Мой Ангел

В это лето всё шло кувырком. Стояла отвратительная холодная и дождливая погода, постоянно обложенное тучами небо, на котором солнце появлялось изредка и ненадолго, не успевая не то что согреть этот бренный мир, но даже толком его обсушить. Это ужасно действовало на нервы. К тому же жена уехала на всё лето пасти внуков, якобы более нуждающихся в её опеке, нежели родной и, надеюсь, единственный муж. Намеченные на летние месяцы планы срывались, ожидаемые публикации отклонялись. Не думалось, не сочинялось, не писалось. Ломило мелкие суставы, донимал позвоночник, а моя кожа генетического южанина без солнечного ультрафиолета стала сухой, шершавой и местами зудела, доводя по ночам до неистовства. Прибавьте к этому хроническую бессонницу.
Зелёная тоска и разросшееся недовольство собой и своим творческим бессилием прямиком приводили к мысли, что с этим безобразием пора кончать. Да и возраст при тщательном рассмотрении казался достаточным основанием для такого вывода. В общем, купил я в турецком магазинчике за одно евро достаточно крепкую верёвку и в одно премезкое утро недоспавший, взъерошенный и расчёсанный до крови стал прилаживать её к дверной ручке, рассчитывая перекинуть через дверь так, чтобы петля оказалась на уровне, надёжно обеспечиваюшем эвтаназию. И тут неожиданно учуял странный запах – смесь ладана, нектара, амброзии и серы, интенсивно наполняющий комнату.
„Чёрт-те что, – подумал я. – Надо же, как несёт с улицы. Не закрыл балконную дверь…“, – и намерился слезть с табуретки, чтобы напоследок устранить непорядок в квартире.
Передо мной стояла довольно симпатичная абсолютно голая девица и деловито складывада у себя за спиной белоснежные крылья, размерами вполне соответствующие журавлю-переростку.
Неделей раньше я получил от родственников с Украины письмо. В нём говорилось, что мой дед, видный социал-демократ и член Государственной Думы, в сентябре 1917 года написал в Петроград заявление о своём сумасшествии. Опытный конспиратор, он таким путём убивал двух зайцев: мотивировал свой выход из партии и получал иммунитет от преследования как большевиков, крепко разошедшись с Лениным во взглядах, так и от постоянно меняющихся харьковских властей. Теперь, вытаращив глаза на нежданную визитёршу, я заполошно подумал, что дед-то симулировал сумашествие, а внук, похоже, рехнулся на самом деле. В голове стал выстраиваться диагноз (всё ж таки врач): „Рецессивная наследственность. Приехали!“ Но девица была совершенно реальна и, по-видимому, разгадав мои мысли, насмешливо улыбнулась. „Не дают умереть спокойно!“ – озлился я и заорал:
¬¬– Кто ты? Какого чёрта тебе здесь надо?! Да ещё в таком препохабном виде. Девица, называется… – Не надо на меня орать, – ласковым голосом сказала девица. – И не девица я, а твой Ангел. Поэтому ко мне надо обращаться в мужском роде. А если тебя не устраивает мой вид в неглиже, то ради Бога…
И тут она, тьфу, чёрт, он вдруг оказалась в невероятно короткой мини-юбке и во фривольном топе, едва прикрывающем грудь.
– Час от часу не легче, – раздражённо буркнул я. – Думаешь, если ты Ангел, так тебе можно демонстрировать свои телеса перед собравшимся на тот свет старым человеком?
– Какие пустяки, – миролюбиво прошептала Ангел, выдёргивая из-под меня табуретку, и уже, сидя на ней и покачивая ножкой в туфельке от Армани, перекинутой через другую ногу, оказалась в строгой английской миди-юбке и деловой блузке от Кардена. А я, вместо того, чтобы грохнуться на пол, безо всякой опоры повис в воздухе.
„Ну и ну, – подумал я. – Ангел! А почему же серой попахивает, как от …?“ И на всякий случай уцепился за петлю, как это делают пассажиры, стоя в вагоне трамвая или метро. Но он, без сомнения, читала мои мысли.
– Вообще-то, мы, ангелы, пахнем амброзией и нектаром, –поспешила он меня успокоить. – Ну, уж если собираемся к пожилому человеку, прихватывам капельку ладана. А серой тянет потому, что непадшие и падшие ангелы используют в принципе одинаковые методы телепортации.
