Флейта

Флейта


Часть 1

Когда-то, еще при изготовлении, ее покрыли черным лаком, теперь, за давностью лет это было трудно различимо. Очень старая, вся какая-то линялая, потертая и обшарпанная, с большой трещиной по всей длине. На обоих концах и середине ее скрепляли три медных кольца. Видимо их поставили позже, чтобы совсем не развалилась и, тем не менее, я не могла отвести от нее глаз.
Зачем мне флейта? Я слишком далека от музыки. Не знаю ни одной ноты, не отличу тенор от баритона, а на моих ушах потоптались все медведи мира. Что мне делать с древним музыкальным инструментом, на вид готовым прямо сейчас рассыпаться от ветхости? И, тем не менее, вот уже битых двадцать минут, я стою здесь и не могу от нее оторваться. Надо, в конце концов, что-то решать.
Промучившись еще несколько минут, позвала продавца.
– Покажите, пожалуйста, флейту.
Хмурый парень, достал ключи, отпер стеклянную витрину и выложил заказ на прилавок. Взяв ее в руки, я почувствовала, как меня трясет, от нестерпимого желания, обладать этой вещью. Сколько она может стоить? Сколько может стоить музыкальный инструмент в дешевой скупке и в таком состоянии? Обладай она хоть какой-нибудь, ценностью, ее принесли бы не сюда, а в антикварный магазин или сдали в музей, на худой случай.
Вчера дали пенсию, а со дня рождения у меня осталась некоторая сумма денег. Собственно, сегодня я собиралась ее потратить. Мне нужен монитор, мой вот-вот отдаст богу душу. Поэтому и заглянула сюда, в надежде, найти что-нибудь недорогое. На новый, моих сбережений не хватит.
– Так вы берете или нет? – продавцу надоело ждать, и он напомнил о себе.
– Д-да, сколько она стоит?
Названная цена повергла меня в шок. Это все, что у меня было с собой. На эти деньги я планировала купить не только монитор, но и кое-какие нужные вещи, а так же, прожить оставшийся месяц. Нет, бежать, бежать отсюда и отшатнулась от прилавка. Но желание обладать ею, стало просто невыносимым, закружилась голова, я сжала виски руками и почувствовала, как ломается моя воля. Молча, выложила требуемую сумму, забрала покупку и вышла на улицу.
Яркий, солнечный свет словно померк, я ковыляла, ничего не замечая вокруг. Денег на маршрутку не было, пришлось идти домой своим ходом, к вечеру разноется спина и ноги, снова от боли полезу на стенку. Так всегда бывает, если долго хожу пешком. А до дома идти еще сорок минут.
Я шла и грызла себя.
- Зачем, зачем нужна эта безделушка, что ты будешь с ней делать? – вопрошал голос разума.
Конечно, добрые родственники не дадут мне умереть с голоду, до следующей пенсии помогут, и плата от подработки, хоть и не большая, но поступит через несколько дней, проживу. Но если сломается монитор, то работа накроется медным тазом. А еще впереди зима и нужно столько всего. Новая куртка, теплые брюки и сапоги.
Что теперь делать, ума не приложу и сдать флейту обратно, вряд ли получится. Небось, рады, что сбагрили эту древность захожей дурочке.
Денег жалко неимоверно, при мысли о них, родимых, хочется застрелиться. Кто, скажите мне на милость, решил, что не в деньгах счастье? Он просто никогда не был бедным и больным, когда от безнадеги жить не хочется. А операция, этих самых денег, очень даже стоит и мне такую сумму не скопить за всю жизнь. И ведь никто кроме меня самой не виноват, как впрочем, всегда в моей жизни. Память услужливо уносит в тот самый день, который разделил меня пополам, на Ту и Эту.

***

Лило, как из ведра, не спасал ни зонт, ни плащ. Торопливо нырнув под крышу остановки, откидываю капюшон, встряхиваю головой. Уф, жарко. Дальше не пойду, подожду здесь, пока ливень закончится. Летние грозы сильные, но короткие, много времени не потеряю.
Взглянув на небо из-за завесы дождя, желая оценить ширину грозового фронта, я потеряла единственный шанс на спасение. И, когда люди, высматривающие автобус, с криками бросились в рассыпную, лишь недоуменно обернулась.
Все произошедшее запомнилось прекрасно, но воспоминания, почему-то, отматываются в обратную сторону. Операционная, где мне дали наркоз, скорая, приехавшая через два с половиной часа, люди, охающие и причитающие надо мной, красномордый мужик, вылезший из машины и попинавший меня ногой, со словами:
– Эй, ты жива, или уже сдохла? Если молчишь, значит сдохла.
