Глаы 16-21 Блюз шарманки и барабанов судьбы

16.
… - Ну вот, теперь без лирических отступлений, - Буратино прошёлся от стола к ступенькам, а от ступенек к кровати, где Карлото, скрестив ноги, изо всех сил таращил упрямо слипающиеся глаза. – Ну-ка, слазь! Завари свежий чай и вообще – попрыгай, что ли… То, что я буду рассказывать дальше, ты должен запомнить! Давай, давай, пошевеливайся!
А минут через двадцать, сквозь колышущиеся облачка пара над горячей кружкой, до Карлото долетели слова:
- Ты, главное, не перепутай ничего. Бог с ней, с историей! Я только потому это сейчас рассказывал, чтобы тебе было, на что опереться. С историей я сейчас закончу быстро. Но вот то, что я буду говорить о будущем – заруби себе на носу! Ладно, продолжим пока. Постараюсь кратко. Итак, дом был построен. Кто был заказчиком и хозяином, ты, думаю, догадался. А потом как-то в подвале обвалился пол – просто в пустоту. Вызванные специалисты после месяца исследований и непрекращающейся попойки вынесли вердикт: дом стоит над целой системой природных карстовых пещер и древних катакомб – что уж в них добывали, это так и осталось загадкой. Вот тогда, видно, владельцу и пришла в голову мысль устроить в этих подземных пустотах что-то такое, о чём он давно мечтал. После этого прошло два года. Задуманное дело за это время было сделано, и вдали от посторонних глаз появился уникальный музей и не менее уникальный театр. Театр-то ты видел, а вот в музее, кроме Карло и меня, никого с тех самых пор не было.
- Так вот о чём тогда говорил мне Сверчок! – Карлото даже привскочил от нахлынувшего возбуждения. – Я всё собирался у тебя спросить, да никак не получалось! И что там, в этом музее? Как вы его нашли?
- Как нашли, неважно. Случайно, можно сказать. Думаю, если побродить по подземным коридорам, то ещё и не то найти можно. Не знаю, будет ли время для этого у тебя, а у меня его всегда не хватало. Хотя, может, там ничего больше и нет – одни крысы.
Но мы опять отвлеклись, а время идёт.
Короче, когда всё было готово, пришлось нашему герою ненадолго уехать. То есть, это он думал, что ненадолго, а получилось – навсегда. Там, куда он поехал, оказались люди, знавшие его по прошлой жизни, и знавшие, видно, кое-что ещё, но не всё. А им хотелось знать всё. Поэтому был арест, камера, пытки, суд и – то, чем это обычно заканчивается, когда от обвиняемого уже нет никакой пользы. Рано утром его вывели в тюремный двор и тихонько подвесили к перекладине, сделанной по иронии судьбы из деталей, ранее удерживающих паруса на мачтах отжившего свой век фрегата. Так что, жизнь свою он кончил на рее. Гм-м… Таким вот образом. По одной из существующих версий, уже стоя на помосте, он высказал последнее желание: чтобы во время казни тюремная стража била в барабаны. Мне это почему-то запомнилось.
Дом, оставшись пустым и без хозяина, простоял недолго и однажды просто сгорел – кто знает, почему? Разбирая завалы, про подземные помещения никто и не вспомнил, да и, правду сказать, и знали-то про них немногие. А на месте, очищенном после пожара, скоро пролегла новая улица – город рос. По какой-то прихоти судьбы невредимой осталась только небольшая невзрачная пристройка, предназначенная в своё время то ли для прислуги, то ли для чего-то ещё. Стоит она и поныне. – Буратино сделал паузу. – Да, на том же месте, и место, видно, было для неё выбрано не случайно. Ну, может, догадаешься? Да! Именно в ней мы с тобой сейчас и ведём этот разговор!

- Осталось немного. – Буратино взглянул на Карлото, озирающегося по сторонам с видом, словно он попал сюда впервые, и внезапно задал вопрос:
- Какой хвост у соседской таксы?
- Что? Какой хвост? – Карлото широко открыл глаза, словно вдруг увидел привидение, протягивающее ему стакан чая. – Нет у неё никакого хвоста, на прошлой неделе ещё мясник оттяпал по пьяни! Ты что?!
- Всё нормально, я в порядке. А вот насчёт тебя пришлось убедиться. Ладно, проехали… Слушай дальше.
После казни … не сразу, но поползли разные слухи. И про колдовство, и про то, что по ночам в окнах брошенного дома видны дьявольские огни, и про то, что бывший хозяин спрятал где-то в доме, или под ним несметные сокровища, награбленные ещё тогда, когда он был пиратом. Время текло, дом сгорел, сокровищ не нашли, и потихоньку это всё позабылось. Но не всеми. Кое-кто и до сих пор считает, что в катакомбах под тем местом, где стоял дом, спрятано награбленное золото. И, честно говоря, они не так уж далеки от истины.
- А это правда – сокровища? – Сна у Карлото уже не было ни в одном глазу, и смотрел он с напряжённым интересом.
- Не совсем. – Буратино положил нос на упёртые локтями о стол со сплетёнными пальцами руки, и внимательно посмотрел на собеседника. Но об этом позже.

_

В то же время, когда происходил этот разговор, случилось ещё два. Правда, проходили они в разных местах, и действующие лица были разными, но тема, по большому счёту, была одна.

- Так говоришь, он просто-таки должен выиграть?
- Ну да, если не лопухнётся, и хватит мозгов и смелости. Да и просто везения.
- С этим-то всё будет в порядке, я полагаю. Были уже прецеденты, да… А тогда, выходит, мы просто стоим на подхвате у Рваного, да ещё и платить ему должны за непроверенные сведения. Что, если померещилось ему, и он принял за действительное то, чего нет в действительности? А издержки на нас! Ах, сволочь ободранная! Ну а много он там взять может?
- М-м… С учётом того, что Джек-пот ещё ни разу не открывался, а игра идёт третий сезон, получается никак не меньше миллиона с четвертью. Да, получается так.
- Так твою через так! Хитёр, котяра! А я всё гадал: чего это он так мало запрашивает? Ну, правильно: на тебе, возьми - тень от твоего журавля, а свою синицу я не упущу! Есть там где-то золотые горы, или нет, а своё бабло карман не оттянет. Ну, кем мы будем выглядеть при таком раскладе? Что молчите? Что? Сказать стыдно? Так я скажу: дерьмом! Таким даже возле параши места нет! Что теперь – утереться и всё? Ну, кто сказал – всё?
- Да успокойтесь, шеф, никто ничего не говорил. Да и вообще мы тут ничего не поняли. Вы лучше – просто и ясно – сообщите нам, что требуется сделать. А вот тогда уже поговорим на одном языке… Нам ведь всё-равно: что Рваный, что резаный – главное, что денежки нам от вас идут. А остальное приложится…

Дальше уже неинтересно: технические детали. А вот второй разговор стоит того, чтобы воспроизвести его в лицах.

- Пусть входит! Зубастик! Ты, на всякий случай, присядь-ка где-нибудь недалеко. Да, вот тут, на креслице. И, в случае чего, ты знаешь, что тебе делать.
Пёстрая Мурка, легендарная Мамура, лениво потянулась и бросила быстрый взгляд на задёрнутые гобеленовые шторы с вытканной картиной охоты с воздушного шара на летучих мышей. Протянув лапу с болтающимися на ней драгоценными браслетами вперемешку с самодельными «фенечками», придвинула к себе лежавшую на столе раскрытую папку в чёрной жёсткой обложке с засаленными кожаными тесёмками, и ещё раз потянувшись, проведя щекой по плечу, повернула голову в сторону входной двери.
- Ну, где он там? Я, что, ждать должна?
- Ни боже мой, чтоб мне на дерево не залезть! – в открытую дверь уже входил, отставив в сторону наотлёт лапу с зажатой в ней тростью, Рваный, прижав к груди другой лапой смятую шляпу. Быстрым взглядом прищуренных глаз он окинул окружающее пространство, и что-то ему, видно, не понравилось, потому что он вдруг напрягся и, наверное, сиганул бы обратно в коридор, если бы позволяла ситуация.
- Ты звала меня, Мура, - немного растягивая промежутки между словами, произнёс он, подходя ближе к столу и косясь на развалившегося в кресле манула Зубастика – личного телохранителя хозяйки.
- Звала! – Мурка откинулась на спинку софы и в упор посмотрела на вошедшего. – Есть к тебе пара вопросов. Но сначала, давай-ка, пройдем, посмотрим мою коллекцию – хочу тебе кое-что показать.
Она неожиданно легко поднялась, и, одёргивая на себе шёлковый халат, направилась в соседнюю комнату, даже не повернув головы к собеседнику. Рваный, вдруг утратив всю присущую кошачьим грацию, тяжело последовал за нею.
В небольшой комнате без окон по стенам были развешаны и уложены на наклонных застеклённых стеллажах экспонаты Муркиной коллекции – предметы, которым только искушённый ценитель мог бы дать определение их функциональной принадлежности: спиночесалки. Причудливых форм и разных размеров они, скорее, походили на выставку предметов авангардного дизайна.
- Сюда, мой дорогой! – Мурка подошла к последнему от входа стенду, разделённому на части вертикальными и горизонтальными отполированными дубовыми планками. – Смотри! Эту часть коллекции я мало кому показываю.
Рваный шаркающей походкой приблизился и, взглянув только раз, тут же резко повернулся к отошедшей в сторону двери Мамуре, и, широко открыв глаза, воскликнул:
- Мура, но почему? Ты поиграть захотела, или это…
- Какие уж игры! – Мурка не спеша отправилась к софе. – Кроме тех, конечно, что пытаются играть без меня. Да ты проходи сюда, садись. Сейчас скажу я, а ты ответь, если сможешь.
Устроившись за столом, она, не поднимая больше на Рваного глаз, тихо проговорила:
- Крысятничаешь потихоньку, сволочь? Ты видел сейчас отрезанные лапы тех, кто это пытался сделать – я теперь ими спину чешу. Мне давно уже доносили, что ты недоволен моими порядками, да я тебе спускала – всё же начинали вместе, да и должок за мной был. Но теперь – другое дело: ты хоть понимаешь, куда лапы протянул, куда влез? Мало того, что ты от правил отошёл, ты ещё хочешь под хвост положить кусок моего же пирога! Эта твоя затея с твоим подставным на Поле Чудес – это что? Ты, собака шелудивая, ты думал, что старая Мурка свой век уже отжила? Хрен тебе с мышиным хвостиком! Это мой банк! Это мои представители там сидят в совете директоров, и мои решения исполняют! Ты думал, ты умнее. А кто тебе, вообще, разрешал думать? Это же ты меня – понимаешь, меня! – нагреть на игре хотел. И ещё Барабаса сюда впутал. А ты спроси у чаливших: кто такой Барабас? Да шестёрка это продавшаяся, потому и срок свой не домотал! А ты с ним, как с уважаемым человеком. Тьфу, смотреть на тебя не хочу! Пошёл вон, всё-равно, сказать тебе нечего.
Мурка, откинувшись на спинку софы, повернула голову к насторожившемуся Зубастику и нежно прошептала:
- Не сочти за труд, милый, помоги гостю освободить помещение, пусть идёт – я его отпускаю.
Рваный, вжав голову в плечи, поднялся и шагнул к выходу. Когда дверь за ним затворилась, Мурка перевела взгляд на шторы и коротко приказала:
- Выходи!
Раздвинув драпирующие стену полотнища, в комнату выдвинулась фигура в длинном балахоне с опущенным на глаза капюшоном.
- Сними капюшон, смотри сюда! – Мурка махнула лапой в воздухе. – Всё слышал?
- Да, мама! – Лоскут, сузив щели зрачков, качнул лобастой головой. – Я слышал, и я готов.
- Ты говорил, что офис на старом кладбище тебе подходит. Ну, так пойди, возьми его! Только освободи сначала, – Мурка кивнула в сторону двери. И, уже в спину уходящему:
- Аккуратнее там: лапы не испорть!
_

Буратино посмотрел в начинающее выделяться более светлым пятном на фоне стены окно и сказал:
- Один бог знает, что принесёт нам этот рассвет. Завтра вечером – Игра. А в этот день у меня много дел, так что ты меня не жди к ужину. Да и потом… Лучше, вообще не жди. Если сумею, то сделаю всё, что надо. А если не сумею, то просто забудь, что я тебе тут наговорил. Всё, мне пора. А ты ложись, у тебя ещё есть время. Пока.

