузитесь на вертушки и десантируетесь в том самом районе, -- командир бригады бросил карандаш на карту и обернулся к собеседнику. – Кажется, Панкрат, ты сам будешь из этих мест?
-- Мои предки из станицы Стодеревской, Алексей Петрович, а сам я из Москвы, -- улыбнулся капитан.
-- Пращуры из терских казаков, значит?
-- Выходит, что так.
-- А почему у тебя фамилия не казачья? – полковник вопросительно приподнял брови.
-- У нас в семье из поколения в поколение передается легенда о том, что джигит из чеченского тейпа Даргановых перешел на левую сторону Терека и посватал терскую казачку. Это было лет двести назад, оттуда и пошел казачий род Даргановых,-- с улыбкой объяснил офицер. -- Во время войны с Наполеоном казак из нашего рода посватал в Париже французскую дворянку Софи де Люссон, у них появились дети. Одна из их дочерей вышла замуж за французского кавалера Буало де Ростиньяк, они переехали жить в Москву. От него и пошла наша фамилия.
-- Накрутили казачки с горцами, впору ногу подвернуть, -- развел руками командир бригады. – Значит, среди чеченцев тоже есть Даргановы?
-- Есть, Алексей Петрович, как есть и горцы с казачьими фамилиями, -- усмехнулся в подстриженные усы морской пехотинец. – Казаки тоже были не прочь взять в жены послушную горянку.
-- Между вами существовала не только родственная связь, но и кровная месть.
-- Честь у нас всегда занимала первое место.
-- Занимательно, черт возьми. Какое-то новое сословие – ни горцы, ни русские, ни французы, -- захмыкал в подбородок полковник. -- Одним словом, вольные люди.
-- Мы терские казаки, -- засмеялся и капитан.
-- А вот это главное. Как сказал в свое время Лев Толстой, вся Россия собрана казаками. Хотя вопрос, конечно, спорный.

Вертушки зашли на посадку точно в заданном квадрате, откуда передавали сигналы разведчики генерала Трошева. Капитан Ростиньяков открыл люк и высунул голову наружу. Все вокруг затопила ночная мгла, лишь внизу шевелилась высокая трава, освещенная прожекторами вертолета и причесанная работой его винтов.
Как только колеса вертушки коснулись земли, капитан выпрыгнул из люка и дал отмашку, бойцы последовали за ним. Рядом выгружались из других машин остальные участники рейда. Не прошло нескольких минут, как винтокрылые стрекозы выключили мощные прожекторы и пошли с косым наклоном набирать высоту, растворяясь в ночи. Капитан сильно надавил подушечками пальцев на веки и резко отпустил их, чтобы глаза побыстрее привыкли к темноте.
Отряд десантировался на вершине холма, со всех сторон окруженного лесным массивом, где-то внизу блестел одинокий огонек то ли электрической лампочки, то ли костра. Он вдруг начал приближаться, будто летел по воздуху.
Капитан вскинул короткоствольный АКС и передернул затвор, то же самое проделали десантники, стоявшие вокруг него.
-- Спокойно, морская пехота, -- послышался ровный голос, огонек вильнул вверх и уперся в небо узким столбом света. – Своих перестали узнавать!
-- Пароль! – потребовал командир десанта, включая свой фонарик.
-- Грозная, -- последовал незамедлительный ответ. – Казачья станица Грозная.
Из ночи вынырнули несколько поджарых фигур, облаченных в обтерханный камуфляж с зелеными разводами и с пузырями на коленях. В руках эти люди держали десантные АК, а за их спинами болтались тощие вещмешки.
Капитан понял, что это парни из той самой армейской разведки генерала Трошева. Они дружно тряхнули нечесаными чубами и повесили автоматы на шеи.
-- С прибытием, морпехи, -- прогудел тот из них, который назвал на пароль, а остальные замигали огоньками сигарет.
Это был высокий парень лет двадцати пяти, худощавый, широкоплечий, с мосластыми руками и длинными ногами, крепко стоявшими на земле. Такими данными обычно обладают спортсмены, завоевывающие самые высокие титулы в различных боях без правил.
– Кто тут у вас главный?
-- Я, капитан Ростиньяков, -- отозвался командир отряда.
Разведчик придвинулся поближе.
-- Задача перед нами поставлена такая. Сейчас мы разделимся на несколько небольших групп и тронемся в путь, -- уверенно заговорил он. -- Когда спустимся к подножию холма, примем решение, которое подскажут нам новые разведданные, -- он указал на рацию, висевшую на спине у одного из своих подчиненных и добавил, постучав по мобильнику, прицепленному к поясу: – Этим здесь пользоваться нельзя, чехи запеленгуют в один момент.
-- Почему нужно разделяться, и кто поведет группы? – продолжал уточнять детали операции капитан.
Он был в курсе всех мелочей, но по привычке, выработанной за годы службы в разведке, перепроверялся, невзирая на доверие, возникшее к собеседнику.
-- Потому что так будет меньше шума. Ты и поведешь, капитан Ростиньяков, сам назначишь командиров групп, -- четко сказал парень. – Проводниками у них будут мои парни. Связь мы поддерживаем между собой через вот эту хитрую мобилу, она у нас приспособлена только для внутреннего пользования.
-- Ясно. Командиры отделений, ко мне!..
Лес был густым, ветви деревьев и кустарников цеплялись за одежду, стараясь вырвать куски ткани. Капитан держался за проводником, бесшумно скользящим впереди. Видно было, что здесь ему знаком каждый бугорок и поворот, но когда нога морского пехотинца попадала в петлю из ползучих растений или грудь натыкалась на холодную и скользкую лозину, по его телу пробегала невольная дрожь. Растяжками и другими минными ловушками вся Чечня была утыкана как совхозное поле картошкой. Их ставили не только боевики, но и федералы, когда обнаруживали тайные тропы, по которым бродили воины аллаха.
Наконец проводник вышел на небольшую поляну и негромко сказал:
-- Сейчас я свяжусь с разведчиками, которые следят за передвижениями боевиков.
Он подозвал радиста и присел на корточки под деревом, на передатчике тут же запульсировал крохотный индикатор. Молодой парень взял один наушник и подсунул его под косынку на голове. Вскоре он встал, поправил автомат за спиной и подошел к капитану.
-- Началось, -- коротко сказал он.
-- Боевики зашевелились? – догадался командир группы морпехов.
-- Несколько их отрядов из разных лагерей взяли направление на Аргун. Во главе операции стоит сам Хаттаб, бешеный араб, -- проводник сорвал травинку, пожевал ее и протянул руку собеседнику. – Кстати, меня зовут Сергей.
-- А я Панкрат, -- пожал жесткую ладонь капитан. – Серега, какими будут наши дальнейшие действия?
-- Вот прикину хрен к носу и разошлю оперативку по всем группам, -- Сергей огляделся вокруг. -- Нам придется спуститься к подножию холма, пройти по впадине километра три до створа между двумя скалами и устроить там засаду, -- он досадливо почмокал губами. -- Жаль, что группа майора Дарганова ушла на другое задание, а то мы устроили бы чехам Варфоломеевскую ночь.
-- А кто такой этот майор Дарганов?
-- Он спецназовец ВДВ, родом из станицы Стодеревской, что на левом берегу Терека. Чехам от него никакой пощады, мстит им за всех погибших из рода Даргановых. Между прочим, ему всего двадцать три года.
-- И уже майор! – невольно вырвалось у морского пехотинца с погонами капитана.– Этот парень далеко пойдет.
-- Стоит боевикам только услышать о нем, так их по всей округе днем с огнем не сыщешь, -- проводник посмотрел на радиста, склонившегося над рацией, и продолжил пояснения: -- Дарган несколько дней удерживал высоту под Шали. Две сотни его десантников бой с армией боевиков в полторы тысячи человек. Накосили они тогда около тысячи чехов, а сами потеряли меньше половины состава.
-- К Герою, наверное, представили?
-- Не без того, но Дарган в Кремль еще не ездил. Не вызывали.
-- У нас такое бывает, -- командир десанта поправил автомат на груди и задумчиво сказал: – Мои предки тоже родом из станицы Стодеревской. В Москву они переехали еще при Александре Втором.
-- Даже так!
-- До революции контакты друг с другом поддерживали, а потом как отрубило. И фамилия у моих прапрадедов была Даргановы.
-- Здорово!
-- Может, мы родственники с тем майором.
-- А может, такая фамилия была у всех жителей станицы. У казаков подобное случается, -- добродушно усмехнулся разведчик. – Я сам из казаков, только из донских.
-- Полный аврал, кругом одни станичники, -- засмеялся морпех. – Придется разобраться с тем Даргановым, когда встретимся.
-- Это будет самым правильным. А пока давай думать, как лучше устроить засаду у входа в ущелье.
Капитан отбросил травинку, лицо его стало серьезным.
-- А если сначала пощипать этих басаевцев? – подал он предложение. -- Малыми силами, чтобы они забыли про свои планы?
-- Мы можем ударить по чехам только из засады. Моряки в этих местах никогда не бывали, и если чехи примут бой, то вы не будете знать, за какой выступ прятаться, -- с сомнением приподнял плечи разведчик. – Я вообще не понимаю, зачем морскую пехоту направили в гористую местность. Здесь должны работать горно-стрелковые части, а не вы.
-- Приказы не обсуждаются, -- твердо сказал капитан.
-- Ты прав, морпех. Я не сомневаюсь в твоей храбрости, но боюсь, что это мало поможет нашему делу.
-- Не переживай, Серега, управимся. Кстати, ты в каком звании?
-- Это неважно. Я офицер ФСБ.
-- Так что ты думаешь о моем предложении?
-- Нам надо держаться вместе, тогда и помощь, если она понадобится, скорее нас найдет. Хотя ты прав, парочку мобильных групп я бы направил навстречу боевикам, чтобы им было не скучно.
-- Дело в том, Серега, что если они соединятся, то остановить их будет намного труднее. Тогда мы от них не оторвемся и придется, как в том кино, вызывать огонь на себя, -- капитан отстегнул от пояса флягу и отпил глоток воды.
-- А если мы их пощипаем, глядишь, они передумают наступать и повернут назад? -- Серега отбросил соломинку. – Но наша задача, морпех, в том и состоит, чтобы собрать боевиков всех вместе и связать их боем до утра. А утром прилетят вертушки, по чехам поработают артиллеристы.
Капитан долго не отвечал, глядя куда-то в сторону, в уголках его волевых губ все сильнее обозначалась ироническая улыбка.
-- В общем, по накатанной колее – вызываем огонь на себя, и ничего нового, -- с глубоким вздохом сказал он. -- Меня предупредили, что ты будешь здесь за старшего. Тебе и карты в руки, Серега.
-- Вот и ладненько, тогда спускаемся к подножию холма и соединяемся с остальными группами, -- повеселел разведчик. – Потом марш-бросок по впадине до горного массива, и будем гнездиться на склонах ущелья. Я там уже побывал, есть отличные схроны. Только бы нас не опередили.
На краю темно-синего неба появился ущербный месяц, и перед отрядом сразу выросла зубчатая стена почти отвесных скал. Разведчики, шедшие впереди, мигнули карманным фонариком, десантники оборвали шаг и затаились. Ждать пришлось недолго, новая отмашка лучом дала добро на продвижение вглубь узкого ущелья. Сапоги морпехов соскальзывали с голышей, они перекатывались с глухим стуком и вновь норовили попасть под ноги.
Неожиданно со склона по правую сторону ущелья прилетел гортанный вскрик, который тут же оборвался, не успев набрать силы. Фээсбэшник, шедший рядом с капитаном, поднял руку.
-- Мои предположения подтвердились, -- шепотом сказал он своему соседу. – Боевики насажали кукушек, и теперь нам придется выковыривать их из схронов.
-- Они такие умные? – не поверил капитан.
-- Их научила война.
-- Как ты думаешь, Серега, кукушки рассажены по всему ущелью?
-- Только в начале и на выходе из него. Это местные пастухи, они за свою работу в случае успеха получают по пятьдесят, по сто долларов.
-- Не густо.
Дорога между скалами была открыта. Отряд морпехов вместе с армейскими разведчиками разделился на две группы, каждая из которых рассредоточилась на противоположных склонах гор с таким расчетом, чтобы боевики, втянувшиеся в ущелье, не сразу из него выбрались. Один из проводников вместе с тремя десантниками отправился нейтрализовать кукушек на выходе из ущелья. Серега сказал, что оно было коротким, дальше начиналась долина с невысокими горными отрогами по бокам. Этим путем десантники после боя должны были отходить к своим частям.
Когда они заняли свои места, капитан приладил на край валуна ручной пулемет магазином и повел стволом по слабо освещенной дороге. Позиция была выбрана удачно, она позволяла держать под прицелом участок протяженностью не меньше трехсот метров.
На противоположном склоне залег с ПК командир взвода морпехов, старший лейтенант Солонцов. Это был рослый парень с широкими плечами, на которых уместился бы рояль.
Передав пулемет сержанту, капитан отошел к Сереге.
-- Новая информация поступила? – присаживаясь на корточки и следя за огоньками сигарет, пропадавшими в рукавах камуфляжа, спросил он. – Где сейчас чехи?
-- Уже на подходе, мои ведут их как телков на веревочке. Они же начнут их добивать, если кто-то кинется бежать в обратную сторону,-- обернулся к нему разведчик. – Только что доложили, что несколько отрядов численностью до пятисот человек обошли холм, на котором мы с тобой встретились.
-- Значит, через час они будут здесь.
-- Через полтора. У них имеются ПЗРК и минометы, -- Серега затянулся дымом и загасил окурок о подошву ботинка. – Вторая их армия пошла другой дорогой. Скорее всего, здесь их не будет.
-- Да, операция намечается серьезная, -- усмехнулся командир десанта.
-- Ты не все знаешь, Панкрат, -- снисходительно улыбнулся Серега. – Еще два таких же отряда горцев продвигаются на Аргун из Дагестана. И это не беря во внимание боевиков в самом Аргуне, которые ходят по улицам в цивильной одежде.
Месяц наконец-то вошел в силу. Он поднялся по небосклону и теперь хорошо освещал землю. Дорога стала видна как на ладони, и все равно боевики пояаились внезапно. Они размытыми тенями выныривали из пространства, затопленного голубым туманом, и скользили друг за другом бесконечной цепочкой. Не было слышно ни стука камней под их ногами, ни бряцания оружия. Они шли спокойно, уверенные в том, что кукушки, рассаженные вдоль всего пути их следования, своевременно предупредят об опасности.
Скоро голова колонны поравнялась с тем местом на склоне горы, за которым уже не было ни одного морпеха, затаившегося в засаде, но ее хвост еще не показался, он по-прежнему оставался в тумане. Медлить больше было нельзя, иначе часть боевиков могла прорваться и уйти снова в горы.
Капитан, примостившийся рядом с пулеметчиком, глянул на Серегу, увидел, как тот нашарил пальцем спусковой крючок подствольника и направил автомат на середину колонны, где скученность горцев была самой большой. Раздался хлопок, и через мгновение над дорогой взметнулась яркая вспышка от взрыва гранаты. С обоих склонов по воинам аллаха, оторопевшим от внезапного нападения, ударили десятки стволов, пули достигали цели или рикошетили о валуны и раскаленными шмелями носились между кустами. Воздух был прошит ими как кусок материи разноцветной вышивкой. Пространство огласили крики раненных и умирающих людей.
Капитан работал выборочно. Он находил кучки горцев, не успевших оценить обстановку или охваченных паникой и посылал туда с пяток пуль. Командир отряда морпехов знал наверняка, что те боевики, которых он не зацепил, никуда не денутся. Их добьют стрелки с противоположного склона горы.
Наконец боевики опомнились. Кто-то из них попытался бросить гранату, кто-то змеей заполз в придорожные кусты и открыл ответный огонь. Но все эти одиночки не представляли особой опасности. Морпехи отстреливали их как куропаток.
Капитан приподнялся на локте и посмотрел туда, где был выход из ущелья. Он хотел удостовериться в том, что голова вражеской колонны тоже разбилась о свинцовую преграду, поставленную десантниками. Так оно и было, дорогу усеяли трупы горцев, застывшие в самых неожиданных позах. Расчет оказался правильным, он принес ощутимые результаты. Оставалось наступить на хвост удава, чтобы прекратить его агонию, в этом могли помочь разведчики, поджимавшие колонну сзади. Оттуда уже доносились звуки боя.
