ТРОН ЗНАНИЯ. Книга 1. Часть 9

***
Ветер безмолвствовал, и над разморенной духотой пустошью стоял убаюкивающий стрекот кузнечиков. Малика дремала, отвернувшись к окну. Уныло глядя на бегущую перед машиной колею, Адэр мысленно готовился к тяжёлой и совсем не нужной ему встрече. При виде сытых рож и тучных тел, спрятанных под дорогими костюмами, в нём просыпалась злость. Не потому, что кто-то накопил жир и сколотил состояние на обмане трудяг, — было невыносимо трудно сохранять спокойствие на похоронах своей надежды.
Конечно, можно стереть из памяти худые, облепленные грязью лица рабочих, их затравленные взгляды, измождённые тела, и пересмотреть долю приисков. Этого никто не заметит — на рабочих улицах всё так же будет вонять выпитым вином. Но тогда чем он, правитель страны, отличается от начальника-вора? Адэр смотрел на припорошённые песком две канавки, понимая, что четыре дня назад, покинув замок, он пошёл не той дорогой.
Из раздумий заставил вынырнуть нарастающий стрекот кузнечиков, словно прыгающие крылатые твари всем скопищем несутся навстречу. Вдали из-за нагромождения валунов появилось густое сизое облако. Оно быстро приближалось, увеличиваясь в размерах, будто ветер катил по земле клуб спутанных сухих веток, неустанно наматывая на него пожухлую траву и поднимая серую пыль. Только ветра нет, и пыль в пустоши жёлтая.
Раздался отрывистый хлопающий звук, облако потемнело.
Малика проснулась, закрутила головой. Адэр остановил машину, закрыл окно. Сквозь свинцовую пелену вырисовывались размытые очертания человека, не размашисто шагающего, не бегущего… Обман зрения? Адэр до рези в глазах всматривался в дымчатую завесу. Не обман — человек ехал на мопеде!
Мужик — в картузе, надетом задом наперёд, и в больших, почти во всё лицо очках с выпуклыми стёклами — на секунду притормозил возле автомобиля и что-то крикнул. Крутанул ручку и был таков.
Адэр проводил взглядом облако, плюющее дымом:
— Что он сказал?
— Вроде бы пригласил в гости, — ответила Малика.
Адэр разложил карту, посмотрел на компас. Ошибки нет, они едут по самому бедному району страны, который так и называется — Бездольный Узел. Тот, кто придумал название, обладал хорошим чувством юмора или был, по крайней мере, наблюдательным. Если шесть приисков, безлико обозначенных цифрами, соединить одной линией, получится петля. И раз они не сбились с дороги, то откуда среди беспросветной нищеты взялся селянин на мопеде?
Адэр бросил карту через плечо, схватился за руль и со вспыхнувшим интересом погнал машину к горизонту.

***
На высокое крыльцо охранительного участка вышел командир стражей порядка: ростом до верхнего бруса дверного косяка; в плечах косая сажень; шея крепкая, жилистая, как дубовый сук. Одёрнув тёмно-зелёную рубаху так, что на мощной груди затрещала ткань, командир упёр кулачищи в бока и окинул улицу взглядом.
Над крышами — соломенными и дощатыми, покрытыми серым сланцем и серебристым железом — краснело солнце. От дома к дому тянулась паутина проводов — селяне делятся с соседями светом. При таком раскладе лампочки горят не в полный накал, и поздним вечером нельзя вышивать или писать письма, или выполнять любую другую работу, требующую напряжения глаз, но лучше такое освещение, чем свет керосиновых ламп.
С высоты крыльца охранительного участка хорошо просматривались чистые квадраты дворов, посыпанные белым морским песком и обнесённые каменными оградами; где-то камни лежали глухими ровными рядами, словно соты, а у кого-то заборчик походил на ажурное вязаное полотно.
