ПОСЛЕДНЯЯ ИМПЕРИЯ

Евгений САРТИНОВ

ПОСЛЕДНЯЯ ИМПЕРИЯ

Краткая история России начала двадцать первого века

Книга 2

Часть первая
САБЕЛЬНЫЙ ПОЛУМЕСЯЦ


ЭПИЗОД 2
2007 год
Несмотря на май, жара в Таджикистане уже достигла тридцати градусов, но это не спасало пограничников от обычного для высокогорья ночного холода. В этот раз в наряд их вышло больше чем обычно. Кроме трех солдат-таджиков старший лейтенант Алексей Владимиров повел с собой только прибывшего для дальнейшего прохождения службы лейтенанта Виктора Аксенова.
- И где же ты раньше служил? - спросил он новичка на ходу.
- На русско-финской, под Выборгом.
Владимиров вздохнул. Ростом под два метра и комплекцией он напоминал борца Карелина, и коренастому, невысокому Аксенову казался олицетворением истинного героя-пограничника.
- Там сейчас хорошо, не жарко и не холодно.
- Это да, - согласился Аксенов.
- А тут скоро будет ад, пекло.
Виктор взглянул на необычно крупные, высокогорные звезды и на это ничего не ответил. Владимиров выждал паузу и продолжил:
- Сейчас нарушителей тут меньше, Пяндж разлился, течение быстрое. А вообще талибы на том берегу проявляют странную активность. Тянут от ближайшего городка к реке дорогу. Что-то задумывают, сволочи... Ну вот мы и пришли.
С точки зрения Аксенова позиция была выбрана идеально. Небольшая, но единственная возвышенность в обширном распадке между двумя отрогами Гиндукуша позволяла контролировать берег реки на несколько километров. Пограничники спустились в небольшой хорошо замаскированный прибрежным камышом окоп и, прикрывшись бруствером, закурили. Один из таджиков наблюдал за рекой, двое других смолили сигареты, не вмешиваясь в разговор офицеров.
- Куда тебя переводят? - спросил Аксенов.
- Никуда. Комиссуют.
- Почему? - удивился Виктор.
- Сердце. Никогда не думал, что до этого дойдет, но уже два раза прихватывало так, что показалось, точно сдохну. Первый раз отлежался, никто толком и не заметил, а второй раз прихватило крепко, лечили... Стенокардия. Это все высокогорье, жара...
- Э-э, товарищ командир! - взволнованным голосом прервал их разговор дозорный. - Плывет кто-то.
Офицеры поднялись в полный рост, припали к биноклям. Несмотря на сияние звезд, мрак стоял кромешный, и Аксенов подумал было, что солдат ошибся. Но через пару секунд Виктор расслышал явный плеск воды под веслом, а потом метрах в тридцати от берега наконец рассмотрел черную тень на сером полотне реки.
- Будем брать, - тихо приказал Владимиров и осторожно, стараясь не лязгнуть металлом, потянул затвор автомата. Голос его звучал азартно и даже весело: - Последнее задержание...
Эту фразу он не договорил, только выругался. Сначала Виктор не понял в чем дело, потом увидел... За темным силуэтом резиновой лодки показалась еще одна, затем бесформенное пятно большого плота, и еще, и еще...
"Сколько же их тут?! Десять. Пятнадцать, двадцать..." - считал Аксенов.
- Кадыров, вызывай помощь! Всем остальным - огонь! - рявкнул Владимиров и первый полоснул очередью по ткнувшейся в берег лодке.
Кинжальный огонь пограничников был страшен. Из темноты слышались крики и стоны раненых, лишь секунд через десять с последних лодок полетели в их сторону трассеры очередей.
- Товарищ старший лейтенант, майор говорит, на них тоже напали! - взволнованно прокричал радист.
- Тогда бросай рацию, огонь! - приказал Алексей.
Ответный огонь с реки усилился, несколько плотов из надутых бурдюков ткнулись в берег метрах в ста ниже по течению от дозора, и теперь обстрел велся уже с двух сторон. Через полчаса погиб один из солдат-таджиков, Владимиров был вскользь ранен осколком от подствольной гранаты. Но перевязавшись, он продолжил стрелять. Пограничники держались крепко, позиция была выбрана прекрасно, небольшая высотка, на которой находился окоп, контролировала всю прибрежную полосу километра на два по обе стороны.
Патронов пока хватало, но цинк, находившийся в окопе, быстро опустошался. Беспощадный огонь пожирал пересохшие камыши, и пламя бушующего пожара освещало заваленный убитыми и ранеными талибами берег, множество трупов, плотов и лодок унесло течением. Аксенов, привалившись к стенке окопа, менял очередной магазин, когда слева от них, почти на линии горизонта полыхнуло продолговатое пламя.
"Молния," - мелькнуло в голове лейтенанта, но тяжкий грохот взрывов подсказал ему, что это не так.
- Из "Градов" по заставе бьют, сволочи! - закричал Владимиров и, заскрипев зубами, с еще большим ожесточением припал к прикладу перегревшегося "Калашникова".
Обстрел заставы продолжался не менее часа. Притихшие было талибы снова оживились. В наряде Владимирова погиб таджик пулеметчик, и его сменил сам Аксенов. Несмотря на все старания атакующих, ворваться на высоту моджахеды не могли. Виктора удивляло одно, с каким упрямством талибы лезли на берег именно в этом месте. Пятьсот метров вправо или влево - и они бы спокойно обошли дозор без всяких потерь.
К трем часам ночи наступил какой-то перелом, лодки перестали появляться в поле зрения пограничников, да и те талибы, что высадились на берег, отошли и обстреливали дозор издалека.
- Так, похоже у нас передышка, - сказал Владимиров, опускаясь на дно окопа.
- Похоже, - согласился Аксенов, настороженно вглядываясь в распарываемую редкими трассерами темноту. - Это что, вторжение?
- Не знаю. У нас они впервые так лезут. Что с патронами?
- Мало. У меня один магазин остался.
- У меня тоже. Саид, что у тебя?
- Полтора, - подал голос таджик.
- Хреново, - подвел итог Алексей. - В цинке максимум штук сто. Полчаса боя - и нам хана.
- Может, у них занять? - Виктор кивнул в сторону берега.
Камыши уже почти прогорели, оставив в воздухе приторный запах гари. Владимиров внимательно оглядел местность и согласно кивнул головой:
- Идет. Давай пулемет, в случае чего я прикрою.
Выбравшись из окопа, Аксенов пополз в сторону берега. На первый из трупов он наткнулся метров через тридцать. Нашарив в руках уже окоченевшего на холоде покойника автомат, он отстегнул магазин и пополз дальше. На самой урезе воды трупы лежали друг на друге, и лейтенант в азарте переползал от одного к другому, на ощупь находил оружие и снимал, снимал магазины, рассовывая их в свои нагрудные карманы. Под руку ему попалась большая холщовая сумка с какой-то крупой. Вытряхнув ее содержимое, Виктор начал набивать и ее боеприпасами. Когда и она заполнилась магазинами, Аксенов пополз обратно. Неожиданно один из лежащих на его пути коротко и мучительно простонал, а потом перевернулся, оказавшись лицом к лицу с лейтенантом. Аксенов услышал тяжелое дыхание раненого, запах чеснока, нечищенных зубов и еще чего-то необъяснимого. Лейтенанта словно парализовало, он почему-то не мог даже двинуться, отвернуться. Лишь когда афганец захрипел и рука его машинально схватила одежду пограничника в последних судорогах, Аксенов понял, что это агония. Вскоре умирающий затих, пальцы его разжались, но тут Виктора охватил непонятный, поднявшийся с самого дна его души ужас. Его мгновенно вырвало, и, уже не маскируясь, он вскочил на ноги, подхватил сумку с боезапасом и изо всех сил припустился бежать к окопу. Слева и справа в его сторону тут же полетели трассирующие очереди, но от окопа пограничников взволнованной басистой скороговоркой загремел пулемет Владимирова. Когда Аксенов свалился на дно окопа, Алексей спросил:
- Ты чего бегом-то? Опасно.
- Да так, - отмахнулся Виктор, устало приваливаясь к податливой земляной стенке. А старший лейтенант уже осматривал его трофеи, подсвечивая себе фонариком.
- Что принес? Ого, солидно! Этак мы продержимся тут еще долго...
В это время со стороны окопавшихся на их стороне талибов взвилась вверх красная ракета, а через секунду, уже с другой стороны, справа - еще одна. Владимиров выругался, вскочил на ноги, и, прежде чем Аксенов понял, что он делает, выстрелил вверх из ракетницы. Она оказалась также заряжена красной ракетой, и через пару секунд с другой стороны Пянджа послышался звук пушечного выстрела, засвистел разрезаемый снарядом воздух.
- Ложись! - закричал Алексей, сам падая на землю. Под Виктором содрогнулась земля, грохот взрыва болезненно ударил по перепонкам, на голову посыпались комья земли. Взрывы распахали темноту еще три раза, потом, к удивлению Аксенова, переместились влево.
- Ага, купил я все-таки их! - восторженно закричал Владимиров. - По своим бьют!
Со стороны талибов и в самом деле заполошно взвивались и взвивались вверх красные ракеты. Владимиров в ответ еще раз стрельнул из своей ракетницы, потом обернулся к подчиненным:
- Надо уходить пока темно. Против артиллерии не попрешь. Пойдем так, - он махнул рукой в противоположную от реки сторону. - Между ними. Я первый, Кадыров за мной, ты, Виктор, замыкающий. Вперед!
Взяв на изготовку пулемет, старший лейтенант выпрыгнул из окопа и, пригнувшись, побежал вперед. Его маневр повторил таджик. С другой стороны реки тупо бабахнула пушка. Аксенов уже оперся на бруствер, когда свист снаряда начал нарастать с пугающей быстротой, время словно замедлило свой шаг. Виктор застыл в оцепенении, а затем вспышка и грохот взрыва слились в одно целое, отключая сознание лейтенанта...
Первое, что он почувствовал очнувшись, - это страшная тяжесть, сковавшая все тело. Ему было тяжело дышать, думать, шевелиться. В голове словно стучал упрямый молотобоец, лейтенанта тошнило, весь мир кружился вокруг него... Замерев на несколько минут, Аксенов застонал, чуть пошевелился, и от этого движения его чуть было не вывернуло наизнанку. Прошло еще минут десять, прежде чем лейтенант набрался сил и попытался приподнять голову. У него сложилось впечатление, что ее кто-то держит сверху. Лишь преодолев эту странную тяжесть, Аксенов почувствовал облегчение и болезненный удар света по глазам. Зажмурившись, он переждал немного и стал оглядываться по сторонам. Похоже, его завалило землей в их окопе. Превозмогая тошноту, Виктор выбрался из земляного плена и наконец-то вздохнул воздух полной грудью. Отдышавшись, он осторожно потрогал звеневшую голову руками, убедился, что она на месте, осмотрел себя и понял, что даже не ранен.
"Повезло, - подумал он, замедленным жестом стряхивая с головы остатки серой таджикской земли. - Только контузило".
Сквозь вязкий шум головной боли начали проникать еще какие-то знакомые звуки. Сначала Виктор пытался понять, где он их слышал, потом оставил это занятие и, приподнявшись, выглянул из полуразрушенного окопа. То, что он увидел, заставило его снова торопливо пригнуться. Очевидно, после контузии у него ослаб слух, иначе бы он не воспринимал рев тяжелых грузовиков как отдаленный, однообразный шум. Совсем рядом, метрах в ста от него, тянулся на другой берег Пянджа понтонный мост, и по нему ехали и ехали танки, бронетранспортеры, а больше всего именно грузовики, полные народу. Нашарив в песке фуражку, Аксенов прикрыл ею не успевшую загореть бритую голову и снова осторожно выглянул из окопа. Да, это были талибы, в серых халатах, в грязно-зеленых чалмах и круглых пуштунских шапках. Лейтенант отчетливо видел их лица, продолговатые, худощавые, с острыми длинными носами и миндалевидным разрезом глаз. И эти жадные черные глаза были устремлены вперед, они словно были уже там, на плодороднейших равнинах Узбекистана и Туркмении, там, где нет суровой зимы, где много фруктов, еды. А что касается проклятых неверных, а также мусульман, забывших об истинных законах шариата, - они вернут им истинную веру. Правда, не всем, тем, кого помилуют, а большинство из них достойны за свои грехи только одной участи - смерти.
Аксенов, ослабев, сполз на дно окопа, на короткое время им овладело отчаяние. Его положение казалось безнадежным, один, вдали от своих, практически в тылу врага. Лишь минут через пять лейтенант овладел собой.
"То-то они лезли так настырно. Здесь самое удобное место для высадки, прокладки моста, кратчайший путь на перевал. Ничего, дождусь темноты и уйду незамеченным. Надо посмотреть, что у меня есть."
Короткая ревизия не вызвала у него особого восторга. Было много боеприпасов, он откопал свой автомат, ту сумку с магазинами. Зато из питания оказались только два куска хлеба, к тому же осколок пробил его фляжку, а пить ему сейчас хотелось больше всего. Пробравшись к другому краю окопа Аксенов обнаружил в метре от бруствера мертвое тело пограничника. Судя по разбитой рации на спине это был Кадыров.
"Значит, он не ушел, - вздохнул лейтенант. - А Алексей?"
Судьбу товарища он понял, осторожно выглянув из-за тела таджика. Метрах в пятидесяти от окопа Виктор увидел большой шест и на нем что-то круглое. Схватившись за бинокль, Аксенов приник к окулярам, судорожными движениями крутя верньер наводки. Да, ошибиться он не мог. Это была отрезанная голова старшего лейтенанта Владимирова. Большое, крупное тело Алексея лежало рядом. Судя по тому, что у него не было ноги, Виктор понял, как старший лейтенант попал в руки к талибам.
Опустив бинокль, Аксенов схватился за автомат, в горле судорогой рвалась наружу ненависть. Ярость требовала только одного - стрелять, стрелять и стрелять в эти чужие, жестокие лица! Лишь трясущиеся руки остановили Виктора. Он осознал, что в таком состоянии не сможет попасть даже в грузовик. Привалившись спиной к стенке, лейтенант прикрыл глаза и постарался успокоиться.
"Они не стали меня искать потому, что решили - это обычный наряд, три таджика и русский офицер. Повезло. Но что мне теперь делать? Думай, парень, думай!"
Со стороны реки послышались какие-то крики. Аксенов выглянул из своего укрытия и понял, что у одного из стареньких "Уралов", явно еще советских времен, заглох мотор. Водитель открыл капот и начал ковыряться в двигателе, пассажиры же ссыпались вниз и, оживленно жестикулируя, помогали ему бесплатными советами. Все это длилось с десяток-другой минут, потом через толпу пробился человек в сером мундире европейского покроя. Он что-то сердито закричал на шофера, тот начал оправдываться, его поддержали пассажиры. Несмотря на эту шумную защиту, офицер оказался неумолим. Властными жестами он разогнал всех в разные стороны, лично вывернул руль, и, толкаемая бывшими ездоками, машина свалилась в реку.
"Пакистанец, - понял Виктор. - Что-то вроде военного советника при этой банде."
Оживленно обсудив происшедшее, талибы начали разбредаться вдоль колонны, с шумом и перебранкой отвоевывая себе место в переполненных грузовиках.
Этот эпизод привел лейтенанта к одной простой мысли. Неторопливо и методично Аксенов начал потрошить магазины, отбрасывая пустые в сторону, и набивая остальные под самую завязку. Остаток дня он провел, очищая от земли автомат и обдумывая свои дальнейшие действия. Когда же опустилась долгожданная темнота, Виктор зарядил в подствольник единственную гранату, тщательно прицелился и ударил как раз промеж фар ближней к нему двигавшейся по мосту машине. Получилось удачно, грузовик встал, и Аксенов долго и отчаянно поливал огнем застывшую на месте колонну, делая паузы только для того, чтобы сменить пустой магазин на полный. В эти короткие секунды он слышал со стороны моста крики душманов, выстрелы в его сторону, но не обращал на них никакого внимания. Сейчас ему было все равно, убьют его или нет, время словно остановилось: минуты и секунды спрессовались в одну концентрированную ярость. Наконец кончился последний рожок, Виктор отложил в сторону перегревшийся автомат и удивился, что еще жив. На мосту пылали как минимум десять машин. Время от времени у них взрывались бензобаки, и взрывы ярко освещали место бойни. Один из грузовиков рванул особенно мощно, и Аксенов понял, что тот вез боеприпасы. Черная линия понтонов медленно начала изгибаться в сторону течения, и двумя разорванными кусками разошлась вдоль берегов Пянджа.
На звуки стрельбы вернулась колонна из шести машин. Талибы рассыпались цепью и при свете фар прочесали берег, но никого не нашли. Аксенов к этому времени растворился в темноте, унося в рюкзаке снятую с шеста голову товарища.



ЭПИЗОД 4
2003 год
"Ла илаха илля ллаху ва Мухаммадун расу-л-лахи!..."
Пронзительный голос муэдзина в этот вечер казался особенно надрывным и жалобным. Усиленный громкоговорителями, его голос проникал даже через плотные стены королевского дворца. Когда же он смолк, сквозь тишину издалека донесся отчаянный женский плач.
"Когда же это свершится?" - подумал Файяд аль-Дамани и, разогнувшись, покосился вправо. В каком-то метре от него застыл в земном поклоне Мухаммед Абдель ибн-Фейсал аль-Сабах ас-Сауд, принц королевской крови самого могущественного мусульманского государства. Он тоже медленно разогнулся, и Файяд в тысячный раз увидел этот характерный, горбоносый профиль, чересчур маленькую нижнюю челюсть, глубоко посаженные глаза. Последний раз Мухаммед провел ладонями по лицу, прошептал слова молитвы и повернулся в сторону своего самого верного и преданного друга. Эти черные как угли глаза вызвали у Файяда чувство страха и восторга, такой страстью и силой горели они сейчас.
- Почему они медлят? - пробормотал Мухаммед.
- Не знаю, ваше величество. Я пойду потороплю...
Файяд сделал движение, чтобы встать, но принц остановил его.
- Не надо. Я подожду. Я слишком долго ждал, чтобы теперь спешить.
И он, снова прикрыв глаза, начал шептать слова молитвы. Время словно замедлило свой шаг, секунды перетекали с медлительностью перебираемых Мухаммедом нефритовых бусинок в его четках. Лишь минут через десять они расслышали в коридоре шаркающие звуки шагов многочисленной толпы.
Дверь тихо открылась. Первым в комнату вошел брат только что почившего в бозе короля Фейсала и родной дядя нового правителя, Али аль-Сабах. Лицо этого семидесятилетнего седобородого старика на секунду отразило изумление, потом он упал на колени и пополз в сторону молящихся. Престарелого царедворца можно было понять, слишком разительно покои нового короля отличались от комнат других его многочисленных братьев. Здесь не было привычной восточной роскоши, оттоманок с позолоченными спинками, серебряных кальянов с золотой инкрустацией, дорогой мебели из черного дерева, сделанной на спецзаказ электроники с украшенными бриллиантами пультами управления. У Мухаммеда не было ничего! Только голые стены, молельные коврики да низенькое ложе в углу, покрытое лоскутным одеялом.
В том, что первый визирь королевства первый раз попал в стены вотчины нового короля, не было ничего удивительного. Еще полгода назад Мухаммед был на вторых ролях в иерархии королевства. Наследным принцем почившего семидесятилетнего Фейсала являлся первый его сын, пятидесятилетний Абдула. Но полгода назад любимец короля за неделю сгорел от скоротечной саркомы. Эта смерть подорвала здоровье Фейсала, и он уже больше не встал, перенеся за короткое время два инфаркта и тяжелейший инсульт.
А злой рок словно преследовал королевскую семью. В Америке, катаясь на легкомоторном самолете, разбился следующий по старшинству принц Джафар. Сорокапятилетний плейбой больше любил скорость и девушек, чем государственные заботы, и Али аль-Сабах воспринял известие о его смерти с некоторым облегчением. Трудно было представить на престоле ортодоксального мусульманского государства этого пропитавшегося всеми пороками западного мира человека.
А всего три дня назад самые реальные претенденты на трон принцы Селим и Хасан, охотясь на газелей, перевернулись в открытом джипе. Один из них скончался на месте, второй лишь вчера, в госпитале. Каким-то образом больному королю сообщили о смерти братьев, после чего он впал в кому и уже не приходил в себя. Этим утром он умер, и по законам шариата был похоронен в тот же день, до заката солнца, под безымянной плитой на местном кладбище. Два часа назад собрался так называемый Совет принцев, совещательный орган из самых близких и влиятельных родственников покойного короля. Несмотря на то, что звание принца в Аравии носило не менее трех тысяч человек, только эти пятьдесят мужчин в белоснежных головных платках - куфиях имели истинную, реальную власть. Здесь были два брата покойного короля Фейсала, сыновья предыдущего короля, Азиза, и наконец сыновья самого Фейсала.
Эти три группировки родственников враждовали между собой внутри клана. Они ненавидели друг друга, зная, что их представители претендуют на такой желанный, но, увы, единственный престол. Все они занимали ключевые посты в стране: первый заместитель премьер-министра, министр нефти, министр обороны и начальник национальной гвардии, губернаторы провинций. Назначение любого из них королем могло нарушить хрупкое равновесие между кланами. Поэтому после длительных переговоров заранее был определен самый приемлемый для всех вариант. И вот теперь, после трехчасового совещания, принцы подтвердили компромиссное решение: избрать королем старшего из оставшихся в живых сыновей покойного короля Фейсала, Мухаммеда.
- Ваше величество, ваш отец и наш король оставил нас, уйдя к предкам. Теперь вы наш король, - прошептал заученную фразу первый визирь королевства.
Мухаммед даже не обернулся к своим подданным, но голос его прозвучал твердо и решительно:
- Восславим же аллаха милостивого и милосердного!
Толпа царедворцев послушно склонилась в молитве.

Спустя неделю после этих событий посол Соединенных Штатов Америки в Саудовской Аравии Джон Мерфи отдыхал у себя в апартаментах, наслаждаясь искусственной прохладой кондиционера. Первичная горячка в связи со сменой власти прошла, все нужные отчеты на запросы госсекретаря и самого президента были отосланы, и поэтому звонок мобильного телефона сейчас прозвучал очень некстати.
- Мерфи у телефона, - недовольно буркнул посол.
- Это я. Нам надо встретиться.
Абонент не назвал себя, но Мерфи хорошо знал этот голос. За три года работы в королевстве он сотни раз встречался с Али аль-Сабахом, без сомнения самым мудрым из всего многочисленного клана Саудитов.
- Это срочно?
- Да.
- И где?
- Приходи в кофейню Мустафы, часов в восемь. Тебя проведут.
- Хорошо, я буду там.
В восемь часов вечера снедаемый любопытством Мерфи переступил порог кофейни Мустафы, обширного заведения в восточном стиле, с куполами и многочисленными залами, весьма популярного среди местных аристократов. Своего шофера и по совместительству телохранителя посол оставил в машине. Саудовская Аравия недаром считалась самым безопасным местом на планете. Веками воспитываемое по законам шариата, местное население даже не помышляло о таких земных грехах, как воровство или пьянство.
Воздух заведения был густо пропитан ароматами кофе, высших сортов табака, восточных пряностей и благоуханий. Из невидимых динамиков мягко звучала мелодичная восточная музыка, белые одежды арабов резко контрастировали с европейскими нарядами европейцев, японцев и индусов. Это было не только место отдыха, но и клуб, место встречи для деловых разговоров. Порой в неторопливых беседах за кофе и кальяном обсуждались сделки на сотни миллионов долларов.
Европейцы часто посещали это заведение и появление посла США не вызвало видимого удивления у завсегдатаев кофейни. Мерфи, не торопясь, переходил из одного зала в другой, минуя узорчатые арки, вежливо раскланиваясь со знакомыми, но не спрашивая, где ему найти Али аль-Сабаха. Подобное любопытство, да и сама торопливость, спешка были не в правилах Востока. Вскоре к нему подошел официант в белых, широких шароварах и черной жилетке и, поклонившись, жестом предложил последовать за ним.
Али расположился в небольшой комнате за тяжелым бордовым занавесом с узорчатой росписью золотой нитью. На инкрустированным столике перед первым визирем стояло блюдо с фруктами, ваза с восточными сладостями, в углу дышал жаром мангал с противнем, засыпанный раскаленным песком, на котором стояла серебряная турка дымящегося кофе. Вежливо поздоровавшись, Мерфи уселся на низкую лежанку, по-восточному подогнув под себя ноги. Это не составило большого труда: в свое время он долго увлекался йогой, да и сейчас еще, в свои шестьдесят два года, сохранял гибкость и силу молодого человека.
Приняв из рук услужливого слуги чашечку кофе, посол с удовольствием начал потягивать огненную жидкость, наслаждаясь редчайшим вкусовым букетом йеменского мокко и кардамона, характерным только для этого заведения. Еще три года назад он признавал только два вида напитков, виски и кока-колу, но Восток перевоспитал и его, бывшего канзаского сенатора, получившего свой пост в награду за активную поддержку президента Апдайка в его избирательной кампании.
Дегустируя кофе, Джон с любопытством поглядывал на посасывающего мундштук кальяна аль-Сабаха, но ничего не спрашивал. Он знал, что по обычаю беседа должна была начаться только после того, как первая чаша опустеет. Мерфи отметил, что его визави явно не в духе. Затяжки визиря были неравномерны, когда он отрывал губы от мундштука, голова его мелко тряслась - признак неуклонно надвигающейся болезни Паркинсона. Белоснежная борода была одного тона с не менее белоснежной кутрой*. Наконец старый араб подал голос.
- Мысли мои скорбны и безутешны. Рушится все, о чем я заботился сорок лет своей жизни. Совет принцев совершил большую ошибку, назначив королем именно Мухаммеда. Все они думают, что он будет лишь пешкой в их руках, но они ошибаются... Еще дед нынешнего короля назначил меня министром нефти, и я делал все, чтобы оправдать его волю, сделать так, чтобы Аравия была могущественна и влиятельна в этом мире. И вот теперь пришел он...
Али неожиданно замолчал, застыв с зажатым в руке чубуком. Чуть подождав, Мерфи позволил себе нарушить тишину вопросом:
- Вы говорите про нового короля?
- Да.
- Но он не декларирует каких-либо особых изменений в политическом курсе страны.
- Это только внешне. Наедине, за вашей спиной он говорит совсем другое. Он фанатик. Все его идеи сводятся к мысли продолжить дело пророка и завоевать для ислама весь мир, и прежде всего вернуть для правоверных Иерусалим. На это он поклялся не пожалеть ни сил, ни финансов королевства.
Теперь уже Мерфи встревожился:
- Как он себе это представляет?
- Не знаю как, но на закупки оружия выделяется двадцать миллиардов долларов.
От этой цифры у посла даже перехватило дыхание.
- И что он намеревается закупить?
- Все. Танки, самолеты, подводные лодки, ракеты всех видов. Самые современные. Кроме того, он хочет закупить несколько заводов по производству вооружения.
Теперь Мэрфи понял все. Оружие у США арабы покупали всегда, но производство тех же самолетов и танков обозначало только одно - Мухаммед хочет быть независим в этой области.
"Дурной знак, - подумал он. - Что же у него на уме, и с кем он хочет воевать? С иракцами? В последнее время они откровенно точат зубы на Эр-Рияд. Но где он возьмет для этого армию? Тут нужно не менее трехсот тысяч хорошо подготовленных солдат, летчики, танкисты. А вся армия королевства едва насчитывает сто тысяч, еще сорок - у Национальной гвардии. Да и зачем саудам подводные лодки? Наш пятый флот практически не покидает Персидского залива".
- И против кого будет направлена вся эта армада? - спросил посол.
- Против всех неверных.
Аль-Сабах медленно повернул голову в сторону своего собеседника.
- Последними будете вы.
- Почему последними?
- Потому что воевать он будет на ваши доллары, получаемые за нашу нефть.
Мерфи хотел задать еще один вопрос, но его собеседник оставил чубук кальяна и негромко хлопнул в ладоши. Звук получился негромким, но к удивлению американца, портьера раздвинулась и два дюжих араба торопливо подошли к визирю и помогли ему встать на ноги. Теперь посол особенно отчетливо увидел, насколько одряхлел за эти считанные дни аль-Сабах. Спина его согнулась, сам он еле передвигал ноги.
Проводив взглядом старика, Мерфи жестом показал застывшему в ожидании слуге, чтобы тот налил в чашечку еще кофе, отщипнул от грозди влажную, темную, как зрачок арабской девушки, виноградинку. Кофе явно прибавило ясности мысли послу, он понял главное.
"Надо немедленно сообщить обо всем президенту. И не в послании, а лично. Завтра же вылетаю в Вашингтон."
Мерфи не обратил внимания на очередного слугу, вошедшего в кабинет. Одет тот был точно так же, как и вся остальная прислуга, в белые широкие шаровары, черную жилетку, но внешне казался гораздо крупнее, с широкими, покатыми плечами истинного богатыря. Американцу оставалось сделать последний глоток, когда проскользнувший ему за спину араб накинул на шею посла белое полотенце и потянул его назад. Мерфи опрокинулся на спину, руками он тщетно пытался разжать удушающие объятия, но в комнату ворвались еще трое, один навалился на ноги посла, второй держал его руки, третий же задрал рубашку американца и большими пальцами нажал на две точки на шее своей жертвы.
Мерфи быстро перестал биться, лжеслуга ослабил полотенце-удавку, посол коротко прохрипел, еще минуты три его тело дрожало в короткой агонии. Наконец он дернулся и замер, откинув голову в сторону.
Приведя в порядок рубашку посла, знаток болевых точек поднял веко американца, удовлетворенно кивнул головой и жестом отослал всех остальных из комнаты. Потом он проверил шею умершего и снова остался доволен. Широкое полотенце не оставило после себя никаких следов, кисти рук и ступни ног американца также не носили следов преступлений.
Жена и дочь Мерфи ни на секунду не поверили в естественную смерть своего отца и мужа, но высокая медицинская комиссия в Вашингтоне не нашла у посла никаких других признаков смерти кроме внезапной остановки сердца. Все доводы женщин о спортивном стиле жизни Мерфи врачи отнесли к типичным преувеличениям любящих родственников.
Али аль-Сабаха казнили через два дня, ровно в полдень, на центральной площади Эль-Рияда. Пяти его ближайшим соратникам отрубили кривым мечом головы над кучей песка, традиционно заменяющим на Востоке европейскую плаху. Престарелого же визиря, как члена королевской семьи, пристрелили из пистолета, дабы не осквернить благородную кровь мечом в руках простолюдина.


ЭПИЗОД 6
Это утро над Алма-Атой выдалось хмурым и ветреным. Было уже семь часов, но на улицах ни души, только ветер гонял обрывки газет и что-то еще белое, невесомое, да остро пахло гарью сожженной резины. Наконец тишину, нависшую над городом, распорол надрывный звук автомобильных двигателей, а затем к ним добавились и какие-то хлопки.
- Вань, опять стреляют, - нервно сказала Анна Пименова, теребя за плечо спящего мужа. Они лежали на разложенном диване, но в одежде, так что вскочить на ноги и подойти к окну было делом нескольких секунд. Отсюда, с пятого этажа, все было видно как на ладони. На площадь, раньше носившую название Дружбы народов, выскочила машина, белая "пятерка". Вслед за ней неслись еще три машины, из них торчали головы и руки людей с пистолетами и автоматами в руках. Звуки выстрелов сразу обозначились резче, злее, и, словно поддавшись этой ярости концентрированной смерти, белая машина пошла юзом. Засвистела беспощадно стираемая резина шин, "пятерка" боком ударилась о парапет большого, квадратного фонтана и встала, надрывно загудев клаксоном. Иван лихорадочно покрутил настройку бинокля, потом замер и выругался.
- Что, что там?! - спросила Анна.
- Похоже, водителя убили, он упал на руль, вот она и гудит.
Тем временем из подлетевших к месту аварии машин высыпали люди, окружившие белую "пятерку" плотным кольцом. Было видно, как один из них дергал дверцы машины, потом сразу несколько человек принялись крушить лобовое стекло. К звону стекла и реву клаксона добавились пронзительные женские крики.
- Люди, помогите! - явно донеслось до Пименовых.
- Ой, не могу, не могу я на это смотреть! - Передернув плечами, Анна отошла от окна, упала на диван, уткнулась лицом в шаль и зарыдала. А трагедия на площади разворачивалась своим чередом. Народу на ней заметно прибавилось. Со всех сторон сбегались люди, большей частью молодые мужчины с характерными азиатскими чертами лица. Первым из машины вытащили высокого человека с седой головой, в строгом черном костюме с галстуком.
- Я его знаю, это Канакбаев, декан факультета, где училась Ленка! - крикнул Иван в зал. - У него жена русская и зять тоже.
Седая голова декана лишь несколько секунд виднелась над толпой, потом его повалили, и лишь водоворот человеческого муравейника указывал место гибели человека. А из машины выволокли женщину, потом вторую. Иван по-прежнему слышал их крики, но слов разобрать было уже невозможно. Множество рук сразу начали рвать с женщин одежду, толпа поволокла несчастных к широкому парапету фонтана, и обнаженное белое тело одной из жертв лишь на секунду попало в поле зрения Пименова, потом скрылось за спинами возбужденных погромщиков.
- С-суки! - пробормотал Иван и рванулся в прихожую. Оттуда он вернулся с охотничьим ружьем в руках. Увидев это, жена кинулась навстречу, перехватила оружие обеими руками. Упав на колени, она заголосила:
- Не надо, не надо, Ванечка! Они же убьют нас! Убьют!
- Все равно подыхать! Жрать нечего, воды нет! Нас так и передавят здесь по одиночке!
- Ваня! - уже безо всяких уговоров заорала Анна, и, повиснув всем телом, вырвала ружье из рук мужа. Плюнув со злости, Иван снова подошел к окну. Драма уже подходила к концу. Растерзанное тело декана бросили на крышу машины, и вскоре она запылала погребальным костром. Около фонтана толпа продолжала кружиться вокруг насилуемых женщин. Анна подошла к окну, глянув вниз, нервно передернула плечами и плотнее укуталась в шаль.
- Хорошо, мы Ленку в Саратов к сестре услали, как чувствовали, - сказала она фразу, в сотый раз прозвучавшую за эти три дня.
- Да, это точно. Не рванулась бы только она сейчас сюда, а то еще подумает, что спасать нас надо...
Их разговор прервала требовательная трель звонка. Супруги вздрогнули, переглянулись. Иван бесшумно проскочил в прихожую, успев шепнуть жене только одно слово: - Ружье!
А в дверь уже во всю дубасили руками и ногами.
- Открывай! - донеслось до Пименовых. - Эй, Иван, отдавай Ленку!
- Кажется, это Ерик из сорок шестой квартиры, - шепнул Иван жене. - Он давно на нашу дочь глаз положил.
- Сволочь! - всхлипнула Анна.
Железная дверь звенела под напором тел, с потолка сыпалась штукатурка.
- Хрен вы нас так возьмете, - пробормотал Иван, взводя курки.
Патроны он зарядил еще трое суток назад, когда в Алма-Ате началась вся эта заваруха. А началась она как-то сразу, неожиданно, одновременно во всех районах города. Толпы молодых парней с автоматами в руках появились с утра, они штурмом взяли ГОВД, мэрию и основные объекты города: вокзалы, аэропорт, почтамт. Почти все нападавшие были выходцами с юга Казахстана, молодыми малограмотными парнями, трудившимися на заводах бывшей столицы на самых неквалифицированных работах. У них оказался и свой вождь, некто Усто Баллауддин, бородатый мулла, заявивший, что Южный Казахстан отделяется от Северного и входит в конфедерацию народов мусульман Средней Азии.
На помощь восставшим рвались силы талибов, с трудом сдерживаемые в Киргизии бросаемыми в топку войны силами быстрого реагирования России. А в Алма-Ате сразу же начались погромы. Грабили и убивали не только русских, но и видных казахских ученых и общественных деятелей, не попавших в благонадежные по мусульманским понятиям.
Эти трое суток семья Пименовых провела дома, запершись на все замки и потихоньку подъедая небольшой запас продуктов. Самой большой проблемой была вода. Водопровод перестал работать в первый же день погромов, многие не успели запастись ею. Горожане набирали воду из фонтана, он еще пульсировал влагой, но появляться на площади русским было небезопасно. На глазах у Пименовых троих русских мужиков, появившихся около фонтана с ведрами в руках, убили эти молодцы с автоматами. Спасла Ивана и Анну от жажды их соседка, Айгуль, принесшая ведро воды.
- Вы не выходите, - шепнула она, протягивая воду. - Я, если что, еще принесу.
Дверь держалась из последних сил, она уже болталась под ударами тел, когда тяжелый, мощный рев со стороны улицы заставил Пименовых выскочить на балкон. Они увидели уже удаляющийся силуэт большого самолета, но красные звезды на крыльях не оставляли никакого сомнения, откуда он прилетел.
- Наши! - восторженно заорал Пименов, и разрядил заряженное ружье в толпу на площади.
В ответ по нему также начали стрелять, но через несколько секунд снова раздался тяжелый, давящий гул летящего на минимальной высоте самолета. Дальний стратегический бомбардировщик ТУ-160 проходил над городом на высоте не более двухсот метров. От удара звуковой волны в домах вибрировали и вылетали стекла.
Несмотря на это, Иван не ушел с балкона, только зажал руками уши. Он видел как открылся продолговатый вырез бомболюка и вниз посыпались какие-то небольшие круглые предметы. Самолет скрылся за домами, а на улицах и площадях с ослепительными вспышками начали рваться свето-шумовые гранаты. Погромщики кинулись в разные стороны, некоторые из них на ходу бросали оружие. До ушей Ивана донесся истошный вопль.
- А, суки, не нравится! - заорал он.
Вскоре на площади не осталось никого, лишь с треском догорала машина убитого декана. Его жена, голая, с разбитым в кровь лицом с воем подползла к лежащему на парапете фонтана телу дочери. Голова девушки была неестественно откинута назад, широко открытые карие глаза смотрели в серое небо, а в воду фонтана из перерезанного горла сочилась иссякающая струйка крови.
Мать еще причитала над ее телом, когда на пустой площади появилась женская фигура в национальном казахском костюме и прикрыла мертвое тело простыней, а на плечи вдовы декана накинула пальто.
В это время в аэропорту Алма-Аты уже высаживался головной отряд мобильных войск России. Для подавления сопротивления исламистов хватило роты десанта. При виде спускающихся с небес рослых парней в камуфляже мятежники побросали оружие и попытались уйти в горы. Лишь их командир, бородатый мужик лет сорока, до конца ожесточенно отстреливался из пулемета в башне управления полетами. Когда же первые десантники ворвались внутрь, они увидели над его трупом надпись на стене: "Аллах акбар! Привет из Чечни!".



ЭПИЗОД 8
Мятеж южно-казахстанских сепаратистов и вторжение талибов застали Сазонтьева в Париже. Это был первый выезд одного из глав Временного Военного Совета за пределы России. Официально Главковерха пригласило министерство обороны Франции, но все знали, что большую заинтересованность в визите проявил сам президент Жак Лемьер.
Такого наплыва журналистов аэропорт Орли не помнил даже при визитах более высокого уровня. Телекомпании напрямую транслировали на добрый десяток стран все перипетии торжественного церемониала. Когда в открытой двери самолета показалась мощная фигура Сазонтьева, комментаторы восторженно взвыли. Много было пересудов о том, не явится ли военный министр России в Париж пьяным, основное пристрастие Главковерха было известно. Но Сазонтьев оказался трезв как стеклышко, подтянут и собран. На его погонах сияли большие маршальские звезды. Это звание ему присвоили специально перед визитом, дабы поднять вес министра в глазах французских военных и политиков.
Сам мундир новоиспеченного маршала представлял собой шедевр портновского искусства. Темно-синего цвета, с золотыми погонами, аксельбантами на правом плече, внушительной орденской планкой, серебряным крестиком Георгия Победоносца на шее, золотой звездой Героя России на груди. При всех этих регалиях Сазонтьев был внушителен и величав. Фуражка с золотым кантом и нещадно задранной вверх тульей еще больше увеличивала рост гиганта. По сравнению с ним министр обороны Франции Жак Шенье при росте метр восемьдесят пять смотрелся просто подростком.
Отточенным жестом отдав честь, Сазонтьев вместе с министром прошелся вдоль застывшего строя почетного караула. Затем они прослушали гимны, придирчиво рассмотрели торжественный марш одетого в старинные костюмы и кивера караула. Прежде чем покинуть аэропорт, Главковерх подошел к толпе колышущихся, как во время прибоя, журналистов.
- Скажите, генерал, почему вы приехали одни, где ваша жена? - крикнул один из них.
- Во-первых, не генерал, а маршал, - повысил голос Сазонтьев. - А жена моя осталась дома.
- Почему вы лишили ее Парижа?
- У нее сейчас ответственная пора, на днях она должна рожать.
- Кого ждете?
- Дочь.
- Как назовете?
- Викторией. Самое лучшее имя для дочери военного.
Кто-то из шустрых репортеров быстро подсчитал, что Виктория была зачата как раз во время прошлогоднего балканского кризиса.
- Вы зачали ее на борту "Петра Великого"?
- Может быть. Морская качка иногда способствует сексу.
- Вы приехали окончательно запугать Францию и весь Запад? Поставить их на колени?
Голубые глаза Главковерха холодным ледком скользнули по худосочной фигуре длинноволосого, мокрогубого репортера.
- Таких как вы не надо пугать, вас запугали еще в чреве матери. Я приехал, чтобы выработать механизм, предохраняющий от повторения подобных конфликтов.
Жак Шенье также ответил на пару вопросов, и министры проследовали к машинам. Там их уже ждала бушующая толпа. Над головами виднелись плакаты с самыми разными надписями, от "Палач Европы" до "Я хочу от тебя ребенка".
Официально Сазонтьева принимал в своей резиденции Шенье, но никто не удивился, когда в разгар переговоров открылась дверь и в зал вошел президент Франции. Разговор сразу пошел о новой системе безопасности Европы.
- Пора уходить от существующей системы построения НАТО, - убеждал новоиспеченный маршал. - Позиция США во время балканского кризиса явно показала, что Штаты были готовы пожертвовать Европой ради сохранения собственного спокойствия. Сам по себе конфликт вокруг Югославии носил локальный характер, и его вполне было возможно решить мирным путем. Против этого была именно Америка. Не секрет, что и дальневосточный кризис вокруг Курил был спровоцирован именно США. Для Японии это кончилось плачевно, но правительство Штатов явно не извлекло уроков из случившегося. Кто знает, на какую авантюру они решатся завтра? Надо переходить к континентальной системе безопасности.
- То, прежнее американское правительство, ушло в отставку, - напомнил Лемьер.
- Да, но и у нынешнего президента основным пунктом программы значится возвращение России в лоно демократии. А это означает только одно - продолжение попыток вмешательства США во внутренние дела моей страны. Я не думаю, что вам бы понравилась предвыборная кампания претендента на первые роли, допустим, в Германии, если там было записано возвращение ей Эльзаса и Лотарингии...
Выйдя из зала заседания Лемьер бросил через плечо своим советникам:
- Кто из вас убеждал меня, что он грубый солдафон с мышлением ефрейтора? Хотел бы я иметь армию, состоящую из таких ефрейторов. Даже если все эти предложения принадлежат Сизову, то он хорошо их озвучивает.
Из-за визита французского президента встреча двух министров задержалась более чем на час. После ее окончания кортеж машин торжественно проследовал к Триумфальной арке, а после возложения венков к могиле Неизвестного солдата поспешил в собор Инвалидов, к могиле Наполеона. Отдав честь и лично возложив венок, Сазонтьев неожиданно для всех сдернул фуражку и, преклонив колено, застыл перед надгробием из красного полированного финского порфира.
Визит показывали в прямой трансляции, и этого жеста маршала было достаточно, чтобы завоевать симпатии экспансивных французов. Уже на следующий день пикетчиков с антирусскими плакатами значительно поубавилось, в основном это были люди с типично кавказскими лицами. Впрочем, было кое-что и посерьезнее плакатов. Как оказалось, тот неожиданный приход президента просто спас жизнь Сазонтьеву. Находившийся в оцеплении полицейский с многоэтажным именем Андре Жан-Пьер Килли обратил внимание на одну из машин - серый старенький "Пежо", - стоящих в течение трех часов недалеко от собора Инвалидов. Удивило его то, что все это время в машине сидели люди. Андре указал на странную машину своему лейтенанту. Группа полицейских подошла к "Пежо". Увидев полицию, четверо сидевших в автомобиле занервничали, начали оживленно переговариваться. Оказалось, что ни один из них не владеет французским. Под дулами автоматов чужеземцев вытащили из машины, при них обнаружили пистолет и пульт управления взрывным устройством. В спешном порядке были прочесаны все окрестности, мину обнаружили в припаркованном в двухстах метрах от входа в собор стареньком "Форде", как раз по ходу движения кортежа российского маршала. Бомбу обезвредили, все четверо террористов оказались выходцами с Кавказа - трое чеченцев и карачаевец.
Менее значимое покушение произошло в самом конце визита Главковерха. Он спускался вниз по ступеням "Гранд-Опера", когда к нему с криком "Банзай" кинулся человек с типично восточными чертами лица и кинжалом в руке. Не прерывая движения, Сазонтьев выбросил вперед свою левую руку и кулак бывшего спецназовца мигом остановил самурая, отбросив щуплое тело японца назад. Кинжал террориста успел только попортить китель маршала, а японского студента Киито Море увезли в больницу со сломанным носом и сотрясением мозга. Как оказалось, у новоявленного самурая на Шикотане погиб старший брат, за это и хотел он отомстить Сазонтьеву. Ситуация была заснята вездесущими операторами "Антенн-2", и потом еще несколько дней крутилась в записи по телеканалам многих государств мира.
Все четыре дня визита Сазонтьева посольство России осаждали экзальтированные девицы самых разных возрастов и внешнего вида с одной навязчивой мечтой - переспать с новоявленным Александром Македонским. Это весьма забавляло Сашку. В свободные минуты он в бинокль рассматривал претенденток на его постель, одетых порой более чем откровенно.
- Да, а страшноватые все-таки эти француженки, - с усмешкой сказал Главковерх, подводя неутешительный итог. - Ни на одну из них я бы без стакана водки не позарился.
Узнав о вторжении талибов, Сазонтьев хотел прервать визит и сначала даже не поверил в то, что Сизов велел ему остаться. Он лично позвонил в Москву, и глава Временного Совета высказался коротко и емко, в стиле самого Сазонтьева:
- Доводи дело до конца. Если тебя некому заменить на фронте, то ты хреновый министр обороны. Что, будешь кидаться на каждую амбразуру? Тоже мне, Александр Матросов!
Кроме встречи с президентом в первый день визита, они встречались с Лемьером еще три раза, в загородном замке Рамбуйе и в личном поместье Лемьера недалеко от Эври. Переговоры шли трудно. Француз очень не любил американцев, но и диктаторские амбиции русского гиганта его настораживали.
Но больше всего Сазонтьева волновала Сашка. Беременность у нее протекала трудно, плод был большим, врачи сразу предложили кесарево сечение. В последний день визита начались схватки, об этом сказали Сазонтьеву, и тот едва дождался конца всех положенных церемоний. Уже в салоне самолета он взревел во всю свою глотку:
- Пилот, мать твою за ногу! Чтобы через час мы были в Москве! Ставлю ящик водки. Татарник, тащи сюда пузырь!
За час, они конечно, в Москву не успели, летели положенное время. И всю дорогу Главковерх наверстывал упущенное в Париже. "Бордо", "Камю" и шампанское торжественных парижских раутов предельно надоели ему, душа и тело требовали водки. Пили, как обычно, втроем, Сазонтьев и два его неразлучных адъютанта, Лавров и Татарник. Спустившись с трапа в Москве, маршал мимоходом пожал руку встречавшему его начальнику Генерального штаба Авдееву и быстрым шагом проследовал к своему персональному "ЗИЛу".
- Кто родился? - спросил он не оборачиваясь.
- Дочь, - ответил Авдеев.
- Слава богу, хоть в этот раз врачи угадали. В роддом, - велел Сазонтьев шоферу.
Всю дорогу он расспрашивал Авдеева о положении на среднеазиатском фронте, его немного удивило, что генерал часто путался в ответах, да и вообще выглядел несколько странно. Анализировать все это Главковерху было некогда, да и не неохота. Сазонтьева занимали сейчас мысли, далекие от войны. Он просто выругал своего зама за путаницу в ответах и в нетерпении уставился на дорогу.
Лишь выйдя из машины около больничного корпуса и увидев на ступенях крыльца Сизова и Соломина с напряженными, скорбными лицами, Александр понял, что происходит что-то не то, что-то невероятно страшное и жуткое.
- Сань, мы выражаем тебе самое глубокое соболезнование, это так несправедливо... - начал Сизов.
- Что? - не понял Сазонтьев, зачем-то надевая фуражку. - Вы чего?
Сизов удивленно глянул за плечо друга, и по бледному лицу начальника Генштаба понял, что тот не решился выполнить порученное ему дело.
- Понимаешь, она хотела рожать сама, без кесарева, а у нее оказалось больное сердце, - пришел на помощь Сизову Соломин.
То, что было потом, Сазонтьев помнил слабо. Кажется, он крушил какие-то двери, со звоном падало огромное цветное стекло, он что-то кричал во все горло, пытался найти хоть какое-то оружие и сначала перестрелять всех этих людей в белых халатах, а потом, уже у тела Александры, ему самому нестерпимо хотелось застрелиться. Безумие кончилось, когда ему поднесли заливающийся плачем белый комок пеленок с красным от натуги лицом. Глянув на него, Сазонтьев сразу увидел маленькие, но столь явные черты лица Александры - крохотный вздернутый нос, эти характерные, упрямые губы. Несколько минут он смотрел на дочь, потом поднялся с колен, повернулся, нашел глазами Соломина и сказал ему:
- Позаботься о ней. Отдай Надьке, она ее воспитает как надо.
После этого Главковерх огляделся по сторонам, увидел разбитую в щепки дверь палаты, испуганные лица заглядывающих в нее врачей, тяжело дышащих адъютантов, разорванный китель Татарника, наливающийся синевой и закрывающийся глаз Лаврова, бледное лицо явно растерянного Сизова. Сашка посмотрел на свои руки, все они были в крови от разбитых стекол. Поцеловав в губы так и не ставшую законной женой любимую, Сазонтьев развернулся и пошел к выходу. По пути он видел следы своего безумства - сорванные с петель двери, вдребезги разбитый в фойе громадный витраж, засыпанный цветным стеклом пол. Пройдя к машине, Главковерх грузно упал на заднее сиденье и приказал:
- На аэродром, в Кубинку.
Рядом с ним с некоторой опаской пристроились адъютанты. Глаз Лаврова закрылся окончательно, Татарник же сразу вытащил бутылку и, налив полный стакан, протянул его Сазонтьеву. Тот почти с ненавистью глянул на бывшего прапорщика, ныне подполковника, протянул вперед руки и велел:
- Лей!
Тот сначала не понял.
- Чего?
- Лей, говорю!
Татарник медленно вылил водку на окровавленные руки Сазонтьева, и физическая боль прижигаемых ран показалась Сашки истинным блаженством по сравнению с болью душевной.
После этого Сазонтьев почти год метался по территории Средней Азии, успевая вмешаться во все самые значимые бои с талибами и местными басмачами. Это походило на безумство маршала Нея на поле Ватерлоо, но, как и французскому маршалу, русскому так же не везло на смерть. За это время он потерял Лаврова, тяжело был ранен Татарник. Но мобильные войска России с помощью местного населения сделали свое дело: все прорвавшиеся с гор в низины исламисты оказались рассеяны и уничтожены. Во многом в этом виноваты были сами талибы. Они слишком рьяно начали учить узбеков, казахов и киргизов истинной вере по шариату, порой вырезая целые кишлаки. К следующей весне граница была восстановлена на прежнем месте.



ЭПИЗОД 10
Ровно в девять утра в кабинет Сизова вошел первый заместитель главы его аппарата Виктор Демидов. По форме это была обычная встреча, Демидов раз в неделю докладывал Диктатору положение вещей в регионах страны, именно этот отдел он курировал. Но если бы кто из коллег Демидова услышал его диалог с Сизовым, то очень бы удивился.
- Значит, все подтверждается? - спросил Сизов.
- Так точно. Непосредственное убийство журналиста Никитского было совершено тремя офицерами Лужниковского отделения милиции. Приказ же исходил от их непосредственного начальника, в свою очередь тот получил устное указание от полковника Попова. Журналист собрал слишком много доказательств того, что, ликвидировав все криминальные "крыши", лужниковская милиция сама обложила данью торговцев.
Полковник Демидов, выходец из системы ФАПСИ, кроме своих непосредственных обязанностей занимался еще и некоторой "подработкой". Полгода назад Сизов назначил его главой новой структуры в спецслужбах страны - Федерального Агентства Безопасности. Создавая ФАБ, Сизов проектировал получить что-то среднее между "Моссад" и ФБР. Пока даже во Временном Совете никто еще не знал об этой структуре. Подчинялась она непосредственно ему, начальника агентства никто не знал. Сами работники агентства вербовались в смежных, жизненно важных органах: администрациях губернаторов, Госбанке, ФСБ, ФАПСИ, МВД, во всех остальных силовых структурах.
Сизов потер пальцем правый висок, и Демидов, отличный психолог, понял, что генерал едва сдерживает свои эмоции. У Сизова в самом деле при вспышках гнева начинало нестерпимо ломить в висках - сказывались последствия травмы при аварии вертолета.
- А что они там еще продают на этих рынках? - поинтересовался он. - Турецкие и польские товары отпали из-за эмбарго, неужели тащат товары из Китая?
- Не только из Китая. Везут из той же Турции через Армению и Грузию. Но сейчас больше торгуют шмотками, сделанными по образцу импортных в той же Грузии и Абхазии. Там целые города сейчас занялись портняжеством, и постепенно турецкие товары становятся невыгодными.
- С этим все ясно, - сказал Сизов. - Что по губернаторам?
- Двоих можно расстреливать без суда и следствия. Кроме особняков, пудов золота и бриллиантов на совести каждого много человеческих жизней.
- Кто?
- Авдоненко и Месяцев.
Сизов поморщился. Оба были из старожилов, уже четыре года правили в своих округах.
- Как раз без суда и следствия тут не обойтись. Забудь про все эти чекистские методы. Нас и так обвиняют черт знает в чем. Надо подготовить показательный процесс, - велел он. - И вот еще что. Минюст третий год возится с новым уголовным кодексом. Два месяца назад я отправил им последний вариант со своими замечаниями, пора бы уж и честь знать. Поторопи их, как минимум через месяц кодекс должен вступить в силу.
Демидов кивнул головой и выразительно взглянул на часы. Сизов его понял, через пять минут начиналось очередное заседание Временного Совета.
- Ничего, подождут, - буркнул он и не торопясь двинулся к двери.
Заседание и в самом деле было самым что ни на есть рутинным. Соломин жаловался на нехватку денег, другие трудности в экономике.
- Это эмбарго нас просто душит. Нельзя вечно жить только за счет внутреннего оборота страны. Нужно добиться хотя бы смягчения санкций.
- ООН не пойдет на отмену эмбарго, - заметил министр иностранных дел Володин. - Все они там смотрят в рот американцам.
- Надо попытаться это сделать, - настаивал Соломин.
- Бесполезно, - Володин отрицательно мотнул головой.
Сизов, как обычно, медленно прохаживался за спинами спорщиков вдоль стола, при этом невольно и привычно разглядывая громадную, во всю стену, карту мира. Генералы говорили уже совсем о другом, дружно ругали погоду этого года, и тут Сизов сказал нечто совсем невпопад разговору:
- Если нельзя добиться отмены эмбарго, то нужно ликвидировать саму эту говорильню.
Сначала не все присутствующие даже поняли, о чем речь, только Володин переспросил:
- Вы говорите про ООН?
- Именно так.
Сизов повернулся к начальнику ФСБ Ждану.
- Ты что-то говорил про финансовые махинации в руководстве ООН?
- Так точно. Они растратили около трех миллионов на личные цели. Ну, там, передача собственности в частные руки за полцены, поездки с семейством на отдых за счет Сообщества на Аляску и Мальдивы. Так, по мелочам.
- Ну не скажи. Три миллиона это, конечно, мелочь. Надо заявить о тридцати миллионах, и намекнуть, что это только видимая часть айсберга. Сколько стран нас могут поддержать в этой авантюре? - Сизов обернулся к Володину.
Министр даже вспотел. Ему, дипломату в третьем поколении, как-то не приходила мысль, что можно ликвидировать самую авторитетную международную организацию.
- Но тогда мы лишимся единственной международной трибуны...
- Сейчас не время слов.
- Ну... государств двадцать мы наберем. Всегда найдутся обиженные, тот же Ирак или Северная Корея, Ливия. Китай вон зажимают, как и нас, из-за Тайваня.
- Надо провести соответствующую работу. Через месяц как раз у них ассамблея, так, кажется? - спросил Сизов. Володину оставалось только подтвердить эти слова Диктатора.

Ровно через месяц открылась очередная ассамблея Организации Объединенных Наций на уровне министров иностранных дел. В первый же день должен был выступил представитель России при ООН Никишин. Это несколько удивило присутствующих, они ждали речи от сидящего в зале Володина. Но тот молчал, заранее переживая все, что должно было сейчас произойти.
Никишин, крупный, осанистый мужчина, великолепно владеющий английским, начал свою речь, как обычно, обращением к собравшимся, а потом резко обрушился на сидевшего за его спиной главу ООН Яна Ван-Холдена, голландца.
- Вы стоите у руля ООН немного больше года, а уже наворовали из казны Всемирного Сообщества больше, чем кто-либо из ваших предшественников. Только по этим документам видно, - здесь Никишин потряс пачкой бумаг, - что вы потихоньку прибрали к рукам недвижимость ООН в Испании и Италии на десять миллионов долларов. А бесплатные поездки на Бали и Мальдивы, уик-энд на Аляске всего вашего семейства с прогоном "Боинга" для шести человек?! Всего же неумеренные траты достигают тридцати миллионов долларов США.
Бледный от волнения Ван-Холден крикнул:
- Это ложь!
- Вы еще скажете свое последнее слово, - отмахнулся Никишин. - А пока я хочу сделать от лица правительства России важное заявление. Так как ООН в последнее время стала орудием политического давления на Россию и ее союзников со стороны США и стран блока НАТО, мы выходим из этой организации и не намерены выполнять ее директивы и резолюции.
Весь многонациональный форум замер. Представители полутора сотен государств всех рас и континентов молча смотрели, как делегация России покидает зал заседаний. За этим действием мало кто заметил, как вопреки утвержденному регламенту у трибуны оказался представитель Китая Си Чайлюнь.
- От имени Китайской Народной Республики я хочу заявить, что мы поддерживаем демарш России и выходим из состава Совета Безопасности и самой Организации Объединенных Наций.
Потом пошел уже поток стран. Здесь были Иран, Ирак, Ливия, Северная Корея, Сьерра-Леоне, еще с десяток стран, давно и беспощадно погрязших в гражданский войнах. Ван-Холдену пришлось объявить заседание закрытым и перенести его на завтра.
Увы, на следующий день международный форум содрогнулся от очередного удара. На трибуну поднялся человек в традиционном белом арабском одеянии и клетчатой куфии и заявил что Саудовская Аравия также выходит из числа стран ООН. Вслед за ним уже стоял представитель Израиля. Его сменил глава палестинской делегации:
- Израиль специально выходит из ООН, чтобы не выполнять резолюцию номер сто восемьдесят один от сорок седьмого года о создании Палестинского государства! - буквально кричал он с трибуны. - Но мы прекрасно понимаем все эти происки сионистов и не уступим им ни пяди палестинской земли! Интифада будет продолжаться вечно, мы либо добьемся своего, либо погибнем! Лучше смерть, чем жизнь без родины!
Примерно такая же речь прозвучала из уст индийского представителя после того, как глава делегации Пакистана заявил о своем выходе из ООН.
- Все эти происки пакистанского правительства видны индийскому народу как на ладони. Вы не получите Джамму и Кашмир, это истинно индийские земли.
На третий день ассамблеи ООН начала таять, как ком снега под солнцем Сахары. Демарш Саудовской Аравии вызвал целую лавину отказников со стороны мусульманских стран. В ООН из них остались лишь Египет и Турция.