И вдруг воздух просверлил странноватый посвист, похожий на трель дрозда, простудившего горло. За спиной капитана разорвалась пополам гора, в образовавшуюся пропасть полетели осколки неба, разбитого на мелкие части. Такие звуки издает ракета, пущенная из ПЗРК. Офицер он заставил себя развернуться и увидел, как в призрачном свете на землю падают части человеческих тел. Там, где занимал позицию Серега, дымилась глубокая воронка, рваная по краям.
Капитан провел рукой по лицу и почувствовал, что ладонь стала липкой от крови. Вероятно, крохотный осколок впился в щеку, или от контузии закровоточил нос. В голове шумело, сильно болели глаза, он закрутил шеей, стараясь сообразить, откуда стреляли. Со стороны дороги не могли, боевики, оставшиеся в живых, не отрывались от нее, а те, что добрались до кустов, находились под перекрестным огнем. Капитан вскинул подбородок и увидел на противоположном гребне с десяток фигур. Они метались по его краю в синеватых лучах месяца, посылая через ущелье пульсирующие красноватые строчки. Иногда кто-то из них освещался мгновенным высверком, и тогда на позициях морпехов раздавался очередной мощный взрыв.
Теперь обстановка прояснилась. Скорее всего, боевики послали группу разведчиков по гребню, прикрывая себя от внезапного появления вертушек нового поколения, отрабатывавших на них приемы ведения ночных операций. Горцы, вооруженные ПЗРК с самонаводящимися головками, решили применить их по наземным целям, тем более что тепловых источников вокруг было достаточно.
Капитан скосил глаза на укрытие, из которого командир отделения совсем недавно поливал горцев из ручника. Он заметил сержанта, отброшенного взрывной волной к дереву, росшему ниже по склону, и быстро перекатился к его пулемету. Тот был еще горячим.
Панкрат направил ствол на гребень горы, черные силуэты горцев продолжали метаться по нему, они походили на чертей, устроивших полуночные пляски. Приникнув щекой к прикладу, офицер поймал зрачком прорезь в прицельной планке, затем подцепил указательным пальцем спусковой крючок и плавно нажал на него. Из искрогасителя на конце ствола вырвалось рваное пламя, фигуры прекратили свой танец. Одни словно провалились в преисподнюю, другие согнулись и бросились искать укрытие.
На участке, контролируемом морпехами, наступила чуткая тишина, прерываемая лишь одиночными выстрелами. Но в том месте, где находился хвост армии боевиков, отсеченный от тела, разгоралась настоящая битва. Автоматная трескотня чередовалась с взрывами, не затухающими ни на минуту. Помочь парням из ФСБ шквальным огнем из всех стволов не представлялось возможным, горцы, оказавшиеся отрезанными от основных сил, отшатнулись в туман и заняли круговую оборону.
Панкрат снял берет и тыльной стороной ладони вытер пот на лбу, затем хрипло окликнул командира взвода, находившегося на противоположной стороне ущелья:
-- Солонцов, как у тебя дела?
Ответа не последовало, лишь отбрехнулся короткой очередью один горец, засевший в придорожных кустах.
Капитан пошарил рукой вокруг в поисках планшетки, которая перед началом боя висела у него на боку. Ее не оказалось, из всех вещей остался лишь походный нож, засунутый за поясной ремень, с которым он, потомок терских казаков, никогда не расставался.
Он опять напряг горло в надежде докричаться до сослуживца:
-- Солонцов, что там у тебя случилось?
И снова тишина сомкнулась над головой плотными морскими водами, не отозвался огнем даже боевик, прятавшийся в кустах. Или он был тяжело ранен, или берег патроны.
Звуки боя, идущего в начале ущелья, стали отдаляться, из этого можно было сделать заключение, что разведчикам приходится туго. Капитан прикинул расстояние до следующего укрытия, в котором должны были находиться его подчиненные. Оставлять пригретое место не хотелось, но и сидеть тут тоже не имело смысла. Бой закончился, и нужно было принимать какое-то решение. То ли уходить на базу, то ли браться за уничтожение довольно большой группы горцев у входа в ущелье, отколовшейся от своей армии. Как назло рация вместе с радистом была уничтожена, а пользоваться мобильной связью было нежелательно. Об этом предупреждал Серега, так нелепо погибший.
На гребне напротив снова показались вертлявые тени, они продвигались короткими перебежками. Капитан прильнул щекой к прикладу пулемета и взял на их на мушку. Он не успел сделать ни одного выстрела, потому что вокруг вдруг загремели взрывы. Словно кто-то невидимый подал команду, и несколько ракетных комплексов одновременно ударили по укрытиям, в которых прятались моркие пехотинцы.
Капитану стало ясно, что информация, полученная Серегой, была не точной. Может быть, вторая армия абреков, решившая обойти холм другой дорогой, изменила направление, подтянулась прямо сюда, и теперь свежие силы мстили за погибших соплеменников, стараясь не оставить камня на камне.
Обстрел продолжался минут двадцать. Капитан свернулся калачиком на дне свежей воронки, он пережидал налет, понимая, что сделать сейчас ничего не сможет. Взрывы мин и гранат рвали воздух на портянки.
Когда обстрел закончился, капитан поднял голову, стряхнул с себя каменное крошево и посмотрел на гребень напротив. Там никто больше не бегал. Месяц продолжал поливать бледновато-синим светом склон горы, поросший деревьями и кустарником. Не хватало только ведьмы, несущейся на метле по звездному небу.
И вдруг к неподвижным теням прибавились живые. Они вихлялись между стволами, упорно продвигаясь к воронке, занятой офицером. Он нашарил автомат и оттянул затвор, в подствольнике торчала граната, не использованная во время боя. В этот момент тени выскочили на участок склона, где не было леса, и капитан без раздумий нажал на спуск. Своих в этом месте не должно было быть, они рассредоточились по огневым точкам вдоль всего ущелья.
АКС заработал как часы, несмотря на то, что его выдернули из земли. Несколько теней сломались пополам и рухнули как подкошенные, остальные прыснули тараканами в разные стороны, пытаясь найти какое-либо укрытие. Капитан был уверен в том, что как только противник окопается, он сразу откроет огонь на поражение, потому что засек место, откуда в него стреляли.
Он перекинул автомат за спину, подхватил ручной пулемет, перевалился за край воронки и покатился вниз по склону. Надо было найти новый схрон и для себя. Через несколько кувырков он ощутил его всем телом. Укрытием оказался пень с корнями, выпершимися из земли.
Панкрат отстегнул от пояса парочку РГД и положил их под правую руку, две гранаты Ф-1, которые были помощнее, оставил на крайний случай, затем выдвинул ножки пулемета и приник к прицельной раме. Ждать пришлось недолго, скоро какая-то тень приподнялась над землей и выстрелила из подствольника в то место, где он только что был. Осколки гранаты просвистели мимо пня, срубив по пути несколько веток с дерева.
Капитан подождал, пока противник сделает еще один выстрел, к нему присоединились несколько таких же бесплотных призраков. С каждой минутой эта нечисть наглела, вскоре целая группа короткими перебежками заскакала к воронке. Когда они добрались до нее и выпрямились во весь рост, морпех дал прицельную очередь из пулемета, уйти от которой никто не сумел.
Отстрелявшись, командир десанта поставил оружие на предохранитель, забрал гранаты и снова закувыркался по склону, стараясь держать направление к следующему месту, где должны были находиться его подчиненные. Он продрался к ним сквозь заросли колючих кустов и в тревоге застыл на месте.
Трое морпехов раскидались по земле в нелепых позах, зажав в руках оружие. Здесь не было никаких следов прямого попадания ракеты или мины, зато ветви кустов словно кто-то срезал под самый корень. Можно было с уверенностью сказать, что по бойцам стреляли не спереди, а сзади, когда они ни о чем не подозревали.
Капитан осмотрелся, он не мог вспомнить, чтобы кто-то стрелял с этой стороны горы. Может, во время обработки склона минами и ракетами он пропустил момент, когда чехи пустили в ход стрелковое оружие? Но данный факт обозначал, что боевики быстро сориентировались и зашли в тыл десантной группе. Уже не имело значения, к какой из армий они принадлежали -- к первой, разгромленной морпехами, или ко второй, пришедшей им на выручку. Главным стало то, что вокруг притаилась опасность, она подстерегала везде, за любыми зарослями, за каждым стволом.
Капитан прислушался к звукам боя, продолжавшегося у входа в ущелье, отодвигавшимся все дальше. Изредка на обеих склонах раздавались взрывы.
Офицер забрал документы погибших и приготовился к новому рывку. Как только очередной врыв раздался поблизости, он вскочил на ноги и рванулся через лес к следующему схрону. Панкрат едва успел запрыгнуть в рытвину, как над его головой пронеслась свора раскаленных пуль. Значит, его видели.
На второй точке открылась та же картина, что и на первой. Двое морских пехотинцев остались лежать возле пулемета, третий сумел отползти лишь на несколько метров. В руке он намертво зажал гранату Ф-1, это еще раз доказывало, что противника он видел прямо перед собой.
Панкрат ясно осознал, что из этой рытвины следует убираться немедленно, потому что она пристреляна. Нужно было срочно делать ложный ход, чтобы отвлечь внимание противника, а потом совершить рывок к выходу из ущелья. Он отвязал от пояса одного из убитых пехотинцев моток крепкой веревки, взятой на случай перехода по горным тропам, сделал петлю и, раскрутив один конец, забросил ее на вершину молодого дерева, стоявшего метрах в восьми от схрона, затем с силой потащил веревку на себя, заставив ствол наклониться до земли, а потом с шумом распрямиться.
Прицельная очередь ударила прямо под корень дерева. Она была пущена из-за валуна, вросшего в землю выше по склону. Немного подождав, капитан еще раз наклонил дерево и резко отпустил вершину. Этим приемом он хотел выяснить, сколько лежбищ успели устроить чехи вдоль самого гребня горы и откуда ждать их нападения. Он добился цели, еще две группы боевиков открыли свое местонахождение, срубив деревце кинжальным огнем из автоматического оружия. Они были совсем рядом, метрах в пятидесяти. Больше выстрелов ниоткуда не последовало.
Капитан осторожно разогнул пальцы мертвого парня и забрал гранату. Она еще должна была сделать свое дело. Потом он рванул за веревку так, что сдернул петлю с вершины дерева. Как только несколько автоматов зашлись в злобном бормотании, Панкрат бросил Ф-1 в сторону ближайшего схрона. Переждав хлопок и свист осколков, он вскочил на ноги, перебежками подобрался ко второму вражескому гнезду и увидел за деревьями нескольких человек в камуфляже, с наслаждением всаживающих очередь за очередью в то место, где никого не было.
Капитан подкинул в самую их середину кругленькую РГД, похожую на недоспелый помидор, гортанные вскрики вплелись в стрельбу, которую теперь продолжали вести лишь из третьего схрона. Он дал короткую очередь по упавшим чеченцам и заторопился к третьей точке.
Боевики заняли позицию почти под гребнем, откуда и обзор был выгоднее, и вести огонь было сподручнее. Лес здесь был редким, он просматривался насквозь даже при скудном сиянии месяца. Требовалось большое умение, чтобы подобраться к ним как можно ближе, и капитан старался как мог.
Панкрат приблизился к огневой точке противника, он уже мог разглядеть, кто из чего стреляет. Оставалось забросать гранатами свору боевиков и пробиваться к выходу из ущелья, высматривая по пути десантников, оставшихся в живых.
В его голову полезли мысли о предательстве, о том, что какая-то сволочь знала в мельчайших подробностях об операции, задуманной в штабе армии. Не могли главари боевиков сами подставлять под удар одно из своих соединений, как не могли изменить направление движения другого отряда, чтобы придти на помощь к первым лишь после полного их почти разгрома. Что-то неладное творилось на этой войне, подталкивая к выводу, вышибающему озноб. Но чувство долга было сильнее всех выводов, оно требовало выполнить приказ.
Капитану нужно было продвинуться вперед еще хотя бы на несколько метров, чтобы бросить гранату наверняка. Он сделал тройку шагов, стараясь заворачивать ступни ног вовнутрь и по-кошачьи мягко ставить их на землю. Он прислонил пулемет к дереву, в левой руке зажал РГД, а правой послал Ф-1 в самый центр вражеского схрона с таким расчетом, чтобы она разорвалась, не долетев до земли. Тогда зона поражения возрастала во много раз, захватывая не только ноги, но и тела противников.
Так оно и произошло. Лишь один из чеченцев оглянулся в самый последний момент, он словно почувствовал, что к нему приблизилась смерть. Лицо его исказилось страхом еще до того, как яркая вспышка осветила все вокруг желтовато-синим мгновенным светом. Еще двое его соплеменников рухнули на спину, так ничего и не осознав.
Капитан сунул РГД в футлярчик на поясе, подхватил ручник и прошелся по еще вздрагивающим фигурам боевиков короткой очередью. Он старался не оставлять за своей спиной врага.
Отбросив в сторону опустевший магазин ручника, Панкрат вставил в него новый и прислушался. В этот момент он вдруг ощутил, что смерть придвинулась и к нему. Она была так близко, что сознание поторопилось покинуть голову раньше, чем он успел что-либо сообразить.

Глава двенадцатая

Хозяева замка, расположенного недалеко от французского городка Обревиль, готовились проводить в Россию сразу обоих своих детей, Захара и Анну, наследников большого родового имения. Серж д’Арган, глава семейства, уже свыкся с мыслью о расставании с ними. Молодые журналисты решили увидеть настоящую войну собственными глазами.
Мария, мать Захара и Анны, все еще пыталась внушить выросшим детям, что писать статьи о событиях на Кавказе можно и дома, но они придерживались иного мнения. Брат и сестра упаковывали чемоданы с аппаратурой, со сменной одеждой и горным снаряжением. Они уже получили русские визы, мало того, заключили договоры на освещение на страницах журналов и газет всех важнейших событий, которые будут происходить на их глазах.
Вся семья собиралась отужинать. На столе, покрытом белоснежной скатертью, уже было разложено фамильное серебро, перед каждым стулом красовались высокие хрустальные бокалы, на середине стола стояли старинные фарфоровые судки.
Захар, успевший переступить порог зала, услышал звонок мобильника, приложил его к уху и сразу раскрылся в улыбке. Он прошел к столу, нашарил ногой стул с высокой спинкой, опустился на сиденье и машинально заткнул за ворот рубашки накрахмаленную салфетку.
-- Да, говори, Петер, -- заинтересованно сказал он. – Я тебя внимательно слушаю.
Мария дождалась, когда сын замолчит, и строго заметила:
-- Захар, когда я приучу тебя садиться за стол без сотового телефона? Его нужно оставлять на тумбочке у входа в столовую.
Сын небрежно отмахнулся и снова вник в тему разговора, потом сложил мобильник и сунул его в верхний карман рубашки.
-- Звонил Петер, наш близкий родственник из Стокгольма, -- отправив несколько ложек в рот, сообщил он. -- В семье Даргстремов тоже обеспокоены событиями, происходящими в Чечне.
-- Что же они думают по этому поводу? – спросила Мария, приподняв голову. – Надеюсь, никто из них не сорвался с места и не заторопился, как вы, ехать в эту несчастную страну?
-- Мама, я тебя разочарую, -- отозвался Захар, отламывая небольшой кусочек хлеба. – Петер успел заключить контракт со шведским газетным концерном «Свен» и скоро отправляется на Кавказ. С ним едет сестра Софья. Они могли бы оказаться там раньше меня и Анны, но решили дождаться нас.
-- А как к этому отнеслись их родители?
-- Дядя Христиан и тетя Элизабет посчитали, что их дети должны сами принимать решение.
Глава семейства положил ложку на салфетку и наконец-то нарушил молчание. Как всегда в значительных случаях, он перешел с французского на русский язык:
-- Из услышанного сам собой вытекает вывод, что вы с Петером успели договориться обо всем заранее, -- он похмыкал в аккуратно подстриженные усы и взглянул на свою жену. – Мария, мне кажется, что мы непростительно долго миндальничали со своими детьми, поэтому они стали проявлять самостоятельность раньше положенного срока.
-- Я тоже считаю, что пока не закончена учеба в Сорбонне, ни о каких самостоятельных шагах детей речи идти не должно, -- откликнулась красивая женщина с модной прической – Серж, мне кажется, пришел тот момент, когда ты должен сказать свое веское мужское слово.
Супруг мельком взглянул на дочь, застывшую с ложкой в руке, и снова повернулся к сыну. Черты его лица оставались спокойными.
-- Я вижу, Захар, что вы с Анной уже собираетесь в дорогу, и поэтому хочу услышать от вас, как далеко зашла эта затея и какие цели вы преследуете? Еще мне интересно было бы узнать, какой договор был заключен между вами и Петером с Софьей?