Кое-где перед домами буйствовали яркими красками цветники. Здесь живут истые хозяева, раз не поленились дойти до моря, собрать выброшенные на берег водоросли и удобрить скудную почву. У таких и огороды, как у климов, с густой сочной зеленью, что даже клочка земли не видно. Но о климах селяне не любят вспоминать — на душе становится тошно.
Страж посмотрел в другую сторону.
Возле хлебной лавки о чём-то судачили бабы: на худощавых фигурах неброские платья; на шеях пёстрые платочки; на ногах башмаки с большой пуговицей на тупом носке; в руках плетёные из лозы кошёлки. И вряд ли ошеломляющая новость собрала товарок в кружок, скорее бабья слабость — чесать языками при любом удобном случае.
Перед витриной со сластями молчаливо толкались детишки. Сжимая в ладошках монетки, никак не могли решить, на что потратить своё «состояние». Чей-то пальчик указал на ярко украшенный пряничный домик, щедро политый мёдом и покрытый глазурью, и детвора загомонила, будто стайка взбудораженных воробьёв.
Около калитки постоялого двора комнатная девка лениво трясла половик, сшитый из пёстрых обрезков ткани. Из окна гаркнул хозяин, и девка, перебросив коврик через плечо, поплелась на задворки.
С заднего двора банка выехали две машины с тезарскими флажками на капоте. Первую в округе прозвали «сундуком»: прямоугольная, как ящик; спереди узкая полоска стекла; сзади дверца; по бокам скобы; в серёдке драгоценные камни, которые прииск сдал в банк. Вторая — с большими тёмными окнами для хорошего обзора изнутри. В ней охрана, сколько человек и как они выглядят — никому не ведомо, этого не знает даже командир стражей.
Не успели банковские машины скрыться за поворотом, как с другой стороны улицы донёсся звук мотора.
Адэр вёл автомобиль по непривычно широкой улице, глядя то на баб и детишек, сгрудившихся перед магазинами, то на могучего стража, стоявшего на крыльце охранительного участка. За окном проплыли трактир, постоялый двор и неизменно белое здание банка с объявлением на двери: «Только для прииска». Остановиться бы да спросить, где живёт начальник, но чересчур людно — лишний шум пока ни к чему.
Вдоль дороги теснились опрятные дома с узорчатыми оградами из камня. Девочки в ярких платьях прыгали на скакалках и громко выкрикивали считалки. Мальчишки в клетчатых штанах и в рубашках, расстёгнутых до пупка, гоняли на велосипедах, раскручивая трещотки, от которых звенело в ушах.
Адэр свернул на другую улицу и затормозил перед сидящим на лавочке стариком:
— Как называется ваше селение?
Селянин поднялся, снял выгоревшую на солнце кепку и с гордостью произнёс, как гимн пропел:
— Прииск «Рисковый». — Улыбнувшись, добавил: — Заходите в гости.
— Благодарю, в следующий раз непременно зайдём, — ответил Адэр. — Не подскажите, как проехать к дому начальника прииска?
Селянин принялся водить расположенной плашмя ладонью из стороны в сторону, будто елозил тряпкой по столу:
— Поворот сюда, потом туда. Раз-два. Третий поворот сюда, а там и дом. Увидите резной конёк на крыше — значит, не ошиблись.
Вскоре Адэр вёл машину по нужной улице, выискивая конька. Хорошо, если он будет большой и сразу бросится в глаза. Нет, всё-таки маленький: старик сказал бы «конь», а не «конёк».
Достигнув конца улицы, Адэр развернул автомобиль и поехал ещё медленнее, барабаня пальцами по рулю. Терпение иссякало.
— Заходите в гости, — раздался женский голос.
Адэр ответил селянке: «Непременно», и поинтересовался, где дом начальника прииска.
— Вы его проехали. — Селянка вскинула руку. — Видите крышу с резным коньком?