Даже мне было видно, что он сильно пьян, но милиция, приехавшая на место происшествия, ничего «не заметила». И, как апофеоз, всего этого ужаса, память навсегда сохранила широкую, тупую морду джипа, летящего на меня. Это снилось в кошмарных снах до сих пор и не желало отпускать.
Еще в скорой, врачи были уверены, что не довезут меня до больницы. После срочной операции, когда пришла в себя, заверили, что это ненадолго, скоро все равно умру, и вывезли каталку в коридор. А я опять их подвела и выжила, несмотря или вопреки всей их «заботе». Выписывая, добавили, что никогда не смогу ходить.
Мне было всего четырнадцать лет, очень хотелось жить, и я встала. Через четыре года, упорного труда, моего и деда. Если бы не он, так и была бы живым полутрупом. Отчим вообще предлагал меня куда-нибудь сдать, туда, где таким место, чтобы не мешали здоровым жить и радоваться жизни (в смысле, беспробудно пить). Дед не дал, забрал к себе и принялся выхаживать.
Год назад его не стало, и силы разом покинули меня. Все последнее время, я не жила, а плыла по течению. Отчим, наконец, допился до зеленых чертей. Мама, этого не выдержала, развелась с ним и выставила из нашего дома, а пару месяцев назад, пригласила меня к себе жить. Квартиру, доставшуюся от деда, решено было сдать.

Ужиться с младшими сестрами было нелегко. Девочки были с характером и, порой, между нами вспыхивали бурные ссоры, особенно часто из-за компьютера. И теперь, как им объяснить, что нового монитора не будет, я не знала.
Отвлекшись от грустных воспоминаний, я заметила, что почти дошла. Вот и дверь подъезда, осталось самое сложное, подняться на пятый этаж.
Открыла дверь мама и, взглянув на мое лицо, испугалась. Быстро втащила в коридор и помогла раздеться. Осмотрела и даже ощупала со всех сторон.
- Что случилось? Ты упала, ушиблась или кто-то толкнул? Что с тобой?
- Мам, все в порядке, я не падала.
- Тогда в чем дело?
Я молча отвела взгляд, сил объясняться не было, а мама все поняла по-своему, еще раз окинула меня взглядом и спросила:
- Ты деньги потеряла?
Я смотрю в сторону и молчу, врать не хочется, но ее версия, пожалуй, лучший выход из положения.
- Нашла из-за чего переживать, прекрати, все обойдется, и обняла. Стоять так мне было неудобно, но очень приятно, мама не часто выказывала мне свою ласку, и сейчас это было особенно дорого. Переведя дыхание, я потерлась головой о ее плечо и отстранилась. Сильно болела спина.
- Лучше иди, приляг на диван, я принесу тебе чаю, а с девочками сама поговорю.

***

Вечером, сразу после ужина, я ушла к себе. Мой уголок в маминой квартире был уютным, большую залу перегородили с двух сторон шкафами, а на получившийся проход навесили складную дверь и получилась комнатка для меня. Помещалось в ней не много. Кровать, стол с компьютером, шкаф для одежды, кресло и оставалось чуть-чуть свободного пространства.
Еще было большое окно посередине стены, днем из него щедро лился солнечный свет даже зимой удивительно теплый. Я полюбила сидеть на подоконнике и наблюдать его переливы и отражения в снегу, сосульках свисающих с крыш, стеклах домов напротив.
Ночью, словно живое существо, ко мне заглядывала луна. В ее бледном, гипнотизирующем свете мне мерещились всякие захватывающие тайны, романтические приключения и фантастические истории. Хотелось стать одной из ее теней, легко скользящих по темным улицам, промчаться незамеченной через весь город, затаиться, слиться с темнотой, стать невидимой, не ощутимой и почти всемогущей. А утром встретить торжествующее солнце и согреться в его лучах.
Я не выбирала, какое время суток мне нравиться больше, они нужны мне одинаково. Темное возбуждало, тревожило воображение и приносило надежду, светлое успокаивало, дарило тепло и тихую радость. Боялась я только полнолуний. В эти дни, я тщательно задергивала шторы, в остальное время, не занавешивая окно совсем.
Такая привычка появилась недавно. Однажды, сквозь сон, пришло невыносимое ощущение надвигающейся угрозы, словно кто-то недобрый, потусторонний низко склонился и смотрел мне в лицо. Пропало ощущение собственного тела, ужас не позволял открыть глаза или позвать на помощь. Парализовало даже способность думать, мое сознание было похоже на застывший кадр. Не знаю, сколько это продолжалось, кажется, очень долго.
Постепенно, нечто страшное стало отдаляться, я смогла вздохнуть, закашлялась и открыла глаза. Было темно, трясущимися руками нащупав выключатель, я зажгла свет. Рядом никого не было, лишь в окно светила огромная луна, ненормального темно-красного цвета, а вокруг нее ярко сияла лунная радуга. Удивительно красивое зрелище, если бы еще не было так страшно. С тех пор я не доверяю полной луне, мне кажется, она знает, кто приходил, но не желает открывать тайну.