-- Папа, вопрос с отъездом в Россию мы решили, и обсуждению он не подлежит. Тем более что об этом мы успели сообщить газетчикам, -- упрямо нагнул волевой подбородок Захар. – Наше с Петером соглашение заключается в том, что завтра утром мы вылетаем в Стокгольм, забираем с собой Петера и Софью и отбываем в Россию. Судьба дает нам возможность посетить станицу Стодеревскую, родину наших пращуров
-- Я и сам с удовольствием посетил бы эти места, -- откинулся на спинку стула глава семьи и жестко потребовал: -- А теперь уточните цель вашей поездки, чтобы мы с матерью знали, к чему нам готовиться.
Захар с недоумением посмотрел на отца. Ему казалось, что он уже не раз обсуждал с ним эту тему.
-- К тому, что ты уже знаешь, мы с Анной не можем добавить ничего существенного. -- Цель нашей командировки состоит в том, чтобы разобраться в причинах этой войны.
-- И для этого нужно побывать в логове бандитских группировок, совершающих набеги на мирные русские поселения? – с сарказмом поинтересовался глава семьи. – Вам мало репортажей с кровавыми сценами, ежедневно показываемыми по всем телеканалам мира? Или вы хотите, чтобы и вас выкупали за баснословные деньги, когда вы попадете в лапы этих борцов за свободу?
-- Будем надеяться, что этого не произойдет, -- буркнул себе под нос Захар. – Да и вряд ли мы для боевиков будем представлять интерес. Какие-то западные фотокорреспонденты, работающие им на руку...
Мария, молча следившая за разговором, посмотрела на сына как на неопытного юнца, еще не научившегося отличать плохое от хорошего.
-- Бандитам все равно, кто станет платить за вас деньги. Я вижу, что отговаривать вас бессмысленно, поэтому вот вам первое наше условие, -- веско сказала она. – Если с вами что-то случится, то знайте, что боевики не получат от нас ни гроша.
-- Каково же из второе условие? – посмотрев на сестру, усмехнулся Захар.
Глава семьи покашлял в кулак.
-- С этого момента вы заботитесь о себе сами. Мы потратили достаточно денег на ваше обучение и не желаем влезать в бесполезные расходы.
Захар сменил усмешку на добродушную улыбку, повернулся к отцу и мягко ответил:
-- Папа, теперь я знаю, как прозвучит третье ваше условие. Когда-то в детстве ты рассказывал нам историю о том, как мать отпускала своих детей на речку, -- он едва удержался, чтобы не прыснуть в кулак. – Она говорила, что если они утонут, то могут домой не возвращаться.
Серж растерянно переглянулся со своей женой, увидел, как растягиваются у нее губы от внутреннего смеха, и сам покрепче сцепил зубы. Желваки заплясали у него на скулах будто шарики для пинг-понга, а усы встопорщились.
Он кое-как справился с приступом икоты, напавшей на него, и сказал:
-- Та мать правильно все говорила! Я не стану повторять ее слова, но мысли у меня сейчас такие же, какие были у нее.
Мария безнадежно махнула рукой.
-- Ладно, деньгами мы вас снабдим. Разумеется, в пределах разумного.

Трасса, бегущая через весь Северный Кавказ, была забита военной техникой, медленно текущей в одном направлении как железная река, выпущенная из доменной печи в прочные желоба. Грохотали мощными двигателями тягачи, перевозящие танки, выпускали сизые клубы дыма высокие «КамАЗы» с артиллерийскими снарядами во вместительных кузовах. Более ходкие «Уралы» пытались выехать на полосу встречного движения и проскочить по ней хотя бы несколько сотен метров. Сноровистые БМП загрязняли воздух синим туманом отработанных газов.
Захар, Петер, Анна и Софья ранним утром сошли с поезда в Краснодаре. Станция была забита военными эшелонами, неизвестно было, сколько придется ждать, и путешественники пересели на автобус. Но оказалось, что автобусные маршруты укоротили все те же военные, поэтому они смогли добраться только до Армавира.
-- А ведь здесь и правда идет война, -- заметил Захар по-русски. – И война эта настоящая.
-- До нее мы еще не доехали, дорогой мой троюродный брат, -- угрюмо насупившись, переступил с ноги на ногу Петер.
-- Когда она даст о себе знать, будет поздно поворачивать назад, -- подключилась к разговору Анна. – Как тебе нравятся эти маневры русской армии? – спросила она Софью.
Девушка немного подумала и ответила:
-- У американцев они эффектнее, и сами янки смотрятся паиньками, решившими поиграть в войну. А при взгляде на этих русских парней в камуфляже и при оружии меня пробирает неподдельный страх. Понимаешь, Анна, я чувствую, что они настоящие и шутить никто из них не собирается.
Захар осмотрелся, на его переносице появилась глубокая морщинка.
-- Зря мы не воспользовались услугами наших корпунктов в Москве. Там можно было бы получить джип.
-- От него не было бы никакого толка, -- пожал плечами Петер. – Журналистов сейчас не очень-то пропускают в Чечню. Не помогают никакие удостоверения и аккредитации, которые у нас в полном порядке
-- Тогда что же нам делать? – развернулся к нему Захар.
-- Ждать, пока колонна не пройдет, а потом остановить гражданскую машину и ехать дальше.
Но ждать долго не пришлось. Юркий «уазик» неожиданно подскочил к друзьям и с визгом затормозил рядом с ними. На переднем сиденье восседал вальяжный офицер при золотых погонах, на заднем пристроилась хрупкая женщина в берете с кинокамерой в руках. Захар подумал, что она очень похожа на преподавательницу, читавшую в Сорбонне лекции по международному праву.
Так оно и оказалось. Не успела машина остановиться, как дама замахала руками и закричала по-русски:
-- Здравствуйте, герои еще не пройденных военных троп! – она с хитроватой улыбкой указала на места рядом с собой. – Садитесь, господин и госпожа д’Арган. Я вас сразу узнала. Мы как раз едем в Чечню.
-- О, мадемуазель Натали, -- Анна всплеснула руками и повернула к брату лицо с расширенными от удивления глазами. – Захар, неужели ты не видишь, что это госпожа Трепофф с кафедры международных отношений.
-- Конечно, она самая и есть, -- морща лоб, попытался собраться с мыслями тот. – Но как мадемуазель Трепофф оказалась здесь?
-- Так же, как и вы, -- засмеялась она.
-- И все-таки, почему вы здесь? – не отставал Захар.
-- Это длинная история. Пока скажу только, что у меня, как и у вас, русские корни, -- отозвалась Натали и нажала на ручку дверцы. – Молодые люди, прошу занять места. Я получила разрешение нашего русского покровителя на то, чтобы подобрать вас с обочины дороги. Познакомьтесь, это Николай Иванович Сальников, полковник интендантской службы.
-- К вашим услугам, -- гоготнул мужчина с золотыми погонами на плечах.
Повторять приглашение не пришлось. Все четверо родственников мигом оказались в «уазике», который взвизгнул задними колесами и понесся вдоль колонны мощных тягачей, норовя протиснуться в просвет между ними.
Женщины сразу включились в разговор, в ходе которого выяснилось, что Натали давно собиралась съездить на Кавказ. Ее толкал туда не только профессиональный интерес. Почти сто пятьдесят лет назад там погибли двое ее предков по материнской линии, служивших в русской армии в одно время с графом Толстым, будущим великим писателем. В их семье даже сохранилась легенда о том, как чеченский джигит спас графа от неминуемой смерти, и оба ее прапрадеда были свидетелями этого благородного поступка. Теперь она надеялась посетить их могилы и поклониться их праху. Они погибли во время наступления русских войск на дагестанский аул Гуниб, в котором скрывался имам Шамиль, предводитель всех кавказских народов.
Остался позади Пятигорск, забитый войсками, дорога пересекла один из притоков реки Кумы и устремилась к Моздоку. Быстро вечерело, и когда «уазик» вбежал на окраину городка, солнце уже собралось присесть на вершины близких гор. Шофер завернул было к гостинице, но полковник, сидящий рядом с ним, нахмурил кустистые брови.
-- Вперед, и никаких гвоздей! Нам надо до наступления ночи успеть добраться до своей части, -- сурово сказал он. – Иначе мы рискуем остаться в этих краях навсегда.
-- Здесь так опасно? – быстро повернулся к нему Захар.
-- Не то слово. На Кавказесейчас, как и двести лет назад, стреляют из-за каждого камня, -- полковник поправил фуражку на голове и приказал водителю: – Прибавь-ка газу, браток. Нужно успеть проскочить самый опасный участок дороги.
-- А где он пролегает? – не удержался от вопроса Петер.
-- Мы поедем вдоль левого берега реки Терек, на котором стоят станицы терских казаков – Наурская, Червленная, Стодеревская, и так далее. Они тянутся до самого дагестанского Кизляра. При царях это была Кавказская линия обороны, -- подскакивая на сиденье на неровностях каменистой дороги, принялся за объяснения старший офицер, который явно хотел покрасоваться перед иностранками. -- А потом завернем на Грозный, который тоже был когда-то казачьей крепостью.
Машина выскочила за окраину городка, и водитель прибавил скорости. Дорога петляла вдоль берега строптивого Терека, струи которого, видные сквозь просветы между стволами, заплетались в тугие косы разных цветов, от совсем белого до темно-коричневого. Изредка возле зарослей прибрежного камыша покачивалась на цепи небольшая лодка с обрубленной кормой и с лохмотьями краски на боках. Рыбаков нигде не было видно, хотя наступало время вечернего клева. Окрестности казались заброшенными, они навевали на путешественников тревогу. Захар кинул внимательный взгляд на попутчиков, заметил на их лицах серый налет усталости и отказался от желания поделиться впечатлениями.
Наконец впереди показались дома на высоких фундаментах, а то и на сваях. У въезда в станицу Наурскую дорогу перегораживал шлагбаум. Из будки, торчащей возле него, вышли двое мужчин в папахах, в черкесках, с кинжалами на тонких поясных ремнях и в мягких сапогах. Обшлага черкесок были закатаны, открывая рукава рубашек из красного шелка, вороты которых были застегнуты наглухо. В руках мужчины держали нагайки, свитые из сыромятных ремней, со свинцовыми шариками на концах. На хмурых лицах с жестким взглядом темных глаз топорщились черные усы, в кольца завивались окладистые бороды.
-- Это боевики? – испуганно подалась вперед Софья, в голосе которой почувствовались взволнованные ноты. – Мы уже в Чечню приехали?
-- Какие боевики, мадемуазель, это терские казаки встречают нас на въезде в свою станицу, -- полковник встряхнулся, провел ладонью по щекам и полез в карман за документами.
Шофер нажал на педаль тормоза, полковник высунулся наружу и показал документы патрульным. Перед станицей Червленной повторилась та же история.
По обеим сторонам дороги опять мелькали стволы деревьев, ветви колючего кустарника норовили влезть в машину в салон и до крови расцарапать кожу путешественников. Быстро темнело, наступало то время суток, когда ночь соединялась с днем, делая воздух призрачным, похожим на нестойкое марево. Шофер включил ближний свет, вытащил из-за сиденья автомат и положил его себе на колени. Полковник расстегнул кнопку на кобуре пистолета.
Заметив их приготовления, остальные путники подобрались и с опаской завертели головами вокруг. Им начало казаться, что из-за каждого куста за ними следят злые чеченцы с кинжалами в зубах. Захар с завистью посмотрел на автомат, лежащий на коленях у шофера, и пожалел о том, что сам не имеет никакого оружия.
Впереди показался просвет, машина выскочила из рощи и понеслась по открытому участку дороги к черной стене камыша, за которой расположилась станица Стодеревская. До этой стены оставалось не больше тридцати метров, когда там что-то коротко блеснуло. Захар хотел было обратить внимание полковника на этот странный проблеск, но под днищем машины вдруг что-то звонко ахнуло. «Уазик» взвился на дыбы и завалился на бок.
Шофер попытался вылезти из салона, его левая нога застряла где-то внизу. Он задергался, стараясь высвободиться, и вдруг откинулся навзничь, сраженный автоматной очередью. Захар бросил тревожный взгляд на его соседа и увидел, что командир интендантской части мешком перекатился через борт машины. Лицо его было в крови, а правая рука с пистолетом болталась, словно пришитая на живую нитку.
В чутком вечернем воздухе послышалось легкое похрустывание сухих веток, которое все приближалось. Захар увидел, как бородатый боевик подошел к полковнику и добил его выстрелом из автомата.
-- Выползайте на дорогу, кто живой! – скомандовал он.

Глава тринадцатая

Древняя сторожевая башня, сложенная из рваного камня, возвышалась в том самом месте, где узкая тропка, вьющаяся между отвесных скал, делала крутой поворот. Эта тайная тропка, называемая горцами дорогой жизни, вела в Кадорское ущелье, она соединяла Чечню с Грузией, ставшей после развала Советского Союза самостоятельным государством. Именно в этом ущелье разбили свой лагерь, при котором имелся и лазарет, оснащенный современной медицинской техникой, боевики из нескольких банд, возглавляемых полевыми командирами.
Главным среди них был Шамиль Басаев, именовавшийся себя главнокомандующим армией независимой Ичкерии. Он считал себя последователем имама, который сто пятьдесят лет назад носил то же имя и был предводителем армии горцев, сражавшихся с войсками Российской империи.
Время от времени вооруженные группы боевиков переходили границу Грузии с Россией и вступали в бои с частями российских войск. Толковых командиров, под началом которых находилась не одна тысяча человек, среди чеченцев тоже хватало. Если бы им удалось собрать воедино всю армию независимой Ичкерии, то она представляла бы из себя силу, способную навести шороху на государство средней руки, но никак не на Россию, перемоловшую немало подобных ополчений.
Да и пыл у горцев стал быстро иссякать. Прошел тот самый 1994 год, когда мужчины в папахах толпами валили на сборные пункты и им не хватало оружия. Многие из них сложили головы, так и не поняв, за что воевали, другие, большей частью равнинные чеченцы, растворились на просторах России, предпочтя мирную жизнь мнимой свободе.
Но не зря еще Джохар Дудаев, первый президент Ичкерии, громогласно заявлял, что каждый чеченец -- генерал и морпех в одном лице. Многие горцы по-прежнему пытались показать свою удаль.
Но проблема независимости Чечни теперь ничуть не беспокоила узников, сидящих в зиндане в самом центре высокогорного аула, родины Шамиля Басаева. Главным для них было выжить в жутких условиях, созданных людьми, ходящими на двух ногах, для людей, обладавших еще и разумом.
Когда пленников выводили на прогулку, чтобы они не задохнулись в спертом воздухе вонючей ямы, они видели и сторожевую башню, и те самые красоты Кавказа, полюбоваться которыми они мечтали совсем недавно в благополучной и спокойной Европе. Склоны гор были покрытые зелеными лесами, дальше втыкались в небо ледяные пики, суровые и недоступные. Они сверкали в лучах заходящего солнца алмазами немыслимых размеров и заставляли узников задумываться о смысле жизни. Здесь был другой мир, он выхолащивал душу, делая ее равнодушной ко всему, не считая лепешки из грубой муки.
Захар придвинулся к краю пропасти и в который раз посмотрел вниз. Там между теснинами ниткой змеилась река, белая от пены, на выходе из ущелья виднелся край зеленого луга, на котором паслись овцы. Он притягивал взгляд больше, чем все прочие красоты, потому что от него веяло жизнью.
-- Ты опять думаешь о побеге? – спросил Петер, подошедший сзади, и положил руку на плечо своему троюродному брату. – Мы здесь всего-то девятнадцатый день, а мне уже стало казаться, что я тут родился.
Мимо них протащился молодой мужчина в форме морского пехотинца с погонами капитана на плечах, закованный в кандалы по рукам и ногам. За ним неторопливо прошагал горец с автоматом на груди и с кинжалом за поясом.
Облик офицера показался Захару очень знакомым, но получше разглядеть его лицо было невозможно из-за многочисленных синяков и ссадины, покрывавших его. Захар покосился на троюродного брата, который тоже не сводил глаз с товарища по несчастью. В это время горец, конвоирующий пленного, поднял автомат и без всякой причины ударил его прикладом по спине:
-- Получа-ай, морская пехота! Это тебе не родная Балтика, -- он зло сплюнул себе под ноги. – Давно пора содрать с тебя шкуру, отомстить за наших погибших.
-- Так возьми и пристрели, -- хрипло засмеялся пленник. – Чего зря баланду травить.
-- Если бы не Шамиль, я сам подвесил бы тебя на хороший сук и освежевал бы как барана.
