На Сарай! 2 часть

2 часть. Погром



Купец Живуха

На закате солнца под предлогом рыбной ловли (а рыба в Итиле ходила вдвое жирнее, чем в Вятке), ушкор Живухи удалился от общего бивака на берегу. "Пока наши ухабаки весь этот Сарай не разнесли по кирпичу, мы город посмотрим и товар продадим!" - делился своим замыслом ватаман. "Свиным салом ускор натрём, сам полетит!" - уговаривал он ватагу, не вполне разделявшую его тягу к авантюрным приключениям.
Так они очутились у цели на несколько часов раньше остальных. На подходе к Городу попрятали лишнее оружие в особый тайник в днище, при себе оставили лишь приличествующие для мирных торговцев короткие сабли и ножи. Живуха нацепил шапку и халат из гардероба Аврамия, а на шею его же деревянную пайцзу-пропуск.

[]

Сарай открылся перед ними во всей красе утренней свежести. На высоком холме громоздился белый с позолотой Дворец царя, рядом с ним большая мечеть с башнями-минаретами. Эта часть города была окружена стенами. На соседних береговых холмах возвышались дома знати, под ними теснились многочисленные постройки из сырцового кирпича для слуг и разного ремесленного люда. На задворках усадеб прятались чадящие кузницы, склады, землянки рабов... Вдоль берега тянулись украшенные резьбой и цветной плиткой мавзолеи... Над всем огромным городом висел дымок от начинавших рабочий день гончарных мастерских, кухонь и бань...
На пристани стоял десяток судов и много разных лодок, шла разгрузка товаров. Небольшой корабль, причаливший к парапету, не привлек особого внимания. Но спустя пару минут к ним подошли черноволосые детины в чалмах и с кривыми саблями - таможенники. Живуха, стоя в лодке, на татарском наречии, из которого знал не больше трех десятков слов и выражений, представился: "Купец Машкавской Живуха Никитов сын, привёз товару десять тюков кож и невесту для Махмуд-Оглана, где бы мне его найти?" И для убедительности вместе с татарской грамотой невесты сунул старшему золотую монетку, подобранную из числа просыпанных на палубе Аврамием...

[]

Не долго торгуясь, весь товар был тут же продан подоспевшим перекупщикам. За несколько медных монет Живуха нанял толмача, а также довольно неприглядно одетых носильщиков, и в сопровождении десятка своих ближайших "головорезов" направился в Город на поиски счастливого жениха в сомнительной надежде получить с него калым.
Впереди небольшой процессии в кабинке носильщиков, по-татарски скрестив ноги, восседал на изрядно засиженых подушках сам ватаман. Рядом с ним шел толмач, отвечавший на непрерывно сыпавшиеся вопросы. "Как царь поживает? И как бы его повидать?" - осторожно осведомился Живуха. "Улугхан Хаджи-Ахмад две луны назад со вся Орда, с женами и царевичами покинул Богохранимый Сарай, теперь он в степи кормит своих коней, и будет там пока не полетит белый саранча..." - отвечал тот.
За ними несли вторую кабинку - с невестой Махмуд-Оглана. Старуха-служанка семенила рядом. Следом за безколесными экипажами небрежной походкой только что высадившихся на сушу морских гуляк, шествовала охрана купца... Все участники этой сумасбродной вылазки с удивлением глазели по сторонам...
Прямо за пристанью разворачивался базар. День был будничный, людей толпилось не густо, часть площади пустовала. На противоположных концах ее виднелись величественные строения. В одном размещалась общественная баня, а во втором когда-то располагалась мечеть, ныне уже давно закрытая. Вообще, при ближайшем рассмотрении становилось понятно, что времена богатства и величия остались в прошлом, многие дома имели запущенный вид, некоторые разваливались, другие разбирали на кирпичи, в заброшенных усадьбах знати селились бедняки, а некоторые превращались в кладбища. Материалом для мавзолеев и надгробий служили камни и кирпичи из разобранных жилищ.
Но городская жизнь еще продолжалась. Торговцы и покупатели в разноцветных полосатых халатах о чем-то судачили, договаривались или обсуждали свои дела. Повсюду сновали одетые в грязные лохмотья работники. В одиночку или вдвоем они тащили тележки с овощами и другими продуктами, какие-то тюки, связки хвороста, а, чаще, корзины с кизяком для пекарен и очагов. Из городского колодца специально приставленные рабы поднимали воротом огромную бадью с водой и разливали по кувшинами и бочкам ожидающих в очереди разносчиков. Тут же у водопоя возле продолговатого корыта стояли верблюды с поклажей. Рядом их погонщики, почерневшие от дороги через знойные пески, жадно пили из больших кувшинов... Помимо мужчин на базаре попадались и закутанные с головы до пят белым или черным покрывалом женские фигурки...


