Старый Бог Свалки

Оптику брать? Вот вопрос…
С одной стороны – патронов к ней много, с другой – винтовка, не карабин. И перезаряжается долго и нести неудобно – длинная, зараза… но патронов – валом. Наверно надо брать, черт с ней, что неудобно. Жизнь дороже, а тут дело такое, вдруг последний раз? Кончаются запасы, надо идти на дальнюю площадку. Соберется сегодня там, страшно подумать. Банды целые, зверье, дьявол их всех побери. Жестокие, умные, все знающие.
Надо брать, на крайняк на трактор залезть и палить помалу. По одному отстреливать, не спеша. Оптика на расстоянии – сила. Ни у кого такой в округе нет…


На месте мы оказались через полчаса – юго-восточные окраины нахожены, знакомы. Пути изведаны, опасные места отмечены. Может кому тут и непривычно и страшновато, но только не нам. Я, к примеру, знаю тут каждую тропку, каждый пригорок.
- Рассыпаться! – прорычал Одноглазый, - Серый и Юкка, вы вперед, на стражу.
- Опять Серый, - заворчал огромный пепельный крепыш, - Слушай Одноглазый, почему я всегда вперед? Что других нет? Чего меня всегда? Несправедливо.
Это он выпендривается. Все знают – Серый метит на место Одноглазого, только духу у него не хватает в открытую бросить вызов. Стоило вожаку даже не сказать, так, всего лишь скрипнуть зубами, и крепыш с молчавшим Юккой не спеша потрусили на ближний взгорок: место, откуда вся Свалка была как на ладони.
Одноглазый неприязненно смотрел им вслед. Он тоже знал.
- Тим, берешь Валета и Джека Свина. Ваше место где обычно. Ок?
Как обычно. Дерьмо, больше и сказать нечего: проторчим полдня в овраге – место опасное, на передовой, а в случае дележки снова прибежим после всех.
- Слышь, босс, - бросил Свин, - Там, у дерева, говорят, опять черных видели.
- Кто говорит?
- Вася вчера присылал своих. Этих… Толстого и Рыжего…
Все довольно захмыкали. Педики одни у Васи, как еще держаться на Свалке?
Кто первым назвал Свалку Свалкой не смог бы разъяснить никто из ныне живущих в этом месте. Говорили, что давно, когда боги были живы, кто-то из них прибил над здешним пустырем табличку с названием. А потом тут вырос город - не город, не пойми чего, короче. Это разумеется всего лишь легенда, хотя на свалку место походило на все сто. Только неужто здесь когда-то появлялись боги?
Особенно свалка стала соответствовать своему имени после Катастрофы, когда караваны перестали прибывать на площадь, разгрузчики прекратили работать, а на пустыре вместо ранее мирно уживающегося населения появилось несколько банд, пытающихся захватить контроль над караванами с гуманитаркой, которые неизвестно из-за какого сбоя продолжали время от времени прибывать. Собственно этот контроль назывался теперь властью.
- Хорош, - оборвал веселье Одноглазый, - Черные это нифига не шутки. Или кто думает иначе? Языкастого кто завалил? Сколько прошло, а? Пять дней, шесть, неделя? Ржут, бл… Весело им! Ладно, Джек, все, я понял. Знаю. Так, Свист идешь с ними. Мелкий и твои – к трактору, остальные со мной.
Свист недовольно забухтел, получил толчок под зад и присоединился к нам.
- Все! Разошлись, разбежались. Был бы тут Бог, сказал бы, что он с нами. А так…

Я побежал вперед, скорость – тут главное. Порой случалось, что замешкавшийся получал дыру в башку или в брюхо. Откуда неизвестно. От кого, соответственно, тоже. Стоит к примеру, раз, и упал. Сдох. Нет, спасибо, неохота так.
Свин и остальные потянулись за мной. Уважают, гады.
Через пару минут бригадка добралась до невысоких холмов, рядом с дорогой. У правого сбоку начинался распадок. Оттуда несло вонью. Наше место. Лезем в ненадежное укрытие – прямиком в овраг.
- Залечь и бдить! - приказал я на всякий.
Началось самое тоскливое, ждать да догонять… хуже не узнать. Хм, поэт, блин.
- Пацаны, я покемарю, разбудите как начнется, - говорит Свист.
Свист не наш, прибился от шайки Плешивого, после того как бойцы Васи Морды порвали всю их шарашкину контору. Говорят за дело, потому как никто и не дернулся тогда восстанавливать справедливость. Раньше мы с плешивыми существовали вроде как друзьями, вот он и приплелся, весь поцарапанный, в крови. Ничего, отлежался: как на волке зажило. Ха!
