пикник

Фэнтези

Пикник


Сироткин свернул с автострады, несколько километров проехал по влажной проселочной дороге и остановил джип на приглянувшейся пассажирам живописной полянке. Из вместительной машины с радостными возгласами вывалились на лоно природы шеф Сироткина Клещеев, два его дружка и три хихикающих девицы.
Сироткин помог им разложить на разосланной клеенке закусь и выпивку, а сам поехал на край поляны поставить машину в тенек – солнце припекало вовсю. Но там мощный джип словно уперся в невидимую стену и остановился; задние колеса крутились, вминая траву в землю, натужно ревел мотор, но машина, дрожа, оставалась на месте. Сироткин, ничего не понимая, переключил на пониженную, двигатель напрягся полутора сотнями лошадиных сил, и два работающих моста прервали невидимое препятствие, машина резко рванулась вперед. Сироткин затормозил, выскочил из машины и засуетился вокруг. Что такое?
Вверху раздался глухой шипящий звук, и изумленный Сироткин, округлив глаза, увидел, как из-за вершин деревьев, полого снижаясь к нему, довольно быстро приближалось что-то похожее на ступу со скрючившейся в ней человеческой фигуркой, державшей метлу.
Странный летательный аппарат приземлился рядом с Сироткиным, и из него с кряхтением вышла крючконосая старуха, одетая в длинное темное платье из грубого материала.
– Ну чего рот-то раззявил? – раздраженно проговорила она. – Как сюды пробрался?
И, не ожидая ответа от остолбеневшего Сироткина, проковыляла к месту, где джип почему-то буксовал. – Ах, старый хрыч! – взмахнула она метлой. – Грила же лешему – очерти границу как следует, не торопясь. Нет, все спустя рукава. Ужо я ему задам! – взъярилась старуха. - Ну он у меня попляшет!
Она кровожадно застучала зубами. Затем, повернувшись к Сироткину, гневно сверкнула на него цепкими злыми глазками:
– Садись, добрый молодец, в свою карету... Тьфу! Машину-самокатку, и езжай отседова.
– Ты чё, бабка, сдурела, что ли, – встрепенулся Сироткин, приходя в себя. – Тут что, твой огород? Раскомандовалась. На деда своего ори!
Старуха захлебнулась от негодования:
– Да ты... да ты... Да ты знаешь, с кем говоришь?!
– С тобой, с кем еще, – нарочито лениво ответил ощетинившийся Сироткин и достал сигарету. – Ненормальная какая-то, – уже тише добавил он.
– Да я – сама баба Яга! – взвизгнула старуха. – И здеся моя, как её... запретная зона.
Сироткин малость встревожился – бабка точно с приветом, еще в драку бросится, принес же ее черт. Как будто и вправду в ступе прилетела. Покажется же...
Тут перед старухой неожиданно возник корявый низенький мужичонка со спутанной густой бородой, с ног до головы одетый в какое-то топорщившееся рванье. Старуха с криком напустилась на него, мужичонка, понурив голову, в чем-то оправдывался, невнятно бормоча себе под нос.
– Лето счас, – бушевала старуха, – ездют и ездют кто ни попадя, а ты? Шевелись! – заорала она, и мужичок, суетливо взмахнув руками, бросился к краю поляны, волоча за собой кривую толстую палку. У зарослей малинника он остановился.
– Все, – недовольно пробасил мужичок, икнул, и словно провалился под землю. 
– Закрыли мы, милок, заповедные наши места, – мигом успокоившись, обратилась старуха к Сироткину, – поэтому чуток тебе у нас погостить придеца.
Поляну прикрыл колеблющийся зеленоватый туман. Кругом стало непривычно тихо – ни ветерка, ни шелеста листвы, ни щебетанья птиц…
– Вишь, как сработал старый бусыга, – весело захихикала старуха. – А покедова на него не наорешь – не робит. Давай, ступай за мной, гость незваный, жаль, баньку не истопила.
Сироткин послушно и не о чем не думая, словно под гипнозом послушно зашагал в глубь леса. Вскоре он увидел небольшую рубленную с маленькими узкими окошками избушку, стоящую на сваях – двух громадных в диаметре пнях в человеческий рост.
– Никакой буран, ни потоп не страшен, – похвалилась старуха своим жилищем, и поохивая, поднялась в избу по скрипучей узкой лестнице, поманив за собой Сироткина.
– Так ты что, бабуля, одна здесь живешь, в глухомани? – поинтересовался он, оглядывая избушку, где под потолком и по стенам висело множество связок трав и сушенных кореньев.
– Одна, одна, – закивала старуха, – никто не заходит. Сама изредка навещаю Прасковью из Спиридоновки, она моя односумка, подруга то бишь. Сто один год мене по нашему счету.
– Как это? – рассеянно спросил Сироткин, глядя на старенький транзисторный радиоприемник, стоящий на печке.
– У нас, сударик, здеся времечко разов в десять медленнее идет, чем у вас в миру, – объяснила старуха. – Получается – тыща восемь лет мене в октябре минует.
Сироткин поежился. Ясно, временами находит на бабку, но что на него нашло, зачем он поперся сюда?
– Вижу, радио у тебя, бабуля, – сменил тему Сироткин.
– Прасковья дала, Прасковья, – радостно закивала старуха. – Слухаю его цельные дни. Спасибо ей, уважила. На старости лет ума-разума набираюсь. А штой ты, князюшко, в лес приехал, кого привез?