Развал Организации Объединенных Наций был самым большим ударом для нового президента США Алена Маккреди. Больше всего он не понимал действий Аравийского королевства.
- Черт возьми, что происходит? Кто мне сможет объяснить? - спрашивал он у своего штаба, госсекретаря Джимми Арисона, министра обороны Пита Вульфа и всех остальных советников и высших чиновников, собравшихся в Овальном кабинете Белого Дома. - Понятен демарш России и Китая, но Сауды? Что, эти завернутые в простыни арабы нанюхались своей долбанной нефти и сошли с ума?!
На его вопрос первым попробовал ответить председатель Объединенного комитета начальников штабов Эндрю Джонсон. Этот темнокожий генерал был единственным, кто сохранил свое место со времен прежней администрации, естественно, он и более других владел информацией.
- Дело гораздо глубже. В последнее время Саудовская Аравия проявляет большую активность на мировой сцене. По моему мнению, создается что-то вроде блока мусульманских государств от Марокко на западе, Пакистана на востоке, и Судана, Индонезии и Малайзии на юге. Цель создания этого блока мне пока не ясна. Ясно только одно - король Мухаммед хочет играть в мусульманском мире первую скрипку.
Госсекретарь Джимми Арисон, рослый тридцатисемилетний шатен, встрепенулся и отрицательно замотал головой:
- У госдепартамента нет подобных сведений. Саудовские короли всегда претендовали на главенство в мусульманском мире, так что ничего особенного в этом нет. По моему мнению, выход из ООН просто личная прихоть короля Мухаммеда. Это не простой человек, но по нашим данным он вполне управляем.
Вообще-то Арисон по образованию был филологом. Он мирно преподавал испанскую литературу в Принстоне, но потом увлекся политикой, а затем и возглавил штаб избирательной компании Маккреди. Причем настолько блестяще провел весь избирательный марафон, что пост госсекретаря, как вознаграждение этой бурной деятельности, для него напрашивался сам собой.
- И все-таки я считаю, что пока следует приостановить поставку в Саудовскую Аравию новейшего вооружения и технологий, - настаивал Джонсон.
- Не вижу в этом нужды, - пробормотал Питер Вульф. - Они и в прежние годы закупали у нас очень много вооружений. Причем большая часть из них так и оставалась ими не освоена. Мне говорили, что у них на складах видели стоящие в ящиках "Фантомы" еще времен вьетнамской войны.
Это замечание министра обороны вызвало невольное оживление среди публики. Под ехидные усмешки министров и советников голос подал министр торговли Йенсон.
- Кроме того, эти закупки хорошо активизируют нашу промышленность. Мы никак не можем восстановить после прошлогоднего биржевого кризиса былую силу доллара, и подобные высокотехнологические заказы нам нужны как воздух. Только вчера они прислали запрос на продажу ста F-16.
Генерал Джонсон вновь отрицательно покачал головой.
- Но они закупают не только оружие. Мы обязались поставить для Аравии три завода для ремонта боевой техники, тех же F-16, танков и бронетранспортеров. Только мощности этих заводов таковы, что впору думать не о ремонте, а скорее об изготовлении этой техники.
- Ерунда, - отрезал Вульф. - Без металлургической базы изготавливать танки невозможно. Тем более самолеты - без нашей электронной начинки.
Дружными усилиями команда Маккреди заклевала председателя Объединенного комитета начальников штабов, уверив президента в том, что все нормально, и ситуация под контролем. Вернувшись к себе в кабинет, Вульф закурил сигару, по давней привычке забросил ноги на стол и вытащил из кармана мобильник. Телефонный номер, который он набрал, принадлежал биржевому агенту министра.
- Джон, это я, Пит. Как дела на бирже?
Выслушав доклад маклера, Вульф приказал ему:
- Прикупи акций компании "Дженерал Дайнэмикс". На какую сумму?
Он ненадолго задумался.
- На триста тысяч долларов. Да, обязательно сегодня.
Отключившись, Вульф с удовольствием затянулся сигарным дымом и подумал: "Завтра про сделку с самолетами узнают на бирже, акции "Дженерал Дайнэмикс" подскочат в цене раза в два. Выгодное это все-таки дело - быть политиком".

Не менее Маккреди распадом ООН был удивлен и сам Сизов. Кроме удивления и даже радости к чувствам Диктатора примешивалась и некая озадаченность. Он так же начал понимать, что в мире происходят события, не поддающиеся логике его мышления. Но главное было достигнуто. Вместе с ООН сгинуло и торговое эмбарго против России. Москва тут же заявила, что продает нефть на два доллара за баррель дешевле, чем на мировом рынке. Через неделю в порту Новороссийска пришвартовался первый танкер под русскую нефть из Испании.



ЭПИЗОД 12
Все началось с доклада начальника ГРУ Анисина на заседании так называемого Совета Национальной Безопасности, объединяющего все силовые структуры: МВД, армию и спецслужбы.
- У нас есть интересные сведения о аль-Ваххабе.
Сизов с интересом глянул на генерала и мельком - на его основного конкурента, начальника Службы внешней разведки Мохнача. Полгода назад тот торжественно объявил Али аль-Ваххаба мертвым. Террорист номер один к этому времени уже три раза объявлялся погибшим и американскими, и нашими спецслужбами. Никто не знал его настоящего имени, аль-Ваххабом он назвал себя в честь знаменитого проповедника восемнадцатого века, давшего толчок к распространению идей пуританского мусульманства. Кроме многочисленных террактов против посольств США по всему миру аль-Ваххаб засветился и в боях против российских войск в Средней Азии. Смерть этого фанатика была делом чести всех спецслужб мира.
- Да, и что он? - поинтересовался Сизов.
- Он снова собрал достаточно большую группу террористов, большинство из них арабы и чеченцы, сейчас она находится на территории Малайзии. Судя по всему, он собирается взорвать атомную электростанцию на территории США.
- Откуда это известно? - удивился Сизов.
- Мы узнали, что некая организация ищет специалиста-ядерщика с опытом управления АЭС. Странными были только требования к этому специалисту. Он непременно должен был быть ортодоксальным мусульманином. Настораживал и пункт назначения - отдаленный, чисто сельскохозяйственный район Малайзии, где нет никаких ядерных объектов. Мы запеленговали переговоры работодателей и посредников. Прогнав голос через модулятор, мы точно вычислили его владельца - аль-Ваххаб.
- Почему вы думаете, что Ваххаб собрался совершить теракт против Америки? - спросил Соломин.
- Он ищет судно, чтобы переплыть океан. Пока ему это не удается. Сейчас он испытывает большие затруднения с финансами. Но у него намечается возможность переправить всю группу, а это почти сорок человек, на самолете в район Мексики.
- Что вы предлагаете?
- Я предлагаю перехватить его где-нибудь в полете и сбить. Поручить это дело флоту.
- Это труднее, чем вы думаете. Слишком далеко от России, - возразил Сазонтьев. - Вряд ли мы сможем выдвинуть оперативную группу флота в этот район. Очень большой риск. Такой подход на пределах возможностей наших кораблей, кроме того, вряд ли Первый Тихоокеанский флот американцев будет спокойно наблюдать, как мы движемся черт знает куда в зоне их ответственности. Непременно прилепятся и начнут дышать в затылок. Проще натравить на Ваххаба самих янки. У них с ним давние счеты.
- Это верно, - согласился Соломин. - После смерти Бен-Ладена Ваххаб - любимый враг США номер один.
Это решение напрашивалось само собой, члены Малого совета дружно закивали головами.
- Не стоит, - неожиданно для всех резюмировал Сизов. - Пусть он подберется к Америке поближе. А там посмотрим.
Два месяца спецслужбы России с заботливостью наемной няньки опекали банду аль-Ваххаба. Они отследили перелет нанятого им "Геркулеса" до мексиканского города Гвадалахара, затем переезд всей группы в небольшой порт Мансалинье. Здесь у фанатиков возникли трудности. Они три недели никак не могли зафрахтовать судно для последнего броска на север. Местные рыболовецкие сейнеры не годились для столь длительного перехода, к тому же они не могли взять на борт столько народу. Вся банда укрывалась на заброшенном ранчо в пятнадцати километрах от Мансалинье. Сам Али аль-Ваххаб, без всемирно известной бороды и одетый как истинный джентльмен - в европейский костюм-тройку, с переводчиком из числа местных жителей тщетно ожидал подходящей оказии в порту.
В тот день, приехав с провизией на ранчо, аль-Ваххаб застал рядом с домом полицейскую машину, а рядом - три свежих трупа в мундирах. Судя по запаху пороха, события произошли только что, и он даже удивился, что не слышал выстрелов. Но взглянув на длинные набалдашники глушителей, украшавшие пистолеты подчиненных, террорист примерно понял, как развивалась ситуация.
- Они приехали и начали задавать разные нехорошие вопросы. Пришлось их убрать, - пояснил Муса Удугов, первый заместитель Ваххаба, по национальности чеченец.
- Их могут быстро хватиться, заройте их поглубже, машину спрячьте в сарае, - приказал Али. - И надо будет убираться отсюда как можно быстрей.
Когда работа была сделана и команда сидела в главном здании на упакованных вещах, со стороны автострады послышался звук мотора быстро приближающегося автомобиля. Все насторожились, трое дежурных приникли к окнам с оружием наготове. Но это оказалась машина Ахмеда, мексиканца, волей судьбы занесенного в Индонезию и там принявшего ислам. Именно он посоветовал аль-Ваххабу свой родной городишко для создания этой базы, он же служил и переводчиком.
- Али, я нашел судно для нас, - выпалил Ахмед, кузнечиком выпрыгнув из машины.
- Какое судно?
- Два часа назад в порт пришел сухогруз. Команда мексиканская, капитан не то норвежец, не то швед. Он же и владелец. Им нужны деньги, ради них он согласен плыть куда угодно и с кем угодно.
- Хвала аллаху, я думал уже, что здесь мы останемся навсегда. Едем в порт, а вы, - Али обернулся к Удугову, - подъедете позже, ночью.
Судно, что Ваххаб увидел у причальной стенки порта, нельзя было назвать особенно изысканным. Сквозь белоснежную покраску проглядывала частая сыпь ржавчины, а высоко поднятая над водой красная лента ватерлинии ясно подсказывала, что трюм сухогруза пуст, как мошна нищего в понедельник утром. У трапа их никто не встретил, и, пройдя в рубку, они увидели спящего в кресле длинного бородача в мятом кителе и некогда белой фуражке. Ахмед потряс капитана за плечо, и тот нехотя приоткрыл заплывшие глаза.
- Какого черта, сто акул вам в задницу, - пробормотал он, и Ваххаб невольно сморщился, настолько сильно от моряка пахнуло чудовищно древним перегаром.
- Э-э, капитан, это он хочет нанять вас, - Ахмед ткнул пальцем в сторону араба.
- Ну, и сколько вы даете? Меньше ста тысяч я не возьму, у меня мазута в обрез.
- Я даю двести.
Глаза капитана оживились. На вид ему можно было дать и сорок лет, и шестьдесят, все путала неухоженая борода.
- Уже хорошо. Надеюсь, это будет не кругосветное путешествие?
- Нет, мне надо дойти до Сан-Франциско.
- А груз?
- Груза нет, есть люди. Их и надо перевезти.
Капитан с кряхтением поднялся. Встав, он оказался на голову выше обоих своих собеседников.
- Ну что ж, тогда капитан Лундстрем и его "Старый викинг" к вашим услугам.
Ночью на корабль погрузили всю команду, ящики с униформой и оружием. С приливом "Старый викинг" взял курс на север.
Спустя пять дней в одиннадцать часов ночи команда аль-Ваххаба начала пересаживаться с сухогруза на надувные лодки. Возбужденные гортанные голоса далеко разносились над морем, одетые в камуфляж люди по одному спускались с трапов в лодки, принимали сверху оружие. Сверху, с капитанского мостика, на все это взирали двое, сам аль-Ваххаб и капитан Лундстрем.
- И все-таки вы зря вывели из строя мою рацию, - пробурчал швед, сердито пыхтя своей трубкой.
- Ничего, потом купите еще лучше. Вы же не хотите, чтобы я перестрелял экипаж? А теперь я уверен, что вы не успеете никого предупредить.
- Мне нет никакого резона кому-либо и что-то сообщать. В Штатах мне за это светит как минимум пожизненное заключение, - огрызнулся Лундстрем.
- Я это знаю, поэтому и дарю вашей команде жизнь, - ухмыльнулся аль-Ваххаб. У него, как и всех его людей, за период этого неторопливого плавания начала отрастать борода, и Лундстрем невольно в очередной раз сравнил Ваххаба со стервятником - настолько тот походил на грифа чертами своего лица.
- Тогда уматывайтесь скорее ко всем морским дьяволам, мне не терпится убраться отсюда как можно дальше!
Эта тирада капитана вызвала у араба очередную усмешку. За последние дни он привык к постоянному пьянству и сквернословию своего кормчего. Террорист и раньше ни в грош не ставил гнилых западных людишек, а после встречи со шведом он уверовал в свою правоту еще больше. Единственное, что волновало и возбуждало длинноногого потомка викингов, были деньги.
Аль-Ваххаб последним покинул судно, и все пять "Зодиаков", взревев моторами, направились в сторону континента.
А "Старый викинг" на всех парах двинулся в сторону строго противоположную ближайшему берегу. Но пройдя всего пятьдесят миль, сухогруз остановился. Лундстрем взглянул на своего первого помощника Йонсена и кивнул ему головой. Тот спустился вниз, вытащил из кобуры пистолет и, привинтив глушитель, вошел в матросский кубрик. Пять отдыхающих членов экипажа умерли даже не проснувшись. А на мостике уже колдовал с чемоданчиком спутникового телефона штурман Иверсон.
- Готово, - сказал он Лундстрему.
- Хорошо, займись остальными.
Иверсон вышел на бак и крикнул в сторону кормы.
- Эй, вы, черти краснорожие! Все сюда!
Пятерка мексиканцев опасливо подошла поближе. Все они едва достигали плеча рослого викинга.
- Это что такое?! - сурово спросил он, показывая рукой за борт. Все пятеро матросов перегнулись через леера и выстрелы пистолета прозвучали с быстротой автоматной очереди.
- Ты уже справился? - спросил появившийся из трюма Йонсен.
- Да. А ты открыл кингстоны?
- Все готово. Пора спускать шлюпку.
Через полчаса трое лжевикингов с колышущейся на мягкой зыби шлюпки наблюдали, как кормой вверх уходил в морскую пучину "Старый викинг". Еще через сорок минут в двух кабельтовых от лодки с шумом вспененной воды проросла из темноты массивная рубка подлодки. Лундстрем даже выругался от восторга.
- Еще немного, и они бы подцепили нас на рога, - сказал он, берясь за рукоять мотора.
Как раз в это время команда аль-Ваххаба первый раз открыла ответный огонь. Все шло хорошо, террористы высадились незамеченными, марш-броском преодолели два километра и на шоссе вскоре остановили междугородний рейсовый автобус. Высадив пассажиров, они отогнали их за ближайшие кусты и перестреляли. Но за два километра до станции автобус попробовала остановить патрульная машина. Полицейские почувствовали что-то неладное в движении этого летящего на полной скорости громадного автобуса. Догнав автобус, они через громкоговоритель потребовали остановиться. Машин на шоссе больше не было, так что, изрешетив автомобиль преследователей, террористы даже не притормозили. Один из патрульных перед смертью успел прохрипеть в микрофон несколько слов:
- Они едут... к станции...
К сожалению, предельно уставший дежурный на пульте связи не понял смысла этих слов и еще долго запрашивал патрульную машину:
- Кто едет? К какой станции? Где вы, номер тридцать шесть, отзовитесь!
Аль-Ваххаб остановил автобус, не доехав до Сакраментской АЭС пятьсот метров. Оставшееся расстояние преодолели бегом, два человека, по очереди меняясь, несли на руках физика. Именно состояние ученого вызывало у главного террориста самую большую озабоченность. Осман был неизлечимо болен, белокровие съедало его с пугающей быстротой, и аль-Ваххаб боялся, что тот умрет, не успев выполнить свою священную миссию. Пять лет назад Осман стажировался на электростанции в Сакраменто, именно это и определило выбор места для самого страшного в истории человечества террористического акта.
По плану, террористы должны были проникнуть на территорию станции через технологические ворота, использовавшиеся последний раз двадцать лет назад при постройке станции для провоза большегрузных деталей реактора. Два человека подбежали к ограде первыми. Минут пять повозившись около сетки, они посигналили фонариком в сторону остальной группы.
- Готово, сигнализация отключена, - сказал Муса Удугов.
Все выглядело спокойно, редкие фонари освещали охраняемый периметр. Перерезав сетку ограждения, нападавшие строем быстро пробежали к зданию ближайшего блока реакторов. Это осталось незамеченным. В полукилометре от них в здании охраны толстый негр с седой шевелюрой мирно дремал около пульта управления сигнализацией и системами телеметрии. Двое его коллег неторопливо перекидывались в карты.
- Смотри, как Джимми спит, - сказал один из них.
- Да, пузыри пускает совсем как младенец, - согласился его напарник. Он понизил голос и предложил: - Давай мы ему на следующее дежурство сунем в рот соску. У тебя они должны быть.
- А как же, - ухмыльнулся второй картежник. - С моими двоими парнями просто беда, эти соски раскиданы по всему дому. С близнецами такие хлопоты...
Договорить он не успел, вспышка взрыва осветила экраны дисплеев, чуть раньше дрогнул пол. Через несколько секунд отдаленный грохот подтвердил самые ужасные предположения охранников.
- Тревога! - закричал многодетный отец, отшвыривая в сторону кресло с ошалевшим, ничего не понимающим со сна негром и врубая на полную мощность сирену.
В это время банда аль-Ваххаба уже вливалась в образовавшуюся в воротах дыру. Двое террористов остались у нового входа, остальные бегом проследовали дальше. По ходу дела они разделялись, растворяясь в огромном пространстве машинного зала. Гулко прозвучали две отдаленных очереди, но аль-Ваххаб даже не повернул в ту сторону голову. Все шло как надо, по тщательно разработанному плану.
Через пять минут террористы ворвались в пультовую управления блоком реакторов. Предупрежденная охраной смена дежурных попыталась заблокировать дверь, но заряд пластита разнес ее в щепки. Два дежуривших на блоке охранника принялись обстреливать из пистолетов дверной проем, но ответный огонь сразу нескольких автоматов уложил их в несколько секунд. Под визг девушки-оператора в зал ворвались бандиты. Али только мотнул головой, и через пару минут вся дежурная смена, пять человек, превратившись в заложников, лежали связанными вдоль дальней стены зала. На месте главного оператора уже сидел Осман. У него совсем не осталось сил, и по знаку ядерщика Муса возил его на кресле от одного компьютера к другому.
Бой шел уже на всех подходах к зданию блока. Устроившись в одном из кресел, главарь террористов по очереди получал сообщения от своих людей. Охранников оказалось гораздо больше, чем он предполагал, и подготовлены они были неплохо. Трое ваххабитов были уже убиты, еще как минимум четверо ранены.
- К ним прибыло подкрепление, - доложили с главного входа. - Полицейские. Их человек сорок, все с автоматами. Мы долго не продержимся!
- Сколько тебе надо времени? - крикнул аль-Ваххаб Осману. Тот в ответ поднял палец.
- Час? Хорошо, ты получишь его.
Он обернулся к чемоданчику спутниковой связи и набрал номер.
- Алло, это приемная президента Соединенных Штатов? Соедините меня с Маккреди. Кто говорит? Говорит человек, только что захвативший вашу атомную электростанцию на Западном побережье.
Вместо связного ответа аль-Ваххаб услышал нечто напоминающее бульканье и от всей души захохотал.
Когда секретарь доложил о его звонке президенту, тот как раз разговаривал о сложившейся ситуации по телефону с министром обороны Питером Вульфом. Он не стал класть телефонную трубку, а просто поднял другую.
- Маккреди слушает.
- Президент, это говорит небезызвестный вам Али аль-Ваххаб. Атомная электростанция в моих руках. Надеюсь, ты не хочешь, чтобы я ее взорвал?
Лоб президента покрылся потом.
- Нет, - еле выдавил он.
- Тогда слушай мои условия. Во-первых, пусть охрана прекратит обстрел блока - вдруг попадут куда не надо. Во-вторых, пусть твой флот покинет зону Персидского залива. И в-третьих, приготовь нам "Боинг-747" с полными баками и миллиардом долларов на борту. Все ясно?
- Хорошо, мы обсудим ваши предложения.
- Я позвоню через десять минут.
Положив одну телефонную трубку, Маккреди спросил в микрофон другой:
- Ну, что скажешь, Пит?
- Нельзя идти у них на поводу. Надо выбить их со станции любой ценой.
- Но тогда они взорвут ее! Это же второй Чернобыль!
- У них не получится. Вряд ли у них с собой много взрывчатки. Они могут нанести урон станции, но взорвать реактор им не под силу.
Президент погрузился в раздумья. Время шло, и он наконец принял решение.
- Я думаю, они не пойдут на это. Все-таки не зря он запросил самолет и деньги. Я все понимаю, Пит, но я не могу рисковать. Передай приказ прекратить огонь.
О его решении аль-Ваххаб узнал еще до повторного звонка.
- Али, они прекратили огонь, - доложили с одного из его постов. Когда и все остальные подтвердили это, аль-Ваххаб захохотал:
- Хвала аллаху, он затмил неверным разум!
Ровно через час по знаку Османа Муса отвез кресло физика от пульта. Тот откинул голову назад, по его бледному, бескровному лицу тек болезненный пот.
- Готово, - еле слышно сказал он.
- Когда? - спросил Али.
- С минуты на минуту. Я перекрыл подачу воды на охлаждающий контур, вывел реактор на максимальную мощность и отключил все защитные программы. Давление внутри реактора растет. Это будет судный день.
- Хвала аллаху! - сказал аль-Ваххаб, опускаясь на колени. Вслед за ним в молитве склонились и все остальные террористы. Никто из них не видел, как физик вытащил тонкий футлярчик для лекарств.
- Они думали, что это невозможно, что у них совсем другой тип реактора, чем в Чернобыле. Вы недооценили Османа. Умрите и вы все такой же смертью, как я, - пробормотал он, перед тем как сунул под язык таблетку цианита.
Когда молитва кончилась, и все поднялся на ноги, ядерщик был уже мертв. Но начатое им продолжало развиваться в необратимой последовательности. Уже через пять минут, а не через пятнадцать, как предполагал Осман, начался саморазгон реактора, мощность цепной реакции в сто раз превысила запланированную. За доли секунд тепловыделяющие элементы раскалились, разорвав циркониевую оболочку, осколки урана разлетелись и застряли в толще графитового замедлителя. Давление в каналах теплоносителя многократно возросло, произошла реакция воды и пара с цирконием и графитом, при этом начали бурно образовываться водород и окись углерода. Чудовищная сила горючих газов разорвала металлическую оболочку реактора, воздух устремился в активную зону, образуя адскую смесь водорода с кислородом и окисью азота.
Как раз в это время со стороны Сан-Франциско к станции подлетал большой армейский геликоптер фирмы Сикорского "Сихоук".
- Вот она, - сказал глава антитеррористической группы "Гамма", кивая в окно в сторону огней АЭС. Все двадцать человек приникли к иллюминаторам, и, словно дождавшись именно этих зрителей, со стороны огромного куба реакторной вырвалось наружу багровое пламя. Огромный шар рванулся вверх, заставив всех, и в вертолете и в округе блока, невольно вскрикнуть. Вертолет мотнуло в воздухе взрывной волной, но пилот все же у самой земли выровнял машину.
- Боже мой! Это все же случилось, - еле выдавил из себя начальник полиции Сакраменто, Гарри Мюллер, главное лицо среди штурмовавших станцию. Немеющими руками он нажал на кнопку вызова рации:
- Соедините меня с президентом. Алло, господин президент, они все-таки взорвали реактор.
- Что? - не поверил своим ушам Маккреди. - Что вы сказали?
- Они взорвали... - начал говорить Мюллер, но его прервал хлопок близкого пистолетного выстрела.
- Что это? - спросил президент.
- Это застрелился начальник охраны станции.
- Господин президент, прямой репортаж по Си-Эн-Эн! - сказал ворвавшийся в кабинет секретарь.
Следующие полчаса Маккреди и члены его команды просидели в глубоком трансе перед экраном телевизора. Там раз за разом под истерический крик репортера показывали одно и тоже: рванувший вверх шар взрыва и горящую панораму блока. Ценой своей жизни пожарная команда станции потушила огонь через три часа, но багровое свечение взбесившегося атома было видно до самого утра.
Остатки террористической группы во главе с самим аль-Ваххабом отходили со станции по одному из коммуникационных туннелей, вдоль трубы, выводившей нагретую воду в пруды охлаждения. Террорист номер один никак не ожидал, что после всего того, что он совершил, кто-то из них еще и останется в живых, поэтому уходил со станции со странным чувством расслабленности и спокойствия, как после бурной ночи со случайной женщиной. Половина полицейских и охранников после взрыва просто дали деру, остальные не рискнули сунуться в радиоактивное пекло и отошли за территорию станции. По случайности именно этот же туннель для проникновения в здание выбрала группа "Гамма". В коротком ожесточенном бою погибли все ваххабиты и семь человек спецназовцев. Из террористов не осталось даже раненых, слишком озлоблены были бойцы на своих врагов.
Бегство населения с Западного побережья началось той же ночью. Это была ни с чем не сравнимая паника. Сотни тысяч автомобилей запрудили все дороги Сан-Франциско и Лос-Анджелеса. В громадных пробках сталкивались десятки машин, обезумевшие люди бесполезно сигналили друг другу, высовываясь из окон, кричали и ругались с соседями.
- Дураки, - сказал начальник полиции Сан-Франциско, наблюдая из окна полицейского управления за этим вавилонским столпотворением.
- Почему? - спросил его заместитель.
- Потому что большинство из них рванут на восток и север, а значит, как раз попадут под радиоактивные осадки. Ветер сегодня дует в сторону континента.
Последствия теракта Аль-Ваххаба оказались просто катастрофичными для самой богатой страны мира. Взрыв реактора по долгоживущим радионуклидам был равен взрыву двухсот атомных бомб, подобных той, что американцы сбросили на Хиросиму. В течение месяца было полностью парализовано все Западное побережье США. Даже через полгода промышленность этого района не могла достичь прежнего уровня. Несмотря на все увещевания, что радиация не задела Лос-Анджелеса и Сан-Франциско, в этих крупнейших городах страны население уменьшилось чуть ли не вдвое. Цены на квартплату упали в три раза, в самых фешенебельных кварталах теперь селилась разная пролетарская шушера. Началось нечто невиданное - массовый отъезд коренных жителей страны за рубеж, подальше от невидимой смерти. Только за первый месяц два миллиона человек оставили Соединенные Штаты навсегда.
- Я не могу жить, думая о том, что, возможно, все вокруг меня - и воздух, и стены, и вода, - все это убивает меня, - нервно подрагивая всем телом и косясь в сторону камеры испуганными глазами, говорила в интервью Си-Эн-Эн очередная беженка в аэропорту имени Джона Кеннеди, упорно продвигаясь в сторону стойки билетного контроля.
Началась радиофобия. Самым ходовым товаром теперь стали карманные дозиметры. Их не хватало, и фирмы, производившие приборы, работали круглосуточно, каждый день все больше взвинчивая цену. Вскоре во всех супермаркетах страны можно было увидеть людей, с сосредоточенными лицами обходивших стеллажи с дозиметром в руках. Впрочем, полки магазинов начали стремительно пустеть. Оказались зараженными самые плодородные районы страны вплоть до Арканзаса. Отдельные пятна радиоактивных осадков обнаружили даже в Алабаме и Висконсине. На дезактивацию и помощь переселенцам ушли миллиарды долларов. Столько же пришлось потратить на закупки продовольствия в других странах. Кроме того, Америке был нанесен и огромный моральный ущерб. Американцы как никогда прежде почувствовали себя беззащитными перед внешней угрозой. Последний раз с ними случалось такое после Пирл-Харбора. Тщательно культивируемое десятилетиями представление о неуязвимости Штатов под стальным колпаком лучшей в мире армии, флота и спецслужб на самом деле оказалось мифом. Пошатнулась вера людей в свое правительство, в избранность США как любимой Богом державы. Много претензий было к Маккреди, и тот лишь чудом, за счет республиканского большинства в сенате, удержался в своем кресле.
Через сутки после взрыва станции Сизов позвонил Маккреди.
- Господин президент, хочу выразить свое соболезнование по поводу варварского теракта от лица российского народа американскому народу.
- Спасибо, господин генерал, - довольно сухо ответил Маккреди.
ЦРУ кое-что нащупало о странном проникновении аль-Ваххаба на территорию Штатов. Проанализировав показания спутников слежения, они обнаружили исчезновение одного из судов вблизи от побережья США. Впрочем, доказать уже ничего было нельзя. Водолазы хотя и обследовали внезапно затонувшее судно, но кроме раздувшихся трупов мексиканцев ничего не нашли. Все пришли к мнению, что террористы расстреляли экипаж и потопили сухогруз.
- У нас есть некоторый опыт в ликвидации подобных аварий, можем даже предложить технологию построения саркофага над разрушенным блоком, - предложил Сизов.
- Мы с благодарностью примем подобную помощь.
- Я ведь предупреждал вас, господин президент, что ваххабизм - гораздо более страшное явление, чем вы думаете. У джихада нет границ, зато есть цель - истребление неверных. Пророк завещал им войну до полного истребления инаковерующих. Я думаю, нам теперь есть о чем поговорить наедине.
- Да, вы это верно заметили.
- Может, встретимся на нейтральной территории?
- Это был бы наилучший вариант.
- Где?
Маккреди чуть подумал и предложил:
- В свое время Хрущев встречался с Кеннеди в Вене. Это хорошая традиция.
- Хорошо. Давайте через две недели в Вене. Сегодня я озадачу этим Володина, но и вы заставьте своего госсекретаря плясать быстрей.
На подготовку Венского саммита ушло два месяца, а не две недели, но эта встреча оказалась настоящей сенсацией и оказала большое значение на ход всей дальнейшей истории.



ЭПИЗОД 14
Как ни странно, но общее впечатление от друг от друга у них оказалось абсолютно одинаковым.
"А он не похож на свои портреты", - подумал Сизов, рассматривая американского президента, оказавшегося более высоким, и, как обозвал его про себя Диктатор, более костлявым. Ни один визажист не смог ничего сделать с наполовину седыми, волнистыми волосами президента, и они словно принадлежали другому человеку, этакому небрежному ловеласу. Лицо Маккреди могло показаться самым заурядным, глаза поставлены чересчур близко, линия рта выделена слабо. Вот только в глазах этих было столько непосредственного любопытства, что Сизов невольно вспомнил кличку, данную президенту журналистами: "Бэби Ален". Можно сказать, что детская непосредственность в речах и делах Маккреди в конце концов и привела этого политика в третьем поколении на самую вершину власти.
Но и президент, рассматривая лицо правителя России, подумал, что вблизи он более приятный человек, чем на карикатурах в "Дейли-Ньюс", а взгляд темных глаз выдавал явный ум и твердость характера. Более мирному облику Диктатора способствовал и его штатский костюм, впервые надетый Сизовым за последние три года.
Поздоровавшись и представив друг другу членов своих делегаций, главы двух стран уединились для беседы с глазу на глаз. Вся остальная свита расселась в фойе, дожидаясь момента, когда советников пригласят принять участие в переговорах в расширенном составе. Прошел час, второй. Наблюдая за Арисоном, Володин обратил внимание, что его коллега явно нервничает, на самые невинные вопросы русского министра о погоде и тяготах перелета через океан отвечает рассеянно и невпопад. Кроме того, госсекретарь часто посматривал на закрытые двери комнаты, на свои часы, да и вообще ерзал в кресле как впервые не выучивший урок отличник.
"Вот что значит непрофессионал, - подумал министр, с легкой, чуть презрительной усмешкой наблюдая за поведением госсекретаря. - Ерзает, как будто ему ежа в штаны засунули".
- Не волнуйтесь, коллега, - в конце концов сказал Володин Арисону. - Нас еще позовут на церемонию разрезания торта.
Арисон смешался и невольно покраснел - с его медной шевелюрой и белоснежным лицом это сделать было совсем не трудно. Больше всего досаждало даже не то, что Володин понял его эмоции, а то, что он действительно не может спокойно воспринимать эту встречу двух президентов. За год пребывания в большой власти Арисон привык всегда быть при президенте, быть в курсе всех событий и всех решений, либо инициатором их, либо оппонентом. Но здесь, в Вене, бывший преподаватель Принстона впервые понял, что все может пойти по-другому без его участия, и понял это не умом, а буквально прочувствовал всем организмом.
Что же произошло? Вроде бы ничего особенного. Несколько фраз, сказанных друг другу главами двух стран, рукопожатие, пара дежурных улыбок для официальной хроники, попытка уступить друг другу дорогу в зал переговоров - все как обычно. А потом этот затянувшийся разговор, превысивший все нормы протокольного знакомства. И все-таки Арисон понял, что его взволновало. За какие-то считанные минуты общения между этими двумя людьми исчезло напряжение, свойственное встрече двух бывших врагов. А это ломало всю заранее разработанную аналитиками его департамента и им самим линию поведения американской делегации. Маккреди должен был разговаривать с позиции силы, диктовать условия российскому триумвирату. Прежде всего президент обязан был выговорить большие послабления в свободе слова и правах человека в России, а потом уже вести разговор о каком-либо сотрудничестве в международных делах.
Арисон был прав, разговор двух лидеров давно уже выбился из тщательно просчитанной и выверенной "Принстонским птенцом" колеи. Главы таких разных стран почувствовали себя людьми одного масштаба мышлений. Это были люди одной группы крови, честолюбивые и самоуверенные, жаждущие и любящие власть. Им было легко вести разговор, никто и не пытался по мелочам обмануть другого, как-то приукрасить действительные факты пышным букетом демагогии.
- Ну хорошо, - сказал Маккреди. - Должен признать, что линия поведения моего предшественника в отношении России оказалась более чем сомнительна. Неразумно было идти на конфликт с крупнейшей в мире державой только потому, что его правительство само себя назначило во власть, не дожидаясь обычных выборов. - Маккреди достал из кармана гаванскую сигару и жестом предложил ее Сизову, но тот отрицательно качнул головой.
- Спасибо, я как раз пытаюсь бросить курить. Врачи говорят, что это вредно. Я набрал восемь килограммов лишнего веса, но все-таки пытаюсь выдержать характер до конца.
- Ну, в вашем возрасте еще рано думать о таких пустяках, как лишний вес, это скорее нужно мне.
Обменявшись любезностями, они продолжили разговор о главном.
- Хорошо, Япония, Югославия - все это в прошлом, - Сизов положил локти на стол, на секунду уткнулся в сжатые кулаки лицом, резко вскинул голову и продолжил разговор: - Мы признали взаимные ошибки, теперь давайте подумаем о том, как нам избежать повторения подобного в будущем. Конфронтация не нужна ни вашей стране, ни моей. Тем более что у нас появились общие враги, не правда ли?
- Мы перестали поставлять оружие и деньги чеченским сепаратистам, откажем им и в политической поддержке, - признался Маккреди.
- Поздновато.
- Да, половина команды аль-Ваххаба была именно из Чечни.
Разговор с глазу на глаз вместо отпущенного регламентом часа длился все четыре, и настолько опустошил обоих собеседников, что они решили передохнуть, а уже затем вечером провести встречу в полном составе. На выходе из комнаты, у самых дверей, Маккреди притормозил Сизова, взяв его за локоток.
- Господин генерал, давайте немного... как бы это сказать... поиграем с этими журналистами да и прочими... папарацци, - президент неопределенно махнул рукой. - Давайте сделаем вид, что ничего особенного не произошло. Американский народ, а особенно многие сенаторы и конгрессмены не поймут, если я сделаю такой резкий маневр в политике страны.
- Ну что ж, это разумно, - согласился Сизов.
В самом деле, коммюнике о прошедшей встрече было выдержано в скупых на похвалу словах, лица глав государств на фотографиях были сдержанны и бесстрастны, и все средства массовой информации взахлеб вещали о полном провале Венского саммита. Но уже через месяц Международный банк реконструкции и развития выделил на нужды модернизации нефтяной отрасли России десять миллиардов изрядно девальвированных, но столь нужных стране долларов.



ЭПИЗОД 16
Перед выходом в главный зал Мухаммед на пару минут остановился, провел ладонями по бороде и начал шептать молитву: "Алла иль алла...". Он волновался как никогда в жизни. Сегодня решалось многое. Если ему удастся уговорить этих людей, то половина дела будет сделана.
Из-за задержки он появился в зале самым последним, но так и подобало появляться хозяину гостеприимного дома. За огромным круглым столом сидели десятки людей, одетых в самые разнообразные наряды. Строгие европейские костюмы соседствовали с традиционными галабиями* и бурнусами** арабов и расшитыми витиеватыми узорами халатами представителей среднеазиатских стран. Покрой расшитого золотом темно-синего опереточного мундира султана Брунея точно повторял фасон белоснежного мундира султана Омана, европейский костюм и традиционная феска главы Индонезии забавно соседствовала с черными лицами и широкими, пестрыми одеждами глав африканских мусульманских стран. За этим столом не было места расизму, здесь собрались правители тридцати шести стран, объединенных одной религией - мусульманством.
Саммит глав мусульманских государств начался традиционно, с совместной молитвы. Затем Мухаммед взял слово.
- Мы собрались здесь как избранные волей аллаха от миллионов единоверцев для того, чтобы решить нашу главную проблему - освободить святыни Иерусалима от владычества иудеев. Который год продолжается интифада, каждый день гибнут правоверные в этой священной для всех нас войне. Пора и нам, правителям своих стран, присоединиться к джихаду. Какие будут предложения?
Все собрание несколько секунд помолчало, потом слово взял президент Йемена.
- Мне кажется, что особенно тут решать нечего. Если всем нам броситься на врага, как барс бросается на газель, со всей яростью, мы не оставим в живых ни одного неверного.
Мухаммед с почтением взглянул на йеменца. Несмотря на то, что тот был шиитом, в жилах его текла кровь самого пророка. Кроме того, те же самые слова рвались из груди самого короля саудов. Следующим приподнял ладонь президент Египта. Лишь глянув на сдвинутые брови египтянина, Мухаммед понял, о чем тот будет говорить.
- Никому из вас не приходилось воевать против Израиля. Вы или слишком молоды, либо ваши страны никогда не противостояли в отрытом бою иудеям. Я воевал с ними и скажу, что победить их будет очень трудно. У них мощная армия, отличная авиация, поддержка США. Я не вижу возможностей выиграть подобную войну.
- Мы могли выиграть ее в семьдесят третьем, если бы ваш Садат не остановил свои танки, и Сирии не пришлось воевать одной на Голанских высотах.
Президент Сирии был слишком молод для этого собрания, и его резкая фраза могла бы вызвать большой конфликт. Ведь генеральское звание нынешний глава Египта получил именно за тот танковый прорыв в Синайской пустыне. Но хозяин саммита примиряюще поднял руки:
- Не надо вспоминать старые ошибки. Аллах направляет наши мысли на будущее. Он уже наказал высокомерных янки за их поддержку иудеев. Теперь смерть преследует их в собственном доме. Они уже не смогут помогать евреям как прежде. Это добрый знак, и нам остается понять, каким способом аллах хочет направить через нас свой меч гнева.
Теперь слово взял генерал в мундире мышиного цвета с витыми погонами и золотыми аксельбантами. Внешне он очень походил на актера Омара Шерифа, только имел более смуглую кожу и не такие курчавые волосы. Но еще больше Якуб Ага уль-Хак походил на своего знаменитого дядю, генерала Мухаммада Зию уль-Хака. Он и думал, и действовал точно так же, как пакистанский диктатор. Год назад свергнув погрязшее в коррупции гражданское правительство, Ага уль-Хак твердой рукой неуклонно превращал Пакистан в один большой военный лагерь.
- Я предлагаю создать объединенные мусульманские силы. В войне с Израилем должна участвовать каждая мусульманская страна, это наш священный долг. Для Пакистана это почетная миссия, и мы готовы выделить две танковых и одну мотопехотную дивизию, а также полк штурмовой авиации.
Мухаммед одобрительно кивнул. Он заранее был в курсе планов генерала. Именно его король саудов прочил в главнокомандующие предстоящей войны. Но его мысли были в ту же секунду подвергнуты сомнению главой Ирака Хасаном Саддатом.
- Ирак готов немедленно выставить на войну с Израилем армию в миллион бойцов. Еще как минимум два миллиона будут в запасе. Мы пустим в бой пять танковых дивизий и всю авиацию. Так как наши войска будут основными в будущей войне, то я требую, чтобы командование объединенными войсками было предоставлено иракскому Генштабу и лично мне.
Это заявление вызвало большое замешательство среди глав мусульманских государств. Ненасытные амбиции иракского руководства были известны всем. С особой ненавистью на иракца посмотрел король Кувейта Фарук ас-Сабах. Две войны, прокатившиеся по этому маленькому, но несметно богатому государству, оставляли ему мало поводов для любви к большому соседу. Обстановку снова разрядил саудовский король:
- Мы приветствуем подобную решимость Ирака и обсудим все остальные предложения его руководства позднее.
- Вы забыли об остальных странах, поддерживающих Израиль, - напомнил молодой король Иордании, наполовину араб, наполовину американец. - Кроме США, ему могут прийти на помощь и англичане, и французы, другие страны НАТО.
- Так и скажите, что вы боитесь, - съязвил представитель Палестины, никогда не расстающийся с традиционным клетчатым платком, шмахой.
- Мы никого и ничего не боимся, но надо обдумать все аспекты проблемы. Требуется как-то нейтрализовать и эти европейские страны.
- Я не вижу здесь большой проблемы, - негромко своим бесцветным голосом сказал Мухаммед. - Нефтяное эмбарго семьдесят третьего года остановило наступавшие израильские танки руками американцев и европейцев. Сейчас мы можем вообще поставить на колени всю Европу, если просто перекроем им нефтяной кран. В наше время они еще больше, чем тридцать лет назад, зависят от нашей нефти.
На лице главы Туниса Фатаха Арази отразилась озабоченность.
- Я не могу совсем перекрыть подачу нефти. Вы же знаете, что в моей нефти слишком много парафина. Остановим ее на месяц в трубе, и получим самую большую свечку в мире, почти на пятьсот километров.
- Я покрою Тунису все расходы на строительство нового нефтепровода, - тут же заявил султан Брунея, поигрывая своими знаменитыми четками стоимостью в полмиллиона долларов.
- Ну, если так, то я не вижу больше проблем, - согласился тунисский президент.
- Сейчас все много говорили о войне, но никто не предложил обойтись мирными средствами.
Эта фраза одного из представителей государств бывшего СССР, единственного приглашенного на саммит, вызвала некоторое замешательство у всех собравшихся.
- При подобном эмбарго мы бы могли просто предложить Израилю освободить Иерусалим, - продолжал Разбаев. - И прежде всего на них нажали бы Европа и США.
- Сразу видно, что наш друг плохо представляет себе, кто такие евреи. Они ни за что не откажутся от Иерусалима, кто бы на них ни нажимал.
Этот вывод Мухаммеда одобрительными кивками поддержали почти все собравшиеся. Замкнул дискуссию тот, кто ее начал - глава Йемена.
- Кроме того, мы говорим не только об освобождении Иерусалима, а об истреблении неверных, обманом проникших в наш дом. Сейчас, когда уже нет ООН, можно забыть о проклятой всеми арабами резолюции номер сто восемьдесят один. Палестина и святые места должны принадлежать мусульманам.
На этом первое заседание саммита мусульманских стран было завершено.
Трехдневные интенсивные переговоры привели к тому, что была выработана общая политика в отношении освобождения Иерусалима. Прессинг Израиля должен был начаться по всем направлениям. Государства, не одобряющие силового решения вопроса, согласились сохранять видимый нейтралитет и помогать остальным материально. В частности, Египет разместил на своей территории два завода по производству лицензионных танков "Абрамс", а Турция с удовольствием приняла закупленный Саудовской Аравией завод по изготовлению самолетов F-16. Единственным неприятным моментом всей встречи было то, что не удалось договориться о едином военном командовании войск мусульманских стран. Против кандидатуры Ага уль-Хака решительно выступал Хасан Саддат, сам претендующий на роль главного полководца правоверных. Но все прекрасно знали, что по своим военным познаниям сын знаменитого иракского диктатора не тянет более чем на командира полка. Все остальное были его амбиции, что и показала столь удачно начатая им и столь позорно закончившаяся вторая кувейтская кампания.
Через два дня и в Вашингтоне, и в Москве знали о результатах этой встречи. Для правительства Маккреди все решения эр-риадского саммита были подобны удару ниже пояса. Осмыслив новую информацию, президент США позвонил в Москву и предложил Сизову срочно встретиться.



ЭПИЗОД 18
В этот день Хаким встал очень рано, еще до рассвета. Где-то внутри его тела, в районе солнечного сплетения, пульсировала странная дрожь от смеси страха и нетерпения. Если свершится то, о чем он вчера случайно услышал из разговора отца и матери, то с сегодняшнего дня вся его жизнь пойдет по-другому.
Осторожно пройдя между матрасами спящих на полу братьев, Хаким пробрался на балкон третьего этажа, а уже оттуда, по приставной лестнице - на плоскую крышу дома. После душной атмосферы большого дома, где с первого этажа поднимались привычные, но неприятные запахи животных, прохладный воздух высокогорья приятно освежил его и взбодрил не хуже чашки кофе. Хаким запустил руку за пазуху и вытащил припрятанный со вчерашней сиесты* листок ката**. Горький вкус наркотического растения вскоре отозвался в голове легким, блаженным, кратковременным ощущением невесомости и ясности мысли.
Заря быстро набирала свою силу, под ее напором звезды будто таяли, край неба слегка вылинял до серости, а потом начал мягко набирать розовые и фиолетовые оттенки. Вершины древних, угрюмых гор в эти мгновения превращались в невесомые голубоватые миражи, причудливо вычерчиваемые на розовом фоне восходящего солнца.
Обхватив колени руками, Хаким неподвижно сидел на одном месте до тех пор, пока солнце не брызнуло на его лицо ослепительным ударом первого луча. Когда он спустился вниз, все его многочисленные родственники были уже на ногах. Женщины хлопотали у земляной печи, больше похожей на глиняную кадку с разведенным на дне костром, а отец Ахмед и пятеро его сыновей - братьев Хакима, расстилали молельные коврики, готовясь совершить утренний намаз. Хаким молча присоединился к ним. Отец только покосился в его сторону, но ничего не сказал, а начал мерно и заученно читать молитву.
Завтрак, как всегда, состоял из ячменной лепешки напополам с просом, макаемой в общее блюдо с кульбой, острого соуса из зерен горчицы и ароматных трав. Все это запили кишром, напитком из шелухи кофейных зерен, после чего отец сказал:
- Хаким сегодня не пойдет пасти коз, этим займется Али. Хусейн, тот баран с белым ухом еще хромает?
- Да, отец.
- Тогда оставь его дома.
Больше он ничего не добавил, и Хаким, проводив младшего брата до ворот, несколько минут бестолково торчал во дворе, пока отец, выглянув из дверей хлева, не позвал его взмахом руки.
- Помоги мне вытащить его во двор, - велел он сыну, показывая на оставшегося в хлеву барана с белым ухом.
Ахмед с десяти лет сильно хромал, упав со скалы при поисках потерявшегося козленка, но это не помешало ему обзавестись большим семейством и уважением среди своего племени. Но эта же хромота не позволила ему стать более богатым и зажиточным.
Белоухий явно чувствовал, какая ему предназначена роль, и Хакиму пришлось потрудиться, чтобы выволочь его во двор. Здесь отец прочитал над животным соответствующую ритуалу молитву и перерезал барану горло. За этими хлопотами из окон дома наблюдали все три сестры Хакима, оживленно и радостно переговариваясь между собой. Мясо достаточно редко бывало на столе семейства, и заклание белоухого барана предсказывало предстоящий праздник.
Лишь к двум часам дня произошло то, чего так ждали все в доме Ахмеда. Во двор усадьбы въехали трое - рослый, красивый мужчина лет сорока на великолепном арабском жеребце, грузный старик на черном муле и молодой молла на осле, в зеленой чалме хаджи*. Если первые двое были одеты как типичные йеменцы, то у моллы и черты лица, и одежда выдавали явно инородное происхождение. Как раз молла меньше всего волновал Хакима. Он не мог оторвать глаз от жеребца главного гостя, да и от него самого. Саид аль-Аттар был владельцем участка, на котором трудилась семья Ахмеда. Сам он жил в древней столице Йемена, Сане, и свой родной дом, расположенный в двух километрах от жилья Ахмеда, посещал не часто. До него от столицы он добирался на комфортабельном автомобиле, а оттуда уже приходилось ехать вот так, верхом, ведь нормальных дорог в этой гористой местности не было.
Пока гости обменивались традиционными любезностями с хозяином дома, Хаким рассмотрел роскошный наряд Саида. На госте была надета белоснежная фута - короткая мужская юбка, на плечах был повязан белоснежный плащ, перехваченный на талии широким зеленым поясом с богатой серебряной росшитью, на голове зеленый тюрбан. Но самое главное, за поясом аль-Саттара виднелась богатейшая джамбия, длинный кинжал с серебряной рукоятью. Это было не просто холодное оружие, а знак избранности, знатности. Носить джамбию имели право только сайиды, йеменские аристократы, многочисленные потомки младшего внука Мухаммеда, Хусейна. Величина и богатство отделки джамбии многое говорили о знатности и богатстве его владельца. Хаким первый раз видел такую длинную джамбию, практически это был небольшой меч с золотой рукоятью.
Через час после сытного обеда, когда подали блюдо с листами ката, начался главный разговор.
- Ну что скажешь, уважаемый, как ты решил со своим сыном? - спросил аль-Саттар хозяина дома.
- Но почему именно мой сын должен покинуть свой дом? - в ответ сдвинул брови Ахмед.
- Этим мы оказали тебе большую честь, - вкрадчиво, с характерным иноземным говором начал говорить молла. Он только недавно, год назад, окончил медресе в иранском городе Куме, святом для шиитов городе. Его поддержал толстый человек с кривой серебряной джамбией за поясом. Это был ростовщик Фарук, главный держатель многочисленных долгов семейства Ахмеда.
- Да, джихад - дело святое, и, предоставляя тебе право отправить сына на войну с неверными, мы оказываем тебе большую услугу. Конечно, я мог бы отправить и одного из своих пятерых сыновей, но прежде всего я подумал о тебе.
- Хаким у меня самый старший, он мне опора, - продолжал упорствовать Ахмед. - Без него мне будет трудно управляться с хозяйством. Али нет и тринадцати, остальные еще младше.
- Не бойся, мы тебе возместим часть убытков, - пообещал аль-Саттар. - Я уменьшаю твою часть оброка на этот год наполовину.
- А я прощаю тебе долг в тридцать франси. Кроме того, я жертвую тебе вот эти пять франси на сборы твоего сына в дорогу.
Фарук с трудом перегнулся и положил на дастархан пять больших серебряных монет позапрошлого века с почти стершимся профилем женщины с высокомерно оттопыренной нижней губой. Несмотря на засилье во всем мире долларов, марок и йен, серебряные таллеры восемнадцатого века австрийской императрицы Марии-Терезии еще имели хождение в горных районах Йемена. Пастухи интуитивно не доверяли бумажкам и предпочитали иметь в заначке полновесное, проверенное веками серебро.
Этот аргумент переломил сомнения Ахмеда.
- Хорошо, я согласен.
Хаким слышал каждое слово этого разговора. Прижавшись к стене рядом с дверным проемом, он кусал себе губы от нетерпения. Он уже представлял себя одетым точно так же, как аль-Саттар, на белоснежном скакуне летящим на неверных с острой саблей в руке.
- Хаким! - услышал он голос отца.
Войдя в комнату, он почтительно склонился в поклоне. Все трое гостей оценивающе оглядели юношу, высокого, худощавого, с тонкими, типично йеменскими чертами лица.
- Несколько суховат, - пробормотал молла.
- Ничего, там из него быстро сделают мужчину, - пообещал ростовщик.
- Готовься в дорогу, - подвел итог разговору отец.

Спустя два месяца Хаким вместе с тридцатью подростками примерно одного возраста ехал в междугороднем автобусе через Иорданию в Палестину. Позади был лагерь подготовки в пустыне Саудовской Аравии. За это время их обучали стрелять, разбирать и собирать оружие, метать гранаты, ставить мины, обращаться с тротилом и пластитом. Два подростка из Туниса подорвались на неудачно собранном фугасе, но молла-инструктор объяснил всем остальным, что души этих двоих несчастных уже попали в рай, и туда же попадут все души вступивших на священную тропу джихада. Тот же молла после практических занятий толковал им коран, вдалбливая идеи святого откровения пророка Мухаммеда.
Хаким покосился на своего соседа, тот спал, смешно оттопырив толстые губы. Хаким поморщился. Юсуф хоть и был, как и он, йеменцем, но жил на побережье, в районе Ходейды, и, подобно многим жителям этого района, имел в крови достаточно примеси африканских предков. С малых лет в голову Хакима вдолбили, что жители равнин - более низшая каста по сравнению с ними, горцами, истинными и избранными сынами аллаха. Кроме того, Юсуф был суннитом шафиитского толка, а значит, и молился пять раз в день, а не три, как Хаким. Но судьба словно нарочно сводила Хакима с чересчур смуглым толстогубым парнем. Роста они были одинакового и в строю стояли рядом, их постели также находились рядом, вот и сейчас их невольно посадили вместе.
Довезли их до палестинского города Хеврона, по узким старинным улочкам громоздкий автобус проехать не смог, и с полкилометра парни шли друг за другом, разглядывая новый для себя город и редких в час жаркого полдня - сиесты жителей. Наконец около большого здания медресе провожатый велел своим подопечным остановиться и выстроиться в две шеренги, а сам исчез внутри дома. Минут через пять он вышел, почтительно пригибаясь перед невысоким, седобородым арабом в военной форме со знаками отличия генерала на погонах. Неодобрительно осмотрев аморфную массу новобранцев, генерал хриплым голосом скомандовал:
- Смирно!
Пройдясь вдоль строя, он осмотрел пополнение и, вернувшись на крыльцо, обратился к новичкам с короткой речью:
- Отныне вы воины священного джихада. Основные ваши обязанности - выполнять все мои указания и думать только о священном долге перед пророком. Размещаетесь на втором этаже, ваш командир - Махмуд, - он показал рукой на их провожатого.
Весь второй этаж медресе оказался чем-то вроде общежития. Десятки тонких матрасов аккуратно были сложены вдоль стен. Махмуд показал рукой в один из углов и приказал новичкам сложить свои вещи туда. После этого все спустились вниз, юношей накормили шурпой с мясом, потом снова загнали на второй этаж и длиннобородый мулла часа два толковал им Коран. Уставшие после длительной дороги, они плохо понимали смысл цветистых высказываний пророка и откровенно клевали носом.
Наконец уже поздним вечером снизу донесся шум многочисленной толпы людей. Хоровая молитва и звон мисок подсказали Хакиму, что там происходит. Минут через пятнадцать на втором этаже начали появляться точно такие же подростки, как и вновь прибывшие. Вели они себя по-разному. Кто просто устало расстелил свой матрас и сразу лег спать, человек десять собрались в кучку и оживленно обсуждали что-то со смехом и оживленной жестикуляцией.
Хакиму бросилось в глаза бледное лицо одного из парней. Он молча сел на свой матрас, обхватил голову руками и застыл в позе явного отчаяния. Порядок в спальне навел Махмуд. Разогнав спорщиков по постелям, он отдал короткую команду, и изо всех углов огромной комнаты начали сносить лишние матрасы для вновь прибывших. Последовала последняя, краткая общая молитва, и им наконец-то разрешили лечь спать. Этот сон Хаким воспринял как самый сладостный подарок аллаха.
Следующим утром команду Хакима накормили последней, когда остальные обитатели медресе уже покинули учебное заведение. Затем Махмуд построил новобранцев, и к ним вышел сам генерал. Осмотрев новичков, он остановился около стоявших как всегда рядом Хакима и Юсуфа. Критично глянув на тонкое, красивое лицо горца, палестинец ткнул пальцем в грудь Юсуфа:
- Вот ты сегодня встретишься с пророком.
Несмотря на темный цвет кожи, Юсуф побледнел. Они знали, что это означает. Через сорок минут обвязанного тротилом йеменца вели в общем строю куда-то в сторону нового города. Несмотря на то, что еще не наступило обычное полуденное пекло, с лица Юсуфа стекал обильный пот. При этом он почему-то поминутно оглядывался в сторону идущего сзади и сбоку Хакима, словно хотел ему что-то сказать. А тому в первый раз было нестерпимо жалко парня, он пытался убедить себя, что завидует Юсуфу, но из глубины души поднимался только страх перед тем, что предстоит испытать шафииту.
Наконец им велели остановиться. Махмуд подошел к Юсуфу и протянул ему какие-то бумаги.
- Это пропуск на израильскую территорию. Сегодня суббота, никто из иудеев не работает, поэтому много арабов заменяют евреев в лавках и мастерских. Взорвешь заряд, когда тебя будут обыскивать на контрольно-пропускном пункте.
Он подсоединил провод взрывателя к небольшому пульту, поместившемуся в ладони Юсуфа, затем прочитал молитву. Губы Юсуфа также шевелились, но Хаким не был уверен, что тот понимает, что делает, настолько бессмысленным выглядели глаза подростка. После этого Махмуд подтолкнул смертника к выходу из переулка:
- Иди, и да поможет тебе аллах!
Заплетающейся походкой Юсуф пошел вперед, из-за угла за ним наблюдал командир, в руках Махмуда была небольшая карманная телекамера. Остальные жались вдоль стен. Но Хакима снедало странное, идущее из нутра животное любопытство. Он хотел видеть, что будет дальше. Поняв, что Махмуду пока не до него, Хаким проскользнул за угол ближайшего дома, пробежал метров двадцать, и, увидев деревянную лестницу, быстро вскарабкался на плоскую крышу. Упав на живот, он подполз к самому краю крыши, осторожно выглянул и сразу увидел длинную фигуру Юсуфа, все так же медленно бредущего к серым бетонным блокам пропускного пункта. Йеменцу чуточку не повезло, основной вал желающих перебраться в израильскую зону уже прошел, патруль проверял документы у двух припоздавших торговок. Они пропустили, их когда Юсуфу оставалось пройти еще метров десять. Обернувшись и увидев жуткое лицо идущего на них подростка, старший из солдат вскинул в сторону Юсуфа свою винтовку и закричал:
- Стоять!
Но тот не понимал, что ему говорит этот человек, и продолжал идти вперед все тем же размеренным шагом уже мертвого человека. Хаким видел, как со стороны ствола штурмовой винтовки вспыхнуло яростное пламя, грохот выстрелов донесся до ушей йеменца. Не то пуля попала точно во взрыватель, не то сам Юсуф от боли нажал на пульт, но грохот взрыва больно ударил по ушам Хакима, и одновременно тонкая фигура Юсуфа исчезла в черной туче взрыва с алой сердцевиной пламени.
Хаким зажмурился, а когда открыл глаза, на площадь перед блокпостом выскочила толпа людей, сразу начавших забрасывать камнями израильских солдат, суетившихся вокруг своего не то раненого, не то контуженого товарища. С трудом Хаким понял, что эти люди внизу - его товарищи по команде. В ответ солдаты открыли беспорядочный огонь, и толпа подростков отхлынула назад. Уже не прячась, Хаким поднялся во весь рост и, пошатываясь, спустился с крыши. Никто не заметил его отсутствия, все были слишком возбуждены первой стычкой. Подростки разбирали из кузова подъехавшего мотороллера камни, азартно переговаривались между собой.
- Пошли, - скомандовал Махмуд и снова приник к видоискателю камеры.
Все остальное было для Хакима как во сне. Он вместе со всеми выбегал на улицу и ожесточенно, изо всех сил бросал камни в сторону неуклюжих серых фигурок в громоздких касках. Он не видел попал ли в кого, да и вообще, долетели ли его камни до цели. Почему-то больше всего йеменцу запомнился высокий парень из Алжира, размахивающий над головой ремнем пращи. Именно он упал первым, затем и Хаким почувствовал сильный удар в грудь. Мир крутанулся вокруг своей оси и исчез под темным покрывалом беспамятства.
Очнулся он от голосов.
- Сколько сегодня?
- Десять. Восемь ранено.
- Не десять, а девять, - поправил третий голос. - Этот парень еще жив.
- Да? - удивился обладатель второго голоса. - А мы думали, он готов.
- Нет, я уже вызвал санитаров, его сейчас отнесут в операционную.
- Ну ладно, и девять человек хорошо, тем более еще тот парень с бомбой. Вчера вообще их всего пять было. Генерал сильно гневался.
- Забирайте, - велел один из голосов, и мир снова качнулся вместе с носилками предательской колыбелью болезненного забытья.
В тот же день агентство Рейтер передало очередную сводку с полей сражений интифады:
"В результате ожесточенных столкновений израильских войск с палестинскими подростками по всей стране убито семнадцать человек, ранено тридцать два. Кроме того, два террориста-смертника подорвали себя в окружении израильских солдат, двое из которых погибли, трое контужены. В мире растет волна возмущений против неадекватной реакции израильтян на массовые протесты молодых палестинцев. Против камней они безо всяких колебаний применяют пули. Со дня начала очередного этапа интифады уже погибли двести тридцать шесть человек, ранено четыреста сорок."



