Повесть "Тайфун"

ВЛАДИМИР ПЕРЕВАЛОВ



«ТАЙФУН»
(Полуфантастическая повесть)


«ВО-РО-БЕЙ.»
Шестые сутки часть сил и средств военно-морских сил США в Тихом океане, вдали от караванных путей, проводили военно-морские учения с боевой стрельбой по поражению надводных и подводных целей вероятного противника. Попутно отрабатывались вопросы борьбы с пиратами.
Погода стояла солнечная и теплая. На воде – полный штиль. Видимость – исключительная.
Хотя квадрат, время проведения и программа учений были объявлены заранее, перед каждыми боевыми стрельбами вертолеты–разведчики проводили облет района стрельб. Как говориться: береженого, Бог бережет.
Вертолет–разведчик, после облета заданного района, возвращался на авианосец. Как и прошлые дни, гладь воды, сколько позволяла видимость, стояла чистой.
«И зачем это нужно, - в который раз подумал пилот. – Район на сотни миль в стороне от караванных путей. Сюда никто и никогда не заходит. Да и объявили ведь на весь мир…» Возвращаясь на авианосец, он решил сделать круг побольше. Горючего для этого хватало. Вдруг, краем глаза далеко в стороне он заметил на воде странный предмет. «Померещилось, - подумал он, направляя вертолет в ту сторону. - Да! Невероятно, но факт». Спустившись на максимально малую высоту, он четко различил на воде в оранжевом спасательном жилете человека.

В саду военно-морского госпиталя, на лавочке, сидели двое. Женщина в белом халате и такого же цвета косынке с красным крестом, читала книгу. Рядом с ней, почти весь седой сидел мужчина. Время было после обеда. Многие выздоравливающие пациенты разной возрастной категории в одинаковой госпитальной униформе, в одиночку и коллективно, гуляли по саду. Некоторые из них тоже сидели на лавочках, читая книги или разговаривая полушепотом между собой.
Интересно получается. Любой человек в любой стране мира, войдя на территорию больниц или госпиталей, автоматически снижает голос до полушепота. Рефлекс человечества, выработанный столетиями, передается с генами и дает мгновенный аффект. Такое впечатление, будто бы все наши предки прошли через больничные или госпитальные койки, на века зафиксировав в своих клетках и душераздирающие крики, и приступы боли. Наверно поэтому, в таких заведениях принято не шуметь и говорить вполголоса.
Женщина увлеклась книгой и не заметила, как опекаемый ею больной поднявшись со скамейки ушел в глубину сада. Интуитивно почувствовав неладное она оторвалась от книги. Увидев рядом с собой пустое место, вскочила, издала испуганный возглас и, прижав к груди книгу, стала осматривать дорожки. Такого еще не было. На протяжении месяца этот больной самостоятельно ничего не делал. Привезли его в госпиталь в конце сентября. Нашли в бессознательном состоянии где-то в районе Тихого океана. После нескольких недель упорного труда светилам медицины удалось вывести его из комы, но добиться чего-нибудь путного от него не удалось. Физически он был здоров. Но ни на что, в том числе и на боль, не реагировал. Дадут, есть – ест, уложат спать – спит, принимать процедуры – принимает… Но все это делает молча. Естественно, кто он и откуда - узнать не удалось. К нему прикрепили санитарку–сиделку, в обязанности которой входило полное ухаживание за больным, в том числе ежедневно, если позволяла погода, гулять с ним на свежем воздухе.
Первые дни, сидя на скамейке она пыталась задавать ему различные вопросы, но, видя отсутствующий взгляд в глазах пациента, прекратила свои попытки и принялась читать книги.
Ежедневно выходя в сад, они садились на одну и ту же скамейку. Положенные сорок пять минут сидели и возвращались обратно в плату. Больные знали этот режим и старались не садиться на эту скамейку или вовремя ее освобождать. Так было на протяжении почти всего октября. И вот сегодня…
- И куда он мог уйти? – запричитала она.
Обведя взглядом весь сад, в глубине, недалеко от забора, она увидела своего пациента. Он стоял под деревом с поднятой головой. Ускоренным шагом она подошла к нему.
Схватив санитарку левой рукой за локоть, показывая правой в глубину веток, пациент, заикаясь, что-то шептал на непонятном языке. Она посмотрела, куда показывал больной, и в глубине веток заметила птичку. Наклонившись ближе к пациенту, она пыталась разобрать шепот или, хотя бы запомнить.
Пациент тряс ее за руку и шептал по слогам одно единственное слово: «ВО-РО-БЕЙ».
… Иван Васильевич Запрудин чуть больше сорока лет отроду за свою трудовую жизнь побывал почти во всех уголках земного шара. С годами, после окончания Одесской мореходки – помощником, старшим помощником, а последние три года – капитаном сухогрузов, прошел все караванные пути морских просторов Тихого, Индийского и Атлантического океанов. За плечами миллионы тонн перевезенного груза.
Мягко покачиваясь на выбоинах за рулем иномарки, приобретенной год тому в одном из заграничных портов, он ехал по вызову в пароходство.
Затока. Проехав подъемный мост, иномарка легко глотала километры, оставляя, справа соленые воды Черного моря, а слева, пресные воды Днестровского лимана.
Несколько месяцев тому, вернувшись из последнего рейса, Запрудин решил по-настоящему заняться своим хозяйством. Кроме всего прочего, отремонтировать крышу гаража и, естественно, приличный кусок времени уделить свой «ласточке». Так он называл иномарку.
В пароходстве ему предложили принять сухогруз «Олекса Довбуш», набрать команду, принять груз в порту города Белгорода-Днестровского и, вперед, месяцев на шесть – восемь по морям и океанам.

Проскочив под фермами подъемного моста сухогруз «Олекса Довбуш» вышел в открытое Черное море. Аккерман, как обычно между собой называли город Белгород-Днестровский, провожал его прекрасной весенней погодой. Снега в эту зиму выпало очень мало, а посему весна наступила рано и погода на протяжении нескольких недель стояла сухой и, сравнительно теплой.
Погрузка длилась довольно долго. Загружались живым грузом, крупным рогатым скотом с научной аббревиатурой – КРС. Специальные автомобили «скотовозы» почти беспрерывно заезжали на территорию морпорта. Скот привозили со всей Украины и за бесценок продавали за границу. Создавалось такое впечатление, будто украинцы, да и не только, в один присест стали травоядными. А может, обнищали до ручки?… Постоянно возникали какие-то неудобства, проблемы. То ждем машины, то проблема с погрузкой скота в трюмы, то еще что-нибудь… В общем, помучались хорошо. Мысли Запрудина снова и снова возвращались к возникшему на днях за ужином спору. В споре участвовал почти весь немногочисленный экипаж сухогруза. Все вертелось вокруг бездумного хозяйствования в экономике Украины. Похоже на то, что сей, как говорили при Союзе цветущий край, по настоящему становился сырьевым придатком в экономике развитых европейских и юго-восточных стран. Мало того, даже валюта, вырученная таким варварским способом, оставалась в этих же странах, для улучшения благосостояния их народа. Продавалось все, что только можно продать, - вернее то, что покупали, как говорится, с молотка, причем, за бесценок. «Сколько вывезено леса…, металла… Теперь, вот, до скота добрались. При таком хозяйствовании никогда самостийная Украина не подымится из нищеты», - возмущались почти все члены экипажа.
Сырьем, конечно, торговали и раньше. Причем, очень даже успешно. В бытность единого, огромного и могучего государства. Как теперь говорят – тоталитарного. Но велась эта торговля, как-то планово. Вместо спиленного участка леса – сажались целые плантации саженцев. И так во всем. Да и вырученные деньги худо-бедно направлялись на поддержания своего производителя. Строились заводы, увеличивалось производство и, естественно, количество рабочих мест. Правда, зарплата была не большая. Естественно, на руки. Никто не задавался вопросом, что стоимость ночного освещения населенных пунктов, поддержание в сравнительной чистоте территорий спальных и не очень районов и прочие общегосударственные мероприятия все же требовали определенной оплаты. Зарплата была хоть истандартная, но зато регулярная. Официально, естественно. Разница между умными и не очень – небольшая, мизерная. Такой мизер, как говорят маститые картежники, даже в преферансе не ловится. Зачастую без верхних образований можно было заработать больше чем с ними. Но прожиточный минимум получаемая зарплата обеспечивала всем. А сегодня? Вырученные деньги, в смысле валюта, исчезают со скоростью звука, оставаясь в тех же иностранных банках на счетах новоиспеченных посредников. С бешеной скоростью обогащаются единицы так называемых «Новых украинцев». Явно, самых умных.… И создающие законы, и единицы обогащающихся при таких законах, видимо, делятся друг с другом. А как же иначе понимать? Не будут же «слуги народа» издавать такие законы, при которых кто-то обогащается, а они остаются в стороне. И ежу понятно, что такой расклад в самом своем зародыше не возможен. В противном случае, это уже попахивало бы сумасшедшим домом на Шабской. Но в сумасшедшем доме, как правило, находятся как раз те, кто к такому обогащению не имеет никакого отношения. Во всяком случае, в этом состоянии. Неужели в таком большой государстве как Украина только единицы умных? Неужели миллионы людей – дурачки? Работаешь, работаешь, а зарплату выплачивают от случая к случаю.Такое впечатление, что государство живет только за счет иностранных кредитов. Но кредиты когда-то придется отдавать, да еще и с процентами. А с чего отдавать? Производство если не остановилось, то на грани остановки, сельское хозяйство – тоже на грани вымирания…
О Боже! Ведь это у нас еще недавно были самые экологически чистые продовольственные товары, а сейчас? Рынки заполнены одной импортной продукцией и в большинстве своем очень далекой от требуемого качества. И все это оплачивается мировой стабильной валютой. Вначале из своей страны все вывезли, продали за бесценок, а теперь ездим туда, куда вывозили и покупаем. Правда, уже за приличные бабки. Правильно сказал старпом: «… разве может капиталист любой богатой страны, да и не только капиталист – любой руководитель развитого государства пойти на выделение Украине кредита, преследуя благую цель развития здесь производства и улучшения качества выпускаемых товаров? Это же парадокс! Ведь если Украина подымет за счет выделенных кредитов свое производство, то, с учетом самой дешевой рабочей силы, цены на выпускаемые товары будут значительно ниже мировых и, естественно, завоюют рынок сбыта. И что же тогда получается? Выделили кредит – потеряли рынок сбыта. Сократилось свое производство, рабочие места, выросло недовольство своих налогоплательщиков… А ведь налогоплательщик в развитых странах не тот, что на Украине. Строго спросит со своих руководителей, боссов и прочих финансовых магнатов!»… Правильно! Западный и восточные рынки формировались десятками лет, и пустить туда новое государство – это «ЧП» с далеко идущими последствиями. Вот и будут все эти «доброжелатели», дяди из-за бугра драться до последнего, любыми путями поддерживать Украину на предельно низкой жизненной подпитке и, как великие психологи, очень тонко чувствовать тот предел, после которого может последовать социальный взрыв. Будут направлять сознание нищих в любое другое направление, лишь бы не к взрыву, подбрасывая им исключительно «точную» информацию о мнимом виновнике имеющегося положения. Так сказать, виновного в развале недавно еще процветающего государства. Ведь не секрет, что Украина в составе единого географического пространства, по прожиточному уровню занимала одно из ведущих мест после Прибалтийских государств. Не знала она и карточной системы, так прочно осевшей в России, имеющей в своих арсеналах фантастические природные богатства. Самостийность самостийностью, но это не значит, что нужно разваливать созданный столетиями общий рынок. Рынок, где сырье и производство связано между собой кровными артериями. И заинтересована в этом могла быть только какая-то третья сторона. Это, уж как пить дать. Оставаясь в едином рыночном пространстве, потихоньку налаживать свое производство с учетом новых межгосударственных требований и, шаг за шагом, улучшая качество своих товаров, пробиваться на международный рынок. Но, при этом, под жесточайшим государственным контролем. Хотя, это очень даже не просто. Примеров этому в международной практике море. А то, что ж получается? Кто где взгреб там и … хозяин? Друг над другом издеваемся, мало того, еще и соревнуемся в том, кто больше друг у друга хапнет. А там, за бугром, и рады! Да они нам, всем нынче самостийным государствам за то, что очистили их территорию от хлама устаревшей техники, да еще и за приличные бабки, до гробовой доски должны. Нет! На западе не совсем дураки… Точнее, совсем не дураки. Зачем им тратить свои бабки за хлам, сдаваемый в утиль? Они прекрасно умеют считать свои денежки. И с каждым часом в этом деле становятся умнее и умнее. Например, прекрасно понимают силу единой на сегодня стабильной денежной единицы – доллара. Поэтому и объединяются в экономический и валютный союз, чтобы выйти из-под долларового пресса и его хозяина. Точнее, диктатора. Лозунг: «У кого деньги, у того и власть» еще не скоро будет снят с повестки дня. Если вообще когда-нибудь будет снят.… Очень долго мы молились одному идеологическому Богу, теперь будем плясать под дудку тех, у кого деньги, наворованные у нас самих. Хрен редьки не слаще. Не загнулись от мытья, загнемся от катанья, или что-то в этом духе, если, конечно, не поумнеем. Такова, видимо, на сегодняшний день философия.

Черное море, пролив Босфор и Дарданеллы проскочили как будто на одном дыхании, меньше чем за трое суток. Оставляя за кормой воды Средиземного моря, под чутким руководством Лоцмана, сухогруз «Олекса Довбуш» вошел в Суэцкий канал. После спокойного длительного путешествия Красное море встретило, мягко говоря, не очень приветливо. Вообще-то, песчаные бури в этих местах не такая уж музыкальная редкость. «Еще немного и Джида, порт разгрузки в Саудовской Аравии, - подумал Запрудин, поднимаясь на мостик. – А дальше, как судьба сложится. Если подвернется случай, то можно нарваться и на толковый заказ. Тогда и команда будет довольна.… Как-никак, оплата в валюте…», - Запрудин улыбнулся. Вообще-то, ему везло на счастливые случаи. В пароходстве, все считали его везунчиком, и попасть к нему в команду было не так-то просто. «Да! На этот раз команда тоже подобралась толковая. А почему, подобралась? Почти со всеми я неоднократно ходил в рейсы. Из новых, только радист Миша да повар Татьяна. Но и они быстро вошли в коллектив. Миша, как и Запрудин, был из Белгорода-Днестровского, а Татьяну – повара, предложили в пароходстве. Как и обещали в кадрах, поваром и радистом он был вполне доволен. Во всяком случае, до сегодняшнего дня.
На мостик заглянул боцман – Сергей Загоруйко. «Вот уж действительно морская натура – усмехнулся капитан. - Не фигура, а трехдверный шкаф». В неизменной тельняшке, скрывающей огромных размеров волосатую грудь, размахивая пудовыми кулаками украшенными татуировками якорей увитых цепями, передвигаясь как будто боком, он всегда появлялся неожиданно и, как правило, в нужный момент. Благодаря своему трудолюбию и естественно не дюжиной силе, пользовался большим авторитетом у всей немногочисленной команды. Запрудин, как и вся команда, обращался к нему только на Вы, по имени и отчеству.
В Джиде пробыли не долго. Благополучно сдав груз, в течение нескольких дней привели в порядок трюмы сухогруза. За время всего путешествия коров ничем не кормили. Давали только пить. Естественно, некоторые из них до «франко-порт» назначения не добрались. Но это, как говорится, естественные потери, оговоренные заранее в грузовых документах. Определенный процент от общего количества в зависимости от дальности перехода они не превышали.
Тут и товарищ случай подсуетился. Все же пока везения не покидали судьбу Запрудина. Одна крупная фирма зафрахтовала сухогруз сразу на два рейса. Доставить металл из Индии – порт Вишакхапатнам, на побережье Бенгальского залива в порт Осака – Япония. Там же, в порту Осака, принять оборудование с доставкой в порт Сурабая – Индонезия.
Все складывалось как нельзя лучше. Беспокоило капитана только одно, Филиппинское море – уж больно беспокойный район, пиратский рассадник. Здорово хозяйничают они в этом районе. И встречи с ними ох как не желательны. Придется организовывать дополнительные круглосуточные вахты на корме и на баке. Постоянная бдительность и вообще, несколько суток держать весь экипаж в напряжении.
- Да ладно! «Бог не выдаст, свинья не съест», перекрестившись на все четыре стороны, закачав балласт в балластные танки двойного дна, Запрудин направил сухогруз в направлении Баб – эль – Мандебского пролива.

