21 Гендер Армс. Церемониал. 02

2.
«Не взрывом, фемины, начинается абордаж... Не развороченным люком входного отсека. Не дымом в лифте, не криками трансов стюардесс.
Первый гарпун виртуален. Хак – вход. Система видеонаблюдения подключена.
Вот мы и вошли! Мы уже внутри, фемины!
Ну, с чьих булочек, с какого воротничка следим? Где вы крепите камеру? В ямке между ключиц? Обзор сто восемьдесят градусов, приятный бонус! Какие сочные округлости под панорамой бассейна колышутся!.. Добросовестная охрана у вас, ходит как стрелка в часах по всему кораблю. Жаль в бассейне не задержалась... Стой, стой! Жизнь голышом… Ну, постой, погляди, как эта вот грудастая с вышки прыгнет! Плюх! Молодца! Эх...»
Смайл, обхватив голову, сидел над подробным планом круизных лайнеров класса Флёр-Мегасвит. Раз за разом проделывал взглядом путь от места вторжения до карантинных шлюзов, грузовых отсеков – до безлюдных мест, где можно девку запереть, переждать самую бурю.
Его взгляд то и дело перескакивал в панораму видеонаблюдения на стенном мониторе. Подглядывать, смысла нет. Расслабляет только. Каюты, как каюты. Девки, как девки, хватай любую. Лишь бы порваться чуть вперёд шайтанов, но не под пули, как-то так.


Невозможная роскошь на лайнере. Ресторанный зал, как храм восточный, весь в орнаментах, китч. И всюду свет нарочно тёплый, золотой. Или камера так искажает?
На ИСКе Адьё прожектора холодные до синевы. Перемещаешься, как в лесу, между столпов света.
«У фемин жизнь тёпленькая, уютненькая, пуфики-коврики, обивка диванов... А смерть так вообще будет горяча, дважды шайтанам их жарить! Вон развалились, лижутся. Диваны в кино? Роскошно, зрительный зал в три ряда диванов. Чего смотрите-то? Черно-белое старьё, ретро. Тапёр дрынь-дрынь на пианине. Надо ж смотреть такую хрень. Не надо. Выгляните лучше со своего титаника, есть у вас интуиция ли где? У приговорённых не бывает интуиции».
Завтра часам к пяти вечера на этих диванах будет плясать огонь. Музыку заглушат выстрелы и крики, затем крики и аплодисменты, затем только размеренные хлопки под взрывной шайтаний визг...
Лица, лица, женские, девчачьи, девчоночьи...
«Три – нереально. Возможно двоих? Будь реалистом, Смайл. В лучшем случае одну ты вытащишь из ада... Не всматривайся в лица, не загадывай, их на Флёр-Мегасвит несколько тысяч. Которые мелькают перед тобой, тех ты завтра не увидишь, если вообще хоть одно лицо разглядишь в дыму. Надо сразу в бассейн или в сауну рвануть, чтобы часом не поймать шайтана в мешок! Какая же?.. Возможно, попадётся вот эта, черноглазая? Прекрати. Главное, чтоб она испугалась тебя до обморока. Ну, тебя не сложно испугаться».
Почему нельзя выстрелить парализующим, наркотическим препаратом? Потому что фемины не верят ничему. Им нужна съёмка онлайн. С их камер, понатыканных всюду. И на экране должна быть живая девка, не без сознания. Они не поверят, если не увидят, как её ловили, штрих кодом пометили у них на глазах. Штрих код – в лоб... Затем по нему следят, что это именно она... При обмене издали будут считывать, с километра, наверное, что живая, и что она.
«Такие дела, Смайл. Шайтан регистратуру должен найти и принести штамп. Не сможет – ешьте её нафиг, фемины не станут вести переговоры про обмен. Боятся, не верят. На встречу не-пой-дут…»


Стук в дверь.
– Брат, – Люпус Грива стоял на пороге, – мы определились с точками пробоя. Идём, взгляни.
Смайл кивнул без энтузиазма. Ему и в норке неплохо.
Каюты на ИСКе тесней дешёвого купе. Полка спального места, полка-стол напротив. Уютно и очень тихо. Ни шатаньих взвизгов, ни машинных стуков, шипений, ни гулкости повсеместной, приметы любых шайтаньих станций.
Снаружи каюты холод и всяческая напряжённость, а завтра по-новой: вопли, стрельба, взрывы…


