ПРОВОДНИК

Пролог
– У вас девочка! Поздравляю, – сказала акушерка, укутывая нового человека в уютную белоснежную пеленку.
Малышка смирно улеглась под бочок к своей маме и начала радостно разглядывать потолок, то и дело увлеченно переводя взгляд в разные стороны.
– Ой! Это она улыбвается, что ли? Куда же это ты так внимательно смотришь, доченька? – умиленно спросила молодая мама.
– С ангелом-хранителем своим знакомится, – подмигнула роженице акушерка.
«Так будет при кончине века: изыдут Ангелы, и отделят злых из среды праведных...» (Евангелие от Матфея 13:49).

Мать
Блики белых кафельных стен наполняли холодом и без того освещенное ледяным светом больничных ламп помещение палаты реанимации. В одно мгновение монитор холтера издал монотонный сигнал, означающий остановку сердца.
Вера умерла. Она это поняла, когда увидела себя со стороны, как это описывалось в каждом фильме, в каждой книге про смерть. Да, все было именно так, как и предполагалось.
– Все же, – подумала Вера, – правду пишут, вижу себя со стороны. Однако! Ау? А вы меня спасать-то будете, чего стоим? – попыталась докричаться до врачей.
Никакого волнения и тревоги она не ощущала, вообще ничего не ощущала. Она почему-то четко осознала, что уже всё... Это уже точно всё. Никакой клинической смерти. Умерла.
– Значит, мы все знаем: когда всё, а когда нет. Я, кажется, точно всё. Чего тогда ору? И что дальше, куда мне? Круто, даже не страшно, не обидно, ни-че-го, ровным счетом ничего, – проговорила Вера.
Затем она решила подойти к зеркалу и ради интереса посмотреться в него, что там вообще сейчас может быть? Зеркало отразило одну только белую дымку.
– Прикооольно! – весело протянула Вера, – я привиденька, как Митька всегда говорит...
Внезапно после этих слов Вера почувствовала сильнейшую острую боль в области груди, что ее даже затошнило, а глаза налились слезами.
– Что? Что это? – растерялась Вера.
Несколько минут она трогала свое лицо, не ощущая ничего. Слез больше не было, только мучительное ощущение сдавленности в груди и голове, словно сильнейший стресс или паническая атака.
– Митя... сынок, – еще сильнее заболела голова.
Вера не понимала, что происходит. Ясно ощущалось только одно, она ничего не может сделать, никуда не может уйти, ей просто плохо и просто нужно ждать. Чего ждать, к сожалению, тоже было непонятно.
Через некоторое время полегчало, отпустило, стало снова безразлично спокойно. Больше никакого детского интереса к своему новому облику она не испытывала. Словно стыдясь своей недавней реакции, она отошла от зеркала и замерла в растерянности.
– Ну? Ну же? Куда дальше? Что нужно делать?
И в следующую секунду Вера впервые за все это непонятное время наконец-то ощутила свое тело. Вернее, она почувствовала, что кто-то взял ее за руку. Она не видела кто это был, только ощущала и усматривала слегка различимые очертания белой красивой кисти руки, которая держала ее очень кротко, но весьма решительно тянула за собой куда-то вверх.
Вера будто оторвалась от того пространства, в котором пребывала до этого момента, и начала парить, медленно переходя в какие-то иные, нематериальные субстанции.
– Вы кто? – все так же безразлично спросила Вера.
Несмотря на проявленный интерес, она четко понимала риторичность заданного ею вопроса. Ей не ответят, надо просто следовать за этим некто и все. Все чувства были уже отключены, как ей казалось...
Через некоторое время Вера очутилась в окружении дыма или пара. Вряд ли это был дым, потому что дышалось легко, летелось спокойно, рука уверенно, но нежно продолжала держать и вела за собой в неведение.
Внезапно стало резко холодно и сильно темнее. Проводник начал крепче сжимать Верину руку. Зарядил ветер, причем такой силы, что у Веры стало мучительно болеть все тело. Она начала ощущать свое лицо, оно сморщилось от колючего ледяного дождя. Проводник уже очень сильно сжимал Верину руку, словно боясь потерять ее. Стало понятно, что он изо всех сил стремился удержать Веру, потому что они входили в зону, которую им суждено было пройти, либо не пройти...
Вдруг с левой стороны от Веры начали возникать картинки из ее жизни, слово на экране кино. На этом экране стоял маленький Митя, его рвало. Он был болен. Вера стояла поодаль, меняя постель на его кровати и кричала в сторону малыша: «Ну сколько можно кашлять?! Когда ты уже научишься сдерживать свой дебильный кашель, бестолковый!! Тебе уже десять лет, надо уже учиться, от этого кашля уже всю кровать обблевал!! Задолбалась менять уже! Господи, когда ты уже вырастешь, постоянные болезни эти твои – цепляешь и цепляешь. Иди давай, ложись уже!»
Маленький мальчик доплелся до постели и совершенно без сил упал на нее, медленно натянул на себя одеяло до самой головы, спасаясь от очередного маминого плохого настроения. Утирая слезы, он поскорее постарался уткнуться в подушку, чтобы кашлять в нее и не раздражать маму своим очередным приступом.
От увиденного Вера протяжно закричала. Ее лицо исказилось в жуткой гримасе боли и отчаяния. Увиденное ею со стороны, открыло ей боль их с Митей отношений, хотя при жизни все это казалось ей не таким уж значительным и представлялось вполне себе бытовой историей уставшей матери и сына. Все чувства были очень реалистичны, – словно Вера все еще была жива, – и так сильно обострены, что ей было сложно терпеть и она попыталась отвернуться от этого эпизода ее жизни. Но у нее не получилось, невидимая сила резко дернула ее голову в сторону и заставила смотреть новое кино...
Следующий экран показывал, как уставшая после рабочего дня Вера сидела перед телевизором. Зашедший к ней маленький Митя, попросил поговорить с ним. У него в школе конфликт, и он не сумел справиться с ним сам. На экране появилась драка, он один, их несколько. Смех, глумление. Вера отрешенно слушает невнятные жалобы своего сына. Они снова некстати, ей хочется тишины. Прерывая его не следующей секунде, она утомленным голосом произносит, казалось бы, совершенно безобидные и стандартные для такой ситуации слова: «Сынуль, ну не обращай внимания на идиотов. Иди, мама устала».
В следующее мгновение Вере показали, как Митя плачет в своей комнате. Этот маленький человек оказался очень одиноким, несмотря на то, что у него была мать.
– Сынок, прости! – отчаянно выкрикнула Вера.
Она была опустошена, ей было достаточно лишь этих двух эпизодов из ее жизни, чтобы сломаться. Вера сильно любила своего сына, но, оказывается, не успела заметить того, что себя она любила все-таки больше.
Несмотря ни на что, Вера и ее Проводник продолжали лететь. Обе руки тряслись от напряжения, пытаясь из последних сил удержаться друг за друга, потому что перед ними продолжали всплывать картинки с Вериными ошибками, проступками и грехами. Ее одежду рвали на части, возникающие вокруг фигуры незнакомых людей. Они пугали ее своим криком и обликом. Вера из последних сил держалась за руку Проводника и вдруг неожиданно выкрикнула:
– Господи!! Иисусе Христе! Сыне Божий, помилуй меня, грешную!
И в следующее мгновение все как будто остановилось, они вошли в зону относительного покоя. Проводник ослабил свою руку. Вера летела совершенно истощенная. Ее одежда состояла из сплошного тряпья. Глаза ее были закрыты, но по щекам текли настоящие слезы. Вера осознавала все, но было уже совсем поздно. Ее нет, и она не может ничего исправить.
Она не совершила ни одного греха, но перед собой оказалась грешна...
Яркий теплый свет озарил все вокруг в то мгновенье, когда проводник сам отпустил Верину руку.
Она словно была выброшена в невесомость и парила на спине в вечном покое, расставив в стороны обессилевшие руки.

Убийца.
1993 год.
Москва.
Скорая ехала в своем привычном режиме по Кутузовскому проспекту, даже не стараясь обгонять мешающие на пути автомобили. Врачи, преданные своему делу и клявшиеся когда-то именем Гиппократа о том, что будут спасать во что бы то ни стало абсолютно всех людей на земле, сейчас исполняли свой долг явно в полсилы.
Перед ними на окровавленной кушетке лежал мужчина лет сорока. На нем была черная кожаная куртка, под которой виднелась пропитанная насквозь кровью олимпийка Adidas.
– Поперек горла мне уже эти братки, – сказал один из врачей бригады, – сами себя лупят, а мне спасай. Ради чего?! Ну, если сейчас не спасу, его же все равно хлопнут через неделю. Сил нет уже, к роженицам и старикам не успеваем из-за этих уродов. Разряд! Всё, фиксируй время смерти…
Врач, словно мясник вытер свои руки от крови умершего Виктора, попавшейся под руки случайной тряпкой.
Виктор все слышал и видел. На его лице не было совершенно никаких эмоций. Он просто спокойно ехал на соседнем кресле и наблюдал за тем, как его тело упаковывают в черный полиэтиленовый пакет.
