Ведьма.

В богатом и известном на всю округу хуторе Крестовский с невиданным доселе размахом третий день гуляли свадьбу. Ясновельможный пан, сотник Цвирко, не скупился и сорил деньгами, отдавая свою единственную красавицу-дочь замуж. Восковые свечи, оплывшие от жары, в его доме горели ярко, не угасая и днём, и ночью, так что гости редко замечали, когда наступала ночь, почти не покидая застолья. Хуторяне уже третьи сутки, позабыв о своих домашних обязанностях, предавались свадебным гуляниям всей широтой своей души. Это была настоящая разгульная бесшабашность долгожданного праздника. Отлаженная до этого как механизм часов жизнь на хуторе сейчас выглядела так, будто изменила свое привычное течение. Выйдя из обычного русла, она разливалась в весеннем торжественном половодье по улицам и дворам, соединившись с настроением праздных людей.

Чтоб прокормить , стекаевшееся каждое утро к дому сотника, бескрайнее море народа,сдобные и раскрасневшиеся кухарки не покладая рук готовили еду целыми сутками, сменяя друг друга у раскаленной плиты, выпекая до тридцати разных кушаний в день, не останавливаясь ни на минуту. Наваристый капустняк со свининой и шпиком, крученики, деруны, галушки изготовлялись в невероятном количестве. Столы ломились от свежайших салатов, домашних колбас, копченой рыбы и других вкуснейших блюд. Любой человек с улицы мог запросто прийти на свадьбу, где ему ни в чём отказа не было. Прозрачная и чистая, как слеза младенца, горилка текла рекой, наполняя серебряные чарки таким напором веселья, что уставших гостей от чрезмерных возлияний и частых тостов складывали тут же штабелями, делая различия только по полу. Буйных же в подпитии связывали и прятали за амбаром, не забывая при этом проведать и похмелить. Порядок на свадьбе поддерживался железный, при всей показной развязности праздника. В те былинные времена обычай велел пить, пока не упадёшь, а коль упал– и тогда в чарке не отказывали. Крепость местной горилки для гостей была запредельная, но, как говорили старожилы, приемлемая. Найти трезвого человека на хуторе было невозможно, да, впрочем, как и в трёх соседних хуторах тоже. Жених исконно польских кровей искренно удивлялся и не понимал той удали и размаха, с которой куражился местный люд. Мало того, что все дивчины, которые пили не меньше, а то и больше своих рыцарей, крепко стояли на ногах, так ещё непременно смачивали в самогоне кукурузные мятые сосули младенцам для спокойствия, при этом приговаривая.
– Вин же спаты будэ.
Спорить с такой дамой или, тем более, ругаться было накладно, потому что даже самый невинный лик мог быть хуже сатаны.
Пан Вожжановский души не чаял в своей Наташе и тотчас вывез бы её в Польшу, но зная крутой нрав отца невесты и его лихих друзей, правильно понимал, что никакой самый быстрый конь или струг, не спасёт его, если возникнет между ними вражда. Пришлось ему несолоно хлебавши терпеть местные обычаи.

Так, довольный собой, гордый красавец жених сидел во главе стола, положив одну руку на пояс, другой же поднимал чарку во здравие, натужно улыбаясь гостям. Он был молод и горяч, и к своим залихватски закрученным усам ему не хватало только одного– увидеть свою невесту и разделить с ней ложе. Но сделать это он мог не ранее окончания праздника, таково было условие сотника. Грустно улыбаясь и рассматривая свое отражение на дне полной чарки горилки, среди людского смеха и протяжных песен, Андрий вспоминал, когда он первый раз увидел свою Наталью.

