Новые приключения никсов 1 часть

Глава 1. Школа, в которой не любят каникулы.

Вот уже три недели Ник и Ганька живут в Перми в папиных друзей. Им очень нравилось в гостях, только немножко не хватало дома. И мальчики беспокоились за папу, маму и сестру. Ник и Ганька успешно отучились в Морском лицее. Уже прошли выпускные праздники, уже на руки выданы дипломы. Мало того, эти дипломы уже успели смениться на карточку курсанта Высшей Военно-Морской Академии. Поступить туда не так-то легко. Сидя на кухне с девчонками, парни часто вспоминали свое недавнее прошлое.
О годах учебы в Лицее рассказывать особенно нечего. Преподаватели старались, чтобы детям ничего не угрожало. Там не было ни потайных комнат, ни философских камней, ни блуждающих по спальным корпусам ужасных монстров. Даже зеркал, выдающих желаемое за действительное, не прятали в старой крепости. С преподавателями, которые имеют склонность к опасным экспериментам, как и с теми, которые позволяют себе унижать курсантов и издеваться над ними (достаточно бывает одного эпизода), расстаются без всякого сожаления. У мальчишек вместо опасных приключений было очень много работы: учеба, тренировки, учебные плавания по внутренним островам.
Сам директор, казалось мальчикам, совсем не изменился за все годы. Да что там мальчишки! Их дядя Эрик без труда узнал своего учителя, хотя прошло много лет с тех пор, как он юношей покинул школу.
Первый год его племянники едва добредали до постели. Ник и Ганька, выросшие в лесу, считали себя очень сильными и выносливыми по сравнению с «городскими неженками». Однако и лесным мальчишкам учеба не показалась легкой и беззаботной прогулкой. Им тоже не удалось избежать ноющих мышц и головной боли. Но, чтобы все бросить и вернуться – мальчишки и слышать об этом не хотели. Слишком было интересно и весело. Ради этого стоило потерпеть. И еще – первые дни мучила невыносимая тоска по дому, по родному лесу.
Годы шли, мальчики превращались в сильных, красивых и умных юношей. Нагрузки становились вполне терпимыми. То, что первокурсникам казалось невероятным, теперь получалось легко и просто. Пересечь песчаный пляж, не оставив следов, пройтись по раскаленным углям как по асфальту, «мнгновенно в яблочко попасть почти не целясь», «вычислить путь звезды, и развести сады, и укротить тайфун» – оказывается ничего сложного. А промчаться над садами и приморскими степями верхом на мотыге или на жердине (местные женщины очень огорчаются, если кто-то трогает их метлы, а в огорчении они бывают не только словами, но и руками не осторожны) – детская забава, которая быстро наскучила.
Из магических школ, даже таких преуспевающих, как Хогвардс в Англии, и Шармбатон во Франции частенько приезжали педагоги и директора для обмена опытом. Но этот обмен чаще всего напоминал игру в футбол в одни ворота, причем в дырявые. Гости надеялись подсмотреть какой-то особенный обряд, подслушать волшебные слова, изучить и внедрить у себя какой-нибудь особенный предмет, услышать божеское откровение. Какую-нибудь мелочь – которая решила бы все их проблемы. Но эмиссары ничего не обнаружили, кроме ежедневного, кропотливого, незаметного на первый взгляд труда, выдержки, высокого профессионализма.
И еще – удивительного сочетания доброты и строгости, свободы творчества и достаточно жесткой дисциплины (все-таки – это военное училище, а не институт благородных девиц), какого-то артельного духа, когда каждый – начиная с директора и кончая уборщицей, отвечает перед всеми и все перед каждым. Владислав считал, что обучить детей волшебству – не так уж и сложно. Самое трудное – научить быть человеком, не инфантильный семнадцатилетним дитятком, не грубым солдафоном, не тупоголовым громилой или ловким прохиндеем – а именно человеком. Офицером, за которого не пришлось бы стыдиться.
Учебный процесс в Морском Лицее не обставлялся излишней суетой и псевдо-магическим антуражем. Названия предметов не представляли никакой интриги. Математика называлась математикой, физика физикой, биология биологией, история историей, навигация навигацией. Если судить по зачетной книжке, казалось, что это обычное мореходное училище, каких тысячи. И только открыв учебник, или конспект с лекциями можно было обнаружить, что здесь что-то не так. Ибо в обычном учебнике биологии не рассматривается строение и свойства эфирного тела, а в монографиях по астрономии не изучается теория параллельных миров, структура переходного портала.
Прославленные маги удивленно и согласно кивали головами, видя успехи курсантов, рассматривая выпускные альбомы, узнавая в них лица, составляющие гордость народа хельве. И еще эти же преподаватели восхищенно недоумевали, как это директору Владиславу, который даже не считал себя волшебником (тем более выдающимся), удалось избавиться от некоего зловредного субъекта. Одни боялись назвать его имя, другие с благоговейным ужасом величали его «Воланд де Морт». Хотя в оперативных документах этот злодей именовался очень просто – Том Реддел.
Его поймали в тот самый день, когда темный лорд по наущению своего патрона первый и последний раз пытался прикончить Дани Гилдорсона – единственного живого свидетеля преступлений князя Малфоя. В отличие от Гарри Поттера, мальчика охраняли очень серьезно. Темный Лорд сразу понял, что морской Лицей ему не по зубам. И предоставил возможность потомку сиятельного Феанора самому разгребать это дело. В Морском Лицее это существо продержалось не более двадцати минут. И больше не представляло никаких проблем.
Причина этого крайне проста – у Владислава Арсеньевича, так же как и у Ивара Кирдана, пригласившего его на эту должность, крайне нетрадиционное для волшебного мира мнение о ничтожестве и величии. Короче всего этот принцип выражался перефразированными строчками детского стихотворения:
Пускай, красив (умен, силен, талантлив) ты с ранних лет,
И хорошеешь (умнеешь, приумножаешь силу и талант)
с каждым годом.
Но, если ты приносишь вред, считать тебя уродом.
По этому-то этот монстр не прижился на побережье Лебяжьих Гаваней. Его появления никого не повергало в суеверный ужас – наоборот, «великого и ужасного колдуна» отовсюду прогоняли, как запаршивевшую собаку. Ему так и не удалось никого погубить. Колдун катастрофически терял силу, растрачивая ее в бесполезных попытках запугать презренных теллери, этих потомков «грязных пиратов и контрабандистов». Положение усугубляло то, что его никто не считал великим. И тот, кто считал себя в других местах могущественнейшим, хотя и злым, волшебником улепетывал от патруля береговой охраны, как нашкодивший мальчишка. И в ужасе шарахался от крестов и икон, даже от неумелых детских молитв и отражающих заклинаний (потому что рядом с ребенком мнгновенно оказывался взрослый мужчина, который совсем его не боялся и умел отражать даже «неотразимые» заклятия). До сих пор «великий и ужасный колдун» не может забыть унижения, когда его в наручниках сдали службе государственной безопасности. Избавиться от него береговым эльфам не позволили.
Какой-то суетливый типчик по доброте душевной просветил недоумевающих оперативников, которые хотели одним выстрелом предотвратить все дальнейшие преступления, которые будут совершены самим Темным Лордом, во имя него и от его имени. У этого действия было бы одно неприятное последствие – одной даме так бы и не удалось разбогатеть до такой степени. Ибо история благополучной семьи, пусть даже и волшебной, не так бы продавалась, как злоключения неприкаянного сиротки.
Но один из чиновников, неприятный толстячок с маслеными глазками, заслонил собой бандита от рассерженных парней.
-Вы разве не понимаете, – шептал на ухо Ивару Кирдану, кругленький мужичонка, вспотевший от своей значимости и от волнующего душу причастности к государственной тайне. – Такие люди нужны государству! Магов такого уровня, как он, Вам не позволят уничтожить!
Лидер морских эльфов долго недоумевал, что же за государство такое, которому нужны такие вот герои – убийцы и насильники. А директор Владислав Арсеньевич испытал желание выкинуть его из помещения, как некогда Нестора Голопупенко.
У Владислава создалось впечатление, что в волшебной стране есть заведение, напоминающее Высшую Партийную Школу. Уж очень много приходилось ему встречать «специалистов широкого профиля» – на деле оказывающихся безграмотными горе-руководителями, которые понятия не имеют о том, чем взялись руководить, а то и просто вороватыми жуликами. Как в то время, когда он был директором самой обычной советской школы. Но, чинуша от магического ведомства избавил Владислава от хлопот. Почувствовав его мысли, тот сам быстренько выкатился из помещения и скрылся.
Владислав Арсеньевич не стал лишний раз вспоминать неприятный инцидент. Действительно, если разобраться, Альбусу Дамблдору бороться со злом вообще и с конкретными его проявлениями гораздо сложнее, чем Владиславу. Ведь у него в главных спонсорах ходит нацист Малфой. Его отец откупился в свое время от трибунала. Этот приятный во всех отношениях господин так рьяно боролся за чистоту расы. Однако, утонченный аристократ не гнушался пить на брудершафт шнапс с «тупыми маглами», иметь общие финансовые интересы, вместе грабить оккупированные страны. Мало того, лично участвовал в пытках и казнях (особенно ему нравилось мучить и убивать детей), находя это забавным и приятным способом скоротать вечерок. Славный был князь, только вот плохо кончил, говорят.
Директор магической школы, который сам себя именует могущественнейшим из живых волшебников, находится в весьма незавидном положении. При всей своей могучей силе он не может распознать без посторонней помощи мошенников и злодеев. Вернее, разоблачить-то он их разоблачает, в конце концов, только вот сделать ничего не может – связан по рукам и ногам своими «благодетелями».