Внезапно раздался громкий матерный крик водителя скорой, и машина резко затормозила. Пассажиры, словно бильярдные шарики начали разлетаться по салону кто куда. Виктор сидел как и прежде, только теперь, словно в замедленной съемке мог наблюдать, как тот самый врач, который только что махнул на его спасение рукой, смертельно врезается виском в отлетающий электрокардиограф, а медсестричка – симпатичная молоденькая девушка, наверняка не поняв, что в данную секунду происходит, на глазах у Виктора ломает свою тонкую красивую шею и мгновенно умирает, свернувшись в совершенно в неестественной для человеческого тела позе.
Виктор все так же безэмоционально вышел из искореженной машины скорой помощи, причем искренне обрадовался своей новой возможности делать это, будто левитируя, словно он – облако, которое тихо и беспрепятственно парит сквозь любые предметы и преграды. Однако в следующую же секунду Виктора охватил какой-то животный страх, но с одновременным ощущением принятия. Он почувствовал, как его руку медленно и нежно кто-то берет и тянет слегка вверх. Покорно, без какого-либо сопротивления Виктор последовал в пустоту...
Белый влажный мутный воздух окружал парящего Виктора. Он уже явно видел, что его кто-то держит за руку и ведет за собой, но конкретно фигуру Проводника он никак не мог разглядеть, только кисть его руки, которая, чем дальше они шли, тем сильнее начинала сжиматься.
Через некоторое время стало холодно, впервые за все это время Виктор решился на разговор.
– Эу! А мы вообще куда? Я понял, что я умер, блин, я даже помню, как именно, идиотизм... Алё! Можно мне хотя бы коротенько пояснить …
Виктор не успел договорить, как на него внезапно обрушился шквалистый леденящий ветер, рука Проводника резко сжалась до такой степени, что казалось будто это даже больнее ледяного урагана. Виктор истошно закричал, ему четко стало понятно, что они вошли в зону, где его связь с Проводником могла оборваться в любой момент, потому что они оба уже из последних сил держались друг за друга.
Стараясь не открывать глаз Виктор все же пытался уловить слухом, что происходит вокруг. Совсем рядом с ним раздавался мужской плач. Он был таким навязчивым, сверлящим, с мольбой о пощаде. Плач становился все громче, все ближе. Виктор уже не мог этого терпеть и непроизвольно, откинув голову назад, издал истошный грудной вопль. В ту самую секунду он ощутил, что его рука выскользнула и он увидел, как Проводник пытается дотянуться, чтобы вновь схватиться, но ничего не получается, и Виктора начинает кидать в разные стороны, точь-в-точь как тех, что еще несколько мгновений назад ехали с ним в скорой помощи. Виктор зажмурился и вдруг оказался в полной тишине. Испуганно приоткрыв глаза, он ощутил, что сидит на скамейке в каком-то сером и мрачном пространстве. Перед Виктором, словно в кинотеатре, появился экран, на котором показывали кино... Кино только для него одного …
– Ну давай! Ну! Урод, быстрее! Сам напросился, тогда делай свое дело! Быстрее! Менты сейчас приедут! – говорил несуразно одетый бритоголовый малый.
Виктор стоял с пистолетом в руках и никак не решался сделать выстрел. Он должен был убить ни в чем не повинного человека, отца двух милых девочек, в целом, наверное, хорошего человека, который просто отказался платить за придуманную новой бандитской властью «крышу» и пожаловался на этих братков другим, соседним. Глупая импульсивная необдуманность теперь решала его жизнь.
– Прошу вас! Пожалуйста! Не делайте этого! Я прошу вас, пожалуйста, не надо! Я вас умоляю!!
– Ну!
Раздался выстрел, и приговор был приведен в исполнение. Кино закончилось. Экран исчез.
Виктор резко закрыл свое лицо руками и начал стонать от охватившей его душевной боли.
– Они ничего не знают! Вы ничего не знаете! Ничего! – Виктор кричал в никуда, кричал отчаянно и безысходно.
– Прошу вас, не надо! – вдруг раздался все тот же молящий голос убитого.
Рядом с Виктором на скамейке сидел тот самый мужчина и повторял, глядя на своего убийцу: «Прошу вас, умоляю, не убивайте меня... я же вам ничего плохого не сделал. Я перед вами ни в чем не виноват. Пожалуйста, не надо! Не убивайте меня! У меня семья, умоляю...»
Виктор испуганно отпрянул от убиенного. Мужчина подсел ближе, повторяя свои мольбы. Виктор встал, чтобы отойти подальше, но мужчина оказался рядом с ним и снова, и снова продолжал мучить Виктора своими просьбами не убивать его, у него же дочки … Мама больная …
Глаза Виктора сделались такими испуганно-огромными, а рот исказился в ужасающей гримасе, когда он услышал слова о матери.
– Витя…, – послышался родной голос где-то поодаль, – сынок...
Виктор был на грани. Он увидел свою мать, которая, как он думал, была жива. Да, она сильно болела, но она должна быть жива сейчас, жива, жива!
Седовласая худая женщина стояла рядом с Виктором уже совсем близко.
– Умоляяю, не надо! – продолжал убитый.
Виктор одернул его, словно отталкивая от себя.
– Да отвали ты! – обронил он своей жертве. – Мама... Почему ты здесь? Где мы вообще? Мама?! Почему все это?!
– Мы в вечной зоне памяти… Мы не прошли с тобой мытарства, сынок.
– Ты ...умерла?! Но как, мама?! Ведь врач сказал, что лекарства у него на руках, нужны деньги! Я же тебе вчера все привез! Мне заплатили... мне заплатили за …, – Виктор осекся и посмотрел на своего страдающего, умоляющего не убивать его спутника, понимая, что не может рассказать своей матери, каким образом он заработал эти деньги. Но ему не нужно было ничего говорить, она все уже поняла сама.
– Витенька, я отдала деньги, и он ввел мне лекарство, но ночью у меня случился удар, тебе даже не успели сказать. Мы умерли с тобой в один день... вот уж в страшном сне не привидится, – мама склонила голову и хотела прижаться к сыну, но не смогла этого сделать, какая-то невидимая сила не давала ей этого сделать.
– Умоляяяю вас! Не убивайте, – протяжно стонал убитый.
– Аааааа! – разразился нервным криком Виктор и схватился за голову, – я не вынесу этого!!
Неожиданно, недалеко от себя он увидел монахиню, сидящую на такой же скамейке, с совершенно одуревшим взглядом, пытающуюся успокоить истошно кричащего младенца. Было явно, что женщина уже обезумела от крика ребенка, но помочь ей его успокоить никто не мог. Виктору стало еще хуже, помимо мольбы своего уже ненавистного попутчика, теперь он улавливал и истеричный крик младенца.
– Витя, это будет вечно, – сказала мать, – те, кто сюда попадают, окружены своими грехами. Они вечно о них помнят и видят их перед собой...
– А ты?! Ты, что здесь делаешь?! Какие у тебя грехи? – уже на грани полного безумия кричал Виктор.
– Есть... но я не знаю, почему мне о нем никак не напомнят. Я даже на мгновение подумала, что мой грех связан с тобой, когда тебя увидела, но я не испытываю никакого страдания от общения с тобой. Мне только очень тяжело видеть плачущего младенца в руках той монахини, мне больно слышать его крик, но мне непозволительно к ней подходить.
– Не убивааайте меня, прошу! Умоляю!
– Ооооой, я не могу больше! А как ты сама... оооойй, – Виктор сильно наклонил голову вниз, словно она очень болела, – а сама ты как думаешь, что за грех у тебя? – настаивал Виктор.
– Аборт, – ответила мать.
– Аборт?! Когда это? Это что, как бы тоже убийство, дескать? А когда? Почему? Зачем? Ты ведь всегда хотела второго ребенка, мам! Вы с отцом хотели!
– Меня изнасиловали... когда папа был в экспедиции, помнишь? На улице, все как в плохих драмах. Я забеременела. А как я папе скажу?
– Так бы и сказала, мама!!! – кричал Виктор, душевная боль стала совершенно невыносимой, и он зарыдал как маленький ребенок, упав на колени и закрыв лицо руками.
– Нет, Витенька, папа мог бы не понять. Я его очень сильно любила, ты ведь знаешь, – печально и спокойно сказала мама, наклоняясь к сыну, но не имея возможности его обнять.
– Не убивааайте! У меня тоже дети! Пожалуйста!
– Ааааааааа! – кричал Виктор.
Мать подошла с убитому страдающему мужчине и вдруг смогла дотронуться до него.
– Бедный... бедный, не плачьте. Вас никто не убьет. Здесь покой. Вечный покой, – говорила она и видела, как успокаивается несчастный, ставший ныне мучителем для ее сына.
Человек замолчал. Виктор опешил и поднял голову. Но сразу же заметил, что сидит на лавочке только со своим, наконец успокоившимся спутником. Он его больше не мучал, просто сидел рядом, молча напоминая о себе, но это уже не причиняло никакой боли Виктору.