ЭПИЗОД 20
На этот раз они встретились как старые знакомые, без особого напряжения и излишних церемоний. Пожимая руку Маккреди, Сизов заметил:
- Вы сильно поседели, господин президент.
- Это немудрено. От последних событий в мире волосы просто дыбом встают.
- Вы имеете в виду Эр-риадский конгресс?
- Да.
- Признайте, что я был прав в анализе сложившейся в мире ситуации?
Маккреди только качнул головой.
- Наша страна привыкла держать всех этих чертовых арабов в золотых клетках нефтедолларов, и никто не думал, что события могут повернуться вот так.
Лишь после этого главы двух стран уселись в креслах друг против друга и продолжили диалог.
- Да, это серьезная проблема для мирового сообщества. Если арабы захотят совсем извести Израиль так, как это предложил сделать саудовский король, это у них может получиться, - сказал Сизов.
- Не забывайте о наличии в Израиле ядерного оружия. Когда их прижали в семьдесят третьем, они уже готовили шестнадцать зарядов для применения. Их ракеты "Иерихон"способны достать и до Каира, и тем более до более близкого Дамаска. Так что мы поставлены в безвыходное положение. Либо мы пойдем на поводу у арабов и поддержим их в требовании отдать Иерусалим, либо мы поддержим Израиль, дабы избежать нанесения им ядерного удара, но тогда западная цивилизация получит такой удар, который уже не сможет перенести. Полное нефтяное эмбарго поставит Европу и Японию на колени, вернет в варварство.
- Ну, не стоит преувеличивать, - усмехнулся Сизов.
- Вам хорошо так говорить, вы обеспечиваете себя нефтью сами. От этого эмбарго Россия только выиграет.
- К сожалению, нет. Мы не обеспечиваем себя продуктами питания и ширпотреба, так что рост цен за импорт съест весь доход за нефть без остатка.
- Значит, нужно как-то с этим бороться.
Сизов уклончиво пожал плечами.
- У вас более устойчивые позиции и среди арабов, и среди евреев. К тому же США всегда болезненно относились к нашему присутствию на Ближнем Востоке.
- Времена меняются. У вас традиционно хорошие отношения с Палестиной и Сирией. Попробуйте воздействовать через них.
- Хорошо, у нас есть кое-какие наметки по этому поводу. Но без подвижек со стороны Израиля никакой прогресс невозможен.
Обсуждение всех проблем заняло более шести часов. Лишь после этого, в самом конце разговора, Сизов сказал:
- И все-таки это удивительно, что они договорились. Такие разные страны, амбиции. Многие из них просто ненавидят друг друга: Иран и Ирак, Ирак и Кувейт, Сирия и Саудовская Аравия.
- Вы заметили, что после прихода Мухаммеда к власти в десяти мусульманских странах сменились лидеры? - спросил Маккреди. - Причем многие из них погибли при загадочных обстоятельствах.
- Вы думаете, это дело рук мусульманских фанатиков?
- Да. У них есть такой Ахмед Абд аль-Кадир, глава саудовской разведки. Причем сам он иорданец, редкий случай. Человек, предельно преданный Мухаммеду. Вот он и заправляет всеми тайными операциями в мусульманских странах. Надо отдать ему должное, проводит он их эффективно, быстро и без большого шума.
- Ну, я думаю, у вас там хорошие связи, раз вы узнали даже про это.
- Это не мы, это "Моссад". Наше ЦРУ прошляпило ситуацию. Они не заметят, даже если их невзначай и кастрируют.
- Тогда поручите вашим израильским друзьям убрать и самого Мухаммеда.
Президент быстро взглянул на своего собеседника.
"Уже работают", - понял Сизов.
- Интересное предложение, - согласился Маккреди.
Уже оставшись наедине со своими помощниками, президент ослабил галстук и признался:
- Кое о чем мне с Сизовым даже легче говорить, чем с главами западных стран или с собственными конгрессменами. По крайней мне, он не лицемерит и называет дерьмо дерьмом, а не потенциальным удобрением.

Через три месяца, в священный для мусульман месяц рамадан, в Мекке, во дворе мечети Масджид аль-Харам, происходило обычное для этого времени столпотворение. Как всегда, три миллиона паломников со всех обитаемых континентов мира съехались, чтобы совершить хадж. Посетив в Медине могилу пророка и испив воды из священного источника Замзам, сотни тысяч людей всех цветов кожи теперь кружились в мерном круговороте вокруг Каабы, большого здания в виде куба со вделанным в одну из стен священным Черным камнем.
Ибрагим аль-Али, паломник из Англии, чувствовал сильную усталость, незаметно накопившуюся за дни хаджа. По заведенному еще пророком обычаю он должен был пройти семь раз вокруг Каабы по огромному двору внутри самой почитаемой мусульманами мечети. Правоверные мусульмане как вода в море вливались в этот людской круговорот и, совершив положенное - прикоснувшись к священному Черному камню, покидали мечеть.
Ибрагим совершал уже десятый круг, но это не было признаком особого религиозного рвения. На самом деле его звали Авраам бен Шарон, и был он вовсе не арабом, а евреем, агентом спецподразделения "Мицвах элохим" израильской разведки. В Англию его забросили три года назад, и он даже не думал, что все это будет только для того, чтобы теперь, сегодня, попасть во внутренний двор мечети в одно время с королем саудитов. Увы, сейчас Ибрагим был готов впасть в отчаяние. Сегодня был последний день месяца рамадан, а король так и не появился в Мекке, хотя "Моссад" знала, что в последние семь лет Мухаммед ни разу не пропустил хаджа. Именно поэтому под ритуальным ихрамом, двумя кусками несшитой белой материи, одетой на тело Ибрагима, к бедру его был приклеен скотчем небольшой плоский стилет, толщиной всего два миллиметра, но достаточно острый, чтобы разом покончить с основной угрозой еврейской нации.
Еще через час Ибрагиму показалось, что у него скоро откажут ноги. Жара разыгралась не на шутку. Несмотря на осень, температура достигала тридцати градусов, и запах пота от сотен тысяч людей постепенно сконцентрировался до удушающей кондиции. Однотонное бормотание голосов, шарканье ног в однообразных, неудобных сандалиях, толчки в спину и плечи слились для Ибрагима в одно целое, неразъединимое кольцо. Он уже плохо понимал, где находится, зачем он здесь. В чувство его привел какой-то сдавленный хрип и шум за спиной. Обернувшись, Ибрагим увидел старика с побагровевшим лицом, изо рта его шла пена, глаза закатились, и если бы не руки его соседей, он непременно бы упал на землю. Ибрагим учился на медика, и мгновенно поставил свой диагноз - инфаркт. Два выросших как из-под земли саудовских полицейских в белых чалмах поволокли несчастного в сторону, с трудом пробиваясь сквозь плотную толпу.
- Повезло ему, умер на святой земле, - пробормотал сзади чей-то голос, и, обернувшись, Ибрагим увидел в глазах высокого, сухопарого мужчины лет сорока явно читаемую зависть.
"Фанатики, животные", - подумал Ибрагим, и чувство ненависти переполнило его душу. На самом деле он и сам являлся фанатиком. Его отец был ребе одной из самых ортодоксальной ветви иудаизма, хасидов. С малых лет он вдолбил младшему сыну безмерную веру в избранность своего народа.
- Яхве пообещал нам эту землю, и он держал слово до тех пор, пока мы держали свое слово почитать его заповеди, - говорил он. - Когда же иудейский народ отступил от своих канонов, Бог рассеял евреев по всему миру, как пыль на ветру. Но именно его гнев заставил наш народ возродиться. На чужбине мы жили только мечтой о воссоздании святого Израиля. Теперь же, когда мы вернулись к истинным истокам своей веры, Яхве вернул нам Израиль. Нам осталось только до конца выполнять свой долг, и тогда свершится все, что обещал Господь Моисею. Во имя существования Израиля только и стоит жить и умереть на этом свете.
С шести лет Авраама воспитывали в специальной скаутской школе при синагоге, а уже в четырнадцать после тщательного отбора он был призван в ряды самых избранных бойцов "Моссада", спецподразделения "Мицвах элохим" - "Гнев Божий", созданного для уничтожения лидеров арабских экстремистских организаций. Три года его обучали быть мусульманином, заставляли учить молитвы и обряды мусульман, в то же время безмерно накачивая идеями о его будущей священной миссии.
Воспоминания Ибрагима оборвал легкий шум, прорезавшийся сквозь монотонное бормотание молитвы.
- Король, король, Мухаммед! - приглушенно донеслось до ушей иудея. Сердце его забилось сильней, он приподнялся на цыпочки, вытянул вверх голову и сразу увидел в каких-то пятидесяти метрах от себя, у одного из входов в мечеть, знакомый, неповторимый профиль саудовского короля. Этот орлиный нос, впалые щеки, маленькую нижнюю челюсть с редкой, щетинистой бородой Ибрагим не мог спутать ни с кем. Со смирением истинного мусульманина Мухаммед пристроился к крайнему кругу бесконечного людского круговорота. В своем белом ихраме, с непокрытой головой, он ничем не отличался от остальных паломников, и если бы не белый шрам на затылке под коротко стрижеными волосами, след давнего покушения одного безумного шиита, Ибрагим бы непременно потерял его из виду.
Первым желанием юноши было побыстрее прорваться поближе к своей жертве. Расстояние между ними казалось совсем небольшим, но короля и его убийцу разделяло очень много людей. Все определял общий ритм вращения вокруг Каабы, и начать продираться сквозь эту толпу значило непременно привлечь к себе внимание и выдать свои намерения с головой.
Ибрагиму пришлось смириться и постепенно, по шагу, двигаться к жертве. С каждым пройденным кругом король и его свита сужали круги, неминуемо приближаясь к Каабе. На седьмом круге, уже в двадцати метрах от священной реликвии мусульман, Ибрагим наконец вплотную приблизился к Мухаммеду. Он видел его тонкую шею, этот белый, поперечный след на затылке, слышал его дыхание, даже чувствовал запах пота саудовского монарха. Видел, чувствовал и... не мог поднять руку, сделать то, что должен был сделать. Руки словно онемели и не слушались его.
Прикрыв глаза, Авраам воззвал к своему богу, Яхве. Чуть застонав, он чудовищным усилием воли заставил себя сунуть руку под ихрам и нащупал теплую и липкую от пота плоскую рукоять кинжала. С сухим треском скотч отклеился от кожи бедра, Ибрагим, как в замедленной съемке, вскинул вверх руку, он уже видел эту ямку на шее, сразу под основанием черепа, куда воткнет кинжал, и блеснувшее на солнце лезвие рванулось к цели, но одновременно перед убийцей возникло что-то большое, белое...
В последнюю секунду оглянувшийся телохранитель короля Файяд аль-Дамани увидел расширенные, безумные глаза красивого, высокого и чуть полноватого парня и бросился вперед еще до того, как увидел в руках его кинжал. Острое жало клинка со всей силы вонзилось в грудь Файяда, раздробив по пути ребро и войдя в тело по самую рукоять. Секундное замешательство окружающих прорвалось громким ревом сотен глоток, на Ибрагима бросились со всех сторон, и он только успел отчаянно, истошно вскрикнуть, прежде чем толпа поглотила его.
А в стороне, около стен Каабы, на руках у Мухаммеда умирал его самый преданный друг. Перед смертью, в последних судорогах агонии он мазнул окровавленной рукой по черному боку священного камня. Закрыв глаза телохранителя, король поцеловал окровавленный камень и махнул рукой свите, дескать, уходим. Те подхватили мертвое тело аль-Дамани и двинулись вон из мечети, с трудом раздвигая коридор перед шествием Мухаммеда.
Они уже покинули внутренний двор мечети, когда последние из паломников узнали о происшедшем.
- Король жив, аллах отвел от него руку убийцы! - из уст в уста передавали друг другу правоверные. Это прибавило энтузиазма всей толпе. Она колыхнулась, как один живой организм, и снова начала раскручивать свое круговое движение, все больше и больше наращивая скорость движения.
Как раз в это время с минаретов прозвучал голос муэдзина, призывающий к полуденной молитве. Обычно паломники прерывали свое движение, и, обернувшись лицом к Каабе, преклоняли колени. Но в этот раз обычное моление превратилось в зикр, массовую, истеричную молитву трехсот тысяч человек. Молодые и старые, они бежали вперед, выкрикивая слова молитвы. Хор голосов слился в рев с одним общим ритмом, общим дыханием. Массовое безумство словно подхлестывало паломников, входя в транс, они уже не чувствовали ни усталости, ни жары, переставали считать отмеряемые ими круги. Души их сливалась в едином порыве с многотысячной толпой.
Один из паломников упал, споткнувшись о растерзанное, уже мало похожее на человеческое тело покушавшегося еврея. Подняться он не успел, и был быстро затоптан беспощадной толпой. Так проходил час за часом. Уставшие, обессиленные люди, пошатываясь, выходили из мечети и прямо тут же, у стен валились от истощения на землю. Впавший в транс муэдзин три часа выпевал молитвы, подхватываемые паломниками, пока от солнечного удара не упал без сознания рядом с микрофоном. А в круговорот молящихся все вливались и вливались новые паломники, невольно заражающиеся общей истерией самой массовой за всю историю существования мусульманства молитвы. В главную мечеть мусульманского мира возвращались паломники, уже совершившие все обряды хаджа, каждому из них хотелось приобщиться к общей радости избавления отмеченного милостью аллаха монарха от верной смерти.
Глубокой ночью, когда огромная площадь внутреннего двора Масджит аль-Харам опустела, на ней не осталось ничего, напоминавшего о жертвах неудачного покушения. Валялись обрывки ихрамов, тысячи потерянных сандалий, но никаких остатков погибших людей. Миллионы человеческих ног превратили в пыль и разнесли по ветру бренную человеческую плоть.



ЭПИЗОД 22
Академик, он же дипломат и политик, говорил медленно, акцентированно выделяя слова, но очень образно и понятно. Сизов со своим ближайшим окружением уже больше часа слушал бесплатную лекцию пяти самых уважаемых в России востоковедов о проблеме Иерусалима. Встреча проходила в загородной резиденции номер три, или, по-простому, в "бане". Атмосфера была самая непринужденная, сидели не в официальном кабинете, а в холле перед горящим камином, рядом со столиком с пивом и другими напитками, так что ученые мужи не старались поразить своих военных слушателей мудреными терминами.
- Нельзя какими-то переговорами решить конфликт, которому несколько тысяч лет. Судя по первоисточнику, то есть по Библии, все началось с общего праотца Авраама, больше известного нам под его анекдотическим именем Абрам. Его не менее известная жена, красавица Сара, имела один-единственный недостаток, она была бесплодна. Тогда хитроумный папаша усыновил прижитого от наложницы сына, дав ему имя Измаил. Но Сара, очевидно из вредности еврейского характера, тут же начала рожать одного сына за другим, попрекая муженька прижитым на стороне хлопцем. В конце концов доведенный до крайности Авраам послал на явную смерть в пустыню свою наложницу Агарь с этим самым Измаилом. Но Господь не дал им погибнуть, в пустыне забил родник Замзам, сейчас в этом месте находится Мекка. Уже тогда Господь Бог предсказал, что от этого байстрюка пойдет великий народ, который непременно станет впоследствии врагом евреев номер один. Еще бы, после подобного кульбита родного папочки возлюбить таких родственников трудновато. Эта вражда проросла такими древними корнями, что перешла на уровень подсознания обеих сторон, хотя на самом деле у них много общего. Тут и похожая внешность, ритуал обрезания, общие почитаемые святые, тот же Авраам и Моисей, запрет есть свинину. Ну а дальше, перефразируя Воланда: "Все окончательно испортил квартирный вопрос". Резолюция сорок седьмого года ООН номер сто восемьдесят один о создании на базе Палестины двух государств нельзя назвать самым удачным решением этой международной банды политиканов. Представьте себе, что вы мирно живете в своей квартире, и вдруг приходит полицейский, приводит кучу бомжей и говорит, что теперь вы будете жить вместе. Затем эти самые подселенцы вообще выгоняют вас из квартиры, а прежний полицейский только и делает, что читает захватчикам проповеди да пишет им грозные резолюции.
- Хамло, - хмыкнул Сазонтьев, находившийся, судя по красным глазам, с явного похмелья. Главковерх только вчера вернулся со Среднеазиатского фронта. Он не очень охотно пришел на эту бесплатную лекцию, но теперь явно проникся злободневной темой: - Это на них похоже: "Если в кране нет воды..."
Академик со странной полуулыбкой покосился на него, затем продолжил свое выступление:
- Президент США сейчас похож на загнанного в угол боксера, избиваемого сразу двумя соперниками. Израиль он не может оставить как давнего друга и стратегического партнера. Именно Израиль во времена правления нашего несравненного Никиты был основным противовесом для красных Египта и Сирии. Но и с палестинцами Дяде Сэму ссориться нельзя, за спиной Палестины стоят все мусульманские государства с их бездонными запасами нефти. Запад не забыл нефтяное эмбарго семьдесят третьего года, да и недавний бензиновый голод во время второй кувейтской войны показал, насколько уязвима перед диктатом нефтяных королей прежде всего Европа. Если Саудовское королевство и все остальные мусульманские члены ОПЕК представят ультиматум и потребуют отдать им Иерусалим, то положение основного миротворца будет просто безвыходным, хоть стреляйся. У нас же положение также не очень приятное. Поддержать России евреев - значит получить врагами весь арабский мир, на диво сплоченный по вопросу Палестины и Израиля. Американцы уже получили себе в подарок Бен-Ладена и Аль-Ваххаба. Нас же фундаменталисты и так приговорили за Чечню, зачем же еще наживать себе врагов? А поддержать арабов - значит получить врагами всех этих Ротшильдов, Рокфеллеров и прочих Зильбершухеров с их туго набитыми мошнами. Все записные западные политологи, как заводные попугаи, говорят о некоем компромиссе, и это про людей, у которых религиозная ненависть застилает кровью глаза?! Договориться можно с политиками, но как договориться с сотнями тысяч враждующих фанатиков? Фанатика можно убить, но невозможно убедить его сделать шаг назад. Тот из политиков, кто первый откажется от Иерусалима, будет убит своими же, очень быстро и страшно, пример Рабина перед глазами.
- А кто, по-вашему, более прав в этом вопросе относительно Иерусалима? - спросил Сизов.
Академик хмыкнул и переглянулся со своими коллегами.
- Ну, у евреев гораздо меньше поводов стучать себя кулаком в грудь, чем у арабов, - сказал самый молодой из ученых мужей, известный еще и как популярный телеведущий. - Еще во времена римских императоров их выселили с этого ужасного места, дабы не мутили остальной народ Палестины своим несносным характером. Во времена крестоносцев в Иерусалиме жили только две еврейские семьи. В начале двадцатого века во всей Палестине жидов было не более пятидесяти тысяч, при том что арабов там проживало в четырнадцать раз больше. В том, что евреи начали потихоньку съезжаться туда со всего мира, заслуга английских дипломатов, владевших этим районом в те времена, Ллойд-Джорджа, Бальфура и прочих. Они уже тогда боялись, что вольнолюбивые арабы освободятся от османского ига, наложат на нефть свою руку и будут диктовать цену на нее. Как раз противовесом арабам и главным союзником англичан в этом районе и должен был стать создаваемый Израиль. Уже потом англичан поддержал Вудро Вильсон, а особо рьяно помогал переселению законных потомков Авраама Гарри Трумэн. Именно при нем арабов "кинули", создав Еврейское государство и скромно забыв про Палестину. И никакая резолюция ООН не могла помочь потомкам филистимлян, только собственная кровь, вперемешку с кровью еврейских поселенцев. Пятьдесят лет противостояния изгнанных со своих земель палестинцев и пришлых евреев словно миксером взбили их отношения в один кровавый коктейль. По-моему, сейчас арабы поняли, что победить в открытой борьбе невозможно, и всячески провоцируют Израиль на ответные расстрелы всех этих пацанов. Их кровь значительно подрывает авторитет Израиля в мире, что палестинцам и требуется.
- И все-таки я хочу понять, есть ли политическое решение проблемы, - сказал Сизов.
Ученые переглянулись.
- Честно признаться, вряд ли, - сказал академик. - Вся беда в том, что с обеих сторон существуют радикально противоположные экстремистские силы, просто не допускающие мысли о главенстве над ними другой религии. Они сейчас сильны и среди мусульман, и среди иудеев.
- Есть одна идея - передать часть Иерусалима с храмовым комплексом под управление международных сил, но с распадом ООН ее вряд ли возможно осуществить, - высказал свою точку зрения другой, не менее маститый ученый и дипломат.
- К тому же не думаю, что израильское правительство согласится с подобной постановкой вопроса, - добавил академик.
- А если такое решение им продиктует правительство США? - спросил Соломин.
- Нет, все равно им будет трудно добиться его. Отношения между Америкой и Израилем всегда походили на отношения между богатым папочкой и упрямым, своевольным сынком. Тем более теперь евреи набрали достаточно сил, чтобы некоторое время не зависеть от военной помощи стран НАТО. И не стоит забывать, что за них стеной стоит могущественное еврейское лобби в сенате и конгрессе США.
- Ну, это уже проблема Маккреди, - решил Сизов и, поднявшись, дал понять, что совещание закончено.

В два часа ночи Сизова поднял телефонный звонок.
- Да, - сказал он, предчувствуя очередную неприятность. Выслушав доклад, он бросил только одно слово: - Хорошо, - и начал одеваться.
- Что случилось, - спросила, приподнявшись с постели, Ольга.
- В Волжанске взорвали химический комбинат, - ответил Владимир не оборачиваясь. - Массовое отравление хлором. Большие жертвы.
- Какой ужас!
- Да. Это, должно быть, страшно.
Спустя два часа после этого доклада три человека в громоздких костюмах химической защиты медленно пробирались по темным цехам громадного комбината. Огни мощных ручных фонарей высвечивали из темноты адское переплетение труб, емкостей, маршевых клеток. Идущий впереди остановился, из-под плотной резины противогаза слабо донесся его голос.
- А здесь никого нет.
- Да, похоже, люди не попали в зону поражения. Ветер дул в другую сторону, и они успели выбраться отсюда.
- Куда теперь?
- Дальше вверх по лестнице, - сказал второй, а потом предложил: - Давайте я пойду первым, этот цех я знаю с закрытыми глазами.
Два спутника уступили дорогу третьему, более низкому ростом и казавшемуся более толстым даже в объемных балахонах. Это был главный инженер завода, действительно знавший производство как никто другой. Подобное путешествие нельзя было назвать приятным. Они поднимались все выше и выше по железным маршевым пролетам, на одной из площадок проводник споткнулся о что-то мягкое. Он подсветил себе фонариком и увидел неестественно вывернутое в странной позе человеческое тело. Лицо мертвеца было перекошено жуткой гримасой, рот открыт в последнем вздохе. Человек в прорезиненном балахоне попятился было назад, но его остановил второй из команды разведчиков:
- Что там?
- Труп.
Идущий вторым осмотрел погибшего и сделал вывод:
- Похоже, он упал сверху, сломал шею. Но вряд ли он при этом еще был жив.
Они перешагнули через погибшего и начали подниматься дальше. Затем им пришлось спускаться и снова подниматься вверх. Лишь через полчаса химразведка достигла своей цели. Отсюда, сверху, была хорошо видна громадная сферическая емкость с темным провалом в разорванном боку. По узкому железному мостику они добрались до самой верхушки сферы и скрестили лучи фонарей на проломе в железе.
- Все ясно, - сказал один из троих.
- Пожалуй, да.
Самый высокий из разведчиков поднес к противогазу мобильную рацию и начал диктовать:
- База, база, это третья группа, мы добрались до отметки сорок.
- Что у вас там?
- Все подтверждается. На цистерне явные следы взрыва, края оплавлены и вогнуты внутрь. Сейчас возьмем анализы на остатки взрывчатки.
- Хорошо, берите и возвращайтесь.
В трех километрах от завода, в здании школы сорокалетний человек с одутловатым лицом и погонами генерал-майора на пятнистом полушубке отключил рацию и усталым жестом протер лицо. Это был начальник МЧС Средневолжской губернии Виктор Юшков.
- И там тоже следы взрыва.
- Значит, хорошо организованная диверсия? - спросил человек в штатском, глава Средневолжской губернии генерал-губернатор Моргунов.
- Более чем. Вот смотри.
На "ты" генерал Юшков называл губернатора неспроста. Еще лет семь назад они были простыми полковниками в службе МЧС. После июньского переворота дороги их разошлись, но оба сделали неплохую карьеру. Бывшие сослуживцы склонились над планом завода.
- Прежде всего они нанесли удар по главной подстанции, да такой, что наши службы до сих пор не могут подключить комбинат к системе электроснабжения. На всей территории завода потух свет, и уже через тридцать секунд прозвучали один за другим четыре взрыва. Были взорваны самая большая емкость с готовым хлором, затем эстакада, перегородившая дорогу на комбинат и препятствовавшая проезду техники, а также два мостовых пролета, из-за которых ночная смена не смогла быстро покинуть территорию. Люди оказались в ловушке, лишь у единиц из них оказались противогазы. Многие просто заблудились в темноте, этот комбинат просто жуткий лабиринт из всякого рода конструкций.
- Сколько человек было в смене?
- Более пятисот.
- Сколько вышло?
- Пятнадцать. В основном это ремонтники, по своей специальности обязанные пользоваться спецзащитой.
Губернатор прошелся по комнате, остановился у окна. Ему показалось, что чуть-чуть пахнуло едким запахом хлора, но это были чистые эмоции. Моргунов знал, что ветер уже вторые сутки устойчиво дул в противоположную сторону, унося отраву на пригород и несколько расположенных рядом с Волжанском деревень.
- Говорят, что многие погибли потому, что не умели пользоваться средствами защиты? - спросил он.
- Да, в основном женщины. Были плохо подогнаны противогазы, да они и не умели толком их надевать.
- Когда на заводе последний раз проводились учения по гражданской обороне?
- Года четыре назад.
- А точно, значит, не знаешь?
- Я сейчас велю уточнить... - Юшков бестолково стал копаться в бумагах, затем потянулся к телефону, но губернатор остановил его.
- Не надо. Ты это расскажешь лично Сизову. Он уже вылетел. Слишком много пьешь, Виктор.
Генерал потупился.
- Ты хочешь сказать, что сделаешь из меня козла отпущения? - спросил он.
- Это зависит не от меня. Наверняка полетят головы в местной ФСБ. Но и ты хорош! Ты обязан проводить регулярные учения с населением и рабочими на случай подобных катастроф на всех вредных предприятиях региона. Сколько их было за последние два года? Я тебе точно скажу - ни одного.
- Андрей, прикрой меня! - взмолился Юшков. - Давай свалим все на фээсбэшников. Это ведь они прошляпили диверсию.
- Я не знаю, удастся ли самому усидеть на месте. Будем ждать Сизова.
Диктатор прибыл на комбинат когда уже рассвело. Выйдя из машины, он первым делом почувствовал слабый, но стойкий запах хлора.
- До сих пор пахнет? - спросил он сопровождающих.
- Да, есть немного.
Эстакада, загораживающая дорогу на комбинат, была уже разрезана автогеном на части и растащена по сторонам. Навстречу Сизову шли и шли солдаты с носилками, на которых лежали трупы. Сизов глянул на одни, другие. Все погибшие отливали синевой, выпученные глаза и раскрытые рты жутко перекосили лица. Диктатор отвернулся и пошел назад, прочь с территории химического могильника.
- Сколько? - спросил он у семенившего за ним медведеподобного Юшкова.
- Уже триста сорок.
Метров через сто их обоих догнал отставший было Моргунов.
- Только что звонили в редакцию местной газеты, - сказал он. - Ответственность за взрыв взяла на себя некая организация "Священный газават".
- Я и не сомневался, что это дело рук исламистов, но то, что они впервые взяли на себя ответственность, любопытно. Значит, чувствуют собственную безнаказанность.
Сизов даже не покосился в сторону начальника губернского отделения ФСБ, но тот уже почувствовал, как с его погон одна за одной слетают генеральские звезды.
После завода Сизов поехал в ближайший госпиталь. Все палаты и коридор были забиты кашляющими, стонущими от боли пациентами. Большинство из них прижимали к глазам влажные тряпки. Хлор прежде всего выжигал слизистую оболочку глаз.
- У нас все забито под завязку, так же переполнены соседние больницы, - пояснил главврач. - Сейчас разворачиваем лазареты в школах.
- Сколько всего пострадавших?
- Более тридцати тысяч. Две тысячи очень серьезно, треть из них просто не выживет, остальные останутся инвалидами.
Сизов мерно кивнул головой и пошел к выходу.
- Нужны медикаменты, - торопливо говорил семенящий за ним главврач. - Не хватает медперсонала.
- Привлеките учащихся медучилищ и институтов. А относительно медикаментов отдайте заявку Моргунову. Постарается достать все, что надо.
Через неделю последовал налет террористов на перекачивающую станцию газопровода Уренгой-Германия. Чтобы восстановить ее, понадобились неделя времени, большие материальные затраты и героические усилия газовиков. Произошли теракты и на двух нефтепроводах в Тюмени, попытка взорвать скорый поезд, по счастью, мина была обнаружена обходчиком, и поезд удалось остановить. Лишь через месяц удалось нащупать широко разветвленную сеть террористов, большинство из них были приезжими чеченцами и местными из татар и башкир. При задержании все они яростно отстреливались, пытались взять заложников, но методика борьбы с террористами российских спецслужб давно отметала все сантименты, так что большая часть боевиков "Священного газавата" погибла, и лишь небольшая часть попала на скамью подсудимых.
Ни Моргунову, ни Юшкову, ни тем более генералу ФСБ не удалось уйти от ответственности. Всех их понизили в звании и отстранили от должностей.



ЭПИЗОД 24
Прошло уже два года, но Анвар эд-Дин так и не смог привыкнуть к тому, что при входе на аэродром рядом с огромным портретом вождя и отца нации появился точно таких же размеров портрет с изображением моложавого человека с длинным лицом и брезгливо оттопыренной нижней губой. После смерти Саддама Хусейна именно этот человек стал новым отцом нации, но Анвар слишком хорошо знал его, чтобы восхищаться и преклоняться перед ним, как перед его отцом. Ведь недаром говорят, что нет пророка в своем отечестве. На лбу полковника иракских ВВС до сих пор виднелся беловатый шрам, уходящий под густую черноту волос, плод их совместного детства.
Тридцать лет назад молодого Хасана Саддама отдали на воспитание в бедную арабскую семью кочевников. Это был обычай, идущий из глубины веков, доля, которой не миновал и сам пророк Мухаммед. Пять лет они, простые пастухи, прожили с молодым Саддамом, вместе делили и радости, и тревоги, и этот шрам, полученный в драке Анваром, был не единственной памятью о тех давних годах. В тот день молодому Хасану первый раз поручили зарезать ягненка. Простая операция, они сотни раз видели, как это делал отец Анвара и его более старшие братья, но по какой-то своей дурной прихоти десятилетний Хасан сначала перерезал ягненку сухожилия задних ног. Тот жалобно блеял и, волоча онемевшие ноги, ползал по кругу, а его палач смеялся и показывал пальцем на свою жертву.
Анвару тогда было всего восемь, но он бросился с кулаками на рослого и более мощного Хасана. Эта драка кончилась тем, что нож сына Саддама рассек лоб сына пастуха. Взрослые так и не поняли причины ссоры детей, а те оба молчали, да и ягненок к этому времени уже лежал с перерезанным по всем правилам горлом.
Со временем этот инцидент неожиданно стал трамплином для стремительной карьеры Анвара эд-Дина. Может, сын Диктатора забыл про тот инцидент, может, наоборот, в нем жило чувство вины за невольную кровь, но и Хасан, и его отец явно благоволили к сыну пастуха. По желанию старшего Саддама в семнадцать лет Анвара отправили в Россию учиться на летчика, и теперь, спустя годы, он был командиром элитной эскадрильи пилотов-акробатов "Соколы Саддама Хусейна", неизбежных участников всех массовых праздников иракского народа.
Машинально, думая о своем, Анвар отдавал честь всем проходящим мимо него офицерам, и лишь перед казармой своей эскадрильи отбросил все лишнее и переступил порог уже с выражением строгой важности на лице. При его появлении молодой лейтенант рявкнул команду: "Смирно" и отработанным до автоматизма голосом биологического робота отрапортовал положенные слова доклада.
- Вольно, - приказал Анвар и, лишь мельком взглянув на сидевших в холле не занятых в полетах офицеров, прошел дальше, в раздевалку. Трое его напарников уже одевались в летные костюмы, и он жестом руки прервал их попытку стать по стойке "смирно". Анвар прошел дальше, в комнату медицинского контроля. Врач с чересчур длинным, висячим носом измерил его давление, пульс и, высоко подняв брови, сказал:
- Эфенди, у вас повышенное давление и неровный пульс. Может, вы не будете сегодня летать?
- Ерунда, это все от волнения. Не каждый день у нас такие полеты.
- Конечно-конечно, как желаете.
В это время более молодые летчики обсуждали своего полковника.
- По-моему, он с каждым днем становится все более и более важным.
- Еще бы, молочный брат самого Хасана.
- Мне кажется, что после того, как полковник вернулся с хаджа, он стал еще более высокомерным.
- Надо бы выкрасить его шлем в зеленый цвет.*
- Вот ты это ему и предложи.
А Анвар, коротко переговорив с техниками, обслуживающими его самолет, вернулся в казарму и также начал переодеваться. Трое остальных летчиков дожидались его в предполетном холле, небольшой комнатке с мягкими креслами и цветными, пестрыми журналами на столике. Войдя в комнату, Анвар покосился в сторону телевизора, где под бравурную музыку и захлебывающийся голос комментатора по экрану ползли колонны танков. Это была запись парада пятилетней давности, и полковник жестом приказал выключить телевизор.
- Полетное задание вы знаете, - сказал он. - Делаем все как на последней тренировке, заход со стороны города и расходимся в тюльпан. Все понятно?
- Так точно! - дружно рявкнули летчики.
На этом в любой западноевропейской армии инструктаж должен был заканчиваться, но отнюдь не в мусульманской стране. Произошел ритуал, незыблемый для истинных правоверных. Все четверо опустились на молельные коврики и, обернувшись лицом в сторону невидимой Мекки, начали бормотать слова молитвы. Каждый сосредоточился на своем, но перед глазами полковника снова появился человек с длинной седой бородой и полуприкрытыми глазами слепца. Тогда, именно в Мекке, во время хаджа, этот святой старик открыл ему, зрячему, глаза на истинные ценности ислама, на цену жизни и смерти одного человека.
- По машинам, времени в обрез, - сказал Анвар, первым поднимаясь с колен.
Через пятнадцать минут все четыре истребителя, выехав из своих капониров, начали медленно съезжаться на рулежке. Это были абсолютно одинаковые МиГ-29, изысканно элегантные в своих стремительных очертаниях. Все шло как обычно, только капитан Абдула, пристраиваясь к своему ведущему, более пристально всмотрелся в самолет полковника и несколько удивился. На внешней подвеске, под крыльями самолета, висели управляемые ракеты. Но раздумывать над этим было некогда, в наушниках прозвучала команда Анвара:
- Всем взлет.
Парады на грандиозной площади имени Саддама Хусейна всегда отличались не меньшей грандиозностью. В пешем строю промаршировало несколько сот тысяч человек, сто пятьдесят танков прогрохотали единой стальной армадой, чуть не задушив едким дымом отработанной солярки многочисленных зрителей. Ряды БТРов сменились зенитными комплексами "Шилка", а когда на площадь вползли ракеты средней дальности системы "Скат-М", в небе над горизонтом показались стремительно увеличивающиеся в размере точки.
- Асы Ирака, властители неба! - рявкнул в динамиках голос комментатора. Зрители подняли головы, и шестнадцать МиГов с могучим ревом на минимальной высоте промчались над площадью. Гул двигателей не успел еще затихнуть, как в небе появилась шестерка "Сушек", затем - два звена французских "Миражей". Завершать воздушный парад должна была четверка Анвар эд-Дина.
- Эскадрилья "Соколы Саддама Хуссейна", лучшие пилоты нашей страны! - прокричал ведущий.
На этот раз пауза оказалась продолжительней, гул двигателей "Миражей" начал затихать вдали, когда, словно четыре пули, на скорости, лишь немного уступающей скорости звука, четверка МиГов на минимальной высоте вынырнула из голубого горизонта и резко пошла вверх, рассыпаясь в разные стороны и оставляя за собой цветные полосы многоцветного дыма. Эффектная фигура называлась "тюльпан", и толпа зрителей отозвалась на нарисованный в небе цветок восторженным ревом, тут же заглушенным могучим ревом двигателей. Три истребителя исчезли из виду, но оставшийся, выполнив громадную "мертвую петлю", снова начал заход на площадь, все так же продолжая оставлять за собой толстый шлейф красного дыма. На трибуне для руководства Саддам Хасан толкнул рукой командующего ВВС:
- Клянусь аллахом, что это мой названный брат Анвар!
- Да, это скорее всего он, - внезапно помертвевшими губами пробормотал генерал. Он досконально знал программу воздушного праздника, и ничего подобного в ней не было предусмотрено.
А Анвар эд-Дин в это время откинул предохранительную планку на рукоятке штурвала и нащупал кнопку пуска ракет. В перекрестье, проецируемом на стекле шлема, он видел маленький с такой высоты прямоугольник громадной трибуны. В последнее мгновение, перед тем как он нажал на кнопку, перед внутренним взором полковника возник тот черный ягненок, и лицо хохочущего мальчика с окровавленным ножом в руке...
Ракеты ударили очень точно, ни одна из них не ушла в сторону, недаром Анвар эд-Дин много лет удерживал звание лучшего снайпера иракских ВВС. Грохот, пламя и черные тучи взрывов с разлетающимися во все стороны обломками трибуны еще не успели осесть, как МиГ снова появился над площадью, поливая остатки трибуны огнем пушек. После этого самолет взял курс на северную окраину столицы. Когда кончились жилые кварталы и пошла зеленая зона пригорода, полковник снова нащупал рукоять управления огнем. В перекрестье его прицела появилась плоская крыша роскошной виллы. Именно там в этот момент обитала женская половина семьи Саддама Хусейна и один из его сыновей, Хамид, прикованный к инвалидной коляске младший брат, руководитель тайной полиции Ирака. Рядом с домом голубела округлая чаша бассейна, и первое, что заметили натренированные глаза летчика, - лежащую на боку инвалидную коляску.
"Успели", - понял Анвар. Прямую трансляцию с парада обычно эта семья смотрела вся вместе.
Резко взяв вверх, полковник перевернул самолет в иммельман и увидел мчащийся по дороге от резиденции роскошный черный лимузин. Бросив машину в пике, Анвар в несколько секунд догнал машину и с ходу полоснул по дороге пушечной очередью. В автомобиль он не попал, но тот остановился, и из него сыпанули во все стороны люди в однообразных армейских мундирах. Анвар скривился, ни один из них не мог быть Хамидом, тот не передвигался без посторонней помощи. На всякий случай он на обратном пути все же расстрелял роскошный "кадиллак" и свечой поднял самолет в воздух.
За считанные секунды он набрал три тысячи метров высоты, потом перевернул истребитель носом вниз и сорвал свою послушную машину в затяжное пике. Губы его из-за перегрузок с трудом шептали последнюю молитву, не слышимую из-за рева форсируемых на пределе двигателей даже ему. Анвар не раз бывал на этой вилле и знал, что, как и во всех резиденциях семьи Саддама, под домом существует мощный бункер. В своей последней молитве пилот просил у аллаха только одного: чтобы мощи висевшей под брюхом самолета полутонной бомбы и всей пятнадцатитонной махины МиГа хватило, чтобы пробить перекрытия этого бомбоубежища. И аллах внял его молитвам...

Узнав о гибели всего семейства иракского лидера, Мухаммед вознес долгую и благодарственную молитву отцу небесному. Кажется, ему удалось избежать раскола среди глав мусульманского мира. А через месяц после этого погиб президент Египта. Религиозной организации "Братья мусульмане" все-таки удалось взорвать бронированный лимузин старого боевого генерала. Пришедший ему на смену новый глава страны уже не считал, что Египет должен придерживаться нейтралитета в отношении Израиля. Бывший генерал Анвар Наджиб жаждал повторить первоначальный успех войны семьдесят третьего года, только развить его в полную победу египетского войска.



ЭПИЗОД 26
С некоторых пор совещания в Овальном кабинете Белого дома больше напоминали штабные учения. Присутствовали одни и те же лица: госсекретарь Арисон, директор ЦРУ Циммерман, председатель Объединенного комитета начальников штабов Джонсон, министр обороны Вульф, директор Федерального агентства информационной безопасности Лепински, секретарь Совета национальной безопасности Кора Нельсон.
- Ну, какие неприятности вы мне сегодня еще приготовили? - спросил Маккреди, дождавшись, когда все рассядутся по местам.
- Новости для нас действительно неутешительные, - признался Арисон. - Мусульманский блок еще больше усилился после смерти клана Саддама. Никто уже не оспаривает право Мухаммеда на духовное лидерство, а Ага уль-Хак утвержден командующим Объединенных сил мусульманских стран.
За прошедшие полгода рослый шатен потерял изрядное количество волос в своей роскошной шевелюре, и никакие медицинские процедуры не могли остановить процесс неизбежного облысения. Госсекретарь сначала ужаснулся, предположив, что где-то попал под облучение, но врачи просто обнаружили элементарную генетическую предрасположенность к облысению, характерную при цвете его волос.
- Кто этот генерал и почему вы его так боитесь? - спросил президент, повернувшись к Джонсону.
- Якуб Ага уль-Хак из военной семьи, элитная косточка. Все его предки в течение последних пяти веков были военными. И отец, и дед, и знаменитый дядя, диктатор Пакистана, - генералы. Обучался он у нас, в Форт-Бреге получил начальное офицерское образование. У нас же окончил академию. По отзывам преподавателей, чрезвычайно умный и быстро схватывающий все на лету офицер. Диплом защитил по теме: "Взаимодействие авиации, танков и артиллерии при прорыве хорошо эшелонированной обороны". При этом произвел хорошее впечатление на наших генералов. Чрезвычайно волевой человек, очень религиозен, до фанатизма, знает три языка, женат, трое детей.
- Значит, воспитали сами себе головную боль, - подытожил Маккреди.
- Это в стиле наших военных, - поддел Арисон, так и не нашедший общего языка с генералитетом. Именно они приклеили госсекретарю обидную кличку "Принстонский цыпленок". Последнее время как раз в виде цыпленка-переростка Арисона неизменно рисовали в карикатурах во всех американских газетах.
- Военным приходится исправлять ошибки политиков, особенно дипломатов, - съязвил Вульф, несмотря на сугубо штатскую сущность уязвленный нападками на его ведомство.
- Хватит бодаться, не тратьте силы на ерунду, - прервал пикировку президент. - Лучше скажите, как идет сосредоточение этих самых войск? Сколько их навалится на евреев?
На вопрос подробно ответил Джонсон.
- Пока прибыла только часть войск. Со свойственной для всех арабов безалаберностью главы правительств не торопятся выполнять свои обязательства. Переброшена одна мотопехотная пакистанская дивизия, она сейчас проводит учения в Саудовской Аравии, часть войск поставила Ливия, они расположились в Египте, недалеко от оазиса Фаюм. Есть еще одна группировка войск в районе Йемена, там лагерь афганских, алжирских и египетских экстремистов. Ага уль-Хак пока недоволен этими вояками, много амбиций и очень слабая дисциплина при полном отсутствии тактической подготовки. Практически это партизаны, но в условиях Израиля они не нужны, страна для этого слишком мала, там хватит для диверсий и командос, а в йеменском лагере десять тысяч добровольцев, вооруженных одним стрелковым оружием. Но самая большая армия, конечно, у Ирака. Они, как и обещали, могут выставить до миллиона бойцов.
- Хорошо, какие еще новости?
- Есть еще очень неприятные данные, - вздохнул Циммерман. - Египетский завод выпустил первую партию танков, их назвали "Рамзес", но на самом деле это модификация наших "Абрамсов". Кроме того, в Турции готово уже сорок самолетов F-16, осталось только вставить электронные мозги, и они будут готовы к бою.
- И кто изготавливает эти мозги?
- Малайзия. В свое время Ай-Би-Эм построила там один из самых мощных и современных своих заводов. Год назад правительство национализировало его, выплатив фирме значительную сумму за неустойку.
- И они за год научились делать электронику для самолетов? - удивился Арисон.
Представители разведслужб переглянулись.
- Нет, - отозвался глава электронной разведки Лепински. - Они и до этого делали ее, только по заказам Пентагона.
Маккреди возмущенно обернулся к Питеру Вульфу, но тот только развел руками:
- Ну, а я тут при чем?! Все это было при моем предшественнике. Тем более мы никогда не интересуемся, на каких заводах размещают наши заказы фирмы-подрядчики. В Малайзии в те времена существовало льготное налогообложение, поэтому они и готовили там электронные потроха для наших самолетов и вертолетов.
- Так, и что же нам теперь делать? Какое соотношение сил Израиля и всей этой своры ожидается в воздухе?
- Сейчас примерно один к трем, но когда будут готовы эти сорок самолетов, то соотношение изменится как один к четырем, а через два года и один к шести, - сказал Джонсон.
- Этого нельзя допустить, - сказал Маккреди.
- Ну, все не так страшно, как вам кажется, господин президент. Во-первых, подготовка арабских летчиков не идет ни в какое сравнение с мастерством израильских асов, кроме того, у них пока некому управлять этими самолетами. Большая партия пилотов сейчас обучается в Турции и в самой Саудовской Аравии. Признаться, тренируют их наши самые опытные асы, десять человек.
Увидев, как у президента от возмущения начали подниматься вверх брови, Циммерман поспешно добавил:
- Их наняли еще три года назад, так что их вины во всем этом нет. Никто же не знал, что все повернется так.
- И что, это действительно стоящие пилоты?
- Так точно. Все они герои "Бури в пустыне", вышли в отставку по возрасту и решили подзаработать, тем более что платят им там действительно по-царски. За месяц они получают столько, сколько бы получали за полгода инструкторами в наших училищах.
Маккреди выругался:
- Идиотизм!
- Кроме того, у арабов много русских самолетов, особенно у иранцев. Большая партия иранских парней сейчас обучается в России, - напомнил Лепински.
- Да, - подтвердил Циммерман. - Они обучаются уже около четырех лет и скоро будут готовы.
- Ну, об этом я поговорю с Сизовым, - сказал президент. - Что еще?
- Есть возможность надолго оставить турецкие F-16 на земле. Нужно только задействовать флот, - предложил Циммерман.
- Это довольно грязное дело, - торопливо заметил сморщившийся Арисон.
- Но нужное, - оборвал его Лепински.
- Да в чем дело?! - удивился президент.
Циммерман коротко доложил о своем предложении. После короткого раздумья Маккреди кивнул головой:
- Хорошо, действуйте.
После этого он обернулся к Арисону и добавил: - Джимми, я думал, ты уже избавился от своих пристонских шор. Политика делается не только в белых перчатках, порой приходится голыми руками кидать чистое дерьмо. Конечно, это печально, что в двадцать первом веке приходится действовать методами вьетнамской войны, но что поделаешь. Таково наше проклятое время перемен.

Через семь дней после этого совещания глубокой ночью в самом центре Индийского океана шло судно "Такиро-Мару", японский контейнеровоз типа "ро-ро", зафрахтованный на один рейс от Джорджтауна до Стамбула с грузом из стандартных контейнеров. Судно всего три года назад сошло со стапелей и было нашпиговано электроникой не хуже чем космический корабль. На всем громадном корабле бодрствовали всего три человека - двое на мостике и один в машинном отделении. Остальные пятнадцать членов экипажа, в том числе и капитан, мирно спали в своих каютах. Исиро Накато, штурман и рулевой в одном лице, для того чтобы не уснуть, играл в электронные игры, его непосредственный начальник по вахте, Идзуми Танако, второй помощник капитана, слушал по радио музыку, надев стереонаушники.
Впрочем, он не отрывал глаз от экрана локатора. Трасса считалась довольно оживленной, но в эту ночь ни одно судно не приблизилось к сухогрузу более чем на двести миль. Идзуми наслаждался мощной мелодией девятой симфонии Бетховена в исполнении Берлинского симфонического оркестра. Большой знаток и любитель классической музыки, он был на самом верху блаженства. Мельком глянув на штурмана, он увидел, как тот с горящими глазами уставился в монитор компьютера, где воин в классическом одеянии самурая крошил мечом химерических монстров. Увлечение Накато этими примитивными играми вызвало у аристократа Танако легкую усмешку презрения, но через секунду лицо его исказилось гримасой, и, выругавшись, он сорвал с головы наушники.
- Ты чего? - удивился штурман, не отрывая глаз от экрана.
- Дикие помехи. И надо же, как раз в самом финале! Хор как раз начал петь "Обнимитесь, миллионы!"
- Почему помехи? Состояние магнитосферы сегодня должно быть более чем благоприятное.
- Не знаю.
Танако еще раз попробовал поднести к уху наушники, повертел верньер настройки, но потом с досадой выключил приемник. Локатор по-прежнему показывал чистый океан, эхолот фиксировал глубину океана в километр с лишним.
В это время за триста километров от контейнеровоза сухогруза, на головном авианосце третьего флота США "Теодор Рузвельт", вахтовый офицер доложил адмиралу Джойсу:
- Господин адмирал, АВАКС начал работать. Все идет по плану.
- Хорошо, продолжайте.
В ста милях от японского судна летевший на высоте семь тысяч метров АВАКС "Боинг-767" навел на цель взлетевший с авианосца самолет радиолокационной борьбы У-А6В, за сорок миль до японского судна заглушившего все традиционные частоты для подачи международного сигнала МЭЙДЭЙ. И, наконец, на глубине пятидесяти метров в пяти милях прямо по курсу "Такиро-Мару" подводная лодка "Атланта" класса "Лос-Анджелес" застыла на месте, приглушив реактор и вслушиваясь в голоса моря тонкими мембранами барабанных перепонок своих акустиков.
- Капитан, прямо по курсу шум винтов большого судна. Водоизмещение не менее пятидесяти тысяч.
- Хорошо, Вилли, - отозвался капитан "Атланты" Патрик Поллард. - Всплываем до перископной глубины.
Через пять минут они увидели контейнеровоз.
- Да, это то, что нам нужно, - пробормотал капитан. - Приготовиться к торпедной атаке.
Вконец одуревший от игр Исиро Накато вышел из рубки покурить на капитанский мостик. Взгляд его невольно отметил положение знакомых созвездий, потом он уставился на море, стараясь изгнать из гудевших мозгов прыгающих и дерущихся компьютерных монстров. Ему это удалось к самому концу перекура, но когда последний виртуальный самурай растворился в небытии, штурману предстало новое видение, показавшееся ему не менее фантастическим, чем все компьютерные игры.
Навстречу судну почти перпендикулярно к его корпусу неслась торпеда. То, что светящаяся дорожка под поверхностью воды создается именно торпедой, штурман знал на все сто процентов. Десять лет он служил в войсках самообороны Японии и не раз видел подобные картины в многочисленных ночных учениях. Несколько секунд потребовалось Исиро, чтобы понять, что несущаяся к судну торпеда вовсе не плод очередной компьютерной стрелялки. Затем он кинулся в рубку и с порога успел крикнуть безмятежно читавшему книгу Идзуми:
- Торпеда!
В ту же секунду глухой удар в борт сменился грохотом взрыва. Штурмана взрывной волной выбросило за борт, на несколько секунд он потерял сознание, но перегретая вода Индийского океана привела его в себя. С трудом вынырнув и отдышавшись, Исиро уже с поверхности океана наблюдал за тем, как кренится его судно, по освещенной поверхности палубы бегают люди, пытающиеся спустить шлюпки. Течением Накато относило все дальше в сторону от сухогруза, он пытался подплыть поближе, но оставил эти попытки, когда увидел, как из черноты моря поднялся громадный силуэт рубки подводной лодки. Минуты через две "Такиро-Мару" кормой вверх ушел под воду, и луч прожектора с подлодки высветил на поверхности моря одинокую переполненную людьми шлюпку.
Видели ее и с рубки субмарины. Скривившись как от зубной боли, капитан Поллард не глядя бросил стоящему за его спиной человеку в черном гидрокостюме:
- Ну что ж, приступайте. Теперь ваша очередь.
Он не стал даже смотреть на дальнейшее, просто спустился вниз. С борта субмарины спустили надувной "Зодиак", и три человека во главе с агентом ЦРУ, руководителем всей операции, понеслись навстречу остаткам экипажа потопленного судна. Подплыв метров на двадцать, они заглушили двигатель и из двух автоматов открыли огонь по японцам. Крики погибающих моряков далеко разносились над поверхностью моря. Исиро Накато даже затаил дыхание, боясь привлечь к себе внимание.
Очереди вскоре смолкли, несколько раз треснули одиночные выстрелы, затем послышались какие-то удары. Японец не видел, что делают эти люди с оружием, но догадывался, что они хотят затопить шлюпку с расстрелянными моряками. После этого "Зодиак" снова взревел моторами и с полчаса носился по волнам над местом, где затонул корабль. Штурману казалось, что ищут его, время от времени лодка приближалась к японцу, и он нырял, стараясь как можно дольше пробыть под водой. Луч прожектора скользил по волнам, однажды едва не поймав его в свой светящийся прицел. На самом деле американцы искали спасательный буй, автоматически всплывающий при затоплении судна и при попадании морской воды начинающий немедленно подавать сигналы бедствия.
- Черт, этот крылатый придурок заглушает все на свете! - выругался один из экипажа "Зодиака", с наушниками радиопеленгатора на голове пытающийся найти сигналы буя. - Может, радировать им, чтобы на время перестали глушить этот сигнал?
- Не говори ерунды, сейчас ни мы, ни они нас не слышат, - сказал старший по группе и, взглянув на часы, добавил: - Еще двадцать минут они будут глушить этот район, потом уйдут к авианосцу. Так что ищи.
Лишь минут через десять радист радостно воскликнул:
- Есть! Лево десять. Еще, еще! Вот он!
Японский штурман снова услышал короткую очередь и подумал: "Кого-то они все же нашли".
Ему повезло, через десять минут "Атланта", приняв на борт экипаж "Зодиака", опустилась в пучину вод, и он остался один, живой, здоровый, в пятистах километрах от берега экваториальной ночью в районе, славящемся своими свирепыми акулами. Впрочем, Исиро Накато родился сразу в двух рубашках. Его не только не тронули акулы, но и уже на рассвете подобрала роскошная яхта сумасшедшего американского миллиардера Джона Нербриджа, совершавшего кругосветное свадебное путешествие с очередной своей дамой сердца, шестой по порядковому счету. Исиро не стал подробно распространяться о том, при каких обстоятельствах он оказался в "свободном плаванье", сказал только, что выпал за борт по пьянке. Лишь через две недели, очутившись в родной Японии, штурман Накато поведал всему свету о подробностях жуткой ночи. К этому времени исчезновение "Такиро-Мару" уже начали приписывать сверхъестественным силам, и исповедь везучего Накато вызвала эффект разорвавшейся бомбы.
- Может, это была русская подводная лодка? - безуспешно пытался перевести стрелки один из американских корреспондентов, по совместительству резидент американской агентуры на островах. Штурман привычно осклабился в улыбке, но отрицательно покачал головой:
- Зачем тогда русским надо было говорить по-английски? Специально для меня?
Скандал разразился жутчайший. Посол Японии вылетел в Токио за инструкциями, что можно было расценить как предупреждение о возможном разрыве дипломатических отношений. Лишь встреча госсекретаря и премьер-министра Страны восходящего солнца приглушила начавшийся конфликт. Главное было сделано. Электроника для шестидесяти самолетов F-16 лежала на океанском дне. Американские истребители турецкого производства так и не поднялись в воздух.



ЭПИЗОД 28
Узнав о смерти всего клана семейства Саддама, король Мухаммед поспешил во внутренние покои своего загородного дворца. В небольшом дворике на мягких диванах рядом с фонтаном сидели шесть пожилых улемов, знатоков и толкователей корана, почтительно окруживших седьмого, с самой длинной, отливающей благородным серебром седой бородой. Веки глаз его были прикрыты, и глаза эти уже давно, лет тридцать, не видели белого света. В отличие от всех остальных старцев голову слепца покрывала не зеленая чалма, а простой белый платок. Хаджи Хамид бен Омар при жизни был удостоен священного имени Вали. Во всем мусульманском мире он был известен просто как Вали Омар, самый почитаемый богослов нашего времени, духовный учитель и наставник саудовского короля. При виде короля улем, вслух монотонно читавший коран, прервал свое занятие.
- Учитель, тот иракский летчик выполнил свое предназначение, - почтительно сказал Мухаммед, сгибая спину перед незрячим старцем.
Вали Омар, казалось, даже не удивился этому.
- Это должно было произойти. Аллах все больше подтверждает свою волю.
Он провел длинными, узловатыми пальцами по лицу, и вслед за ним все мудрецы торопливо забормотали слова молитвы. Затем Вали Омар надолго замолчал и, когда присевший было на одну из подушек Мухаммед хотел подняться и уйти, наконец сказал свое слово:
- Настало время закончить позорную традицию и объединить мусульман под знамя одной, истинной веры. Надо пустить слух, что ты, Мухаммед, и есть истинный, скрытый двенадцатый имам. Это призовет под наши знамена шиитов и всех остальных заблудших правоверных.
- Не рано ли, учитель? - спросил король. - Может, подождем первой победы над неверными?
- Нет. Перед последним джихадом ислам должен быть единым, как кулак воина!
И слепой старец судорожно сжал свои изуродованные подагрой старческие пальцы.
Через неделю по всем городам Ирана, Йемена и другим мусульманским городам, населенным шиитами, разнеслась весть о том, что Мухаммед, король Саудовской Аравии, и есть тот самый скрытый имам, вернувшийся в этот мир для последнего суда.

За тысячи километров от Аравии, в заснеженной Москве Сизов только хмыкнул, узнав о столь странном известии.
- И что сия новость означает? - спросил он Ждана.
- Ну, насколько я понял наших высоколобых академиков, это попытка объединить всех мусульман под одним началом. - Ждан обладал уникальной памятью. Только раз прослушав доклад аналитиков-исламистов, он шпарил теперь без малейшей запинки, лишь сменив высокий стиль академиков на более просторечный, почти базарный. - Когда пророк Мухаммед умер, он не оставил наследника и даже не намекнул, кому из них стоит передать власть. Тогда и появились так называемые имамы. Первые имамы владели и духовной, и светской властью. Естественно, там началась грызня, замочили какого-то Али - внучка самого пророка, на этом деле мусульмане и раскололись. Эти, шииты, все ждали, что Али вернется в новом облике и рассудит всех по понятиям, то есть по справедливости, ну, такой вариант нашего второго пришествия Христа и последнего суда. Вот теперь Мухаммед и хочет разыграть козырную карту.
- Черт ногу сломит в этом исламе, - сморщился как от зубной боли Сизов. - Сунниты, шииты, есть еще исмаилиты, зейдиты... У меня с прошлой лекции наших востоковедов голова пухнет. Давай лучше посмотрим, сможем ли мы раскрутить на что-нибудь путное хохлов.