Сама школа, призванная обучать сливки волшебного общества, как оказалось очень далека от совершенства. В этом элитном заведении никто не отвечает за безопасность и даже за саму жизнь детей. Там сходит с рук издевательства, оскорбления. И даже толком не расследован случай таинственного и как будто бессмысленного убийства маленькой девочки (предполагаемого виновника слегка поругали на собрании – не дав себе труд разобраться как следует). Прославленный чародей тогда лишь и зачесался по-настоящему, когда был убит семнадцатилетний юноша во время международного турнира. В этой престижной школе для юных волшебников создаются все условия для разведения опасных тварей.
Да и ситуация, когда целый выпуск целого факультета оказывается в рядах жуткого сборища, терроризировавшего волшебную страну (Владислав, не смотря на страх нагоняющие титулы «пожирателей смерти» считал их обычной бандитской бригадой) заставляет о многом задуматься. И вообще, у Владислава сложилось впечатление, что профессор Дамболдор ухватил змею не с того конца.
- Самые страшные монстры – считал Владислав – те, которые с человеческим лицом. Не так страшен король, пусть даже воплотившийся в устрашающего вида полузмеиное тело, как его свита – «пожиратели смерти». Без своих приспешников Темный Лорд – всего лишь ослепленный собственной манией величия урод. Не более.
Пока существуют те, кому выгодно, чтобы умирали люди, невиновные томились в застенках, пока прикрываются красивыми словами лихие политики, ради минутной наживы толкающие свой народ в бездну военного лихолетья, совершенно не имеет значения, как фамилия того, кто нажмет заветную кнопку, кто соберет силы тьмы под единым знаменем – Том Реддел, Адольф Гитлер, Билл Клинтон, Аслан Масхадов или Вася Пупкин . Не будет одного – его место займет другой, не менее ужасный монстр. И не стоит устранение одного единственного маньяка возводить в ранг вселенской проблемы. Тем более делать это в форме взаимной травли. Для этого достаточно подготовить хорошую команду ликвидаторов.
Владислав Арсеньевич уже много лет не сотрясает воздух попусту. Все это было уже тысячу раз обговорено. В то самое время, когда министерство магии наседало на начальника Морского Лицея, заставляя его отпустить курсантов в школу Хогвардс с ответным визитом. Владислав довольно резко отказался до тех пор, пока в этом заведении не наведут порядок. Однако, учитывая особенности элитной магической школы, ждать им ответного визита до второго пришествия. Не даром Воланд де Морт так присосался к этому заведению.
Кроме того, преподаватели элитных школ не принимали его методов и самого принципа отношений Владислава к курсантам и младшим коллегам. Все эти господа привыкли работать с «отобранным материалом». Владислав ставил целью воспитать личность, сформировать характер, а не просто напичкать ребенка информацией и вымуштровать некоторые фокусы. Хрупкий прутик детской психики легко сломать, превратить в пыль, искорежить до неузнаваемости, а могучее стройное дерево вполне успешно противостоит всем жизненным невзгодам.
Учитель – не дрессировщик. Цель учителя – вырастить дерево личности, помочь ему преодолеть (не глядя со стороны, не вместо ребенка, а вместе с ним) трудности роста. А не ломать сначала ребенка под непонятные эксперименты, а потом мучительно размышлять, откуда берутся «Темные Лорды» и что с ними теперь делать (коль скоро они появились).
-Учитель не может – отстаивала свою позицию старейшая представительница древнего шотландского рода , с трудом выговаривая сложное славянское имя своего коллеги, которое напоминало ей одну жуткую книжицу, - физически не может вытереть каждый из тридцати носов, заглянуть в каждую из тридцати душ.
-Очень жаль – ответил ей хозяин конференции.
Он не стал напоминать гостье, что их школа считает проблемой одного Гарри Поттера, а в морском лицее таких и сегодня – десятки. Случайно и не совсем случайно выживших мальчишек доставляли со всех миров, с дальних никсов, из разрушенных поселений. Действительно, такие дети требуют большего внимания и такта от преподавателей. С ними невероятно трудно, иногда требуется помощь специалиста, чтобы вернуть маленького страдальца в детство, помочь ему адаптироваться в новой для него реальности. В той, где «это» уже произошло.
Много лет назад Владислав и Альбус уже имели возможность поспорить и по поводу Гарри Поттера. И директор Лицея не одобрял поведения знаменитого чародея по отношению к осиротевшему сыну Лили и Джеймса, убитых в ходе магических разборок. Владислав с самого начала считал, чем меньше посторонних существ знают об этом мальчике, тем лучше. И не мог понять тактики и стратегии Хогвардских педагогов – любой житель волшебной страны, включая домовых духов, посвящены в подробности жизни и смерти Серебренной Лилии и ее супруга (так называли мать мальчика – Лили, в замужестве Поттер), в то время как сам ребенок пребывает в непростительном для его положения неведении, растерян и напуган. Поэтому ему очень трудно принять правильное решение. Однако, почему-то именно на этого юношу великий чародей свалил всю грязную работу.
Владислав настаивал на том, чтобы мальчик знал правду о себе и о своих родителях. Знал, кто его мать и отец, кто и за что убил их. Знал, что ему, как одному из Галадримов, возможно, придется взять на себя ответственность за тысячи людских судеб. Бывший школьный учитель, считал, что правду о себе, о пророчествах связанных с его именем, должен был знать, прежде всего, сам парень. А вот посвящать в эту тайну тысячи посторонних существ в волшебной стране и миллионы за ее пределами было совсем не обязательно. А уж тем более использовать для этого предприимчивую тетушку, которая пусть и умеет лихо закрутить сюжет (этого у нее не отнимешь), при этом даже не знает некоторых элементарных вещей. К примеру, где находится страна Болгария (писательница почему-то думает, что это – северная страна). И уж точно плохо разбираться в хитросплетениях волшебной политики. Которая, как и всякая политика – очень грязная и очень жестокая игра.
Альбусу, не смотря на то, что он согласен со своим коллегой, было очень трудно открыть юноше всю правду. Пришлось бы смутить его душу грязью политических интриг. Посвятить в гадкие подробности мерзких игрищ, в которых жизнь и смерть десятков и сотен становятся разменной монетой. Ведь тогда история воцарения Темного Лорда и его падения выглядела бы совсем по-другому. Выходит, что Малфоям был нужен этот озлобленный мальчишка Том Реддел, чтобы сместить с политической сцены род своих конкурентов. Только и всего. Потому что на деле – это не борьба добра со злом, бога с дьяволом, хороших парней с плохими дядьками, а всего лишь жестокая грызня за власть двух политических партий.
А «победа магической демократии» – означает лишь то, что более многочисленные, более предприимчивые и грамотные Галадримы на этот раз победили. Они при первых признаках опасности забыли внутрисемейные распри и объединились против общего врага, и оказались сильнее. Пришедшие из Средиземья Галадримы умели и делали то, что не могли и чем брезговали избранные господа-аристократы. Например, прикинутся своим парнем в рыбацком поселке и среди вольных фермеров, пить водку с офицерами в казармах, решать (пусть с временным ущербом) социальные проблемы, брать на себя ответственность и выполнять обещания. Говорят, что Лили, которую хотели объявить королевой (но не успели в силу некоторых обстоятельств), пользовалась примерно таким же успехом, как и принцесса Диана. Их поддерживало большинство населения своей страны и большая часть колонистов внешнего мира.
У Малфоев, слишком долго существовавших в благополучном и относительно безопасном мире (им не приходилось иметь дело с господами из инквизиции), от Феанора осталось только непомерная спесь, змеиная подлость, невоздержанность в речах и поступках. И еще – патологическая уверенность в своем исключительном праве всем и всегда навязывать свое не всегда компетентное мнение – «я – начальник». Избранные аристократы сделали ставку только на страх и кровавый террор, на обман и предательство. Не удивительно, что их власть была такой недолгой. Вполне естественно, что режим Воланда де Морта, который был всего лишь марионеткой в жестких играх своих более родовитых соратников, с таким треском провалился, даже не смотря на жесткие репрессии. Эти господа с маниакальной настойчивостью возрождают своего вождя.
А все полудетские игры в «кость, плоть и кровь» – жалкие попытки проникнуться силой могущественного врага. Если бы фрагменты ДНК, встроенные в воссозданные клетки возрожденного бандита, могли сделать «ножку маленькой, а душу большой», то и смысл имелся бы. Ведь тот, кого князь Малфой возродил для своих целей, пусть и, украв часть волшебной силы, по большому счету, так и не изменился. Ведь настоящая сила ему была не доступна.
Темный лорд так и остался озлобленным нам весь инфантильным подростком. Он так и не понял, что народ шел за Галадримами вовсе не из-за их волшебной силы (как чародеи, Малфои и Редделы не намного их слабее). Великовозрастный мальчик не понял главного козыря своих противников – умение быть (или хотя бы казаться) справедливыми, проявлять (или хотя бы изображать) великодушие. Уметь объединить народ в трудные времена, умению верить в своих сторонников и заражать их этой верой. Проявлять милость к павшим и оступившимся, сострадание к безнадежно больным (тем, кто еще совсем недавно был здоровым и веселым – и даже не мог предположить, что эта беда коснется его лично). Не мог понять, почему, защищая Лили, ее мужа, их маленького сына, люди и хельве рисковали всем, даже своей жизнью. А ему – такому крутому и могущественному служат лишь из страха или ради выгоды, предают при первой же возможности.
Владислав считал, что нужно так учить Гарри, чтобы он мог сохранить самого себя в этой грязи, куда он попал не по своему желанию. Чтобы он и в политике смог остаться человеком, а не превратиться в очередного монстра. Мальчишка должен быть готов к этому, чтобы не стать слепым орудием в руках негодяев. Чтобы ему не посвящали таких вот стихов и литературных переводов, как Тому Редделу.