В гостях у Махмуда

Усадьба Московского даруги Махмуд-Оглана оказалась просторной. Невесту со служанкой увели во внутрь большого дома, а гости расположились под навесом, примыкавшим к дому в виде большого крыльца с деревянными колоннами. В дальней части двора они разглядели конюшню, какие-то мастерские, жилища работников и слуг, здесь же на дворе имелись умывальня и уборная... Радостный хозяин, крепкий узбек лет тридцати с черными волосами и такими же глазами, распорядился накрыл им стол.
В разгар трапезы через толмача, стоявшего рядом за его спиной, Живуха стал намекать хозяину на благодарность за свою работу. Тот ушел в дом, и довольно долго отсутствовал. "Мешок с золотом собирает!" - радостно предвкушал ватаман. Но вместо ожидаемого тот вынес какую-то бумагу и маленький мешочек с серебряными дирхемами. Толмач бегло перевел: расписка в получении товара - девушка со служанкой и два тюка с вещами. Живуха заговорил про калым, хозяин не сразу понял, но потом что-то быстро затараторил и сунул палец в сопроводительную грамоту. Толмач глянул и сообщил: "Почтенный Махмут-Оглан выплатил калым еще в прошлом году при личной встрече с отцом девушки, когда тот приезжал в Сарай по своим делам!" И прочел это место в грамоте: "Отдаю тебе по нашему уговору свою дочь Илмиру в оплату полученного от тебя калыма..." - "Фи!" - разочарованно выдохнул Живуха. За товар кож он выручил всего 50 монет серебром, да, еще несколько от этого жениха. Барыш не велик...
Оставалось есть и пить до отвала. Тут как раз поднесли только что изжаренного здесь же во дворике барашка, а для гостей подали большой кувшин с фрязским вином. Сам хозяин пить не стал, зато заметно суетился, часто куда-то отходил. Но на его странное поведение никто уже не обращал внимание... Живуха руками рвал куски мяса и на правах старшего раздавал товарищам: "Этот пожирнее для Кары, он самый худой, много думает!"... От недосыпа, переживаний и сладкого вина он вскоре сильно захмелел, стал орать несвязное и, наконец, повалился на землю и захрапел... Не много дольше балагурили Чижко, Тебень и остальные. Раньше всех, сложив руки вместо подушки, залёг под столом Мясо. Лишь осторожный Кара еще соображал и держался на ногах...
Захмелевшие гости не ведали, что когда их хозяин первый раз отлучился из-за стола, служанка невесты сбивчиво и оттого малопонятно рассказала ему, что во дворе у него не купцы, а разбойники из Нохрата, и что их на реке и в степи очень много, и что скоро они будут здесь, - хотят разграбить весь Город!
В то, что какие-то разбойники могут напасть на Ордынский город верилось с трудом. Такого не бывало со времен Мамая... Махмуд поднялся на галерею. До горизонта, сколько хватало взора, простиралась пустынная степь, а гладь реки не нарушало ничто, только у пристани как обычно стояли торговые суда... Поднимать тревогу он не стал, решив, что старуха перепугалась, став свидетелем обычной разборки между купцами-урусами. Но с подозрительными "гостями" следовало разобраться. Для начала Махмуд решил подпоить их, для чего послал за крепким вином к жившему неподалеку знакомому торговцу из Кафы...
Спустя час, убедившись, что незваные гости спят в повалку, узбек, перед тем как распорядиться связать их, снова взбежал на галерею. Как раз в это время из-за поворота реки показались первые ушкоры. Как завороженный он стоял и считал: пять... десять... двадцать... Наконец, сбившись со счета, бросился в дом, схватил в охапку саблю, шлем, доспехи, и, на ходу крикнув охранникам, - "изрубить урусов!" - нырнул в женскую часть, где, ничего не объясняя, ухватил за руку жену и потащил наружу. Та едва успела взять с собой ребенка...
На конюшне хозяин дал указание обескураженному конюху: "Немедля скачи в степь, найди Орду и оповести, что урусы напали на Сарай!" И на двух лошадях они с женой спешно покинули усадьбу. Попадавшие им навстречу ничего не подозревающие прохожие, шарахались к стенам домов... Спустя четверть часа, верховые въехали в открытые ворота крепости...