Смайл любил тишину, размеренность…
И в мечтах, секс ли был приправой к его садо фантазиям, или наоборот, но дело происходило с ленцой, без суеты и фальши, без латекса и шуток... Начинка острая, карамель ванильная, как и должно быть. Обёртка? Чем проще, тем лучше. Обыденность, респектабельное будничное садо…
Иметь дом с прислугой, с рабынями, ну, разбавить курятник, несколько и рабов…
Ближе к вечеру выбирать одну, всякий раз новую...
«Хочешь в кино?»
Конечно, хочет. С продолжением.
Идти с ней под ручку. Чтоб все видели, никто не знал... Покупать мороженое, целовать, укусив незаметно.
Раньше заката вернуться в дом, не пуская к столу, где рабы обедают, положить лицом вниз на ковёр. Сказать, жди…
Подняться на второй этаж, не спеша выбрать плётку… Широкую. Выбрать два-три шарфа, на вязку, на горло, и кляп тоже…
Ни суеты, ни притворства, ни шума.
«Запретить ей кричать, не кричи».
Ни вида, ни запаха крови, как устал от этого. Для шайтаньего врача вид их крови означает почти безнадёжное дело.
Чтобы всё спокойно... Помучилась, вылизала руки, пошла ужинать. Вернулась… Теперь традиционный секс. Ну, не без щипков, не без связанных локтей. Из тюбика с перцем, выдавливая тонкую струйку, рисуешь узоры на теле, на груди, на внутренней стороне красивых, широко раздвинутых ляжек... Они горят, рабыня извивается. Не кричать, молчи. Он был бы хорошим господином.
«До сих пор в голову лезет!»


А шайтанихи ассоциировались для Смайла с настоящим семейным теплом. Может, оттого, что шерстяные, неповторимые в мутациях и очень-очень спокойные.
Иногда хотелось затесаться в род и остаться насовсем никчёмным, дефективным шайтанёнком, помощником тётушек на площадке молодняка, так прожить остаток дней.
О них с теплом думал: лишь бы не дотянулись до шайтаньих гнезд лапы и бомбы амазонок. Шайтанята смешные, все воспитываются скопом в роду, неизвестно и неважно кто чей. И его бы приняли, приблуду.


Пока шли туннельным коридором в главный зал, оттуда послышался шум, беготня, вопли.
«Что за буча опять? А, ну да, конечно. Допрыгалась на четвереньках».
Бумажная схема лайнера разложена на полу.
На схеме на коленях, без лохматого парика, скрывавшего татуировку «лук амазонки» на щеке, «шпионка», угу.
Есть игрушки такие с глазками, внутри маятник, голову покачнёшь, глазки туда-сюда, вправо-влево. Так и у неё. На Люпуса Старшего – на трёх других, на Люпуса – на троих.


«Ты, вообще, на какое чудо рассчитывала?.. Что, много успела разузнать?.. У тебя даже передатчика нет, кому, дура, расскажешь? Сраная жизнь, сраные амазонки».
Паштет как есть, за ошейник вздёрнута к перекладине под потолком. Передник служки разорван. Лямки грубого, кожаного комбинезона перечёркивают груди. Тело нереально белое, гладкое на фоне шерстистых шайтанов.
– У вас новый способ самоубийства в моду вошёл? – лениво спросил Смайл, присаживаясь четвёртым. – Или секс-туры к шайтанам?
Люпус Гривастый, – шайтан силён, – подпрыгнул метра на два безо всякого видимого усилия, схватился за балку и подтянул цепь ещё. Амазонка встала на ноги.


Смайл на заре кочевой жизни делал попытки выторговать себе таких. Пока не уяснил, насколько общая добыча и общая трапеза важны для шайтанов.
Они быстро дерутся, они могут съесть соплеменника ни за что, сделать тушей для секса, инкубатором для личинок, но пока это не так – братья. Над вертелом, над жареным обезглавленным трупом фемины они братья.
Так что, к амазонке в практическом плане, Смайл даже не приценился, подумал только: точное какое слово «отморозок», как под наркозом, ничего не чувствуешь.