Новый удар приклада заставил морского пехотинца покачнуться, но он устоял на ногах и продолжил путь.
К Захару с Петером приблизились их сестры и госпожа Натали Трепофф. Они тоже все видели.
-- Вот вам живой пример того, как чеченцы издеваются над русскими военнопленными, -- развернулся к ним Захар. – Жаль, что у нас отобрали видеокамеры. Заснять бы это варварство на пленку и послать в Гаагу, на заседание трибунала по правам человека.
-- Неужели вы считаете, что в Европе неизвестно обо всех этих вопиющих нарушениях прав и свобод? – спросила его преподавательница Сорбонны.
-- Тогда в чем дело? – приподнял тот плечи. – Почему просвещенное общество бездействует?
-- К сожалению, русских там считают такими же варварами, обращающимися с пленными теми же методами.
Анна, стоявшая немного в отдалении, передернула плечами и с тревогой в голосе проговорила:
-- Хорошо еще, что с нами обращаются лучше, чем с бедными русскими узниками. Я бы подобных издевательств над собой долго не выдержала.
-- Горцы считают, что мы стоим дороже остальных пленников, -- вступила в разговор и Софья. – За нами надо ухаживать, чтобы получить хорошие деньги.
В это время часовой, присевший на корточки возле огромного валуна, посмотрел сначала на солнце, затем на часы с золотым браслетом и громко предупредил:
-- У вас осталось двадцать минут, а потом вы пойдете пить молоко с чуреком.
Анна едва удержалась от смеха.
-- Вот видите! Мало того, что нам организовали диетическое питание, так еще и информируют о том, что подадут на ужин, прямо как в хорошем парижском ресторане, -- съязвила она.
Но все хорошее рано или поздно заканчивается. С течением времени обращение с пленниками становилось все более суровым. Их перестали водить на прогулки, рацион тоже заметно оскудел. Наверное, переговоры от выкупе, которые эмиссары боевиков вели с родственниками похищенных европейцев, оказались безуспешными.
За эти дни у Захара созрел окончательный план побега. Пленникам нужно было спуститься к реке и добраться по ней до луга, на котором паслись стада. Ущелье не могло быть бесконечным, как и горы вокруг, за ними открывался иной мир. Там беглецы сумели бы сориентироваться, выйти к российским войскам и указать им на заоблачный аул, в котором томилось в ямах немало узников. От побега по тропе Захар отказался сразу, на ней обязательно были выставлены посты. Озабоченность вызывали только сестры, они слабели с каждым днем, будучи не в состоянии справиться со страхом, отбиравшим у них силы. О госпоже Трепофф тревог было меньше, она выглядела лучше.
Захар уже продумал план до мелочей, оставалось рассказать о нем Петеру, а потом воплотить в жизнь. Но прежде он еще раз прокрутил в уме свои действия, чтобы потом не допускать ошибок. Им следовало добиться вывода на прогулку, затем напасть на часового и спуститься в ущелье.
Он видел однажды, как какой-то горец зашел за валун и надолго пропал из поля зрения. Объявился он лишь тогда, когда был далеко внизу, на середине пути к реке. Значит, там проходила еще одна тропа, которой боевики пользовались редко. Это был первый светлый лучик, пусть маленький, но вселявший надежду.
Захар придвинулся к брату, рассказал ему о своих задумках и прислонился к земляной стене в ожидании ответа. Петер долго молчал, затем облизал пересохшие губы и посмотрел на женщин.
-- Ты думаешь, что они справятся со спуском на самое дно ущелья? – с сомнением спросил он.
-- Госпожа Трепофф точно справится, а сестрам поможем мы, -- ответил Захар. – Надо лишь сделать первый шаг, потом мы сами отрежем себе путь назад и пойдем только вперед.
Петер вдруг приподнял рубашку и вытащил солидный складной ножик.
-- Прихватил из машины, подумал, что эта вещь нам пригодится, -- признался он, щелкая острым лезвием.
-- Ты тоже размышлял о побеге?– встрепенулся Захар.
-- Мечтал, конечно, -- медленно проговорил тот. – Я наблюдал за тем горцем, который спускался на дно ущелья. Глубокое оно, высота может вскружить головы и мы сорвемся вниз.
-- Лучше парить в воздухе, чем задыхаться от вони на дне этой ямы.
Захар встал с подстилки и покосился на сестер и госпожу Трепофф, задремавших на тряпье по своим углам. Он вдруг увидел вдруг, как блеснули под опущенными веками глаза преподавательницы Сорбонны.
Женщина подняла голову, оперлась на локоть, и сказала:
-- Что же, если вы все решили, то пора приниматься за дело. Расскажите-ка мне поподробнее о своих планах.
Но в самый последний момент в дело вмешался его величество случай, тот самый, который возносил обыкновенного крестьянина на вершину власти и принижал царя до уровня калики перехожего. В России это было обычным делом. Вот и сейчас охранник, опускавший в яму кувшин с водой, сообщил, что пленников скоро призовет к себе Шамиль Басаев, решивший передохнуть в родном ауле от тягот войны с русскими. Он потребовал, чтобы они привели себя в порядок и были готовы предстать перед ясными очами их главаря.

В просторном доме, построенном из сибирской лиственницы, собралась вся верхушка армии боевиков. Вокруг дома ходили часовые в черных одеждах, похожих на форму морских пехотинцев, и в таких же беретах. Громадные бревна и доски из ценных пород дерева, доставленные из Сибири, поднимали наверх русские солдаты, попавшие в плен, и другие узники, захваченные в самой России и привезенные сюда в багажниках угнанных автомашин.
Шамиль Басаев прошел на середину комнаты и опустился на ковер, по-татарски подобрав под себя пятки. Это был мужчина за тридцать лет, среднего роста, его черные глаза пристально и настороженно смотрели из-под прямых бровей. Узкое лицо обрамляла черная борода, голос был ровным, уверенным, во всех движениях сухопарого тела сквозила расчетливость. Одет он был в российский камуфляж с тельняшкой под ним, на одном плече отливал золотом витой погон, как у Мюллера в кинофильме «Семнадцать мгновений весны». Ноги его в это время были еще целы.
Такой же черный погон носил и Салман Радуев, одноглазый генерал чеченской гвардии, подсевший к главарю поближе. Его иногда называли вечным комсомольцем за то, что в советское время он был комсомольским вожаком сначала в институте в Ростове, где учился, а потом у себя на родине, где стал секретарем райкома. Но Радуев не обладал тем авторитетом, который был у Басаева, он это понимал и на таких сходках старался вести себя скромно, говорил только в крайних случаях и лишь тогда, когда сказанное им могло подчеркнуть его значение.
Так же держали себя Масхадов, братья Сукашевы, Мандарбиев и остальные полевые командиры, имеющие вес. Между ними всегда и все было оговорено заранее, поэтому голос чаще подавали рядовые члены совета, создавая впечатление, что разговор идет на равных правах.
Шамиль обвел присутствующих пристальным взглядом, огладил бороду, придвинул к себе чашку с крепким чаем и спокойным голосом произнес:
-- Уважаемые гости, мне доложили, что наступление русских войск на Галашки продолжается, несмотря на то, что они наткнулись на стойкое сопротивление воинов аллаха под командованием полевого командира Мукашева, которых поддерживает мирного населения, -- он отпил глоток чая из пиалы и снова поставил ее на край ковра. – Это плохая новость, она может негативно отразиться на настроении наших доблестных воинов. Для победы над захватчиками нам нужно превратить каждый населенный пункт в неприступную крепость. Тогда мы сможем надежно противостоять врагу.
Арабский эмиссар Абу аль Валид, сидевший недалеко от Басаева, с укором посмотрел на горцев, в его черных глазах можно было прочитать, что он очень недоволен действиями командиров. Он приехал на подмогу к Хаттабу и сейчас заменял его. «Бешеный араб» исчез на несколько дней, он частенько так поступал, опасаясь, что его пристрелят или отравят собственные телохранители, для которых деньги были главнее жизни своего благодетеля. Так оно и случилось немного позже. Хаттаб сгорел от яда, посыпанного ему в еду, как таракан от дихлофоса. Пока он отсутствовал, немалые денежные потоки из мусульманских и западных стран шли через Абу аль Валида, который распределял средства между полевыми командирами.
-- Фронт прорван, гяуры начали подтягивать тяжелую артиллерию, -- сказал он.
-- Русские пригнали с Дальнего Востока эскадрилью «Черных акул». Эти вертолеты оснащены мощными ракетами, бомбами и крупнокалиберными пулеметами, -- прищурился на араба один из авторитетных боевиков. -- Они бронированы, имеют приборы ночного видения, и укрыться от них практически невозможно.
-- Разве вы до сих пор не пробовали сбивать их из ПЗРК? – не сдавался араб. – У ваших воинов достаточно средств, чтобы нанести по воздушным силам противника ощутимый удар.
-- У нас есть все, наша армия вооружена самым современным оружием, -- наклонил голову в знак согласия еще один полевой командир. – Но что, уважаемый Абу аль Валид, вы прикажете делать с тяжелыми танками, с артиллерией, с армейскими сорокаствольными минометами, наконец? Они накрывают обширные участки местности, не давая нам возможности не только сосредоточиться, но даже поднять головы.
-- Кроме того, русские быстро сориентировались, они переняли у нас тактику ведения боя в условиях ограниченного пространства, -- подключился к разговору боевик со шрамом через все лицо. – Эти гяуры начали посылать в зеленку мобильные отряды разведчиков, они ставят на наших тайных тропах растяжки, минируют склоны гор. Особенно активно действует отряд разведчиков под командованием майора Дарганова, десантника из спецназа ВДВ. Его группа неуловима, она пользуется поддержкой терских казаков, живущих на нашей территории.
-- А почему терцы решили помогать именно этой группе? – удивился арабский эмиссар. – Как нам известно, в войне русских с чеченцами они придерживаются нейтралитета.
-- Потому что командир группы уроженец этих мест, -- пояснил полевой командир. – Он из станицы Стодеревской, что на левом берегу Терека. Русские прячут в кронах деревьев снайперов, -- продолжил он перечислять преимущества противника. -- За каждым пнем, за любой кочкой можно обнаружить пулеметные гнезда. Если мы нащупаем точку, то русские вызывают огонь на себя. Они ничуть не изменились со времен сражений с немцами.
Абу аль Валид недовольно покосился на Басаева, затем встряхнул четки черного дерева и принялся быстро перебирать отшлифованные звенья. На его круглом лице с синеватыми губами, украшенном темными пятнами оспин, появилась презрительная усмешка.
-- Остается добавить, что воевать с русскими бесполезно, потому что они непобедимы, и на этом закончить совещание, -- сказал он с ближневосточным акцентом во вкрадчивом голосе и вскинул черные глаза на окружающих. – Уважаемые командиры, разве вы мало получаете денег? Разве на них вы не построили в своих аулах крепкие дома, не уступающие дому вашего главнокомандующего, в котором мы сейчас находимся? Разве ваши дети уже отучились в европейских колледжах и стремятся вернуться на свою историческую родину, которая находится под пятой врага, вся в развалинах?
Полевые командиры склонили головы и молча уставились перед собой, они понимали, кто их поит и кормит, но превращаться в шахидов не спешили. Да и пользы от этого было мало. На просторах России взрывались дома и самолеты, взлетали на воздух автомобили, но страна упорно шла вперед, не обращая внимания на диверсии, перемалывая в муку тех, кто был не согласен с ее вековыми устоями жизни разных национальностей под одной крышей.
За окнами дома послышался стрекот вертолета, пролетающего на малой высоте, боевики невольно насторожились и обернулись в ту сторону. Они еще не отошли от кошмарных налетов вот таких вертушек, когда от личного состава их отрядов, накрытых ракетным огнем, оставалась едва половина.
-- И сюда уже добрались, -- с раздражением сказал кто-то.
-- «Стингер» бы по нему пустить, -- загорелся другой боевик и сам же отверг свое предложение: – Нельзя, тогда русские здесь камня на камне не оставят.
Басаев решил разрядить напряжение.
-- Наша борьба с неверными никогда не закончится. Мы пойдем до конца по дороге, священной для каждого мусульманина,-- спокойным голосом сказал он. – К нам по тайным тропам продолжают идти добровольцы из многих стран мира, не оскудевают и поставки оружия. Я принял решение перебросить свежие силы, которые были у нас в резерве, под Галашки. Там разворачиваются основные военные действия, от которых зависит судьба Ичкерии. Если русские вытеснят нас в горы и мы уйдем за границу с Грузией, то судьба нашей родины будет предрешена, а если закрепимся на этом участке фронта и дадим им отпор, то в нас поверит чеченский народ, и победа останется за нами.
-- Мысль правильная, -- одобрительно сказал кто-то из командиров. – Ее следует воплотить в дело.
Радуев переглянулся с Масхадовым и братьями Сукашевыми, но промолчал. Этот человек, постоянно выставляющий себя напоказ, сейчас не был похож на самого себя. С некоторых пор он стал бояться и своих, и чужих. За ним вели охоту и федералы, и чеченские полевые командиры, стремящиеся занять его место, и каждому было ясно, что на нем скоро будет поставлена точка.
А Шамиль между тем продолжал:
-- Главными силами будет командовать генерал Масхадов, который постарается связать русских внезапным ударом по всему фронту. Ему знаком образ мысли российских штабистов, он научился разгадывать их ребусы.
-- Еще бы, ведь он бывший полковник советских войск, -- не преминул подметить кто-то.
-- С правого фланга его поддержит Радуев со своими воинами, а с левого фланга на русские позиции нападут отряды братьев Сукашевых, джигиты Бараева и Мандарбиева. Эта схема контрудара по российским войскам уже составлена и утверждена военным советом Ичкерии, -- Басаев спрятал в усы благожелательную улыбку в усах и объявил: -- Операция по освобождению нашей родины от захватчиков начнется завтра в восемь часов утра.
Десятки раскрытых ладоней вознеслись вверх и омыли воздухом лица горцев, в комнате раздался сдержанный гул гортанных голосов:
-- Пусть нам поможет аллах!
-- Аллах акбар!
Гости дружно взялись за пиалы, потянулись к угощению, расставленному по всему ковру. Они почувствовали, что напряжение первых минут встречи проходит. Теперь можно было расслабиться и предаться трапезе. Когда мужчины утолили первый голод, в просторное помещение неслышно впорхнули молодые женщины и ловко убрали грязную посуду. На смену прежним блюдам они принесли новые, было здесь и чем запить эти сытные кушанья. Но горцы не увлекались винами, хотя сухого закона для них не существовало. Некоторые выпивали налитую им чашку и отставляли ее от себя. Если же кто-то не желал пить вообще, то он переворачивал свою посудину вверх дном.
Шамиль Басаев вытер жирные пальцы о салфетку и развернулся к боевику, сидящему по левую сторону от него.
-- Вагиф, ты как-то говорил, что к тебе в плен попались иностранные журналисты. Какой выкуп ты за них положил, и согласились ли их родственники его выплатить?
-- Нет, уважаемый Шамиль, из Парижа и из Стокгольма пришли ответы, что за головы заложников свободные граждане Европы не заплатят ни гроша, -- промокнул губы полотенцем командир.
-- Почему? Европейцам не жаль своих родных?
– Они объяснили, что это противоречит цивилизованным нормам жизни, и пообещали обратиться в международные организации по правам человека.
-- Что ты решил с ними делать?
-- Если эти французы и шведы будут капризничать и дальше, то мы выставим пленников на продажу.
-- Вагиф, ты считаешь, что на этих рафинированных интеллигентов могут найтись покупатели? – с сомнением прищурился на собеседника Шамиль.
-- Если никто на них не позарится, то женщин мы отдадим нашим джигитам, а мужчин заставим работать.
Басаев огладил ладонью бороду и взялся пересчитывать зерна четок, с его лица не сходил интерес. Было видно, что какая-то мысль не давала ему возможности забыть о важных пленниках.
Он развернулся к главарю боевиков и вкрадчиво предложил:
-- Уважаемый Вагиф, а не хотел бы ты обменять своих иностранцев на парочку моих русских бизнесменов, причем очень богатых?
-- Разве тебе самому не нужны деньги, уважаемый Шамиль? – недоуменно приподнял плечи тот. -- Зачем нам лишние хлопоты с людьми, которыми скоро займутся международные организации?! Это не русские, которые не нужны даже самим себе, от таких узников нам нужно избавляться как можно скорее.
Но хозяин дома не отступал, под всеобщий благонравный смешок он снова обратился к своему собеседнику:
-- Я уже говорил тебе, что хотел бы взглянуть на них поближе, все-таки с европейцами контакт у нас еще слабый, -- Басаев подмигнул командирам, окружавшим его. – Прикажи привести иностранцев сюда.