— Просто скажите, какой по счёту дом, — произнёс Адэр жёстким тоном. Должно быть, этот злополучный конь совсем крошечный, раз он его не заметил.
— Четвёртый, — пробормотала селянка и торопливо пошла вдоль забора.
Никаких коней на доме не было. К верхнему углу крыши прибита тонкая доска — полукруглая, как раскрытый веер, с вырезанными насквозь завитушками.
Адэр пробежался взглядом по низкой изгороди, по старым каменным стенам, по ситцевым занавескам и глиняным горшкам с цветами. Сбоку дома под навесом из парусины стоял видавший виды мотоцикл.
Между дощечками калитки протиснулась собачка — ушки надломленным зонтиком, хвостик торчком — и мягко так: «Тяв».
Из окна выглянула женщина. Отодвинув цветок с разлапистыми листьями, спросила:
— Вы к Анатану?
Адэр смотрел в простоватое лицо, силясь вспомнить, от чьего имени приходили отчёты, а хозяйка, приподняв белёсые брови, добродушно улыбалась. Ну, если веер с узорами — конёк…
— К нему, — ответил Адэр и заглушил двигатель.
— Он на прииске.
— Папа на работе, — прозвучал детский голос.
Над изгородью показалась голова девчушки с тонкими, как карандаши, косичками.
— Аля! — окликнула её мать.
Девочка уселась на крыльцо, подпёрла кулаком щёку.
— Заходите в гости, — пригласила хозяйка.
Девчушка взяла со ступени трещотку, крутанула.
— Аля! — Мать постучала пальцем по подоконнику. — Не видишь, мы разговариваем?
— Где контора вашего мужа? — поинтересовался Адэр.
— Где же ей быть? На прииске. А зачем вам?
— Хотим посмотреть.
— Анатан ждёт вас? — с тревогой в голосе спросила хозяйка. — Подождите, я сейчас. — И скрылась за занавеской.
Над изгородью вновь появилась голова девчушки с круглыми от притворного страха глазками.
— Там чудища! — Аля протянула поверх забора трещотку. — Возьми.
Адэр щёлкнул зубами, чем вызвал у девочки радостный визг, и завёл машину.
На крыльцо выскочила хозяйка:
— Постойте! — Припустила к калитке. — Подождите!
Адэр вдавил педаль газа в пол. Посмотрел в зеркало заднего вида. Жена начальника бежала за ними по улице, размахивая руками. История повторялась, разве что распорядитель прииска додумался не выставлять напоказ свои доходы, а значит, придётся потрудиться, чтобы уличить его в воровстве.

***
Всё вокруг казалось враждебным и лживым. Не желая разговаривать с криводушными селянами, Адэр разузнал у детворы, в какой стороне находится прииск. Из множества тропинок, уводящих от посёлка в нужном направлении, выбрал самую протоптанную. Вполне возможно, что именно по ней сотни рабочих добираются до месторождения рубинов — одних из наиболее дорогостоящих камней.
Адэр неторопливо объезжал валуны и ямы, кусты с колючками и засохшие деревья, стараясь не потерять из виду дорожку, бегущую через непривычно жёлтую с бронзовым отливом пустошь. Вдали виднелись туманные очертания холмов.
В песке появились странные серые нити, точно седые волоски в золотистой шевелюре. С каждой минутой нити делались шире, длиннее. И вскоре по пустоши потянулись дымчатые полосы-пряди.
Адэр затормозил. Открыв дверцу, набрал пригоршню седой пыли. Пепел… Отряхнул руку. На коже осталась маслянистая плёнка.
— Как думаете, о каких чудищах говорила девочка? — прозвучал взволнованный голос.
Вытирая ладонь тряпкой, Адэр покосился на Малику. С недавних пор от её чёрного взгляда нет-нет да и пробежит мороз по коже. Или это он придумал? Истосковался по нежному взору Галисии, по гибким рукам, тонкой талии и горячему дыханию на своих губах? Возможно. В Тезаре редкая ночь проходила в холодной постели. И чаще всего в ней была его хрупкая и кроткая Галисия Каналь.