– В чём-то проблема? – спросил Смайл у Люпуса Старшего. – У ней всё-таки был передатчик?
– Нет. Просекли бы.
Мрачный, жуть.
– Что тогда?
– Сигнальная ракета.
Не очень хорошая новость.
– Что на радарах, кто в окрестности?
– Никого...
– Жест отчаянья?
– Скоро узнаете! – хрипло выкрикнула амазонка и покачнулась на ошейнике, вздёрнутом ещё выше.
Смайл дёрнул плечом.
– Кто-то голоден? Пускай повисит, до тех пор, пока «скоро узнаем».
Люпус Гривастый сказал:
– А на обмен?
Старший цыкнул титановым зубом, сплюнул:
– За амазонку ни фемины заложника не отдают, ни сами амазонки. Такое уж никчёмное племя!
– Скоро увидите, какое! – крикнула амазонка.
– Паштет, виси скромней.
Старший Люпус кивнул Гривастому, убери её вон с карты, передвинь.


Обсудили атаку, точки пробоя, гарпуны. Напоследок, в окрестностях какого созвездия догоняем? Между планетарной восьмёркой и...
– Подождите! – воскликнул Смайл. – Сигнальная ракета была прицельная или пролонгированная? Этот амазоно-паштет целился или...
– Пролонгированная. Чтоб пометить место. Какая разница? Дня на три окрестности чисты. Никто за этот срок не успеет. Регулярные патрули стараются от лайнеров на расстоянии курсировать, чтоб не подмяли...
– Большая разница, химию надо учить! – вспылил Смайл. – Учиться надо!
Шайтаны переглянулись с ухмылками. С их точки зрения экспрессивность, не предполагающая драки – смешная вещь. Чего орать то?


– Это не кому сигнальная ракета, а – чему! Звезде! Прощальный подарочек. Да, за эти три дня никто не прилетит, но и лайнер не выйдет за пределы облака! Вы представляете, какое излучение создаёт этот дым под светом звезды?! Вы не мутируете, вы облезете, причём до костей! Отменяйте абордаж.
– Невозможно. Уговор. Гиеньи, шайтаны Опустошения уже оповестили своих.
– Тогда откорректируете бочину подхода! Между лайнером и звездой не вставать!
– Брат, мы поняли. Ты как всегда вовремя.
Смайл поймал волну:
– Отдайте мне девку. Марку ракеты выясню. Противоядия и респираторы.
– Удачи! – хмыкнул Старший Люпус.
Не поверил, но – годный предлог. Смайл заслужил.
«Вот же чёрт! Первый раз в жизни досталась непорченая девка и – сраная амазонка. Лихо дёргается… Как ещё цепь не перегрызла… Начерта она мне?»


Каюты-капсулы на ИСКе предполагают для личных надобностей сто всяких креплений в стенах. Под оружие, гаджеты, карты. Под ремни безопасности. Когда один маневрирует, выписывая кренделя, то по необходимости, а то и от скуки, другие после вахты не прочь выспаться.
Люпус Грива фемино-паштет собственноручно почётному гостю привёл. Защёлкнул ошейник накоротко в стене, оставил ключ в приоткрытой дверце бара. Бар порядочный: бутыль креплёного, разделочные ножи, горелка. Чтоб всё под рукой.
Синхронизировали будильники на завтра, приложив часы к часам. Лапы пожали, Гривастый подмигнул и откланялся.
Смайл захлопнул дверь-люк и отскочил... Амазонка щёлкнула зубами, промазав мимо бедра, вырвав клок из штанов.
Шайтанье хмыканье послышалось снаружи, удаляющиеся туннельным коридором шаги.


Придушившая себя в броске, амазонка обеими руками держалась за стальной ошейник, сглатывала.
– Мешают бусики? – поинтересовался Смайл и снял его.
Прыткость чисто шайтанья. Через миг девушка уже сидела на столешнице, Смайл на койке, лицом к лицу. Ни по высоте, ни по ширине полки не отличались.
Смайл скрестил руки на груди:
– Ну, рассказывай, как жизнь.
– Хрена! – тявкнула амазонка.
– В смысле, не очень?
– Хрена ты чего добьёшься от меня! Жри!
– Я кастрат, и я сыт. Но если ты жадничаешь развлечь меня беседой, тогда – доброй ночи.
Выключил свет и растянулся на спине.
Включилась на полную оглушительная тишина. Дыхание амазонки ускорилось и вдруг стало бесшумным.