-- Пожалуйста, только вид у них немного подпортился, -- Вагиф отставил от себя тарелку, полную жареного мяса, и пояснил: – После того как родственники отказались платить за этих французов, я перестал потчевать их деликатесами и перевел на содержание, обычное для всех пленников.
-- И они стали похожими на ходячие скелеты, – похмыкал в усы Шамиль.
-- Они все заметно постройнели, -- засмеялся главарь отряда боевиков. – Особенно женщины.
Первым порог комнаты, заполненной чеченскими полевыми командирами, переступил Захар, за ним протиснулся Петер, и лишь после него в помещение решились войти женщины. Глаза у Анны, Софьи и Натали были спокойными, несмотря на страх, таившийся внутри, но их спутники не скрывали неприязни к людям, восседавшим по-восточному на ковре, уставленном тарелками с едой.
В окна с закругленными углами, шелковыми занавески на которых были раздвинуты, вливался солнечный свет, стены были украшены дорогими персидскими коврами. Они были везде – на полу, на мебели, и даже под потолком. В воздухе витал сытый запах, в котором чувствовался аромат виноградного вина.
Захар остановил свой взгляд на человеке, сидевшем у противоположной стены. Он сразу узнал Шамиля Басаева, портреты которого не сходили со страниц западных газет. Внешний вид этого человека не внушал страха, хотя чувствовалось, что он обладает огромной внутренней силой и железной волей. При встрече где-нибудь на улице небольшого здешнего городка его можно было бы принять за горца из аула, затерянного среди скал, спустившегося на равнину пополнить запасы продовольствия. Он походил бы на чабана, если бы не жесткая черточка между бровями, говорившая о жестокости характера ее обладателя. Взгляд его темных глаз был властным, притягивающим, заставляющим обернуться вовнутрь себя в поисках собственной провинности, не усмотренной ранее. Захар посмотрел на своих спутников, успевших встать рядом, он приготовился ко всему.
Вагиф, главарь отряда боевиков, поднял руку, призывая полевых командиров к вниманию.
-- Уважаемые гости, вот мои пленники. Надо сказать, что они являются потомками русских эмигрантов, бежавших за границу еще при царях. Это иностранцы, проживающие в европейских столицах и даже имеющие дворянские титулы.
-- О, это уже интересно, -- оживился еще больше Шамиль Басаев. – Пусть кто-нибудь из этих людей скажет, какими титулами они наделены.
Узники переглянулись между собой. Они понимали, что чем больше узнают о них истязатели, тем большим насмешкам они подвергнут людей, оказавшихся в их власти.
Захар сделал шаг вперед и как можно спокойнее сказал:
-- Мы всего лишь студенты, занимающиеся журналистикой, -- он перевел дыхание, стараясь освободиться от нервных спазм в горле. – Мы иностранные подданные, поэтому просим уважаемое общество обращаться с нами в соответствии с международными правилами.
-- А здесь никаких правил не существует, -- гоготнул один из полевых командиров. – В наших местах правит один закон – закон гор. Он суров и беспощаден не только к вам, но и к нам, здешним жителям.
-- Тем более что вас сюда никто не звал, -- поддержал говорившего его сосед. – Возникает вопрос, какое право имеют международные организации вмешиваться в наши обычаи? Пусть остальные страны живут своей жизнью, а мы будем жить своей.
-- И Россию мы к себе не приглашали, она пришла сюда сама с солдатами, с пушками, с танками и самолетами, -- прищурился на пленников Шамиль Басаев. -- Как вы отнесетесь к такому факту? Или опять начнете строчить статьи о том, что нарушается целостность российского государства?
-- Но ведь вы жили с русскими почти двести лет, -- попытался напомнить исторический факт Захар, принявший на себя роль старшего в группе. – К тому же по доброй воле.
-- Ошибаетесь, граждане студенты, или кто вы там на самом деле. Мы не грузины с армянами, которых османы едва не вырезали полностью. Это они были рады добровольно присоединиться к Российской империи, иначе от них не осталось бы следа, -- в глазах Шамиля появился стальной блеск, заставивший молодых людей поежиться. – Чеченцы и дагестанцы все эти двести лет воевали с русскими, отстаивая свободу и независимость народов, населяющих Северный Кавказ.
В комнате, заполненной боевиками, раздался гул недовольных голосов, на пленниках скрестились враждебные взгляды, они испепеляли их, не оставляя надежды на спасение. Наступили страшные минуты. Осознание того, что бежать некуда и что никто не придет на помощь, высасывало из невольников энергию похлеще дум о неизбежном рабстве. Захар понял это каждой клеточкой своего мозга и пожалел, что допустил в диалоге с боевиками непростительную ошибку, могущую привести к самым печальным последствиям.
Наконец Басаев огладил бороду ладонью, словно снимая паутину раздражения. Видно было, что он не хотел доводить дело до конфликтной ситуации, после которой прозвучал бы всего один его приказ – расстрелять.
-- Скажите честно, кто вы и с какой целью приехали в Чечню? – как можно мягче спросил он. – Если расскажете правду, обещаю вам свободу передвижения по всей Ичкерии, если соврете, то все будет зависеть от настроения вашего хозяина, уважаемого Вагифа.
Захар переступил с ноги на ногу, почувствовал вдруг, как жарко задышал ему в шею Петер и как напряглись женщины, стоявшие за его спиной. В этот момент над крышей дома опять прошелестел винтами вертолет, но он пролетел так быстро, что пленники не успели ничего понять. Они только заметили, как лица горцев покривились от досады.
Захар набрал полную грудь воздуха и постарался взять себя в руки.
-- Дело в том, уважаемый Шамиль, что наши предки родом из этих мест. Они были терскими казаками из станицы Стодеревской, с которыми у вас заключен мирный договор, -- решил он начать издалека, чтобы не раздражать своим молчанием командиров, собравшихся в комнате.
Но он не ожидал, что это признание вызовет столь бурные эмоции у хозяина дома.
-- Опять земляки! Не слишком ли вас много приехало в нашу маленькую республику? – воскликнул тот. – Скоро и плюнуть будет нельзяо, обязательно в своего попадешь.
-- И все против нас, -- наконец-то подал голос Салман Радуев, почувствовавший, что на данном факте можно заработать некоторый капитал. – Генерал Трошев, десантник Дарганов, этот майор Вихрь из той же Стодеревской. Кто там следующий?
-- Капитан морской пехоты, которого я взял в плен. Он тоже из терских казаков. Шамиль, это тот морпех, которого ты спас от казни, на которой настаивали жители аула, -- признался полевой командир, сидящий недалеко от Мандарбиева. – Один из моих людей сообщил, что предки этого человека тоже жили в станице Стодеревской.
-- Не зря стодеревцы предлагали за него крупный выкуп, -- протянул боевик со шрамом через все лицо и вдруг встрепенулся. – Братья мусульмане, а не связаны ли все эти люди одной веревочкой? Эти студенты разъезжают по нашим базам, прикидываясь журналистами, а потом передают информацию землякам. Казаки, в свою очередь, делятся ею с русским командованием, а оно решает, где нанести сокрушительный удар.
-- Очень интересная мысль,-- поддакнул его товарищ. – Не здесь ли кроется причина успеха наступательной операции русских под Галашками? И вся эта диверсионная деятельность прикрыта договором терцев о нейтралитете с нами. Смерть предателям!..
Пленники увидели, как наполнились гневом глаза у Басаева, как стали подергиваться крылья его носа. Им показалось, что он перевоплотился в кобру, раздувшую капюшон и готовую к смертельному броску.
Захар с усилием оторвал взгляд от его лица и осмотрелся вокруг. Он надеялся увидеть хоть одного человека, неравнодушного к их судьбе, и вдруг наткнулся на треугольную физиономию Радуева, сильно смахивающую на стальной фейс робота. Генерал чеченской армии насмешливо косил здоровым зрачком на своего соперника. В уголках его губ играла неподдельная ухмылка, говорящая о том, что он знает о Шамиле немало такого, от чего тот может навсегда забыть о своем величии. Эта безмолвная оценка ситуации продолжалась всего несколько мгновений. Так же непроизвольно Захар заметил, как Басаев, в свою очередь, тоже покосился на Радуева, черты его лица сразу размягчились, а блеск в зрачках заметно ослабел.
Главнокомандующий вооруженными силами Ичкерии нервно потеребил зерна четок и встряхнул плечами, голос его снова зазвучал без малейшего в нем напряжения:
-- С такими мыслями мы уйдем далеко, -- негромко хохотнул он. – Старики из моего родного тейпа рассказывали, что во времена войны с русскими чеченские джигиты выкрали у терских казаков мальчика, кличка которого была Басай. – Шамиль окинул взглядом присутствующих, они натянуто засмеялись, а он продолжил: – Говорят, что этот казачонок любил бегать по станичным улицам босым, отсюда и появилось такое прозвище. Произошло это в станице Стодеревской, о которой у нас сегодня столько разговоров, и мальчик был из атаманской семьи Даргановых.
Какой-то полевой командир громко засмеялся.
-- Шамиль, ты хочешь нам сказать, что тейп Басаевых пошел от того босого казачонка?-- он повел рукой вокруг. – Все мы знаем твой уважаемый род до пятого колена, и если бы это было так, то каждый из нас был бы в курсе того случая.
-- А он мог произойти в шестом колене, -- ухмыльнулся в усы хозяин дома.
Он специально решил подкинуть хворосту в костер, чтобы раз и навсегда прекратить домыслы по этому поводу. Недалеко сидел его соперник Салман Радуев, хорошо знавший его родословную, впрочем, как и многие из людей, присутствующих здесь. Но боевики помельче не стали бы ворошить прошлое своего вождя, а Салман только об этом и мечтал.
– У нас немало тейпов, породнившихся с терскими казаками, но никто не считает это зазорным, -- решил разрядить обстановку еще один командир.
-- Тем более что тейп Басаевых перебрался в этот высокогорный аул из равнинного селения во время гражданской войны, -- с ехидной улыбкой подсказал Радуев.
-- Что ты хочешь этим сказать, Салман? – спросили у него кто-то.
-- Для равнинных чеченцев брать казачку в невесты было обычным делом, и воровать у терцев детей тоже было нормой, -- равнодушно пожал плечами генерал. – Они жили рядом, а дети служили живым товаром.
-- Терские казаки тоже воровали у нас девушек и делали их своими женами.
-- При царях этим занимались не только равнинные чеченцы, но и жители всего Кавказа.
-- Кстати, фамилия Дарганов произошла от горского имени Дарган, -- боевик со шрамом вскинул голову, укрытую буйными завитками волос. -- Уважаемые гости, вам это ни о чем не говорит?
-- Лишь то, что наш главнокомандующий чистокровный чеченец.
Шамиль, следивший за дискуссией между полевыми командирами и Радуевым, наконец-то перевел взгляд на пленников. Его черные глаза загорелись живым блеском, он передвинул четки с ладони на запястье и с интересом уставился на Захара.
-- Ты сказал, что ваши предки были родом из станицы Стодеревской?
-- Точно так, она стояла на левом берегу Терека, -- согласно кивнул узник.
-- Она и сейчас там стоит, -- хозяин дома пожевал губами и собрал нижние веки в добрые складки, но его глаза по-прежнему не предвещали ничего хорошего. – Как я теперь понимаю, фамилия их была Даргановы?
Захар почувствовал, что в этом вопросе таится скрытый подвох. Он покосился на Петера, с самого начала диалога не проронившего ни слова. С момента прихода в помещение он относился к горцам с нескрываемым неприятием. Почти так же вели себя и молодые женщины, притихшие за его спиной, с той лишь разницей, что свои чувства они старались спрятать под маской вежливого внимания.
-- Вы правильно заметили, господин Басаев. Фамилия у наших предков была Даргановы, -- услышал Захар ровный голос своего троюродного брата и сразу прижался к нему потеснее в знак солидарности.
А Петер стал откровенничать с маститым террористом, словно они встретились с ним в кафе за рюмкой хорошего вина:
– Основателем нашего рода был Дарган Дарганов, сын терской казачки и чеченского джигита. Он участвовал в войне с французами, а под конец жизни стал полковником, атаманом Стодеревского юрта. Его старшего сына Панкрата казаки выбрали атаманом всего Терского войска.
-- Панкрата на атаманском посту сменил его старший сын Александр, -- перебил Петера хозяин дома. – Дальше рассказывать не надо, у нас хорошо знают родословные казачьих родов.
-- Я только напомню еще одну историю о роде Даргановых, и замолчу, -- поднял руку Петер. – Поверьте, господин Басаев, она короткая.
Шамиль вгляделся в пленника, стоявшего перед ним в раскованной позе, по его лицу него забегали тени сомнения, смешанные с досадой.
Он исподлобья посмотрел на гостей, молча внимавших голосу узника, и нехотя разрешил:
-- Говори, студент. Мы тебя слушаем.
И Петер начал неспешный рассказ:
-- В нашем роду тоже ходила байка о том, как чеченские абреки выкрали из семьи Даргановых Марьюшку, младшую дочь атамана Даргана, и его младшего внука Павлушку, -- он с вызовом посмотрел на боевиков, не сводивших с него взоров. -- Терцы ходили освобождать пленников, они добрались до аула Гуниб, где скрывался Шамиль, третий имам Дагестана и Чечни, предводитель всех горских народов.
-- Казаки отыскали там девушку и мальчика, выкраденных злыми абреками, и вернули их к себе домой, -- гортанно засмеялся полевой командир с перевязанной рукой. – Ты про это хочешь рассказать нам, студент?
-- Нет, они не освободили из плена Марьюшку и Павлушку, потому что там их не оказалось, -- не меняя интонации в голосе, ответил Петер. – Злые абреки увезли обоих пленников в горную Чечню. Но это еще не все.
-- Тогда поскорее заканчивай, французский потомок терских казаков, -- подогнал рассказчика все тот же боевик.
В этот момент над домом снова пролетел боевой вертолет. Он опять пронесся как вихрь, и командиры боевиков заметно напряглись.
Горец покосился на окна и со злостью сказал:
– Нам еще надо обсудить, что с вами, с диверсантами, делать дальше.
-- Мы не дверсанты. И я не француз, в моих жилах течет немалая часть шведской крови, но это не играет никакой роли, -- пояснил узник. – Так вот, через пятьдесят лет, когда Панкрату Дарганову было уже за семьдесят, к его дому в станице Стодеревской пришла старуха. Она была измотана тяжелой работой и доведена до полного истощения, но сумела добраться до атаманского подворья. Старуха оказалась той самой Марьюшкой, младшей сестрой Панкрата. В юности она была самой красивой девушкой в станице Стодеревской и во всей округе. И атаман признал свою любимую сестру. Марьюшка умерла на руках старшего брата, она даже не смогла перейти порога дома, в котором когда-то жила.
Шамиль, не проронивший ни слова за все время повествования, деланно воздел руки вверх.
-- А у того мальчика, который навсегда остался у злых абреков, была кличка Басай. Когда он подрос, то стал основателем чеченского тейпа Басаевых, -- дурашливо покривился он. – И вы все являетесь моими родственниками, которых надо напоить, накормить и отпустить на все четыре стороны. Ты этого хочешь, студент?
-- И генералу Трошеву надо дать возможность завладеть нашими землями, потому что он тоже близкий родственник нашего главнокомандующего, и тому же майору Дарганову помочь нас изловить, и выпустить на волю морпеха из станицы Стодеревской, уложившего десятка два наших джигитов, -- с издевкой начал перечислять полевой командир в каракулевой папахе, щеки которого покрылись красными пятнами. – И вообще, вся Ичкерия принадлежит русским, и в первую очередь казакам из станицы Стодеревской. Шамиль, разве ты не видишь, что эти иностранцы над нами издеваются? Смерть поганым гяурам!
Узники прижались друг к другу теснее, они поняли, что теперь их уже ничто не спасет. Они надеялись, что после рассказа Петера отношение к ним поменяется в лучшую сторону, но результат получился обратным.
Басаев молча выжидал, когда его соплеменники затихнут. Он стряхнул четки с запястья на ладонь и стал неторопливо перебирать зерна, словно прощупывая их на спелость.
Шамиль дождался, когда шум пошел на убыль, и огладил ладонью бороду.
-- Я считаю, что в этом деле должна быть поставлена точка, большая и окончательная. Чтобы ни у кого не возникало сомнений в том, что услышанное нами является откровенным вымыслом вот этих людей.