Проблема с Украиной назревала давно. Пока по ее территории проходили нефтепроводы и газопроводы на Запад, хитрые хохлы потихоньку воровали энергоносители и лишь делали круглые глаза, когда со стороны России звучали предложения расплатиться. Но полгода назад вступил в строй новый газопровод и две нитки нефтепровода, идущие через территорию Белоруссии и Польши. Сразу после этого Россия наглухо перекрыла своему соседу все краны. Это было ужасно. Донбасского угля хватало только на самые минимальные нужды, разве что не замерзнуть основным городам и чуть теплиться заводам. Цены на бензин подскочили до мировых и упорно продолжали ползти вверх. По улицам городов почти не ездили машины, лишь переполненные трамваи и троллейбусы еще перевозили народ. Положение усугубилось тем, что Туркмения, пользуясь моментом, так же потребовала покрыть всю задолженность звонкой американской валютой. Решить эти проблемы должен был визит украинского президента Шевченко.
Разговор они начали без особых предисловий.
- И долго вы собираетесь нас морозить? - спросил Шевченко, пристально разглядывая левый погон Сизова.
- Пока не заплатите долги.
- Мы переведем вам в ближайшее время миллиард долларов.
- Э, нет! Ваш миллиард нам до смерти не нужен, - засмеялся и вступил в разговор Соломин. - Гоните всю сумму, двадцать миллиардов.
- Какие двадцать миллиардов! - возмущенно всплеснул руками высокий гость. - Десять, а по некоторым данным, если хорошо посчитать взаимные долги, то и еще меньше. Восемь!
Соломин сморщил свой смешной утиный нос.
- Не надо нам сейчас пудрить мозги, вы прекрасно знаете, сколько украли у нас и нефти, и газа, так что перейдем к делу. Вы сможете выплатить половину суммы в ближайшие две недели?
Шевченко отвел глаза. Он знал, что его страна может выплатить пять миллиардов долларов Туркмении, но никак не двадцать России.
- Мы постараемся.
- Вот если постараетесь, мы так же постараемся открыть вовремя кран.
Тогда президент снова возмущенно взмахнул руками:
- И это братья славяне! У нас нет топлива для того чтобы запустить "скорые", народ замерзает. А вы дерете с нас последнюю шкуру!
- Ты смотри, сразу вспомнил про славянское братство! - снова засмеявшись, Соломин обернулся к Сизову. - А то все: "Геть поганы москали!"
- Ну не надо, не надо передергивать! - сморщился Шевченко.
- Хорошо, не будем, - сказал Сизов. - У нас есть простое и ясное предложение. Мы прощаем вам этот долг, открываем все краны, начинаем отсчет с нуля, а вы отдаете нам Крым...
Сизов увидел в глазах украинского президента странную смесь ужаса, ненависти, бессилия и плавно закончил начатую фразу:
- ...в аренду сроком на девяносто девять лет.
Шевченко чуть расслабился. Это звучало уже более приемлемо. Если бы Сизов потребовал Крым насовсем, то против этого восстала бы вся Украина. Против аренды же поднимутся националисты из "Уна-Унсо", но основное население "незалэжной" страны воспримет это более спокойно. Шевченко попробовал еще сопротивляться.
- Это шантаж, - пробормотал он.
- Это деловое предложение, - сказал Соломин.- Кроме того, мы предлагаем вам разместить на ваши Николаевские заводы заказ на строительство атомного авианосца и двух крейсеров. Нам будут нужны ваши ракеты для запуска спутников связи. Предлагаем восстановить взаимное изготовление транспортных самолетов. Так что думайте. Через два часа мы встретимся снова.
Два часа дело не решили. Лишь через сутки протокол о передаче Крыма в долгосрочную аренду России был подписан.
- Ладно, черт с ними, пусть помучаются, - сказал Шевченко после протокольного банкета своему премьер-министру. - Все равно последнее время с этим Крымом больше хлопот, чем доходов.
Это были не пустые слова. Бывший всесоюзный курорт, родина лучших марочных вин, в последнее время прозябал в нищете, что стало закономерным итогом всей политики украинского руководства последних лет. Глупыми таможенными сборами был подорван основной источник доходов - туризм, а самой большой проблемой в последние годы стали татары. Исламисты все больше и больше разыгрывали в свою пользу странную игру с переселением некогда изгнанных с полуострова "отцом народов" местных татар.
Спустя месяц после подписания протокола в Симферополь прибыл губернатор новой провинции генерал Иван Бахметьев. Его назначение вызвало у многих удивление. Бахметьев прославился в Чечне. Жесткий до жестокости, он прошел все чеченские войны и долгое время был комендантом Ичкерии. Вместе с собой он привез батальон войск быстрого реагирования. Ознакомление с ситуацией произошло буквально с колес. Прощальный разговор с бывшим главой Крыма Семашко с одновременной дегустацией массандровских вин был прерван появлением адъютанта генерала:
- Товарищ генерал, волнения в Семеновке.
- Это где? - спросил Бахметьев.
- Не так далеко, километров сорок отсюда, на берегу моря, - пояснил сдавший дела губернатор.
- Машину мне, и поднимай первую роту.
Уже в мчащейся по ночным улицам "Волге" Семашко поведал о причинах волнений:
- Раньше это было чисто славянское село, ну там и греки жили, и армяне, все как полагается. Но когда разрешили вернуться в Крым татарам, они начали активно селиться в Семеновке, и уже составили половину всех живущих, а затем стали медленно выживать из села всех остальных. Было много убийств, потом начались вот эти откровенные погромы. Сжигают христианские семьи прямо в домах.
- И как же вы это терпите?
- А что делать? - Семашко развел руками. - У меня не было таких полномочий, как у вас.
Зарево пожара они увидели издалека, еще на пригорке. Бахметьев приказал водителю ехать к нему, и "Волга" стремительно рванулась вниз. Семашко оглянулся, за ними поспевал только "уазик" с личной охраной, бронетранспортеры с десантниками отстали. Бывший губернатор Крыма невольно поежился.
Пожар полыхал на центральной площади поселка, горел большой жилой дом, рядом колыхалась толпа людей. Увидев машину, она с ревом качнулась вперед, посыпались удары рук по стеклу и капоту, и только когда высыпавшие из "уазика" десантники дали дружную очередь в воздух из пяти автоматов, толпа откатилась назад. Солдаты с помощью прикладов и тумаков начали все дальше отодвигать возбужденных людей, и лишь тогда Бахметьев, подчеркнуто не торопясь, вышел из машины и двинулся к пожарищу.
Лицо его неприятно опалило жаром, в воздухе остро пахло гарью, паленой шерстью, с треском, похожим на выстрелы, лопался от жара шифер. Откуда-то со стороны к нему кинулась простоволосая, бьющаяся в истерике старуха:
- Ой, сыночек, всех, всех сожгли! И сына, и дочку, и двоих внучат!..
- За что?
- Не знаю!
Бахметьев повернулся к толпе. По случаю церемонии передачи власти он был одет в штатский костюм, лицо его находилось в тени, зато он хорошо видел освещенные заревом, возбужденные лица погромщиков. Там были женщины, бородатые старики, совсем детские лица. Но как-то сразу ему бросились в глаза несколько мужчин, стоящих в первых рядах. Молодые, все с аккуратно подстрижеными усиками под Джохара Дудаева, они не бесновались, а наоборот, были предельно спокойны и даже веселы. От их фигур веяло силой и уверенностью в себе. В пяти шагах от толпы Бахметьева догнал адъютант.
- Товарищ генерал, десант на подходе.
- Два взвода пусть оцепят деревню, чтобы мышь не проскользнула. Взвод сюда, и подтянуть к рассвету весь батальон.
Отдав приказания, генерал упругим шагом подошел к толпе.
- Какие претензии?
В ответ полыхнул возмущенный рев голосов, толпа раздвинулась и Бахметьев увидел завернутое в простыню человеческое тело. Один из тех, кто был поближе, торопливо откинул простыню, и генерал увидел красивое юношеское лицо.
- Пьяный Иван задавил Ахмеда!
- Да, ехал на тракторе и задавил!
- Он отстреливался!
- Да, и ранил двоих!
Говорили в основном двое стариков, остальные возбужденно продолжали кричать что-то на жуткой смеси русско-украинских слов и родного татарского. Кто-то крикнул:
- Эй, Семашко, пусть твои русские убираются из нашей деревни!
Генерал молчал, потом достал из кармана портсигар, чиркнул зажигалкой. Когда свет ее высветил лицо приезжего чиновника, толпа невольно притихла. Перед ними предстал вовсе не добродушный и всегда растерянный добряк Семашко. Это квадратное лицо с навеки застывшим выражением упрямства и воли, эти глаза с вечным прищуром целящегося человека, жестокую линию рта с рваным шрамом в самом уголке губ они не раз и не два видели в репортажах с полей боев в Чечне и Средней Азии. Подбежавший адъютант доложил губернатору:
- Все готово.
И тотчас на площади появились три десятка рослых парней в камуфляже, с автоматами на изготовку. Командир взвода, вскинув к виску руку, встал навытяжку рядом с Бахметьевым, но тот не дал ему ничего сказать, только ткнул пальцем в толпу:
- Вот этих пятерых взять, остальных разогнать по домам.
Когда десантники начали выдергивать из людской массы зачинщиков, толпа качнулась их защищать, но пара длинных очередей поверх голов и пяток брошенных в самый центр свето-шумовых гранат заставили всех обратиться в бегство. Вскоре на площади осталось лишь тело мертвого пацана, несколько головных платков да с десяток пар самой разнообразной обуви. Бахметьев повернулся к командиру роты.
- Чтобы ни одна сволочь не покинула село. Хорошо допроси этих пятерых, запиши адреса, кто они, откуда присланы. Да, и... прибери этого, - он мотнул головой в сторону трупа. - А то нехорошо, будет парень всю ночь лежать тут один. А мы пока закончим с моим украинским коллегой.
И "Волга" увезла из поселка обратно в Симферополь обоих представителей власти.
За ночь из поселка попытались выскользнуть еще трое. Все они оказались арабами, двое из Иордании, один из Египта. Так же приезжим из Ирана оказался и один из той пятерки, не понравившейся Бахметьеву. На следующее утро, лишь рассвело, началась зачистка села. С помощью русского населения быстро выявили самых явных исламистов из татар, к вечеру все было кончено.
Незадолго до этого, выглянув во двор из окна мэрии, генерал увидел лежащий на земле громадный каменный крест.
- Это что такое? - спросил он главу администрации поселка.
- Это крест в честь тысячелетия крещения Руси, он стоял вон на том холме, - мэр показал рукой на самую высокую сопку за окраиной села. - Но татары его свалили, сказали, что он возмущает их религиозные чувства. Вот, чтобы не разбили совсем, привезли его сюда.
- Ясно, - отозвался Бахметьев.
К пяти часам вечера все татарское население поселка, почти тысяча человек, было согнано на пустынный обширный пляж. Спустившись вниз, генерал остро почувствовал особый, йодистый запах моря. Его чуть штормило, и несколько минут Бахметьев как завороженный наблюдал за подымающейся и опадающей водной стихией. Море он любил безмерно, даже такое, серое, зимнее, штормовое. В свое время в детстве Бахметьев мечтал стать моряком, но судьба повернулась по-другому.
С трудом оторвавшись от созерцания, генерал со вздохом поднялся на специально приготовленный помост. Два столба, длинная поперечина и восемь свисающих вниз веревок с петлями не давали никому из собравшихся усомниться в истинном предназначении этого сооружения. Перед ним внизу стояли мужчины, женщины, старики и дети. Большинство из них были ни в чем не виноваты, но, чтобы дальше не лилась кровь, надо было идти на еще большую, акцентированную жестокость.
За спиной Бахметьева на помост вывели восьмерых задержанных. Руки у них были связаны, лица распухли от побоев - следы "хорошего" допроса десантуры. Отдельно на песке было разложено на всеобщее обозрение обнаруженное оружие: три автомата Калашникова, два пистолета, гранатомет "Муха" и несколько толовых шашек. Для Чечни подобный "улов" смотрелся жалким запасом расшалившихся пацанов, но для Крыма это было уже весомо. Дождавшись, пока всех задержанных расставят по местам, Бахметьев отработанным десятилетиями командирским голосом обратился к толпе:
- Говорят, вы хотите жить отдельно, без русских, хохлов, греков, молдаван. Живите. Я могу вас переселить в Сибирь, там такие просторы, что хоть неделю иди - никого не встретишь, ни русского, ни китайца. Хотите? Нет?! - Он сделал паузу, обвел толпу тяжелым взглядом. - Тогда живите здесь в мире и согласии со всеми остальными. У вас самый благодатный край. Этим летом в Крым приедут миллионы туристов, живите, как все живут в Сочи, на всех других курортах, и будете процветать.
Решив, что он сказал все, что надо, генерал обернулся к будущим жертвам, но в этот момент из толпы с явной издевкой донеслось:
- А, может, мы хотим жить, как в Турции!
Бахметьев живо обернулся.
- Ну, а в чем же дело! Могу устроить и это. Прямо сейчас все вы поплывете в Турцию, без корабля, саженками, брассом, по-собачьи, кто как сможет.
Он отдал короткую команду, и оцепление начало теснить толпу в море. В воздух тут же взвились истошные женские голоса, прозвучала пара очередей. Когда вся тысяча человек оказались по колено в воде, Бахметьев отдал команду отставить. Вынужденное купание в зимнем море сильно остудило всех собравшихся. После этого генерал обернулся к виселице и кивнул своим подчиненным.
- Начинайте!
Один из восьмерых задержанных, тот, что оказался ближе к генералу, на хорошем русском языке воскликнул:
- Я протестую! Я гражданин Иордании! Вы не имеете права!
- А мне начхать, что ты иорданец. Я, может быть, тоже наполовину мордвин, ну и что?
- Я приехал учить детей святым истинам корана!
- С автоматом вместо указки? Нам не нужны такие учителя. А учителей им пришлют из Москвы, я тебе обещаю. Коран они будут знать лучше тебя.
Когда длинная скамейка была выбита, и ноги всех восьмерых начали судорожно дергаться в поисках утраченной тверди, среди колыхнувшейся толпы снова поднялся женский вой и плач. Минут через десять, когда все было кончено, генерал снова обратился к собравшимся:
- На этот раз я вас прощаю, но если еще у кого в доме обнаружу оружие, выселю всю семью в Сибирь. Год назад я был в Иерусалиме. Там на Храмовой горе стоят две ваших самых почитаемых мечети и Храм Гроба Господня. И никто не считает это зазорным.
Он ткнул пальцем в сторону холма, на котором уже стоял православный крест:
- Если хоть один тронет его пальцем, я прикажу взорвать вашу новую, красивую мечеть. Теперь старейшин попрошу подойти поближе, остальные свободны.
Три часа Бахметьев разговаривал со стариками в здании мэрии, после этого в поселке Семеновка никогда больше не было никаких стычек. Но не везде все прошло гладко. В другой деревне губернатор все-таки выселил три семьи в Сибирь, и так как татары упорно уродовали местный православный храм, он взорвал только что отстроенную на заграничные деньги мечеть. Выполнил он и другое свое обещание. Из России прислали несколько сот мулл и учителей для местных мусульманских школ.



ЭПИЗОД 30
Этого дня они ждали четыре долгих года. Саратовское высшее военное училище летного состава производило очередной выпуск своих питомцев. В одном строю с русскими лейтенантами стояли сорок два иранских пилота, высоких, как на подбор, черноусых красавца брюнета. Многие из них за годы учебы женились на местных девушках, и сейчас жены уже с детьми на руках стояли на противоположной стороне огромного плаца, с волнением наблюдая, как происходит отлажанный за десятилетия ритуал посвящения в летчики.
Впереди, там, на родине, этих парней с нетерпением ждали родные, близкие, шестьдесят только что закупленных новеньких МиГов, полеты, неминуемые воздушные бои, может быть, смерть, гибель, но и неизбежная слава. А пока что в пяти километрах от плаца на аэродроме училища стоял готовый к отбытию "Боинг-707", присланный специально для них президентом Ирана.
Экипаж его отдыхал в гостинице, прилетевшие на выпуск официальные лица стояли на плацу чуть в стороне от общего строя. Лишь один человек находился рядом с самолетом. Его звали Реза Кумачи. Мерно шагая с американской винтовкой М-16 в руках около трапа самолета, молодой перс ужасно скучал. Это неправда, что все азиаты терпеливы до беспредельности. Молодость не терпит скуки, а солдату было и скучно, и страшно. Его непосредственный командир сержант Али Харази уехал на крытом джипе местного производства куда-то в город, и Реза знал зачем. Еще два дня назад, узнав о том, что им предстоит полет в Россию, Харази сразу отозвал его в сторону и сказал, что есть возможность хорошо заработать.
- Это как? - удивился тогда Реза.
- В России хорошая водка, а мы не будем проходить таможню. Легко можно протащить на борт бутылок десять. Я уже так делал, когда сопровождал делегацию нашего менжлиса в Казань. В этот раз надо взять больше.
Реза поежился. Хотя нравы в Иране постепенно начали смягчаться, но алкоголь по-прежнему был под запретом, и за торговлю спиртным, а тем более контрабанду, по законам шариата можно было попасть в руки палача и легко лишиться не только руки, но и головы.
- Не бойся, у меня все схвачено, - подбодрил его сержант. - Водка в России дешевая, не дороже доллара. Зато знаешь, сколько дают за бутылку водки на черном рынке?
Он шепнул цифру на ухо солдату, и у того округлились глаза.
- В самом деле?
- Да! Будешь себя хорошо вести, получишь треть суммы.
Реза думал не долго. Конечно, страшно попасть в руки стражей исламской революции, но еще больше ему хотелось жениться, а с получки простого солдата калым для выкупа невесты не накопишь. Он уже два раза участвовал в подобных аферах хитрого сержанта, по мелочам привозившего из-за границы контрабандный товар, и полученные деньги ощутимо пополнили его копилку.
Полчаса назад, коротко переговорив с каким-то русским в замасленном комбинезоне на странном языке, наполовину состоящем из жестов, Харази умотал с ним на машине в город. И вот теперь Реза один мерно выхаживал около самолета, стараясь не думать о том, что будет, если их все же поймают с этими бутылками.
И тут Реза округлил от неожиданности глаза. В каких-то двадцати метрах от хвоста самолета в огромных воротах громадного ангара открылась небольшая калитка, и на свет Божий появилась девушка в синем халате, простоволосая, с красным пластиковым ведром в руке. Выплеснув из него воду на бетон, девица в упор уставилась на солдата в странной, доселе не виданной ею форме бледно-салатового цвета. Реза даже вспотел от напряжения. В его стране большинство женщин ходили в парандже, и эта русская казалось ему просто голой. Короткий халат не доходил до колен, обнаженные руки, шея. Русые волосы были резинками перетянуты в два торчащих в разные стороны хвостика, зеленые глаза показались ему просто невероятно огромными, кожа неестественно белой, а губы - кричаще красными.
"Наверно, такими бывают гурии в раю", - подумал парень, явно чувствуя, как малы стали его штаны. А девка откровенно ему подмигнула, открыла дверь и скрылась в ангаре. Еще пару минут Реза бессмысленно таращился на ворота ангара, потом уже хотел повернуться и уйти к трапу, даже поднял винтовку на плечо, но тут дверь снова открылась, и опять появилась она. Переступая через высокий порог, девушка подняла ногу и в проеме ее халата солдатик заметил матово блеснувшую белизну трусов. За всю свою двадцатилетнюю жизнь он не видел ничего подобного, и его бросило в жар. Реза три раза за деньги переспал с сорокалетней соседкой вдовой, но было это тайно, ночью, не зажигая огня. А девица как ни в чем не бывало прошлепала к большому пожарному ящику с песком и, усевшись на него, начала есть яблоко, беззаботно побалтывая своими толстыми, неестественно белыми ногами. Съев одно яблоко, она вытащила из кармана второе и показала его по-прежнему пребывающему в столбняке иранцу.
- Хочешь? - спросила она. - Ну, иди сюда!
Жест ее руки не оставил никакого сомнения, и Реза, автоматически пилотируемый основным животным инстинктом, на ватных ногах отправился к пожарному ящику.
- Хочешь яблоко? - снова спросила девушка, бесцеремонно разглядывая мокрое от пота лицо смуглого, довольно симпатичного парня. - Меня зовут Валя, а тебя как?
Тот не понял ничего, девушка хотела еще раз переспросить, но потом уставилась на самую заметную теперь часть его тела:
- Ого! По-моему, ты вовсе не яблочка хочешь.
Она откровенно потрогала гульфик солдата рукой, и Реза чуть не взорвался от этого прикосновения.
- Ну тогда пойдем! - И, бесцеремонно подхватив парня под руки, она повела его в глубь ангара, оказавшегося складом старой, списанной техники. В этот момент Реза забыл о присяге, о воинском долге и обо всем остальном на белом свете.
Между тем "Боинг" недолго оставался в одиночестве. Через сорок секунд после того как за иранцем закрылась дверь из-за угла ангара показались трое в стандартной пятнистой форме без опознавательных знаков отличия на погонах, но с синими крылышками авиаторов. Быстро поднявшись по трапу, они скрылись внутри салона. Один из троих с пистолетом в руках остался около входного люка, целью остальных была кабина пилотов. Включив несколько приборов на панели управления самолетом, гости ловко сняли одну из крышек сбоку кабины и минут десять возились с ворохом электронных проводов, пристраивая к ним коробку размером с хорошую книгу. Потом один из добровольных техников продиктовал несколько слов по-английски в микрофон мобильной рации. Увидев, как дрогнули стрелки приборов, он кивнул головой и, бросив традиционное "о'кей", обесточил панель. На установку крышки ушло несколько секунд, еще через две минуты трое в камуфляже покинули самолет.
Они могли бы и не торопиться. Лишь через сорок минут после их ухода безмерно счастливый Реза на дрожащих от усталости ногах перешагнул через высокий порог калитки. Уже на улице он обернулся, но Валя, потерявшая оба своих воинственных хвоста, растрепанная и соловая, только махнула рукой:
- Иди, иди отсюда! Надоел как пес!
Через час один из троицы, побывавшей на иранском "Боинге", спустился вниз с башни управления полетами и удовлетворенно кивнул головой напарнику:
- Все нормально, связь устойчивая.
Говорил он явно на родном английском, а вот английский его собеседника сразу выдавал происхождение, далекое от истинно англосакского.
- О'кей! Пока все удачно.
Американец покосился в сторону. Там, в тенечке, стояла Валя, уже переодевшаяся в ужасно безвкусное, на его взгляд, белое, с синими незабудками платье.
- В каком она у тебя звании? - спросил американец.
- Кто? - удивился русский. - Валька, что ли? Да ты что! Самая обычная саратовская проститутка. Ужасно любит людей в форме, курсанты этим и пользовались. Сегодня утром ее из казармы выловили, посадили для острастки на "губу". А тут такой случай, как раз оказалась под рукой. Валь! - позвал он, вынимая из кармана деньги и отсчитывая заранее оговоренную сумму. - Бери, честно отработала.
- Всегда бы так - и деньги, и удовольствие, - чуть хрипловатым голосом отозвалась жрица любви, потом мазнула по лощеному лицу американца томным взглядом своих зеленых, волооких глазищ. Обернувшись, она пошла к выходу, чуть покачивая крутыми бедрами. - Если что заходите, мальчики! - Она прощально махнула рукой. - Адрес знаете.
Странное дело, до этого момента инженер-электронщик Эндрю Джекобс совершенно точно знал, что любит только высоких блондинок с мальчишеской фигуркой Твигги. Но от этой дебелой, крупной бабы с толстыми икрами и вызывающе рельефным задом исходил такой мощный поток сексуальности, что волна похоти просто захлестнула представителя ЦРУ. Виктор Сосновский продолжал было говорить, но затем, поняв, что его американский коллега думает совсем о другом, рассмеялся:
- Понравилась? Ладно, закончим работу, и я тебя свожу в один роскошный бордель с такими девушками!
- А можно именно с этой?
Сосновский был удивлен.
- Что, запала в душу? А я думал, на таких только черножопые и клюют. Ладно, организую тебе встречу, так и быть! Тем более что долларов у тебя полно.

Иранский "Боинг" взлетел с аэродрома уже в сумерках. Навстречу ему, косой линией подрезая курс самолета, двигался грозовой фронт. За тысячу километров от Саратова, в Персидском заливе, в кают-компании на авианосце "Джон Кеннеди" дежурный офицер протянул телеграмму адмиралу Кларку. Прочитав ее, тот бросил депешу через стол седому человеку в морской форме, но без знаков различия. Это был не кто иной, как сам директор электронной разведки США Чарльз Лепински.
- Это вам.
Прочитав телеграмму, Лепински довольно воскликнул:
- А, это даже хорошо!
В телеграмме скупо значилось: "Погода на план два".
Кроме сорока двух летчиков, в самолете летели члены правительственной делегации, семнадцать жен пилотов и десять детей. Почти все они спали, тем более что "Боинг" шел в облаках, и ничего не было видно, даже звезд. Сплошную облачность обещали до самого Тегерана, но опытные летчики были уверены, что сумеют посадить самолет на родной аэродром. Они не знали, что их навигационные приборы отчаянно врут. На некотором расстоянии за ними шел российский Ил-76 АВАКС с традиционной круглой тарелкой фазовой антенны на корпусе. Он сопровождал "Боинг" до середины Каспия, потом передал иранский самолет вылетевшему с базы в Турции американскому "Боингу-767" АВАКС.
Это была ювелирная работа. Постепенно, километр за километром иранский самолет забирал все больше вправо, неминуемо отдаляясь от родного аэродрома. Уже в два часа ночи на борту самолета проснулся трехлетний парнишка. С недоумением осмотревшись по сторонам, он, нетерпеливо дернув мать за руку, зашептал ей на ухо, отчаянно мешая персидские и русские слова.
- Мам, я писать хочу!
- Ну пошли, пошли, - сказала мать, поднимаясь и растирая на ходу заспанное лицо. Ее муж, проснувшись, только поднял голову, посмотрел им вслед. Зевнув, иранец поднял шторку и выглянул наружу. По-прежнему ничего не было видно, самолет шел в сплошном "молоке", превратившем ночь в серую, киселееобразную субстанцию. Он уже хотел закрыть шторку, когда внезапно увидел проявившиеся совсем рядом, параллельно курсу "Боинга" габаритные огни самолета. Без сомнения, это был МиГ-29, уж его-то огни и их расположение иранский пилот не мог спутать ни с чьими другими.
"Что он тут делает?" - удивился иранец, с беспокойством наблюдая за маневрами самолета сопровождения. А тот покачал крыльями и исчез в сером вареве непогоды.
Новоиспеченный летчик-истребитель не знал, что этот же вопрос уже десять минут занимает все руководство иракских ПВО. Самолет-нарушитель, вторгшийся с севера, упрямо летел в глубь территории Ирака, не отвечая на запросы с земли и не реагируя на огни поднятых в воздух перехватчиков. Судя по курсу, самолет следовал точно на Багдад.
- Кто бы это ни был, мы должны выполнить свой долг перед страной, - сказал командующий ПВО и оглянулся по сторонам. Офицеры в одинаковых оливковых мундирах и черных беретах согласно кивнули головой. Прошептав первые слова молитвы, генерал провел ладонями по лицу и уже твердым голосом продиктовал в микрофон:
- Шестой, нарушителя уничтожить!
Через тридцать секунд первая ракета разнесла борт "Боинга", а вторая отрубила ему левое крыло. Уже в падающих обломках самолета взорвалась и та небольшая коробочка, пристроенная на борт с помощью любвеобильной Вали. Сама она в этот момент мирно спала в своей постели, и снился ей как раз тот самый смешной, до чертиков темпераментный потный парнишка в странной армейской форме салатного цвета.

Уничтожение мирного самолета, да к тому же с женщинами и детьми на борту, вызвало громадный конфликт между Ираном и Ираком, через неделю переросший в открытое военное столкновение. Снова на границе между двумя странами загрохотали пушки, армии, уже готовые выступить на общего врага ислама, начали уничтожать друг друга.
В свое время при личной встрече с Маккреди Сизов долго не соглашался способствовать американцам в задуманной им операции.
- Ты пойми, мы их обучили, мы за них отвечаем! - твердил он президенту.
- Но ради общего дела!
- Да не надо мне это! Подумаешь, потреплют твоих жидов, не велика потеря! А если у нас перестанут готовить летчиков, значит, перестанут покупать и самолеты.
- Ну хорошо, мы сделаем так, что никто ничего не заподозрит.
- Ерунда! Так не бывает.
В конце концов за содействие в операции Сизов выбил из своего американского коллеги кредит в два миллиарда долларов. Такой оказалась цена восьмидесяти двух человеческих жизней.
В это же время девять американских летчиков-инструкторов под разными предлогами были отозваны из Аравии в США и больше уже в Эр-Рияд не вернулись. Десятый заупрямился. Родных в Штатах у него не было, а в Аравии ему нравилось. Циммерман решил, что не стоит ввязываться в дискуссию с инструктором, а тем более натравливать на него своих людей. Он переслал личное дело летчика коллегам в "Моссад". Через неделю упрямца нашли в своем номере с простреленной головой, что очень походило на самоубийство.



ЭПИЗОД 32
Директор ЦРУ Майкл Циммерман внешне походил на протестантского пастора мормонской ветви, высокий, худой, с длинным благообразным лицом скряги и ханжи. Он и одевался похоже, в неизменный черный пиджак строгого английского покроя с классическом черным галстуком. Вместе с тем это был очень живой и остроумный человек, имеющий своеобразную манеру общения, основанную на контрасте внешней невозмутимости и черного юмора. Но сегодня Циммерману было не до шуток. Задача, которую предстояло решить его ведомству, представлялась самой сложной за последние годы.
- Как же нам подобраться к этому недоношенному пакистанскому Наполеону? - сказал Циммерман, рассматривая большую фотографию генерала Ага уль-Хака. Фил Олби, начальник отдела стратегических разработок, правая рука и глава мозгового штаба ЦРУ, лишь пожал плечами. Пять человек из его отдела, группа специалистов по Ближнему Востоку, так же молчали.
- Давайте еще раз подумаем, что мы сможем сделать, - со вздохом решил Циммерман. - Политическая и экономическая ситуация в Пакистане такова, что о перевороте не стоит и мечтать.
- Да, положение в стране более чем стабильно. Экономика, финансы - все в норме. Среди генералитета сейчас никто не претендует на его кресло, - подтвердил Олби.
- Он что, в самом деле такой страшный человек? - спросила сорокапятилетняя Кэтрин Оппенгеймер, единственная женщина в этой группе. В штат она попала не так давно, лишь год назад, поменяв кресло ученого-востоковеда на жесткий стул аналитика ЦРУ. - Внешне он даже очень ничего. Этакий восточный Кларк Гейбл.
- Типично женский взгляд на проблему, - пробормотал себе под нос Олби, но потом продолжил уже серьезно: - Увы, мы получили его стратегические разработки на будущую войну с Израилем, наши генералы проанализировали их и пришли в ужас. Этот тип не остановится ни перед чем. В случае неудачи основного прорыва генерал хочет применить тактическое ядерное оружие. Пока против этого выступают другие, в основном египетский маршал Дауд Амир. Но Ага уль-Хак очень волевой человек, он всегда добивается своего. До сих пор он начинает день по графику Форт-Брега - зарядка, десятикилометровый кросс, полоса препятствий. А ведь ему уже сорок семь.
- Потрясающе! - подняла вверх брови Кэтрин. - Представляю, каков он в постели.
- Да, но давайте все же вернемся к тому, как нам попытаться вывести Уль-Хака из игры, - сказал Циммерман. - Какие у генерала намечаются международные контакты?
- На ближайшие полгода не запланировано ни одной поездки с официальными визитами,- доложил Вилли Мэнфорд, высокий мужчина с зачесанными назад черными волосами. - Самолетам в последнее время он не доверяет, особенно после истории с тем иранским "Боингом", летает редко, и очень неохотно пользуется вертолетом.
- А как же он общается со штабом объединенных войск? - удивился Циммерман.
- С помощью компьютера. Они создали специальную закрытую сеть, но наши коллеги из службы электронной разведки сумели к ней подключиться.
- Хорошо, ну а есть у него какие-нибудь увлечения, там, планеризм, подводное плавание? - настаивал глава ЦРУ.
- Доктор, не путайте, это Ага уль-Хак, а не Фидель Кастро, - пошутил Олби по праву друга директора ЦРУ. - Раньше он увлекался мотогонками, но лет восемь назад бросил.
- Зато он увлекается поло, - сказала листавшая досье генерала Кэтрин.
- Ну и что? - хмыкнул Олби. - Чем нам поможет эта забава для рафинированных англичан?
- Да нет, это вовсе не то поло, которое вы имели в виду. Я видела телесъемки этих состязаний, впечатляют. Что-то среднее между футболом и гладиаторскими боями. А теперь посмотрите, когда это происходит, и главное - где! - Она пододвинула досье своим начальникам. - По-моему, лучшего места нам не сыскать.
Прочитав скупые строчки информации, Циммерман провел рукой по волосам, признак явного волнения, и кивнул головой.
- Надо попытаться использовать этот шанс.

Спустя два месяца в трехстах километрах севернее столицы Пакистана, в высокогорной долине, на высоте четыре тысячи метров было необычно многолюдно. Тысячи кочевников съехались сюда, в отроги Гиндукуша на праздник ашуры, и кульминацией праздника было состязание в поло. Именно в этом краю зеленых пастбищ и студеных озер, в краю скотоводов и кочевников зародилось поло, настоящее поло, затем заимствованное и окультуренное англичанами. И это поло действительно мало походило на любимое зрелище английских аристократов, в красных пиджаках и жокейских фуражках гоняющих по огромному полю длинными клюшками небольшой деревянный мяч.
Кое-что имело явное сходство: лошади, клюшки, мяч, синие и красные свитера. В остальном правила резко отличались. Вот к мячу подлетел всадник в красном свитере, он уже занес клюшку для удара, но скакавший сзади соперник сильно ударил его лошадь клюшкой по хребту, и та, взбрыкнув, едва не выбросила своего седока из седла. В ту же секунду всадник в синем свитере проскочил вперед и изо всех сил ударил по мячу клюшкой, запустив его в противоположную сторону. Зрители природного амфитеатра ответили на это единым дружным ревом.
Всадником был диктатор Пакистана, главнокомандующий объединенными войсками мусульманского мира Якуб Ага уль-Хак. С криками и улюлюканьем лава кавалеристов кинулась вслед за мячом. Не существовало никаких ограничений, игроки толкали друг друга локтями, откровенно пытались сбросить соперника с лошади, хватались руками за шею и за руки. Правило здесь было одно - победит тот, кто забьет мяч в ворота противника. Вот одному из команды красных удалось сбросить противника с лошади, и сразу вокруг них закрутился водоворот из всадников, все пытались достать клюшкой свободный мяч. Наконец, тот отлетел в сторону, и кто-то из синих успел его поддать клюшкой, сам тут же расставшись с седлом из-за толчка в спину. Мяч отскочил как раз под левую, рабочую руку генерала, и тот ловким ударом запустил его дальше, в сторону ворот противника. Той же клюшкой Диктатор отмахнулся от кулака противника. С гиканьем разогнав своего жеребца, Ага уль-Хак понесся вперед, правой рукой отшвырнув в сторону одного из надоедливых защитников. Наперерез мчался капитан команды противника, но генерал пришпорил коня, и обезумевший от азарта и боли вороной жеребец ударил грудью солового коня соперника и отбросил в сторону. Его хозяин вылетел из седла как раз под ноги несшейся лаве игроков. Тут же образовался завал из лошадей и людей, как минимум десяток человек оказались на земле, и пока они с руганью и криками поднимались на ноги, Ага уль-Хак прорвался к воротам противника. Оглянувшись и убедившись, что преследователи отстали, он сбавил шаг, и, подведя мяч к самим стойкам, картинным ударом забросил его в ворота.
Зрители просто бесновались от счастья. Половина из них сделала нешуточные ставки на синих, половина на красных, но в этот миг азарт и красота любимого зрелища заставили всю многотысячную толпу реветь и хлопать в ладоши от восторга.
Игра закончилась. Генерал, отпустив поводья, медленно ехал вдоль естественных, образованных самой природой трибун, подняв вверх руки. Крики восторга неслись со всех сторон, за ним бежали вырвавшиеся на поле дети, стремясь прикоснуться хотя бы к стремени победителя. В противоположную от него сторону уносили капитана красных, копыта лошадей проломили ему грудную клетку, и жизнь его висела на волоске. Но на это никто не обращал внимания, все взоры были скрещены на победителе.
В этот миг пакистанский диктатор был счастлив как никогда. Судьба его всегда шла на взлет. И вот он уже властитель своей страны. Пройдет еще пара месяцев, и он поведет в бой войска во славу аллаха. Это будет вершина его карьеры, ибо нет выше звания, чем главнокомандующий джихада. Еще в Америке, во время учебы в Форт-Бреге, ему предложили избрать девиз для своей жизни. Ответ последовал незамедлительно: "Победа, только победа!". И очередной выигрыш в поло был для Уль-Хака счастливым предзнаменованием. Еще перед игрой генерал загадал: если забьет гол, то все в его планах будет хорошо.
В свой вертолет генерал сел в отличном настроении. Раскурив сигару, - привычка, приобретенная в Штатах, - он махнул рукой адъютанту, и тот принес толстый портфель с документами. Ага уль-Хак не любил бесполезно проводить время. На карте Палестины он начал отмечать кружками цели для бомбардировок исламской авиации: нефтебазы, военные склады и казармы. Уйдя в работу, он забыл обо всем, а между тем личный вертолет Диктатора влетел в длинное и узкое ущелье, считавшееся самым опасным участком пути.
Его там давно уже ждали. Группа спецназа ЦРУ две недели добиралась до этого ущелья от границы с Индией, чтобы встретиться с генералом один на один. Их было пятеро, в коричневых с серыми разводами камуфляжных костюмах, с изрядно похудевшими рюкзаками. Накинув на скромные кусты барбариса маскировочную сеть, они расположились на привал. Основную работу эти парни проделали ногами, теперь в бой должны были вступить высокие технологии.
Достав из рюкзака небольшую коробочку ноутбука, командир группы капитан Эдвардс подключил ее к небольшой рации, и простучал на клавиатуре свой личный код. Компьютер признался, что знает такого пользователя, и открыл нужную Эдвардсу программу. На дисплее появилась картинка, снимаемая со спутника-шпиона. Диверсант снова ударил по клавишам, и она изменилась, превратившись в графический чертеж местности. Мигающая точка показывала местонахождение группы.
- Ну что ж, остается ждать, - сказал Эдвардс, расстелил спальный мешок и, положив под голову рюкзак, задремал. Через полчаса его разбудили на обед, затем он заставил всех заняться чисткой оружия. Несколько раз он выходил на связь с Лэнгли, используя не рацию, а все тот же ноутбук. Из штаб-квартиры подтвердили, что личный вертолет Ага уль-Хака находится в нужном им месте, и все идет по плану. Прошло еще два часа.
- Может, он улетел другим маршрутом? - спросил один из подчиненных Эдвардса. Капитан отрицательно покачал головой.
- Этого ущелья ему все равно не миновать, другого пути нет.
Лишь во второй половине дня ноутбук противно, тоненько пискнул, и на экране появилась яркая, двигающаяся точка.
- Все, вот он! Джо - на связи. Том, Бат, - свертываете лагерь. Генри, за мной.
Пока двое расталкивали по рюкзакам вещи, Эдвардс и Генри поднялись повыше, на небольшую скалу. В руках Генри нес метровую трубу с замысловатым квадратным ящичком на боку, "Стингер". Эдвардс приник к биноклю, снизу радист диктовал расстояние:
- Две мили! Полторы... одна миля... девятьсот ярдов, семьсот...
В этот момент из-за поворота вылетела черная стрекоза вертолета. Эдвардс мгновенно определил: "Белл", модель 412, как раз та марка, что им надо. Именно на таком вертолете летал пакистанский правитель. Генри приложил "Стингер" к плечу, замер в ожидании команды. Но Эдвардс чего-то ждал, почему-то тянул.
- Командир, - напомнил о себе Генри, у которого от напряжения начали слезиться глаза.
- Подожди, - сквозь зубы сказал Эдвардс. Капитан до последнего тянул, и когда вертолет поравнялся с ними, неожиданно скомандовал: - Отставить!
Винтокрылая машина скрылась за поворотом, Эдвардс поднялся и спустился вниз. За ним шел недоумевающий Генри, да и в глазах всех остальных капитан прочитал явно напрашивающийся вопрос:
- Это был не тот вертолет, - пояснил Эдвардс. - Какой-то санитарный, с красным крестом на боку.
- А они не могли использовать его для того, чтобы обмануть нас?
- Нет. Из Пешевара генерал вылетел на своем обычном вертолете. Вряд ли он где-то пересел на другой. Отбой.
И Эдвардс снова откинулся на рюкзак, даже надвинул на глаза свое кепи. Но дремал ли он, не знал никто из его подчиненных.
Это и на самом был совсем другой вертолет. На нем вывозили раненого капитана команды красных. Сам того не зная, он едва не спас жизнь своему противнику, лишь железные нервы Эдвардса предотвратили роковую ошибку.
Через полчаса противный мышиный писк снова оповестил диверсантов о том, что в поле зрения космического локатора появилась новая воздушная цель. Все повторилось: равномерная диктовка радиста, возбужденное дыхание Генри около левого уха капитана. До машины было метров двести, и теперь даже оператор "Стингера" отчетливо прочитал на выпуклом левом боку вертолета белые цифры "001".
- Огонь, - скомандовал Эдвардс, и белая трасса отработанных газов понеслась, изящно изогнувшись, вслед за "Беллом". Секунд через десять диверсанты услышали приглушенный горами взрыв, а еще секунды через три, второй, гораздо более мощный. Тут же из-за пригорка поднялся багровый, с черной, траурной каймой гриб взорвавшегося керосина.
- О'кей, уходим, - сказал Эдвардс. - Вряд ли кто-то там мог выжить.
Он взглянул на часы. До захода солнца оставалось два часа. Это была их фора в игре с противником.
Обломки разбитого вертолета пакистанского диктатора нашли только утром. За это время группа Эдвардса сумела уйти очень далеко. Через три дня в заранее намеченной точке высокогорья американцев подобрал вертолет, ускользнувший от локаторов пакистанских ПВО среди лабиринта каменистых громад Гиндукуша.



ЭПИЗОД 34
Узнав о смерти Ага уль-Хака, Мухаммед почувствовал себя так, словно у него отрубили правую руку. Завыв, он разорвал на себе галабию и долго катался по полу, изрыгая проклятия. Приближенные короля первый раз видели его в таком состоянии. Когда он наконец затих, Фатах аль-Дамани, старший брат погибшего телохранителя, с ужасом увидел, что у короля носом идет кровь. Тут же вызвали личного врача, и тот с немалыми усилиями остановил кровотечение. Как обычно, король отказался от всех лекарств, он просто лег на свою жесткую постель и, прикрыв глаза, начал шептать молитву.
Доктор поманил Фатаха за собой и уже за дверью спальни к ним присоединился Ахмед Абд аль-Кадир, начальник личной охраны и, по совместительству, тайной контрразведки Саудовского королевства.
- У короля явное малокровие, - сообщил доктор. - Надо бы ему пройти полное обследование и еще прекратить поститься.
- На это он не пойдет, - покачал головой аль-Кадир. - Мухаммед говорит, что если аллах захочет, он самого здорового сведет в могилу, а самому слабому отпустит сто лет жизни. Так зачем тогда лечиться? Он никогда не признает себя больным. Тем более, это малый пост, через два дня он закончится.
- Ну хорошо, я попробую исследовать то, что у меня есть, - и лекарь показал приближенным короля испачканный кровью носовой платок.
Опасения доктора не подтвердились, понижение гемоглобина не носило угрожающего характера, просто Мухаммед с детства отличался слабым здоровьем.
Последующие два месяца не добавили саудовскому властителю здоровья. За месяц до часа "Ч" неожиданно вспыхнул вооруженный конфликт между Индией и Пакистаном на границе штата Кашмир. Все началось с обычных стычек в районе высокогорного ледника Сиачин. Там, на высоте шесть тысяч метров, действовали специальные войска, обученные для войны в высокогорье. Это были самые дорогие пехотные войска в мире. Одна только индивидуальная альпийская экипировка солдата стоила несколько тысяч долларов.
Месяцами находиться в разреженной атмосфере высокогорья при постоянно минусовой температуре могли только считанные единицы. Три вершины над ледником контролировали пакистанцы, две - индусы. Зачем индусам потребовалось в самом начале зимы сбивать с вершин пакистанские посты, понять было трудно. Еще две недели, и с наступлением пятидесятиградусных морозов и затяжных метелей пакистанцы сами бы спустились вниз. Но сначала произошел массированный обстрел из дальнобойных гаубиц, постепенно переросший в ожесточенную артиллерийскую дуэль, затем в бой вступили пехотные войска при поддержке авиации и оборудованных пушками и пусковыми ракетными установками вертолетов "Лама", единственных, способных подниматься на такие высоты. Постепенно война приняла такие размеры, что эксперты всерьез начали опасаться применения ядерного оружия. Если бы был жив Ага уль-Хак, он бы, не моргнув глазом, послал ядерный заряд на столицу Индии. Его же преемник, генерал Ахмед Мирза Бег, не рискнул пойти на такой шаг.
После длительного восьмичасового совещания генштаба во главе с новым командующим Объединенными мусульманскими силами, египетским маршалом Даудом Амиром, было принято решение не дожидаться конца инцидента, а выступить против Израиля в заранее намеченные сроки.
- Пакистан уже предоставил нам одну моторизованную дивизию и полк штурмовой авиации. Этого, я считаю, вполне достаточно. Плохо то, что иракские войска значительно утратили свою мощь в ходе ирано-иракского конфликта. Вместо ста пятидесяти самолетов они выставили только шестьдесят, большие потери они понесли и в танках. Соответственно уменьшилось представительство и иранских войск. К тому же нам приходится перебрасывать их в Египет, дабы развести с иракцами. Вместо них мы планируем разместить рядом с иракцами войска из Марокко и Туниса.
- Перемещения происходят отвратительно, слишком много суеты и лишней болтовни в эфире, - резко отозвался на слова командующего начальник разведки Объединенных сил пакистанец Хасан Бхутто. - Я уверен, что иудеи уже в курсе происходящего.
- Может, они что-то и знают, но это не изменит их участи, - сказал Мухаммед. - Самое главное, чтобы первый удар для них был внезапным. Меч аллаха должен одним ударом рассечь тело врага.
"Меч аллаха" - так и был назван оперативный план войны с Израилем.

Достаточно хлопот оказалось в это время и у Маккреди. Молодой и амбициозный лидер демократической партии сенатор от штата Мичиган Билл Джефферсон возглавил в парламенте обширную атаку на международную политику Маккреди.
- Я искренне не понимаю политику нашего президента, - с ядовитой улыбкой на губах вещал самый молодой, сорокалетний член сената. - Это просто удивительно, но за последний год Маккреди уже три раза встречался с Сизовым, хотя с премьер-министром Англии таких встреч было только две, а с французским премьером вообще ни одной! Но самое главное, видно, что происходит явное сближение политики России и США, чего я не понимаю больше всего! Что у нас может быть общего с этим жутким, антидемократическим режимом? Пока в России не будут восстановлены права и свободы личности, мы не должны иметь никаких контактов с ее самозваным правительством! И это не только мое мнение, это глас американского народа. Восемьдесят процентов нашего общества поддерживают именно такую точку зрения. На словах Маккреди пропагандирует неприятие внешней и внутренней политики России, и в то же время по разным каналам, через международные банки выделяет диктаторскому режиму тридцать миллиардов займа! И это в то время, когда в самих Штатах остро нуждаются в финансовой помощи как минимум десять миллионов вынужденных переселенцев с зараженных радиацией земель!
Джефферсон умел поднимать волну. Началась истерия в газетах, на телевидении, конгресс создал специальную комиссию по разбирательству действий президента. В отдаленной от большой политики желтой прессе начали писать о неизбежности импичмента Маккреди. Итогом всей этой шумихи стало назначение сенатом объединенных с конгрессом слушаний по внешней политике администрации президента.
- Идиот! - невежливо отозвался о своем молодом коллеге Маккреди. - Не буду же я перед страной и всем миром раскрывать свои карты!
Президент обернулся к своему советнику по национальной безопасности Коре Нельсон, темнокожей сорокасемилетней женщине с приятной внешностью, железной волей и незаурядным умом.
- Кора, займись этим. Они вызвали меня в конгресс десятого. Нужно любой ценой отложить слушания до двадцатого.
- Почему до двадцатого?
- Наши ушастые коллеги, Лепински и Циммерман, предполагают, что именно двадцатого ноября арабы нанесут свой удар. Девяносто процентов вероятности.
- Хорошо, я попробую.
Используя республиканское большинство в обеих палатах, Нельсон своего добилась. Слушания по международной политике президента были перенесены на двадцать первое ноября.
Но прийти на них Маккреди уже не пришлось.



ЭПИЗОД 36
Начальник контрразведки Объединенных мусульманских сил Хасан Бхутто не зря нервничал по поводу секретности передислокации войск. Израильский генштаб давно был в курсе планов исламского командования, он знал, что война неизбежна. Часть материалов предоставили США, а многие разведданные израильтяне добыли сами. Единственное, чего не знали ни "Моссад", ни конкурирующая с ней АМАН, - когда начнется новая арабо-израильская война. На очередном совещании с участием премьер-министра и всех силовиков обсуждался именно этот вопрос. Докладывал начальник генерального штаба Менахим Бен-Арив:
- Итак, против нас выставляют группировку войск общей численностью почти два миллиона солдат, две тысячи танков, триста пятьдесят самолетов всех видов, более шести тысяч орудий, флотилию из трех крейсеров, пяти эсминцев и трех подводных лодок. Общее превосходство врага по личному составу в три раза, по танкам в два, по самолетам в полтора.
- Само по себе это не имеет значения, - пробурчал премьер-министр Ицхак Амит, последний представитель первой волны израильских политиков. В прессе его частенько называли "Львом сионизма". Как и Бегин, Рабин, Шарон, он прошел школу еврейской террористической группировки "Иргун Цвай-Леуми". В 1948 году он принимал непосредственное участие в убийстве посредника ООН на Ближнем Востоке, главы Красного Креста графа Фольке Бернадотта. А еще до этого Амит засветился в апреле сорок восьмого, во время печально известной резни в деревне Дейр-Яссин, где он был правой рукой Шарона, и, как поговаривали, лично зарезал штык-ножом как минимум двоих раненых арабов.
- Мы всегда были в численном меньшинстве, но это не помогло им выиграть ни одной войны, - добавил он.
- Да, но сейчас положение более чем серьезное. Кроме военной акции арабы готовят массивную политическую атаку на США и весь Запад с целью нашей полной блокады, - заметил глава "Моссада" Абрахам Вейцман.
- США нас никогда не оставят, мы единственные его союзники на Ближнем Востоке, - упрямо продолжал гнуть свое Амит.
- Но в последнее время все изменилось. Штаты упрочили свое положение на Аравийском полуострове после двух ирако-кувейтских войн. И саудиты, и Фейсал не возражают против присутствия в их странах военных баз и флота в Персидском заливе.
- Ну хорошо, я еще раз пошлю в Вашингтон министра иностранных дел и добьюсь от янки гарантий полной поддержки в нашей борьбе, - согласился Амит. - Ну, а ваше дело, - он обернулся к рыцарям плаща и кинжала, - любой ценой узнать час "Ч". От этого зависит все. Мы не должны повторить ошибок "Войны судного дня".
Вейцман поморщился. В семьдесят третьем году "Моссад" действительно полностью прошляпил широкомасштабную подготовку к войне Египта и Сирии. В те, первые дни войны, казалось, что арабам удастся сбросить евреев в море, и только предательская политика Саддата, остановившая танки у порога Израиля, спасла иудейский народ от печальной участи.
- Хорошо, я ручаюсь своей головой.
Спустя неделю в двенадцать часов ночи в спальне премьер-министра Ицхака Амита раздался телефонный звонок.
- Да, кто там еще? - буркнул с хрипением и свистом старый сионист.
- Это я, Вейцман. Я узнал все что надо.
- Это точно?
- Да, абсолютно.
- Ну что ж, тогда я позвоню Герцлю, пусть запускает свою шарманку.
Подняв трубку другого телефона, Амит вызвал министра обороны Авраама Герцля.
- Ты уже все знаешь?
- Да, Вейцман мне доложил.
- Тогда запускай Навина в действие.
- Слушаюсь!
Отдав приказ, Амит перевернулся на другой бок и погрузился в сон. Снотворное, принятое три часа назад, вряд ли помогло бы ему нормально руководить страной, так что следовало до конца использовать гарантированные фармацевтической фирмой "Хехст" три часа отдыха. Кроме того, премьер знал своих генералов - их не надо было торопить. Чаще приходилось тормозить.
"Моссад" узнал о часе "Ч", перехватив несколько групп диверсантов, заброшенных для проведения терактов и диверсий против израильтян. Под жуткими пытками в казематах "Шинт Бет", израильского аналога гестапо, некоторые сломавшиеся палестинцы неизменно называли одно и то же время запланированных диверсий - пять часов утра двадцать первого ноября.
Надо сказать, что сама эта затея с диверсионными группами в свое время была напрочь отвергнута покойным Ага уль-Хаком.
- Совсем незачем посылать туда людей, если все может решить одна ракета, запущенная с самолета. Израиль не Сибирь, здесь не нужно рвать железнодорожные мосты.
Но уже после смерти пакистанского диктатора лидеры разных палестинских группировок убедили командование послать их бойцов. Потенциальным лидерам новой Палестины нужно было отметиться как самым важным борцам за свободу порабощенной родины. Сейчас все это сыграло против самих арабов.
Через полчаса после звонка Вейцмана оперативный план под названием "Иисус Навин" вступил в действие. Уже до этого восемьдесят процентов личного состава армии находились в казармах. Срочная мобилизация остальных резервистов была проведена в рекордные сроки: к четырем часам утра сто процентов израильтян, годных к несению воинской службы, прибыли в места своей дислокации.
С аэродромов с ревом поднялись сотни израильских самолетов. За десять минут до этого выстрелы из зениток и гаубиц по всей стране распылили в воздухе миллиарды тончайших цинковых иголочек, внешне похожих на самую обычную стекловату. Но на экранах арабских радаров образовалось громадное, непрозрачное для радиоволн пятно. Висевшие в небе над Средиземноморьем американские АВАКСы подавляли частоты мусульманских радиостанций. Первая волна штурмовиков прошлась по арабским аэродромам. МиГи, "сушки", "Миражи" и F-16 мусульманских сил только выруливали на взлетную полосу, когда на малой высоте вынырнувшие из предрассветного тумана израильские самолеты с ходу ударили по ним ракетами и бомбами. Семьдесят процентов самолетов антиизраильской коалиции погибли, так и не поднявшись в воздух. В Египте повторилась история шестьдесят седьмого года, когда в течение десяти минут израильская авиация по очереди бомбила один аэродром за другим, но местное начальство, вместо того чтобы оповестить об этом соседей, начинало звонить в Каир и спрашивать у вышестоящих генералов, что делать.
Покончив с авиацией противника, израильские самолеты принялись терзать наземные войска. Полтора миллиона людей, тысяча танков, полторы тысячи бронетранспортеров, шесть тысяч орудий, - все это было спрессовано в одну сплошную массу в ожидании наступления. И каждая сброшенная бомба, каждый осколок и снаряд находили свою цель, а когда самолеты улетели на заправку, в игру вступила артиллерия. Дальнобойные гаубицы и многоствольные реактивные установки с ревом и грохотом обрушивали тонны железа на головы иракцев, марокканцев, египтян и тунисцев. С ревом срывались со спусковых установок ракеты средней дальности "Иерихон". Одинаково гибли и вышколенные пакистанские вояки, и полуанархические добровольцы из дивизии афганских моджахедов. При этом еврейские командиры использовали все достижения передовой науки. После каждого залпа командиры батарей уточняли цели на дисплее компьютера, напрямую связанного с мощнейшей оптикой застывшего на стационарной орбите американского спутника-шпиона.
В стане же мусульман царила растерянность. Одна из ракет "Иерихон" попала в бункер Главнокомандующего Объединенными силами Дауда Амира, оставив войска без общего командования. Заслуга в обнаружении штаба Амира полностью принадлежала американской радиоразведке. За израильтянами осталось только одно, самое главное - точно попасть в цель, что они и сделали.
Лишь в восемь утра умолк гром пушек и рев самолетов. В воздухе, пронизанном сгоревшим порохом, тротилом, бензином и соляркой, пахло еще кровью, горелым железом и смертью. На позициях мусульман слышны были только стоны раненых и крики безумных, живые молчали, подавленные случившимся.
Лишь через три часа семьдесят оставшихся в строю самолетов мусульман нанесли ответный удар по позициям израильтян. В воздухе еще витали частицы радиоэлектронной завесы, и штурмовикам арабов удалось незамеченными для сил израильских ПВО прорваться на сверхнизкой высоте и разнести в клочья пятьдесят шесть самолетов противника, две нефтебазы и лагерь мотострелковой дивизии.
Еще через четыре часа вступили в бой перегруппировавшиеся сухопутные войска. После трехчасовой артподготовки на поле боя появились танки. Вылетевшие на их бомбежку израильские F-16 тут же столкнулись с истребителями противника. Воздушный бой шел на равных, уже никто не владел численным преимуществом. Во встречном бою в долине Бекаа столкнулись пятьсот сирийских танков Т-70 и Т-80 и семьсот израильских "Абрамсов" и "Леопардов". Трехчасовая железная мясорубка не принесла преимущества ни одной из сторон. Железная пятидесятитонная махина стоимостью сотни тысяч долларов с хорошо обученным экипажем в своем чреве в лучшем случае успевала два раза выстрелить, подбить чужой танк и тут же сгореть либо от ответного танкового выстрела, либо от управляемого реактивного снаряда. Израильские вертолеты "Апачи", "Кобра" и арабские Ми-24 словно сама смерть проносились над полем боя, нещадно уничтожая неуклюжих железных монстров, и сами тут же взрывались и гибли, получив в бронированный бок либо "Стингер", либо "Иглу". К концу дня на свои позиции вернулись лишь пятьдесят шесть сирийских и сто два израильских танка.
Танковое сражение на полуострове Синай закончилось еще большим крахом арабских амбиций. Египетские "Рамзесы" во встречном бою с американским аналогом "Абрамсом" показали гораздо меньшую выучку экипажей. Лишь в районе сектора Газа египтянам во взаимодействии с иранскими войсками удалось отрезать и почти раздавить элитную десантную бригаду израильтян. Но массированные удары авиации сионистов заставили генерала Ахмеда Насиба сделать трехчасовую передышку. За это время израильтяне подогнали по морю весь свой небольшой флот и эвакуировали легендарное соединение, сохранив за бригадой славу непобедимых воинов.
Не удалась исламистам и атака с моря. Десять кораблей с морской пехотой под прикрытием крейсера и трех эсминцев направились к портам Хайфа и Тир, но еще за десять миль до берега эскадра подверглась неистовым атакам авиации. Лишенный поддержки истребителей крейсер получил значительные повреждения, один из эсминцев ушел на дно, туда же последовали и три десантных корабля. После этого адмирал Кармаль отдал приказ повернуть назад.
- Без фактора внезапности наша игра не стоит свеч, - заявил адмирал своим офицерам на мостике.
Происшедший на море бой имел еще одни неприятные для США последствия. Израильские асы каким-то образом сумели сбить круживший далеко в стороне американский АВАКС. Это было нелепо, ведь тот же самый АВАКС навел израильские самолеты на эскадру неприятеля. Потом израильтяне заявляли, что это была чистая случайность - просто ракета повернула куда не надо. Но на самом деле со спутника было хорошо видно, что "Боинг" кружил в сотне километров от боя, а один из израильских самолетов отвалил от общей круговерти и в пределах досягаемости выпустил в АВАКС две ракеты.
Не оправдались расчеты Мухаммеда на диверсионные группы со стороны местных жителей. Евреи уже не церемонились со своими "соседями", как во время интифады, а просто блокировали арабские кварталы и не выпускали их обитателей в еврейскую часть города. Лишь восемнадцать перестрелок с полицией и израильскими внутренними войсками, в основном состоящими из женщин, взорванное из гранатомета небольшое бензохранилище, граната, брошенная в армейский джип, и еще с десяток подобных подвигов отметили в первый день пятой арабо-израильской войны.
К концу дня бои начали стихать по всем направлениям. Подсчет потерь ужаснул Мухаммеда. Счет убитых и раненых шел на сотни тысяч. Ни на одном участке фронта не удалось взломать оборону противника. В ту ночь Мухаммед почувствовал себя не просто больным, а смертельно больным.
- Если бы аллах не запрещал самоубийства, я бы сейчас пустил себе пулю в висок, - сказал он неотлучному аль-Дамани.