17.
- О-о-о-о!
- Так, давай ещё раз!
- О-у-ы-ы!!
- Хватит! Нет там у тебя ничего!
- Как нет? А болит что? Тут вот…
- Да у тебя просто горло красное – холодного чего выпил, или орал много. Вон – морской водичкой прополоскай, и всё пройдёт!
- А осколков нет?
- Сказал же: нет!
- Ну, а где они?
- Да проглотил ты их, те, что не выплюнул. Ты теперь не о горле беспокойся, а о заднице – это когда в гальюн приспичит сходить. Что-то не верю я, что они там у тебя переварятся…
- Раньше переваривались, не в первый раз глотаю!
- Ну, что ж, тогда приятного аппетита! Но всё равно не пойму: зачем надо было рюмку грызть, когда проще было словами выразить своё отношение? – Буратино взглянул на капитана, сидящего нахохлившись в своём кресле, и больше всего сейчас похожего на воробья, залетевшего под случайный навес во время дождя.
- Это так словами не выразишь. У тебя, что, не бывало так: вот видишь - идёт красивая женщина, но не просто женщина, а чувствуешь всем своим существом, что просто так к ней лучше не подходить. Тут ни слова, ни улыбка, ни цветы – ничего не поможет. Выслушает, и дальше пойдёт. Тут надо из себя вытолкнуть что-то такое, что разом всё скажет. Но это для примера. А я вот сейчас, тебя слушая, да и вспомнив кое-что своё, понял, что слов не хватит, можно бы шею кому свернуть – ну, так некому, вот и …
- Теперь всё ясно: это ты, значит, выразил своё одобрение предложенному плану. Правильно говорю?
- Вот чувствую я – должно у нас получиться! Уж больно хорошо мы друг-друга понимаем, - капитан хмыкнул и потянулся за лежащей на столе большой тетрадью в полинялом кожаном переплёте, - давай-ка, мы ещё раз всё пройдём сначала, прежде чем окончательные выводы делать!
- Это, я так понимаю, почти что – «да»? Окончательно? – Буратино наклонился вперёд.
- Не «почти что», а просто – да! – Капитан положил тетрадь на колени и осторожно раскрыл её. – «Да» было, собственно, с самого начала. Но я ведь мог и ошибаться… Спешка – она нужна…
- Да, я знаю, где нужна! Обойдёмся без цитат из народного фольклора! То есть, ты согласен мне сейчас помочь, и идти потом дальше, пока не найдём?
- Согласен, не согласен… Сказал же – да! Но это не означает, что надо бросаться очертя голову… Вот и давай ещё раз всё поднимем, и посмотрим: нет ли где ошибки или неправильного понимания. Подготовка должна быть тщательной, тогда и успех – тоже может случиться…

_

…Входная дверь хлопнула в тот момент, когда Карлото, натянув до подбородка одеяло, собирался перевернуться на правый бок и, отбросив на время все мысли, предоставить накатывающемуся сну делать своё дело.
Моргая и щурясь в сумрак комнаты, не то что непроглядный, но, всё же, достаточно плотный, разреженный лишь светом уличного фонаря, проникающего в небольшое окошко, он попытался разглядеть вошедшего. Тут на ступеньках загремело, и что-то скатилось по ним вниз, к столу. Услышанное далее не оставило уже никаких сомнений по поводу личности нежданного гостя.
- Какой дурак убрал третью ступеньку? Или я не к себе домой пришёл? Эй, Карлото, просыпайся! Если спишь ещё…
- Буратино, это ты? – Карлото мигом соскочил с кровати и стоял теперь, пытаясь что-либо разглядеть, переступая босыми ступнями по холодным каменным плитам пола. – Что там с тобой?
- Это ещё рассмотреть надо, - судя по интонации, Буратино уже оправился от падения, - ты чего стоишь столбом? Лампу засвети!
- Ах, ну да! – Карлото рванулся к столу, стукнулся большим пальцем правой ноги о табуретку, взвыл, и, что-то невнятно выговаривая, нашарил на столе керосиновую лампу и спички. Колеблющийся язычок пламени осветил вначале только закопченное стекло, а когда Карлото вывернул фитиль – весьма живописную картину. На полу, возле стола, сидел Буратино, широко расставив согнутые в коленях ноги и опираясь руками об пол, причём на голове его красовалась турецкая феска, съехавшая набок, с красным верхом и кисточкой. А, упершись углом ему в бок, задрав к двери сломанную подпорку, раскачивалась, цепляясь за последнюю ступеньку выгнутой ручкой, шарманка, отблескивая в свете лампы латунными вензелями со скрипичным ключом в центре, украшающими переднюю панель.
- Ну, так и будешь стоять, как в очереди за бесплатной похлёбкой? – Попытавшись приподняться, Буратино чертыхнулся и снова сел на пол. – Что это там меня сзади держит? Давай, помоги подняться жертве благих намерений!
Карлото бросился вперёд, снова стукнулся большим пальцем теперь непонятно обо что, и снова взвыл:
- У-у!! Сейчас, погоди! …А, это тебе ремень от шарманки мешает! Давай руку! Да ремень-то скинь… Вот так. Садись, давай, на стул. Сейчас, я шарманку уберу… Ну вот, вроде всё. Ты как, не разбился?
- А ты думал – Буратино вылеплен из глины? Я-то нет, а вот что с шарманкой, надо будет ещё разобраться. Но это позже. Слушай, малец, я тут к тебе очень ненадолго. Ладно, перестань меня обхаживать! Есть срочное дело, а помешать нам могут в любую минуту. Так что ты лучше сядь, не надо ничего делать, просто слушай. Остальное – потом. И надень ты что-нибудь на ноги!

18.
- …А ты копай, копай! Зарыто ведь не глубоко – если тут, конечно! – Представитель оргкомитета откинулся на спинку складного стула и покачал перекинутой через колено ногой, раздвинув до ушей свой рот с надутыми губами младенца и выставив вперёд прыщавый подбородок. – Ты сколько попыток уже сделал? Две? Ну, так ты копай глубже на всякий случай, а то у тебя только одна попытка осталась. Обидно будет, выиграв право на Джекпот, его вдруг не найти!
Буратино воткнул лопату в землю и посмотрел на молодого хама, уверенного в своём праве занимать своё место. «Да, и годы ничего уже не добавят, - подумал он, - как был перегноем, подкормкой для роста сорняков, так и останется. А всё потому, что гнить он начал сразу, как только на свет появился, да и семена, видать, гнилые были… Перегной – он и есть перегной. Однако в природе ничего лишнего нет, значит, и от него будет польза!»
Выпрямившись и сделав несколько движений тазом, разминая поясницу, он попытался увидеть, что происходит вокруг, за пределами игрового участка, где он, дурачась в душе, но с полным тщанием, навалил уже две кучи земли у достаточно глубоких – по колено – ям. Слева ничего не было видно из-за медленно ползущих рваных ошмёток тумана, хотя, может, там никого и не было. А вот справа, на соседнем участке, и на следующем – расположенном по диагонали от его собственного – заметно было оживлённое движение: там, судя по всему, прошедшие первый круг претенденты вгрызались в неподатливый суглинок, всё ещё веря, что на Поле Чудес есть и настоящие чудеса.
- Господа корреспонденты! Хватит хлебать коньяк прямо из горла`! Могли бы взять стаканы – хотя бы, чтобы предложить выпить окружающим! – Выдернув из плотной земли лопату, Буратино повернулся к представителям прессы, окружившим складной столик, и, стряхнув с неё ком прилипшего грунта, усмехнувшись, выкрикнул:
- Близится время «Ч», время, когда вам, лодыри, пора приниматься за работу! Сейчас я буду делать последнюю попытку! Сейчас я стану доставать Джекпот, а почему фотограф не готов? Какого хрена вы сюда пришли? Вам нужна сенсация – сейчас я её сделаю!
_

*** Из информационного репортажа корреспондента «Ежедневных хроник» о неожиданном завершении популярной игры «Чудо своими руками на Поле Чудес».

…Этот туман и сырость доводили нас до исступления. Спасались мы только благодаря термосу с горячим чаем, благоразумно захваченному корреспондентом «Городских новостей». А игроки, казалось, не чувствовали ничего: их лопаты вгрызались во влажную землю, и каждый раз, когда лопата извлекалась наружу, в ней могло оказаться целое состояние.
На нашем участке пока ничто не предвещало бурного развития событий, последовавших впоследствии. Претендент на выигрыш Джекпота, г-н Буратино (личность хорошо известная в нашем городе), только что закончил вторую (вновь неудачную) попытку, и в изнеможении откинулся на холм земли, прикрывавший, на манер бруствера окопа, вырытую им яму. Видя его состояние, я предложил ему стакан чая, чтобы подкрепить силы. Однако, утерев пот, градом катившийся по его лицу и капавший с кончика носа, он отказался.
- Пить будем после, - сказал он, - и если моя третья попытка будет удачной, приглашаю всех присутствующих отметить это в ближайшей харчевне.
После чего он лёг на землю и попросил присутствующих не шуметь. На вопрос корреспондента «Новостей» - для чего это он делает, Буратино ответил, что устал махать лопатой и хочет немного вздремнуть, и что правилами такое не запрещено, поскольку время поиска для игрока лимитировано только продолжительностью самой игры.
- Вздремну немного, - растягивая свой рот до ушей, произнёс он, - глядишь, может, во сне и увижу – где копать надо.
Представитель оргкомитета пытался протестовать, но услышал в ответ, что он – это ещё не сам оргкомитет, и своё личное мнение он может засунуть себе в штаны. (Как вы понимаете, уважаемые читатели, это приведённое мною выражение только отчасти воспроизводит мысль, высказанную г-ном Буратино.)
После такого нелицеприятного высказывания в свой адрес представитель оргкомитета в запальчивости ответил не менее образно, и, велев всем оставаться на своих местах, быстро удалился в сторону дислокации руководства.
_

…Буратино втянул носом сырой воздух и, оттолкнувшись руками, поднялся с земли.
- За подмогой побежал, - произнёс он, повернувшись к корреспондентам, замершим у своего столика, - сейчас Дуремара сюда притащит. А это и кстати: и вам, господа, чтобы не скучать, да и вообще – в такой момент присутствие руководства не повредит. У него – у руководства – меньше поводов будет отвертеться, раз уж прямо на их глазах…
Так что, подождём.
Затем, подойдя к оставленному стулу представителя, он усмехнулся:
- Гляди-ка: на самом лучшем месте сидел, на пригорочке, тут и сырости почти нет. Оно и понятно: начальству сверху привычнее. А что, господа корреспонденты, пока его – начальства – нет, может, угостите артиста за представление? Ладно, не жмитесь: вон, у того длинного – это же не авторучка из кармана торчит! Давай, давай! Вы-то своё сейчас получите, а мне для этого ещё пахать и пахать… Давай сюда, говорю, а то хрен сенсацию ты у меня иметь будешь!

