Демоны бледно-розовой сакуры (часть 102.1)

Сайто считал, что горе-писательницы, дешево отделались:
- Какая, к чертям собачьим, «кровавя гэбня»! Деткий сад и штаны на лямках. За меньшее убивают. А их только слегка поругали.
Однако сами молодые авторы Светлана Алексеева и Гузель Ямахина искренне считали, что их жестоко «истязали в застенках НКГБ». Обе девицы весьма драматично переживали вдумчивые беседы с соответствующими компетентными специалистами. Каждый раз, при воспоминании об этом, они девушки пускали слезу без всякого притворства. В частности, с полковником специального отдела Арсением Малиной. Особенно обижалась на него Гузель Наилевна. Бывший характерник, даже не применя свои таинственные способности, довел оную до белого каления. На выкрики девицы:
- Я художник! Я так это вижу!
Арсений ее грубо осаживал:
- Ты, порнограф, уймись! Вижу, что тебя, дуру, в темную использовали. Правду говорят: «На дурака не нужен нож – ему с три короба наврешь, и делай с ним, что хочешь». Ладно, Светка мстит полковнику Трофимову за то, что не взял ее в походно-полевые жены. Ты-то, болезная, куда лезешь?
- Это мое личное дело! Это Вас не касается.
- Кончилось личное дело, началось уголовное! Сейчас меня касается все! Вопрос решается, что с Вами такими красивыми делать. И светит вам, особенно тебе, Гузель – как минимум, шпионаж. И ты, Гузель Наилевна, пойдешь паровозиком. А за тобой Гулюса – мамаша Мутразы Хабибуллина. У этой курвы ума хватло связаться с «Идель – Урал». И то, что эта стерва отреклась от сына, за то, что он не пожелал издеваться над женой, к лучшему. А вся вина «клятых большивиков» этой истории в том, что давний друг Муртазы Степан посоветовал вынуть мужское достоинство из мамашиного ридикюля.
- И переложить в ридикюль женушки. Сменял шило на мыло.
- Зубейда, в отличие от мамаши, его в сомнительные истории не втравливает, и с друзьями не ссорит. Как бы то ни было. Муртаза уехал вместе с женой на молодежную стройку, где перестал быть придатком к маменьке. Так что теперь мамашины чудачества и ее «милые шалости» его не пачкают. А если мне не удастся доказать, что вся твоя похабень на триста с лишнием страничек – всего лишь следствие банальной дурости и вопиющей безграмотности, то ты, девочка, поедешь валить лес. Светка, уж на что дура-дурой, быстро поняла. Сидит и кается во гресях. Как полковника Трофимова неоднократно пыталась затащить в койку. А раз вышеупомянутый полковник не оценил ее прелестей и не возжелал ее белого тела, она всякие гадости про него писала в различные инстанции. А когда ее писульки действия не возымели (всегда считал, что женщины по-другому соблазняют мужчин, во всяком случае, не при помощи анонимок), изваяла сей литературный труд и понесла по издательствам  : « Пусть все знают, что Трофимов – козел!».
Благодаря тому, что Арсений Малина не жаждал крови молодых дурех, отделались писательницы легким испугом. Хотя сами они гордо несли сомнительное знамя «борцов с режимом». Под которое радостно сбегались «борцы» и «борцуны» с трубой пониже и дымом пожиже. Особенно радостно верещала Нина Артемьева. Со щенячьим восторгом темными ночами перепечатывая на машинке творение Гузель Ямахиной. Даже внушения Кан чи ее не пугали. Эльф-кумихо говорил Владимиру Арсеневу:
- Знаешь, Володя! Человек так уж устроен, что хочет выглядеть пафосно. Хотя бы в своих глазах. И чем мельче и примитивнее душонка, чем сильнее эта жажда. А человку с большим сердцем и справедливой душой такое мелочное тщеславие чуждо. Например, те же мои тесть с тещей Евдоким и Евдокия. Ни разу не замечал за ними, чтобы они красовались своими благодеяниями. Или самоутверждались за чужой счет. Еще один пример – Анна Дмитриевна Арсенева – ни разу не видел, чтобы она кичилась своим благородным происхождением или глубочайшими (на моем фоне, во всяком случае) познаниями в языке, литературе и философии. Про Владимира Клавдиевича молчу – не только я ему жизнью обязан.
- Костя, тебя ведь в Россию Ли Сун Син сосватал, отец-то причем?
- Так вот адмирал Ли сначала на Вадимира Клавдиевича вышел. И он, кстати, убедил пустить партию беженцев из Кореи. А матушка Анна Дмитриевна принимала нас с сыном, как равных. Хотя ей-то как раз есть, чем и гордиться, и что предъявить. Мне иной раз казалось, что она даже корейским языком владеет лучше меня. При этом не ставит себя выше других. По крайней мере, публично никогда не выказывала пренебрежения. Хотя кто она – и где я (на тот момент, да и сейчас мне до нее как Сеула до Москвы на ишаке). Но она не считала ниже своего достоинства заниматься русским языком со мной и с сыном.
