А этот выпал из гнезда

***
- Маевский, - пробормотал Боря в телефонную трубку, нашаривая глазами будильник.
Вроде бы, без десяти шесть – насколько можно было разглядеть на чёрном циферблате, когда августовское солнце ещё раздумывает, всходить ему или ну его, перебьются.
Времена, когда Борю могли разбудить в любое время суток, кончились полтора месяца назад и теперь казались далёким и невозвратным прошлым. И вот поди ж ты – будят ни свет ни заря. Ещё Маринке это можно было бы простить – скучает девушка на дежурстве. Но нет – прямо как в старые добрые времена, телефонная трубка проквакала голосом Вадима, бывшего сотрудника и подчиненного:
- Борь, извини, что так рано. Твоя консультация нужна. Срочно, пока наши не проснулись и пока мурзилки не понаехали, падальщики, стервятники.
- Куда понаехали? – язык ворочался еле-еле, мозги отказывались думать, хотелось потянуть за телефонный провод, чтоб он вывалился из розетки, и доспать.
Вадя будто не слышал вопроса:
- Наши решат, что он сам выбросился, и сразу дело закроют. И объяснять ничего не будут, ты ж знаешь, мы сами такие же. А тётка хочет точно знать.
- Какая тётка? – сон уходил от Бори не оглядываясь, потревоженный сумбурной обыденностью бодрствования.
- Она тебе заплатит, Борь, просто за консультацию, - Вадя, казалось, слушал и слышал только себя самого, будто капитально назюзюкался и пребывал в собственной своей реальности, в которой никому ничего не надо было объяснять, все и так всё знали.
- Перезвони через полчаса, - Боре надоело задавать вопросы, не получая ответов.
Он положил трубку на место и вылез из-под синтетического, в зелёных и белых квадратах, одеяла, которое сам называл демисезонным, то есть для зимы недостаточным, а для жаркого, когда такое случалось, лета излишне тёплым.
В квартире пахло только что сделанным ремонтом и новой мебелью. Скромным ремонтом, это правда. На роскошный денег не было. Новая деревянная двуспальная кровать внушала почтение. И надежду. А одежный шкаф подвёл. С виду громоздкий и как будто вместительный, с наплывом Маринкиных девичьих тряпок этот комод не справился. Боря попытался было уговорить её выбросить хоть что-нибудь, упирая на то, что, во-первых, двое трусов и бюстгальтеров одновременно она всё равно на себя не наденет, и, во-вторых, без того и другого смотрится гораздо лучше. Напрасно старался.
На кухне одна стена оставалась непокрашенной. Всё уже было готово, и отбивка сделана, так что оставалось самое простое и приятное. Плюс потом шкафчики повесить. Боря рассчитывал выспаться и растянуть удовольствие до вечера. Не от лени, а потому что чуть раньше восьми должна была вернуться с ночного дежурства в больнице Маринка, и тогда сверлить будет нельзя, а надо будет охранять ее мирный сон – читать книжку, шуршать газетами, пить кофе. Борю такой план устраивал.
И тут вдруг Вадя со своим сумбуром. Кто-то выбросился – из окна, надо полагать, хотя Вадя даже этого не уточнил. И что? Каждые сутки в городе собирали по полтора десятка неопознанных трупов. Хоть в четыре утра вскакивай, на всех не налюбуешься.
С другой стороны, тётка, готовая заплатить за непонятно что, – это что-то новое и, возможно, даже интересное. В зависимости от суммы. Смерть сама по себе, а жизнь сама по себе, и на скудную Маринкину зарплату медсестры вдвоём долго не протянуть.
Телефон зазвонил, когда Боря, уже наобщавшись всласть с унитазом, почистив зубы и побрившись, пил кофе. Приходилось чуть ли не макать нос в чашку, чтобы убедиться, что кофе пахнет не масляной краской, не олифой и не ацетоном. За время ремонта запахи ацетона и краски, разбавленной олифой, успели пропитать реальность, и даже лосьон после бриться, раньше пахнувший сандаловым деревом, поменял ориентацию и стал пахнуть пожилым маляром.

***
Боря мельком порадовался, что не успел обругать Вадю дружелюбным матом, потому что оказалось, что звонит не он, а женщина с незнакомым голосом, баритональным, из тех, которые Боря звал грудастыми. Грудным принято звать такой голос, но это слово слабо передаёт суть. Звон в нём слышен, а вибрация – нет. А этот голос клокотал и вибрировал, сотрясал грудную клетку говорившего, извлекался из глубин начальственного организма. Сомнений не оставлял в том, что организм начальственный.
- Борис Леонидович? – уточнил голос. – Мне рекомендовал вас Вадим. Я бы хотела, чтобы вы к нам подъехали.
- А вы, собственно, кто? – Боре не нравилось общаться с начальством, своим или чужим – неважно. Ни с каким не нравилось.
- Фимос, - представился голос.
- Э? – удивился Боря. – Не думал, что у Вадима есть родственники – греки.
- Греки? – голос тоже удивился. – Почему греки?
- На еврея он похож ещё меньше, - объяснил Боря.
Голос в трубке нервно хихикнул и стал более женственным и менее начальственным:
- Извините. Меня разбудили среди ночи, я плохо соображаю. ФИМОС – это не фамилия. Это федеральный институт мониторинга окружающей среды. А я – заместитель директора. Татьяна Николаевна.
- Очень приятно, - соврал Боря. – Чем могу помочь? Вадим ничего толком не рассказал.