– Мама, – Виктор заметил исчезновение матери, – спасибо... Ее простили, – обернувшись к спутнику сказал Виктор, – простили...

Чебурашка
– Мамааа! – крикнула девочка лет шести, когда раздался страшный хлопок от сбитой автомобилем ростовой куклы в виде большого Чебурашки.
Трагедия произошла в канун детского праздника на глазах десятка малышей и их мам. Чебурашка отлетел от капота машины с такой силой, что его огромная голова оторвалась и влетела прямиком в витрину киоска Союзпечати. Выбитым стеклом едва ли не ранило продавца – молодую девушку по имени Марина. Она оглянулась позади себя и с ужасом заметила, как это самое стекло вонзилось, словно острый кинжал в стену, в нескольких сантиметрах от ее шеи.
Пауза. Замешательство. Дым.
Молодой человек в дурацком костюме Чебурашки держал за руку неизвестного сопровождающего, который плавно уносил его с праздника в никуда.
Он посмотрел вниз и увидел свое окровавленное тело, лежащее посередине дороги, окруженное машинами скорой помощи и полиции. Недалеко от произошедшего виднелась группа людей, которые в панике пытались поскорее увести своих детей подальше, чтобы не травмировать их уж совсем до конца.
– Все-таки испортил и этот праздник, да еще какой: миллиардер на миллиардере! Такие деньги должен был поднять за этого дебильного Чебурашку. Ничтожество! Откуда этот минивэн взялся там вообще? Закрытая ведь территория, – шепотом проговорил молодой человек и посмотрел вверх.
Снова ничего, а главное – никого не разглядев, он молча летел и корил себя за то, что вновь стал причиной чьих-то неприятностей.
– Эй! – парень все же решил поговорить с неизвестным попутчиком, – я понял, что я умер. А куда мы летим? Точно в ад, – снова тихо, будто мысленно проговорил он, – я столько бед всем принес и вот даже умер на глазах у детей, жесть какая-то. Вот ты мне скажи! Слышишь?! Скажи мне, зачем ты тогда меня создал?! Если ты тот, о ком я думаю, ну, или не ты – он тогда зачем меня создал, если я всем мешал?! Молчишь... Да я уже привык, что меня не замечают, ага...
Они летели в полном покое. Их сопровождал лишь легкий теплый ветер и мягкий шум, совсем не раздражающий. Рука Проводника была расслаблена и уверенно тянула за собой. Именно поэтому появление пресловутых картинок из жизни новопреставленного совсем не испугали, а даже вызвали интерес.
Появилась фигура девушки, рука молодого человека дрогнула и покрепче схватилась за Проводника. Девушка ругалась с отцом парня, он его узнал, а девушку...
– Мама?! Точно это же мама, – весело прокричал молодой человек.
– Я не хочу его! Не хочу, не хочу!! Я еще совсем молодая! Зачем он сейчас нам?! Миша, ну я обещаю, что нарожаю тебе еще десять таких же, но попозже. У меня театр только пошёл, роли новые. В кино, может, позовут! – девушка причитала и явно уговаривала своего мужа избавиться от нежелательного... сына.
Юноша молча наблюдал за своими молодыми родителями и ощущал ноющую боль в груди, точно, как тогда в институте, и мгновенно увидел это воспоминание перед собой.
– Отстань от меня всё, всёё! Я не буду больше с тобой, я другого люблю, ты одни неудачи мне приносишь, ничтожество! Забудь меня!
Парень продолжал молчать и наблюдать все новые и новые картинки из своей жизни, говорящие о его неудачах и ошибках. Он искренне не понимал, зачем все это ему показывают, парень и так про себя все знал. Не выдержав, он закричал.
– Зачем?! В чем я виноват?! Слышишь, ты?! Ты меня слышишь, куда ты меня ведешь?! Отпусти!!! – и парень попытался оторваться от Проводника, но в то же мгновение яркий свет ослепил его настолько, что пришлось зажмуриться.
Теперь они летели в полной тишине. У парня создавалось впечатление, что он внезапно оглох и он даже попытался сказать пару слов для проверки, но не успел. Перед ним снова показалась динамичная картинка. Минивэн, тот самый черный тонированный минивэн, под колеса которого совсем недавно выбежал смешной Чебурашка и был мгновенно убит. Далее картинка переместилась внутрь минивэна и начала показывать пассажиров. Постепенно, как в замедленной съемке, чтобы было понятно. Все они были в натянутых на головы черных масках, а в руках держали пулеметы.
– Значит еще раз: остановка, я открываю, и вы без сигнала стреляете. Все ясно?!– сказал один из них.
– Ясно, – ответили остальные.
Дальше уже знакомый сюжет – Чебурашка, голова …
– Блядь! Сука! Гони, гони, давай!! Уходим, уходим!
Кино закончилось. Парень оцепенел.
– Получается... я своей смертью всех спас?! Я должен был умереть, чтобы они остались живы!
Молодой человек испытал одновременно несколько эмоций, с которыми он пытался справиться: страх потряхивал, радость тянула на лице улыбку, а изумление учащало дыхание. Казалось, он снова был живым! Это могло показаться смешным, но он впервые был доволен собой. Человек, который был смешён и никчемен при жизни, своей смертью прервал цепочку несправедливости.
Вдруг парень почувствовал, как крепкая рука Проводника отпускает его, он начал парить один. Но тут же услышал крик, но он был очень тихим, как будто где-то очень далеко. Обернувшись, он увидел, как светлая полупрозрачная фигура обнимает Марину, продавщицу киоска «Пресса».
– Спас, – подумал умерший молодой человек и закрыл глаза.
Ему было хорошо и спокойно...



Монахиня
«Боже духов и всякие плоти, смерть поправый и диавола упразднивый, и живот миру Твоему дарованный, Сам Господи, упокой душу усопшей рабы Твоей Фотинии...»
Тихие слова священника становились все менее различимыми. Монахиня Фотиния, в миру – Светлана, встречала свой исход, схватившись что есть мочи за руку Проводника. Она была уверена, что вознесется беспрепятственно, согласно своему мирскому чину: «Полжизни лбом оттарабанила, обязан встретить как подобает...», – подумала монашка и слегка прикрякнув, подтянулась второй рукой к Проводнику для уверенности.
Размышлять о том, как должны были ее встретить в раю, удалось недолго. Потихоньку начали нарастать волнение и страх, Фотиния машинально закинула руку в попытке перекреститься, но в то же мгновенье мощный поток ветра, словно ударил ее по руке с такой силой, что монашка взвизгнула от боли. Попробовала еще раз поднять руку ко лбу, и снова удар, снова нестерпимая боль. Словно кто-то пытался сказать ей: «Не смей!»
Волнение продолжало нарастать еще и от того, что Проводник то и дело пытался отпустить ее руку, которой она, в свою очередь, цеплялась из последних сил.
За секунду вокруг Фотиньи образовалось кольцо из экранов, на каждом рассказывалась отдельная история из ее жизни. Экраны начали вращаться, создавая хаос из шума и картинок, однако в процессе некоторых диалогов их движение замедлялось.
– Фотиньюшка, матушка, помолись Господу о нас грешных, – с ехидством проговорил мужчина, заходя в кабинет монашки.
– Помолюсь помолюсь, принес? – ответила Фотиния.
– Все как положено, твой процент, – мужчина передал монахине толстый конверт с деньгами, – документы проверили, а то в прошлый раз ошибок наделали, пришлось еще раз приезжать, помнишь? Давай сделаем так, чтобы я нечасто мордой тут у тебя светил, ладно?
– Да, да, сейчас все нормально, я сама смотрела. Так, на строительство храма Великомученика Никиты Готфского в Текстильщиках на сей раз!
Раздался смех монашкиного партнера. Они пожали друг другу руки, и мужчина удалился.
Экраны продолжили свое вращение.
Фотиния все еще не до конца понимала всего смысла происходящего. В этой женщине удивительным образом сочетались две не живущие рядом характерные черты: авантюризм и примитивность, причем обе были настолько яркими, что их даже можно было причислить к талантам. Монашка грешила, но была уверена, что об этом никто не узнает, из разряда: если я тебя не вижу, то и ты меня нет.
Экраны испарились, и остался только один детский плач. Звонкий, тревожный крик младенца, от которого у монахини неистово заколотилось сердце, словно в приступе.
– Феденька... – громким монотонным эхом раздался женский голос поверх плача, – сыночек...