Это было две недели назад. В расшитом серебряной ниткой сердаке, с огромной шляпой с перьями на голове, пан Вожжановский сотоварищи вёз товары на ярмарку в Андреевке, рассчитывая получить за них немалые деньги. Путь от имения был не близким, и полон оврагов да лисьих нор, делая крутые повороты, и нередко упираясь в упавшие на дорогу большие деревья. Сгорая на безоблачном небе от восхода до заката, яркое летнее солнце прогревало застывший в безветрии воздух, заставляя обильно потеть людей. Два дня, в громких окриках возничих, товарный обоз находился в беспрерывном движении, и только на третий день к ночи, буквально засыпая на ходу, мужчины решили устроить привал возле узкой быстрой речки, согнав повозки в табор. Уставшие товарищи Андрия заснули сразу: кто спал спокойно, опустив голову на грудь, вспоминая что-то приятное, улыбаясь в усы; кто-то залез под повозку и, положив руку под голову, дремал, постанывая от усталости; а остальные же, закрыв глаза, уснули там, где застал их сон. Ночь убаюкивала путников песней тысячи сверчков, и одинокая, полная луна огромным белым фонарём висела над лагерем, освещая небольшую речку, в которой пан Андрий поил своего коня, поглаживая рукой вдоль потной шеи. Конь, насыщаясь, делал глубокие глотки, моргая и довольно фыркая. Летучие мыши, похожие на уродливых птиц, неугомонно и юрко сновали над ними, часто и почти бесшумно взмахивая крыльями.Небольшой рой мотыльков беспокойно танцевал в серебристом свете у самой воды. Где-то за пригорком выли волки, и Андрию было немного не по себе в этих диких местах. Крик совы, похожий на судорожный смех, неожиданно прозвучавший совсем рядом, не испугал мужчину, но заставил его настороженно оглядываться. Он внимательно всматривался в темноту, но видел только утонувшую в воде луну, берег реки, и густую, почти чёрную траву, которая растворялась в еле заметном белом тумане от стелящегося дыма по воде. Накрытая полупрозрачным покрывалом, она была похожая на пухлый звездный ковёр, подсвеченный изнутри гирляндами ярко-зелёных светлячков. Легкий запах дыма явно чувствовался в воздухе, и были слышны смех и переливы женских голосов, которые отражались от неба в темноте.
"Кто же это может быть?– настороженно прислушиваясь, подумал Андрий, весь превратившись в слух. – Может, это мне мерещится?". Молодой пан встряхнул головой, проверяя себя, но он заново услышал задорный женский смех. Скрытая где-то там в ночи тайна за изгибом реки манила и будоражила воображение молодого мужчины. Он уже не мог думать о сне, и совершенно забыл про усталость. Немедля вернувшись к лагерю, Андрий привязал своего Огонька к крайней повозке, взял заряженное ружьё и, стараясь не шуметь, медленно-настороженной походкой пошёл вдоль берега, прислушиваясь к голосам в темноте. Разгоняя туман ногами, он подбирался к яркому огню, который был спрятан возле берега реки, за изгибом, в ложбинке пышных кустов. Он отчетливо слышал, как перебивая друг друга,игриво общались девушки.

– Ну, Наталка теперь твоя очередь, – громко произнес женский голос. – Попытай и ты счастья.
Дружный смех и подбадривающие возгласы подогревали любопытство пана Андрия. Он раздвинул камыши и обомлел. Лицом к нему, метрах в двадцати, стоя по пояс в воде, находилась обнаженная молоденькая красавица, подняв над головой большой венок из цветов и трав. Её кожа подсвечивалась бронзой в переливах огня от костра, и белоснежные длинные волосы закручивались вокруг талии, чуть прикрывая обнаженную крепкую грудь. Никогда до этого пан не видел подобной женской красоты. Ком подступил к горлу и ему показалось, что он не дышит, совсем.
Девушка же, улыбаясь, смотрела перед собой, и спокойным и уверенным громким голосом произнесла:
– Жданый-нагаданный, прими весточку мою.
Опускаю в воду по ветру,
Радость и печаль свою,
Раздели, прими и скажи люблю…

Белокурая чаровница, похожая на сказочную речную русалку, присела по плечи в воду, и опустив руки, отпустила венок по течению. Вертлявая речка тут же подхватила и понесла девичье любовное послание.
– Не кривой... Да не косой... чтоб не леший какой! – наперебой со смехом подружки подбадривали прибаутками Наталью.