- Наш сотрудник, - голос совсем сбился с начальственного тона, стал жалобным, горестным, просящим о чём-то несбыточном, - погиб. Выпал из окна своего кабинета. Или выпрыгнул. Десятый этаж. Или его выбросили. Вадим говорит…
- Да, - прервал Боря. – Я знаю, что он может сказать. Он прав. Такие дела обычно списывают на суицид. Тут я вряд ли чем-то вам помогу. У меня нет полномочий. Формально я пока в отпуске, но на самом деле больше в прокуратуре не работаю.
- Вадим сказал мне, что вы…
Боря прервал опять:
- Он и сам неплохо соображает. А я даже место осмотреть не могу, у меня нет полномочий.
- Он обещал подъехать, - дама на противоположном конце провода явно не привыкла, чтобы ей отказывали. Привыкла, чтобы с ней соглашались. – Он может открыть кабинет. Я прошу вас только осмотреть там всё и высказать своё мнение. Институт заплатит. Триста тысяч вас устроит?
- Вадя, вероятно, мечтает, чтобы его уволили. Если вы ему близкая родственница, то его участие именно этим и кончится .
Как любое начальство, дама с трудом переносила, если вообще, когда разговор утекал не в то русло, которое она сама проложила.
- Мы на углу, - она назвала пересечение улиц, и Боря сразу вспомнил здание, одну из первых в городе башен – больше стекла, чем бетона – всего в паре троллейбусных остановок от него. – Десятый этаж. Пропуск уже на вахте. Жду вас.
И положила трубку. Поставила точку.
- Э, - вслух удивился Боря.
И решил выплеснуть остывший кофе и сварить новый. И никуда не торопиться. И потребовать с засранки не меньше пятисот тысяч. За наглость.

***
Перекрёсток, на одном из углов которого стояла квадратная стеклянно-бетонная башня, был неудобным для всех и любого, с утра до вечера многолюдным и кишел транспортом. Троллейбусы здесь неуклюже поворачивали, переползая через трамвайные рельсы, трамваи без конца тренькали звонками, напоминая о своём приоритете, машины изобильно сигналили, пешеходы не менее изобильно материли водителей.
На газоне перед башней, слева от высокого крыльца, обвисшая бело-красная лента, привязанная к вбитым в землю колышкам, ограничивала пространство, из которого ещё ночью, чтобы не волновать граждан, забрали и увезли труп. Не слабо, надо было полагать, сплющенный.
Боря задрал голову, чтобы убедиться, что окно осталось открытым, что ни люди, ни ветер не испортили картину. Он поймал себя на мысли, или, скорее, чувстве, что спящая на новой двуспальной кровати Маринка и недокрашенная стена кухни имеют для него большее значение, чем чья-то чужая жизнь и чья-то чужая смерть. И шумное скопище людей, машин, трамваев, троллейбусов казалось не только легко переносимым, но даже и симпатичном в чём-то, потому что Маринка безмятежно спит, а стену кухни он завтра докрасит. И шкафчики на неё повесит. Белые, в мелкий оранжевый цветочек. Дешёвые, но Маринке понравились. А что ещё надо?
Вместо ожидаемой будки с бдительной бабушкой внутри, Боря чуть не воткнулся в обширное пузо пожилого охранника в серой рубашке с чёрными погонами, серых брюках, стянутых под пузом широким чёрным ремнём, на котором болтались короткая резиновая дубинка и электрошокер.
- Впечатляет, - кивнул Боря и улыбнулся.
- Да ладно, - охранник недовольно скривился. – Заставляют эту ерунду на себя цеплять. Хорошей-то работы сейчас не найти. Так что приходится. Спасибо, что хоть на эту взяли. Клоуном.
Боря хмыкнул:
- Сочувствую. Вчера вечером не вы дежурили?
- Не, - охранник отрицательно качнул седой головой. – Сменщик мой. Говорит, сначала мужик заорал, и, вроде, какая-то девка наверху завизжала, а потом глухое такое – бум! А потом народ начал собираться, загудел. А потом…
- Понятно, - кивнул Боря. – Потом всегда одно и то же. Спасибо. Пройти мне можно? На десятый этаж.
- Да можно, если охота. Лифты справа. Слева не работают. С самого начала не работали. Лет пятнадцать уже, получается.
- Узнаю родину, - пробормотал Боря, обошёл охранника, махнул ему на прощанье рукой, кивнул и улыбнулся. Выдал весь комплект наличной вежливости.
Вадя встретил его на десятом этаже у лифта, но вместо обычного приветствия, пожимая руку, сказал огорчённо:
- Тётка бесится.
Круглое лицо его будто металось, не зная, какое из возможных выражений принять: опустить ли уголки губ, поднять ли скорбно брови, то ли оставить всё как оно есть, не показывать ничего.
- Её проблемы, - Боря пожал плечами. – Не бросала бы трубку, я бы ей объяснил, что раньше восьми смысла нет приходить. Не будь она твоей тёткой, я бы вообще забил. Мне-то она не тётка. И не начальница.
Вадя сокрушенно вздохнул:
- Кстати, о начальниках. Анатоль Андреич говорит, что зарплату тебе повысит. Просит ещё поработать. Не может замену найти.
- Посмотрим, - кивнул Боря. – Но не больше года, всяко. Валить надо отсюда, Вадя. Мы не тех в узилище отправляем, кого надо. А кого надо бы, тех нам тронуть не дадут. Хорошим это не кончится. Лучше со стороны на всё поглядывать да пузо почёсывать. На другое у меня нервов не хватит.