– Да шеф решил по очередному случаю пикничок организовать с друзьями, да подругами внештатными, там вот, на полянке, – угрюмо ответил Сироткин, и почему-то разговорился. – Черт, крутишься как проклятый и днем и ночью. Туда-сюда. И не пикнешь. Круто прижал меня этот Клещеев. Должен я ему прилично. Сам же, гад, и подставил, а потом – гони бабки! А я уже нищ, – Сироткин тоскливо глянул на старуху. – И не куда не денешься – жена, дети. Чуть чего, и они пострадают. Короче, отрабатываю, как в рабство попал. И не один я у него такой...
– Крепостной, значица, – понимающе цокнула языком старуха. – Разбойничек, твой хозяин-то, – сделала она вывод, – раз и дань собирает, и служить заставляет. А товарищи его кто?
– Да такие же морды, как и он, ничем нет лучше, – поморщился Сироткин. – А может, и хуже. Им человека убить – что мне комара хлопнуть. И не моргнут. Вот и молчу в тряпочку.
– Эх, касатик, лихо твое, лихо, – сочувственно пригорюнилась старуха. – Но ни че, я тебе подмогну. – Она потерла ладони и построжала. – У меня здеся тоже не все в порядке. Совсем суседи распустились. Борюся с ними. Куды органы смотрят? Кощей куражится – первый бандит, терпежу нет. Сотворить ему конфискацию. Леший, да ты его видел, питух, пьянь, бусыга. Со своими обязанностями не справляется, зелье из мухоморов варит. Надо привлечь. Водяной – то ж не лучше, мутит воду, на всех строчит подметные письма. Кляузник лупоглазый. Рыбья кровь. Примем меры. Ответит по всей строгости...
Похоже, бабка шпарила в манере услышанного по радио.
«Ну и кликухи она пораздала соседям, – подивился Сироткин, – «Кащей», «Водяной».
Старуха прервала свою обвинительную речь и запричитала:
– Не с кем мне, старой, месяцами словом перемолвица. Ведьмы в лекарки подались, на заговоры и травы. Народ к ним так и прет, не до меня им. А ране их нечистой силой щитали...
– Слушай, бабуля, ты извини, но мне край надо назад, – не выдержав и полчаса старухиной болтовни, осторожно сказал Сироткин. – Шеф может взбеленится.
– Погоди, милок, – встрепенулась старуха, – есть тут у меня дельце невеликое – должок кое у кого спросить. Отдохни на полати. Я мигом.
Минут через пятнадцать старуха вернулась. По ее веселевшим и оживленно бегающим глазкам Сироткин понял, что должок ей, вероятней всего, отдали.
– Пойдем, гостенек, провожу тебя. Уважил старую – наговориласть всласть.
Остановившись у поляны, старуха сделала несколько резких пассов, наверное, творила свои заклинания.
– Ежай, гражданин, – милостливо разрешила она. – Прощевай.
Сироткин, сев в джип, вырулил из бабкиной зоны.
На поляне за разостланной скатертью никого не было.
«По кустам расползлись, – сначала подумал Сироткин, вылезая из машины, но тут же увидел недалеко лежавшие два мужских тела и удивился, – неужели они так быстро напились, да еще при бабах?».
Клещеев лежал в луже крови, широко раскинув руки, в одной крепко сжимая свой пистолет. Не веря себе, Сироткин остолбенело глядел на отрубленную голову шефа, прижатую лицом к его же подмышке, к пристегнутой пустой кобуре.
Покачиваясь словно пьяный, Сироткин машинально сделал несколько шагов вперед. Жора, как звали этого парня, валялся с перерубленным от страшного удара туловищем, и в его остекленевших глазах застыл ужас и недоумение.
Сироткина долго выворачивало наизнанку, и даже, когда пошла желчь, рвотные позывы прекратились не сразу.
Немного очухавшись, он поднял голову и сквозь рассеивающую пелену в глазах увидел на поляне третьего – Эдика, стоящего к нему спиной, вплотную к сосне.
Преодолевая тошноту и нахлынувший страх – неужели он их? Сироткин низким осевшим голосом окликнул Эдика. Но тот не шевельнулся, прислонившись к дереву.
Сироткин, облизывая запекшиеся губы, медленно и обреченно пошел к нему, ожидая быстрого поворота Эдика, – выстрела, блеска ножа. Крут этот парень, опасен, профессиональный киллер, и свидетелей не оставляет. Но что-то неестественное проглядывало в его позе, и, уняв бешено колотившееся сердце, Сироткин заставил себя подойти поближе.
Эдик, как бабочка на булавку, был нанизан на толстый сук сосны, а конец сука выходил у него между лопатками, горбом топорща на спине джинсовую куртку.
Когда Сироткин открывал дверцу машины, мельком взглянув в зеркало, он не узнал своего лица белого как кафель в операционной. Разбрызгивая лужи, он мчался на джипе, боясь оглянуться, а за его спиной скрипел сухой старушечий голос, прерываемый довольным хихиканием: «Сничтожили супостатов твоих, касатик. Свободен ты теперя».
По дороге Сироткин подобрал смертельно напуганных девиц, сквозь слезы и всхлипывания сбивчиво рассказавших сначала ему, а потом и в милиции, как на поляне вдруг появились двое в черных длинных матерчатых плащах, и как один, похожий на сказочного Кощея, отсек Клещееву голову, и рубанул Жорку своим большим широким мечом, а второй с легкостью, словно кутенка, швырнул Эрика об дерево.
... А потом, дома, вечером, немного успокоив взбудораженную семью, Сироткин, жадно затягиваясь сигаретой, думал о том, что полученная из чужих рук свобода, в 
конечном счете, не бывает подарком. За нее хоть что-то, но все равно приходится платить. И он провел пятерней по своим волосам, ставшим сегодня совершенно седыми.