Прибился-то прибился, но наших понятий так и не выучил, ладно, пусть с ним.
Сейчас не время грызться – сегодня должен прийти Караван. А тогда – главное не зевать. Охраны в машинах давно не ездит, так что бой будет только за сам груз. Если мало придет – одна или две машины, то нужно обе отбивать, а если пять-шесть, тогда нужно предпоследнюю и перед ней – там и жрачка получше, и тряпье поновей. Тряпки, конечно, теперь все реже бывают, тут ясней ясного – откуда им взяться-то? После того как бабахнуло и всю осень-зиму гарь с пеплом в воздухе летали вообще непонятно откуда машины идут. Я этого не помню, родился уже после. Мать рассказывала, а ей ее мать. Вот она помнила вроде. Давненько было дело, хотя шарахнуло, рассказывали, офигительно.
Хрен с ними, откуда и почему бы ни ехали караваны, только бы ехали.
- Тим, - чуть слышно позвал Валет.
Странный парень, сколько его знаю. Тихий, ничего не надо, есть пожрать – ест, нет – сидит, ждет. Другие как-то крутятся, где-то заначивают. Или отбирают идут. А этому – словно все равно. Придет время, оглянется, а вспомнить и не о чем. Жил – не жил?
- Чего?
- Как думаешь, Одноглазый если чего за нас пойдет?
Я не сразу додумал, повернул голову, вопросительно склонил ее набок.
- Ну, если эти полезут… - он кивнул в сторону невысокой вершины.
До меня дошло – там наверху росло сухое дерево. Дерево Смерти, а чего, очень похоже. Корявое, сухое, серое такое. Совсем без жизни, как его еще называть? Смерти оно и есть.
- Ты про черных?
- Угу.
- Не знаю, - честно ответил я.
Кто видит Одноглазого? Нет, не глазами, а... изнутри? Никто. Вечно один, постоянно в движении, всегда начеку. Только такие и выжили, только такие и выбились. Кто-нибудь скажет, подумаешь, всего лишь вожак банды, но… хотел бы я быть вожаком. Волчара.
- Да не сунется он, если чего. Даже не дернется, - Джек лениво потянулся. – Мы для босса куски мяса, не больше. Чего бы он там не говорил, только своя шкура всегда ближе к телу. Потому ребяты, если кипеж какой поднимется, то только ноги выручить могут. Бросать все и драпать до самого центра. Потому как туда даже черные не полезут!
Центр – это да. Это вот и есть страшное место. Оттуда никто не возвращался еще. А пробовали ходить многие. Сталкеры, блин. Поперву, после Большого Бабаха, в центр кидали «грязные» продукты из Города. Опять-таки знаю по рассказам. Но говорят: в упаковках, новые, ешь – не хочу. А лет через семь-восемь, может десять, когда вокруг народ страшно, в муках повымер, завелись в тех «горах» вовсе страшилы. Размером с доброго пса, а хари вовсе крысьи. Зубищщи. Эти монстрюги быстро отвадили всех, кто еще живой вокруг оставался, бродить в Центр за продуктами. Так с тех пор и лежат груды консервов – новых, в упаковке.
- Говорят еще, черные собираются отбивать Свалку, вроде как даже собирают своих, сколько могут найти. Почти с той стороны Города чухают сюда.
- С какой той стороны? Город – это сказки.
- А караваны кто, может черные посылают?
- Ой, хорош! И так на душе кошки скребут…тьфу-тьфу, чтоб не накликать, так тут еще вы. Вам самим не противно? – подал голос Свист.
- Свист, слушай, а у Васи правда одни педики? – спросил Джек.
- А ты чего переметнуться хочешь?
- Да не, я серьезно.
- Баб у них мало, - ответил Свист. – А рожи там у всех – ого-го. Делать-то им чего? Вот и…
- Будет трындеть-то…
- Да я те точно!
- Во дебилы, - покачал головой Свин, - не ну я…
- Только ты не смотри, что они такие. У Морды бойцы супер, таких поискать. Все обученные, ловкие. Да по-одному не лезут, они своих, знаешь, как берегут? Не то что мы: рвут Свиста, а всем по хрену, все только свои задницы берегут. Вася своих в обиду не даст, это не наш кривой, су…
- Эй, потише там, разговорился – бросаю я.