И добавил, будто совсем не к месту:
- Зря только ремонт делал.

***
Боря сидел на шатком стуле посреди пустого кабинета покойного, вытянув ноги и сунув руки в карманы брюк, и осматривал пространство – обводил глазами потолок, стены, плотную светло-серую штору с болтающимся, отцепившимся углом, кондиционер на стене, диван, обитый тёмно-красной шершавой мебельной тканью, громоздкий начальственный буковый стол. Такие столы он видел в разных местах во множестве. Их делали в одной стране, которой уже не было, для другой, которой уже не было тоже. А теперь и хозяина этого стола не было. Временным памятником покойному валялся у окна стул из числа фанерных канцелярских, какие будто бы нарочно делали шаткими и неудобными. И рядом стояли, с виду дорогие, чёрные полуботинки – так, будто их хозяин сделал полшага и растворился, отстранился от предметов, теперь уже равно ничего для него не стоящих.
Дверь распахнулась так, как распахивают двери генералы, чином не ниже генерал-полковника. Боря перевёл взгляд с кондиционера на вошедшую даму и с таким же интересом стал рассматривать её, как только что разглядывал предметы. Круглое лицо, совсем как у Вадима. Широкая грудная клетка, под чёрным жакетом и белой сорочкой, прямая спина, начальственно развёрнутые плечи. Под глазами мешки – дама явно не выспалась и перенервничала.
- Ну, - не поздоровавшись, сообщила она о своём неоспоримом превосходстве, - всё уже выяснили?
- Не всё, но достаточно, чтобы на ваш главный вопрос ответить, - Боря скривил губы в улыбке, которую трудно было бы принять за хоть сколько-то доброжелательную. – Хоть вы его и не задали почему-то. Чем, кстати, свой интерес и выдали. Ни суицида тут не было, ни криминала, так что проверки вашему институту не грозят. Можете спокойно дорабатывать до пенсии. Это ведь главное, правда?
Дама застыла, будто увидела и услышала что-то немыслимое, фантастически грубое. Потом сердито сообщила:
- Вообще-то, принято вставать, когда женщина входит.
- Принято вставать, когда входит старший по званию, - лениво отозвался Боря. – И то не всегда. Давайте договоримся: или вы отвечаете на мои вопросы, или я ухожу. Вадима вы в неловкое положение уже поставили, независимо от меня. Он, между прочим, не глупей меня, а тут всё на виду, так что он сам мог бы разобраться, я не сомневаюсь. Вы, конечно, можете думать, что не его дело задавать вам неудобные вопросы. Так он и не будет. Можно и удобными обойтись.
Дама извлекла из обширной своей грудной клетки короткий вибрирующий звук, призванный, вероятно, выразить возмущение.
- Вы труп видели? – Боря решил для начала задать вопрос, не требующий никаких размышлений.
- Нет, - дама вздрогнула.
- Чем он у вас занимался? В смысле, когда жив был.
- Он, вообще-то, химик-технолог. Был.
- А Вадю можете сюда позвать? – это был не столько вопрос, сколько побуждение к содействию.
Она отозвалась незамедлительно – открыла дверь и крикнула в коридор, лишенный окон:
- Вадим! Подойди сюда!
- Спасибо, Татьяна Николаевна, - вежливо сказал Боря. – Вы очень любезны.
Дама незамедлительно сделала следующий шахматный ход – прошла и угнездилась в кресле своего покойного сотрудника за буковым столом.
- Только, чисто на всякий случай, ничего не трогайте, - предупредил Боря.
- Не буду, - пообещала она.
- Ваш сотрудник курил? В смысле, покойный, – теперь, когда дама утвердила своё превосходство месторасположением в пространстве, в начальственном кресле, ей должно было быть проще отвечать на вопросы.
- Что вы хотите сказать? Что он умер от курения? – она сцепила руки на животе, и начальственного тона у неё снова прибавилось.
- Отчасти, - неопределенно ответил Боря. – Курение убивает. А кто-нибудь из ваших сотрудниц носит мохеровую кофточку? Розовую, скорей всего.
- Света Янина, - немедленно ответила дама. Видимо, предметы туалета замечались и обсуждались.
- Отлично, - Боря удовлетворенно кивнул самому себе. – Можно её сюда пригласить?
- Не думаете же вы, - начала Вадимова тётка, но Боря прервал её.
- Ни о чём не думаю и вам не советую.
И тут же переключился на её племянника, появившегося в дверях:
- Проверь, Вадя, в ящиках стола, нет ли там пепельницы. Потом набери Игорь Сергеича. Хотя нет. Сначала включи эту штуку, - он ткнул пальцем в кондиционер.
- А сами вы не можете, - проворчала дама, но Боря снова прервал.
- Не могу. Нет полномочий. Только консультирую. Пригласите ту девушку, - сделал паузу и добавил, - пожалуйста.
Она удалилась твёрдым шагом боевого генерала, с той разве что разницей, что цокала высокими каблуками лакированных чёрных туфель. У генерала так грозно отстучать высокими каблуками не получилось бы.
Вадя виновато вздохнул:
- Она хороший человек, Борь.
- Не сомневаюсь, - согласился Боря. – Бороться с хорошими людьми намного трудней, чем с плохими.

***
Вадя не стал искать пульт от кондиционера, а просто встал на цыпочки и нажал кнопку включения. 28 градусов высветилось темными цифрами на тусклом табло.