-- Шамиль, ты знаешь, что нужно делать! -- раздался раздраженный голос. – Этих шакалов надо поставить к стенке и распять их на ней.
-- Мы так и поступим, -- согласно кивнул хозяин дома. -- А чтобы картина стала полной, а и наши доказательства -- вескими, вызовем на допрос еще одного моего родственника, – он повернулся к боевику по имени Иса и даже не приказал, а как бы посоветовал ему: – Уважаемый Иса, пусть твои люди приведут сюда морского пехотинца, которого вы захватили в плен.
-- Я понял тебя, Шамиль, -- вскочил тот на ноги. – Ты хочешь собрать всех своих родственников вместе, чтобы насладиться долгожданной встречей с ними?
-- Ты угадал, мой друг, -- раскрылся в улыбке и хозяин дома. – Как раз об этом я и подумал.
Комнату заполнил раскатистый смех. Гости потянулись к еде, они с удовольствием отправляли в рот куски прожаренного мяса, пучки зелени, плоды и овощи, некоторые из них запивали все это хорошим виноградным вином. Надежда узников на высвобождение окончательно растаяла.

Глава четырнадцатая

Смех в комнате не прекращался, он продолжался до тех пор, пока порог не переступил молодой мужчина в черной форме с тельняшкой под ней. Все лицо его было в сплошных кровоподтеках, губы лохматились обрывками кожи, а на голове с короткой стрижкой кровоточили свежие шрамы. Но даже сейчас в нем можно было разглядеть незаурядного человека.
Анна и Софья долго смотрели на него, в головах у них постепенно вызревал немой вопрос. Наконец наступил момент, когда они не могли больше удерживать его в себе, и молодые женщины разом повернулись к братьям, которые так же молча удовлетворили их любопытство утвердительными кивками.
Факт был настолько неправдоподобным и обескураживающим, что Анна и Софья едва могли сохранить молчание. Здесь, как и на Северном полюсе, не имела права произойти встреча близких родственников, разбросанных по разным уголкам земного шара. Но факт оставался фактом.
Каждый из пленников, стоящих сейчас возле порога комнаты, набитой чеченскими командирами, имел фотографии своих родственников. Их прислали и из Москвы, где жила семья Ростиньяковых. На некоторых снимках был изображен именно этот морской пехотинец при полном параде, с раскованной улыбкой на жизнерадостном лице. Он здорово походил обличьем на своих братьев и сестер, живущих за пределами России.
-- Панкрат!.. – тихо позвала Анна, не сводя глаз с русского офицера.
Софья, Петер и Захар уставились на узника, введенного в комнату, а Натали Трепофф забегала зрачками от одного к другому.
Между тем молодая женщина повторила:
– Господин офицер, вы Панкрат Ростиньяков!?
Морпех и ухом не повел. Он продолжал в упор рассматривать боевиков, сидящих на ковре вместе со своим главарем.
Наконец Басаев аккуратно положил на тарелку обглоданную кость, повернулся к пленникам и предложил:
-- Познакомьтесь, родственнички, а то так и уйдете на тот свет, не узнав друг друга. Начинай, товарищ капитан, ты у нас самый смелый.
Офицер разлепил окровавленные губы, черты его лица искривила презрительная усмешка.
-- Лично мне это ни к чему. На тот свет пропускают без всяких знакомств, -- он передернул плечами. – Зачем вызвал, Басаев? Если по поводу дислокации нашей бригады и других частей армии Трошева, то ничего нового я тебе сказать не смогу.
-- А ты нам ничего и не говорил, кроме того, что твои предки родом из здешних мест, -- вытер салфеткой жирный подбородок Шамиль. – Они были терскими казаками из станицы Стодеревской, не так ли?
-- Этого я тоже не знаю, -- не согласился узник. – Я родился в семье коренного москвича.
-- Который был послом в Соединенных Штатах Америки, -- влез в диалог Радуев. – А сейчас твой отец Вадим Ростиньяков заведует отделом в Министерстве иностранных дел России.
-- Это неправда. Людей с одинаковыми фамилиями очень много.
-- Но другие Ростиньяковы мне на пути не попадались, иначе я бы их запомнил, -- заверил его Радуев, улыбаясь.
Шамиль похмыкал в усы и подмигнул гостям.
-- Фамилия очень редкая. Сдается мне, что она не русская, да и сам этот морпех очень похож на наших иностранных журналистов, -- он кивнул на узников, продолжавших прижиматься друг к другу у порога. – Вон как от них отличается Натали Трепова. По ней сразу видно, что она газетчица, которая любит трепаться по всякому поводу.
-- Я никогда не позволяла себе писать неправду, -- не выдержала оскорбления в свой адрес преподавательница Сорбонны. – Я всегда старалась говорить людям только то, что есть на самом деле.
-- Госпожа Трепофф, вы запамятовали про ваши статьи об Ираке и Саддаме Хусейне, главе этого ближневосточного государства, – подал голос Абу аль Валид. – Вы думаете, что мы неграмотные, тупые арабы, которые ничего не замечают?
-- А что я, по–вашему, могла написать оскорбительного в адрес Ирака и его руководителя? – не сдавалась молодая женщина. – Я только затронула тему о репрессиях иракцев против курдского народа и о коррупции, поразившей высшие эшелоны власти в этой стране.
-- Разве это твое дело, женщина? – брезгливо улыбнулся Абу аль Валид. – Ты должна всего лишь ублажать мужа и воспитывать детей. Обо всем остальном мужчины разберутся сами.
В комнате наступила настороженная тишина, нарушаемая лишь раздраженным мужским сопением да тихим шарканьем тапочек на женщинах, занимавшихся уборкой посуды. Казалось, они летали по воздуху, изредка прикасаясь ногами к полу, покрытому толстым ковром.
Затем Басаев вздернул свои прямые брови и бросил на офицера морской пехоты взгляд, полный холодного отчуждения.
-- Значит, ты ничего нам не расскажешь? – со скрытой угрозой спросил он. – Кто ты, откуда, какие были планы у группы, которой ты руководил?
-- Нам с тобой беседовать не о чем, -- передернул плечами морпех.
Главнокомандующий чеченской армией машинально коснулся пальцами кобуры с пистолетом, висящей у него на ремне, в углах его рта появились две резкие черточки.
-- Здесь иностранные студенты договорились до того, что Шамиль Басаев, то есть я, всем вам прихожусь близким родственником. Ты тоже одинакового с ними мнения? Ведь твои предки родом из того же населенного пункта, и фамилия у них была Даргановы.
-- Я уже сказал, что родился в Москве, и лично мне ничего выяснять не надо ни с кем. Тем более с тобой, -- непримиримо нагнул голову офицер.
Басаев снова надолго ушел в себя, несмотря на внешнюю его невозмутимость, всем было видно что внутри у него идет жестокая борьба. И кто в ней победит – добро или зло -- не мог знать даже он.
За окнами дома на низкой высоте в который раз пронесся над улицей боевой вертолет, опять вызвавший раздражение на лицах полевых командиров. Видимо, экипаж разведывал обстановку в ущелье и в горах, расположенных вокруг него.
-- Надо же, как разлетался этот зеленый петух, -- процедил сквозь зубы один из горцев. – Ничего, скоро мы и ему обломаем его пятнистые бока.
Басаев поморщился, подвернул рукава камуфляжа, обнажив костлявые запястья, затем выпрямил спину и сразу превратился в каменное изваяние, в котором живым остался один рот.
-- Морпехов мы никогда не брали в плен, -- с легким сожалением, проскользнувшем в равнодушном голосе, сказал он. – Десантниками из ВДВ еще не брезговали, а от морской пехоты толку никакого.
-- Это точно. Мы ребята не болтливые, -- согласно кивнул офицер.
Стрекот вертушки прибавил ему и остальным узникам уверенности в себе.
-- Ты прав, капитан. Толку от морпехов нет никакого, -- командующий войсками независимой Ичкерии посмотрел на полевого командира с красным лицом, покрытым черными оспинами, и отдал приказ: – Пустить в расход в половине восьмого утра. Пусть для русских это будет первой их потерей перед нашим завтрашним наступлением.
-- Только морпеха? – переспросил палач.
-- Всех. Пленных поместить в одну яму, чтобы они успели перезнакомиться. Пусть за ночь вспомнят свои родословные, чтобы утром было труднее прощаться. Это время должно стать мучительным для них.

Солнце еще не успело взойти над ледяными пиками гор. Его лучи только пробивались между склонами, еще не высвечивая самые потаенные уголки в скалах, поросших корявыми деревьями и колючим кустарником. Первозданная тишина ничем не нарушалась, лишь со дна ущелья доносился рев речной стремнины, сметающей все на своем пути. Величественная природа пока не проснулась, она ждала, когда ее разбудит небесный гром или удалой джигит, пальнувший из ружья.
Раньше так случалось при грозе, во время горской свадьбы или при кровной мести, но теперь в этих краях, забытых самим Богом, грохот раздавался куда чаще, чем следовало бы. Вот и сейчас он возник, казалось бы, ниоткуда и покатился неизвестно куда, не предвещая ничего хорошего жителям аула, угнездившегося на вершине горы. Он приближался, намереваясь утопить селение в жутких раскатах.
Люди выбегали из хижин и приставляли ладони ко лбам. Они видели, как две эскадрильи вертолетов, по пять машин в каждой, влетели в узкое ущелье и по нему добрались до их горы с тремя десятками саклей, среди которых возвышались несколько домов, похожих на русские, с железными крышами и со стенами из сибирской лиственницы.
Летчики, сидящие за штурвалами винтокрылых машин, пристально вглядывались в гору, нацеливаясь посадить на одном из ее склонов свои аппараты. Вместе с ними приникли к иллюминаторам десантники, находящиеся в вертушках, им предстоял бросок к окраине аула, ощетинившегося пулеметами. Время подходило к половине восьмого утра, уже рассвело и можно было бы опустить боевые машины на площади селения, расположенной в его середине. Но тогда все огнестрельное оружие, имеющееся у защитников этого аула, ударило бы по вертолетам в упор, пробивая броню и не давая открыть люки для высадки десанта.
-- Вон за тем валуном, кажись, хорошее место.
Сухощавый майор в камуфляже, стоящий рядом с креслом летчика, указал пальцем на громадный камень с крохотным пятачком за ним. Был он широкогрудым, ростом за метр восемьдесят, с длинными крепкими ногами и с такими же руками, обнаженными по локоть. На удлиненном лице майора выделялись большие губы и карие выразительные глаза с длинными ресницами, ровный нос с черной строчкой усов под ним имел небольшую горбинку посередине. Десантник был очень молод и красив той настоящей мужской красотой, которая заставляет женщин забывать обо всем на свете. Ему подошла бы карьера артиста, достойного пройтись по ковровой дорожке за очередным «Оскаром». За спиной у майора болтался АКС с подствольником, пара рожков, обмотанных изоляционной лентой, торчала из-под пряжки ремня, начищенной словно для парада.
-- Слышь, Дарган, а не пошел бы ты со своими подсказками подальше, -- не отрывая взгляда от земли, посоветовал майору летчик, громадный детина с крупным носом и волосатыми запястьями.
Он цепко держался за штурвал, нацеливая летательный аппарат на крутой разворот как раз над тем самым валуном.
– Тут и без тебя советчиков море.
-- Миша, о каких это советчиках ты говоришь? – чуть отстранился от кресла десантник.
-- А о тех, которые мигают разными огоньками или покачивают стрелочками, -- кивнул летун на приборную панель. – Приготовились, майор. Желаю удачи тебе и твоим парням.
-- Бывай здоров, Мишаня, потом договорим.
-- О чем, Дарган?
-- О бабах, конечно! О чем же нам еще погутарить, твою дивизию!
Гул винтов боевых машин поднял на ноги весь аул. Мужчины выбегали на улицу, на ходу передергивая затворы автоматов и ручных пулеметов. С северной окраины селения прозвучали первые очереди, за ними последовали разрывы гранат.
Один из горцев подскочил к яме, в которой содержались пленники, отомкнул замок и отодвинул в сторону тяжелую железную решетку.
-- Подыхайте, поганые гяуры! – боевик зло сплюнул себе под ноги, бросил в яму гранату и, не оглядываясь, заспешил туда, откуда доносились выстрелы.
Не успел горец отбежать от зиндана метров на пять, как за его спиной раздался негромкий хлопок. Еще один взрыв гранаты, пущенной из подствольника, поднял вверх сухощавое тело боевика, успевшее надломиться, и с размаха припечатал его к пыльной дороге.
-- Вот суки! Они же пленников уничтожают! -- прорычал здоровенный десантник в голубом берете, показавшийся из-за сакли, и перекинул автомат в правую руку. – Командир, ты видел, как этот шакал кинул «эфку» вон в ту яму? Они в таких держат своих рабов.
-- Сейчас посмотрим. Хотя что там после этого может остаться, -- откликнулся человек с погонами майора на плечах. – Но взрыва в том зиндане я что-то не слыхал.
Не успели гвардейцы приблизиться, как из отверстия вдруг показалась рука, а затем и голова молодого парня со спутанными светлыми волосами. Быстро осмотревшись, он оперся на локти и сам выбрался из ямы. На нем была форма морского пехотинца, порванная во многих местах, а все лицо покрывала запекшаяся кровь.
-- Привет, морпех, -- крикнул ему майор.
Человек резко крутнулся на каблуках и впился пристальным взглядом в десантников.
Подождав, пока он признает своих, майор продолжил:
-- Ты здорово не рисуйся, тут все пространство простреливается, -- он радушно махнул рукой. – Заруливай до нас, у нас боеприпасов море. Отомстишь.
Словно в подтверждение его слов вдоль улицы пронеслось несколько трассирующих пунктиров раскаленных пуль, они перехлестнулись с такими же разноцветными строчками, посланными перпендикулярно. Вскоре все пространство между саклями перечеркнули торопливые очереди.
-- Надо остальных из ямы вызволить, -- невольно пригибаясь, отозвался морской пехотинец. – Нас там целых шесть человек.
-- Хорошо набили погребок!
Из-за домов выскочили еще несколько вооруженных парней, один из которых был радистом. Он сразу пристроился рядом со своим командиром. У одного из гвардейцев в руках был ручной пулемет.
Майор указал ему вдоль улицы и коротко приказал:
-- Прикрой, пока мы с узниками разберемся.
Десантники бросились к зиндану, возле которого с жердиной в руках уже крутился морской пехотинец, сумевший выбраться на волю самостоятельно. Толстая палка оказалась гладкой, руки узников, находившихся внизу, скользили по ней, не давая возможности подтянуться к краю отверстия, чтобы ухватиться за протянутые ладони. Кто-то из гвардейцев сцепил вместе несколько ремней, кто-то уже разматывал тонкую и прочную веревку, захваченную с собой на случай лазания по горам. Наконец из ямы показалась молодая женщина со светлыми волосами, за ней перекинула ноги через бетонный выступ еще одна. Потом и третья их подруга вылезла наружу, стараясь прикрыть грудь обрывками кофточки.
Когда последний из пленников-парней отпустил веревку, намотанную вокруг его кисти, и прилег на землю рядом со своими товарищами, майор повернулся к морпеху с погонами капитана и спросил:
-- Вы все здесь, бедолаги? Или еще кого забыли?
-- Экипаж в полном составе, -- откликнулся тот и зло ощерил зубы. – Майор, ты обещал поделиться оружием.
-- Выбирай любое – автомат, пистолет, гранаты, -- десантник указал себе за спину, где болтался еще один автомат, и за край оттянул ремень, на котором висела остальная амуниция, затем кивнул на труп горца, лежащий на дороге. – У него тоже экипировочка не хилая. Кстати, кто это умудрился его скопытить? В зиндане у вас, как я понимаю, бомбочек при себе не имелось.
-- Этот скот и подкинул. Когда он подошел к краю ямы, я понял, что это дитя гор решило нас прикончить, -- еще сильнее ощерился морпех, видно было, что изнутри его раздирает праведная ярость. – Умирать раньше времени не хочет никто, поэтому я заранее приготовился поймать его подарок.
-- Он оказался негожим, и ты решил вернуть гранату обратно.
-- Именно так. Оставлять ее у себя я посчитал преждевременным, -- морпех снова покрутил головой, как бы оценивая обстановку, затем кивнул в сторону десантника, прикрывавшего своих товарищей. – А хорошо у твоего гвардейца пулеметик стучит. Еще одного такого не найдется?
-- Есть ПК с полной коробкой патронов.
-- Коробки будет маловато.
-- И запасную найдем.