***

Сегодня дома я была одна. Мама с Татьяной уехали в гости с ночевкой, Машка умотала к подружке, и можно было поработать без помех. Все дела я закончила только за полночь, но спать совершенно не хотелось. Сходила на кухню, вскипятила чайник и задумалась, чем бы заняться?
Где-то в вещах, не распакованных еще с переезда, у меня был фотоальбом, давно хотела с ним разобраться, расставить карточки по местам. Все откладывала и откладывала это дело, из-за новых фотографий. Там была наши с дедом последние фотки, где он еще живой и веселый. Больно было смотреть на них.
Как же мне не хватает тебя, Деда! Ты всегда знал, что надо делать и как. Поддерживал и уговаривал, когда я впадала в черное, беспросветное отчаяние. Доказывал, что жизнь стоит того, что бы жить и бороться за нее, что из любой ситуации можно найти положительный выход. Рядом с тобой я чувствовала себя сильной. А сейчас, когда тебя нет, я не знаю, для чего живу, и готова на все что угодно, лишь бы изменить это, найти хоть какой-то смысл, получить хоть самую маленькую капельку чуда.
А фотографии все же надо разобрать и сейчас самое подходящее время. Так в какую же коробку, я убирала альбом, в эту или в большую? Придется разбирать обе. Перелопатив гору вещей, искомое, согласно закону подлости, я нашла на самом дне последней коробки.
А это, что за сверток? Ах да, это же флейта, которую я купила пару недель назад, незнамо зачем, завернула в несколько тряпок и затолкала в самый низ коробки, а то сестрицы у меня глазастые, объясняй потом откуда взяла. До ужаса, захотелось вновь на нее посмотреть, а что собственно мешает? Дома все равно никого нет. Развернув ткань, я с новым интересом посмотрела на свою покупку.
Похоже, она стала тяжелее, или мне кажется? А вот это, что? Поднеся флейту ближе к настольной лампе, я рассмотрела тончайший, чуть светящийся узор, покрывавший весь инструмент. Если бы она по-прежнему была черной, это смотрелось бы великолепно, а сейчас серебристая сетка сливалась цветом с потертым покрытием. Наверное, поэтому я не разглядела его в первый раз.
Интересно, как она звучит? Попробовать, что ли. Музыкант из меня, конечно, еще тот, единственный инструмент, который у меня, когда-либо был, это детский барабанчик, но и там я умудрялась не попадать в такт. Поднеся флейту к губам, я дунула, прикрыв пальцами два отверстия из шести.
Звук получился странно низким, темным, густым и шелестящим, словно ветер пересыпал опавшие листья и сухой песок. Пробрало аж до костей и вызывало чувство какой-то бешеной радости и силы. Восхитительная смесь. Я повторила, стараясь сделать звучание более долгим. Звук еще висел в воздухе, когда в окне взорвалось стекло, а следом вылетели искореженные рамы.
Ужас загнал меня в дальний угол и заставил забиться под стол. Вокруг наступила гнетущая тишина, свет погас, шторы беззвучно колыхались на холодном ветру. Дрожа от страха, я ждала чего-то ужасного, но в комнату никто, не спешил лезть и понемногу успокоившись, я решилась выбраться из своего убежища.
Осторожно, шаг за шагом, подобралась к окну и выглянула наружу. Кроваво-алая, ненормально огромная луна смотрела мне в глаза. Нет, не может этого быть. Сегодня не может быть ПОЛНОЛУНИЯ! Однако вот она висит, совсем рядом, только протяни руку, и зовет к себе.
Да, с каждой секундой, с каждым ударом сердца зов был слышен все отчетливей и лунная дорожка, протянувшаяся от ночного светила к окну, казалась самой настоящей. Я села на подоконник, свесив ноги на улицу, лунная дорожка была совсем рядом, прямо подо мной, надо только ступить на нее, только довериться. Вытянув ногу, пощупала серебристую поверхность правой ступней, похоже, вполне твердая, можно поставить и вторую ногу. Сделала первый шаг, второй, третий. Вокруг, от моих движений, разлетелись мелкие искры, свиваясь в маленькие вихри, кружась и вспыхивая в алых лучах. Лунная пыль. Красиво. Зов все сильнее и теперь просто грохочет в ушах. В голову приходит запоздалая мысль. А луна ли это? В ответ на нее, искры кружатся еще быстрей, алый свет вспыхивает ярче, и глаза перестают видеть.