Боря кивнул:
- Выключай. Я примерно так и думал. И двадцати пяти хватило бы. Покойный, видать, был изрядным сибаритом.
- Может, с ним кто-то был, на холод пожаловался, - предположил Вадя. – Окно было открыто. Вчера вечером плюс тринадцать было. Я проверил.
- Пробовал убедить твою тётку, что ты не глупей меня, но, кажется, не смог, - хмыкнул Боря. – Курение таки убивает. Пепельницу в столе посмотри и набирай Игорь Сергеича. Уточни у него, в галстуке была жертва или без. Если да, то затянут узел или ослаблен. И верхняя пуговица сорочки – расстёгнута или нет. И сколько вообще пуговиц расстёгнуто. Пусть посмотрит на пиджаке волокна мохера, снимет все и сложит в пакет. И отдаст тебе. И помалкивает. Скажи, что я попросил, а то, кроме мата, ничего от него не услышишь. Кстати, вон на столе посмотри на углу, - Боря ткнул пальцем в угол букового стола, столешницу которого полностью закрывало стекло, довольно грубо обрезанное. – Там волокна к стеклу прилипли. Мохеровые. Тоже собери и тоже помалкивай пока. Потом решим.
- Как ни решай, всё плохо, - вздохнул Вадя.
- Хорошего мало, - согласился Боря. – Но теперь уж по-любому надо до конца докопать. Если что, признаемся чистосердечно Анатоль Андреичу, пускай он сам кумекает. Вершит судьбы.
Он прикрыл глаза и так замер.
Телефонная трубка хрипло изрыгала, и Вадя отодвинул её подальше от уха. До Бори ругательства судмедэксперта Игорь Сергеича доносились неразборчиво, как примерно громко включенное радио в квартире у соседей. Потом к неразборчивой музыке мата прибавились ритмичные ударные – стук каблуков в коридоре, – и грудной вибрирующий голос пропел:
- Она не вышла на работу!
Боря очнулся от дрёмы, помотал головой и зевнул.
- Извините. А домой ей звонили?
- Телефон не отвечает, - Татьяна Николаевна была раздражена больше прежнего.
- Она замужем?
- С родителями живёт, - Вадина тётка вздохнула. – Засиделась в старых девах.
- Дайте Вадиму её домашний адрес, на всякий случай, - попросил Боря. – А пока отправьте к ней какую-нибудь её подругу. Есть у неё тут подруги? Пусть скажет, что её никто ни в чём не обвиняет. И сама пусть себя не обвиняет. Но сначала щёлкните, пожалуйста, выключателем. Он тут один на все лампы?
- Вы надо мной издеваетесь?! – загремела Татьяна Николаевна.
- В мыслях нет, - помотал головой Боря. – Кстати, Вадя пепельницу в столе нашёл. Гляньте, сколько окурков. Курение убивает. А теперь я хочу понять, почему та лампа не горит, - он ткнул пальцем в лампу дневного света на стене над окном. – Все горят, а она не горит. И она толще других.
- Неделю назад все меняли, - по её тону было понятно, что и в перегоревшей лампе она готова обвинить Борю.
- Пожалуйста, выключите лампы, потом включите, потом снова выключите. Они всё равно уже не нужны.
Дама пощёлкала выключателем так, будто хотела сломать его вместе со стеной, и, печатая шаг, удалилась.
- Мы вас тут ждём, - успел вслед крикнуть Боря.
В ответ донеслось что-то громкое, сердитое, но неразборчивое.
Вадя положил трубку кнопочного, цвета слоновой кости, телефона и вытер тыльной стороной ладони пот со лба:
- Фухх! – сказал громко. – Ему на эстраде надо выступать.
- Но пообещал в итоге?
Вадим кивнул:
- Галстук ослаблен, три пуговицы на сорочке расстёгнуты. Волокна соберёт. Мохер обозвал мох**ем и нас с тобой мох**ями.
- Игорь Сергеич хороший человек, - хмыкнул Боря. – Закрой окно, от греха подальше, и вытащи ту лампу. Постарайся поменьше касаться. Рассмотри, насколько она новая, и упакуй. Потом Антоше отдашь. Там наверняка отпечатки. Остаётся, - он скривил губы и прикрыл глаза, - доказать, что преступления не было. Да, кстати, раз уж ты на стол залез. Вытащи крайний крючок из шторы. Не зацепленный. Да, наверно, и тот, что рядом. Два тех, что рядом. Один, должно быть, подогнули. Попробуй вытащить не разгибая. Чисто чтоб сравнить.
- Думаешь, сможем на несчастный случай списать? – поинтересовался Вадим, вынимая хрупкий белый цилиндр лампы и опуская его осторожно на стол. – А получится?
- Вроде бы, - Боря снова прикрыл глаза, спрятался от реальности. – Свидетель несчастного случая у нас, считай, есть. Девушка в розовой кофточке. Остаётся надеяться, что злодей не полный идиот - не захочет искупить вину страданием. Традиция, знаешь, национальная. Ещё хорошо, если потихоньку повесится. Плохо нам будет, если он припрётся к ментам каяться.
Вадим спрыгнул со стола и повертел лампу, зажав её с двух сторон ладонями.
- Еле вытащил. Не поверишь, - хмыкнул, - на ней знак качества. И ГОСТ 68-2564. Музейный экспонат. Наше славное прошлое. Перегоревшее, кстати. И сам светильник старый. Никто эту лампу не менял. Надо электрика опросить.