Блудница вышла замуж, что ж, родит – и грех забыт.
Дурак нажрется и заснет, пока он спит – молчит.
Служанка стала госпожой – так не ходи к ней в дом.
Но нет спасенья от раба, который стал царем…
Для власти – власть ему нужна. И силой ум поправ,
Он хвалит мудреца того, кто лжет ему «ты прав»
Привык он в прежней жизни той, что коль пришла беда –
Его хозяин отвечал, за все его дела.
Теперь же глупостью своей, в ад превратив страну,
Увы, он ищет на кого свалить свою вину.
Когда не надо – он упрям, когда не надо – слаб.
О, раб, который стал царем! Он раб. Он тот же раб!
Злополучный стих Киплинга в переводе мужа Лили Джеймса долгое время был своеобразным гимном сопротивления. Но осиротевший Гарри не знал и этого.
В Морском Лицее его бы вырастили достойным сыном своей матери. Но господин Альбус увидел в этом предложении Владислава лишь попытку ослабить Хогвардс. Он не мог допустить, чтобы юноша королевских кровей обучался с детьми рыбаков с побережья, лесных эльфов Скандинавии и Черногории. Это нанесло бы серьезный урон репутации элитного учебного заведения. И повлекло бы гигантские финансовые убытки. Альбус взялся за мальчишку, но у него получалось очень плохо. Может быть потому, считал Владислав, что он с самого начала все сделал неправильно.
Как ни настаивали на том коммерческие директора изданий и агенты писателей, факт, что мальчики случайно выжили, не становился предметом досужих сплетен и поводом для статей борзописучих журналистов и писателей. На них никто не показывает пальцем на улице, как на ярмарочного медведя, и не разглядывает шрамы от заклятий и просто от удара, пуль, ножа, как некую диковинку в шатре фокусника. Владислав Арсеньевич считал, что нельзя страданиями ребенка развлекать скучающих обывателей. Не разрешал превращать боль в сенсацию.
Этим детям предстоит многому научиться, прежде всего, научится прощать, научится терпимости и сочувствию. Они должны уметь чувствовать чужую боль, как свою собственную. Ребенок должен видеть мир вокруг себя, а не замыкаться в своем горе, сходя с ума от тяжелых переживаний. Нехорошая шумиха вокруг имени ребенка или его близких, сплетни и оглашение непроверенных фактов этому не способствует.
Директор лицея, в качестве единственного законного представителя осиротевшего мальчишки, часто видел, как в кабинете у следователя малыш заново переживает самые страшные моменты своей жизни. О каждом таком мальчишке можно написать не одну толстую-претолстую книгу, снять не один страшный-престрашный фильм. Директор Морского Лицея вместе со следственной бригадой глазами ребенка видел жестокие убийства, взрывы, переживал вместе с мальчиком хаос бомбежки. Например, в один из солнечных дней вместе с подопечным испытывал ужасы плена, чувствовал боль и страх беззащитного ребенка, над которым издеваются жестокие и изобретательные садисты. Бедняжка был не рад, открывая утром глаза после беспокойного полусна-полузабытья. Вместе с отчаявшимся мальчиком завидовал убитому отцу.
Видел, как в осажденной крепости родной отец заставлял ребенка пить кровь пленных врагов, когда иссяк последний родник, снабжавший водой защитников. Не для того, чтобы поиздеваться над сыном, а чтобы дать мальчику возможность вырасти. Ребенок не хочет, вырывается, ему очень противно. Но крепкие мужские руки, привыкшие к тяжелому оружию, не дают шелохнутся. До тех пор, пока страшная влага не отправится в ссохшийся от голода и жажды желудок. Несколько дней спустя патруль обнаружил полуживого мальчишку около одного из переходов. Ребенок не видел, как погиб отец и его последние, оставшиеся в живых товарищи. Этот мальчишка целый год всюду носил с собой бутылочку с водой – не мог напиться. А вид томатной пасты вызывал приступ тошноты.
В другой раз наблюдал глазами другого мальчишки, как катилась отрубленная голова его отца. Каково ребенку было видеть среди нападавших одного из самых близких папиных друзей. Того, кому папа и сын доверяли, с кем делили последний кусок хлеба и последний глоток воды во время изнурительной осады. Убийцы не тронули ребенка, в обмороке сползшего по серым камням. Возможно, они сочли его убитым, может быть, просто слишком торопились. Видел, как, твари, лишенные нечистоплотными манипуляторами человеческого облика, стреляли в спину бегущим по улице детям.
Владислав, вместе со своим подопечным, замерзал от холода в крысиных подвалах в маленьком городке одной из северных стран. Психика мальчишки не выдержала напряжения – он забыл все, кроме имени. Даже свою фамилию ребенок не мог точно назвать – назывался то Юхансеном, то Карлсоном. Визитка, которая была найдена при нем, ничего не проясняла. Ребенок не мог владеть типографией и быть сорока двух лет от роду. Малыш причислял себя то к нокке, то к ниссе. Глубокий гипноз не оправдал возложенных на него надежд. Что делал этот ребенок до того, как попал в кемпинги, так и осталось загадкой. В голове мальчика были только какие-то обрывки, незнакомые лица, катакомбы, выстрелы, бряцание консервных банок. Кто эти люди, куда бегут, в кого и зачем стреляют – неясно. Из подсознание выползали пронизывающий холод, невыносимая боль, и всепоглощающий ужас.
Странный бродяжка долго неприкаянно скитался по свету, пока уже привычно шатаясь от голода, случайно не залез в чью-то квартиру. Где его, впервые за несколько месяцев, накормили до сыта, отмыли, отогрели, приласкали, вылечили. В маленьком истощенном теле было столько болезней – казалось, у мальчишки есть все, кроме экзотических тропических инфекций. Доктор так оценил состояние маленького пациента – «ночлежка для микробов, насекомых и червей». Этот уважаемый профессор вызвался лечить этого мальчишку бесплатно – он исследовал новое лекарство. После того, как мальчишку можно было выводить на люди, его через знакомых определили в учебное заведение.
Эти люди забирали приемыша на каникулы. А он сам каждую неделю писал им письма и был судорожно привязан к своим спасителям. Выросший в красивого парня приемыш был бесконечно им благодарен. И приемной матери, которая отрывала от себя кусок хлеба, водила его по больницам, после тяжелой работы на фабрике отсиживала часы в скорбных очередях. И отцу, который хотя и ворчал временами, однако позволил ему остаться, и много работал, чтобы прокормить семью. И особенно названому брату (для которого припасал с каждой стипендии подарок) – тому самому мальчишке, который первым нашел его скорчившегося от невыносимого холода в куче тряпья и пригласил погреться. В тот самый день бродяжка не смог спустится в подвал. Болезни и голод уже ослабили его, а первый морозец прекратил бы его страдания вместе с жизнью. И даже став взрослым и добившись успеха в жизни, мальчишка никогда не забывал приемных родителей и названного брата.
Это всего лишь капля в море бесконечного множества трагедий, которые прошли перед глазами учителя за эти годы. Долго, очень долго будут сниться выжившим мальчишкам кошмары по ночам, лишая радости, отнимая силы и желание жить дальше. Еще долго ребятишки будут бояться холода и одиночества. И не выносить замкнутого пространства. Владислав понимал, что самостоятельно этим детям не оправится от этих потрясений.
Даже взрослому мужчине, с давно устоявшейся психикой, каким всегда считал себя Владислав, боевому офицеру прошедшему огонь, воду, медные трубы и университетские сессии, было очень тяжело. Тяжело просто смотреть и слушать. Просто держать за руку измученного подростка, просто успокаивать малыша сидящего у него на коленях. А каково было детям? Каково им жить с этим? Неужели им мало страданий, и для полного счастья необходимо, чтобы каждый бездельник им тыкал в лицо? Неужели весело слушать шепотки за спиной? Радостно, когда дорогие сердцу имена треплют на улице, как похождения акул шоу-бизнеса (которые для привлечения внимания к своей персоне, сами организуют скандалы)? Неужели ребенку, которому надо научится жить дальше, приятны бестактные расспросы и неуместные замечания?
Но, как бы то ни было, директор Морского Лицея оказался владельцев весьма ценной информации – по сравнению с ней поблекла бы широко растиражированная история семьи Поттеров. По этому поводу Владислава часто осаждали искатели сенсаций – просили сообщать фамилии, подробности происшествия. Обещали сверхприбыли от продажи историй в виде занимательных детских книг (с небольшими преувеличениями), видеофильмов, компьютерных игр. Но – так ничего не добившись, агенты разочаровано покидали стены крепости. Директор предпочитал делать деньги по-другому.
Ник однажды подслушал разговор Владислава Арсеньевича и сухой седовласой дамы, которая не понимала его концепции дисциплины. Женщина в душе восхищалась теми искренними и душевными, почти семейными, отношениями, которые сложились у преподавателей и курсантов лицея. Однако пожилую учительницу слегка коробило, когда тринадцатилетние мальчишки запросто разговаривали с учителями и даже с самим директором, как со старшими товарищами – когда больно, когда что-то гложет изнутри или переполняет радость открытия.
Как и то, что мальчишки считали себя виноватыми в том, что от них ушел учитель музыки, немножко удивляло пожилую преподавательницу. Возвышенный и малоприспособленный юноша из рода ванниар не совсем вписывался в общий коллектив. Хотя дело свое знал, и был действительно хорошим музыкантом с большой буквы «М». Возможно, юноша, слишком сильно чувствовал неустроенность и неблагополучие, царящие в прибрежных поселках. Его недолгое пребывание пришлось на пик очередной волны безработицы.