ЭПИЗОД 38
Спустя неделю активные бои на всех участках фронта начали затихать. Ни одна из сторон не имела большого преимущества, постепенно началась типично позиционная война. И мусульманские и израильские войска врылись в землю, ощетинились линиями обороны с многочисленными бетонными дотами и целыми укрепрайонами.
Переждав еще несколько дней, Мухаммед созвал в Эль-Риаде конференцию стран ОПЕК. После двух дней и пяти заседаний Саудовская Аравия, Иран, Кувейт, Ирак, ОАР, Катар, Ливия, Нигерия, Алжир и Индонезия объявили о семидесятипроцентном сокращении добычи нефти. Воздержались от подобного шага лишь Венесуэла и Габон.
- Если Израиль через месяц не освободит Иерусалим и не предоставит территорию для создания государства Палестина, то мы полностью остановим добычу нефти, - заявил Мухаммед перед объективами телекамер. Это было его первое публичное выступление перед журналистами, и в этот момент саудовский король чувствовал себя самым счастливым человеком в мире. Да, ему не удалось ликвидировать Израиль как государство, но все равно мусульмане добьются своего. От сознания того, что его сейчас видят миллионы, а может, и миллиарды людей, наместник пророка на земле как никогда раньше чувствовал себя всемогущим.
Паника, вспыхнувшая на биржах мира была беспрецедентной. Цена за баррель нефти, и так выросшая за неделю войны с двадцати семи до тридцати четырех долларов, в считанные часы подскочила до пятидесяти долларов! Комментарии всех обозревателей и политологов были пессимистичны, на бензозаправках выстроились километровые очереди. Европейцы и американцы запасались бензином кто во что горазд - в канистры, баки, бачки, и даже пластиковые бутылки из-под пепси. Произошел резкий обвал биржи, прежде всего упали в цене акции таких нефтедобывающих монстров, как "Экссон", "Шелл", "Мобил". Мухаммед и его приближенные часами сидели у экрана, наблюдая по Си-Эн-Эн, как разливается по миру паника. Но в тот же вечер честолюбивым планам саудовского короля был нанесен сильнейший удар.
Конгресс и сенат США провел совместное заседание. По случаю чрезвычайности ситуации в мире его прямую трансляцию решено было провести по всей стране. Как обычно, с провокационной речью выступил Билл Джефферсон. Именно он был инициатором этой беспрецедентной телетрансляции.
- Я бы хотел спросить у господина президента... А кстати, где он? Почему его нет с нами?
Сенатор сделал паузу, артистичным жестом обвел зал и саркастично улыбнулся. Он прекрасно знал свое обаяние, внешне Джефферсон напоминал нечто среднее между Кеннеди и Клинтоном - холеное, фотогеничное лицо и не по годам седая шевелюра.
- Ну ладно, я надеюсь, что ему передадут мои слова. Я хочу спросить, что президент США сделал для того, чтобы защитить нашу страну от диктата мусульманских варваров? По-моему, он слишком увлекся закулисными сделками со своим другом Сизовым и потерял основное направление в мировой политике...
В самый разгар его речи открылась боковая дверь, и в зал заседаний вошел Маккреди. Дождавшись, когда демократ покинет трибуну, президент занял его место и обратился к залу:
- Леди и джентльмены! Меня и мою администрацию в последнее время обвиняют во всех смертных грехах, единственное, что мне еще не приписывают, - это гомосексуализм.
Переждав смех в зале, Маккреди продолжил:
- Итак, я хочу прояснить свою позицию и по вопросу России, и по вопросу нефтяного эмбарго. Пусть вас не удивляет подобная очередность вопросов, просто одно следует из другого. Разразившаяся две недели назад война не была для нас неожиданностью, мы еще полтора года назад узнали о планах нынешнего короля Саудовской Аравии - а этот план целиком и полностью принадлежит ему, - и начали готовить противодействие по всем пунктам его программы. Прежде всего мы обрели мощного союзника в борьбе с исламистами в лице России. Да, не стоит удивляться, несмотря на все идеологические разногласия, у нас общий враг, и Россия не меньше чем мы страдает от исламского террора. Но, кроме того, Россия является единственной страной, нефтяные запасы которой могут сравниться по объему с Аравийским полуостровом. Мы предоставили кредит России на модернизацию и расширение добычи нефти. К тому же русскими были построены три нефтепровода от Сибири до Санкт-Петербурга, Мурманска и Новороссийска. Еще одна линия буквально на днях напрямую свяжет Тюмень и Гамбург. Там осталось сварить последние стыки. В результате этого, даже если арабы полностью перекроют Европе кран, мы в считанные недели покроем весь дефицит горюче-смазочных материалов как минимум на семьдесят процентов...
- Что вы так заботитесь о Европе, Маккреди? Что вы сделали для Америки? - крикнул с места раздраженный Джефферсон.
Маккреди примиряюще поднял ладонь вверх.
- Я с полной ответственностью заявляю, что Соединенные Штаты вообще не будут испытывать дефицита в нефтепродуктах. Во-первых, мы заранее скупили нефть в достаточно больших количествах. Как минимум год страна сможет жить на этих запасах. Но даже когда привозная нефть кончится, это не страшно. Нами расконсервированы американские нефтяные промыслы в Техасе и Оклахоме. Увеличена добыча нефти на Аляске. С помощью наших финансовых вливаний Венесуэла почти в два раза увеличила добычу своей нефти. За счет этого мы не только покроем наши расходы, но и поможем нашим союзникам, Западной Европе и Японии.
После этих слов наступила полная тишина. С довольной улыбкой на устах Маккреди окинул взглядом зал и поставил последнюю точку в своем выступлении:
- Я хочу предупредить вас, господа сенаторы и конгрессмены, а также все мировое сообщество, что в лице короля Саудовской Аравии мы имеем не просто очередного врага государства Израиль, а врага всей западной цивилизации. Конечной целью этого ярого фундаменталиста является принудительное распространение религии ислама на весь мир. Мы не можем идти на поводу у этого фанатика и не пойдем...
За тысячи километров от Вашингтона в большой комнате королевского дворца пять человек в наушниках для параллельного перевода неподвижно застыли перед экраном телевизора. Только шестой зритель внимал речам президента США без наушников. Аль-Кадир прекрасно знал английский, он получил образование в Америке. После окончания речи президента он первый понял, что случилось, и даже побоялся повернуть голову в сторону своего властителя. Резкий выстрел прервал затянувшуюся тишину, и голубой экран "Панасоника" разлетелся вдребезги. Все оглянулись на Мухаммеда. В руке он держал дымящийся пистолет, но не это поразило приближенных. Лицо монарха перекосилось, изо рта пошла пена, и он с хрипом завалился на бок.
Дежуривший за дверью врач сразу признал в происшедшем эпилепсию.
- Держите ноги! - крикнул он, вытаскивая из ридикюля свои инструменты. Еще минут пять Мухаммед бился в припадке, потом расслабился.
- Ну вот и все, - сказал доктор, вытирая со лба пот. - Он отмечен печатью аллаха, у него такие же приступы, как у Великого Искандера и пророка Мухаммеда.

Уже на следующий день цена на нефть начала спадать и постепенно остановилась на сорока долларах за баррель. Наибольшие трудности из-за дефицита энергоносителей испытала Япония. Привязанная к арабской нефти на восемьдесят процентов и не поставленная в известность американцами о грядущем кризисе страна оказалась буквально парализована. Опустели вечно забитые машинами улицы Токио и Нагасаки, знаменитые многоярусные шоссейные разделки казались бессмысленными в своей обнаженной пустоте. За считанные дни из магазинов исчезли все мопеды, велосипеды и даже самокаты. Большинство крупных монополий послали своих работников в неоплачиваемый бессрочный отпуск. Целиком встала химическая промышленность. Каждый танкер с вьетнамской или сахалинской нефтью немедленно шел на переработку в топливо. Не хватало керосина для самолетов, и десятки тысяч иностранных туристов вынуждены были поневоле продлить свое пребывание в Стране восходящего солнца. Лишь через две недели, с поступлением первой аляскинской и техасской нефти, Япония начала оживать.
Вынужденный отпуск привел к самым непредсказуемым последствиям. В десять раз больше прибыли получили владельцы питейных и развлекательных заведений - сократило свое вещание телевидение, а японские рабочие и служащие в саке топили свой страх перед грядущим. Кроме того, через девять месяцев в Японии был зафиксирован небывалый всплеск рождаемости.
Западная Европа легче пережила нефтяной кризис, и не только из-за российской нефти. Нефтяные скважины в Северном море работали на полную мощность. Английский филиал экстремистской мусульманской организации "Эль-Джихад" попытался устроить аварию на одной из норвежских платформ. Катер, начиненный тонной взрывчатки, был случайно обнаружен на одном из причалов Лондона. Та же самая группа успела взорвать одно нефтехранилище в черте города. Полдня пожарные боролись с огнем, а жители столицы вынуждены были вдыхать воздух пополам с гарью. Парламенту пришлось срочно отменить незыблемое английское правило: "Мой дом - моя крепость". После этого служители порядка уже не сильно церемонились с выходцами с ближнего Востока и при малейшем подозрении врывались в дома и квартиры арабов, ливийцев, алжирцев и других приверженцев ислама.
Несколько взрывов прогремело и во Франции. Пострадали два нефтепровода и бензохранилище. Правительство Лемьера было вынуждено пойти на непопулярные меры и провести операцию "Большой невод". Этот самый невод выловил десятки диверсионных групп самых разных национальностей и политической ориентации, от алжирских фундаменталистов до филиала баскской террористической организации ЭТА. Французский президент по обыкновению выразил свое, особое мнение о сложившейся в мире ситуации:
- Как всегда, что бы ни происходило в мире, хоть всемирный потоп, в выигрыше останутся американцы. Я уверен, что Маккреди специально не стал информировать нас о планах мусульманского руководства. И теперь мы вынуждены переплачивать миллиарды франков уже не арабам, а тем же янки!
Лемьер был недалек от истины. Еще полтора года назад Арисон предложил предупредить основных союзников по НАТО о предстоящих изменениях в политике нефтедобывающих стран Ближнего Востока. Маккреди надолго задумался, а потом отрицательно покачал головой:
- Может быть, позже, но никак не сейчас.
Окончательно он отказался от этой идеи после взрыва АЭС в Сокраменто. Недовольному Арисону он так объяснил свою позицию:
- Ты понимаешь, Джим, сейчас Европа живет лучше, чем Америка. И все из-за этой чертовой диверсии. Так что нефтяной кризис - это лучший повод подоить наших европейских друзей. Большие нефтедоллары хорошо реанимируют нашу промышленность.
Вообще, в последнее время у президента разладились отношения госсекретарем. Со всеми своими блестящими организаторскими способностями и изощренным умом, Арисон оказался в плену своего идеалистического воспитания. То, что хорошо было для преподавателя Принстона, никак не годилось для реального политика, живущего между ложью и полуложью.
Неплохую выгоду из конфликта извлекла и Россия. Поток нефтедолларов позволил компенсировать выросшие цены на продукты и товары массового потребления. Правда, пришлось повысить цены на бензин внутри страны, кое-где даже начались перебои с топливом, настолько рьяно бензин и солярка потекли за "бугор". Пришлось вмешиваться Соломину и закручивать гайки, урезонивая зарвавшихся нефтяных князьков. Кроме того, вынужденной мерой стало повышение на сорок процентов зарплаты всем бюджетникам. Так что валютные запасы страны пополнились не сильно. Мечта Соломина о ста миллиардах долларов в загашнике у правительства так и осталась мечтой.



ЭПИЗОД 40
В трехстах километрах от Эр-Риада, на просторах великой пустыни Руб-Эль-Хали, раскинулся небольшой палаточный лагерь: восемь мощных джипов, три больших шатра, с десяток чистокровных арабских скакунов и небольшое стадо верблюдов. В тени, под тентом, расположились клетки с небольшими пятнистыми птицами с характерно загнутыми клювами и мощными когтями убийц. Нетрудно было сделать вывод о характере данной вылазки: соколиная охота.
В большом котле булькала вода, двое наемных слуг из числа приезжих палестинцев ощипывали тушки куропаток, суетились повара, шоферы проверяли автомобили... Обычная бивуачная жизнь выехавших на охоту саудовских принцев. Странно смотрелись только два вооруженных винтовками охранника около самого большого и роскошного шатра. Один из них расхаживал перед входом, второй, настороженно оглядываясь по сторонам, сзади палатки.
Если бы сейчас в шатер заглянул начальник личной разведки короля вездесущий аль-Кадир, он непременно бы встревожился. Трое собравшихся принцев - Азиз, Дауд и Хаким, принадлежали к трем разным и непримиримым кланам. То, что они встретились в этом укромном уголке Аравии, говорило только об одном - впервые за последние пять лет самые могущественные группировки в Саудовской Аравии объединились. А объединиться они могли только против кого-то.
Вряд ли кто снаружи шатра мог подслушать разговор высокопоставленных особ. Внутри звучала восточная музыка, витиеватая и заунывная одновременно. Принцы в ожидании обеда лежали вокруг громадного блюда с фруктами и неторопливо разговаривали, иногда отдавая дань благоуханным дарам природы.
- Он зашел слишком далеко, - вздохнул принц Хаким, пятидесятилетний, тучный мужчина, отрывая от огромной кисти продолговатую виноградинку. Закинув ее в рот, он сощурился от удовольствия и, лишь переждав, пока вкус винограда утратит свою остроту, продолжил свою мысль: - За последние два месяца мы терпели только убытки. Содержание моей семьи обходится в кругленькую сумму. Если так пойдет дело, то вскоре нам придется вспомнить забытое ремесло наших предков и начать пасти овец.
Оба его собеседника соизволили улыбнуться. У Хакима было шесть жен, десять сыновей и четыре дочери. Принц Дауд, полная противоположность своего собеседника, худощавый и поджарый, подкинул на ладони душистый персик и изрек:
- Тебе хорошо, с десятью сыновьями ты управишься с любым стадом, а у меня всего два сына. Что мне остается делать?
Разговор в том же стиле поддержал принц Азиз, самый молодой среди них, но в свои сорок уже командующий национальной гвардией:
- А ты будешь нападать на его стада и отбивать скот. А потом продавать его мне.
Азиз засмеялся, довольный своей шуткой. Оба его спутника так же не замедлили улыбнуться. После очередной виноградинки Хаким продолжил прерванную мысль:
- Мухаммед не собирается отменять эмбарго, хотя все страны ОПЕК уже ропщут. Но без его согласия они боятся что-либо предпринимать. Ясно, что идея с эмбарго не удалась, но его уже не остановить.
- Он все чаще приходит в ярость, - сдвинул брови Азиз. - Порой мне кажется, что он сошел с ума. Позавчера казнили еще трех полковников из национальной гвардии по подозрению в заговоре против короля.
- Клянусь аллахом, там ничего такого не было! Просто этот иорданский выскочка нашпиговал микрофонами весь Эр-Риад. Один из этих полковников приходится двоюродным братом моей жены.
Дауд от злости невольно так сжал персик, что тот лопнул в его руках. Отбросив в сторону ароматную мякоть, принц вытер ладонь полотенцем и сказал самое главное, ради чего они здесь собрались:
- Пора убирать Мухаммеда с престола.
- Как ты себе это представляешь? Сам он не отречется.
- Да, это верно. К тому же он по-прежнему популярен среди простого народа, бедуинов и особенно среди палестинцев.
- Еще бы! Получилось так, что ради них мы ввязались в эту войну.
- Есть другие методы, - поглаживая свою небольшую бороду, сказал Хаким. - Например, кончина в семьдесят пятом короля Фейсала.
Все переглянулись. Тридцать с лишним лет назад король Саудовской Аравии Фейсал был убит одним из своих многочисленных племянников, принцем Мусоедом.
- Это было бы неплохо, - признался Дауд.
- Да, только где нам взять второго Мусоеда?
- У меня есть такой человек, - открыл карты Хаким.
- И кто он?
- Ибрагим. Самый младший из сыновей казненного Али аль-Сабаха. Он тяжело переживает смерть отца и готов кровью смыть позор, лежащий на его семействе.
- Сколько ему лет?
- Семнадцать. Хотите на него взглянуть?
- Да, надо оценить, способен ли он на такое.
Хаким хлопнул в ладоши, и в шатер заглянул часовой.
- Позови Ибрагима.
Вскоре в шатер вошел молодой человек в белой галабии, но без головного платка. Это был типичный представитель своей нации: жгучий, смуглый брюнет с красивыми черными глазами и ястребиным носом. Поклонившись, он вежливо спросил:
- Звали, Хаким-ага?
- Да, сынок. Возьми этот персик. Взглянув на него, я почему-то захотел подарить его тебе.
И Хаким протянул ему громадный, во всю ладонь, краснобокий бархатный персик. С поклоном взяв плод, Ибрагим вопросительно глянул на приемного отца, но тот кивком головы отпустил юношу. Полог шатра остался открытым, и все трое видели, как молодой парень на ходу начал есть подаренный персик, жадно вгрызаясь в сочную плоть.
- Красивый парень, - сказал Дауд, невольно продолжая следить за уходящим юношей. - Жалко его.
Остальные двое принцев поняли его. Если покушение удастся и Мухаммед умрет, они вынуждены будут казнить Ибрагима, таковы неизбежные правила игры. Проливший королевскую кровь достоин только смерти.
- Да, но он настоящий воин, - сказал Хаким и, поднявшись, лично закрыл полог. Потом он обернулся и завел речь о том, что было вечнам камнем преткновения.
- Осталось решить, кто будем королем после того, как Мухаммед отправится в Джаханнам*.
Оба его гостя сразу сбросили сонное оцепенение полуденной сиесты, сели и приготовились выдержать длительный словесный бой.

Через три недели в Эр-Риаде, в тронном зале королевского дворца, проходила обычная аудиенция для подданных аравийского короля. По вековой традиции, в один из дней недели, обычно во вторник, любой житель страны имел возможность прийти к своему властителю и без больших церемоний обратиться с какой-нибудь просьбой. Последний, самый нищий бедуин мог подойти к королю, назвать его братом и попросить помощь или содействие. В этот вторник желающих обратиться к Мухаммеду было больше, чем обычно. Вообще, с началом войны и введением эмбарго поток просьб и пожеланий подданных к своему монарху увеличился в несколько раз. Высокий, широкоскулый и бородатый бедуин в черно-белой клетчатой шмахе* низким, рокочущим голосом высказывал свои претензии:
- ...их держат как собак, не выпускают из этого лагеря, кормят свининой...
Фатах аль-Дамани не вслушивался в разговор, как и положено телохранителю, он наблюдал за поведением собеседника короля. Но и он понял, что сын бедуина учился где-то в Европе и после начала войны был помещен в лагерь для интернированных лиц. Судьба этого парня мало волновала Фатаха, гораздо больше его тревожило состояние Мухаммеда. Ко всем болезням короля прибавилась еще одна, язва желудка. В последнее время Мухаммед питался только верблюжьим молоком и рисом. Причину болезни Фатах видел во внезапной смерти духовного наставника короля, Вали Омара. Ходили слухи, что святого улема отравили, но аль-Дамани не верил, что кто-то во дворце мог поднять руку на святого человека, разве что самые фанатичные исмаилиты сумели обманом прокрасться в покои саудовского короля.
После бедуина в очереди стоял красивый молодой человек в белой галабии, черном бурнусе и таком же безупречно белом платке. Узнав его, Мухаммед нахмурился. Он не жаловал никого из родственников своих врагов, и, вопреки обычаю, король не наклонился, чтобы подставить для поцелуя племянника свою щеку. В отличие от всех остальных просителей Ибрагим назвал Мухаммеда не так, как тот просил: братом либо просто Мухаммедом, а по титулу:
- Ваше королевское величество, я пришел к вам с одной большой просьбой.
- Какой?
- Я прошу, чтобы объявили о том, что мой отец не виновен в предъявленных ему прегрешениях.
Мухаммед вспылил:
- Он виновен! Виновен в том, что продался этим американским собакам! Его вина доказана, и на том свете он давно уже жарится в аду!
Глаза короля пылали яростью, бледное лицо покраснело, но и упрямый взгляд юноши мало уступал ему своей неукротимой гордостью.
"Как бы его снова не свалил припадок", - подумал Фатах, с беспокойством глядя то на Мухаммеда, то на неугодного просителя. Этот парень чем-то не понравился телохранителю, но он надеялся, что на входе во дворец его тщательно обыскали, как и всех шедших на прием к королю. Там стоял сам аль-Кадир, с металлоискателем и натренированными на взрывчатку собаками. Фатах не знал, что странный проситель прошел не через парадный вход, а через небольшую потайную дверь в противоположном конце тронного зала.
Мухаммед все же справился с гневом и резким жестом руки указал племяннику, что аудиенция для него закончена. За спиной Ибрагима уже с сопением топтался очередной проситель, но сын бывшего визиря не спешил уходить. Он как-то неуклюже поклонился монарху и, вместо того чтобы отойти, сделал шаг вперед. И тут аль-Дамани понял все. То, как этот парень поклонился своему монарху не соответствовало его молодости. И эта громоздкая фигура никак не гармонировала с юношеским лицом Ибрагима. Закричав, Фатах кинулся вперед, стараясь своим телом прикрыть монарха. Мощный взрыв отбросил его тело назад, грохот и звон вылетающих витражей слились в один звук. Четыре килограмма пластита в клочья разорвали тело Ибрагима, вокруг него лежали мертвые, раскромсанные тела, чуть подальше десятки раненых и контуженных с воем и причитанием ползали по мраморному, скользкому от крови полу.
Когда Ахмед аль-Кадир, по пояс испачканный в человеческой крови, пробился к Мухаммеду, тот был еще жив. Аль-Дамани все-таки успел прикрыть тело и голову короля своим собственным телом, но от ног самого могущественного властителя мусульманского мира остались одни обрубки чуть выше колен, и из них беспощадным потоком хлестала кровь.
Судорожным движением сжав бурнус аль-Кадира, Мухаммед прохрипел ему в лицо:
- Пророк... я хотел.. я не смог... не смог!
Иорданец понял, что король общается уже не с ним, а видит сейчас небожителей и самого пророка Мухаммеда.
- Я хотел... я пытался... я верил!
Пылающие мукой глаза монарха заволокла пелена, пальцы разжались, и последние секунды жизни истекли вместе с последними каплями крови из его чудовищных ран. Закрыв глаза короля, аль-Кадир начал шептать поминальную молитву. Эту молитву он читал не только для своего монарха, но и для себя. В тот же вечер его удушили двумя шарфами в одной из дальних комнат дворца. Формально его обвинили в халатности при охране покойного короля, но на самом деле слишком много царственной крови пролил этот чужестранец, чтобы быть прощенным пришедшим к власти законным наследникам престола. Это они провели смертника через заднюю дверь тронного зала, миновав и металлоискатель, и тренированных собак.
Пришедший к власти Абдаллах ибн Азиз аль Сабах ас-Сауд тут же собрал конференцию стран ОПЕК и отменил эмбарго, для приличия оставив некоторые ограничения против США и Голландии. Цена на нефть тут же упала до тридцати долларов за баррель. Золотые времена для американских нефтяных королей кончились. В пять раз более дешевая по себестоимости арабская нефть почти мгновенно вытеснила с рынка техасскую и оклахомскую.
Оставалось одно - каким-то образом достойно закончить затянувшуюся войну.



ЭПИЗОД 42
Маккреди в первый раз видел своего госсекретаря в таком состоянии. Лишь только Арисон вошел в его кабинет, как президент подумал, что Джимми похож на пьяного. Это было странно, "Принстонский птенец" не раз подвергался издевательствам со стороны всех остальных членов команды Маккреди именно за его стопроцентную трезвость. Но, как оказалось, Арисон и в самом деле был пьян, не очень сильно, но заметно. И как порой бывает с непьющим человеком, алкоголь извлек из личины этого рафинированного эстета нечто ранее невиданное и странное. Развязно плюхнувшись на стул напротив президента, Джимми выругался, и, поправив растрепанную, редеющую рыжую шевелюру, хриплым голосом признался:
- Ты знаешь, Ален, я не думал раньше, что политика такое тухлое дело.
Маккреди высоко поднял брови. Его давно уже никто не называл на "ты".
- В чем дело, Джимми, ты пьян?
- Да, есть немного. Я выпил этого... "Джек Даниэля", но обещанной радости не почувствовал.
- Я вообще-то ждал тебя с докладом о ходе переговоров на Ближнем Востоке, - напомнил Маккреди.
- А я поэтому и нажрался, что докладывать мне нечего. Нечего, понимаешь! Они у меня вот уже где сидят! - Арисон резанул себя ладонью по горлу. - Все эти арабы, евреи. За последние четыре месяца я восемь раз летал через океан. И всего два раза ночевал у себя дома, в родной кровати, рядом с Джинни. Но самое главное, я чувствую себя, как кусок мяса на разделочном столе: сверху долбят арабы, а снизу упрямо стоят на своем евреи. Им всем хочется одного: на моем горбу въехать в рай! Они думают, что, если я приехал помочь им заключить мир, то должен рвать задницу именно для выполнения их программы! И никто не хочет идти на уступки! Эти... все в белом, - скривившись, Арисон мотнул головой, - только и делают, что улыбаются, кивают головами. "Ваша мудрость не имеет границ, о уважаемый! Мы всегда знали, что Америка - наш самый лучший друг!" А потом загибают такое, будто их танки уже стоят на Храмовой горе. А эта старая крыса, Амит? Он же ни на шаг не хочет отступать от своих позиций! Я встречал много евреев - хитрых, расчетливых, наглых, упрямых, но впервые они собрались в одном лице. После переговоров с этим старым террористом поневоле станешь антисемитом. Все, Алан, все! Это тупик. Пусть себе воюют, фак инг шит! Чем скорее они друг друга уничтожат, тем лучше для остального мира! Я умываю руки.
По ходу монолога госсекретаря Маккреди достал из резного ящичка на столе сигару, раскурил ее и, откинувшись на спинку кресла и прищурившись, смотрел на Арисона сквозь клубы синего дыма. Когда Джимми закончил свою исповедь, президент чуть помолчал, потом вздохнул и начал методично уничтожать своего первого помощника по международным делам:
- Ты думаешь, другим было легче? Вспомни хотя бы Киссинджера? Думаешь, он больше тебя ночевал дома, готовя Кэмп-Дэвидские соглашения? Это твоя работа, Джимми, твоя! Вся международная политика - это большое корыто с отвратительным пойлом для одной большой свиньи под названием История. Так было, есть и будет всегда. И ты, - он ткнул указательным пальцем в сторону Арисона, - самый главный кашевар в этом свинарнике. Теперь все зависит от тебя, войдет твое имя в историю или будет отброшено как неоправдавшее надежды, как навоз. Я не думал, что ты будешь таким чистоплюем! Вспомни, как во время предвыборной кампании ты не моргнув глазом приказал наставить жучков в штаб-квартире демократов в Сиэтле. И ведь это была твоя идея выставить Джо Форда безмозглой куклой, полной марионеткой. Именно ты предложил испортить его телесуфлер во время последнего обращения к американскому народу! Джо начал спотыкаться, подглядывать текст речи по бумаге, так что зрители больше видели его лысину на темечке, чем глаза, и это сыграло свою роль. Теперь же я не узнаю тебя! Что с тобой, Джимми?
Губы Арисона скривились в горькой усмешке, в глазах мелькнуло некое сожаление.
- Просто тогда я все воспринимал как одну большую игру. Матч по бейсболу, в котором любой ценой надо было победить. Я как-то не думал о моральной цене тех действий, тем более что Джо и в самом деле был пустой марионеткой, не способной связать пары слов без подсказки. Но большая политика - это что-то другое. Тут любое неверное действие оборачивается кровью людей. А в этих переговорах приходится действовать не через третьих лиц, а с глазу на глаз. Угрожать, хитрить, обещать заранее невыполнимое, поливать грязью других, чтобы через пару часов то же самое делать с теми, кого только что купал в этой грязи. Я чувствую себя не в своей тарелке, Ален.
Маккреди встал, прошелся вдоль стола, зачем-то посмотрел на подпись художника на портрете президента Мак-Кинли, потом снова вернулся на место.
- Хорошо, Джимми. Пока отдохни. Мы сообщим для прессы, что у тебя проблемы со здоровьем, например гипертонический криз. Я думаю, недели тебе хватит для принятия окончательного решения?
Арисон кивнул головой, поднялся и, ссутулив плечи, пошел к выходу. Едва за ним закрылась дверь, как Маккреди вызвал своего секретаря.
- Вызовите ко мне Кору Нельсон.
- Это невозможно, ее сейчас нет в Вашингтоне.
- Черт, она еще не вернулась?
- Она задержалась в Ботсване еще на день. Там возникли некоторые трудности с рудниками, поставляющими уран для наших электростанций.
- К черту Ботсвану! Она нужна мне здесь и сейчас. Немедленно отзовите ее.
Уже на следующий день Кора Нельсон, получив статус полномочного представителя президента, вылетела на Ближний Восток.
Ей пришлось вести переговоры заново. Кора еще летела через океан, когда умер Ицхак Амит, самый непримиримый враг арабов. По заведенному многолетнему обычаю Амит совершал свою ежегодную провокацию - посещал Храмовую гору, вторгаясь в самые почитаемые мечети мусульман, Аль-Акса и Куббат ас-Сахра. После этого, как всегда, следовал взрыв возмущения со стороны палестинцев, интифада вспыхивала словно костер, политый бензином. Это и было нужно старому сионисту.
- Израильский народ должен жить в постоянном напряжении, - частенько говорил он своим сподвижникам по партии "Ликуд". - Мир для нашего народа вреден. Только при постоянном напряжении и постоянной тренировке нарастают настоящие мышцы. А то, не дай боже, наши дети начнут дружить с детьми арабов. Они же потом не смогут в них стрелять!
На Храмовой горе все прошло нормально, охрана премьер-министра сработала на славу, не подпустив близко никого из разгневанных мусульман. Но неприятный сюрприз ожидал Амита, когда он приехал с докладом в израильский парламент. Около здания кнессета его встретила большая толпа единоверцев с лозунгами протеста: "Амита - вон из премьеров!", "Мы хотим мира, а не камней и пуль!". Демонстранты не ограничились транспарантами, и когда через час премьер-министр снова показался на ступенях кнессета, из толпы в его сторону полетели гнилые помидоры. Два из них достались широким спинам телохранителей, но один, перезрелый, овощ попал точно в лицо старому "льву сионизма". Уже в машине Амиту стало плохо, он начал задыхаться, лицо побагровело.
- Предатели... они не понимают! - хрипел он, пока секретарь на пару с телохранителем стаскивали с премьера галстук и расстегивали рубаху. Обширный инфаркт усугубился инсультом, и в ту же ночь Ицхака Амита не стало.
Пришедший на смену Амиту Менахим Газит не оказался более сговорчивым, но последовал парламентский кризис, и через месяц "Ликуд" вынужден был уйти в отставку.
Кора Нельсон смогла сделать то, чего не сумел добиться более эрудированный принстонский профессор. Ведя переговоры жестко и требовательно, она заставила обе стороны пойти на уступки. Восточный Иерусалим остался под протекцией Израиля, но Храмовый комплекс отошел под контроль международных войск, созданных на основе нейтральных стран: Швейцарии, Австрии и Финляндии. Кое-какие послабления выторговали для себя и палестинцы.









Часть вторая
КРАСНАЯ МЕЛЬНИЦА


ЭПИЗОД 44
Это строение в пятидесяти километрах от Новосибирска носило название Охотничий домик. Когда-то здесь, среди нетронутой природы госзаказника, действительно стояла простая сибирская изба с русской печью и банькой, но два года назад по приказу генерал-губернатора Восточной Сибири Николая Анатольевича Месяцева была проведена хорошая дорога, выстроен трехэтажный особняк с автономным обеспечением, сауной, плавательным бассейном и прочими атрибутами богатства и власти. Генерал появлялся здесь редко, раза два в месяц, но, уж приезжая, отрывался на полную катушку. Въезжал во двор целым кортежем, с многочисленной свитой, девочками, ящиками шампанского - любимого напитка губернатора, и гудел дня три, спасаясь от повседневной нервотрепки, забот и однообразия семейной жизни.
Но в этот зимний вечер кортеж автомобилей, проехавших во внутренний двор Охотничьего домика, был необычно мал - всего три машины, и вместо веселого женского смеха звучали одни мужские голоса, большей частью озабоченные и даже злые. А вместо шампанского из машины выволокли связанного по рукам и ногам человека.
- Тащите его вниз, - гулко рявкнул губернатор. - И займитесь им по полной форме, я подойду попозже.
Поднявшись наверх, Месяцев сбросил с плеч надоевший китель, расстегнул галстук и, достав из холодильника бутылку шампанского, торопливо распечатал ее, пролив в пенном потоке добрый бокал щедрого подарка Абрау-Дюрсо. Выпив остатки солнечного напитка, генерал немного успокоился, уже не торопясь, переоделся в спортивный костюм, даже причесался перед зеркалом, привычно помассировав свою изрезанную морщинами, потасканную физиономию. Несмотря на сорок семь прожитых лет, генерал-лейтенант выглядел гораздо старше своего возраста. Рыжеватые волосы на голове изрядно поредели, обильные мешки под глазами и нездоровая синюшность дополняли нерадостную картину. Высокая и мощная фигура губернатора в последнее время как-то раздалась вширь, а выработанный еще в училище командирский голос приобрел астматические оттенки.
Прихватив еще одну бутылку и фужер, генерал спустился в подвал. Увы, лишь войдя в большую комнату рядом с бойлерной, Месяцев понял, что опять случилось что-то не то. Его личный врач суетился над телом привезенного человека. Трясущимися руками раздирая полы пиджака и рубашки, он пытался воткнуть шприц в хилую грудь пленника. Лица остальных трех человек, стоявших рядом с доктором и его пациентом, казались бледными и растерянными.
- Ну, что там еще, мать вашу!.. - с ходу обрушился на своих приближенных губернатор.
- Сердце у него оказалось слабое, - признался моложавый офицер с одной звездой на погонах.
Удар тяжелого генеральского кулака немедленно обрушился на лощеное лицо майора. Отлетев к стене, адъютант зажал лицо руками, а из-под пальцев обильным потоком потекла кровь. Остальные спутники Месяцева невольно отшатнулись в стороны, но гнев генерала оказался направлен не на них.
- Ты чего, Семен, охренел! - заорал губернатор на врача. Но плотный, коренастого сложения военврач отнюдь не оробел.
- А я тут при чем?! - в ответ повысил голос он. - Ваш костолом его сразу током шибанул, он мигом и загнулся!
Теперь Месяцев обернулся к рослому, широкоплечему мужчине в короткой кожаной куртке. Большая, круглая голова его была выбрита наголо, голубые, нагловатые глаза смотрели весело и зло, во рту матово блестели улыбкой два ряда золотых зубов. Старый, беловатый шрам наискось пересекал всю голову управляющего делами губернатора Шикунова от левого виска и до затылка. Его проще можно было назвать завхозом, но должность эта таила в себе много и других различных обязанностей, странных для любого другого человека, но отнюдь не для Федора Шикунова. Сводник, сутенер, поставщик девочек и дефицитной выпивки, личный палач и киллер - все соединялось в лице этого явного уголовника, неожиданно получившего карт-бланш от одного из самых влиятельных людей страны.
- Ну и хрен с ним, загнулся и ладно, - по-блатному растягивая слова, сказал Шикунов. - Самое главное мы узнали.
- Что мы узнали?! - свирепым голосом спросил генерал. - Что!?
- Что стукачом был он. Был и нет его. Нет его, нет проблем.
- Дурак, ты, Федор! - неожиданно сбавляя обороты, сказал Месяцев. - Самое главное не то, что он стукач, а то, что он успел про меня настучать, понял?
Но Шикунов по-прежнему нахально улыбался своими золотыми зубами.
- Много он все равно не смог накапать, что он там в своей канцелярии видел? Одни бумажки, ничего больше. А по бумажкам у нас все тип-топ.
Генерал покосился на заливающегося кровью адъютанта, буркнул ему:
- Иди умойся!
Вздыхая, Месяцев долго мерил ногами длину подвала, потом обратился к троим оставшимся подручным:
- Надо было выяснить все его связи, всю подноготную, а вы его угробили! Стариков зря болтать не станет, он сказал, что под нас всех копают, и глубоко копают. Так что и нам нужно рыть глубже, гораздо глубже, так, чтобы найти всех иуд!
Стариков был губернатором Поволжского округа. Этот хитрый лис сумел раскусить инспектора Федерального агентства безопасности, более того, переманить его на свою сторону. Неделю назад он во время очередного приезда в Москву по поводу заседания Временного Военного Совета поведал о своем открытии трем самым близким коллегам из гильдии генерал-губернаторов.
- Ладно. - Месяцев прояснил мозги с помощью своего любимого напитка. - Теперь надо организовать все так, будто с ним произошел несчастный случай. Скажем... под машину попал, либо еще что-нибудь. Ну, не впервой, придумаете!
- Может, лучше наоборот - закопать его где-нибудь в лесу, и всего делов? - предложил молодой мужчина в армейском пятнистом бушлате, но без знаков отличия, зять Месяцева Анатолий Молодечный.
- Дурак! Так они больше всполошатся, начнут его искать, копать под меня. Делайте, как я велел! Чтобы все было натурально, портфельчик его говнястый не забудьте.
- Ясненько, - развел руками Шикунов. - Нет проблем.
Когда генерал и его свита покинули подвал, он сморщился, выплюнул жвачку и, пробормотав себе под нос: "А дерьмо Федору убирать, да?" - склонился над щуплым телом жертвы. Шикунов деловито осмотрел лицо трупа, потом шею, руки. Здесь он присвистнул и, сняв с руки погибшего часы, долго разглядывал их.
- Однако! Какой-то канцелярский придурок, а на руке настоящий "Ориент" с двумя нехилыми брюликами.
Недолго думая, он снял со своей руки фальшивый китайский "Лонжин" и защелкнул браслет на руке покойного.
- Махнем не глядя! - доброжелательно сказал завхоз покойнику и кивнул двум вошедшим в подвал амбалам: - Берите его, повезем прокатиться.

Через неделю поздно вечером в обычную квартиру в центре Новосибирска позвонили.
- Кто там? - спросила невысокая женщина лет тридцати пяти, одетая во все темное, с явно покрасневшими и набрякшими после долгих слез глазами.
- Виктор Семенов здесь живет?
Женщина отперла дверь, за ней стоял очень высокий молодой человек лет тридцати с объемным пакетом в одной руке и дипломатом в другой. Плечи позднего гостя явно намекали на его спортивное прошлое, а круглое, курносое лицо не портил даже большой, рваный шрам в углу рта, делающий его улыбку слегка перекошенной.
- Я из Москвы, Александр Рубежный. Мы с Виктором год назад были на стажировке в столице, немного подружились.
- Витя погиб неделю назад, - с трудом выговаривая слова, произнесла вдова.
- Да что вы говорите! - приглушенно ахнул приезжий. Как-то незаметно, по сантиметру он протиснулся в прихожую, поставил дипломат. - А я тут всяких гостинцев вам привез, сейчас такие времена, с продуктами туго. Но у нас, в столице, полегче.
После таких слов женщина не могла не пригласить позднего гостя.
- Проходите.
На звук голосов из соседней комнаты вышел серьезный, худосочный мальчишка лет двенадцати в круглых очках. Выложив на стол обильный запас продуктов, гость сбросил куртку на спинку стула и, пока хозяйка разливала по чашкам чай, спросил:
- Как это произошло?
- Никто не знает, - вздохнула женщина. - Он задержался на работе, бухгалтер есть бухгалтер, такое случалось часто. А утром его нашли на пустыре за нашим домом, судя по всему он попал под машину. Как - неизвестно. Непонятно даже, что он там делал, с работы он всегда возвращался с другой стороны. К тому же пока мы находились на похоронах, кто-то перевернул весь дом. Это было ужасно, все вывалено на пол, разгромлено...
- Вот как? Интересно... - вздохнул Рубежный. - А что еще случилось странного за эти дни?
- Да... пожалуй, больше ничего...
- У вас часы такие же, как были у моего папы, - неожиданно сказал мальчишка. Все это время он не отрываясь смотрел на запястье гостя.
- Да, верно, - согласился Александр, поднимая руку и всматриваясь в свои часы. - Мы брали их в одном спецраспределителе. Туда как раз завезли большую партию конфискованного "Ориента".
- Когда папу привезли домой, у него были другие.
- Какие?
Мальчишка ушел в свою комнату и вскоре вернулся с часами в руках.
- "Лонжин"? - удивился Рубежный. - Да, это явно не те часы.
Вскоре московский гость распрощался и ушел. Около подъезда его ждала машина, с виду самое обычное такси.
- В гостиницу, - велел Рубежный.
Не проехав и двух кварталов, шофер заметил:
- Александр Иванович, по-моему, нас пасут.
Александр глянул в зеркало заднего вида и кивнул головой.
- Да, и весьма откровенно. Значит, немного покатаемся по городу.
После этого он достал небольшую, явно нестандартную рацию и негромко скомандовал в микрофон:
- Второй, пристройтесь к нашему хвосту и проследите, откуда он растет.
- Хорошо.
Через десять минут группа наружного наблюдения новосибирской ФСБ потеряла объект своего внимания. Габаритные огни "Волги" словно растворились в черноте небольшого, неосвещенного переулка, а когда "десятка" группы наблюдения, миновав его, вырвалась на освещенный проспект, ни один из движущихся по нему автомобилей не напоминал нужную машину.
- Где он? Куда делся? - растерялся водитель.
- Назад, - скомандовал старший группы. Однако все поиски оказались напрасными. - Черт, похоже это ловкачи высшей пробы.
- Столичные гастролеры, - сплюнул с досады шофер.
- Поехали "на ковер", - велел, заранее сморщившись, глава "наружки".
Спустя пять минут "десятка" остановилась у громадного здания бывшего обкома партии, ныне резиденции генерал-губернатора. В этот поздний час в здании горело только три окна дежурной части да два окна на втором этаже.
Той же ночью в дверь врача-паталогоанатома Сергея Кузьмина постучали.
- Кто там? - хриплым спросонья голосом спросил доктор.
- Открывайте, ФСБ.
На такое предложение было опасно отвечать отказом. Не снимая цепочки, Кузьмичев приоткрыл дверь.
- Документы покажите, - попросил он. Рассмотрев их, он хмыкнул: - Ого, Москва, главное управление... Заходите.
Рубежный не стал лить воду на мельницу, а сразу спросил:
- Это вы примерно неделю назад делали вскрытие тела Виктора Семенова, бухгалтера канцелярии генерал-губернатора?
Кузьмичев наморщил лоб, потом согласно кивнул головой:
- Да, а в чем дело?
- Нам интересно, что послужило причиной его смерти? Не обнаружили ли вы при вскрытии чего-то особенного?
Доктор поскреб свою всклокоченную бороду, вздохнул и сказал:
- Знаете, причину смерти установить было и легко, и трудно. Типичное дэтэпэ, но такое впечатление, что его переехали как минимум раза три. И еще одно... - Кузьмичев прищурился. - На лодыжках ног остались темные пятна. Я как-то встречался с похожим случаем, лет семь назад братки пытали одного бизнесмена, у того не выдержало сердце. Так вот, похожие следы остаются после пыток электротоком.
- Это все?
Доктор пожал плечами.
- Пожалуй, да.
- Ну что ж, огромное вам спасибо, и, пожалуйста, никому ни слова про этот разговор. Это в целях вашей же безопасности.
Поздние гости отбыли восвояси, а доктор ушел к себе в спальню, но еще долго не мог уснуть, проклиная свою черную, неблагодарную и, как оказалось, еще и опасную работу.
Утром следующего дня вся столичная опергруппа Федерального агентства безопасности собралась в укромном мотеле в десяти километрах от города.
- Вчера в два часа ночи в здании администрации кроме обычных для этого времени людей бодрствовал только один человек. За теми окнами на втором этаже находится кабинет заместителя начальника ФСБ губернии подполковника Молодечного, - докладывал первый зам Рубежного капитан Васильев. Он с остальными шестью членами команды прибыл в город на пять дней раньше своего начальника.
- Он же по совместительству зять Месяцева, - дополнил его информацию сам Рубежный.
- Да, именно. У него даже кабинет не в здании ФСБ, а как раз напротив кабинета тестя. К нему они и поднялись.
- Хорошо, давайте-ка займемся другими действующими лицами в этой камарилье.
Перебирая фотографии, Рубежный задержал в руках один из снимков.
- А это кто такой?
- О, весьма своеобразная личность в окружении губернатора. Некто Федор Шикунов. Фигура необычная для этой офицерской компании. Бывший боксер, в свое время сидел, сейчас явно в фаворе у генерала. Числится обычным завхозом, но ездит на джипе, в подчинении пять таких же как он головорезов. За глаза его все величают "интендантом". Есть предположение, что он выполняет самую грязную работу, ту, за которую не хотят браться господа офицеры.
- Где-то я видел эту рожу, - пробормотал Рубежный. - Есть еще его снимки?
- Даже видео. Поставить?
- Давай.
Поглядывая на экран телевизора, Рубежный продолжал перебирать фотографии.
- Стой! - внезапно вскрикнул он. - Перемотай-ка пленку назад! Останови!
Васильев перемотал пленку назад, Александр подошел поближе.
- Что это? - спросил он, ткнув пальцем в экран. Васильев сначала не понял, затем сказал:
- Скорее всего блик. Солнце отразилось.
- Дай-ка еще чуть вперед.
Кадр сдвинулся, острый блик на экране исчез.
- Солнце было сзади? - рассуждал словно сам с собой Рубежный.
- Да.
- Есть еще фотокадры этого типа?
- Есть, но они не готовы.
- Мне нужна его левая рука. И как можно крупнее.
Штатный фотограф группы кивнул головой и удалился в ванну. Через полчаса они рассматривали большие, еще мокрые листы фотоснимков.
- Вот они, - сказал Рубежный с торжеством в голосе. - Блик был уж очень сильный. Бриллиантики сыграли на свету. "Ориент" Витьки Семенова, царство ему небесное. Безобиднейший был парень...
Рубежный машинально взглянул на следующую фотографию и замер, не договорив предложения. На снимке была запечатлена другая, правая рука личного завхоза генерал-губернатора. На его запястье была четко видна наколка - красный ромб с эмблемой спортивного клуба "Спартак". И майор наконец вспомнил, где он видел Федора Шикунова.



ЭПИЗОД 46
Это было в сыром, ветреном октябре две тысячи четвертого года. Рубежный тогда только начинал свою карьеру в ФСБ в бывшем Свердловске, ныне Екатеринбурге, и вызов к начальнику областного управления был для него событием чрезвычайным.
- Разрешите войти, товарищ генерал-майор? - спросил он, переступая порог кабинета.
- Проходи, Саша, садись.
У генерала Марусева была своеобразная манера обращаться к своим подчиненным по именам: Саша, Коля, Петя. При его седой голове и общем добродушии тона это походило на задушевный разговор отца с малыми детьми.
- Будет тебе, Саша, одно задание, довольно простое, но ответственное. Сегодня на десять часов назначен митинг протеста общественности против распространения наркотиков. Пройдет он на окраине города, в печально знаменитом Цыганском поселке...
Увидев удивленное лицо подчиненного, генерал кивнул головой:
- Да-да, не удивляйся. Это не моя идея, я бы его не разрешал, но... Раз губернатор дал согласие, то он состоится. Охрану обеспечивает милиция, а наше дело присмотреть за происходящим с точки зрения каких-либо инцидентов. Возьмешь "Волгу", оператора, постоите в сторонке, поснимаете. На рожон не лезь, твое дело фиксировать все, что случится. Все ясно?
- Так точно! - козырнул Рубежный, хотя на самом деле ему ни черта не было понятно в этом странном задании.
Лейтенант знал, что митинги и демонстрации запрещены по всей стране еще с пятнадцатого июня, а тут вдруг такое странное мероприятие, и не где-нибудь в центре города, а на окраине, как раз в одном из главных очагов распространения наркотиков. Цыганский поселок состоял из полутора сотен многоэтажных дворцов цыганских наркобаронов, и более сомнительного места для митинга протеста было не найти.
Все разъяснилось, когда машина подъехала к пустырю на окраине Екатеринбурга. Вместо ожидаемых Рубежным пары сотен людей на обширной площади колыхалась многотысячная толпа. Выбравшись из "Волги", Александр окинул взглядом площадь и оценил всех собравшихся в три тысячи человек. На двух грузовиках стояли мощные колонки, а с платформы третьего вещали ораторы. Микрофон держала бедно одетая женщина с двумя фотографиями в руках. До нее было метров пятьдесят, не меньше, но Рубежный и отсюда видел, что это фотографии двух детей.
- ...Ей было всего тринадцать, когда она умерла от передозировки! Сейчас они лежат рядышком на кладбище, а я одна доживаю свои дни. Зачем мне такая жизнь?!
Голос женщины сорвался на рыдания, и ее тотчас же оттеснил в сторону другой оратор, плотный, мордастый мужик лет пятидесяти. Голос у него не дрожал, а наоборот, был хорошо поставлен, с отменной дикцией.
- Доколе русский народ будет терпеть эту свору отравителей! Мы, русские, слишком терпеливы, мы долго, триста лет терпели монгол, пока не скинули их иго! Никто не смог завоевать русского человека и русской земли - ни поляки, ни немцы, ни французы. Сейчас же нас хотят сломить с помощью наркотиков, уничтожить весь народ. Неужели мы будем терпеть на своей земле это зло?! Долой цыганскую сволочь, выкинуть их из города и вообще из России!
Толпа восторженным ревом встретила последний тезис оратора. Рубежный тем временем заметил, что народ все прибывает и прибывает. Подходили со стороны города в одиночку и группами, а затем подъехали три больших "Икаруса" с эмблемами спортивных обществ. Из них высыпали одетые в тренировочные костюмы парни с явно спортивными замашками.
Александр обратил внимание и на другую, так же весьма многочисленную группу парней с одинаково бритыми головами, одетыми в кожаные куртки с многочисленными заклепками. Эти привлекали к себе внимание явно хорошей организацией, стояли, как на параде, ровными рядами, по команде хором кричали либо: "Долой", либо "Да здравствует Россия!".
"И скинхеды здесь? Явно будет заваруха", - подумал Александр.
Ему пришлось изрядно покрутить головой, пока он нашел еще один необходимый элемент столь многочисленного собрания людей. В стороне он митинга, около "уазика" курил сигарету щуплый, чернявый милиционер с погонами лейтенанта.
- Командир, кто у вас тут старший?
- Чего тебе? - недовольно буркнул страж порядка.
Рубежный показал свои корочки. Молодой, примерно его возраста лейтенант мрачно глянул на документы и нехотя ответил:
- Ну я тут главный, а что?
- Сколько у тебя человек?
- Десять.
- Всего?! - поразился Александр.
- Да, всего. Нас вообще отправили сюда только наблюдать, ни во что не вмешиваться.
"И его тоже? Хороши гуси наши начальники. При случае есть на кого свалить вину," - понял Александр.
- Вот что лейтенант, - сказал он. - Похоже, нас с тобой подставили. Сейчас все это полыхнет, а нам потом придется отдуваться.
Рубежный еще раз оглянулся по сторонам и нашел того, кто был ему нужен.
- Вон, видишь! Съемочная бригада местного телевидения. Зааркань их и пусть зафиксируют, что ты просил подкрепления, понял?
В унылых глазах милиционера мелькнула искра понимания.
- Понял! А ты?
- У меня свои киношники. Пошли.
Минут через сорок толпа по прикидкам Рубежного достигла минимиум пяти тысяч человек. Она была уже достаточно разогрета, и когда очередной оратор с хорошо поставленным командирским голосом скомандовал: "Вперед, снесем эту нечисть с нашей земли!" - многотысячная масса с ревом качнулась в сторону кирпичных особняков.
Рубежный оглянулся на свою "Волгу", оператор исправно снимал все происходящее, взобравшись на багажник, и лейтенант поспешил вслед. У самого первого особняка толпа пыталась выломать ворота, но, мощные, железные, они никак не подавались. По верху двухметрового забора была натянута колючая проволока, и никто из нападавших не решался перебраться через нее и изнутри отпереть ворота и калитку.
В первых рядах были скины, своей тренированной массой они ритмично раскачивали все более подающиеся вовнутрь половинки ворот, дружно скандируя: "Раз, два, три!". Наконец ворота не выдержали и распахнулись, толпа с восторженным ревом ворвалась во двор, быстро заполнив его целиком. Зазвенели разбитые стекла, но железные решетки на окнах не давали нападавшим проникнуть внутрь. С крыльца доносились удары, это передовые скинхеды пытались выломать железные двери дома. Это им не удавалось, и тогда кто-то с явно командирским голосом крикнул: "Взрывай!"
Благодаря своему росту Александр возвышался над толпой, поэтому видел, как двое парней немного повозились около замочной скважины, потом быстро сбежали вниз, где несколько скинов с матюгами осаживали народ назад. Толпа отхлынула, раздались панические крики пострадавших при давке. Грохнул взрыв, у Рубежного заложило уши, дверь распахнулась сама, и народ с каким-то утробным рыком рванулся вперед. Откуда-то изнутри дома сразу донеслись отчаянные женские крики, грохот, звон битого стекла. Минут через пять трое парней с трудом вытащили на улицу женщину лет сорока пяти в черной юбке и белой гипюровой кофточке, с типично смуглым, цыганским лицом.
- Роза! - раздался за спиной Александра женский надрывный крик. Лейтенант понял, что это была знаменитая Роза по кличке Баронесса, одна из самых богатых торговок смертельным зельем. Прославилась она тем, что в интервью местному телевидению заявила: все, что она делает, - благо для ее клиентов.
- Я им даю счастье, радость, а что можете дать вы? - сказала она тогда. - Нищету, убогую жизнь? Ну и что из того, что они умирают, у меня самой сын умер от передозировки. Зато они живут ярко, весело, как мотыльки.
В торговку смертью тут же вцепились несколько женщин. Трое из них с криками и плачем рвали ее волосы, одну из них Рубежный даже узнал, та самая, что выступала с грузовика, остальные тянули цыганку в разные стороны, и в несколько секунд та лишилась верхней одежды. Роза попыталась сбежать, отчаянным жестом оттолкнув своих мучительниц, она с воем рванулась вперед, ее догнали, кто-то упал и схватил ее за ноги, остальные навалились сверху, потащили в сторону, и отчаянный, хрипловатый вопль ужаса донесся откуда-то с самого низа людского круговорота.
А из дома все выводили и вытаскивали цыган, мужчин, женщин, совсем юных и стариков. Вопли, крики ужаса и мольбы захлестнули Рубежного, его на время словно парализовало, лейтенант лишь поворачивал голову из стороны в сторону, выхватывая из калейдоскопа погрома то залитое кровью лицо старого бородатого цыгана, из уха которого рослый скин одним рывком беспощадно вырвал с мясом золотое кольцо, то юную, симпатичную девчонку лет тринадцати, раздетую догола и прикрывавшую маленькие острые груди ладонями.
Из стопора Александра вывели донесшиеся издалека звуки ожесточенной перестрелки. Кто-то явно палил из автомата, и, стряхнув оцепенение, Рубежный поспешил со двора Розы. Саму хозяйку дома он увидел уже за воротами. Ее неподвижное, неестественно вывернутое тело лежало на дороге, лицом вниз, из одежды остался только разорванный сзади черный бюстгальтер, а о некогда пышной шевелюре Баронессы напоминали лишь отдельные клочки волос на окровавленной голове.
Стреляли из большого, трехэтажного дома с двумя помпезными, вставшими на дыбы лошадями на фронтоне. Выстрелы Рубежный слышал и раньше, но то была явная пальба из охотничьих ружей, здесь же вели огонь минимум из трех автоматов. Лейтенант и сам едва не схлопотал пулю, и лишь услышав над ухом неприятный свист, укрылся за толстым стволом старого тополя. Там уже кто-то прятался, и Рубежный едва не вытолкнул "старожила" под обстрел.
- Куда, на хрен, прешь?! Видишь, здесь занято?! - обрушился на него мощного сложения и его роста скинхед. - Иди отсюда!
- Ага, сам иди, - пробормотал Александр, прислушиваясь к выстрелам.
Скин смерил его взглядом и понял, что с этим крепким парнем не стоит связываться.
- Ну, если такой храбрый, то угости сигаретой.
Рубежный достал сигареты, они закурили. Тогда он и увидел на руке его невольного напарника наколку в виде эмблемы "Спартака".
- Сейчас наши быстро их прищучат. О! Уже "Буратино" тащат!
Выглянув из-за дерева, лейтенант увидел слева от себя, за забором соседнего дома двух парней, деловито возившихся с внушительных размеров трубой.
"Мобильный огнемет, жуткая штука", - подумал он. Автоматная очередь, сбившая кору со старого тополя, заставила его вжаться в ствол дерева, и он не видел всего действия до конца, услышал только нечто среднее между ревом и вздохом, серый фон осеннего дня осветила сильная вспышка, и когда Рубежный снова выглянул из-за дерева, дом уже нещадно полыхал по уровню всего третьего этажа.
- Все, хана мазурикам! - засмеялся его собеседник и побежал к воротам дома. А там уже несколько человек кидали через забор бутылки с бензином, быстро добавившие огню ревущую мощь.
Через пять минут дом полыхал целиком, и снаружи, и изнутри. Несмотря на это входная дверь так и осталась запертой. Сквозь гул пламени Александр услышал отчаянные женские крики, в окне второго этажа мелькнуло молодое, смуглое лицо, но предательские решетки не дали девушке выбраться наружу, и через несколько секунд повалил густой, черный дым, скрывший ее из виду.
Рубежный оглянулся назад. Метрах в ста за ним, на пригорке стояла его "Волга", сквозь тонированные стекла ничего не было видно, но лейтенант не сомневался, что оператор делает свое дело. Тогда он побрел дальше, методично заглядывая во все открытые настежь ворота. На одном из них висело тело пожилого бородатого цыгана. Стоящая на коленях старуха с причитающим воем пыталась прорваться к мертвому телу, но два скинхеда не подпускали ее к покойнику, методично пиная цыганку по окровавленному лицу.
Погром методично перерастал в грабеж. Навстречу ему, в направлении к городу, шли десятки людей, с радостными и озабоченными лицами тащивших узлы, чемоданы, сумки, магнитофоны и другую электронику. Трое парней во дворе полыхающей усадьбы пытались, выдрав проводку, завести новенький черный джип, это у них не получалось, они матерились, нервничали, а огонь припекал все сильнее. Две старухи с сухонькими лицами, тоже матерясь, тащили громадную перину. Щуплый старичок, тяжело отдуваясь и буквально на полусогнутых ногах, нес перед собой громадный импортный телевизор. Метра за три до лейтенанта он споткнулся и выронил свою ношу. С громким треском лопнул черный матовый корпус, оттуда что-то посыпалось. Старик приподнялся, открыл рот, но сказать ничего не успел, только схватился за сердце. Лицо его побагровело, и, выгнувшись назад, ветеран завалился в сторону, дергаясь в последних, мелких судорогах агонии. По всему поселку носился мелкий куриный пух вперемешку с пеплом, пахло гарью, паленой щетиной, бензином, время от времени серые тучи низвергали вниз мелкую водяную пыль, неприятно хлеставшую лейтенанта по разгоряченному лицу.
Но Рубежному попадались и совсем другие лица. Та самая женщина, выступавшая с машины, а потом первая вцепившаяся в волосы Розы-Баронессы, сидела на обочине с растерянным, опустошенным лицом и как заводная твердила одно и то же:
- Ну хватит, хватит, хватит, хватит!
Две женщины с лицами и комплекцией типичных укладчиц шпал кулаками отгоняли трех скинов от лежавшей на траве миловидной девчонки в напрочь разодранном платье с окровавленными ногами. Она рыдала, женщины нещадно матерились, и парни в конце концов отошли в сторону. Один из них, застегивая штаны, спросил:
- А кто говорил, что у цыганок поперечна? Трепло ты, Шурик!
Резкий, просто жуткий по отчаянию крик привлек внимание Рубежного. Невольно он побежал на звук за ворота очередного особняка. Трое парней удерживали там рвущуюся вперед молодую низкорослую цыганку, а тот самый рослый парень со шрамом на голове, что совсем недавно вместе с Рубежным прятался от обстрела, жонглировал двумя отчаянно ревущими младенцами. Это были полугодовалые близнецы. Перевернутая широкая коляска, пеленки, детские бутылочки с молоком валялись рядом. Скин ловко подбрасывал и ловил детей за руки и ноги, все увеличивая и увеличивая скорость своего жуткого жонглирования, только белые распашонки мелькали в глазах. Кроме скихедов, державших мать, еще трое в коже во всю глотку ржали над происходящим, подбадривая товарища:
- Давай, Спартач, давай! Еще!
- Тебе в цирк надо!
- Быстрей!
И случилось то, что должно было случиться. Спартач не успел поймать ребенка, и тот, с высоты двух метров упал на асфальт головой. Александр услышал даже треск лопнувшего черепа, алая лужа крови мгновенно проступила на сером асфальте. Цыганка взвыла особенно отчаянно, она сумела оттолкнуть трех рослых жлобов и подбежала к "жонглеру". Тот как раз поймал второго ребенка, но, увидев перед собой женщину, рассмеялся и поднял заходившегося в крике младенца высоко над собой.
- Ну-ка, подпрыгни, сучка, - ухмылялся скин. - Я сейчас и этому твоему гаденышу башку раскрою.
Неожиданно он почувствовал сильную боль в запястье и невольно разжал пальцы. Рубежный подхватил тело ребенка и, отпустив руку скина, отдал младенца матери. Та метнулась за ворота, а на Александра уже надвигались все семеро действующих лиц.
- Назад, - спокойно и внушительно сказал лейтенант, доставая пистолет и свои корочки. - Я из ФСБ. Перестреляю всех, не надейтесь.
Шестеро остановились, а вот его недавний знакомец продолжал двигаться вперед.
- Что, жалко стало? - спросил он, ухмыляясь. - А мне вот нет, не жалко. Я их голыми руками готов всех передушить!
Спартач глянул куда-то поверх головы Рубежного, и тот затылком почувствовал опасность. Лейтенант успел дернуться в сторону, и здоровая железная труба, которую держал появившийся над забором скин, лишь скользнула по его голове, вызвав острую, но не смертельную боль. В тот же момент Спартач ловким ударом ноги выбил пистолет из рук фээсбешника. А чуть позже, когда Александр увернулся от нового удара сверху, прямой удар Спартача достиг цели. Он был особенно жесток, ибо на руке скина был жуткий кастет с острыми шипами. Эти шипы распороли лицо Рубежного, он невольно прикрыл его руками, а затем почувствовал страшной силы удар по затылку, и все померкло вместе с отключившимся сознанием....
Александра спас тот самый лейтенант-милиционер, обративший внимание на группу скинхедов, ожесточенно пинающих человека в знакомом коричневом пальто. Выстрелами из пистолета лейтенант отогнал их в сторону и на своем "уазике" отвез Александра в больницу. В сознание Рубежный пришел через сутки, только на одну его голову наложили сорок швов, а разодранное лицо местные эскулапы так толком и не смогли собрать.
Дело о екатеринбургском погроме вызвало большой шум. По стране прокатилась целая серия подобных "мероприятий", но только екатеринбургский удалось заснять и показать не только по западному, но и по российскому телевидению. Эти кадры вызвали ужас и отвращение у большинства, кто видел съемки местного телевидения. Губернатора сняли, так же как и начальника ГОВД, и генерала Марусева. Их попытка свалить все на своих молодых подчиненных не удалась именно благодаря мерам, предпринятым Рубежным. Кроме того, никто не решился назвать героя, едва ли не ценой своей жизни спасшего ребенка, виновником случившегося. Единственное, что тогда сильно задело Рубежного, - так и не нашли того скинхеда по кличке Спартач. Лейтенант узнал про него все, имя, фамилию, но тот как сквозь землю провалился, хотя искал его Александр долго и упорно.