Смайл приоткрыл глаз.
От него подсветку бара заслоняла его распахнутая дверца. Амазонке открыто всё нутро: ножи, горелка… Вертел, нашпигованный засохшими, пережжёнными кусочками мяса… И опять-таки... – ножи. Смайл к ним головой улёгся, совсем близко.
Как амазонка должна была это расценить? Искушение, угроза, дай мне повод? Но шайтанам поводы не нужны.
Смайл решил не двигаться.
«Интересно, что она сделает дальше?»


Амазонка прождала без движения целый час. Пофигист, он успел задремать и проснуться.
«Ха, дебил, я проспал свою смерть!»
Сквозь веки наблюдал, как бесшумно она тянется за ножом, смотрит на него, как разговаривает с лезвием… Ответил ли нож амазонке, неизвестно, факт, что он вернулся на магнитный держатель.
Амазонка – в угол, и таращится в темноту. Два раскрытых бара в двух глубоких зрачках.


Смайл зевнул, потянулся, лёг на бок.
– Свет мешает? Захлопнула бы дверцу.
– Почему?! – прищурилась амазонка.
«Тявкает, как собачий шайтан. От избытка чувств или натренирована в диалектах?»
– Смысла нет, – пожал плечами Смайл. – Минимизация потерь.
– Каких?!
– Любых, человеческих. Уж очень это лихо – взять Флёр-Мегасвит! Если шайтаны продуют, выживешь, и тебя подберут свои.
– Лучше я сдохну!
«Вот те раз...»


– Теперь моя очередь: почему?
– Только не обратно!
– Это я вижу. Почему?
– Ты, э... шайтан? Странный…
– Как сказать, наверное, да. В первом поколении. А что в любопытстве странного? Когда ещё выпадет случай поговорить с живой амазонкой?! Не хочешь, не отвечай.
Тишина. Сопение.
Засмеялся:
– А хочешь, отвечай! Ну, что ты, как ёжик!.. Зачем ты тут? За что тебя на родине-то накажут, чего вышпионить не сумела?
– Ненавижу! До глубины души! Сбежать!
Смайл проснулся окончательно и сел, вкрутив приглушённый свет.
Сказал ласково:
– Знаешь, у меня есть воспитанник из собачьих шайтанов, так вот он изъясняется намного понятней, чем ты.


Лающие тона ушли из голоса амазонки.
– Чего непонятного, – тихо спросила она, – я не шпион. Я перебежчик. Я хотела от них сбежать...
Смайл уронил челюсть.
– В смысле, к шайтанам?.. Но... Но почему – так?.. Зачем переодевания?.. Почему ты просто не сказала?! Почти любой, да любой, каждый возьмёт в род хорошую молодую самку! И не служкой, не паштетом! Да и не молодую, тётушкой, совсем немолодую шайтаниху! Любой будет рад!
Амазонка зарычала! Смайлу аж клыки почудились и пена изо рта!
– Самкой?!!! Кто – самкой?!! Я – самкой?! Сдурел, хам?! Я хочу быть шайтаном!!!


Смайл застонал от смеха:
- Нет такой придури, которая не втемяшится девкам от скуки! От сугубого благополучия!.. Пресно у вас в амазонии, скучно жить? Ты – шайтаном?! Ты?! Подарить тебе зеркальце, шайтанчик?!
Нехилый словил шанс, что амазонка его всё-таки прирежет!
– У нас с тобой... много общего!.. – пробормотал и опять схватился за живот.
– Хорош ржать!
– Не могу!..
Но вдруг ему стало как-то грустно... и понятно... вроде бы....
Смайл дотянулся к потолочному прожектору, развернул его амазонке в лицо.


Обстоятельство не решающее, – сколько их проникнутых ненавистью и без него? – однако, угадал. Низкого роста, мускулистая...
«Всё сходится».
Радужки светлы, как у шайтанов Опустошения. Каряя обводка, яростные, белые глаза.
Дочь насильника и выжившей амазонки. Действительно, чем так жить, лучше сдохнуть.