_

*** Из репортажа.

…После самоудаления представителя оргкомитета ситуация накалилась, но действия участников, по понятной причине, были остановлены. Г-н Буратино уселся на стул покинувшего участок представителя, но спать, видимо, передумал. Напротив, устроившись с максимально возможным удобством, он попросил угостить его чаем, пока проясняется ситуация, чтобы не заснуть – по его словам.
- Нельзя спать, когда близится кульминация, - сказал он, принимая из моих рук термос с бодрящим напитком. Спорить с этим было трудно, и мы последовали его примеру.
Минут через десять-пятнадцать в рваных клочьях тумана показались возвращающийся представитель и г-н Дуремар собственной персоной. Подойдя с присущим ему достоинством к развалившемуся на стуле г-ну Буратино, он вежливо осведомился о причине…
_

… - Это что здесь вытворяется? Почему представитель оргкомитета должен мокрый бегать туда-сюда и выполнять не свои функции? Почему остановлена игра? Почему допущены нарушения? Игрок, не подчиняющийся правилам, установленным Оргкомитетом, подлежит немедленной дисквалификации и удалению с поля! Итак, господа корреспонденты, прошу отметить, - внезапно закашлявшись, Дуремар резко опустил поднятую было руку, согнулся и, сделав непроизвольный шаг в направлении сидящего Буратино, поскользнулся на вывороченном коме влажной земли и, не удержав равновесия, упал, ткнувшись при этом носом в вымазанный грязью башмак объекта своего возмущения. Пока он приходил в себя, объект поднялся со стула и, не переставая ухмыляться, обратился к подтянувшимся ближе и уже делающим стойку представителям прессы:
- Итак, господа корреспонденты, прошу отметить, к чему может привести элементарное незнание тех самых правил, свято блюсти которые – и есть твоя основная обязанность. А приводит это, как вы сами видите, к закономерному итогу – мордой в грязь!
Я надеюсь, господа журналисты, что этот эпизод не будет вами включён в готовящиеся сейчас репортажи: господин Дуремар, уверен, будет вам за это очень благодарен. Ну, а если нет, вы ему намекните… Эй, а это что такое? Проснулся, наконец, повелитель остановленного времени? И даже снять успел? Ну, я тебя поздравляю! Можешь теперь присматривать себе особнячок в центральном квартале – думаю, Дуремар за этот негатив тебе… Впрочем, это не мои проблемы. Перейдём к сути дела! Мне тут господином ведущим был задан ряд вопросов, так я на них сейчас отвечу, и уж это вы, господа, фиксируйте!
Отступив на шаг, Буратино вытащил из заднего кармана джинсов тоненькую брошюрку небольшого формата в глянцевой ярко-жёлтой обложке.
- Вот, господа, экземпляр так называемых «Правил проведения Игры», выдающийся каждому игроку при регистрации, утверждено Оргкомитетом Игры 17-го прошлого месяца сего года!
Затем, раскрыв брошюрку на последних страницах и обращаясь больше к успевшему уже принять вертикальное положение Дуремару, он прочитал, противно растягивая слова:
- Параграф седьмой, пункт два: «Игроку до финального сигнала, означающего окончание Игры и представляющего собой троекратно воспроизведённое посредством духового инструмента (например, фанфары) вступление к городскому гимну, запрещается:
- покидать отведённый игровой участок;
- обмениваться с кем-либо из присутствующих какими-либо предметами, за исключением ёмкостей с напитками, утоляющими жажду;
- проводить какие-либо переговоры без разрешения и вне слышимости представителя Оргкомитета;
- подавать световые, звуковые и иные сигналы, могущие содержать скрытую информацию, имеющую возможность быть принятой вне игровой зоны». – Помотав головой, Буратино посмотрел вокруг слегка осоловевшими глазами и, обращаясь непосредственно к корреспондентам, заговорщически проговорил, понизив голос:
- А не осталось ли у кого ёмкости с напитком, утоляющим жажду? Тут ведь язык сломать можно! Ну ладно, - и он вернулся к чтению брошюры.
- Далее, пункт три: «Вплоть до того же финального сигнала игроку разрешается:
- курить;
- делать перерывы для отдыха;
- произвольно перемещаться по отведённому участку;
- задавать вопросы и отвечать присутствующему представителю Оргкомитета и представителям прессы, если вопросы не носят характер выявления местоположения приза и не являются наводящими». Уф, всё! Ну, кто теперь скажет, - это опять в сторону Дуремара, - что какие-то правила были нарушены? А на нет – и суда нет! Так что вернёмся к прерванному процессу изъятия Джекпота, потому как фанфар пока не слышно! А ну, отойди в сторонку, господин ведущий! Ах, да! Я забыл ответить на один вопрос: почему представитель оргкомитета бегал туда-сюда мокрым. Честно скажу - не знаю! Может, он, конечно, вспотел от усердия, но, если господин ведущий имел в виду что-то другое, то для меня это загадка – поскольку укромных мест вокруг предостаточно.

_

***Из репортажа.

…Сразу же, как только возникшее недоразумение было к всеобщему удовлетворению улажено, г-н Буратино в окружении нас, корреспондентов, представителя Оргкомитета и самого члена Оргкомитета, ведущего Игры г-на Дуремара, несколько раз обошёл вокруг стула, бывшего ещё недавно наблюдательным пунктом.
- Чувствую, - воскликнул он, - чувствую: именно сюда сходится напряжение натянутых нитей Судьбы, именно здесь расположен узел, который мне сейчас предстоит развязать! И не случайно господин ведущий оставил тут, в грязи, свой отпечаток – это место просто притягивает! Как же я сразу этого не понял! Здесь, и только здесь укрыт пока от наших взоров вожделенный Джекпот! Снимай, фотограф! Сейчас, и больше никогда, вы станете свидетелями чуда на Поле Чудес! Очень прошу, - обратился он к нам, - пусть кто-нибудь изобразит барабанную дробь, хотя бы по крышке вашего стола. Минута заслуживает того.
После этих слов г-н Буратино вонзил в землю лопату и с воодушевлением принялся отбрасывать в стороны комья грунта. Минута, другая – он ещё не успел углубиться даже на четверть метра – а уже стоял у края начавшей образовываться ямы, и поднимал в испачканной руке облепленный грязью небольшой цилиндр. Неужели свершилось?

19.
…- Ладно, а теперь пригаси-ка лампу – нечего каждому проходящему мимо давать повод думать, что здесь не спят. Меня сейчас ищут совсем в другом месте, но, бережённого – бог бережёт. Времени у меня, действительно, мало, но поговорить мы успеем напоследок. Ты только не перебивай, лучше слушай.
- Что значит – не перебивай? – Карлото вскинул руки и уронил их вдоль туловища. – Я же не могу так вот просто сидеть, будто мне ничего не интересно и не важно! Ты только и говоришь: «Слушай, слушай!», а я так почти ничего и не услышал до сих пор о том, что у тебя происходит. Ты откуда? Почему прячешься? В прошлый раз ты ушёл, сказав, что мы можем долго не увидеться, и вот ты здесь. Что-то изменилось, или ты просто многого не рассказал? Я буду слушать, но ты мне объясни, наконец, что происходит!
- Что происходит? Да почти уже ничего… Ладно, ладно! Сиди спокойно, сейчас всё узнаешь, - Буратино подмигнул левым глазом, - если не будешь меня перебивать! Ну, так вот лучше!
А происходит всё по плану, хотя, есть и отступления. Вот меня, например, после получения приза должна была увезти в неизвестном направлении карета скорой помощи, в виду потери сознания от нагрянувшего счастья. Но капитан со своими ребятами, одетыми братьями милосердия, выехав за город, решил не тащиться по плохой дороге, а сэкономить время и силы и идти по компасу, напрямую. В итоге застрял у первого же разлившегося ручья. Так что, когда я начал изображать потерю сознания, их на месте не оказалось, а я должен был продолжать до приезда настоящей медицинской бригады, которую не знаю уж, кто вызвал, и которая приехала, как назло, очень быстро. Ну, меня и повезли в городскую больницу, только по дороге я случайно выпал из кареты, благо подвернулся случай. Так что те, кто пустился по моим следам, вначале направятся в больницу, а она на другом конце города. Вот потому у нас и есть немного времени. А капитана и его людей я встретил уже почти рядом с домом – он, всё же, сориентировался. Сейчас они меня там за углом ждут. Понял теперь, почему не надо перебивать?
- Я понял, - Карлото утвердительно кивнул головой, подавшись вперёд, - кроме одного: что – Игра уже была? И ты выиграл?
- А я разве не сказал? – Буратино изобразил гримасу, означавшую, судя по всему, удивление. – Да, но о самой Игре рассказывать некогда, а вот закончилась она…