ЭПИЗОД 48
И вот теперь, спустя годы, они все-таки встретились.
"Имя прежнее, но другая фамилия, а вот сам он вряд ли изменился", - подумал Рубежный, бросая фотографию на стол.
- Этим займемся в первую очередь. Мне нужны его часы. И вызывайте группу захвата из Москвы.
Через час с подмосковного аэродрома поднялся Ил-76 с тридцатью оперативниками группы "Феб". Все подобные соединения Федерального агентства безопасности начинались с буквы "Ф": "Федра", "Фобос", "Фавн". Это было прихотью Демидова, быстро получившего у своих подчиненных кличку Гувер.
...В то утро Федор Шикунов поднялся с постели в дурном настроении. Угрюмо глянув на раскинувшуюся рядом в блаженном сне пышную блондинку, он скривился, беспричинно выругался и побрел в ванную. Все утро его продолжало мучить дурное настроение. Порой волны панического страха накатывались одна за одной. А ведь Федор ничего не знал о вчерашней неудаче зятя губернатора. В эстетствующем высокомерии Молодцов даже не соизволил предупредить своего подельника по темным делам ни о странном визите московского гостя на квартиру опального бухгалтера, ни о последующей неудаче "топтунов" из ФСБ. Если бы Шикунов узнал обо всем этом, то не раздумывая рванул бы из города куда глаза глядят, бросив и насиженное теплое место, и все хорошо отлаженные связи.
Как и большинство людей своего круга, Шикунов практически не обладал комплексом неполноценности, этим пережитком начитанности и интеллигентности. Ему было по фигу то, что зовут моралью. Если он хотел иметь что-то из земных благ, то брал, не обращая внимания на всякие там христианские заповеди. Но было нечто другое, доставшееся ему от пещерных предков и сидевшее где-то в области мозжечка. Это было неким предчувствием опасности, просто звериной интуицией. Именно она сорвала его с места четыре года назад из Екатеринбурга, хотя ничто, вроде бы, не предвещало грозы, даже наоборот. Руководство местного отделения скинхедов от души поблагодарило его за проявленное при погроме мужество и доблесть и пообещало продвинуть в руководящие органы только зарождающегося "Союза молодежи". Но что-то словно толкало Спартача в спину, и в ту же ночь он навсегда отбыл из уральской столицы, а затем и сменил фамилию, воспользовавшись найденным на погроме паспортом.
Лишь однажды, еще в юности, Федор Аверьянов пошел против своего звериного предчувствия - и получил срок за нанесение диких побоев фанату столичного "Динамо". На того малохольного парня с синим шарфом на шее Федор наткнулся в тихом переулке в районе Сретенки. Настроение было дурное, ни копейки денег, по этому случаю хотелось хоть кому-нибудь набить морду, а этот хлюпик как раз шел навстречу. Таких драк у бывшего боксера Аверьянова было много и до и после. Но в тот раз что-то все время заставляло его оглядываться по сторонам, а в спину словно толкал странный, впервые испытанный страх. Как потом оказалось, избиение происходило под бдительным оком скрытой телекамеры одной из охранных фирм, карауливших в переулке совсем другую "рыбу". В тот же вечер Спартача арестовали, его давно уже знали в милицейской среде по заметному шраму на голове, полученному от хлесткого удара велосипедной цепью еще в тринадцать лет. Отсидев три года, Федор стал умнее и научился чутко прислушиваться к своему внутреннему "я", доверять ему и ставить выше любой самой проверенной информации.
Вот и в этот раз он мучался не долго.
"Все, пора линять, - решил Федор, глянув в окно на заснеженную улицу. - Сейчас съезжу в контору, заберу новый паспорт и рву когти. Раньше надо было этим заняться, когда только стукача засекли. Какую там мне Надька фамилию выписала? Зубов, что ли? Не перепутать бы чего".
Вернувшись в спальню, он растолкал свою нынешнюю подругу, Виолу, бывшую стриптизершу, жившую с Шикуновым второй год.
- Иди приготовь чего-нибудь пожрать, - буркнул он ей.
Дождавшись, когда сонная, позевывавшая девушка ушла на кухню, Федор развернул объемную тумбочку под телевизором. Поддев перочинным ножом тонкую фанеру, Шикунов обнажил дверцу небольшого, но хитроумного сейфа. Торопливо открыв его, он рассовал по карманам пачки денег и два небольших мешочка с бриллиантами.
- Федь, твои гаврики приехали, - крикнула с кухни Виола. Судя по шипящим звукам и характерному запаху, экс-стрипризерша готовила свое единственное фирменное блюдо - яичницу с колбасой.
Шикунов глянул в окно. Джип стоял на обычном месте, как раз под знаком проезд запрещен, а трое его телохранителей не торопясь, солидно, в перевалочку направлялись к подъезду.
- Ладно, я пошел, - сказал он.
- А завтрак? - удивилась Виола.
- Сама его жри, - буркнул Федор и, надевая куртку, шагнул за порог квартиры.
Все дальнейшее походило на дурной сон. Сильный удар в живот заставил его согнуться, руки мгновенно заломили за спину, и неудобная, холодная сталь наручников лучше всего подтвердила правоту его подспудных мыслей о надвигающейся грозе. На голову Шикунову тут же напялили черную, вязаную шапку, закрывшую глаза, и поволокли не к главному выходу, а к запасному, выходившему во двор и впервые открытому за последние пятнадцать лет.
"Все, сгорел!", - успел подумать он.
Всех четверых задержанных привезли не в загородный мотель, а на старый склад в самом центре города. Минуты через три подъехал и джип Шикунова с так же аккуратно "упакованным" шофером личного завхоза губернатора. Лишь тогда с лица Федора сорвали вязаную шапку, и он увидел самого главного среди его похитителей. Бывшему фанату Спартака сразу стало плохо. Горло его перехватил спазм, а сердце словно сжала чья-то могучая рука. Он мгновенно узнал этого человека, хотя давно уже похоронил его в своей памяти.
- Ну, со свиданьицем, - сказал Рубежный, не вынимая рук из карманов куртки. Он не стал угрожать давнему знакомцу, но один его взгляд стоил того, что штаны Федора мгновенно наполнились дерьмом. Первым делом Васильев сорвал с запястья Шикунова часы. На глазах опешившего "интенданта" Рубежный снял заднюю крышку "Ориента" и показал всем приклеенный там небольшой кусочек лейкопластыря с двумя рядами цифр.
- Давай, Василий, езжай на жэдэ вокзал, камера хранения номер пятьсот десять, А126, - приказал Рубежный. - А мы тут пока с этим засранцем поговорим. Он нам сейчас столько интересного про своего шефа расскажет! Да откройте дверь, а то задохнемся от этой вони!
Генерал-губернатор Восточного Сибирского округа Месяцев приехал на работу без пяти десять. Ровно в десять секретарша подала ему на подносе крепкий, до черноты, горячий чай.
- Спасибо, Лена, - поблагодарил генерал и, неторопливо отхлебывая из стакана, начал просматривать лежащие на столе бумаги. Допить чай ему не удалось. За дверью послышался странный шум, она распахнулась, и в кабинет губернатора вошли трое рослых парней в полной амуниции спецназа, а также высокий человек в штатском, с напряженным лицом, приметным шрамом около рта и холодными глазами палача.
- Кто вы такие, какое право имеете врываться в мой кабинет! - рявкнул Месяцев, потянувшись к селектору.
Рубежный не стал ждать. Перегнувшись через стол, он схватил Месяцева за волосы и изо всей силы ударил генерала лицом о полированную столешницу. На благородные разводы мореного дуба закапала кровь.
- Читай, - Рубежный сунул под нос дальнозоркому губернатору никогда ранее не виданный им документ.
"Федеральное агентство безопасности, - с трудом, без очков, напрягая зрение, прочитал генерал. - Значит, Стариков был прав. Оно существует и работает".

Спустя две недели Сизов и Соломин, сидя в одной из комнат резиденции "Баня", просматривали видеокассету с личными комментариями Демидова. Сизов потягивал пиво, Соломин, прибавивший ко всем своим многочисленным болячкам язву желудка, изредка прикладывался к "Боржоми".
- Все это начал военный прокурор Зинченко, вот его фотография. Он раскопал на Месяцева много компромата, но затем был найден мертвым в своем кабинете. Вывод сделали - самоубийство, но сейчас уже доказано, что его ликвидировал человек Месяцева, некий Шикунов. Но Зинченко успел передать дубликаты своих материалов Семенову. А это кадры из личного архива Месяцева. Ну, тут мало интересного - его дом, один из пяти, девочки, сауна... А, вот! Это уже интересно, - Демидов остановил запись и показал на лежавшую на широкой кровати очень красивую обнаженную девушку с явно заплаканным лицом. - Это Лена Фомичева, ей всего тринадцать, как видите, развита не по годам. Губернатор приметил ее на открытии новой школы, она подносила ему цветы. На следующий день Шикунов подкатил к ней после уроков с соответствующим предложением, но Лена оказалась девушкой со старомодными понятиями о чести. Тогда ее просто выкрали. Губернатор своего добился, все-таки бывший десантник, но девушка оказалась очень строптивой, грозила большим скандалом, так что Шикунову пришлось ее задушить и закопать недалеко от дачи губернатора. Эти кадры так же попали в руки Семенову, и они послужили хорошим дополнением к его бухгалтерским разработкам.
- Где-то я про подобное уже слыхал, - пробормотал Сизов.
- Ну как же, стиль Лаврентия Павловича, - хмыкнул Соломин. - Ничто в этом мире не ново.
- Продолжай, - кивнул Сизов запнувшемуся Демидову.
- Ну, а это главное, - на экране телевизора в зимнем лесу несколько человек разгребали лопатами снег и сучья. - Чтобы выбить из Месяцева расположение этого схрона, пришлось применить к нему все известные методики, вплоть до "сыворотки правды".
А на экране все те же люди выволокли из ямы здоровый, пятидесятилитровый бидон, подобный тому, в которых на фермах перевозят молоко. Открыв его, следователь начал по одному вытаскивать и складывать на поднос небольшие мешочки с завязками, методично считая свою добычу. В следующем кадре он открыл один из мешочков, но безупречно ограненные бриллианты не оставили особого впечатления при плохой съемке и мрачном освещении зимнего дня.
- Эта схема была отлажена до поточного метода. Все государственные и частные предприятия и фирмы платили один процент доходов в личный фонд губернатора. Официально деньги шли на благотворительность, на самом деле до сирот и убогих доходило не более трети суммы. На остальные деньги в Якутии закупались необработанные алмазы, на гранильных фабриках Новосибирска доводились до ума, а затем бриллианты поступали лично к Месяцеву и его семейству.
- И на сколько тянет такой бидончик? - поинтересовался Соломин.
- Почти миллиард в рублях, примерно двести пятьдесят миллионов долларов. Существовал еще личный схрон Молодцова, но эта сволочь успела застрелиться, теперь ведем работу с его шофером и остальными приближенными.
- Как же они все-таки вышли на Семенова? - спросил Сизов.
- Тут не обошлось без предательства. Один из наших людей в Поволжье сдал нашу контору своему губернатору, в том числе номера московских телефонов и электронной почты. Далее все было просто. Они проверили, кто звонил по этим номерам из Новосибирска и вышли на Семенова.
- Ну что ж, значит, пора вам выйти из подполья, - решил Сизов. - Пусть вас боятся.
- Да, пора, - согласился Демидов. - А то в том же Новосибирске нашу группу едва не расстрелял местный СОБР. Хорошо, глава "фебовцов" еще по Чечне лично знал парня, который руководил собровцами.
После того как Демидов ушел, однокашники долго сидели молча.
- Интересно, есть ли предел человеческой жадности? - тихо, скорее для себя, сказал Сизов.
- И подлости, - вздохнул Соломин.
- У тебя сколько на черный день припрятано бриллиантов? - спросил Владимир.
- Шутишь, что ли? - поперхнулся своей минералкой Соломин. - Откуда у меня бриллианты?
- Ну вот и у меня их столько же. Вряд ли они есть и у Сашки. Нас что же, всего трое таких осталось в этой стране? Помнишь, каким был этот генерал, Месяцев, четыре года назад?
- Ну, допустим, тогда он был только полковником, - напомнил премьер.
- Да, бравый вояка, прошел все горячие точки Союза, раз пять был ранен, его нам рекомендовал Сазонтьев. Начал, вроде, неплохо, претензий к нему не было. И за считанные годы превратился в такое дерьмо.
Через два месяца состоялся суд над тремя бывшими генерал-губернаторами: Месяцевым, Стариковым и Авдониным. Еще один генерал-губернатор, Шабунин, успел застрелиться до ареста. И это было лишь началом большой чистки. Только из органов московской милиции было уволено пять тысяч человек, шестьсот сорок осуждено, пятьдесят два - в основном высшие офицеры, - расстреляны. Радиоголоса из-за "бугра" торжествовали. Торопливый говорок Симеона Антипина иногда просто захлебывался от избытка переполнявших писателя чувств.
- Этот год войдет в один ряд в истории России вместе с годом введения Иваном Грозным опричнины и незабвенным тридцать седьмым - годом начала основных сталинских репрессий. История повторяется снова и снова, похоже, что Россия не способна учиться на своих уроках. Те, кто четыре года назад свергали старый строй и расстреливали своих противников, теперь сами получили достойную плату стандартными девятью граммами свинца.
Фокин же в своем обычном телеобращении был предельно краток, но жесток в формулировках. Перечислив результаты всех массовых чисток, главный идеолог страны подвел общий итог:
- Военное руководство страны еще раз доказало, что, вопреки мнению всех этих сволочей из-за "бугра", оно способно самоочищаться от позорящих его честь генералов и офицеров. При этом не идут в счет никакие прошлые заслуги или симпатии. Сегодня Россия получила еще один хороший импульс для движения вперед.
При всей этой взаимной истерии мало кто из аналитиков обратил внимание на то, что всех четырех выбывших губернаторов сменили люди, далекие от армейской жизни, простые чиновники и представители бизнеса.



ЭПИЗОД 50
2000 год, граница с Ингушетией, пропускной пункт "Кавказ"
Этот день ничем не отличался от десятков и сотен дней в Чечне. Самая адская работа именно здесь, на грани между миром и войной, когда уже не знаешь, кто враг, а кто нет. Там, в бою, все понятно, совсем не так как здесь.
Капитан Юрий Мирошкин с утра пребывал в плохом настроении, и виной всему была вступающая в свои права осень. Еще вчера острая синева бабьего лета словно увеличительным стеклом разжигала последнее тепло остывающего солнца, и капитан даже слегка позагорал, подставив свой коричневый торс слабым лучам осеннего светила. Но проснувшись во втором часу ночи, Мирошкин услышал, словно кто-то робко постукивает одним пальцем по железной крыше вагончика, и невольная тоска сжала его сердце.
"Еще одна осень на войне, снова грязь, холод, тоска", - подумал он. И сразу вспомнилось главное - то, что от него ушла Ленка, и тоска по любимой женщине накрыла сердце такой безнадежной мукой, что Юрий закусил край одеяла, чтобы не застонать и не разбудить спящих рядом офицеров. Противный вкус шерстяной тряпки окончательно прогнал остатки сна, и Мирошкин так и проворочался до утра, невольно слушая, как все требовательнее и злее дождь барабанит по крыше, а усиливающийся ветер иногда свинцовыми очередями швыряет капли в стекло небольшого оконца.
А в восемь утра капитан был уже на посту и с чисто физическим отвращением всматривался в чуждые ему лица женщин, старух, стариков, сравнивая их с мутными фотографиями в засаленных, мятых паспортах, пытаясь понять, что хотят сказать эти неприятные, вызывающие порой ненависть люди.
- А-а, гаспадин афицер, это он, просто тогда он был толстий, а счас савсем худай стал, - почти кричала Мирошкину в лицо высокая, худая как кочерга и такая же страшная женщина неопределенного возраста. При этом она наклонилась чуть ли не вплотную, и Юрия едва не вырвала от адской смеси лука, чеснока и давно нечищенных зубов. Сам престарелый старик ингуш, действительно мало похожий на фотографию в паспорте, стоял молча, медленно и редко моргая глазами.
К Юрию подошел его запоздавший напарник, капитан Василий Зелинский. За глаза их звали Тарапунька и Штепсель, настолько забавно смотрелись рядом рослый Зелинский и низенький, коренастый Мирошкин.
- Что у тебя? - спросил он, методично лузгая семечки.
- Семен, как думаешь, это он или нет? - спросил Мирошкин протягивая паспорт Зелинскому. Тот оценивающе взглянул на старика, потом на фотографию, потом снова на старика, а затем закрыл паспорт и, отдав его ингушу, махнул рукой, дескать - проходи.
- Сегодня что-то народу меньше, чем обычно, - сказал Юрий, раскрывая паспорт очередного старика, на этот раз чеченца.
- Дождь, сидят по домам, - заметил Зелинский, делая то же самое с паспортом его жены.
С обеих сторон блокпоста скопилось не менее сотни человек, желающих оказаться на другой стороне границы, но это действительно было мало. Обычно таких ходоков стояло раза в три больше. Что особенно убивало офицеров, так это то, что спустя часа два-три те же самые лица возвращались обратно либо в Чечню, либо в Ингушетию. Юрий зевнул, потом еще раз. Зелинский рефлекторно повторил операцию за ним и хмыкнул:
- Ты что это зеваешь, не выспался?
- Нет.
- А я так хорошо спал под этот дождь. Вчера из дома письмо пришло.
- Да? Что пишет Надежда?
- Юрка уже ходить начал, Аньку отдали в детский сад. Кстати, Надежда видела твою с этим... козлом. Говорит, он старше Елены лет на двадцать. Какой-то важный чин в городской управе. Лысый.
- Ну и хрен с ними. Пусть живет, пыль с лысины сдувает.
Офицеры знали друг друга давно, с училища, тогда они не особо дружили, но оба скоротечных курсантских романа происходили у всех на глазах. А затем жизнь в небольшом гарнизоне поневоле сблизила обе семьи, а командировки на Кавказ сделали мужчин едва ли не братьями. Вот только семейная жизнь Зелинского удалась, а у Мирошкина пошла наперекос.
К полудню Юрий окончательно выдохся. Ему казалось, что он заснет прямо с паспортом очередного ходока в руках. Плюнув на все, он отошел к вагончику и умылся. Как раз в это время со стороны Чечни подъехал здоровенный бортовой "КАМАЗ", а сразу за ним три белоснежных джипа с эмблемой ОБСЕ.
- О, опять эти шакалы евросоюзные, - заметил Зелинский, исподлобья поглядывая в сторону заезжих гостей. - Все ездят, нюхают, козлы!
- Да пусть ездят, авось когда-нибудь подорвутся на фугасе, а то все не верят, что тут идет война.
- А лучше, чтобы чеченцы утащили их в плен!
Как обычно, делегацию надо было пропустить без очереди, но для этого требовалось сначала проверить "КАМАЗ", буквально забитый галдящими, как сороки, чеченками и разным скарбом. Мирошкин занялся водителем, от джипов же подбежал не по годам молодой майор с лощеным лицом типичного "арбатского вояки".
- Ну, что тут у вас? - торопливо начал понукать он. - Давайте быстрее, мы на самолет опаздываем.
- Погоди, успеете, - сказал Зинченко и кивнул подошедшему сержанту: - Посмотри, что там.
Запрыгнув в кузов, сержант осмотрелся по сторонам и крикнул:
- Барахло разное! Тряпье, мешки с мукой.
- Ну пошарь там! Да гони этих баб с кузова! Пусть не придуриваются, что правил не знают, каждый день туда-сюда ездят!
Сержант с матом погнал пассажирок из кузова, Мирошкин, проверив бумаги водителя, подошел на помощь к своему другу и так же принялся проверять документы женщин из "КАМАЗа". Получив документы, они по одному лезли обратно в кузов, хотя сержант продолжал осмотр.
- Куда прете, - накинулся он на них. - Не видите, я еще не закончил!
В ответ те загомонили что-то на своем горластом языке, нимало не собираясь уступать солдату. Плюнув, тот продолжил копаться в ящиках и мешках. Молодой водитель "КАМАЗа" нетерпеливо посматривал из кабины, время от времени нажимая на газ и внося ревом своего двигателя еще больший шум. А московский майор снова начал атаковать, на этот раз Мирошкина.
- Э-э, капитан, ты давай не наглей, а! Хочешь себе неприятности получить? Ты их получишь, я гарантирую!
- Да отстань ты, - отмахнулся от него Юрий. - Нашел чем пугать. Дальше Чечни все равно не пошлют. Сержант, как там у тебя?
- Сейчас! - донеслось из кузова. - Ну-ка слезь с этого ящика! Кому говорю, слазь!
"С кем это он там," - подумал Мирошкин, и тут же в кузове грохнул пистолетный выстрел. Капитан еще поворачивал голову, а "КАМАЗ" уже тронулся с места, своим ревом почти заглушив визг попадавших от толчка чеченских женщин. Ближе всего к машине оказался Зинченко, он успел догнать еще не разогнавшийся автомобиль и, подтянувшись, рывком запрыгнул в кузов. Юрий видел, как Василий встал, но водитель заложил крутой вираж, объезжая бетонный блок, капитана мотнуло в сторону. А когда он выпрямился, снова послышались выстрелы, и тело Зинченко дернулось, перевалилось назад, через борт, и упало на дорогу. Эти двадцать метров Мирошкин пробежал на одном вдохе и почти упал на тело друга. Одного взгляда ему хватило, чтобы понять весь ужас положения. Из пробитого виска друга пульсировала кровь, еще одна пуля прошла через глаз. А со стороны уезжающего "КАМАЗа" доносилась все разгорающаяся пальба. Лавируя по лабиринту из расставленных по дороге блоков, громоздкий грузовик никак не мог набрать скорость, по кабине водителя стреляли из нескольких автоматов, но и из кузова уже не прячущиеся боевики отвечали ожесточенным огнем. Их было трое, в грязном камуфляже, в черных масках. Разогнувшийся Мирошкин перехватил пробегавшего мимо солдата, выхватил из рук у того "Калашников" и, почти не целясь, выстрелил в сторону "КАМАЗа" из подствольного гранатомета. Выстрел получился удачным, граната опустилась точно в центр кузова и, очевидно, попала в какие-то боеприпасы, потому что сразу полыхнул невероятной силы взрыв.
Опустив автомат, Мирошкин несколько секунд смотрел на догорающие останки "КАМАЗа", потом машинально отдал оружие солдату и присел на корточки рядом с телом друга. Василий уже не дышал, единственный его глаз был открыт, и, отражая серую хмарь осеннего неба, стал таким же серым и безжизненным, утратив живую, природную голубизну. Юрий медленно стянул со своей головы шапку. Мимо него проползли джипы с высокой комиссией, но Мирошкин, казалось, не видел этого.

Спустя восемь лет в международном аэропорту Гааги Юрий Мирошкин спускался по трапу с борта "Боинга-747". На погонах его щегольского мундира сияли три полковничьих звезды, справа на груди значок Военной академии имени Фрунзе. Эта посадка в Голландии была вынужденной, из-за сильного ливня аэропорт Брюсселя не принимал их самолет, и теперь Юрий раздумывал над тем, как добираться до штаб-квартиры НАТО: дожидаться улучшения погоды или просто уехать автобусом. Гаагу одолевал дождь, показавшийся Мирошкину очень сильным, он невольно перешел на бег, хотя до поданного им автобуса было всего метров двадцать.
"Что же тогда творится в Брюсселе? - подумал Юрий, складывая зонтик уже внутри салона. - Если здесь такой дождище хлещет, то там, наверное, вообще всемирный потоп?"
От дамы, стоявшей рядом с ним, возбуждающе пахнуло резким, изысканным ароматом, и на несколько минут Мирошкин забыл о проблемах столицы Бельгии. Машинально, на автопилоте полковник последовал за женщиной со столь восхитительным парфюмом. Она оказалась привлекательной во всех отношениях. За эти годы Юрий так и не женился, но сумел оценить все преимущество холостяцкого существования, и кратковременные бурные романы скрашивали его скучную личную жизнь.
"Пройдем паспортный контроль, и надо будет с ней познакомиться", - подумал Мирошкин, продолжая смотреть вслед красавице. Он не глядя сунул паспорт в руки чиновника. Гораздо больше полковника сейчас волновало, в какую сторону отправится его попутчица. А та остановилась посредине зала в нерешительности, явно волнуемая теми же самыми проблемами, что и сам Мирошкин. Дама посмотрела в сторону расписания движения самолетов, потом отошла к расписанию междугородних автобусов.
"Что они там возятся?" - с досадой подумал Юрий, оборачиваясь к представителям пограничного контроля. К этому времени количество их удвоилось, худощавый парень с некрасивым, вытянутым лицом коренного фламандца что-то объяснял более старшему товарищу с объемным животиком любителя пива, тыча при этом пальцем то в паспорт Юрия, то на монитор компьютера.
- Что-нибудь не так, офицер? - спросил Мирошкин, заученно скалясь в профессиональной, дипломатической улыбке.
- Вы Юри Мирошки? - спросил молодой чиновник, по западному глотая окончания имен.
- Да.
- С какой целью вы прибыли в Нидерландское Королевство?
- Я следую транзитом в Брюссель, по приглашению руководства блока НАТО.
Мирошкин достал нужные документы, оба голландца внимательно их изучили, потом переглянулись. Старший куда-то ушел, второй, сказав: "Один момент", отложил документы Юрия в сторону и занялся проверкой документов какого-то азиата, не то корейца, не то японца.
"Любитель пива" вернулся минут через десять, и не один, а с двумя рослыми полицейскими.
- Юри Мирошкин? - спросил он строго, беря в руки паспорт полковника.
- Да, это я.
- Вы объявляетесь задержанным по ордеру международного трибунала в Гааге как военный преступник. У вас есть право на адвокатскую защиту, а также на один звонок.
Юрий был ошеломлен.
- Какое вы имеете право! - вскипел он. - Какой еще к чертям ордер?! У меня дипломатический паспорт!
- Это не имеет значение. Правительство Голландии не признает вашего статуса дипломата. Следуйте за нами.
Побагровевшего от злости Мирошкина провели в комнату пограничного осмотра и тщательно обыскали. На все протесты и угрозы русского полковника голландцы реагировали с флегматичной безразличностью, так что через полчаса Юрий плюнул и, напоследок по-русски "причесав" своих тюремщиков, умолк, надеясь только на телефонный звонок в посольство.
Человеку, поднявшему посла России с постели в три часа ночи, трудно рассчитывать на доброту и ласку. Митин, так звали главного российского дипломата в Нидерландском Королевстве, когда прибыл в аэропорт, был настроен соответственным образом.
- Ну, так что у вас тут случилось, полковник? - буркнул он, покрасневшими от недосыпа глазами рассматривая нарушителя своего спокойствия. Мирошкин как можно более подробно рассказал ситуации, Митин кивнул и вышел, сказав только одно:
- Хорошо, сейчас разберемся.
Но вернулся посол только через полтора часа. Следов сна на его лице уже не было заметно, зато отчетливо просматривалось явная злость напополам с растерянностью.
- Плохи твои дела, полковник. Ты знал, что по твою душу в свое время выписали ордер на арест?
- Да, но это когда было?! Да и вообще, что за глупость! Это уже пятая моя поездка на Запад.
- Странно, что она не тринадцатая. Я пробовал все: и протестовал, и угрожал, и просил отпустить тебя под залог - бесполезно. Уперлись как бараны!
- Что же теперь делать? - растерялся Мирошкин. До этого он воспринимал все происходящее как дурной сон, временное недоразумение, но лишь теперь до него начал доходить весь ужас его положения.
- Придется, брат, немного посидеть в тюряге. Это, правда, не наши тюрьмы, тут все гораздо более цивилизованно. Но...
- И долго?
Митин пожал плечами.
- Пока не включится большая дипломатия из Москвы. Так что потерпи.
На следующий день газеты и телевидение взахлеб вещали о деле Мирошкина. "Русский офицер арестован за прошлые военные преступления, - писала английская "Гардиан". - Голландское правосудие предъявляет русскому полковнику обвинение в убийстве четырех чеченских женщин. Невинные мирные жители погибли восемь лет назад от рук Юрия Мирошкина".
Кадры любительской съемки, зафиксировавшие выстрел Юрия из подствольника и последующий взрыв "КАМАЗа" крутили по всем каналам. Правда куда-то исчезли кадры обстрела боевиками блокпоста, тем более смерть Зинченко. Показывали только сам выстрел и крупно лицо Юрия, склонившегося над телом друга.
Следствие длилось всего две недели, сам суд - три дня. Первый раз войдя в зал заседаний, Мирошкин сразу почувствовал, как от затянутых в черные мантии людей веет холодом высокомерия и непонятной ему ненавистью. Он понял все из выступления прокурора, итальянки Андре Конте, пожилой женщины с лицом, на котором напрочь отсутствовали какие-либо эмоции.
- Мы не можем терпеть любых нарушений на нашей прекрасной земле прав человека. Этот же человек нарушил самое важное право человека - право на жизнь. В лице этого жалкого полковника мы судим не только его, но и все его громадное варварское государство. Государство, где раздавлены все права человека, где отсутствует сама свобода.
Попытки адвокатов доказать, что Юрий стрелял в сторону "КАМАЗа" в состоянии аффекта и неприцельно, ни к чему не привели. Благодаря усилиям российских спецслужб была найдена и показана по телевидению вся запись инцидента на пропускном пункте "Кавказ". Несколько подкупленных журналистов опубликовали действительную версию происшедшего. Потихоньку общественное мнение начало склоняться в сторону Мирошкина. Но несмотря на все усилия дипломатов и адвокатов, международный трибунал в Гааге приговорил Юрия Мирошкина к пожизненному заключению. В интервью одной из телекомпаний Конте откровенно призналась в том, что в этом случае она искренно сожалеет, что в Европе отменили смертную казнь.
- А жаль, это было бы хорошим уроком всем русским варварам.
Узнав о решении суда, Сизов пришел в ярость. Его личный секретарь Фартусов еще никогда не видел Диктатора в таком состоянии. Он вышел в приемную и немедленно позвонил Соломину.
- Виктор Андреевич, срочно зайдите к Владимиру Александровичу.
Через три минуты премьер вошел в приемную Сизова, кивнул головой Фартусову и хотел пройти дальше, но секретарь преградил ему дорогу:
- Виктор Андреевич, это я вас вызвал. Шеф не в себе, он разбил две хрустальных пепельницы и сломал стул.
- Чего это он? - удивился Соломин.
- Из-за Мирошкина.
- А-а, понятно.
- Кроме того, он велел разорвать все отношения с Голландией, арестовать имущество Нидерландов в России, а также задержать всех подданных королевства как заложников. И отдал распоряжение готовить эскадру Балтийского флота к походу в Северное море.
У Соломина вытянулось лицо.
- Ну, это уже чересчур! - пробормотал он.
Несколько секунд премьер раздумывал.
- Где сейчас Сазонтьев?
- На Арбате, в Генштабе.
- Вызови его сюда, пусть принесет побольше водки и придумает какой-нибудь повод ее выжрать.
- Хорошо. Да, он велел вызвать к себе Мохнача, Ждана и Анисина. Потом Володина.
- Эти трое обойдутся, а Володина ушли куда-нибудь к едреней фене, чтобы не нашли его дня три!
Кабинет Диктатора был пуст, и премьер прошел дальше, неодобрительно осмотрев по ходу разбитый в щепки стул и лежащие у стены осколки хрусталя. Виктор нашел Сизова в комнате отдыха, тот лежал на диване, расстегнув китель и сорвав с шеи галстук. Лицо Владимира пылало как после бани, знаменитая прическа была растрепанна.
- К тебе можно? - спросил Соломин.
- А, это ты, заходи.
Премьер с кряхтением втиснул в кресло свою квадратную от полноты фигуру и спросил:
- Ты на крестины-то ко мне завтра придешь?
- Ну, я же обещал, значит, приду.
Две недели назад у Соломина родилась внучка, и Сизов пообещал быть ей крестным отцом.
- Это хорошо. А проект бюджета смотрел?
- Нет еще, что там у тебя?
- Как обычно, расходы больше чем доходы.
Еще минут пять разговор вяло перепрыгивал с одной темы на другую, пока в дверях комнаты не показалась громадная фигура Главковерха. Сазонтьев выглядел несколько странно, трезвый, но какой-то загадочный, правую руку держал за спиной. Не соизволив поздороваться, он прошел вперед и водрузил на небольшой журнальный столик литровую бутылку водки.
- Гуляем, курсанты, - сказал он. - Хозяин, тащи огурцы.
- Это по какому еще случаю у тебя банкет, - нахмурился Сизов. - Да еще с утра пораньше?
- На, читай, ты так долго этого добивался, - и Сашка бросил перед своим непосредственным начальником красные корочки.
- Да неужели! Никак наш маршал все-таки закончил академию, - добродушно засмеялся Соломин.
- Ну, молодец! - сказал Сизов, наконец оживляясь. Он даже сел на диван и с интересом изучил весь документ. - А что же так вот? - Владимир показал рукой на бутылку. - Поехали в ресторан, хоть в "Прагу", что ли, посидим, отметим.
- А что, по-курсантски уже за падло? Водку в "бескозырке" уже брезгуем потреблять? Заелся, господин диктатор!
В комнате отдыха появился Фартусов, отягощенный подносом со всякой снедью из кремлевского буфета: бутербродами с икрой, колбасами и ветчиной, любимыми Сазонтьевым солеными огурцами и двумя бутылями "Боржоми" для премьера.
Через полчаса Фартусова послали еще за одной бутылкой водки, но секретарь, помня пословицу, предусмотрительно принес две. Разрешил себе принять на грудь и давно уже не потреблявший из-за больной печени Соломин. Когда через два часа Фартусов осторожно заглянул в кабинет, гулянка была в самом разгаре. Соломин сидел в одной майке, два его собутыльника скинули кители и расстегнули рубахи до самого пупка.
- Нет, Виктор, ты не понимаешь! - орал Сизов, мотая указательным пальцем перед лицом премьера. - Это они не полковника Мирошкина унизили, это они всю страну унизили! Всю, и нас с тобой! Нас не боятся, понимаешь!
- Володя, ты пойми, мы сейчас стараемся оторвать Европу от Америки, а ты: "...разорвать отношения, послать крейсера в Северное море", - процитировал премьер. - Нас не бояться должны, а уважать, понимаешь, уважать!
- А ведь, Володь, Виктор прав, - Сазонтьев сосредоточенно хрумкнул огурцом и продолжил свою мысль: - Понимаешь, я эту Голландию могу стереть в порошок секунд за сорок. Если прикажешь, я снова пройду на "Петре Великом" и поставлю кверху раком весь мир, но это не метод. Виктор прав, когда тебя боятся, они в открытую не попрут, они будут шакалить, как с этим полковником, кусать тебя за пятки. Я считаю так: парня нужно вытаскивать любой ценой, голландским петухам врезать по самые уши по дипломатической линии, а всю эту судейскую камарилью опустить так, чтобы никто их больше не принимал всерьез...
Вернувшись в приемную, Фартусов с ухмылкой заявил всем троим ожидавшим приема главам спецслужб:
- Отбой, ребята, по домам. Сазонтьев третью литровку открыл.
Через сутки Володин вызвал к себе посла Нидерландов и вручил ему ноту протеста. Через три дня после этого был арестован некий гражданин Голландии Кнут Ренсенбринк по обвинению в шпионаже. Еще через три недели в неприятную ситуацию попала госпожа Андре Конти. При прохождении таможенного контроля в аэропорту имени Джона Кеннеди у нее в сумочке нашли пакетик с десятью граммами героина. Наркотик учуяла специально обученая собака. Та же самая собака проявила интерес еще к одному пассажиру этого же авиарейса, сидевшему как раз рядом с госпожой прокуроршей, но у того ничего не обнаружили. Чернявый, налысо выбритый маленький человек непонятного возраста с серьгой в ухе сразу вызвал неприязнь у таможенников и пограничников своими развязными манерами и не по ситуации нахальной, жизнерадостной улыбкой.
- Ой, этот запах, наверное, остался от рукопожатия с моим сыном, - пояснил он. - Он у меня давно сидит на игле, и он же провожал меня в аэропорту.
- Господин Марк Спирин, зачем вы приехали в США? - сурово спросил один из чиновников.
- Я хотел бы поработать здесь.
- Но у вас гостевая виза!
- Ну и что?
Чиновник миграционного агентства с возмущенным лицом вернул документы странному человеку:
- Мы отказываем вам во въезде в Соединенные Штаты Америки.
- Не очень и нужно, - хмыкнул Спирин и, подхватив свою скромную поклажу, повернул в сторону выхода.
К сожалению, американские таможенники плохо знали лучшего российского престидижитатора Марка Спирина, цирковая фамилия Марк Спирс. За фокус с доставкой пакетика героина в сумочку Андре Конти он получил сто тысяч долларов. Еще через две недели "независимые" журналисты раскопали, что у трех членов гаагского трибунала на счетах в Швейцарском банке лежат кругленькие суммы, якобы полученные от одного боснийца, военного преступника, оправданного в прошлом году высоким судом. Все эти счета были чистой липой, совместным трудом СВР и ФАПСИ. Скандал получился громким, два из трех членов суда взяли самоотвод, лишь третий упрямо продолжал доказывать свою невиновность.
Пострадала и промышленность Голландии. За месяц до скандала всемирно известная фирма "Филипс" выиграла тендер на модернизацию одного из московских телевизионных заводов, но в последний момент ей было отказано, и заказ получила гораздо менее известная финская фирма.
Прошло полгода с тех пор, как Мирошкин впервые увидел мир через изящные, фигурные решетки голландской тюрьмы. И впрямь ее трудно было сравнивать с русской зоной, тем более с Бутыркой. Камеры на двоих, телевизор, холодильник, раз в неделю один междугородний звонок, к тому же великолепный, лучше чем в академии, спортзал с тренажерами. В соседи к полковнику посадили одного украинца лет тридцати, нелегально приехавшего на заработки и в первый же день укравшего что-то по мелочи в попавшемся ему на пути супермаркете.
- Вот дурень! - корил он себя день и ночь. - Но я же не знал, що у них там везде телебаченье натыкано! Вот дурень!
Признаться, как раз сосед и стал самой большой головной болью для Мирошкина. Его непрерывные стенания и редкий по ничтожности интеллект доводили полковника до белого каления.
- Нет, Микола, если б ты знал, как ты мне надоел! Я бы лучше с каким-нибудь эскимосом сидел, чем с тобой, - сказал он как-то своему сокамернику, и в ответ услышал мутный поток ругани, с обычными обвинениями "поганых москалей" во всех бедах, в том числе и в том, что Микола оказался в голландской тюряге.
- И в чем же это мы виноваты? - возмутился Юрий.
- Ежели бы не ваш треклятый Ельцин, я бы теперь рубил плоты у себя на Карпатах и ни в каких Голландиях не бувал.
- Да ты, брат, никак, жалеешь, что Союз распался?!
- Да нехай он сдохнет ваш Союз вместе со всеми вами, коцапами погаными!
После этих слов Микола обиженно отвернулся лицом к стенке и наконец-то затих.
Между тем адвокаты Мирошкина подали в суд апелляцию на пересмотр дела. Несмотря на все усилия дипломатов и спецслужб, нидерландская Фемида упорно отказывалась признать свою неправоту, и единственно, чего добились защитники, это рассмотрения кассационной жалобы в местном суде.
В тот день их вывезли из тюрьмы вдвоем, Мирошкина и здоровущего негра, которого в тюрьме все звали просто Джорджем. Джордж сидел за вооруженное ограбление продуктовой лавки, но недавно открылось, что сей подвиг был не единственным в его бурной жизни. За месяц до этого ограбили Национальный голландский банк в Антверпене. Дело было шумное, нахальство налетчиков не имело границ - они напали на инкассаторскую машину, остановившуюся у ворот банка. При ограблении оказалось много стрельбы и трупов, три налетчика взяли триста тысяч долларов и нагло ушли от преследовавшей их полиции. Чудом выживший шофер инкассаторской машины опознал в скромном любителе "зелени" стрелявшего в него бандита.
Все попытки следователей расколоть Джорджа и узнать, кто были его подельники и где деньги, ни к чему не привели.
Заседание суда должно было состояться в десять часов утра, но сначала у тюремного фургона спустило колесо, а потом какой-то шутник позвонил и предупредил, что в здании заложена бомба. Лишь в час дня вызвали в зал заседаний Джорджа. "Отстрелялся" тот быстро и вернулся в комнату ожидания, прибавив к своим трем годам еще семь. Негра это мало огорчило, он с неизменной ухмылкой засунул в рот сразу три подушечки "Стиморола" и весело крикнул вслед уходящему Мирошкину:
- Давай, полковник, топай к этим засранцам. Сейчас тебе еще срок накинут! Два пожизненных заключения!
Мирошкин нервничал. Он не знал, можно ли надеяться ему на этот суд. Надеяться хотелось, но так не хотелось потом разочаровываться!
Увы, трехчасовое разбирательство кончилось ничем. Суд отказался принимать на себя функции, отменяющие решение Международного трибунала в Гааге, хотя Юрию понравилось, как очень точно и аргументированно вела дело женщина-адвокат.
"Молодец, хотя и баба, - думал Юрий, рассматривая ее. - Только что же они тут все косметикой не пользуются? Такая страшная!"
Когда Мирошкина с Джорджем вывели из здания суда, уже стемнело. Зимние сумерки в теплой Голландии мало отличаются от похожего времени суток где-нибудь на юге России: сырой ветер приморья, серое, без звезд, небо. Через полчаса фургон свернул на второстепенную дорогу, ведущую к тюрьме. Вот здесь их и догнал большой черный джип японского производства. Он сразу пошел на обгон, но потом притормозил и пошел на одном уровне с тюремной машиной. У задней дверцы медленно опустилось боковое стекло, и опешивший водитель увидел направленный в его сторону противотанковый гранатомет.
Зеленый остроносый головастик гранаты более чем неприятно поразил шофера сначала в переносном смысле, потом и в прямом. Взрыв разнес кабину, и неуправляемая машина съехала с дороги и врезалась в дерево. А со стороны остановившегося "Паджеро" уже бежали люди с автоматами. Один из них, открыв дверцу кабины, на всякий случай полоснул очередью по бесчувственным телам водителя и охранника, а остальные занялись фургоном. Быстро замазав замочную скважину пластитом, они отбежали в сторону, а когда прогоревший шнур вызвал небольшой, но резкий взрыв, вернулись и начали рвать на себя бронированные двери. К этому времени все вольные и невольные пассажиры фургона чувствовали себя так, словно их по голове долбанули кувалдой. Несмотря на это, оба охранника схватились за оружие. Один из них успел пару раз выстрелить из пистолета, но ответная пуля, попав в грудь, тут же отбросила его к самой решетке. Второму же тюремщику не пришлось и стрелять. Из-за той же самой решетки протянулись две громадные черные руки и, с виду мягко и нежно, опустились на горло голландцу. Тот как-то сразу захрипел, и, выпустив оружие, бросил все силы на то, чтобы разжать чудовищный капкан. Когда двое в черных масках запрыгнули в фургон, охранник уже бился в конвульсиях. На то чтобы открыть решетку и вывести заключенных, ушла минута, еще столько же - на погрузку всех действующих лиц в подъехавший джип. После этого "Паджеро" резко сорвался с места и растворился в концентрированной серости зимней ночи.
Мирошкина вывезли из Голландии и провезли через пол-Европы в фургоне с тюльпанами. На родину он попал лишь через две недели, через Австрию и Румынию. Визажисты от ФСБ ловко перекрасили его черные волосы в рыжий цвет, с помощью контактных линз изменили цвет глаз, а два комка ваты за щеками придали Юрию вид добродушного немецкого бюргера.
Гораздо больше проблем доставил "освободителям" Джордж. Его так же пришлось снабдить новыми документами и купить билет до родного Суринама. Но он все же помог: именно на подельников Джорджа по ограблению банка свалили похищение заключенных. Эту версию усиленно пытались внедрить причастные к побегу Мирошкина спецслужбы. Через три недели в одном из каналов Амстердама выловили труп, сразу объявленный представителями прессы бывшим русским полковником, ведь на нем был тот самый тюремный костюм. Над телом бедолаги хорошо потрудились местные крабы, так что идентификация его оказалась весьма затруднена.
На родине Мирошкину пришлось сменить место жительство, профессию, фамилию и даже внешний облик. После пластической операции его не узнала даже бывшая жена, к тому времени благополучно загнавшая своего лысого начальника в могилу. Увы, по мнению Юрия, Елена изрядно постарела и утратила то, за что он ее раньше любил - непосредственность и непохожесть ни на одну из женщин. Теперь это была самая обычная сухопарая тридцатипятилетняя женщина с жизненной хваткой рыбы пираньи. Вскоре Мирошкин женился на самой обычной учительнице. Через год она родила ему сына. Кстати, фамилию себе Юрий выбрал из своего прошлого. Теперь он Зинченко.
Чем занимается сейчас Джордж - неизвестно. Но больше всего на свете он любил две вещи - играть в футбол и грабить небольшие овощные лавочки.



ЭПИЗОД 52
Проклятая натура жаворонка, как всегда, подняла писателя Майкла Джонсона рано утром, в начале шестого. Покосившись на безмятежно раскинувшуюся на кровати жену, Майкл поморщился и начал одеваться. Оксана была на три десятка лет моложе мужа, и в свои тридцать восемь довольно хороша собой, вот только в последнее время сильно раздалась вширь. Но не это волновало ее супруга. Своим пребыванием на американской земле Оксана была обязана Майклу, и тот требовал от женщины одного - постоянной заботы, внимания и ласки. Оксана Оноприенко справлялась с этими обязанностями довольно легко и без видимых усилий. Единственное, что она не могла делать, - это рано вставать. Хоть убей, но ей надо было выспаться как минимум до восьми утра, поэтому Майклу приходилось самому спускаться вниз, на кухню, и варить себе кофе.
Делал он это по своему рецепту, не признавая никаких новомодных растворимостей. Джонсон смешивал в строгой пропорции один к двум мелкие зерна сорта "Мокко" с более крупными зернами "Арабики", потом молол их в старомодной, прошлого века ручной мельнице. Воду для кофе Майкл приносил за полкилометра, из лесного ключа. Самым важным было не упустить момент, когда в медной турке начнет подниматься желтоватая пена, и не дать воде по-настоящему закипеть. Потом, когда укутанная цветастым войлочным петухом турка парилась, впитывая каждой молекулой воды терпкий и пряный аромат Ближнего Востока, писатель делал нехитрую зарядку, стараясь побольше нагружать свои пораженные полиартритом суставы. Довершением комплекса утренних ежедневных занятий был кратковременный контрастный душ, бодривший писателя как удар хлыста.
Уже с дымящейся кружкой Майкл вышел на террасу и, усевшись в плетеное кресло, начал мелкими глотками смаковать кофе. Солнце поднималось как раз за домом Джонсона, и прекрасный вид на отроги Апалачских гор постепенно менялся от голубоватых и розовых до бирюзово-зеленых тонов. Кроме чисто эстетического элемента в этом созерцании был и прикладной момент. Каждый день к дому Джонсона на велосипеде приезжал почтальон, и когда он выезжал на пригорок, его издалека было видно как минимум за километр. Мистер Бенсон был прелюбопытнейшим человеком, этаким философом-самоучкой и хранителем огромного количества местных историй и баек, хорошо аргументирующих его философские сентенции. Некоторые из них искренне веселили старого писателя. В свои пятьдесят лет Бенсон ни за что не хотел пересаживаться на автомобиль и добирался до своих клиентов на двухколесном экипаже. Наверное, именно поэтому почтальон всегда был бодр, весел и словоохотлив.
Майкл еще не допил свой кофе, как на пригорке показалась крохотная фигурка велосипедиста, тут же нырнувшая вниз, в небольшой лесок, окружавший имение Джонсона.
"Он сегодня рано", - подумал писатель, поднимаясь с кресла. До калитки было тридцать метров, но ноги Майкла давно начали сдавать, чего нельзя было сказать о голове писателя. Выйдя за калитку, Джонсон остановился рядом с почтовым ящиком, заранее улыбаясь в предвкушении предстоящей беседы. Он знал, что Бенсон специально разводит почту так, чтобы последним посетить чудаковатого писателя-отшельника и спокойно поболтать с ним когда полчаса, а когда и час, все зависело от темы разговора. Порой господин писатель рассказывал потрясающие вещи, ведь за свою жизнь он объездил практически весь мир, пока не поселился у них в штате. Специально для этих бесед хозяин даже приказал сделать небольшую скамейку около почтового ящика.
Звонок почтальона тренькнул за поворотом, там была большая заплата на шоссе, и каждый раз велосипед словно жаловался на кочку и заранее предупреждал о своем приближении. Вот наконец темная фигура показалась на дороге, синяя, фирменная бейсболка, черная ветровка. Но улыбка как-то сползла с лица Джонсона. Это был не Бенсон, а совсем другой человек, молодой парень с длинным, но довольно приятным лицом. Карие глаза, пухлые губы итальянца и вместе с тем прямой нос и светло-русые волосы истинного нордийца. Затормозив в двух метрах от Майкла, он широко улыбнулся и спросил:
- Доброе утро! Вы Майкл Джонсон?
- Да, - внезапно севшим голосом признался писатель. - А где Бенсон?
- О, он вчера неудачно упал с велосипеда и сломал ногу. Так что с месяц теперь я буду вашим почтальоном. Меня зовут Билл, Билл Джонсон, я ваш однофамилец, господин писатель. Вот ваши газеты: "Нью-Йорк таймс", "Гардиан", "Бильд", словом, все.
Почтальон поставил велосипед на подножку, вытащил из багажной корзины впереди руля и протянул Джонсону массивную пачку с газетами. Тот машинально протянул руки, но, уже принимая почту, заметил акцентированный взгляд нового почтальона на свое левое запястье. И этот взгляд решил все. Если до сего момента подозрение было неосознанным и гнездилось на уровне подсознания, отдаваясь неприятной дрожью в районе солнечного сплетения, то теперь Майкл понял, что не ошибся.
"Дьявол, они меня все-таки нашли! Зачем я не стер эту татуировку до конца!"
Очевидное замешательство хозяина дома было слишком заметным, даже пот выступил на лице Майкла, поэтому улыбка сползла с лица почтальона, и он на чистейшем русском языке спросил:
- Как поживаете, Михаил Иванович?
- Вы меня не за того принимаете, - промямлил по английски Джонсон, но из его онемевших рук на землю выпали все газеты.
- Не надо, господин Заславский. Мы вас давно вычислили. Писатель Джонсон и писатель Василий Жуков пишут удивительно непохоже. Только одного из них после побега из Швеции не видел никто, а второй довольно часто мелькает на экранах телевидения. И татуировку эту, плод бурной молодости, вы не до конца свели. Вон, цепь от якоря все проглядывает.
- Что вы хотите? - по-русски спросил Заславский, лихорадочно пытающийся понять, что же ему делать. В этот момент он проклял тот день, когда решил поселиться в такой глуши, подальше от людей. За двадцать лет жизни на Западе он утратил осторожность. Свято поверил, что новые внешность и имя хорошо защищают его от старых, неприятных знакомых и сослуживцев. Его пистолет уже лет пять лежал в ящике комода и, наверное, давно заржавел. Как проклинал сейчас себя экс-резидент, что не забрался в какую-нибудь глубинку, а устроился здесь, в Нью-Джерси, под боком у Нью-Йорка. Он даже хвастался перед Оксанкой, вот, дескать, живем в часе езды от крупнейшего города в мире, а словно бы и в деревне.
"Оксана спит, ее сейчас и пушкой не разбудишь. Случайных путников здесь не бывает. Броситься вперед и попробовать обезоружить его? В мои шестьдесят восемь только это и остается, на вид этому парню лет двадцать пять, шея как у быка. К тому же у меня всегда по единоборствам была тройка."
- Михаил Иванович Заславский, Верховный Суд Союза ССР приговорил вас за измену Родине к высшей мере наказания...
- Союза уже давно нет! - вскрикнул Заславский. Но лжепочтальон мерно продолжил свой торжественный речитатив:
- ... Верховный суд Российской Федерации подтвердил этот приговор.
- Это было давно!
- Суд счел, что ваше преступление не имеет срока давности.
- Вы не имеете права!
- Имеем, и еще какое.
- Это глупо!
- Это справедливо.
Сунув руку под полу куртки, палач вытащил пистолет с глушителем и направил его в сторону Заславского. Пересохшим ртом тот начал бессвязно бормотать.
- Зря! Вы это зря, это не сойдет с рук, будет скандал, вы понимаете! Вас же быстро вычислят, вы понимаете это?
- Ну, это мы еще посмотрим, вычислят нас или нет. Прощай, предатель!
Когда Михаил Иванович увидел дуло глушителя на уровне своих глаз, он все же попробовал привести в исполнение сразу оба своих плана.
- Оксана! - хрипло крикнул он, рванувшись вперед. Жажда жизни и страх перед смертью заставили его забыть о больных суставах, о возрасте и плохих отметках на занятиях по рукопашному бою. Но пуля всегда быстрее человека, и ей все равно, что ты очень и очень хочешь жить.
Тело Джонсона обнаружила все же не Оксана, а подъехавший через полчаса почтальон Бенсон. Ему в тот день удивительно не везло, какой-то осел усеял все шоссе на выезде из его городка мелкими гнутыми гвоздями. Почтальону пришлось пешком вернуться домой и заменить проткнутую покрышку. Ну а найденное возле калитки тело такого милого и приятного собеседника, как мистер Джонсон, с дырой между глаз повергло его просто в шок. Процедура побудки миссис Джонсон имела некоторые приятные моменты - та на ночь надевала такое интересное и прозрачное белье, но истерический визг, поднятый этой дамой, напрочь истребил в почтальоне интерес к ней как к женщине.
Через три дня любимая газета лже-Джонсона "Нью-Йорк таймс" напечатала подробную статью о происшествии в долине Гудзона. "Теперь уже не секрет, что за личиной писателя Джонсона скрывался бывший советский разведчик Михаил Заславский. В свое время он дослужился в рядах Главного разведывательного управления до звания генерал-майора и шефа всей разведсети Соединенных Штатов. Побег Заславского в восемьдесят шестом повлек за собой провал всей агентурной сети в Америке. Было осуждено более двадцати человек, в том числе несколько высокопоставленных чиновников в секретариате ООН и аппарате ЦРУ. В Советском Союзе его заочно приговорили к смертной казни, после чего на Заславского распространился закон об охране наиболее важных свидетелей. Заславскому поменяли внешность, а отличное знание английского и литературный дар помогли ему найти себя в новой жизни. Он писал сразу под двумя фамилиями. Как писатель Георгий Жуков создавал романы о происках КГБ, а как американский эссеист Майкл Джонсон умудрился получить престижнейшую премию Букера. ФБР считает, что русские вышли на перебежчика через жену Заславского. Тому почему-то непременно хотелось иметь в доме именно русскую женщину. Хотя он и сохранил перед ней свое инкогнито, но переписка Оксаны со своими родственниками и друзьями привлекла внимание наследников КГБ. Далее следователь Черни считает, что аналитики из ФСБ просто сравнили время появления писателя Джонсона и писателя Жукова со временем побега Михаила Заславского. Все остальное было делом техники.
Эта смерть вызывает большую тревогу. То, что спецслужбы России с такой наглостью действуют на территории США, говорит не только о силе русской разведки, но и бессилии наших органов защиты государства..."
Кроме Заславского почти в то же время в Англии был убит Андрей Крутов, бывший полковник СВР, и такой же, как и его коллега, глава резидентуры в Соединенном Королевстве, а затем перебежчик и удачливый писатель. Это не добавило западным обывателям любви к России, но Ждан еще три года назад торжественно пообещал, что достанет всех, кто переметнулся к врагам Родины. Смертью самых видных изменников Ждан добился двух целей: во-первых, он привел в исполнение вынесенные тем приговоры, а во-вторых, заставил всех остальных перебежчиков снова менять адреса, фамилии, страны, снотворное, цвет волос и жен. И это было самое главное.
- Эти гады до конца своих дней будут жить в вечном страхе, - так определил задачу своим подчиненным Ждан.



ЭПИЗОД 54
Осень 2008 года, горный район Северной Турции,
в пятнадцати километрах от границы с Арменией
Ранним утром по дну каменистого ущелья медленно пробирался по камням большой караван. Шли женщины, старики, дети. Немногочисленные лошади, мулы и ослы везли объемные тюки с поклажей. Время от времени попадались носилки с ранеными. Примерно треть идущих была вооружена. Идущие были одной национальности - курды, но кроме этого, их роднило общее выражение лица, невыносимая усталость и некая печать безнадежности. Время от времени они с тревогой поднимали головы вверх, словно ожидая чего-то. Высокий, красивый молодой парень в выцветшем камуфляже и с автоматом Калашникова в руках вскочил на большой валун, огляделся по сторонам и замер, прислушиваясь. Так он простоял несколько минут, потом заметил кого-то в толпе и, соскочив, начал пробираться к высокому, мощного сложения мужчине с пышными усами и гривой курчавых волос, чуть тронутых сединой.
- Ну что, Олжас, ничего не слышал? - спросил тот, не прерывая своего мерного движения.
- Нет, отец. Может, мы успеем?
- Это вряд ли.
Он с тоской посмотрел на пробившее утренний туман солнце и тяжело вздохнул. Отца Олжаса звали Мухаммед Авдал. В свое время, три года назад, ему присвоили звание генерала и назначили командовать Северной курдской армией, насчитывающей тогда в своих рядах десять тысяч хорошо обученных, смелых и преданных идее создания независимого Курдистана людей. Но теперь только эти восемьсот человек и были всей армией повстанческого генерала. Из них лишь триста могли носить оружие, все остальные были членами их семей.
В последнее время правительство Турции решило окончательно покончить с надоевшими им сепаратистами. Войска повели атаки по всем фронтам: с воздуха и с земли, из космоса им помогал спутник-шпион, специально для этих целей запущенный американской ракетой-носителем. Всегда выручавшие курдских партизан скрытность маневра и внезапность перестали существовать. Стычки с сухопутными войсками были редки, горная местность не давала возможности правительственным солдатам провести облавы по всем правилам. Зато дальнобойная артиллерия доставала курдов за много километров. Высоко в небе, направляя смертоносные снаряды, кружил самолет-корректировщик. Но самыми страшными были удары авиации. Стремительная стрела идущего на сверхзвуке реактивного самолета появлялась всегда неожиданно, лишь через несколько секунд до ушей партизан грохотом взрыва доносилась звуковая волна, и одновременно с ней начинали рваться бомбы.
Сначала турки использовали обычные бомбы, осколочные, но потом, убедившись в их низкой эффективности в горной местности, начали применять напалм и бомбы объемного взрыва. Вот это было страшно. Одновременно стали гибнуть сотни людей. После подобных налетов сразу появлялись вертолеты. Они носились на бреющем полете, добивая раненых и оставшихся в живых.
Уже после первого подобного комбинированного налета Мухаммед Авдал понял, что война проиграна, рассредоточил своих бойцов на несколько колонн и начал уводить остатки войск к границе. Полгода непрерывных боев, ни минуты передышки, и вот теперь из десяти тысяч хорошо обученных бойцов у него осталась эта жалкая кучка людей. Все остальные либо погибли, либо попали в плен. Армия пополнялась лишь за счет прибившихся к партизанам мирных жителей, так же уничтожаемых правительственными войсками с чисто азиатской беспощадностью.
Последние два дня им везло. Наступающая осень щедро начала укутывать землю туманами, пошли дожди. Но сегодня подморозило, и синее небо страшило Авдала больше, чем самое жуткое стихийное бедствие.
"Только бы не прилетели вертолеты," - подумал командующий, и, словно прочитав его мысли, кто-то сзади закричал:
- Воздух!
Весь караван мгновенно рассыпался, люди бежали в разные стороны, стараясь укрыться за большими камнями, либо спрятаться под нависшими скалами. Два штурмовых вертолета "Кобра" с грохотом и воем винтов прошлись по ущелью, сея смерть. Первый из них поливал узкий каньон пулеметными очередями, второй ударил неуправляемыми ракетами. Когда шум вертолетов стал тише, ущелье наполнилось криками и стонами раненых. С мучительным ржанием билась на земле получившая пулю лошадь, совсем по-человечески стонал умирающий мул. И еще истошно кричала женщина над мертвым телом трехлетнего сына. А гул вертолетов снова начал нарастать, на этот раз они заходили с головы колонны. Врага встретили многочисленные очереди, практически все, у кого в руках было оружие, стреляли в стремительно несущиеся черные тени. Но это была скорее психологическая оборона, броня выдерживала удары пуль, хотя звон от их ударов очень нервировал пилотов.
Не выдержав огня, обе "вертушки" взмыли вверх и свернули в сторону. Минут через пять они появились снова, зайдя в ущелье с другой стороны. Еще полгода назад вертолеты боялись вот так в лоб атаковать колонны курдов. Тогда у них имелись российские зенитные комплексы "Оса" и "Стрела", и обломки четырех вертолетов навсегда остались в горах Курдистана. Теперь же даже патроны были у партизан на исходе, и курды стреляли уже не очередями, а одиночными, стараясь тщательнее целиться.
На большой валун в самом центре ущелья ловко вскочил один из бойцов. Мухаммед мгновенно узнал по стройной фигуре своего сына. На плече Олжаса лежала длинная труба гранатомета РПГ. Не обращая внимания на свистящие рядом пули, парень быстро поймал в прицельную рамку лобастую кабину пилотов и нажал на спуск. Выстрел получился удачным, из кабины рвануло пламя, "Кобру" потянуло вверх, затем вертолет завалился на бок и исчез из поля зрения генерала. Грохот близкого взрыва да небольшой кусок взметнувшегося над скалами черного дыма доказали удачу младшего Авдала.
У пилота второго вертолета не выдержали нервы, он рванул свою стремительную машину вверх и скрылся из вида. Наступившая тишина подсказала партизанам, что в этот раз им дана более длительная передышка.
- Быстро уходим! - закричал генерал. - Они наведут на нас артиллерию!
В ответ тут же поднялась суматоха, старики и женщины начали поднимать мулов и ослов, мужчины занялись убитыми и ранеными. Мухаммед ходил по ущелью, покрикивая на своих подчиненных. Больше всего он боялся самолетов с напалмом, сейчас в этом узком ущелье курды представляли из себя прекрасную мишень. Приказав прирезать раненую лошадь, он поспешил дальше, к хвосту колонны, отмечая для себя остальные потери. В этот раз их было немного, он заметил двоих убитых и троих раненых. Колонна уже двинулась, когда Мухаммед увидел неподвижно стоящую группу людей. Человек двадцать столпились в самом центре ущелья.
- Эй, а вы что там застряли? - крикнул генерал, подходя. - Быстро уходим!
Все обернулись к нему, и по растерянным взглядам бойцов Мухаммед понял, что произошло что-то страшное. Толпа расступилась, и он увидел на земле лежащего человека. Лишь подойдя поближе, Авдал узнал своего сына. Лицо его было спокойным и, казалось, даже счастливым, а небольшое пятно крови на груди могло показаться несерьезным, если бы оно не было расположено точно в районе сердца.
Все остальное генерал воспринимал как бы со стороны, во сне. Он слышал звуки, но не понимал, что они означают, что сейчас происходит. Тело сына подняли, завернули в черную тряпку. Мухаммед шел вместе со всеми, молча, не отрывая взгляда от черного тюка, привязанного к боку одного из мулов. Даже грохот артиллерийских разрывов за его спиной, на минуту прорвавшийся сквозь пелену бесчувствия, так и не вывел генерала до конца из этого транса.
Через три дня, потеряв еще десять человек, колонна перешла турецко-армянскую границу. Командовал ею пришедший в себя Мухаммед Авдал. От прошедшей боли ему осталась только снежно-белая седина.

