"Байки о художниках"

Модильяни

Существует много мнений, о том, кем он был.
Одни говорят - художником, другие - скульптором.
А я скажу точно: Модильяни был итальянским евреем.
И имя у него было такое: Амедео.
Даа…
А с чего всё началось?
То-то и оно, что один скажет с конца, другой - с начала, третий, чтоб показать свою учёность по латыни влупит: аб ово – от яйца, значит.
А я скажу, началось всё со стакана.
Им и закончилось.
Лучшим друганом у Модильяни был Утрилло.
Когда трезвый – тихий, а после стакана – буйный, только держись.
И вот ведь, какая проблема у них получилась.
Это у нас, двое соберутся, а третий, как в сказке, сам появляется.
Даже звать и искать не надо.
А у них на Монпарнасе всё совсем не просто, как у нас.
Долго искали Модильяни с Утриллой третьего.
Паблу Пикассо попробовали позвать.
А у того и на трезвяка одни кубики в глазах и голова квадратная, а уж после стакана, лучше не связываться.
Одно слово – кубист.
Тут очень кстати подвернулся доктор Поль Александр.
Или Александр Поль?
Не пойму только, где у него имя, а где фамилия.
Не иначе, тоже по пьянке перепутали.
Ну, так и стал этот доктор третьим.
Замечу, что как ни старался Модильяни, но картины у него не покупали.
Скульптуры тоже.
А как-то стали на троих соображать, так Поля после двух стаканов на подвиг потянуло он и говорит: «Амедео, ты великий художник! Хочешь, куплю любую твою картину?» Амедео в ответ – «Даа!!!»
А Утрилло подначивает: «А две – слабо?»
Тот - «Три куплю!»
Так вот и начали покупать у Модильяни картины.
Теперь он стал говорить, что все его работы в частных коллекциях находятся.
И стал известным – вот и весь пиар!
Тут война началась.
Забрали доктора воевать, и компания распалась.
Вместо доктора хотели взять третьим Хаима Сутина, да тот даже после пяти стаканов не покупал у Модильяни картин, поэтому не было интереса с Хаимом выпивать.
А Модильяни на войну не взяли.
Потому что у евреев слабое здоровье. Это всем известно.
Он дома остался.
Ну и вот…
Выпить стало не с кем, и нет, чтобы физкультурку по утрам, стал он со скуки искать на ком бы жениться.
Говорят, все бабы дуры. Это точно.
И ведь знали они, что большой охотник до выпивки был Модильяни.
Дык, вобьют себе в бошку – любовь, самопожертвование и всё такое… Мол, ради меня на всё пойдёт. Хоть кол им на голове теши!
Нашлась первая. Циркачкой оказалась.
Имени и фамилии не помню, но главное - не полная дура.
Быстро разобралась.
Отвали, мол, от меня, товарищ Модильяни, мне надо в цирке выступать и народ развлекать. Некогда мне.
Решил тогда он заняться молодухами - ума нет, опыта тоже.
Вот и окрутил первокурсницу.
Сначала типа: «Жанна, попозируй мне.»
Её, значит, Жанной звали.
А потом охмурил так, что стала она ему женой.
Даже дочку родила.
Да…
Пусть и был Модильяни охоч до выпивки, но в Жанну влопался по полной.
Стал он только её на картинах рисовать.
И так, и эдак, и в одежде, и без одежды, и каждый раз по-разному получается.
Короче – любовь!
Но вдруг болезнь с ним приключилась – простудился.
И ведь помер.
У нас от простуды лучшее лекарство – стакан.
Так ведь водки! Принял и выздоровел.
А у них – вино. Его сколько ни пей, простуду не вылечишь.
Вот так и помер по глупости.