_

…Коряво сколоченные трибуны перед помостом со столом, покрытым полосатой (в цвет государственного флага) скатертью и восседающим за ним жюри из членов Оргкомитета и вице-президента банка, были сплошь заняты уставшими от долгого ожидания зрителями. Те, кому не хватило места на трибунах и зрители попроще группами разбрелись вокруг. От мест, где они расположились, доносился шум и запахи шашлыка и жареной колбасы. На трибунах довольствовались разносимыми девушками-волонтёрами напитками и бутербродами с сёмгой, креветками и сыром «Дор-блю».
Время от времени курьеры приносили вести с игровых участков, тогда шум, производимый этим пёстрым сборищем, ненадолго стихал, а кто-то, вскочив с места, устремлялся к столику под разноцветным тентом, где находились представители букмекерской конторы. Судя по всему, развязки оставалось ждать недолго: большая часть игроков, израсходовав положенные им попытки, уже выбыла, двое сумели-таки докопаться до небольших призов, вряд ли покрывавших даже их вступительные взносы, но всё равно были очень горды и пребывали сейчас в состоянии эйфории в окружении корреспондентов на скамейке справа от стола жюри. На поле оставались пока двое-трое соискателей и среди них – главная интрига сегодняшней Игры, г-н Буратино, оспаривающий право обладать Джекпотом. Хотя, судя по приходящим сообщениям, у него всё висело на волоске: две попытки оказались неудачными, и теперь всё решала последняя.
Председатель жюри, владелец городской строительной компании и первой строящейся ветки трамвая, поглядывая время от времени на часы, толкал под столом ногой сидящего справа от него секретаря. Причём, скатерть, не доходящая до помоста, открывала эти его действия всем зрителям первых рядов, давая им почву для размышлений и пересудов, что в какой-то степени разряжало уже накопившееся напряжение.
Отдельно в сторонке, в достаточно неудобном месте – возле подъездной грунтовой дороги, нашла своё прибежище небольшая группа довольно странных зрителей. Во-первых, они не шумели и не пытались чем-то заполнить вынужденное бездействие – просто сидели и ждали. То, что ждали – было понятно: для отдыха или пикника можно было бы найти место поудобнее, а вот чего ждали – этого никто кроме них, разумеется, не знал. Во всяком случае, происходящее на помосте и на поле было им, кажется, совершенно неинтересно.
Со стороны трибуны послышались возгласы и хлопки выпущенных в тёмное небо ракет. Запоздав на минуту, сыграв несколько вразнобой, фанфары оповестили об окончании игры. Потом снова всё стихло и, спустя небольшое время, вдруг взорвалось ликующими криками. В небо снова взвились ракеты.
Всё это свето-шумовое представление последовало вслед за объявлением, сделанным председателем сразу после того, как запыхавшийся курьер, примчавшийся из игровой зоны, что-то прошептал ему в ухо.
- Господа! Я пока не знаю деталей, но вот только что мне сообщили, - председатель потянулся за стаканом с водой и, обхватив его пальцами, сделал глубокий глоток, - что мы все здесь присутствуем при эпохальном событии: Джек-пот, возможно, уже выигран! Мы ещё не знаем, что находится в контейнере, который откопал претендент, но совсем скоро это узнаем, они идут сюда!
Очевидно, пауза в сообщении была не наигранной: председатель вытер пот и вновь потянулся за стаканом, опрокинув при этом пластиковую бутылку, содержимое которой прихотливой лужицей расплылось по скатерти. Дальнейшие слова председателя уже не были слышны за поднявшимся валом криков, воплей и взрывов петард – народ после долгого ожидания «отрывался» во всю. У столика букмекеров началась давка, грозящая перейти в открытый мордобой.
А вскоре на размытую границу освещённой зоны из косых полос и завитков сизого тумана вышла развесёлая компания, предводительствуемая Буратино, прижимающего правой рукой к груди контейнер, в котором была пока запечатана развязка всей интриги. Сзади него, суетливо перестраиваясь и оттаптывая друг-другу ноги, мельтешили корреспонденты, а слева семенил Дуремар, время от времени делающий попытки дёрнуть Буратино за плечо. Тогда тот, не останавливаясь, выбрасывал в сторону Дуремара свободную руку со свёрнутым кукишем и шёл так какое-то время. Слова, очевидно, тратить он не собирался.
Спустя минуту Буратино уже стоял у стола жюри и что-то говорил председателю, отпихивая ногой того же Дуремара, пытающегося взобраться по узкой деревянной лесенке в три ступеньки, ведущей с поля на помост.
- Нет, господин председатель! Я понимаю, что должен соблюдаться регламент, но в функции ведущего не входит предпринятая им попытка отобрать у меня выигранный приз, чтобы вручить его уважаемой комиссии! Откуда мне знать – что у него на уме, и что спрятано за пазухой! Вот доставленный вам в присутствии свидетелей, представляющих нашу свободную прессу, неоспоримый факт моего выигрыша. – Буратино протянул председателю закрытый контейнер. – Можете убедиться: все пломбы на месте. А что касается его передачи в руки ведущего – так покажите мне место в правилах, где это написано! Я хоть и был когда-то поленом, но всё же туп не до такой степени, чтобы самолично передать свою удачу в нерегламентированные руки! Играем по правилам: я вам передаю найденный приз, а вы – мне и всем окружающим – объявляете, что же в нём содержится! Мы все ждём, господин председатель!
Ответной речи председателя не последовало. Взяв протянутый контейнер обеими руками, он повернулся к столу жюри и, положив цилиндр перед представителем банка, завёл с ним вполголоса разговор, закончившийся энергичной отмашкой представительской руки в сторону от плеча и несколькими фразами, сказанными не менее энергично. По крайней мере, одна из них, несмотря на стоящий шум, долетела до первых рядов:
- Да и чёрт с ним, нам имидж и престиж дороже обходятся!
Тем временем Буратино помогал взобраться на помост нетвёрдо стоявшим на ногах корреспондентам. Так что, пока председатель прояснял для себя сложившуюся ситуацию, компания акул пера уже оккупировала занимаемый жюри плацдарм и готовилась к боевым действиям. Фотограф нацелил объектив в спину председателю, и, когда тот вновь повернулся, последовал первый залп. Вспышка осветила вспотевшее растерянное лицо и оставила в виде документального свидетельства картину, на которой скалились три физиономии (что при желании можно было посчитать радостной улыбкой): председатель, развернувшийся в сторону камеры Буратино, и, неизвестно откуда взявшийся, Дуремар.
А пока взоры всех зрителей были обращены к помосту и тому, что там происходило, чуть в сторонке происходило кое-что ещё. К компании, расположившейся у подъездной дороги, присоединился вышедший из замызганного кабриолета, распространившего вокруг запах неотработанного бензина, высокий, мордастый, выбритый налысо и с недобрым лицом человек в длинном плаще. Компания собралась вокруг.
- Все здесь? – Приехавший обвёл взглядом вокруг себя. – Лишних нет? Давай доклад!
Вперёд выступил тоже лысый, тоже мордастый, но пониже ростом в камуфляжной куртке и свободных коричневых штанах.
- Вы, шеф, к кульминации как раз успели. Объект только что прибыл. Судя по шуму, там, – он кивнул в сторону трибун, - дело у Рваного выгорело. Выходит, объект пока не наш. Если, конечно, не изменятся вводные. – Лысый с интересом посмотрел на приехавшего. – Или, пока не сдаст Рваному дела. Его уже пасут, - он кивнул в сторону большой чёрной машины, стоявшей у самой границы светового круга последнего фонаря в шеренге, что вела от трибун к дороге, метрах в тридцати от места происходившего разговора. Возле её задней дверцы, почти неотличимый от окружающих теней, проглядывался расплывчатый силуэт в длинном балахоне, увенчанный остроконечным колпаком.
- Ну, ну! – Прибывший, поименованный шефом, откинул полу плаща и полез в карман, приоткрыв на минуту засунутые за пояс нунчаки со стальной оковкой и рельефным орнаментом и жёлтую кожаную кобуру с внушительных размеров маузером, торчащую из-под мышки. - Пусть себе пасут, это пока не наше дело. Мы пока послушаем. И посмотрим, - он усмехнулся себе в подбородок, - да, посмотрим! Тогда и решим, стоит ли ввязываться. Вот если оно того будет стоить, - он пошевелил большим и указательным пальцами, - тогда и решим…
А между тем события на помосте развивались и, похоже, приобретали неожиданный оборот. Председатель жюри, дождавшись относительной тишины, продолжил:
- Я рад сегодня поздравить нашего – пока ещё соискателя главной награды – господина Буратино! А сейчас мы все вместе посмотрим, что же он нашёл!
С этими словами председатель, подняв над головой вручённый ему контейнер, начал откручивать крышку. Открутив, он положил её на стол и, запустив в цилиндр пальцы, извлёк скрученный трубкой плотный бумажный лист, который тут же сам развернулся в его руке. Показав развёрнутый лист сначала взревевшим трибунам, председатель, переложив бумажные края из руки в руку, поднёс его к глазам и, выждав паузу, выкрикнул только одно слово: «Джек-пот!».
С минуту ничего вокруг не было слышно. Потом рёв стих, оставив после себя несколько судорожных всхлипов или вскриков, прозвучавших почти неуместно в повисшем над трибунами молчании.
- Вот так… - сказал непонятно кому председатель, и, повернувшись к Буратино, слегка наклонил свою голову. В это время опомнились корреспонденты. Как с низкого старта, выкрикивая, ещё не добежав, подобно боевому кличу свои вопросы, и оставляя по пути поверженных, менее расторопных и удачливых собратьев по перу, они стаей воронья набросились на слегка растерявшихся фигурантов вершащегося события. На трибунах свистели. Пытаясь водворить порядок, председатель размахивал оказавшимся в его руках включённым мегафоном, отчего в разные стороны летели случайно выхваченные из творимого беспредела слова и выражения, доставляющие слушателям на трибунах, видимо, немалое удовольствие. Конец всему этому безобразию положил подоспевший отряд полиции, оттащивший большую часть репортёров к первым рядам, причём в их число неведомо как попал и сам председатель. Пока выясняли status quo, не любящие терять зря времени творцы новостей воспользовались обстоятельством, поставившим председателя в их ряды, и на правах соратников успели взять у него с десяток интервью. Причём, с ошеломительным разнообразием трактовки одних и тех же ответов.

Ну, а затем… Затем была суета, выкрики, вопли, раскатывающийся над трибунами усиленный мегафоном голос председателя, вернувшегося на своё место за столом, объявляющий сумму выигранного Джекпота, вручение Буратино лаврового венка и банковских чеков и его разговор с вице-президентом банка, оставшийся для зрителей кадрами немого кино, а потом вдруг – внезапная фраза, выкрикнутая Дуремаром, выхватившим мегафон у председателя.
- А слабо будет теперь сыграть в Супер-игру?

20.
Буратино медленно повернулся.
- Это, что, мне?
- Ну а кому ещё? – Дуремар сиял. Растопырив локти и держа мегафон на манер бокала при произнесении тоста, он всеми складками своей физиономии излучал неподдельное ожидаемое счастье. – Право ведущего! Я имею это право!
За столом жюри вице-президент банка, проводив настороженным взглядом Дуремара, отправившегося раскланиваться к краю помоста, обратился с каким-то вопросом к председателю, на что получил утвердительный кивок председательской головы.
А Дуремар, похоже, пошёл вразнос, чего вряд ли ожидали устроители игры.
- Я имею право, как ведущий шоу, по своему усмотрению, - орал он, позабыв про мегафон, приседая и выбрасывая к замершим зрителям руки, - предложить взявшему Джекпот удвоить его, сыграв со мной прямо здесь, при вас! Или проиграть его! Ставка – Джекпот! Её ставит он, - рука в зелёной перчатке ткнула в сторону Буратино, - за меня ставит банк!
- Да заберите же у него мегафон! – Вице-президент банка с крайне расстроенным видом указал на Дуремара бутылкой, которой он, похоже, собирался вначале в него запустить. – И вообще – наведите порядок!
Ну а нарушитель порядка, откланявшись публике, вихляющей походкой приблизился к столу жюри и, наклонясь к председателю, просипел:
- Усохните все тут! Ваше дело – не мешать! Я его сейчас сделаю враз, на напёрстках! Хрен ему с лягушачьей икрой будет вместо Джекпота! Прошу объявить!
С этими словами Дуремар выпрямился и с торжеством посмотрел на стоявшего в нескольких шагах от стола Буратино.
- Ну что, согласен, пенёк обгаженный? – произнёс он вполголоса. И уже в полный голос:
- Так я предлагаю Супер-игру! Желаете удвоить свой выигрыш?
Над помостом и трибунами повисло настороженное молчание. Вице-президент банка попытался вскочить со своего места, но был удержан председателем, что-то зашептавшем ему в ухо. Буратино молчал, опустив голову и разглядывая нечто, видимое только ему, у себя под ногами. Пару раз он взглянул исподлобья - сначала на ухмыляющегося Дуремара, потом на замерших членов жюри, потом на часы, вытащенные из кармана, потом усмехнулся и отчётливо произнёс:
- Отказываюсь!
Трибуны выдохнули и, видимо передумав поднимать шум, снова затихли. Раздалось только два или три свистка, и повисло ожидание.
Буратино, на прямых ногах, физически ощущая, как это ожидание толкает его в спину и бьёт под колени, подошёл к столу.
- Что он тут нёс? – Облокотившись о стол, он повернул голову к председателю. – Разве есть такое в правилах?
- В правилах нет, - председатель отставил недопитый стакан и потянулся за пепельницей, - но вообще это возможно: такой пункт был в Учредительном договоре, но прецедентов не было, и о нём все давно забыли. Надо будет пересмотреть редакцию. – Это он буркнул уже для себя. – Но вы поступили правильно, отказавшись. В случае вашего согласия это могло бы сильно осложнить ситуацию. Вам ведь не нужны осложнения?
- Кому ж они нужны! – Буратино мельком взглянул на Дуремара, застывшего с выражением горькой обиды на лице. – Разве только ему.
И как сглазил! Встрепенувшись, тот вдруг с криком: «А вот хрен тебе!» - бросился к Буратино и попытался, как писали потом в «Новостях», «разом содрать с победителя венок вместе с одеждой». Гвалт вокруг стоял неимоверный: на трибунах тоже началась драка, полицейские, сообразив, наконец, что следует вмешаться в происходящее, остервенело дули в свои свистки, но лезть на трибуну пока не спешили. Оторвать от Буратино вцепившегося мёртвой хваткой Дуремара долго не удавалось. Это, в конце концов, удалось лишь совместными усилиями двух полицейских и почти всего состава жюри. Высвободившись в результате коллективных усилий, немного покачиваясь, Буратино сделал несколько шагов к краю помоста, срывая по дороге с себя то, что осталось от венка. Обведя взглядом царящий на трибуне разгром, он на мгновение остановил его на двух небольших группах, активно расчищающих себе путь к помосту – одна слева, другая справа от трибуны. Тогда, достав из кармана картонную трубку, он выпалил в небо зелёной ракетой и, крутанувшись на каблуках, рухнул без чувств.
_