Ангел выглядела так невинно и говорила таким чистосердечным голоском, что я ему почти поверил. Тем более, что в кошельке у меня оставлась одна мелочь и кроме устаревшего компьтера ничего ценного в доме не имелось. Но на всякий случай спросил:
– Ну, вот я сейчас отправлюсь к праотцам и куда вы меня определите? Наверно, в ад, как самоубийцу?
– Ну что ты, сэрдэнько мое! – промурлыкала Ангел. – Какой ад? То, что вы называете адом, на самом деле вполне комфортное местечко для неисправимых негодяев, бездельников и прочих паразитов. Там они на всём готовом абсолютно нечего не делают, постепенно дичают и сходят с ума, так и не найдя себе стоящего занятия. Слоняются из года в год, бедолаги, чураясь даже друг друга. В общем, мучаются…
– Вот-те на! А что же такое тогда рай? – напоследок я решил полнить свои познания. – Кого туда берут?
– О, в рай попадают исключительно творческие личности! Там у нас Платон и Сократ, Софокл и Диоген, Эврипид и Аристотель. В раю встретились Архимед и Лобачевский, Абу Али ибн Абдалах Ибн Сина и Моше бен-Маймон, Гомер и Хаким Абулькасим Мансур Хасан Фирдоуси, Ньютон и Эйнштейн, Бор и Ландау, Вейсман и Вавилов, Рембранд и Репин, ван Гог и Левитан, Бетховен и Чайковский, Сикорский и братья Райт, Королёв и фон Браун… Да всех не перечислить. Там приготовлено место и для ныне живущих гениев, например, для Григория Яковлевича Перельмана. Но мы, разумеется, никого не торопим…
– Надо же! И фон Браун? Несмотря на сотни погибших? Этак там у вас блаженствуют Вагнер, Гитлер, Сталин? А полководцы? Ксеркс, царь Леонид, Александр Македонский, Ганнибал, Спартак, Цезарь, дон Жуан Австрийский, Фридрих Великий, Нельсон, Ушаков, Наполеон, Кутузов, Веллингтон, Троцкий, Эйзенхауэр, Жуков…? Может, хватит? Ведь на них море крови.
– Ну ты и загнул! Свалил всех в одну кучу, – пожурила меня Ангел. – Тут пришлось разбираться с каждым по отдельности. К примеру, Гитлер. Не лишён задатков гениальности. Но неимоверной злобой он спалил свою бессмертную душу задолго до своей физической смерти и сожжения трупа. Что было помещать в рай? А Вагнер? Гениальный музыкант, но от его души, разрушенной безумной ненавистью к евреям, ещё при жизни ничего не осталось. И у Сталина... Конечно, ракеты Брауна несли смерть. Но ведь практически любое, даже самое великое открытие и изобретение может служить и добру, и злу. Куда его повернуть, как его употребить… Теперь ты и сам понимаешь, где место душам названных и неназванных тобой знаменитостей?
Я продолжал висеть в воздухе и, чтобы как-то сгладить дурацкую ситуацию, решил переменить тему разговора.
– А как там у вас Христос и апостолы? – спросил я, надеясь с помощью деликатного вопроса наконец спуститься на пол.
– Христос и апостолы? – Ангел вскинула идеально очерченную бровь. – Видишь ли, у вас, у людей, совершенно превратное представление об исторической роли Иисуса Христа и его сподвижников. Все ваши многочисленные канонизированные церковью и апокрифические евангелия не дают достаточного представления о жизни и деятельности Иисуса Назаретянина. Ближе всех к пониманию истинных целей Иешуа бен Иосифа подошёл русский экономист Кирилл Коликов, заслуживший своей прозорливостью место в раю.
По-видимому, под давлением изумившей меня информации, я незаметно для себя плавно опустился на пол.
– Расскажи. – умолял я деви…, то есть, Ангела, немного стыдясь своего настырного любопытства. В связи с принятым решением расстаться с тяготами этого света запастись такой информацией представлялась мне весьма осмотрительным делом.