Меньше чем через час Адэр заглушил двигатель примерно в сорока шагах от сторожки — к ней вела слишком узкая для проезда тропа, по бокам которой темнели островки земли, покрытые пеплом. Дощатое строение с одним оконцем стояло на деревянных сваях. Высокие ступени взбегали к прочной двери. Ветерок перебирал на крыше тёмно-золотую солому. Чуть дальше, за домиком, возвышались горы песка и камня.
Из сторожки вышел старик и, поигрывая трещоткой, направился к автомобилю. Местный дурачок? Хорош же начальник, если доверил охранять государственное добро больному человеку.
Адэр достал из бардачка блокнот, открыл дверцу.
— Что это с ним? — обеспокоенно произнесла Малика.
Старик опрометью нёсся к машине, лихорадочно дёргая шнур с деревянными пластинками. Над пустошью летел сухой звонкий треск.
От вида сумасшедшего сторожа сердце ёкнуло и забилось где-то под коленками. Адэр захлопнул дверцу.
— Какого чёрта вам надо? — крикнул старик, прильнув к окну морщинистым лбом. Дурацкая детская игрушка в его руках не переставала трещать. — А ну вон отсюда!
Адэр сжался как пружина. Стиснув зубы так, что сам увидел на скулах собственные желваки, припечатал к стеклу предписание о проверке прииска.
— А ты мне бумажку не тычь, — не унимался старик. — Проваливайте! Живо!
Пытаясь совладать с рвущейся наружу яростью, Адэр толкнул дверцу, но сторож подпёр её коленом.
— Проваливай и баста! Не то собак спущу.
— Он не шутит, — прошептала Малика. — Давайте уедем.
Пружина внутри Адэра резко распрямилась, даже показалось, что в ушах взвизгнула сталь витков. Он опустил стекло, схватил сторожа за ворот рубахи. Сделав молниеносный оборот кистью, намотал ткань на кулак и по плечи втянул горлодёра в салон. Обветренное, с дряблой кожей лицо покраснело как переспевший арбуз, рот искривился ржавым гвоздём, глаза вылезли из впадин и стали похожи на глаза бульдога. Странное дело, но трещотка продолжала звонко трещать. И совсем уже странно: Адэр явственно ощущал, как ему в спину бьётся волной страх Малики.
Он ослабил захват и процедил сквозь зубы:
— Мне нужен начальник.
— Так бы сразу сказал, — прохрипел сторож. — Я провожу вас.
Адэр оттолкнул старика от машины:
— И выбрось эту идиотскую игрушку.
— Нельзя. Ады проснутся.
— Это кто?
— Собаки.
Пока старик, хлопая ладонью себя по груди, прокашливался, Адэр смотрел по сторонам, стараясь не встречаться с Маликой взглядом. Неожиданно для себя вымолвил:
— Я не горжусь собой, но иного способа взять себя в руки я не нашёл. Можешь остаться. — И открыл дверцу.
Он брёл, глядя Малике в спину, и усмехался. Как, должно быть, нелепо смотрится их маленькая компания, шагающая по извилистой дорожке между пятнами пепла, расплескавшимися точно грязные лужи. Впереди полоумный дед раскручивает трещотку, за ним идёт Малика. Вертит головой туда-сюда, высматривая обещанных собак. И он — в рубашке, пожелтевшей от стирки дешёвым мылом, в сморщенных, не первой свежести штанах, и в припылённых сапогах, по которым стоит пройтись щёткой, и в носках отразятся плывущие по небу облака.
Поднявшись по ступеням, старик толкнул плечом дверь сторожки, пропустил Адэра и Малику, сам вошёл следом. Дом изнутри походил на палату в лечебнице для умалишённых: пол и стены были обиты толстым войлоком.