Утонченная психика музыканта не выдержала неразрешимого противоречия. С одной стороны умоляющие глаза будущего офицера, повышенной стипендии которого ждут мама и папа, братья и сестры (иногда племянники и племянницы). Ведь до тех пор пока папа или муж сестры не найдет работу, эти гроши – единственные деньги, на которые будет жить семья. Из этих денег будут оплачены свет и вода, куплены лекарства для больного ребенка – братика или сестренки. С другой стороны, музыкант физически не мог наступить на горло собственной песне и ставить отлично тому, кто не преуспевает на его занятиях. Подливало масло в огнь и крайняя неприспособленность юноши к местным условиям. Летом удручала невыносимая влажная жара, зимой – промозглая сырость и необходимость согреваться ночами, растапливая старинную печку, отсутствие прислуги. Он ушел, а курсанты долго маялись чувством вины, хотя и не были ни в чем виноваты.
Лицейские перемены повергали пожилую волшебницу в легкий шок. Особенно в самом начале. Толпы мальчишек, вылетающих на бешеной скорости из классов, заставляли ее в ужасе прижиматься к стенке. Однако, стремительный поток бережно огибал старушку. Кроме того, женщина ни разу не видела, чтобы кого-то специально толкнули, обидели. В лицейском дворе детки весело резвились, разминая затекшие от длительной неподвижности тела. Через полчаса, уже набегавшиеся и отдохнувшие, эти же ребята спокойно входили в аудитории, где продолжали постигать высокие материи. Видимо поэтому живые уроки в Морском Лицее были так не похожи на скучные часы Хогвардса, где учителю приходится совмещать работу дрессировщика и надсмотрщика. Каждый ученик был при деле, более сильные помогают слабым.
И самое интересное – нет здесь любимчиков и постылых. Кто-то силен в математике, другой в литературе, у кого-то руки правильнее приделаны, чем у других, кто-то лучше ориентируется в звездном небе, а кто-то тоньше усваивает сложные тональные заклятия, а кто-то точнее других расшифровывает древние руны и неясные знаки будущего. Каждый ребенок бывает и лучшим, и немного отстающим. Каждый курсант умеет помочь товарищу и самому принять помощь, не теряя достоинства. Умеет быть победителем и достойно проигрывать. Видимо поэтому в этом странном лицее за неделю усваивается то, над чем в Хогвардсе бьются целый месяц, а то и два. Причем усваивается всеми, без исключения, а не отдельными отличниками.
Неприятный, желчного вида мужчина тщательно наблюдал за этими уроками и просто за разговорами педагогов и воспитанников, надеясь уличить своих соперников в панибратстве, заигрывании с «деточками», сюсюканье с «несчастными сиротками». Короче, в потере учительского авторитета. Но, нет – учитель был учителем, как и положено, а не подружкой, не соседским мальчишкой, которого можно запросто послать по матушке.
Не удалось приезжим увидеть в Лицее «Башню из слоновой кости, надежно укрытую от житейской скверны». Ибо горе и страдания проникали за крепостные стены. Страдание, разделившись на сотню частей, становилось чуточку терпимее, чуть переносимее. А воспитанники получали неоценимый опыт сочувствия и сопереживания, учились видеть и облегчать чужую боль.
Но при всем при этом – учитель оставался учителем, не превращался в суетливую тетушку-утешительницу.





























Волкодав-учитель.

Но, почему дети бегут к ним, а не к «консультантам из подворотни» со своими переживаниями? Почему не шарахаются даже от сурового инструктора, который всем своим видом напоминал большую серую собаку, (злые языки болтали, что он и превращался в огромного волкодава, когда детям грозит опасность). У комиссии не было точного ответа кто перед ними – сам легендарный воин-волкодав из племени веннов, занесенный петлей времени из раннего средневековья, или же его далекий потомок, неотличимо схожий с ним внешностью и судьбой.
Как бы то ни было, у него есть все предпосылки, чтобы вызвать ненависть учеников и суеверный ужас – мощная сила, лицо, покрытое шрамами, громкий командный голос, сомнительное прошлое, известная грубоватость в обращении, свойственная бывалым воинам или сельским мужикам. Но почему дети его уважают и временами жалеют? И, может быть, даже любят. Почему может быть? Просто любят.
У самой госпожи Минервы – преподавательницы с огромным опытом, образованной и начитанной дамы, тем не менее, возникала всего одна ассоциация – «добро с кулаками и любовь с синяками».
- Это же ужас, это же надо к детям допустит такое…. Такое… (старая волшебница не находила литературных слов для обозначения представшего перед ней зрелища). У него одна морда чего стоит – шотландская аристократка с именем римской богини от страха перешла с утонченно-литературного языка на улично-жаргонный говор, увидев мальчишек, повисших на страшилище.
-У него не морда, а лицо – ответил голубоглазый ангелочек лет двенадцати, рассеяно помотав пшеничными кудрями,– морда вон у крысы. А у него лицо, если бы не шрамы, знаете, какой бы он был красивый. У него дочка такая хорошенька и умненькая. Всего два года маленькой, а она все понимает.
-Но как? У него же нет диплома?
-Будет у него диплом. Зато он хороший.
Госпожа Минерва видела, как напугавший ее преподаватель сосредоточенно штудировал старинную монографию. Дама застала его в резной беседке – на скамеечке, слишком узкой, для его внушительной фигуры, листал слишком нежные для его пальцев страницы, а ветер трепал неопределенного цвета волосы. Мужчина был очень сосредоточенный, он не просто читал, а как будто к чему-то готовился. Заучивал что-то, выписывал. Черкать в старинном тексте, пусть это всего лишь имитация, он не осмеливался. Однако тетушка Минерва не хотела выходить из плена иллюзий, которые порождала его внешность, олицетворяющая первобытную мощь и животную дикость. Иллюзия, из-за которой эта дама не хотела верить ни своим глазам, ни своим ушам, ни детям, которые совершенно не боялись страшного Волкодава.
Представить это существо студентом было выше ее сил. Да и просто причислить его культурным людям. Она не хотела признавать в этом волкодаве наличие высокоразвитого интеллекта.
Пожилая волшебница не верила ни рассказам преподавателей, ни даже собственным глазам – этот дикий мужик-волкодав еще и самый успешный и самый активный студент. То, что этот субъект пишет странные стихи и читает по памяти классические античные поэмы в оригинале (причем, не какие-то жалкие отрывки, а целиком – от начала до конца) было очень удивительно для приезжей тетушки. Не смотря на все это, утонченная волшебница упорно считала, что он только ногами и кулаками махать мастер. Этакая гора мышц и костей на службе компьютера для убийств, у которого «двадцать слов в запасе, и те из устава».
Однако, строчки:
Лопоухий щенок любит вкус молока,
А не крови, бегущей из порванных жил.
Если вздыблена шерсть, если страшен оскал
Расспроси как меня, как я жил…, -
прочтенные ею на клочке бумаги, выпавшем из папки учителя-пса, также упрямо опровергали убеждения старушки.
Она также же упрямо не верила, что этот грубоватый мужик за двадцать минут сумел объяснить любимчику фортуны, везде и всюду первому Джеймсу Поттеру то, что не сумели за шесть лет обучения ни великий чародей-директор, ни прочие преподаватели элитной магической школы, ни даже друг-староста.
В частности, что нельзя ни при каких обстоятельствах издеваться над себе подобными. И вообще – ни над кем нельзя.
Говорят, что этот парень вернулся с побережья совсем другим. И его жизнь, как жизнь его друзей, круто изменилась. Вот тогда-то и обратила на него внимание добрая, но очень своевольная праправнучка знаменитой княгини. Эта девушка не обращала на этого парня никакого внимания до тех пор, пока он был зазнавшимся отличником. А на чопорного Люциуса по-прежнему смотрела как на пустое место. Чем уверенно похоронила все мечты честолюбивого юноши о несметных сокровищах Лориэна.
Кстати, в отношении благородных Малфоев учитель-волкодав порекомендовал очень варварскую воспитательную меру. Патриархально выпороть все семейство по старшинству, начиная с папы и бабушки. Их в первую очередь. За то, что они уродуют психику юного Люциуса идеями о своей элитарности и избранности, которые даются ему по праву рождения освобождают его от необходимости как-то подтверждать свою избранность. Хотя бы образованием и манерами. Ибо все остальные способы воздействия на таких субъектов – неэффективны.
Так же дико для госпожи Минервы было видеть его медленно бредущим по улице, скромно держась за руку с любимой девушкой. Почему-то родственники думали, что он с ней груб и жесток, боялись, что огрубевший мужик (путь даже мытый, стриженый, надушенный и в тщательно отутюженном кителе) поколачивает свою пассию. И вообще, всячески обижает и унижает ее. Они были не правы – на этот раз внешность их очень обманула. Их отношения не изменились даже после свадьбы. В тот день, когда лицейские мальчишки толпой пришли поздравить молодых. Новобрачная сначала испугалась такого сборища, а потом все-таки рискнула их впустить в дом. И, говорят, перестала ревновать мужа к его ученикам. А когда мальчишки пришли поглядеть на дочку любимого учителя, вообще растаяла.
Старая дама вообще отмечала, не смотря на свою внешность, этот суровый парень был очень скромен и сдержан. И очень уважительно относился к своей девушке и к женщинам вообще. А к женским капризам и слабостям жены относится философски, и в родственных распрях и разборках между сестрами участия не принимал:
…покуда мирно горит лучина –
Хозяйские у жены повадки.
Хоть и ворчит на него подруга,
герой на нее не ропщет.
Не для него премудрости жизни,
Битва страшна – но в битве и проще.
-Но он же злой, как собака.