Течение, подхватив, вытягивало цветочную гирлянду по перекатам, поднимая и опуская, вынося от берега к берегу. Андрий, как зачарованный, боясь потерять его, не отпускал венок взглядом. Крадучись, как вор в темноте ночи, увлеченно-занятый своим ремеслом, он пробирался через густо сплетённые кусты вдоль речки в ожидании, когда же девичье послание прибьет к берегу. За очередным поворотом венок приткнулся в кривые коренья деревьев, торчащие из воды, где его, как в западне, болтало потоком из стороны в сторону.

– Теперь моя будет! – вспотев, взволнованно и радостно думал пан. – Только моя!!

Сердце его забилось чаще, он быстро спустился с пригорка к самому берегу, оставив ружьё на траве, зашёл в воду и подобрал сплетенную в два ряда цветочную гирлянду. Он поднёс её к лицу. Пахло свежестью трав и сладостью цветов, пьянящий запах напоминал о таинственной незнакомке, и Андрий мечтательно закрыл глаза, вспомнив обворожительный образ. От мокрого венка отделялись капли и падали к ногам пана, растворяясь в течении воды. Река, как свидетель таинства, отражала его улыбку, и сердце било в грудь дробью ударов, пытаясь вырваться из клетки от нахлынувших чувств. Еле слышный гулкий шум заставил Андрия открыть глаза. Это был звук негромкого утробного урчания. От увиденного он непроизвольно сделал шаг назад. С соседнего берега, открыв свою пасть, на него смотрел огромный белый волк. Шерсть зверя стояла дыбом, и из пасти сквозь приоткрытый рот медленно капала слюна. Осторожно переступая лапами, готовый атаковать, он медленно подходил к самому краю реки. Андрий машинально протянул руку в пустоту потянувшись за ружьём. Пальцы сгибались , щупая воздух.
“Ну вот и всё, – подумал он, не отрывая взгляда от блестевших яростью жёлтых глаз хищника, вспомнив, что своё оружие оставил в траве. – Даже крикнуть не успею…” Вся его короткая жизнь пронеслась в голове чередой ярких образов.

Напряжённую, готовую сбросить Андрия в пропасть безнадежного отчаяния звенящую тишину. разорвали в клочья далёкие спасительные возгласы товарищей, искавших пропавшего.
– Где ты, друже-е... ау-у...– громко, наперебой, звучали мужские голоса. Волк чуть присел, посмотрев в сторону криков, поджал уши, и, быстро перебирая лапами, скрылся в прибрежных густых кустах, как будто его и не было.

– Повезло…– выдохнул пан Андрий, улыбаясь пьяной, уставшей улыбкой, вспоминая свою первую с Натальей встречу. Он вытер пот со лба, тяжело вздохнул и выпил полную чарку горилки. Разухабистое утреннее веселье за столом уже переходило в заунывно-грустные песнопения и беспорядочный серьёзный разговор. Заботы дня и само участие в праздничном застолье утомило пана, и он вышел на улицу. На дворе уже стало сыро, быстро начинало темнеть, и жених, устроившись неподалеку от дома на скамейке, задремал, опираясь головой о холодную стену сарая, вполуха прислушиваясь к разговору гостей. Сидевшие во дворе казаки, облокотившись на широченный дубовый стол под нависающими ветвями яблони, важно курили трубки, закинув за спину свои чубы, разбавляя дымом впечатления дня в разговоре.

– Смотри Барабаш, сморило барчука, – вполголоса сказал старый казак своему соседу, неспешно разглаживая ладонью седые усы.

– Немудрено… третий день гуляем…– задорно отвечал ещё довольно трезвый молодой сосед. – Как тут не устать?

– Задаст ему теперь наша Наталка.. .– серьёзно продолжал седой казак. – Попался в сети... пропадёт... совсем пропадёт…

– Та ещё пружина эта штучка... – улыбаясь, отвечал молодой, пуская огромное, как туча, облако дыма так, что собеседники на время исчезли в тумане.– Одно слово – баба.