Ощущение полета, дикая скорость и свист ветра в ушах – все, что осталось в моей памяти. Свою флейту из рук я так и не выпустила. Упала я удачно, в кучу опавших листьев, ничего не отбила и не сломала. Полежала немного, восстанавливая дыхание и приводя в порядок мысли. Осторожно села, ощупала себя со всех сторон, посчитала конечности, все ли на месте и встала, вроде ничего не болит. Флейту я засунула в карман джинсов, мешает, и выпасть норовит, но больше её деть некуда. Отряхнула джинсы и свитер, выпутала из волос остатки прелых листьев и огляделась.
Это был не мой дом и вообще не город. Если я выпала из окна, а я точно помню падение, то сейчас должна лежать на земле с переломами и сотрясениями, а то и вовсе тихо остывая. Но ничего подобного, не было, а был лес и довольно густой, но вряд ли что-нибудь, из растущего здесь, я могла бы назвать или хотя бы вспомнить. К, примеру, вот это. Огромное дерево с серебристой корой, покрытой замысловатым узором, толстые прямые ветви, усеяны шипами с палец длиной, на их кончиках ярко блестят капельки росы или яда. По бокам свисают грозди, нет водопады серебристых некрупных цветков с длинными шевелящимися усиками, от них исходит необычный дурманящий аромат. Но самое удивительное на этом дереве – листья, чуть вогнутые, как чаши на длинной ножке, цвет их от светло-желтого у центра, постепенно переходит в оранжевый, затем красный, а резные края огненно-бордовые. Сверху на всю эту палитру красок наложена серебристая паутинка прожилок и, если присмотреться, то видно, как над листом едва заметно дрожит и светится воздух. Так бывает при выделении тепла, я поднесла руку, и лист потянулся ко мне, от него волнами шло тепло, цвета стали ярче, узор на стволе ожил и засветился мягким перламутровым светом. Рука инстинктивно отдернулась, и лист вернулся на место, свечение прекратилось, да, такие деревья у нас точно не растут, жалко нечем нечем сфотографировать. Я опустилась на ворох опавших листьев и прислонилась спиной к стволу, здесь было хорошо, удивительно хорошо. Словно кто-то невидимый гладил по спине и плечам меховой лапкой, даря покой и приговаривая: вот ты и дома, вот и ладно. Тихий перезвон колокольчиков и мягкий шелест прозрачных струй, низкий, глухой звук флейты звучащей издали, и все это на самой грани восприятия, начнешь прислушиваться и не услышишь. Я перестала, прикрыла глаза и под веками в такт звучанию, медленно тягуче, словно сплетаясь со звуком, начался танец света и теней, танец, который нельзя рассмотреть и нельзя распознать. Сколько это продолжалось, не знаю. Мне показалось, что я провела там целую жизнь, состарилась, умерла и родилась вновь.
Очнулась от прикосновения. Лист, оторвавшийся от ветки, плавно спланировав вниз, скользнул по моей щеке и опустился рядом. Он был яркий и бархатистый на ощупь, возьму, пожалуй, его на память. Встряхнула головой, отгоняя остатки видений, и встала на ноги. Сколько я просидела под деревом, определить было сложно, время здесь текло медленно, казалось его можно потрогать. Дома у меня была ночь, а сейчас день, точнее определить сложно, неба из-за ветвей не видно. Куда я попала? Вопрос чисто риторический, ответить некому. Оглядевшись вокруг, я насчитала еще четыре таких дерева, вместе они образовывали ровный пятиугольник, смыкаясь верхушками и оставляя внизу арки-проходы. Пошаркала ножкой, расчищая опавшие листья, под ними оказалась не земля, а серо-зеленая плитка, ею было вымощено все пространство внутри пентаграммы. Это место здорово напоминало храм или какое-то другое культовое сооружение. Обойдя его по периметру и не найдя больше ничего интересного, я вышла в одну из арок. Поискав вокруг дорогу или тропинку и ничего не найдя, пошла в ближайший просвет между деревьев. Чем бы ни было это место раньше, теперь оно покинуто, и сюда давно никто не заходил.
Чем дальше я углублялась в лес, тем больше находилось подтверждений тому, что это не Земля. Я не большой знаток флоры и фауны, но точно знаю, на родной планете не водятся белые меховые многоножки с красными сетчатыми глазами, на которых я наткнулась, найдя, наконец, узкую тропку, петляющую меж деревьев. Одна на меня зашипела, вторая плюнула, но промахнулась. Посмотрев на мгновенно почерневшее место попадания, я развернулась и со всевозможной скоростью бросилась прочь. Удалившись на безопасное расстояние, снизила темп и пошла шагом, стараясь отдышаться. Первые иголочки боли прошили бок, голова закружилась, организм напоминал, что марафонские забеги не для меня.