-Это вы злая. Вы его совсем зря обижаете, сами ничего не знаете, а его обижаете. А дядя добрый, он просто строгий, баловства не любит. А что это вы тут все вынюхиваете? Вы не из полиции случайно?
-Паки всегда отвечают вопросом на вопрос? – раздраженно произнесла приезжая учительница.
-А зачем вам это знать? – ответил ей мальчишка, опять тряхнул своими кудрями и васильковый взгляд на шоколадном личике изобразил оскорбленную невинность.
Вообще, у этого учителя-волкодава была одна особенность. Он первым узнавал, если с мальчишками приключалась какая-нибудь неприятность. Дело было в том, что этот дяденька любил предаваться размышлениям в лицейском парке. Эта привычка сохранилось с тех самых пор, когда растерянный паренек, чудом покинувший смертельные каторжные рудники, только-только начал постигать боевые искусства под руководством мудрой и прекрасной, хотя уже очень немолодой, учительницы. Странный парень наслаждался шелестом листьев сосен и кипарисов, вслушивался в беспокойный гомон птиц, шуршание мелкого зверья, и стрекотание белок. Наблюдал за суетой в кафе на соседнем острове, любовался огнями порта, смотрел на корабли.
И думал о чем-то своем. Мало кто мог сказать, какие мысли роились в косматой голове этого парня. И, как правило, предающийся размышлениям на лоне природы наставник юношества, первым замечал бегущего в слезах ребенка. Первым замечал плачущую спину и взывающее о помощи молчание.
Разговорить напуганного малыша или растерявшегося подростка, особенно когда он ищет помощи и поддержки (даже если тщательно скрывает) – дело техники. Волкодав этой техникой владел в совершенстве. Хотя мнение сурового учителя, выросшего в племени веннов, очень часто существенно отличалось от традиционного. Но для мальчишек было уже не важно. Дружеская помощь и участие, отеческая ласка дорого стоят, когда болит и мучается растущая душа. Мудрое, спокойное и доброжелательное понимание иногда исцеляют лучше лекарств. Особенно, когда кажется, что весь мир против тебя, когда предает родной человек.
Приезжая тетушка махнула рукой и отпустила курсанта. Она знала, что препираться юным хельве дело безнадежное. Дама стала пристальнее наблюдать за этим волкодавом. И многое поняла. Спустя некоторое время он уже не казался седовласой волшебнице таким уж чудовищем – скорее уж ворчливым, но добрым и верным псом, немного грубоватым, но любящим дядюшкой.


























Как курсантам морского лицея пришлось схватиться с пиратами в открытом море.

Мальчишки с хвастливым возбуждением вспоминают, как после третьего курса курсанты морского лицея были захвачены террористами, просочившимися из-за перехода. Тогда они проходили практику на учебном парусном судне. Все происшествие заняло несколько часов
Однако, эти часы стоили родителям не одного года жизни. Папа Ник тут же бросился в Центр, пытался обнаружить захваченный корабль и перенестись на помощь ребятишкам. Ника-нокке много чего повидал, многое пережил. Он с радостью отдал бы свою жизнь вместо того, чтобы томится в мучительном неведении и принудительном бездействии, пока твои дети во власти отморозков. Бывший боец спецназа слишком хорошо знал этих «борцов за идею», «воинов джихада», у которых нет ничего святого. Ему была невыносима ситуация, когда детям грозит смертельная опасность, а он, взрослый и сильный, с огромным боевым опытом, ничем не может им помочь. Ник был на одном из рыбачьих суденышек, которые штурмовали захваченный корабль. Да что там Ник, его друга Дани даже наручники не смогли удержать на рабочем месте.
В это время на палубе парусника пребывала в печали госпожа Шакира. Видимо, Аллах отвернулся от нее. Ведьма так гениально подготовила операцию – через верных людей в адмиралтействе узнала маршрут движения учебного парусника, наняла целую банду «страдальцев за веру», ловко обвела вокруг пальца капитана, разыграв жертву кораблекрушения (она знала, что старый морской волк не оставит терпящих бедствие), и для надежности вскружила ему голову. Внезапная атака на своих спасителей удалась на славу.
Но мальчишки и их командиры держались стойко, старшие прятали малышей за широкие спины. Мальчишки долго удерживали оборону, забаррикадировавшись в кают-компании, и наглухо запечатав все ходы и выходы на капитанский мостик. Пришедший в себя капитан, отдавал команды курсантам. Мелькавшие в круглых окнах разбойные бородатые физиономии тут же поражались смертельным заклинанием. Боевые кортики, которые были у мальчишек вместо волшебных палочек, раскалились до бела. Место истощенных подростков тут же занимали отдохнувшие товарищи.
Мало того, в положении голодающих оказались захватчики – в кают-компании были запасы еды и множество бутылок с водой (это им посоветовали бывалые моряки), в камбузе – полное разорение, кока эти маленькие дьяволята успели затащить в кают-компанию вместе с другими раненными. Продукты, которые боевики захватили с собой и надеялись продержаться несколько дней, как-то подозрительно быстро испортились. В довершение всех бед и несчастий, свалившихся на голову правоверных мусульман, вода, специально освященная имамом для такого случая, через час превратилась в густую дурно пахнущую жижу.
Госпожа Шакира давала очередной разнос своим боевикам, потерявшим почти половину подельников:
-Собачьи потроха, безмозглые тупицы, не можете справиться с сопливыми мальчишками.
-Это не дети, это сущие дьяволята – оправдывались перед хозяйкой захватчики.
Среди правоверных возник раздор, не все был готовы погибнуть от заклятий маленьких нечестивцев, ради капризов какой-то бабенки. Они хотели забавляться с заложниками, издеваться и унижать запуганных ребятишек. Заставлять их мучится от голода и жажды, а себе не отказывать в простых удовольствиях.
А какие же это заложники, если к ним не подступится? Это уже самая настоящая осада. Ну что это за захват заложников такой, когда захватчики потеряли уже половину личного состава, а те, кого захватили – все живы, здоровы и полны энергии? Причем отряду сестры Шакиры противостоят не изнеженные маленькие принцы, как они надеялись. Это довольно сильные и агрессивные существа, которые к тому же владеют магией. И они не одни. Взрослые хельве, в состояние гнева – такого противника не пожелаешь самому заклятому врагу. Уже не один славный воин упал за борт ослепшим и парализованным, прямо в зубы акул, как на грех, оказавшиеся возле корабля, будто бы кто-то его позвал. Песни, которыми юные хельве коротали душную ночь, выводили из себя захватчиков.
-Заткнитесь, щенки, вас никто не слышит!
- Как никто, а Вы, прелестная Шакира! А вы теперь никто, и потеряли слух? Какое несчастье! – с издевательским сочувствием отвечали ей из-за баррикад.
- Вы у меня еще поплатитесь! – срывалась на визг террористка от наглости арестованных деток.
- Испортила песню, дура! Да что с нее взять, кроме плохих анализов! – доносилось из недоступной кают-компании.
Превратить ее в каюк-компанию, развесив мины и растяжки, не получалось. Какое-то злобное колдовство взрывало устройства, призванные покарать неверных, прямо в руках боевиков. А тем, кто внутри не причинялось никакого вреда.
-Где твоя справедливость? О, Аллах Всемогущий! – стенала бравая атаманша, расстроенная чередой неудач. Злобная пиратка, выместив раздражение на чайках, сердито усаживалась на палубе. И начинала совершать очередной намаз, и являла на этот раз образец благочестия, старалась соблюсти малейшие тонкости. Правоверная не поленилась даже с риском для жизни поднять забортную воду для традиционного омовения. Женщина чувствовала, что это ее последняя беседа с богом на воле.
Снизу доносилась песня про месячную ночку. Благословенная Шакира в это время на верхней палубе рвала и метала от злости. Да! Положение ее становилось все более незавидным – чтобы успокоить своих людей, пришлось лично пристрелить троих. Но было уже поздно. Слишком поздно. Встретив отпор, удрученно глядя на то, что еще утром было их товарищами, воины ислама один за другим выходили из повиновения.
Да и еще совсем некстати с запада, навевая нехорошие мысли, из тумана появилась целая флотилия рыбачьих шхун. А на горизонте угрожающими темпами приближалась громадина авианесущего крейсера. Шакира отчаянно попыталась мобилизовать своих воинов, запугивала тюрьмой и адскими муками, соблазняла прелестями рая. Но голос благословенной сестры Шакиры тонул в общем хаосе. На нее никто не обращал внимания. Бандиты воевали между собой за право первым унести ноги с этого проклятого богами судна, и едва не застрелили свою нанимательницу.
Главарь боевиков напомнил стенающей Шакире, что им была обещала легкая добыча, и возможность потянуть из богатых папаш и из адмиралтейства (за тех деток, у кого не найдутся родичей-миллионеров) деньги за жизнь своих ненаглядных мальчишек. Им было обещано стадо ягнят в сопровождении благородных глупцов, а не эта стая наглых непонятных существ.
Конечно, если бы эльфийские адмиралы, по примеру русских политиков, просовещались дня три-четыре, переливая из пустого в порожнего, прежде чем на что-то решиться, тогда, может быть все было по другому. Тогда были бы умирающие от голода и жажды дети и молодые мужчины, все старшие болтались бы на рее (как в старые добрые времена), а у славных воинов джихада была бы и вода, и сносная кормежка. И было бы весело.
А на голодное брюхо – что за развлекуха? И если, не допусти аллах, их побьют – что за радость отправляться в райские кущи на пустой желудок? Кто знает, сразу ли там, в раю, их покормят прекрасные гурии? В Коране ничего определенного на этот счет не говориться.