Монашка испуганно смотрела по сторонам, но никаких картинок вокруг не было: один крик и женский голос, зовущий сына. Тревога в груди Фотинии нарастала, она начала панически кричать и хвататься за руку Проводника, но снова мощный воздушный поток, будто молотом ударил по руке и внезапно ее отбросило вверх, потом вниз, вправо и влево. Тело монашки кидало со страшной невидимой силой из стороны в сторону по траектории в виде креста. Все тело ее сотрясалось, будто из него изгоняли бесов. Монашка вопила от боли и страха, закрывая уши от невыносимого детского крика и заунывного женского причитания. Внезапно все прекратилось и она очутилась в пустом сером пространстве на скамейке. Немного переведя дух, Фотиния увидела у себя на руках маленького младенца. У малыша был жар, он вертелся в своей мокрой пеленке, ему явно было очень плохо и больно, он начал истошно кричать. Монахиня раздраженно закричала:
– Опять ты! Ну не получилось, не получилось! Будешь теперь меня преследовать до конца жизни что ли?! Мать еще таких же народит. Других же вымаливала, и без таблеток обходились благодаря мне, и тебя вымолила бы, если бы пораньше пришли ко мне! Мать твоя виновата сама! Я честно всех вымаливала! Надо было больше за тебя брать, как чувствовала – принесешь проблемы! – орала на мальчика Фотиния.
Казалось, что она не поняла, что умерла или по своей глупости пока не осознала до конца и продолжала думать, что все еще можно исправить или переждать. Сначала она укачивала младенца, потом начала его бить, потом пытаться от него уйти, но куда бы она не шла, скамейка с плачущим младенцем оставалась рядом с ней.
– Че он постоянно орет-то у тебя? И так хреново, сил нет, еще он тут... – спросил Виктор у монашки.
– Владыко, Господи Боже мой, в руках Которого участь моя, спаси меня Сам по милости Твоей... – вспомнила молитвы Фотинья.
– Ребенок разрывается, слышишь?! – настаивал Виктор.
–... Покровителю моему Богу, прибегаю, исцели душу мою, ибо я согрешила пред Тобою. Спаси меня по милости Твоей...
Монахиня Фотиния в безумстве молилась Господу о прощении. Ей суждено было навсегда остаться в зоне вечной памяти, где она снова отмаливала Феденьку...

Медсестра
Тонкая окровавленная шея молоденькой медсестры Валентины вызывала неподдельные эмоции у ее коллег, приехавших забирать тело. Девушка лежала будто еще живая, у нее был аккуратный маникюр, накрашены реснички, волосы лишь слегка растрепались.
– Эх, Валька, Валька …, – вздохнул один из врачей бригады скорой помощи, – молодая же совсем! Смотри, и Колян тут, умерли в один день, только жили недолго и несчастливо.
– Говорят, вроде давно они вместе-то уже, – добавил второй.
– Ладно, давай ее сначала …
Валентина в панике пыталась докричаться до мужчин, пришедших заворачивать ее тело в трупный пакет. Внезапно она почувствовала, что кто-то взял ее за руку и нежно, нерешительно, словно предлагая, потянул за собой. Медсестричка не стала сопротивляться, она была покорной девушкой, любила мужчин, знала, как им угождать, за это ее в ответ любили и сами мужчины. Валентина была замужем за молодым человеком не сильно старше ее, он продавал дорогие автомобили богатым клиентам. До безумия любил и ревновал Валентину, а она, в свою очередь, позволяла себе измены. Валя очень рано стала женщиной, ей повезло лишиться невинности с очень нежным и внимательным мальчиком, который навсегда поселил в ней уверенность в том, что секс – это лучшее из того, чем бог наградил человека.
Медсестра закрыла глаза, когда почувствовала усиливающийся ветер. Он сопровождал их с Проводником совсем недолго, через некоторое время начался шум и ветер начал превращаться в воздушный поток. Проводник начал сжимать Валину руку.
Появились пресловутые экраны. Практически на каждом из них были эпизоды, где медсестра наслаждалась любовными ласками своих партнеров. Кадры сменялись историями о том, как муж узнает об изменах супруги и мучается в нервных припадках. Наслаждения сменялись припадками. Это был замкнутый круг, из которого никто не мог выскочить. Оставалось совершенно непонятным, почему они не пытались разорвать это кольцо?
Валя была в полном спокойствии, несмотря на то, что Проводник начал все сильнее сжимать ее руку, боясь не удержать. А поток воздуха начал срывать с медсестрички одежду. Вале стало больно от хлыстающего тело порыва, она начала корчиться и стонать. Они входили в зону, пройти которую им возможно будет не суждено.
– Остановись! Прекрати себя так вести! Почему ты мне постоянно изменяешь? Я люблю тебя! Что тебе нужно, почему, скажи, почему?! – показался экран с эпизодом, в котором муж кричал на Валентину, стоя перед ней коленях.
– Отстань, Господи Боже ты мой, опять! Я тебя предупреждала, когда мы женились, что не люблю тебя и выхожу за тебя только ради того, чтобы сбежать от матери! – в ответ кричала медсестра.
– А что с врачом своим на вызовах даже трахаетесь, наверное, да? – в отчаянии выкрикнул муж.
– Вот ты точно баба... блин, всё, давай разведемся уже, а?
– Разведемся? – опешил мужчина
– Да! Да, да, да! Я больше не могу, от квартиры у меня уже половина есть, домой в Воронеж возвращаться не придется. Ты мне в целом-то больше и не нужен... – закончила Валя и равнодушно пнула коленом мужа, обнимавшего ее за ноги.
В следующее мгновение Валину голову резко дернуло в сторону, словно кто-то принудительно заставил посмотреть на следующий эпизод, о котором, впрочем, Валя не догадывалась…
– Вот, этого достаточно? – спросил муж и сунул плотный конверт в руку своего давнего клиента.
– Колян, ну ты может еще подумаешь, а? Я же вот только новенькую у тебя взял и что, ее об твою шмару что ли убивать? У меня обычно как-то посолиднее клиентура... – ответил мужчина средних лет, совсем неприметного, на первый взгляд, вида.
Валя смотрела и не могла поверить глазам – ее смерть заказал муж. Она пыталась отвести взгляд, но необъяснимая сила не позволяла ей этого сделать, она увидела, как получивший заказ на ее смерть убийца садится за руль своего нового автомобиля и начинает движение навстречу их скорой помощи. Еще мгновение и он ловко, с профессионализмом настоящего каскадера крутит руль. Машина подрезает скорую. Скорая переворачивается.
– Коля, что ты наделал?! – отчаянно крикнула медсестра, так и не осознав, что виной всему была только она сама.
В следующее мгновение Валя схватилась обеими руками за голову, словно попыталась вырвать ее из чьих-то тисков, и поняла, что больше ее никто не ведет за собой. Она вдруг ощутила, что тот, кто только что держал ее за руку, был ей очень близок и дорог, как мама, которая иногда все же была заботлива и, казалось, даже немного любила.
Ее затягивало с бешеной скоростью вниз. Было страшно и непонятно. Мощный поток обжигающего ветра срывал с медсестры одежду. Волосы от настигшей жары стали растрепанными и влажными, а виски начали неприятно пульсировать от подступающего возбуждения. Чувство возбуждения носило весьма странный характер, в нем были зашифрованы одновременно страх и удовольствие. Валентину захлестнуло сильное волнение и у нее начался мандраж. Валя спускалась в Зону Порока...
Она стояла совершенно нагая в окружении десятка мужчин. Валю трясло. Страх выключили. Включили любопытство и предвкушение. Каждый из мужчин вожделенно смотрел на нее, разглядывал каждый уголок ее тела. Подходили, гладили ее по волосам, принюхивались словно волки к добыче. Все были безумно красивы, молоды и нежны.
– Что ты любишь больше всего? – вдруг спросил один из участников интригующей встречи.
– Я? – растерянно ответила Валя.
– Я знаю, что ты любишь …
После этих слов к медсестре не спеша подошел высокий, крепкого телосложения мужчина, нежно обнял ее и заключил в свои объятия и в то же мгновение отбросил ее в руки другого.
Второй, в свою очередь, начал целовать ее так, что Валентина прикрыла глаза от удовольствия.
– Это что, такой ад что ли?! Я согласна на такой ад …, – медсестра не помнила себя, она предавалась наслаждению от неожиданно подаренного ей изобилия мужских ласк, покорно переходя в руки все новому и новому поклоннику.
По кругу...

Врач
– Все, теперь Олега давай! – сказал тот же медик, который только что упаковал Валю.
– Нда, а любовь-то какая была, – сказал второй.
– Да какая любовь?! У него может быть, а она – девка-то сильно гулящая была.
Врач, который несколько минут назад сокрушался о том, как ему надоело спасать бестолковые жизни прострелянных братков стоял поодаль от своего мертвого тела и спокойно наблюдал, как его грузят на носилках в труповозку. Ему было все равно, он ничего не слышал. Вокруг него была пелена серого дыма и уже совсем бессмысленная суета. Он обернулся и увидел исчезающий образ Валентины, той из-за которой вся его жизнь однажды пошла под откос.
Через некоторое время Олег почувствовал, как его кто-то аккуратно берет за руку, он одернул руку как маленький дерзкий ребенок и отбежал в сторону. Рядом с местом, где он остановился, Олег увидел мужчину, который стоял, прислонившись к дереву и плакал. Олег узнал в нем Николая.
– Дурак, какой же я дурак, Господи, Валечка милая, прости, Валечка, – причитал он.