Решительность турецкого правительства окончательно уничтожить если не весь курдский народ, то большую его часть сыграла неожиданную роль в судьбе России. На очередном заседании Временного Военного Совета Володин коснулся темы курдов.
- В Армении их скопилось сейчас более ста тысяч. Для армянского правительства это большая проблема, они себя-то толком не могут прокормить, едва ли не половина населения Армении проживает сейчас у нас. Так вот, курды обратились к России с просьбой разрешить им компактно поселиться на территории нашей страны.
- Еще чего, - хмыкнул Ждан. - Мало у нас всякой нечисти.
- А что, давайте расселим их в Сибири. Переименуем Биробиджан в Курдистан, всего-то и делов, - пошутил сидевший рядом с ним министр внутренних дел Малахов.
- Да, скажешь тоже. Они там околеют за неделю, а хоронить их в вечной мерзлоте влетит в копеечку.
- Надо подумать, - решил Сизов. - Вы лучше расскажите, шутники, что там у вас с Чечней опять происходит?
И Малахов, и Ждан сразу поскучнели.
- В этом году произошла активизация бандформирований в Чечне и Ингушетии, - признался глава ФСБ. - Только за последний месяц произошло три подрыва бронемашин и семь обстрелов войск.
- Но вы же мне гарантировали, что после той "санобработки" в Чечне не останется никого?
- К сожалению, "Штамм Х" не сработал в горных районах, там, где стояла нулевая температура, - пояснил Малахов. - Так что мирное население вымерло, а часть боевиков уцелела. Большинство из них, поняв безнадежность своего положения, ушли за рубеж, в Чечне остались лишь небольшие, единичные банды фанатиков. Но в последнее время в Чечню из-за границы проникли как минимум триста боевиков, прошедших подготовку в Пакистане и Саудовской Аравии. Именно эти страны стараются возродить очаг исламизма на Кавказе. Он им нужен прежде всего как символ сопротивления федеральным войскам России. Сейчас развернуто движение к возвращению чеченского населения из России в Ичкерию. Только за последние полгода приехали пятьдесят тысяч человек. Нельзя сказать, чтобы они охотно возвращались: по мусульманским обычаям все места, связанные с массовой гибелью людей, считаются нечистыми, но многих просто заставляют переселяться угрозами.
- И сколько чеченцев могут вернуться? - спросил Соломин.
- Двести тысяч. А всего их по России четыреста тысяч.
- Кошмар, - пробормотал Соломин. - Это опять начнется все сначала.
- Да, - подтвердил Ждан. - Боевикам нужна база для поддержки. Если вернется мирное население, им будет легче раствориться в нем. Кроме того, это и снабжение припасами, и людские резервы для пополнения бандформирований.
- И что же теперь делать? - спросил Сизов. - Запретить въезд в Чечню?
- Эти, на западе, снова поднимут вой.
- Да и хрен с ними, - буркнул Сазонтьев. Сегодня он был как никогда злой, хотя и трезвый. - Но если, мать вашу, вы допустите, что они снова расселятся там, как блохи на собаке, то я не дам больше ни одного солдата. Воюйте сами!
Ждан опешил.
- Нет, ты, однако, нас не пугай. Мы что, должны их разворачивать назад? Они приезжают, показывают паспорта, а там черным по белому прописка: "Чеченская АССР, село Алерой". И что я должен делать после этого?
- Хоть что! Хоть задницу им покажи, но если они опять ударят по Грозному либо Гудермесу, от меня солдат не жди. Нет у меня их! Половина в Средней Азии, половина в Сибири, охраняет границы от наших желторожих друзей.
- Может, туда переселить казаков? - предложил Малахов, давно и нежно опекающий этот специфический род войск.
Соломин, поморщившись, фыркнул:
- Ну да, пойдут твои красноломпасники в самое пекло.
- А что, мои орлы способны хоть на что.
- Ладно вам собачиться, - прервал спор Сизов. Сев на свое место, он поправил ненужную ему пепельницу и сказал: - Есть идея запустить в этот район третью силу.
- Какую? - удивились все.
- Курдов. Сколько их там в Армении? - спросил Сизов у Володина.
- Более ста тысяч. Две трети - женщины и дети, остальные - хорошо обученные воинские формирования.
- У них и оружие есть?
- Да.
- Как они в военном отношении? - Сизов обратился с этим вопросом к Главковерху.
- Ну, как партизанам им цены нет, - признал Сазонтьев. - Храбры, дисциплинированны. Большинство из них воины в третьем поколении.
- У них забавное сочетание мусульманского вероисповедания и социалистических взглядов на устройство государства, - напомнил Володин. - Они даже обращаются друг к другу товарищ, а не господин.
- Курды, нарды, крестики-нолики, - пробормотал Соломин. - Черт его знает, как все это обернется.
- Ну так что, предложим им переселиться в Чечню? - настаивал Сизов. - А то потом будет неудобно отказываться от своих слов.
- Так ты уже все решил, - сказал за всех Сазонтьев. - Мы же знаем твою манеру: "Мы тут подумали, и я решил".
- Ну, значит, так тому и быть.

Два месяца шли переговоры, курды выторговали себе автономию, большую материальную помощь и провоз на территорию России оружия. К весне караваны автобусов с переселенцами начали заполнять дороги, ведущие из Армении в Россию. В мае завершилось основное переселение, жилья даже в разрушенных войной районах хватало, из России начали поступать тракторы и зерно для посевной, везли коров и коз, лошадей и овец.
Той же весной, в марте, за окраиной старинного горного поселка Очхой-Мортан на небольшой опушке встретились две группы вооруженных людей. Одну из них возглавлял бородатый, длинноволосый чеченец по имени Хасан, вторую - коренастый, пышноусый курд Ахмед Мухтар-Бек. Донельзя потрепанный камуфляж чеченца резко контрастировал с новеньким российским армейским полушубком курда. Поздоровавшись, предводители отошли в сторону и, усевшись на два пенька, начали неторопливую беседу.
- Зачем ты приехал в наши края, Мухтар-Бек?
- Нас выжили с родины, и мы хотим обрести ее здесь.
- Но эта наша родина! Ты поселился в поселке в самом большом доме около мечети, но это мой дом. Русские сделали с нами то же самое, что турки с вами. Уезжай отсюда, аллахом тебя прошу!
Курд покачал головой.
- Нам некуда ехать, это последний шанс сохранить нас как один народ. Вас осталось мало, горстка людей. Выходи из леса и живи с нами в мире, никто тебя не тронет, аллахом клянусь!
- Ты не понимаешь! - горячо заговорил Хасан. - Мы хозяева этих мест, тут все принадлежит нам. Земля, вода, скалы, горы, воздух - все это только наше. Мы не потерпим присутствия в Ичкерии кого-то еще.
- Зря ты так, - осуждающе качнул головой Ахмед Мухтар-Бек. - Мы хотим жить с вами в мире, зачем нам война? Мы навоевались за тридцать лет более чем достаточно, нам нужен мир и покой.
- Значит, ты ничего не понял, - сказал, поднимаясь, чеченец. - И это плохо. Мира ты здесь не найдешь. Русский хитрый, он хочет столкнуть нас лбами, чтобы мусульмане убивали мусульман.
- Так ты угрожаешь мне? Неужели с этой горсткой людей ты хочешь воевать с нами? - курд ткнул пальцем в сторону воинов чеченца. - У меня в пять раз больше бойцов, чем у тебя.
- Здесь только малая часть моего отряда, остальные находятся в надежном месте. Я тебе не угрожаю, наоборот. Я предлагаю тебе объединиться и начать священный джихад против неверных. У тебя много солдат, у меня много денег. За каждого убитого русского солдата я буду платить тебе сто долларов, за офицера - пятьсот, тысячу за подбитый бронетранспортер, две - за машину, три - за танк.
- Это интересное предложение, надо его обдумать, - согласился курд. - Через два дня я приму решение. Встретимся здесь же, в это же время.
Спустя два дня семеро чеченцев во главе со своим командиром осторожно двигались по укромной тропе в сторону селения.
- Как думаешь, Али, согласится этот толстый курд с нашим предложением? - спросил Хасан, оборачиваясь к своему лучшему другу.
- Скользкий он какой-то, не верю я ему.
- Да, поверить трудно. Но надо взять их на жадности. Видел, как заблестели его глаза, когда я начал разговор про доллары? Нам только подтолкнуть его, заставить убить первого русского, а потом все пойдет как по маслу. Русские пожалеют, что привезли этих турецких ослов в наши горы. Курды еще помогут нам освободить Ичкерию для чеченцев. А там мы уж сами решим, жить им здесь или не жить.
- Ты хочешь расплачиваться с ними настоящими долларами? - поинтересовался Али.
- Зачем, у нас два ящика подделок, надо же их использовать.
Хасан засмеялся и двинулся дальше.
До условленного места оставалось не более полкилометра, когда что-то тонко свистнуло, и замыкающий повалился на землю. Из его горла торчало острие толстой арбалетной стрелы. Через секунду вторая стрела поразила следующего бандита, а когда оставшиеся пятеро поняли, в чем дело, было поздно. Несколько выстрелов из автоматов с глушителями и удачно брошенный нож решили судьбу боевиков. Никто из них не успел даже нажать на курок.
Убедившись, что все чеченцы мертвы, Мухтар-Бек приказал пятерым своим воинам:
- Этих зароете прямо здесь, вон в той яме. Заберите оружие и документы, их надо отдать русским. Остальные за мной.
Тропа с явно потревоженной прошлогодней листвой через час вывела многочисленный отряд курдов к подножию большой горы.
- Вот они, - сказал один из разведчиков, протягивая бинокль командиру. - Там что-то вроде землянки. Один сидит караулит, один варит, остальные, наверное, внизу.
Внимательно рассмотрев схрон бандитов, Ахмед отдал несколько коротких приказов своим подчиненным. Через пять минут захрипел и ткнулся лицом в котел кашевар, в ту же секунду получил стрелу в горло и караульный. Курды окружили схрон, командир махнул рукой и в открытое жерло люка полетели гранаты. Грохот взрывов сменился воем и стоном раненых, прогремела одинокая ответная очередь. Тишина наступила только после еще одной порции лимонок. Спустившиеся вниз курды вернулись недовольными.
- Их там всего трое. Где остальные?
Но прочитав все найденные в землянке документы, Мухтар-Бек остался доволен:
- Нет, это все. Тот чеченец блефовал. На самом деле их было совсем мало, всего двенадцать человек.
Примерно то же самое происходило по всей Чечне. Последний выстрел прозвучал спустя два года, когда курды достаточно хорошо освоились в новых для себя краях и перещелкали местных бандитов, как куропаток. К этому времени курдское население Чечни превысило триста пятьдесят тысяч человек. Курды всеми путями стремились попасть в Новый Курдистан, они пешком переходили по нескольку границ и стекались сюда не только из Турции, но и из Ирана, и Ирака. Постепенно они выжили из своей новой родины всех неугодных им чеченцев. Кое где дело доходило до откровенной резни, но русские власти закрывали на это глаза. Столь преданных и ревностных союзников у них в этих краях еще не было никогда.



ЭПИЗОД 56
2010 год мог стать самым стабильным в истории России со дня военного переворота. Затихли бои в Средней Азии, Кавказ практически утихомирился, давно не тревожили Москву теракты. Промышленность наконец-то обрела стабильность и даже некоторый рост, хотя Соломин по-прежнему продолжал жаловаться на несбалансированность в сфере производства, когда слишком много тратилось на то, что не давало дохода: армию, оружие, танки, самолеты, новые крейсера и подводные лодки. Но теперь выручал хлынувший в страну поток нефтедолларов. Неприятности последовали с самой неожиданной стороны. Все началось в первый майский день, по привычке отмечаемый в России как пролетарский праздник.
Когда утром на Красную площадь начал постепенно стягиваться народ, лица, ответственные за порядок в столице, восприняли происходящее как должное, москвичи за последние годы привыкли отмечать все праздники многолюдными гуляньями в старом центре столицы. Несмотря на пасмурную погоду, настроение у собравшихся было приподнятое, часто слышались смех и песни. Большинство из пришедших были молодыми людьми с красными и трехцветными флажками, воздушными шариками, многие несли гитары, из динамиков переносных магнитофонов неслась самая разнообразная музыка, от Высоцкого до современнейшего суперрэпа. Постепенно толпа становилась все больше и больше, росла как на дрожжах. Лишь когда ее плотность достигла максимума и никто из пришедших уже не мог сделать и шага, милицейское начальство начало беспокоиться.
- Что это они сегодня все приперлись сюда? - спросил генерал-лейтенант милиции Курбыко, начальник ГОВД Москвы. - Вроде никаких концертов на площади не запланировано?
Ответ он получил через две минуты. Неожиданно толпа с криками и визгом женщин прорвала тонкую линию оцепления. Десятки людей сразу заполонили трибуны Мавзолея. Минут пять продолжалась непонятная суета, затем раздался характерный шелест, перешедший в свист, и в руках у одного из молодых парней очутился микрофон. Каким образом на площади оказалась столь мощная аппаратура, милицейское начальство долго не могло понять. Позже выяснилось, что колонки и усилитель пронесла с собой группа молодых девушек, плотной толпой проникшая на площадь. Кто-то из митингующих хорошо разбирался в проводке Мавзолея и сумел подключить усилитель к стационарным розеткам на трибуне.
- С Первым мая, господа студенты! - разнеслось над всей площадью. Толпа ответила восторженным ревом, аплодисментами, свистом. У микрофона стоял высокий парень с длинными волосами, стянутыми резинкой в хвост. Затемненные очки и козлиная бородка дополняли облик оратора.
- Сегодня мы пришли сюда не просто, чтобы отметить мифический день солидарности трудящихся, а для того, чтобы заявить властям, что мы не хотим так больше жить! Мы требуем восстановления политических свобод, отмены цензуры в газетах и на телевидении! Долой...
В этот момент очнувшиеся от шока милиционеры попытались взять реванш. Как минимум сто человек косым клином врезались в толпу, размахивая направо и налево дубинками.
- Разойтись! Немедленно всем разойтись! - орал в мегафон вспотевший от ужаса Курбыко. Увы, первоначальный порыв стражей порядка увяз в плотной, превосходящей их в численности массе митингующих. Взявшись за руки студенты остановили людей в сизых мундирах и окружили их сплошным кольцом. Давка была жуткая, истошно визжали задыхающиеся девушки. Мат и крики милиционеров постепенно начали стихать, теперь правоохранители все силы тратили на то, что не быть раздавленными людским прессом.
- Назад! - прохрипел потерявший фуражку майор милиции. - Уходим!
С огромным трудом под улюлюканье и издевательские пинки милиционеры вырвались из толпы. Красные, потные, частью в разорванных куртках, они столпились возле ГУМа, тяжело дыша и подсчитывая потери. Большинство их них лишились своих фуражек, у некоторых из рук вырвали дубинки. Курбыко возбужденно кричал в рацию:
- Срочно на Красную площадь ОМОН, весь, в полном составе! Снять посты с других участков, машины с водометами сюда и побольше гранат со слезоточивым газом!
А митинг разгорался. У микрофона появилась миниатюрная, но очень звонкоголосая девушка.
- Мы не хотим больше жить в милитаристском государстве! Мы не хотим, чтобы наши парни гибли в Средней Азии и на Кавказе, защищая местных баев и ханов! Долой правило Кулика!
Отдав все приказания, Курбыко опустил рацию, окинул взглядом панораму людского моря и, выругавшись, схватился за голову. Он уже чувствовал, как становятся легче его погоны.
Сизов получил сообщение о происходящем у себя на даче. В этот день у него за столом собрались самые близкие люди: Ольга, ее мать, сестра Сизова Ирина с детьми, Соломин с женой. Не было только Сазонтьева, мотавшегося с инспекцией где-то в районе Камчатки. Соломин поднял первый тост, как обычно за Россию, в это время и подошел незаменимый Фартусов и тихо сказал несколько слов на ухо Сизову. Тот сразу изменился в лице и кивнул секретарю в сторону телевизора:
- Ну-ка, включи Си-Эн-Эн.
Худшие опасения Владимира оправдались. На экране мирового информационного спрута показались до боли знакомые красные зубцы стен Кремля. Судя по ракурсу, снимали сразу с трех точек: с крыши гостиницы "Россия", откуда-то из Пассажа и с самого центра митинга, с Лобного места. Молодые, красивые, возбужденные лица, красные флажки в руках девушек. Частенько показывали обнимающиеся парочки. Возбужденный голос лопотавшего на английском комментатора при этом воспринимался как нечто чуждое и инородное. И все чаще телекамера показывала Васильевский спуск, куда подъезжали и подъезжали машины с громоздкими, похожими на роботов в шлемах и бронежилетах омоновцами.
- Что это? - спросил Соломин, кивая на экран.
- Господа студенты митингуют, - сквозь зубы процедил Сизов.
- Боже мой, а Светочка ведь тоже сегодня на какой-то митинг собиралась! - ахнула жена премьера Галина, толстая и рыхлая, под стать мужу.
- Ты знала про митинг и ничего мне не сказала?! - поразился тот.
- Ну, я же думала они пройдут там в строю, как мы в свое время в пионерах, помашут флажками и все.
- Пройдут, пионеры! - передразнил Соломин. - Совсем ты ее распустила!
- Да, зато ты ее видишь два раза в месяц, когда даешь деньги на учебу!
- Да иди ты!.. - в сердцах бросил обычно не сквернословивший премьер и, подхватив под руку Сизова, отвел его в сторону.
- Нельзя их взять и просто так разогнать! Ты видишь, эти с камерами только того и ждут!
- Вижу, - сквозь зубы процедил Сизов. Желваки ходили на его щеках. - Надо бы, очень надо бы их проучить, но...
Он сделал жест рукой, и понятливый Фартусов подал Диктатору мобильный телефон.
- Малахов? Вот что, до меня их не трогай. Я скоро буду.
Закончив разговор он повернулся к Соломину.
- Ты со мной?
- Конечно, как же еще!
Уже на выходе Владимира за рукав тормознула Ольга.
- Надеюсь, ты не повторишь ошибки Таньанменя? - спросила она.
- Не знаю, - признался Сизов. - Но я бы с удовольствием послал бы на них танки.
- Дурак! Это же наши дети. Этим ты восстановишь против себя всю страну.
- Ты так думаешь?
- Да! Это будет твоей огромной ошибкой! Ты сразу лишишься всей своей популярности.
- А я так не думаю. К тому же я только и делаю, что принимаю непопулярные решения.
Отодвинув жену, Сизов быстро вышел из дома, в ста метрах от дома его ждал дежурный вертолет.
Приземлился он на набережной, за гостиницей "Россия". Там прибывших уже ждали Малахов и Ждан. Глянув на обоих силовиков, Сизов сразу отметил, что оба они в явной растерянности. По крайней мере такого бледного Ждана Владимир не видел еще никогда.
- Ну что, прошляпили студентиков, рыцари плаща и кинжала!
На этот раз даже Ждан не смог ничего ответить.
- Пошли поближе к этой банде, - велел Сизов.
Пустынными коридорами Пассажа их провели в комнату на втором этаже универмага, где расположилась съемочная группа ФСБ. Телекамер у нее было раз в пять больше, чем у Си-Эн-Эн, снимали со стороны Кремля, с храма Василия Блаженного, с Исторического музея. Сизов с Соломиным по офицерской привычке предпочли более живое восприятие действительности и сразу приникли к мощным биноклям. Но разглядеть с этой точки они мало что могли - затылки митингующих да лица стоящих на трибуне мавзолея.
- Сколько их тут? - спросил Соломин.
- Около десяти тысяч, - доложил глава оперативной группы ФСБ.
- Из каких институтов?
- Судя по плакатам, из всех московских вузов. Если они, конечно, не врут.
- Каковы требования?
Малахов молча протянул Сизову листовку. Через его плечо текст читал и Соломин.
- "Свободу слова, отмену цензуры, правила Кулика... " А это что еще за хреновина?
- Это порядок, введенный главным военным комиссаром России генералом Куликом, о том, что в институт может поступать только парень, отслуживший в армии.
- Ну, хорошее правило, что их не устраивает? - удивился премьер. - Они же потом идут вне конкурса!
- Да, но они жалуются, что за два года забывают все, чему их учили.
- Значит, плохо учили.
Пока Соломин и силовики обсуждали пункты программы студентов, Сизов молчал. Стоя у экрана телевизора, он всматривался в лица митингующих. В них не было страха, озлобленности, наоборот, практически все эти юноши и девушки казались счастливыми и веселыми. Чувства Диктатора постепенно начали меняться. После вспышки злобы и раздражения у него неожиданно прорезалось чувство страха. Да, он не понимал и поэтому боялся этих людей. Рациональному и прагматичному Сизову было многое непонятно. И прежде всего, как можно вот так, безоружными, выступать против силы, испытывая при этом не страх, а радость?!
А трое министров продолжали обсуждать ситуацию. Оправившийся Ждан с азартом предлагал свои рецепты решения проблемы:
- Да насрать нам на то, что подумают на Западе! Сейчас зайдем со стороны Манежной площади, сначала пустим "Черемуху", потом водометы. Полчаса, и тут будут валяться одни тапочки!
- Я тебе дам тапочки! У меня Светка где-то там! Я за нее тебе голову оторву, если она хоть чихнет! - пригрозил Соломин.
Малахов в дискуссию не вмешивался, только часто поглядывал на молчавшего Диктатора. Он знал, что последнее слово все равно будет за Сизовым. В конце концов не выдержал и Соломин:
- Нет, Владимир, ты-то что молчишь?
В этот момент к Малахову подошел офицер и протянул ему бумагу. Прочитав ее, министр оживился.
- Ну вот, кое-что проясняется. Судя по разговорам в толпе, в случае применения властями силы предусмотрена всеобщая студенческая забастовка. Налицо организованный заговор против существующей власти, статья 56 нашего нового Уголовного кодекса Российской Федерации, пункт два.
- И что? - в голосе наконец-то отвернувшегося от экрана Сизова прозвучала явная злоба.
- Ну, как что? Теперь можно их привлечь к уголовной ответственности.
- Что, всех? Все десять тысяч? А потом всех остальных, кто начнет бастовать?! Сколько их по столице - пятьдесят тысяч, сто?
Сизов замолчал, потом прошелся по комнате, с явным отвращением глянул на экран.
- Надо придумать что-то более тонкое. И вообще, надо что-то с этим делать. Только не сейчас. Что-то надо делать...
Он выхватил из рук Соломина листовку, еще раз перечитал его, потом хмыкнул.
- Они требуют роспуска "Союза молодежи".
- И что? - не понял Ждан.
- А то, что надо собрать побольше твоих молодых бандитов. Но сначала нужно, чтобы этих, - он ткнул рукой в сторону площади, - стало как можно меньше.
Он подошел к окну. Шел уже второй час митинга. Толпа скандировала вслед за очередным оратором: "Долой! Долой! Долой!"
- Пусть пока проорутся. Кстати, какую сегодня обещали погоду?
- Низкая облачность, но без дождей, - припомнил Соломин.
- А жаль, что без дождей. Надо бы их организовать, но попозже, когда студенты устанут.
Наконец все начали понимать замысел Сизова.
- Да, это здорово придумано, - пробормотал Ждан.
Митинг на площади продолжался час за часом. Когда ораторам уже нечего было сказать, начали выступать самодеятельные певцы, студенческие барды. Вскоре вся заведенная публика пританцовывала. Но к шести часам вечера все подустали, кто-то из работников мавзолея с подачи Ждана догадался отключить на трибуне электричество. Веселье начало постепенно сходить на нет, последние ряды плохо слышали голоса из мегафона. Словно по заказу властей подул сильный северный ветер. Раза три над городом на низкой высоте пролетел транспортный самолет, из-за сплошной облачности никто из москвичей его не видел, все только слышали низкий гул. Но после этого обработанные хлористым серебром облака разразились проливным дождем. Мало у кого на площади оказались с собой зонты, никто не догадался захватить с собой что-нибудь поесть, пирожки, хот-доги и мороженое лоточников смолотили в первые же часы митинга, а оцепление работало только в одну сторону, по методу ниппеля, выпуская всех с площади и никого на нее не впуская.
За пределами Васильевского спуска и Манежной площади скопилось много молодежи, готовой поддержать студентов, но с ними как раз не церемонились, беспощадно отгоняя дубинками. Постепенно толпа на площади начала таять, к девяти часам вечера людской край митинга поджался до Лобного места. Наиболее разочарованными оказались телевизионщики из Си-Эн-Эн. Показывать часами одну и ту же толпу было бессмысленно. Надежды на скорый погром студентов силами ОМОНа не оправдались.
Через час толпа поредела еще больше.
- Их осталось не более полутора тысяч, - доложил Сизову по телефону Малахов.
- Виктор свою дочку нашел?
- Да, с час назад ее выловили и увели с площади его адъютанты. Идти не хотела, хорошо, отошла в туалет, там ее и перехватили.
- Ладно, тогда запускай своих вурдалаков.
Пятнадцать минут спустя со стороны Манежной площади на Красную начали вливаться плотные толпы одетых в черное подростков. Вязаные шапки, кожаные перчатки и трехцветные кокарды на груди не оставляли сомнений в их принадлежности к "Союзу молодежи". На ходу "союзники" вынимали свое фирменное оружие - короткие обрезки труб, обтянутые резиной.
- Союзники, союзники! - тревожно зашелестело по толпе студентов. В их первые ряды тут же перестроились наиболее тренированные в своих сражениях студенты спортинститутов. Оживились телевизионщики, но когда две толпы уже были готовы сомкнуться, на площади погас свет, и все остальное происходило в кромешной тьме под непрекращающимся дождем. Слышались крики, удары, стоны, отчаянные вопли и многоэтажный мат. С Лобного места вспыхнул было свет, это телегруппа Си-Эн-Эн включила подсветку телекамеры. Овальным пятном высветился крутящийся калейдоскоп лиц, рук, но секунд через тридцать телекамера с хрустом разлетелась под ударами самодельных дубинок боевиков.
Через полчаса все было кончено. Митингующие хлынули с площади на Васильевский спуск, и цепь ОМОНа расступилась перед ними. Позади остались десятки раненых и два трупа. "Союзников" просили только выдавить студентов с Красной площади, но те, в азарте, как всегда, увлеклись.
В прессе побоище, конечно, подали как волеизъявление патриотично настроенных молодых людей. Но даже выступивший по этому поводу в своем обычном субботнем бриффинге Фокин не был так убедителен как обычно. Самое удивительное признание прозвучало у него в конце речи:
- Да, кое в чем митингующие были правы. Я согласен, что цензуру в стране можно уже отменить. Именно этому будет посвящено завтрашнее заседание Временного Военного Совета.
Конечно, сам Андрей никогда бы не решился произнести подобные слова, не посоветовавшись с Сизовым. Но на следующий день в России действительно отменили цензуру и разрешили проведение митингов и демонстраций, но только при соответствующей регистрации и под надзором властей. Студенты бурно отметили свою победу массовым митингом перед зданием МГУ на Ленинских горах. Правда, после этого в течение трех месяцев по всем институтам были потихоньку арестованы сорок человек, организовавших первомайский митинг. Но естественное возмущение их товарищей было сведено на нет усилиями провокаторов, внедренных Жданом в исполком Конфедерации российских студентов.
Власти признали гибель на Красной площади двух студентов и ранение еще сорока трех, но причиной этого назвали образовавшуюся при драке давку.



ЭПИЗОД 58
- Рота, подъем!
Голос дневального прозвучал, как всегда, не вовремя, Вовка Фомичев видел во сне здоровущий хот-дог, громадную булку, почти батон, и торчащую из белого, ноздреватого разреза толстую, хорошо прожаренную сардельку, а сверху кроваво красную, бархатистую струю кетчупа, медленно оседающую на коричневую, дымящуюся шкуру сардельки.
- Подъем, рота! - снова взвизгнул тонким дискантом дневальный, и вслед за растаявшей в небытие сарделькой пришло ощущение досады, что это был только сон.
"Семин орет, - подумал Вовка. - Только у него такой противный голос. Запустить, что ли, в него подушкой?".
Но когда Фомичев поднял голову и открыл глаза, кто-то опередил его и в сторону уходившего на свой пост щуплого невысокого пацана в больших очках уже полетела тощая подушка, попавшая по затылку дневального. У того от удара очки слетели на пол, и вся казарма грохнула единым дружным хохотом. Пробуждение теперь не казалось уже такой досадной неприятностью.
Спрыгнув вниз, Владимир оделся, быстро и ловко заправил кровать. Через пятнадцать минут он уже стоял в строю вместе с сотней таких же как он подростков тринадцати-четырнадцати лет. Они болтали, смеялись, толкали друг друга, но только до той поры, пока дежурный не рявкнул ломающимся баском традиционное:
- Рота, смирно!
По коридору училища медленно двигались трое: невысокий, полноватый седой капитан с черной перчаткой протеза на левой руке, а за ним два длинных, худых прапорщика. У капитана фамилия была Даев, руку он потерял в Чечне, два его спутника носили созвучные фамилии: Симонов и Пимонов. В прошлую неделю кадеты проходили по астрономии Марс, и когда Юрий Иванович сказал, что рядом с планетой двигаются два спутника, Фобос и Деймос, на самом деле переводимые как "Страх и "Ужас", сидевший рядом хохмач Карпов шепнул на ухо Фомичеву:
- Это как Симон и Пимон вокруг нашего Колобка.
Шутка удалась, тем более что прапорщиков в роте боялись гораздо больше, чем самого капитана.
Тем временем дежурный рапортовал:
- Товарищ капитан, третья рота Рязанского кадетского корпуса имени фельдмаршала Голенищева-Кутузова в количестве ста трех человек построена. Отсутствует кадет Морозов.
"Ба, неужели опять Мороз деру дал?!" - удивился Вовка. Пока проводили поименную проверку, он думал об этом парне, из-за чего чуть было не прозевал свою фамилию. Слава богу, вовремя очнулся и рявкнул традиционное: "Я!"
Про Морозова Владимир думал и позже, когда они шли в столовую.
Странный он парень, этот Мороз. Что ему еще надо - кормят, поят, одевают! Каждую субботу на стрельбах, прошлый раз возили на танкодром, дали каждому прокатиться внутри грохочущего, пропахшего соляркой и маслом чудовища. Несколько орудийных залпов дополнили восхищение пацанов. Почти все сразу решили по окончании курса подать рапорт на зачисление в роту со специализацией танкист-механик. Правда, человек десять бредили авиацией, трое давно и осознанно добивались перевода в Нахимовское училище - так было велико их желание связать свою судьбу с морем. И только Морозов выбивался из общей колеи.
А ведь был он, как и все, из беспризорников, которых пять лет назад отловили в столичных подвалах, чердаках, на вокзалах. Поначалу они бунтовали, пытались бежать, рвали и жгли не по размеру длинные гимнастерки и галифе, оставшиеся в наследство еще от Советского Союза. Но тотальный невод под названием "Операция "Кадет" беспощадно продолжал отлавливать беспризорных подростков по всей стране. Шло сличение фотоснимков и отпечатков пальцев, потом беглецов быстро возвращали в приписанное им место назначения.
Сотни военных заведений открывались в самых разных уголках страны, от Сахалина до Калининграда. Постепенно волна побегов пошла на убыль: хорошая кормежка, новенькая щеголеватая форма - камуфляж, черный берет и высокие армейские полуботинки - многих смирили со строгой армейской жизнью. Сознание подростков менялось. Их учили, кормили, они имели ясную перспективу на будущую жизнь. Из кадетского корпуса их выпускали прямиком в армию, причем каждому автоматически присваивалось звание младшего сержанта. Те, кто больше преуспел в рвении и армейских дисциплинах, могли получить сразу и сержанта. По истечении года службы в армии бывшие кадеты могли подать прошение на зачисление в школу прапорщиков. Бывшие беспризорники, как правило, отлично подготовленные, проходили ускоренный курс и уже через три месяца возвращались в свою часть со звездочками прапорщиков на погонах.
А отличники сразу после окончания кадетского корпуса могли подать рапорт на поступление в высшее военное училище. Отбор здесь был жесткий: тех, кто изъявлял такое желание, гоняли по особой программе и по тактике, и по школьным дисциплинам, и по физподготовке. Обычно после такой школы девяносто шесть процентов кадетов с блеском проходили экзамены, беспощадно выбивая из конкурса соперников, пришедших с "гражданки". Подобную карьеру наметил себе и Вовка Фомичев. Вот почему он не мог понять Витьку Морозова. На памяти Фомичева это был уже седьмой побег Мороза, или, как звал его капитан Даев, "Отморозка".
А внешне никто не мог сказать, что этот парень - "стыд и позор третьей роты". Учился Виктор хорошо, был подтянут, весел, лучше всех печатал строевой шаг, да и внешне выделялся из кадетов рано созревшей мужской красотой: высокий, узкий в талии, но широкоплечий, с томными темно-карими глазами, правильным носом и густыми черными бровями. На припухлых губах его всегда играла улыбка, а в запасе имелся свежий анекдот, причем Фомичев был готов поклясться, что Витька выдумывает их сам.
В отличие от сверстников Мороза уже не мучили юношеские угри, и, возвращаясь после побегов, он со смехом рассказывал о своих подвигах на сексуальном поле боя. По его словам, никто не мог устоять перед его чарами, особенно одинокие базарные торговки тридцати и более лет. До поры его слова воспринимались как нечто фантастическое - байки и есть байки. Но как-то через неделю после очередного побега Виктора в кадетский корпус нагрянула симпатичная женщина лет сорока, требовавшая свидания с Морозовым. На все вопросы начальства она отвечала, что является кадету двоюродной сестрой, притащила целый мешок жратвы, мгновенно уничтоженный кадетами, и выбила для Витьки самое настоящее увольнение. С него Мороз вернулся довольный как кот и под хмельком, за что был лишен всех отпусков на полгода вперед.
В ту же ночь Витька слинял из корпуса и был обнаружен через неделю как раз по адресу той самой мнимой сестры, причем повязан был поисковой группой тепленьким в ее кровати.
После этого случая скандальная слава Мороза пошла на взлет. Вот это и бесило ротное начальство. Бесшабашная вольница Мороза в глазах ребят выгодно отличалась от размеренной, скучной кадетской жизни. Кроме того, из-за побегов Витьки рота никак не могла взять первое место по училищу, хотя по всем остальным показателям законно претендовала на него.
День шел по заранее определенному порядку. Строевая подготовка сменилась тактической, и после пятикилометрового марш-броска в каске и с автоматом за плечами ужин и сон казались самой высокой наградой. За тяготами учебы все потихоньку начали забывать о беглеце, и потому, когда на уроке геометрии по партам прошелестело: "Мороза привезли", все, соскочив с места, кинулись к окнам.
На плацу действительно два солдата срочной службы вели Морозова. В этот раз он выглядел как никогда странно: джинсы в обтяжку, узкая черная рубашка с заклепками, длинные, до плеч, волосы и реденькая, юношеская бородка.
- Прямо поп! - засмеялся кто-то из кадетов.
- Ну-ка сядьте сейчас же на место! - взвизгнула учительница математики по кличке Ежжа.
Ее прозвище произошло сразу от двух слов: еж и уж. Геометричка была длинная, худая, но волосы на ее голове торчали густым ежиком. Фомичев помнил, что кличку ей в свое время присвоил как раз Морозов. Он почти всем давал клички, и они часто приживались. Того же Фомичева он прозвал Фомой, а командира корпуса за хриплый голос Контрабасом.
На следующий день Фомичеву пришлось заступить на дежурство по роте. День прошел в повседневной суете, и к ночи, когда рота отошла ко сну, подступила расслабляющая усталость. В ротном карцере, в двух шагах от стола дежурного, был заперт Морозов, уже наголо постриженный и переодетый во все армейское. Нестерпимо хотелось спать, и, чтобы как-то отвлечься, Вовка открыл окно кормушки и тихо спросил:
- Эй, Мороз, как погулял в этот раз?
- Нормально, - донеслось до ушей Владимира.
- Где был?
- В Питере.
- Лучше б к Черному морю съездил, в Евпаторию. Или в Ялту. Там тепло, там фрукты, абрикосы.
- Да мотался я в эту Ялту, еще в прошлом году, а в Питере вот не был.
- Ну и что там есть хорошего?
- Там все хорошее. Улицы, дома, памятники. Знаешь, какие атланты стоят около Эрмитажа? Здоровые, черные, полированные.
- Это памятники, что ли?
- Ну да, только у них на плечах держится крыша.
- А-а! Видал я такую штуку на картинке, помнишь, про древнюю Грецию, нам Мироныч показывал.
- Ну да, - Мороз вздохнул. - Как хорошо на воле, ты не представляешь!
- Чего ж там хорошего? Опять по торговкам прошелся?
- Да при чем тут торговки, Вовка! Жизнь там другая, что хочешь, то и делаешь, как хочешь, так и живешь. Разве ты так жить не хочешь?
Владимир попробовал представить себе подобную жизнь и поневоле вспомнил вечный холод подвалов, голод, когда в животе ноющая боль пустого желудка, и сон, каждые пять минут прерывающийся зябкой дрожью во всем теле. Воспоминания не вязались с его сегодняшней, размеренной и определенной жизнью.
- Нет, не хочу. Тут все просто, понятно, а там... надо искать жратву, ночлег.
- Да не это главное в жизни, Вовка!
- А что?
- Как тебе объяснить? Свобода, воля. Выйдешь на набережную, сядешь на ступеньки и смотришь на стрелку Васильевского острова. А там такая красота: здание биржы, ростральные колонны. Можно сидеть и смотреть часами.
Витька чуть помолчал, потом неожиданно начал читать стихи:
- Я растворяюсь в этой синеве и над Исакием лечу, как птица, и ночью мне опять не спится, мне кажется, что это только снится, а если я усну, я снова там, в армейской той тюрьме...
Мороз читал долго, негромко, без выражения, монотонно, но Владимир боялся даже дышать, чтобы не пропустить ни звука. Наконец беглец замолк, и Фомичев спросил:
- Это все твое?
- Да.
- А ты не пробовал как-нибудь перевестись на "гражданку"? Ну, там в интернат, детский дом.
Мороз рассмеялся.
- В детский дом меня не возьмут, мне уже пятнадцать. Да и не хочу я туда. Я и оттуда сбегу, а это значит что? То, что меня опять запрячут либо в кадеты, либо в тюрьму.
- Не пойму я тебя... - начал было говорить Владимир, но тут снизу хлопнула дверь, и он, подскочив со стула, торопливо захлопнул окно кормушки. Вошли оба прапорщика, Симонов и Пимонов. Выслушав рапорт кадета, Симонов кивнул на дверь карцера:
- Открой ее, а сам отойди подальше.
Они зашли, закрыли за собой дверь. Фомичев хоть и отошел подальше, но все же слышал их голоса, слов разобрать не мог, зато угрожающие интонации проглядывались явно. Вскоре из карцера начали доноситься болезненные вскрики, стоны. Владимир вспотел, долго колебался, но потом все же на цыпочках пробрался к двери и прислушался:
- Ну, так что, будешь, сука, бегать еще?!
- Буду, - прохрипел искаженный болью голос Мороза. И вслед за этим снова послышались тупые шлепки ударов.
- Нет, парень, мы тебя все равно обломаем! - судя по скрипучему голосу, говорил Пимонов. - Ты нам всю отчетность ломаешь, я из-за тебя, падлы, старшего прапорщика никак не получу.
- Все равно сбегу, - слабо донеслось до Фомичева, и опять раздались тупые удары.
Не выдержав, Владимир на цыпочках отошел к окну, уставился на пустой, освещенный единственным фонарем плац. Сердце сжимала тупая боль сочувствия и сострадания Морозу. Если б не стихи, он, может быть, и не принимал случившееся столь близко к сердцу. А так... словно что-то надломилось в нем.
Прапорщики вышли из карцера минут через десять, мокрые от пота и злые.
- Завтра мы еще придем и спросим с тебя по полной программе! - в сердцах бросил внутрь камеры Симонов. - Закрой! - велел прапорщик Владимиру. - И никакой ему воды и пищи двое суток!
Когда снизу хлопнула входная дверь, Володька подскочил к столу, схватил графин, стакан и проскользнул в карцер. Морозов лежал на полу, свернувшись калачиком.
- Витька, Витька, - начал тормошить его Фомичев.
Постепенно тот пришел в себя, застонал. Володька приподнял его и поднес к губам стакан с водой. Виктор жадно, но с трудом выпил его, прохрипел:
- Еще!
На лице Мороза не было ни синяков, ни ссадин, но каждое движение доставляло ему боль.
- Все потроха отбили, - пожаловался он.
- Ну, а зачем же ты говорил, что сбежишь? Пообещал бы, что исправишься, а потом все равно дал бы деру! Вот дурак!
- Надоело мне врать и притворяться. Я хочу жить по-своему, понял, Вовка?
- Да понял я, понял!
Фомичев метнулся назад, достал из тумбочки свою пайку: кусок белого хлеба с маслом и полтора кусочка сахара.
- На, поешь!
- Не могу я, спасибо... тебе.
Судя по голосу, Мороз плакал, только в свете тусклой лампочки слез не было видно.
- На, я положу ее здесь, а ты потом поешь, хорошо? Я пойду, мне надо пойти дневальных проверить да поднять наряд на кухню.
Когда минут через сорок Фомичев вернулся и заглянул в камеру, Морозов лежал, свернувшись клубочком.
- Мороз, ты спишь? Витька?
Тот не ответил, и успокоенный Володя закрыл окошко.
"Пусть поспит, это для него сейчас лучше всего".
В шесть началась повседневная суматоха побудки, в восемь он сменился. И вдруг к обеду Фомичев узнал, что Морозова увезли в городской госпиталь. В корпусе началась какая-то странная суматоха. Командир роты и "Фобос" с "Деймосом" с растерянными лицами метались по казарме, заставляя дневальных в очередной раз заправлять койки и в десятый раз мыть полы. Личный состав был снят с занятий, построен. Все получили нагоняй за внешний вид, половину роты тут же обкорнали налысо, кадетов заставили подшить на камуфляж новые подворотнички.
Все прояснилось в три часа, когда в роте появился командир корпуса, его заместитель по воспитательной части и толстый офицер с погонами майора. Осмотрев роту и выстроенный личный состав, они прошли в канцелярию, пригласив с собой ротного и прапорщиков. Один из кадетов шепотом сказал соседу Фомичева, что майор не кто иной, как военный прокурор. Разговор в канцелярии шел долгий и на повышенных тонах. Лишь после ухода начальства подслушивающий у двери канцелярии дежурный поведал о том, что узнал:
- Братцы, Мороз умер!
- Как умер? - ахнули все в голос.
- Так! Пидор и Сидор сломали ему ребра, и те вошли в печень. Сильное кровотечение, и все! Врачи уже не смогли его спасти.
Вовка был потрясен. Он понял, что мог бы помочь Морозу, если бы раньше вызвал дежурившего в санчасти врача.
"Откуда я мог знать! - чуть не плача, думал он. - Я ведь посчитал, что он просто спит!"
Несмотря на все попытки самооправдания, совесть кадета была нечиста. Выйдя в туалет, он забился в угол за нишу со швабрами, ведрами и тряпками и долго, беззвучно, чтобы никто не услышал, плакал.
Скандал получился глухим, но результативным. И капитана, и обоих прапоров уволили, Симонова даже посадили. Сняли и командира корпуса.

Через год третья рота по всем показателям заняла первое место среди двадцати рот Рязанского имени Кутузова кадетского корпуса. Десять самых отличившихся ее представителей отправили на съезд кадетов в столицу. Среди них был и Вовка Фомичев. В Олимпийском центре перед десятью тысячами одетых в армейскую форму подростков три часа выступали артисты, а затем на сцену вышел сам Сазонтьев. Кадеты встретили его появление восторженным ревом. Для них он был идолом, кумиром, живым воплощением бога войны.
- Кадеты, солдаты мои! Я недаром назвал вас солдатами. Вы можете дослужиться до генералов и маршалов, но навсегда останетесь солдатами Родины. Вы - будущее нашей армии! Самой сильной армии на земном шаре. Вы - становой хребет будущей профессиональной армии. Пройдет десять лет, и нам не нужны будут эти чахлые студенты, бегающие от повесток по всем психушкам. На сегодняшний день в суворовских и кадетских училищах обучаются семьсот тысяч бывших беспризорников. Это огромная армия, способная смять и раздавить любого противника. Никогда не забывайте то, что это Родина подобрала вас, вытащила из подвалов и чердаков, отобрала у родителей-наркоманов и алкоголиков, накормила, напоила, выучила и сделала вас людьми. И единственное, что она просит от вас, - достойно защищать ее на всех рубежах страны. Да здравствуют кадеты, будущее нашей армии и флота, будущее России!
Кадеты ответили на речь Главковерха восторженным ревом и аплодисментами. У Фомичева горели отбитые ладони, по щекам текли слезы. Все сомнения Владимира, его раздумья, а также судьба, стихи и смерть Мороза - все это осталось в прошлом. Теперь он не сомневался в правильности кем-то избранного для него пути.



ЭПИЗОД 60
В этот вечер Сизов приехал в свою резиденцию Горки-10 как обычно, в девять часов вечера. Там его ожидал неприятный сюрприз. Ольга спала на диване в холле, и, судя по ее позе и обилию бутылок рядом на столике, вечер не прошел для нее даром. Сизов поморщился, в последнее время жена чересчур пристрастилась к спиртному. В чем-то он ее понимал. После того как судьба свела их вместе, вся ее предыдущая жизнь оказалась перечеркнута крест накрест. Вольная, богемная журналистская жизнь сменилась сухим официозом раутов и ужинов, свобода передвижений, знакомств и встреч - заранее распланированным перемещением под бдительным присмотром доброго десятка телохранителей.
Самое ужасное, что все это не было простой формальностью. Два года назад один из членов чеченской диаспоры попытался взорвать Ольгу вместе с собой на празднике в честь начала учебного года. Откуда смертник узнал, что Данилова приедет именно в эту школу, так и не выяснили. Хорошо сработала охрана, рванувшегося навстречу парня перехватили, уложили лицом на асфальт, а через пару секунд взорвалась привязанная к его животу толовая шашка, и вид того, что осталось от покушавшегося, до сих пор вызывал у Ольги сеансы длительной бессонницы.
У нее не осталось ни одной подруги. Ее вхождение во власть постепенно отсеяло одних из-за неожиданно проснувшегося чувства зависти, у других породило страх, третьи вдруг начали заискивать и лебезить. Постепенно круг общения Даниловой сузился до ее подчиненных в пресс-центре да охраны и обслуги на государственных дачах.
Сизов разделся, принял душ. С собой у него были кое-какие документы, но, спустившись в холл, Владимир увидел, что, жена уже не спит, а просто лежит и смотрит на горящий огонь. В последнее время она заставляла топить камин каждый день и часами просиживала, глядя на пламя. Сизов подошел, сел рядом, потом погладил ее по волосам.
- Ну, по какому поводу у тебя сегодня забег в ширину?
- По печальному, - как бы нехотя отозвалась Ольга. Но для Сизова была важна не интонация, а сам голос. Этот чуть хрипловатый красивый голос просто завораживал его. - Племянник у меня погиб. Мы с Нинкой не сильно дружили, последний раз я ее видела года три назад. И тут звонит, говорит, Лешка умер.
- Молодой?
- Двадцать два.
- И что с ним случилось?
Сизов задавал вопросы из чистой вежливости, равнодушным голосом, и Ольгу это взбесило. Она рывком села, пристально уставилась в глаза Сизову, начала говорить зло и резко:
- Случилось то же, что случается сейчас со многими! Это все твои подонки, они избили его прямо у подъезда дома, на глазах у матери!
- Кто - они? - не понял Сизов.
- Твои "союзники"! Это ты их вырастил, ты их воспитал!
- И за что они его избили?
- А за что сейчас избивают и убивают в Москве? За то, что он был студентом и приходил в мае на Красную площадь, а еще он носил длинные волосы и тубус с чертежами. Вполне достаточно!
- Постой, я что-то не пойму? - Владимир поморщился. - Ты хочешь сказать, его убили только за то, что он был на том митинге и был студентом?
Ольга с ненавистью посмотрела мужу в глаза.
- Нет, Сизов, ты не придуряйся! Все знают, что это ты отдал приказ задавить студенческое движение на корню!
Владимир хмыкнул.
- Я что, по-твоему, похож на дурака? Как его можно задавить, если оно уже разрослось по всей стране? Конечно, если бы мои слухачи засекли это раньше, можно было как-то сделать все по-своему, найти людей, способных достойно возглавить его. А сейчас уже поздно. Конфедерация учащихся и студентов насчитывает полмиллиона человек, что мне теперь, на всех них натравить "союзников"?
Ольга немного остыла, снова опустилась на подушки.
- Не знаю. Я знаю одно: идет официальный отстрел студенческих лидеров, и Лешка - один из них.
- Ты ориентируешься на голоса из-за "бугра"?
- Нет, на наши газеты. Ты же отменил цезуру, так что они теперь потихоньку начинают писать правду. На!
Она приподняла одну из бутылок и швырнула на колени Сизову прозрачную папку с газетными вырезками. Пока Диктатор читал их, Ольга налила себе водки, настоенной на клюкве, - ее последнее увлечение, и выпила.
- Что, пятнадцать случаев за два месяца? - спросил Сизов, листая бумаги.
- Больше, это только по Москве пятнадцать. Их убивают сейчас по всей стране.
- Хорошо, завтра я с этим разберусь, - пообещал Сизов, откладывая в сторону бумаги. - Налей мне тоже, что-то я устал больше обычного.
На следующий день с утра Сизов поручил Фартусову приготовить статистические данные о погибших за последнее время студентах. К обеду отчет был готов. Прочитав, Владимир высоко поднял брови и спросил:
- Что это?
- В каком смысле? - не понял Фартусов.
- Что ты мне принес?!
Секретарь растерялся. Эта звенящая интонация в голосе Диктатора не сулила ничего хорошего, но Фартусов не мог понять своей вины.
- Официальный отчет о смертности студентов за последние два месяца.
- Судя по нему, из тридцати двух человек двадцать наложили на себя руки, восемь утонули, и четверо попали под машину. Что это за бред?!
- Но это те данные, которые предоставило МВД, - настаивал секретарь.
- Судя по ним, - Сизов поднял бумагу и потряс ею в воздухе, - Алексей Данилов утонул! А я совершенно точно знаю, что он умер в больнице от побоев.
Фартусов стоял бледный от волнения.
- А я тут при чем?
- Ладно, - остывая, сказал Сизов. - Ты действительно тут ни при чем. Вызови ко мне Демидова.
Через десять минут начальник Федерального агентства безопасности появился в кабинете Сизова.
- Вызывали, Владимир Александрович?
- Да. Посмотри вот это, - Диктатор швырнул через стол милицейскую сводку, затем файл с вырезками, подготовленными Ольгой. - И скажи мне, кто из них врет, и главное - зачем.
Кратко просмотрев бумаги, Демидов спросил:
- Срок исполнения?
- Чем быстрее, тем лучше.
Уже на следующий день фамилия Демидова появилась среди записавшихся на прием к Сизову.
- Ну что, уже разобрался во всем? - спросил Диктатор.
- На это не понадобилось много времени, основное ясно. Малахов произвел некий устный инструктаж своих замов, те, естественно, накрутили подчиненных. Если коротко, милиция теперь не регистрирует преступления, совершаемые членами "Союза молодежи".
- Вот как? Здорово!
- Более чем. В последнее время "союзнички" совсем распустились. Судя по тем данным, что вы мне вчера предоставили, идет откровенная охота на студенческих лидеров. Например, убили Епишева, того самого парня, что солировал на Первое мая. Представили, что он в пьяном виде вывалился с балкона собственного дома, хотя все его друзья говорили, что он был заядлым трезвенником. В крови действительно обнаружена громадная доза алкоголя, но ввели его, скорее всего, шприцем через вену. След от укола остался на сгибе руки. Ну и, чувствуя безнаказанность, наши молодые бандиты пошли в разнос. Происходят погромы в студенческих общежитиях, грабежи, изнасилования. Так же сильно страдают приезжие вьетнамцы, китайцы, кавказцы. Доходит до того, что среди бела дня "союзники" устраивают погромы на минирынках, отбирают деньги, избивают торговцев, а милицейские патрули не трогают их. А когда эти бандиты все же попадают за решетку, то их выпускают, не заводя дела.
- А что же потерпевшие? Неужели не жалуются?
- Жалуются, но генпрокурор Семенов - лучший друг Малахова, единомышленник. Так что тем, кто жалуется, потом еще и достается.
- И ты о происходящем не знал?
- Все это началось недавно, после майских событий, но мы начали разработку. Мы вообще-то думали, что все тут связано на более низком уровне: начальник отделения милиции и "союзники". Оказалось - нет, идеи идут сверху.
Сизов встал, прошелся вдоль стола, задумчиво посмотрел в окно.
- Послезавтра заседание расширенного Временного Военного Совета. Будет на нем и Малахов. Кто его может заменить на посту министра?
- Наилучшая кандидатура: генерал-полковник Матвеев, его зам.
- На всякий случай пусть будет поблизости. И подготовь побольше материалов по этим "союзникам". Также подумай, кого можно поставить вместо Семенова.
Через два дня ничего не подозревающий министр внутренних дел Малахов вошел в зал заседаний Военного Совета. Как и всех людей небольшого роста, его всю жизнь мучали большие амбиции. В отличие от остальных генералов, Малахов сегодня был в парадном светло-кофейного цвета мундире с золотыми погонами, с массивной орденской планкой на груди. Одутловатое, невзрачное лицо министра сияло самодовольством. Положив на стол красную папку с золотым тиснением, он начал о чем-то оживленно переговариваться с соседями - Жданом и министром внешней торговли Солоницыным.
Наконец началось заседание. Сначала выступил, как обычно, Соломин. Он подвел итоги работы правительства за первые полгода, внес свои предложения по изменению таможенного тарифа на сельхозтовары. Затем пошли долгие разговоры о внешней торговле, импорте и экспорте. Лишь по окончании их Сизов завел разговор о самом больном.
- Анатолий Ильич, - обратился он к Малахову. - У нас большие претензии к вашему "Союзу молодежи". Боюсь, что придется его распустить.
Малахов странно дернулся, на его лице отразилось недоумение.
- Я не понимаю, какие могут быть претензии? По сравнению с две тысячи третьим годом мы практически уничтожили уличную преступность. Пять процентов от ста семь лет назад! И в этом главная заслуга именно "Союза молодежи".
- Интересно, а каким был бы процент этой самой преступности, если бы не ваш приказ не регистрировать преступления молодчиков из "Союза"?
Этот вопрос Сизова застал Малахова врасплох. Он понял, что дело серьезнее, чем он думал, и даже лоб министра покрылся потом.
"Кто же меня сдал? Куценко, Матвеев, Полькин? Кто-то из них. Подсидели, суки!"
Между тем, слово взял Сазонтьев.
- Но самые большие претензии к твоим недоноскам, Толя, у меня. "Союз молодежи для содействия армии и флоту" - так, кажется, называется твоя банда?
- Это не банда...
- Это именно банда! Только из-за твоих "союзников" мы не можем вывести из армии дедовщину! Они приходят служить уже с ощущением своего превосходства. Постоянно происходят стычки с кадетами, за эти полгода они уже убили троих.
- Ну, значит, твои кадеты просто недоноски, раз они не могут постоять за себя, - огрызнулся Малахов. - Чего еще ожидать от каких-то оборванцев!
Сазонтьев буквально взвился в воздух. Перегнувшись через стол, он голосом, полным бешенства, заявил невольно вжавшемуся в кресло Малахову:
- Кого ты называешь недоносками, скотина?! Моих кадетов?! Если бы я их не пригрел пять лет назад, у тебя бы сейчас было не пять процентов преступности, а все двадцать пять!
- Я объединил в своем "Союзе" миллион подростков!
- Миллион бандитов! - заорал Сазонтьев.
- Да, братец, - вздохнул Соломин. - После уроков твоего "Союза" ни один из этих парней не захочет пойти к станку или на стройку. Трясти торгашей - вот они чему у тебя научились! Надзирателями в зону и то их не возьмешь.
- Ладно, давайте о главном, - прервал Сизов. - Кто давал тебе право убивать студенческих лидеров?
Малахов с недоумением уставился на Сизова.
- Но вы же сами...
- Что сами? - не понял Владимир.
- Вы же сами еще тогда, на площади, сказали, что с ними надо что-то делать!
- Я что, приказал их убивать? - поразился Сизов.
- Нет, но... Я понял это именно так.
"Боже мой, какой идиот! - подумал Сизов.- А раньше он как-то не казался таким глупым?"
- Так, а ты что молчишь? - Сизов развернулся к Ждану. - Ты тоже так же подумал?
Тот пожал плечами. Крупное, некрасивое лицо директора ФСБ было невозмутимо.
- Ну а при чем тут я? Моя задача была установить имена и адреса зачинщиков, что я и сделал. Вы же запретили мне проводить силовые акции против гражданских лиц внутри страны.
Малахов странно дернулся, с неприязнью посмотрел на своего бывшего друга.
"Топит, падла!", - понял он.
Итог всего разбирательства подвел Сизов.
- Хорошо, я предлагаю отстранить Малахова от руководства министерством внутренних дел и в темпе распустить "Союз молодежи". На его основе создать что-то вроде ОСОВИАХИМА, или ДОСААФА, как там это раньше называлось? Все имущество и надзор над функционированием "Союза" передать Министерству обороны.
- Давно бы так, - пробурчал Сазонтьев.
Малахов вышел из зала заседаний чуть пошатываясь, как человек после длительной болезни. Только одна мысль билась в его голове:
"За что? Я же хотел, как лучше. Они сами всегда так делали, а теперь я оказался крайний!"
До вечера Малахов пребывал в трансе. Он буквально на автопилоте передавал дела Матвееву. Глядя на довольного генерала, бывший министр понял - сдал его именно он. Но даже эта мысль не заставила его оживиться. Он отказался от традиционного "междусобойчика", и в десять часов вечера вышел из здания МВД.
- Куда? - спросил шофер.
- Домой, - тихо ответил бывший министр.
Шофер все косился в его сторону, и Малахов уточнил:
- За город.
Если бы он выбрал свою городскую квартиру, а стало быть, они поехали бы другой дорогой, все случилось бы совсем по-иному. Но... Когда машина тронулась, Анатолий Ильич достал из кармана табельный пистолет, снял предохранитель. Затем он замер, глядя в окно на ночную Москву.
"Несправедливо, несправедливо!" - билось у него в голове. Неожиданно в проеме между домов мелькнуло что-то яркое и знакомое. В отличие от городского, мертвого электрического света это пламя жило, двигалось, пульсировало.
"Факельное шествие! - мелькнуло в голове Малахова. - Да, сегодня же День десантных войск".
- Стой! - крикнул генерал своему шоферу, пряча пистолет. - Давай туда, на площадь!
На громадном пространстве мемориала на Поклонной горе двигалась огненная гусеница. Семьдесят тысяч подростков, завороженных общим действием, составляли единое целое. Вокруг толпились тысячи зевак, в основном совсем молоденьких девушек. На трибуне же стояли главные герои праздника, десантники, а рядом с ними - основные деятели "Союза молодежи": генерал-майор авиации в отставке Жигун и его молодой заместитель, красавец и лучший мотогонщик страны Михайлов.
- Да здравствует российская молодежь, самая патриотичная молодежь в мире! - крикнул в микрофон Жигун, и толпа отозвалась восторженным ревом.
- Вы - самые лучшие, вы - цвет нации! - продолжал Жигун. Ноздри бывшего аса, потерявшего в Чечне руку, раздувались. Великолепный оратор, он сам заряжался от своих речей и порой просто впадал в транс.
- Парад, стой! - крикнул он. Огненная гусеница послушно замерла. - Напра-во!
Толпа развернулась лицом к трибуне. Именно в этот момент на ней появился Малахов. Первым его заметил Михайлов, что-то шепнул своему начальнику. Тот сразу оживился. Но Михайлов еще не знал, что Малахов - уже бывший министр.
- Воины, вас приехал поприветствовать министр внутренних дел Анатолий Ильич Малахов!
Толпа ответила восторженными криками и свистом. Ее рев словно окрылил опального министра. Раскинув руки в стороны и вверх, Малахов приветствовал своих воспитанников. Он не пропускал ни одного подобного митинга, любил эту толпу, атмосферу всеобщего восторга и обожания. Когда шум наконец утих, Малахов начал свою речь. Как никогда раньше, он чувствовал себя сильным и могучим.
- "Союзники", дети мои! - с надрывом начал он. - Вы - единственная надежда Родины! Враг не дремлет! Он уже пробрался внутрь страны. Все вы знаете, что произошло Первого мая. Это позор для России!
Факельщики ответили гневным ревом. Переждав его, Малахов снова начал говорить:
- Когда эти длинноволосые педерасты оккупировали святыню России, Красную площадь, только вы смогли ее освободить.
После очередной паузы генерал обвел тяжелым, значительным взглядом собравшихся внизу и уже с голосом, полным истеричного бешенства, крикнул:
- Теперь вас снова хотят предать! Там, в Кремле, эти зажравшиеся сволочи, бывшие майоры и капитаны, навешавшие на себя маршальские звезды, решили закрыть наш "Союз"!
Взрыв общей ярости был страшен.
- Давайте пойдем туда! - Малахов ткнул рукой куда-то в сторону города. - И покажем им, на что мы способны!
За его спиной происходило непрерывное движение. Жигун, Михайлов и еще несколько деятелей "Союза молодежи" с бледными лицами обсуждали ситуацию. В конце концов Жигун осторожно тронул Малахова за плечо.
- Анатолий Ильич, вы несколько перегнули!
- Пошел на хрен! - буркнул в его сторону Малахов и крикнул в микрофон: - За мной, дети мои!
С неожиданной силой оттолкнув попавшегося на пути рослого десантника, Малахов быстро скатился вниз с трибуны, его тотчас же окружили, подняли на руки и начали подбрасывать вверх. Когда бывшего министра опустили на землю, его лицо было красным, потным от возбуждения. Кто-то сунул ему в руку горящий факел, и, подняв его, Малахов снова закричал:
- Вперед, за мной!