Мне не нравится такой разговор. Какой бы ни был Одноглазый, он у нас главный. Не нравится – иди попробуй выгнать, или сам уходи. С ним мы уже пятый год, за это время и Плешивого и Рваного со всеми их кодлами завалили. А Одноглазый и с Васиными «молочниками» и, худо-бедно, с черными держится.
Свист огрызается, но тихо, незлобно. Боится, или, может, понимает, что сегодня не время.
А оно, время это, тянется противно долго, да еще вонь вокруг стоит невыносимая. На Лежачке не так. Там хорошо, тихо, тепло откуда-то снизу идет. Ничего, сейчас будет караван, может драка приключится, может тихо пройдет. А там вернемся, лягу, наемся и буду валяться, смотреть на небо. И ничего не делать. Неделю буду дрыхнуть. Или две.
Свет меркнет, потихоньку. Неспешно. Небо серое сегодня, дождястое какое-то. Того и жди как польет жгучей дрянью. Последнее время чего-то часто льет сверху не водой, а кислотой. Ветер, наверное, приносит откуда-то хрень эту.
- Давай-ка, Валет, наверх сгоняй, посмотри как там. Только тихо, понял? Не высовывайся сильно.
Валет поднимается и молча начинает карабкаться по склону. Даже не отряхнется. Дожили, блин. Тут невысоко и откос каменистый, а дорога вовсе рядом. Удобное место. Воняет только.
- Кажись, едет! – слышим голос «разведчика».
Почти сразу раздается далекий вой. Узнаю голос Серого. Точно едет!
- Так, братва. Готовсь. Может, сегодня пронесет нелегкая, даст добычу судьба. Если чего – геройствовать не лезем. Только парами: Джек и Свист, а я с Валетом.
Хмуро слушают, знают, конечно, все уже, но слушают.
- Если видите, что и вдвоем не справляются, кидаемся третьим. Тут не институт благородных, и не конкурс бойцов, блин. Чем меньше своих уйдет сегодня, тем крепче наше завтра. Так?
Кивают. Лезем наверх.
«Завтра. Нет у нас завтра», - тоска сжимает сердце предчувствием. – «Еще денек, может, и есть, если сегодня выживем. А завтра – нет. Дохнем мы…»
Чего-то сентиментальным стал, старею что-ли?
Одноглазый сказал, что этот караван может быть последним. То есть – вообще.
- Вон он! – возбужденно поскуливает Валет. – Едет, родимый, едет!
- Одноглазый сказал же: будет, вот и едет, - отвечаю.
Далеко еще, по краю утеса, стеной отрезающего Свалку от остального мира, ползут яркие точки фар. Сколько, пока сосчитать трудно, можно только сказать – не много. Еще всего ничего и местная шелупонь, «правильные» (если они вообще тут остались) узнают про караван. Только поздно вам всем, господа моржовые. Ха-ха, ё. Вот еще одна причина, почему Одноглазый у нас вожаком – откуда никому не ведомо, но он первым узнает о караванах. Поэтому мы всегда при добыче.
Почти всегда, поправляюсь, сегодня еще не закончилось, а удача – штука странная: кабы не спугнуть.
Вижу, как к нам бежит Жулик, самый мелкий из «мелких». Перебирает ногами часто-часто, словно на морозе. Смешно на него смотреть. Добегает, соскальзывает на склон, падает на пузо и шумно дышит.
- Ух, чичас приползет наш клад! Клад-склад, - сообщает, наконец Жулик.
- Видим. Не слепые. Ты чего только это изречь бег? – спрашивает Джек Свин.
- Не, девчонки. Не только это, - передразнивает его мелкий.
«Мелким» прощаются такие базарчики. Потому как «мелких» много, а задень хоть кого, так покажется что их штук сто – столько бреху будет. Тронь дерьмо…
- Молочники за стеклянной горой сидят. Вроде немного, но кто точно-то знает? Их Стинг заметил. Одноглазый сказал, чтобы на всякий случай были готовы, тока осторожно. У нас пока с Васей мир, если сами они не полезут. нам тоже не дергаться. По любому базару бросать все и забивать стрелы, разбираться потом будем. Ну, пока, целоваться не будем.
Жулик повертел патлатой башкой, не увидел ничего интересного (опасного) и рванул обратно.
- Бл…, принесла нелегкая голубей, - выругался Свист. Васиных он по известным причинам не любил.
Молча следим за ползущими светящимися точками. Надежда мира под названием Свалка. Странная. Собственно как и мир здешний, как жизнь. Но – надежда. Пока она есть и мы живы. Пропадет – нет нас.
