наблюдение

НАБЛЮДЕНИЕ



Тот факт, что я падал, отрицать было глупо. Глупо было отрицать даже факт того, что я падал безнадежно.
- Предполагается, что ты этого и хотел, - моя способность к сарказму в такой момент, по крайней мере, успокаивала.
Не было боли. Не было страданий.
Я просто свалился.
Кругом была, какая то очень мягкая и уютная, трава. Даже сравнить не с чем.
Когда огляделся и отряхнулся, вдруг почувствовал, что местность вокруг меня знакома и понятна. Не было домов, тротуаров и фонарей. Но все остальное угадывалось, как давно знакомое. Вон там, за склоном, холм. За холмом, спуск к реке. За рекой – равнина надолго.


Возле клена сидел лев. Лев не был иллюстрацией. Он щурился и глядел на меня.
- Откуда в средней полосе лев? – подумал я и начал пятиться.
С чем ассоциировалась моя попятная у льва – непонятно, но вдруг он рывком приподнял свой зад и кинулся в мою сторону. Я побежал. Когда зверь догнал, я почувствовал, как его лапа проехалась по спине, и я покатился по этой мягкой, уютной траве кувырком.
И опять не было боли. Я захлебывался от страха, но удивительным было другое. Я захлебывался от удовольствия.
Лев схватил меня за руку, другой я обхватил его за шею, и мы покатились кувыркаться по траве. Разлетелись в разные стороны. Животное вдруг потеряло ко мне интерес и сосредоточенно и бесстыдно занялось гигиеной всех своих мест, в том числе и интимных. Лев вылизывал себя и беззастенчиво урчал. Я занялся изучением своих ран.
Их не было.
Были покраснения от укусов, некое раздражение кожи от трения о траву. Была даже разодранная одежда. Вот только крови, разрывов кожи и всякого такого подобного не было и в помине.
Я с изумлением посмотрел на льва. Тот смотрел на меня явно без изумления. Но «убивало» другое, он смотрел на меня безо всякого хищного интереса. То, что как мясо, я его не интересовал, не вызывало никаких сомнений. Зато вызывало интерес. Я подошел ко льву и потрепал его по гриве. Зверь неторопливо захватил мою руку в пасть и откинул прочь. Ласка была явно некстати. Я почувствовал неудобство перед царем зверей.
Вокруг меня, куда ни смотри, изнемогала от восторга буйная растительность. Лес это был иль степь с деревьями, не определить. Видать до горизонта, но деревьев полно.

Слабо проглядывалась тропка в никуда. Стройных планов не намечалось, поэтому, покинув буйную гриву царя без короны и подданных, отправился, куда глаза глядят. Глаза глядели на тропу. Лев даже не посмотрел в мою сторону.
Зато из ближайших зарослей выскочила собака, которая при ближайшем рассмотрении оказалась волком. Или волчицей. Кто их разберет на бегу да за клыками.
Клыки волка хоть и лязгали периодически, но только, чтобы сорвать приглянувшуюся, по-видимому, целебную травинку. Собака собакой, как по мне.
- А за апортом сбегаешь?- спросил я у волка.
Волк посмотрел на меня, как на последнего идиота, но за брошенной палкой побежал. Вот только вернулся не с палкой, а с веткой малины. Такого количества малины на одной палке я в жизни не видал. Да, собственно, и малинников вокруг не было видно. Откуда пес выкопал ягоды, было абсолютно не понятно. Понятного вообще было мало. Я бездумно стал чавкать принесенной едой. Малина была вкусной.
Волк периодически подпрыгивал к ветке. Я так понял, хотел апорта. Зато не хотел, чтобы я его трепал по голове и гладил. Предложение вместе побегать воспринимал на ура, а вот гладиться ну, никак не давался. Хотя и не рычал.
Оставшейся на ветке малины было жалко. Зато перла благодарность к четвероногому и желание удовлетворить его потребность поиграть.
В размышлениях надо всей этой чепухой я и не заметил, как подошел к роще. Она возникла не то, чтобы внезапно.
Но как-то я не видел ее раньше. Все время была тропа. Был волк, то и дело подпрыгивающий к ветке. И вдруг метрах в пятидесяти – роща с буреломом.