- Так им и не нужно. Ни Евдокиму с Евдокией, ни маме, ни папе. Они и так занимают большое место в сердцах своих детей и внуков. Они и так для детей и внуков, а так же зятьев и невесток – безусловный авторитет. Люди и без того дорожат их мнением и ищут их совета. Они и так воздвигли себе нерукотворный памятник из чистого золота в полный рост в душах ближних и дальних. А такие, которые собой как раз ничего не представляют. Они, готовы из собственной кожи выпрыгнуть, лишь бы хоть как-то и хоть в чем-нибудь возвыситься над «серой массой».
- Видимо, так и есть. Вот не думал, что перепечатывание похабщины кто-то может посчитать за подвиг. Хотя как посмотреть. Это не то, что перепечатывать – просто читать и то противно. По содержанию – прокисшие идеологические помои. По форме – коряво изложенные болезненные фантазии. Образный ряд – готовое пособие для студентов-медиков при изучении психиатрии. Муки адовы Нинон приняла. Чего не сделаешь, чтобы высшим существом признали.
- Костя, я этот бред, с разрешения товарища Костомарова, переслал Зинаиде Павловне Борменталь. Она так благодарила. Настолько яркая иллюстрация к ее докторской диссертации. Несколько глав посвящено подробному псхиатрическому разбору болезненного фантазирования мамзель Ямахиной. Просто не паханное поле для психиатра.
- Это, Володя, для нас с тобой – похабщина и творчество душевно больных. А для Нинон – запрещенная литература гонимого автора. Даже если эта книга – полнейшая дрянь. Но дрянь запрещенная. Такие существа, как Нина Артемьева, вообще не видят ничего, дальше собственного носа. И мыслить способны лишь категориями наполненности желудка и удовлетворением похоти. Причем уровень познания окружающего мира на уровне креветки. Но при этом мнят себя «борцами за свободу». И берутся решать философские проблемы вселенского масштаба. Недаром ее так зацепил бред мадмуазель Ямахиной. Товарки по разуму. Перепечатывая пакостную книжонку, она тешит свое тщеславие: « Вот я какая! Не боюсь ваших чекистов»! А стоит на нее не то, что рявкнуть, глянуть косо, так сразу или обморок или испуганный визг: «Не виноватая я! Он сам пришел!». Если ты такой идейный борец за все хорошее, против всего плохого. Что же тогда верещишь, как потерпевшая?
- Знаешь, Костя! Как надоели мне эти дамочки полусвета: инфантильные, изнеженные и развращенные дети серебряного века, просто сил нет. Добро бы их на это сподвигла какая-нибудь внятная идея или причина серьезная. А то ведь так: от скуки и ради дешевого эпатажа. Прибить готов.
- Володя, я за тобой жестокости что-то не замечал. А причина у них более, чем серьезная. С господами и барами исчезли богатые бездельники – их кормильцы и содержатели. Делать дамочки ничего не умеют. Те, кому грошик тяжел, бросать к их ногам золото мешками, по понятным причинам, не торопятся. Жить они привыкли роскошно, экономить не хотят. Володя! Для них это же самая настоящая катастрофа, крах всей жизни.
- Возможно. Сам себе удивляюсь. Иногда я считаю, что на том самом ,«философском пароходе» явно не хватило мест для всех «достойных». В высокоинтеллигентных кругах считается хорошим тоном пролить скупую мужскую слезу «о лучших умах России». Может я недостаточно интеллигентный. Или духовность во мне плохо развита. Костя, можешь меня осуждать, но вот никакого сожаления об отъезде сих высокоученых господ в столь вожделенные ими Европы не испытываю. Скатертью дорога! Если люди активно ненавидят свой народ, то удерживать их нет смысла.
- Я как-то об этом не задумывался. Не знаю, имею ли я право рассуждать на такие темы. Я приемный сын купца так-то. Но тоже считаю, что насильно мил не будешь. Чем быстрее эти «великие философы» покинут страну, и чем дальше они отъедут, тем лучше и для страны, и для них самих. Это как удерживать супругов, которые ненавидят друг друга.