Незадолго до этих событий.
1995 год. Ближе к вечеру Кривой встретился со своим школьным другом – Колосовым на берегу Днестровского лимана, чуть в стороне от лодочной станции. Нависая над лиманом своими толстыми, во многих местах выщербленными стенами, в надвигающихся сумерках четко просматривалась вековая крепость. Точнее то, что от нее на сегодняшний день осталось.
Дружба у них началась еще в школьные годы. Классе эдак в пятом, шестом… В те годы посредственный ученик одной из школ Аккермана Анатолий Курило и получил свою кличку «Кривой», ставшей для него в определенных кругах самым достойным именем. И кличку эту он получил не случайно. Был у него от рождения небольшой изъян. Если хорошо присмотреться к глазам, то можно было заметить, что левый глаз немного смещен от центра влево.
В раннем юношестве он до крови дрался с обидчиками, называвшими его Кривой. Но, взрослея, перестал обижаться, а в последнее время эта кличка даже понравилась ему. Само слово «кликуха», наводило на очень загадочные мысли.
Не утруждая себя заботой о получении необходимых хотя бы минимальных знаний, Кривой и Колос, такую кликуху дал своему другу Кривой, посещали школу исключительно по двум причинам. Первая, чтобы не придирались родители и меньше нагружали работой по хозяйству и вторая, чтобы хоть как-нибудь разнообразить свою «несчастную» жизнь. Кстати, отец Кривого Курило старший, на расправу был очень быстр. Он никогда не утруждал себя поисками правды или дотошного разбирательства. Брал офицерский ремень оставшийся от деда, бывшего прапорщика – санинструктора тоже по фамилии Курило и приступал к проведении экзекуции.
- Это мой «замполит», - всегда называл он офицерский ремень, когда приходилось срочно приступать к проведению воспитательной работы.
От школьных лет в памяти Кривого остались скудные воспоминания. В основном крепко запомнились эпизоды, когда удавалось вместе с Колосом побольше выбить денег, в прямом смысле этого слова, у школьников возрастом поменьше и слабее по комплекции. Иногда количество мелочи и по весу, и по сумме было вполне приличным. Хватало и на сигареты и на… Замнем для ясности. Все же школьный возраст. Хотя, взрослые от детей иногда могут узнать много интересного.
К родителям своим Анатолий относился, мягко говоря, с не очень большим уважением. Единственное к кому из всего древа родословной он относился с достойным уважением, так это к деду. Но дед умер, когда ему исполнилось десять лет. «Да! Дед, это была сила!» – часто любил вспоминать Кривой. И действительно, прапорщик. Курило, хоть и был небольшого роста и далеко не спортивной комплекции, посмотрев на собеседника своими выпуклыми черными глазами, как будто гипнотизировал его. Этот гипноз внук часто испытывал на себе. Даже теперь, в двадцатидвухлетнем возрасте вспоминая глаза деда, у него по коже мурашки начинали двигаться. Аж в дрожь бросало.
- Слышь, Колос! – прошептал он, когда они вместе по прогнувшимся уголкам поднялись на полузатонувшую баржу.
Вокруг стояла тишина. Лишь о днище баржи плескавшиеся волны издавали в пустом трюме небольшой гул.
- Пора чем-нибудь серьезным заняться. Чистка карманов у пьяных на пляже и вечерние рандеву по темным улицам больших доходов не принесут. У тебя что-нибудь на примете есть?
- Эх! Надыбать бы сейчас на мешок зелени, во житуха была бы. Сидели бы сейчас в приличном кабаке или махнули бы на Канары. Пацаны базарили, там круглый год лафа, - Колос будто и не слышал вопроса.
- Есть на примете одно дело, - придвигаясь ближе, продолжил Кривой. – Недалеко от автостанции есть домик. Сзади дома там еще парк такой. Да ты его тыщу раз видал. Так вот, в том домике живет одна старушенция - Божий одуванчик. Живет одна, усекаешь?
- И чем ты думаешь разжиться у этой старушенции? Прохудившимися валенками да бельем завшивелым?
- Ты слушай сюда! У этой старушенции «зелень» точно есть. Она на перроне вокзала давно торгует. Я за ней около года присматриваю. Каждый день она там. Разгрузит коробки с «кравчучки» и сидит, торгует. У нее там и шоколадки, и вода, и сигареты. А по вечерам и водочкой приторговывает. Точно бабки у нее есть. Надо только выбрать время, когда старушки дома не будет. И желательно чтобы это было в ночное время.
- Может, ты ей путевку в санаторий выпишешь? Ты, мол, бабуля езжай, отдыхай, а мы тут у тебя шмон наведем, да? - захихикал Колос.
- Ты меньше хихикай! Тут дело серьезное. Нужно все толково «обсосать». С кондачка такое дело не решается. Если проколемся, загремим на всю катушку. Если даже и не посадят, отец насмерть забьет.
- Типун тебе на язык, - оглядываясь вокруг и снижая голос до шепота, быстро отреагировал Колос.
- Вот и я об этом. Надо все толково обмозговать. Ты хоть знаешь, какой скоро праздник?
- А ты что, собираешься праздничные выплачивать или в кабак пригласишь?
- Праздничные тебе бабуля выплатит. Скоро Пасха, забыл что ли?
- Иди ты! Ну!
- Хрен гну! Все верующие еще с вечера собираются в церковь на всенощную. По-моему, этот молебен у них именно так называется. А старушка очень набожна. Будем за ней следить. Если она в ночь пойдет в церковь, тут мы и подсуетитмся. Слегка пошуруем у нее в доме.
- А если кто засечет?
- Если, если! Надо делать так, чтобы не засекли.
- Ага! Старуха домой вернется, а бабок и след простыл. Она тут же в ментовку. Сыскари нас быстро вычислят. Давай что-нибудь другое придумаем. Сами вычислим какого-нибудь крутого, подстережем в темном месте, шлепнем железякой по кумполу, снимем кожу, вывернем карманы и ходу в другую область.
- Для этого нужна тачка и какая-нибудь пушка. Тогда можно и на серьезное дело идти. А пока давай вернемся к старушке. Надо приготовить литр-полтора, короче, пластмассовую бутылку бензина.
- И что, в случае чего самим себя и поджечь? Я на такое не подписываюсь!
- Не скули! Никто тебя поджигать не собирается. Найдем бабки, разольем бензин по хате и оставим на полу догорающую свечку. Свечка догорит, бензин вспыхнет и следов нашего пребывания там как не бывало. Мы к тому времени будем уже на другом конце города, если не дома в кровати.
- Вот это ты, Кривой, классно придумал. Не голова, а президентский дворец. Только на счет бабок у этого божьего одуванчика - сомневаюсь я, однако.

Сделав свое гнусное дело в ночь на первый день пасхи, бандиты на некоторое время притихли. Все было, как они и придумали. Пожар уничтожил все следы хищения. Следователи даже убедили старушку, что пожар возник по ее же вине. Свет, мол, часто отключают вот и пользуются люди лампами да свечками, керосином и прочей воспламеняющейся жидкостью. В общем, дело это закрыли. Благо, пожарные вовремя подоспели и, пожар не успел превратить домик в пепелище.
Кривой и Колос шумно отпраздновали удачно провернутое дело. У старушки, оказывается, между чистым бельем хранилось пятьсот долларов и триста пятьдесят гривен. Видимо, на черный день. Удача, бабки и чисто сработанное дело подняли Кривого в глазах Колоса на высший пьедестал почета. Стало ясно, что отныне вся руководящая и направляющая роль в подобных делах принадлежит Кривому.
Уединившись в безлюдном месте и изрядно накачавшись спиртным, сладкая парочка строила новые планы. Вначале они решили обзавестись тачкой, а потом – пушкой. И, желательно, серьезной. «А дальше, как карта ляжет. В общем, там видно будет», - на правах главаря, сделал сое заключение Кривой.
В течение последующих двух лет, пока их не повязали работники милиции, они успели много бед натворить.

Задолго до этих событий.
1980 год. У начала взлетной полосы пассажирский лайнер АН-24, бортовой номер 12713, остановился, какое-то время постоял, потом, как будто на прощанье помахал элеронами крыльев и хвоста, проверяя горизонтальные и вертикальные рули, стал набирать максимальные обороты двигателя тормозами удерживая самолет на месте. Потом в мгновение ока, как бы сорвавшись с тормозов как с тетивы, рванул вперед по взлетной полосе. Скорость все увеличивалась.
В салоне у иллюминатора сидел Гусев Мирослав Михайлович, майор, старший оперуполномоченный особого отдела 180 мотострелковой дивизии дислоцированной в Белгороде-Днестровском. Для выполнения поставленного задания форма ему была ни к чему, а посему он летел в ладно скроенном опытным портным костюме серого цвета. «Сколько летал в своей жизни самолетами, все пытаюсь почувствовать тот момент, когда самолет отрывается от земли и, когда касается земли», - размышлял Гусев, вглядываясь в бетонную дорожку и внимательно прислушиваясь к дрожанию самолета.
Оторвавшись от земли лайнер, подняв нос, резко стал набирать высоту, ложась при этом на правое крыло. Внизу, бросая солнечные зайчики, до самого горизонта простиралось зеркало Черного моря.
- Опять прозевал! – выругался в душе Мирослав Михайлович и, отвернувшись от иллюминатора, стал устраиваться в кресле.
Конечный пункт командировки был город Нагорный. А если точнее, то самым конечными пунктами были несколько сел и один из районных центров Нагорной области.
Это была его третья по счету командировка по одному и тому же делу.
Первый раз он побывал в тех местах пять лет тому. Дело оказалось настолько запутанным и жутким по своей сути, что конца и края ему пока видно не было. А началось все с банально простого вопроса.
Прапорщик Курило 1923 года рождения, санинструктор медицинской роты 180 дивизии подал рапорт на увольнение из Вооруженных Сил СССР. И возраст – пятьдесят два года, и выслуга – более тридцати лет. Начиная с 1945 года, прапорщик безвыездно прослужил в этой дивизии. Был санинструктором батальона, а последние десять лет, санинструктор медроты дивизии. Когда ему предлагали замену за границу, в группу войск, он категорически отказывался. Причины всегда были разные. Так вот, пять лет тому, при оформлении пенсионного дела, запрашивая Центральный и Подольский архивы министерства обороны, два года военной службы у Курило, указанные им собственноручно в анкетах, не подтверждались. Тут же, в особый отдел дивизии из КГБ пришел запрос проверки прапорщика. Занимаясь такими и подобными делами, когда не подтверждались годы работы или службы в военный период, КГБ, имея огромный опыт в таких делах, приступало к дотошной проверке таких личностей на предмет отсутствия преступлений, связанных со службой или работой в оккупационных войсках. То есть, у немцев.
Такую проверку предстояло провести и по прапорщику Курило. И, как показала проверка, не зря.

1942 год. Война. Нагорная область. В районном центре Бульки немцы проводят одну за другой облавы. Попавшая в облаву молодежь срочно погружается в вагоны для перевозки скота и отправляется в Германию. Вдобавок ко всему в районах области и прилегающей к ней соседней Белоруссии усилили свои боевые действия партизанские отряды. Вместе с другими молодыми парнями и девчонками в облаву попадает девятнадцатилетний паренек из села Серебрянка. Всех попавших в облаву немцы вывозят в областной центр. В то время там был расквартирован карательный батальон СД, сформированный из советских военнопленных, бывших зеков и других деградированных личностей. Они и служили основным звеном батальона. Весь командный состав, включая и командиров рот, составляли истинные арийцы. Командиром батальона был гауптман Кросс, инвалид, без левой ноги. Но это не мешало ему, прекрасно справляясь с протезом жестоко командовать подчиненными.
Принятые в батальон давали подписку, принимали присягу, получали военную форму и оружие.
Основная задача, которую выполнял батальон, это участие в карательных операциях по отношению к партизанам и гражданскому населению.
Согласившись с предложением немцев Курило вступает в батальон и принимает присягу. Но в батальон он вступает под именем старшего брата, приписав себе как приложение и два года его возраста. У Курило было два брата. Старший Василий и младший – Федор. Была еще и сестра Мария. Отец погиб на фронте в первые дни войны и Андрей был первым помощником матери. Дело в том, что старший Василий от рождения был инвалидом первой группы. Без помощи не передвигался. Дома Андрей больше не появлялся.
Через месяц после той облавы мать собралась в область. Сердце подсказывало ей
что сын где-то рядом. Так оно и было. В областном центре чисто случайно лицом к лицу столкнулась она со своим сыном.
- Здравствуй сынок!
- Здравствуй мама! – стушевался Андрей. Он был еще с одним парнем, но почему-то оба они были в немецкой форме.
- Сынок! Это что же такое? Неужели вас силой заставили?
- А ты как думаешь, мама? Неужели я бы сам согласился на такое? – беря мать под руку и отводя в сторону, ответил Андрей.
Поговорив о том, о сем, дав маме все имеющиеся в наличии немецкие марки и пообещав в первый подходящий случай сбежать из этого батальона, они попрощались.
С тех пор мать сына больше не видела.

Самолет пошел на посадку. Гусев снова прильнул к иллюминатору.
«Может хоть сейчас повезет? – Гусев внимательно вглядывался в приближающуюся посадочную полосу прислушиваясь, дабы не прозевать момент соприкосновения колес с бетонкой. - Нет! И на сей раз, не повезло». Самолет уже бежал по посадочной полосе приближаясь к зданию аэровокзала.
«Просьба всем пассажирам оставаться на своих местах до полной остановки двигателей. К выходу из салона вас пригласят. Командир и экипаж прощаются с вами и желают вам всего хорошего», - произнесла стюардесса стандартное обращение к пассажирам авиалайнера.
Мимо сидящих пассажиров проследовал на выход командир и его боевые помощники.
Спускаясь по трапу, Гусев заметил чуть в стороне от самолета черную «Волгу». «Это явно меня встречают. Генерал – начальник особого отдела Черноморского военного округа сдержал слово. Созвонился таки с коллегами из КГБ по Нагорной области. О! Знакомые лица», - радостно воскликнул он, здороваясь с вышедшим из «Волги» спортивного телосложения представителем КГБ.
Через двадцать минут они уже сидели в кабинете Управы, обмениваясь мнениями по расследованию данного дела, строили планы для дальнейшей совместной работы. У собеседника Гусева была хоть и длинная, но зато настоящая украинская фамилия – Нетудыхаткин, а звали его, Владимиром. И был он в звании – майор. Особыми отделами в войсках руководило Третье Главное управление КГБ, которое вело работу по пресечению подрывной деятельности иностранных спецслужб в отношении советских Вооруженных Сил. Во время войны особые отделы назывались «Смерш» (смерть шпионам). Поэтому, связь между КГБ и особыми отделами была самая, что ни на есть близкая. Задачи, правда, у них были разные.
- Мирослав Михайлович! Подняли мы тут все дела касающиеся этого карательного батальона. Жуткая, должен вам признаться, картина вырисовывается. На территории нашей области батальон действовал до лета 1943 года. Батальон по локти в крови. Только на территории нашей области батальоном уничтожено более ста тысяч человек. Мы вам предоставим эти дела, сами почитаете. Только в одном Старцевском лагере, сколько военнопленных уничтожено, - доложил Нетудыхаткин.
Об истории расстрела военнопленных Старцевского лагеря Гусев уже знал. В лагере военнопленные подняли бунт. Захватили оружие и уничтожили охрану. Больше суток продержались. Но все они были обречены. Армейскими подразделениями немцы окружили лагерь. Сквозь кольцо не прорвешься. Внутрь кольца немцы направили карательный батальон. Там настоящая мясорубка была. У пленных – одни винтовки да пару пулеметов «МГ-42». К тому же, ограничение в боеприпасах. А у немцев – автоматы, пулеметы и минометы. Преимущество! Но пленные дрались на смерть. Другого выхода у них не было. Карателей они тоже прилично покрошили. С одним из участвовавших в той операции, неким Петровым, проживавшим в Нагорной области, Гусев встречался в прошлый свой приезд. Его интересовало все, что могло пролить свет в деле Курило. Он рассчитывал получить у Петрова подтверждение, что Курило участвовал в расстрелах. Представившись Петрову работником облвоенкомата, такими документами согласно легенды Гусев был обеспечен, он стал расспрашивать Петрова о делах давно минувших дней.
- Ты мне майор «лапшу на уши» не вешай! Чего ты мне горбатого лепишь? – огрызнулся Петров. Ты такой же военкоматовский работник, как я Папа Римский. И нечего мне мозги компассировать. Я ведь стреляный. И свое уже прожил… Знаешь, сколько раз с того 43-го я рассказывал вашему брату о карательном батальоне? Сдался то я ведь добровольно и свое, за слабый характер и жуткое желание жить, я сполна отсидел. Из двадцати пяти положенных, пятнадцать потом и кровью отработано. А ты мне, «из военкомата». Я вашего брата за километр чую. А ведь был я классным летчиком. Громил этих гадов в воздухе с утра и до ночи. Десять сбитых на моем счету. А вот когда самого сшибли, да несколько дней в подвалах немцы поупражнялись на моем теле и с инструментами и без, не поверишь, жутко жить захотелось. Как под гипнозом был. Все время шептал: жить, жить, жить. Подписал все, что от меня требовали. А в Старцевском лагере я чудом уцелел. В той свистопляске упал и прикрылся трупами немцев. Лежал тихо, как мышь пока все кругом не утихло. До сих пор немецкие трупы на себе чувствую. Участвовал Курило в расстрелах или нет, врать не стану. Одно знаю точно, мы вместе служили в том карательном батальоне. Я на фотографии его сразу узнал. Когда он попал в батальон, я уже взводом командовал. Не подумай, что в расстрелах заслужил должность! Смышленый был. Опять же, образование высшее у меня было. Я ведь до войны институт почти закончил. Немцы тоже образованных уважали.
Петров надолго задумался. Гусев его не торопил. «Боже! Сколько раз за всю жизнь приходится ему все эти кошмары вспоминать? Какое сердце такое выдержит?» – глядя на Петрова, подумал особист.
- Ты, майор, не смотри на меня так жалобно. У меня организм железный. Пятнадцать лет в лагерях закалялся. А если честно – врагу своему не пожелаю такое пережить, - с грустью в глазах, закончил Петров.
Бывая прошлые разы в родных местах Курило, Гусев только издали наблюдал за его семьей. Мать, младший брат и сестра жили в том же селе Серебрянка. На сей раз, в соответствии с планом оперативной разработки по делу Курило, он решил посетить мать и брата прапорщика.