Однако, к великой печали нападавшей, приказ о начале штурма был отдан сразу после получение радиограммы о нападении. Мало того, сигнал «SOS» услышали практически на всех судах, промышлявших в теплом море. Физиономии рыбаков, перекошенные тревогой за сыновей и младших братьев, не оставляли дамочке надежды на счастливую старость. Пираты же вовсе приуныли – так красиво начавшееся дело накрывалось медным тазом. Какой уж тут выкуп – ноги бы унести! Образ непобедимой атаманши лопнул, как мыльный пузырь.
Разобщенных и запаниковавших бандитов быстренько упаковали в наручники. Некоторые даже не сопротивлялись. Никто и не думал защищать злобную ведьму, «которая околдовала благоверных сыновей Адама, заставила совершать эти ужасные преступления».
В самом начале штурма огромная серая собака сбила с ног главаря бандитов, миг спустя огромные клыки сомкнулись на его горле. Потом ужасная пасть рывком сорвала адский пояс с отчаянно сопротивлявшейся террористки – его содержимое рассыпалось по палубе.
-Аллах все видит! Он покарает вас, о, мерзкие джины! Вас и ваше проклятое потомство! Ахмед, Зураб, на помощь! Уберите от меня эту скотину!
-Молчи дуреха! – злобно прорычал огромный волкодав, внезапно превратившись в страшного мужика, увесистые кулаки которого навеки умиротворили двух смуглолицых юношей в чалмах (те, даже не успели ничего понять), – видит бог, я не хотел их смерти! Успокойся, пока и тебя не упокоил.
-Неужели ты, собака, посмеешь поднять руку на женщину! – арестованная ведьма перешла с угроз на нежные, вкрадчивые упреки, – Неужели ты не поможешь мне бежать? Ты, храбрый воин, позволишь им убить меня, убить женщину!
- Ты не женщина! Ты змея! И получишь, что заслужила. Таких, как ты давить – святое дело,– спокойно отвечал ей странный учитель физкультуры, с видом собаки, задержавшей вора, и всем своим видом пресекал любые попытки втереться в доверие. Не смотря на то, что он привык уважать женщин (и, как утверждает его девушка, совершенно безобиден в быту), восточные соблазны на него не действовали. Вообще никак не действовали.
К прибытию военных все было закончено. Те, кто не погиб в перестрелке, кого не задушили сильные руки чьего-то отца или брата, ого не настигли пули или клинки своего же товарища, представляли собой жалкое зрелище. Поверженные боевики частью жалобно скулили, частью изрыгали проклятия на головы неверных. Кто-то проклинал свою несчастливую звезду, кто-то день и час, когда согласился на такое рискованное дело, когда на слово поверил женщине. Боевикам очень не хотелось умирать – они только убивали и мучили с удовольствием. А самим умирать ой как не хотелось! Они охотно сотрудничали со следствием. С готовностью, точно и подробно отвечали на вопросы, участвовали в следственных экспериментах, вели себя такими паиньками – хоть в святцы вписывай. Они были готовы на все – лишь бы их охраняли от разгневанной толпы, лишь бы сохранить свою жизнь. Герои явно не торопились в объятия прекрасноликих райских дев, чьи лица никогда не обжигало солнце.
Госпожа Шакира злобно шипела на офицеров, со страхом косясь на растрепанного мужика, который мог быть еще и серой собакой (не известно в каком виде он более опасен: в том и другом обличии его тело – грозная боевая машина, а его душа не признавала полутонов):
-Я не боюсь министерства магии! – бравировала разозленная поражением ведьма, – у меня там все купленные! Да плевала я на вашего Кирдана! Это же не мужик, он же полудурок в погонах! У него вся семья такая – и дедок-чудик, и папашка-оригинал! Да его же никто всерьез не воспринимает. Это же клоун, а не адмирал!
Ивар Кирдан, нехорошо улыбнулся и ответил дамочке:
-А меня и не надо боятся! Я бы на твоем месте вот их боялся – адмирал красноречивым жестом указал на беснующуюся толпу на пирсе, которую охрана едва сдерживала.
-Их! Это же толпа бездельников! – дама презрительно покосилась в окно тюремного фургона,– Не надо меня смешить, господин адмирал. Они же ни на что не способны. Они же сами такие же, как мы. Лет сто, наверное, как от пиратства отошли. Тогда это были страшные существа! Ох, не зря их тогда боялись – сейчас это толпа пьяниц, не более того. Одни только грозные имена и остались – Юма, Корда, Акоста. Пустое сотрясение воздуха! Кого они могут напугать – эти раздолбаи и пустозвоны? Они пошумят да и расползутся по пивнушкам цистерны заливать.
Тетенька разразилась громким и презрительным смехом.
Адмирал с большим трудом удержался от того, чтобы, потеряв свое достоинство, не избить эту женщину. Так, чтобы вся дорогущая штукатурка осыпалась, обнажая ее древний возраст. Причем избить очень жестоко, так, чтобы она после этого осталась тяжелым инвалидом. Так, чтобы эта крашеная кукла в цветастых тряпках выла бы от нестерпимой боли, молила бы о пощаде, чтобы следы изуверских побоев навеки обезобразили ее змеиное лицо. Тем временем злая тетушка торжествовала. Она смогла вывести себя даже невозмутимого Кирдана.
В порту курсантов встречали, как героев. А вот с пиратами вышла небольшая неприятность. Их так и не сумели довезти живыми до суда. Толпа рассерженных эльфов, которые вдруг утратили свою цивилизованность и законопослушность, буквально разорвала мучителей своих детей.
Злые языки болтают, что представители адмиралтейства не очень усердствовали, отбивая арестантов от толпы. Они якобы случайно на минутку отвернулись. Правда, большого убытка это не принесло. Следователями было известно все, что напуганные и удивленные пираты могли рассказать. Потому что задержанные пираты (а скрыться живым ни удалось никому) очень охотно делились информацией. Как они проникли через переход, где расположена их база, и как ее найти. Кто их обучал и обрабатывал психически, кто благословлял, у кого они и даже по какой цене покупали оружие, где собирали болты и гайки для взрывных устройств. Через кого Шакира выведала маршрут движения учебного парусника, где еще готовятся вылазки от их организации, и как именно они собрались нападать. Были хорошо известны все имена и фамилии,
В гавани наведалась компания правозащитников – предъявить обвинение в разгильдяйстве адмиралтейству, которое позволило своим людям столь немилосердно обойтись с пиратами. Они хотели на побережье развернуть шумную компанию в защиту права рэкетира на грабеж. У них с собой было все необходимое – красочные плакаты и транспаранты, тексты выкриков, «реплик из народа», телефон «профессора юридических наук» (который с трудом осилил курсы юридического ликбеза), запасы водки и спирта. На месте осталось только набрать митингующих. Вот тут то и начались проблемы. Выступать в защиту разорванных бандитов никто не соглашался даже за деньги.
Приехавшие с большой помпой, овеянные скандалами тетушки покидали побережья поздно ночью, разве что не пробирались огородами, стараясь не попадаться на глаза жителям поселков. Скандальные адвокатессы очень боялись разделить судьбу своих подзащитных. Только – зря они так боялись. Жители прибрежных поселков были заняты более радостными делами: встречали сыновей и внуков, солили рыбу, ухаживали за садиками и огородами, обсуждали недавнее происшествие. Береговые эльфы, не обращали на потрепанных теток никакого внимания. Да и кому теперь интересны две скандальные истерички – «дуры дурацкое и орут». Те даже обиделись.
Однако, несмотря на то, что все закончилось относительно благополучно, старший Ник еще долго не мог спать спокойно. В его сердце поселился страх. Каждый раз, когда мальчишки уносились в Морской Лицей, возбужденно переговариваясь в предвкушении новых впечатлений, сердце отца болезненно сжималось. А ночью в кошмарах снились мертвые сыновья. Ему каждый раз снилось, что они пришли слишком поздно: тела любимых мальчишек безжизненно раскачивались ветром на рее. А солнце также светит, также шумит прибой. А его сыновья – мертвы.
Отец уже пережил боль потери – когда был совсем молоденьким. Когда он впервые в жизни познал взрослое чувство, радовался и удивлялся своему первому ребенку и мечтал о долгой и счастливой жизни. И в этот самый миг – жестокая судьба перечеркнула все планы, раздавила все, что было дорого. И оставила взамен вместо семейных радостей и огорчений невыносимую, непроходящую боль. Боль, которую юноша, почти мальчик, должен был тяжелым крестом нести всю оставшуюся жизнь. И которая только спустя очень много лет перестала отравлять его существование. Снова такую боль ему не пережить.
Ник давно любил мальчишек одинаково, для него и его родной сын, и дитя любимой женщины были одинаково дороги. И он с криком ужаса просыпался в самой середине ночи, хватался за оружие. Хорошо, что мама Хильда умеет лечить страхи и кошмары.














Очередная конференция и несостоявшаяся проверка.

Новый учебный год, который начался на месяц позже, чем обычно, оказался богатым на события. В начале осени опять приехали гости перенимать опыт. Они наблюдали за занятиями в основном из директорского кабинета. Владислав не мог без конца дергать курсантов для того, чтобы лишний раз развлечь собравшуюся публику. Но даже с монитора успехи юных хельве поражали. То, что вытворяли ученики третьего и четвертого курсов, ставило в тупик выпускников Хогвадса. А огромную директрису французской школы, нестандартная внешность которой нагло опровергал все мифы о «хрупких французских феях – воздушных, нежно влекущих, к поцелуям зовущих», так и вовсе повергали в уныние. К ее чести дама, справилась с собой, и даже сумела произнести что-то вроде «у нас школа для девочек из хороших семей, а не база подготовки для морских пехотинцев». Директор Владислав восхитился ее прической, ее умением подать себя, успехами вверенных ей девиц.