– Сука! Ты че несешь? – разъяренный Олег пытался докричаться о Николая, – ты че несешь?! Это ты что ли все сделал?! – Олег словно не понимая, что уже мертв попытался ударить Николая, но в следующее мгновение его сильным рывком откинуло вверх.
Он оказался один в безмолвной пустоте. В сером тумане. Совершенно один. Но через мгновение Олег услышал истошный крик его любимой женщины – медсестры Валентины:
– Прошу вас, хватит...умоляю вас… я не могу больше... пожалуйста ... хватит!!!
– Валя, девочка моя, – испуганно заметался Олег в непроходимом тумане.
Вдруг перед ним возник экран, на экране – он, в ванной с перевязанной жгутом рукой и со шприцом. Стук в дверь. Плач жены:
– Олег, пожалуйста, остановись... я умоляю тебя, не делай этого, открой … ну хочешь, я уйду, будешь с ней тут жить, хочешь?
– Отвали! Отвали, сказал! Меня от вас обеих уже тошнит! – крикнул Олег и сделал себе героиновую инъекцию.
Снова послышался протяжный стон Валентины:
– Нееет, прошу вас, всё, пожалуйста... не могу...
– Валя, да что? Где ты?! Что происходит?! – в истерике метался Олег. Ему было безумно тяжело слышать ее стон. Именно сейчас Олег понял, как сильно он любил свою Валю.
– Пожааалуйста!! – медсестра не успокаивалась.
– Аааааа! – Олег закрыл уши, но сильный воздушный поток ударил по его рукам и отбросил их от головы. Олега принуждали слушать ее мучения.
В следующее мгновение перед Олегом начали показывать новый эпизод из его жизни о том, как он получает деньги и передает пакетик с белым порошком какому-то человеку. Потом еще одному, и еще одному, и еще, и еще... Все они были молодыми, красивыми, живыми, получающими удовольствие мужчинами.
Очередные стоны медсестры окончательно добили Олега, и он упал навзничь, но в ту же секунду его голову резко дернули за волосы. Олег вскрикнул от боли и, открыв глаза, увидел перед собой жуткую картину. Его милую маленькую девочку Валентину по кругу насиловали несколько уродливых исхудавших мужчин. В них Олег узнал своих постоянных клиентов – еще недавно жизнерадостных красавцев, покупателей пакетиков со смертельным веселым порошком. Валя была совершенно обессилена, ее лицо полыхало от жара, волосы были мокрыми, а тело отекшим и потным. Обезумевшим взглядом Валя посмотрела на Олега и хриплым голосом сказала:
– Помоги...
Олег в панике попытался кинуться к ней, но не смог, его словно остановили и не позволили приблизиться к ней. Все новые попытки как-то помочь Вале также пресекались. Совершенно обессилев, Олег захотел отвернуться, он был совершенно беспомощен и не мог больше видеть ее мучения. Но и это ему не удалось сделать. Его резким толчком развернули обратно и снова заставили смотреть.
Олег навсегда остался в вечной Зоне Порока...

Любовь
Молодая женщина лет сорока молча стояла в углу палаты и с глубокой печалью в глазах наблюдала, как возле кровати с ее телом сидела старушка и тихонько плакала.
– Доченька... лети, милая. Тебе больше не будет больно. Лети, моя дорогая...
– Мама! – сказала Люба и попыталась подойти к матери, но внезапно ее кто-то обнял за плечи и повернул в обратную сторону.
Люба закрыла глаза. Ей было больно. Но это была уже не физическая боль, которая непрерывно преследовала ее последние несколько лет, а душевная, почти забытая, но такая знакомая...
– Ольга Александровна, прошу вас, пойдемте, – сказала молодая медсестра хосписа, в котором Алла провела свои последние полгода жизни.
Люба закрыла лицо руками, поняв, что на этом всё. Больше ничего не будет. Никогда. Ничего.
–А что у меня было-то? – вдруг неожиданно спросила вслух Люба, – ни котенка, ни ребенка. Муж – и тот чужой... И деньги не спасли. Зачем все это было? Бессмыслица. Так быстро все и так глупо, – Любе очень хотелось плакать, но слез не было, была только боль и жуткая тошнотворная тоска.
Мгновение спустя Люба почувствовала, как невидимый теплый ветер начал гладить ее по голове, волосы стали приятно развеваться, ее новое прозрачное тело охватила приятная нега. Боль отступила. Люба начала парить над полом. За руку ее нежно взял Проводник...
Они летели в тихом шуме, который иногда сопровождал звук, похожий на звон маленьких колокольчиков. Они очень успокаивали Любу своей милой мелодией. Было тепло, но очень душно, что Любе даже стало тяжело дышать. Проводник начал слегка сжимать ее руку в своей, но как бы даже и незаметно для нее самой. Внезапно перед Любой появился экран, на котором она увидела своего любимого человека, страстно целующего ее, от чего на лице Любы появилась улыбка
– Саша... – прошептала она.
Плавно, словно в замедленной сьемке, картинка начала переходить в другой эпизод из жизни Любы. Они сидели в кинотеатре. Саша и его супруга... рядом с ними сидела Люба.
– Дурачок, – печально сказала она и снова улыбнулась, – любишь ты поиграть с судьбой. Как же я тебя люблю... – Люба замолчала и отвернулась.
Пространство, по которому Любу вел Проводник стало ощущаться ею как уютная постель, в одеяле которой она могла закутаться прямо с головой. Но ее умиротворение прервал очередной появившийся экран с новым эпизодом из ее жизни.
Перед глазами Любы снова появился Саша, который озабоченно рассказывал ей о болезни своей восьмилетней дочери Катюши. Денег не было. Бизнес рушился...
Люба молча смотрела и все вспоминала, каждую мелочь, каждое его слово, каждый взгляд. Это была безоглядная грешная любовь.
Все образы вокруг исчезли. Снова стало тихо, но духота стала нарастать. Она душила Любу. Однако милые тихие колокольчики продолжали ее успокаивать и отвлекать. Атмосфера, окружающая Любу, в точности отображала ее жизнь, которую она так недолго прожила. Мучительно, но все же в ней были личные радости и успехи, они давали хоть и не большую, но надежду на счастье.
Совершенно неожиданно Любе резко сковало дыхание, она испуганно схватилась обеими руками за свою шею и в то же мгновение поняла, что Проводника больше нет. Она сидела на лавочке одна, в непонятной пустоте, вспотевшая, измученная духотой, но через мгновение вдруг ощутила спасительную прохладу рядом с собой.
– Здравствуйте, – сказала маленькая девочка с большими серыми глазами, так напоминающими ей глаза ее любимого Саши.
– Здравствуй... ты кто? – придвигаясь ближе к приятной прохладе спросила Люба
– Я Света. Дочь Саши.
Люба опешила.
– А… почему и как ты здесь? – взволнованно спросила она.
– Я умерла, – ответила девочка.
–Но... подожди, – Люба перевела дух, потому что от такой реалистичной неожиданности испытывала вполне живые эмоции, – я же дала деньги! Я же Саше дала деньги на твое лечение, потом заболела сама, еще помню, как смеялась над такой иронией судьбы – кого-то спасаю, а сама от того же погибаю... Света, как же так? Неужели не хватило, а может не успели?!
– Папа не дал ваших денег мне на лечение …
– Что?! Как?! Почему?
– Люба, я хочу вам рассказать… – сказала Света и подсела поближе, – когда вы встречались с папой, чтобы отдать ему деньги для меня, вас видела моя бабушка. Она слышала ваш разговор и передала его слово в слово моей маме. Мама узнала о вас именно в тот тяжелый период ее жизни. Но как бы это цинично не звучало, она благодарила судьбу за то, что та послала ей вас именно тогда. Она закрыла глаза на папины измены, на отношение к вам, она думала только обо мне. Она каждый день подходила к врачу и спрашивала о моем лечении, но ей продолжали говорить лишь одно: «Нужна новая химиотерапия, нужны средства…». Мама ровным счетом ничего не понимала, ведь деньги должны были поступить, но снова и снова одно и то же... Промедление забирало меня у мамы. В конце концов она решилась спросить у папы, где те деньги, которые должны были поступить на мое лечение. Папа очень удивился и начал отрицать то, что кто-то когда-то давал ему деньги на мое лечение, а бабушку обвинил во вранье. Мама была в отчаянии. Через несколько дней на улице она встретилась с папиным коллегой, который благодарил маму за то, что папа спас их бизнес, и что теперь они снова заживут как нормальные люди и будут ездить на человеческих автомобилях...
– Как же так… – Люба смотрела на Свету и жалела ее, жалела ее мать, жалела себя, – малыш, я понимаю почему я здесь. Моя любовь к твоему отцу была грешной. Всю жизнь проходить в любовницах, мучить и себя, и твою маму – это сложно чем-то искупить и, видимо, невозможно. Я еще не знаю, что мне предопределено дальше, но я согласна, я понимаю и принимаю. Но почему здесь ты? Ты – безгрешный ангел, ушедшая безвинно, за что тебе наказание быть рядом со мной здесь? Я даже не понимаю, где мы …, – терялась в словах Люба.