- А проволока есть на контакте?
- Чуть-чуть осталось расплавленной.
- Ладно, тогда всё, я пойду. Свидетельницу допросишь, протокол составишь, и закрывайся. Несчастный случай. Выпал из окна – со всеми бывает. Шутника нам искать не надо, мне кажется. Исполнено просто, но виртуозно. И это не электрик, конечно. Твоя тётка сама супостата вычислит. И лучше бы уволила поскорей. Стёрла из памяти народной. Отпечатки его, правда, нужны. Для полноты картины.
- Борь, - Вадя посмотрел исподлобья, как обиженный ребёнок, - а ты не можешь ей сам объяснить? А то она меня изнурит. У тебя с ней лучше получается.
- Ладно, - согласился Боря. – Зайду, расскажу.
Вздохнул и добавил, прикрыв глаза и скривив губы:
- Башмаки остались неношеные. Зря человек деньги потратил.

***
Татьяна Николаевна сидела у себя в кабинете, поставив локти на стол и уперев лоб в ладони. В позе горестного отчаяния. На столе перед ней лежала наполовину пустая пачка салфеток, а проволочная корзина для бумаг рядом с её начальственным креслом была наполовину заполнена смятыми салфетками, пропитанными слезами и соплями.
В окне у неё за спиной город красовался дымящими трубами, напоминавшими о тщетности усилий института мониторинга окружающей среды. Окружающая среда охотно впитывала чёрные, белые, серые дымы, осаждала и разгоняла по дорогам, дворам, тротуарам, газонам и скверам ядовитую пыль. С высоты десятого этажа и старые неуклюжие дома, и новые, высокие, стройные, кремовые с красными вставками, влюблённые в себя, смотрелись одинаково привлекательно, обещали новую и осмысленную жизнь, но врали, конечно.
В доме выпавшего из окна не говорят о том, как хорош город, если смотреть на него с высоты. Хотя, с другой стороны, человек просто опередил время, не стал дожидаться неизбежного. Хрясь – и ты там, где рано или поздно окажется весь этот город. И близлежащие. И отдаленные. Если прав был Платон, они и там, в лучшем из миров, начнут ядовито дымить – до тех пор, пока не удушат себя ещё раз и не переместятся в сферы ещё более высокие. Или ещё более низкие – никто ж не знает.
Боря разглядел крышу пятиэтажки, где безмятежно спала Маринка и где стена кухни осталась недокрашенной. И в глубине сознания, сформулированная не словами, а только тревожным чувством, шевельнулась беспомощность. Никак ведь жену свою, безмятежно спящую, не защитить от медленно, но верно погибающего города, цветущего новой дорогой застройкой, как умирающий от туберкулёза цветёт лихорадочным румянцем.
- Я собрался уходить, - сказал Боря. – Если хотите, расскажу, что там произошло. Какие-то детали надо уточнить, но это уже дело техники, я при этом не нужен.
- Садитесь, - кивнула она. – Не обращайте на меня внимания.
От генерал-полковника в ней не осталось следа. Медленно, но неуклонно стареющая женщина. Скорбящая. О ком-то. О себе. Обо всех.
- С кем-то у покойного были близкие дружеские отношения. В смысле, с кем-то из мужчин. Кто мог бы безнаказанно подшутить над ним. По-дружески. По-детски, может быть. Скажем, канцелярскую кнопку на стул подложить.
- Со Стасом, - тут же кивнула Татьяна Николаевна. – Они точно как школьники себя вели. Только Стас сегодня в командировку уехал. Дня на три. Так что позвать я его не могу.
- Не надо звать, - Боря помотал головой. – Этот ваш Стас, он в электрике специалист?
- Самый большой, - Татьяна Николаевна в очередной раз промокнула глаза салфеткой и бросила ее в корзину. – С ним кто только не консультируется.
- Хорошо. Хотя ничего хорошего, на самом деле. Было бы неплохо, если бы за эти три дня, пока его нет, светильник над окном, про который я вас спрашивал, заменили бы. Он старый, советский. Китайский можно купить в ближайшем магазине. И штору там поправить. Чтобы никаких следов не осталось.
Татьяна Николаевна посмотрела на Борю вопросительно:
- Зачем такая срочность?
- Чтобы этот ваш предполагаемый Стас не впал в отчаяние. Впрочем, решайте сами, конечно, - пожал плечами Боря. – Совсем это не моё дело – с вашими идиотами нянчиться. Пусть он хоть из окна выбросится. Чувство вины, знаете, раскаяние. Это у нас любят – сначала убить, потом покаяться. Теперь что касается сути. Покойный был у себя в кабинете вечером с девушкой. Светой – предположительно. Вадим её допросит. Она свидетель несчастного случая. Это несчастный случай. Трагедия, но покойный в ней сам виноват. Не надо было курить. Девушка, по всей видимости, не любит табачный дым. Поэтому окно оставалось открытым. Покойный поставил сбоку от стола стул, снял туфли, взобрался на стол, потому что с пола не мог задёрнуть штору. Крайний крючок был снят со струны, а следующий слегка подогнут, поэтому по струне свободно не двигался. Покойный, стоя правой ногой на стуле, очень неустойчивом, а левой на столе, потянулся к крайнему крюку. Кто-то, предположительно это был ваш Стас, пробросил проволоку от фазы светильника к этому крюку. Буквально сантиметров пятнадцать, не больше. Материал и сечение грамотно подобрал – чтоб только дёрнуло и тут же сгорело, разомкнуло. Если бы окно было закрыто, покойный был бы жив. Получилась бы шутка, хотя и дурацкая, конечно. Максимум – свалился бы со стола на пол, но и то очень вряд ли. На стекло закрытого окна он мог бы опереться правой рукой и удержаться. Но окно было открыто. Шутки не получилось.