-Если все ваши девочки столь же очаровательны, как Вы, если они переняли Ваше умение быть женщиной, то Вы, мадам Максим, не зря прожили свою жизнь, – искренне и вдохновенно выразил свое восхищение директор Владислав.
Мадам просияла – конфликт уладился сам собой. Ибо она убедилась лишний раз в своей неотразимости, которой не мешали ее габариты. Это было ее слабое место. Она очень любила, когда мужчины хвалили ее очарование. И так обожала комплименты, что могла за них почти все простить.
Приезжих преподавателей приятно удивляло отсутствие курсантов с кислыми физиономиями праздно шатающихся в коридорах. Все дело было в вечерних кружках по интересам. До ночи упражняются любители музыки. За другой дверью над разбившейся моделью нового звездолета громко спорят будущие изобретатели. Упорно кидают друг друга на маты будущие бойцы спецподразделений. Строгий инструктор-волкодав делает короткие замечания – и снова приглушенный звук падения. В теплице любители-биологи возятся с саженцами голубой розы, которую они сами вывели. Тщательно прокладывают по карте маршрут путешествия, изучают местные нравы и обычаи, особенности погоды и природы, будущие исследователи иных миров, не забывающие по утрам о дополнительных тренировках. Вот в обсерватории юный любитель астрономии вдохновенно рассказывает своей девушке о далеких звездах. Под руководством сухонького старичка обсуждают и тщательно сортируют и раскладывают летние находки юные любители истории.
Так же, как и Михаил Щетинин , директор Владислав продвинулся по пути к созданию идеальной школы будущего, и прошел по этому пути гораздо дальше и успешнее. Когда тот был еще « в марте своего роста», в морском лицее благоухал май. Объяснялось это очень просто – за образованием советских школьников бдительно следили придирчивые чиновники. Его, Владислава, двенадцатилетние мальчишки больные, изломанные физически и морально не были никому нужны. Адмиралтейские уполномоченные, выдававшие определенные суммы на содержание лицея, понимающе отмалчивались. «Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало» – читалось в их лицах .
Владислава очень обижало такое отношение к детям. Директор школы, боевой офицер не мог понять, как можно детские души отдавать на откуп неизвестно кому. Особенно этих детей – у большинства не было даже близких родственников. Мальчишки пережили такое, что не всякий взрослый сможет пережить без существенных потерь. Лет через пять-шесть (максимум через семь), может быть, этим самым мальчишкам придется защищать родину, может быть ценой своей жизни. Но что такого родина сделала для этих сироток? Как чиновники после всего этого будут требовать от них самопожертвования и самоотверженности? Что будут защищать эти парни? За что умирать?
Койка в лицейской спальне и любимый цветочек на окне (у кого-то серый котенок или доверчивый щенок-дворняжка) – все, что есть у маленького сироты. Владислав не мог изменить уже случившееся, повернуть время вспять, воскресить мертвых, не мог в одночасье обеспечить каждого курсанта любящей семьей, теплым домом. Но сделать койку у окна максимально уютной, а годы учебы радостными и счастливыми (о которых всегда вспоминают с благодарностью) – мог и делал.
Он все понимал – настороженно-недоверчивые глаза обиженных на весь свет мальчишек, их инертность и нежелание жить. Вот только поведение чиновников, которым все равно, как живут обиженные судьбой дети, будущие офицеры, не понятно.
Кто выйдет из мрачных стен старого бастиона? Уверенные, сильные, дисциплинированные нашедшие себя юноши, физически и морально здоровые? Или безразличные ко всему, плывущие по течению, вороватые и пьющие бестии, чтобы стать в дальнейшем горе-моряками, ворующими и безалаберными горе-инженерами, бездушными горе-учителями и горе-целителями, трусоватыми горе-министрами ? Это никого, по большому счету, не волновало. Тогда это было всего лишь заведение для ненужных, «лишних», «проблемных» детей. «Заботливое государство» предусмотрительно закрывало их в мрачных стенах древней крепости, чтобы не те слонялись по улицам. Чем они там заняты, что с ними там происходит – не все ли равно.
А когда мальчишки выйдут оттуда – их уже можно привлечь за пиратство и контрабанду. Или спихнуть на какую-нибудь богом забытую планету, населенную агрессивными дикарями. Выживет – его счастье. Нет – «судьба такой», «так карта легла». Ведь по этому мальчику никто не заплачет, никто не будет беспокоить чиновников, выскандаливая пособия и пенсии.
В боях за каждую душу года мелькали калейдоскопом. Когда мальчишки, выросшие в этих стенах, за руку приводили своих сыновей и внуков, только тогда Владислав чувствовал – прошло время. Когда учитель видел бывшего хулигана всеми уважаемым адмиралом, «никчемного мечтателя» знаменитым артистом или художником, мальчишку, наказанного за ограбление прилегающих садов – главой процветающего банка, Владислав понимал, эти души он отстоял. Гибель каждого, кто прошел через его душу, через сердце и руки, переживал как смерть сына. И делал все, чтобы овдовевшая женщина и осиротевшие ребятишки ни в чем не нуждались.
Не все выпускники стали выдающимися. Кто-то из них просто хороший солдат, ценный работник пароходства или агентства дальних перевозок. Просто хороший целитель, просто умный и грамотный журналист, просто удачливый коммерсант. Просто любящий муж, внимательный отец. Просто сильный, состоявшийся, нашедший себя и свое место под солнцем, счастливый мужчина.
Легенды о морском лицее кочуют по всем мирам. Вот уже внуки и правнуки самых первых юношей, тех, кто своими руками оживлял серую штукатурку возрожденной крепости, с замиранием сердца ищет свои фамилии среди зачисленных. А их родители волнуются за оградой. Ибо за воротами лицея – нет нянек. Старшим друзьям вход разрешен, а вот полномочия гувернеров и пестунов за воротами заканчивались.
И вот бывший приют – самое успешное из всех военных училищ. Уже преподает литературу, приемный сын директора Лев Сергеевич. Говорят, что, к удивлению родителей и профессуры, парень отказался от аспирантуры. Отцу же объяснил очень просто.
Молодому парню очень не хотелось посвятить жизнь копанию в чужом белье. Левушка не боялся рыться в старинных рукописях. Он был готов это делать, чтобы оправдать невинно осужденного, возродить из небытия незаслуженно забытого. Но не для того, чтобы по окончанию научного исследования развлекать читающую публику выкладками типа: «Гармоничными ли были семейные отношения четы Пушкиных?», «Вступила ли княгиня Галадриель в запретную связь с Фродо Каримовым?», «Где искать потомков Гиль Галада?». И так далее, и тому подобное… Он считал, что эти темы недозволенным вмешательством в чужие тайны, циничным глумлением над ними. Другие темы ему не давали. Тогда парень предпочел отказаться от науки, отречься от своих амбиций, чем нарушить непреложный и не обсуждаемый для него нравственный закон.
Мама долго причитала, но отец понял сына. Ведь он сам вложил в его голову некоторые понятия «можно - нельзя», «хорошо – плохо», сам сформировал ценности. Возможно Владислав, и как отец, и как учитель, считал себя виноватым в том, что его сын думает, что учить детишек, прививать им вкус к настоящим шедеврам, учить отличать истинное сокровище от блестящей шелухи – не менее почетно, чем копаться в архивах. Как бы то ни было, отцу пришлось смириться с выбором юноши.
Морской Лицей существенно угрожает финансовому благополучию элитных магических школ закрытого типа. Говорят, что Владислав Арсеньевич перебил у Хогвардса один очень хороший контракт, сделав господина Альбуса еще более зависимым от произвола Малфоев и им подобных.
Княжество Эльфхольм заключило с ним договор на обучение своих детей (и деньги, которые регулярно получала элитная магическая школа, уплыли в морской лицей). Говорят, что это произошло как раз после убийства юноши на кубке огня. Хоть и далеко эльфхольмским мальчикам теперь добираться, за то они в большей безопасности. По крайней мере, там тролли по этажам не бегают, Василиски по трубам не ползают и не устраиваются соревнования, с целью выманить одного мальчишку из-под защиты друзей. И обучают в лицее лучше, чем в Хогвардсе.
Но это было бы пол беды. Про Имрика всегда говорили, что он весьма странный князь – он любил шокировать волшебное общество нелогичными поступками. Правда эта нелогичность всегда шла ему на пользу. Например, наличие церкви в княжестве ставило в тупик не одного епископа. С одной стороны объявлять крестовый поход против своих единоверцев нехорошо, некрасиво, да и пастве не объяснишь. С другой стороны: крещеный эльф, по мнению духовных особ, особенно высшего ранга, такой же нонсенс, как сатана-евангелист. Этой нелогичностью аналитики объясняют многовековое преуспевание княжества.
Но да ладно – один чудик (будь он князь или даже король) погоды не сделает! Но ведь его примеру последовали княжества македонских, черногорских, венгерских и румынских эльфов. Мимо спрятанных замков утекали полноводные финансовые потоки – элитные магические школы все больше превращались в школу одной семьи. Спасало эти школы то, что количество мест в лицее ограничено. И не все мальчики хотели быть военными моряками.
Не успели гости выехать за порог, как в морской лицей пожаловала с проверкой некая заместительница какого-то министра. О ее проверках уже ходили легенды – если факты подтвердятся, тетеньке придется строчить свои декреты совсем в другом месте. Но в лицее ей очень не повезло. Эта жабообразная дама так и не смогла продвинуться дальше директорского кабинета – морской лицей не подчинялся министерству магии. Проверявшие до этого адмиралы и руководители спецслужб отмечали высокий уровень подготовки курсантов. Комиссия от медицинского ведомства также не нашла серьезных нарушений. О чем госпожа инспектор была подробнейшим образом проинформирована, после чего ее вежливо, но очень настойчиво попросили покинуть территорию лицея. Особенно после того, как начальник охраны Морского Лицея засомневался в подлинности документов, разрешающих этой тетеньке праздно шататься по учебному заведению и соваться в то, что она не в состоянии ни понять, ни почувствовать.