Убийство таксиста.
Валерия Николаевна Запрудина, тридцативосьмилетняя шатенка с длинными вьющимися волосами сидя на кровати, почему-то с подушкой под мышкой, поддержав какое-то время телефонную трубку в руках, тихонько положила ее на аппарат, стоявший на прикроватной тумбочке. Автоматически глаза задержались на циферблате настольного будильника. Половина первого ночи. Она только что разговаривала с мужем. Он звонил откуда-то из Красного моря. Порт Джида называется. Слышимость была прекрасной. Вроде их разделяло не тысячи километров, а расстояние в несколько метров. Не дальше соседней комнаты. Даже дочь не проснулась. По просьбе мужа она не стала будить ее. Через несколько дней он обещал позвонить снова и уже не так поздно. Тогда он обещал сообщить ей новый маршрут.
Валерия положила подушку на место, приняла горизонтальное положение и выключила настольную лампу. Сон не шел.
Родилась она в небольшом районном центре Сибири. После окончания школы поступила в институт.
Однажды летом, сдав экзамены за третий курс, поддавшись на уговоры подружек, вместе с ними недельки на две поехала отдохнуть на море. Как говорится – «дикарями». Приехали они вчетвером. Сняли комнатку недалеко от моря и в тот же день спустились к воде. И город, и море встретили приветливо. Июль был жарким, и она с девчонками с утра до вечера принимала солнечные и морские ванны.
В один из таких дней они и познакомились на пляже. Иван, так звали парня, после окончания Одесской мореходки уже два года ходил в рейсы. Родом он был из села, недалеко от областного центра Терновцы. Дни знакомства пролетели быстро. После знакомства, около двух лет они переписывались и, в конце концов, поженились. Свадьба была у нее дома. После свадьбы, уволившись с работы по причине замужества, она вместе с Иваном приехала к его родителям. Родители Ивана приняли ее, мягко говоря, с холодцом. А если быть точнее – вообще не приняли. У них, видите ли, на счет единственного чада были свои планы. А тут такой «подарок». Мало того, что не из своих, так еще и из Сибири. Русская. Москалька. Это был предел ихнего воображения.
Первый год она еще выдержала, но дальше жить вместе с родителями Ивана категорически отказалась. Это был не год, а одни мучения. Какой-то кошмарный сон.
Ближе к осени, вернувшись из рейса первый раз в качестве мужа, после недолгих рассуждений Иван согласился с женой и они уехали от родителей. Приехали в Белгород-Днестровский, что в восьмидесяти километрах от Одессы, сняли частную комнату. Стали, как говорится, на свои крылья. Как поется в песне: «и хлеба горбушку, и ту пополам…»
Что там говорить! Всякое бывало. Жизнь прожить, действительно не поле перейти. Валерия устроилась на работу в одну из школ города. Через пару лет, подкопив немного деньжат, благо Иван ежегодно по четыре-пять месяцев находился в рейсе, вступили в кооператив. В свою двухкомнатную квартиру вселялись уже втроем. Дочери – Татьяне шел третий год. Назвать дочь именем матери Ивана у нее не было никакого желания. Да и Иван не настаивал. Чтобы не было обидно ни одним родителям, ни другим, дочь назвали Татьяной.
Годы пролетели быстро. Дочери уже шестнадцатый год. Как только великие правители разыграли карту раздела государства, Запрудины продали свою двухкомнатную квартиру и купили особняк на совхозе. И дом не старый, и огород, и гараж во дворе. В течение двух лет Запрудин все что-то чинил, переделывал. В итоге у них появилось и индивидуальное отопление, и горячая вода, и приличная ванна, и санузел. Все удобства. Живи, не хочу.
Чувствуя, что засыпает, Валерия, причмокнув губами - привычка с детства, повернулась на бок. Мысли растворились в темноте.
… Пятьсот долларов и триста пятьдесят гривень, поделенные между Кривым и Колосом, дали возможность последним чувствовать себя на протяжении небольшого периода более-менее сносно. Во всяком случае, так им казалось. Кабаки да девочки не способствовали увеличению имеющихся ценностей. Мало того, они даже и не претендовали на банковскую систему, выплачивающую дивиденды. Просто эти два направления поглощали то, что им выделялось.
- Итак! Наши скудные запасы неумолимо приближаются к нулю, - сказал Кривой, когда все четверо собрались на берегу лимана в километре от силикатного завода.
Да. Теперь их было четверо. К Кривому и Колосу присоединился Мирон, житель одного из соседних сел Молдовы, граничащего с Белгород-Днестровским районом. В состав банды автоматически влилась и любовница Кривого Соломонова Аня. «Моя Анка – пулеметчица», - называл ее под настроение Кривой.
- У кого какие предложения будут? – продолжил Кривой. – Может, какие знакомые на примете появились? Желательно чтоб были побогаче. Кто квартиру готовиться купить или продает? Такие вещи надо брать на заметку. Нам теперь много денег понадобится.
Сходка закончилась далеко за полночь. Под конец в ход пошли две бутылки водки с вполне приличной закуской. Из всех неудобств беспокоила только темнота. В короткий промежуток времени, когда выглянувшая луна освещала все вокруг похожим на дневное освещение светом, старались и выпить, и закусить. Принятые планы на ближайшее будущее утверждались коллективно. А планы были серьезные. Завладеть тачкой и приобрести оружие. Без этого серьезные дела могли не осуществиться.
Насчет тачки – проблем больших не было. Договорились так: Мирон и Колос уговаривают водителя частного такси о поездке за село. Дело должно произойти часов в восемь вечера. За городом их уже будет ждать Кривой. Освещенного Кривого они узнают и предложат подвезти как своего знакомого. Если этот вариант не пройдет, Мирон и Колос должны будут действовать самостоятельно. Сразу за городом, у начинающегося слева леса накинуть на шею водителю удавку приготовленную заранее. Конечно, сначала надо уговорить водителя остановиться. Но тут проблем не должно быть никаких. Не в машине ведь оправляться. Только место необходимо выбрать подходящее. Чтобы ни попутных, ни встречных машин не было. На прямой, чтобы видимость была в обе стороны. Свет фар в ночное время далеко видно. Если же вариант с подсадкой Кривого получится, то дальнейшее полностью перейдет под его руководством.
Итак, в одну из воскресных ночей августа, отъехав несколько километров от города, Кривой, Колос и Мирон накинув удавку на шею водителю «Жигулей», задушили его, а тело закопали в лесу. Вернувшись в город, Кривой взял в машину свою любовницу Анку и все четверо, почти до утра катались на «Жигулях, водитель которых с их помощью, двое держали, а один душил, несколько часов тому покинул сей мир.
На следующий день все четверо приезжают в село Виноградное что в нескольких километрах от Аккермана, к знакомому Кривого. Единственно чем владел этот знакомый, так это охотничьим ружьем. У колхозников никогда денег не было. «Зачем им еще и деньги? У них есть земля», - так мыслило на протяжении нескольких десятков лет любимое государство. Хотя, конечно, колхозники то же бывают разные. Кое у кого деньги, естественно, были и есть. И не малые...
Остановив «Жигули» недалеко от нужного дома, предварительно надев на головы маски приготовленные Анкой из синтетической ткани, имея при себе самодельные ножи и кусок арматуры, оставив для подстраховки на улице Соломонову, все трое по бандитски ворвались в дом колхозника.
Накинув хозяину на шею удавку, ту самую, которая чуть более суток отправила на тот свет водителя «Жигулей», подавив тем самым волю потерпевших к сопротивлению, злодеи завладели не только двуствольным ружьем, но и всей наличностью, которой располагал хозяин. Сумма была «не малая». Несколько десятков гривен…
Уже на выходе Кривой натолкнулся на охотничий нож в чехле и без всяких разговоров «прихватизировал».
Теперь банда была вооружена и еще более опасна. В скором времени слухи о бандитских нападениях распространяться по всему району. Но напасть на след банды милиции пока не удавалось.

Встреча в Серебрянке.
Гусев в форме майора-артиллериста, имея в кармане согласно легенды удостоверение личности и командировочное удостоверение работника облвоенкомата, в десять часов утра вышел из вагона на станции Верхнестаевка. Чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, на встречу с матерью Курило, он направился общественным транспортом.
К часу дня в общественном транспорте именуемом автобусом, представляющим собой музейную реликвию и передвигающегося исключительно на голом энтузиазме его водителя, он добрался до села Серебрянка. Узнав в магазине где живет мать Курило, направился к ее дому.
- Я извиняюсь! Вы не подскажете, я правильно попал? – спросил Гусев через забор у старушки лет под восемьдесят.
- А хто вам нужен, - не обратив никакого внимания на хитрость Гусева, спросила старушка используя, как и по всей Украине, смесь русских и украинских слов.
- Мне нужна Василина Михайловна Курило, - ответил Гусев.
- «Так я буду Василина! А що вас привело до мене?» – перейдя на чистый украинский продолжила старушка.
- Я приехал из области, из облвоенкомата. Мне необходимо с вами поговорить по вопросу вашей пенсии за мужа погибшего на фронте, - Гусеву тоже хотелось перейти на певучий украинский язык но легенду надо было отрабатывать до конца. К этому обязывала и военная форма.
- «Заходьте до хати», - открыв калитку, пригласила она Гусева.
…- Вот какие дела, уважаемая Василина Михайловна. Если бы мы могли получить хоть какие-нибудь подтверждения о гибели вашего сына Андрея на фронте или в партизанах, можно было бы оформить дополнительные документы на увеличение вашей пенсии. Неужели вы его после той облавы ни разу не видели? Может, кто из односельчан где-нибудь, встречал? Может хоть что ни будь вспомните? – побеседовав в течение часа с матерью Курило спросил в заключение Гусев.
Василина Михайловна надолго задумалась. На коленях, с изрезанной непосильным трудом кожей, сложенные в замок морщинистые, мозолистые пальцы, слегка подрагивали. Голова старушки была повязана чистеньким, белым, со следами давно выгоревших цветочков, платком.
- Вы знаете? А я ведь его через месяц или два после облавы видела в Нагорном. Они же их, ироды, как схватили, сразу переодели в свою мышиную форму. В ней я и встретила их тогда, - вытирая рукавом побежавшие из глаз выплаканные столько лет и наверно уже последние в ее жизни слезы.
Весть о том, что к Василине Михайловне приехал военный, быстро разнеслась по Серебрянке. В самый разгар беседы в комнату вошли мужчина и женщина, сестра Мария и брат – Федор. Во время войны сестра Курило была совсем маленькой и, естественно, ничего о том периоде не помнила. Брата Андрея она совсем не помнила. Федор подтвердил слова матери. Действительно, он припоминает, что мать, вернувшись тогда из Нагорного, рассказывала дома о встрече с Андреем.
Вернувшись в Нагорный, Гусев снова приступил, уже в который раз, к изучению всех документов по расследованию деятельности карательного батальона «СД». В показаниях нескольких граждан, служивших в составе этого батальона, проскальзывала фамилия Курило. Но, что самое интересное! Совпадала только Фамилия. Имя и год рождения – совсем другие.
«Может, это совсем другой Курило? Просто однофамилец! Может ведь быть такое совпадение? – читая эти показания, подумал Гусев. – Но опять же, Петров ведь тоже, увидев фотографию Курило назвал его не Андреем, а Василием. При уточнении – сказал, что мог и ошибиться. Давно ведь это было. Нет! Тут что–то не так! Что делать? Двое сослуживцев Курило по батальону, в показаниях которых упоминается фамилия Курило, проживают сейчас один в Якутии, а второй – в Калинине. Нет! Надо возвращаться к генералу. Докладывать обо всем, а там дальше будет видно. В Якутию так в Якутию, в Калинин так в Калинин. Будем выяснять до конца».

Автомат Калашникова.
К середине мая следующего года, тщательно все обмозговав, Кривой и Колос приступают к осуществлению своей главной мечты, приобретения настоящего боевого оружия.
- Внимательно смотри на смену караула, - шепотом сказал Кривой Колосу.
За пятнадцать минут до каждого нечетного часа они уже лежали в густых кустах посадки недалеко от ворот склада. То, что смена на посту происходит каждый нечетный час, они знали точно. Оставалось только вычислить своего знакомого.
Около месяца тому, в выходной день, а это то же входило в их планы, они познакомились. Тогда они угостили часового, неприкосновенность которого защищается Законом и личным оружием, применять которое все тем же Законом разрешается при подходе любых лиц к ограждению ближе установленного расстояния, газированной водой и сигаретами. И вот теперь, несколько ночей подряд в ожидании своего знакомого, они через каждые два часа приходили к складу и до окончания смены часового лежали в посадке.
- Нашего мы должны узнать сразу. Ты что его не запомнил? – спросил у Колоса Кривой.
- Запомнил! Я его издалека узнаю, - тихо ответил Колос, поправляя под пиджаком кусок чугунной трубы.
Из-за поворота неожиданно показалась смена часовых. Три караульных и сержант с автоматами, гуськом подошли к воротам склада. Часовой открыл калитку. Вообще-то, по поведению часового, даже не имея часов, можно было с точностью угадать прибытие смены. Видимо часовые на постах точно рассчитывали количество круговых перемещений по периметру поста и в нужное время приходили к калитке для встречи смены.
Кривой и Колос почти одновременно схватили друг друга за руки. В прибывшей смене они узнали своего знакомого.
- Не дышать! – приложив палец к губам, прошипел Кривой.
Смена на посту произошла быстро. Выждав какое-то время после ухода смены Кривой и Колос тихонько поднявшись из-за кустов, углубились в посадку. Они не хотели рисковать. К посту надо было подобраться с другой стороны. Там где посадка ближе всего подступает к ограждению поста.
- Давай быстрее, - подстегнул Колоса Кривой. Новая смена появится здесь через два часа. Чем раньше мы управимся, тем больше времени у нас будет, что бы уйти от этого места.
Перебежав через дорогу, оба скрылись в другой стороне посадки.
Ничего не подозревающий часовой, между двух рядов колючей проволоки, держа автомат в положении для изготовки к стрельбе стоя, медленно шагал в сторону калитки.
- Здорово, служивый! – негромко окликнули Кривой и Колос часового, когда тот появился недалеко от стены здания.
Часовой остановился, поправил автомат и повернулся в сторону двух парней вынырнувших из посадки рядом с колючей проволокой.
- Что! Не признал? Это же мы! Помнишь газированную водичку и сигареты? Мы тогда почти всю смену с тобой проболтали. Сам говорил, что время быстро прошло! Не помнишь? А еще другом назывался. В гости обещался прийти. Это же мы, Колос и я, - осторожно переставляя ноги все ближе и ближе к проволочному ограждению, сказал Кривой.
-Как не признать? Признал, - ответил часовой. – Откуда вы так поздно? Да еще и здесь?
- На «скачках» были. В новом жилмассиве, в аккурат напротив твоей части, дискотека. Ты что! Ни разу там не был? – в унисон спросили Кривой и Колос.
- Ни разу!
- Может, покурим? – спросил Колос.
- А, точно! Давай вот за этот сарай зайдем и покурим, - подхватил Кривой. – Да не боись, ты. Никто не заметит. Ночь ведь. Смена, небось, не скоро придет?
- Только что заступил, - ответил часовой.
- Вот и ладненько, - пролезай, сказал Колосу Кривой, приподнимая сухой веткой ряд колючей проволоки.
Преодолев два ряда колючей проволоки, все трое устроились в углу сарая и через секунду яростно, как будто изголодавшись, глотали сигаретный дым. Зажатая в кулаке сигарета, даже при затяжке практически не излучала огонек.
Угостив часового сигаретами, Кривой и Колос, выбрав мгновение, обезоружили часового. Но начала Кривой незаметно толкнул локтем Колоса. Это был знак.
- Мужики! Я сейчас отолью за стенкой. Приспичило, - сказал, поднимаясь, Колос.
Отойдя чуть в сторонку тот достал кусок чугунной трубы и подойдя ссади к присевшему на корточки часовому, резко ударил его по голове.
Раздался хрустящий звук, и часовой молча повалился на бок.
Захватив автомат и 60 боевых патронов, Кривой быстро растворился в темнеющей посадке, поручив Колосу перерезать лежащему без сознания часовому горло.

Встреча с братом.
- Понимаете в чем дело, товарищ генерал? – обратился к начальнику особого отдела Черноморского округа майор Гусев.
Уже больше часа результаты командировки он докладывал своему шефу. В самом начале, когда только начала раскручиваться спираль по делу прапорщика Курило генерал, с целью не афишировать оперативную разработку и меньше тревожить последнего, а в друг не виновен, приказал Гусеву все данные по этому вопросу докладывать только ему.
- Розыскное дело, - продолжил Гусев, - которое было заведено на Курило в органах КГБ сразу после начала расследования зверств карательного батальона, в 1961 году было уничтожено. – Помните решение Правительства по этому вопросу: «Те, кто из запутавшихся, по ошибке или силой попадали в карательные части немцев и не участвовали в зверствах, расстрелах и прочих страшных экзекуциях, то есть, вина их в таких делах была не доказана – все они подлежали амнистии». – В то время, да и на сегодняшний день четких доказательств об участии Курило в расстрелах нет. Так что вина его тогда не была доказана. Вот дело и уничтожили. Поспешили. В том в деле, явно должны были быть показания свидетелей о том, что Курило служил в том карательном батальоне, - закончил Гусев.
- Значит, его участие в расстрелах доказано тогда не было. А как сейчас это доказать? – спросил генерал. – Показаний одной его матери не достаточно. Да и показания эти ничего не стоят. Один раз видела… Попал силой… Обещал сбежать… Может действительно речь идет о двух разных лицах? Но как тогда понимать показания Петрова? Он что действительно назвал по фотографии Курило не Андреем, а Василием?
- Это меня и смутило, - ответил Гусев. - Правда, он потом поправился, мол, давно было, запамятовал. Товарищ генерал! А может устроить ему встречу с матерью, братом, сестрой? Может тогда что-нибудь прояснится? Не может это расследование вечно продолжаться?
- Встречу с матерью устраивать пока рано, а вот с братом – похоже, в самый раз, - прищурив глаза, сказал генерал.
Встреча братьев состоялась в одной из гостиниц Одессы. Все было организовано как чисто случайное совпадение. Братья узнали друг друга и несколько часов разговаривали один на один. Им никто не мешал.
После встречи прапорщик Курило уехал домой в Белгород-Днестровский, а его брат чуть позже вместе с майором Гусевым – на вокзал. Билеты в Нагорный были заказаны и провожая брата Курило, они вдвоем с Гусевым прохаживались по перрону вокзала.
- Да! Вот это встреча! Как мне все это дома объяснить, ума не приложу? – оставаясь, все еще под впечатлением встречи с братом, сказал Федор. – Знаешь что, майор? Давай возьмем «пузырь» и вон в том «Дорожнике» постоим за круглым столом? Или ты в форме не будешь?
- Рюмочку, пожалуй, выпью. Не больше.
Взяв в ближайшем магазине бутылку, они направились в кафе «Дорожник». В кафе Федор попросил бутылку минеральной воды и два бутерброда с колбасой.
- А я ведь догадывался, что тут что-то не так. Еще тогда, когда первый раз тебя увидел. Помнишь? Там у мамы, в Серебрянке? Ты тогда, вроде как от военкомата был. Надо же, думаю, военкомат беспокоится о пенсии старушки. Сомнения еще тогда меня взяли.
- Служба такая, - ответил многозначительно Гусев. – Ты вот что, Федор. Как только расскажешь дома об Андрее, сразу сообщи нам реакцию матери и сестры. Генерал дал добро на встречу вашей семьи с Андреем.
После встречи с братом бывший прапорщик Курило стал намного разговорчивей.
Действительно он служил в карательном батальоне, но не по собственному желанию, а по принуждению. После освобождения области батальон отступил во Львов. Через некоторое время там тоже здорово стало припекать. Батальон ушел в Польшу. Андрей отступал вместе с ним. Сбежать из батальона и не пытался. Боялся последствий разоблачения. В расстрелах и других кровавых мероприятиях не участвовал.
К 1945 году батальон очутился в Судетах. Видя неопровержимый факт краха великой империи, командир батальона – гауптман Кросс объявил приказ о расформировании батальона.
- Ваши личные дела все уничтожены. Можете, не боятся за свою судьбу. Отныне вы все свободны. Можете делать все что угодно, - сказал в заключение гауптман.
Естественно все, что осталось от некогда грозного батальона, быстро растворилось вокруг. А если быть точнее, то бывшие вояки карательного батальона оставив при себе карманное оружие (пистолеты и ножи) попросту разбежались.
В Чехословакии Андрей попадает в фильтрационный лагерь. Там регистрируется под своим именем.
В середине мая, прямо из фильтрационного лагеря, призывается в действующую армию. С призывом у Курило заканчиваются изнурительные, ежедневные допросы оперативных работников «СМЕРШа».
Призвав в армию Курило направляют в Венгрию, во фронтовую школу санинструкторов. По окончании школы он попадает в мотострелковую дивизию санинструктором одного из ее мотострелковых полков. В последующем дивизию выводят из-за границы в город Белгород-Днестровский. Здесь он и проходит службу до увольнения в запас.
При призыве Курило оставляет себе свое имя, а вот год рождения записывает брата.
Это в последствии и внесло сумятицу в ходе расследования по его делу.
При разговорах с сослуживцами Курило всем говорил, что у него никого из родных и близких не осталось.
- Проклятая война всех погубила. Все родные в войну погибли, - часто повторял он.
Вначале Курило боялся даже своей тени. Но с годами это прошло. Зная, что всякое перемещение военнослужащих за границу проходит под неусыпным глазом КГБ, он старался никуда из своей дивизии, дислоцированной в Белгороде-Днестровском, не выезжать. Сидел, как говорится: «тише воды, ниже травы».
- Никакого участия в расстрелах и других кровавых операциях я участия не принимал, - отрицал на допросах Курило. – В батальон попал по принуждению. Поверьте! У меня другого выхода не было. Если бы я не согласился, они бы меня расстреляли, - доказывал на допросах свою невинность Курило.
До последнего момента, у него была твердая уверенность о невозможности доказать обратное. «Документы карательного батальона уничтожены, а свидетели вряд ли найдутся. Столько лет прошло. Да и кто будет принимать свидетельские показания, основывающиеся на воспоминаниях. Опять же и сослуживцам по батальону, совместных рейдах и экзекуциях, совсем не выгодно «топить» меня. Себе дороже обойдется. Донос на меня – это же донос и на себя», - пытался успокоить себя Курило.