Боря сделал паузу, чтобы дать Татьяне Николаевне время представить себе, как её покойный сотрудник отдёргивает левую руку от шторы, единственного предмета, за который мог бы ухватиться.
- Курение его убило, как я вам в самом начале сказал. Надо было сначала закрыть окно, потом лезть задёргивать штору. Но девушка морщилась от табачного дыма, и покойный не торопился закрывать окно. Она, судя по всему, бросилась за штаны его схватить, кофточку себе об угол стекла на столе подпортила. Завизжала так, что её охранник внизу услышал. Если бы надо было расследовать преступление, я бы ещё спросил у предполагаемой Светы, была ли простыня на диване. Думаю, она ее забрала. Девушки быстро соображают. Если надо на двух картинках найти десять отличий, моя жена управляется в два раза быстрей меня. Но, поскольку расследовать больше нечего, вряд ли Вадим девушке вопрос о простыне задаст. Преступления не было. Люди намного чаще, чем кажется, не видят возможные последствия своих действий. От этого целые страны пропадают, как вы хорошо знаете. И ещё будут пропадать, хоть вы, может, пока этого и не знаете. Ну… ещё, наверное, надо перед вами извиниться. Мне неоткуда было знать, что для вас это личная потеря.
- А если бы знали? – Татьяна Николаевна достала из пачки очередную салфетку, но тут же скомкала её и выбросила в корзину. – Это что-нибудь изменило бы?
- Ни на йоту, - помотал головой Боря. – Я, правда, хотел взять с вас денег побольше, потому что вы меня во время отпуска ни свет ни заря на ноги подняли. Но теперь это уже не кажется существенным. Захотите расплатиться за услуги – отдадите Вадиму. Если всё подтвердится. Ну, собственно, теперь всё. О моём участии никому не говорите. Мне, вообще-то, всё равно, но Вадима можете подставить ещё больше, чем уже. И примите мои соболезнования. Искренние. До новых встреч, не дай бог.
- Если у нас что-нибудь такое, не дай бог, ещё раз случится, вы будете последним, кого я позову, - она попыталась улыбнуться, но получилось не очень.

***
Охранник кивнул Боре как старому знакомому. И качнул головой, показывая на распахнутую дверь. Боря сначала подумал, что тот показывает ему на выход: мол, шпиляй отсюда и больше не приходи. Потом решил, что пузатый предупреждает о мелком моросящем дожде, только что начавшемся и ещё даже асфальт толком не намочившем. Но тут же понял, что нет. Охранник имел в виду приткнувшийся к обочине минивэн с нарисованной на боку большой синей четвёркой в синем кругу, фирменным знаком надоедного местного четвёртого канала телевидения, промышляющего, среди прочего, криминальными новостями.
Боря улыбнулся:
- В дождь электрошокер, наверно, особенно эффективен. Попробуйте, если хотите. Я буду свидетелем, что они на вас первыми напали. Мне поверят.
Охранник улыбнулся в ответ:
- Я бы с удовольствием. Полчаса уже тут топчутся, шакалы. Просил отъехать – послали.
- Рулетка есть? – Боря заранее ждал встречного вопроса, но не без удовольствия убедился, что просчитался, что бывают люди, готовые просто ответить, ничего не уточняя.
- Вон там, в углу дверь, - охранник показал пальцем на дальний угол фойе. – Там Петрович, он тут вроде завхоза. Скажи ему, что Саня-охранник попросил.
Боря кивнул, пошёл туда, куда показал ему охранник, и скоро вернулся с рулеткой, листом бумаги и шариковой ручкой.
- Идём, Саня, – сказал охраннику. – Будь угрюмым и молчаливым.
- Да я другим и не бываю, - вздохнул тот.
Они вышли на крыльцо, и Боря остановился под козырьком.
- Бумага намокнет, - посетовал. – Недостоверно получится. Сходи, пожалуйста, посмотри номер и прокричи мне. Я запишу. Потом пойдём рулеткой мерить. Если что, не стесняйся шокер опробовать.
- Дело хорошее, - согласился охранник Саня.
Спустился под моросящий дождь, подошёл к минивэну сзади и громко продиктовал номер. Боря кивнул, записал, вернулся к двери и положил бумагу на пол сбоку – чтобы не намокла, чтоб ветром не сдуло и чтобы не затоптали. За ним наверняка наблюдали, так что всё должно было быть убедительно.
И, как быстро обнаружилось, было.
Над охранником уже нависал, размахивая руками и матерясь, грузный дядька лет пятидесяти в потёртых на заднице до белесой блескучести старых джинсах и дешёвой серой ветровке, примерно дядькиной ровеснице. Саня смотрел на него с интересом, как, наверно, смотрел бы в музее на старый ржавый снаряд, лишенный взрывчатой начинки, - с показным уважением, но без опаски. Дядька, с лицом, украшенный глубокими продольными и поперечными морщинами, понимал, что противник его не боится, и от этого заводился ещё больше. А Саня оглаживал ручку электрошокера. Предвкушал. Угрюмо и молчаливо, как обещал.