Кара со своего места под навесом заметил бегство хозяина, и начал поднимать спящих товарищей. Это оказалось не просто. Чижко, хоть и встал на ноги, но соображал плохо, зато начал размахивать саблей, рубанул по столбу навеса, к счастью, тот устоял. Мясо очнулся сразу, но готовности воевать не выказал, вместо этого дал деру к воротам. Там его поджидали двое явно недружелюбных охранников. Пришлось с криками ретироваться. Этот крик окончательно разбудил всех кроме ватамана. Поняв в чем дело, ватага рванула на помощь. Вёл ее Кара. Вскоре все узбеки были перебиты, наши не пострадали, только Мишко получил глубокий порез плеча (доспехов ни у кого не было), кровь текла ручьем, раненый бледнел и терял сознание...

Где-то вдали послышались хлопки выстрелов, похожие на рассыпанный горох. Началась высадка судовой рати...


Конец Великого Города

Передовые суда высаживали стрелков на пристани. Но вскоре здесь стало тесно, и остальные причаливали прямо к пологому берегу под стенами Города. Дело было известное - убивать всех мужчин с оружием. Действовали сложившимися судовыми командами, у каждой такой ватаги свой ватаман...
Первый бой произошел на базарной площади, когда на нее откуда-то сбоку неожиданно выскочил отряд конных татар городской стражи. Они стали топтать и колоть длинными пиками поднимавшихся с пристани врагов. Вятчане отступили, некоторые укрылись в соседней улочке. Но с судов поднесли пищали, их огнем удалось перебить часть лошадей, другие, испуганные шумом выстрелов, не слушая седоков, обратились в бегство...
В это время со стороны степи в Город ворвались казаки. Разгоряченные многочасовой скачкой, они секли всех без разбора: караванщиков на верблюдах и лошадях, пеших и конных, узбеков и их слуг, простолюдинов и ремесленников, - всех встречных-поперечных, вздумавших покинуть опасное место... Перебили они и конных стражников, бежавших от огня вятчан.

По узким улочкам, почти бегом, опьяненные первой кровью, вятские ушкуйники продвигались вверх, - застать врасплох богатые дома узбекской знати. Перемахнув через забор или выломав ворота, врывались в усадьбы, убивали мужчин, наскоро хватали ценные вещи, а молодых женщин со связанными руками конвоировали на свои суда. Девок как ценный товар берегли до поры, находу насиловали зрелых женщин... Дабы предупредить незваных гостей, догадливый Кара вывесил вместо знамени над входом захваченной усадьбы Живухины ватаманские штаны. Ему они были пока без надобности...

Тут и там, часто уже в тылу атакующих, происходили мелкие стычки и поединки с одиночными узбеками, неизвестно куда и зачем бежавшими. Таких преследовали, укрывшихся в жилищах, брали штурмом... В нескольких местах города занялись пожары, особенно заметные в быстро наступавших сумерках...