Тайфуны с женскими именами.
Заканчивались первые сутки с тех пор, как сухогруз «Олекса Довбуш» покинул гостеприимный Японский порт Осака, направляясь с грузом аппаратуры в порт Сурабая. Путь лежал не близкий.
С каждым часом, приближаясь к Филиппинскому морю, беспокойство Запрудина нарастало. Уже были назначены дополнительные вахты на корме и баке, проведен дополнительный инструктаж всей команды на случай неожиданной встречи с пиратами, а на душе Запрудина как будто «кошки скребли».
Ведь кроме пиратов о Филиппинском море ходила дурная слава как о море, порождавшем страшные природные катаклизмы. Мощные тайфуны.
Вообще-то они рождались в самом низу Филиппинского моря, ближе к экватору. Но, продвигаясь на север, через Филиппинское море, набирали свою мощь и расширяли радиус.
За все времена с начала путешествия человека по водным просторам, тайфуны поглотили несчетное количество кораблей. По их вине в морской пучине покоится не одна тысяча погибших моряков.
Запрудин много слыхал о тайфунах с женскими именами, но видеть самому их сокрушающую силу, а тем более попадать в эту стихию – не приходилось.
- Тьфу! Тьфу! Тьфу! Чтоб не сглазить, - сплюнув через левое плечо и постучав костяшками пальцев по деревянной обшивке мостика, прошептал Запрудин. - Тот, кто имел несчастье попасть в эпицентр тайфуна, уже никогда о пережитых чувствах никому не расскажет. Пресвятая Мать и Богородица! Спаси и помилуй! И не приведи Господь такому случиться, - как заклинание некоторое время шептал Запрудин.
Еще в порту, при подготовке расчетов следования сухогруза, до отправки «нотиса» (уведомления) в порт Сурабая, глядя на карту так и хотелось плюнуть на все существующие законы и направить сухогруз прямо к экватору. Мимо Каролинских и Молуккских островов, через море Банда прямо в порт Сурабая. И расстояние меньше, да и петлять не придется.
Но такое решение не имеет права принять даже мореплаватель – любитель, не то, что профессионал. Во-первых, есть рекомендованные пути следования в зависимости от сезона, а в прибрежных зонах – обязательны. Они давно изучены и зачастую подтверждены и потом, и кровью. Во-вторых, есть согласованные сроки прохода различных проливов, готовность лоцманов, своевременность прибытия в порты разгрузки и дальнейшей транспортировки грузов. Хозяева грузов не сильно щедры на дополнительные расходы и очень быстрые на штрафные санкции. И, в-третьих, что самое главное, водные просторы омывающие Филиппины так и кишат большими и малыми островами.
- И надо же было Богу при сотворении земли тысячами рассыпать их в этом месте, - улыбнулся Запрудин. – Нет! Своевольничать на море нельзя. Это может дорого стоить и самому нарушителю, и его команде.
Погода была прекрасной. Вокруг стояла звенящая до неприличия тишина. Полный штиль. Создавалось такое впечатление, что даже вода вокруг остановилась. Только за кормой сухогруза серебрился на солнце кильватерный след. А на небе, сколько позволяла видимость, не наблюдалось ни одной тучки.
Где-то, около десяти часов поясного времени, одновременно с передатчиком в радиорубке заработал на мостике шестнадцатый канал УКВ. Канал приема и передачи сообщений, сигнал срочности, безопасности. Он же – канал вызова…
Радист принял очередной сорока восьмичасовой прогноз погоды. « … В квадрате ….. идет развитие мощного тайфуна Васса. Скорость ветра в этом районе около 36 узлов. Направление тайфуна – на север…»
Запрудин, получив факсимильную карту погоды на весь район, анализируя распределение изобар, стал прогнозировать путь движения тропического циклона и, естественно, планировать пути для безопасного расхождения с ним.
- Приготовить судно по-штормовому! Еще раз проверить крепление такелажа и груза, как на верхней палубе, так и в трюмах! Задраить люки и горловины! – автоматически следуя инструкциям, отдал команду экипажу Запрудин.

Вооруженный грабеж.
Уже через несколько дней, по наводке одного из дружков Кривого, Кривой, Колос и Соломонова наведались в одно из крупных сел района.
Оставив на улице Соломонову для подстраховки, Кривой и Колос направились к двери указанной квартиры.
- Звони, - Сказал Кривой колосу.
Из-за двери послышалась переливающаяся трель соловья. За дверью стали слышны шаги.
- Если спросят кто, мы приехали по вопросу товара оптом, - шепотом напомнил Кривой.
Женщина открыла дверь.
Резко прижав женщину к стенке коридора, зажав ей рот, в коридор ворвались Кривой и Колос. Кривой на всякий случай направил на женщину автомат.
Увидев все это, женщина от страха потеряла дар речи и способность соображать. Как потом хвастался Колос: «баба была на грани обморока и явно готова была наложить полные штаны».
- Бери бабу под мышки и вперед, - показывая автоматом на двери комнаты, откуда доносился звук работающего телевизора, закрывая при этом входную дверь, сказал Кривой.
Колос, подхватив обмякшее тело терявшей сознание хозяйки, потащил ее в комнату. Следом с автоматом в руках вошел Кривой.
Хозяин, увидев в дверях великую троицу, с трудом узнав свою жену в руках одного из двоих в масках. Подчиняясь гипнозу черной дырки на конце ствола автомата направленного на него, с поднятыми на всякий случай руками вверх, привстал с кресла.
- Сади ее рядом с ним, - шепотом приказал Кривой, передергивая затвор автомата и загоняя патрон в патронник и тут же увеличил почти до максимума громкость работающего телевизора.
Щелчок затвора, загонявшего патрон в патронник, хозяин узнал сразу.
«Нет! Это не шутки. Автомат настоящий, да и патроны, явно, не холостые», - подумал он, соображая при этом как спасти свое хозяйство, себя и жену.
- Если будете вести себя прилично, останетесь, живы, - предупредив хозяев Кривой. – В доме еще есть кто-нибудь?
- Нет! – сказал хозяин, при этом головой махнул сверху в низ, как будто отвечая да, вызвав истерический смех у Колоса.
- Прекрати хихикать! – рявкнул на Колоса Кривой, угрожая автоматом.
Действия бандитов в масках, а тем более боевое оружие сделало хозяев больше чем сговорчивыми. Они тут же отдали всю имеющуюся у них наличность в долларах и гривнах, а в придачу и все имеющееся золото. Но этого оказалось мало. Бандиты хотели иметь много денег. Опасаясь не только за свою жизнь, но и за жизнь дочери находящейся в другом селе, хозяйка и хозяин пообещали в течение двух дней «найти» требуемые 3000 долларов. Даже клятву дали.
- Вы уж постарайтесь. Два дня мы еще потерпим. И смотрите! Брякнете ментам или надуете – пощады не ждите. Если хотите сами остаться живыми и чтобы мы дочь, в лучшем случае не покалечили - держите язык за зубами, - ехидничая, но с угрозой в голосе предупредил Кривой.
Через два дня хозяин в своем собственном гараже передал доверенному лицу Кривого, в роли которого выступал Мирон, он же Миронов, обещанные баксы.

Из всех разбойных нападений банды Кривого в поле зрения оперативников Белгород-Днестровского горотдела милиции попало только одно. Нападение на часового и захват боевого оружия.
В ту же ночь, в течение часа все дороги выезда из города были перекрыты. Оперативные группы прочесывали город. Были подняты с постелей все подозрительные личности, которые уже совершали или, по данным уголовного розыска, могли совершить подобное преступление. Не имея оперативных данных о существовании банды Кривого, а ее жертвы, из-за боязни кровавой расправы которую бандиты им щедро обещали в органы милиции не заявляли, раскрыть данное преступление было практически не возможно. Единственно, что могло помочь в раскрытии преступления – полное выздоровление часового. Но врачи в ближайшие месяцы этого не обещали. Здоровью часового был нанесен большой вред. Кроме потери крови у него был перелом основания черепа, что могло полностью исключить возвращение пострадавшему память если не навсегда, то, во всяком случае, на ближайшие месяцы. Такой вариант оперативников не устраивал. За этот период автомат Калашникова и боекомплект к нему в количестве 60 патронов, могли лишить жизни многих ни в чем не повинных граждан. Поэтому к расследованию этого дела были подключены опытные сыскари как «угро», так и следователи прокуратуры и СБУ.
Кривой и его подручные, имея на руках «зелененькие» - успокоились и на время залегли на дно. Баксами они сильно не разбрасывались. Да и в этом хаосе резкого обогащения или обнищания, когда за день или два можно было имея на руках голову, а не тыкву и в добавок маломальское прикрытие, или прилично увеличить свое состояние, или потерять все, в том числе и квартиру, граждане, имеющие в карманах доллары, не интересовали ни ближайших соседей, ни работников милиции. Такие скороспелые богачи должны были интересовать только налоговую полицию. Но это пока было только из области фантазии.
Но виться клубочку оставалось не долго.

Вдали от караванных путей.
Плотом никто не управлял. Под навесом на плоту находились четверо усталых, изнеможенных членов экипажа сухогруза «Олекса Довбуш». Трое мужчин и одна женщина – все кто остался в живых от немногочисленной команды. Это были капитан сухогруза Запрудин, боцман – Загоруйко, повар – Татьяна и радист – Миша. Из всех четверых только боцман и Татьяна были еще в состоянии двигаться. Запрудин и радист уже в течение нескольких дней неподвижно лежали под навесом. У радиста, ко всему прочему, была еще и перебинтована чем-то белым голова.
Если выносливость боцмана определялась состоянием его богатырского здоровья и недюжинной физической силой, то выносливость Татьяны была связана с ее чисто женской конституцией. Женщины черпают свои силы исключительно в своих женских кладовых, недоступных для ума сильного пола. И эти кладовые далеко еще не до конца изучены светилами медицины.
Время было послеобеденное. Даже ближе к вечеру. Правда, находившимся на плоту изменения во времени суток были если не совсем безразличны, то уж во всяком случае, далеко не в первоочередных проблемах. На сегодняшний день, если что и было для них первоочередным, так это наличие воды и пищи, координатов своего местонахождения и, естественно, проблемы спасения.
В одиночном плавании они находились уже больше трех недель. Во всяком случае, именно так считал Запрудин до последнего момента.
Как они спаслись и как очутились на этом плоту, для всех кроме боцмана это было загадкой. От неминуемой гибели их спасло то, что тайфун захватил сухогруз только своим правым крылом. Если бы они попали в эпицентр дикой стихии, сметающей все на своем пути, то никто из членов экипажа даже не успел бы и пикнуть. Сухогруз попросту подняло бы вверх как соломинку, крутануло бы разик и с приличной высоты бросило в открывшуюся морскую бездну.
Тайфун надвигался стремительно. Единственно, что они успели, так это выполнить требование всех положений – надели спасательные жилеты. Дальше шли полные провалы в памяти. Какая-то дикая карусель с невиданным грохотом. Все на глазах рушилось. Схватившись за что-нибудь, руки оторвать уже было не возможно. Под ногами была не палуба, а что-то наподобие желе.
Первым на плот наткнулся боцман.
На сухогрузе, как и положено, справа и слева по борту находились две шлюпки, каждая рассчитана на весь состав экипажа. Запас воды и продуктов в каждой шлюпке был из расчета на весь экипаж сроком на две недели. Но спустить шлюпки, не было ни какой возможности. Да и времени думать об этом, не было. Благо, на каждом корабле имеются еще и плоты.
При погружении судна в воду на глубину примерно десять метров, под давлением срабатывает гидростат – освобождая крепление плота. Пусковой линь открывает баллончик с углекислым газом и плот, в виде контейнера, поднимается на поверхность. При этом он как бы разламывается, наполняется воздухом и на воду ложится уже в форме плавающей палатки. Такая себе маленькая кают-компания. Плоты всегда комплектуются рыболовными снастями, водой 1,5 литра и одним брикетом пищевого концентрата на человека. Это на первый случай. Они еще оборудуются специальными резинотканевыми приспособлениями для сбора дождевой воды.
К тому времени, когда боцман случайно наткнулся на плот, от сухогруза на воде не осталось и следа. Сотворив зло, тайфун как появился, так и мгновенно скрылся в направлении севера. Дождь лил как из ведра. Теряя последние силы Загоруйко взобрался на плот. Обессиленный, под проливным дождем, раскинув руки и ноги, он отдыхал. Сердце стучало, как мощный молот, грозя при малейшем движении выскочить из груди без всякого предупреждения.
Набравшись сил, он достал небольшие весла и принялся «нарезать» круги вокруг места предполагаемого крушения. Совершая односторонние круги он поднял на плот вначале капитана Запрудина, потом радиста и последней – Татьяну. Ее они обнаружили ближе к вечеру. В надвигающейся темноте ее первым заметил капитан. У радиста Миши была разбита голова. Видимо он еще на сухогрузе получил удар чем-то твердым по голове, а может обо что-то ударился. Удар был настолько сильным, что рваная рана на голове постоянно кровоточила. Все же сознание он не терял.
Почти всю ночь они пытались кружить на одном месте, в предполагаемом районе гибели сухогруза, надеясь спасти если не всех, то хотя бы еще кого-нибудь из членов команды. Увы! К утру, уставшие, с глубоким прискорбием поняли, что их усилия - напрасный труд. Имеющиеся весла никак не предназначались для спортивной гребли. На плоту они служили не для гребли, а для маневра плотом. Ведь при затоплении судна, автоматически, как и плот, всплывает аварийный буй, который подает сигнал бедствия с координатами на спутник (система COSPAS-SAPSAT). Со спутника сигнал идет на ближайший береговой спасательно-координационный центр, который и организует затем поиски и спасение. Вот еще и почему находящимся на плоту или шлюпке необходимо держаться поблизости от места крушения.
- Навряд ли нам удавалось все это время держаться вблизи гибели сухогруза. Хоть мы и старались постоянно работать веслами, течение запросто могло отнести нас в любую из сторон света на приличное расстояние. Если кто и спасся благодаря спасательным жилетам, течение на такое же расстояние унесло их дальше, - с горечью в голосе констатировал капитан.
Поняв бесполезность своего занятия все четверо, забравшись под навес, почти мгновенно уснули.
В следующую ночь Запрудин попытался хотя бы примерно определить свое место нахождения. Хотя ночь и была звездной, без необходимых морских приборов сделать это было практически невозможно. То, что они все еще находятся на севере Филиппинского моря, это подтверждения не требовало. А вот точку, с точностью до нескольких миль, определить было не возможно. Сверяя запомнившееся расположение плота по отношению к звездам в течение нескольких ночей, капитан пришел к неутешительным выводам.
- Плот уносит все дальше и дальше на юго-восток. Если это будет продолжаться, то в ближайшие дни нас унесет в Тихий океан, далеко от караванных путей. И наши шансы на спасение сойдут на нет, - объявил он оставшимся в живых членам экипажа сухогруза. – Наша задача держаться до последнего и даже больше. Нас наверняка уже ищут.
- Но ведь когда-то плот должен куда-то пристать. Земля ведь круглая, - пытаясь перевести все в шутку, сказал боцман.
- Подтвердить кому-то, что земля действительно круглая, дождавшись, когда плот куда-нибудь пристанет, мы уже явно не сможем, - в тон ему, поправляя повязку на голове, подсуетился радист.
- Нам необходимо экономить силы, - напутствовал всех Запрудин, - Черт! Хоть бы к пиратам попасть, что ли? Все же, какой ни есть, а шанс.
Но к исходу третей недели… Что заставило Татьяну открыть глаза именно в этот момент, она бы никогда не смогла объяснить. Видимо это чувство самосохранения. Чувствуют ведь некоторые люди спиной чей-то взгляд на себе и поворачиваются к любопытному. Наверно, то же самое произошло и здесь. Открыв глаза, она увидела черную руку, хватающую плот почти белой ладонью, локтевой сустав которой, уходил в пучину океана. От испуга она дико, голосом срывающимся на фальцет, закричала. Все трое мужиков резко приподнялись, чем привели в движение сам плот.
- Что случилось? – в унисон спросили Запрудин и Загоруйко.
- Там-м-м была чья-то рука-а-а, - показывая на борт плота, заикаясь, шептала Татьяна.
Все устремили свой взгляд на борт, куда показывала Татьяна. Там ничего не было.
- Видимо у нас начинаются галлюцинации, - подумал вслух Запрудин.
- Но я точно видела чью-то руку, - настаивала Татьяна. – Я еще не сумасшедшая.
Все трое посмотрели вокруг лодки. На удалении видимости простиралась одна вода. Заметив это и, моментально поняв всю нелепость своего утверждения, Татьяна успокоилась. Мужики приняли прежние позы, стараясь сохранить остатки энергии тела. Единственно, что изменилось, так это место расположения боцмана. Он переместился ближе к борту, на котором Татьяна заметила черную руку. Он не то чтобы поверил Татьяне, но верный своим принципам, все старался доводить до логического конца. Закрыв глаза и, как будто не обращая никакого внимания на все окружающее, вместе с тем, узенькими щелками прикрытых глаз держал под неусыпным контролем и борт плота, и лицо Татьяны. Боцман уже стал засыпать, когда одновременно заметил и искаженное от ужаса лицо Татьяны, и черную ладонь показавшуюся над бортиком плота. Прижав указательный палец к губам, тем самым приказывая Татьяне сидеть тихо, не подавая признаков движения, боцман одним рывком схватив за черную руку и затащил на плот низкорослого негра. На голове у него была резиновая со стеклом маска, а на спине два небольших баллона с кислородом.
От увиденного Татьяна вскрикнула. Качающийся плот и крик Татьяны моментально подняли на ноги Запрудина и радиста. От удивления глаза у них вначале увеличились до размеров срезанной луковицы, а потом стали быстро-быстро закрываться ресницами. Вывернув негру руку за спину, боцман крепко прижал его к плоту.