Массив непреклонной, неизбывной ненависти, лавины и камнепады ненависти, в которой она взрослела, пронеслись перед воображением Смайла за миг.
Не удивительно, что зная лишь два фронта в мироздании, амазонка собралась перебежать на другую сторону. Она просто не знала иного, нейтральных планет, любви, полутонов.


Амазонки метят дочерей татуировкой лука по щеке, подчёркивая скулу и челюсть. Без труда Смайл вообразил, как с подобным клеймом она пыталась жить среди фемин... Или не пыталась. Амазонки ведь кочевые, как шайтаны, многие в бегах.
– Послушай, послушай меня... – зашептал Смайл, взяв в руки её лицо, разглядывая синий лук, уродующий персиковую детскую кожу.
«Ровно скот клеймят дочерей. Какое там, вырастешь, сама разберешься».
– ...слушай, всё не так плохо, у тебя есть главное: ты девочка и можешь легко затеряться среди фемин! Среди трансов, на нейтральных планетах.
Кривая усмешка в ответ.
– Нет-нет, послушай! Ты годишься в обмен, завтра! Я могу это стереть! Могу смыть с тебя! Завтра со штурмовиками тебе нужно взойти на корабль. Вместо клейма амазонок на тебе окажется штриховка пассажирки. Фемины примут тебя за свою, и обмен состоится.
Ухмылка:
– И в качестве предоплаты, я должна сообщить тебе марку сигнальной ракеты. Ага-ага.
– Ага, ага... Обойдусь. Хочешь смыть, да или нет? Или ты врала?
– Больше жизни!


Смайл достал чемоданчик.
– Ничего, что я до тебя только на оторванных головах тренировался? Живые как-то не попадались.
– Без проблем! Отрывай и мой!
Заржали.
– Как тебя зовут?
– Никак! – гавкнула Амазонка. – Назови сам, как хочешь.
– Няша...
– Я тебя укушу!
– И вся благодарность...
– Артемид!
– Артемида?..
Амазонка лязгнула зубами.
– Стоять! – подняв руки, отшатнулся Самайл, – Хорошая амазонка, хорошая... Давай наоборот, сократим: Артэ – плод моего искусства... Как тебе такое имя?
– Годится, Смаай.
– Можно, Маайкл, – предложил он с гиеньим акцентом.


– Майкл, ты не ответил, зачем?
– О, легко! Соглашаясь на обмен, вообразить не можешь, как ты облегчаешь мне завтрашнюю задачу!
Амазонка включила воображение...
– Принято, верю.
– Приступим тогда. Ты будешь свеженькой, как Афродита из пены... Ой, извини, Афродит! – поспешно исправился Смайл, взял ультрафиолетовый фонарик, придвинулся: – Дай рассмотрю.
И амазонка разглядела его поближе: порванный, зашитый рот, шрам на месте брови.
– Сам чего такой полосатый, штопаный?
– Несчастный случай, хлопушка с серпантином в руках взорвалась.


Смайл достал баллончики, шприц, ампулы. Кого порадует вид этих предметов?
Успокоил:
– Этот спрей обдирает кожу вообще. Не стремайся!.. Общий наркоз сейчас был бы некстати, а чисто морду лица я тебе отрубить не могу... Зато дам местный на щёки, на самую обдирательную фазу и хорошую дурь, чтобы восстановительная прошла веселей! Доверяешь?
Кивнула.
«Благословясь».