Новый огневой шквал смертельной метелью запорошил улицу с подслеповатыми саклями, стоящими по обеим ее сторонам. Он повыметал с дороги все живое, заставив защитников селения искать укрытия за крепкими каменными стенами. Аул вымер, на одном его краю размеренно тарахтел переносной гранатомет АГС-17, где-то вторили ему пулеметы, слышны были разрывы гранат и ракет. Все селение было охвачено войной, еще недавно далекой отсюда, но теперь и здесь собиравшей кровавый урожай.
К убитому боевику уже спешили Захар и Петер, на лицах которых застыло выражение гнева, смешанного с чувством презрения. Но не одни они мечтали наказать боевиков, женщины тоже горели желанием отомстить за все то, что им пришлось перенести. К майору вдруг потянулась госпожа Натали Трепофф, она схватилась рукой за кобуру с пистолетом, висевшую у него на поясе, и ловко отстегнула кнопку.
-- Пардон, мадемуазель, -- попытался тот пресечь попытку ограбления, стараясь завернуть ей локоть. – Как раз вот этого женщинам трогать не следует.
-- Но пардон, месье! – воскликнула преподавательница Сорбонны, угрем ускользая от болевого приема. – Вы еще не знаете, что они с нами хотели сделать.
Натали Трепофф явно нацеливалась выдернуть пистолет из майорской кобуры, она провела грязными пальцами по своим щекам и опять потянулась к его поясу. Ее вид был настолько решительным, что майор лишь усмехнулся и отступил немного в сторону, стараясь сберечь личное оружие.
В это время морской пехотинец, успевший раздобыть ручной пулемет с полной коробкой патронов, указал на дом под железной крышей в центре аула, обнесенный ажурной галереей.
-- Майор, в этом гнезде прячется сам Шамиль Басаев, главнокомандующий чеченской армией. Там же находятся почти все его генералы, -- он подкинул пулемет в руках, едва удерживаясь от желания направить ствол на этот дом и нажать на спусковой крючок. – В том числе Салман Радуев, Абу аль Валид и Масхадов, новый политический лидер Ичкерии. Вчера мы видели всех их, а потом нас бросили в эту яму, чтобы расстрелять в половине восьмого утра.
Десантник досадливо поморщился, затем завернул край рукава на камуфляже и посмотрел на командирские часы со звездочкой в центре циферблата.
Причмокнув губами, он осведомил собеседника:
-- Вам осталось жить еще четыре с половиной минуты. Это совсем не так уж и мало, если учесть, что лету отсюда до ближайшей нашей армейской части ровно четыре минуты.
-- Спасибо за информацию и за вызволение нас из этой дыры, -- поблагодарил его капитан и нервно подергал щекой. -- И все-таки, майор, нельзя допустить, чтобы они опять ускользнули и устроили нам новый девяносто четвертый год.
-- Что ты предлагаешь, морпех? – насупился десантник. – Если там засела вся верхушка боевиков, то и охрана этого состоит из отборных бойцов.
-- Нужно окружить разбойничье гнездо и молотить по нему из всех видов оружия. Если можно подключить армейские минометы или авиацию, то это будет самым лучшим вариантом. Рация у тебя имеется, вычисляй координаты и вперед.
Некоторое время майор молча рассматривал собеседника, потом смахнул берет на затылок и мягко спросил:
-- Капитан, ты знаешь, где мы находимся?
-- Меня притащили сюда в бессознательном состоянии.
-- Я тебе поясню. Мы находимся на высоте около трех тысяч метров. Никаких дорог здесь нет, значит, мечта об армейских минометах о сорока стволах каждый отпадает сама собой. Вдобавок этот аул считается гражданским населенным пунктом, то есть штурмовикам Су-24 перепахивать его категорически запрещено. Еще вопросы есть?
Морпех поморщился как от зубной боли, потом чертыхнулся и сунул руку за отворот форменки, чтобы помассировать грудную мышцу на левой стороне. Видимо, давало о себе знать перенапряжение последних дней.
-- Что ты решил делать? – напрямую спросил он. -- Не зря же вас сюда забросили!
-- Вот это уже дельный разговор, -- расслабился десантник. – Наша разведка отработала четко, и задача перед нами поставлена тоже четкая. Нужно связать боем боевиков, защищающих тот дом, с целью захвата главарей бандитской республики, собравшихся в нем на свой съезд.
-- Чего же мы ждем?
-- Не торопись, морпех. Мы выполняли операцию по освобождению заложников, то есть вас, а теперь приступим к осуществлению основного плана, -- майор оглянулся на подчиненных, потом провел ладонью по усам и негромко скомандовал: – За мной.
Десантники успели прорвать кольцо оцепления, поставленное горцами вокруг аула, и подтянуться к его середине. Вокруг дома Басаева закипела настоящая битва. Ни одно живое существо не смогло бы перескочить через дорогу шириной в полтора десятка метров, с одной стороны которой залегли гвардейцы майора, а с другой возвышался крепкий забор, укрывавший защитников. Из окон дома и амбразур, пробитых в досках, без устали строчили пулеметы, не давая солдатам ворваться на подворье, откуда путь вовнутрь крепости из сибирской ворованной лиственницы был бы намного короче.
Дом Шамиля Басаева притягивал к себе внимание солдат не только своим внешним видом, он раздражал их кажущейся неприступностью. Стоило подкатить к воротам гаубицу, и от этого строения не осталось бы щепок, не говоря уже о боевом заходе штурмовика Су-24. Но ни того, ни другого у десантников под рукой не было, горные массивы с узкими тропами, идущими по краю пропастей, не позволяли перебрасывать тяжелую технику.
Десантники жаждали уничтожить врага, но доски забора были очень крепкими, в них вязли даже пули. Гранаты одна за другой перелетали через верх и взрывались где-то на середине двора, но толку от этого было мало. Горцы прятались за бревенчатыми накатами, защищавшими их от осколков.
-- Надо сконцентрировать огонь на одной стороне усадьбы, чтобы чехи подумали, что штурм начнется оттуда, -- подсказал майору морпех, не отходивший от него ни на шаг.
Оба заняли позицию за саклей, стоящей напротив крепости, и внимательно следили за ходом боя. Они не успели познакомиться, но уже кожей чувствовали родство друг с другом. Может быть, это было связано с их опасной профессией, а может, здесь таилось что-то еще более серьезное.
– Я бы перекинул парочку гранатометов к левому углу, добавил бы к ним несколько пулеметов и гвоздил бы в одно место до тех пор, пока боевики не перебросили бы туда новых людей.
-- А сам тем временем накопил бы силы на правой стороне усадьбы. Я тоже об этом думал, -- пробурчал сквозь зубы десантник.
Он только что доложил по рации своему командованию обстановку, создавшуюся вокруг дома Басаева, и получил указание действовать согласно своему разумению.
– Тут загвоздка в том, что мы видны как на ладони. Малейшее движение, и весь наш маневр пойдет насмарку.
-- Но работа и так ведется впустую.
Вместо ответа майор подозвал к себе двоих гвардейцев и негромко приказал им:
-- Сейчас мы перенесем огонь на левый угол усадьбы, а вы постарайтесь подобраться вон к тому месту в заборе и заложить там тротиловые шашки. Мы вас прикроем.
-- Приказ ясен, командир.
Гвардейцы исчезли за саклей.
Десантник повернулся к капитану и так же спокойно посоветовал:
-- Когда мои ворвутся во двор, ты, морпех, будешь обеспечивать наш тыл.
-- Ошибаешься, майор. Я пойду в составе «штыка».
-- Ты хочешь сказать, вместе со штурмовой группой?
-- Да, по-вашему ДШГ, а по-нашему «штык».
-- Добро, капитан.
Мощный взрыв поднял на воздух доски забора и разметал их по всей дороге, в образовавшуюся дыру тут же устремились десантники в бронежилетах, надетых поверх камуфляжа. Среди них выделялся черной формой капитан с пулеметом в руках. Иногда он на несколько мгновений останавливался и с разворота поливал огнем просторный двор, по которому метались боевики. То один, то другой из них вдруг ломались пополам и утыкались лицом в траву. Некоторые бросились к дому в надежде укрыться за его стенами, но двери оказались закрытыми, а из окон строчили пулеметы, и горцы с громкими проклятиями бросались под фундамент, отстреливаясь до последнего патрона. Их это не спасало, в боевиков полетели гранаты, а рои раскаленных пуль довершили дело.
Гвардейцы успели обложить монументальное строение со всех сторон, но подойти к нему ближе не давал кинжальный огонь, который горцы вели из окон. Десантники стреляли из подствольников по рамам, они бросали туда гранаты, но все было тщетно. На подоконниках по ту сторону рам лежали мешки с песком, они принимали на себя все пули и осколки, а боевики выставляли оружие в щели и без перерыва лупили из нескольких десятков стволов. Десантникам казалось, что запасы патронов у них не истощатся никогда. Оконные проемы часто освещались резким пламенем, и очередная ракета взрывалась с оглушительным треском на середине просторного двора или где-нибудь на дороге. Штурм затягивался, орешек оказался весьма крепким, принуждая искать новое решение проблемы.
За спиной радиста снова замигал крохотный индикатор, майор взял наушники и обрисовал начальству положение дел. Видимо, в штабе полностью доверяли своему офицеру, поэтому разговор получился коротким. Десантник отдал наушники радисту и, прижимаясь к земле, привычно сдвинул берет на затылок. Он оглянулся на гвардейцев, недавно подкладывавших тротиловые шашки под забор. Но здесь ситуация была уже другая, двор нельзя было сравнить с дорогой, он размахнулся метров этак на семьдесят. Все это пространство тоже простреливалось насквозь из любого окна.
-- Ладно, сейчас перекурю и пойду на подвиг, -- с иронией сказал морской пехотинец, лежавший справа от майора, и передвинул парочку гранат Ф-1 к середине пояса. – Пришла пора показать себя, иначе чехи и правда возомнят, что русские умеют только водку пить.
– Ты долго над подвигом-то думал? -- развернулся лицом к капитану его собеседник.
-- Наше наступление затягивается, -- передернул плечами тот. – А мы в морской пехоте к такому не привыкли.
-- Понял, не дурак. Герой ты еще тот, факт медицинский. Но у меня к тебе вопрос, что ты сможешь сделать один?
-- Попробую навести шороху, а вы тем временем будете на подхвате.
-- Мы и сейчас в полной боевой.
Капитан затянул пояс потуже, поменял магазин ручного пулемета и закинул его за спину.
-- Гвардейцы лупят из подствольников по мешкам с песком и гранаты не докидывают до окон, а надо, чтобы все средства поражения живой силы противника взрывались именно в комнатах, -- веско сказал он, нахмурившись. – Короче, я попытаюсь прорваться к самой активной точке, а ты постарайся прикрыть меня огнем из всех стволов.
-- Теперь понял, -- десантник приподнялся на локте, в глазах у него появился непривычный блеск. – Поосторожнее там, капитан. Ты мне чем-то симпатичен, не хочу хоронить.
-- Да и ты нормальный кореш. Подбрось-ка мне еще парочку «лимонок», чтобы грохоту задать побольше, -- морпех принял гранаты и буркнул, не глядя на собеседника: – Не грусти, майор, мы с тобой еще побалуемся чистым спиртиком.
-- Принято к сведению, братишка.
Взрывы в доме раздались один за другим, в шуме боя они прозвучали едва слышно. Но после третьей гранаты, заброшенной капитаном в окно, в комнатах рвануло так, что майору показалось, будто приподнялась вся крыша. Наверное, «эфочка» попала в ящик с боеприпасами, и они тут же детонировали.
Майор приготовился дать сигнал к последнему штурму, он машинально пробежался рукой по карманам бронежилета, проверяя, все ли на месте и вдруг заметил, что иностранные корреспонденты, освобожденные его десантниками, подползли к нему поближе. Мужчины успели вооружиться автоматами, подобранными на поле боя, за ними ползли три девицы. Было видно, как не терпится им рассчитаться с боевиками за свои унижения и как хочется побыстрее встретиться с ними с глазу на глаз, чтобы высказать все, что эти люди думают о них. Но майор сердито замахал руками.
-- Назад, мать вашу так и этак! Чтобы и духом вашим тут не пахло, -- он погрозил недавним узникам автоматом. – Журналистов здесь не хватало, да еще иностранных.
-- Господин майор, мы имеем к Шамилю Басаеву свои претензии, -- дерзко крикнула госпожа Натали Трепофф.
-- У всех нас есть вопросы к этому человеку, -- сказал, как отрезал, десантник. – Вот на суде мы их и предъявим.
-- Этот иуда до суда еще должен дожить.
-- Никуда он теперь не денется.
Радист, находившийся рядом с командиром, поправил наушники и развернулся к иностранцам, губы его вытянулись в одну линию.
-- А не доживет, так туда ему и дорога, -- с издевкой процедил он.
В этот момент из окна осажденного дома показалось полотнище белого флага. Боевики, до сей поры ухитрившиеся уцелеть на подворье, побросали оружие и упали навзничь, упираясь лбами в землю. Неприглядный вид врага, недавно такого грозного, вызвал у многих гвардейцев снисходительные усмешки. Русский человек никогда не был злопамятным, наверное, это была одна из причин, по которой Россия со дня своего основания непрерывно прирастала новыми землями. Но воины аллаха, побросавшие оружие и распластавшиеся по двору, ошиблись, их соплеменники, засевшие в доме, всего лишь вызывали противника на переговоры. Эта ошибка обернулась бедой, к лежащим боевикам поспешили гвардейцы, отсекая их от стен.
Майор поднялся во весь рост и направился к дому. Пальцы его правой руки лежали на спусковом крючке автомата, а левую он не снимал с пряжки ремня, ослепительно сверкающей в лучах утреннего солнца. Зная коварный характер горцев, он не стал расставаться с оружием и был готов в любую минуту пустить его в дело. За ним заторопился радист с рацией за спиной.
-- Отставить, -- приказал ему командир. – Не по зеленке шастаем, иду всего лишь на переговоры.
Не доходя до строения с десяток шагов, десантник остановился и окликнул морского пехотинца, неподвижно лежавшего на земле возле высокого фундамента:
-- Капитан, как прикажешь все это понимать? Может, нам нужно подождать с переговорами и закрутить чехам гайки до упора?
Ладная фигура в черной форме шевельнулась, затем капитан сел и мотнул головой с короткой прической, по щеке у него разбегалась тонкая струйка крови.
-- Черт, кажись, зацепило. Сейчас пройдет. Майор, не торопись с выводами. Эти ребятки хотят с тобой поговорить, ну так и поговори. Перестрелять их мы все равно успеем, -- отозвался он, поднимаясь на ноги. – Делай свое дело, небесная пехота. Да и я пойду послушаю, если не возражаешь.
Морпех вытащил из кармана платок и на ходу вытер им кровь с лица.
Когда он подошел совсем близко, майор осмотрел его рану и констатировал:
-- Кожу содрало. Приложи лоскут на место, и как на собаке заживет.
-- А дерет так, словно половину башки снесло.
Громко скрипнула входная дверь, на крыльцо вышел боевик в российском камуфляже, по уши заросший бородой. На голове у него был черный берет, а грудь украшал треугольник тельняшки, но не с бледно-голубыми полосами, как у десантников, а с темно-синими, морскими. За ним показались два горца в папахах. Скорее всего, это были полевые командиры средней руки. Радуев, Масхадов и араб Абу аль Валид не рискнули выйти на встречу с обыкновенным майором, они, видимо, рассчитывали на то, что в плен их будет брать сам российский президент, если не генсек ООН.
Басаев спустился по ступенькам и, отойдя от дома с десяток шагов, остановился напротив своих противников.
-- Рад видеть дорогих гостей, -- заулыбался он, насквозь протыкая русских офицеров черными глазами. – Прошу извинить, но к себе я вас не приглашаю. В доме не убрано.
-- Нам как-то без разницы, Шамиль, где проводить с тобой переговоры, -- положил ладони на ствольную коробку автомата десантник. – И давай без восточных премудростей, тянуть резину я тебе не советую.
-- Майор, что ты хочешь этим сказать? – чуть отстранился назад Басаев.
-- Только то, что пришла пора сдаваться. Твоя песенка уже спета.
Главарь боевиков прищурился, он понял, что офицеры в форме российской армии шутить не намерены, они пришли брать его в плен.
-- У русских есть поговорка: «Не говори гоп, пока не перепрыгнешь», -- Шамиль кивнул на окна дома. – Хочу вас предупредить, что все мы находимся под прицелом моих людей. В случае чего, первая пуля достанется мне, остальные вам.