– Ладно, – сказала Ангел и попыталась вернуть меня в подвешенное состояние. Не тут-то было. Я, догадливо сбросив тапочки, вцепился в пол всеми десятью пальцами ног (как моряки на палубе в шторм), а руками ухватился за филёнку двери.
– Ладно, – повторила Ангел, усмехнувшись,– расскажу. История хоть и с детективным душком, но напрямую связана с экономикой тех лет.
Он уселась поудобнее и, покачивая ножкой, повела рассказ.
– Возможно, ты знаешь, что Иешуа родился в семье бедного плотника Иосифа. Его мать Мария восходила к боковой линии давнего израильского царя Давида. Однако бедность была страшная. Кроме Иешуа в семье было ещё четыре ребёнка. Поэтому вместо хедера отец привлёк старшего сына к работе в своей мастерской чуть ли не с пяти лет. Но работа Иешуа не прельщала и в тринадцатилетнем возрасте он ушёл из семьи. Несколько лет жил в секте есеев, где читали и обсуждали тексты Торы. Не владея грамотой, со слуха наизусть заучил священные тексты. Затем стал странствовать по Палестине, вступая в беседы с раввинами и странствующими проповедниками. Набравшись опыта в богословских спорах, начал высказываться о тяжёлой доле бедняков, о корыстолюбии служителей культа, о беззаконии местных властителей. Постепенно среди своих слушателей отобрал группу верных учеников и помощников, сопровождавших его в странствиях и защищавших от разъярённых клерикалов и от встречавшихся на дорогах разбойников. Теперь можно было пытаться войти во власть, чтобы разумными законами и делами облегчить участь бедноты.
– Это мне известно, – прервал я Ангела. – При чём тут экономика?
– Экий ты, висельник, нетерпеливый, – досадливо повела плечиком Ангел. – Слушай дальше и не перебивай…
Я опять почувствовал, что отрываюсь от пола, и крепко вцепился в дверную ручку. Заметив мой манёвр, Ангел цокнула языком, осуждая мою строптивость.
– Так вот, – продолжала Ангел, – раз в год все иудеи должны были жертвовать Храму золото в сумме, равной 20 римским динариям. Но на динариях было изображение императоров и религия запрещала вносить их в Храм. Поэтому правящий в Иерусалиме Синедрион добился у Рима разрешения чеканить для Храма золотые сикли, равные по стоимости 20 динариям. Для обмена у дверей Храма стояли 25 меняльных столов. Вся штука крылась в том, что сербро добывали в Европе, а золото на Востоке. Потому в Риме динарий разменивали на 12,6 серебряных сестерциев, а в Иерусалиме на 4,7. Стоило взять в Иерусалиме динарий, привезти его в Рим, и вы просто за так получали почти восемь сестерциев. Вернувшись в Иерусалим, обменивали их без малого на два динария. И так далее. Конечно были путевые расходы и путевые риски, но выгода того стоила. Используя разницу курсов, члены Синедриона и, в первую очередь, левиты Храма наживали огромные состояния, а на народ ложились непосильные налоги, выплачиваемые Риму.
Я, что называется, развесил уши. Ничего подобного в евангелиях не писали. Заметив моё изумление, Ангел улыбнулась.
Наверно, в непривычной одежде ему было жарко и он несколько раз прошлась по комнате, обмахиваясь крыльями.
– В это время в Риме зрел заговор против императора Тиберия, возгавляемый легатом преторианцев Сеяном, другом прокуратора Иудеи Понтия Пилата. Сил одной преторианской гвардии для свержения имератора и удержания власти было мало, и Сеян надеялся на помощь легионов Пилата. Чтобы побудить легионеров из Иудеи двинуться на Рим и сражаться с верными Тиберию войсками, нужны были огромные деньги. Таких денег ни у Сеяна, ни у Пилата не было, но они лежали на меняльных столах перед Храмом. Однако, изъять храмовые деньги Пилат боялся: бурлящая Иудея только и ждала повода для восстания против Рима. Надо было найти верного помощника среди влиятельных евреев, желательно, члена Синедриона.
– Хочешь чаю? – пустился я на подхалимаж, надесь таким образом ослабить силы, вздымающие меня вверх. Но он только отмахнулась крылом. Ему и самой рассказ явно стал интересен.