Боря вытащил конец рулетки, приложил его к бамперу минивэна, рулетку отдал охраннику, а дядьку, которого по въевшемуся в ладони тёмному налёту признал за шофёра, аккуратно отодвинул, вежливо извинившись.
- До остановки дотяни, Саня, - попросил охранника.
Тот неохотно, разочарованно убрал руку от шокера и пошёл, растягивая ленту рулетки, в сторону троллейбусной остановки.
Морщинистый дядька не внял Бориным извинениям и навис теперь уже над ним, заматерившись громче и бессмысленней, если такое вообще было возможно.
Боря не стал дожидаться развития событий, они были слишком понятны. Он выпрямился и, глядя слегка снизу вверх на морщины, спросил:
- Давно откинулся? По зоне скучаешь? Какая у тебя была – сто шестьдесят вторая?
Дядька, который собирался толкнуть обидчика и уже отвёл руки, как гусь распахивает крылья, внезапно замолк, потух, будто его задули, сложил припачканные руки-крылья, аккуратно обошёл Борю и быстрым шагом рванул к водительской дверце.
- Осторожно! – крикнул Боря в шофёрскую слегка согбенную спину.

***
Боря лучше многих понимал, что если предостережение выкрикивают, значит, оно запоздало и не имеет смысла. Нельзя было исключить, что и предполагаемая Света успела крикнуть химику-технологу, или кем он там был, «Осторожно!», прежде чем тот выпал из окна. Нисколько ему это не помогло, разве что слегка ободрило перед смертью - внимание женщины всегда бодрит, если, конечно, женщина не дорожный инспектор, не судья, не хирург, стоматолог или проктолог.
Троллейбус, выезжавший из утлого, больше для видимости сделанного, кармана остановки, взревел клаксоном и дёрнулся влево, чтобы не снести дверцу минивэна. Морщинистый дядька успел хлопнуть дверцей, как клацкают зубами, троллейбус попробовал выровняться, чтобы не протаранить поребрик, зад его слегка поднесло, и зеркало заднего обзора минивэна раскрошилось от скользящего удара, и бренные останки его уныло повисли на тонких проводах. Троллейбус с натужным гулом унёсся в пространство.
Минивэн дёрнулся было, чтобы отъехать подальше, но тут же резко затормозил, потому что истошно заорал оператор, заботливо накрывший камеру своей ветровкой из-за моросящего дождя. От камеры в тёмные глубины минивэна, в открытую сбоку дверь, тянулись от камеры переплетенные провода, за которые оператор схватился, как хватаются за канат, двумя руками, испугавшись, что его драгоценный инструмент упадёт вместе со штативом на асфальт.
- Три с половиной, - крикнул охранник Саня, остановившийся у столба, подпирающего козырёк троллейбусной остановки.
- Отлично, - кивнул Боря. – Пошли, заявление допишем.
Телевизионщиков, не считая шофёра и оператора, было ещё двое. Одна – ярко раскрашенная молодящаяся дама в короткой обтягивающей ветровке салатного цвета, экстремально узких джинсах, в коротких ярких красных сапогах и с повязанной на голове полупрозрачной белой косынкой, больше похожей на тюрбан. Второй, хотя именно его надо было бы считать первым из четверых, уже не юноша и ещё не мужчина – тип с мелким подбородком, обозначенным округлой складкой под губой, с широкими бровями и высоким, но не обещавшим интеллекта, лбом – пустым плоским пространством с едва намеченными бороздами морщин. В тёмном деловом костюме, не защищенный от моросящего дождя, он демонстрировал своё превосходство над природой, полное к ней презрение.
Пока оператор материл шофёра, а тот – оператора, их главный, слегка задрав мелкий свой подбородок, косолапо направился к Боре:
- Эй! – крикнул. – Подожди!
Боря остановился, прикрыл глаза, растянул губы в кривой улыбке:
- Если вы это мне, то будьте любезны обращаться на «вы» и добавлять «гражданин начальник». Вам это умение в конце жизни обязательно пригодится.
Боковым зрением он увидел, что приблизившийся Саня снова начал оглаживать рукоятку электрошокера, в надежде, видимо, всё-таки опробовать его.
- Вы знаете, сколько такое зеркало стоит? – телевизионщик подошёл почти вплотную.
- Я что, похож на оценщика зеркал? – поинтересовался Боря. – Хотя, возможно, и похож. Как раз потому, что совсем в этом не разбираюсь. Вы вот, например, что-то вроде диктора, а дикции у вас совсем никакой. Это из-за маленькой нижней челюсти, я думаю. Резонатор завалящий. Будто вы овсяную кашу никак проглотить не можете. Такое время теперь – самые неподходящие люди на самых неподходящих им местах. Сверху донизу. Шофёр слепошарый, диктор без дикции, президент – параноик. Всё это очень плохо кончится. В том числе, для вас лично. Не думали об этом?
Дама в ярко-красных сапогах стояла на месте, но казалось, будто она переминается и подпрыгивает.
- Кеша! - кричала она. – Иннокентий Викторович!
И махала блокнотом, как сигнальным флажком.
Но тот будто не слышал. И судя по всему, не знал, как реагировать – наброситься на наглого супостата или угрюмо смолчать и уйти.
- Да вы не стесняйтесь, - ободрил Боря. – Если есть претензии, скажите шофёру, чтобы стоял на месте, и вызывайте инспекторов. Им понравится. Я их ждать не буду, но мои данные вот, - из нагрудного кармана влажного от моросящего дождя пиджака Боря вытащил визитку и вручил её телевизионщику. – Найдёте, если понадоблюсь.