Гоген

Был Гоген мечтателем и жил во Франции.
Сначала Гоген мечтал стать моряком, потом маклером.
И вдруг появилась у него мечта стать художником.
Сказано – сделано. Стал художником и давай всё подряд рисовать.
Изрисовал он всё во Франции.
Искал, искал, чтоб ещё нарисовать и поехал на Мартинику рисовать.
Это такое место в Америке. А может в Индии.
Хотя не это главное. Главное, там тепло и бананы можно есть от пуза.
Всё что можно было нарисовать на Мартинике, Гоген нарисовал.
Думаете, бананы стали кончаться, оттого он решил вернуться домой?
Нет, бананов на Мартинике хватило бы и на троих Гогенов.
Просто появилась у него новая мечта стать сифилитиком. Нет, не сифилитиком, а филателистом.
А может и сифилитиком, путаю я их всегда.
Ладно, не это важно, важно то, что настоящим сифилитиком можно было стать только во французском портовом борделе.
Вот из-за этого и решил Гоген вернуться во Францию.
Да, не простое это оказалось дело!
Пришлось взять в помощники Ван-Гога.
И вдвоём, как ни старались, и то не получалось. Куда ни приедут, сразу в бордель. Но всё не везёт!
А тут опять все картины во Франции нарисовались.
Решил тогда Гоген поехать на Таити рисовать.
Там с бананами напряжёнки тоже не было.
И вот уже в порту, садясь на пароход, увидел он бордель.
Дай, думает, попытаю счастья напоследок, мож здесь повезёт стать настоящим сифилитиком… И удалось!
А вот Ван-Гогу, так и не пришлось.
Он уехал в Арль, и сразу - к девкам в бордель. А те видать, секрет знают и не хочут ему помочь.
Тогда, разозлился Ван-Гоги решил им за это отомстить. Ухо себе отрезал, завернул в посылочку и отправил им, подружкам своим, которые не захотели ему помочь. Нате!
Не знал он, что настоящим филателистом можно стать только в портовом борделе, когда на Таити едешь.
А Гоген счастливый от такой удачи уехал на Таити.
Приехал, бананов объелся, женился на местной красавице и давай теперь всё подряд на Таити рисовать.
Время прошло, он и на Таити всё изрисовал.
Правда, на некоторое время во Францию пришлось вернуться - друзья просят: привези, да привези бананчиков.
Ну и не выдержал, набрал на огороде чемодан бананов и приехал.
Только не надолго. Да и бананы с женой по дороге все съели.
А потом снова на Таити вернулся. И снова давай всё подряд рисовать и бананы трескать.
А во Францию Гоген больше не ездил, как его ни звали. Чего там делать, если всё, что можно уже нарисовано. Скучно.


Шагал

Отец у Шагала был евреем.
Мать тоже.
Поэтому назвать его можно махровым, а может и пархатым.
Родился он в Витебске.
Отец всю свою жизнь селёдку в бочках грузил.
Конечно, порой одну–две в карман клал. Дома они эту селёдку всей семьёй ели. Не голодали.
В восемнадцатом году Водкин эту селёдку на своём натюрморте написал. А может не эту, а другую.
Когда стал подрастать Шагал, решил что станет великим художником.
Нарисовал картины и стал своим родным показывать, а те ему: «Ты отцу селёдку помог бы грузить».
Думал он думал и вместо селёдки решил пойти учиться. Учился, учился в Витебске, а учителя ему говорят, что талант есть, а рисуешь ты всё равно не правильно. Фиолетовое и голубое всё у тебя. Хотя голубым он не был.
А звали Шагала Марком.
Тогда решил он поехать в Петербург учиться. Стал по разным школам да художникам ходить. Да и там, в Питере тоже не свезло ему. Все говорят, что неправильные у него картины.
Ну, думает, в Париже точно скажут, что картины правильные. Но и там не повезло. Луначарский к нему как-то раз зашёл, познакомился, что-то в книжечке своей записал и бывай. Ничего не купил, тоже мне, будущий наркомпрос!
А в Париже Марк давай знакомился со всеми. Только Пикассо побоялся. Говорили, что Пикассо его загрызёт, он испугался и решил с Пикассо не знакомиться.
Все смотрят на его картины, обсуждают и говорят, что неправильные они. И не покупают оттого. Пиара нет - и покупателей нет. Ему бы пройтись без штанов по Монмартру, тогда б и пиар появился. Глядишь, и прям сразу стал бы великим. Не догадался парень, молодой ещё был.

А дома у него была только одна богатая соседка, которая его работы понимала.
Тогда он решил вернуться домой и на ней жениться. Поехал и женился.
На свадьбе наелся от пуза, потому что в Париже голодать пришлось.
А после свадьбы революция началась. Пожалел Марк, что домой вернулся. У соседки всё отняли, и селёдки тоже не стало. Пока он в Париже со всеми знакомился, отца этой селёдкой и придавило.
Решил он тогда стать директором художественной школы. Пропиарился знакомствами, мол в Париже был, с Бакстом, Леже, и прочими чаи гонял. Получилось. А преподы, которых он нанял против него бунт подняли - неправильные у тебя картины! Нефига нас учить! Тогда решил он назад в Париж вернуться. Шепнули ему, что немцы на его картинах экпресс-сионизм начали развивать. И вернулся. Да там и остался.