– Итак, Иешуа, опираясь на нищих и обездоленных, подумывает о захвате власти в Иерусалиме, а Пилат ищет способ раздобыть деньги. Но для захвата власти в Иерусалиме, нужно хотя бы невмешательство римских войск, а лучше – их поддержка. А глаза и уши Синедриона уж давно следят за Иешуа и за его единомышленниками. Надо чем-то заинтересовать Пилата, тайно переговорив с ним. Учитывая разницу в статусе Пилата и бродячего проповедника из Назарета, организовать такую встречу было не просто.
– Для начала Иешуа вбрасывает в толпу тезис „кесарю кесарево“, тотчас же доложенный Пилату состоящими у него на службе соглядатаями. Пилат был заинтересован, но этого мало для инициации тайной встречи, и тогда Назаретянин решается на громкий скандал. При стечении народа он громит храмовые меняльные столы и, как богохульник и нарушитель спокойствия, подлежит казни. Однако, смертная казнь – прерогатива римской власти. Так Иешуа попадает на допрос к Пилату. Происходит тайный сговор: Пилат поможет Иешуа получить место в Синедрионе, а Иешуа отдаст Пилату доходы для начала с семи меняльных столов. Пилат прикидывает: за несколько месяцев вполне можно собрать сумму для реализации заговора. Но до поры до времени сговор надо скрыть от вездесущей слежки первосвященника Храма Каифы, способного доносом в Рим запросто разрушить планы заговорщиков. Поэтому Иешуа подвергают бичеванию, сделанному столь искусно, что многочисленные ссадины и кровоподтёки только создают видимость тяжёлого наказания. Иешуа отпускают, но Каифу обмануть не удаётся. Он продолжает добиваться смертной казни Назаретянина, привлекая к резиденции Пилата бушующие толпы иерусалимцев. Пахнет бунтом, и Пилат, якобы уступая требованию народа, в конце концов инсценирует распятие Иешуа, а для пущей убедительности велит над головой распятого укрепить издевательскую табличку, из которой следовало, что казнён царь Иудейский. Намёки на претензии Иешуа на власть и на его далёкое родство с царём Давидом, как бы освещающее истоки его намерений. Заодно табличка давала понять Каифе и Синедриону, что бывает с неугодными Риму искателями власти в Палестине. Второстепенные подробности опускаю.
– Инсценирует? – не удержался я. – Действительно, какие пустяки: сначали избили, заставили, надрываясь, нести тяжеленный крест, потом прибили к нему в солнцепёк, перебили голени, проткнули бок копьём, а ночью бездыханного сунули в ледяной склеп. Ничего себе инсценировочка!
– Ничего ты не понимаешь, – отмахнулась Ангел и почесала у себя между лопатками. – Не перебивай! Далее расскажу вкратце. Во-первых, Иешуа вопреки традиции помогли нести крест. Во-вторых, его не пригвоздили к кресту, а привязали. В-третьих, ему не „перебивали голени“. На самом деле палачи тех времён не ломали кости, а перерезали кровеносные сосуды ног, и большая кровопотеря ускоряла наступление смерти. В-четвёртых, ему поднесли губку с живительной влагой (никакой это был не уксус!), чтобы он не мучился от жары. В-пятых, его легонько ткули копьём, чтобы продемострировать наступление смерти. Как известно, потекла кровь. Но из трупа кровь-то не течёт! В-шестых, вопреки правилам родственникам позволили снять его с креста и забрать тело. Заметь, казнь проходила накануне субботы. Поэтому ни один, даже самый враждебно настроенный к Иешуа иудей, не мог охранять место его захоронения в пещере. А приставленные римские легионеры якобы заснули и не смогли утром объяснить, куда делось тело. Конечно, всё было подстроено по прямому указанию Пилата. Иешуа ему был нужен живым. Скорее всего, его спрятали в одной из резиденций прокуратора, подлечили, и спустя несколько дней он смог встретиться со своими единомышленниками, сказавшись воскресшим. А Каифа остался в дураках.
– А что было дальше? Как складывалась реальная жизнь Пилата, Иисуса и его ближайших помощников?
– Экий ты всё же нетерпеливый!
Ангел, по-видимому, устала сидеть на одном месте и, чтобы размять кости, немного полетала по комнате. Теперь на ней был белый балахон, в какие одеваются приведения и Алла Пугачева.