…Вот так всё и было, - Буратино взглянул на Карлото, слушавшего, широко открыв глаза, - а про то, что было дальше, уже было сказано. Да, подкузьмил мне тогда капитан: я чуть из кареты не выпрыгнул, когда, открыв глаза, увидел не его с помощниками, а двух бугаёв-санитаров и миловидную сестричку милосердия. Но, как я говорил, позже представился случай: карета встала у переезда, санитары вышли покурить, а я…, а я вот здесь, у тебя. Дуремару же я благодарен от всей души. Он мне предоставил великолепную возможность натурально сыграть потерю сознания.
Но это я отвлёкся, - нетерпеливый жест рукой показал Карлото, что перебивать и возражать бесполезно, - а к тебе я сейчас пришёл совсем не для этого. Мы уже прощались с тобой, когда я рассказывал тебе об истории этого дома и о том, что было, когда эта история ещё не начиналась. Не будем нарушать традиции и простимся ещё раз: думаю – следующего не будет. Я уезжаю, скорее всего, навсегда. Главные свои роли тут я уже сыграл, а быть статистом не хочу. Куда мы идём, это бы капитан мог тебе рассказать – карты у него, а я в них ничего не понимаю. А вот куда нас в результате занесёт – этого не знает никто. Иди-ка сюда, - Буратино встал и сделал шаг от стола, - хоть мы к этому и не привыкли, но дай-ка, я тебя сейчас обниму!
- Ну что, - поглаживая Карлото по спутанным волосам жесткой исцарапанной ладонью, проговорил он спустя минуту, - так оно и бывает: всегда – в первый и последний раз… Мне бы не хотелось, чтобы у тебя за пазухой осталась обида. А если есть какая-то, прости мне её. Вот, - последовал взмах рукой в сторону окошка, за которым раздался тихий двукратный свист, - это меня предупреждают, что надо торопиться.
Так что теперь – прощальные напутствия и подарки на долгую память. Марш на место, к себе в партер, - он подтолкнул Карлото к кровати, - представление продолжается! Туш, маэстро!
- Итак, завещание Буратино! И не перебивай! – Это в сторону кровати. – Первое:
каморка сия, с её содержимым, а так же помещения, под нею расположенные, переходят отныне в твою нераздельную собственность! Бумаги оформлены как надо, ты их потом достанешь из сундука – в левом углу. Я сказал – не перебивать! Дальше. Второе: на вот, возьмёшь потом, только спрячь подальше, это – банковский чек на пятьдесят тысяч. Он на предъявителя, и нарушений тут никаких. Но, когда пойдёшь получать, лучше возьми кого-нибудь с собой, хотя бы дядю Максимилиана, мясника – поставишь ему потом бутылку «Чезаро», и он тебе будет благодарен до следующей пятницы, как минимум. Ну а потом… Потом тебе всё это должно быть уже по-барабану. Потому что не позже следующего понедельника ты пойдёшь на приём к Рафаэлю Сталбени. Мы говорили в прошлый раз об этом: расскажешь ему о картине, о музее, о театре, и что горишь желанием объединить всё это с его идеей. Ну а дальше уже крутись сам, без подсказок. Должно сработать!
- Ну, дай мне сказать! – Эту фразу Карлото выкрикнул, соскочив с кровати и размахивая сорванным с неё покрывалом. – Дай сказать же!
После чего он замолк, и некоторое время молча смотрел на Буратино, снявшего феску и задравшего ноги на стол. Молчание длилось с минуту. Потом Буратино медленно убрал ноги со стола и с расстановкой произнёс:
- А сказать-то тебе и нечего. Да, так вот… А ты не переживай: не каждый же день, привыкнешь ещё… А сейчас лучше слушай. Деньги тебе для того, чтобы смог придти к Сталбени в нормальном виде. Да и здесь тоже навести порядок. Позаботься об этикетке, а потом уж, пусть она о тебе заботится. И всё! Этот вопрос закрыли: сделаешь – всё будет хорошо. Не сделаешь – значит, ты знаешь больше, чем я, а тогда к чему советы?
- Что сделаю, что? – Карлото почти кричал. – Я всегда делал, как ты говорил, ну и что? Ничего не знаю, ничего не спрашиваю, ничего не думаю? Думаю, да ещё как! А ты говоришь, что уходишь навсегда или надолго! А мне – мне что теперь? Жить по твоим инструкциям, которых я не понимаю? Что мне делать?
Буратино посмотрел на раскрасневшуюся рожицу Карлото и с удовлетворением произнёс:
- Ну вот, проснулся, наконец! А делать надо то же, что и раньше, только уже без меня: узнавать, спрашивать, действовать. И думать, думать всегда! Тем лучше, если ты этому успел научиться. Сначала думать, потом – действовать! Так вот… Вижу, ты уже успокоился. Тогда продолжим. Есть у тебя вопросы?
Хмыкнув и утерев предплечьем нос, Карлото поднял с пола покрывало и набросил его на плечи. Потом подошёл к столу и, отодвинув табурет, присел.
- А не выпить ли нам чаю? Я мигом, только печку растопить, - сказал он, с прищуром поглядывая на Буратино.
- Ну, нет! Чай – это хорошо, но не ко времени. А ты быстро ориентируешься! – Буратино окинул взглядом закутанную покрывалом фигуру. – Значит, всё не зря. Нет, сейчас только вопросы, если они у тебя есть. И покороче!
- Покороче? Ладно, тогда вот самый короткий: я всё понимаю и помню, но ведь для того, чтобы сделать то, что ты говоришь, нужна ещё одна вещь. Короче: а как это всё сделать без ключика? – Карлото положил подбородок на сложенные на столе руки и уставил взгляд на Буратино.
- А я разве… Ну и память! – Буратино хлопнул себя по лбу и тут же полез рукой под куртку. – Вот была бы история, если бы я так и ушёл!
Не переставая что-то бормотать себе под нос, он вытащил небольшой свёрток и принялся его разворачивать. Карлото подался вперёд и для чего-то закрыл глаза.
- Ну вот, - Буратино с довольным видом рассматривал, раскачивая на пальце, продетым в фигурное ушко, довольно большой, с прорезным язычком, ключ. – Да открывай ты глаза, уже можно, фокус получился!
На вид ключ был самым обычным, разве только нестандартный размер, да тщательная отделка идущего по ушку орнамента говорили, что это штучная работа. Карлото несмело протянул руку.
- Можно? – Взяв ключ, он поднёс его к глазам, перевернул, потом подставил под свет лампы и недоумённо посмотрел на Буратино.
- Так он же не золотой! Или… или это другой ключ?
- Тот самый, не сомневайся! Мне ли не знать? Это ещё одна иллюстрация к известной поговорке, что не всё золото, что блестит. Молва, так же как и время, всегда вносит искажения в реальную картину. Причём, в сторону возникновения более художественного образа. Ты когда-нибудь видел инструмент из золота? Оно же мягкое, раз – и утеряна заложенная в него функция! А ключ – это инструмент, причём, часто используемый. Нет, конечно, он из латуни. Но, если как следует почистить, то сверкать будет не хуже золотого!
Карлото недоверчиво вертел перед носом обыкновенный ключ, замешанный в стольких необыкновенных историях.
- А может, попробуем сейчас? – он кивнул головой на завешенную холстом дверь.
- Это уже без меня, - Буратино поднялся и посмотрел по сторонам, - я в эти игры теперь не играю. Хочешь, позови Сверчка, если дозовёшься, конечно. Ладно, пора! – Он, помедлив, сделал шаг к двери.
- Подожди! – Карлото сделал попытку кинуться следом, но помешало зацепившееся за стол покрывало. – Не уходи так, будто ты уходишь на вокзал играть на шарманке! Ты хоть понимаешь?
Буратино обернулся.
- А как надо уходить, ты знаешь? Что даст тебе лишняя минута, если всё-равно уже не будет другой? Нет, уходить нужно легко. Я отдал тебе ключ (помнишь, когда-то давно я обещал это?), и обещания выполнены, и сказано тоже всё. А если что и забылось – так что-то всегда забывается. Память – не картотека с уложенными по алфавиту карточками, а просто ящик, в котором полно всякого хлама. Вытряхни его, разложи всё по кучкам, глядишь – а что-то зацепилось в углу. Чем старее ящик, тем больше в нём может быть неожиданных находок.
Да, а шарманку я забираю. Пусть останется у меня. Кстати, ты не спросил, а ведь именно в ней всё это время лежал ключик. Помнишь, четвёртое положение переключателя заедало? Это Карло его туда спрятал. А потом пытался мне это сказать, перед смертью. «Музыка – она ключ ко всему!» - не сразу я вспомнил эти слова, и догадался не сразу. Но, как вышло, так и получилось.
И последнее, запомни: внизу никаких сокровищ нет. Это опять лишь молва. Правда гораздо проще: внизу замечательный театр и уникальный музей. Золото там только на обшлагах театральных камзолов. Старый разбойник ничего сюда не перевёз, но он оставил описание, где всё это может находиться. Я нашёл это описание. Туда мы с капитаном сейчас и отправляемся. А вот доберёмся, или нет, и найдём ли – это уже…
Вот, слышишь? Опять свистят – ждать больше нельзя! Ты оставайся здесь, не провожай. День ещё не наступил, а впереди, даст бог, много других. Не будем ничего загадывать, всё случится в своё время. Счастья тебе, не забывай чистить зубы на ночь!
Подмигнув Карлото блеснувшим отчего-то глазом, Буратино решительно повернулся и, подхватив шарманку, перескочил через ступеньки и вышел, прихлопнув входную дверь.