Неожиданная встреча.
Командир подводной лодки, уже около двух часов наблюдал в перископ за неожиданно появившимся в поле зрения плотом.
Произведя всплытие на перископную глубину, поворачивая перископ за ручки, то влево, то вправо он чуть не рехнулся, когда окуляр перископа накрыло увеличенное во много раз чудище. Протерев глаза он снова прильнув к окуляру. Отрегулировав четкость, от удивления даже присвистнул.
- Вот те раз! – сказал он на ломанном английском языке, вдобавок с ужасным акцентом. – Откуда это здесь взялось?
Стоявший рядом помощник с удивлением уставился на командира.
- Справа по борту плот, - сказал он помощнику, уступая место за окуляром перископа.
- Что будем делать? – с таким же акцентом и на том же языке спросил помощник.
Подняв перископ выше, командир убедился, что на плоту, лежа в разных позах, находятся всего четверо человек, из которых одна женщина.
- Они ведь могут нас заметить! – предупредил помощник.
- Предположим, заметить они нас не заметят. Им сейчас не до нас, да и состояние их не располагает к поиску нашей лодки. Но познакомится с ними, нам не помешает. Хоть узнаем, кто и откуда, - сказал командир. – Избавиться от них мы всегда успеем.
Это была специальная подводная лодка. Так называемый «челнок» одной из стран принимающей все меры к вступлению в разряд владеющих ядерным оружием. Экипаж подводной лодки был набран из моряков – подводников разных стран мира. С целью повышения секретности на лодке категорически запрещалось разговаривать на родном языке любого члена экипажа. Это было одно из условий при заключении контракта. Чья это лодка и кто ее хозяин никто из контрактников не знал. Да в принципе им это было и не нужно. Заработная плата на лодке была большой. Превышающую в несколько раз заработную плату моряка в любой развитой стране. Знание английского, хотя бы технического языка – было вторым обязательным требованием. Кроме всего прочего, все надписи внутри подводной лодки были все на том же английском языке. На этом же и только на этом языке велись и все записи. Внешне подводная лодка не имела ничего, что могло бы пролить свет на ее принадлежность к той или иной стране.
Негр был одним из немногочисленных членов экипажа подводной лодки.
Не успел Запрудин, знавший английский язык в совершенстве, узнать от негра о существовании подводной лодки, как недалеко от плота вспенилась вода и собственной персоной на поверхность стала появляться сама субмарина. Хозяина, путь следования и задачи подводной лодки узнать от негра не удалось. Или он этого и сам не знал, или – скрывал.
- И откуда это чудище? – спросил Запрудин у рядом сидевших, так же как и он глазевших на появившуюся как в сказке из глубин океана подводную лодку. – Никаких номеров и ни одной надписи. Черт с ней, с этой лодкой. Хоть и временное, зато спасение, - почти в унисон подумали все четверо. – Не звери же управляют этой субмариной?
Первое впечатление у переместившихся с плота во чрево лодки членов экипажа сухогруза было среднее. Их переодели в темные спецовки и такого же цвета ботинки на микропоре. Загвоздка вышла с Татьяной. Если спецовка, в которой она чувствовала себя слишком уж свободно, для нее еще нашлась, то обуви, даже на размер больше требуемого, для нее не нашлось. Поэтому она еще долгое время оставалась босиком. Каждого из них обследовал врач.
Всех четверых смущал тот факт, что никто из моряков, с кем они встречались, ни в какие контакты с ними не входил. Моряки – подводники действовали как роботы. За все время ни единого слова. Из всех четверых только Запрудину удалось побеседовать с командиром подводной лодки. Но после этого разговора Запрудин ходил чернее тучи. Он понял, что все четверо проиграли.
Лодка продолжала движение в подводном положении. По легкой вибрации корпуса Запрудин догадывался, что субмарина движется на предельной скорости.
Как ни хитрил Запрудин во время своей беседы с командиром лодки, узнать хотя бы приблизительно координаты своего местонахождения и страну – хозяина лодки, ему не удалось.
Неизвестность всегда мучительна. Три недели практически без воды, если не считать праздничных дождливых дней, и без пищи сказались на состоянии здоровья моряков сухогруза. Особенно тяжело пришлось Татьяне.
После приема пищи, естественно в присутствии врача, тела всех четверых расслабились до такой степени, что они в мгновение ока погрузились в глубокий сон. А может, в этом им помогли гостеприимные хозяева?
Проснувшись через какой-то срок, может сутки, может больше, Запрудин внимательно стал прислушиваться к состоянию подводной лодки. Сопровождавшаяся при движении лодки вибрация – пропала. Это он моментально зарегистрировал в памяти как факт.
- Поднимайтесь! Станция Березай, - в шутливой форме стал он поднимать своих помощников.
Все они так и спали в комбинезонах в одной каюте.
- Наше присутствие на этой лодке очень даже не желательно, - шепотом сказал Запрудин присутствующим, убедившись, что все проснулись и способны мыслить. – Чтобы ни случилось нам надо держаться вместе. Любыми путями хоть иногда встречаться. И помните! Чем больше мы будем знать обо всем и обо всех окружающих, что собой представляет эта техника, ее цели и задачи, тем больше шансов у нас будет для спасения. Где бы вы ни были, что бы ни делали, запоминайте все, что вас окружает. Если бы мы им были совсем не нужны, они давно уже избавились бы от нас. В том положении, в котором мы сейчас находимся, сделать это пара пустяков. Выпустил за борт, и мы уже на небесах. В утопленников ведь то же душа на небо взлетает. Интересно? Как она через такую толщу воды до небес доберется? – с горькой иронией закончил капитан.
Дверь в каюту открылась. Все удивленно повернулись к входу. Никакого движения по коридору слышно не было. В каюту вошли двое. Один из них был командир подводной лодки, а второй – совсем седой «малый», метра полтора ростом с выпирающими из под рубашки бицепсами и физически развитой грудной клеткой.

Новые данные в деле прапорщика.
После возвращения из командировки в Калинин, в деле бывшего прапорщика Курило появились новые данные.
На предъявленных фотографиях сослуживец по карательному батальону узнал и Петрова и Курило. За сотрудничество с немцами он рассчитался сполна. Отсидел в лагерях пятнадцать лет. Он вспомнил интересную деталь. Когда батальон участвовал в подавлении бунта Старцевского лагеря военнопленных, Курило вместе с ним, обходил бараки военнопленных. Почти все они были уже расстреляны. В одном из бараков, на нарах, между тряпьем они обнаружили двух военнопленных. У этих двоих даже царапин не было. Увидев их Курило в одно мгновение произвел два выстрела из своей винтовки. Оба пленных упали замертво. Один дернулся и затих, а другой через какое-то время пришел в себя и попытался встать. Курило, приставив ему винтовку к голове, выстрелом половину черепа снес. Эти показания были оформлены протоколом по всем правилам.
- Товарищ генерал! Майор Гусев по вашему приказанию прибыл, - доложил Гусев генералу.
- Присаживайся, Мирослав Михайлович. Ну, как там ваш подопечный? Что-нибудь новое вспомнил?
- Никак нет, товарищ генерал! Все старую песню поет. Правда о том, что служил в карательном батальоне – уже не возражает.
- Еще бы! – усмехнулся генерал. – Мы бы его одними «очняками» задавили. Слишком многие этот факт уже подтвердили!
- Когда я показал ему фотографию гауптмана Кросса, товарищ генерал, он сразу понял, что мы многое знаем, - сказал Гусев.
- О показаниях полученных в Калинине вы, надеюсь, ему ничего не говорили? – спросил генерал.
- Вы же сами приказали никому и ничего, товарищ генерал, - ответил Гусев.
- Мирослав Михайлович! На наш запрос мы получили ответ из Якутии. Еще один из сослуживцев Курило по батальону доказывает о причастности последнего к расстрелам. Во время участия батальона по вылавливанию партизан и сочувствующих им в одном из сел на границе Нагорной области и Белоруссии, по его утверждению Курило лично застрелил двух жителей. После карательной операции в этом селе в живых не осталось ни одного человека, Я думаю, Мирослав Михайлович, настало время встречи этого деятеля со своими родными. Предложите ему поездку. Он ведь переписывается с братом? Ваша поездка в Нагорную область не понадобится. Мы попросим сотрудников областного КГБ встретить и сопровождать его по родным краям, - сказал в заключение генерал.
Через несколько дней Андрей Курило вместе со своей женой уехал к своим родителям в Нагорную область. Настроение у него было не важное. Он чувствовал, что скоро что-то должно случиться. Пока он был еще на свободе, но в таком подвешенном состоянии пребывать ему оставалось не долго.
В ходе возобновленного следствия по делу прапорщика, представителями Управления КГБ по Нагорной области были вскрыты новые обстоятельства по делу карательного батальона. Вскрылись и новые факты бесчинств карателей по отношению к местному населению и партизанам. А благодаря болотистой и лесистой местности, особенно северо-западных районов Нагорной области и Белоруссии, в этих местах недостатка в партизанских отрядах не было. Не давали они покоя немцам. В свой очередной приезд Гусев встречался с одним из бывших командиров довольно крупного партизанского отряда. По его твердому убеждению тот, кто хотел сбежать из карательного батальона, тот сбежал. И таких оказывается, было не мало. Все они вступили в ряды партизан его или других отрядов.
Через несколько дней, когда Курило с женой находились в Нагорной области, Гусева срочно вызвал генерал.
- Мирослав Михайлович! Вам необходимо срочно вылететь в Нагорную область. По делу Курило вскрылись новые факты. Наши коллеги побывали в той деревне которую назвал в своих показаниях бывший сослуживец Курило по карательному батальону, находящийся сейчас в Якутии. Есть показания одной из женщин той деревни. По предъявленным фотографиям она опознала его и нескольких других бывших карателей, - сказал генерал. – Постарайтесь той женщине показать Курило. Если она подтвердит его причастность к расстрелам – будем передавать дело в военный трибунал. За совершенные преступления надо отвечать.
Женщина опознала Курило. В их деревне немцы тогда расстреляли всех несмотря ни на пол, ни на возраст. Ее родителей расстреляли прямо в доме. Ей повезло. Она спряталась в отхожую яму и все видела. Немцы к яме и близко не подходили. Когда в деревне все утихло, она выбралась из ямы, отмылась в речке и принялась хоронить родителей. Было ей тогда десять лет. По фотографии она опознала карателя.
- Да! Это он! Точно он! Они тогда вдвоем зашли в наш дом. Тот, второй, был ниже и старше. Он застрелил младшую сестру, а этот, который на фотографии, застрелил мать и отца, - со слезами на глазах рассказала женщина.
Когда Гусев, вроде при случайных обстоятельствах на улице показал ей Андрея, ему стоило огромных усилий удержать женщину от нежелательных эксцессов. Она так и рвалась к Курило. И если бы не Гусев, с кулаками налетела бы на него. Деревенская женщина и силенок ей не занимать. Бывшему карателю крепко досталось бы.
Через несколько дней Курило с женой вернулись в Белгород-Днестровский, а Гусев прибыл на доклад к генералу.
- Ну что, Мирослав Михайлович? Пора ставить точку в этом деле. Готовьте все материалы для передачи в органы военной прокуратуры. Пусть дальше они занимаются. Наши коллеги из КГБ по Нагорной области то же скажут свое слово. У них, там уже человек десять, если не больше, под следствием по делу этого карательного батальона.
Через месяц мать Курило умерла. Или сердце не выдержало, или она все же догадывалась об истинных похождениях сына служившего в карательном батальоне. Сердце матери не подведешь. А может она только и ждала встречи со своим сыном?
Суд состоялся в декабре. Проходил он, как и положено, в Нагорном. По месту совершения преступлений. Судили последних десять человек, соратников Курило по карательному батальону, участие которых в расстрелах военнопленных и мирных граждан было полностью доказано. На скамье подсудимых отсутствовал Курило. Неделю тому, находясь под следствием в следственном изоляторе, у него не выдержало сердце. Инфаркт. Видимо оно и к лучшему. Всех подсудимых суд признал виновными и приговорил к высшей мере наказания – расстрелу.
Так закончилось почти десятилетнее расследование одного из следов фашизма, зверствовавшего на протяжении многих лет почти во всех уголках Европы включая, конечно, Украину.
Путь Курило старшего пришел к своему логическому завершению. Чего не скажешь, пока, о пути Курило – младшего. Младшего, конечно, через поколение.

Ночные кошмары.
За многие тысячи километров от места катастрофы сухогруза Валерия Николаевна Запрудина, в ночь предшествующую катастрофе, спала очень плохо. Видимо это погода сказалась на ее состоянии. Несколько дней подряд шли проливные дожди, а вчера днем, наконец, выглянуло солнце. К вечеру тучи совсем разошлись, и вечернее небо усыпали миллиарды светящихся огоньков. Некоторые из них как будто подмигивали наблюдающим за ними, дразня и приглашая в путешествие за миллионы световых лет.
Ночью ей снились какие-то кошмары. Просыпаясь в страхе и в поту она, тем не менее, не смогла бы вспомнить ни одного эпизода увиденного во сне. Проснувшись в очередной раз Валерия специально уставилась на противоположную стенку да бы не смотреть в окно. «Если хочешь запомнить сон, проснувшись никогда не смотри сразу в окно», - вспомнила она напутствие, услышанное еще в детстве. И все равно вспомнить сон не смогла.
Поднявшись утром с тяжелой головой на плечах, как не вспоминала Валерия ночные кошмары, четко вспомнить хотя бы один из них она не смогла. Дочь Татьяна то же была не в лучшей форме. Сдав экзамены за девятый класс, до дождливых дней она успела еще немного позагорать. Испортившаяся погода прервала ее ежедневные путешествия на море и ночные посиделки у нее продолжались далеко за десятичасовые отметки будильника.
У Запрудиных на окраине города был небольшой частный домик с ухоженным двором. После покупки дома, Запрудины сразу завели овчарку. Молодой кобель по проверенной родословной, за несколько лет превратился в прекрасную овчарку. И вот, неделю тому, любимой овчарки и надежной охраны не стало. Утром воскресного дня, рядом со своей конурой, она была найдена мертвой. Валерия с дочерью немного поплакали и, вырыв на пустыре глубокую яму, закопали своего друга.
- Вот папа вернется из рейса и купит новую овчарку, - вернувшись в дом после похорон собаки, сказала Валерия дочери. – Он недавно звонил из Японии. Обещал после доставки груза в Сурабая и передачи сухогруза новому капитану и его команде вернуться домой. Скоро! Еще несколько месяцев, а может меньше, и мы снова будем все вместе. Помнишь, папа даже говорил, что это его наверно последний рейс? Ему ведь давно уже обещали должность в нашем порту, - успокаивала она дочь. – Всех денег никогда не заработаешь. И так вон сколько лет больше в разлуке, чем вместе. Хватит! Напутешествовался один. Откладываемого на черный день хватит и тебе на квартиру, да и нам на хлеб с маслом на двоих до конца жизни, - оправдывая такое решение мужа, подумала Валерия уже про себя.
В течение дня внутреннее состояние души Валерии не изменилось. Грудную клетку как будто постоянно сжимали в тиски. Иногда даже дыхание перехватывало. Все валилось у нее с рук.
К вечеру, уставшие до предела, Валерия с дочерью приготовив чай и варенье, устроились на диване. В углу жилой комнаты работал телевизор.
Когда они с кружками в руках присели на диван, программа «Время» близилась к концу.
«… Пронесся самый мощный за всю историю наблюдения, тайфун Васса. Особенно пострадали северные острова Филиппин, остров Тайвань и побережье Китая. Почти все сооружения на пути следования тайфуна разрушены. О жертвах ничего не сообщается. По предварительным данным они есть и довольно большие….», - сообщила диктор.
Кружка в руках Валерии мелко-мелко задрожала, а находящаяся в кружке ложка – зазвенела. Дочь с испугом посмотрела на мать.
- Где-то в этом районе наш папа, - прошептала Валерия.
Татьяна, порывшись в своих школьных кладовых, нашла атлас, раскрыла его на нужной странице и они вместе с Валерией стали изучать указанный в программе «Время» район.
- Это же тот самый район! Папа недавно звонил, что они выходят из порта Осака. Хоть бы они подольше в порту задержались, - сжимая пальцы в кулак, запричитала Валерия.
- Ты что, мама! Папа же опытный моряк! Их же предупреждают заранее, - успокаивая мать, сказала Татьяна.
- Нет! Надо позвонить в пароходство. Они точно должны знать, - набирая номер, сказала Валерия.
В пароходстве ничего утешительного не сказали «У них, видите ли, ситуация прояснится только в ближайшие дни. Тоже мне великие специалисты, - положив трубку на аппарат, с возмущением сказала Валерия. - Черт! Все к одному. Смерть собаки, проливные дожди и вдобавок еще и этот тайфун», - подумала Валерия, как будто какие-то сверхмощные силы могли связать воедино, через тысячи километров, все эти три факта. «А может, они уже все знают, а не говорят только чтобы не расстраивать меня?»
В пароходстве действительно знали на много больше, хотя точных данных ни у кого из руководящего состава пока не было. Больше всего в данной обстановке была осведомлена одна из женщин – радистов, сидевшая на смене в главной радиостанции пароходства. Сигналы о появлении тайфуна она приняла почти одновременно с радистом сухогруза. Дальше было хуже. В установленное время радист сухогруза «Олекса Довбуш» на связь не вышел. Несмотря на постоянные запросы, радист пароходства ответов не получала. В эфире творилась какая-то чехарда. По отрывочным данным, скорее догадываясь чем, утверждая, радист пароходства поняла, что в районе действия тайфуна прервалась связь еще с двумя кораблями. Сухогруз Австралийской компании и какой-то рыболовный траулер. Чей траулер она так и не поняла. По поручению руководства связывалась теперь с каждым из судов пароходства, находящимся в этом районе. Всем вышедшим на связь предписывалось немедленно следовать в указанный квадрат на поиски сухогруза «Олекса Довбуш». Таких судов получилось два. С получением радиограммы пароходства оба суда изменили курс и направились в указанный район.
Через три дня поиски были прекращены. Стало ясно, что сухогруз «Олекса Довбуш» и все его члены экипажа пропали без вести. Это заключение необходимо было письменно довести до семей членов экипажа сухогруза. Было принято решение пригласить в пароходство всех жен, чьи мужья пропали без вести, кроме жены Запрудина.
В Белгород-Днестровский, что бы сообщить скорбную весть жене Запрудина и вместе с тем засвидетельствовать свое глубокое уважение к ее мужу, выехал сам заместитель начальника ЧМП.