Смайлу не удалось поспать. Не жалко, праздник у него: достался подопытный саблезубый зайчонок...
Круглолицая, скуластая, узкие, большими рыбками глаза. Терпеливая, как шайтан, храбрая, как амазонка. Если её заденут, нет справедливости в мире.
Как перед бритьём, Смайл окутал пеной её щёки, лицо обездвижилось, занемело. Настал черёд багровой пены, кровяной.
Цвет не случаен. Препарат вызывает кровотечение, рвёт капилляры, провоцирует сильный иммунный отклик, заставляет отторгать, переваривать, чистить.
Где татуировка, шайтаний пар от живой плоти шёл, постепенно захватывая всё лицо. Смайл добавлял пены, размазывал.
Ограничивать область нельзя, и так будет ободок по шее, между новой и прежней кожей. Но ободок ничего не значит, в отличие от лука на щеке.
Вначале лицо стало кровавым и жутким, потом ещё хуже, в синяках. Затем кровь словно отлила. Лицо побледнело, розовый цвет зари светился из-под кожи. Матовый мрамор в прожилках... Тёплый румянец…
Стон...
«Засмотрелся!»
Живо вколол шайтаньего хмеля в предплечье. Дунул в лицо. Пар, как облака расходящиеся, лицо, как заря. Смотреть, не насмотреться.
«Ты красивая, амазонка… Эх, кремов бы сейчас всяких, бабской мутотени! На вид-то оно мрамор, но я знаю, как жжется! Чай, на себе испытывал, горел!»


Шайтаний хмель, он – вещь...
Амазонка обнимала кого-то, в его облике. Глаза ясные, осмысленные и потусторонние.
Шептала имя.
«Амазонка, называется, зайчонок».
Кого угодно разобрал бы смех, но Смайл грустил и удивлялся, как природа находит путь, подобно воде. Шайтаном она хочет быть, как же. Что это, если девчачья влюблённость?
Артэ шептала имя, кличку ненавистную амазонкам. Самое грязное ругательство у фемин: Кааир.
«Кааир, Египтянин... – шептала, – выйди из гробницы, твой корабль, Утренний Шторм ждёт тебя. Покинем круг Терры, поищем счастья у далёких звёзд».


Кааир, Египтянин был, мифологизированный по самое не могу, удачливый шайтаний предводитель, едва не погнавший фемин из столицы. Великолепный тактик, наивный стратег: яростная, проникающая атака, осада захватчиков и сокрушительное поражение.
Силы оказались ни в каком приближении не равны, Кааир убит, тело унесено соратниками.


Гробница Кааира не мифическая – реальная, на гробницы феминам чихать.
Есть места, где излучение испаряет тела постепенно. В саркофагах они лежат, будто нетленны, на самом деле – призрачные, пар, сохранивший очертания.
«Проснись, египтянин, взойди на Утренний Шторм, встань к штурвалу. Кааир, забери всех несчастных со всех причалов круга Терры. Мы чужие здесь, мы здесь в плену. Унеси нас Египтянин к другим звёздам, чтобы основать Новый Каир...»


Шайтаны либо холодны, либо жарки. Но есть что-то волшебное, что-то особенное в этих тридцати шести и шести человеческого тепла.
Смайл улёгся рядом, обнял девушку крепче, просунул руку под лохмотья шайтаньего кожаного комбинезона. Мягкий живот, под ладонь – холмик лобка. Погрузил два пальца в горячую щёлку.
Улыбка на губах, дрожь под веками. Но амазонка – не оса. Она даже не выгнулась навстречу...
Амазонка – тоска, накопившаяся за все нескончаемые годы недолгой жизни.
Чем упрямее ласкал, тем грустней лепет в бреду, тем отчаянней попытки целовать, целовать, не отрываясь, спрятаться где-то в его плечах, на его груди...


«Кааир, я ждала тебя день за днём, ночь за ночью. Мне снилось, как Утренний Шторм разнесёт эти проклятые стены! Кааир, уничтожь их. Я совсем одна. Они приказывали ненавидеть, я знала, что люблю тебя. Я люблю, я дождусь тебя, Кааир, Египтянин...»
Амазонка, не открывая глаз, слабо и чутко обходила пальцами его лицо, улыбалась, будто на ощупь он прекрасен. И силён, бесконечно силён, но тогда почему влажно, где глаза?
«Ну, вот ещё не хватало! Так и я вспомню всю свою сраную жизнь!.. Нет же, будет по-моему... Тебе холодно? Тебе бесприютно, да? Уходит земля из-под ног, разжимаются руки, и ты падаешь... Ты не упадёшь. Не здесь, не рядом со мной. Отвлекись, заяц саблезубый, сейчас будет хорошо, жарко и тесно».