– Так то оно так, – продолжал вполголоса старик, искоса поглядывая на Андрия. – Только у этой пружины секрет есть. Разве не помнишь, Дирко? – обратился он к ближнему, осклабившемуся и важно держащему свою трубку казаку. – Как в прошлый год приезжал к нам на хутор пан Казимир свататься? Всё подарки возил богатые, задаривал, а панночка ему и говорит – не нужны мне камни заморские, да шелка турецкие, пойди в ночь и принеси мне шкуру волка, коих в нашей роще невидимо. Ну собрался, значит, герой этот, взял оружия всякого, капканы, прихватил слугу своего, и пошёл к реке, да и исчез. Всем хутором две недели искали, будто чёрт их взял.

На небе уже взошла полная луна и далеко за хутором пронесся протяжный, жуткий, волчий вой.
Все оглянулась в сторону реки.

– Вот же бисова душа... – старик громко чертыхнулся, сплюнув на сторону и уже боязливо, шёпотом, продолжил. – Говорят, в ту ночь видели панночку нашу в белых одеждах, и что шла она к реке одна, и заклинания какие-то читала, а у самой хвост волчий. – И, оглянувшись по сторонам, добавил: – Всё бабы на хуторе давно говорят – ведьма она!

– Точно так, точно так, – подтвердил Дирко, стараясь говорить как можно тише. – Все бабы немного того, ведьмы, но панночка наша прямо из тех самых, прям атаман ихний. Иной раз как посмотрит в глаза, так все внутренности словно жерновами мельничными перетирает. А на это Рождество, говорят, пришла она к Матулихе, всё с рук младенца её не спускала, смеялась, а как ушла – в окно три раза постучала. Так ночью родные хватились, а ребёнок с люльки пропал, и возле дома, под самым окном, следы волчьи. Ей-Богу, чтоб мне провалиться на этом месте, если соврал!

– А на нашем дворе... – взволнованно перебивая речь товарища, заговорил справный казак Головко, – повадилась волчица кур таскать. Я уже чего только не испробовал: и силки, и капканы разные ставил, даже возле плетня с приманкой яму выкопал, а ей нипочём, как будто заранее всё знает и обходит западню. Так раз ночью сижу в засаде с ружьём за амбаром, жду, гляжу – панночка наша идёт, такая прозрачная, белая вся, аж светится. За угол заходит, а через минуту оттуда огромная волчица выходит и на меня смотрит, а глаза огнём горят. Я сам не из пужливых, но ружьё бросил – и в дом! До сих пор в дрожь бросает, как вспоминаю...

В тех благодатных местах народ хоть и верил в единого Бога, но всё же был глубоко убеждённым во всякие старинные приметы и чудеса. Пан Андрий, притворяясь спящим, внимательно слушал душевный и продолжительный разговор меж казаков, где уже было не совсем понятно, когда заканчивается правда и начинается вымысел. Они ещё долго и обстоятельно, прикладываясь к трубкам и пуская огромные круги дыма, обменивались мнениями о том, что жизнь не то, что они о ней знают, а какая-то неведомая им сила, неподвластная обычному разуму.

Ворочаясь на скамейке с боку на бок, пан Вожжановский, как не старался, не мог найти покоя своим мыслям, вспоминая его первую встречу со своей невестой. Он, как в беспамятстве, лишь ненадолго проваливался в сон, где ему мерещилась голая Наталья с волчьей головой, которая протягивала длинные, костлявые руки, пытаясь его схватить. Отмучавшись страшными видениями, к утру Андрий все же крепко заснул, но был тут же разбужен громким смехом и радостными криками нового дня свадебного веселья. Открыв глаза, он увидел, что рядом с ним стоит старый, совсем седой казак, упираясь плечом в избу.

