Дальний родственник.

Посередине исчезающего в своих границах старинного кладбища люди с мрачными лицами, обременённые тяжёлой потерей, хоронили близкого им человека, так невовремя ушедшего в неизвестность бытия загробной жизни. Прямо над головами людей, распластав на небе крылья, кружили вороны дружной, похожей на чёрный плащ, стаей. Печальная и унылая музыка похоронного оркестра, не всегда попадающего в ноты, отражалась от крон вековых дубов, забором окружающих кладбище, и добавляла трагизма в обычную в этих случаях тишину, усиливая впечатление от грустного погребального обряда. Глубокая могила была еще пуста и блестела свежим, порубленным лопатой песком. Рядом с ней, у самого края, стоял растрёпанный и взъерошенный молодой мужчина со скорбным небритым лицом, все время хмыкая носом и вытирая белым платком слезы, которые большими крупными жемчужинами стояли в глазах. Одет он был в потёртый и видавший виды выходной костюм, и как-то совершенно растерянно смотрел перед собой. Горе на его лице было настолько безмерно, что казалось ещё чуть-чуть — и он бросится в могилу вслед за умершим, или настоящие безумие накроет сознание человека своим коварным туманом.

— Интересно, кто это? Может, ты знаешь? — указывая поворотом головы на искренне страдающего незнакомца, спрашивал родной брат умершего свою жену. — А то встречаемся только на кладбище.

— Не знаю, — тихо, почти шёпотом, ответила женщина, пожимая плечами в новом, роскошном, купленном исключительно для этого случая, платье. Женщина с интересом разглядывала чёрного от горя человека. — Как страдает! — с искренним восторгом добавила она. — Так и хочется заплакать.

— Наверное, кто-то из близких друзей!? — предположил её муж, вытирая предательски появившиеся на мужской щеке слезы. Он совсем не знал этого человека и испытующе смотрел на него в упор. Но достаточно было лишь одного взгляда на несчастного, как его собственные чувства волнами сострадания, неожиданными слезами, вырывались наружу.

— Сразу видно, как ему был дорог Михаил, — только и смог слёзно выдавить из себя мужчина, еле сдерживаясь. Он терзал платок во вспотевших ладонях, не позволяя себе отчаянно разрыдаться, уставившись на красивый плетёный венок, в трясущихся от волнения руках незнакомца. Брат умершего отчётливо слышал, как за его спиной, не выдержав, зарыдали две его родные тётки, когда незнакомец, покачиваясь из стороны в сторону, чуть не упал в обморок.

— Посмотри-и-и... горе-то како-о-о-е-е... Све-ета-а-а... — Анфиса Николаевна, негромко завывая и растягивая слова, пропела родной сестре. — Страдает-то ка-а-ак... — без стеснения указывая рукой с мокрым от слёз платком на умирающего от горя молодого человека.

— Да ви-и-ижу... Сил больше нету-у-у... — поддавала ей в тон родная сестра. — Как жа-а-алко... совсем молодой же-е-е…

Вся остальная родня, сначала всхлипывая, а потом уже в голос, присоединилась к стенаниям сестёр своим монотонным, скорбным хором, напоминая коллективное отчаяние у стены плача в Иерусалиме в день всех святых. Сильный свежий ветер семенами скорби разносил человеческие переживания, которые удобряли горечью и без того многострадальную кладбищенскую землю. Батюшка, размахивая бородой и кадилом под рёв родных, произнес благодатную молитву, и на мертвеца, которого медленно опустили в глубину последнего приюта, посыпались прощальные пригоршни песка. Заплаканные родственники постояли какое-то время в полной тишине, посудачив и вспомнив пару незначительных моментов из жизни умершего, и потянулись на выход. Вместе с ними опираясь на родного брата умершего, шёл задыхающийся от горя незнакомец. Вся родня с сожалением смотрела на молодого человека и задавалась вопросом — кто же это??

Сначала тётя Анфиса предположила, что это её внук от двоюродной сестры из Владимира, умершей в прошлом году. После кто-то из внимательной родни уже нашёл сходство и пылко, в голос начинал доказывать, что это троюродный брат умершего по материнской линии из Брянска и его отец отставной капитан. А кто-то по секрету шёпотом рассказывал, будто это двоюродный племянник, но уже по отцовской линии, и его матери принадлежит небольшой спичечный заводик в Рязани. Остальные же просто внимательно слушали и со всем соглашались. Сходились в одном — что родня и точка.

Никто даже не подозревал, что это Коробов Василий Дормидонтович, молодой и подающий надежды артист местного театра, который был хорошим и безусловно талантливым человеком, но… искренняя любовь к коньяку своей категоричностью мешала ему быть самим собой.

Молодой человек очень любил выпить, особое же удовольствие ему доставляла пара фужеров коньяка перед выходом на сцену, которые превращали спокойного, тихого человека в неукротимого льва, и он начинал выкидывать такие фортеля, что руководитель театра, не выдержав, попросту выставил его за дверь.

— Я ещё себя покажу!— грозился, сжимая кулаки, раскрасневшийся, захмелевший Василий в адрес директора. — Вы обо мне ещё услышите!! Талант сам пробьёт себе дорогу!!!

И действительно, он нашёл свою сцену и по-настоящему благодарного зрителя... на кладбище, где мог совмещать свою страсть к выпивке и возможность присутствия на самом краю авансцены, радуя зрителей убедительной игрой.

За грустным, поминальным столом дальний родственник сначала сидел обособленно от всех, угрюмо выпивая рюмку за рюмкой, почти не закусывая, плача и всхлипывая от нахлынувших чувств. Но зато через час, воспряв духом, начинал произносить прекрасные, длинные, воодушевляющие тосты, с задором и улыбкой вспоминая случаи из жизни умершего, которые почти никто не помнил, да так артистически проникновенно, что плакала уже родня.
Он был в ударе. Плач периодически смешивался с аплодисментами. Брат умершего крепко обнимал его и лез целоваться. Не совсем трезвые родные тётки, мило улыбаясь, старались незаметно засунуть ему в карман четвертной билет. И вот уже перед уходом домой некрепко стоящий на ногах и довольный собой молодой человек держал в руках толстый пакет с едой и огромную бутыль водки.

— Простите, пора, — извиняясь, раскланивался покрывшийся нездоровым румянцем, удививший всех дальний родственник. — Завтра дела. Простите... Работа ждёт…
Счастье уставшего актера от успеха было почти полным. Единственное, чего ему не хватало — это пары букетов с настоящими живыми цветами.