У пруда в зарослях ивы резвился кот. Чернющий и прилизанный. Как в масле. Волк порычал для острастки. Котяра даже не посмотрел в его сторону. Псина потеряла интерес к черному лоску и вцепилась клыками в ветку с моей малиной, рыча и стремясь вырвать из рук. Я потягал, сколько мог. Потом вырвал таки из пасти животного и зашвырнул подальше. Тот кинулся за веткой. Волка я больше так и не увидел.
Зато кот исполнил передо мной танец потягиваний, урчания и трения когтями о кору, до искр потерся шерстью о штанины. А потом тихо и с достоинством удалился.
От впечатлений кружилась голова. И водки не надо. Все плыло, как во сне.

Впереди темнела то ли просека в зарослях кустарника, то ли лаз в пещеру, заросший кустарником со всех сторон. Как не сунуть нос. Я и сунул. Проход был вполне просторным. Вот только через какое то время, двигаясь по нему, я обнаружил, что нахожусь в довольно загаженном подъезде «хрущебного» вида дома.
Стальная дверь была закрыта на кодовый замок. Но, поскольку я находился внутри, кода не потребовалось. Открылась с помощью задвижки замка, оттянутой вбок.

Снаружи троллейбусы мерно окатывали прохожих водой из луж, а прохожие торопливо и напряженно семенили по своим неотложным делам, периодически отпрыгивая от края тротуара, стремясь увернуться от грязных брызг.
Удивляться сил уже не было. Но любопытство раздирало. Отметил, про себя, что это какое то уже научное любопытство.
Первый, спрошенный мной прохожий, посмотрел на меня даже не с удивлением. С возмущением посмотрел. Молча отступил, оббежал и посеменил озабоченно.
- Где я нахожусь? - остановил я за рукав, наверное, десятого из тех, что пробегали мимо. Тот же мутный взгляд, брезгливая усмешка, в лучшем случае, и кривое:
- Отстань, отстань. Некогда…

Я уж отчаялся, когда повстречал этого, в кроссовках и платке.
- Ну, в городе ты,- ответил он неуверенно. Ответ и эта неуверенность удивили меня больше, чем все события сегодняшнего дня.- Из запоя, что ли?
- Практически…,- я почесал затылок,- понимаешь, дружище, в пятидесяти метрах отсюда я сюда вышел из леса, или степи, где не то, что троллейбусов, гайки ржавой не найти. Ты думаешь, это запой?
- Мне нынче противопоказано думать, - казалось, он не шутил,- я нынче стремлюсь ко всему, что мое разумение понять не может. Пошли к твоей проходной в действительность. Кажется, это то, что мне нужно.
Он небрежно зашагал по мостовой.
- Не туда,- мне становилось все интересней.
Кроссовки равнодушно зашагали в указанном мною направлении.
- Ты, правда, знаешь, чего тебе нужно, или так, умника строишь?
- Ты о чем?- посмотрел на меня, и, показалось, что впервые меня видит.
- Пять минут назад я услышал от тебя, что моя невероятная лесостепь и есть то, что надо. Для такого утверждения вполне логично предположить наличие знания о том, чего надобно, собственно, тебе.
- Ну, и что?
- Ничего, только остальные шесть с лишним миллиардов мучаются поиском ответа на этот вопрос,- кажется, я был раздражен.
- Да, уж.

Подъезд я опознал. Дверь была захлопнута.
- Кто-то захлопнул дверь. А кода я не знаю.
- Три кнопки чище.
- Чего?- не понял я.
Он молча отодвинул меня в сторону и уверенно отжал три кнопки на панели, в замке что-то щелкнуло, и дверь слегка отошла от косяка.
- Нажимают, в основном, на правильные кнопки кода, вот они и блестят,- говорил так, что казалось, сжалился надо мной.
В подъезде висела все та же удушливая смесь испарений кошачьей мочи и застарелого тряпья.
- Пошли!- я уверенно потянул платок на шее парня в темноту парадного.

