Не талант.

“Убил бы Иуду, ей-Богу… вот этими самыми руками!” — злился на своего редактора начинающий писатель, широко и быстро шагая по просторному коридору редакции журнала “Молодые таланты”. Словно покидая тонущий корабль, он искал спасения, разглядывая свои дрожащие ладони. “Приходите завтра... приходите завтра” — про себя повторял он простые слова, которые его просто уничтожали. Очутившись на улице мужчина наотмашь, с размахом, громко хлопнул входной дверью, посмотрел наверх и размашисто помахал стиснутым кулаком в закрытые плотными шторами окна на втором этаже ненавистного ему дома.

— За что я тебе плачу ?! Крохобор! Наперсточник!! — злобно прокричал в адрес редактора обескураженный писатель, покрывшийся большими красными пятнами. — Предатель братства тружеников настоящего искусства…

Он резко развернулся и, разговаривая сам с собой, не глядя под ноги, пошёл прочь по безлюдному проспекту.

— Чёрт его подери! Этого сатрапа. Опять меня зарезал. Без ножа... одними словами... в самом центре города... на глазах у всех,— спотыкаясь об выступающие камни мостовой, обиженно чертыхался мужчина. — Настоящий враг... палач творческих идей... других слов не найти. Это уже ни в какие ворота не лезет!

Раздосадованный автор сейчас особенно крепко прижимал к телу свободной рукой свою чёрную кожаную папку с новым рассказом, бережно поглаживая и перебирая пальцами по истёртой поверхности.
— Сам-то, наверное, и строчки в жизни не написал... павлин надутый, — категорично высказывался начинающий писатель. — То же мне оценщик... незаменимый эталон. Можно подумать, что он своим поверхностным суждением сразу смог увидеть мою задумку, идею, так сказать... сумел опознать, исследовать полёт моей души?! Иссохший бумажный червь, уверенный в своём исключительном убеждении превосходства над моим трудом... моим гением!

Споткнувшись ещё раз, он едва не растянулся на дороге, но сумел сохранить равновесие, пробежав вперед несколько шагов. Оглянувшись назад, мужчина посмотрел на покрывало скользких жёлтых листьев на мостовой, прикрывавших неровности, и у неопытного автора тут же возникло ощущения, что это не случайность. Он даже был уверен, что это невидимый им сейчас, ненавидимый редактор, виноват в случившемся. Этот стилистически нудный ограниченный правилами человек своими нравоучениями намеренно мешает ему взлететь к вершинам успеха, подставляя подножки неуёмной фантазии автора.

— Он попросту убивает во мне творца... — задумчиво произнес измученный придирками писатель. — Мою гениальную индивидуальность... Специально, чтобы побольнее уколоть, смотрит на меня из-под толстых линз своих очков, как на недоразумение. И это на меня... на человека с академическим образованием!

Мужчина задыхался от злости, ему не хватало воздуха, и он чувствовал себя ограниченным и беспомощным, как, наверное, чувствует себя муха, накрытая сверху стеклянным стаканом. Резким движением руки автор ослабил петлю модного узкого галстука.

— Сижу слушаю этого дурака с дипломом битый час, денег ему даю, а он: “мне кажется эта ваша фраза “моя любовь — дрожжей закваска, как свежевыпеченный хлеб... ” совсем мимо… Неужели вы не слышите. как резонирует?” — нервно произнёс раздосадованный мужчина, вспомнив недавнюю беседу с редактором.— “Это, как бы помягче выразиться, не к месту, как-то совсем глупо звучит. Лучше ко всем чертям уберите это сравнение. Послушайте меня, мой друг…” — вспоминал сегодняшний разговор мужчина. — “Ну, нельзя так беспардонно описывать неожиданно возникшее чувство любви. Истинное искреннее чувство — это же не процесс брожения... и ваше сравнение в рассказе побуждает аппетит у читателя не к чтению, не к сопереживанию настоящих душевных мук,а извините меня, к оценке качества еды. Подумайте мой дорогой... придумайте что-нибудь посвежее, я уверен, у вас ещё есть в запасе достойные сравнения”.

— Да где им взяться?! — чуть не плача, по-детски обиженно вскипел автор, остановившись посреди дороги... — Ведь по-живому режет... под микроскопом.

Чувство уязвлённого самолюбия разгоралось в нём всё сильнее, превращая его голову в горящий костёр.