— Так вы, значит, ничего не знаете, — сказал сторож и бросил трещотку на укрытый дерюжкой топчан. Смахнул рукавом паутину с оконной рамы. — Смотрите.
И когда незваные гости уставились в окно, легонько хлопнул дверью.
Пятна пепла перед домом взбугрились, встрепенулись и подняли в воздух серые хлопья. Миг, и хлопья вновь укрыли землю дымчатым слоем, открыв взору тонкокостные, обтянутые свинцовой кожей скелеты собак, замерших в стойке для нападения.
Адэр и Малика отпрянули от окна.
— А! Красавцы! Прям из ада встали, — с искренним восхищением произнёс старик и постучал в стекло.
Собаки повернули морды к дому: литой, без отверстий нос, плотно прижатые к черепу уши-монетки, затянутые беловатой мутной плёнкой глаза.
Адэр вновь прильнул к окну:
— Слепые.
— И глухие, и запахов не слышат. Зато чуют содрогание воздуха и земли. — Старик немного помолчал и тихо добавил: — Я так думаю.
— Откуда они? — спросила Малика.
— А кто ж их знает? Пытались прикормить, приручить, значит. И хлеб приносили и мясо — не едят, а птиц на лету хватают, и зайцев хватают, и мышей, и диких собак. Кровь им нужна. Живая кровь. А трещотки боятся. А теперь вашей машины боятся, значит, — говорил старик важно, с расстановкой. — А вам повезло, не загрузли в их норах. А могло не повезти.
— Норы глубокие? — поинтересовался Адэр.
— Где по колено, а где батогом дна не достать. И спят они там, пока содрогание их не разбудит.
— Получается, к прииску никто незамеченным не пройдёт.
— Получается так, — согласился старик. — Трещотку за версту слышно. Слышите?
В сторожку сквозь войлок действительно пробивался звонкий треск. Вскоре мимо брошенной машины проехал на велосипеде человек, одной рукой держа руль, другой раскручивая шнур с пластинками. Ады повернули головы в его сторону, припали к пеплу и словно растеклись.
— Надо же, успел! — обрадовался курносый паренёк, войдя в дом. — Тётя Тася отправила за вами вдогонку, предупредить о собаках.
— Успел… — усмехнулся Адэр.
Они шли по дорожке мимо нагромождений из камня и куч песка и глины. Норы адов исчезли. Старик надел на шею шнурок с дощечками и, шествуя впереди, по-хозяйски размахивал руками:
— Там месторождение приказало долго жить. А там порода, что алмаз, ничем не пробьёшь. А вон…
Указал на два небольших здания, виднеющихся между отвалами пустой породы:
— …Контора и приёмный дом. Рубины принимают, значит. Мы сперва на объект заглянем, Анатан в конторе редко сидит. А оттуда…
Старик махнул рукой в сторону высокой деревянной вышки с шатровой крышей:
— …Прииск как на ладони.
Выйдя из-за очередной груды остроугольных камней, они остановились на краю глубокого котлована. Внизу по колено в воде копошились рабочие: одни орудовали лопатами, другие раскачивали огромные сита. Облепив противоположный склон, люди отбивали твёрдую породу кирками и мотыгами. Над обрывом стояли несколько человек. Вцепившись в верёвки, вытягивали из котлована вёдра, наполненные глиной.
— Анатан! К тебе пришли, — крикнул старик, сложив руки в рупор.
На дне ямы от толпы рабочих отделился невысокий худощавый человек в резиновых сапогах до середины бедра и устремился вверх по дорожке, похожей на серпантин.
Через несколько минут загорелый мужчина средних лет — с весёлым искристым взглядом и выгоревшими на солнце короткими волосами — поклонился Малике, вытер руку о рубаху и протянул Адэру:
— Анатан Гравель.
Стиснув крепкую ладонь, Адэр ощутил шершавые мозоли.