Кот определенно вырос, пока меня не было. И лоснился еще больше.
- Это же пантера!
- Не ори. Хоть саблезубый тигр. У них тут аппетита нет. По крайней мере, нас не жрут. Все как один, ласковые и игривые. И еще - с достоинством все.
Я с удовольствием почесался.
- Что значит: все?- он явно волновался,- их тут много?
- Я видел троих. Еще пес и лев где-то шляются. Но, может, я не всех видел…- Развалившись на мягкой траве, я чувствовал себя превосходно,- Тебя как зовут? Чем занимаешься?
- Я – скрипач.
- Скрипач,- я мечтательно протянул последний слог,- а скрипка у тебя есть?
- Есть, конечно.
- Небось, Амати? Или Страдивари?
- Амати? Слушай, что с нами происходит?
- Нормальный человеческий ответ на нормальный человеческий вопрос: не знаю!.. Хотя и думаю, - потягиваться на мягкой траве было удивительно удобно и приятно,- Я думаю, что мы умерли.
- Уже? Почему ты так думаешь?
- Ну,.. мы ни с кем не общаемся. Кроме, как друг с другом. С нами твориться такое, что пора бы уж крышей поехать. А мы ничего, держимся, шутим.
- …Я видел, как ты приставал к людям на Гоголевской. Привидений не видят. Мертвые не могут общаться с живыми. Я это точно знаю. А эти, на улице, очень лихо тебя посылали. Не «тянешь» ты на ангела, друг.
- На ангела?.. Не смеши меня!.. Но на что-то я, как ты изволил выразиться, тяну определенно.- Я внимательно посмотрел на него. Мне казалось, что он приходит в себя после чего-то напоминающего анабиоз либо дурман.- Можно сколько угодно придуриваться надо всем, что с нами происходит. Можно продолжать думать, что мы спим. Но, в конце концов, придется признать, что это наша с тобой реальность,- с натуги от длинной речи я размочалил в кашу соломинку во рту. Но вдруг ощутил, как вкусна трава. Это почему-то напугало. Всегда считал, что травинка во рту терпка, горька, колюча, словом, на любителя. Но никак не вкусна. – Но главная проблема в другом. Она заключается в простом вопросе: что делать с этой реальностью? Особенно, если сообразить, что собственно она и есть твоя жизнь.
- Могу предложить вспомнить Зенона в качестве ответа на вопрос, что делать с этой, - Скрипач театрально обвел рукой вокруг, - действительностью: «Жить согласно с Природой — это то же самое, что жить согласно с добродетелью».
- Что это Вас, дружище, потянуло к стоикам?
- Меня в данной ситуации радует уже сам факт того, что меня куда-то потянуло. Впрочем, мои комплементы по поводу начитанности о философии древних.
- Принимается. – Я засунул в рот новую травинку,- Скажите, а Вы, случайно не вешаться шли, когда я Вас остановил?..