Дама обиженно выбежала из ворот, роняя из папки свои декреты: о запрещение кружков по интересам, о запрещении всего на свете, и даже нелепые: «по ночам не ходить, больше трех не собираться».
Гербовые бумажки, кричавшие на весь мир мысли своей составительницы «Не потерплю!», «Разорю!» грозно кружило пакостливым зимним ветром. «Владислава – долой, пинком под зад тупоголового пришельца с Новой Арды, солдафона совдеповского!» «Волкодава – в тюрьму под фанфары!» «Анну Сергеевну (жену Владислава Арсеньевича) – сжечь вместе с ее глупыми стишками!» «Садовника, хромого Бенни – вздернуть на кипарисе, парк вырубить и заасфальтировать, теплицы – снести до фундамента, саженцы – в помойку!», «Астрономию и Астронавигацию – запретить!» «Историка и эколога – лишить дипломов, запретить преподавать, затаскать по судам!» густо басили гербовые бумажки, оброненные из особой папки с секретной печатью. Эта стервозная дамочка собиралась выгнать директора, а самой занять его место, даже сумела изготовить соответствующую печать. Вон она в кустах валяется, никому не нужная.
Промокшие листки со страшными указаниями тоскливо и недоуменно запутались в кустах. «Не потерплю!», «разорю!» – уже не грозно кричали, а жалобно стонали волшебные листки, запутавшиеся в ветках кипариса (того самого, на котором собирались вздернуть садовника), с гигантской высоты это жалобный стон практически никому не мешал. Привыкшие ко всему чайки и вороны растащили обрывки волшебной бумаги по гнездам. Экипаж госпожи проверяющей быстро заскрипел колесами. Курсанты провожали ее радостным гулом.
Мальчики в тайне от всех готовились к поездке на кубок огня – престижные магические соревнования для молодых хельве, которые не проводились целую вечность. Известие о турнире всколыхнуло лицей – то тут, то там возникали заговорщики, которых в последний момент останавливали.
В то самое время, пока Владислав довольно жестко дискутировал с министерством и адмиралтейством по поводу сомнительных соревнований, курсанты потихоньку стали собираться. Ник и Ганька целый год готовились к поездке, даже досрочно сдали экзамены за следующий курс. Уж очень хотелось доказать, что они ничем не хуже этих заносчивых аристократов. И парням очень хотелось повеселиться. Задания турнира казались им детским игрушками. Договорится с драконом для лесного эльфа проще простого – дракониха своими лапами вручила бы мальчишкам золотые яйца (пришлось бы выслушать гневную тираду драконихи о том, как пронырливые колдуны подкладывают благородному животному мертвые яйца, поселяя в сердце матери горе и стыд). Нырнуть и вынырнуть с пленником для никса, который может находиться под водой часами, – не испытание даже, а так – легкое развлечение. Пройти по искусственному лабиринту не труднее, чем не заблудится в непролазной чаще реликтового леса. И найти там какую-то раззолоченную посудину куда проще, чем отставшего от своей группы и жутко паникующего туриста.
Директору Владиславу удалось отвертеться от участия в турнире под весьма благовидным предлогом: военным специалистам не гоже соревноваться с гражданскими лицами. А уже отправившихся за славой курсантов, директор остановил в самый последний момент. И он отказался комментировать свое решенье. Просто сильные руки неожиданно сжали плечи юношей, а их обладатель спокойно и мрачно сказал: «Не смейте!». Они слегка обиделись на обожаемого директора, когда их замечательная комбинация развалилась в последний момент. Тем более, что парни не сомневались в своей победе. Мальчишки недоуменно помахали вслед уходящему поезду. Позже, узнав правду об этом турнире, они были очень благодарны старшему другу. Ведь на месте убитого парня могли быть они сами. Да и не просто могли – сто процентов вероятности, что они там оказались.
Отец и мать сейчас бы сходили с ума от горя. Кто знает – не наложил бы отец на себя руки, не видя смысла жить дальше? Если бы их вовремя не остановил директор Владислав.
К концу учебы у них даже остовалось время для невинных забав. Врачи все время ворчали, что раньше они лечили детей, пострадавших на войне, а теперь им приходиться возится с теми, кто ищет приключений на свою голову. И советовали директору провести сеанс профилактической порки. Или лишать волшебной силы за проявления дурной инициативы, как делает Оберон, лидер евпаторийских паков. Не навсегда, правда, на некоторое время.






















Невинная шалость, которая едва не превратилась в трагедию.

Например, как Ник и Ганька просидели три дня на гауптвахте за то, что подняли мертвое тело из могилы. Им это едва не стоило жизни. Заговорщики в лицее сказали, что едут домой на выходные, дома сказали, что останутся готовиться к контрольной работе. А сами направились в заброшенный город, отыскали подходящую могилу. Убедившись, что никого нет по близости, начали обряд. Вроде все сделали правильно. Ник увидел в опустевшей могиле мифрильный (из сплава титана, алюминия и серебра) клинок, которого раньше не видел. Узор: три синих цветка, которые вместо листьев были окружены изящно переплетенными змеиными телами, почему-то были не на рукоятке, как обычно, а чуть ли не на середине лезвия. Синенькие цветочки казались такими нежными, невинными. Ник не устоял перед искушением погладить их. Только он коснулся синего камня, тот испустил маленькую молнию. Ник сдавленно вскрикнул от жгучей боли, рука онемела до самого плеча. Ганька едва слышно ругнулся. Но этого было достаточно, чтобы нарушить тональное заклятие.
Утром, как и повелось, покойник в спешке укрылся в могиле от дневного света. Загадочный клинок остался лежать в высокой траве. Ник осторожно, стараясь не коснуться ядовитого, рисунка положил его в свой рюкзак. Мальчишки отправились обратно к своей комнатке. А вечером, когда стало смеркаться, обиженный дух догнал их у самых ворот лицея. Он напал на друзей, размахивая ужасным топором. Мальчишки приняли бой. Но они быстро устали (тем более, что одна рука Ника безжизненно повисла бесполезной палкой к тому же ужасно болела), а их противник был неутомим.
- Отдайте меч, никсы-воришки! – кричал страшный дух.
- Какой меч, дяденька? – наивно спросил Ганька.
- Не надо изображать дурачков!!! Спроси у своего дружка!
Ник вытащил кинжал из рюкзака и осторожно положил на траву. Оживленный, счастливо улыбнувшись, подобрал свое имущество. И стал угрожающе приближаться. На помощь пришел молодой преподаватель, который совсем недавно сам был учеником. Он что-то прошептал, и ужасное тело растворилось в воздухе. Директор Владислав долго беседовал с мальчиками. А Нику пришлось долго лечить руку.
На «губе» мальчишки отоспались, А когда спать надоело, попытались изобразить загадочный клинок, как можно ближе к оригиналу. Этот рисунок сразу же отобрали для службы безопасности. А самих провинившихся несколько раз возили на то самое место, где нашли тот злополучный кинжал.
Мальчишки получили дипломы и поступили в Военно-морскую Академию в Линдоне. Папа даже не знал, как к этому отнестись. С одной стороны – работа их ждала очень опасная, тяжелая и не всегда благодарная. Но с другой стороны – работа им гарантирована. Просто не все в волшебной стране богаты и счастливы. Окраины заселены теллери. В этих районах периодически случаются волны безработицы среди транспортников – штурманов, капитанов, механиков и прочих.
В благополучных районах работа гарантированная, высокооплачиваемая, но – «только для своих». Если несколько сотен лет назад «линдонскую лимиту», «деревенщину из леса выбредшую» могли нанять охранником или прислугой., то теперь предпочитают биороботов.
Биороботы имеют массу преимуществ. Они исполнительны, не требуют повышения зарплаты, не устраивают забастовок, им не нужен отпуск, не задают лишних вопросов, не напиваются в праздники. Биоробот не заведет детей-полукровок от смертной или не сойдется с такой же эльфийкой, не будет плодить с ней нищету. Эти существа не соблазнят ваших женщин и девушек (теллери почему-то оказывались привлекательнее физически, чем мужчины благополучного Валинора – правда, такие союзы крайне недолговечны). Они не будут возить на вашем корабле контрабанду. В спецназе, в десанте, на никсах – большинство теллери. Ведь рисковать жизнью даже за очень большие деньги решаются те, кому терять нечего. Кроме этой самой жизни.
- Ну вот, - расстраивался папа Ник, - вот и мальчишки выросли. Ладно, по крайне мере они не умрут с голоду.
Мальчики отправились погостить к папиным друзьям в Россию. Девочки – Хильда младшая и ее подружка Дина остались дома, но потом они вдвоем поехали отдыхать на какой-то средиземноморский курорт на все лето. Мать Дины так занята своими интригами в театре, что девочка давно стала частью их дружной семьи.
Алексей вообще-то выбил визы для старшего Ника и его жены. Только последний не рискнул покинуть дом: даже возможность встречи со старыми друзьями не смогла оторвать никса от любимой жены Хильды. Ник только рядом с Хильдой чувствовал себя любимым, нужным, а не просто машиной для добывания денег и исполнения прихотей, как с Эгле, или вечным спасателем и нянькой, как с Олесей. Только рядом с Хильдой было легко и весело. Ему было приятно, что о нем, заботится такая замечательная женщина. Для него расстаться с женой больше чем на день, было невероятно страшно.

продолжение следует..