– Помогите мне, – сказала Света.
– Как? Как теперь-то я тебе могу помочь, Светочка? – удивилась Люба.
– Когда мама узнала о том, что папа вложил деньги в бизнес вместо моего лечения, она решила его убить. Мама стала совсем неуправляема, даже бабушка не может ее успокоить. Никто не знает о ее замысле, кроме меня. Их нужно спасти.
– Их?
– Да, папу и маму. Я его простила. Папа никогда меня не любил, я и не привыкла к его заботе и ласке, их просто не было. Я считала его чужим. А как можно требовать что-то от чужого человека? Но я все же не хочу, чтобы он умирал...
– Но что я могу сделать? – не понимала Люба.
– Приснитесь, пожалуйста, моей маме и скажите, что я прошу ее не совершать эту ошибку.
– А почему ты сама не приснишься маме?
– У меня не получается. Мама заказывает для меня в храме неусыпаемую псалтырь. За меня молятся день и ночь. А ведь все эти молебны не только для нас, усопших, существуют, а еще и для тех, кто их заказывает, чтобы успокоить их. Чтобы мы не являлись им во снах не тревожили их. Мама сама того не зная, закрыла нашу с ней связь. Да, конечно, это правильно... но я теперь не могу ее спасти. Вы мне поможете? – Света с надеждой подняла взгляд на Любовь.
Люба внимательно слушала и печально смотрела на маленькую беззащитную девочку. Ее душевная боль стала совершенно невыносима.
– Конечно, я помогу, Светочка – выдохнула Люба.
Она была будто парализована происходящим. Никаких сомнений в том, что Люба бросится на помощь, не было. Ей очень хотелось обнять девочку, но она не успела. Света взяла Любу за руку сама.
Они тихо растворились в теплом луче света, который открыл им дорогу в вечный покой.

Сестра
– Господи! Скорую, скорее вызывайте скорую! Что вы стоите! – кричала женщина, семеня вокруг тела, выбросившейся из окна Лоры.
Лора испуганно смотрела на суету вокруг нее и постоянно оглядывалась, будто искала кого-то глазами, но почувствовав теплый ветерок, немного успокоилась и прикрыла глаза. В то же мгновение ее мягко и нежно взял за руку Проводник. Они плавно поднялись на небольшое расстояние и остановились, будто специально, чтобы напоследок показать Лоре то, чего она больше никогда не увидит. Стоял знойный июнь. Начало лета. Закат над городом переливался из желтого в розовый, из розового в сиреневый и уютно ложился шелковой простыней позади городских высоток. Лора, словно живая, смогла ощутить аромат воздуха, в котором перекликались насыщенные нотки цветущей липы и свежеприготовленной сладкой ваты, точно как в ее детстве. Пушистое облако тополиного пуха играючи ударило Лору в лицо, она зажмурилась, и все исчезло...
Проводник начал крепко сжимать Лорину руку в первые же мгновения. Он искренне не хотел отпускать Лору. Смертный грех его подопечной был буквальным, но совсем неоднозначным, и только он один знал об этом.
Они летели во мгле. Было прохладно и сумрачно. Лора снова начала испуганно оглядываться. Кажется, что еще чуть-чуть и она впадет в панику.
В следующее мгновение появились экраны. Лора вся сжалась, как загнанный в угол зверек. На экранах появились разные эпизоды из ее жизни. Они кружили вокруг, периодически останавливались, акцентируя внимание на отдельных диалогах. Лора растерянно пыталась ухватить хотя бы один из них.
– Я не предлагаю вам ничего криминального, поверьте. Ну вы же сами понимаете, что обеих девочек вам не поднять. Мужа нет, послал черт двойню... надо же. Подумайте! – уговаривала о чем-то врач роддома совершенно незнакомую Лоре женщину.
– Да, я все понимаю, но как же можно собственного ребенка... продавать. А, если вдруг она меня потом найдет?! Что я ей скажу?! Нет, нет, это какой-то бред вообще, – ответила женщина.
– Подумайте, у вас есть три дня.
– Хорошо, – печально ответила женщина и заплакала
Не поняв происходящее, Лора отвернулась к другому экрану, на котором была она сама. Ее образ медленно приближался и грозил пальцем. От увиденного Лора оцепенела, а потом панически закричала. Проводник сильно сжал ее руку...
Возник новый экран.
– Ну что решили? – спросила врач.
– Да, давайте документы, – ответила незнакомая женщина.
– Позвольте только одно уточнение. Они захотели младшую.
– Да все равно уже... как на базаре, честное слово.
– Отлично.
– Когда деньги?
– Как договаривались...
Лора ровным счетом ничего не понимала. Зачем ей это все показывают, и она, не выдержав, закричала:
– Что это такое? Зачем все это? Куда мы?
Лора плакала как живая, лицо ее было искажено ужасной гримасой человека, который сильно испуган и больше не в силах это терпеть. Перед ней возник новый экран, на котором она лежала в объятиях несимпатичного мужчины, который отрешенно смотрел в потолок, докуривая сигарету.
– Понимаешь, они очень богатые, охрана, все дела, – сказала «Лора».
– А чего ты хочешь-то? – уточнил мужчина.
– Ну как чего? Ну мы же обсуждали, помнишь? Ты мне сам говорил, что несправедливо получилось из-за мамани-то...
– И че?
– Че, че! Я не знаю, как к ней подкатить, че... родаки померли, сейчас самое время, понимаешь?
– Ну думай, ты у меня неглупая вроде была всегда. Оформим все как надо, если че, – подняв бровь заверил «Лору» собеседник.
– Ты хочешь снова на зону что ли? Нет, тут надо хитро, умно и заковыристо.
– Давай, давай, заковырка ты моя, я в тебя верю, – мужчина встал и пошел на кухню звенеть рюмкой.
«Лора» осталась лежать в одиночестве с сосредоточенным выражением лица, будто продумывая какой-то план.
– Кто это?! Я не говорила этого! Я его не знаю!! Что все это такое!!! – крикнула Лора. – Опять! Опять это... – Лора плакала от непонимания и страха, снова и снова накрывающего ее.
Обстановка вокруг становилась все напряженнее. Стало совсем ветрено и темно. Рука проводника дрожала от усталости, но он все еще прочно держал Лору.
Новый экран
– Лорочка ... Лора, – вопросительно и игриво послышался голос.
Лора обернулась и увидела... себя, улыбающуюся и приветственно помахивающую рукой. Совершенно опешив, она закрыла глаза и потрясла головой, решив, что это последствия бессонной ночи после похорон родителей. Но голос не унимался
– Лооора, ты меня слышишь?
Лору охватила дрожь, и она понеслась изо всех сил вниз по улице. Спустя минуту она оглянулась, двойника больше не было. Лора тяжело дыша, плюхнулась на скамейку и заплакала.
Экран сменился в тот момент, когда Лора закричала.
– Нееееет! Пожалуйста! Я хочу к маме, да! Да! Я сделала, что ты говорила! Мы идем к маме!! Идем к маме! Идем!
Лора истерично вырывала себе волосы, не чувствуя никакой боли, ногтями раздирала на своем лице кожу, истошно крича.
– Не надо, я боюсь, пожалуйста, уйди! Я все делала, что ты мне говорила, почему ты так и не ушла.
Тут Лора поняла, что она несется в какой-то бездне, с обжигающе холодным ветром в неизвестность. Без Проводника...
Очнулась Лора на зеленой траве. Вокруг была полная тишина, что девушка даже похлопала себя по ушам, чтобы убедиться, что не оглохла. Перед ней стояли ее родители, к которым по указанию своего непонятного двойника она шагнула из окна.
– Девочка моя, – протянула руки мать к дочери.
–Мамочка! – Лора попыталась броситься к маме в объятия, но невидимая сила не позволила ей это сделать. – Папа! – и к отцу Лора не смогла приблизиться.
– Милая моя, мы рядом. Мы рядом с тобой теперь навсегда. Мы не сможем прикасаться друг к другу, но мы можем видеть друг друга и говорить...
– Где мы? – недоуменно оглянулась Лора.
– Мы в Зоне Вечной Печали.
Лора не отрываясь смотрела на родителей, словно хотела разглядеть в их глазах хоть какое-то объяснение.
– Мама, а ты видела меня там? Отсюда видела?
– Видела...
– Я сошла с ума после вашей смерти. Я не справилась без вас... Но я благодарна. Она звала меня к вам, то есть – я, то есть... я не знаю, – выдохнула Лора, будучи совершенно без сил и пребывая в полной растерянности.
– Лора, – сказал отец. –Это была не ты. И ты не сошла с ума. Тебя свела с ума твоя сестра-близнец. То, что ты видела на мытарствах, все объясняет.
– Я не понимаю...