Двое сидели на траве. Некоторое время оба молча и сосредоточенно прислушивались к диалогу между двумя не старыми людьми, один из которых был в платке и кроссовках, а второй беспрерывно стремился чувствовать себя хозяином. Эти двое для собеседников явно были невидимы, неслышимы и, можно предположить, неосязаемы. Во всяком случае, каких бы то ни было признаков того, что Платок и Хозяин хотя бы подозревают о наличие кого-нибудь рядом, не наблюдалось.
Когда разговор вернулся к обычным подшучиваниям и бытовым дрязгам, один из наблюдателей деликатно повернулся к своему визави.
- Коллега, вынужден признать, что идея соединить подъездом первый пояс седьмого круга с раем в представлении Свидетелей, по-своему гениальна. Но остается важным и без ответа для меня вопрос – зачем?
- Вы же не станете спорить, уважаемый Иеремиил, что самые гениальные решения к человеку приходят в период самых невероятных кризисов.
- В чем Вы видите кризис? В том, что через вонючий подъезд можно проскочить из подножки обшарпанного троллейбуса прямо в Эдем?
- Ваша велеречивость меня вдохновляет!- говоривший очень добро улыбнулся,- Одного из этих двоих я подхватил в полете, где началом маршрута была пятидесятиметровая опора моста, а финишем – асфальт. А второго практически вытащил из петли, в которую он обязательно бы влез – я проверял – если бы не встретил моего летуна. Я это называл кризисом.
Повисла неловкая пауза, во все время которой один из собеседников внимательно смотрел на другого. Тот смотрел на людей.
- Рафаил! Как тебе удалось влезть в цикл жизни?
- Очень просто. Договорился.
Показалось, что вопрошавший вздохнул с облегчением.
- Поймите, коллега, если бы я дал им возможность перешагнуть грань, никакой ценности они бы уже не представляли. Все эти размышления, анализы и разборы в холодном уме и здравом рассудке привели бы к обычным и понятным выводам. Ничего нового. – Говоривший морщился и, казалось, волновался, пытаясь объяснить свою позицию,- они же не понимают, что, перешагнув грань, просто лишаются прогресса и развития. Потому, что тут все понятно и логично. А новое появляется там, где заканчивается логика, зато начинается капризное человеческое: «Хочу!»
- Ну, и зачем для всего этого было вытягивать их из петли?
- Да они в своей жизни погрязли в быту и уюте. То, во что всунул этих двоих я, оставив их живыми, они на Земле объективно ощутить уже не могут. Ну, правда, если отбросить идею катаклизмов. Но Вы же понимаете, что она годиться лишь для избранных.
Спорщики помолчали некоторое время. При этом каждый нашел занятие по душе. Один возился с весами все время, взвешивая то, что непонятно как вообще можно было взвесить.
Другой пытался исправить неполадки сущности.
- Уберите свой алавастр и стручец, Рафаил. Эти люди абсолютно здоровы во всех смыслах этого слова, – говоря это, он был удивительно умиротворен. Складывалось впечатление, что результаты его измерений с весами принесли ему неимоверное удовольствие.
- По мнению врачей человеческих, абсолютно здоровых людей не бывает.
- Ну, Вы же понимаете грань между «практически здоров» и «пора вмешаться».
- Я понимаю другое. Каждый раз, когда кто либо принимает решение в пользу: «пора вмешаться» происходит какая-то пакость. Какой-нибудь «изьм» возникает. Коммунизьм там, либо избранный иудаизьм. И, по моему, именно чем-то этим Вы, коллега, и занимаетесь с этими двоими.
- Ошибаетесь, Иеремиил. Все, к чему я стремлюсь, это получить новые идеи к застарелым проблемам людей. Ведь ничего нового не придумывается под Луной. Я и подкинул им обстоятельства, которые им и в страшном сне присниться не могли. А тут наяву. Да еще после принятия окончательного суицидального решения. Они просто обречены в таких обстоятельствах на гениальность!
- А какого собственно результата Вы, коллега, ожидаете? Чем, так сказать, стремитесь удивить мир? Уж ни на очередного ли мессию тянете?
- Не ерничайте, сударь.
- Да я не ерничаю. Я пытаюсь.… О, Господи, предостеречь я пытаюсь. Ведь ничего радикального, судя по всему, что я вижу, Вы здесь не услышите. А вот нырнуть в какую-нибудь мерзость, что-нибудь вроде идеи уникум, способной удивить даже Его.
- А Вам не приходила в голову простая мысль, Иеремиил, Он совсем не против того, чтобы кто-то его удивил? Есть еще одно: ради этого стоит положить жизнь. Или то, что ты сам считаешь своей жизнью.