Выйдя, он ещё постоял немного, упёршись плечом в косяк и глядя в начинающее сереть перед рассветом небо. Ветра не было. Улица справа обрывалась в темноту, а слева, шагах в двадцати, ближе к проулку, в тусклом свете одинокого фонаря, призраком выпячивался из мрака капот машины, где его ждали.
- Ну что, – усмехнувшись, произнёс внутренний голос, - нужные распоряжения сделаны, долги розданы, пора в путь. Занавес?
- Да пошёл ты!.. – Буратино дёрнул головой и, сорвав с головы феску, запустил ею в темноту.
От машины донёсся еле слышный свист. Не оборачиваясь, Буратино провёл левой ладонью по облупившимся доскам входной двери, и, слегка оттолкнувшись, заставил себя шагнуть вперёд. Гортань внезапно свело судорогой, и, готовое было вырваться слово, застряло разбухшим комком где-то у корня языка.
Капитан встретил его у машины. Он молча смотрел, как Буратино, открыв багажное отделение, втискивает туда шарманку и подкладывает под неё оказавшиеся там тряпки. Потом сказал:
- Надеюсь, ты всё успел. Нам пока везёт, но медлящий с принятием решения может опоздать к приливу. У больницы сейчас команда Барабаса и шобла Базилевичей сшибают друг-другу мачты. Тебя хватились, и теперь каждый обвиняет в пропаже другого. Дошло уже до стрельбы. Полиция тоже вся рванула туда. Грех нам не воспользоваться этой кутерьмой, пора!
Капитан распахнул дверцу и остановился, пристально глядя на Буратино. И только сейчас, уже протискиваясь на сиденье, он смог, наконец, вытолкнуть из себя застрявшее в горле слово: «Занавес!».

21. Заключительная глава, несущая функции послесловия, где расставлены все точки и многоточия.

В час сиесты вверх по тихой улочке, опрокинувшейся от возвышенной центральной части города в направлении порта, по выбеленным солнцем булыжникам мостовой неторопливо вышагивал, не обращая внимания на разлившийся повсюду зной, тощий субъект в расшитом красно-чёрными узорами пончо с бахромой. Широкие отвислые поля помятой шляпы скрывали его лицо, а на плече, в такт шагам раскачивалась старая ободранная шарманка, укреплённая на сложенной фотографической треноге. Улочка заканчивалась (или брала начало), на небольшой площади, ограниченной с одной стороны стеной ратуши, противоположной главному фасаду, а далее по периметру - двух и трёхэтажными зданиями гостиниц, магазинов, лавок и мастерских, куда непонятным образом затесалась старая синагога. Все здания были выстроены в самых различных архитектурных стилях, от колониального до позднего барокко, и являли собой причудливый, но приятный глазу ансамбль. Ближе к ратуше, между антикварным магазином и лавкой зеленщика стоял аккуратный двухэтажный дом с двумя известняковыми колоннами перед входом, удерживающими готовый вот-вот осыпаться портик. Слева от ступенек, ведущих к парадному входу, были ещё несколько, спустившись по которым можно было оказаться перед открытой дверью в полуподвальное помещение, где в глубине темного коридора чуть колыхались тяжёлые синие шторы. А поверху, на выщербленных плитах облицовки дома, была укреплена, уже успевшая выгореть на солнце, вывеска: «Блюз-клуб «Мохито»». Судя по всему, именно сюда и направлялся незнакомец, замеченный нами ранее.
За синими шторами было прохладно. В довольно обширном помещении по чисто вымытому полу, заставленному стульями с плетёной спинкой и небольшими одноногими столиками, вычурным узором лежали тени от полукруглых окон с витражными стёклами.
Вошедший, споткнувшись о застеленный перед входом в коридор коврик, громыхнул о стену шарманкой и вполголоса выругался. Этим он привлёк к себе внимание сидящего на невысоком подиуме, завершающем зал, скрытого по грудь большой ударной установкой человека в оранжевой майке и чёрной бандане на крупной голове с лицом породистого мастиффа. Занимался он тем, что лениво приподнимая небрежно ухваченную тремя пальцами барабанную палочку, время от времени опускал её, извлекая из малого барабана дробный прерывистый звук. Оторванный от своего занятия, он взглянул в сторону появившейся помехи, и медленно нараспев произнёс:
- Однако, сегодня жаркий день, дон Буратино. А вы, вижу, снова ходили играть в порт. Вам снова влетит от супруги, а значит, она снова будет не в настроении. То есть, это значит, что выйти петь она сегодня снова откажется. А чем прикажете ублажать тех посетителей, что придут сюда сегодня к вечеру, чтобы расслабиться и послушать музыку? Дурак Эстебан умудрился простудиться в самое жаркое время года, выходит – на клавишных у нас никого. А Сержо опять напился, так что трубы тоже нет. Ну и что? Делать соло на ударных? Или, может быть, вы составите мне компанию вместе со своей шарманкой? И знаете, это идея! Шарманка и ударные – это будет свежо. Ну как идея?
Буратино не спеша стягивал через голову пончо, отбросив шляпу на прислоненную к стене шарманку.
- Знаешь, Якоб, - он скинул пончо на стул и уселся на нём верхом, - идея хорошая. Только ты её, если хочешь, попробуй без меня. Я уже один раз делал блюз шарманки и барабанов. Только барабаны были другие, у тебя в установке таких нет. Так что, извини, мне хватило того раза.
- Но получилось-то неплохо? – Якоб прокрутил палочку в пальцах и провёл ею по тарелке, отозвавшейся низким вибрирующим звуком.
- Получилось неплохо. – Буратино усмехнулся своим мыслям и продолжил:
- А с Мальвиной я договорюсь, она будет петь. Она ведь была примой в театре, ты знаешь, а теперь у неё лишь одна роль: жена и хозяйка клуба. Зато она старается играть её так, чтобы овации не стихали. Капризы звезды, даже местного масштаба - это естественно. Не бери в голову, предоставь это мне.
- Ну да, вы ещё этим утешьте рыжую Анну, кухарку – у неё теперь после разговора с донной Мальвиной разбит нос.
- Неужто подрались? – с интересом спросил Буратино.
- Да, не так чтобы подрались, но донна Мальвина въехала ей по физиономии курицей. Ну, не совсем курицей, а тем, что от неё остаётся после того, как её ощиплют. Правда, Анне от этого не легче. Видите ли, вашей жене показалось, что Анна слишком пристально на вас смотрела за завтраком.
- Ну а я что говорю: сорвала аплодисмент! – Буратино качнулся из стороны в сторону и с усмешкой произнёс:
- Вот что бывает, когда сцена неотрежиссирована. Эх! Ладно, к Анне я сейчас зайду, извинюсь. Хотя… Ты знаешь, ведь если я к ней зайду, то рискую тоже потом получить в морду курицей, если не чем-нибудь потяжелее… Причём – и с той, и с другой стороны: кто ж их разберёт, наших женщин, что у них на уме в данную минуту? Лучше, давай, сходи ты. И передай Анне мои сожаления по поводу случившегося инцидента. И что я ей удваиваю жалованье. Только пусть не треплется об этом на каждом углу, а то жалованье недолго выплачивать придётся… Ну, а что ещё нового приключилось, старый сплетник?
- Приходил рассыльный. Завтра вечером вас с супругой ждёт начальник верфи по случаю пуска третьего дока. Будет, как я понял, весь городской цветник. Советую надеть черный смокинг: траур вам к лицу. Особенно, если учесть, что теперь к вам за мыс, даже для регламентных работ, никто не пойдёт.
- Друг Якоб, - Буратино потёр ладони и, сложив их, опёрся щекой, - я надену белый смокинг и кремовую рубашку. А так же – белые штаны. Всё было бы, как ты и говоришь, только у тебя голова, как твой барабан: звук громкий, но он ведь из пустоты. Как думаешь, а кому принадлежит двадцать пять процентов акций третьего дока? А бухта за мысом пуста не будет – остаются контрабандисты и те, кто не любит себя афишировать. Завтра я распоряжусь, чтобы бар для тебя, Сержо и Эстебана был открыт весь вечер. Гуляем. Передай им - думаю, выздоровление пойдёт быстрее. Только прошу – музыка на сцене должна быть. Ну, а что ещё?
- Будет, дон Буратино, - Яков трижды нажал педаль колотушки большого барабана, - спасибо. Мы будем пить за вашу удачу. А ещё вам принесли два письма.
- Так. Ну, давай! – откинувшись на спинку стула, Буратино протянул руку, выгнув запястье и растопырив пальцы.

…Поднявшись на второй этаж, Буратино немного постоял, прислушиваясь. Коридор шёл в обе стороны, и в него выходили двери нескольких комнат: справа – его кабинет, комната для гостей и большой зал, непонятно, для чего предназначенный. Во всяком случае, за всё время жизни в этом доме он не использовался ни разу. А слева была комната жены, их спальня и небольшая библиотека. Именно оттуда доносились сейчас приглушённые стенами и мягкой ковровой дорожкой рассыпчатые звуки клавесина. Клавесин он с полгода назад выиграл в карты у капитана испанского парохода, проторчавшего в порту под арестом несколько месяцев, пока шло выяснение отношений между судовладельцем и портовым начальством. Мальвина тогда приказала поставить его в библиотеку, украсила веточкой коралла и как-то незаметно выучилась играть.
Тихонько приоткрыв дверь, Буратино шагнул в комнату. Здесь было прохладно и пахло духами. Хотя, возможно, этот аромат исходил от громадного букета бледно-фиолетовых цветов, стоящих в искусно оплетенном тонкими лианами ведре возле клавесина, за которым на вращающемся табурете сидела Мальвина, уронив руки на клавиатуру, а распущенные волосы на руки.
Буратино кашлянул и негромко сказал:
- Я не собирался тебе мешать, но надо поговорить, есть новости. Так я присяду?
Мальвина повернула к плечу свою прелестную головку с воткнутой в волосы веточкой жасмина, и, окинув вошедшего взглядом, выражение которого не означало ровно ничего, ответила:
- Зачем ты спрашиваешь? Я рада, что ты пришёл, хотя и не ждала тебя так рано. А что за новости?
Подойдя к дивану, по сиденью которого были в беспорядке разбросаны вышитые гладью разнокалиберные подушечки, Буратино сдвинул их в сторону и не спеша уселся, уперев локоть в диванный валик.
- Новостей несколько. Первая больше касается тебя: завтра нас ждут у начальника верфи. Состоится званый вечер. У тебя будет хорошая возможность продемонстрировать новое вечернее платье, которое позавчера тебе доставили из мастерской. Надеюсь, вечер окажется приятным. Что скажешь?
- Что скажу? Ничего. Нет, ты не подумай, я рада, конечно. В любом случае, это лучше, чем провести его дома в компании надоевших воспоминаний, или за наведением порядка в клубе. Только не уверена, что и там будет много разнообразия.
- А вот тут ты ошибаешься! Будем праздновать открытие третьего дока. Напомнить, что это означает, помимо самого факта открытия? Это означает, что скоро можно будет, наконец, отложить дела, и на месяц-другой отправиться попутешествовать и развеять твою скуку! Ты ведь хотела в Париж?
- У-у-у, негодяй носатый! – Подсвечник пролетел совсем недалеко от головы Буратино. Мальвина, мгновенно оказавшись стоящей уперев согнутые в локтях руки в бока, шарила вокруг взглядом, но больше ничего подходящего не нашлось. – И ты, зная всё это, приходишь, и начинаешь тут строить из себя джентльмена? Уверена: я последняя в доме, кто слышит эту новость! Знаешь ведь, что Париж мне снится! Иди сюда, подонок, я тебя расцелую!
Спустя некоторое время, Буратино попытался продолжить, но это удалось не сразу. Выбравшись из-под свалившихся диванных подушечек, он протянул руку Мальвине, на что она, выгнув спину, кокетливо провела босой ступнёй по его бедру, после чего подала свою.
- Предупреждать нужно об извержении, - устроившись на диване и не отпуская руки Мальвины, Буратино, смеясь, заглянул ей в глаза, - чтобы население близлежащих районов успело смыться.
Он ещё раз ухмыльнулся, и, выпустив руку жены, полез за пазуху.
- Есть ещё две новости, первая…
- Подожди, - перебила Мальвина, - дай освоиться с тем, что ты уже сказал. Мы поедем в Европу… Ну, а там – мы же навестим Карлото? Мы увидим нашего мальчика? Скажи, что да!
- Ты же не даёшь мне сказать, - Буратино разгладил на колене вытащенные конверты, - а я собирался именно об этом.
- Ну, не тяни!
- Да успокойся ты! Будет так, как ты захочешь, но сейчас возьми себя в руки! Слушай, это стоит услышать. И не перебивай! И не заигрывай! Сядь лучше подальше, а я прочитаю тебе полученное письмо. От Карлото.
- Что? – Синие локоны качнулись вперёд и назад. – А ты молчал? Где оно, где это письмо? Подлец, лабух портовый! Дай сюда письмо!
Вскочив, Мальвина попыталась вырвать конверт, что ей не удалось, потом наградила Буратино звонкой пощёчиной и, вскрикнув, села на пол среди разбросанных подушечек, плача и смеясь одновременно.
- Я об тебя руку сломала, столб трамвайный! – Она потрясла ладонью, и тут же, забыв о ней, протянула обе руки к дивану. – Ну, читай же, читай!
Не спеша достав из конверта два сложенных листа, Буратино закинул ноги на диван и деланно-небрежно бросил через плечо:
- И чего тянула? Ты там сейчас хорошо устроилась, вот и сиди, пока я не закончу читать. А если снова тебя дёрнет что-нибудь сыграть, так я объявлю антракт – играй тогда при пустом зале, до вечера. Успокоилась? Вот и хорошо.
Поёрзав немного по сидению задом, он, видимо, нашёл наиболее удобное положение, и поднёс листы бумаги к носу.
- Вот, не пойму: очки, что-ли, заказать? Ещё утром видел всё хорошо, а сейчас слова сливаются. Ладно, ты не дёргайся! Я это уже читал, так что у меня всё-равно преимущество: если что не разберу, могу и по памяти. Только, - он бросил взгляд на Мальвину, - прежде, чем начну, послушай ещё одну новость: капитан прислал известие, что идёт сюда с выгодным фрахтом, будет через неделю-две, как погода удружит. А потом, после мелкого ремонта, пойдёт в Лиссабон. Так что, до Европы будем путешествовать с комфортом и в хорошей компании.
Ну, а теперь письмо Карлото.