Наибольший интерес вызывал возвышавшийся над всем городом Дворец царя. Именно к нему стремились самые горячие головы. Но крепость оказалась не по их зубам. В ней собралось около тысячи человек, половина - хорошо вооруженные воины. Со стен летели стрелы, ворота не поддавались. Штурм отложили до утра, когда подойдут насытившиеся грабежом остальные вятчане...


Добыча

В доме сбежавшего Махмуд-Оглана оказалось два десятка перепуганных женщин всех возрастов. Очнувшийся Живуха кричал: "Мне оставьте молодую и самую толстозадую! Которых изнахратили - себе забирайте!" Одна из узбечек забралась в дальний угол подвала и там с кинжалом в руке не подпускала к себе никого. Таких уважал Тебень. Приговаривая свою любимую поговорку "надо уметь кошку еть шобы не сарапалась", он, не взирая на полученные укусы, порезы и ссадины, слегка придушил дикарку, и, связав руки, сделал своё дело...

Татарок в доме не нашли, видимо, те успели сбежать через низенький потайной ход, обнаруженный за конюшней. Кара выскочил наружу, но в лабиринте переулков никого не нашел, и, заметно приунывший, вернулся в усадьбу к шапочному разбору... Живуха предложил ему одну из своих девок, которая пострашнее...

На утро пора было оставить гостеприимную усадьбу. Раненого Мишку тащили на руках, женщин связали всех вместе и вереницей повели к реке. За подолы многих из них держались дети. Они тоже ценная добыча...

Ну, а наших известных авантюристов - Живуху с Чижом - потянуло на поиски сокровищ. Еще вчера они присмотрели множество усыпальниц и могил, устроенных совсем рядом на заброшенных усадьбах...
Вернувшийся с пристани Мясо, привел в помощь трех молодых парней, оставленных на охране судна. "Хватит им вёсла сушить! Пора делом заняться!" - обрадовал их Живуха. Раздобыв лопаты и погрузив ватамана на подвернувшиеся носилки, джуры понесли его по городу. Вскоре за жилыми кварталами их алчному взору открылись красивые усыпальницы, а возле них могильные камни с непонятными буквами и знаками... Еще в детстве Живуха слыхал, что богатых жидов хоронят с золотом! И вот теперь ему хотелось проверить эту сказочную байку. "Даже если по одной монете кладут в каждый гроб, и то есть смысл покопаться!" - рассуждал он на ходу.

В трех отрытых гробах ничего интересного не нашлось. Лишь в четвертом в ногах истлевшего покойника лежала мелкая серебряная монетка... Чтоб не пропадало добро и работа, ватаман приказал раздобыть большой котел и еще другой поменьше... И завертелось... С реки таскали воду, в одном котле промывали останки из могил, отбрасывая кости и песок. Раствор сливали в большой котел, под которым непрерывно горел сильный огонь. К концу работы на дне собралась сероватая соль - селитра годная на порох. Ее ссыпали в кувшин. В другом кувшине запасли толченый уголь. Оставалось найти нужную пропорцию и смешать. "Этим Кара-алхимик займется!" - подвел итог Живуха. Глядя на них и другие слобожане принялись пополнять свои изрядно опустевшие боезапасы...

"Тое же зимы Вятчане съвокупльшеся, шедъ взяша Сарай Великий, Татаръ всехъ изсекоша, а сущее все разграбиша, а инии мертвыхъ раскопываючи грабяху".