Банда Кривого.
Ближе к вечеру банда Кривого, он же Курило, внук прапорщика КУрило, за свои злодеяния совершенные во время войны так и не дожившего до суда, собралась в одном из заброшенных лодочных гаражей на берегу лимана. В последние месяцы все четверо иначе как банда себя не называли.
Всего два года тому, из вора-одиночки, совершившего к тому времени ряд краж личного имущества, Курило – внук превратился в главаря бандитской шайки, имевшей на своем счету достаточно, чтобы сесть на скамью подсудимых и отправиться в места не столь отдаленные. Причем, на приличный срок, имея в загашнике и два убийства, таксиста и часового. То, что часовой остался живой, они еще не знали. Банда имела на вооружении кроме самодельных и охотничьего, номерного, ножей, обрез двуствольного ружья, газовый пистолет и самое главное – автомат Калашникова с двумя полными магазинами боевых патронов. Имея такое вооружение, банда претендовала на особый статус своего положения. Во всяком случае, об этом мечтали все четверо.
Шел проливной дождь. По крыше недостроенного гаража падающие капли, создавая барабанную дробь, сливаясь в ручейки превращались в миниатюрные реки и, изображая Ниагарский водопад, падали на землю. В последствии, как бы обогащаясь за счет дождя и ручейков поменьше, впадали в огромный лиман.
- Колос! Выгляни и проверь все вокруг, - тоном приказа сказал Кривой.
- Да никого там нет! Вон, какой ливень хлещет, - с недовольством в голосе но, все же поднимаясь и выходя из гаража через проем не установленных ворот, ответил Колос.
- Вот стонота, - в след ему прошипел Кривой.
Ливень продолжался. Сквозь неоконченную крышу во многих местах вода лилась ручьем. Только один угол был более менее сухим. В этом углу, на разбитых ящиках и пристроилась «великолепная» четверка.
- И так! – начал Кривой после возвращения Колоса. – Информацию о кубышке с зелененькими, я проверил. Эта семейка действительно должна быть богатой. Тысяч сто баксов не меньше. Ведь столько лет по загранкам. Одна дочь. Не гуляют. Тратят мелочи.
- А хата! Опять же машина! – попытался возразить Роман.
- Хату они разменяли. Я проверил. Если и доплатили, то самую малость. И то я сомневаюсь. А вот ремонт и приобретение иномарки, могли влететь в копейку. Но и тут большой вопрос. Иномарку морячок взял подержанную, да еще и в загранке. А там такие тачки копейки стоят. Опять же на своем кораблике он ее из-за бугра привез. Так что перевозка ему ничего не стоила. А ремонт? Так он сам больше всего и вкалывал. Тут тоже деньги небольшие ушли. В общем, хату эту надо «потрошить». Если удача будет на нашей стороне, то бабок нам надолго хватит.
- Надо будет смываться отсюда и по дальше, - вставил Колос.
- Тут ты прав! Пока менты нас не повязали надо смываться, - согласился Кривой.
- В дальнее зарубежье нас не пустят, а в ближнее – мы можем каждый себе по маршруту выбрать, - полушутя, полусерьезно сказал Роман.
- Там же зверь во дворе бегает! Огромный как теленок. Как вы собираетесь мимо него в дом попасть? – спросила Соломонова.
- С кобелем вопрос решен! Мы с Колосом его утихомирили. Кусок колбасы и яд, введенный одноразовым шприцом внутрь колбасы, свое дело сделали. Кобель уже похоронен и находится на своих собачьих небесах, - ответил с юмором Кривой.
- Заметьте! Одноразовым шприцом! Во избежания заражения СПИДОМ, - хихикая подтвердил Колос.
- А как оттуда хозяйку с дочкой хотя бы на одну ночь выманить? – спросил Роман. – У меня нет ни малейшего желания идти на «мокрое».
- Вот это самый сложный вопрос, - огласился Кривой. – Давайте вместе над этим вопросом покумекаем. И с этим делом надо спешить. Хозяйка может нового кобеля завести, да и муж вот–вот должен из рейса вернуться.
- Эх! Если бы баба и ее дочь были набожны, а через пару дней Пасха – не было бы никаких проблем, - вспоминая прошлое, сказал Колос.
- Помолчи! – резко прикрикнув на Колоса Кривой. – Хотя ты прав! Больше чем пары- тройки дней у нас нет. Мы должны это дело провернуть на этой неделе. Лучше всего с пятницы на субботу. Кто на море, кто на огороды. Может и они на выходные, куда-нибудь, уедут. – В общем, так! С сегодняшнего дня, то есть ночи, по очереди дежурим у ее дома. В случае чего быстро собираемся, а дальше все по плану. Кто на «атасе», кто «бабки» ищет. Сегодня Мирон, завтра – Колос, а потом я. Если ничего не получится то с пятницы на субботу, часов в десять вечера, встречаемся на совхозе у остановки автобуса.
-
Путешествие в неизвестность.
- Прошу следовать за нами, - сказал командир подводной лодки и, повернувшись, вышел в коридор.
Запрудину и его друзьям ничего не оставалось делать, как следовать за ним. Вытянувшись цепочкой, они то же вышли в коридор. Впереди Запрудин, за ним радист, Татьяна, а замыкал цепочку – боцман. Вообще-то всю цепочку замыкал не боцман, а седой. Видимо он исполнял роль охраны.
«А зачем? – скосив глаза на седого, подумал боцман. – Куда мы денемся из подводной лодки, да еще и в подводном положении?»
Вся компания, проследовав через несколько отсеков, остановилась где-то по средине лодки в большом отсеке. Он был полностью свободным от различных приспособлений, которыми обычно так напичкана подводная лодка и мог служить, выражаясь наземным языком, ленинской комнатой для стоячих. Правда, слева по курсу их движения, почти до середины отсека, выступала какая-то круглая, метра два в диаметре, труба.
«Да! Действительно! Лодка не двигалась. Может, мы на грунт легли, - подумал Запрудин. – Интересно! Какая тут глубина? И что это за лодка, что выдерживает такую глубину? Из чего она изготовлена? А глубина тут должна быть порядочная, - вспомнил карту глубин Запрудин. – Если нас еще до сих пор не превратило в лепешку, значить у лодки специальный титановый корпус? А с какой целью она здесь?» Все эти мысли пронеслись в голове Запрудина со скоростью света и остались пока безответными.
- Вы сейчас переместитесь на нашу подземную, если хотите, подводную шахту. И учтите! С момента перехода на шахту вы попадаете к другому хозяину. И там ваше благоразумие, работоспособность - будут залогом ваших жизней. И поверьте мне, господин капитан! Если цена ваших жизней на моей лодке была копейка, то на шахте – не будет представлять и этого. Все кто находятся там, показывая рукой на задраенный десятью рогатыми барашками люк трубы, живут совсем по другим меркам. Таких как вы там пару десятков и вахтовая смена рабочих бригад, если это так можно назвать, происходит часто и довольно примитивно, - с ухмылкой, посмотрев на всех четверых и уродуя английский язык, сказал командир подводной лодки.
По его команде двое здоровил в спецовках без всяких нашивок и знаков различия приступили к работе.
Один из них повернулся в угол к небольшому пульту управления. Включив рубильник, он, двумя руками одновременно повернул по часовой стрелке два круговых выключателя. Послышался нарастающий гул, переходящий в свист. Стенки трубы задрожали мелкой дрожью и через полминуты или больше, в трубе послышалось какое-то шипение. Похоже на то, что трубу продували воздухом.
Запрудин и рядом стоявшие боцман, радист и Татьяна переглянулись. Неизвестность пугала. Сказанное командиром подводной лодки свою роль сыграло.
На пульте замигала лампочка, послышался непрерывный звук, похожий на сирену милицейских машин. За мелодичный звук сирен, автолюбители прозвали такие машины ГАИ – «канарейками».
Второй здоровило стал быстро раскручивать рогатые барашки. Через секунду люк открылся. Внутри трубы зияла пустота. Изнутри потянуло холодком. Боцман, радист и Татьяна автоматически отступили на шаг, плотно прижавшись, друг к другу.
- По этому стыковочному узлу вы по одному переберетесь на подводную шахту. С той стороны стыковочного узла вас встретят. Пройти, а вернее проползти, по трубе вам придется не много. Чуть больше десяти метров. Подводная шахта – это та же подводная лодка, только больших размеров. Правда, задачи у нее совсем другие. Наша лодка к подводной шахте пристыковалась специальными стыковочными узлами. Примерно как космический корабль к космической станции. Это вы, я надеюсь, понимаете? Кроме того, по всему борту лодка и шахта соединились особыми присосками, каждая из которых способна удерживать несколько тонн груза. Мы теперь с шахтой, до определенного времени, составляем единое целое. А связывает нас только вот этот стыковочный узел. Переправим на шахту, передадим продукты и воду, заберем то для чего мы здесь и домой. А вам, извините, придется остаться там. Я и так нарушил приказ, когда взял вас на лодку. Мне, просто, стало жалко до предела измученных людей. В те места, где мы вас подобрали, никогда никто не заходит. Плот слишком далеко отнесло от караванных путей. Вас неминуемо ждала медленная смерть.
- Можно подумать, что здесь нас ждет развеселая и длинная жизнь.
- А вы с юмором. Во всяком случае здесь вы сможете еще пожить.
- А вы не отдаете себе отчет, что нас могут искать? – боднулся Запрудин, не очень-то веря в свои слова.
- А знаете, сколько времени прошло с момента гибели вашего сухогруза? Скоро месяц! О вас уже давно забыли, - покачав головой, сказал командир. – Я надеюсь, что о нарушении мною приказа никто и никогда не узнает. Тем более мои хозяева. Так что счастливо оставаться, - усмехнулся он на прощание.
Один из здоровил махнул рукой, показывая на зияющую пустоту трубы. Все четверо молча переглянулись. Пожав всем руки и сжав на прощание поднятые ладони Запрудин наклонившись, втиснулся в трубу. Диаметр трубы был больше метра. Вдобавок ко всему по бокам трубы, для удобства перемещения, были приварены скобы.
«Истинная заграница. Хоть и в пекло, но с удобствами», - в последний момент подумал Запрудин.
- Включить автоматику! Подать воздух в присоски! Продуть цистерны главного балласта! – спустя несколько часов из центрального отсека подводной лодки команды следовали одна за другой.
Заработали турбины. Корпус атомной субмарины задрожал, нос на несколько градусов поднялся вверх и лодка, отстыковавшись от своей «подруги» – подводной шахты, стала подниматься.

Очередное убийство.
После нескольких солнечных дней в пятницу к вечеру небо снова затянули тучи. То в одной, то в другой стороне огромного небосвода сверкали молнии. И будто бы собравшись с силами, после очередной ослепительной молнии, небо с треском разорвалось и, перекатываясь с одного участка небосвода на другой, загрохотал гром. Пошел дождь. Вначале это выглядело так, будто кто-то не видимый там на верху тщательно просеивал дождь через чувствительный распылитель, потом, ему это все надоело, и он резко перевернул архиогромное ведро выливая за раз всю воду на землю.
Как и когда-то, Кривой сегодня собрал всех своих на берегу лимана в полузатонувшей барже. Под листами оставшегося железа сидели Кривой, Колос, Мирон и Соломонова.
- Погода на нашей стороне, - переждав очередной грохот грома, сказал Колос.
- Ты не слишком надейся на дождь. Гроза долгой не бывает. К глубокой ночи еще и распогодится! Даже Луна будет не только звезды, - возразил Мирон.
- Нет! Сегодняшний ливень затяжной. Вон, какие на воде пузыри, - после очередной молнии успокоил всех Кривой. – Больше ждать нельзя. К двум часам ночи собираемся на совхозе у бывшей столовой. Там сейчас одни развалины. Действуем, как и договорились. Анка стучит в дверь и как только откроют я, Колос и Роман врываемся в дом. Анка остается на атасе. Дальше по ходу дела. Колос! Не забудь обрез!
- А может не надо стволы? При виде одних ножиков хозяйка и дочь мигом «бабки» отдадут. Зачем на «мокрое», - глядя на Кривого, спросил Мирон.
- А на «мокрое» мы и не собираемся, - моргнув зачем-то Колосу, ответил Кривой. – Зачем нам лишние приключения на ж…
- Мы их только попугаем, - Колос ехидно улыбнулся.
- Это, что бы они не «вякнули» никому. Хотя бы пока мы не смоемся с этих мест, - подтвердил Кривой.
Ближе к одиннадцати гроза стихла. Четверка поднялась наверх. Вокруг было темно как у негра в желудке. Сверху что-то давило. Чувствовалось, что гроза сделала всего лишь небольшую передышку.
На стук в дверь никто не отозвался. Соломонова постучала снова. В одной из комнат зажегся свет. За дверью послышались шаги.
- Кто там?
- Это с телеграфа. Вам срочная телеграмма! Откройте! Я вся промокла, - скороговоркой выпалила Соломатина.
Услышав слово «телеграмма» у Запрудиной сжалось сердце. Она рывком повернула ручку английского замка. Дверь с грохотом раскрылась, больно ударив ее по руке. Валерия только собралась было повозмущаться, как в коридор ворвались трое в масках. Один из них, развернув спиной ее к себе одной рукой обхватил за шею, а другой – зажал рот.
- Молчи, сука! Вякнешь – прикончим! Быстро в комнату, - прошипел Колос.
Мирон захлопнул дверь.
Поддерживая теряющую сознание хозяйку, Колос потащил ее в комнату. Следом направились Кривой и Мирон.
- Мирон! Шторы! – прошипел Кривой.
Колос немного ослабил руку на шее хозяйки, и она увидела как один из них, в маске, прыгнул к окну и рывком задернул шторы.
Кривой, опустив автомат к ноге, направился в угол и включил торшер.
- Выключи свет и посади бабу в кресло, - выдавливая сквозь зубы слова, приказал он Колосу.
«Хоть бы дочь не проснулась», - с большими от ужаса глазами наблюдая за происходящим в ее доме, подумала Запрудина.
Но было поздно. В одной из комнат послышался шум, дверь открылась и на пороге, в ночной рубашке, появилась дочь.
- Если пикнешь, застрелю! – направив на нее автомат, прошипел Кривой.
Татьяна, увидев мать, бросилась к ней.
- «Бабки» и золото на стол! Быстро! – прорычал он.
Запрудина в руках Колоса задергалась, издавая зажатым ртом мычащие звуки.
- Да освободи ты ей рот. Тоже мне, Рембо хренов, - прикрикнул Кривой
Колос, отпустив хозяйку, быстро поднял обрез на уровень ее груди и взвел курки.
- Только пикни и ты уже на небесах, - с перекошенным лицом, упираясь огрызками стволов в грудь хозяйке, прохрипел Колос.
Мать и дочь почти одновременно опустились в кресло.
- Мирон! Быстрей поменяйся с Анкой, - махнув головой на выход Кривой.
Через мгновение в комнату, предварительно закрыв и входные, и комнатные двери, вошла Соломатина. Последнее приказание Кривого Мирон выполнил мгновенно и с большим удовольствием.
Меньше чем через полчаса из комнаты раздались приглушенные разразившейся грозой вначале два, а потом еще один, одиночные выстрелы.
Через секунду входная дверь в доме открылась, и в темноту ночи скользнули тени троих. В комнате, на залитом кровью кресле, крест на крест остались лежать мать и дочь. В спешке бандиты даже забыли выключить свет.
- Зачем ты третий раз стрелял? – спросила Соломонова, когда все четверо очутились в районе свалки.
- Мне показалось, что мать жива и пытается подняться.
Свернув от свалки в сторону, Кривой и его компания утопая в грязи направилась в свое обиталище, разваленный сарай одиноко стоявший на окраине леса, недалеко от персикового сада.
Укрывшись от дождя в углу сарая, Кривой, Колос, Мирон и Анка тяжело дыша, развалились на сене. Прислонившись к стене, Анка мертвой хваткой держала в руках большую хозяйственную сумку.
Немного отдохнув, при свете фонаря, они стали подсчитывать ночной улов. Он оказался приличным. 60 тысяч долларов, пять тысяч гривен, не считая золота, кожаной куртки и кожаного пальто.
- Кривой! Давай сматываться куда-нибудь! Посадками, посадками и к границе. В Молдову. Там переждем, купим «ксивы» и куда угодно. Останемся здесь, повяжут нас, как пить дать. И зачем было баб «гасить»? – как будто предлагая и одновременно спрашивая, начал Мирон.
- Да! Оставить их в живых, а они через минуту по телефону в ментовку сообщат. Те только и ждут сигнала, чтобы нас повязать. Не! Мы еще поборемся. До вечера отдыхаем здесь. Днем Анка сходит переоденется и нам какую одежку принесет, а вечером махнем в Одессу. Оттуда поездом – куда захотим. Менты на тела наткнуться в лучшем случае только в понедельник. И то вряд ли. Сегодня никто ни к кому не ходит и никого не волнует, что у соседей творится. Каждый живет сам по себе. Так что у нас в запасе как минимум пару суток, - сказал в заключение Кривой, укладываясь на ночлег.
Остальные последовали его примеру.

