С песней по жизни

С песней по жизни

Что бы со мной не случилось — я никогда не унываю, и всегда пою. Получил выговор на работе за то, что работал не по правилам техники безопасности — и пою. А разве я виноват, что стремянка из гнилых досок и распадается на глазах на молекулы и атомы? Что, этот физический процесс я,́ что ли выдумал? Или это я доказывал теории о бесконечности Вселенной? Я что ли выдвигал идею, что Вселенной мало, что она бесконечна, что она ещё большего хочет и поэтому расширяется? Конечно, я мог и не укреплять тот плафон на высоте пятнадцати метров от пола! Болтался он пятнадцать лет на одном болтике, глядишь, ещё столько же проболтался бы. А уж там, глядишь, мне и на пенсию пора было бы. И что меня, действительно, понесло на высоту лезть? Прав был начальник: сидел бы да в домино резался, пока сверху не разглядели бы, и не попросили. Тогда и стремянку из сплава титана с палладием достали бы, и было бы всё тихо и спокойно. И инструктор по технике безопасности не придрался бы. Но кто же мог знать, что инструктор будет смотреть на стремянку, а не на плафон? Ведь это же теория вероятности: может так посмотрит, а может и этак. Вот и остаётся только одно — петь. И я пою: ля-ля-ля!
Поссорился с женой, что мало денег приношу, и пою! А что? Разве я́ деньги печатаю? У меня что, — свой монетный двор на заводе что ли? Правда, у нас есть и медь, и серебро с золотом на концах контактов реле и прочих переключающих устройств, и свалка, где всё это дело гниёт под снегом зимой, и под дождём в остальные времена года. Но ведь, это подсудное дело, чего мне только и не достаёт для песен. А неужто нельзя по-другому: где-то подрабатывать там, что-то делать? Можно. Лишняя тридцатка, конечно, не помешает, но и шубы не добавит. И вообще, обидно, что один и сидит, и по полтыщи домой таскает, а другой бегает — и с сотни на сотню перебивается. Хотя, так и должно быть: ведь все наши спортсмены, в том числе и бегуны, — любители, и всё, что они делают — это лишь из спортивного интереса. Так уж повелось: кто сидит — всё имеет, а кто бегает — ничего! Наоборот, ещё своё теряет, так из карманов и выскакивает, так и выпрыгивает! Прыг-скок! Прыг-скок! И прямо к тому, кто сидит! Поэтому приходится петь на бегу, что я и делаю: ля-ля-ля, ля-ля-ля, ля-ля-ля!
А вот ещё, получил по морде и попал в милицию за то, что в драку ввязался, и пою. А разве я подбивал тех двух бугаёв мне морду бить? Разве я́ просил их приставать к девчонкам после полуночи? А остальные восемь рыл, — не хулиганы, а случайные прохожие, — встали вокруг, и давай орать: «Ой, хулиганы!», «Кто ж так бьёт?! Ты ему под дых, под дых дай!», «Да помогите же ему! Они его удолбят!», «Ну и пусть удолбят! Не будет соваться не в свои дела! Небось, за жену бы и не заступился!», «И куда милиция смотрит?» А она тут как тут, всем руки назад и с наездом так: «Кто свидетель? Кто свидетель?» Ага, довыпендривались, всех, как ветром сдуло, и автобуса ждать не стали, только пятки до самого горизонта. Быстрее автобуса до дому добежали! Что остаётся мне делать, кроме как заплатить штраф, между прочим, пятьдесят рублей, за возмущение спокойствия в ночное время, и петь. И я пою: ля… ля-ля… ля-ля-ля…
Вчера слесарь забыл колодец закрыть, так я прямо туда! Сижу там и пою. А слесарь наутро мимо проходил, услышал мой охрипший голос, и спрашивает: «Ты, — дескать, — что, специально, да?! Голос под Высоцкого получить хочешь? Певец! А ну, вылезай оттуда, а то, как врежу!»
А я бы и рад вылезти, да уже ноги к дырявой канализационной трубе примёрзли. Пришлось трубу с горячей водой дырявить, чтобы лёд оттаял, и потом три месяца из больницы в больницу переезжать, и вместо взяток, или коробок конфет, врачам и сёстрам — петь. И я пел, и я пою, и чтобы со мной не случилось — буду петь! Ля-ля…