— Вторую ночь не сплю... всё сравниваю и сравниваю. В который раз приношу рукопись этому изуверу, а он мне: “у вас любовь это то... да не то. Просто представьте, какая дама вам поверит, ежели вы совершенно не к месту вставляете “настырное журчанье чувств”, а то ещё хуже “утробное молчанье сердца”. И не надо злиться и так переживать... Работайте мой друг… работайте... и всё у вас получится.” Да что он знает о работе? Об этой каторге, — распалялся в бессильной злобе начинающий автор. — Сидит у себя в кабинете, текста вымарывает, всё самое лучшее изничтожает, душе вздохнуть не даёт, да точки и запятые расставляет. Не работа, а сплошной прибыток. Какой это труд?! Нахлебник самый что ни на есть. А меня, кормильца, ни в грош не ставит. Деньги заберёт, в трубочку скатает — и в стол. Приходите завтра, мой дорогой, скажет и всё... будто я их печатаю!

Автор опустив вниз плечи весь сжался. У него попросту не хватало зла на весь мир. Но зато ураган мыслей обиженного писателя сметал всё на своём пути. Он топтал и притопывал ногами попадающиеся по дороге увядающие листья, как разъяренный бык в гневе, тяжело дыша, шел домой и набрасывался на каждого, кто попадался ему под руку.

Сначала крепко досталось неудачно подвернувшемуся дворнику на Кузнечном мосту, который сметал листья не на обочину, а в середину дороги. И писатель опустив голову, не различая пути, споткнувшись, занырнул в самую гущу большой кучи опавших листьев, буквально утонув в них.

Далее, через два квартала, свою порцию “разоблачающей правды” услышали работники артели опытных каменщиков, которые ловко выкладывали новую кирпичную кладку, перекрыв сквозной проезд, соединяющий два двора, не так как надо.

И напоследок даже безобидный соседский рыжий ласковый кот, получил хлесткого пинка ногой под зад и громко взвизгнул у самого порога входной двери в дом.

В общем, автор был в ударе. Вернувшись домой, он, как бурный свежий ветер, ворвался в свою комнату,сел к столу, взял ручку, чистый лист бумаги и... стал ждать. Фантазия молодого человека фонтанировала и бурлила. Но новые идеи не рождали нужного образа, застревали где-то далеко, не находя выхода, как в засорившейся водосточной трубе. Даже появившиеся на бумаге два новых слова — ”надо работать”, — были трижды перечёркнуты, и смотрелись исключительно одиноко посредине листа. Мужчина, положив руку под подбородок, неподвижно, как мумия, смотрел в окно, просидев в кресле два часа, чего-то выжидая и разглядывая попавшую в паутину бабочку. Выпучив глаза, он напрягал память и воображение, но вдохновение так и не посетило своим вниманием голодного до изящных форм человека.

Не найдя новых интересных образов в лабиринте собственных сомнений, мужчина, не раздеваясь, лёг в кровать и заснул. В похожем на глубокую тесную яму сне ему было темно и неуютно, мерещилось, что он усердно вырезает тупыми длиннющими ножницами из бумаги все тридцать три буквы алфавита, смешивает их с мукой, а потом, потея у раскалённой печи, печёт из получившегося теста хлеб. Аромат свежеиспеченного каравая пропитывал необычное сновидение, и у писателя в ожидании обильно выделялась слюна.

— Как вы могли использовать такое сравнение? Любовь, как свежевыпеченный хлеб... — От неожиданности мужчина вздрогнул, услышав во сне знакомый до боли голос. Это был вопиющий с неба глас редактора с нотками божественной праведности. — Потрудитесь найти что-нибудь посвежее... это же вам любовь, а не закусочная....

Вспотевший автор тут же проснулся и опрометью кинулся к столу. Но взяв в дрожащую ладонь ручку, не смог вспомнить нужного, пришедшего во сне, и обратно, как в забытьи, пошёл к кровати, лёг и заснул. И только уже под самое утро в чудном озарении, выпив чашку крепкого кофе, с уверенностью и даже как-то покровительственно-достойно он смог заново переделать отмеченные и перечёркнутые редактором места.

— Мы вас, батюшка, уже полчасика ждём-с,— встречая редактора, с милой улыбкой произнёс мужчина. Обычно неуверенно переступающего с ноги на ногу человека, ожидающего приёма возле редакции, было не узнать. Довольный автор искренне и широко улыбался, при этом он бережно прижимал к себе потёртую папку, как новорожденного младенца, нежно поглаживая её рукой.— Помарочки все исправил-с, — с глубоким почтением произнёс молодой человек, подобострастно вглядываясь в глаза своего редактора. — Всё как велели. Буковка к буковке... А какие формы нашёл... ммм... залюбуешься. Рассказ сразу зазвучал. Чувствуется кураж, вызов... даже название поменял. Теперь он называется... — Мужчина гордо осклабился, приподнял подбородок и с пафосом в голосе произнес: — “Пурпурный закат бушующих страстей”!
“Да-а. Не талант, — огорчённо подумал редактор. — Все мои труды насмарку”.
— Ну что ж, проходите, — насилу скрывая чувство досады, сдержанно ответил он автору, протянув руку к приоткрытой двери. — Поработаем...