– А дальше все планы пошли к… , гм!, не так. Заговор Сеяна был раскрыт. Его казнили. Пилат некоторое время находился под подозрением, но его переписку с Сеяном удалось уничтожить. Однако подозрения остались. Войсковые формирования, дислоцированные на Востоке, оставить под его командованием было рисковано. Пилата отозвали в метрополию. Иешуа стал не нужен, более того, как свидетель, опасен. В духе времени его тихо убрали. А помощники… Помощники имели свои цели, довольно далёкие от целей Назаретянина. Используя его имя, они пошли своим путём. Ты наверняка знаешь об этом. Опасавшейся длинных рук Каифы и Синедриона, жене Иешуа Марие Магдалине с сыновьями и дочерями удалось бежать сначала на Кипр, а потом, ещё дальше, на Средиземноморское побережье Галлии, нынешней Франции*). Там потомки Христа породнились с представителями некоторых владетельных домов, включивщих

*)Подробнее об этом читатель может узнать их книги М.Бейджента и соавт. „ Святая кровь и Святой Грааль“ .М., ЭКСМО. 2007; - 494 с. Или из статьи В.Сухачевского „Священный Грааль и тайна деспозинов“. Интернет.
в свои гербы щит Давида, cпустя сотни лет давших начало таким рыцарским орденам, как Приорат Сиона и тамплиеры, а в период с V до середины VIII века Меровинги, прямые потомки Христа, были королями Франции. Но об этом в другой раз...
– Нет, нет! – закричал я в страшном возбуждении. – Ради Бога, расскажи! – и внезапно почувствовал, что опять твёрдо стою на нагах.
– Ради Бога? – с сомнением в голосе переспросила Ангел. – Да ты ж у нас числишься неверующим… – Но, определённо уловив в моей мольбе искреннюю заинтересованность, после накоторого колебания решила продолжать.
– Таким образом, в христианском мире возникла уникальная и, рассуждая логически, противоестественная ситуация. С одной стороны, на гегемонию в христианском мире претендовали римские папы, считавшие себя местоблюстителями престола апостола Петра. С другой стороны, во Франции правили потомки Иешуа бен Иосифа, считавшие себя истинными наследниками и продолжателями дела своего великого предка. Их духовное влияние во II-IV веках испытывали не только жители французских земель, но и восточного побережья Испании и северо-западной Африки. В южной Франции в честь Марии Магдалины возводились храмы. С годами напряжённость в отношениях папского Рима и французских королей переросла в нескрываемую конфронтацию. В 751 году в результате интриг папаского престола Меровинги, потомки Христа, были свергнуты, жену Иисуса Марию Магдалину объявили блудницей, а церкви, носившие её имя, переименовали и честь Девы Марии, матери Христа. И уже спустя век несведущие в богословских тонкостях обыватели не замечали подмены. Потомки Христа вынуждены были скрываться, а упорные последователи их идей были объявлены еретиками. В первой четверти ХIII века против них был организован Крестовый поход. Окончательный разгром тайных приверженцев потомков Иисуса Христа (которых они между собой именовали сосудом, хранящим Святую кровь, – Священным Граалем) был организован папским престолом в 1307 году. Тогда был распущен рыцарский орден тамплиеров, а его руководители подвергнуты пыткам и казнены.

Рассказ заметно утомил Ангела. Что-то бормоча, он тяжело опустиласть на табурет, вытирая вспотевший лоб левым крылом и обмахивая правым совершенно обнажённое тело. До меня донеслись обрывки слов: „…распинаюсь… паршивым атеистом…“. Но я, до глубины души потрясённый рассказом, не обратил никакого внимания на его брюзжание и внешний вид.
– Какая необыкновенная история! Однако, она убедительно объясняет всё, прочитанное мною о Христе. Люди непременно должны узнать…
– Что ты! – всполошилась Ангел. – Я рассказал это только тебе, чтобы отвлечь от мыслей о суициде. Ни в коем случае никому не пересказывай.
– Да как же? Обязательно расскажу. – Я был настроен очень решительно. – Об этом преступно молчать!
– Вот как? – Ангел разъярённо ткнула меня крылом.– Тогда вешайся!
И я опять оказался на табурете. Но вешаться мне уже расхотелось…