Немного позже, сидя на деревянных стульях в кабинете начальника и держа запотевшие стаканы с холодной водой, Адэр и Малика наблюдали, как Анатан достаёт из старенького сейфа стопки документов и раскладывает на столе.
— Это карточки рабочих. Это расчётные ведомости, — объяснял он, похлопывая рукой по пачкам. — Здесь копии моих отчётов. Это сводные таблицы по добыче камней за последние пять лет.
Пролистывая бумаги, Адэр слушал натруженный голос и понимал, что прииском заправляет настоящий хозяин.
— Копаем до подземных вод, промываем каждую песчинку, копаем дальше. Вот и вся наша работа, — говорил Анатан, подталкивая к Адэру очередную пачку. — Мне бы машины… С черпаком, вокруг колёс гусеницы. Едут везде, что по грязи, что по камням. И машину рабочих возить. До посёлка семь миль, и всё пешком. Туда-сюда и четверть жизни в дороге.
Просматривая документы, Адэр усмехнулся:
— Где топливо возьмёшь?
— А вы где берёте?
— Мне из Ларжетая привозят.
— Из столицы, значит. А в Ларжетай откуда привозят?
— Из Тезара.
Анатан присел на край стола:
— А мы ведь в Ларжетай по топливо не ездим, и в Тезар не ездим. Я как-то разведку проводил, колодцы копал. Вытягиваю из одного колодца ведро, а вода горючим пахнет.
Адэр оторвал взгляд от бумаг:
— Горючим, говоришь?
— Ну да. Раз написал наместнику, два. Молчок! А тут умельцы нашлись, из этой воды топливо гонят. Правда, это топливо доброго слова не стоит. Мопеды трещат, дымом плюются. Но едут!
— Далеко этот колодец?
— А я вам на карте покажу, — сказал Анатан и достал из стола карту.
За разговорами незаметно пролетел день, за окном потянулась вереница рабочих.
— Дневная смена? — спросила Малика.
— Мы ночью не работаем, — ответил Анатан, пряча документы в сейф. — Вокруг ады. В потёмках в нору нырнёшь — никакая трещотка не поможет. И в темноте много не намоешь.
Адэр посмотрел в блокнот:
— У тебя рабочих гораздо больше, чем на других приисках, а объём добычи скачет.
— На моём объекте самый тяжёлый труд. Попробуй-ка, вгрызись в глину и камни, дойди до месторождения, и всё вручную. Представляете, сколько рук надо? Да вы сами всё видели. А насчёт добычи… Пока роем — пусто, начинаем мыть — густо, мороз ударил — взрываем, оттаяло — вновь начинаем рыть.
— Чем взрываете? — спросил Адэр.
— Динамитом. Чем же ещё? — пожал плечами Анатан. — Раньше со взрывчаткой было легче. Теперь взрывной завод, мы так его называем, только в Тезаре. Бумажной волокиты выше крыши. И пока до нас очередь дойдёт… Порой неделями ждём, а пока ждём — роем. Да что я вам рассказываю, вы и сами это знаете.
Адэр покачал головой. Много лет назад государства Краеугольных Земель разделились на два лагеря: «Мир без насилия» и отвергнутые страны. В «Мире без насилия» запретили оружие и отменили смертную казнь, с преступностью и прочими противозаконными действиями стали бороться ненасильственными методами. После этих и многих других программ, направленных на сохранение человеческой жизни, Тезар стал монополистом по производству взрывчатых веществ, которые использовались только в мирных целях.
Адэр родился и вырос в «Мире без насилия», основоположником которого был его отец. И не надо сейчас стоять перед ним и сетовать, что взрывчатку не продают на каждом углу.
— Как насчёт воровства?
Анатан посмотрел на Адэра с удивлением:
— Какого воровства?
— При обыске рабочих камни находили?