Он не снимал грубых лямок, накрутил на кулак, между них высвободил груди, сжал обе разом... Через сопротивление, через поцелуи, силой перевернул амазонку лицом вниз...
Один взмах ножа и вместо штанишек комбинезона – юбочка.
Чертыхнулся, что кастрат!
До сумасшествия хорош вид с торца! Открытая, приподнятая попа. Не судьба... Лицом, грудью в койку амазонка дышала тяжелей, но спокойнее.
«Отвлекись, чтоб мордаху не так щипало. А уж я тебя приласкаю, я тебя пожалею... И ты – не спорь».


Смайл улёгся на девичью спинку и впился зубами в круглый зад... Почувствовала, но не проснулась. Добавил дури в предплечье...
«Так надёжнее».
Щиколотками прижал её шею. Шлёпнул и стиснул белые в сумраке, задние прелести. Приподнял, подложил куртку. Шик – попа горкой, залазь, не хочу... Эх...
Указательный палец, средний... Ещё поглубже... Потереть...
На верхний ярус: чтоб не заскучали грудки... Стонет... Хорошо...
«А как тебе четыре пальца... Забудь свою тоску, отвлекись. Некуда сбежать? Беги внутрь, за моей рукой... Ты тесная, она большая, ей тесно в тебе, но вы добрые подружки, ты и моя рука. О, я делаю что-то знакомое амазонке!.. Интересно, кто были твои любовницы, где вы занимались этим? После уроков, – «…я в гостях сделаю домашнее задание?» – вы любили друг друга пальцами и языком... Спали в обнимку, а проснувшись пили яблочный сок, ели печенье и опять рисовали в альбоме Кааира за штурвалом, атакующий Утренний Шторм… Вслух мечтали, как Египтянин прилетит ко всем, подразумевая, что – за тобой…»


Словно подтверждая его догадки, возбуждение амазонки снова кинулось в лепет и бред:
– Нет, Ази, нет, это видео – подделка! Шайтаны не могли так поступить, они никогда бы так не поступили! Ази, старшие амазонки лгут нам, они учат нас ненавидеть шайтанов, потому что, потому что... Шайтаны добрей! Они настоящие, они свободны!.. Не смотри! Это видео – ложь! Как дедморозы амазонки переоделись в мохнатые шкуры и разыграли это… Это не может быть... Не смотри! Не верь, это ложь! Когда прилетит Кааир...
Смайл отстранился и освежил себя душевной пощёчиной:
- Ага, Смаай, заплачь ещё... Позови Египтянина, можешь гимн спеть! Запишись в ихний подпольный фанклуб... Сраная, сраная, жестяная жесть: шайтан бы никогда... Хватит! Иди ко мне. Улыбнись... Ямочки на щеках, ямочки на попе. Которые слаще? А что там, поглубже чуть-чуть, послаще чуть-чуть... Щёлка в сладкую жизнь... Между белых сугробов в горячее... Взять бы тебя, эх... Ну, давай поиграем. Я богатый кощей и скупой. Я запускаю руку в сокровищницу… Ничего не положу, ничего не достану, но там всё моё! Ты вся моя. Вот, оказывается, ты умеешь работать бёдрами. Тесновато?.. Ничего... Добудь себе сладкую жизнь... Вокруг моего запястья твоя дверца. Твоя сокровищница мала и тесна, но в ней горит яркий свет...


Чтобы амазонке хватило крепкого объятия вполне, – а Смайл повидал жизнь и знал, что хорошо, не что хорошо, а что к чему подходит, – он ещё тяжелей навалился всем телом, прижал её, раздавил об койку. Как шайтан рвёт мясо, кусал разгорячённые персики у заднего крыльца.
Бред, лепет амазонки уходили. Оставалось чистое возбуждение.
Амазонка вывернулась из-под стопы и схватила губами большой палец его ноги...
«Как шайтанёнок соляной сталактит! Жадно сосёт!»
...и быстро кончает.
Даром что кастрат, что-то синхронно кончилось и в нём. Смайл осторожно вынул руку, понюхал.
Лёг рядом, обнял со спины, поцеловав попу и лопатки на вечное прощанье:
«Бедная девочка... Я не Египтянин, и Флёр-Мегасвит – уж никак не Новый Каир. Но я попробую, я попытаюсь».