- Костя, друг мой! У меня к ним, как говорит Сайто Хадзиме, ряд сугубо личных претензий. Эти господа яростно травили всякого, кто «продался Луночарскому, как падшая женщина, за кусок хлеба и миску похлебки». Лично я не вижу себя нигде, кроме России. И другой родины, как и других родителей, у меня не будет. Тот, кто уничижительно отзывается о людях, живущих в моей стране, тот оскорбляет лично меня. Не могу я назвать «лучшими умами России» тех, кто честил моего отца, мою маму, доктора Павла Петровича Рязанцева, судебного эксперта Гауфмана Ивана Геориевича «предателями русской культуры», только за то, что они не считали обычных людей быдлом, низшей расой. За их убеждения, что все люди без исключения должны иметь доступ к культуре и пользоваться плодами и достижениями науки (в частности, медицинской). Не только избранные аристократы или богачи, а все люди. За то, что они не делили, в частности искусство и образование, на «для белых людей» и «для черни». И это только в Хабаровске, где интеллигенции не так уж и много, по большому счету. А что творилось в Питере и Москве? Там всех интеллигентов, кто согласился сотрудничать с новой властью, буквально втаптывали в грязь их же коллеги.
- Володя! Твои родители – Владимир Клавдиевич и Анна Дмитриевна – они не интеллигенты, они – подвижники. Для них ситуация, когда все без исключения люди, не зависимо от национальности и профессии, имеют доступ к культуре, могут пользоваться достижениями науки – нормальна и естественна. Ради этого даже готовы терпеть лишения, невзгоды и бытовые неудобства. Однако, в «как раньше», в стране, где подавляющее большинство населения элементарно не грамотное. Любое образование – даже начатое начальное, на уровне ликбеза, возвышает тебя над общей массой. Не говоря уже о среднем специальном или высшем образовании. При таком положении дел, любой писарь – важная персона. А инженеры, врачи, юристы, учителя (о научных работниках молчу) – вообще небожители. К сожалению, как и в любом профессиональном сообществе, в мире науки встречаются не только увлеченные подвижники, как Владимир Клавдиевич и Анна Дмитриевна Арсеневы. Или трудоголики, как Павеп Петрович Рязанцев (лечивший меня и сына – ему это надо было?), Иван Георгиевич Гауфман. Которые готовы служить своей стране верой и правдой до последнего вздоха, чем могут: своим трудом, своими знаниями и умениями, причем не за страх, а за совесть. Не за деньги или почести, а потому что по-другому не умеют. При этом они все крайне непритязательны в быту. К сожалению, там очень много совсем других персонажей. Которых их положение в «как раньше» полностью устраивало. А всеобщая грамотность не дает ощущать себя небожителем, высшим существом.
- Судя по тому, как ты, Кан чи, это говоришь, ты не согласен. Ты считаешь – для тебя это плохо.
- Володя, как посмотреть. Для отдельного обученного человека – может и не плохо. Для страны в целом – отвратительно. Даже не в том дело, что стране нужны инженеры, врачи, ученые и прочие специалисты. Хотя и это важно. Отвратительно, когда люди, чьим трудом созданы все ценности мира, не имеют возможности этими ценностями пользоваться. Особенно отвратно, когда их сознательно держат в грязи и невежестве. Убеждения наших патриархов – усилиями которых наука и культура в Хабаровской области достигла определенного уровня, делают им честь. Даже придумать не могу, за что их можно было осудить.
- Тем не менее. Отца «творческая интеллигенция» и за человека не считали: «Разночинец Арсенев! Умственный пролетарий! Филолог от сохи!». Что хочешь говори, Костя. Даже если бы отец и правда был «от сохи», то ничего оскорбительного в этом не нахожу.
- Володя! Мне мой первый тесть, адмирал Ли Сун Син, всегда говорил, что стыдиться следует не низкого происхождения, а низкой души, невежества и паскудных поступков. И вдалбливал, что судить о человеке нужно по его поступкам, а не по родословной. Царя Николашу в пример приводил, который судил людей по платью и в результате профукал все, включая собственную жизнь. По-большому счету – туда бы ему и дорога: сам, дурак, виноват. Да только последствия его «мудрого правления» приходилось разгребать другим и очень дорого это далось.
- Похоже, не только у меня претензии к этому кублу вырожденцев и дегенератов.
- Володя, ты прав. У адмирала Ли к Николаю тоже были личные претензии. Этот недо-царь осудил человека вопреки уликам и заключению прокурора, оправдывавшего капитана Ли: « за отсутствием события преступления». Выслал ни за что талантливого офицера, преданного стране и любящего эту страну всем сердцем. Оторвали его от любящей и любимой семьи. И оставившего откровенного казнокрада и морального урода. А потом, обделавшись при Цусиме, стенал и жаловался: «с народом не повезло». У меня к ним тоже претензий накопилось. Вывалю все – в нечистотах захлебнутся. Только Владимир Клавдиевич! Он не делал ничего дурного: над людьми не издевался, работал на износ, казенных денег не воровал, жене не изменял (хотя возможностей для этого имел, более чем достаточно). Я счастлив, что жизнь свела меня с таким человеком. И причем тут его происхождение? Я уверен, что и родители (к какому бы сословию те ни принадлежали) Владимира Клавдиевича были люди достойные – от осины не родятся апельсины.