«Здравствуй, дорогой Буратино! Мне уже сниться начало, что я тебе письмо пишу – столько времени прошло! А от тебя, кроме двух коротких весточек без обратного адреса, одна с Мальты, другая, кажется, из Боливии, за эти четыре года больше ничего не было. Знал бы ты, как всё за это время изменилось! И как я был рад получить от тебя, наконец, письмо с адресом, на который можно ответить! А завтра мой знакомый уезжает в Геную, а оттуда – пароходом в Эквадор. Это ведь, кажется, не так далеко от того места, где ты находишься (я не силён в географии). Так что это письмо я отправлю с ним, думаю, так оно дойдёт быстрее.
Как ты там? В последний раз ты писал, что у вас всё поменялось. Что это значит? То, что вы не нашли сокровищ, или, наоборот, нашли? Ты меня всегда запутывал. Только - нашли, или не нашли, а я без тебя скучаю. И ещё очень скучаю по маме. От неё у меня вообще нет никаких известий. Где-то с год назад случайно слышал, что её с каким-то театром видели то ли на Кубе, то ли где-то ещё в Южной Америке. Как её туда занесло? Но это всё неважно! Ты же сможешь узнать, я верю. И, если её вдруг встретишь, скажи, что я её люблю, и не перестаю о ней думать.
Я сделал всё, как ты мне говорил. И, знаешь, ты как в воду глядел! Всё вышло именно так. Сеньор Рафаэль оказался прекрасным человеком. Тогда он сразу ухватился за идею и начал действовать. А мне предложил партнёрство, я согласился. Сейчас он не живёт в нашем городе, потому что в прошлом году его избрали министром культуры. А я, я теперь по-прежнему его партнёр и, вдобавок, управляющий наследием М. Балтазара Сталбени, т.е., что-то вроде директора и владельца на паях и картинной галереи, и музея истории мирового театра, и театральной школы-студии «Молния». Да, старое название я сохранил.
А город наш ты бы сейчас не узнал. У сеньора Рафаэля есть идея превратить его в культурный центр страны. До этого ещё далеко, но кое-что уже сделано. По улицам, по крайней мере, вечером теперь можно ходить без опаски. После твоего исчезновения тут такое было! Около года шла настоящая война. Клан Базилевичей распался, и разные группировки чуть ли не каждый вечер устраивали перестрелки, где попало. Были грабежи, убийства, захваты заложников, но нас это не коснулось: с самого начала сеньор Рафаэль обеспечил надёжную охрану всему музейно-выставочному комплексу (да, у нас и выставки теперь проводятся!). А потом это как-то сошло на нет. Может, потому, что пришёл новый начальник полиции, может, они в основном друг-друга перестреляли, может, занялись чем-то другим, а может, просто патроны кончились. Но вот уже года два на улицах тишина. И, ты не поверишь, кто сейчас держит в руках муниципальное хозяйство! Пёстрая Мурка! Против неё ничего не нашлось, а дело она своими лапами держит крепко. Вот такие дела… «Грёзы» уже не игорное заведение, там снова театр, музыкальный. И название новое: «Шарманка». Там теперь часто выступают заезжие певцы и ансамбли. Иногда бывают даже концерты классической музыки и постановки опер. А в сквере у входа поставили бронзовую фигуру шарманщика с шарманкой и попугаем. Не знаю, как это получилось, но постепенно весь город стал её называть «папа Карло». Теперь влюблённые назначают свидание: «Встретимся в шесть у Карло»…
В нижнем музее теперь каждый день экскурсии, а экскурсоводом служит Говорящий Сверчок. Дуремар по-прежнему в психушке, а Барабас исчез. Зато «Поле Чудес» процветает. Там теперь другие хозяева, и сильно изменили правила, но народ туда валит. Слышал, что даже ведутся переговоры о продаже лицензии на право идеи и бренда игры в некоторые страны. Но Джек-пот после тебя больше уже никто не выигрывал.
Так что у меня всё хорошо. Как хотелось бы услышать то же от тебя!
Я заканчиваю письмо. Буду надеяться, что ты быстро его получишь и ответишь, а ещё лучше – приедешь ко мне. Хотя бы ненадолго. Я теперь живу в центре, напротив «Грёз», то есть, «Шарманки». Помнишь, такой особнячок с двумя башенками?
И, если приедешь до осени, то, как раз успеешь на мою свадьбу. У сеньора Рафаэля оказалась чудесная дочь. Её зовут Анжела, и она и в самом деле мой ангел.
Всё, прощай, а лучше – до скорой встречи! Если найдёшь маму, поцелуй её от меня и скажи, что я её очень жду. Я так без вас скучаю!
Карлото.»