– Ну что пан, выспался? – спросил тот, лукаво вглядываясь в глаза, и, не дождавшись ответа, продолжил. – Пан сотник просил передать, что увидишь сегодня дочь его… приходи ночью в рощу к реке... панночка тебя там ждать будет. – Улыбаясь, старик, сбил древком плети грязь с сапога и добавил. – Ты, я гляжу, пан, не из пугливых будешь.

Андрий отстранённо молча встал, и пошёл к столу, подсел к шумным гостям, выпивая безо всякого аппетита по полной чарке горилки, не закусывая.

“Предрассудки и байки это всё, – думал он, вспоминая откровения казаков. – Не верю я… понапридумывают люди непотребства всякие… да и вообще, что с пьяну не померещится?”.

Среди буйства веселия ему не было места. Он без счета опрокидывал горилку в себя, будто пытался потушить пожар, бушевавший у него внутри, чарку за чаркой с серьёзным, серым лицом, вспоминая вчерашний подслушанный им разговор.

Долгий летний день неумолимо заканчивался, догорая в ярких лучах солнца, и закат поминутно приближался. Темнота чёрным плащом наползала на хутор из-за горизонта.
Меж тем пан Андрий пьянел и храбрился. “Никого я не боялся, и тебя не побоюсь. Ну и что с того, что ведьма? Наведут страху... будто я побоюсь”.
Он всем показывал, какие у него крепкие и большие кулаки, сильно сжимая ладони. “Еще посмотрим, какая она из себя”.

И когда совсем стемнело, всё ж таки взял с собой ружьё, и засунул за пазуху кривой турецкий нож. В тяжёлом предчуствии ,вглядываясь в темноту, пан осенил крестным знамением еле видневшуюся у реки рощу, и, раскачиваясь, как от сильного ветра, спотыкаясь о кротовые норы, не совсем трезвой походкой пошёл к реке. Воображение пана раскалялось в свете полной луны. Ожившие тени сухих веток деревьев были похожи на длинные и кривые руки, которые хватали его, пытаясь удержать шатающегося мужчину. Пролетавшие над самой головой в своих кожаных плащах летучие мыши беспокоили и так встревоженные мысли Андрия. Тишина звенела в ушах, и хруст травы и веток под ногами пугал его и мешал сосредоточиться. Со страхом вглядываясь в темноту, он всё шёл и шёл…

Сквозь частокол стволов деревьев, как через дырявый забор, уже отчётливо была видна река, и яркий свет костра дрожал возле самой воды. Пан спокойно выдохнул, как вдруг услышал тихое, злобное рычание в кустах черёмухи. Из-за небольшой берёзы, оскалившись и аккуратно переставляя лапы, на него наступал волк. Белая шерсть резко выделялась на фоне темноты и ярко-желтые безжалостные глаза зверя хищно смотрели на Андрия.

Пан вскинул ружьё и громко вскрикнул сорванным от страха голосом.
– Выходи… выходи, ведьма… я тебя не боюсь!!!
И сделал шаг назад. В тишине ночи его сердце било гулким барабаном, пытаясь вырваться из груди. Андрий держал палец на спусковом крючке, целясь в волка, и слышал своё сдавленное дыхание. Хруст сломанной ветки за спиной был настолько неожиданным, что пан, вздрогнув всем телом, резко развернулся, увидев прямо перед собой ведьму, которая тянула к нему свои руки, и выстрелил в упор.

– Ах... – в тумане после выстрела громко вскрикнул женский голос. Внезапно протрезвевший и онемевший жених стоял с дымящимся ружьём, вглядываясь в темноту. Он видел свою Наталью в белом подвенечном платье, которая лежала на спине, придерживая одной рукой кровоточащую рану, а другой тянулась к нему.

– За что? – выдохнула молодая панночка и умерла. Пан Вожжановский, вцепившись одеревеневшими руками в ружьё, широко раскрыв глаза, с ужасом смотрел на свою невесту, возле ног которой крутился её любимый огромный белый пёс.
Люди на хуторе услышали дикий, душераздирающий крик, похожий на отчаяние умалишенного. Они ещё не ведали о безграничном горе, которое находилось рядом с ними буквально у самого порога праздника.