"Чек"

Дождь – самое чудесное, что могло быть придумано в природе. Слезы небес, проливающиеся, чтобы смыть грязь с лиц городов. Струи прозрачной чистой воды, бьющие в закрытые стекла, словно просящие впустить их и умыть тебя, очистить от той пыли, что покрывает твое тело; смыть масляные следы – прикосновения чужих людей, их запахи. После дождя наступает умиротворение. Словно небо, вывернув свою душу и выплакав боль за людские грехи, теперь может подарить капельку надежды на лучшее. После дождя приходит запах. Этот чудный запах свежести. Запах озона – этот запах чистоты и новой жизни. Тот запах, что мне никогда не суждено почувствовать. О нем мне рассказывала Мириам. Рассказывала настолько красиво, что я словно бы сам вдыхал его полной грудью. Впитывал каждой клеткой, каждой молекулой своего тела; растворялся в нем, желая, чтобы несуществующая душа наконец-то обрела неподвластный ей покой.

Сегодня тоже идет дождь, как и в тот день, когда я впервые увидел Мириам. Маленькая золотоволосая девочка в бирюзовом платье, на подоле которого были видны непросохшие капли дождя, темные, словно капли масла. Она зашла в здание технической аппаратуры, крепко держа своего отца за руку. На милом круглом личике застыло недовольное выражение, бровки нахмурены, ярко-алые губы сжаты.

- Милая, ты можешь выбрать любого, - наклонившись к её ушку, шептал отец.
- Я хочу того мишку, - прошипела Мириам.
Я был настолько удивлен, что такое чудесное создание может быть настолько злым.
- Мириам, это глупо. Тот плюшевый медведь, не сравнится ни в какой степени с каждым из «них». Слово «них» отец Мириам подчеркнул интонацией, словно выделив преимущество «них» перед плюшевым медведем.
- Но папа, - девочка нахмурилась еще сильнее. – Это просто железяки.
- Мириам Александра Уолт, не зли отца, - мужчина повысил голос. – Или ты выбираешь сама, или выберу я, и его привезут завтра службой доставки.
Поняв, что с отцом спорить бесполезно, девочка вырвала ручку из его ладони и, убрав руки за спину, гордо подняв голову, зашагала по магазину, придирчивая осматривая витрины.
Остановившись напротив меня, она долго мерила взглядом мой корпус и наконец, решилась.
- Вот этот. Да. Я хочу вот этого.

Визуально я не старел. Мой корпус каждый день обрабатывали полиролью. Изношенные детали меняли на новые. Шарниры смазывали маслом. За мной ухаживали как за домашним питомцем, но, в то же время, пренебрегали моим нахождением в доме. Мириам росла на моих глазах двенадцать лет. Двенадцать долгих лет, которые пролетели передо мной одним мгновением. В её доме я чувствовал себя чужеродным телом. Никому не нужной грудой металла. Отец Мириам – Александр Уолт – воспринимал меня, как само собой разумеющееся. Удобное приспособление для воспитания строптивой и своевольной дочки. Мачеха Мириам, так и не сумевшая заменить ей родную мать, кривила губы при виде меня. Для нее я был чем-то более похожим на чудовище, невиданное создание, существующее на этой земле помимо воли божьей. Прислуга шарахалась и крестилась. Шофер и дворецкий снисходительно улыбались и жали мне руку. Другом, единственным и верным, была сама Мириам. Еще будучи маленькой девочкой она засыпала у меня на руках, убаюканная шелестом деревьев за окном и уханьем сов. Она читала мне книжки, в основном её любимые сказки, в которых прекрасные принцы одолевали злых и коварных драконов и спасали красивых принцесс. Она мечтала, что когда-нибудь и к ней тоже приедет принц, спасет от злой мачехи и увезет из родного дома в свое далекое королевство. Но больше всего я любил слушать о том, что она чувствует, что ощущает. Какой на ощупь дождь, как жжется крапива и какой вкус у мороженого, как оно холодное, только что из морозилки, обжигает язык, а потом медленно тает во рту.