Уже в семь утра оперативная группа городского отдела УМВД «повязала» всех четверых. Взяли их сонными, тепленькими в том же, полуразваленном сарае, куда оперов привел кинолог с розыскной собакой.
Сигнал об убийстве поступил на пульт дежурного в 4 часа 05 минут. Звонил мужчина. Сосед Запрудиных.
Соседка Запрудиных поднялась еще и трех не было. На электричку собралась. Она занималась мелким бизнесом. Если точнее, ездила несколько раз в неделю в на Седьмой километр за товаром. «Волка, - как говорится, - ноги кормят» Встанешь пораньше и с любимой «кравчучкой» за товаром, где дешевле. Разница от продажи и составляет кажущуюся в чужих глазах сногсшибательную прибыль.
Собрав свои походные коробки, она заметила в окне соседки свет. Думая, что та то же собралась на электричку, вдвоем веселее, оставив «кравчучку» с коробками в коридоре она вышла на улицу и направилась к Запрудиным. Дождь перестал и половина неба появившимся ветром, крепчавшим с каждой секундой, была уже освобождена от туч. Подойдя к дому Запрудиных, она остановилась у открытой двери. В комнате было тихо. Заглянув в коридор, соседка позвала Запрудину. В ответ тишина. Она позвала снова. Не дождавшись ответа, прошла по коридору на свет. Заглянув в комнату, дико закричала и тут же выбежала на улицу. Так, с криком «убили», она вбежала в свой дом. На крик поднялся муж. Только крепко встряхнув свою половину, он с трудом смог добиться членораздельных звуков. Вбежав в комнату и убедившись в бесполезности оказания соседям какой-либо помощи, он тут же, с их телефона, позвонил по номеру 02.
Получив указания ничего не трогать и до прихода оперативников оставаться на месте, он, закрыв входную дверь на замок и усевшись на кухне, стал выкуривать сигарету за сигаретой. Два трупа в соседней комнате давили на психику. Все что он делал до сих пор, смахивало на какой-то инстинкт. Даже больше похожий на автоматизм.
Спустя минут пятнадцать, первая оперативная группа прибыла на место преступления. Минут через двадцать за ней появилась и вторая.
Часть оперативников осталась в квартире Запрудиных, а остальные, большая их часть, приготовив оружие, вместе с кинологом и розыскной собакой направились по следу.
Следы преступников имели четкое направление. Дождь прекратился почти сразу после убийства и оттиски обуви на сырой земле были отчетливыми. Три пары крупных, мужских и одна пара – женских. Направление следов вело в сторону переезда. Ускорив бег, до предела навострив слух, шестеро оперативников с оружием на перевес направились в том направлении.
В считанные минуты были предупреждены все посты ГАИ, пограничники и дорожно-патрульная служба. По оперативной связи было доложено в Одессу.
Беглым осмотром было установлено, что убийство произошло около двух часов тому и бандиты не могли далеко уйти. Что-то подсказывало оперативникам, что убийство Запрудиных и попытка убийства часового дело одних и тех же рук. Часть следов в квартире и возле дома совпадали с имеющимися отпечатками оставленными на территории военного склада. Хотя совпадение еще не факт и не доказательство.
То, что убийство Запрудиных и нападение на часового в обоих случаях совершили не профессионалы, было ясно с самого начала.
- Профессионалы не оставили бы часового в живых! Профессионалы не стали бы стрелять в квартире! Для убийства там было много других вариантов. Профессионалы, наконец, не оставили бы в квартире свет, - к такому предварительному заключению склонялись все трое следователей, в том числе и следователь прокуратуры.
Взяв с поличным, оружием, вещами, золотом и деньгами, всех четверых доставили в отдел для «экстренного потрошения» В спешке бандиты, а по-другому назвать этих отморозков было нельзя, могли дать много ценных показаний. Проведя с каждым из четверых в отдельности довольно длительный предварительный допрос иногда даже с небольшим пристрастием и, зафиксировав все это протоколами, всех четверых развели по отдельным камерам «ИВаСи».
Так закончила свое почти двухгодичное существование банда Кривого, он же Курило – внук. Впереди были месяцы судебного разбирательства, доказательств виновности в содеянном. Прямо со следующего дня четверка задержанных начала «раскалываться» и валить все друг на друга. А каяться бандитам было в чем. На свет стали появляться одно за другим все их дела и делишки. Всплыли и простые хулиганства, и угрозы, и рэкет, и убийства.
В своих зверствах человек всегда идет от малого к большому. И если его в том, в самом малом не остановить, то через какое-то время постоянно «совершенствуясь» он, человек, превращается в зверя, а иногда даже превосходит самого агрессивного зверя.
И в большинстве случаев, если не в каждом, этому способствует окружающая обстановка. Так сказать – благоприятная среда. В некоторых случаях, как это было с Курило–дедом - это была война. А вот с Курило–внуком - демократическая вседозволенность. Отсутствие законов определяющих хотя бы то, что нельзя и естественно, жесточайшая ответственность за содеянное. Особенно за преднамеренное убийство.
В конце концов, суд вынесет свой вердикт. Виновные понесут наказание. На суде будет вынесено и частное определение. Ведь если бы в самом начале пострадавшие обратились в органы милиции, может, и не было бы таких тяжелых последствий. А может, все бы так и осталось??? Ведь в большинстве случаев «пока жареный петух в ж… не клюнет…», «пока гром не грянет – мужик не перекрестится» и много еще таких поговорок у славян. И что интересное, все эти поговорки взяты из жизни.
Главарь банды Курило, он же Кривой, по большинству статьям Уголовного кодекса признан виновным и заработал десять лет лишения свободы, а 93-я статья – «Умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах» дала ему прямой путь к исключительной мере наказания – смертной казни.

Уран со дна океана.
Попав на подводную шахту Запрудин, боцман, радист и Татьяна были распределены по бригадам. Таких бригад на шахте было три. Одна - работает, одна – отдыхает, а одна наводит порядок, занимается ремонтом, готовит пищу и прочее.
Каждая секунда суток была распределена и загружена до предела. Уже на третьи сутки Запрудин знал все или почти все о подводной шахте. Он даже составил в своей памяти своеобразные чертежи этого подводного шахтоуправления.
Действительно, подводная шахта представляла собой настоящую подводную лодку, только больше чем обычная. Конус бака подводной лодки был съемным. Оставшаяся часть туловища была ровненько срезана. Такой себе обрубок. Этой частью подводная лодка плотно вошла в основание подводного вулкана. Срезанная часть бака чем-то напоминала пустотелый торпедный отсек. Пустотелый отсек имел двойные стенки. Внутренняя часть представляла собой выдвигающуюся под давлением трубу со специальным, больше метра в диаметре, сверлом. Похожим на те, которыми пользуются строители метрополитена. Снаружи, носовая часть лодки по окружности корпуса то же имела кольцо – сверло. И внутреннее и наружное сверла, если эти приспособления так можно назвать, работали в унисон. Благодаря этому лодка врезалась в горную породу на глубину около десяти метров. Плотность вхождения лодки в природу была такова, что вода туда не попадала. Кроме того, в полученном таким образом шурфе, лодка создавала определенное давление.
А дальше и того проще. Шахтеры, рабочие трех бригад, вначале по одному, в специальных комбинезонах через систему отсеков – предбанников, направлялись через отсек в шахту. И на протяжении определенного времени специальными отбойными молотками углубляли основание подводного вулкана. Получалось что-то похожее на тоннель. Ну чисто тебе строящееся метро.
Видимо, работы велись здесь уже довольно давно, потому что в первый же день выхода на работу Запрудин с бригадой больше километра добирались по тоннелю, пока не уперлись в стенку.
Продвигаясь ползком по трубе и еще метров десять по тоннелю таких же размеров, каждый из бригады попадал в настоящую шахту. В ней уже можно было передвигаться стоя. С каждым днем тоннель шахты становился все глубже и глубже.
Попав в первый же вечер в бригаду, а время суток на лодке измерялось только приемами пищи и сном, Запрудин в течение короткого времени познакомился со всеми.
В бригаде было десять человек. Он – одиннадцатый. Все были из разных стран мира. В принципе знакомства как такового не было. Просто, войдя в кубрик, Запрудин представился вначале на чистом украинском языке, потом – на русском. Если первое на обитателей кубрика не произвело почти никакого впечатления, то сказанное на русском языке оживило всех. Каждый из присутствующих считал своим долгом пожать руку вновь прибывшему, при этом на незнакомом для Запрудина языке, похлопывая последнего по плечу, старался высказаться.
- Иван! – скрестив ладони поднятых над головой рук, объявил всем Запрудин.
- О! Иван! Иван! – слышалось на разных языках.
По разговорам Запрудин понял, что в кубрике есть люди почти со всех уголков земли. Были тут и немцы, и французы, и англичане, и похожие на японцев, и на выходцев из юго-восточной Азии.
- Сколько людей на лодке? – спросил на английском Запрудин.
- Тридцать рабочих и экипаж лодки, - ответил один из бригады на таком же английском языке.
Теперь у Запрудина была возможность пообщаться. Впрочем, английский язык, как оказалось, понимали многие. Но разговаривать могли только трое. Чуть позднее, когда большинство из находившихся в кубрике устроившись на топчанах уснули, четверо разговаривающих на английском собрались возле топчана Запрудина.
«Цифра четыре наверно счастливое для меня число», - в последний момент перед сном подумал Запрудин.
Запрудин многое почерпнул из этой беседы. Собирая по крупицам услышанное от каждого члена бригады, в последствии он смог без всякой карты передвигаться по лодке, зная, что и где находится.
- Значит, подводная лодка-челнок прибывает сюда не реже одного раза в месяц, - сопоставив факты сразу зафиксировав в своей памяти Запрудин. – Значит, на вахте члены бригады могут продержаться только месяц! Через месяц – смена бригады. А куда этих девать? А прошлые смены? Не везут же их обратно! Вахтовая смена, - вспомнив слова командира подводной лодки–челнока и его ухмылку Запрудин. – Значит, отработанный материал выпускают в свободное плавание, то есть, за борт. Остроумно! И никакой мороки!
Главное что удалось узнать Запрудину, так это цель пребывания здесь и подводной лодки-челнока, и подводной лодки-шахты, и трех таких же, как и та в которой он, бригад - смертников. Оказывается, из глубин подводного вулкана одна из шустрых стран добывает ни много, ни мало чистейшую урановую руду.
На земле, в урановых рудниках, для получения одного грамма сравнительно чистого урана, необходимо «перелопатить» горы руды. А здесь, на дне океана, в глубине подводного вулкана концентрация урана в сотни раз превышает наземную. До минимума сокращенный процесс изготовления оружия массового поражения.
- А может уран идет на сугубо мирные цели? Может и так, - соглашался он сам с собою. – Хотя, мало вероятно. Все, что в последствии идет на мирные цели, вначале проходит апробацию в военной отрасли, - пришел к окончательному заключению Запрудин.
В заботах, познании и акклиматизации прошла неделя. За это время Капитан сухогруза многое узнал. Оказывается, обогащение урана происходит прямо на подводной шахте. И готовый уран, каждую упаковку весом вполовину меньше критической массы, в больших свинцовых контейнерах забирает лодка-челнок. А для обогащения урана в основном требуется только урановая руда и вода. И того и другого на месте добычи было в избытке.
Узнав все это, Запрудин разгадал и последнюю загадку. Загадку частой смены бригад. В отсеке обогащения урана и до его упаковки в контейнер, из-за примитивной противорадиационной защиты, уровень радиации во много раз превышал все допустимые нормы.
- Не может быть, чтобы ни рабочие, ни члены экипажа, ни одного из которых за все это время он не видел, не знали или не догадывались о смертельной опасности? - каждый раз задавался вопросом Запрудин.
Из своих он встречался только с боцманом. Боцман был в смене, которая возвращалась с работ тогда, когда смена Запрудина отдыхала. Иногда они подолгу разговаривали. В смене боцмана был еще один бывший украинец. Родом из одной из западных областей, хотя последние десять лет проживал в самой южной республике бывшего Союза.
Втроем они часто уединялись и вспоминали прошлое. Звали земляка – Микита.
- Боцман! А ты ничего не слыхал о радисте, о Татьяне? – в первую встречу спросил Запрудин.
- Радист в смене, которая сейчас добывает руду. А вот о Татьяне слыхал, что она, как и несколько других женщин, занимаются на лодке каким-то специальным заданием. Может пищу готовит, а может, что и другое делает? – ответил Боцман.
- А я, вот, занимался челночным бизнесом, - в один из таких вечеров, сказал о себе Микита. – Мотался по заграницам, менял доллары на товар, а у себя дома все это продавал, вырученные деньги снова менял на доллары и опять за границу. На проценты вся моя семья, включая и ближних родственников, жила.
- А мы вот с капитаном ничем кроме своей специальности не занимались. Даже и не представляю, как бы я этим малым бизнесом стал заниматься? – вступил в разговор боцман.
- В том, что я здесь, сам виноват, - с грустью в голосе высказался Микита. – Позарился на легкий заработок. Обещали за месяц десять тысяч долларов заплатить. И чувствую, что они меня досыта ими накормят. Зачем было Союз разваливать?
- А я вот что об этом думаю! Славяне сами виноваты в том, что случилось. Видите ли, славянам захотелось жить самостоятельно. Каждому в отдельности. Точнее, вначале не всем славянам, а только их руководителям. Трое отказались подчинятся четвертому. Собрались где-то там, в Пуще, попарились в сауне и с чистым телом и душой, под звон хрустальных бокалов, одним росчерком пера разделили одну треть суши земного шарика на «запчасти». Идея может, была и правильной. Управлять не большими государствами оно легче, чем огромной территорией в девять часовых поясов. Но в действительности оказалось, что это не так просто. Чего-то в верхах не до конца продумали, - ответил боцман.
- А что додумывать? История давно доказала: всякая революция создаваемая на развалинах прошлого – недолговечна, - вступил в разговор Запрудин. И если бы кучка богатых в царской России не довела до критического состояния свой народ, разве мог один человек, пусть даже такой Великий как Ленин, поднять народ на такие жертвы как в 1917, в гражданскую войну, пережить 37 и другие годы? Нет! Народу тогда деваться было некуда. И долго еще, после 1917 года, бедный народ бывшей царской России, органически не переваривал богатых и уничтожал их до третьего колена, иногда только за то, что у того, у богатого, и всего то было на корову или на лошадь с плугом больше. Историю не только нельзя забывать, не только учить, в историю надо вдумываться и не повторять горьких ошибок.
- Во истину: «что имеем не храним, а о потерянном - плачем», - снова вступил в разговор Микита. - Как говорил один из трех «великих» руководителей: «бачили очи що вибирали?»…. Он там еще добавлял: «маємо те, що маємо …» Выдающееся умозаключение. А что мы имеем? Денежные сбережения у десятков миллионов людей в один присест как Фома хреном слизал. Ни работы, ни зарплаты. Конечно! В мутной воде рыбку ловить и легче, и проще. Кто пошустрей да при власти, тот и выловил весь крупняк, а мелочь – остальным кому достанется. И каждый в верхах клянется, что делает это во благо своего народа.
- Так, где же этот народ, счастливец, во имя которого все это делается? – перебил Микиту боцман.
- Я и говорю! Видимо он как был за границей, так там и остался. Видите ли! Они там, в верхах, сало с бульбой и с красной икрой - не поделили. Границ наделали. Теперь чтоб на родину съездить надо, как минимум, несколькими окладами депутата Верховного совета обладать. А если работы нет или зарплату по нескольку месяцев не выплачивают, тогда что? Сидеть дома и не рыпаться? Это же надо! Европа объединяется, Границы открывает, к единой валюте идет! И опять наши славяне умнее всех хотят быть. Вместо того чтобы открыть границы пусть все деловые и денежные люди к нам идут и у нас, на месте, покупают все что разрешается, так нет. Все наоборот. Зачем вас дорогие иностранцы обременять? Мы сами к вам все привезем, Мало того, что мы вам по дешевке все что есть продадим, так еще и вырученную валюту у вас оставим. Пользуйтесь на здоровье. Повышайте уровень жизни своего народа. А мы уж, как-нибудь! Мы потерпим! Так и это еще не все. Даже тот, оставшийся у нас скудный мизер стабильной валюты, который, как говорят картежники и в преферанс не ловится, добровольно, с криком ура, проклиная все таможни, подвергая себя мыслимым и не мыслимым моральным и физическим негораздам, вывозим за границу приобретая там далеко не лучшего качества промышленные и продовольственные товары, - разозлившись не на шутку, убеждал собеседников Микита.
- Что ты нас агитируешь? Мы с тобой в одной упряжке находимся. И дай Бог когда-нибудь из этой катавасии выбраться живыми, - возразил Запрудин. – Хорошо вам с боцманом. У вас до рабочей смены целых шестнадцать часов, а мне, извините, всего несколько часов. Так что давайте по кубрикам и спать.
К концу четвертой недели, как и предполагал Запрудин, появилась лодка-челнок. Правда, Запрудин об этом узнал от боцмана зашедшего его проведать. Состояние здоровья уже третий день не позволяло ему подниматься. За последнюю неделю он сильно исхудал. Донимали постоянные головные боли, температура.
- Значит расчеты мои правильные, - выслушав боцмана, сказал Запрудин.
- Иван Васильевич! Расчеты расчетами, но на сей раз, на шахте творится что-то не ладное. Даже по рассказам старожилов такого еще не было. Отменены все работы. Из кубриков нас не выпускают. Я еле вырвался к вам, - продолжил боцман.
В течение трех дней, а по расчетам Запрудина в течение девяти приемов пищи, на лодке творилось что-то сверх секретное. По проходам постоянно слышались тяжелые шаги и какие-то отрывистые разговоры. В кубрике Запрудина, у дверей, постоянно дежурили рабочие, понимающие английский язык.
К исходу третьего дня всякое движение на лодке прекратилось. На работу их не поднимали. Кто-то попытался открыть двери кубрика. Дверь открылась. В проходе – никого. А раньше, в проходе каждого отсека, была охрана. Первые обитатели кубрика, выглянув, стали выходить в проход. Узкий проход давал возможность передвигаться только по одному, в крайнем случае, впритирку, по два человека.
В течение небольшого времени вся бригада разбрелась по лодке. В кубрике оставался Запрудин и его лучший друг из числа иностранцев – представитель Туманного Альбиона.
За время пребывания Запрудина на подводной шахте, он и англичанин привязались друг к другу. Видимо не последнюю роль в этом сыграло знание Запрудиным английского языка.
- Что будем делать, Иван?
- Первым делом необходимо выяснить, что твориться на лодке! Если экипаж покинул лодку то, главное, не допустить панику. Нужно срочно собрать всех кто хоть не много, в добавок к своему владеет еще и английским и хоть что-то знает о нашей подводной шахте или лодке. Я уже геть запутался, - поднимаясь на топчане, сказал Запрудин.
- Иван! Это конец! Они покинули лодку! Мы теперь никому не нужны! Мы все обречены!
- Возьми себя в руки! Прекрати паниковать! Быстро по кубрикам других бригад, - подталкивая к дверям англичанина, сказал Запрудин.
- Минут через десять англичанин привел еще четверых рабочих. Пока он носился по лодке в поисках коллег по несчастью, знающих лодку и владеющих английским языком, в кубрик к Запрудину вошли боцман и радист Миша. Они принесли своему капитану печальную весть. Несколько дней тому при загадочных обстоятельствах, погибла Татьяна. Эту новость сообщили Мише при раздаче пищи. Подробностей он не знает.
- Теперь нас осталось только трое. Надолго ли? – высказался вслух Запрудин.
В кубрике находилось восемь человек. Слушая разговоры Запрудина с иностранцами, боцман только глаза переводил то на одного говорившего, то на другого. Английский он знал только в пределах, необходимых для работы на сухогрузе. Радист тоже не отличался большим знатоком английского, хотя понимал, если говорили медленно, довольно много.
- Значит, экипаж покинул лодку? – переспросил Запрудин.
- Лодку они покинули недавно. Может пару часов тому. Это подтверждают и остальные, - показывая на рядом сидящих, сказал англичанин.
- Если они не уничтожили нас сразу, то для этого были, наверно, веские причины. Но лодку они заминировали! Это точно! И мина с часовым механизмом где-то в одном из отсеков. Всю лодку минировать, смысла нет. Достаточно взорвать один из отсеков, желательно который ближе к тоннелю. Попав сквозь взорванный титановый корпус лодки вода уничтожит и лодку со всеми кто в ней находится, и заполнит тоннель и шахту. Мину надо искать в первую очередь у входа в тоннель. Хотя не исключено, что она может быть где угодно. Боцман! Берите двух помощников и по всей лодке ищите спасательную камеру. На каждой подводной лодке она есть. Как правило, камера рассчитана на 40 – 50 человек. Этого достаточно чтобы спасти всех. – Помогите ему с людьми и объясните им, что и как, - обратился к англичанину Запрудин. – Это наш последний шанс.
Боцман с двумя помощниками вышел из кубрика.
- Я, вы и оставшиеся попытаемся найти эту чертову мину, - сказал Запрудин.
С момента начала поиска прошло не больше тридцати минут. Проверяя каждый отсек, благо тишина на лодке была гробовая, Запрудин и иже с ним внимательно осматривали все подозрительные места, периодически прислушиваясь, чтобы не пропустить тиканье часовой мины.
- Как давно эта лодка здесь? И сколько человеческих жизней «благодаря» ей покоится на дне океана? – эти мысли не покидали Запрудина ни на минуту. То, что их всех ждет та же участь – Запрудин не сомневался. Эти деятели не дураки. Зачем им свидетели. И никакой спасательной камеры на лодке нет. Вся эта кипучая деятельность для отвода глаз. Для успокоения совести. А главное не допустить паники. Тогда смерть наступит на много раньше. И что-то ведь надо было делать? Не сидеть же, сложа руки?
С каждым часом дышать становилось все труднее.
«Еще полчаса, час и все! Не надо взрыва. Сколько же прошло времени с момента остановки системы жизнеобеспечения? Хорошо хоть свет не вырубили. Могли ведь полностью обесточить лодку. Тогда хана. А разве так не хана? Ну, продержимся еще пару часов. А дальше? Те же ….., только вид с боку», - с горьким юмором подумал про себя Запрудин.
Как и ожидалось, спасательной камеры на лодке не оказалось.
- Мы проверили везде. Камера на 50 человек – это не иголка. Приличный кубрик. Искали от самой кормы. Еле вас нашли, - сказал боцман, входя со своими помощниками в носовой отсек входа в канал шахты.
Вместе с иностранцами и Микитой в отсеке находилось девять человек.
- Там, недалеко от центрального отсека, справа по борту лежит какая-то сигара. Похоже – торпеда, - шепнул на ухо Запрудину боцман.
Эту новость Запрудин сразу, переведя на английский, довел до остальных.
Пробравшись цепочкой по узким проходам, все девять человек остановились в отсеке, куда их привел боцман.
Действительно! Справа по борту лежало на специальной каретке что-то очень смахивающее на торпеду.
Благодаря коллективным знаниям удалось установить, что это и есть спасательная камера. Правда, не на 50 человек, а всего на одного. И выстреливается она с кормы, подаваясь в кормовой отсек по монорельсовой дорожке.
Все находящиеся рядом со спасательной камерой, притихли. Никто не смотрел друг на друга. Всем хотелось жить.
Прошло минут десять. Рядом с камерой остановился англичанин.
- Сколько нам еще осталось жить, никто не знает! Всех спасти все равно не удастся. И с этим необходимо смирится. И не надо кривить душой. К такому исходу мы уже давно себя приготовили. Спастись может только один человек. И спастись должен тот, кто сможет выжить там на верху. Я не думаю, что тому, кто выберется из этой могилы, там, на верху, будет легко. Без воды и без пищи медленная смерть еще хуже. Нам что! Взрыв, секунда и мы все дружно, даже не успев ничего понять, уже на небесах. А тому, кого мы решим спасти, несмотря ни на что, необходимо выжить. Выжить, чтобы сообщить миру о нас. О том, что мы делали. Предупредить мир о надвигающейся катастрофе. Выжить ради нас всех, ради тех, которые с этой лодки ушли в мир иной раньше нас. Кто готов на это? Я лично остаюсь на лодке! – сказал англичанин, внимательно посмотрев на каждого из девятерых. - Предлагаю бросить жребий, - минуту помедлив, продолжил он. – Так будет справедливо. Все согласны?
Все девять молча кивнули головой. К жребию приступили моментально. Писать записки или ломать спичку было и некогда, и не было ни бумаги, ни спичек. Жребий бросили самым примитивным способом. Все встали в ряд. Во главе – англичанин. Запрудин со своими стал на левом фланге. Место левофлангового занял Микита. По команде англичанина все одновременно выбросили вперед кулак с растопыренными, кто, сколько хотел, пальцами. Англичанин суммировал все пальцы. Получилась цифра 33.
« Все великие погибали в 33. Какое-то колдовство. Для кого-то роковое число. Но сегодня это число кого-то может спасти», - подумал Запрудин.
Англичанин приступил к жребию. Счет он начал с себя, как с правофлангового.
- Почему этот англичанин всем командует? – шепотом спросил у Запрудина Микита.
- Более-менее только английский язык знает большинство из присутствующих, ответил Запрудин.
Заканчивался третий круг подсчета, когда все взоры иностранцев устремились на Запрудина. Не очень следя за подсчетом, Запрудин думал о чем-то, о своем. Интуитивно прервав свои мысли он, не понимая что происходит, посмотрел вначале направо и на приближающегося англичанина, потом налево. Считающий остановился прямо перед ним .
- 33 – ий, - с какой-то грустью в глазах произнес он. – На вас закончился счет. В принципе я так и чувствовал. В любых играх, даже в детских, мне всегда не везло. Так же как и всем остальным кроме вас, - с какой-то горечью улыбнулся он.