- Ладно, что с Васиных нам? Одноглазый сказал – не лезть, вот и фиг с ними. Не ссы, все нормалек будет, - успокаивающе говорит Джек Свин.
А он ведь старый совсем. Как-то привыкли звать его Свином, да и он видно привык. Даже сопливым щенкам прощает все, только бы быть в массе, со всеми. Старик, трусящий перед своей старостью, перед маячащими впереди одиночеством и смертью. Еще немного и я стану таким же, неприятная, признаться, перспективка. И завтра охота, и на кой оно такое?
Точки мигнули и исчезли, значит, прошли поворот, теперь немного в горку, а потом вниз, по прямой. Отсюда их уже будет видно всей округе; потянется, глотая едкую пыль, голодная облезлая свора, в бесплотной мечте оторвать себе хоть кусочек, хоть половинку. А мы будем стараться эту мечту убить. Жестоко? Ну дак…

Уши расслышали далекий рев машин. Мышцы начали тихонько дрожать от внутреннего напряжения, кровь гулко била в виски. Злость нужна, злость.
- Готовы, мудаки?
- Пошел ты! – в ответ.
- А в харю?
- Пошел еще раз!
Гул усиливается. Слышны уже перестуки траков по камням дороги, клацанье плохо закрепленных бортов… Наша лощина чуть с краю и холм закрывает дорогу, пока из-за него не выедут – ни фига не видать, хотя с самой дороги просматривается караван почти с поворота.
Столбы света, дрожь земли. Грохот металла в туче желто-серой пыли на дороге.
Одна, две, три…
Все! Мало. Драки не избежать, мать так и растак!
Еще несколько метров и машины уходят в долгий разворот, чтобы вновь вывернуть на ту же дорогу. А потому как она тут одна. Не глуша движков, утробно взвывают невидимыми механизмами внутри механические монстры. Пошла родимая!
Гуманитарка сыпется в кучи из открывающихся при подъемах кузовов отверстий. Пора!
- Вперед! – рычу на своих.
Они злобно огрызаются, щерятся, но лезут. Знают что как, не впервой. Ну, проноси…
Бросаемся по неулегшейся пыли к машинам. Сейчас они вытряхнут остатки, рванут на дорогу, а как только проедут, тут и повалят все кому не лень. А ленивые тут только мертвые.
Стремительно пересекаем открытое место, успеваем добраться почти до первой кучи, как пустой караван, с лязгом, пробирающим до костей, хлопает кузовами и, не задерживаясь более ни на миг, срывается с мест. Одна, две, три…
Слышу вопль Одноглазого. Чего он кричит непонятно, но доходчиво знакомо – где же вы, гады? А мы тут как тут. Уже почти…заняли позиции.
Едва успеваю заметить краем глаза, как в Джека откуда-то сбоку врезается темная, стремительная тень. Слышу крик Свина, страшный, булькающий. Сердце екает.
Пригибаюсь и чую, как по загривку царапают когти. Ё! Падаю, вижу, как Валет взвивается в воздух и хапает за шею падлу. Понеслась! Ё! По-о-не-сла-а-ась!!!
Вскакиваю и тут же прыгаю на второго, повисшего мертвой хваткой на Джеке.
На, сука, на, получи!
Красная пелена падает на глаза, а когда, спустя всего миг, мир очищается, вижу – готов фраерок, дотяфкался. Валет тяжело лежит на другом чужаке. Свист рядом, в кровище, кивает налево-вниз. Ага, еще один… Странные, какие-то…
Свин не встает. Понимание обжигает холодом - ну вот и все, старик, отмучался. Не будет у тебя страшной старости. Не будет ожидания костлявой, все, кирдык.
- Кто это? – Валет, сволочь, живой!
- Хрен их знает! – чуть не кричу от радости.
Раздается вой, жуткий до кишок, мертвый, стылый.
А затем из темноты выступает множество серых в сумерках теней. Сколько же их! Мамоньки!
Вперед выступает огромная фигура… Что же в ней такого? Ё!
- Одноглазый! – хрипло кричит она, - Выйди, сука!
Рваный? Не может быть! Но это ведь он? Или?..
- Кто там тяфкает?
Кошу глазом. Вижу – Одноглазый выступает вперед. Смелый.
Я пячусь ближе к кучам барахла, словно там защитят.
- Не узнаешь? – усмехается Рваный.
- Даже не припоминаю, что видел.