- Но «истинная творческая интеллигенция» именно папиным происхождением меня пыталась унизить! Они обесценивали все папины достижения. Хотя самим до него – как червяку до звезд.
-Ничего удивительного, Володя! Чем человек паскуднее, тем сильнее хочет самоутвердиться, унижая оппонента. Когда нет своих побед и достижений, то так хочеться втоптать в грязь того, кто чего-то в этой жизни добился. Чем ты сам грязнее и уродливее ( я, Володя, не о внешности, а о внутренней грязи и моральном уродстве), тем неприятнее видеть чистоту и красоту в других.
- Но мало им было мужских дуэлей, пусть и словесных. Маму эти интеллигенты как только не поносили. Столько грязи не лили даже на падших женщин. А вся вина мамы была в том, что она организовывала курсы ликвидации безграмотности в Хабаровской области. Она и ее учитель Виктория Алексеевна, которая уже тогда была весьма преклонных лет, начинали с нуля. Не было ни программ нормальных, ни учебных пособий. Она обращалась к своим приятельницам по университету и аспирантуре. Дамы в лучшем случае, указывали на дверь. Уезжая с супругами, на тех самых «философских пароходах», бывшие приятельницы (подруги так не поступают) каких только проклятий маме не бросали. А как самим помыкаться пришлось. Так сразу «Милый друг, Анна Дмитриевна!». Готовы примазаться к ее заслугам. Письмами до сих пор бомбардируют – мама ими печку растапливает.
- И правильно делает. Не знаю как ты, Володя! Но я считаю, что Анна Дмитриевна в этой ситуации абсолютно права. Как говорит мой отец: « Не было вас ночью, а днем-то вы и на фиг не сдались!»
- Кому это он?
-Да так разным дальним якобы родственничкам. Особенно из дружественной Японии. Причем сказано это было в присутсвии ребят из НКГБ, под протокол. Чтобы разные прекрасноликие господа не лезли к нему со свими болезненными фантазиями. Особенно настоятельно обращался к кланам Кицунэ и Миомото. Пусть занимаются своими делами, а к нему не суются. Иначе он разволнуется, и сделает что-то такое, за что всем будет очень неудобно. И вообще, все излияния родственных чувств, ежели таковые вдруг возникнут, пусть несут прямо Сергею Петровичу Пандорину, как руководителю специального отдела НКГБ или Грегорину Васильевичу Дубощитову – руководителю спецотдела НКГБ по Челябинской области. Ибо ему, Гу Воль Реону, они более не интересны.
- На счет тебя, Кан чи, я был уверен. А вот от Гу Воль Реона не ожидал. Все-таки эльфы сильны кланами.
- Это такой клан из серии: « На фига родня такая – лучше буду сиротой!». Вообще – полторы тысячи лет не проявляли интереса к юному эльфу-лису. Наоборот, гнобили и преследовали. Когда отец страдал от разбитого сердца, когда тяжело болел. Су Джон какие только пороги не обивал, чтобы его приемному сыну помогли: устроили в хорошую клинику (он бы сам и платил), найти лекарства. Разве что в ногах не валялся. Чужой по крови дядька бился за раненого парня. Сии же благородные и высокорожденные господа только презрительно отворачивались. Даже доброго слова не нашли для бедного родича. И вдруг воспылали прямо-таки отеческими и материнскими чувствами. Ни есть, ни спать не могут – так велико их раскаяние. Причем тогда, когда у эльфа-кумихо все и без них замечательно. Ничего ему от них не нужно: ни ласки, ни помощи.
- Кто бы сомневался. Мне сразу сказали, что Воль Реон Гу едва не спустил родственничков с лестницы. В общем, мадам Кицунэ недоумевала. Как обычная человеческая бабенка весьма посредственной (на ее взгляд) внешности смогла так окрутить эльфа-лиса. Настолько, что он так агресствно защищает не просто свою женщину и ее потомство, но и всю страну. А кровных родствеников (хотя они Воль Реону Гу таке же родственники, как и мне) открытым текстом шлет в пешее эротичекое путешествие.
- Умная она женщина, но…. Не там копает.
- В свете выше изложенного, Кан чи! Я бы еще парочку пароходов снарядил: чтобы Ниночки разные уехали и перестали страдать от несправедливости. Вторую партию я бы отправил не в Европу, а в места, которые исследовал отец. Путь бы они побыли в твоей шкуре.
- Володя, на моей родине они опять оседлают своего любимого конька: «с народом, как обычно, опять не повело!». Именно в Европу и Америку. Где с ними церемоний разводить не будут. Пусть бы они досыта наелись «европейской цивилизацией», а обратно их не пускать. А то эти существа любят уходить, хлопая дверями. А потом, проголодавшись (или влявавшись) мышками скребутся под дверью: «Пустите нас, мы больше не будем!».*