Тропка вскоре закончилась глубокой норой, а волоски белой шерсти, оставшиеся на ближайшей колючке, рассказали о том, кто ее хозяева. И куда мне теперь идти? Опять, без дороги, по кустам и бурелому? С другой стороны, куда эти твари могут ходить достаточно часто, чтобы протоптать дорожку? Подумав немного и порывшись в памяти, я вспомнила описание поведения диких животных. На водопой они ходят, вот! А еще, потерявшимся в лесу советуют выбраться к воде и двигаться вниз по течению, до слияния с рекой или озером, там есть шанс найти людей и не умереть от жажды. В любом случае, отсюда надо убираться, пока эти ядовитые симпатяжки не решили вернуться.
Осторожно, стараясь ступать бесшумно, я кралась в обратном направлении, и недалеко от места встречи свернула в лес, разглядев сквозь листву мелькание белой шерсти мне навстречу. Обойдя опасность и вернувшись на тропку, облегчено выдохнула и направилась дальше. Усталость и боль, плюс бессонная ночь, сделали свое дело, я начала спотыкаться на каждом шагу. Необходимо отдохнуть, но для этого нужно найти подходящее и безопасное место. Кто его знает, какие здесь еще зверушки водятся.
Вскоре между деревьями появился просвет, затем стало слышно журчание воды, еще немного и вот, берег то ли ручья, то ли небольшой речки. Поток был не широким, но сильным и стремительным. Я присела и с сомнением посмотрела на воду. Она была слегка зеленоватой, но и небо здесь, я задрала голову вверх, тоже с заметной зеленцой. Похоже, это естественный цвет атмосферы и, как следствие, воды. Пить хочется очень, пожалуй, рискну, авось не отравлюсь. Зачерпнув пригоршню и поднеся ко рту, принюхалась, вода, как вода, ничем не пахнет. На вкус тоже никаких отличий не обнаружилось, только холодная очень. Напившись, внимательно прислушалась к организму, но, уловив лишь голодное бурчание в желудке, отправилась вниз по течению, высматривая место для отдыха. Оно вскоре нашлось. В развилку трех деревьев ветер нанес опавших листьев, я нарвала и добавила травки, стало вполне удобно и мягко, прилегла, стараясь поудобней устроить спину, и не заметила, как заснула.
Пробуждение было не из приятных, по моему лицу скользнуло нечто, холодное и шероховатое, я открыла глаза и попыталась рассмотреть что это. На моей груди, свернувшись кольцом, лежала черная тонкая змея. Это ее хвост разбудил меня и, не удержавшись, я закричала, только горло свело судорогой, и оттуда шел один сип. Рептилия резко развернулась, приподнялась на хвосте, раздувая капюшон, и зашипела в ответ. Кажется, это называется атакующей позой, пронеслось в голове, тело одеревенело и не двигалось. Вот и пришел мой конец, а умирать совершенно не хочется, и сделать ничего нельзя. Оставалось только лежать, до рези всматриваясь в ее холодные неподвижные глаза, и гадать, уползет так или все же сначала покусает. Похоже, последний вариант ей больше по нраву, да и убираться она пока не собирается, на мне вполне тепло и уютно. Вот что, значит, пригреть гадюку на груди, не фигурально выражаясь.
Первый испуг постепенно проходил, тело расслаблялось, а ядовитая тварь нет, теперь она слегка раскачивалась взад и вперед, выпуская раздвоенный язык. Я посмотрела по сторонам, насколько позволял угол обзора, прислушалась, но на помощь никто не спешил и на ум, ничего дельного не приходило. Рядом с правой рукой, мундштуком к лицу лежала флейта и в мою «светлую» голову пришла не менее «светлая» и главное «здравая» мысль, может, сыграть ей? Я, конечно, знала о тугоухости змей и то, что показывают индийские факиры – результат жесткой дрессировки, но Господин Здравый Смысл оставил меня сегодня одну, укатив в далекое и продолжительное путешествие. Служить термоподушкой этой гадине я не нанималась и покорно ждать, когда меня цапнут, не буду, надо сделать хоть что-то для своего спасения.