***
Телевизионщик поводил туда-сюда мелким своим подбородком, будто проверяя, на месте ли он, взял визитку, посмотрел на написанное, порвал её в мелкие клочья, бросил на мокрый асфальт, молча повернулся и пошёл к своим коллегам.
Дама кинулась как будто бы ему навстречу, но обогнула своё начальство и приблизилась к Боре.
- Вы простите его, Борис Леонидович, он же всё время в студии сидит, вас не знает, вас же нельзя в новостях показывать, а он…
- Неважно, - Боря вяло взмахнул рукой. – Вы-то зачем сюда припёрлись?
- Как зачем? Куда вы, туда и мы, - дама хихикнула, и под слоем крем-пудры обозначились мелкие морщины под глазами, серо-зелёными, когда-то, лет десять-пятнадцать назад, бывшими, наверно, очень привлекательными.
- Этого не может быть, - Боря скривил губы в условной улыбке. – Я зашёл со старым приятелем поболтать.
Он оглянулся на Сашу, который оставил в покое рукоятку электрошокера и с одобрительным интересом смотрел на даму.
- Кстати, - Боря понизил голос почти до шёпота, - его зовут Александр. Если ваш оператор что-нибудь снимал, скажите ему, что Сашу тоже нельзя показывать. Саня, конечно, никому не признается, ни во сне, ни под гипнозом, но он агент под прикрытием. Отдел по борьбе с наркотиками. Лучший из здешних оперативников. Бесценный кадр. Полгода живот отращивал, чтобы в новую роль войти. Вашему шофёру сильно повезло, что он не успел его толкнуть. Иначе в травматологии отдыхал бы. Долго.
В глубине серо-зелёных глаз мелькнул болотный огонь:
- А он женат?
- Откуда мне знать? – пожал плечами Боря. – От легенды зависит. Если надо, ему и штемпель в паспорте поставят. Сама подумай – какая жена такую его работу выдержит?
- М-м-м, - промычала дама. И вспомнила о собственной своей работе. – А кого здесь вчера из окна вытолкнули?
- В смысле? – Боря посмотрел вопросительно.
- Ну, вот же, - дама ткнула пальцем в обвисшую красно-белую ленту на газоне.
- Понятия не имею, что тут вчера было. Я в отпуске. Поспрашивай у кого-нибудь. Не знаю, у кого. Может, Саня что-то слышал. Хотя ночью его тут не было. Говорит, помогал груз задерживать.
- Елизавета Николаевна! – крикнул её начальник, высунувшись из боковой двери минивэна, куда оператор уже загрузил камеру и загрузился сам.
- Езжайте – она махнула рукой, как отмахиваются от надоедливой мухи. – Я тут задержусь, поспрашиваю.
Боря отошёл от дамы, тронул Саню за локоть и сказал достаточно громко, чтобы дама, за непрерывным гулом транспорта, услышала:
- На одну минуту, товарищ майор.
- Хоть на две, - улыбнулся охранник. – Ты мне сегодня день сделал. Будет что вспомнить, спасибо тебе.
Боря отвёл Саню подальше и понизил голос:
- Не только день, я тебе и ночь организовал. Может, и не одну, но уж это сам решай, не моё дело. Девушка тебя хочет. Я ей сказал, что ты агент под прикрытием. Отдел по борьбе с наркотиками. Она от тебя теперь не отстанет, будь уверен. Просто не сознавайся, что ты агент.
- Да я в наркоте вообще ни уха ни рыла, - озабоченно сообщил Саня.
- И отлично, - кивнул Боря. – Так и говори. Ты ж под прикрытием. Говори правду, девушка тебе всё равно не поверит.
Охранник вздохнул:
- Она такая фря, мне не потянуть. Со свиным рылом в калашный ряд.
- Всё будет пучком, - уверил Боря. – Бумажка там на полу лежит, с номером их машины – можешь её выбросить. Надо будет – я номер и так узнаю. Если что – звони.
Он вытащил ещё одну визитку, вписал в неё номер домашнего телефона и отдал охраннику вместе с ручкой.
Тот посмотрел на визитку и сказал:
- Ого!
- Эх, - вздохнул Боря. – Наверно, думаешь, они слиняли, потому что поняли, что не правы. Хрен там. Диктор без дикции понял, что я ближе к власти, чем он, поэтому слинял. Душно мне с этими людьми, Саня. Душно. Ладно, по-другому тут и не было никогда. Чего уж теперь. Давай, пока, оторвись по полной.
Они пожали друг другу руки, и Боря пошёл мимо троллейбусной остановки в сторону перекрёстка. Там, пережидая, пока загорится зелёный свет, оглянулся. Саня стоял под мелким моросящим дождём, а за локоть его по-хозяйски, по-домашнему, интимно держала дама в обтягивающей ветровке, узких джинсах и коротких ярко-красных сапогах. Издалека она казалась юной, надёжной, вполне себе подходящим объектом смутного желания.
Боря улыбнулся, махнул прощально рукой и, уворачиваясь от растопыренных зонтов, двинулся через дорогу в веренице сердитых пешеходов. Впереди его ждали недокрашенная стена, не развешенные кухонные шкафчики, спящая Маринка. Чужие печали, радости, сомнения, надежды, всё плохое чужое и всё чужое хорошее надо было забыть.