— Что вы такое говорите? Мы никого не обыскиваем.
Адэр нахмурился:
— Рабочие воруют, а ты потворствуешь.
— Бог с вами! Куда им с камнями бежать? Разве что в Ларжетай, и продать их за бесценок. Во-первых, дорога туда и обратно дороже обойдётся. Во-вторых, без разрешения командира стражей из посёлка никто не выходит. А командир у нас, знаете, какой? Кулачище что мои два кулака. Если даст кому понюхать, мало не покажется.
Адэр и Малика вышли на крыльцо конторы. Серые сумерки окутали сизым пологом горы на горизонте. Груды камней и кучи глины казались чёрными. Остывший воздух потяжелел от влаги, и чётко чувствовался запах мокрых деревянных ступеней. На вышке, вонзившейся острой крышей, словно копьём, в низкое небо, засветился огонёк.
Скрипнула дверь, в замке проскрежетал ключ.
— Заночуете у меня, — сказал Анатан, спустившись с крыльца. — Постоялый двор у нас так себе, и кормят там неважно.
Надел на запястье шнур с деревянными пластинками и пошёл между отвалов, освещая тропинку фонарём.

***
На пороге дома их встретила Тася, жена Анатана. Радушно улыбаясь, пригласила в дом.
— Я хотела предупредить вас о собаках, а вы — фьють! — проговорила она, заведя гостей в просторную комнату.
— Ваша дочка предупредила, — сказал Адэр и оглянулся. Анатан вошёл во двор вместе с ними и словно испарился.
— Аля? — Тася усмехнулась. — Всё-то она знает. — Кивком указала на один из трёх дверных проёмов, завешенных ситцевыми занавесками. — Спит егоза. А сын огород поливает.
Присев на скамью возле двери, Малика принялась развязывать шнурки на стоптанных башмаках. Адэр растерялся. Снять сапоги — но он никогда не ходил по полу босиком. Остаться обутым — но хозяйка босая.
— Да вы скидывайте сапоги. Чай надоели за целый день, — проговорила Тася.
Прошлёпала стопами по свежеокрашенным половицам к громоздкому комоду и выдвинула ящик.
Адэр сел рядом с Маликой и окинул комнату взглядом. В простенке между окнами трюмо, в щель между зеркалом и рамой уголком вставлена пожелтевшая фотография. Крышка трюмо усеяна безделушками: фаянсовая шкатулка, фарфоровые слоники, стеклянные шарики. На кресле корзинка с клубками ниток. Посреди комнаты круглый стол, накрытый вязаной скатертью.
Держа перед собой просторную рубаху, Тася повернулась к Адэру:
— Купила сыну на вырост. Должна вам подойти. — Зубами оторвала этикетку. — Чего ж вы не разулись? Я вам калоши дам. В калошах сподручнее.
У Адэра отвисла челюсть. Он никогда не видел калош, но знал, что эту обувь надевают простолюдины, когда идут убирать навоз.
Тася заметила его замешательство:
— Если сапоги широкие, можете не снимать.
Адэр встал:
— Выйду на воздух, Анатана подожду.
— Анатан парную проветривает, угар выгоняет, — произнесла Тася, вытаскивая из комода льняные штаны. — Идёмте, покажу, где банька.
Адэру тяжело дались последние дни. От воспоминаний о постоялых дворах, плесневелых ваннах, узких кроватях и пропахших сыростью постелей бросало в дрожь. От слова «банька» по спине побежали такие же мерзкие мурашки.
Спотыкаясь в потёмках о невидимые кочки, Адэр шёл за Тасей по огороду. Безлунное небо сливалось с крышами домов. Издалека доносился сиротливый лай собаки. Где-то ухнула ночная птица. Вдруг захотелось сбежать. Тихо повернуть назад, незаметно выбраться на улицу, сесть в машину и унестись куда угодно, лишь бы подальше от смехотворной и унизительной роли рядового инспектора. Но что-то заставляло передвигать ноги и, стиснув зубы, вглядываться в смутные очертания низенького строения, которое казалось зловещим.