Штурм крепости

С первыми лучами солнца со всех концов уже разграбленного Города у ханской цитадели собирались жаждущие лакомой добычи вятские казаки. Сотни пищалей и самострелов, десятки тысяч стрел были готовы к последнему сражению. Под их непрерывным заграждающим огнем к воротам подтащили дубовое бревно и с разбегу ударили. С третьего раза те поддались, в образовавшийся проём после обстрела из пищалей полезли прикрытые доспехами самые ловкие вятские лихачи. Начались жестокие стычки внутри крепости. Но силы не равны, атакующих всё прибывало, защитники редели, наконец, остатки их укрылись во дворце и мечети. Снова пошло в ход дубовое бревно, снова затрещали ворота... Ворвались внутрь...
В большом зале хорошо освещенном солнцем, проникавшим из окон под потолком, завязался последний бой. Спустя полчаса красивые мозаичные полы покрыли лужи крови с десятками мертвых тел. Прямо по ним живые победители выводили из дальних покоев женщин в дорогих одеждах из разноцветного шелка: жен и дочерей Сарайских вельмож, их служанок и рабынь, наложниц из царского гарема. По китайской моде их лица были густо до театральной карикатурности набелёны и нарумянены, брови подведены черной сурьмой... Тут же начались стычки с драками из-за дележа добычи. Но ватаманы еще ночью заранее решили меж собой спорные вопросы, и теперь наводили порядок среди своих людей...

Тем временем, самые ловкие как кошки лезли вверх на купол Дворца, где в лучах предзакатного солнца слепила золотом Хазарская Звезда. Вскоре она полетела вниз вместе с покрывавшими ободранный купол кусками позолоты...

"Того же лета ходили Вятчане ратью на Волгу. Воивода был у них Костя Юрьев. Да взяли Сарай и полону бесчисленная множество и княгинь сарайских".

***
Мишку закопали на берегу. Здесь же в общей яме положили еще трех парней с ушкора Живухи, погибших на улицах Города и при взятии Дворца... Победа далась дорогой ценой, семьсот вятских молодых казаков остались в чужой земле... Их более везучие товарищи обзавелись кой-каким скарбом и невестами...


Илмира

Увлекаемая служанкой, Илмира бежала по узенькой улочке. Слух о нападении расходился по городу на их глазах. Отовсюду выскакивали испуганные люди, что-то обсуждали, некоторые уже бежали навстречу им, другие обгоняли. Мужчины с оружием в руках, женщины с детьми и вещами... Сара, в надежде обрести покой и защиту, искала дом, в котором родилась и выросла много лет назад. После долгих блужданий уже в сумерках при свете пожаров, ей это, всё-таки, удалось. Но знакомое жилище оказалось пусто, видимо, давно брошено. Всю ночь они провели в темном гнилом подвале, со страхом прислушиваясь к голосам и крикам на улице. С первым утренним светом Сара отправилась наружу поискать воды... Прошел почти весь день, но она так и не вернулась....
Гонимая жаждой и безысходностью, девушка покинула своё убежище и побрела по пустой улочке, спускавшейся вниз к реке. Кругом валялись изрубленные окровавленные тела, некоторых ей пришлось с ужасом переступать, стараясь не всматриваться в лица. Мужчины и женщины, старики и дети во всевозможных позах. Около одной закутанной в темное фигурки валялся разбитый кувшинчик...

Она вышла на берег, с высоты его открывался вид на Ахтубу, по которой неспешно поднимались тяжело груженые суда. Над одним из последних маячил знакомый треугольный парус... Илмира спустилась ближе к воде чтобы напиться...

***
Живуха, уже изрядно опохмелившийся после всех приключений, блаженно восседал на носу судна в обнимку со своими девками. Неожиданно впередсмотрящий Усик оповестил: "Кара, кажись, твоя татарка на берегу стоит! Точно она, никто так здесь не одевается! Греби к берегу, подберем!" Кара на ходу выскочил из ушкора и по мелководью взбежал на берег. Илмира, заметив его приближение, попыталась улизнуть, но он нагнал ее и схватил на руки. Та, отбиваясь котомкой, трепыхалась как рыба. Но на сей раз он держал крепко. Когда шли в воде, девушка затихла, лишь иногда какая-то судорога проходила по ее крепкому маленькому телу...
Очутившись в лодке, беглянка, расталкивая сидящих, заняла свое прежнее место... Глядя на это, Живуха сострил: "Кара, с тебя за машковску татарку калым причитается!" Все засмеялись. Только сидевшие в корме пленницы недружелюбно шипели в ее сторону...