-- Насчет тебя не знаю, а вот за наши жизни можешь не беспокоиться. Они под крепкой защитой, -- ухмыльнулся десантник. – Мы не настаиваем на том, чтобы вы сложили оружие прямо сейчас, можете драться до последнего. Но если вы откажетесь от плена и останетесь после этого живы, то сами придете туда, куда вам укажут.
-- Этого не будет никогда! – вздернул подбородок Басаев. – Лучше смерть, чем вонючие камеры.
Капитан, молча слушавший разговор, сплюнул себе под ноги и уперся в террориста тяжелым взглядом.
-- У вас даже вонючих камер нет, одни помойные ямы, -- с презрением произнес он. -- Шамиль, у нас есть еще одна поговорка: «Бабушка надвое сказала». Утром ты хотел нас расстрелять, а все шестеро узников, которых ты заточил в свой зиндан, до сих пор живы и здоровы.
Капитан сунул платок в карман и с сожалением посмотрел на собеседника. Разговаривать с этим человеком больше было не о чем.
Майор подергал правой щекой и погладил автомат вдоль крышки ствольной коробки, словно хотел себя успокоить этим движением, затем прищурился на главаря боевиков и жестко спросил:
-- Ты выбросил белый флаг, Басаев. О чем ты хотел с нами потолковать?
Шамиль обернулся на своих спутников, молча стоявших за его спиной, и переступил с ноги на ногу. Видно было, что он заранее приготовился к этой встрече.
-- Я предлагаю вам компромисс. Вы уходите из аула, а мы прекращаем боевые действия на всей территории Чечни, -- с растяжкой начал он. – Я клянусь, что сдержу свое слово.
Капитан покривил губы в презрительной усмешке.
-- Цену твоему слову мы уже знаем, -- процедил он сквозь зубы. -- Короче, Шамиль, тебе уже намекнули, что не стоит тянуть резину. Приказывай своим подчиненным сложить оружие. Иначе мы вас здесь и похороним.
Главнокомандующий чеченской армией долго не мог найти ответных слов, по горлу у него забегал острый кадык. Наконец он справился с бешенством, клокотавшим в его груди.
-- Что вам нужно от чеченцев и кто вас сюда приглашал? – змеей прошипел он. – Это наша земля, мы защищаем ее от оккупантов.
-- Это мы уже слышали, и не только от вас. Хватит толочь воду в ступе. Или мы вас всех тут перестреляем, или вы пойдете под суд, который будет проходить в полном соответствии с законом.
Главарь боевиков снова иронично усмехнулся, давая понять, что для него и его подчиненных законы еще никто не писал. Помощники, стоявшие за спиной своего вожака, шумно перевели дыхание и потянулись пальцами к спусковым крючкам автоматов. Офицерам стало ясно без слов, что переговоры зашли в тупик, и если бы не мнение высокого начальства, считавшего, что главарей нужно судить, то майор никогда не согласился бы разговаривать с этими людьми. Он предпочел бы добить врага в его логове.
Басаев пристальным взглядом окинул вместительный двор и с нескрываемым уважением посмотрел на десантника.
-- Дарган, ты успел обложить меня со всех сторон. Сверли дырку на кителе, -- он огладил бороду. – За операцию по поимке Шамиля Басаева, главного террориста России, тебе обеспечены звезда Героя и звание подполковника. А потом, глядишь, и генералом станешь.
-- Я за званиями не гоняюсь, -- хмыкнул майор. -- Они меня сами находят.
Он повел стволом автомата в сторону боевиков, сопровождавших своего главнокомандующего, давая понять, что любое движение этих людей будет расценено им как попытка нападения.
Так же поступил и капитан. Он направил пулемет на окна, в которых маячили фигуры горцев. Но после того как Басаев назвал Дарганом его боевого товарища, в глазах у него появился немой вопрос.
-- Я знаю, что ты родом из станицы Стодеревской, и твои предки ходили в атаманах всего Терского войска, -- продолжил Басаев.
-- Они и сейчас занимают атаманские посты, -- спокойно ответил майор. – Разве это относится к делу?
-- Я сказал это к тому, что с москалями у меня разговор был бы коротким. Этот народ мямлит себе под нос о каких-то свободах, оставаясь рабом, -- сверкнул черными глазами Шамиль. – Терцы -- другие люди. Кстати, твой друг капитан так и не признался мне в том, что его предки из той же станицы. Вы случайно не родственники?
-- А тебе какое дело?
-- Иностранцы, которых захватили наши люди, сказали, что их предки тоже жили в Стодеревской, -- не замечая раздражения собеседника, хрипло засмеялся горец. – Выходит, что за мной организовало охоту целое семейство Даргановых. Хочу спросить, что плохого я вам сделал?
-- Басаев, ты это о чем?
-- Обо всем сразу, майор. В том числе и о журналистах, которых я приказал посадить в яму вместе с капитаном. Должен сказать, что твой друг оказался крепким орешком. Если бы ты не подоспел вовремя со своими гвардейцами, то мои люди пустили бы его в расход, а за компанию и тех иностранцев, -- жестко стягивая скулы, не прекращал разглагольствовать Шамиль. -- Стопроцентный терской казак.
-- Вот с этим я согласен.
Десантник кинул быстрый взгляд на капитана, затем обернулся назад, где находились узники, освобожденные его парнями.
А Басаев разоткровенничался вконец:
-- Хочу признаться, среди чеченцев ходит слух о том, что и моего прапрадеда еще ребенком выкрали у атамана терцев.
-- У Дарганова?
-- Похоже, именно у него. Так что на мою панихиду сегодня собрались здесь почти все родственники по линии терских казаков.
Брови майора сами собой поползли на лоб, а челюсть начала отваливаться. Он наконец-то осознал что-то такое, о чем раньше не догадывался. Но офицер быстро овладел собой.
-- На эту тему нам говорить было некогда. А насчет того, что у меня появились новые родственники, скажу тебе, что это хорошо. Ты даже себя к ним причислить не забыл, -- буркнул он. -- К чему бы это, Шамиль, неужто ты и вправду решил породниться с терцами? А как же тогда быть с чистотой чеченской крови, о которой так часто говорил ваш Дудаев.
-- Дудаев был мне всего лишь соратником, -- с нескрываемым раздражением бросил главарь боевиков. – И в родственники я к тебе не набиваюсь, славы у моего тейпа будет побольше, чем у казачьего рода Даргановых. Я сказал лишь о слухах, которые ходят среди наших людей.
Майор усмехнулся, но лицо его тут же стало твердеть на глазах, покрываясь серым налетом.
-- Какая теперь разница, кто и с кем состоит в родственных отношениях, -- сказал он, вскидывая автомат на уровень груди, и криво улыбнулся. – Шамиль, хорошо, что ты не успел расстрелять капитана, а то пришлось бы отвечать и за него.
-- Отомстил бы?
-- Нет проблем. За иностранцев тоже.
Террорист потянулся к поясу с пистолетом, его лицо его снова стало угрюмым.
-- Я стою на своей земле, и отвечать мне не за что и не перед кем, -- с угрозой заявил он. – Это вы вторглись в наши горы.
-- Ошибаешься, Басаев, мы тоже находимся на своей земле. Ты сам только что рассказал о моей родословной и перечислил всех моих родственников, -- оборвал его десантник. – Ты знаешь, что люди на Кавказе всегда относились друг к другу с уважением и почитанием. Ты нарушил этот порядок, унизил разбоями и насилием всех жителей этого края, в том числе и казачий род Даргановых. Значит, судить тебя нужно не только по российским законам, но и по законам наших гор.
-- Ты, что ли, будешь меня судить? – сузил черные зрачки главарь боевиков.
-- Люди, в том числе и я, -- последовал однозначный ответ.
Главнокомандующий чеченской армией скрипнул зубами, его ноздри раздулись. Он рванул пальцами кнопку на кобуре и сразу отдернул руку. Шамиль знал, что если он вытащит оружие, то будет обязан пустить его в ход, потому что перед ним стоял не пентюх из русских чинодралов, а терской казак, такой же горец, как и он сам, которого угрозами не испугаешь. Тогда жизнь вечного абрека полностью зависела бы от быстроты его действий и умения владеть оружием. При одном взгляде на противника, стоящего сейчас перед ним, можно было смело сказать, что этот вопрос был весьма спорным.
Басаев с шумом втянул в себя воздух и вскинул бороду.
-- Больше нам говорить не о чем, -- сквозь зубы процедил он. – Иди, терской казак Дарган, к своим и готовься к войне с чеченцами до победного конца.
-- Вряд ли ты, Басай, примешь смерть как мужчина, -- сплюнул собеседнику под ноги майор. – Тебе не привыкать бегать, прятаться и сохранять свою жизнь всеми способами, в том числе и самыми недостойными.
-- Ты назвал меня Басаем!? – вперился в десантника горец.
Майор презрительно усмехнулся. Видно было, что он не хотел продолжать пустой разговор, который ни к чему не приводил.
Но он принудил себя сказать несколько слов, ставящих точку в затянувшемся диалоге:
-- В нашем роду тоже знают о твоей родословной, Басай. Твои соплеменники говорили тебе правду. А ты сам ведаешь, как надо поступать с паршивой овцой, чтобы она не заразила все стадо.
Главарь абреков окинул испепеляющим взглядом офицеров, стоящих перед ним, затем повернулся и молча пошел к дому. За ним шли его телохранители, полевые командиры средней руки. Но никто и не думал стрелять им в спины.

Напряжение боя за дом главнокомандующего армией Ичкерии возрастало. Пули сверлили воздух во всех направлениях, залетая в самые непредвиденные места. Десантники, сменяя друг друга, без устали подносили к передовым позициям ящики с боеприпасами, которых оставалось все меньше. Им помогали иностранные студенты вместе с преподавателем Сорбонны, госпожой Натали Трепофф. Это была та самая война, в сути которой они мечтали разобраться, вот и разобрались, едва уцелев при этом.
-- Студенты, патроны! – крикнул один из гвардейцев, отбрасывая пустой магазин от ручного пулемета, из которого он только что поливал огнем резиденцию Басаева. – Быстрее, мать вашу так, иначе ноги повыдергиваю.
Захар и Петер бросились за забор, где были сложены ящики с патронами, доставленные на грузовом вертолете. За ними побежали Анна и Софья, обслуживавшие противоположный фланг.
Неожиданно яростная стрельба из всех окон дома разом прекратилась. Десантники некоторое время по инерции продолжали поливать огнем проемы, пока командир не сделал отмашку рукой, после чего наступила непривычная тишина. Захар заметил, как к майору вместе с капитаном морской пехоты начала подтягиваться госпожа Натали Трепофф. Он тоже решил подползти поближе, его тянуло к этим двум профессиональным военным. За ним поспешили остальные недавние узники.
Когда все четверо приблизились, они услышали разговор, который вели между собой майор и капитан.
-- Обманул нас Басай, -- с досадой сказал десантник. – Ушел из своего змеиного гнезда, как пить дать, ушел, и увел за собой всех, кто остался в живых.
-- Ты думаешь, что из дома выходит потайной лаз? – с сомнением протянул морпех. – Тут же сплошной камень, его не то что ломом, тротилом не возьмешь.
-- А природные разломы и складки? Их здесь полно, даже под нами. Вполне возможно, что за сараем, который стоит на краю двора, имеется спуск на дно ущелья.
-- А до сарая боевики пробили подземный ход?
– Скорее всего, так оно и есть, -- майор приподнялся над бугорком, за которым находился, и громко заявил: – Все, на сегодня мы отвоевались. Можно смело вставать и шагать к дому в полный рост.
-- Тогда чего мы ждем! – подскочил с земли морской пехотинец. – Глядишь, еще успеем прищемить хвост этой гадюке. Пехота, вперед!
Десантники вслед за командирами побежали к строению, держа оружие наготове. За ними поднялись из укрытий и недавние узники. Но дом был пуст, на полу валялись только трупы боевиков, полузасыпанные стрелянными гильзами. Воздух в комнатах был пропитан запахом сгоревшего пороха, кругом царил такой погром, что некуда было ступить ногой.
-- Здесь должен быть люк, -- Захар направился на кухню, усеянную черепками разбитой посуды.
-- Захар, это не русская изба, в которой есть погреб, -- попытался остановить его Петер. – Я думаю, что потайной вход в тоннель, ведущий за пределы усадьбы, находится в одной из комнат.
-- Если такой ход существует, то он должен начинаться из подсобного помещения, -- поставил точку в споре майор, поддернул автомат и коротко скомандовал: – За мной.
Вход в тоннель отыскался в овечьем хлеву, он был завален огромным валуном. Когда бойцы откатили его в сторону и осветили мощными фонарями дыру с острыми каменными выступами по бокам, им стало ясно, что догнать Басаева с его генералами вряд ли возможно. Но майор все же решил начать спуск, прощупывая каждый сантиметр пути на случай растяжек, расставленных боевиками. За ним двинулись десантники, среди которых затесались бывшие узники.
Тоннель оказался длинным, лишь метров через семьдесят он вывел бойцов на небольшую площадку, примостившуюся над глубокой пропастью. С нее вниз змеилась тропа. Далеко внизу, почти у самой реки с белыми от ярости водяными струями, виднелись крохотные фигурки людей, затерявшиеся среди хаоса скал. Вряд ли можно было достать беглецов выстрелом из любого вида оружия, камни надежно укрывали их, делая неуязвимыми.
Кто-то из десантников не удержался и пустил вдогонку противнику гранату из подствольника. Она взорвалась на одном из скальных выступов, заставив боевиков скрыться из виду, и тут же со всех сторон послышался шорох. Он грозил перейти в мощный гул лавины, готовой в любую минуту сорваться с вершины горы.
Майор с опаской осмотрелся вокруг и повернулся к стрелявшему гвардейцу.
-- Еще один такой глупый поступок, и мы окажемся на дне ущелья раньше боевиков, -- резко сказал он.
-- Товарищ майор, жалко упускать этого террориста Басаева с его генералами, -- замялся тот. – Столько времени мы гонялись за ними по всей Чечне.
-- Я уже говорил вам, что его песенка спета, -- командир хитро прищурился и посмотрел на соратников, обступивших его. – У меня есть старший брат, который служит в авиации. Недавно его перевели на Кавказ.
Капитан морской пехоты, застывший с выражением досады на лице возле самого края пропасти, круто развернулся на одном месте, брови его приподнялись.
-- Что ты хочешь этим сказать, Дарган? – спросил он.
-- Только то, что с этого момента Басаеву надо пользоваться мобильником с превеликой осторожностью, -- пожал плечами тот, не обратив внимания на странное обращение к нему морпеха. – А еще лучше вообще от него избавиться.
Капитан отошел от края пропасти и с твердыми нотами в голосе заявил:
-- Воспитание заблудших людей необходимо доводить до конца,-- он обвел собеседников жестким взглядом и закончил: – А если кто-то из них решил завладеть всем миром, то надо его усмирять без всякойпощады.
Никто не решился возразить человеку, вся жизнь которого говорила о том, что он и есть тот самый чистильщик, стоящий на страже мира.
Фигурки боевиков, похожие с высоты на муравьев, ползающих по скалам, исчезли из виду. Десантникам пора было возвращаться на место высадки, чтобы погрузиться на вертолеты и покинуть этот негостеприимный аул, родину Шамиля Басаева. Но что-то мешало участникам штурма бандитской цитадели, собравшимся на крохотной площадке, приткнувшейся на самом краю пропасти, сделать первый шаг к тоннелю.
Захар вобрал в себя полную грудь воздуха, чистого и прохладного, насыщенного энергией, как минеральная вода пузырьками газа. Он обозрел окрестности и поразился их красоте.
Вокруг уступами громоздились девственные горы, вершины которых обливали лучи солнца. Они возносились в недосягаемую голубую высь и обрушивались вниз неприступными каскадами.
-- Красота здесь неописуемая, -- невольно вырвалось у Захара. -- Нашим Пиренеям до нее далеко.
Госпожа Натали Трепофф согласно кивнула, выждала небольшую паузу и подошла поближе к морскому пехотинцу:
-- Товарищ капитан, позвольте задать вам вопрос, -- сказала она и, не дожидаясь ответа, спросила: – Вы женаты?
-- Вот это новость! – опешил офицер. – Сударыня, но мне показалось, что вы глаз не спускаете с товарища майора.
-- Он еще слишком молод, -- немедленно ответила Натали.
Десантник засмеялся и забросил автомат за спину.
Майор Дарганов добродушно хмыкнул, обвел родственников приветливым взглядом и радушно прогудел:
– Приглашаю всех вас в Стодеревскую, где стоит наш атаманский дом. Не зря же вы приехали на свою родину.
Захар негромко сказал:
-- Она для всех нас одна, одной и останется. Где бы мы ни жили.