Тася упёрлась ладонями в двери. Раздался скрип, в кромешный мрак вырвался сноп света.
— Анатан! Встречай!
Вложила Адэру в руки штаны с рубахой и растворилась в темноте.
Адэр вошёл в тесный предбанник, освещённый керосиновой лампой. Закрыл за собой дверь. Воздух мгновенно стал осязаемо плотным. Заложило уши.
В противоположной стене открылась дверца, выпустив облако пара. На пороге появился Анатан в чём мать родила.
— Раздевайтесь, не стесняйтесь, — протараторил он и скрылся в водянистом тумане.
Адэр сел на скамью, посмотрел на ушаты с водой. На табурете — махровые полотенца. На крючках, вбитых в стену, — рабочие вещи Анатана и чистая льняная одежда, на полу — сапоги, облепленные глиной, и резиновые башмаки.
— Яр! Чего так долго?
Адэр обернул бёдра полотенцем и ступил в парную. Опустившись на прогретую деревянную полку, вдохнул горячий воздух с примесью какого-то запаха — то ли травы, то ли цветов — и неожиданно для себя улыбнулся.
— Хорошо? — спросил Анатан, расположившись рядом.
— Хорошо, — протянул Адэр, осматриваясь.
В углу тускло горел фонарь, освещая бревенчатые стены, маленькое запотевшее оконце с форточкой, деревянную бочку с водой, низкую каменную печку, в чёрном зеве которой алели угли.
Адэр поймал на себе въедливый взгляд:
— Что-то не так?
Качнувшись вперёд, Анатан поднялся:
— Залезайте повыше, я жару поддам. — И набрал в ковш воды.
Адэр растянулся на верхней полке и со смешанными чувствами закрыл глаза. Тело нежилось в тепле, чистоте и свежести, а разум противился — лучше затыкать нос в постоялом дворе, чем ходить нагишом перед плебеем.
— Готовы? — прозвучал голос Анатана.
Адэр повернулся к нему лицом, но не успел спросить, к чему надо приготовиться. Анатан выплеснул воду из ковша на горку камней, лежащих на печи.
Казалось, что уши свернулись в трубочку. В лицо впились сотни раскалённых иголок. Воздух обжёг горло. После второго ковша Адэра сдуло с полки на дощатый пол. Анатан расхохотался.
Они выскочили в предбанник. Окатились ледяной водой из ушата. Забежали обратно в парную и, усевшись рядом, рассмеялись. Над чем смеялся Анатан — одному Богу известно. Адэр представлял глаза отца, узнай он, где сейчас его сын. Из груди рвался смех, а хотелось выть — как же низко пал будущий владыка полмира.
Адэр уронил руки на колени, опустил голову. Это всего лишь спектакль. Скоро представление закончится, он зайдёт за кулисы, скинет ненавистную маску и вычеркнет из памяти дни позора.
— Тебе плохо? — спросил Анатан.
— Мне хорошо, — ответил Адэр и забрался на верхнюю полку.
Ни шипение камней на печке, ни обжигающий пар, ни раскалённый воздух уже не смогли согнать его на пол. Тело разомлело и словно растеклось по доскам как растопленный воск.
Анатан похлопал Адэра по плечу:
— Хватит. В бане главное — не переусердствовать.
Адэр надел льняные штаны и рубаху, с огромным трудом всунул распаренные ноги в сапоги. Увидев, как Анатан запросто обул резиновые башмаки, понял, что имела в виду Тася, говоря об удобстве калош.
Выйдя из бани, с невыразимым удовольствием потянулся и направил взгляд в звёздное небо.
— Посмотришь на это, и хочется жить, — сказал Анатан и побрёл к дому, в котором, словно маяк, одиноко светилось окно.