- Ну, перестань же! – Буратино протянул руку к Мальвине. – Весь макияж смоешь! Всё ведь отлично! Нас ждут, и даже повод подходящий: должны же родные присутствовать на свадьбе сына. А уж как ты там сумеешь развернуться – я представляю… Ой! – Вскрикнул он, наклоняясь и поднимая с пола туфельку, только что отскочившую от его лба. – Ты туфли лучше на ноги одень. Это тебе не ощипанная курица… Всё! Не надо, я уже ухожу!
Всё, ничего я не знаю, я вообще только что пришёл! Смотри – у тебя тушь потекла!
Воспользовавшись возникшим замешательством, Буратино, вскочив с дивана, в два шага оказался у двери.
- И, пожалуйста, - сказал он, обернувшись, - помоги вечером Якобу, в баре. Он там совсем один сегодня: мучается, переживает. Он ведь искренне любит музыку. И я его тоже люблю, хоть он и брюзга, и сплетник. Спой, ладно?
Потом, уже взявшись за дверную ручку, Буратино медленно отпустил её, повернулся и решительно направился обратно к дивану.
Мальвина посмотрела на него с удивлением и присела на валик, скрестив ноги.
- Что-то забыл? Если ничего, ты лучше иди, я сейчас хочу побыть одна. Подумать хочется, как это ни покажется тебе странным. Пошумели, и хватит, дай мне успокоиться и придти в себя. И… спасибо тебе! Не знаю, за что, но – спасибо. Так ты идёшь?
- Сейчас. – Буратино облокотился о диванную спинку. – Мне тут вдруг… Короче, хочу тебе ещё одну вещь рассказать, никому не рассказывал. Про Барабаны Судьбы. Собирался одно время Карлото, но не вышло со временем. А тут вдруг припёрло, не знаю почему. Послушай, больше ведь мне может и не захотеться.
Плюхнувшись на диван и подсунув себе под поясницу подушку, он вытянул ноги и, немного помолчав, продолжил:
- Это я сейчас про Якоба сказал, и вспомнилось. Он ведь стучит на своей ударной, вот я и подумал о тех барабанах, с которых и началось… Это давно было, года через два, примерно, после тех событий, что свели нас всех вместе. Тебя тогда как раз на стажировку пригласили, в Милан. Да, именно в то время.
Театр на следующий день выезжал на гастроли, была обычная суета, и что-то, как водится, забыли взять. Кажется, осветительную установку. Так что, пока Карло утрясал проблемы с чиновниками, а труппа сидела на чемоданах, я взял у Карло ключик, и подогнал реквизиторский фургон к нашей каморке. Фургон, само-собой, я оставил стоять у входа, а сам быстренько сошёл вниз и открыл дверцу. Засветил приготовленный фонарь, и начал спускаться по ступенькам. По сторонам я не смотрел: не в первый раз, да и торопился я, помню. Однако, у большого каменного столба – помнишь, слева, перед мостиком? – остановился. Потому что из темноты, там, за столбом, отчётливо доносились звуки ударов, как если бы кто-то неравномерно и беспорядочно ударял мягкой лапой по большим и маленьким барабанам. Я чуть вывернул фитиль в лампе, поднял её над головой, и шагнул в проход. Нет, страха у меня не было. Ну, не то, чтобы совсем, но коленки не тряслись. Было, скорее, любопытно.
Проход этот мы вместе с Карло обнаружили ещё месяца два назад. Случайно это вышло: просто мне приспичило, в аккурат, когда мы вместе шли к тому же мостику, что перед входом в театр. Зачем шли – я сейчас уже не помню, да оно и не важно. А когда я заскочил за столб, да ещё с фонарём, гляжу – а тропинка-то идёт дальше, и доходит до стены, а в ней трещина шириной с задницу нашей мэрши. Я крикнул папу Карло. Да дело не в том, как всё это происходило, а что мы там нашли, когда решились и пролезли в трещину.
Я тебе уже рассказывал как-то: музей там оказался, да ещё распланированный и с экспонатами, выложенными и выставленными со знанием дела. Да, интересный, видимо, он был человек – покойный флибустьер, капитан Игрок! Мы там тогда всю ночь, наверное, провели, шаря глазами и удивляясь. Да и потом ещё раза два приходили, но впечатление слабее не стало.
И вот что меня тогда удивило, так это то, как настойчиво Карло требовал, чтобы я никому об этом не рассказывал. Это теперь я понимаю, что он сразу, видно, сообразил, что мы нашли, и какой ажиотаж может вокруг этого подняться. Он-то, в отличие от меня, предание о спрятанных сокровищах знал с детства. И понимал, чем всё это может кончиться.
Но ладно, я не об этом. Всё-равно, ошибался и Карло, и предание. А тогда, услышав барабаны, я лишь страшно заинтересовался: мы там уже всё облазили, нечему там было стучать.
- А выпить у тебя что-нибудь найдётся? – Прервал он сам себя. – В глотку, как песком посыпали!
Ожидая, пока Мальвина, подойдя к старому резному буфету, что-то отмеривала в длинный узкий стакан, Буратино откинулся на спинку дивана и закрыл глаза.
- На, возьми! – Приподняв веки, он увидел тот же стакан, но уже на две трети наполненный какой-то мутно-зелёной жидкостью, у самого своего носа.
- Бери, говорю, не бойся – яды у меня на кухне хранятся! – Мальвина улыбнулась, блеснув на мгновение изумительно белыми зубами. – Это настой из кактуса, хорошо освежает. Не кривись! Специально для тебя, дурака, я туда рому плеснула.
- Спасибо, благодетельница, - прошептал Буратино и, зажмурившись, сделал глоток.
- М-м! А знаешь, ведь неплохо! – он глотнул ещё раз и, быстро опустошив стакан, поставил его на пол. – Потом рецепт напишешь, я капитана угощу. Ладно, я заканчиваю, потерпи.
- Короче, там оказался ещё один боковой проход. Но заметить его можно было, если только прямо к нему подойти, да ещё голову за выступ засунуть. Если бы не звук ударов, нипочём бы я его не обнаружил. Ну, пролез я туда. Было там небольшое пространство, не больше стойла для лошади, со стенами, сходящимися кверху на манер сведённых ладоней. А сверху, что самое интересное, чуть-чуть, но проникал свет. Видно, было там какое-то отверстие, я потом, уже наверху, сколько раз пытался его найти, но не нашёл. Вот. А ещё там был простой деревянный стол с чернильницей и прочим, и толстая старая, открытая тетрадь. Её я взял с собой. А по стенам были развешены барабаны. То есть, не барабаны, а всякие штуки типа бубнов, тамтамов и прочего, по чему надо бить, чтобы они звучали. Впрочем, один настоящий барабан там тоже был – стоял на полу у стола, а на нём стояла пустая бутылка рома. Звук же в этой неживой коллекции производил самый, что ни на есть, живой предмет: обыкновенный воробей. Он, видно, случайно в это потайное отверстие сверху залетел, ошалел совсем, и теперь метался, натыкаясь на развешенные всюду эти… экспонаты. Отсюда и звук ударов. Воробья я поймал, колпаком. Не сразу, конечно. Хотел оставить у себя, приручить, может быть, но потом выпустил – воробьи, они ведь в неволе не живут. Ну а дальше – дальше всё. Вернулся, забрал фонари для осветителя, вышел наружу. Я ведь даже не подумал, что всё это могло быть не случайным. Что это судьба меня тогда позвала, ударив в барабаны.
А тетрадь эта – я её только дня через два открыл, не до того было – оказалась судовым журналом, куда старый пират вписывал все события, из года в год. Я её долго разбирал: почерк у капитана был препаршивейший. Там и про барабаны тоже было, сочетание это – Барабаны Судьбы – я у него впервые прочёл. Это, когда он писал, как они шли по Амазонке, и провиант закончился, а высадиться было нельзя: на берегу ждали воинственные племена. И они всё время били в свои барабаны, а впереди, среди джунглей был где-то укрыт легендарный Золотой город. Да, немало я времени провёл над этой тетрадью.
Кажется, я тебя вконец утомил? – Буратино перевёл взгляд на Мальвину, слушавшую откинув голову и полузакрыв глаза.
- Нет, ты продолжай, мне интересно, - мягко произнесла она, не открывая глаз, - хотя, если ты сам устал, то мы можем прерваться и спуститься вниз, пообедать. А потом ты мне всё расскажешь до конца, я теперь не успокоюсь, пока не буду всего знать. Я так и вижу этого морского разбойника – как он стоит на палубе своего корабля, весь заросший, в малиновом камзоле, и курит трубку, вслушиваясь в бой барабанов… А Золотой город он нашёл?
- Чёрта рытого он нашёл! – хмыкнул Буратино. – Так же, как мы, с нашим уже капитаном, когда отправились на поиски спрятанных сокровищ, в то место, которое было подробно описано в журнале. Место-то мы нашли, только на месте этом, на проклятом том острове, вот уже почти сто лет, как была построена военная база. Где там теперь искать? А нас месяц держали в грязной камере и таскали на допросы, принявши за шпионов. Да, пошло оно! А повезло нам уже потом, но это ты знаешь. Добрались сюда, кой-какие деньги ещё сохранились, мы их и пустили в дело: купили за гроши несколько старых плоскодонок, и организовали первую каботажную флотилию в этом забытом богом краю, где грузы между селениями и городами неделями переправлялись по горным тропинкам на спинах полудохлых мулов. Даже не верится, сколько мы здесь наворотили за это время!
Всё, хватит! Солнце клонится к горам, скоро жара спадёт. Сиеста кончается, пора заняться делами. Воспоминания – штука хорошая, но утомительная. Ты отдохни теперь, тебе ещё выступать вечером, а я пойду.
- Опять в порт, со своей дурацкой шарманкой? Тебе перед людьми не стыдно, всё же уважаемый член общества, как говорят!
- А я шляпу у старьёвщика купил – всё лицо закрывает! И пончо, кто меня в них узнает?
Буратино рассмеялся, встал, и, нагнувшись, поцеловал Мальвину в волосы.
- А за прогулки с шарманкой ты не сердись! Чего-то мне стало не хватать в последнее время. Я ведь в порту даже не играю почти, так – хожу, слушаю. Там разные люди бывают, со всего света. Может, что и услышу. Тесно мне бывает по вечерам, сам не знаю почему. Казалось бы, глупо – всё так отлично наладилось, а мне в этом тесно. Как в неразношенных башмаках или куртке с чужого плеча, что на два размера меньше, чем надо. И что делать, не знаю. Вот и хожу, слушаю… Но…, молчат мои барабаны!

ЭПИЛОГ.

Старый Петри был недоволен: до ужина оставалось не более получаса, и новая служанка Мария, - всех служанок за последние пять или десять… или больше лет, звали Мария, - уже пару раз заглядывала в мастерскую с напоминанием, что госпожа не любит долго ждать. Все куда-то спешат… А зачем? Зачем спешить тому, у кого всё есть? И куда? Разве, только в могилу. Да, Берта была бы рада. Но она подождёт. И с этим, и с ужином. А ему ещё нужно подобрать рисунок и форму для рамы к картине, заказ на которую привёз вчера сам сеньор Карлото, зять уважаемого сеньора Рафаэля Сталбени – министра культуры и президента фонда имени своего отца. О, он молодец, этот маленький сеньор Карлото! Ещё вчера его никто не знал, а сегодня лучшие люди города считают за честь пожать ему руку. Став управляющим наследием деда своей жены, он быстро развернулся. Поговаривают, что закрытие «Золотых грёз» - его рук дело. Ещё говорят, что его имя слишком часто упоминают в преддверии выборов нового мэра. Сплетни сплетнями, однако, наблюдательности и вкуса у него не отнимешь. Как это он вчера сказал:
- Сеньор Петримо! Не нужно никакой позолоты: это будет диссонансом – картина проста, как кусок хлеба. Она стара. И то, что на ней изображено, старо, как мир: воздаяние живущему – кем бы он не был. Святым, или грешником, президентом, или простым пахарем – чувство голода, как и чувство любви, знакомо всем. Поэтому, пусть будет красиво, но не вычурно, добротно, но не тяжеловесно. Не надо дубовых листьев и гроздьев винограда, перевитых лентою. Пусть будет тёплое, живое дерево, обрамляющее картину, и не заставляющее посетителя смотреть вместо неё на раму.
Легко сказать! Не так уж трудно вырезать красивый орнамент, но сделать так, чтобы он, оставаясь красивым, подчёркивал красоту помещённого в него, будучи незаметным – это уже совсем другой уровень мастерства. Но в своё мастерство Петри верил: недаром уже пару десятков лет он считается лучшим резчиком по дереву не только в городе, но и во всей стране.
Откинув с плеч шерстяной плед, он подошёл к верстаку. Так, дубовую раму вы не хотите! Ну, а что тут есть? Сосна, кедр, кипарис, ольха… Нет, мягкая древесина не пойдёт. Можно бы клён – хороший блеск при полировке, красивая текстура. Нет, тоже нет… Тогда что? Красное дерево отпадает… Может, груша? Режется легко, цвет тёплый, хорошо полируется. Или… да! Возьму-ка я яблоню: цвет желтовато-розовый, нейтральный и в то же время живой, хорошая прочность, да и режется неплохо. И никаких багетных ухищрений! Распилить полено вдоль и никак не обрабатывать, только зачистить. И пустить по скруглённой поверхности барельефом побеги плюща. Да, это может получиться. Вот сейчас и попробуем. А вот и подходящее полено!
Петри вытащил из штабеля необработанных заготовок большое ровное, уже ошкуренное полено, и, положив его одним концом на верстак, придирчиво осмотрел срез. Потом повернул голову к распиловочному станку и, крякнув с досады, выругался:
- Десять чертей на сковородку, и пусть смердят на слабом огне! Совсем память отшибло! Вчера ещё хотел поменять приводной ремень, а теперь вот жди, когда служанка сбегает в лавку! Да её ещё и послать туда надо будет, и при этом поругаться с Бертой. Нет уж, что-то я сделаю и сейчас! Распилить я успею, а вот кто мне мешает попробовать начать орнамент?
С этими словами, отложив полено, он протянул руку к полке со вставленными в пропилы стамесками и, немного помедлив, выбрал проходную с широким скруглённым лезвием. Осмотрев заточку фаски и проверив её, сняв несколько волосков с тыльной стороны ладони, Петри достал из кармана любимую бриаровую трубку, стиснул мундштук зубами, снова взял полено и, уперев его одним торцом в верстак, а другим в свой выпуклый живот, плавно повёл стамеской по поверхности полена, постепенно усиливая нажим.
- Ай! – Возглас сопровождался стуком упавшей на каменный пол стамески. Петри с недоумением смотрел на большой палец левой руки, где из продольного пореза медленно выпячивалась крупная капля крови.
- Как подмастерье… - пробормотал он с отвращением. И замер. Трубка раскачивалась, плотно ухваченная жёлтыми, но ещё крепкими зубами, меж раздвинутых в недобром оскале губ.
- А кто крикнул? – Петри обвёл взглядом помещение мастерской, - я и рта не раскрывал! Мне что, мерещиться начало? Ну, нет, этого вы не дождётесь!
Вынув трубку и вложив вместо неё палец, он минуту постоял, потом зло сплюнул в сторону, снова закусил трубку зубами и, нагнувшись, потянулся за упавшей стамеской.
Полено, прижатое левым локтем к туловищу, выскользнуло из-под руки и, ударившись торцом об верстак и перевернувшись в воздухе, другим торцом стукнуло Петри по затылку.
…

Вот теперь всё. Дальше была другая история.

3 декабря 2009 г. Москва, 23.39.