Ашот Хачатрян ехал на своей "Волге" по Кутузовскому проспекту, не ожидая в этот поздний час никаких особых приключений. Уже пять лет он на своей личной машине трудился таксистом, привык к столице, изучил ее всю и ни о чем плохом не думал в этот свежий, предосенний вечер. Когда навстречу ему вывалилась толпа с кое где еще мелькавшими, затухающими факелами, единственное, что он успел сделать, это затормозить. Сзади его машину тут же подперла синяя "десятка", и "Волга" оказалась внутри огромного людского муравейника. Кто-то рассмотрел в освещенном салоне шофера и крикнул:
- Смотри, черножопый!
Толпа ответила удовлетворенным рыком. Именно разбоя не хватало возбужденным, привыкшим громить все на свете подросткам. Сразу несколько самодельных дубинок начали бить стекла машины, распахнулась дверь, и упирающегося армянина выволокли из салона. Кепка упала с его лысеющей головы, на которую обрушились десятки ударов. В давке "союзники" мешали друг другу, каждый хотел излить на жертву свою ненависть. Остальная людская масса, обогнув круговорот избиения, полилась дальше, громя остановившиеся машины и избивая их владельцев. Никто уже не обращал внимания на их национальность, пол и возраст. В числе прочих была остановлена машина полковника ВДВ в отставке, возвращавшегося с торжественного вечера в честь Дня десантника.
- Вы что делаете, волки, я же вам в отцы гожусь! - успел крикнуть он, прежде чем ему проломили череп.
По ходу дела многие "союзники" макали свои потухшие факела в бензобаки машин, одна из них от неосторожной искры вспыхнула, что словно послужило сигналом. Через десять минут на проспекте пылало как минимум десять автомобилей, а толпа двигалась дальше, занимая всю улицу.
Первый раз "союзников" попытались остановить на пересечении Кутузовского проспекта и Большой Дорогомиловской. С десяток милицейских машин перегородили дорогу, и металлизированный начальственный голос начал вещать:
- Остановитесь! Я приказываю вам немедленно остановиться и разойтись по домам. В случае сопротивления будем применять оружие! Остановитесь! Я приказываю вам остановиться...
Но толпу невозможно было уже удержать, она перешла грань разума, и только звериные эмоции владели тысячами юнцов. При виде преграды "союзники" дружно взвыли и перешли на бег. Со стороны машин раздалось несколько нестройных выстрелов вверх, дважды бабахнули свето-шумовые гранаты, прочертив беловатые шлейфы, полетели к ногам подростков гранаты со слезоточивым газом. С таким же успехом выстрел из рогатки мог остановить слона.
Когда до нападавших оставалось метров тридцать, милиционеры наконец начали стегать по толпе свинцом. Но было поздно. "Союзники" пробежали по упавшим убитым и раненым, почти не заметив их, и с криками начали штурмовать баррикаду из машин. Полковник, до конца диктовавший свои наставления, погиб первым, один из водителей сумел развернуть машину и вырваться из смертельных объятий яростной массы. Гораздо меньше повезло тем милиционерам, кто не успел скрыться от погромщиков. Их ловили, нещадно забивали дубинками и ногами, отбирали оружие. Когда все семьдесят тысяч человек прошли неудачно построенную баррикаду, она запылала одним большим костром.
По пути попалось отделение милиции, и толпа влилась в него с силой сносящего все на своем пути весеннего половодья. Минут десять из здания доносились звон бьющегося стекла, крики, выстрелы, затем подростки покинули помещение с раздобытым оружием, оставив позади нещадно избитых милиционеров, разбитые компьютеры, и костры из бумаг и разломанной мебели. Разошедшиеся юнцы громили оказавшиеся на пути магазины, вынося все, что попадалось под руки, особенно спиртное, которое тут же поглощалось. Не менее водки и пива юнцов в черных рубахах пьянила атмосфера безнаказанности. Они кидали камни, пустые бутылки и даже стреляли в окна домов, где мелькали лица любопытствующих обывателей.
- Сидеть по домам, суки, когда мы идем! - заорал рослый парень в кожаной куртке, от бедра полоснув очередью из автомата по окнам одного из домов. Через несколько секунд в квартирах девятиэтажной громады пробежалась торопливая агония отключения света.
- Так-то лучше! - довольно заявил "союзник", опуская автомат и принимая из рук друга очередную бутылку ворованного пива.
Лишь у самого начала Нового Арбата их встретил заслон из двух "КАМАЗов" - больше не удалось найти в столь позднее время, за которым устроились омоновцы в полной экипировке. Эти разговаривать не стали, просто открыли огонь из автоматов, хотя первые очереди все же дали в воздух. "Союзники" кинулись, кто по сторонам, кто просто плашмя на асфальт, однако через несколько минут по омоновцам открыли нестройный, но довольно плотный огонь.
- Ни хрена себе, примочки! - крикнул командир роты капитан Нестерук своему заместителю. - Мы так не договаривались. Говорили же, что они безоружные?!
- Ага, зато ты сам обучал их стрелять, забыл?
- Да помню! Выучил на свою голову!
"Союзников" и в самом деле несколько раз в год непременно вывозили на стрельбы в подмосковные воинские части и на базу того же ОМОНа.
Перестрелка длилась минут десять. В первых рядах с автоматом в руке метался затянутый в кожу Михайлов. Время от времени он что-то кричал своим подчиненным.
Огонь "союзников" начал было слабеть, но затем снова усилился, и пули начали свистеть как-то уж чересчур близко от голов омоновцев. Вскрикнул и упал один раненый, обмяк получивший пулю в шею сзади, под самую каску Нестерук.
- Они обошли нас и стреляют с крыши! - крикнул один из офицеров. Развернувшись, он полил огнем верхотуру ближайшего дома.
Перестрелка длилась еще минут десять, затем затихла. К изумлению омоновцев, перед ними не оказалось противника. Толпа разошлась по переулкам и, обойдя заслон, двинулась теперь уже по Арбату. Позади нее остались гореть два омоновских автобуса, оставленных ментами метрах в двухстах от баррикады, и еще десять убитых и двадцать три раненых омоновца.
Во время этого непроизвольного, но хитрого маневра количество манифестантов уменьшилось: когда толпа теряет свою массовость, у многих начинает просыпаться разум. Колонна растянулась почти на километр, несколько сот человек занимались только разгромом попадавших по пути многочисленных арбатских магазинов, кафе и ресторанов. Еще тысяч пять разошлись по домам, вполне удовлетворенные своим участием в шествии.
Оставшимися "союзниками" теперь командовал один Михайлов. Жигун так и остался стоять на трибуне, Малахов словно растворился в толпе, а другие руководящие деятели "Союза молодежи" потихоньку дезертировали по домам. Зато восьмикратный чемпион мира по мотогонкам на льду был хорош! Он чувствовал себя словно на самом азартном чемпионате. Прежде всего он организовал разведку из числа своих мотогонщиков. Один из них вскоре подлетел к нему с докладом.
- Воздвиженка перекрыта! - возбужденно прокричал он. - Там все перегородили автобусами, солдат до хрена и больше!
- А Знаменка?
- Там чисто!
- Значит, сворачиваем туда!
Через Афанасьевский переулок и Арбатскую площадь "союзники" вышли на Знаменскую улицу, миновав предназначенный им заслон, и вскоре увидели башни Кремля. К этому времени количество манифестантов еще больше уменьшилось. И все равно к Боровиковской площади подошло не менее пятидесяти тысяч возбужденных, частично вооруженных подростков. Они достаточно устали, но уверенность в своей неуязвимости и безнаказанности по-прежнему владела ими.
На этот раз властям на Манежной улице удалось построить более грандиозный заслон из десятка груженых "КАМАЗов" и пары троллейбусов. Едва авангард "союзников" показался на Боровиковской площади, как попал под плотный обстрел спецназа, усиленного войсками из кремлевской охраны. Юнцы отхлынули назад. Тут же, перекрывая Волхонку, показались еще несколько автобусов с солдатами.
- Давай в обход! - закричал Михайлов. Он как никогда был похож на дьявола, молодой, красивый, с горящими глазами и внешностью врубелевского демона.
Толпа по привычке хлынула в сторону, стараясь прорваться к Кремлю через Староваганьковский переулок. Но и здесь манифестантов ждало разочарование, переулок оказался перегорожен грузовиками и автобусами, а шквальный огонь разъяренных спецназовцев не давал погромщикам подойти ближе.
Когда взбунтовавшиеся подростки снова оказалась спрессованы в одну плотную массу на Знаменской улице, из черноты звездного неба в свет фонарей и прожекторов вынырнул хищный профиль боевого вертолета.
- "Черная акула"! - закричал кто-то. Вертолет завис над самыми головами "союзников", вихрь низходящего потока неприятно холодил стриженные наголо головы. И тут началось нечто невообразимое. Среди толпы с резким, болезненным грохотом и яркими вспышками начали рваться светошумовые гранаты. Они сотнями сыпались с неба, за считанные секунды превратив пятьдесят тысяч погромщиков в одно обезумевшее человеческое стадо.
Побросав оружие и зажимая уши, подростки бросились врассыпную, плохо понимая, куда и зачем бегут. А "Черная акула" продолжала преследовать беглецов, неожиданно выныривая из звездного неба и осыпая толпу светошумовыми гранатами.
Сотни парней, выбежавших на Пречистенскую набережную мимо храма Христа Спасителя, попрыгали в Москва-реку и начали ожесточенно грести на другой берег. Многие не доплыли, не рассчитав свои силы или просто израсходовав их в приступе острого, панического страха. Невольный массовый забег постепенно распылял толпу все больше и больше. Каждый новый переулок либо поперечная улица принимали свою порцию беглецов, а самые трусливые так и продолжали мчаться по прямой, не соображая, куда и зачем бегут, пока их не оставили силы. Лишь Михайлов, стиснув зубы, остался на месте. От близких взрывов у него лопнули барабанные перепонки, из ушей лилась кровь. Ослепленный вспышками, он, подняв автомат и не видя цели, до последнего стрелял в небо, стараясь попасть в темный силуэт "Черной акулы", пока точный выстрел спецназовского снайпера не заставил его навзничь рухнуть на жесткий асфальт и захлебнуться собственной кровью.
Всю оставшуюся ночь солдаты московского гарнизона и весь личный состав поднятой на ноги милиции отлавливал по ночному городу мятежных "союзников". То, что раньше всегда выделяло юнцов: бритые головы, черные рубахи, армейские ботинки и камуфляжные штаны - теперь играло против них. К тому же "союзникам" просто негде было прятаться. Москва, запуганная терроризмом, давно ощетинилась железными дверьми подъездов, забитыми чердаками и закрытыми на замки подвалами. С "союзниками" теперь не церемонились, дубинки и приклады разъяренных служивых людей этой ночью разбили в кровь не одну голову. Для того чтобы разместить всех задержанных, пришлось воспользоваться опытом Пиночета и согнать арестованных на стадион "Локомотив". Воронков не хватало, и "союзников" пешими гнали по утренним улицам в сторону стадиона, жалких, избитых, испуганных, рыдающих, в растерзанных рубахах, частью перебинтованных. На "Локомотиве" их сразу проверили на наличие на руках и лице следов пороха, регистрировали и определяли дальнейшую судьбу.
Непосредственно всей операцией против бунтарей руководил Ждан. В седьмом часу утра он объезжал московские улицы в недавно реквизированном красном "Феррари". Устроившись на заднем сиденье и опустив тент, директор ФСБ зорко посматривал по сторонам, одновременно слушая по рации переговоры своих подчиненных. По радио и телевидению москвичей уже предупредили, что объявлен выходной, так что всем до двенадцати часов дня советовали не выходить из дома ради их же собственной безопасности. Улицы были пустынны, только армейские патрули гнали и гнали своих пленников, да шныряли от разбитых магазинов с полными сумками ничего не боящиеся бомжи и мародеры. Два раза попадались машины, подбиравшие трупы. Около Тверского бульвара Ждан тронул плечо своего водителя:
- Стой! Ну-ка сдай назад, вон к тому дереву.
Причину остановки водитель понял, когда разглядел довольно высоко от земли, среди листвы огромного дуба, испуганное лицо молодого парнишки.
- Сидишь? - ласково спросил Ждан. - Давай слазь.
Парень, похоже, был испуган почти до безумия. Он молчал, только все крепче обнимал ствол дерева.
- Не хочешь? Ну ладно, я тебе помогу.
Ждан вынул из кобуры свой табельный "Макаров", тщательно прицелился и нажал на спуск. Грохнул выстрел, через пару секунд мертвое тело, с треском ломая ветки, упало на землю.
- Поехали, - велел довольный Ждан, пряча оружие в кобуру. - Могу еще, помнят руки, помнят! Тридцать метров, не меньше.
Шофер, проезжая мимо, мимоходом бросил взгляд на живую мишень главного фээсбэшника. Пуля попала парню точно в переносицу.
Через пять минут поступило сообщение, которого Ждан ждал очень давно.
- Нашли Малахова.
- Где?
- Большая Никитская, девятнадцать, во дворе.
- Давай быстро туда! - велел Ждан.
Завидев машину шефа, адъютант директора ФСБ выскочил на середину улицы и жестами направил ее под арку внутрь двора. Там Ждана препроводили за большой стеклянный павильон летнего ресторана. За ним, привалившись к стволу дерева, лежал Малахов. Его грязный парадный китель с золотыми погонами был расстегнут, в метре от правой руки находился пистолет. Судя по всему, бывший министр пытался застрелиться, но и здесь от него отвернулась удача. Пуля прошла мимо сердца, и вместо мгновенного ухода из жизни обрекла на долгие муки. Малахов дышал трудно, редко, с хрипом. Приподняв веки и увидев стоящего над ним Ждана, он прохрипел:
- А, это ты... Иуда! Это ведь твоя была... идея... на счет студентов...
Ждан не стал дожидаться, пока ему выскажут все претензии. Подняв с земли пистолет Малахова, он неторопливо прицелился и выстрелил бывшему сотоварищу в висок. Так же не спеша он протер оружие носовым платком и бросил его около тела генерала.
- Дураком был, дураком и подох, - пробормотал Ждан, отходя от трупа экс-министра.
Последствия бунта "союзников" оказались весьма печальны. Погибли сорок семь солдат и милиционеров, более восьмидесяти были ранены. Смерть настигла около семисот подростков, больше тысячи были ранены. Пять тысяч человек потом посадили, десяти тысячам срок дали условно, остальных поставили на учет. Десять самых "отличившихся" головорезов приговорили к высшей мере, но, учитывая возраст подсудимых, помиловали и дали пожизненный срок.
Но больше всего пострадала репутация России на международной арене. Картины бунта "русских хунвейбинов" долго еще не сходили с экранов телевизионных компаний мира. Скорбные слова об убитых и раненых подростках никак не гармонировали с широкими улыбками американских комментаторов. Вновь самые разные международные организации начали склонять Россию с извечным сочетанием "нарушение прав человека", словно забыв, что несколько месяцев назад эти же самые упреки они выдвигали против "Союза молодежи", обвиняя его членов в организации убийств студенческих лидеров.



ЭПИЗОД 62
В этом же году произошло крупнейшее землетрясение на Камчатке. Его давно ждали, край вулканов и гейзеров буквально дышал извержениями, под тонкой корой литосферы словно ворочался готовый родиться зверь. В зимнюю ночь зверь вздрогнул особенно сильно, и от Петропавловска осталась груда обломков. Устояли лишь немногие из домов повышенной прочности - те, что возводили в последние годы, не выше трех этажей, с литыми метровыми стенами, поясами жесткости на каждом этаже.
Кроме спасателей изо всех регионов страны прибыла помощь и из Америки. На грузовом "Геркулесе" вместе со спасателями прибыл губернатор Аляски Джозеф Кларк. Работы у них было не много, из-под завалов извлекли лишь несколько человек, сорокоградусные морозы быстро добили тех, кто остался в живых под обломками строений.
Через трое суток работы были свернуты, и только по весне начались разборки завалов. Трупы приходилось буквально отдирать от плит перекрытий или крупных блоков стен, настолько они примерзли к похоронившей их стихии. Потом догадались отливать тела кипятком, от этого они, правда, сразу чернели. Счет погибших шел на тысячи, и говорят, что многих так и не откопали, а просто сгребли вместе с мусором и вывезли в глубокий распадок. По крайней мере над тем местом долго стоял тошнотворный трупный запах.
Эта трагедия имела одно неожиданное следствие. Губернатор Аляски пригласил к себе генерал-губернатора Чукотки и Камчатки Строганова, а потом, через полгода, и сам приехал с дружественным визитом. Перед гостем постарались не ударить лицом в грязь. Кларка провезли по самым потрясающим местам Камчатки, вулканам, долине гейзеров, позволили подстрелить громадного местного медведя, порыбачить на нересте горбуши. Именно там, после доброй порции ухи и еще более доброй порции водки, американец обратился к Строганову с необычным предложением. Он довольно хорошо говорил по-русски, лишь иногда обращаясь к помощи переводчика.
- Иван, продай мне это все!
Строганов с изумлением посмотрел на своего гостя. Золотые очки и продолговатое лицо с тонкими чертами лица выдавали в облике Кларка хрестоматийно профессорское начало, правда, сейчас изрядно покрасневшее и перекошенное от спиртного.
"Вот блин, и этот из ЦРУ! - подумал генерал. - А по виду и не скажешь".
- Нет, ты меня не понял! - Уловив его взгляд, Кларк замахал своим тонким, длинным указательным пальцем. - Продай мне это все в аренду!
- Зачем? - удивился Строганов.
- Ты не понимаешь?
- Нет!
- Мы здесь, - Кларк пьяным жестом обвел целую вселенную, - одни. И сколько мы до этого сюда летели, не было видно никого и на других реках.
- И что? - по-прежнему не понимал своего собеседника русский губернатор.
- У меня такого нет. У меня на каждой речке на нерест рыбаки стоят вот так, - американец раздвинул насколько мог свои руки. - Через каждые два метра. К нам приезжают сотни тысяч рыбаков со всей Америки! Каждый из них имеет право выловить в день одного серебристого лосося и двух красных. Остальных отпускают.
Все русские собеседники Кларка ухмыльнулись. Мысль о том, что пойманную рыбу надо отпускать, показалась им донельзя смешной.
- А здесь, - Кларк снова округло описал синусоиду в половину неба, - здесь столько простора, столько одиночества. Этого сейчас так не хватает нашим горожанам из Нью-Йорка и Детройта, из каждого другого крупного города Америки. Они вырываются в отпуск, откладывая деньги весь год. Прошлые годы у нас был спад, туристов приезжало мало, теперь снова пошел подъем. А сюда приедет очень много людей, чтобы побывать в этом... диком очаровании!
Последние слова удались аляскинскому губернатору только с помощью переводчика.
- И как ты это себе представляешь? - спросил, нахмурив морщинистый лоб, Строганов. Для бывшего авиатора административно-хозяйственные дела были большой обузой.
Они проговорили почти до рассвета, потом Кларк отключился, а грузный, монументальный, как статуя Будды, Строганов встретил зарю, с задумчивым видом потягивая горячий чай.
Через неделю он вылетел в Москву, на очередное заседание Временного Военного Совета. Вел его в этот раз Соломин, Сизов неожиданно, не в сезон, загрипповал. После обсуждения всех заранее обговоренных вопросов премьер сделал паузу, прочитал какую-то бумажку, и, странно хмыкнув, сказал:
- У меня вот тут поступило предложение от Строганова. Он хочет Камчатку американцам продать.
Министры и губернаторы с изумлением повернулись в сторону набычившегося авиатора.
- Что, лавры Екатерины покоя не дают? Хочешь, как Аляску, и Камчатку сбагрить? - поддел соседа дальневосточный губернатор Седов.
- Аляску, дорогой Николай Иванович, вовсе не Екатерина продала, а Александр Второй, - заметил Соломин. - Не будем строго судить Строганова. - Премьер даже улыбнулся этому невольному каламбуру. - На самом деле он предлагает пустить туда американцев попастись на наших красотах. Этакую туристскую лицензию оформить для аляскинских бизнесменов.
- С ума сошел, что ли? - сказал губернатор Центральной Сибири Нефедов. - Их только пусти, потом не выгонишь.
- Да, а сколько они с собой притащат шпионов!.. - хмыкнул Ждан.
- Ну и что? Что у меня там воровать, какие секреты? - возразил Строганов. - Про танковую дивизию? Базу подводных лодок? Так над ней круглосуточно два спутника висят. А так я хоть деньги буду зарабатывать.
- И сколько? - поинтересовался кто-то с дальнего конца стола.
- Десять миллионов в год только за аренду.
- Десять миллионов! - усмехнулся Литовченко, губернатор Восточной Сибири. - Мне испанцы за Байкал сорок предлагали, и все равно я их развернул пятками назад.
Соломин странно посмотрел на последнего оратора.
- Это когда они тебе такое предлагали?
- Да в прошлом году. Приехала какая-то делегация, из этой... Каталонии, что ли. Ну, столица там еще Барселона. Я их, естественно, на Байкал. Они ахали, охали, потом двое подошли и говорят: "Готовы платить сколько угодно, только отдайте его нам в аренду".
- Ну, а ты что? - допытывался Соломин.
- Что-что, послал их и все! Родину, говорю, не продаю!
Довольный Литовченко оглянулся на своих коллег, но только на губах у некоторых он увидел улыбки одобрения. Остальные смотрели на него с явной завистью.
- И что они предлагали конкретно? - настаивал Соломин.
- Да ерунду разную! Кемпинги построить, гостиницы эти, как их... пятизвездочные. Два небольших аэропорта обещали поставить. А потом, говорят, мы привезем сюда два миллиона туристов.
- И ты отказался? - ахнул Седов.
- Конечно! Я говорю, давайте лучше мне что-нибудь из промышленности, вон целлюлозный хотя бы реконструировать, а то и вторую очередь открыть.
- Ладно, поговорили и хватит, - резюмировал Соломин, морщась, как от хинина. - Все свободны, Строганов останься.
Когда все вышли, премьер спросил:
- Это твое предложение экономически обосновано?
- Да.
- Какие основные трудности?
Строганов вздохнул.
- Заставить потесниться дальнюю авиацию. На тот же аэродром придется сажать "Боинги" с туристами. Потом нужно примерно с десяток аэродромов для легкомоторной авиации, топливо. Кадры предоставляют американцы.
- Хорошо, давай бумаги. Если все у тебя сходится, то я подпишу и съезжу в "Сосны", завизирую у Сизова.
Когда камчатский губернатор, явно довольный неожиданной поддержкой, ушел, Соломин расстегнул китель, и, пододвигая документы, пробормотал себе под нос:
- А Литовченко придется менять. Ни хрена не понимает ситуацию, толстозадый.
Несмотря на сильное противодействие Сазонтьева и особенно Ждана, уже следующей весной на Камчатку прибыла первая партия американских туристов. В то же время на Байкале началось строительство фешенебельной, пятизвездочной гостиницы в районе Листвянки. Недорогие мотели и кемпинги, стилизованные под русские избы, росли как грибы. Вскоре испанская, французская и немецкая речь стала обычной для этих берегов.



ЭПИЗОД 64
Майская ночь была хороша, и молодежь долго хороводилась по селу, с хохотом, песнями под гитару и даже, судя по шуму, небольшой пьяной дракой. Только часа в три все затихло, но не надолго. Сначала зарево прорезало темноту, потом донесся отдаленный тяжкий гул, звякнули в буфете плотно стоявшие фужеры. Хозяин дома, Никита Могильный, как был, в одних трусах, подскочил к окошку.
- Что там? - тревожно спросила с кровати его жена Наталья.
- Иди сюда, да быстрей! - крикнул он, и та босиком прошлепала к окну.
А зарево на востоке начало медленно подниматься вверх, потом заострилось, превратилось в большую пульсирующую огненную черту. Прошло несколько секунд, и пламя все быстрее и быстрее начало набирать скорость, так, что вскоре превратилось в большую, быстро летящую звезду.
- Е... мать! Все-таки они ее запустили! - в сердцах выматерился Никита. - Теперь, мать, толком нам спать не придется.
Агентство "Рейтер" прокомментировало это событие совсем по-другому:
"В России осуществлен первый запуск ракетоносителя с нового космодрома в районе Благовещенска. Судя по сообщениям российской прессы, тяжелый ракетоноситель "Протон-М" вывел на орбиту сразу целую серию космических спутников. По предположениям аналитиков НАСА большинство из них предназначены для проведения разведки, а также для осуществления радиопередач военного командования. Но не это важно. Главное, что с этой минуты в России существует космодром, способный отправлять в космос ракеты с человеком на борту. Ей теперь не нужен будет окончательно разграбленный местными мародерами казахский Байконур. Президент Казахстана наверняка уже осознал свою ошибку, ведь, закрыв в свое время Байконур, он невольно лишился больше ста миллионов долларов, ежегодно получаемых от России за его аренду".
Комментариев было много, но их поток длился не долго. Другая космическая тема вскоре заслонила скромный запуск первой ракеты с нового космодрома.
...Самое трудное в длительном космическом полете - первая неделя привыкания к невесомости и смене естественных ритмов жизни. Три американских астронавта, два исследователя из Франции и один из Англии, по десять раз на дню встречали и провожали зарю. Американцы третий месяц висели на орбите, остальные же прибыли лишь три дня назад, с челноком "Атлантис". Особенно тяжело далась смена климата единственной женщине, француженке Доминик Клеманс. Она сама была медиком, готовилась изучать влияние невесомости на женский организм, но и представить себе не могла, сколь ей придется тяжело. Невесомость, казавшаяся со стороны забавным развлечением, вызывала у нее длительные приступы дурноты. Странно, но на всех земных тренировках ничего подобного не наблюдалось. Доминик держалась героически, но все же время от времени ей приходилось пользоваться самым обычным гигиеническим пакетом.
Остальные два новичка чувствовали себя получше, хотя порой тоже с трудом сдерживали дурноту. Как истинные джентльмены, они старались облегчить муки своей спутнице, помогали ей в опытах, тем более что и сама программа была выполнена на сравнении состояния мужского и женского организма. После очередного сеанса сдачи крови Пьер Дюма даже пошутил:
- Ну вот, меня теперь можно заносить в книгу рекордов Гиннесса как самого высоко расположенного над уровнем моря донора.
Доминик с трудом улыбнулась, потом сказала:
- Надеюсь, я не попаду в нее как самый неприспособленный к жизни в невесомости организм.
В эту ночь они спали в жилом отсеке орбитальной станции "Альфа", официально называвшемся "Джон". Но в среде астронавтов прижилось другое его шутливое название: "Берлога". Так в свое время этот модуль обозвали еще русские, успевшие в нем побывать перед расторжением договора о совместной эксплуатации станции. Русских давно не было, а название осталось.
Доминик спала в своей каюте, больше похожей на пенал. Перед отбоем она приняла таблетку снотворного, задернула плотную штору небольшого иллюминатора и, привязавшись страховочными ремнями, наконец-то уснула. Ей снилась Земля, утро, дождь. Еще двоим из состава экипажа тоже снилась Земля, остальные обошлись без сновидений.
Вообще-то станция была рассчитана на гораздо большее количество обитателей. Десять ее модулей могли принять до пятидесяти человек, но максимум астронавтов на ней оказалось в две тысячи четвертом году, до июньского переворота - пятнадцать человек. Сначала отпали русские, потом начались финансовые трудности у Евросоюза. И хотя США исправно отправляли на орбиту очередные модули и своих астронавтов, по признанию специалистов, станция работала в полсилы.
В это время в соседнем отсеке, в модуле "Звезда", самом старом во всей станции, под пластмассовой панелью тихо искрился провод высокого напряжения. Модуль с полгода уже бездействовал, его судьба решалась на самом высоком уровне: то ли подвергнуть "Звезду" капитальному ремонту, то ли просто отстыковать и отправить на вечный покой, утопив в Тихом океане.
Сейчас в "Звезде" были подключены только системы жизнеобеспечения да солнечные батареи. Почти пятнадцать лет назад на заводе, собирая этот модуль, русский монтажник чуть-чуть повредил изоляцию, случайно проведя ножом по проводу. Тогда он даже не заметил своей оплошности, но спустя полтора десятка лет полихлорвинил потерял эластичность и лопнул как раз на самом разрезе. По случайности, под ним оказался кусок оголенного металла, монтажное крепление. Приняв на себя заряд энергии, два металла заискрили, поневоле вызвав повышенную температуру, потихоньку начавшую плавить пластмассу обшивки.
В командном модуле этой ночью дежурил Пол Эквуд, самый молодой из экипажа американцев, в прошлом командир эскадрильи истребителей. Работы было мало, и Эквуд занимался своим самым любимым на орбите делом: фотографировал Землю через иллюминатор. Снимки он делал для себя на память, рассчитывая, впрочем, впоследствии хорошо их продать "Нешл джиографик". Когда компьютер показал падение мощности в блоке "Звезда", Эквуд этого даже не заметил. "Альфа" пролетала над Гавайями, а на Килауэа как раз началось очередное извержение. Сильный ветер загибал столб дыма в сторону, и было видно, как из жерла вылетали громадные куски пламени и вулканические бомбы.
- Давай, давай, малыш, еще что-нибудь выплюнь, прекрасно! Отлично, ты просто фотомодель! Этель Спирски, да и только!
Когда модулятор голоса за его спиной буркнул: "Тревога, тревога", Эквуд даже вздрогнул от неожиданности, слишком реально прозвучал человеческий голос.
- Ну, что там у тебя? - спросил капитан, нехотя откладывая в сторону фотоаппарат. - Падение мощности солнечных батарей? А почему? Отключился модуль "Звезда"? Странно.
Лишь когда на дисплее зажглась красная мигающая надпись "Алярм", Эквуд понял, в чем дело.
- Черт возьми, у нас пожар! - вскрикнул он и торопливо нажал на кнопку-вызов Центра управления полетами в Хьюстоне.
- У нас пожар в блоке "Звезда"! Температура горения невысокая, очаг минимальный, но есть задымление.
- Противопожарная защита сработала?
- Нет.
- Почему?
- Я не знаю!
- Тогда попробуй ее сам включить.
- А где она?
- Программа три.
Эквуд добросовестно нажал нужные клавиши, несколько секунд смотрел на экран компьютера, потом доложил на Землю:
- Бесполезно.
- Почему?
- Мы отключили этот разъем еще на прошлой неделе, там начались какие-то сбои.
- Тогда придется войти в блок и включить систему пожаротушения вручную.
- Где это?
- Сейчас посмотрим.
Совещание на Земле продолжалось необычно долго, минут пять.
- Пол, ты нас слышишь?
- Да.
- Как там пожар?
- Он усиливается! Боюсь, что я теперь не справлюсь с одним огнетушителем.
- Оставь его в покое. Ты войдешь в блок. Слева, в двух метрах от входа располагается небольшой квадратный щиток, дюймов пять на пять. За ним кнопка пожаротушения. Не забудь захватить с собой кислородную маску, через три секунды блок заполнится инертным газом. Ты видишь этот чертеж?
На экране главного компьютера показался нужный рисунок.
- Да, вижу отлично.
- Вот этот люк - панель "Б". Все понял?
- Конечно.
- Да. И не забудь разбудить остальных.
- Конечно, шеф!
"Пусть спят, я все сделаю быстро", - решил Эквуд, отплывая в сторону люка.
Он нарушал инструкции, но десятилетиями культивируемая его учителями и командирами психология летчика-истребителя, победителя и героя, не позволяла ему ни на секунду усомниться в собственном успехе в предстоящем ему деле. Чтобы пройти два модуля, по очереди открывая и закрывая люки, ему понадобилось пять минут. Надеть кислородную маску было делом несложным. Открыв люк "Звезды", капитан увидел в скудном свете аварийного освещения плотную, белую пелену дыма. Огня не было видно, он пробирался под панелями, еще не решаясь вырваться наружу.
"Ого, - подумал он, - сейчас напущу в станцию дыму, так и мне дышать потом будет нечем!"
Торопливо закрыв за собой люк, Эквуд подплыл к одной из стен и начал осматривать ее в поисках долгожданного лючка. Увы, за пеленой дыма он не видел ничего. Пришлось довериться рукам. Наконец в нужном месте он обнаружил что-то похожее на квадратную крышку.
Он не знал, что в эту ночь случилось стопроцентное совпадение нелепых ошибок, безвредных по одиночке и трагичных вместе. На земле давно уже никто толком не разбирался в старом русском модуле. Советы Эквуду давали, опираясь на оставшиеся чертежи. Второпях никто не заметил, что план станции был развернут на экране компьютера на сто восемьдесят градусов. А стало быть, панель автономной системы пожаротушения располагалась совсем с другой, противоположной стороны блока. Но это было только полбеды, вся беда заключалась в том, что на этой стороне модуля, в точно таком же лючке оказалась система управления экстренной подачей... кислорода. Кислород, размещенный на поверхности станции в круглой емкости, вообще-то предназначался быть окислителем для вспомогательных двигателей, но попутно конструкторы решили предоставить живительному газу еще одну функцию. Система должна была спасти экипаж при попадании в корпус метеорита, дав ему время покинуть блок.
Эквуд нажал кнопку, услышал резкое шипение, перешедшее в свист, а потом мощно и быстро полыхнуло пламя. Под напором чистейшего кислорода оно разгоралось необычайно быстро, через несколько секунд весь отсек занялся огнем. Пол на секунду опешил, он не понимал, что случилось. Крутанувшись на месте, Эквуд огляделся по сторонам, ища еще что-нибудь, похожее на пресловутый люк системы пожаротушения. Случайно подняв глаза, он увидел на стене букву "С".
"Не та панель! - понял он. - Кнопка должна быть с другой стороны модуля!"
Сильно оттолкнувшись от уже горящей стенки, капитан поплыл к противоположному краю модуля. На этот раз нужный лючок он нашел мгновенно, но нажав кнопку, Эквуд не заметил никаких перемен в модуле.
"Черт возьми, в чем дело?!"- подумал он.
А дело было в том, что предыдущая экспедиция при очередной поломке в "Звезде" случайно отключила всю систему пожаротушения.
Тем временем пожар набрал невероятную силу. Десятки метров проводов, кабелей, краска, пластмасса обивки - все то, что в свое время должно было послужить идее уменьшения веса, теперь горело обильно, жарко, выделяя массу черного, едкого дыма. Сейчас модуль изнутри походил на внутренность доменной печи. На ногу Полу попал кусок горящей пластмассы, прожегший плотный костюм астронавта. Невольно дернув от боли ногой, капитан, сам того не желая, наискось полетел в пекло пожара, спиной приложившись к расплавленной пластмассе очередной панели. На нем уже занялась одежда, на голове Эквуда с треском начали сворачиваться и гореть короткие волосы, противно запахло паленой щетиной. Запылала резина на кислородной маске, Пол с воем начал сдирать с лица прикипевший латекс. Торопливо оттолкнувшись от стены, он развернулся и вторым толчком рванул в сторону входа. За штурвал открытия люка он ухватился уже практически ничего не видя, кашляя от удушливого, ядовитого дыма. В несколько нервных движений он открыл люк, проскочил в командный отсек, и, последним усилием воли, превозмогая боль, закрыл люк. Спустя несколько секунд Эквуд потерял сознание. Его черное, обугленное тело медленно плавало в невесомости. А динамик рации методично продолжал вызывать станцию:
- "Альфа", "Альфа", ответьте мне! Эквуд, как дела, что случилось, парень?
Что на станции происходит что-то неладное, первым понял командир основного экипажа полковник Билл Симмс. Это было то, что у собак зовется верховым чутьем. В отличие от товарищей Симмс никогда не прикрывал иллюминатор, а пользовался специальной плотной повязкой на глаза. Приподняв голову, он сдернул с лица повязку и прислушался. Что-то изменилось в шумовом фоне внутри станции. На "Альфе" никогда не бывало полной тишины, мерно работали вентиляторы системы регенерации, где-то под обшивкой гудели кабели высокого напряжения.
Несколько секунд командир экипажа прислушивался, потом включил свет. Лампочка зажглась и тут же потухла. Потом зажглась снова и снова потухла. Уже не сомневаясь в том, что случилось что-то плохое, Симмс расстегнул ремни и выбрался из своей каюты. Свет продолжал мигать, и Билл оттолкнулся в сторону переходного люка. Он взялся за штурвал открытия и тут же отдернул руки. Полированный поручень оказался раскаленным.
- Джон, Поль! - крикнул Симмс в сторону кают. Когда сонные астронавты собрались у переходного люка, командир лихорадочно возился с какими-то электрическими разъемами.
- В чем дело, Билл?
- Там пожар!
- Откуда ты знаешь?
- Потрогай люк.
Все по очереди начали трогать раскаленную поверхность люка.
- Боже мой! Как это могло случиться?
- Не знаю. Но если загорелся и переходный отсек, значит, температура в самой "Звезде" просто ужасная. Надо отключить все соединения и поставить какие-нибудь заглушки, иначе пламя перекинется и на нас.
Бортинжинер Гилмор Меллвил быстро перевел модуль на автономное снабжение электричеством, свет перестал мигать, теперь энергия поступала от собственных солнечных батарей. С разъемами астронавты справились быстро и собрались около люка, с ужасом наблюдая, как откуда-то из прогорающих электрических разъемов пополз по "Берлоге" легкий, тошнотворный дымок горящей пластмассы.
- Еще немного, и огонь прорвется к нам, - пробормотал Меллвил. - А если мы включим систему пожаротушения, то нам самим потом нечем будет дышать. На всякий случай разберите кислородные маски.
Худшего не случилось, но лишь потому, что огонь все же окончательно победил герметичность космического модуля. Не сумев справиться с многослойными металлическими стенами, пламя расплавило резиновые системы герметизации многочисленных иллюминаторов. Со свистом кислород начал покидать стены станции, лишая огонь своей поддержки.
- Командир, в том блоке падает давление! - тревожно крикнул случайно глянувший на анемометр Дюма.
Не сговариваясь, все устремились к единственному иллюминатору, выходившему на модуль "Звезда". "Альфа" как раз влетела в освещенную солнцем зону и то, что увидели члены экипажа станции, было фантастично и ужасно одновременно. Вокруг серебристого, бочкообразного блока клубился черный дым. Он медленно отплывал от станции, растворяясь в вакууме. Несколько секунд все молчали, первым тишину нарушил командир.
- Слава богу, похоже, огонь не распространился дальше. От пожара мы избавились, но теперь из-за разгерметизации "Звезды" мы не сможем покинуть наш блок.
Да, в "Берлоге" не было ни одного скафандра.
- Надо вызвать Эквуда, может, он сумеет нам помочь? - предложил Вашингтон Лонгстрит, единственный представитель Англии на борту.
- Да, но мы отключили все коммуникации.
- Они бы нам не помогли, там все к чертям сгорело.
- На борту должна быть рация, - напомнил бортинженер.
- Верно. Поищи-ка ее, Гилмор.
В этот момент и Меллвил, и Симмс пожалели, что станция "Альфа" столь обширна. Сейчас она состояла из десяти модулей, и знать досконально каждый из них никто из астронавтов просто был не в состоянии. Тем более изготавливали модули в разных странах, и хотя единые стандарты были заранее оговорены и утверждены, но каждый блок, изготовленный в Америке, России либо Европе, чем-то отличался от другого. Через десять минут поисков Меллвил все же обнаружил нужный передатчик.
- Вот он! Как красиво они его замаскировали!
- Попробуй связаться с командным модулем.
В этот момент из своего отсека с блаженной улыбкой на лице выплыла забытая мужчинами Доминик Клеманс.
- Боже мой, как я хорошо выспалась! - выдохнула она, сладко потягиваясь. - Мне снилась осень, костры из опавших листьев, и все так ярко. Вроде и тошнота теперь не так мучит.
- Мы рады за тебя, - сказал с легкой улыбкой истинного француза Дюма. За спиной Доминик Меллвил пытался разобраться с настройкой рации.
- Алло, это блок "Берлога", "Берлога" вызывает командный блок. Эквуд, вы нас слышите? Эквуд!
Лишь теперь по напряженным лицам и тревожному голосу Меллвила француженка начала понимать, что происходит что-то неладное.
- Что случилось?
- На станции был пожар. Сгорел модуль "Звезда", - пояснил ей Дюма.
- Как сгорел? - удивилась Доминик. - Разве он может гореть в вакууме?
- Еще как может, посмотри в иллюминатор.
Пока Клеманс наблюдала за последними кучками черного дыма на серебристом фоне модуля, бортмеханик продолжал вызывать Эквуда.
А Пол в это время как раз пришел в себя. Первое, что он почувствовал, - жуткую боль во всем теле. Застонав, капитан выгнулся всем своим обожженным телом, но, не получив точки опоры, так и остался висеть посредине модуля. Вместе с болью вернулась память, последние минуты в пылающем аду горящего блока. Он попробовал открыть глаза, но ничего не увидел. Потрогав обожженными пальцами глаза, Пол понял, что ослеп. Боль и отчаяние слились для него в одно целое. Он в голос закричал и снова потерял сознание.
А в спальном модуле продолжали его вызывать.
- Неужели она не работает? - спросил Дюма, имея в виду рацию.
- Не может быть. Скорее Эквуда нет на месте.
Командир и бортинженер переглянулись, три месяца на орбите позволяли им понимать друг друга без слов.
- Попробуй вызвать Хьюстон.
Земля отозвалась буквально мгновенно.
- "Альфа", "Альфа", что у вас там происходит?! - вырвался из динамика встревоженный голос.
- Судя по всему, в блоке "Звезда" был пожар. Модуль разгерметизировался, и теперь мы отрезаны от всей остальной станции.
- Сколько вас?
- Пять человек, все члены экипажа станции, кроме Эквуда.
- Где он, мы не можем его вызвать?
- Когда он выходил на связь последний раз?
- Час назад, он сообщил о небольшом пожаре в модуле "Звезда". Судя по сообщению Эквуда, там было легкое тление и дым. Он должен был войти в модуль и вручную включить систему пожаротушения.
- Не знаю, что он там включил, но клубы дыма видны даже в иллюминатор. Как соседний модуль, "Джордано", не разгерметизировался?
- Нет.
После короткого раздумья командир вынес неутешительный вердикт:
- Тогда Пол либо сгорел в "Звезде", либо погиб при разгерметизации модуля.
- Вы можете выбраться из отсека самостоятельно?
- Нет. У нас нет скафандров.
- Какой запас кислорода?
Симмс вопросительно взглянул на бортинженера.
- Максимум на три дня, - тихо сказал тот.
- Если через три дня вы не пришлете нам "шаттл", мы здесь просто сдохнем от удушья, - объявил командир основного экипажа.
В ответ с Земли последовало длительное молчание. Лишь минут через пять все тот же голос негромко сказал короткую и емкую фразу:
- Хорошо, полковник, мы постараемся сделать все, что в наших силах, экономьте воздух.
Отключив рацию, Симмс развернулся к подчиненным.
- Ну что ж, будем выполнять указания с Земли. Всем лечь в свои каюты и постараться как можно меньше двигаться. Мы с Мелвиллом попробуем подсчитать, что у нас есть из жизненно необходимых ресурсов.
В это время на Земле, в Центре управления на мысе Канаверал, атмосфера была близкой к шоковой. Легко попросить прислать "шаттл" через двое суток, когда только заполнять его горючим необходимо больше суток! Но самое страшное было даже не это. Не было не только готового к старту корабля, во Флориде вообще не оказалось космических челноков. В последнем полете из-за плохой погоды "Атлантис" был вынужден приземлиться на военной базе Эдвардс, в штате Техас. Старушку "Колумбию" сейчас латали в специальном ангаре фирмы "Боинг", меняя изрядно прогоревшие керамические плитки. А у "Дискавери" обнаружились неполадки в главном двигателе.
Спустя полчаса о ситуации доложили президенту.
- Немедленно везите "Атлантис" во Флориду! - распорядился Маккреди.
Через три часа с аэродрома космодрома имени Кеннеди поднялся транспортный "Геркулес". Именно на его корпусе перевозили челноки.
- Он будет здесь только к концу дня, - сказал руководитель полета Майк Ирвинг. - Плохо.
Но через полчаса доклад с орбиты чуть приободрил всех на Земле:
- Мы с Гилмором тут подсчитали, что благодаря регенерационным патронам сможем продержаться дольше, чем думали. У вас в запасе не трое, а четверо суток.
- Как у вас с водой и продуктами?
- Можем еще вас напоить и накормить.
Бодрый голос и юмор командира приободрили всех.
- Давайте, парни! Мы должны их спасти! - крикнул на весь зал Ирвинг.
Примерно в это же время остановилось, не выдержав непрерывной боли, сердце Эквуда. За сутки он несколько раз впадал в забытье, один раз Пол пробовал на ощупь, по памяти найти аптечку, чтобы вколоть себе обезболивающее, но обугленные руки отказывались признавать знакомые предметы, и он снова терял сознание.
"Атлантис" прибыл на базу на четыре часа раньше запланированного. Еще через три часа, перекрыв все нормы, он уже стоял на пусковом столе и заправлялся горючим.
- Ну что, успеете заправить к завтрашнему утру? - спросил командир экипажа спасательной экспедиции Джозеф Рэдфорд. Это был самый опытный из пилотов "челноков". Ему было уже пятьдесят два, за плечами остались два десятка полетов к "Альфе", любовь журналистов, всей нации и прозвище "Командор".
- Конечно, - согласился Ирвин. - Главное не напортачить в этой горячке.
- Вот именно, а там все будет в наших руках.
К Ирвину подошел один из членов его штаба и молча сунул в его руки какую-то бумагу. Руководитель полета прочитал ее и сразу изменился в лице:
- Боже мой! Все как нарочно!
- Что опять случилось?
- На нас идет ураган "Лидия". Если завтра утром ты не взлетишь, то полет придется отложить как минимум на три дня.
Пилот воспринял это сообщение внешне спокойно, кивнул своей седой головой.
- О'кей, значит, мы взлетим завтра утром. Полный бак и не забудь протереть нам лобовое стекло, малыш.
Это была любимая шутка Рэдфорда. Глядя вслед уходящему командору, Ирвин подумал: "Какая походка! Какая уверенность! Этот взлетит в любую погоду".
Заправка топливом "Атлантиса" закончилась в десять минут девятого. Экипаж уже находился в корабле, кроме Рэдфорда на станцию летели два самых опытных бортинженера. Когда люди исчезли из поля зрения камер слежения на пусковом столе, начался десятиминутный отсчет. Но Ирвин не отрывал глаз от монитора, показывающего силу ветра. Наконец он решился и взялся за микрофон:
- Джозеф, я вынужден прекратить отсчет и отменить полет.
- Почему?
- Сила ветра превысила все допустимые нормы.
- Плевать! Продолжай, мы готовы ко всему.
- Командор, ты пойми, это самоубийство!
- Идиот, если сейчас мы не взлетим, там погибнут сразу шестеро! Продолжай отсчет!
Ирвин переглянулся со своими заместителями.
- У нас нет выбора, - тихо сказал один из них. - Придется идти на риск.
Когда кончились отведенные десять минут и под соплами основного двигателя корабля посыпались искры зажигания, Ирвин на секунду прикрыл глаза, но потом открыл их и начал, шевеля губами, про себя читать молитву.
"Отче наш, который на небесах..." - Полыхнуло пламя, динамики донесли тяжелый гул сотен тысяч высвободившихся лошадиных сил.
"Да святится имя твое, да прийдет царствие твое..." - Корабль медленно, слишком медленно, как показалось, начал подниматься со стартового стола.
"Хлеб наш насущный дай нам на сей день..." - "Атлантис" упорно карабкался вверх, медленно начав разворачиваться. Ирвину показалось, что это начало происходить слишком рано, он за двадцать лет работы на космодроме уже десятки раз видел подобные старты.
"И избави нас от лукавого..." - Корабль продолжал поворачиваться вокруг своей оси, одновременно отклоняясь все больше к линии горизонта.
"И прости нам долги наши, как и мы прощаем должников наших..." - Теперь уже все в центре видели, что "Атлантис" под воздействием сильнейшего ветра больше чем надо проворачивается вокруг своей оси. Раздались возбужденные крики операторов. Корабль развернуло так, что он оказался не над топливным баком, а сбоку от него. Разгонные двигатели твердотопливных ускорителей и сопло основного двигателя продолжали работать под прежним углом, и вместо того, чтобы поднимать "Атлантис" вверх, направили его вниз. В последнюю секунду Рэдфорт сумел отделить "челнок" от всей остальной разгонной системы, но вывести тяжелый корабль вверх ему не удалось. Амплитуда подъема, отмечаемая белой полосой отработанных газов, прочертила свой путь вниз, и еще через несколько секунд "Атлантис" врезался в воды океана, а затем и взорвался, выбросив наружу чудовищную смесь огня и мгновенно испаряющейся воды.
Как обычно, запуск демонстрировали в прямом эфире. За трое суток пресса раструбила о происходящем на борту "Альфы" по всему миру. Полтора миллиарда людей, наблюдавших за стартом "Атлантиса", пережили глубочайший шок. Едва ли не самый сильный удар получил седой, высокий человек в Овальном кабинете Белого дома. Несколько минут ему просто не хотелось жить, потом он все-таки с трудом взял себя в руки.
- Соедините меня с директором НАСА, - тихо сказал он.
- Он на проводе, - отозвался через пару минут секретарь.
- Что говорят русские? - спросил президент.
- Они только везут свою ракету из Центральной России на Дальний Восток. Запуск возможен только через трое суток.
- А китайцы?
- У них нет сейчас готового корабля, "Великий поход"-семнадцать будет готов только через месяц.
"Это все, - понял Маккреди, опуская телефонную трубку. - Их уже не спасти".
- Приготовьте документы для объявления недельного траура по всей стране.
На высоте трехсот десяти километров над уровнем моря в спальном блоке станции "Альфа" было очень тихо. Четверо из астронавтов спали, приняв два часа назад сильнейшее снотворное. Лишь командир еще бодрствовал. Он знал, что этот сон для него и для всех остальных будет последним. Незаметно в атмосфере модуля накапливалась окись углерода. Несмотря на прохладу, она выжимал из организма обильный пот, болела голова, нестерпимо клонило в сон. Записав в блокноте, заменившем ему бортовой журнал, цифру пять, Симмс закрыл его. Эта простая цифра означала предел жизни и смерти. Пять процентов окиси углерода были уже гранью, за которой следовало небытие.
"Хорошая смерть, - думал Симмс. - Они просто не проснутся и все". Даже в эти минуты полковник в первую очередь думал о своих подчиненных, а не о себе.
"Наверняка бедняга Эквуд умер более ужасной смертью. По крайней мере мы погибнем как настоящие астронавты, в Космосе. Наша последняя привилегия."
Он поднял руки и медленно надвинул на глаза свою повязку.

Трехдневный траур по погибшим астронавтам объявили практически все цивилизованные страны мира. Первый раз за историю космонавтики посланники Земли погибли не на Земле, как Гриссом, Уайт и Чаффи, не при взлете, как экипаж "Челленджера", не при посадке, как Комаров и экипаж Волкова, а непосредственно на орбите.
Через три месяца прошла конференция всех стран, участвовавших в создании "Альфы". В первый раз за шесть лет пригласили и русских. Было решено пересмотреть многие параметры пребывания экипажа на борту. Прежде всего отказались от группирования людей в одном модуле. Затем решили, что на станции обязательно должен быть свой собственный космический корабль, этакая космическая спасательная шлюпка. Для этих целей идеально подходил проверенный десятилетиями недорогой и надежный "Союз-МТ". Уже через полгода два таких корабля были пристыкованы к переходным модулям "Альфы". Их экипажи были вывезены на Землю на "шаттлах", но не все. Двое русских остались заниматься важным и нужным делом - подготовкой "Звезды" к последнему полету к Тихому океану.


ЭПИЗОД 66
Давно уже члены правительства не приходили на заседание Временного Военного Совета с такими озабоченными лицами. Последние годы на них обычно обсуждались чисто экономические проблемы, и тут все полностью полагались на светлую голову Соломина. Теперь же тема была другой.
Сизов начал заседание лишь только губернаторы и министры расселись по своим местам. Он не стал дожидаться, когда они перездороваются друг с другом, обсудят последние новости и расскажут свежие анекдоты.
- Товарищи генералы, министры, губернаторы, мы собрались, чтобы обсудить чрезвычайную ситуацию на Дальнем Востоке. Слово предоставляется министру иностранных дел Володину.
Володин в последнее время как-то спал с лица, похудел, выглядел не очень здоровым, что отметили собравшиеся.
- Господа, вчера министерство иностранных дел Китайской Народной Республики выступило с резким заявлением в отношении России. Практически это ультиматум, предъявленный нам в грубой, оскорбительной форме. Китайское правительство заявляет, что мы обманом переманиваем к себе в Россию китайских граждан, и требует, чтобы мы восстановили всем переехавшим на постоянное место жительство китайское гражданство.
- И что стоит за этими угрозами? - спросил Семенченко, губернатор Калининграда, попавший на заседание буквально с корабля на бал. Еще вчера он находился с дружественным визитом в Стокгольме и поэтому не был посвящен в детали российско-китайского конфликта.
- Это означает одно: Китай ищет повод для того, чтобы напасть на дальневосточные районы России, - ответил Сизов.
- Говорил я, что нечего было принимать эту программу ассимиляции китайцев, а вы мне не верили, - рубанул своим гулким басом Ждан.
Директор ФСБ и в самом деле был противником закона о миграционных порядках в России. По новым правилам любой желающий мог приехать и поселиться в любом месте страны на постоянное место жительства, но с одним условием - никаких двойных гражданств. После этого пять миллионов китайцев пополнили ряды российских граждан. Всего же программа пополнила население России на десять миллионов человек, в основном русскоговорящих выходцев из стран распавшегося Союза.
- При чем тут это, - поморщился Соломин. - Не было бы этой программы, они бы придрались еще к чему-нибудь.
- Ладно, что сделано, то сделано, давайте ближе к делу. Александр, что там у них в запасе? - спросил Сизов.
Сазонтьев медленно встал, отошел к большой карте на стене, взял в руки указку.
- Против нас сосредотачиваются три армейские армии общей численностью десять миллионов солдат. Почти пятьдесят тысяч танков, пятьсот самолетов, около десяти тысяч орудий и установок залпового огня. Направление их ударов вообще-то предсказать нетрудно: Благовещенск, Хабаровск и удар, отрезающий Владивосток от остальной России, с дальнейшим окружением и уничтожением наших войск.
- Какие силы можем противопоставить мы?
- Пятьсот тысяч человек личного состава, десять тысяч танков, триста самолетов, полторы тысячи орудий.
- Сомнут, как газету, - шепнул Соломину уральский губернатор Мелентьев. Премьер только тяжело вздохнул в ответ.
- Каково качество вооружения китайских войск? - спросил Сизов.
- Ничуть не хуже, чем у нас. Парадокс в том, что с обеих сторон будет воевать одна и та же техника. Наши МиГи, наши "сушки", наши танки, зенитные установки. Практически все одного качества и одного класса.
- Получается, что все решит количественное превосходство?
- Да, именно так.
На Сазонтьева было жалко смотреть. Впервые все видели Главковерха в таком подавленном состоянии.
- Напродавали им оружия на свою голову, - вздохнул дальневосточный губернатор Седов.
- Вы прикидывали примерное развитие военных действий? - спросил Соломин.
Сазонтьев снова обернулся к карте.
- Предположительно, сначала они ударят авиацией и артиллерией по погранзаставам и приграничным частям, подавят их, затем наведут понтонные мосты через Амур и развернут наступление шестью колоннами. Основная цель - перерезать Транссиб, захватить области по левому берегу Амура, а также Владивосток.
- Получится у них? Какой прогноз?
- Плохой. Наши войска перемелются китайскими жерновами в течение недели. После этого практически вся Сибирь останется без прикрытия войск.
- Сколько бойцов мы можем мобилизовать в эти две недели?
- Два миллиона. Но их трудно будет снарядить. К этому времени все армейские запасы на востоке, а также материальная база кадрированных дивизий окажутся в руках противника. Придется везти танки и все остальное из России.
- Да, неутешительный прогноз.
- Значит, надо бросить на них бомбу, как на Шикотан, - рубанул Ждан.
- Ты сильно бомбой не размахивай, у китаезов она тоже есть, - буркнул Соломин. - Швырнут такую же на нас, мало не покажется.
Премьер обернулся к Сазонтьеву:
- Сколько у нас осталось времени?
- Самое большее - неделя.
- Ну, неделя - это тоже время. Мне кажется самое главное - сохранить боеспособную армию. Как вы думаете, Владимир Александрович?
Сизов на несколько секунд задумался, потом согласно кивнул головой.
- Хорошо, значит, от этого и будем плясать. - Диктатор обернулся к Главковерху. - Ну, а у тебя что-нибудь есть в заначке? Что-нибудь этакое?
- Есть, правда, пока так, в форме бреда.
- Придется пойти на все что угодно.
Сизов подобрался и ровным звенящим голосом объявил:
- С сегодняшнего дня на всей территории Российской Федерации объявляется военное положение.


Конец второй книги
2 марта 2001 года.