Накатившая злость придала решимости. Осторожно вытягивая шею, добираюсь до вожделенного инструмента, зубами хватаю и подтаскиваю ближе, шипение усиливается. Не знаю, какой должен был получиться звук, учитывая, что руками пользоваться нельзя, только его не было совсем. Змею же словно пружиной подбросило вверх и швырнуло в сторону, аккурат на одну мою недавнюю знакомую, белую и пушистую, но тоже вполне ядовитую. Гадина даже пискнуть не успела, хотя может змеи и не пищат вовсе, не помню точно, многоножка заглотала ее мгновенно и плотоядно облизнувшись, посмотрела на меня. Ага, это была острая закуска, а теперь плотненький обед? Нет уж, пожалуй, пойду-ка я отсюда, пока не съели за компанию. На четвереньках, пятясь словно рак, я отступала, а хищница, соответственно наступала. У кого первым не выдержали нервы? У меня конечно! Я заорала и вскочила в полный рост, а она следом прыгнула. Рефлекторно развернувшись боком, пропускаю несущуюся смерть мимо, а в руке обнаруживаю зажатую флейту. Не раздумывая, со всей силы, я опустила ее поперек спины многоножки и отскочила в сторону. Тварь упала на землю и забилась в предсмертных судорогах. Досматривать я не стала, а побежала вниз по ручью, кляня себя, этот незнакомый мир и всех ядовитых тварей вообще. Остановилась, только добежав до обрыва, дальше дороги нет. Вода здесь падала вниз, образуя маленький шумливый водопад. Под ним крутилось со скрипом большое деревянное колесо водяной мельницы, почти такой же, как на репродукции картины в моем настенном календаре. Значит, здесь есть люди, а не только хищники, норовящие съесть ни в чем не повинную меня.

***

Мельник, к которому я, спустившись, наконец, с обрыва, обратилась с монологом на тему, как я здесь оказалась и что мне теперь делать, не понял ни слова, только двигал густыми бровями вверх вниз. На вид лет пятидесяти, крепкий и кряжистый, как старый дуб, внешне он ничем не отличался от моих соотечественников, обычный такой хмурый дядька. На шум вышла женщина, примерно, того же возраста, видимо его жена. Переглянувшись, они стали махать руками в сторону ворот, но я сделала вид, что не понимаю, чего они хотят. Тогда хозяин схватил меня за шиворот и потащил на выход, я уперлась, он дернул сильнее и воротник оторвался. Я упала, приложившись о твердую землю, так, что зубы клацнули, и взвыла от боли в спине. Мужик повертел в пальцах обрывок и снова шагнул ко мне, но тут, голос подала женщина, и они заспорили. Раздосадовано сплюнув, мельник отвернулся и ушел в дом, а хозяйка помогла мне встать, и потянула за собой.
Ближайшую ночь пришлось провести на сеновале, в компании с мышками, летучими и не очень. Может, это и не мыши вовсе были, но наверху кто-то трепыхался и хлопал крыльями, а внизу шуршал и скребся. Мне выдали одеяло, горбушку хлеба и кружку с каким-то горячим отваром. Засыпала я долго, ворочаясь с боку на бок и вспоминая прошедший день. Как я сюда попала? Что будет, когда вернется мама и не найдет меня, зато увидит разбитые окна, да и получится ли вообще вернуться назад? Вопросы, вопросы, а где ответы? Кто бы подсказал?! Мысли были малоутешительные, и задремать удалось только на рассвете, правда, не надолго, меня разбудил противный нарастающий скрип. Я заткнула уши, накрылась одеялом с головой, но сон ушел и не вернулся. Пришлось выползать на свет божий, с трудом и по частям разгибая затекшую спину. Где же ты утренний душ, зубная щетка и плотный завтрак? Ау.
Во дворе стояла видавшая виды телега, двое мужиков, видимо работники, грузили на неё кули с мукой. Когда эта великомученица дорог была загружена до самого верха, вышла давешняя хозяйка, поманила меня пальцем, сунула в руки узелок и указала на телегу. Возница занял свое место, щелкнул кнутом и мы двинулись в путь. В узелке оказался кусок свежего хлеба и маленькая фляжка с водой, к полудню и то, и другое закончилось. Телега скрипела и раскачивалась, жалуясь на жизнь и обещая вот-вот развалиться на запчасти. По-хорошему надо было слезть и пойти пешком, но после вчерашних приключений и почти бессонной ночи не хотелось даже двигаться. Поэтому я устроилась между мешками с мукой, прикрыла глаза и с замиранием сердца ждала очередного ухаба, в перерывах между ними пытаясь обдумать сложившуюся ситуацию.
Получалось так себе, но если кратко, то: я попала в чужой мир, этот мир обитаем и мне здесь никто не рад. Возница на расспросы не отвечал, прикидываясь глухонемым, а может, и правда им был, стало скучно, и я задремала. Впрочем, спать пришлось недолго. Из густых придорожных кустов раздался резкий свист и на дорогу вышли пять человек в масках, двое сзади и трое впереди. Лошадь схватили под уздцы, телега резко остановилась, поклажа сместилась, меня зажало между мешками и завалило сверху. Дышать стало трудно, но выбираться мне показалось небезопасным. Если повезет, может, и не найдут? В щель была видна часть разворачивающегося действа, ну и слышно, разумеется.