Вдали появилась в неясных очертаниях фигура человека. Приближаясь, человек был необычайно оживлен и подвижен. В руке у него был красиво потертый кожаный портфель. Другая рука производила необычайно располагающие к себе жесты уважения.
- Здравствуйте, - произнес он, весьма и весьма любезно раскланявшись.
- Ты кто?- совсем мрачно изрыгнул Скрипач, явно не располагая свое нутро к теплому знакомству с новым персонажем нашего с ним приключения.
- Очень, очень Вас понимаю,- произнес Гладкий, учтиво раскланиваясь при каждом слове,- доверять первому встречному в ваших обстоятельствах было бы в высшей мере легкомысленно!
- Не лишней информацией при первом знакомстве, - Скрипач был неожиданно воинственен, - будет подтверждение о том, что ты хотя бы не плотояден.
- Ни слова возражений, - его лоснящееся от уважения к нам лицо еще больше заблестело,- Смею Вас заверить, никаких плотоядных желаний на ваш счет я не испытываю. Готов предоставить в качестве гарантии собственное ухо.
Я не мог не вмешаться.
- Отстань от него. Если мои познания в истории христианства хоть что-нибудь значат, перед нами Вечный Жид. Ухо, которым он клянется, у него отсекли как минимум два тысячелетия назад. Поэтому, отстань от человека. И еще, забудь о своих амбициях, если рассчитываешь хоть на какую-нибудь искренность. Перед тобой Вечный Жид, с кем ты собираешься соревноваться в гордости? Тебя личность интересует, с ее знаниями? Или ответ на вопрос, кто круче?
- Нижайше извиняюсь. Осмелюсь вмешаться, чтобы, так сказать, разрядить обстановку и кое что разъяснить.
- Что? Тебе? Надо?- Скрипач, несмотря на мою иронию, был неестественно агрессивен.
- Я же говорю! Объяснить пришел. – Гладкий неожиданно посерьезнел и как то проникся искренностью.- Ну, неужели вы всерьез полагаете, что мне есть, что у вас купить. Вы же не идиоты. Мне рассказали. Вы не можете не понимать, что в этих условиях ни у вас, что продать, ни у меня, за что купить нету ничего! Здесь вообще не законы действуют. И распоряжается совсем не тот.
- Не кто?
- Ну, не стройте из себя идиотов. Вы же все прекрасно понимаете. И меня вы прекрасно понимаете. Я только нюансы объяснить пришел. Да и то, потому, что очень попросили. – он опять присел и гнусно заулыбался,- на самом высоком уровне попросили.
- Ну, и объясняй,- Скрипач явно подобрел к Гладкому,- раз пришел. Ты же не у нас рассчитываешь прощения попросить, грехи замаливая?
- Да, какое там! Вы умные люди, все понимаете, не будете глумиться над несчастным…. Так вот, все, чего от вас ждут – это решений. Не важно, каких. Главная просьба – не впадайте в анабиоз, не начинайте «трахать» друг друга и увязать в дрязгах прочих бытовых проблем. Проще: будьте активны и адекватны в собственных амбициях, страстях и желаниях.
Я не удержался:
- А, зачем?
- Понимаете, - Гладкий снова стал мягким, добрым и обходительным,- для того, чтобы понять ответ на вопрос, нужно знать 99 процентов этого ответа еще до того, как вопрос прозвучал. Это очевидная истина. На текущий момент вы не владеете и одним процентом вопроса, что с вами происходит и кому это нужно. Так вот я здесь именно для этих 98, необходимых для понимания.
Мы со Скрипачом неподвижно сидели напротив. Друг на друга даже не глядели. Я вдруг ощутил себя единым целым с этим, что рядом и в платке. Родство с ним я ощутил. Вины и ответственности общей родство. Раз мы вдвоем, вместе там, где в принципе быть не можем, значит заслужили. Даже если подопытные мыши, все равно это заслужить надо. Чтобы что-то там чему-то соответствовало. По тому, что слышим, соответствие должно находиться в душах и мозгах. Это радовало.
- Ты готов? - я повернул голову к Скрипачу.
- К чему?
- К девяносто восьми процентам.
- Нет! А ты полагаешь, что у меня есть выбор?
- Валяй, выкладывай,- почти прокричал я Гладкому,- мы готовы.
- Ни к чему вы не готовы, положим. Но вы правы, это не имеет никакого значения. Как, впрочем, и все ваши идеи насчет подопытных мышей… - Гладкий вдруг очень посерьезнел и понизил голос на пол тона,- Понимаете, все, что вокруг вас происходит, в известной степени, фикция. И это касается не только обстоятельств ваших несостоявшихся суицидов….

Когда он закончил, был вечер. Я сбился со счета, какого дня.
-… В конечном итоге, как вы понимаете, все это не могло не привести к, так сказать, кризису жанра,- Гладкий, казалось, ничуть не устал. Зато в его голосе появились некое сочувствие к нам. Очевидно, в связи с тем количеством информации, которое он нам любезно предоставил. – И сегодня очень остро встал вопрос: как придать процессу хотя бы осмысленность. Осмысленность, которая хотя бы на уровне идеи предоставила возможность результативного движения вперед.
- Вот чего точно я не вижу во всей возне с нами, так это осмысленности, - Скрипач явно поумнел и помрачнел.
- Ошибаетесь, мой друг, - у Гладкого даже настроение поднялось, - предполагается, что именно в состоянии очевидно кризисном человек принимает самые гениальные идеи. Поскольку, как Вы понимаете, дорогой Скрипач, там, у них с гениальными идеями не густо, вся, так сказать, надежда на вас.
- Не называй меня «дорогой».
- Да мне плевать, как вас называть, - Гладкий в очередной раз изменился до неузнаваемости,- но прошу Вас не забывать, из какого дерьма Вас вытащил Рафаил.
Глядя на тень удаляющегося Вечного Жида, я взгрустнул не по детски. Мне казалось, что в его присутствии я был.., защищен, что ли.
- Скажите мне, дружище, Вас озарили гениальные идеи?
- Отстаньте, Скрипач.
- Я то отстану, да вот дальше то делать что?
- Очевидно, соображать. Ни на что другое мы с Вами, уважаемый, господин Скрипач, похоже, не способны.

КОНЕЦ