Угрызения совести

Угрызения совести

Домой из редакции я возвращался поздно. Впереди лежало кладбище. Обходить его — лишних полчаса терять. Человек я не суеверный, и пошёл по прямой. Только чувствую вдруг, ноги мои словно ватой наливаются, на душе тревожно стало. Иду и по сторонам оглядываюсь. И тут передо мной что-то белое выросло, запахло гнилой землей, и раздался глухой голос:

Эй, ты, стой!
Посмотри, ведь я — живой!

От неожиданности я присел, а это белое растаяло, как будто и не было его. Ну, думаю, переработал. Иду я дальше, а в душе всё так же неспокойно. Вдруг ветер поднялся, деревья вековые раскачиваться стали. Выхватил ветер из рук портфель с моими заметками и понёс. Я побежал за ним, а портфель распахнулся, и все бумажки разлетелись в разные стороны. Кинулся я за одной, за другой, а от могил свет какой-то фосфоресцирует и стоны раздаются. Не помня себя, полетел я, не разбирая дороги, пока не упёрся в забор. Тут и ветер стих. Огляделся я, а вокруг глухомань какая-то. И такая тишина стояла, что меня мороз по коже пробрал. Понял я, что заблудился. И тут из могилы прямо напротив меня руки показались. Худые, белые, с длинными ногтями, и голос вновь раздался:

Стой!
Посмотри, ведь я живой!

Смотрю, вылезает из могилы человек без одежды, весь белый и фосфоресцирует; а глаза мёртвые, как будто их и вовсе нет, как будто вместо глаз — пустые глазницы, глубокие, как сама бесконечность, и рот впалый, и нос заострённый. И снова заговорил Призрак:

Не спеши, постой со мной,
Посмотри, ведь я живой!

«Кто ты?», беззвучно спрашиваю я. А он в ответ: «Я — лишь образ. Образ всех тех, кого ты погубил и уничтожил». «Но я никого…» «Да, ты не фашист. Ты никого не уничтожал материально. Но именно ты сыграл главную роль в гибели великих людей!

А теперь ты стой со мной!
Ты умрёшь, а я — живой,
Буду вечно молодой».

«Но, кто же ты, кто?»
«А вспомни Бориса. Его слово живо вечно. Его произведения и в прозе и в стихах, его переводы, — они всегда смущали тебя. Ты видел в них нечто слишком смелое, ты не мог ему этого простить! Ты сам был трусом и подлецом! Вспомни пятьдесят восьмой год, когда ты достиг кульминации в своих нападках на опального поэта, когда ты предоставил ему выбор: или премия и с глаз долой, или помирай здесь, но без премии!

Умрёшь ты сегодня за этой стеной.
Борис Пастернак — будет вечно живой!»

«Ты что-то путаешь, Призрак!»
«Призраки никогда не путают. Это живым неведомы подлинные имена анонимщиков. Нашему взору открыто всё!

А помнишь другого Поэта,
Который с гитарой по миру шагал.
И на подмостках театра Таганки
Гамле́та с успехом огромным играл!

Ведь ты и его опорочил. Не только при жизни, но и посмертно ты продолжал на него нападать!

Трясись же от страха здесь стоя со мной,
Володя Высоцкий стоит пред тобой!
Куда же ты? Стой!
Посмотри, ведь я живой!»

Но я бежал, не разбирая дороги. Вновь и вновь упираясь в стены, я слышал стоны всех тех, кого ещё не назвал страшный Призрак. И каждый раз из могил вырастали руки, которые тянулись ко мне, и могильные голоса произносили:

Эй, ты, стой!
Посмотри, ведь я живой!

Наконец, на востоке загорелась заря, и я смог выбраться из могильного лабиринта. Я шагнул в утро, в своё последнее утро этой жизни.