Суггестия

«Прости».
Это было первое и одновременно последнее слово, которое я услышал от неё в тот вечер.
Я сидел на диване, забравшись на него с ногами, и заворожено смотрел вдаль.
Возможно, я многое тогда мог рассказать ей, но я не знал — нужно это или нет, поэтому просто молчал.
Когда-то давно я читал вслух книги, и она меня внимательно слушала. Ожидая каждое слово, которое я мог высечь из недр своей души. Но в один не самый прекрасный день у меня закончились все слова, и я почти разучился говорить, но зато начал больше думать и ощущать.
Вот, например, я всё-таки сумел разглядеть, что внутри неё росло дерево. Такое большое, зелёное, с тонкими ветвями и красивыми резными листами. И оно постоянно светилось, потому что находилось во тьме.
Не так давно я купил для него ведро и лейку, а затем принёс их к ней в дом. До сих пор не знаю, зачем я это сделал, но мне почему-то кажется, что мы в ответе за тех, кого приручили.
Так когда-то сказал, вернее, написал Экзюпери. И надо же, я ему действительно поверил. Но розу так и не вырастил, и лиса себе не завёл. Всё откладывал-откладывал и…
Забыл.
Но она всегда была здесь. Сидела напротив меня и внимательно слушала, что я молчал. Иногда даже делала наброски, но никогда не касалась меня. За исключением того случая, когда нарисовала мой портрет и из него получились одни лишь глаза.
Я также продолжал приходить к ней, всё время путая дом и квартиру, поэтому попадал не туда.
Но вся правда заключалась в том, что моим секретным местом всегда была она.
«Мы в ответе за тех, кого приручили…» — опять голосом Экзюпери повторил мой разум, и я наконец-то понял, каким на самом деле был тот француз-лётчик.
Как он мыслил.
Жил.
Разговаривал.
Наверное, я был бы не против познакомиться и подружиться с ним, но у меня уже была она.
Это я себе внушал каждый день.
С 6:15 утра и до 21:30 вечера.
А затем обратно уходил к себе: смотреть в потолок, либо спать.
Сны мне всё время попадались чёрно-белые. Чёрные появлялись по чётным дням, а белые по нечётным, поэтому перепутать число оказывалось достаточно сложно, но у меня всё равно получалось.
Когда я приходил к ней с ведром, оно всегда было полное, но уходил — с пустым.
Пустые руки.
Пустое ведро.
Всё логично.
А лейка ей даже нравилась, потому что она была яркая и красная. Почти как война, объятая миром.
И…
Однажды я заговорил, потому что устал.
Устал ждать.
Устал быть непонятым.
Устал, потому что устал.
И услышал от неё:
«Прости».
Такое родное и в то же время далёкое.
Будто это уже был не я.
И не она.
И тогда я всё понял.