- Эт ты правильно, не помнишь ты ни друзей, ни уговоров, ни добра, ничего не помнишь, кривая твоя душа.
- Кто это тут говорит о дружбе? Уж не ты ли, Рваный?
- Опа! Признал никак? – с деланным удивлением радуется Рваный.
- Хорош, - обрывает его наш вожак. – Ты чего вернулся, кой хрен тебе надо?
- Надо мне, ой надо, - кривляется Рваный, - Да только не жрачки этой поганой, да не тряпья помойного. Поквитаться я пришел со всеми… дружбанами, которые кидаются этой дружбой направо-налево. Времечко твое, Одноглазый, пришло.
Тишина повисла над Свалкой.
- Вызываешь?
- Не, волчара, больше чести тебе не будет. Один на один захотел… да только мир стал жестче… как раньше не будет!
- А парней за что положить хочешь?
- Твоих не жалко, кривой, подохнут все, я спать спокойно буду. А мои… так не я их привел, Одноглазый. Сами они пришли, нечего терять им больше. Да и крови свежей хотят. Свежей, теплой кровушки. Понимаешь меня, Одноглазый? Чтобы парило ее от земли…
Словно морозный ветер пронесся над грудами гуманитарки, злыми колючими иглами прошелся по спинам, стылым комком оседал внутри. Кровушки...
- Ты кого привел, мразь? – тихо спрашивает Одноглазый.
Глухо, страшно звучит его вопрос, ужасный еще и от того, что слышится в нем мелкая, пока еще едва заметная, жуть.
- А это друзья мои новые. Старые-то бросили, вот я новых себе нашел, - так же глухо отвечает Рваный. – Сильных, верных Покажи, говорят своих врагов, а мы поможем…
Не сговариваясь со Свистом переворачиваем дохлого чужака. Ё!
- Подобрали, накормили, только покажи, говорят, кто обидел… Кровь за кровь…
- Стой, - разрывает тишину крик, визгливый, бабский. – Стой, Рваный, не губи! Рваный, мы жь с тобой. Друзья! Мы ж…
Узнаю Серого. Он выскакивает из-за спин, съежившись, огромный и жалкий. Сволочь!
- Я с тобой. Рваный, я…
- Мразь к мрази… - цедит Одноглазый.
- Зря ты, кривой, такими словами бросаешься. Тебе бы молитву почитать что-ли, - говорит Рваный.
Жутко, незаметно как-то серые тени стали вдруг ближе, окружили.
- А ты, драное брехло, сам не хочешь прочитать псаломчик?
Вздрагиваю, когда из-за спины неслышно выныривают и встают рядом крепкие ребята. «Молочники». Подмога?! Будто печку рядом включили, до того вдруг стало жарко.
Вася Морда встает рядом с Одноглазым, лениво, мягко перекатывает плечами.
- Скажи своим… друзьям, - Морда выплевывает последнее слово, словно кусок гнили, - Скажи, чтобы валили, тогда и говорить будем.
- С тобо-о-ой? Говори-и-ить? А ты рыжий кто вообще такой, ты откуда вылез? – спрашивает Рваный, втягивая голову в плечи, – Не ожидал от тебя Одноглазый, что ты с этими мудозвонами снюхаешься.
- Зря ты пришел, Рваный. Я таким, как твои товарищи, и раньше горло рвал, кишки выпускал. И теперь готов. Валите лучше, пока отпускаю.
Скрип – не скрип, хрип – не хрип, разнесся в туманной стылости звук. Клянусь, волосы на загривке у меня встопорщились от мокрого ужаса, когда понял, что это всего лишь голос.
- Это кому ты кишки выпускал, голуба?
От серых тусклых фигур страшил из Центра отделился согбенный, кажущийся огромным неясный образ. Вперевалочку уродливое существо подковыляло к Рваному. Длинный облезлый хвост тащился позади.
- Да таким как ты, - впервые в голоси Васи я слышал металл, - Меня ты не испугаешь, бойся сам. И вон таких гадов пугай, как те двое. Пока…
- Пока что? – и уродец засмеялся.
Чую, как назревает гнилым нарывом обстановка. Чую, аж волосы на загривке дыбом.
- Мочи их!
Кто кричал? Это уже неважно.
Все стало вдруг замедленным, странным. Движение вокруг – как у листьев, что падают с деревьев. Можно разглядеть каждый прыжок, каждый поворот головы. Каждый взмах лап…
Гулко ухнуло сердце, подпрыгнуло, застряв в горле. Вздохнуть бы полной грудью, а как больно!