Один из троицы вынул длинный нож и шагнул к вознице. А глухонемой-то разговаривать умеет, да еще как, особенно если почесать ему пузико остро заточенным предметом и не только разговаривать, вон какие рулады с перепугу выводит, а мне и словечка не сказал, как не просила. Разбойники заржали, глядя на визжащего мужика, сразу видно, гоп-стоп процветает не только в моем мире, и поглумиться над беззащитными везде любят. Я еще глубже вжалась в мешки и затаила дыхание. В это время двое других романтиков с большой дороги подошли к задку телеги и начали потрошить добычу. Везению пришел конец, меня нащупали среди поклажи и, под изумленные возгласы, сдернули на землю, вот тогда-то и стало по-настоящему страшно. Все произошедшее ранее, было необычным и пугающим, но все же не воспринималось как реальная действительность, скорее как сон или игра, или как игра во сне, которая обязательно закончится и обязательно хорошо. А вот теперь, стоя перед вооруженными людьми, могущими убить меня в любой момент, я чувствовала, как пляшут коленки, и зубы выбивают дробь. Меня обыскали, вывернули карманы, нашли носовой платок, флейту, лист с тех странных деревьев, почти не помятый, и конфетку. Глядя, как сладость летит в пыль, я дико сожалела о том, что раньше сама не обшарила собственные карманы и не съела заначку, люблю сладкое. Да и кормить, когда еще будут, и будут ли вообще, вопрос.
Старший из налетчиков взял в руки лист, посмотрел на меня исподлобья и о чем-то спросил, я ответила по-русски, он естественно не понял, взял за плечо и сильно встряхнул, настойчиво тыча в лицо отобранной флорой. Я истерически завизжала, неприятно напомнив себе возницу, разбойник поморщился и оттолкнул меня в сторону. Мужчины во всех мирах одинаковы, женских истерик просто не выносят. Собрав мое скудное имущество, он затолкал его в поясную сумку и, отвернувшись, отдал какой-то приказ своим людям. Из леса вывели серую в яблоках лошадку и погрузили на нее чуть ли не половину того, что лежало на телеге. У животного заметно прогнулась спина, и дрогнули ноги. Как она бедная все это понесет непонятно, но может быть им совсем не далеко?
Мечта о том, что все тихо-мирно закончится и местные робин-гуды уйдут, довольствовавшись грабежом и оставив нас с возницей в покое, умерла, когда меня подхватили под локоток и поволокли в сторону от дороги, по кустам и буеракам. Я, было, брыкнулась разок и снова попробовала взвизгнуть, но заработала грубый окрик, вкупе с подзатыльником, и дальше предпочла двигаться молча, куда указывают. Надежда же на то, что идти не далеко, быстро скончалась в страшных муках. Весь остаток дня, до глубоких сумерек, которые здесь были зеленоватыми, а не синими как дома, отряд быстрым шагом двигался сквозь лес. Не делали остановок даже у ручьев, чтобы напиться, вскоре во рту у меня пересохло, в глазах от усталости потемнело, и стало не видно, куда наступаю. Пару раз я спотыкалась, мой конвоир ругался, но вовремя подхватывал, потом плюнула и повисла на нем мертвым грузом. Дорога и прибытие в лагерь запомнилась отдельными кусками, куда-то идем, падаем, поднимаемся, опять идем, снова падаем и так долго-долго, потом свет костров, голоса, я опять падаю и больше никуда не иду.
Наступившее утро встретило меня еще более неласково, нежели предыдущее, то есть, попросту, пинком сапога под ребра. Вяло, сквозь сон, вспомянула его маму (не сапога естественно, а владельца) тыхим незлым словом. Слово это было понято и истолковано верно (о, великий и могучий ненормативный, везде ты в почете и перевода не требуешь!). Заработав еще один, теперь уже более прицельный и чувствительный пинок, я живенько продрала глазки и села. На меня насмешливо смотрел коренастый, широкоплечий парень, с буйной шевелюрой, напоминающей пожар на даче у соседей, особливо, если еще и керосинчику плеснуть от щедроты душевной, чтоб полыхало шибче. Лицо его являло собой одно сплошное рыжее пятно, и эта ходячая веснушка щелкала орешки, сплевывая шелуху мне на ноги, и пакостно ухмылялась от уха до уха. Увидев, что я проснулась и сфокусировала на нем свое внимание, наглец наклонился и ухватил меня за гм… грудь, а потом, пока я приходила в себя от такого непотребства, еще и край свитера мне на голову завернул. Да так, что вышеуказанная часть оказалась на всеобщем обозрении, вместе с черным кружевным бюстгальтером. Взвыв, почище белуги, и пнув кого-то, вслепую, я откатилась в сторону и вскочила на ноги, поправляя одежду. Рыжий ржал, как конь, дружки вторили в унисон.