… Аппарат, похожий на торпеду, вырвавшись из плена километровой толщи воды, автоматически раскрылся как тюльпан. Оставив на поверхности оранжевый жилет и то, что находилось в нем, тяжелые титановые части снова скрылись в глубине океана.

Возвращение в никуда.
После госпиталя, благодаря русскому слову «ВО-РО-БЕЙ», Запрудин попал в Москву. Лечение продолжалось. Память хоть и медленно, но возвращалась к нему.
В последние дни перед выпиской его не однократно посещали приличные парни, представители службы безопасности России. Он охотно рассказывал им все что помнил. Не оставался он и без внимания вездесущих журналистов.
За день до выписки, сидя вечером у телевизора, Запрудин услышал сенсационную новость:
« Всех пропавших без вести моряков – считать погибшими», «Добыча урана со дна океана», «Кто-то хочет уничтожить землю», «Рабы на подводных урановых шахтах», крупным шрифтом пестрели на экране телевизора заголовки газет стран Европы и Азии.
Под такими заголовками, приукрашенные выражениями падкими на сенсации журналистами, красовались небольшие, вполне приличные статьи с фотографией Запрудина.
О нем знали все. Страшную весть о чудовищном посягательстве на человеческие жизни ради какого-то превосходства, он рассказал всему миру. Ради этого многие жертвовали своей жизнью. Но никто из его собеседников, журналистов, персонала клиники, соседей по палате, куда он впоследствии был перемещен из специальной палаты – одиночки, не смогли пересилить себя и рассказать возвращающемуся к жизни после стольких передряг, выжившему исключительно на огромном желании жить – страшную весть о гибели его жены и дочери.
Вернувшись в Белгород-Днестровский, он сутками не отходил от могилы жены и дочери. Иногда ему казалось, что он снова попал в страшный тайфун. И этот тайфун все старается сломить его. Бросает то вверх на гребень стометровой волны, то вниз, в пучину огромной океанской воронки. Ему не хватало воздуха. Он захлебывался океанской, соленой, водой. Что-то сгибало его с такой силой, что казалось вот-вот, с треском, на мелкие кусочки будут раздроблены все его кости. Но он все равно выкарабкивался наверх. Снова поднимался на гребень волны, чтобы через какое-то мгновение вновь очутиться в огромной воронке.
Через неделю-две, вернувшись немного к земной жизни, он первым делом побывал у родных и близких каждого из погибших членов экипажа сухогруза «Олекса Довбуш».
Все что касалось зверского убийства своей жены и дочери, ему, в пределах допустимого, рассказали следователи прокуратуры и уголовного розыска, расследовавшие это дело.
Знал он и о приговоре суда. И об исключительной мере наказания – смертной казни для главаря. И все же…
Часто по вечерам, вернувшись с кладбища в опустевший дом, он давал волю своим мыслям, которые как змеи забирались в душу все глубже и глубже. Терзали ее, рвали на кусочки.
Тот цивилизованный мир, к которому он, как и вся Украина, так стремился, Запрудин знал не по рассказам. Бывая во многих портовых городах богатых и не очень стран мира, он интересовался жизнью простых своих собеседников. Потом, закрывшись в своей капитанской каюте еще в те, коммунистические времена, сопоставлял услышанное и пропаганду. Умозаключения были отнюдь не в пользу системы правившей на его родине. И руками и ногами Запрудин был за самостийность. Но, видя сегодня то, что творится на его родине, тот беспредел, то беззаконие, он ничего не понимал. Нашему сегодняшнему, в котором бал правят не справедливость, а деньги – веры у него оставалось все меньше и меньше. «Неужели мы все глупые? Неужели для нас, что социализмы-коммунизмы, что демократия – все едино? А ведь действительно, тот цивилизованный в полном смысле этого слова мир, та имеющаяся у них на сегодня демократия, достигались жесточайшим путем, даже насилием в течение столетий. Неужели мы до сих пор не можем понять, что всякая война, всякая революция, всякое насилие, в конце концов для нас, славян с особой начинкой, мина замедленного действия. И рвануть она может в любое время. Главное, чтобы нашелся тот, кто ее тронет. Ведь если поразмыслить, то революция 1917 года тоже сработала от мины замедленного действия. Мины – копившей в себе энергию издевательств крепостного права, издевательств горсти богатых над миллионами бедных. И накопившееся зло во втором, третьем, четвертом поколении – рвануло. Тогда все ждали только идею, лозунг. И подняли тот лозунг отнюдь не нищие, хотя тоже не сильно обласканные царем. А уж разошедшийся народ, простой люд остановить было невозможно. Да и некем. Солдатами в армии дети богатых не служили. Там такие же выходцы из бедных. В моей трагедии сегодня сработала мина замедленного действия, заложенная неизвестно когда и неизвестно кем, а завтра – сработает мина заложенная сегодня. Заложенная теми, если они только своевременно не уймутся, кто превратил свой народ в обогатительную фабрику. Кто богатеет за счет обнищания других, тех, кто всю жизнь по камушкам собирал то, что сегодня продается за бесценок. Причем даже тот бесценок собирают единицы. Те, кто при Союзе многое имел – сегодня имеет еще больше, а те, кто тогда имел только свой надежный прожиточный минимум – сегодня в ожидании подачек от своих правителей и заморских дядей. Неужели так тяжело понять, что двух Америк быть не может. Тем более одинаково богатых. На сегодняшний день даже за границей быть богатым за счет чего-то не возможно. Это что-то уже давно поделено между богатыми мира сего. Сегодня разбогатеть можно только за счет кого-то, тем более в течение короткого периода. И вот ведь какая петрушка получается! Никто из-за границы не тянул нас туда забирать у них, нет выпрашивать, весь не нужный там хлам. Мы сами! Спина в мыле, с дракой, с пеной у рта за свои кровные выпрашивали у них то, что им пришлось бы за свои же кровные сдать на свалку. Это же надо, какая крепкая идеология! Коммунистам и не снилось о такой любви к своему флагу, народу, родине. Свои же деньги, хотя мне кажется, что за последние десять-пятнадцать лет в них не малая доля наших кровных, они не очень охотно отдают самостийной Украине даже под солидные проценты. Все какие-то условия ставят. Был коммунистический диктатор – стал демократический. А иначе его не назовешь. Примеров много. Не хочешь подчинятся нам? Отказываешься продавать нефть по нашим, диктаторским ценам? Напал на соседей, не важно, по какой причине. На тебе и твоему народу «Бурю в стакане». Все остальные причины для отвода глаз. Ведь такое же оружие массового поражения (причина блокады и войны) имеют и испытали и Индия, и Пакистан. Они что, хитрее? Нет! Пусть знают кто в мире хозяин. И если потребуется ради демократии, ради защиты человека, в порошок сотрем любое государство и даже того же человека. Если, конечно, это будет нам выгодно. Разве была необходимость атомной бомбардировки Японских островов, тем более к концу войны? А последний факт с Югославией? Нет! Это уже не локальный диктатор, а мировой. И опять мы в дураках. Там, за границей, за счет таких как мы и сами богатеют, и свой народ не забывают. А у нас? Кто хитрей да у власти за счет своего народа не только сам богатеет, но и помогает улучшать положение целым народам. Правда, только той, чужой страны. Вот было бы смешно, если американцы, даже малая часть во главе со своим Президентом, побежали бы вкладывать деньги в украинские банки. Чтобы не они, а Украина для своего подспорья брала проценты! Обхохочешься! Хоть и грешно в моем положении смеяться. Да! Богатеть можно только за счет кого-то, если, конечно, ты не изобрел вечный двигатель или противоядие от болезней двадцатого века - рака и СПИДа. И не верю я даже в такую мелочь мирового масштаба как то, что приговор за содеянное умышленное, зверское убийство моей жены и дочери будет исполнен. Всех, ставших нищими по вине правителей, не расстреляешь, даже если это настоящие бандиты. Нет! Народу Украины не надо уповать на заграницу, а браться за ум. И чем дольше будет разгул этой бандитской, так называемой демократии, по-другому ее не назовешь, тем тяжелее будет расплата в одном из поколений. Сохрани Всевышний и помилуй», - терзал свою душу своими же мыслями в опустевшей квартире Запрудин.
Может, это был эмоциональный всплеск в связи с потерей семьи? А может, в душе у него столько накопилось всего, что дальше некуда? Во всяком случае, разобраться в этом он сам так и не смог.
В одну из ночей, в своей кровати, тихо скончался Иван Васильевич Запрудин.
Инфаркт – дала заключение медицина.
А может, сердце не выдержало чего-то другого???





Май 1999 г. г. Белгород – Днестровский.