- Ты видишь сны? – Мириам свернулась около меня клубком и прижалась щекой к холодному хромированному корпусу.
- А что такое сны?
- Это когда засыпаешь, и сначала нет ничего кроме пустоты и темноты. А потом приходят картинки и образы. Во снах можно делать что угодно. Можно даже летать или болтать с Чудаком Кроликом (героем её любимой детской сказки). Можно путешествовать. Я иногда загадываю сны.
- Загадываешь сны?
- Да. Перед сном очень долго думаю о том, что бы хотела увидеть, и иногда получается.
- Я никогда не сплю. И поэтому не вижу снов.
- Это ужасно. Ты просто обязан их увидеть когда-нибудь.
- Я попробую.
Ночь была ясная и звездная. На темно-синем небесном полотне то там, то здесь, зажигались далекие космические фонарики. Холодные светящиеся шарики, не дающие тепло, не способные согреть. Лишь восхищение их невиданной красотой, все что они могут дать; засасывающие тебя в эту глубину, уносящие тебя от реального мира, как маленькие блестящие осколки, отражающиеся в глазах, проникающие глубоко в душу, вселяя надежду и с каждым рассветом оставляя там только пустоту.
- А что бы ты хотел увидеть во сне?
- Звезды.
- Звезды?
- Да звезды. Они такие. Красивые.

Я сел на пол, царапая корпус о цементное покрытие. Сколько времени прошло с тех пор, как я ушел? Сколько прошло времени, как я оставил её? У меня нет души. Я не могу чувствовать боль. Не могу любить. Не могу страдать. Не могу ничего, кроме выполнения тех обязанностей, для которых меня создали. Электронно-механическая няня для восьмилетней девочки, которой я больше не нужен. Девочка выросла. Моя миссия выполнена. Меня отправили на заслуженный отдых. Я могу вернуться туда, откуда меня когда-то забрали двенадцать лет назад, пройти восстановление и снова занять место на небольшом подиуме, дожидаясь другого ребенка, который выберет меня, как выбрала Мириам.

Раскат грома прорезал тишину в темном старом гараже, где по выходным любители техники, собираются и пытаются из кусков металла, с помощью паяльной лампы и метров чертежей – создать шедевр. Сегодня четверг и сегодня здесь пусто.
Слабенький навесной замочек был легко сорван с проржавевших дверей. Я невольно вздрогнул, и задел локтем стоящие рядом пластиковые бутылки. Они упали, издавая противные звуки,и раскатились по полу. На одной из них маркером было нацарапано - H2SO4, на другой -HNO3. Ядовитая смесь плескалась рядом со мной в чугунной ванне.
Я встал, медленно. Ощущая,как разгибаются металлические суставы.

Она называла меня Чек. Однажды, перед тем как заснуть, она спросила:
- Как тебя зовут?
- У меня нет имени. Называй так, как тебе нравится.
Она задумчиво прикусила нижнюю губку.
- Ты хороший, - промурлыкала она. – Как человек. Я буду называть тебя Человек.
- Хорошо.
Она улыбнулась, довольная собой и начала устраиваться поудобнее в своей кроватке. Потом, повозившись немного, приподнялась на локтях и прошептала:
- Я буду называть тебя Чек, сокращенно от Человек.
- Чек? Мне нравится.

Я мягко опустился в ванну. Перед глазами стояла записка, переданная шофером, от имени Мириам. Пять слов, всего пять слов, написанных на небрежно вырванном из тетради клочке клетчатого листка. Пять слов, сделавших меня самых несчастным на свете существом. «Прости, Чек, я выхожу замуж». Пять слов, написанным таким родным, таким знакомым почерком. Я закрыл глаза. Смесь двух кислот обжигала мой корпус. Единственное, что мне сейчас хотелось, это исполнить просьбу Мириам. Моей родной Мириам.
«Ты обязан увидеть сны. Ты просто обязан».
- Я увижу их, Мириам, я обещаю, я увижу звезды, такие холодные и такие далекие…