Словно во сне проплывали мимо тени бойцов Васи, среди них вижу Валета… Куда, дурак?... Хочу крикнуть ему, а самого уже утягивает эта неслышимая, невидимая сплоченность, когда даже не задумываешься: зачем? Просто бежишь, просто бьешь, просто умираешь.
- Я-я-я-я-у-у-у-у-у! – стынет кровь, но это за нас. Наши. Мы. Я.
- А-а-а-а-у-у-у! – ору тоже.
Вместе не так страшно, некогда глядеть, некогда бояться. Успеть. Надо.
Впереди скачут страшилы, там ад. Мельтешат, готовятся, ждут.
Врезаемся. По ушам бьет хлюпающий, мясной звук. Впиваюсь в жесткое, прогорклое, вонючее тело и обжигающая кровь плещет на землю.
Булькающие хрипы, крики.
В голову сильно бьют, лечу с ног, сам не понимая кто я и где. Падаю на жесткую, холодную землю. Почему-то очень хорошо это замечаю: шершавая, пыльная, близкая…
Отбрыкиваюсь, кажется, кого-то достаю: рвется под когтями нечто, трещит. На глаза попадается разодранный Серый. Гад, даже в смерти похож на кучку отбросов… Уроду и смерть уродская.
Задираю голову и вижу в небе…ангелов?... давлюсь от смеха. Истерика…
Черные! Мамоньки, сколько!
Тут я совершенно точно понимаю – это все. Крышка, трындец, конец… Черные вернулись!
- Че-о-о-рррррр-ные! - пытаюсь кричать.
Сверху напрыгивает серая отвратительная смердящая масса. Замечаю косые налитые кровью глаза. Зубы в кровище…
Бью лапами, распахиваю пасть. Я достану тебя, тварь, достану!
Бл..! Еще один?
Грохочет гром. Раз, другой!
Урода срывает с меня, уносит вбок. Тут же чувствую режущую боль: стальные иглы протыкают меня. Кричу и…

Нате! Еще! Еще! Летит третья граната. Осталось всего две, да и черт с ними. Дострелянный пистолет в сторону, таких патронов больше не найти! Дробовик, о черт, за что он зацепился? Блин, оптика! Ах ты! Все, все, так.
На! На!
Перезаряд.
На, еще!
Сколько же вас?! Бегите, бегите, сучьи дети. А воронья-то! Все небо закрыли! Нате-ка и вам!
Вон и мусор. Есть, несколько ящиков, консервы, хорошо, что собрал тележку. Пока эти в себя не придут, надо успеть! Вперед! Время! Бегом!

Отрываю глаза, все вокруг кружится, во рту сухо… Ух. Фух. Чуть поворачиваю голову, стальные штыри вновь впиваются, режут, дергают… А-а-а, кранты. Половина бока разодрано, вижу куски своих сломанных ребер, пузырящуюся кровь на шерсти. Дышать больно, ах, как больно. Ноги не слушаются.
Знал же – нет завтра…знал. Ну почему я? Уползти не уползу, черные заклюют по живому. Вою, ссусь, опять вою. От ужаса, от боли, от того, что – все…
Что?
Высокая фигура, останавливается, подходит, заглядывает прямо в глаза. Кто это? Я… Я знаю кто…
- Ты?.. ты пришел… - говорю я ему.
Он качает странной головой на лысой шее. Чудное лохматое лицо. Так непохожее на мою морду, совсем другой, но я знаю – это Он…
- Что же вы делаете с собой, – говорит Он. Я понимаю, хотя это не мой язык. – Совсем на людей похожи стали, эх, сучьи вы дети. Сдохнете же, как мы. Не было зла в вас. Не было, а откуда взялось-то? Совсем на нас похожи стали...
Он наклоняется и гладит меня по голове.
Скулю, пытаюсь облизать Его… руку?.. всплывает из бездны вертящихся мыслей название. Я никогда раньше не видел Его. Никогда не лизал руки Его. Отчего это так… приятно?
- Ты Бог? – задаю вопрос, глупый, ненужный. Для чего? – Я боюсь, защити меня, спаси…
Глаза… Почему так плохо вижу? Слезы?
Хочу рассказать про черных, про Лежачку, про тех из…
- Спи, собака, спи спокойно…
Он встает в полный рост, поднимает… что это?
Вспышка.

Легкий дымок из ствола. Глупо тратить патроны, глупо терять время.
Но так правильно, так надо…