– Девочка моя, ты наша приемная дочь, – продолжила мама. – Мы тебя купили. У нас не могло быть детей, и никакие деньги не помогли нам. Но вот помогли хотя бы купить себе малыша... Но мы любили тебя как родную всю свою жизнь и никогда бы не рассказали тебе о том, что не я тебя родила.
– Твоя сестра-близнец узнала о том, что мы разбились. Узнала о состоянии, которое я оставил тебе, – пояснил папа. – Она нашла изощренный способ избавиться от тебя. Решила свести тебя с ума и подтолкнуть к суициду. Что у нее очень искусно и получилось. Да... одной крови, а такие разные, фантастика, – добавил он.
– Сестра?! – полнейший шок охватил Лору, и она закрыла лицо руками.
Такого поворота судьбы она явно не ожидала на своем пути.
Они сидели поодаль и не проронив больше ни слова, просто смотрели друг на друга. Им было хорошо и спокойно рядом. И было совершенно невероятным то, что чудовищный по своей сути поступок сестры помог Лоре обрести свой покой в Зоне Вечной Печали.

Балерина
Морозным утром в обледенелую землю опускали добротный сосновый гроб, в котором лежала красивая женщина с острыми чертами лица и туго затянутыми на затылке волосами. Городской бомонд провожал в последний пусть приму-балерину ведущего театра страны.
– Выдающийся человек ушел, – отметил один из стоящих в толпе зевак.
– Она же детдомовская была, знаешь да? Еще и с ДЦП родилась. Вот надо ж было пробиться так. Сильна баба... – поддержал разговор другой.
Балерина стояла поодаль, прислонившись к теплой живой березе и внимательно смотрела свой последний спектакль. Она подняла глаза наверх, примитивно ожидая перехода в другой мир, как вдруг над ее ухом послышался знакомый мужской голос: «Раз, два, три, четыре, пять, надо солнышку вставать...». Леденящий ужас охватил старуху, она начала испуганно оглядываться вокруг и метаться в панике из стороны в сторону.
– Где? Нет! Нет, нет, нет! – учащенно дыша металась балерина.
Вдруг ее резко выдернули из мнимой реальности. Проводник крепко схватил руку балерины, и они воспарили вверх. Старуха выдохнула, она была благодарна своему новому спутнику за то, что тот избавил ее от ужаса, испытанного при возникшем над ее ухом голосе...
Они летели в тишине, но не долго. Балерина начала очень явственно чувствовать легкий мандраж, словно все еще была жива.
– Холодно! Куда мы летим?!
Внезапно вокруг старухи закружилось множество экранов. Бешеная частота их вращения сильно пугала балерину. В следующее мгновение один из экранов остановился и на нем появилась отчетливая динамичная картинка. Маленькая девочка лет семи стояла перед зеркалом в белой пышной юбке, похожей на балетную пачку. Юбка была сделана из белой креповой бумаги. Девочка с трудом поднимала ногу, изображая балетное фуэте. У нее не получалось, она падала, но снова поднималась и, рыдая, пыталась повторить вращение вновь и вновь. Сильная боль и физиологическая скованность были для девочки серьезным препятствием, но она упорно продолжала делать свое дело.
Балерина печально смотрела кино на экране, не понимая, зачем ей напоминают о пережитой детской боли. Но экран не унимался и продолжал воспоминания.
Позади маленькой будущей примы открылась дверь и в нее аккуратно, как бы заискивающе вошел мужчина. Девочка упала возле зеркала и испуганно закрыла себе рот руками. По мере того, как к ней приближался вошедший мужчина, малышка начинала трястись и всхлипывать, отодвигаясь все дальше от него.
– Раз, два, три, четыре, пять, надо солнышку вставать... – начал считалочку мужчина, глядя на девочку и сально похотливо улыбаясь. – Шесть, семь, восемь, девять, десять, солнце спит, на небе месяц... – продолжал он, гладя ее по волосам и спускаясь ниже по детской груди, животу и бедрам.
– Не надо, пожалуйста, – едва смогла проговорить девочка.
Иди сюда, ну что ты никак не привыкнешь, глупенькая. Все равно ты никому не нужна будешь такая порченая, кривенькая вся, расслабься.
Мужчина резко схватил девочку и зажал ей рот своей грязной мозолистой рукой… Через несколько минут, завершив свой очередной акт насилия над маленькой балериной, он сказал:
– Вот бляха, опять твою юбку порвали, – и засмеялся. – Ну ничего, я тебе новую смастерю... – и приближаясь к ее маленькому заплаканному личику шепотом добавил, – разбегайся кто куда, завтра новая игра...
Кино закончилось. Экран исчез.
Казалось, что старуха парила в пространстве без сознания. Она буквально повисла на руке Проводника. Ее взгляд был стеклянным, а лицо исказилось в гримасе полнейшей безысходности. В следующее мгновение с неизменным лицом она издала крик, похожий на стон и вой одновременно.
Старая балерина закинула голову назад, но невидимая сила резко дернула ее и заставила смотреть новое кино...
– Да куда ты рвешься, дурочка?! Ну кому ты там нужна, ты ж калека!
– Я справилась со своей болезнью, вы знаете это! Дайте мне документы, я поеду!
– Справилась она, ага. Вон коленки-то еле держишь ровно, аж трясутся...
– Трясутся они от интенсивных тренировок! Отдайте мне мои документы!
– Да забирай, Господи. Обратно не возвращайся, тут уже не будет для тебя места, – сказала заведующая детского дома.
Новый эпизод.
– Приняты... удивительно. С таким диагнозом, вы – героический и очень талантливый ребенок. Желаю вам удачи в обучении в нашей балетной академии, – сказал седовласый статный профессор с горделивым профилем.
Следующее мгновение явно стало предвестником чего-то нехорошего, потому что Проводник начал сильнее сжимать руку балерины. Они летели теперь в шумной суете, вокруг метались незнакомые прозрачные фигуры детей, женщин, мужчин. Они все показывали пальцем на балерину и дергали ее за одежду, чем сильно пугали.
– Отстаньте! Кто это?! Отстаньте! – испуганно закричала старуха.
Рука проводника была крайне напряжена, даже немного дрожала. Несмотря на все усилия удержать балерину, их связь все-таки разорвалась, и старуха понеслась в мутную топь меж стонущими прозрачными фигурами посторонних людей. Дыхание балерины сдавливало все сильнее и сильнее, словно ее кто-то душил, она в панике хваталась за свое горло, тараща глаза. Вдруг она упала и дыхание отпустило, стало легче. Балерина лежала на мокром глиняном полу в окружении все тех же прозрачных детей. Их было четверо, но теперь среди них была ещё одна молодая девушка. В отличие от детей, она не была прозрачной, а выглядела отчетливо омерзительно. Как утопленница. Тело разбухшее, зелено-синего оттенка, с коричневыми трупными пятнами, словом, разлагающееся…
– Фу... Ритка? Ты что ли?! – с отвращением от увиденного и исходящей вони спросила старуха. Ее резко затошнило, и она отвернулась не в силах больше смотреть на девушку. Дети, к слову, также причиняли ей необъяснимую тревогу, смотреть в их сторону балерине было очень тяжело.
– Узнала... столько лет прошло, – ответила девушка.
Балерину стошнило, она попыталась отвернуться полностью...
– Нет, смотри на меня!!– крикнула девушка.
Невидимая сила резко и жестко дернула голову старухи в сторону Маргариты.
– Ой... отойди, прошу, я не могу…, – просила лежащая на полу изнемогающая старуха.
– Напомнить все?! Помнишь, как ты меня утопила? Помнишь, как попросила его меня скинуть в воду? Помнишь? Помнишь?! – продолжала кричать девушка. – Знали ведь, что не умею плавать и скинули!
– Это был несчастный случай, – еле сдерживая новый рвотный рефлекс проговорила балерина.
– Какой несчастный случай?! Я все видела потом на мытарствах! Все! Мне все отчетливо показали, я слышала, как ты с ним говорила, заказала меня убрать! Заказала мою смерть, сука! Поперек горла я тебе встала со своим талантом. Конечно, прима одна должна быть, и я ею была! Была! Но потом ты решила, что ты лучше меня… Здесь! Вот теперь, здесь я вечно буду тебе напоминать об этом! О том, что я была в твоей жизни и меня не стало! Из-за тебя! Вечно! Слышишь?! Вечно! – истошно орала девушка.
Старуха корчилась на грязном полу, мотая головой влево-вправо, не имея возможности отвернуться, чтобы не видеть утопленницу.
– А вы кто? – уже из последних сил пытаясь отвернуться, балерина спросила у детей.
– Мамочка…, – по очереди начали подходить к старухе прозрачные малыши.
– Я никогда не обниму тебя, – сказал первый мальчик.
– Я никогда не помогу тебе, – сказал второй.
– Ты нас тоже убила... у себя во чреве, не раздумывая ни секунды, – сказала девочка.
– Господи! – выкрикнула старая балерина и вдруг оцепенела в полнейшем ужасе. Возле ее уха раздался знакомый мужской шепот:
«Раз, два, три, четыре, пять,
Надо солнышку вставать.