Видок у меня был еще тот – помятая сонная девка в штанах, с полной головой опавших листьев и липких чешуек. А когда разглядел мое перекошенное от ярости лицо и сжатые кулаки, то мерзавца прямо-таки переломило пополам от смеха, словно тростинку на ветру. Весело ему, видите ли, вот бы еще и паралич хватил, ан нет, крепок здоровьем, так ничего страшного, мы и помочь могём. Рыча от злости, я вытянула вперед руки и, ухватив его за шею, сжала изо всех сил. Несколько минут я наслаждалась сиплым хрипом, бульканьем и судорогами жертвы, а потом, почуяв неладное, оглянулась по сторонам. Его дружки вели себя как-то неадекватно, в том смысле, что хохотать не перестали, а, наоборот, добавили децибел. Народу вокруг прибавилось, все кивали головами, переговаривались, хихикали, тыча пальцами в нашу сторону. Когда же моя жертва подняла голову, и показались сияющие от смеха глаза, я невольно смутилась, руки сами разжались, а ноги отступили на шаг. Этим и воспользовался ржавый недобиток, подхватил меня на руки и смачно поцеловал на глазах у всего честного и не очень народа (учитывая, куда я попала), а, отпустив, тут же отскочил на безопасное расстояние. Пр-равильно мне дедушка говорил: либо не делай, либо делай до конца и теперь додушить этого наглеца и охальника я просто обязана.
Кружок – другой по лагерю, в темпе вальса, живо остудил мой пыл. Веснушка бегал быстро и усталости не проявлял, у меня же в боку кололо немилосердно. Он же, еще и рожи зверские корчил, а чтоб мне хорошо было видно, подпускал поближе, двигаясь задом наперед, подпрыгивая и разводя руками, вот он я – хватай, но в последний момент неизменно уворачивался. Я так устала, что готова была бросить это бесполезное занятие и только гордость не позволяла сдаться. Еще оставалась надежда на оплошность вражины и, потом, кто-то же должен за ВСЁ ответить. Подсунули непонятную штуку, заманили невесть куда, ограбили, утащили в плен, а утром разбудили пинком и облапили прилюдно. Так почему бы и не рыжий? Им, как известно, больше всех надо и они за все в ответе!
А все же есть в жизни справедливость! Увлеченно строя мне глазки, парень не рассчитал траекторию движения, заигрался малость, и налетел спиной на дерево, а у дерева… был сучок, низко был. Глядя на меняющееся выражение его лица и мстительно ухмылялась, я медленно подкрадывалась к жертве, хищно согнув пальцы. В моем воображении одна волшебная картина расплаты сменялась другой. Сообразив, что его ждет, рыжик сделал самое умильное личико, которое мне когда-либо приходилось видеть, и захлопал глазками, как блондинка, благо, реснички длинные. Такой прием мог растопить даже сердце чудовища, но я желала мстить и потому не повелась, а с рычанием потянулась к горлу, в последний момент, изменив направление движения, и прихватила его за уши. Уши были большие, теплые и драть их было удобно, а главное приятно. Хорошая штука – удачная месть! У-у-у, а-а-а, о-о-о… и все остальное, столь же невразумительное, услаждало мой слух. Долго, правда, издеваться над собой он не дал. Резко присев, парень вырвал пострадавшие органы из моих загребущих ласковых ручонок, оттолкнул меня, ушел перекатом в бок и, вскочив на ноги, рванул вперед. Как же так, я ведь еще не наигралась! Догнать, догнать и еще раз потрепать. Спина беглеца была близко, пытаясь оторваться, он прибавил скорость, я тоже, самозабвенно отдавшись погоне. Впереди было препятствие: костер, поперечина, котел и где-то рядом маячила женщина с черпаком. Он – видел, я – нет, он перепрыгнул, а я – … нет. Вопли, шипение заливаемого огня, сбоку что-то звякнуло и покатилось, ногу окатило кипятком, но в пылу азарта я решила, что не так уж и больно, ведь главное догнать!
Некоторых жизнь ничему не учит, Веснушка решил оглянуться на ходу. От увиденного глаза у беглеца расширились, став как две плошки, и он, наконец, споткнулся. Сделав последний отчаянный рывок и толкнув его изо всех сил, довершая падение, я запрыгнула ему на спину и прижала к земле всем своим немаленьким весом, вот теперь, попробуй, вывернись. Дыхание с хрипом вырывалось из груди, в глазах прыгали цветные пятна, никогда в жизни я так не бегала. Но отдышаться мне не дали, чья-то грубая рука сгребла меня за волосы, стащила с жертвы и потянула вверх, ноги потеряли опору и болтались в воздухе, боль стала невыносимой, опасаясь за сохранность своего скальпа, я заголосила, перемежая вопли со скулежом.