Шесть, семь, восемь, девять, десять,
Солнце спит, на небе месяц...
Разбегайся кто куда…
ЗАВТРА…
НОВАЯ ИГРА...».

Курьер
– Камни! Давай сюда камни, быстрее! – нервно крикнул лысый немолодой мужчина, с внешностью полного отморозка.
– Держите, держите... – ответил ему хирург.
– Все, вали отсюда, кому вякнешь – также как этот разобранный будешь лежать где-нибудь!
– Да подождите вы! Дайте я его хоть зашью, он же умрет!
– Че? – еще больше запсиховал лысый и сделав нервный прыжок назад, выстрелил хирургу четко в голову.
Акобир подошел к хирургическому столу, на котором лежало его уже совсем холодное тело.
– Суки! Суки! – начал причитать парень. – Как нашли? Не могли успеть! Пасли что ли?
В следующее мгновение Акобир ощутил невесомость, а за руку его держал кто-то, кого он никак не могу разглядеть, словно яркий свет резал ему глаза или пронзительный ветер пересушивал их. Словом, Акобир перестал пытаться понять, кто его взял за руку и просто последовал вслед за своим Проводником.
Недолгий период тишины был прерван появлением экранов. Акобир опешил. Он вообще наблюдал за всем как наивный ребенок, попавший в развлекательную зону. Пока его ничего не волновало, а лишь веселило.
– Вау!! Кино сейчас показывать будут? Оказывается, умирать-то интересно! – попытался пошутить он.
Однако, затем парень явно помрачнел, когда на одном из экранов увидел свою невесту...
Девушка стояла перед зеркалом в свадебной фате и умилялась своему отражению. Она была счастлива в предвкушении радостного события. Затем она повернулась в сторону, и Акобир отчетливо разглядел себя, обнимающего свою невесту.
– Лиля... Лилечка, – внезапно перестав радоваться происходящему, сказал Акобир.
Кино продолжилось.
– Ну что? Скоро уже? – спросила невеста.
– Да, на свадьбу есть, Лилечка. На Бали пока нет, но скоро уже. Я почти придумал, – отвечал Акобир своей возлюбленной.
– Ты такой умный у меня, – сказала Лиля и обняла жениха.
Акобир машинально сжал руку Проводника, словно материнскую, в надежде получить защиту. Они продолжали лететь в гулком шуме, который вдобавок сопровождался неприятным моросящим дождем. Ветер усиливался, но неудобства не причинял. Акобир с умилением разглядывал портрет своей вожделенной Лили на экране. Но через мгновение он изменился в лице, потому что ему начали показывать следующий эпизод из его жизни.
– Вот, кладешь в коробки и развозишь по нужным адресам. Адреса придут в сообщении на телефон. Как развезешь все, сообщение сразу удаляешь. И из корзины удали. Знаешь. как из корзины-то удалять?
– Да, наверное, – растерянно ответил Акобир рыжему борзому парню лет тридцати.
– Наверное... дебил...
Акобир разложил пакетики с белым порошком по коробкам с пиццами и отправился зарабатывать деньги на свадьбу с любимой Лилией.
– Ну да, и что? Но я же никого не убил! – сказала Акобир и наивно посмотрел наверх, надеясь быть услышанным Проводником.
Акобир искренне верил в свою безгрешность. Развоз наркотиков в коробках с пиццей для него не представлялся страшным проступком. Он был глуп и наивен как младенец, и даже следующий, возникший перед его глазами эпизод из жизни, не помог ему осознать содеянного.
– Так, дружище, мне сказали ты знаешь, что нужно делать? – спросил Акобира мужчина средних лет, с холеной внешностью.
– Вроде да, – неуверенно ответил Акобир.
– Вроде? – округлил глаза его собеседник.
– Ну, мне сказали проглотить… и ехать.
– Таак, куда ехать?
– В аэропорт...
– Ну? Дальше?
– Дальше брать билет до Баку …
– Малыш… а почему я из тебя все клешнями тащу? Мы сейчас нового курьера найдем, если ты такой неуверенный, а тебя чик-чик... – начал раздражаться «отправитель» и изобразил порез горла.
– Я все знаю! Знаю! Не надо нового! Я проглатываю сразу все камни…
– Сколько их?!
– Восемь! Восемь бриллиантов и еду в аэропорт. Там беру билет до Баку в кассе, он для меня забронирован. Сажусь в самолет. В Баку на выходе я ищу такси с номером 61-ВА-223 и дальше мне все скажут... – скороговоркой выпалил Акобир. – А деньги когда?
– Как договорились, как выдашь посылку, так сразу же…, – засмеялся собеседник.
Акобир внимательно смотрел на экран с печальным лицом и вдруг сказал:
– Вот я дурак... надо было сразу не в аэропорт ехать, они меня там и выследили!
Проводник в это время очень крепко держал за руку Акобира, и иногда казалось, даже слегка сочувственно или по-матерински поглаживал ее своим большим пальцем. Наивность и глупость Акобира сыграли с ним злую шутку, но, к сожалению, он упорно этого не осознавал. В следующее мгновение Акобир хотел что-то сказать, но внезапный порыв ветра резко дернул его в сторону и разорвал их связь с Проводником. Акобир почувствовал сильный холод. Он лежал на промерзшем полу в непонятном синем тумане. Было жутко холодно. Акобира мучила сильная жажда и голод. Он на секунду даже подумал: «Все бы сейчас отдал за сырную лепешку…» Поднявшись с пола, он сел на скамейку и начала оглядываться. Неподалеку от него рыдал мужчина. Он был обнаженным, с обмороженными конечностями. Его постоянно рвало из-за чего-то. Акобир резко отвернулся. Он не понимал, где находится и чего ожидать дальше. Вроде бы уже осознал, что умер, но то, что это конец всех концов – ну никак не мог, поэтому, положив руки на колени как отличник первоклашка, стал ждать продолжения своего нового путешествия.
– Привет, привет...
Акобир испугался неожиданной встречи. Еще секунду назад он сидел на скамейке совершенно один, и вдруг рядом с ним откуда ни возьмись появился незнакомый ему мужчина.
– Ты кто?
– Я тебя убил… – сказал мужчина, цинично глядя Акобиру прямо в глаза.
Акобир опешил.
– Бред какой-то, честное слово... – продолжил мужчина и откинулся на спинку скамейки, запрокинув голову назад. – Я хирург, который доставал камни из твоего желудка, когда тебя поймали. Ты дурак что ли совсем? С такими ребятами затеял игру в догонялки. С бриллиантами в брюхе... – засмеялся незнакомец. – Короче, я бриллианты из тебя достал, но зашить тебя мне уже не дали. Мне сказали: «Бросай его, он нам больше не нужен». А я ж клятву давал... да и вообще, я ж не зверь, а они вот так... ну и меня за неподчинение шлепнули. Хожу вот, брожу по разным пристанищам теперь, вроде и не согрешил нигде, а Проводник почему-то меня не удержал...
Хирург пожал плечами и печально посмотрел на Акобира.
– А что это за Проводник? – спросил Акобир.
Мужчина снова засмеялся.
– Эх... жалко тебя – жить да жить, ребенок еще совсем. Ангел-Хранитель твой, Проводник до Рая, так сказать. Экраны помнишь? Все грехи твои показали – это мытарства были… Мы с тобой их, как видишь, не прошли. Грешников до Рая не дотягивают, оставляют в различных Зонах – и не Ад вроде совсем, и не рай. Мы вот – в Зоне корысти, не спрашивай, откуда я это знаю, я и сам не пойму. Словом, кто ж его разберет, может это и есть Ад такой, у каждого он тоже свой. Ну нас с тобой, я считаю, точно пожалели, а этот… вон смотри, как корчится в жажде лучшей жизни...
Акобир снова обернулся на человека с соседней скамейки. Обнаженный мужчина был уже практически черный, покрытый гангренами. Было видно, что он по-настоящему ощущает физическую боль, словно живой. Мужчина постоянно просил пить и есть, появлялась еда, он набрасывался на нее, а она вновь и вновь выходила обратно.

Эпилог

В уютном храме на окраине города, шла тихая литургия, на которой каждый из прихожан молился о спасении своей души. У каждого был свой грех, и все кто в этот час пришел в храм искали прощенье и покой. Молоденькая девушка, наспех укутанная шарфом, явно забежавшая в храм случайно, стояла на коленях перед крестом и отчаянно нашептывала молитву. Из ее закрытых глаз непереставая текли слезы, а рука то и дело срывалась в крестное знамение.
- Вот это грешница...- сказала старуха, стоявшая неподалеку.
- Почему сразу грешница?! Может у нее умирает кто-то!- возмутилась вторая.
- Давно уж так стоит, явно не готовилась в храм-то, намазанная вся, как кукла. Во приперло-то видать...
Старухи отвернулись, оставшись каждая при своем мнении, и продолжили разговор с Богом.
А в желтом свечном полумраке послышались тихие слова случайной прихожанки
- Господи, прости мою душу грешную! Господи, помилуй! Прости грешную! Прости...